А вскоре я стала свидетелем того, как плешивый недомерок сорвал куш на фаворите десятком жетонов и выиграл за вифайф семнадцать тысяч. При этом он мне самолично признался, что ему всю жизнь везет на деньги. Грех было такое упускать. Вдруг он и нас выведет на золотую жилу?..
Я поделилась ценной мыслью с Михалом. Тот высыпал на стол орехи и сказал:
— Можно попытаться, чем черт не шутит. Вот только не обанкротиться бы раньше времени, он играет с размахом.
— Толстуха тоже не мелочилась.
Стояла весна, и лесок в Шарлоттенлунде ласкал глаз неотразимым очарованием. А если вспомнить, что прямо за лесом плещется море, к которому я всегда питала слабость, то очарование становилось еще неотразимей. Твердое убеждение, что в Стране Шарлотты нас ждет что-то хорошее, не покидало меня; сверкая черной крокодиловой кожей, это «что-то» неотступно маячило перед глазами. У меня уже развилась настоящая мания на почве чертовой дубленой рептилии.
Приняв решение заменить Толстуху плешивым недомерком в шляпе, мы с первого же заезда не спускали с него глаз. Установили попеременное наблюдение, но пока безрезультатно — плешивый недомерок поставил на вифайф и пять следующих заездов вообще пропустил. После шестого, выяснив, что вифайф он проиграл, недомерок двинул к кассе — должно быть, решил отыграться на парных. И сделал это, к сожалению, в последнюю минуту, когда мы уже отчаялись и сыграли на свой страх и риск.
— Черт бы его побрал, — раздраженно пожаловалась я Михалу. — – Поставил уже после меня. Но как-то странно. Может, нам тоже так сыграть?
— А у тебя есть лишние деньги? — съехидничал Михал. И тут же поинтересовался: — На что поставил?
— На единицу, двойку и одиннадцать — в комбинации, а еще на тридцатку.
Михал пожал плечами.
— Только единица еще подает кое-какие надежды. Думаю, он просто решил рискнуть на аутсайдерах. Подожди, увидим.
Ждали мы недолго. Пришли одиннадцать-один, и плешивый недомерок в шляпе получил свои трудовые 835 крон. А нас чуть удар не хватил.
— Я на все готов! — в беспамятстве шипел Михал. — Если он сейчас выложит тысячу, я тоже ставлю тысячу! На то же, на что и он!
— Опомнись, у нас на двоих столько не наберется!
Михал скользнул по мне невменяемым взглядом и кинулся разыскивать плешивого недомерка. Я понеслась за ним, потому как тот стоял за углом, а Михал разогнался аккурат в противоположную сторону. А потом мы еще долго топтались у этого угла, выжидая, пока недомерок не втолкует что-то субъекту с перебитым носом и не направит свои стопы к кассе. Как только он их направил, Михал шмыгнул следом.
— На что лысый сыграл? – нетерпеливо вцепилась я в Михала, когда тот вернулся.
— На парный. Четырнадцать-один.
Я ушам своим не поверила.
— И ты тоже?
— Ну да!
— С ума сошел! Ведь участников всего тринадцать!
Михал взглянул на меня так, словно только что очнулся от гипноза, и лихорадочно стал искать по карманам жетон. Посмотрел на него, потом на табло, где аршинными цифрами светилось всего тринадцать номеров, а потом снова на меня, уже с ужасом.
— Это не я, это твой лысый недомерок с ума сошел! И кассир вместе с ним!
— Кто-то из вас уж точно! Господи, выходят на старт! Беги, поставь на что-нибудь нормальное! Ведь последний розыгрыш!
Подталкивая друг друга, мы стремглав бросились к кассе. Михал назвал первые попавшиеся номера, я сгребла жетоны в сумку вместе с идиотским жетоном на четырнадцать-один. Не успели мы прийти в себя, как лошади, сделав два круга, вышли на финишную прямую.
— Семь-четыре! У нас, по-моему, такой есть? — спросила я, в который уже раз испытав потрясение: вдруг взять и с бухты-барахты выиграть — это что-то новенькое!
— Проверь, я не помню. И не радуйся заранее, еще только первый заезд.
— Положим, второй. Первый был с Дубль Рексом. И то хорошо, может, сотню дадут.
— Скорее, полсотни. Не упусти ты недомерка в первом заезде, получила бы больше.
— Как будто ты и сам его не упустил!
— Прикажешь отвечать за бзики всяких лысых полудурков?
– Можешь хотя бы за одного, волосатого? Которого каждый день в зеркале видишь!
Вот так мы с Михалом и поцапались, совершенно на пустом месте. А ведь счастье еще, что успели поставить на фаворитов! День окупился, но какой это был мизер по сравнению с упущенной первой парой!
Все еще злясь, я решила в ожидании выплаты поужинать наверху в баре. Михал сначала отказался, потом, когда я почти все доела, тоже заявился, в результате мы еще сидели за столом, когда объявили наш выигрыш — 96 крон.
— Оно и лучше, не придется стоять в очереди, — сказала я.
— Придется. Весь ипподром там выстроился.
— Тогда не спеши так, словно тебе шенкеля дали. Того и гляди подавишься.
— Еще бы не подавиться, когда такая змея на тебя смотрит.
— Не попадались тебе еще настоящие змеи, мальчишка!. Вот повзрослеешь — сам убедишься, — наставительно изрекла я, хоть и понимала, что подливаю масла в огонь.
В итоге вниз мы сошли злые и надутые, вовсе друг с другом не разговаривая. Около касс толкались остатки очередей. Пусто было только у одной, и я, не утруждая себя чтением таблички, направилась прямиком к ней. Михал сделал какой-то жест, словно хотел меня остановить, да передумал. Вместо этого потащился следом за мной.
Я достала из сумки жетон, который предусмотрительно засунула в отдельный кармашек, и подала кассиру. И тут случилось такое, чему я при всем своем желании не могла поверить, хоть и случилось это не с кем-нибудь, а именно со мной.
Кассир взял жетон, быстро, но внимательно осмотрел его, сунул себе в верхний карман пиджака, пошарил глазами по сторонам и вытащил деньги. Я машинально тоже огляделась вокруг, но поблизости находился только Михал, да и то демонстративно смотрел в сторону.
Я перевела взгляд на кассира и зависла. Мне причиталось 96 крон, а тут передо мной высилась гора денег, исключительно пятисотенными, и всю эту кипу кассир с явным нетерпением придвигал ко мне.
В голове у меня было пусто. Впрочем, не совсем пусто — туманным облачком всплыло ощущение, что раз мне подсовывают деньги, надо их обязательно рассмотреть. Я невольно взяла тяжеленную пачку в руки, и тут кассир сделал жест, словно отгонял меня от окошка, и при этом что-то пробормотал — я разобрала только «квик», означавшее «быстро». Я попыталась запротестовать — зачем же мне отходить, да еще быстро, да еще с чужими деньгами в руках, в ответ он тоже запротестовал — тихо и злобно. В этот момент ко мне подошел Михал — спиной, что ли, почуял неладное. Лицо кассира перекосилось, он молниеносно опустил стекло и выскочил за дверь, а я осталась стоять с чудовищной суммой в руках и чудовищной пустотой в голове.
— Что все это значит? — спросил Михал, недоверчиво глядя то на меня, то на зажатое у меня в руках богатство.
— Не знаю, — ответила я с не меньшим изумлением. — Выдал и смылся.
Мы непонимающе уставились друг на друга.
— Интересно, сколько тут? — подал наконец голос Михал и вдруг опомнился. — О господи, да он что, так сильно напутал?! Или…
Он вдруг замолчал.
— Ох, надо же вернуть! — залепетала я. — – Вот олух, ведь платил всего-то за парный, таких выплат еще свет не видывал!
— Спрячь, — решительно приказал Михал. — Ни за какой парный он не платил. И мотаем отсюда по-быстрому, потом я тебе все объясню. Дело нечисто. Давай, руки в ноги и смываемся, нас тут не было!
Публика почти разошлась, и мы без труда нашли такси. Нельзя же было идти на станцию через темный лес пешком — с такой-то прорвой деньжищ! От Остерпорта мы тоже ехали на такси и, пока не очутились дома, молчали как рыбы. Почему молчал Михал, не знаю, а я все еще ждала от него обещанных мне объяснений.
— Скажи, — спросил он, когда мы уже вошли в мои апартаменты и закрыли дверь, — с какого перепугу тебя понесло получать за парный к кассе, которая оплачивает исключительно вифайфы?
— Как это?
— Да вот так. Там же написано аршинными буквами! И у окошечка, как ты не могла не заметить, было пусто.
— Потому-то я туда и пошла! Потому что пусто было, в смысле, а что написано — я не читала.
— И что ты показала кассиру?
— Жетон на парный с последнего заезда. Не спутал же он парный с вифайфом, жетоны совсем разные!..
Тут меня кольнуло что-нехорошим предчувствием, я заглянула в сумку. В отдельном кармашке торчал последний, выигравший жетон: тот самый, семь-четыре. Не говоря ни слова, я протянула его Михалу, и мы, онемев, уставились друг на друга.
— Ты что-нибудь понимаешь? — спросил он меня наконец.
— Так что я ему дала? — пробормотала я, не понимая уже совершенно ничего.
— А что ты ему вообще могла дать?
— Ну не паспорт же! Что-то от последнего заезда, остальное я выкинула, разозлившись на плешивого недомерка. Вспомни, какие номера ты называл тогда кассиру. И сравним, чего не хватает!
Михал напряг память, потом мы все сверили. Не хватало жетона на идиотскую комбинацию четырнадцать-один.
— Какая-то чушь, — сказал Михал. — Ясно только, что кассир здорово накосячил не в свою пользу. По-моему, тут явное жульничество, не зря же при виде меня он так струхнул. Небось принял за переодетого легавого.
— А при чем здесь лысый недомерок в шляпе? Почему он поставил на четырнадцать-один? Шифр у них такой?
— Холера их знает. Сколько там в пачке?
Мы сосчитали загадочные банкноты, оказалась очень даже приличная сумма — 35 тысяч крон. Слишком много, чтобы оставить себе со спокойной совестью.
— Если тут какой криминал, а он дал промашку, то его кореши по головке гладят, — предположил Михал. – Надо вернуть хотя бы из соображений гуманности. Его ведь и убить могут. Жалко. С другой стороны, крон тоже жалко. Пусть бы уж лучше нечестные деньги послужили честным людям. По-моему, так даже справедливей.
— Конечно, справедливей, о чем речь. Любой здравомыслящий человек оставил бы себе и не высовывался. Но я сильно сомневаюсь в нашем здравомыслии, оно у нас в зачаточном состоянии. Впрочем, еще неизвестно, как кассир отнесется к нашему благородству, вдруг станет открещиваться — знать, мол, ничего не знаю.
— Очень на это надеюсь. Как-то глупо, понимаешь… Не пожалеть бы потом. Слушай, если там будут ошиваться легавые, я на пушечный выстрел не подойду. С полицией связываться не собираюсь.
— Уголовщиной тут явно попахивает, — с сожалением согласилась я, припомнив подробности. — Он эти деньги вытащил откуда-то из-под кассового стола. И торопил меня, чтобы я побыстрей забирала и сматывалась.
— А где при этом был лысый недомерок в шляпе?
— Вот-вот! Ты его не заметил?
— Нет, он еще перед заездом куда-то пропал. Может, заглянуть к нему в салон?
— Ну да, сейчас побегу. Дурак он, что ли, признаваться, если и вправду замешан? А я, значит, еще дурее — признаваться, что мне все известно о его тайных делишках?!
— Не нравится мне тот тип, с которым он трепался. Я бы ему влепил пожизненный срок за одну только рожу.
— Полностью солидарна!. Мне он тоже не глянулся, хотя случалось видеть профили и пожутчее. А все-таки — в чем тут, по-твоему, дело?
— Может, какое жульничество на бегах, — предположил Михал. — Какие-то махинации с уклонением от налогов.
— Исключено! Чтоб датчане?!
— Смотря о каких суммах речь. Если свыше ста тысяч — это уже не жульничество, а бизнес. Я бы не удивился, ведь такой налог форменная обдираловка. По ошибке они выплатили навар не сообщникам, а нам. Впрочем, сама понимаешь: точно я ничего знать не могу, только предполагаю.
— А как быть с настоящим жетоном семь-четыре?
— Можно попробовать получить по нему в среду, но мне как-то страшновато.
— Мне тоже боязно, но потерять и то и другое — это уж слишком. Ладно уж 35 тысяч, они нам с неба свалились, но свои кровные 96 крон?.. Никогда!
Мы сидели, страдая по поводу девяноста шести крон, а между нами лежала куча денег. Можно было, конечно, принять их как дар свыше, но, увы, по виду они ничем не напоминали манну небесную. Беспризорных денег не бывает, беспризорными бывают только собаки. Кому-то эти деньги принадлежат, кто-то глупо попал впросак, передав их не тем, а теперь обнаружил, что дал маху, и локти себе кусает. Не нам решать, преступник он или нет, но даже если и преступник — все равно это его деньги. Деваться некуда, надо вернуть.
Не знаю, что там думал Михал, а лично я вдруг увидела мысленным взором экзотическую картину. Стада черных лакированных крокодилов на берегу Нила, которого я, правда, в жизни не видела, но легко могла себе представить. Черные твари выползали из воды, брали в кольцо темно-зеленый «вольво-144», били хвостами по бамперам. И зеленый кузов, и лакированные шкуры лоснились одинаково ослепительно. А где-то внутри лежали восхитительные сумочки, весь комплект… Я очнулась от своих грез лишь тогда, когда одна из тварей влезла в машину и взгромоздилась за руль. Очнулась в самый раз, еще секунда — и машина бы тронулась, а вместе с ней и моя крыша…
— Надо вернуть, — промямлила я убитым голосом.
— Надо, — подтвердил Михал с не менее горестным вздохом. Наверное, он сейчас с трудом заставил себя спуститься с вершины Монблана, а то и с Гималаев. Сколько я его помню, он всегда страдал чем-то вроде мании забраться повыше.
В среду мы с тяжелым сердцем и тридцатью пятью тысячами крон, красиво упакованными в оберточную бумагу, отправились в Шарлоттенлунд. Не пришлось даже ждать до воскресенья, ибо с наступления весны бега проходили дважды в неделю. Хотя бы в этом нам повезло — еще немного, и нервы бы у нас сдали окончательно.
Первым делом мы, собрав остатки решимости, стребовали свои законные 96 крон. Никто нам не чинил препятствий, никто не обращал на нас внимания. Одновременно и приободренные и еще более несчастные, мы направились к подозрительной кассе.