15–16 августа 427 года от н.э.с. (Продолжение)
Никто не догадался, что Йока боится выходить за свод. Он и сам сначала убеждал себя в том, что у него болят рёбра, что ему трудно дышать, что у него кружится голова, – потом только понял, что через боль он мог бы перешагнуть, а через страх переступить не может. Как бы ни мучительно было для него собирать энергию дрожи земли… И одновременно он понимал, что рано или поздно будет вынужден выйти за свод – именно вынужден, вымотанный сбором хлебных крошек со стола.
К вечеру он утомился так же, как после самых сложных уроков Важана. Вспоминал, как разрыдался в самый первый раз, в гостевой комнате профессора, – и готов был разрыдаться снова, от усталости, от отчаянья.
Но тогда он с лёгкостью уснул, после перекачки больших энергий всегда хорошо спалось, как верно заметил Важан.
Теперь же всё было наоборот: внутренняя дрожь не давала ему расслабиться. Это напоминало зуд – невозможно уснуть, если что-то сильно зудит.
За окном стемнело, теперь темнело заметно раньше – лето шло к концу…
Сквозь тюлевую занавеску зарницами пробивались сполохи молний Внерубежья, даже через закрытое окно слышались далёкие раскаты грома. Если вообще не брать энергии, этот голод забывается, притупляется. Конечно, мрачун обычно берет энергию неосознанно, не обращает на это особенного внимания. В самом деле, не умер же Йока в Исподнем мире за несколько дней. Да и сутки назад ни о каком голоде он не думал.
Но стоило начать – и остановиться было невозможно.
Йока пробовал выйти в межмирье, но как только пытался расфокусировать взгляд, так голова начинала бешено кружиться, к горлу подступала тошнота – и Йока опасался, что его вырвет прямо в постели… За этими попытками его и застал профессор – добрый-добрый, внимательный-внимательный…
От его доброты и внимательности Йока чувствовал себя виноватым ещё сильней: Важан думает о его здоровье, а Йока просто боится…
– Ты пробуешь выйти в межмирье? – спросил профессор, заметив, наверное, как Йока расфокусирует взгляд.
– Я не могу выйти в межмирье. Меня сразу тошнит.
– Так, погоди секунду. Я позову Черуту… – Едва усевшийся на стул Важан поднялся.
Они вдвоём смотрели, как Йока смотрит в потолок: снова и снова щели между досок ползли друг на друга, но стоило им совместиться, открывая яркую глубину, она тут же терялась в сумасшедшем головокружении.
– Ты видишь? Глаза будто дёргаются. – Важан оглянулся к своему дворецкому.
– Это ухо, Ничта, – пожал плечами тот.
– У него нистагм, он не может расфокусировать взгляд.
– Ну как, почему? – недоумевал Йока. – Как глаза связаны с ушами?
– В ухе находится орган равновесия, он повреждён и вызывает головокружение, непроизвольное движение глазами. Это пройдёт через несколько дней.
– Йелен, тебе пока не нужно пробовать выйти за свод, – сделал вывод профессор.
– Почему?
Нельзя сказать, чтобы Йоку это сильно обрадовало, – скорей, удовлетворило. На время. Может, к тому дню, когда это пройдёт, он уже перестанет бояться?
– Потому что. Представь, что будет, если ты наберешь энергии, а отдать не сможешь.
Лучше бы Важан этого не говорил. Не было смысла себя преодолевать, но… Йока всё же надеялся, что победит себя, поборет страх – когда зуд станет совсем невыносимым. А теперь получалось, что удачная попытка может стать смертельной, и значит, нет шансов унять нестерпимый зуд.
Способности выходить в Межмирье его лишило Внерубежье. Нарочно. Осознанно. Это пугало ещё сильней, ещё верней превращало Внерубежье в спиритическое существо, наделенное не только разумом, но и колдовской силой.
И Йока, с одной стороны, не верил в существование таких сил, но с другой – не мог не видеть, как много фактов складываются один к одному в пользу сверхъестественности этой силы. Разумной её враждебности.
Черута принёс ему успокоительных капель, и сначала Йока собирался вылить их потихоньку от всех, но потом смирился, подумал, что уснуть – самое лучшее сейчас. Да и Черута стоял над душой, пока Йока не выпил лекарство.
Сон долго не приходил, верней, Йоке казалось, что он не может уснуть, на самом деле ему снились путаные и нехорошие сны, но он часто просыпался, ворочался с боку на бок, пытаясь облегчить боль в груди. На грудь будто навалилась плита из искусственного камня с выступающими железными скобами, эти скобы попадали точно на сломанные рёбра, давили и не давали дышать.
Йока позвал на помощь, но никто не пришёл – он сам приподнял плиту, обрывая ногти, и выползал из-под неё долго и мучительно.
В предрассветных сумерках он не сразу разглядел, что стоит на платформе станции «Речина». До поезда оставалось несколько часов и можно было немного отдохнуть – Йока сильно устал, выбираясь из-под плиты.
Но оглядевшись, он увидел, что под той же плитой лежит Спаска, – то, что она лежит, уже привело его в замешательство. Йока кинулся к ней, чтобы помочь, подхватил под мышки и хотел поднять – ему это удалось с неожиданной легкостью, словно Спаска почти ничего не весила.
Её легкость напугала Йоку своей противоестественностью, он опустил взгляд и с ужасом понял, что у Спаски нет ног… Он кричал и давился слезами, продолжая держать её под мышки, но подошедший сзади Змай спокойно сказал:
– Зачем ты держишь её на вытянутых руках, Йока Йелен? Давай положим её в сумку и понесем за ручки – так будет проще.
И достал из-за пазухи большую продуктовую авоську…
Йока собирался закричать громче, вдохнул слишком глубоко – по рёбрам полоснула острая боль, и крик застрял в горле. Йока давил его из себя изо всех сил, но не мог издать ни звука, и только когда тихое «а» сорвалось наконец с губ, он проснулся и распахнул глаза.
Сердце колотило по сломанным рёбрам изнутри, часто и больно, щёки были мокрыми от слез, в горле першило, будто он в самом деле кричал. Забыть, немедленно забыть этот сон! Никогда в жизни Йока не видел кошмара хуже этого!
От него хотелось закрыться руками, спрятаться, убежать с рёвом – как Йока когда-то убегал от Стриженого Песочника. Йока со стоном уткнулся в подушку – забыть, забыть!
Вот тогда он и услышал, что Спаска его зовёт. Она никогда раньше его не звала – лишь сообщала о том, что вышла в межмирье и готова принять энергию. Так делают все призраки.
Это мрачун зажигает «путеводную луну», чтобы призрак не заблудился, это мрачун зовет призрака, а не призрак мрачуна, – Йока подумал даже, что это продолжение кошмарного сна.
Страшно было заглядывать в межмирье – он испугался вдруг, что кошмарный сон обернётся явью. Ведь именно об этом говорил Славуш по пути на Лысую горку со Змеючьего гребня…
Вспоминать ту ночь было стыдно – ливень на Змеючьем гребне, поцелуй, погоня в темноте по мокрому склону. Лунный камень, найденный на тропинке… И Спаска, завернувшаяся в Йокин плащ, человеческие кости под её ногами…
Даже тогда, когда она не очень-то нуждалась в защите, Йока во что бы то ни стало хотел её защитить. А теперь ему почему-то казалось, что она в беде – а он ничего не может сделать, не может даже на минуту появиться в межмирье, чтобы удостовериться: она зовет его на помощь… Почему же он был так уверен, что Спаска его зовет? Может, виной тому кошмарный сон?
Он не слышал её голоса, не видел её очертаний на ровных, оструганных досках потолка, с чего же ему казалось, что она ждет его в межмирье? И сто́ит расфокусировать взгляд, как он разглядит её танец в дали раскрытого четвертого измерения, в яркой его глубине…
Он попытался взглянуть туда снова, но едва показавшееся межмирье ускользнуло, взгляд сфокусировался на тёмном дощатом потолке, словно Йока пытался встретиться с призраком первый раз в жизни, а не делал это ежедневно, за долю секунды расфокусируя взгляд.
Да он уже и не думал об этом! Это… как разучиться моргать глазами, как разучиться дышать!
Йока сел на постели, опустил ноги на пол и помотал головой – в ухе что-то болезненно булькнуло. От досады захотелось вмазать по уху самому себе, чтобы этот проклятый орган равновесия заработал как положено! Йока тряхнул головой снова, потёрся ухом о плечо, наклонил голову в другую сторону.
Посмотрел на бревенчатую стенку напротив – на этот раз друг к другу поползли тёмные сучки, всё ближе, ближе… Ну же! Ну! Глубина приоткрылась всего на секунду, но за эту секунду Йока мельком увидел силуэт танцующей в межмирье девочки – и цепи у неё на руках…
Может, это была фантазия. Или видение. Может. Но если сказать об этом Змаю, он опять откажется её спасать. Якобы потому, что жизнь Вечного Бродяги главнее. Потому, что Спаска не может прорвать границу миров.
А если сказать об этом Важану, он не поверит, будет убеждать Йоку, что ему показалось, – только чтобы не рисковать. Что ему до жизни Спаски?
Для них для всех она лишь приемник Вечного Бродяги! Спаску ведь не убьют, её покалечат, чтобы она не могла уйти.
По спине опять пошел холод, Йока оцепенел, у него пересохло во рту – это возможно. Там, в Исподнем мире, возможно и не такое. Там толпа может разорвать женщину на куски, там из арбалетов стреляют в людей и рубят их саблями, прилюдно вешают преступников и в открытую покушаются на царей. Там по улицам ходит множество калек, одним больше, одним меньше – никто не ужаснется… Даже Славуш не ужасался, говоря об этом совершенно спокойно.
Рёбра с каждой минутой болели всё сильней – все-таки лежа это было не так мучительно. Не хватало дыхания, но стоило вдохнуть чуть глубже, и боль становилась невыносимой.
Сквозь закрытую дверь в спальню не проникали звуки – наверное, все давно легли спать. Или, наоборот, ушли из дома. К своду, например.
Ведь и Важан, и Черута, и Цапа, и Мален, и госпожа Вратанка, и математик – все они мрачуны. Йока не замечал, когда и как они встречаются со своими призраками, но не сомневался в том, что встречаются.
Надо встать. Надо добраться до свода, пока никто не видит и не может Йоку остановить. Спаске нужна энергия Вечного Бродяги – самого сильного мрачуна Обитаемого мира.
«Представь, что будет, если ты наберешь энергии, а отдать не сможешь».
Мысль обдала Йоку ледяным холодом, стиснула рёбра ещё больней, от неё ватными стали ноги, опустились руки…
Это Внерубежье. Это оно послало кошмарный сон и видение Спаски в цепях. Оно хочет выманить Йоку за свод, чтобы убить. Если не воронкой смерча, то изнутри, напитав его своей силой и не дав возможности эту силу отдать…
А если нет? Если даже Спаске угрожает опасность и Йока умрёт, помогая ей освободиться, кто тогда прорвет границу миров? Кто убьёт Внерубежье?
Мысль была удобной, избавляла от сомнений – вовсе не страх, а трезвый расчёт движет Йокой. Разве Змай рассуждал не так же? А ведь Спаска его дочь, единственная любимая дочь…
Йоку тошнило от отвращения к себе. Нечего сказать – самый сильный мрачун Обитаемого мира! Боится выйти за свод! Боится пить энергию Внерубежья!
Йока решительно поднялся, но замер со стоном, так и не сумев разогнуться, – боль опоясала рёбра, сразу же нечем стало дышать, и он едва не расплакался уже не от отвращения, а от жалости к себе. Вспомнил, как его рвало на границе свода, как он едва не задохнулся, как темно стало в глазах, как это было больно и страшно… Это Внерубежье.
Оно превратило Йоку в ничтожество, льющее слёзы от страха и жалости к себе. И если сейчас он струсит – оно уже победило. У Йоки все равно нет выбора, ему все равно рано или поздно придётся выйти навстречу Внерубежью, так зачем же ждать, когда будет поздно?
И даже если Спаска на свободе, даже если ей ничто не угрожает, все равно надо принимать вызов – потому что лучше ошибиться в одну сторону, нежели в другую… Йока видел вихри, которые раскручивают колдуны Исподнего мира.
Если Спаска всю силу, которую он ей посылает, превращает в ветер, то одна может справиться с целой армией! И если её гвардеец может защитить её лишь от десяти сабель, то он, Йока Йелен, защитит её от всех сабель Исподнего мира разом! Пускай она считает своего гвардейца самым отважным человеком на свете, пускай! Но на этот раз жизнь ей спасет не он, а Йока!
Надеть хотя бы брюки показалось Йоке слишком мучительным, он, так и не разогнувшись, сунул ноги в резиновые сапоги, стоявшие у двери. Взял со стола шлем с лунным камнем, с трудом застегнул его ремешки. В доме было темно, словно все разошлись по спальням.
Время двигалось к утру – самый тяжёлый час не полночь, а этот, последний перед рассветом, когда безраздельна власть чёрной августовской ночи, когда сильней всего хочется спать. Говорят, именно в этот час мрачуны легче всего входят в межмирье.
Сапоги, надетые на босу ногу, стучали по пяткам. Йока посильней обхватил руками грудь и пригнул голову – боль мешала идти. Хорошо, что свод теперь так близко, – две лиги Йока преодолеть бы не смог.
Он спустился с крыльца, исподлобья глядя на зарницы в небе за деревьями. Дрожь земли под ногами передалась и ему, плечи покрылись мурашками, и он съёжился сильнее. За сводом тепло, и без душного комбинезона будет только лучше.
Йока не подумал о том, что Спаска увидит его в трусах и майке…