27–31 августа 427 года от н.э.с.. Продолжение
– Доктора Вотана нет сейчас в клинике, он в отъезде. Но если вы говорите правду, это действительно очень важно. – Врач смешался, потупился. – Хорошо, что вы сказали об этом, судья. И хорошо, что вы пришли.
– Разумеется, я говорю правду! Я никогда не говорю неправды! И даже если вы в этом сомневаетесь, я всё равно требую, чтобы Збрану Горена не подпускали к Граде и близко!
– Конечно, судья. Не надо так волноваться.
– О Предвечный! Я не волнуюсь! Я боюсь, что появление дядюшки убьёт Граду! Вы сами только что сказали что-то о повышении давления! И я не вижу в моём беспокойстве никаких признаков душевного нездоровья!
Чудотвор кашлянул и, Йере показалось, спрятал усмешку. Происходящее напоминало разыгранный спектакль.
– Я должен хотя бы взглянуть на него, – проворчал он.
– Хорошо, но только через щелку в двери, – без колебаний согласился чудотвор. – Чтобы Града вас не увидел. Пойдёмте, его палата на втором этаже.
Йера поднялся решительно, а врач взглянул на него странно, вопросительно…
– Судья, не надо считать всех чудотворов чудовищами. Мы здесь искренне желаем Граде полного выздоровления, поверьте. И сообщение о его опекуне напугало меня не меньше, чем вас. Честное слово. – Чудотвор взглянул Йере в лицо и обезоруживающе улыбнулся.
– Кто же вы, если не чудовища… – пробормотал Йера себе под нос. – Разве не ваши действия довели Горена до апоплексического удара?
– Наверное, поэтому мы так стараемся исправить сделанное… – невозмутимо пожал плечами чудотвор.
От вида Грады Горена Йера пришёл в отчаяние – и отпрянул от двери, закрыв лицо руками. Инда негодяй! Все они негодяи, чудовища!
Кто будет считаться с жизнью и здоровьем какого-то Горена, если чудотворы без зазрения совести пятьсот лет обирают Исподний мир? И если обыватели просто не задумываются, откуда берётся свет солнечных камней, то каждый чудотвор знаком с энергетической моделью двух миров. Они знают, что свод не сегодня завтра рухнет, но не предпринимают ничего для спасения людей!
– Ну, ну, судья… – Чудотвор похлопал его по плечу. – Он поправится. Я вам обещаю. Граде ведь не суждено умереть на больничной койке.
– Вы изволите шутить? – вспыхнул Йера.
– Ни в коем случае. Приезжайте через пять дней и убедитесь, что я вас не обманываю.
Йера вышел из флигеля, сжимая и разжимая кулаки. Украденное у Исподнего мира солнце на миг ослепило глаза, когда он вышел из-за угла главного корпуса клиники, и, наверное, поэтому столкновение с доктором Чаяном стало столь неожиданным.
– Рад вас видеть, судья! Вам снова нужна консультация?
– Я тоже рад вас видеть, доктор, – вежливо ответил Йера. – Нет, на этот раз я по другому делу и вовсе не к вам.
– Жаль. Мне хотелось расспросить вас о вашем последнем малоутешительном докладе. Скажите, всё это действительно так серьёзно?
Выражение лица у доктора при этом было как у доброго дедушки, приготовившегося выслушать фантазии малолетнего внука.
– Я думаю, это более чем серьёзно. – Йера почувствовал раздражение и непременное желание доказать, что к фантазиям это отношения не имеет. – Вы можете не верить в существование Исподнего мира, но существование профессора Важана, надеюсь, у вас сомнений не вызывает?
– И вы лично встречались с профессором, выращенным им Врагом и его… хм… Охранителем?
Йера усмехнулся.
– Я думаю, теперь нет никакого смысла что-то скрывать. Так случилось, что Врага растил вовсе не профессор Важан. Враг – это мой приёмный сын, Йока. Вы, может, помните шумиху в газетах в начале лета? Мой сын – самый сильный мрачун Обитаемого мира, гомункул с неограниченной ёмкостью, способный прорвать границу миров, когда чудотворы обрушат свод. Я ездил проведать его, когда профессор Важан сделал своё заявление.
Лицо доктора стало серьезным, но Йера обольщался, думая, что ему поверили: серьёзность доктора Чаяна была вызвана профессиональным любопытством.
– Вот как… – Он кашлянул. – Это чрезвычайно интересно.
– В этом нет ничего интересного, доктор. Происходящее страшно и очень скоро закончится катастрофой.
– А «очень скоро» – это когда?
– Я думаю, через несколько дней. Кстати, мне очень хотелось предъявить вам энциклопедию Исподнего мира, теперь я имею все тринадцать её томов.
Разговор выходил нехорошим, вывел Йеру из себя.
– Да, я читал ваши статьи об Исподнем мире, – кивнул доктор. – Вы ведь не сами их писали?
– Отчасти сам, но только отчасти.
– Получилось весьма убедительно.
– Видимо, не для вас. – Йера сжал губы. – И все же, Чаян, из самых добрых побуждений я советую вам отнестись к моему докладу со всей серьёзностью. Уезжайте, пока не поздно, и увозите из Славлены семью.
– Вы утверждаете, что колдунья из Исподнего мира сломает какой-то храм, отчего у нас рухнет свод? Вы всерьёз считаете, что человек в здравом уме может в это поверить? – Доктор с умилением нагнул голову набок, будто говорил с малолетним внуком.
– Только если захочет, доктор. Только если ему достанет совести признать и свою вину в том, что происходит за сводом.
– Что ж, это ваше утверждение не лишено смысла, – кивнул Чаян. – Теоретического смысла. Заметьте, пока совести хватило очень немногим людям, и среди этих людей гораздо больше моих пациентов, чем среди не поверивших вам.
27–31 августа 427 года от н.э.с.. Продолжение
* * *
После яркого солнца тьма освещенного факелами коридора показалась непроглядной – ритуалы всегда проходили в помещениях под башней, вырубленных в скале, где царил могильный холод.
Слова Вотана, не пропущенные через сознание вечером, теперь всплывали в памяти: длинный коридор-лабиринт – символ долгого и извилистого пути к истине, пройти который надо босиком и вслепую, с повязкой на глазах.
Ритуальные одежды на Инде соответствовали обстановке – грубое шерстяное полотнище, перекинутое через плечо, опускалось до щиколоток и немного защищало от холода. По окончании ритуала предполагалось сменить его на атласную мантию.
Каждое действие в ритуале имеет значение – Вотан повторил это несколько раз. И, как теперь понимал Инда, вовсе не символическое. Особенно оказавшись босым на холодном каменном полу с завязанными глазами.
В отличие от предыдущих тридцати восьми ритуалов, никто Инду за руку не вёл – на высшую ступень человек должен карабкаться сам, это тоже символическая часть ритуала, – однако Вотан шёл в двух шагах впереди, и Инда мог ориентироваться на звон подковок его сапог, тоже ритуальных.
Сначала ступни загорелись от холода, потом заныли, но постепенно теряли чувствительность и перестали досаждать, однако в голове немедленно появилась мысль, что это нехорошо, неправильно – каждое действие в ритуале имеет значение.
Шаркать босыми ногами по шершавому полу не очень хотелось, но это могло если не согреть ноги, то обеспечить приток к ним крови. И Инда шаркал голыми пятками по полу, противясь ритуалу. Он шел медленно, придерживаясь рукой за стену, потому «извилистый путь к истине» отнял много времени.
После этого не меньше полутора часов отводилось на «созерцание идей», путешествия по межмирью и забор максимума энергии, насколько позволяет ёмкость. Этой энергией в момент посвящения предстояло разбить зеркало, символизирующее любовь к себе, чужие мысли, отраженные сознанием, и миры-фантомы, порожденные воображением.
Инда был сильным чудотвором и обладал высокой ёмкостью – иначе его лик не выставляли бы в храмах Исподнего мира, – и теперь, оказавшись в межмирье, сразу ощутил струйки энергии, отданной лично ему (лично – от слова «лик»).
Межмирье не знает расстояний, но Афран, как и Славлена, находится в зоне, благоприятной для забора энергии (как Храст, кромка Беспросветного леса, а в Элании гряда островов в лиге от берега – зоны, благоприятные для сброса). Именно эту сущность Инда и выбрал для «созерцания».
В теории каждый ритуал, каждый переход на новую ступеньку должен был сопровождаться пусть маленьким, но открытием. И, размышляя о движении энергий в межмирье, Инда неожиданно сравнил его с течением рек, воды под воздействием силы тяжести. Он мог бы нарисовать карту «рельефа» межмирья, если бы понятие расстояния имело здесь какой-то смысл.
«Громовые махины» Югры Горена… Показалось, что в этом и кроется отгадка, что если бы у Инды было ещё несколько месяцев на развитие этой идеи, он нашел бы способ переброса энергии в Исподний мир – менее радикальный, чем прорыв границы миров, но такой же эффективный.
Полтора часа пролетели как одно мгновенье – Инда не успел додумать мысль до конца, но она осталась в голове ощущением близости к истине, предположением о собственной правоте. И поколебало принятое решение отказаться от ритуала – чтобы влиять на децемвират, чтобы получить доступ к ковченским документам, необходимо подняться на эту последнюю ступень.
Следующим шагом на «извилистом пути» был подъём по лестнице – к дверям в зал собраний, куда Инда тоже входил с завязанными глазами и босиком. В ответ на стук в дверь он услышал глухой вопрос Гроссмейстера:
– Кто здесь?
– Ищущий истины, – ответил Инда, и, пожалуй, не покривил душой.
Дверь скрипнула, и по эху от этого резкого звука стало понятно, какое огромное пространство за ней открывалось.
Ритуал инициации, который Инда проходил в четырнадцать лет в Славлене, был не богатым, но не менее торжественным. Инда помнил его во всех подробностях, гораздо лучше, чем предыдущее, тридцать восьмое посвящение.
И тот, самый первый, ритуал, в отличие сегодняшнего, не был фарсом – разве что имел некоторые элементы фарса. Происходящее показалось вдруг невообразимой глупостью, игрой, будто люди, управляющие миром, впали в детство. Шерстяная тряпка на плечах, босые ноги, завязанные глаза – все это фарс.
Вся жизнь чудотвора – фарс, разыгрываемый на публику, так зачем же притворяться ещё и в кругу себе подобных?
Ритуал вызвал отвращение, желание немедленно уйти (и покрутить при этом пальцем у виска), даже не добравшись до положенного ритуального отказа.
Тем временем фарс продолжался, и в голове сами собой всплывали ответы, продиктованные Вотаном. Инда не расслаблялся в ожидании самого главного вопроса, на который собирался ответить отказом. И он прозвучал.
Не как один из вопросов, нет, – Гроссмейстер выделил его, придал голосу особую значимость и торжественность.
– Согласен ли ты пройти ритуал посвящения, чтобы обрести истину?
Инда сглотнул, прежде чем ответить, но почувствовал вдруг волну тепла (ощущение кота, которому чешут за ушком) и против собственной воли выговорил:
– Да, согласен.
Волна блаженного тепла схлынула не сразу, Инда успел ответить ещё на несколько вопросов (о созерцании идеи и значении ритуала), прежде чем в голову стукнуло: это Вотан! Это его проделки, он никогда не гнушался выкидывать такие штуки! Он заставил Югру Горена шагнуть в огненную реку, что говорить о каком-то согласии на ритуал?
Паника заметалась внутри, но Инда не мог ни сдвинуться с места (уйти, прекратить фарс, покрутив пальцем у виска), ни даже по своей воле шевельнуть губами.
– Я вижу, ты готов обрести истину, – с театральным пафосом произнес Гроссмейстер. – Кто привел сюда этого человека?
– Этого человека привёл я, – ответил Вотан, стоявший по правую руку Инды.
– Тогда поднеси ему чашу забвенья.
Подковки на сапогах Вотана звякали по полированному граниту пола – он дошел до Гроссмейстера и через секунду повернул обратно.
Инда хотел и не мог бежать прочь: от ритуала, от «чаши забвенья» (наверняка с отравой для сворачивания мозгов набекрень), от Гроссмейстера, от Вотана и прочих мозговедов, что собирались избавить его от шор, мешающих управлять миром…
Предупреждение Вотана тоже было фарсом, ещё более фарсом, нежели эта зловещая костюмированная комедия. Вотан взял Инду за руку и вложил в неё холодное серебро кубка.
– Пей, – из уст Вотана слово прозвучало приказом, которого нельзя ослушаться, но он повторил его ещё раз: – Пей.
Желание швырнуть тяжёлый кубок в лицо мозговеду ничего не изменило. Инда против воли пригубил «напиток забвенья», по вкусу более всего напоминавший чистую воду – чуть горьковатую жёсткую воду из водопроводов Афрана. И он испил чашу до дна (в ней было не больше стакана).
Фарс продолжался по сценарию, изложенному Вотаном: Инда, удивляясь самому себе, вспомнил клятву от первого до последнего слова и повторил её, уже не сопротивляясь происходящему. А в голове навязчиво крутилась мелодия, услышанная как-то в ресторации, – помнится, она понравилась Красену: «Такая простая история любви».
И чем решительней Инда пытался выбросить её из головы, тем настырней она всплывала в памяти. Он так увлёкся, что пропустил мимо ушей значительную часть вопросов, на которые отвечал механически.