— Чем это воняет? — с подозрением спросил Ригальдо, едва переступив порог дома. — У нас что-то сгорело? Лаки?! Лаки, блядь!..
— Мне жаль, мужики, — Лаки появился в дверях гостиной. — Но ваша девочка очень переживала, что вы не успеете поставить индейку в духовку, а вас все не было, не было… Ну и вот. Трудно развлекать и Бекки, и Заки. Я увлекся.
— Проклятье, — Ригальдо пересек комнату, не снимая пальто, и скрылся на кухне. Оттуда донесся его разъяренный рев. — Лучше бы вы вообще ничего не делали! Устроили здесь крематорий!.. Нет, Бекки, сейчас не лезь ко мне!
— Чего это он такой нервный? — Лаки почесал в затылке. — Расстроился из-за больницы? Как там Тереза? А ее подруга? Клэр как ушла на дежурство, не звонила…
Исли снял с шеи шарф, выдохнул. Этот день выпил из него много сил.
Его никто так и не спалил — Терезу увезли в кресле, и он смог выбраться из палаты и наконец-то покинуть госпиталь. Ригальдо кружил по больничному холлу, как тигр в клетке, изнемогая от ожидания. Исли предусмотрительно скрыл от него свое пребывание в ванной, просто уклончиво объяснил, что не мог оставить Терезу одну. Ригальдо в ответ показал ему видео на телефоне — Ирена, осунувшаяся до того, что стала походить на отощавшего горбоносого эльфа, продемонстрировала в камеру блистательный средний палец на левой руке. Тереза напрасно ее недооценивает, подумал Исли. Ирена не позволит ей так просто соскочить.
Пока они ехали, ему пришло сообщение: «Прости за грубость и спасибо за ананасы. P.S. Твоя д-р Клэр золото. Надеюсь, твой невоспитанный племянник понимает, как вам, Фёрстам, с ней повезло».
Из кухни доносилось «Что же мы будем есть?» — «Будете жрать кукурузные початки!» — «Может, закажем пиццу и украсим…» — «Физалисом?!»
— Исли, — тихо позвал Лаки.
Он обернулся.
Посреди гостиной, между телевизором и диваном на своих двоих стоял Закари, задумчиво положив указательный палец в рот. Он широко расставил ноги и боролся с силой тяготения, и явно раздумывал, что лучше — привычно опуститься на четвереньки или попробовать этот странный альтернативный способ передвижения.
Исли медленно сел на корточки и протянул к нему руки.
— Ну давай, — позвал он шепотом. — Никто и не обещал, что это будет легко. Ты уже взрослый парень, пора покорять этот город.
Заки широко улыбнулся, захлопал в ладоши и сделал по направлению к Исли свой первый шаг.
========== Часть 8 ==========
В декабре СМИ предупредили, что на Сиэтл надвигается снежный шторм.
— Мы все умрем, — радостно сказала Люсиэла. — Нас занесет и заморозит! А кто останется, будут есть друг друга, как в том фильме про поезд, летящий сквозь снег!
— Не знал, что вы смотрите фильмы про постапокалипсис, — удивился Исли.
Она фыркнула и ловко выдернула из его рук подписанные бумаги.
— Я просто когда-то ходила на него в кино с кавалером. Это был фильм по его выбору, не по моему.
— И как вам? — с интересом спросил Исли.
Люсиэла обернулась к нему и хищно поиграла кровавым маникюром:
— Он оказался недостаточно хорош. Они оба.
По случаю пятницы на ней был мягкий свитер с высоким горлом. Исли отметил про себя, что Люсиэла сегодня выглядит непривычно мирно. У него было хорошее настроение, даже несмотря на перспективу «ужасных холодов», и, наблюдая, как Люсиэла сортирует документы, он внезапно спросил:
— Сколько вы уже у нас работаете? Лет десять?
Она замерла.
— Не помню. Кажется, больше. Меня ведь принимал на работу еще прежний шеф. Как раз перед тем, как…
Он медленно кивнул.
Да, действительно.
Люсиэлу ему «подарил» на его первой руководящей должности в «Нордвуде» отец. Они тогда еще смеялись: первая личная секретарша для свеженького экономиста, это почти как первая женщина. Он помнил, как был слегка ошарашен, встретив в своей приемной это чудовище в черном бюстгальтере, просвечивающем через алые кружева, с ходу атаковавшее его предложением сделать массаж. Блэкмэны злопыхали, что он тут развел бордель, салун и кабаре и что его слово не будет ничего значить для коллег, с такой-то личной помощницей.
А потом, после похорон отца, матери, сестры и ее мужа, когда ему на руки свалился весь «Нордвуд» — с партнерами, желающими его подсидеть, с торговыми убытками и производственными накладками, когда Исли вынырнул из-под завала договоров, кредитов, накладных, нормативных актов и приказов, он обнаружил, что все это время Люсиэла не пускала к нему никого, кроме тех, кого он вызывал сам. Она охраняла босса, как доберман склад, разжевывая на куски всех, кто не проходил фейс-контроль.
Ему тогда было двадцать четыре, а сейчас сорок три. Почти двадцать лет прошло.
Надо же.
— Можно спросить? — Исли подпер щеку кулаком.
— Что? — неожиданно ершисто произнесла Люсиэла. — Можно подумать, вы с господином Сегундо никогда не смеялись над тем, что я все еще здесь торчу.
— Да… Нет, — с легким удивлением признался Исли. — Не смеялся. Мне это всегда казалось… таким правильным.
Он в самом деле не задумывался, почему Люсиэла до сих пор работает у него. Ее присутствие было так же естественно, как дагерротипы лесопилки «Блэкмэн и Фёрст» на стене напротив ресепшен. Как утренний кофе, стеклянные окна, вид на залив и башни Даунтауна. Она была частью его команды, и все. До него доходили слухи, что, возможно, она спала с его отцом, но ни двадцать лет назад, ни сейчас это никак не влияло на ее полезность.
Люсиэла медленно села в кресло для посетителей и вытянула на полкабинета длинные ноги.
— Да я сама не знаю, — задумчиво сказала она. — Это какая-то… дурная привычка. Я всегда думала, что работа здесь — дело временное. Трамплин, который поможет мне найти покровителя. Я думала: вот выйду замуж, и у меня будет все. «Порше Кайен», яхта, виноградники, скромная вилла в районе Медины, кольца, как у Иветт Прието, и икра белуги-альбиноса на завтрак!
К концу этого перечисления Исли давил в себе смех.
— Сдается, я вас подвел.
— Конечно, подвели, — негодующе фыркнула Люсиэла. — Сама не знаю как, но я прилипла к этой приемной намертво! Как будто села юбкой на суперклей! Не знаю, как это вообще получилось, приличная женщина в моем возрасте не должна ходить на работу каждый день! Это что-то нездоровое, вроде желания часто мастурбировать! Сперва мне хотелось работать, чтобы вас соблазнить, потом — назло Блэкмэнам, которые пытались меня выпереть, чтобы подложить под вас свою сучку-секретаря, потом до смерти смешно было наблюдать за Сегундо… За это время я могла бы уже трижды выйти замуж, мистер Фёрст. Я даже кандидатов отобрала на ваших переговорах.
— Правда? Я ничего не знал.
— Само собой. Но стоило мне провести с ними отпуск… — она пожала плечами. — Что тут сказать. На любом судне меня начинает тошнить уже через десять минут, и, по секрету, у меня аллергия на золото и шампанское. В итоге я купила себе «Порше» сама. И зачем мне теперь вообще выходить замуж?
Исли уже не мог ржать, только редко вздрагивал.
— Хотите, я вас возьму на рождественский благотворительный бал? — отсмеявшись, спросил он. — В качестве личной помощницы? Может, присмотрите себе что-то интересное? Новую цель?
— Сегундо вам голову откусит и будет прав, — безмятежно ответила Люсиэла. — К тому же с годами к потенциальному соискателю у меня все больше запросов. Нет-нет, я сейчас не готова переезжать в Медину, у меня Рафаэла гостит. А насчет бала я все-таки подумаю.
— Ладно, — он улыбнулся ей. — Удачи, мисс Сауз. Будьте осторожнее на дорогах.
— Сестра настаивает, чтобы я поменяла резину, но, честно говоря, лень, — она грациозно поднялась и потянулась. — Не знаю никого в Сиэтле, кто бы менял резину ради пяти дней настоящей зимы. Ведь со второй половины декабря по прогнозам все снова растает!
— Большинство в самом деле думают так же, как вы, — ухмыльнулся Исли. — А я вот как раз такого человека знаю.
Уже в дверях Люсиэла проверила телефон:
— Рафаэла пишет, что Амазон рассылает своим сотрудникам предупреждения об изменении режима работы в следующие дни.
— Очень хорошо, — одобрил Исли. — Надо и нам поступить так же. Предупредите информационную службу, пожалуйста.
Когда она ушла, он собрал бумаги и остановился перед окном.
Свет в офисе в самом конце рабочего дня был приглушен, а за огромными стеклами копилась мгла. Небо с волнистыми контурами тяжелых облаков сегодня висело особенно низко. Светящиеся стрелы строительных кранов и коробки небоскребов были будто вдавлены в него. Казалось, еще немного — и оно лопнет, просыплется снежным крошевом из дыр.
На подземной парковке сегодня было меньше машин, чем всегда — половина, если не больше, работников «Нордвуда» закончила работу на час раньше, чтобы успеть подготовиться к снегопаду.
В городе Исли заметил первые признаки близкого «апокалипсиса». Город тонул в подступающей темноте, порывистый ветер с редкими пока снежинками гнал по тротуарам мусор, обрывки картона, пакеты, фольгу и шприцы, трепал палатки бродяг и несвернутые тенты. Куда-то девались все бездомные; никто не лежал на асфальте, не задирался под дозой, не справлял нужду. Исли давно не видел, чтобы улицы в это время были настолько пусты.
Многие магазины и кафе, включая «Старбакс», оказались закрыты, а на парковках вокруг универмагов было не протолкнуться от машин. Стоя на перекрестке в ожидании светофора Исли видел сквозь витрины, как люди сметают с полок все подряд, как будто готовятся к долгой арктической зиме, а не к пяти дням минусовой температуры.
Снег повалил, когда «Брабус» томился в пробке на самом выезде из города. Большие снежинки сменились целыми хлопьями. Небо посветлело, перед капотом закружил вихрь, и вскоре ничего нельзя было разобрать за белой пеленой. Машины ехали медленно, часто сигналили. Телефон звякнул, приняв сообщение: Лаки прислал снимок каких-то облепленных снегом маленьких пальм. Исли кинул ему в ответ смайлик.
Впервые дорога до дома по скоростному шоссе заняла у него полтора часа. Большинство владельцев автомобилей не стало заморачиваться заменой резины, и Исли насчитал уже три аварии, и это только на шоссе. Что будет в следующие дни на холмах в городе, было страшно подумать.
Ветер в лесу стонал, раскачивал сосны, сеял снег. Исли пришлось посигналить перед воротами: охрана не сразу разглядела на камерах «Брабус».
Когда Исли вошел в дом, навстречу ему бросились сразу двое — Бекки и кот. К его удивлению, девочка не повисла на его шее, а попыталась проскочить у него между ног и выбраться на веранду. Присев на корточки, Исли перехватил одной рукой ее, а другой кота, и в шутку рявкнул:
— Куда без куртки?..
Бекки состроила умильную мордашку.
— Папа, ты видел снег, видел снег? — тараторила она, отряхивая его макушку и плечи. — Смотри, ты весь снежный! Можно мне тоже ненадолго выйти во двор? Я обещаю, я никуда не уйду!
— А что, тебя не пускают? — Исли закрутил головой.
— Да сейчас, — неохотно ответил Ригальдо. Он сидел на диване в гостиной и смотрел новости. — Не пустишь ее. Мы почти целый час торчали в лесу. Я себе отморозил… Неважно что; в общем, там ветер.
— Там буря, — кивнул Исли, и Бекки восторженно ахнула.
Кот льнул к ногам, топорщил свою пышную зимнюю шерсть, покусывал и толкался задними лапами. Исли опрокинул его на ковер и покатал.
— Что, меховой мешок, тоже хочешь на улицу? Уж ты-то должен помнить, что снег тебе не нравится!
— Папа, пожалуйста, папа! — Бекки трясла его за плечо. И, поймав разрешающий взгляд, взвизгнула и понеслась за курткой.
Исли воспользовался этим, чтобы устремиться в гостиную и, опрокинув Ригальдо на спинку дивана, поцеловать в губы.
— Из школы пришло сообщение, что дети свободны на эти пять дней, — тот утер рот рукой. — Школьный водитель просто не сможет пробираться по снежным улицам. Учителя тоже будут сидеть дома со своими детьми. Я, честно говоря, на такой армагеддец не рассчитывал. У меня бездна работы.
— Значит, будешь работать, — Исли пожал плечами. — Кто тебе не дает. Если у тебя это самое… Пагубная склонность к трудоголизму.
Ригальдо пихнул его в бок. Исли ответил щипком. Тогда его прижали к дивану и навалились сверху.
— Целуются, — восторженно сказала где-то Бекки, и Ригальдо поспешно с него сполз — как показалось Исли, не очень охотно. Он поискал дочь взглядом: она стояла в гардеробной нише в криво намотанном шарфе и съехавшей набок шапке. Увидев, что он смотрит, Бекки повторила уже гораздо нетерпеливее:
— Целуетесь! А снег тем временем идет и скоро выйдет совсем!..
Исли поднялся, чтобы вывести ее на веранду.
Она была не права. Ветер в лесу бушевал всю ночь, и до утра снег все еще падал-падал-падал.
***
Все свои утренние дела Ригальдо проспал.
Исли проснулся от раздраженного бормотания и, заложив руки за голову, наблюдал, как тот шарит под одеялом.
— Где этот ебаный телефон? Почему он не зазвонил?!
— Потому что ты не поставил его на зарядку, — Исли зевнул. — Если на то пошло, меня больше интересует, где наш ребенок.
Он говорил совершенно искренне — Бекки каждый уикенд просыпалась первая и всегда приходила, шлепая босыми ногами, ввинчивалась под одеяло, как маленький бур, чтобы крючком свернуться между ними. Иногда она снова засыпала, пригревшись, но чаще начинала скучать и ворочаться, тихонько повторяя: «Папа, ты спишь? Спишь? А ты, пап?..» Не раз бывало, что с трудом разлепив глаза, Исли уже видел, как она прыгает по Ригальдо. Но сейчас по ощущениям было уже много времени, комнату заливал поздний утренний свет, белый и густой, как будто прошедший через матовое стекло; давно пора было пить кофе, а Бекки не было ни видно, ни слышно.
Ригальдо исподлобья посмотрел на него, выругался под нос и заметался по комнате. Глядя, как он прыгает в одном носке и перекинутом через плечо галстуке, пытаясь на ходу вскочить в брюки, Исли демонстративно, с удовольствием потянулся.
— Сделай нормальную рожу, — буркнул Ригальдо. — Выглядишь томным, как Симба, когда лижет яйца.
— Ты выглядишь не лучше, когда тебе лижут. Я даже припоминаю, что кто-то просил еще… Ай!..
Ригальдо, два раза хлестнув его галстуком, запустил руку под одеяло, шаря по простыне.
Исли его пожалел и вытащил телефон из-под задницы. Ригальдо помедлил — и взял его, а потом наклонился вперед и чмокнул Исли в щеку:
— Больше не попрошу, если будешь дразниться.
Он отстранился, забрал костюм вместе с вешалкой и утопал за дверь, громко выкликая Бекки на лестнице.
Походка у него была немного странной — незаметно, если не вглядываться, но Исли знал, на что обращать внимания. Думать в этом направлении было приятно, но он стряхнул сонную разнеженность и поплелся в ванную. Взлохмаченный, с распухшими губами Ригальдо выглядел так, что его хотелось затащить обратно в постель. Как будто они не занимались сексом все время, пока дом спал, а округ заносило снегом.
Стоя над раковиной с зубной щеткой во рту, Исли прикрыл глаза. Да, именно. Они еблись всю ночь, закрывшись в спальне, молча и одержимо. Ригальдо искусал ему всю шею, как вампир, а Исли валял его по простыням, раскладывая и так, и этак. Ригальдо был ненасытен. Он смотрел из-под влажных темных ресниц с вызовом и притягивал Исли к себе, как магнит. Конвектор они с вечера не отрегулировали, было свежо, и в этом холодном воздухе каждое соприкосновение тел обжигало. Исли потерял счет в этом марафоне — сколько раз они становились на четвереньки, а сколько раз кто-то из них падал сверху, чувствуя, как его стискивают горячие колени второго. В какой-то момент Ригальдо встал этими ободранными коленями по обе стороны его головы, шлепнул головкой по губам, и Исли послушно взял за щеку и начал сосать, а сам в это время мял крепкие ягодицы. Он тер вспухшую нежную дырку, дождался, пока Ригальдо не начал синхронно насаживаться на пальцы, а потом убрал их, вызвав негодующее шипение. Ригальдо смотрел сверху, тяжело дыша, его член во рту Исли подергивался, и тот не удержался — вытолкнул его языком и, схватив Ригальдо за бедра, усадил себе на лицо. Он не знал, сколько времени прошло: Ригальдо вздыхал, ерзал на нем, выгибался, просил еще, пока Исли трахал его губами и языком в чувствительное, сжимающееся отверстие. Ригальдо дрочил ему, заведя правую руку назад, не прекращая при этом дрочить себе левой, ему было неудобно, и в конце концов Исли просто скинул его с себя на матрас, придавил и дотрахал черти как, полубоком. Они лежали, закинув друг на друга ноги, перемазанные смазкой, спермой и слюной до ушей, и Ригальдо вдруг взял его обеими руками за голову и сцеловал пот с ресниц. И сказал: «С тобой не замерзнешь даже во время снежногеддона». А Исли притиснул его к себе и мечтательно протянул: «Был бы я режиссером, я снял бы про это кино. Как люди, чтобы не замерзнуть, беспорядочно трахаются».
Поток этих жизнеутверждающих воспоминаний был прерван Ригальдо, который начал ломиться в дверь ванной и орать, что должен бежать, а ребенок там внизу брошенный, голодный и неодетый.
Наскоро умыв морду, Исли спустился в гостиную. Ригальдо уже торопливо всовывал руки в пальто. А Бекки тихо стояла у ростового окна, придерживая спадающие пижамные штаны, и смотрела во двор. Рядом с ней сидел кот, дергал шкурой.
Снаружи было очень тихо и светло, но Исли не обольщался: он читал прогноз и знал, что это всего лишь короткая передышка перед следующей тучей. Снег медленно кружился, оседая на ветвях сосен, перилах веранды и на двух кособоких снеговиках, которых Бекки вчера ухитрилась слепить прямо во время шторма. Землю покрывал толстый белый ковер, на котором отпечатались два ряда следов: Ригальдо успел сбегать к гаражу и обратно.
— Поесть приготовишь ей сам, — командовал Ригальдо. — Не доводи омлет до состояния подошвы. Если пойдете гулять, не забудь вставить стельки в ее сапоги. И пусть она почитает тебе хотя бы пару страниц.
— Хорошо, мамочка.
— Иди ты… сам знаешь куда.
Вместо того чтобы соревноваться с ним в остроумии, Исли поймал его за шарф. Притянул к себе — и отпустил, обаятельно улыбнувшись:
— Я подожду до вечера. Сходим туда вместе.
Ворча, как бешеный еж, Ригальдо сбежал во двор. Глядя, как он прет через снег к своему «Мустангу», с кошачьей гадливостью поднимая ноги в брюках, Исли покачал головой. Вот же трудоголик.
Он подошел к Бекки и потрепал ее по голове. Она повернулась к нему, потерлась носом о футболку:
— Первый снег — это так хорошо, это лучше, чем все старые снега вместе взятые!
— А по мне, весь снег — это здорово, — не согласился Исли. — Но в самом первом, конечно, приятнее валяться!
В глазах Бекки вспыхнула надежда, и Исли прищурился:
— Ну что, по омлету… или сразу во двор?
— Во двор! — взвизгнула она.
***
Позже, когда Бекки уже сидела с тарелкой перед телевизором, румяная и лохматая, а на сушилке сохли две пары штанов, Исли разжег камин. С появлением Бекки пришлось установить дополнительную решетку безопасности, потому что живое пламя просто гипнотизировало ребенка: где бы она ни была, Бекки бросала все дела и прибегала смотреть на огонь.
Вот и сейчас она мгновенно задышала за спиной Исли, сидящего на полу, обхватила его шею руками и пробормотала в затылок:
— Я так рада, что пришел этот… снежно-гедец!
— Потому что можно валять дурака?
— Угу, — она прижалась щекой к его волосам, шумно засопела. — А ты расскажешь папе, как мы играли в «воскресших покойников»?
— Я думаю, ему не очень понравится, что ты сидела в сугробе на корточках, а мы с охранником заваливали тебя снегом.
— Зато так здорово было выскакивать из-под снега и кричать: «Воскресшие мертвецы-ы-ы!» Я знаю: надо будет снять это на твой телефон!
— Боюсь, твой папочка тогда меня самого закопает.
— Да! — Бекки напрыгнула ему на спину. — Точно! Надо зарыть в снег тебя, тогда он не будет сердиться! Я буду закапывать, а Стив снимать!..
Потом они смотрели мультфильмы и доедали подсохшую яблочную шарлотку, которую нашли в холодильнике и признали съедобной. Исли переключал каналы, когда Бекки вдруг произнесла:
— Как хорошо, что можно не ходить в школу. За пять дней миз Норрис как раз забудет про творческое задание!
— Какое? — рассеянно спросил Исли. Как раз шли местные новости. Снег парализовал движение на магистралях и повредил линии электропередач. Сиэтл стал равномерно дымчатым. Снова показывали сады в Истлэйк под шапками снега, одинаково низко прогнувшиеся под сугробами ели и пальмовые ветви. Тонкие деревья на тротуарах в Беллтауне смотрелись, как белые инсталляции.
— Какое задание, детка?
Бекки молчала, затихарившись, и он удивленно посмотрел на нее сверху вниз.
— Родосемейное древо, — раскололась она нехотя. — С фотографиями. Мы будем смотреть, кто кого родил. Но я… У меня же нет родосемейного древа. Вот я и думаю: может, после снежно-попалипсиса уже не нужно будет его приносить?
— Родословного, — машинально поправил Исли. — Надо говорить «родословного». Ты… о господи. Ты поэтому радуешься, что можно не ходить в школу?
— Ну да, — призналась Бекки. — Ведь у меня нет никого, кто бы меня… родил. И бабушек нет. Все увидят, что мне некого туда вклеивать.
Исли выключил телевизор и развернулся к Бекки.
— А ты говорила папе про это задание?
— Нет, — глаза Бекки неожиданно повлажнели. — Я только спросила, почему у всех в классе есть бабушки, а у нас нет. А он сказал, что его мама умерла, когда ему было столько лет, сколько мне… Поэтому он не помнит ее… И я тоже свою не помню…
Ее голос подозрительно задрожал. Исли быстро пихнул ей пульт в руки:
— Так. Смотри, что хочешь, к камину не подходи. Мне срочно надо позвонить папочке.
Ресницы Бекки мгновенно просохли:
— Скажи, чтобы он скорее приезжал!
— Обязательно.
Исли не стал уходить далеко, просто поднялся по лестнице и сел на верхней ступени, убедившись, что из-за работающего телевизора Бекки не может его слышать.
Ему повезло: его муж, похоже, уже возвращался со встречи. Динамик фонил: Ригальдо разговаривал по гарнитуре.
— Как дела? — вежливо начал Исли. — Как там снежногеддон?
— Аварий полно, — буркнул Ригальдо. — Все закрыто. Снег сверху, снизу и сбоку. Все ебанулись и лепят снеговиков. А что?
— Хуй в пальто. Ты чего наговорил ребенку про свою мать?
— Сказал, что она умерла. Что ее сбила фура, пока не рассказывал.
— Спасибо хотя бы за это, — резюмировал Исли. — Ты тактичен, как весь пиздец.
— А что я, по-твоему, должен был скрыть это? — было слышно, что Ригальдо занервничал. — Что у меня была мать? Что ее давно нет? Мы с тобой никогда не обсуждали, как отвечать на вопросы о бабушках! Если на то пошло, лучше подумай, что ты будешь рассказывать о своих!
У Исли потемнело в глазах, словно ему влепили коленом под дых.
–…а-а, чтоб тебя! — пробился до его сознания голос Ригальдо. — Исли, ты как?.. Не молчи! Прости, я опять не подумал…
— Да все нормально, — он потер лоб. — Ты прав. С моей стороны получается как-то совсем плохо… Как бы ей все это так аккуратнее пояснить…
— Что происходит? — было слышно, как Ригальдо кому-то сигналит. — Зачем вам сдались родственники?
— Твоей дочери задали нарисовать генеалогическое дерево.
Ригальдо долго молчал и наконец произнес:
— Вот отстой.
Исли кивнул, забыв, что Ригальдо не может его видеть. Он думал, что у Бекки довольно пестрый класс, но есть пара семей, которые гордятся своей родословной чуть ли не от «Мейфлауэра». И пара родительниц-активисток, которые наверняка скажут детям, что нельзя дразнить бедную детку без семейных корней.
Ригальдо меж тем продолжал развивать свою мысль:
— И ведь ничего не сделаешь, не принесешь в школу родословное древо, где вместо мамы и папы — два мужика…
Фыркнув, Исли поднялся на ноги. Он уже все придумал.
— На самой длинной родословной в мире, чтоб ты знал, Авраам родил Исаака. И никого этим не удивишь.
После долгой паузы его муж сказал:
— Не поспоришь.
— Вот что, папаша, — скомандовал воодушевившийся Исли. — Купи-ка по пути ватман. И цветную бумагу. И новые маркеры.
— Где?.. Магазины закрыты! И я только пробку проскочил…
— Где хочешь. Я уверен, ты справишься. И давай потихоньку к нам, у нас будет мозговой штурм. Я не скажу детке, но мне хочется обозвать это «арт-проект ожившие мертвецы».
Что он любил в Ригальдо — для того не существовало неразрешимых рабочих задач. Вот и сейчас тот мгновенно включился:
— Ладно, я поворачиваю к универмагу. Мне уже прямо хочется увидеть твой креатив.
— Что происходит, мне могут сказать? Почему, я вас спрашиваю, почему?! Почему Нойта-вельхо игнорирует мои жалобы?! Почему у вас такая очередь, наконец! Что за неуважение к моему рангу, в конце концов?!
— Что у вас случилось?
— Покушение!
— Покушение? Это ново. На вас?
— Да! Почти… Кто-то пытался попасть в мое хранилище!
— Попал?
— Ну… нет. Но он потрепал сигнализацию и защитки! Они до сих пор восстанавливаются!
— Значит, и у вас тоже… А с личным резервом у вас как дела обстоят?
— Что за оскорбительные намеки?!
— Коллега, угомонитесь. Этим утром сообщения о внезапном ослаблении магии приходят со всех земель вашего направления. Причины неизвестны.
— Магии? Ослабления… магии? Как… как… и как теперь?!
— Вот вам форма исследовательского отчета, заполните.
— Отчета?! Вы мне не поможете?
— Как?
Столица. Макс.
Скоро эту спальню Ритовой вдовушки буду знать лучше своей собственной. Тем более, в своей я последний раз провел больше одной ночи уже не помню сколько месяцев назад. И когда все-таки туда попаду – пока неясно.
— Хреново выглядишь, парень.
— И тебе привет, Рит, — на стул не сажусь – падаю. Надо же, больше всего сегодня у меня работал язык, а ощущение – что полдня отпахал на погрузке вагонов. — Какие новости? Как там твои «скромники» — не психуют?
Цепкий взгляд в ответ удивил:
— Ваших рук дело, значит?
— Если о временном сбое магии – то наше.
Рит крякнул и набулькал нам обоим по кружечке. Пиво тут было хорошее, но я отхлебнул только пару глоточков, освежить пересохшее горло, и с сожалением отставил в сторону. Если мне сегодня еще и пиво, точно отрублюсь. А дел еще полно…
— Ну, если вы это и планировали, то получилось здорово. Нойта-вельхо шипит, маги попроще кипят, а наши «скромники» рычат и психуют. Никто не знает, что делать. Кай велел передать всем Ловчим: не сметь драконов трогать. Остальные пораскинули мозгами, покумекали, и… словом, в квартале Ловчих погром. Нас вызвали для наведения порядка, только какое там наведение? Дома в разгроме, а уцелевшие драконоловы уносят ноги куда могут. Но думаю, унесут только те, кто догадается про свою профессию помалкивать.
— Даже так?
— А что? Шепотки про настоящее положение вещей все одно ползли – то как страшные сказки, то как дурацкие легенды. И понять, что кое-что оказалось правдой… для народа полное потрясение. А главное, все с ума сходят: чего теперь делать-то? Что магия стала послабей, это давно замечали и постигающие даже расчет делали, сколько мы при такой тенденции протянем и что с этим делать. Но чтоб так скоро – такого никто не ждал. Надписи еще эти… Тоже ваша работа?
— Какие надписи?
— Да разные. Правдивые, кстати. «Драконы – исток магии». «Все, что нам говорили о драконах – ложь». «Нойта-вельхо руками Ловчих убивает магов» и все в таком же духе. Перед училищем для «юбок» вообще вывели: «Убивая дракона, ты убиваешь магию твоих будущих детей!». У девчонок истерика, у их мамок-бабок тем более. Все как-то разом оценили старческое брюзжание дедов и бабок, что, мол, раньше, маги были посильней и магия покрепче.
— Нет, это не мы. Но мысль хорошая…
— Нойта-вельхо распорядилась найти тех, кто пишет.
— Нашли?
— Ищем, — Рит с усмешкой долил в кружку пива. – Уже нашли семь преступивших и один тайный склад смесей для дымоглотов. За долгие и плодотворные поиски!
Я отпил еще глоток. Первая микродоза пива уже доползла куда надо, радостно толкнулась в мозг и закружила голову. Мне стало тепло и очень захотелось есть.
— За очень долгие.
— И понимающих людей! – тут же поддержал тост Рит, и мы хлебнули еще по глоточку. – Ох, парень… не знаю, как до такого додумались, но заварили же вы кашу! Кто бы мне еще полгода назад сказал бы, что Кай и его присные будут запрещать охотиться на драконов, я бы посчитал его за скорбного разумом и хорошенько напоил, чтобы дурь отогнать. А вот получилось же! Теперь в вашу сторону выдохнуть лишний раз побоятся! Вы добились чего хотели.
— Еще нет. Дальше нужна твоя помощь. Скажи, Рит, где в ближайшие дни – сегодня-завтра, в крайнем случае послезавтра – будет кто-то из ваших скромников или их доверенных людей? В идеале – несколько?
Тахко. Ирина.
— Ну как?
Миусс, Урху и Пилле Рубин озадаченно рассматривали чудовищное изделие. Больше всего оно напоминало верхнюю половинку лимона, поставленную на крохотное блюдце. Но чья-то больная фантазия прилепила по блюдцу темные «окошки» и какие-то удлиненные наросты, на концах которых торчало по три узких трубочки. Изделие неведомого мастера было странным, но отчего-то казалось грозным и хищным. Черно-красная окраска добавляла этому сооружению дополнительной агрессивности.
— А что это?
— Подождите… — вдруг осенило Пилле. – Что-то такое тащили наши друзья Огненные со второго острова? Как его… летучая посуда?
— Летающая тарелка.
— Точно, она! Но та была совсем другой окраски. И несколько иной формы. Вот этих отростков не было.
— Доработали. Извращаться пришлось по-всякому – даже магию применяли! Зато теперь она полноценный летательный аппарат мира Чирх — по крайней мере, внешне. Летает, конечно, по-иному, да и вблизи не перепутаешь, наверное. Но на непривычный взгляд и на короткое время – сойдет. Сделано по рисункам «дорогих гостей».
Урху осторожно коснулся пальцами одного «отростка»:
— Выглядит неприятно. И знакомо. Это оружие?
— Да. Кое-что с острова все-таки удалось прихватить. Вот и пригодится. Но заряды будут холостые.
— Что?
— Стрельба… — немолодая Поднятая очевидно осторожно поискала слово, — стрельбу будем имитировать.
Мужчины озадаченно смотрели на странную «тарелку».
— Надо потренироваться, — наконец проговорил Урху.
Предгорья Драконьих хребтов
Собрать на этот раз «Скромников» оказалось неожиданно сложно. Нолле отказывался приезжать, заявляя, что у него нет настроения, Ивех злобно заявлял, что у него, видите ли, опыт идет, Мейрано опять изображал из себя одуванчика и на что-то намекал так туманно, что и покойная Алевинта не разобрала бы, что ему надо! Понтеймо тупил, Жиссе щетинился подозрительностью. Словом, дорогие коллеги плавно сползали в состояние «вижу черного дракона, иду на отлов». Все наотрез отказывались выбираться из своих владений для того, чтобы поехать в чужое, особенно к Каирми (репутация!), а непонятки с магией усугубляли всеобщую подозрительность. В конце концов, Каирми надоело бороться со своей собственной репутацией м дикой подозрительностью коллег, и он поручил подобрать место встречи старине Рыку.
Тот почесал ухо и предложил всем собраться в Башенках. Мол, там нападать и подозревать могут только идиоты. Коллеги кисло переглянулись (Рит есть Рит, и приятные слова подбирать за двести лет так и не выучился), но встреча наконец-то была назначена.
Место было «говорящее». Во-первых, близ Драконьих гор. Во-вторых, древнее, было ему, по самым скромным подсчетам, тысячи три-четыре лет, но простоит оно еще как минимум тысячу. Собственно, башенка там была только одна, но интересная. Основание ее было диаметром в тридцать мер человеческого роста, причем земля у этого основания не поддавалась ни подкопу, и разрушению. Входа в нее не было, попасть туда можно было только через Шаг.
Первая башня возносилась над землей на целую мерку, почти тысячу человеческих шагов. А дальше стены этой башни расходились в стороны, как раскрывающий лепестки цветок, и из сердцевины этого цветка поднималась вторая башенка, стройная и изящная, как снежник. И вся она была из стекла. Не из камня, не из дерева, а из чистого, прозрачного, небьющегося стекла.
В Башенках время точно замерло. Там не копилась пыль, не заводилась плесень и жучки, и древний стеклянный столик, примеченный Каем еще двести лет назад, оставался все таким же чистым и нетронутым, как и вечность назад. Даже источник света (столик начинал слабо светиться, когда снаружи темнело или на стеклянную поверхность что-то ставили) не отключился.
В Башенках все было напросвет, не спрячешь посторонних, не укроешь оружия. И все видно на пять мерок вокруг. Самое лучшее место для ударившихся в подозрительность вельхо.
В подозрительности можно было убедиться с первых секунд. Начать с того, что каждый (каждый!) явился на эту встречу со своими напитками и едой. Понтеймо зло косился на Рита, Мейрано по неведомой причине не отводил глаз от Ивеха, Нолле бесконечно охорашивался и сетовал на отсутствие настроения, многозначительно поглядывая на Кая… а Каирми хотелось придушить всех. Все летит в пропасть, а они развлекаются детскими игрушками! Все делят что-то, придурки!
— Я пригласил вас обговорить проблемы с магией, — небывало прямо заявил он. Забавляться словесными играми с двойным-тройным смыслом не было ни времени, ни настроения. Каирми было банально страшно.
Что за проклятый год?
Двойной драконий налет на город Тахко, сгинувшая там Рука, все возрастающие требования желтокожих «друзей», неудачный штурм и небывалые потери… обнаглевшие драконоверы, Жар-ночь, едва задавленный бунт, пропавший принц и готовый взбунтоваться король, злобно ворчащие рядовые вельхо, порочащие надписи, авторов которых все никак не удается поймать, участившиеся случаи самоубийств среди магов… Пугающее предсказание и гаснущая на глазах магия.
Что будет, если она совсем уйдет?!
— Слыхал-слыхал, — Мейрано был безмятежен, словно тревоги о магии его не касались. Отпил из своей невесомо полупрозрачной чашечки. – Неосторожно с твоей стороны, Кай…
— Ты о чем?
— О твоем указе Ловчим не трогать драконов, — мило улыбнулся «одуванчик». – После этого самые твердолобые поневоле призадумались, сколько правды в старых сказках и проповедях сектантов. Что ж ты так неосторожно?
— Кстати, да, — чирикнул Нолле, отвлекаясь от созерцания зеркальца. – Ко мне тут один драконолов заходил, такой мальчик симпатичный… жаловался, что еле сбежать успел. Кай, зачем ты с ними так, а кто нам теперь чешуйки и ингредиенты для эликсиров приносить будет?
Застывший в облике милого юноши двухсотлетний маг кокетливо навивал на палец темный локон, но черные глаза любителя красоты были очень холодными.
В другой раз Каирми подавил бы этот бунт по-другому. Уговорил, закружил словами, что-нибудь предложил бы, чем-то пригрозил, чем-то поступился… но сейчас ему все надоело. Почему он должен за всех думать один?! И захотелось ткнуть дорогих коллег носами в безобразие.
— Так. Кто еще недоволен моими указаниями? Ну, не жмитесь, мы тут все свои! Ни оружия, ни магов прикрытия. Можно и откровенно поговорить.
Он придавил их взглядом, выжидая и первым, конечно, сорвался Понтеймо:
— Ах, тебе магов прикрытия не хватает?! Моих отобрал – и все мало?
— Тебе и тех, что остались, много! – тут же взвился Ивех. – Только и можешь, что склоки и провокации устраивать!
— Ах ты, ворона черная! Шею скручу!
— Коллеги…
— Провокации? Провокации? Кто из твоих ублюдков мне башню разнес, с***? Прикончу!
— Проклятье, да заткнетесь вы или нет? – прямодушный Рит, как всегда вломился в свару с изяществом горного селя. – Прикиньте наконец своими мозгами – магия реально убывает! Мою Службу каждый день дергают на ослабшие плетения и сбойнувшие защитки! Еще немного – и рухнет что-нибудь важное! А мы ни хрена не знаем, что происходит! А вы тут как детишки в песчаном садочке у южного моря! Лупите друг друга лопатками, а на голову вот-вот рухнет прилив! Мне вас водой облить, чтоб вы хоть немного подумали?!
От неожиданности «дорогие коллеги» и впрямь заткнулись – и дружно уставились… сначала на непрошеного миротворца, потом – куда-то за его спину. Похолодев, рит резко обернулся.
В небе летел… летело… Он такое уже видел, давным-давно, в распроклятые Дни Безумия, когда прилетела «помощь от желтых друзей».
Это был летательный аппарат, округлых очертаний, черно-красной окраски, с выпуклыми наростами по бокам, точно утолщенные усы у гигантского жука…
Но это были не усы. Потому что из них время от времени вылетало что-то вроде серо-красных веревок – и «втыкались» они в тело дракона. Крылатый пытался уйти от погони, он перекладывал крыло, силясь увернуться, выскользнуть из-под обстрела, вырваться.
Не получалось.
Аппарат был быстрее.
Весь в крови, дракон наконец неловко махнул крыльями… и рухнул куда-то вниз. Маги бросились к стеклянной стене, пытаясь увидеть…
У самой земли дракону удалось замедлить падение. И он безжизненно распластался на снегу какого-то горного отрога.
Черно-красный хищник покружил над неподвижным телом, завис над ним, будто снова прицеливаясь… И через минуту драконья туша, спеленутая какой-то сетью, поплыла по воздуху чуть ниже аппарата.
Маги проводили его отбытие ошалелыми взглядами.
— Это что же получается… — растерянно и как-то очень по-человечески проговорил Понтеймо. Пока мы ругаемся, эти желтокожие ублюдки воруют наших драконов?
— Так вот почему слабеет магия… — пробормотал Каирми. – Драконы не только улетают – их еще и убивают. И забирают…
— Вот твари!!!
И впервые за двести лет «тварями» в этом мире назвали вовсе не драконов…
Столица. Славка.
Заснуть сегодня удалось с трудом. Волнение не давало спать, снова и снова гоняя мысли по кругу. Снова и снова просматривая выверенные планы в поисках малейшего просчета или упущения.
Сегодня. Это должно случиться сегодня…
— Охренеть! — воскликнул Чейз.
— Для показухи, говоришь? — ядовито спросила Нина.
Эдди не ответил. Вместо этого он неистово рулил, пытаясь съехать с дороги, чтобы высокий забор и обочина скрыли их с линии огня танков. Единственный снаряд попади он в грузовик, разрушил бы мотор, но это не важно, поскольку они с Ниной уже будут мертвы. Эдди выглянул в боковое окно. Один танк скрылся за забором, ствол второго сопровождал их.
Выстрела не последовало. Видимо, выбирая позицию, экипаж не успел зарядить пушку.
Впрочем, много времени им не потребуется.
Вертолета Юэня за рифленым забором не было видно. Он либо приземлился, либо вот-вот приземлится, а пилот частного самолета наверняка уже готовится к отлету. Спасти Софию Чейз не мог никоим образом. Но был обязан хотя бы попробовать.
— Как нам выбраться? — спросила Нина.
Чейз кивнул на забор на холме:
— Смотрела «Большой побег»?[4]
— Да… нет! — Нина поняла, что у него на уме. — Ты серьезно?
Чейз мрачно стиснул зубы.
— Надеюсь, у нас получится лучше, чем у Стива Маккуина. Ты знаешь, что твой кулон счастливый?
— Точно?
— Сейчас он нам пригодится. Держись!
Он вдавил педаль.
Грузовик рванул вперед словно бык, со скоростью пятьдесят километров в час, ускоряясь перед тем, как въехать на холм.
Сжимая кулон, Нина завизжала.
Забор развалился на части, когда самосвал проделал в нем дыру. Около шестисот тонн металла, пластика и камней взлетели в воздух…
Затем вся эта груда опустилась на землю с таким стуком, что задрожали шины с резиной толщиной тридцать сантиметров. Ударная волна сбивала солдат и переворачивала набок автомобили, припаркованные у ворот. Булыжники размером с легковушку вываливались из кузова и врезались в землю, словно метеориты.
Нина закричала вместе с Чейзом, когда передняя часть самосвала стала отрываться от земли. Однако потом кабина опустилась, поднимая клубы пыли.
— Нина, ты как?
— Просто замечательно, — последовал злой ответ откуда-то снизу. — За исключением отбитых почек!
— Это не страшно.
Пыль рассеивалась по мере того, как грузовик снова набирал скорость. Баннер колыхался на ветру. Чейз уже видел аэродром. Среди других самолетов стоял самолет Ти-Ди.
Как и роскошный частный лайнер, выруливающий на стартовую позицию.
— Он взлетает!
Горячие выхлопные газы вырвались из сопла двигателей.
— Ты не догонишь! — прокричала Нина. — Мы слишком далеко, нам не успеть!
— Я должен!
Нина схватила Эдди за плечи, встряхнула его и чуть ли не в ухо крикнула:
— Эдди! Очнись!
Чейз посмотрел Нине в глаза, не желая верить ее словам, хотя понимал, что это чистая правда.
— Ты не успеешь! — повторила Нина.
Отвернувшись, она посмотрела на взлетную дорожку. Самолет начал разбег.
Слишком быстро.
Чейз наконец признал поражение.
— Дьявол!
Страница 57 из 133
Нина отпустила его.
— Нам нужно попасть к самолету Ти-Ди, — проговорила она. — И выбираться, пока целы.
Внезапно прямо перед ними на дороге образовалась воронка от снаряда. В кабину посыпался песок.
Танкисты зарядили орудие.
Чейз быстро свернул в сторону от аэродрома, разворачиваясь задним бортом к танкам.
Что-то пролетело мимо — что-то, скорее ощутимое по волне горячего воздуха, чем видимое. Второй снаряд упал сбоку и намного дальше. Танкист в первом танке старался попасть по колесам.
Второй целился выше, в кабину водителя.
— Ого! — Нина недоверчиво посмотрела на кратер. — Эти дурацкие танки стреляют!
— Я не слепой!
На мониторе заднего вида было видно, что танки следуют за грузовиком. Орудийные башни пытались нащупать мишень. То, что оба танка промахнулись, предполагало, что они не оборудованы современной компьютерной системой наведения. Но там наверняка есть лазерные дальномеры. Поймай мишень в прицел, и остальное сделает автоматика.
Аэродром и самолет Ти-Ди уже не вариант спасения. С первым залпом Чейзу с Ниной повезло, им удалось увернуться от снарядов, но если самосвал вновь поедет к самолетам и подставит танкам борт, то станет легкой добычей. Даже могучие шины не выдержат 105-миллиметрового снаряда.
— Следи за танками, — распорядился Чейз. — Будешь говорить, что они делают.
— Они едут за нами.
— Это я знаю! Я имел в виду — скажи, когда выстрелят!
Эдди осмотрел расстилающийся впереди пейзаж. Они ехали на север, к обширным зеленым топям дельты Окаванго, видневшимся на горизонте там, где заканчивалась пустыня. Плоскую равнину, по которой они сейчас колесили, на расстоянии полутора километров пересекала большая река.
— Стреляют! — крикнула Нина.
На мониторе было видно, как из дула одного из танков вырвался оранжевый огонь.
Чейз изо всех сил налег на руль, вращая его вправо. Грузовик покачнулся, угрожая завалиться набок.
Снаряд просвистел с левой стороны и взорвался в ста метрах от грузовика. Стараясь удержать равновесие, Нина продолжала следить за экраном. Второй танк выстрелил.
— Летит!
Чейз крутанул руль. Грузовик вильнул в противоположную сторону. Но недостаточно быстро.
Корпус самосвала содрогнулся, словно по нему ударила невидимая кувалда. Зазвенел каждый квадратный сантиметр металла. Стекла боковых окон задрожали.
— О Боже! — взвизгнула Нина. — В нас попали!
— Все в порядке! — Чейз проверил монитор, подключенный к камере на крыше. Позади клубился шлейф пыли. Снаряд попал в кузов и взорвал один из огромных булыжников. — Ничего страшного, он сбил камень!
Насколько профессиональны танкисты? Сколько времени им потребуется на перезарядку?
— По-моему, догоняют! — предупредила Нина.
Чейз посмотрел на монитор заднего вида. Танки увеличились в размерах. «Леопард» способен развивать скорость до шестидесяти километров в час на ровной местности. Он быстрее, чем самосвал. Тем более самосвал с переполненным кузовом…
— Нина! Тумблеры на панели…
— Эдди, ради Бога! Ты что, не можешь забыть об этом?
— Нет-нет! Хорошо, что ты не высыпала камни! Сейчас пригодятся. Нажимай! Нам нужно ехать быстрее, а они прикроют нас, как дымовая завеса!
Прошло десять секунд, однако ни один из танков до сих пор не выстрелил. При автоматической перезарядке этого времени было бы предостаточно. Значит, танкисты заряжают орудие вручную. Даже для опытного экипажа в танке, который не движется, это серьезная задача.
Нина вцепилась в панель одной рукой, вторая зависла над тумблерами. Найдя нужный переключатель, она опустила его вниз.
Одновременно с миганием красной лампочки на панели раздался предупреждающий гудок. Операции с опрокидывающим механизмом на ходу не рекомендовались.
Но и не запрещались. Позади кабины засвистела гидравлика. Чейз смотрел на экраны. Камера, снимающая кузов, была закреплена под определенным углом, показывая груз.
Камни сдвинулись с места.
— Выстрел!
Чейз повернул руль вправо. Нину бросило на него.
Еще один удар, более сильный, чем первый, потряс самосвал. Теперь, кроме булыжников, взрыв снаряда повредил и металлический кузов. Камера замигала, но картинка вернулась, изображая огромную дыру в днище все еще поднятого кузова.
Танкисты выбирали новую цель, пытаясь попасть по задним колесам. Кузов закрывал кабину, словно щит, пока гидравлика держала его в поднятом состоянии. К тому же он частично закрывал и колеса. Снаряды могли пробить и более толстую сталь, чем кузов. Всю силу взрыва поглощали перевозимые камни.
Но булыжников скоро не будет, они соскальзывали по мере увеличения наклона и высыпались на землю.
Четырнадцать секунд отсчитал Чейз. Экипажу «леопардов» понадобилось четырнадцать секунд, чтобы повторить выстрел. Ровно столько времени будет у Чейза, чтобы воплотить в жизнь свой план.
Если только они не погибнут от снаряда из второго танка…
Эдди уже крутил баранку влево, когда Нина прокричала предупреждение. Груз сдвинулся наполовину, и центр тяжести «либхерра» сместился. Массивная машина содрогнулась и чуть не вышла из-под контроля.
Страница 58 из 133
Бум!
Крышу кабины снесло, что-то прошило ее насквозь. Не снаряд — кусок стали, оторванный от кузова, в котором снаряд проделал еще одну дыру.
Эдди выровнял руль.
Четырнадцать секунд на перезарядку…
Рулевое колесо задрожало в руках Чейза, когда камни в кузове наконец уступили силе тяжести и оказались за бортом машины.
Четыреста тонн грунта и скальных пород подняли в воздух огромное количество пыли. Непроницаемая пелена расползлась во всех направлениях. Валуны катились по пустыне, оставляя за собой хвост, словно кометы.
Оба танка потеряли из виду самосвал: все скрыла непроницаемая коричневая пелена. Один «леопард» двинулся в объезд другой бесстрашно решил проехать через завесу.
Водитель увидел в визир какую-то большую темную форму в последний момент, тормозить было слишком поздно.
Дуло наткнулось на валун величиной с сам танк, снаряд выпрыгнул из затвора — при этом заряжающий едва не лишился головы, — проскочил между ног сидящего командира и ударил в заднюю стенку башни с оглушающим металлическим звоном. В следующее мгновение танк врезался в кусок скалистой породы и встал.
— Получилось? — беспокойно спросила Нина, всматриваясь в мониторы. За ними до сих пор полз густой хвост пыли.
Чейз позволил себе выглянуть через боковое стекло, «Леопард» упорно двигался вдоль края пелены.
— Один все еще гонится. А другой, по-моему, готов!
— Отлично! Жаль, что у нас нет второго грузовика с камнями!
Чейз хотел съязвить, но вдруг в его голову пришла мысль.
Да, камней у них больше нет. Но есть грузовик.
Он определил положение танка и направился прямо от него.
— Продолжай следить. Кричи, когда будут стрелять!
— Мы не сможем все время уклоняться! — крикнула Нина.
Земля пустыни приобрела более темную окраску, характерную для увлажненной почвы. Небольшой приток, впадающий в дельту, практически сливался по цвету с берегами.
— Нам и не нужно, — объяснил Нине Чейз, вращая руль то в одну, то в другую сторону, чтобы самосвал начал раскачиваться. — В буквальном смысле.
Нина поморщилась:
— Мне не нравится, как ты это сказал… А-а-а!
Чейз воспринял восклицание как знак, что танк выстрелил, и бросил грузовик в очередной крутой поворот. Горизонт впереди покачнулся. Грузовик накренился, руль в руках Чейза не поддавался контролю. Колеса с одной стороны оторвались от земли.
Бух!
Взрыв раздался пугающе близко, однако снаряд перелетел грузовик, пройдя прямо между передними и задними колесами накренившегося самосвала.
Чейз вывернул руль в обратную сторону, и «Т282В» упал на все четыре колеса, но продолжал разворот.
Четырнадцать секунд.
— Ты что делаешь? — Вместе со страхом в голосе Нины прозвучало удивление, когда она поняла, что Чейз мчится навстречу танку.
— Им нужно четырнадцать секунд чтобы перезарядить пушку. Если управимся за тринадцать, они не успеют выстрелить и мы их раздавим!
— А если нам понадобится пятнадцать секунд они разнесут нас в щепки! — возразила Нина. «Леопард» появился в поле зрения. Чейз устремился прямо на него. — Сколько осталось?
— Четыре секунды! — Самосвал и танк мчались друг на друга, не снижая скорости. — Что можешь сказать напоследок?
— Черт бы тебя побрал!
Ствол танка поднимался, целясь в кабину.
Чейз отпустил баранку, схватил Нину в охапку и бросился на пол, закрывая ее тело своим.
Столкновение!
«Леопард» весил сорок тонн. «Т282В» даже без груза превосходил его в пять раз и был намного больше.
От удара о дизельный двигатель грузовика ствол погнулся, будто картонная трубка. Самосвал наехал на «леопарда», по самую башню вдавливая его в мягкий песок. Ствол смялся под безмерными шинами «либхерра», словно покореженная буква «С».
Преодолев препятствие, «либхерр» выехал на ровную землю и снова развернулся, поскольку им никто не управлял.
Нина открыла один глаз и обнаружила себя в объятиях Чейза. Голова ее лежала в углублении для ног в полу. Тяжесть Эдди не давала встать. Ей показалось, что Чейз не только не движется, но и не дышит.
— Эдди?
После долгого молчания прозвучало:
— А я думал, образованные люди найдут что сказать напоследок…
Нина хлопнула его ладонью:
— Слезай с меня!
Чейз сел и взялся за руль. Сразу стало ясно, что управление повреждено. Машина плохо отвечала на повороты руля. Однако, приложив некоторые усилия, Эдди сумел выровнять самосвал. Через разбитое окно было видно, что они снова едут на север к дельте.
Он снял ногу с педали газа.
Нина провела рукой по волосам.
— Господи! Я думала, мы погибнем. — Она была готова выдать обвинительную тираду против безумных поступков Чейза, но внимательнее пригляделась к его лицу. Обычно ничего хорошего подобный взгляд не предвещал. — В чем дело?
Он показал на пол:
— Видишь мою ногу?
— Да.
— Видишь, что я не жму на газ?
— Мы же едем… О Господи! — Она взглянула на приборную панель. Некоторые приборы были повреждены пулями, но спидометр уцелел, и Нина смогла пересчитать скорость, шестьдесят шесть километров в час, в привычные для американцев мили. — Больше сорока!
Страница 59 из 133
— Дроссель заклинило! — Педаль прочно застряла у пола. Чейз безуспешно пытался поднять ее ногой. — Держись за сиденье! Может немножко потрясти!
— Немножко? — Тем не менее Нина подчинилась и присела у него за спиной.
Чейз нажал на тормоз. Самосвал задрожал, от колес донесся скрежещущий звук. Указатели температуры тормозов быстро приближались к красной зоне.
Скорость спала, но ненамного.
Чейз нажал сильнее. Кабина задребезжала, немногочисленные осколки, что чудом продолжали торчать в окнах, наконец выпали. Стрелка спидометра завибрировала, толчками опустившись на несколько делений. Стрелки на указателях температуры, наоборот, подскочили…
Раздался треск, что-то отвалилось и ударило в колесо.
Нина выглянула из окна. От колеса шел дым.
— Что там?
— Тормоза! — Стрелки температурных датчиков упали на ноль. — Тормоза сгорели!
Нина схватилась за переключатель скоростей и попыталась вернуть его в нейтральное положение. Рычаг не шелохнулся.
— Черт!
Чейз немного ослабил давление на педаль тормоза, надеясь, что температура спадет, а грузовик затормозит. Но спидометр, наоборот, показал увеличение скорости, а температурный датчик остался в красной зоне.
— Черт побери! — Эдди изо всех сил надавил на педаль.
Самосвал опасно завибрировал, руль чуть не вырвался из рук.
Что-то неприятно треснуло, потом хрустнуло за приборной панелью, и руль заклинило.
Развалился еще один диск, осколки огненно-красной стали застучали в ступице колеса. Спидометр снова начал зашкаливать.
Чейз не снимал ноги с педали в тщетной надежде, что два оставшихся тормоза не повреждены. Он ошибался. Через пару секунд и они не выдержали перегрузки.
— Ручной тормоз есть? — спросила Нина без малейшей надежды.
— Нет.
Чейз прищурил глаза от ветра. Если попадется достаточно крутой подъем, надо направить грузовик на него, скорость немного спадет, и тогда можно попытаться спрыгнуть…
Крутанув баранку, Чейз сразу понял, что этот вариант отпадает — машина не подчинилась.
— Твою мать!
— Когда же это все кончится? — Нина растерялась.
Чейз сердито крутанул бесполезную баранку, словно колесо рулетки.
— Ну ладно. Без руля и ветрил… Готов выслушать ваши предложения.
— Попробуем спрыгнуть?
— Скорость слишком велика. Возможно, я приземлюсь удачно, нас этому учили. А ты разобьешься.
— Я готова рискнуть. — Нина открыла дверцу кабины и поставила ногу на лестницу, выглядывая поверх развевающегося баннера, зацепившегося ступенькой ниже. — А вообще-то нет…
— В чем дело?
— Лестница отвалилась — наверное, когда ты въехал в тот вертолет!
— Ну да, конечно, во всем я виноват!
Нине в голову пришла новая мысль. Она взглянула на так и не опустившийся кузов, вскочила обратно в кабину и нажала на кнопки управления гидравликой. Огромный кузов начал опускаться.
— Дай руку! — скомандовала она.
— Зачем?
— Поможешь мне! — Нина показала на баннер.
Чейз заколебался было, затем решил, что, поскольку самосвал неуправляем, сидеть за рулем нет смысла, и присоединился к Нине.
— Им можно ловить ветер, смотри, — объяснила Нина, опуская руку на баннер, надувшийся между перегородками.
Она быстро перекинула материю через перила.
— Правда? И что? Хочешь улететь на нем, оттолкнувшись от края грузовика?.. Мне плевать, что там написал Дэн Браун, но летать на брезенте, словно на параплане, нельзя!
— Знаю, — ответила Нина со злостью в глазах. — Я и не собиралась на нем летать. Он просто поможет нам затормозить!
Чейз саркастически хмыкнул:
— Жаль тебя разочаровывать, но таким баннером двухсоттонный грузовик не остановишь!
— При чем тут грузовик? — Плоский передний край кузова опустился над ними, закрывая дыру, которую проделал снаряд. — Я имела в виду нас. Хотя у меня есть искушение оставить тебя здесь, — добавила Нина, качая головой.
Чейз вдруг сообразил, о чем она говорит.
— Ты хочешь воспользоваться им как тормозным парашютом, который стащит нас с грузовика?
— Вот именно! Машину он не остановит, но мы не разобьемся, когда спрыгнем.
Нина подтянула край баннера к себе и осмотрела шнуры, за которые он подвешивался на шестах, — армированный сталью нейлон, достаточно крепкий, чтобы выдерживать дующие по прииску ветра.
— Только не с заднего борта. Не получится, там больше пяти метров высоты. — Чейз посмотрел вперед и напрягся. — Хотя попытаться стоит, и как можно скорее!
— Почему?.. Ой!
Ландшафт впереди них рассекала линия: перед ней песок и камни Калахари, дальше — зеленый поток Окаванго. Казалось, что пустыня движется быстрее, чем река, и Нине хватило нескольких секунд, чтобы понять почему. Обе стороны располагались на разных по высоте уровнях. Машина мчалась к обрыву.
— Шевелись! Быстрее! — закричал Чейз, складывая ладони, чтобы Нина смогла стать на них ногой и взобраться на крышу. Она перебралась за металлический край, улеглась и протянула руки вниз. Чейз скомкал баннер и поспешно сунул ей в руки. — Открывай понемногу, ради Бога, не дай ему улететь!
Страница 60 из 133
Нина бросила взгляд на приближающийся обрыв. Самосвал неумолимо мчался к гибели.
— А ты?
— Сейчас поднимусь! Свешивай ноги и держись покрепче!
Нина свесила ноги с переднего края кузова и стала осторожно расправлять баннер. Ветер мгновенно наполнил его, вырывая из рук.
Чейз вскочил обратно в кабину, хлопнул по рычагу, контролирующему гидравлический подъемник, затем опрометью бросился наружу и быстро взобрался к Нине.
— Дай мне один конец! — закричал он, садясь на край уже начавшего подниматься кузова.
Нина передала ему половину баннера. Эдди быстро обернул шнур несколько раз вокруг руки и захватил брезент в кулак. Второй рукой он подтянул баннер к груди.
Нина следила за тем, что он делает, и повторяла движения. Кузов поднимался, и, чтобы не упасть назад под действием силы тяжести, приходилось напрягать мышцы. Теперь земля была по крайней мере в десяти метрах от них, причем высота продолжала увеличиваться.
Вокруг свистел ветер, накачивая баннер воздухом. Неожиданный толчок чуть не скинул Нину с места.
— Рано! — прокричал Чейз, сгибаясь вперед, насколько было возможно.
Обрыв приближался очень быстро, но если спрыгнуть до того, как кузов полностью поднимется, он станет для них капканом, из которого не выбраться.
Железо больно впивалось в мышцы ног. Еще несколько секунд…
Кузов поднялся под углом сорок пять градусов.
— Давай!
Чейз выкинул брезент в воздух за спину, одновременно выпрямляя ноги и падая назад. Нина сделала то же самое. Баннер, словно парус, поймал встречный ветер, раскрылся и утащил их за собой.
Тем не менее поверхность баннера оказалась слишком маленькой. Оба тут же грохнулись на крутой металлический склон и беспомощно заскользили вниз.
Баннер оставался туго натянутым.
Нина и Чейз вывалились из несущегося грузовика. Брезентовое полотнище, действуя как самодельный аэродинамический тормоз, погасило часть скорости падения.
К сожалению, далеко не всю.
— Катись! — закричал Чейз Нине, когда со скоростью тридцать километров в час они упали на землю.
Нине удалось поджать ноги и закрыть свободной рукой голову. Вторая была привязана к баннеру. Чейз катился рядом, подпрыгивая, как бревно. В конце концов они остановились, помятые и в пыли.
У Чейза кружилась голова, но он успел увидеть, как на краю обрыва самосвал нырнул вниз. Пару секунд спустя земля вздрогнула и раздался жуткий грохот.
Превозмогая боль в каждой клеточке тела, Чейз перекатился на спину и посмотрел на Нину. Ее одежда была порвана, сквозь дыры даже под грязью виднелись кровоподтеки. Из особенно серьезного пореза на лбу стекала струйка крови.
— У тебя кровь, — хрипло проговорил Эдди.
Нина взглянула на него, и ее глаза округлились.
— У тебя тоже!
Он поднес руку к особенно болезненному синяку на щеке и размазал пальцами кровь. Во рту появился металлический привкус. Попробовав языком, Чейз понял, что один из коренных зубов шатается.
— Черт! — пробормотал он, сплевывая кровь. — Ненавижу стоматологов!
Нина попыталась встать и закусила губу от боли, перенося вес тела на ноги.
— Ты ничего не сломала?
— Нет, — процедила сквозь стиснутые зубы Нина. — Просто, кажется — ай! — подвернула. Ой, мамочка, больно! — Нина нерешительно попробовала ступить ногой. — Ладно, идти могу. Или хотя бы прыгать. А ты?
Чейз с трудом встал на колени, сделал глубокий вдох, задержал дыхание и поднялся. Ноги чуть не подкосились. Сделав пару неуверенных шагов, он подошел к Нине.
— Жить буду. Пошли, тут оставаться нельзя.
Нина посмотрела на пустыню, которую они только что пересекли. В том месте, где самосвал скинул груз, поднимался столб пыли. Чуть далее на горизонте клубились два маленьких пылевых облака — за ними ехали два автомобиля.
— Куда идти? — спросила Нина, приложила руку к голове и поморщилась, нащупав кровоточащий порез. — Мы не успеем добежать до аэродрома.
Поддерживая ее, Чейз подошел к самому краю обрыва, любуясь открывающимся перед ними видом. Впереди и ниже, насколько хватало взгляда, несколькими широкими ленивыми рукавами разливалась Окаванго. По сравнению с пыльной пустыней у них за спиной цвета были поразительно живыми. Далеко в голубом небе летел самолет — медленно перемещающаяся белая точка.
— Первым делом нужно найти транспорт.
— Легко сказать.
Нина с опаской заглянула за край обрыва. Посмотрела на дымящиеся обломки грузовика, лежащего вверх колесами, словно подстреленное животное.
— Не все так плохо.
В голосе Чейза послышался странный энтузиазм, и Нина с любопытством посмотрела на него. Эдди показал направо. Там склон становился более пологим и шел к озеру, на берегу которого виднелась деревянная постройка с пристанью.
— Когда-нибудь была на речном сафари?
Домовой занимался ремонтом. Квартиру Иволгиных давно пора было привести в порядок, тем более, что Верочка осенью пойдет в первый класс. Было самое начало августа – времени еще навалом.
Несмотря на обычную напряженку с деньгами, выкроили нужную сумму на покупку обоев, клея и краски. Вместе с дочкой Вадим ходил по магазинам – малышке это доставляло настоящее удовольствие, хотя она и до прилавка еле могла достать, приходилось становиться на цыпочки.
Во имя экономии ремонт делался собственными силами. Сначала гостиная – мебель оттуда сдвинули в коридор, где теперь без труда могла протиснуться только Верочка. Домовой, забравшись на стремянку, несколько вечеров подряд размазывал по потолку водоэмульсионную краску. Отец приходил посидеть, поговорить, шуршал газетами, которые были вытащены по такому случаю из шкафа Гертруды Яковлевны. Последняя, в отличие от практичной Альбины, была намерена сохранить всю демократическую прессу, которая попадала в ее руки. Супруг ухмылялся и стращал реанимацией режима, который пошлет в лагеря всех, кто не только писал, но и читал контрреволюционную пропаганду. Вадим поддакивал – ему нужны были газеты для оклейки стен.
Гертруда Яковлевна гордо вскидывала голову, словно уже находилась перед судом инквизиции. Честное слово, забавно было видеть мать в роли провозвестника демократических реформ. Гертруда Яковлевна не забыла ничего из того, что ей пришлось пережить после побега Наташи. То, что случилось потом, свою ссору с сыном и уход из дома, предпочитала не вспоминать, а если и вспоминала, то опять-таки обвиняла систему, лишившую ее разума.
Со стороны могло показаться, что жизнь в семье, несмотря на все потрясения в стране, течет тихо и плавно. Этакая идиллия в духе старого советского кино. На самом деле в этом маленьком домашнем мирке бушевали нешуточные страсти. Инициатором обычно выступала мать, которая и после примирения с Вадимом не отказалась от руководящей роли.
– Долго ты будешь просиживать штаны в своей шарашкиной конторе?! – интересовалась она. – Так и собираешься всю жизнь работать за гроши?
Она, кажется, нарочно выбирала время с утра, чтобы испортить ему настроение на весь день. Вечером мучить усталого Вадима совесть не позволяла. Зато утром пощады ждать не стоило.
Вадим мрачнел. К работе он, несмотря ни на что, относился с любовью, и мать не понимала, что своими упреками унижает его. Ей казалось, что она подталкивает сына к решительным действиям. Впрочем, если бы речь шла только о работе, Вадим бы не слишком переживал.
– Ты же уже не ребенок! Ты взрослый человек! – По первым словам можно было догадаться, о чем сейчас пойдет речь. – У тебя дочь на руках… А ты живешь, словно старик на пенсии. Ничто тебя не интересует. Нет, старики и то активнее – они хотя бы на митинги ходят и голосуют. Почему ты не пошел голосовать?!
Вадим вздыхал, пил крепкий чай.
– Другой бы на твоем месте давно воспользовался моментом! – продолжала она, помолчав.
– Чтобы проголосовать? – уточнял Вадим.
– Ты знаешь, о чем я говорю!
Да, он знал, какую мечту уже давно лелеет его мать. Наташа Забуга, видите ли, перестала числиться в предателях родины. Наташа Забуга теперь была славной девушкой, которую ненавистный режим заставил оставить эту самую родину, ребенка и мужа.
– Сам знаешь, какие тогда здесь были условия! – вздыхала Гертруда Яковлевна. – Так что же странного в том, что человек захотел вырваться на свободу из этого кошмара?!
– Я думаю, что с этим, мама, все кончено, – говорил он, стараясь сохранять спокойствие. – Окончательно и бесповоротно.
– У тебя пораженческое мышление! – она начинала сердиться. – Прав Геннадий Сергеевич – был бы ты настоящим мужчиной, не упустил бы Наташу. Она, может быть, именно этого и ждала – что задержишь, не отпустишь! Ты об этом не думал? За счастье свое иногда приходится воевать, оно просто так редко кому в руки падает!
– Я не Суворов, – пытался неуклюже отшутиться Вадим.
Тесть, кстати, почти не звонил с тех пор, как Домовой стал жить с родителями – беседовать теперь ему приходилось с Гертрудой Яковлевной, которая своими «тонкими политическими рассуждениями» могла на кого угодно нагнать тоску.
– Мам, ну что ты придумала? – Вадим хотел позавтракать спокойно. – Это же просто нелепо…
– Убежать хочешь! От себя-то не убежишь… – она заметила взгляд, который он бросил на часы.
– А что ты предлагаешь? – спрашивал он в ответ. – Ехать в Англию и похитить ее?
– Похищать никого не надо, а вот найти ее, поговорить по телефону можно. С этого нужно начать… Да что говорить, ты же ничего не сделаешь! Тебе надо, чтобы все прямо в руки дали, а не дают – проживем и так!
Вадим молчал. Все, что говорила мать, представлялось ему нелепым бредом. Наташа была теперь вне его мира, он уже давно перестал вспоминать ее лицо, ее тело. Он ведь давно отпустил ее в душе, так зачем пытаться склеить то, что уже склеить нельзя.
Жалко было Гертруду Яковлевну, она была еще не настолько стара, чтобы впадать в маразм. Однако самый очевидный довод – тот, что Наташа замужем за Курбатовым, и если бы хотела все бросить и вернуться к дочери, то так бы и сделала, – почему-то на нее не действовал.
– Будешь мужчиной, сможешь отбить… У вас дочь, нужно только пригласить – повидать Верочку. Она тогда молодая была, глупая. Может, сердце заговорит! Мать все же… Я о тебе, – в ее глазах появились слезы, – каждый день вспоминала, пока мы врозь жили!
Шантажировать Наташу дочерью Вадим не собирался.
– Мама, я тебя прекрасно понимаю, только ты напрасно тратишь силы. Знаешь, как это называется – Сизифов труд! Труд, потраченный впустую!
Гертруда Яковлевна поджимала губы, на лице у нее была написана необычайная решимость, всегда пугавшая тех, кто ее хорошо знал.
– Не надо разъяснять мне общеизвестные метафоры! – потребовала она. – Я понимаю, что для вашего поколения мы все выглядим отсталыми…
Бедная Гертруда Яковлевна приписывала своему сыну какие-то бунтарские качества, которых у Домового и в помине не было. Ей хотелось, чтобы сын был одним из тех, кто выходит на площадь, протестуя против старой жизни, кто слушает Шевчука и Талькова. А Иволгин думал только о том, что нужно купить Верочке новое пальтишко, потому что старое ей уже коротковато.
И улыбался снисходительно, глядя на мать, на ее упрямое лицо. Любимое лицо.
– Тебе смешно?! А что в доме нет в доме женской руки – тоже смешно?! – нарочито громко звенела она тарелками в кухонной раковине. – У меня сил на все уже не хватает!
– Я тебе помогу, бабушка! – Верочка прибежала на кухню, подпрыгивала, держась за край раковины. – Я на табуретку встану и помою тарелки!
– Ну вот, – сказал Домовой. – Вот оно – решение проблемы! Что нам еще нужно?
Иногда ему казалось, что мать права. Разве тебе не тоскливо вечерами, разве не случалось провожать взглядом девушек на улице? «Особенно тех, – встревал внутренний голос с интонациями Гертруды Яковлевны, – что похожи на Наташу Забугу!»
Он даже решился однажды завести роман. С секретаршей Никой из «Ленинца», с которой познакомил его Корнеев. Но все это было не то, не было настоящего чувства… А без чувства любой роман обречен. Во всяком случае, для Домового. Кроме того, речь шла не только о нем, но и о Верочке. Доверить ее он мог только любимому человеку, в котором будет уверен, как в самом себе. Плюшевый медвежонок вырос и превратился в колючего ежа.
А что касается работы… Он гоняется за химерами, придумал себе тайну, а тайны, может, и нет. Спрашивал себя: «что будешь делать, когда узнаешь, что никакой загадки нет, и там, за запечатанными дверями, всего лишь старые пробирки, микроскопы и прочий лабораторный реквизит?»
Продолжал размышлять над тем, что однажды довелось ему услышать в курилке. Над тем, что сообщил ему Козин – странный старичок, собиратель газетных вырезок. Параноик, по мнению гэбиста Колесникова. А что если нет? К старику он больше не ходил – не хотел дразнить гусей. Интересно, неужели гэ-бэ действительно за ним наблюдает? Но почему? Если все это миф, если он просто городской сумасшедший? Правда, Вадим помнил, что интересы Ипполита Козина простирались гораздо дальше здания на Московском проспекте… Так или иначе, сумасшедший старик или нет, а в подвалах что-то есть.
Но без нужного допуска, без продвижения по служебной лестнице можно и не мечтать о том, чтобы заглянуть за эти двери.
А предложений перейти на другую работу хватало – предложений интересных и денежных. Известное дело – не было ни гроша, и вдруг алтын. Даже кое-кто из новых коллег сообщал о вакансиях – слухами земля полнится, перспективный специалист, вынужденный прозябать на незавидной должности в оборонном предприятии, интересовал многих.
– Смотри, старик, – рассудительно говорил Корнеев, который за последнее время значительно продвинулся по служебной лестнице, – я не хочу терять такого как ты собеседника, хотя ты и молчишь все время, но это тоже плюс – слушателя где сейчас найдешь, все только языком трепать горазды… Но если ты тут так и состаришься, дожидаясь своего третьего допуска, то какая-то донельзя грустная картина получается…
Вадим был согласен – картина выходила грустная, но продолжал жить надеждами. И слово, которое все чаще мелькало на экране телевизора и газетных страницах, слово, которое станет символом целой эпохи – для кого-то перемен, для кого-то катастрофы – слово «перестройка» станет для Вадима волшебным заклинанием, отпирающим двери. Сим-сим, откройся!
А пока приходилось терпеть ворчание матери. Впрочем, когда на семью Иволгиных обрушилось несчастье, о разногласиях пришлось забыть.
Осмотр перед школой, обычный осмотр, который прошла Верочка, выявил какие-то шумы в сердце. Направление на обследование. Гертруда Яковлевна приписывала все испорченной экологии. Вполне в духе времени она озаботилась экологическими проблемами, уровнем холестерина, нитратами и нитритами.
Вадим же до последнего не хотел верить в худшее. Детская больница, лица малышей… Верочка, конечно, не понимает, что с ней случилось и насколько это может быть серьезно. «И слава Богу», – думал Вадим, который всеми силами старался не показывать в ее присутствии, насколько он обеспокоен. Не хотел ее пугать.
Молодой, но очень серьезный врач прослушивает Верочку, не переставая шутить. На его столе в кабинете сидит оранжевый пластиковый мишка. Верочка считает, что в больнице нужно вести себя «по-взрослому», поэтому шутки и мишку игнорирует. Без свитера и рубашки она кажется совсем малюткой – кожа у нее белая, Дочка совсем не загорела за лето. Это его малышка, вот какие у нее ручки – маленькие, просто произведение искусства, а не ручки. Нет, никакому художнику не под силу создать такие ручки. Правда, приходилось неизбежно вспоминать и о той, благодаря которой Верочка появилась на свет. Наташа… Кто бы мог подумать, Забуга была такой здоровой девушкой, как и полагается спортсменке-чемпионке. И ребенок у нее должен был быть здоровым.
Вадим смотрит, как врач слушает ее сердце. Дочь смотрит на него. Домовой заставил себя улыбнуться и подмигнуть ей. «Ничего не бойся, милая. Если с тобой что-нибудь случится, – думает он как-то отрешенно, – то папа долго тянуть не будет, а сразу… Головой в воду! В воду…» Почему-то только так он себе представлял смерть – утопиться.
Врач одобряюще улыбается Верочке – мол, все хорошо. А потом, оставшись наедине с Вадимом, улыбаться перестает и объясняет, что девочке необходима операция. Это очевидно и без зондирования сердца. И чем скорее, тем лучше. Говорит с нажимом, словно убеждает Вадима.
Иволгин не собирается с ним спорить. Ему кажется, что собственное сердце проваливается куда-то в пустоту, он ничего не мог понять…
У Верочки оказался порок сердца. Вадим ничего не понимал – как у такой малышки может быть больное сердце?! Почему он до сих пор ничего не заметил сам? Да было время, когда она часто простужалась. ОРЗ, грипп… Но все дети болеют, разве не так?! Да, у нее бывала одышка, когда она бежала по лестнице, но почему же он сразу ничего не понял? И зачем он только штудировал все эти книги: «Мать и дитя», медицинскую энциклопедию, если все равно не смог ничего заранее угадать? А почему никто раньше ничего не заметил в роддоме, в больнице, где она лежала с простудой?.. Может быть, он что-то делал неправильно? Нет, врач уверял, что никто не виноват. Но нужно срочно решаться на операцию, если он не хочет потерять дочь.
– Люди живут и с пороком сердца, – добавил он, – но это все равно, что жить на бочке с порохом. Ни за что не угадаете, когда она рванет, а когда это случится – будет уже поздно! Операции у нас делают. Правда, за рубежом это пока получается значительнее лучше, а о реабилитационном курсе после операции и говорить нечего.
Денег на лечение у Домового, разумеется, не было. Ставка в «Ленинце» позволяла еле-еле свести концы с концами. Оставалось только надеяться на помощь старых друзей.
В «Ленинце» говорун Корнеев без лишних слов собрал для него некоторую сумму. Иволгин был растроган и расстроен этим. Растроган, потому что не рассчитывал на помощь коллег – знал, что те сами тянут от зарплаты до зарплаты. Расстроен, потому что все усилия друзей и сослуживцев были тщетны – до заветной суммы было ох как далеко.
Он старался сконцентрироваться на работе, дабы совсем уж не подрывать оборонный потенциал родины. С оборонным потенциалом тоже все было до конца не ясно. Кое-кто утверждал, что ракеты теперь пустят на переплавку. Правда, «Ленинец» занимался космосом.
Опять-таки говорили, что и на космос страна больше не будет тратить деньги лет пятьдесят, как минимум, потому что их не хватает на самое нужное. «На медицину, – думал про себя Вадим. – Кто о чем, а вшивый о бане, так это называется». Если вчера он готов был грудью отстаивать необходимость космических исследований, то теперь, когда он узнал, что дочь больна, все поменялось. В самом деле, думалось ему, какой сейчас может быть космос?
Какие к черту могут быть ракеты и лазеры?!
Нужно было что-то срочно делать. Вадиму казалось, что он теряет драгоценное время. Казалось, что у него самого болит сердце. Это что-то нервное – симптоматическое… Мысленно переносит на себя болезнь Верочки. Если бы это было действительно возможно. Если бы он мог взять на себя болезнь дочери. Сколько родителей в истории человечества молили об этом небеса. Но, кажется, те ни разу не откликнулись.
Вадим без раздумий отверг предложение одного из коллег обратиться к известной «народной» целительнице, которая бралась за самые безнадежные случаи. Он был обеими руками за новые веяние в стране и обществе, но ставить эксперименты на своей дочери не собирался. Нужно было срочно искать деньги, он надеялся на помощь Маркова. Костя Сагиров и Серега Красин тоже обещали помочь. А потом…
Потом позвонила Наташа. Про болезнь Верочки она узнала от Джейн, которой, в свою очередь, сообщил об этом Кирилл – разумеется не поставив об этом в известность Домового.
Первый разговор Вадима с Наташей вышел коротким. На линии были помехи. Наташа сказала, что приедет. У Домового не хватило духу ей отказать, он вообще жутко растерялся, услышав ее голос в трубке. Голос показался чужим – с легким акцентом. Сначала подумалось, что это какая-то ошибка или глупая шутка.
– На тебе лица нет! – заметила мать, она решила, что звонили из больницы, что с Верочкой еще что-то случилось. – Кто это был?!
Вадим успокоил ее. О предстоящем визите Наташи решил пока не говорить. Успеется. Все равно мать узнает в свое время. Чувствовал себя неуютно – не привык лгать. Правда, сокрытая правда не есть ложь, но все равно неудобно. С другой стороны, утешал он себя, будет сюрприз. Сюр-прайз, как говорил Корнеев.
– Так, – ответил он матери, – один старый знакомый…
И пошел, как ни в чем не бывало, делать ремонт. Ремонт позволял ненадолго отвлечься от тревожных мыслей. Хорошо дзен-буддистам, считающим, что жизнь это сон – что-то там в этом роде они утверждают. Вадим намазал клеем полосу обоев, поднялся к потолку. Наклеил верх обоев, спустился вниз, разгладил нижнюю часть полосы, отошел и только тогда обнаружил, что обои не те, что куплены для гостиной – с цветочками, а другие, приготовленные для коридора – с ромбиками. К тому же приклеены вверх тормашками.
– Ну и что ты наделал?! – Гертруда Яковлевна всплеснула руками. – Снимай, пока не присохло!
Этой ночью он не мог заснуть. Ворочался в постели, думал обо всех сразу – о дочери, о Наташе и о том, почему судьба уготовила ему столько испытаний. Несмотря на его осторожность, мать о предстоящем визите невестки все-таки узнала – Наташа перезвонила на следующий день, когда Вадим был на работе. Перезвонила, чтобы назвать дату своего приезда.
Гертруда Яковлевна, словно полководец перед генеральным сражением, продумывала мельчайшие детали. Настояла, чтобы он оделся как можно лучше. Нельзя было ударить в грязь лицом перед преуспевающей женой, пусть даже бывшей.
– Мама, тебе надо было идти в свадебные распорядители! – сказал Вадим, которому происходящее совсем не казалось забавным.
Мать поджала губы.
– Смейся, смейся! – сказала она. – Ты мне еще спасибо скажешь!
* * *
Аэропорт Хитроу. «Хитров», как называла его про себя Наташа. Ей нравилось перекраивать английские названия на русский лад, как это сделала бы ее мать, окажись она здесь. Курбатова это злило – тем лучше. В аэропорту она долго разглядывала пару близнецов – девочек, гадая при этом, как выглядит ее собственная дочь. Они были так забавны, эти дети, которые старались подражать взрослым и явно впервые отправлялись в путешествие. Наташа вспомнила свои детские восторги. Все казалось прекрасным и удивительным… Странно, она так давно не вспоминала себя ребенком.
Почему люди так редко вспоминают, какими они были в детстве?!
Может быть, боятся, что тогда будет стыдно за себя нынешних? Наташе иногда было стыдно.
Самолет вырулил на взлетную полосу. Комфортабельный авиалайнер, салон класса «люкс», конечно. Странно, ей всегда казалось, что в Россию она уже не вернется. До сих пор не верилось, что это не сон. Слишком хорошо помнила все, что произошло после ее отъезда. Курбатов ведь показывал ей тогда советские газеты, где ее клеймили как предательницу. Не верилось, что с тех пор все могло настолько измениться!
– Ты полагаешь, у меня там не будет проблем? – спрашивала она Курбатова еще перед самым вылетом.
Сердцем рвалась к больной дочери, но вряд ли Верочке будет лучше, если ее мать арестуют.
– Неужели ты думаешь, я послал бы тебя туда, существуй хотя бы малейшая опасность?! – спрашивал Курбатов. – А ты, может, душенька, решила, что я хочу от тебя таким вот манером избавиться?.. Нет, радость моя, ты мне дорога! Теперь там все по-другому, я бы и сам с тобой поехал, нужно повидаться кое с кем, но нет, к несчастью, времени!
Кажется, он забыл, как еще недавно стращал ее ужасными кэгэбистами c отравленными зонтиками.
Наташа украдкой вздохнула с облегчением. Она была рада, что он не едет с ней в Россию. Курбатов слишком занят своей «Чистой Балтикой». Было похоже, что эта затея действительно очень много для него значит. Так много, что она не видела его неделями.
С точки зрения Наташи, все его планы выглядели фантастикой. Чего стоил только объем предполагаемых работ – от углубления фарватера Финского залива до реставрации памятников старины. На ее скептические замечания и улыбки Курбатов нисколько не обижался, говорил, что она ничего не понимает в современных российских реалиях, и что все, им задуманное, вполне возможно воплотить в жизнь. Более того, это будет началом кардинальной перестройки северной российской столицы.
Наташа ясно видела, что он уже воображает себя кем-то вроде Петра Великого. Курбатов Великий, которому предстоит стать спасителем города. Глядишь, и благодарное потомство поставит господину Курбатову памятник! Бронзовый Курбатов на коне. Бронзовый Курбатов расчищает лопатой невский фарватер. Курбатов – Медный всадник.
– Что будешь делать в мое отсутствие? – спросила она без всякой задней мысли, но Курбатов опять рассмеялся:
– Боишься, что я пущусь во все тяжкие, воспользовавшись свободой?
Наташа не сомневалась, что у него были какие-то связи на стороне, и нисколько по этому поводу не сокрушалась. Чем меньше он уделял ей времени, тем лучше.
Но так же не сомневалась, что время без нее он проведет не в поисках амурных развлечений – именно потому, что вполне мог позволить их и в ее присутствии.
В салон взяла только сумочку, в которой лежал один из романов Джеки Коллинз – авторши скандальных эпопей из жизни звезд Голливуда. Наташа держала такие книжки в укромных местах, как будто это было крайне непристойное чтиво. И верно, откровенных сцен там хватало. Но дело было не в них, просто Наташа ощущала, что это не та литература, которой ей следует интересоваться. Это для плебеев. Потом она увидела такую же книжку у одной из своих новых английских знакомых – вполне респектабельной дамы. Так что, наверное, не так уж она, Наташа, безнадежна.
Книгу она взяла, чтобы хотя бы немного отвлечься от мыслей о дочери. «Нужно беречь себя», – то и дело напоминала она себе. Никому не станет лучше, если Наташа превратится в нервозную задерганную истеричку. Попыталась погрузиться в мир секса, наркотиков и голливудских страстей, со знанием дела изображенных госпожой Коллинз. Не получалось, мысли возвращались, наткнувшись на какую-нибудь фразу в книге, к ее собственным проблемам.
«Интересно, – думала она – с кем сейчас Вадим? Нашел ли он свою вторую половинку?» Джейн ничего не сообщала на этот счет, но она могла просто не знать. Наташа очень хотела надеяться, что в личной жизни у него все хорошо.
Желаем счастья в личной жизни… У кого оно, это счастье?! Только не у нее. Ее родители считали, что их брак был удачным, но она и сейчас не променяла бы свою судьбу на жизнь матери. Впрочем, Кирилл и Джейн, кажется, действительно счастливы, но как они долго шли к этому счастью, и все было против них… Может быть, настоящее счастье нужно заслужить, выстрадать? Выцарапать у судьбы?!
Дети, которых она видела в аэропорту, летели не в салоне «люкс». «И слава богу», – подумала Наташа, она не хотела их видеть, хоть они и такие миленькие. Не хотела лишний раз расстраиваться. Ничего, скоро она увидит свою дочь… Нужно быть сильной, нужно брать судьбу в свои руки! Она постарается быть сильной. За иллюминатором, на горизонте, плыло облако, похожее на медведя…
– Извините, вы ведь русская? – раздался голос рядом.
Наташа не сразу поняла, что спрашивают ее, она была слишком занята своими мыслями.
– Простите, вы ко мне обращаетесь? – ее улыбка была извиняющейся.
– Да, да! – человечек, плотный и лысоватый, смотрел на нее так радостно, словно давно искал ее и уже отчаялся найти.
Наташа подумала, что это какой-нибудь псих из числа тех, что преследуют знаменитостей. Оказалось, что человек понятия не имел, кто она такая. Он видел ее фотографию в каком-то журнале, но, видимо, не читал подписи, потому что был уверен, что она балерина. Видимо, для него все русские девушки, оказавшиеся на Западе, были балеринами. Впрочем, это было даже мило.
– Я лечу в Ленинград! – сказал он, старательно выговаривая слова. – Вы не могли бы сказать мне, как будет по-русски…
Список русских слов, которые хотел узнать странный попутчик, был довольно пространным. Видимо, он решил с наскока, за те часы, что длился перелет, изучить язык, но Наташа не собиралась заниматься бесплатным преподаванием. Некоторое время, из вежливости, старалась поддерживать беседу, но потом сослалась на усталость и устроилась поудобнее в кресле, закрыв глаза. Голова немного кружилась.
– Это от высоты! – сказал попутчик, он по-прежнему не спускал с нее глаз – на редкость настырный господин для класса «люкс». – Вам дали леденцы? Я не ем сладкого, у меня диабет…
«Когда же он замолчит?» – думала Наташа. Наконец, это случилось, но она успела узнать, что он холост и занимается биологией, а точнее, ее разделом, изучающим различные мутации.
По его словам, в Ленинграде как раз сейчас появился на свет ребенок с удивительным случаем атавизма. Ребенок родился со сросшимися конечностями, похожими на ласты. Англичанин торопился посмотреть на русского уродца, пока тот не отдал концы, поскольку подобные мутанты долго не живут. Наташа брезгливо поморщилась. В компании этого типа ей предстояло провести весь путь до Ленинграда.