15 августа 1933 года, Сен-Бьеф,
Нормандия
Дорогой Жан,
Думал ли я, что когда-нибудь вернусь в Сен-Бьеф? Нашему дому, конечно, дорого стоили четыре десятилетия без хозяйской руки и присмотра. Крыша в столовой течет, так что пол там совсем сгнил и вот-вот провалится. Мебель изъедена жучком, а ступени рассохлись и скрипят под ногами. Впрочем, в этом скрипе есть что-то умиротворяющее. Да и мне ли жаловаться? Прадедушка Ребеф строил на века, дом вполне простоит еще несколько лет, а это куда больше, чем нужно. Жаль, что книги в библиотеке отсырели, но я не так уж много читаю: голова в последнее время болит все чаще и глаза слезятся. Не те мигрени, что мучили нас в молодости, но тоже ничего приятного. Люди совсем не изменились, словно я никуда и не уезжал. Война пронеслась над Нормандией огненным валом, по счастью, не сильно затронув нашу деревню. Разве что женщин в черных платках стало куда больше чем раньше. Но кальвадос в кабачке дядюшки Клоделя по-прежнему крепок, а по воскресеньям на лугу за церковью все так же пляшет молодежь. Ты никогда не любил этих развлечений, помнишь? А глядя на тебя, и я стеснялся пригласить на танцы какую-нибудь девицу из деревни. Потом появилась Люси — и нам обоим стало не до других девушек. Люси. Даже сейчас ее имя обжигает застарелой болью. Почему я тебе пишу? Не знаю. Я не настолько безумен, чтобы ждать ответа. И все же… Может, потому, что мне больше некому написать. Нельзя всю жизнь ненавидеть собственное отражение в зеркале лишь потому, что оно у нас одно на двоих. Или можно?
Твой Жак.
18 августа 1933 года,
Тулузский департамент полиции, Пьеру Мерсо,
Старшему инспектору по уголовным делам
Из Главного архива Министерства полиции
Младший архивариус Андре Легран
Господин старший инспектор,
В ответ на ваш запрос от 10 августа сего года высылаю вам копии уголовных дел за период с 15 августа по 30 ноября с 1925 по 1932 года, соответствующие указанным параметрам. (Все жертвы — светловолосые женщины не старше двадцати пяти лет, белокожие, голубоглазые. Умерли в результате различных причин, в том числе, выглядящих как естественные. Следов полового насилия на трупах не обнаружено.) Предоставить вам более ранние материалы не представляется возможным, так как значительная часть архивных данных до 1925 года была утрачена в результате реорганизации архивов и неаккуратного хранения.
P. S. Ваша догадка поистине поразительна. Сложно поверить, что никто не видел этого раньше, но, похоже, так и есть. Это, несомненно, один и тот же человек, страдающий психическим расстройством, понуждающим его к убийству. И это чудовище вряд ли остановится! Господин инспектор, прошу прощения за смелость, но я позволил себе на основании изученных архивных дел сделать собственные выводы и льщу себя надеждой, что они могут оказаться для вас небесполезными. Впрочем, вы наверняка придете к ним и сами. На прилагаемой карте я отметил места совершения преступлений в хронологическом порядке. Он движется! Точнее, переезжает, пытаясь скрыть свои чудовищные деяния. Все преступления совершаются осенью, каждый раз в определенном радиусе от небольшого провинциального городка, на фермах и хуторах. В некоторых случаях смерти выглядят как самоубийство, либо убийство с целью ограбления. Но я уверен, что это он!
P. P. S. Господин инспектор, я был бы чрезвычайно благодарен, если бы вы сочли возможным объяснить, как именно вам удалось прийти к таким точным и ясным соображениям по поводу личности преступника. Видите ли, я намереваюсь в следующем году поступать на юридическое отделение Сорбонны.
С глубочайшим уважением, искренне ваш Андре Легран.
20 августа 1933 года,
Сен-Бьеф, Нормандия
Дорогой Жан,
Сегодня пол в столовой наконец-то провалился. Пятый день льют дожди, а вчера даже пошел град. К счастью, мелкий и совсем ненадолго. Я не устаю благодарить судьбу за то, что камин в спальне в полном порядке. Сначала он дымил, пришлось плеснуть керосина и пожертвовать несколькими томами Ларошфуко, которыми ранее не побрезговали мыши. Но это в прошлом. Сейчас в нашей спальне особенно уютно, как бывает всегда, когда сидишь у огня, а за окном идет дождь. Я нашел в кладовой запас свечей и отличную керосиновую лампу: она совсем не коптит и дает столько света, что я с легкостью читаю остатки Ларошфуко. Как же мало нужно человеку! Тепло, мягкое кресло, прекрасная книга… Луиза Ренар, внучка старой Мадлон Ренар — помнишь Мадлон? — приносит мне молоко, свежий хлеб, яйца и сыр, а в погребе еще остался ящик кальвадоса. Тратить такую выдержку на больного старика — почти кощунство, но кто оценит вино, сделанное Дуаньярами, лучше Дуаньяра? У этого кальвадоса вкус солнца и юности, после глотка он обволакивает небо и остается надолго, как вкус первого причастия.
Иногда я накидываю дождевик и выхожу на террасу, подышать холодным влажным воздухом. Сад совсем зарос, трава в нем кое-где моего роста, а терновник совершенно заплел ограду. И мне все чаще кажется, что я счастлив. Столько лет, столько дорог… Я всегда любил маленькие города, с их неповторимым вкусом и запахом, особенными улыбками на лицах девушек, спешащих по утрам на рынок, прохладным молчанием церковных сводов… Стертые, выщербленные камни мостовых, руины римских крепостей и средневековых монастырей, переплетение узеньких улиц… Помнишь, ты всегда издевался над моей любовью к архитектуре? Тебя влекла медицина, ты грезил о славе спасителя человечества, профессорской мантии и амфитеатре лекционного зала Сорбонны. А я всего лишь хотел строить дома. Да еще — любоваться чужими шедеврами, застывшей музыкой анфилад и контрфорсов. Я видел столько маленьких городов за эти годы! Тебе бы они понравились. Точно понравились бы. Но Сен-Бьеф — все-таки прекраснейшее место на земле. Теперь, когда глаза мои чисты от суеты мира, я вижу это как никогда раньше. Благодарение богу, подарившему мне последнюю осень. Я бы не хотел уходить весной или летом, когда жажда жизни пьянит и бурлит в венах. Зима? Слишком тоскливо и безнадежно. Осень же тает на губах, как спелая вишня девичьего поцелуя. Самые красивые девушки мира — здесь, в Сен-Бьефе. Ты не согласен? Тогда вспомни Люси. Нашу милую кузину Люси… Помнишь? Ты хорошо ее помнишь, Жан? За все эти сорок лет не было, кажется, ни одной ночи, когда бы я не просыпался в звериной тоске по блеску ее глаз, ярких, как море у скал Эрбийон в летний полдень. В каждой светловолосой девушке, мелькнувшей в толпе, я видел ее — мою Люси. Не нашу! Только мою. А впрочем, что я тебе говорю? Ты все знаешь сам, не так ли?
Твой Жак.
30 августа 1933 года,
Главный архив Министерства полиции,
Младшему архивариусу Андре Леграну,
Тулузский департамент полиции,
Старший инспектор по уголовным делам Пьер Мерсо
Господин Легран,
Благодарю за копии уголовных дел, предоставленные по моему запросу. В настоящее время рано говорить с полной уверенностью о каких-либо закономерностях по этому делу. Тем не менее, выводы, к которым вы пришли, небезосновательны и будут рассмотрены мной как подтверждение выдвинутой теории. В настоящее время активно ведется следствие, и до его окончания я не имею права разглашать какие-либо обстоятельства дела, в том числе и те, которыми я руководствовался. Вам же рекомендую уделять возможно большее внимание изучению классического и современного права, что безусловно окажет большую пользу при поступлении в университет.
С уважением, Пьер Мерсо.
И тут на терминал Нины пришёл звонок от Змея — она добавила его и сразу попросила Хельги скинуть Змею запись этого разговора. Змей мгновенно прослушал и спросил:
— Получается, что этот Горан – мой брат? А Сребренка – сестра?
— Да, — ответила Искра, — по биологической матери этот парень и его сестра – тебе сводные брат и сестра. Но… скорее всего, они пока не знают об этом. И пока рано говорить им об этом. Ты что-то хотел спросить?
— Да. Сребренке нужна плазма крови для переливания. Моя не подошла. Ведь создатели с боевыми DEX’ами не заморачивались особо, поэтому лучше от телохранителя, у него группа крови универсальная. Всё-таки моя ДНК химерная… и группа крови от другого донора. А Саня сказал, что у неё не кровь, а коктейль из несовместимых друг с другом медикаментов и их надо срочно выводить из организма… и срочное переливание крови и плазмы может помочь. Ты не против, если Хельги сдаст ей кровь? Он телохранитель, а все DEX’ы телохранители – универсальные доноры.
— Хорошо, сейчас отправлю. И позвоню Фриде, она тоже универсальный донор. А после обеда постараюсь подойти.
Змей и Искра попрощались — и Нина, обговорив с Грантом и Платоном следующий визит Bond’а на острова, отключила терминал.
***
Перед полуднем прилетели Ираида с Азизом, чтобы ещё раз осмотреть девочку, и привезли ей кубики и плюшевого пони. Ираида привезла Сане и Мраку по игрушке – две коробки с паззлами из сорока двух тысяч деталей – и после осмотра ребёнка и выписки рецепта на обезболивающее улетела с помощником обратно.
Когда Нина с Хельги в два часа пополудни пришли в медпункт, Зита уже кормила Сребренку молочной кашей с ложечки и рассказывала сказку про доброго дракона, который с помощью разумной Mary в своём замке собрал разумных киборгов и организовал колхоз, а девочка полулежала на кровати под капельницей и держала в правой руке тряпичную куклу.
— Что-нибудь ещё нужно? — спросила Нина у подошедшего Сани.
— Всё есть, — ответил медик, — только она хочет увидеть лошадей… и покататься… это возможно?
— Вполне. Но только когда она немного поправится. Где Горан?
— С тёмным в столовой модуля, — ответил Платон, входя в палату, — парня надо устроить на жильё и в школу… меня и Змея он игнорирует, медиков и Зиту воспринимает, как подвижную мебель, а Темногор с ним справляется. И даже уже видеофон ему купил для связи. Давай выйдем и поговорим не при ребёнке.
Они вышли из палаты и в комнате отдыха персонала Платон продолжил:
— Он перечить тёмному не смеет. И психолог хороший ему нужен не менее, чем девочке. Ну да… после ухода из клиники он сам продолжал давать ей совершенно не нужные ей лекарства. Верил врачам. Хотел, как лучше… даже школу бросил, на станции метро уборщиком работал, чтобы за больницу и за хоспис платить.
— Значит, он сам бросил школу? А не его выгнали? — переспросила Нина
— Он должен был зарабатывать на лечение сестры. Упорный парень! Весь в мать! Ведь, по его словам, она до его рождения была спортсменкой, гоняла на кобайке. Высокая, красивая и упорная.
— Фактически биологическая мать Змея… — повторила медленно Нина, — совпадение по ДНК почти сорок процентов… и из ближайшей родни Горана она одна сдавала биоматериал. Мне надо это обдумать.
Пока Нина обсуждала с Платоном и Саней странное совпадение, по которому два сына одной матери — киборг и человек — встретились на одном острове, на медпункт стали заходить киборги: сначала пришёл Ворон с десятком глиняных игрушек для девочки, потом зашёл Миро с пакетом пряников, Гопал принёс банку свежих сливок, Волчок подал девочке свой планшет с мультфильмами, Фрида принесла свежие плюшки… — гора подарков на столике у стенки увеличивалась с каждым посетителем, и Саня просто унёс часть продуктов в комнату отдыха и убрал в холодильник.
Когда Нина уже выходила из палаты, навстречу ей попался идущий в палату Руслан. У него в руках была деревянная лошадка – и, подавая Сребренке игрушку, он спросил:
— Ты всё ещё хочешь покататься на лошади?
Она кивнула – и тогда Руслан тихо сказал:
— Вот когда поправишься и сама сможешь ходить, я тебя покатаю. Только поправляйся.
***
На субботу и воскресенье – тринадцатое и четырнадцатое марта — снова прилетал Грант, но на этот раз без жены — и оба дня снова провёл в библиотеке большого дома, работая над диссертацией Нины.
На этот раз он привёз на отдельном жёстком диске все материалы, собранные и обработанные настоящим Вольдемаром. Нина считала не совсем честным пользоваться его трудами, но Грант уверил её, что главы диссертации Вольдемара, основанные на статьях и переводах Нины, не являются полностью его интеллектуальной собственностью и могут быть использованы для написания этой диссертации.
***
Вечером в воскресенье Темногор увёз Горана в Кузино, так как мальчику надо было учиться в школе. Парень улетать не хотел, чтобы не оставлять сестру среди такого количества киборгов, но тёмный волхв смог убедить его, что Сребренка в безопасности и что ей уже намного лучше, чем три дня назад. Но Горан согласился лететь только после того, как тёмный волхв вручил ему новый видеофон, специально для Горана купленный по сети с доставкой дроном, чтобы он мог звонить на медпункт и общаться с сестрой.
Горана приняли в восьмой класс, а не в девятый, куда он должен был бы пойти по возрасту, так как он слишком много пропустил в программе, уйдя из школы на родной планете, да и русский язык надо было учить уже на знакомом материале.
В этот же день Фрида с Фролом, Ральфом, Волчком и Змеем перевели уже поправившихся DEX-девушек в общежитие и определили на работу по охране внутренних островов архипелага.
***
В понедельник, пятнадцатого марта, Темногор из своего дома в Кузино связался с Грантом и попросил осторожно подключиться к искину клиники, где «лечили» Сребренку, и скопировать все документы и медицинскую карточку девочки. Грант подключил к этому Алёну – и она сумела взломать «семёрку», охраняющую кабинет главврача, и заставить её открыть сейф, переснять все находящиеся в нём документы, переслать снимки Гранту и удалить из своей памяти.
Грант, получив голографии, тут же заявил об этом киборге в местный офис ОЗК на Нови-Саде, чтобы его успели забрать раньше, чем это сделают местные дексисты, так как главврач больницы может узнать о копировании киборгом документов и сдать его на проверку. Просмотрев документы и обнаружив ещё пару пациентов, которых таким же образом «лечили», Грант мгновенно провёл сравнение информации из медицинских карточек с искина клиники и из сейфа – и уже через полтора часа передал все файлы Темногору.
Тёмный волхв после изучения полученных документов позвонил на Нови-Сад в лучшую юридическую контору столицы планеты и передал электронные копии документов, действуя в качестве официального опекуна Горана Вуковича, старшего брата девочки. Юрист, после просмотра файлов поняв, насколько резонансное дело может получиться, взялся защищать интересы Горана за треть обычной стоимости за свои услуги.
***
Семнадцатого марта утром, через неделю нахождения на медпункте, девочка стала сама вставать и ходить — и Руслан с разрешения Нины в одиннадцать часов подъехал к медпункту в санях. Он сначала поздоровался с Саней и подал Зите пакет с подарками для девочки (шубка и меховые сапожки от Златы, платье и чулки от Фриды, рукавички, шапочка и шарфик от Забавы), чтобы она одела её и попросил Саню сопровождать Сребренку при катании. Саня согласился и, пока Зита собирала девочку, оделся сам.
В сани был запряжен Восход, а на полозьях саней сзади спинки стоял Хельги. Когда Саня с девочкой сели на сиденье саней, Руслан тронулся с места шагом и повёл жеребца от медпункта сначала к дамбе, потом провёз пассажиров мимо большого дома на Славном острове, проехал по парку, повернул Восхода обратно и после дамбы пустил жеребца рысью мимо медпункта в сторону посёлка. А Саня в это время объяснял Сребренке, что где находится. Киборги говорили с девочкой на её родном языке – сербском – но временами переходили на русский, чтобы она могла его выучить.
У кафе Руслан остановил сани — и Саня с девочкой зашли погреться и выпить горячего шоколада с пирожными. Май обслужил гостей, а Берёза вынесла кружку капучино и булочки ждущему у крыльца Руслану.
Когда Руслан вернулся к медпункту и Саня помог девочке выйти из саней, она впервые за все время нахождения на островах заговорила:
— Как хорошо, что у вас нет страшных злых киборгов! А только добрые дяди и тёти!
Киборги переглянулись — и Руслан осторожно спросил:
— То есть… ты не знаешь, что мы все киборги?
Сребренка удивлённо посмотрела на него и рассмеялась:
— Ты не похож на киборга! Ты не злой и не страшный. А завтра ты приедешь?
— Обязательно. Если ты будешь хорошо себя вести. Пока.
Руслан передал запись разговора Платону и Хельги для Нины — и она задумалась. Как объяснить этому ребёнку, что ей всю жизнь лгали? Тут нужен профессиональный психолог… такой, как Карина. Она позвонила подруге, не дозвонилась — и отправила ей голосовое сообщение. Рано или поздно она ответит. А пока надо подготовить комнаты для девочки и её брата… и найти для неё няньку.
Ещё несколько дней девочка пробудет на медпункте под наблюдением обоих медиков, а потом её надо куда-то переселять… или Темногор возьмёт и её? Горана он официально взял под опеку, чтобы иметь возможность от его имени выступить в суде, и уже поселил в доме своего сына, и мальчик ходит в школу с его внуками, не забывая два или три раза в день звонить на медпункт и спрашивать о сестре.
Но… Горан является братом Змея… неужели придётся усыновлять его? Или Темногор всё же сам оформит и усыновление?
Сирот не должно быть на свете… но она и так усыновила почти полсотни киборгов, а мальчик их очень уж не любит… и понятно, почему. Скорее всего, отец-прапорщик дома много рассказывал, какие DEX’ы тупые и бесполезные твари. И что теперь делать? Как сказать Горану, что у него есть брат? И что этот брат – DEX?
Для начала подготовить для девочки комнату в доме и найти мэрьку, которая согласится стать её нянькой. А всё остальное – потом.
***
Восемнадцатого марта Нина попросила Руслана остановиться у сельсовета и пошла поговорить с Фридой, пока он катает в санях Сребренку и Саню или Зиту.
Фрида внимательно выслушала Нину и предложила:
— Комнату подготовить в доме можно уже сегодня, это не сложно. А вот найти для неё воспитательницу… да ещё такую, чтобы и с братом справилась… сложно. Но не невозможно. Сама поспрашиваю.
— Можешь прийти и помочь обустроить детскую? Я уже давно не общалась с такими детьми… такого возраста… что уже не понимаю, что им нравится.
— Что им дашь и если это будет безопасно и весело, если скажешь, что и другим детям это нравится и что это модно, то им и понравится. Тут ты даже не беспокойся. Ты пешком? И где Хельги?
— С Русланом. Он с Хельги и Саней катают Сребренку в санях.
— Хорошо. Я сейчас сама свяжусь с Русланом, чтобы подъехал к сельсовету. И сообщу Варе, она всё-таки дизайнер. Она придет, и мы вместе поедем к дому.
На втором этаже дома Нины напротив её квартиры была сразу запланирована и обустроена такая же квартира для Змея, его жены и их детей. Но так случилось, что Ведим отдал Змею фундамент дома, который ставил будто бы для себя — и Нина в его квартире поселила киборгов. И теперь предстояло не только подготовить детскую комнату, но и переселить куда-то живущих в этой комнате киборгов… и приготовить комнату для Горана тоже.
Фрида связалась ещё и с Моржом, а Морж сообщил Кларе для волхва — и когда Нина с подругой подъехали к дому, то встретивший их Морж сразу проводил их к одной из гостевых комнат на первом этаже в правом крыле дома.
— Эта комната подойдёт? — спросил дворецкий, — здесь светло, хватит места и для киборга… вы кого решили назначить воспитателем ребёнка?
Не успела Нина ответить, как вмешался светлый волхв:
— Я сам займусь её обучением и воспитанием. То есть, Клара будет нянькаться с девочкой, а я учить. Не смотри так… она светлая и после трёх лет в больнице, после вливания ненужных лекарств и выкачивания из неё крови она стала посвящённой. И мне предстоит воспитать её светлой волхвой.
— А Горан? Ведь он её родной брат… а им занимается Темногор.
— Горан тёмный. Можешь верить или не верить. Но ты знаешь, что Мара и Жива родные сёстры. А Чернобог и Белобог вообще близнецы. Девочка всю свою жизнь была фактически между жизнью и смертью… и выбрала жизнь. Она будет светлой волхвой… если согласится после начального обучения и далее славить Живу. А Горан… он столько наслушался от отца, который начал пить после рождения дочери, от учителей и одноклассников в школе, ведь семья экономила на всём, чтобы вылечить девочку, от врачей… он обозлён, упрям, твёрд в своём упрямстве, но он любит сестру и ради её выздоровления готов терпеть наличие здесь киборгов. Его усыновит тёмный…
— А разве в твоём модуле найдётся для неё комната? Или Клара временно перейдёт в этот дом? Через три-четыре дня Саня её выпишет… куда её поселим? К тому же… ведь Клара Irien… и с детьми никогда не общалась.
— Маленькой девочке нужна светлая большая комната и игрушки, — возразила волхву Фрида, — и опытная няня. Клара с такими детьми не умеет обращаться. И потому… я сама займусь её воспитанием. Днём она будет в детском саду…
— Разве он достроен? — удивилась Нина, — и как ты будешь совмещать работу в сельсовете и воспитание ребёнка?
— Я что-нибудь придумаю, — сказал подошедший Платон. — Сейчас нужно обустроить для неё комнату и поставить в ней кровать для няни. Морж, комната вполне подходит. Варя, есть проект? Скинь мне, как только сделаешь, я сразу закажу необходимую мебель и инструменты. Морж, у тебя есть четыре дня для ремонта.
— Справимся, — ответил Морж и все стали расходиться.
Нина пригласила волхва на обед с свою квартиру, чтобы вместе обсудить, кого из Mary попросить заняться воспитанием Сребренки, а Фрида и Варя пошли в сельсовет.
Воду проводят тремя способами: посредством выложенных
камнем каналов, или по свинцовым трубам, или же по трубам
из обожженной глины.
Витрувий, «Десять книг об архитектуре»
В зале 174-й школы было шумно: учебный год только что начался, и школьники не успели еще войти в норму после каникул.
Николай рассеянно огляделся. До него донеслись в шуме голосов некоторые высказывания. Девушка-старшеклассница в первом ряду, вся в мелких кудряшках, сказала соседке:
— Какой длинный! Наверное, здорово играет в баскетбол.
— Он разве профессор? — спросила соседка. — Говорили, профессор будет.
— Я его видел на гонках, он яхтсмен, — раздался авторитетный юношеский басок.
Заведующий учебной частью постучал карандашом о стол.
— Ребята, — сказал завуч, — сейчас инженер Потапкин сделает нам доклад о трубах и трубопроводах. Кстати, товарищ Потапкин учился в нашей школе. Прошу вас, Николай Сергеевич.
Николай чувствовал себя стесненно под обстрелом живых, ожидающих глаз. Девушка с кудряшками не очень тихо прошептала:
— Трубы? Скучища будет! — и сделала гримаску.
Николай строго посмотрел на нее. И начал неожиданно громким голосом:
— Среди планет солнечной системы наилучшие условия для жизни сосредоточены, по-видимому, на Земле: у нас много воды, а вода — это жизнь. Атмосферная оболочка Земли густо насыщена водяными парами. Лишь небольшая часть планеты не покрыта морями и океанами, зато она изборождена многочисленными реками. Наши первобытные предки, обитавшие в пещерах, не пользовались душами, не варили компотов, не мыли мяса и овощей. Они не занимались фотографией и не отдавали в стирку звериных шкур…
Аудитория дружно фыркнула, а завуч с беспокойством взглянул на докладчика.
«На Юркину манеру сбиваюсь, — подумал Николай. — Вот уж верно: с кем поведешься…»
— Вода была им нужна только для питья, — продолжал он, — а для этого человеку требуется не больше литра в сутки. Но без этого ничтожного количества жизнь быстро угасает. Вот почему люди селились только у источников пресной воды. Вся история материальной культуры человечества это в то же время история роста потребления воды. Только с созданием водопроводной техники человек смог оторваться от рек и озер. Я мог бы немало рассказать о том, как люди научились находить воду под землей и строить колодцы, но, пожалуй, это займет много времени…
Скрипнула дверь. Кто-то тихонько вошел и направился в глубь зала. Николай взглянул — и выронил указку. По проходу шла Маргарита Павловна. На ней было светлое платье, открывавшее до плеч загорелые тонкие руки. Кто-то в третьем ряду подвинулся, она села, посмотрела на Николая. Брови ее взлетели вверх…
Николай поспешно отвел взгляд и приказал себе больше не смотреть в ту сторону.
— Так вот, — сказал он, поднимая указку. — Современный средний житель Земли расходует огромное количество воды. Теперь при проектировании городских водопроводов мы исходим из потребности в воде на хозяйственно-бытовые нужды около пятисот литров в сутки на человека. Сюда не входит расход воды на промышленность, а он гораздо больше.
Первые водопроводы строились в виде открытых канав и деревянных желобов. Через глубокие ущелья и широкие долины шагали стройные опоры римских акведуков; они несли на себе каналы из мощной каменной кладки. Некоторые из них эксплуатируются до сих пор. Помните у Маяковского: «Как в наши дни вошел водопровод, сработанный еще рабами Рима»? Остатки такого акведука у развалин Карфагена осматривал Густав Флобер и описал их в романе «Саламбо».
Нужда в воде заставила людей изобрести трубы. Античный мир знал водопроводы из бамбуковых стволов, из глиняных обожженных труб, из расколотых, выдолбленных и снова сложенных сосновых стволов. К баням древнего Рима вода Подводилась полуметровыми трубами, свернутыми из толстых свинцовых листов. Около двух тысяч лет назад римский архитектор Витрувий уже писал о модуле и калибре свинцовых труб.
Археологи говорят, что в костях древних римлян, найденных при раскопках, обнаружены отложения солей свинца.
Восемьсот лет назад в Новгороде был проложен пятидюймовый водопровод из сверленых древесных стволов. Когда наши археологи, совсем недавно, обнаружили его, по древним трубам еще струилась чистая родниковая вода. Гораздо позже, в 1613 году, город Лондон обогатился таким же деревянным уличным водопроводом. В 1652 году в Америке появился бостонский деревянный водопровод; в Нью-Йорке водопровод был построен только через полтораста лет.
В 1682 году во Франции, при Людовике Четырнадцатом, был впервые уложен водопровод из чугунных труб для снабжения знаменитых фонтанов в Марли. А недавно в Ленинграде был обнаружен хорошо сохранившийся Пулковский водопровод, построенный больше двухсот лет назад из сверленых сосновых стволов.
Любопытно, что мы теперь снова вернулись к дереву, в новом качестве, и все шире используем фанерные трубы. Вскоре трубопроводы начали применять не только для воды…
Николай чувствовал на себе пристальный взгляд Маргариты Павловны. Как она сюда попала? Может быть, преподает в этой школе? Так и тянет посмотреть на нее. Нет. Ни за что. Взгляд его задержался на школьнице с кудряшками. «Буду смотреть на кудряшки», — решил Николай. Он налил немного воды из графина, сделал глоток и продолжал доклад:
Страница 83 из 182
— В восемнадцатом веке известный меценат и прожектер Петр Шувалов, тот самый, к которому Ломоносов обратил свое «Слово о пользе стекла», собирался построить трубопровод от озера Эльтон до Дмитриевска на Волге для перекачки соляной рапы, чтобы выпаривать соль у берегов Волги и грузить ее на суда, избежав сухопутных перевозок.
В 1863 году Менделеев впервые в мире предложил пользоваться трубами для транспорта нефти; в 1878 году по его инициативе в Баку был построен четырехдюймовый трубопровод Балаханы — Черный город. Нефть стала поступать с промыслов на перерабатывающие заводы по трубам. До этого ее возили в бочках. Бочек расходовалось огромное количество; одна из бакинских улиц раньше так и называлась — Бондарная, там сплошь были мастерские бондарей…
Девушка за первым столом, смущенная тем, что докладчик смотрит на нее, зашепталась с подругой. Ее кудряшки вздрагивали при каждом повороте головы. Почему-то они раздражали Николая. Слишком их много. «А ведь, в сущности, все эти завитки укладываются в несколько не очень сложных уравнений, — подумал он. — За кажущимся многообразием — элементарные кривые… Странно свернулся у нее этот локон. Что за кривая, не могу вспомнить… Всюду теперь мерещится проклятая «сукрутина»!..»
Завуч кашлянул. Николай опомнился. Действительно, слишком затянулась пауза…
— Сооружение трубопроводов всегда было сложной и трудоемкой работой, сказал он. — Но труднее всего — прокладка трубопровода через водную преграду. Обычно она носит уникальный характер…
И он рассказал о том, как во время ленинградской блокады в рекордно короткий срок был проложен через Ладожское озеро подводный трубопровод, который обеспечил горючим Ленинградский фронт.
Рассказал, как во время войны наши союзники построили секретный бензинопровод через Ламанш для снабжения горючим танкового десанта — это была так называемая операция «Удар Плутона». С ней они связывали открытие второго фронта во Франции — операцию «Оверлорд». Гибкие трехдюймовые трубы наматывались на огромные плавучие барабаны. При буксировке «нитка» разматывалась и ложилась на дно Ламанша.
И о других интересных случаях рассказал Николай. О том, как в 1942 году, когда фашисты прорвались на Северный Кавказ и перерезали сообщение с Баку, бакинские нефтяники сталкивали в море целые поезда цистерн с бензином. Они были легче воды и не тонули. Буксирные суда волокли их через море: на восточном берегу мощные краны вытаскивали цистерны из воды, ставили на рельсы, и горючее кружным путем шло на фронт.
И о том, как во время освободительной войны, в 1943 году, китайцы сплавляли горючее по реке Цзялинцзян в козьих мехах — они легко проходили через водопады и скользили поверх подводных скал.
И о том, как в 1950 году бакинские инженеры проложили первый в мире морской трубопровод на автоматической контактно-стыковой сварке. И о плавучих мешках Аршавина. И о многом другом.
— Недавно, — продолжал Николай, — при участии нашего института была проложена первая нитка трубопровода на Нефтяные Рифы. Мы сваривали трубы автоматической контактно-стыковой сваркой, наматывали их на гигантское колесо, лежащее в воде, а потом, выбрав хорошую погоду, сразу протянули трубопровод до места. Если для вас устроят экскурсию, вы сами сможете увидеть, как разматывают с колеса вторую нитку…
Зал заинтересованно загудел. Выждав, пока стихнет шум, Николай стал рассказывать о нынешней работе института, о Транскаспийском трубопроводе. Он увлекся. Шагая взад-вперед вдоль доски, на которой висели карты и схемы разных трубопроводов, он заговорил о проникновении в тайны Вещества. И уже не было ничего вокруг — ни аудитории, ни девушки с кудряшками, ни Маргариты Павловны. Было лишь одно великолепное видение: бурая струя нефти уходит в воду и, послушная незримому вытянутому электрическому полю, пересекает море. Она свободно проходит сквозь толщу воды. Ее трубопровод это ее собственная оболочка. Оболочка многократно усиленного поверхностного натяжения…
Прозвенел звонок. Николай на полуслове оборвал свою взволнованную речь. Несколько секунд зал оторопело молчал. И вдруг — прорвалось. Голоса, восклицания, аплодисменты — все сразу. Какие-то юноши сорвались с мест и бросились к Николаю. Мелькнуло в толпе лицо Маргариты Павловны. Николай хотел было шагнуть к ней — какое там! Его окружили, засыпали вопросами…
Минут через пятнадцать, покончив с ответами на вопросы, он вышел из зала. Сразу увидел Маргариту Павловну. Она стояла у дверей — вероятно, ждала его. Он вежливо поздоровался. Она улыбнулась полными губами, сказала:
— Это было очень интересно.
Николай промолчал.
— Неужели то, что вы рассказали, возможно?
— В наш век все возможно, — сказал он.
Рита задумчиво посмотрела на него. Ему показалось, что она хочет о чем-то его спросить.
Но она не спросила.
Из-за двери с надписью «Кабинет биологии» высунулась голова в кудряшках.
— Маргарита Павловна, все в сборе.
— Иду. — Рита кивнула Николаю. И ушла.
Трудно сказать, что больше взбудоражило институт — Транскаспийский трубопровод или рукопись Матвеева, о которой Привалов сделал подробное сообщение. В отделах и лабораториях без конца спорили о Бестелесном и о струе масла, пронзившей толщу воды. Эта струя странным образом как бы связывала рукопись с проблемами трубопровода. В наиболее пылких головах рождались фантастические проекты. К Привалову повадились ходить прожектеры из разных отделов института. С одними он спорил, других вышучивал, третьих, разозлясь, выгонял из кабинета.
Страница 84 из 182
— Навязались на мою голову! — ворчал он. — Транскаспийский проектируем из обыкновенных труб, ясно вам?
Напористый Маркарян, человек, пренебрегавший бритьем, кипятился:
— А почему Багбанлы к вам приезжает? Думаете, не знаю? Весь институт знает: вы с ним собираете сверхтаинственную установку! Зачем секрет из этого делаете, спрашиваю? У меня тоже, может быть, есть идея…
— Да поймите вы: проектируем из о-бык-но-венных труб! — плачущим голосом говорил Привалов.
И это было, конечно, чистой правдой. Но правдой было и то, что Багбанлы несколько раз приезжал по вечерам в институт и о чем-то совещался с Приваловым, и что водной из комнат лаборатории сооружалось нечто удивительное. О «сверхтаинственной» установке могли бы кое-что рассказать инженеры Потапкин и Костюков да еще лаборант Валерка Горбачевский, но им было велено помалкивать.
Что до Колтухова, то он не одобрял «прожектерской» горячки, охватившей институт. Самых шумливых спорщиков он вызывал к себе в кабинет, предлагал высказаться, а потом окатывал ушатом холодных сомнений и язвительных замечаний.
— Не уподобляйтесь, — говорил он, — тому мольеровскому герою, который услыхал краем уха, что морские порты приносят большую выгоду, и — хлоп! тут же предложил проект: «Во Франции все берега пустые король пусть превратит в порты морские — огромный соберет тогда доход…»
У себя в чуланчике Колтухов продолжал возиться со смолами. Иногда, приготовив новый состав, он отправлялся в Институт физики моря — благо идти было недалеко, — прямиком в лабораторию Опрятина. Расплавив смолу в формочке, он помещал ее между обкладками конденсатора, подключенного к сильной электростатической машине. Пока смола заряжалась, Колтухов мирно беседовал с Опрятиным, рассказывал ему всякие случаи из своей жизни.
— Ваша электретная смола — долго она сохраняет статический заряд? спросил однажды Опрятин.
— Смотря как зарядить, — ответил Колтухов. — Твой директор рассказывал, что ты на каком-то острове монтируешь установку с генератором Ван-де-Граафа. Вот если от такого генератора зарядить…
— Боюсь, это будет еще не скоро, Павел Степанович, — улыбнулся Опрятин. — Мы только начали монтаж.
— Жаль.
Колтухову очень хотелось получить смолу с сильными электретными свойствами, чтобы применить ее для изоляции подводных трубопроводов. Он полагал, что изоляция, имеющая статический заряд, не даст электрохимическим процессам коррозии разъедать трубы. Тонкий слой такой изоляции будет дешевле и надежнее современных многослойных покрытий.
— Я, конечно, и раньше знал о свойствах электретных смол, — сказал Колтухов, — да в голову не приходило. А тут, видишь, этот… как его… Матвеев надоумил.
— Матвеев?
— Помнишь, я тебе рассказывал про старинную рукопись? На пляже мы еще лежали…
— Помню. — Опрятин насторожился, взгляд его стал внимательным и острым. — А какая, собственно, связь?
— Матвеев пишет, видишь ли, что индусы носили в горы какую-то смолу, неторопливо сказал Колтухов. — Оставляли ее на высоких вершинах, и там она, дескать, получала «небесную силу». Вот я и подумал: может, индусы, сами не зная, что это такое, использовали энергию космических лучей — ведь на большой высоте она особенно эффективна. А в смолах они толк знали. И, говоря по-современному, получали они мощно заряженные электреты.
— Мощно заряженные электреты, — негромко повторил Опрятин и побарабанил пальцами по столу. — Да, это интересно…
Нас часто поражает прозорливость великих ученых прошлого. На многие десятки лет вперед они умели предсказывать направление развития науки.
Более ста лет назад Майкл Фарадей выразил твердую уверенность в том, что в будущем появится специальная наука о взаимосвязях и управлении. Он даже дал этой «науке будущего» название — «кибернетика» [от греческого слова «кибернос» — рулевой, управляющий].
Он же предсказал, что в электричестве должна быть найдена прямая аналогия с магнетизмом. Магнитный брусок намагничивает железо — передает ему свои свойства, а сам их при этом не теряет. Фарадей считал, что когда-нибудь тело, заряженное электричеством, сможет передавать заряд другому телу, а само при этом не разрядится.
По своему обыкновению, Фарадей дал этому «будущему веществу» название «электрет» [по аналогии с английским произношением слова «магнит» «магнет»].
В двадцатых годах нашего века японские ученые Сато и Эгучи заметили, что некоторые смолы, расплавленные и остывшие в сильном электростатическом поле, между обкладками конденсатора, заряжаются и делаются постоянными, совершенно новыми источниками электричества. Они, подобно магниту, передавали свои свойства, не теряя их. Это и были электреты. Если электрет разрезать, то на новых концах возникают новые полюсы.
В годы войны японцы широко применяли полевые телефоны без батарей, с электретами [электреты большей частью делают из естественных смол, воска, канифоли; в последнее время в поисках мощных электретов ученые приготовляют их из серы, стекла, пластмасс; электреты применяются и в ядерной технике, для счетчиков].
Юра все чаще засиживался в колтуховской «смолокурне». Ему нравилось готовить новые составы пластмасс по рецептам Павла Степановича и производить электрометрические измерения заряженных смол.
Страница 85 из 182
Колтухов был доволен своим помощником. Он рассказывал Юре об электретах и, как ему самому казалось, тонко и ловко внушал этому покладистому, немного легкомысленному парню, что опыты с поверхностным натяжением затея пустая и, может быть, даже вредная, что вообще надо всегда стоять «на практических рельсах», а не витать в «беспочвенных облаках».
Однажды он послал Юру к Опрятину заряжать очередную порцию смолы.
Опрятин принял Юру любезно, провел в лабораторию, к электростатической машине, сам помог включить ее.
Юра живо осмотрелся. В лаборатории работало несколько человек в белых халатах. Один из них, грузный и лохматый, сидел спиной к Юре у стола, на котором стояли аквариум, обмотанный спиралью, и ламповый генератор.
«Хорош генератор, — подумал Юра. — Не то что наша кустарщина!»
— Высокой частотой занимаетесь? — спросил он как бы между прочим.
— Одна из наших побочных тем, — ответил Опрятин и внимательно посмотрел на Юру. — А почему вас интересует высокая частота?
— Да нет, просто так…
Тут в лабораторию вошел рослый мужчина в синей спецовке, в котором Юра с удивлением узнал Вову Бугрова.
— Товарищ Бенедиктов, — сказал Вова густым, хрипловатым голосом, получите корм для ваших рыбок.
Лохматый человек, сидевший возле лампового генератора, обернулся, кивнул, принял из Вовиных рук два бумажных пакета. Юра так и впился взглядом в его широкое лицо с припухшими веками.
— Здорово! — Вова направился к Юре, протягивая руку. — Ты чего у нас делаешь?
— Привет, дядя Вова…
Бенедиктов, поднявшись, высыпал из пакета в аквариум щепотку корму. Опрятин подошел к нему, они о чем-то заговорили.
— Ты разве здесь работаешь? — спросил Юра, все глядя на Бенедиктова.
— Лаборантом, — сказал Вова. — По науке пошел, понятно? Меня знаешь как уважают? Я тут кружок организовал, классической борьбы. Для научных работников, которые поздоровее. Хочешь, ходи на занятия.
— Слушай, дядя Вова, чем тут у вас Бенедиктов занимается? — понизив голос, спросил Юра.
— Бенедиктов? Научный работник он, по рыбной части. А еще я знаешь что делаю? — Вова расхвастался не на шутку. — Изобретаю, брат. Электросиломер делаю — во! — Он отогнул кверху большой палец.
Зарядив смолу, Юра кинулся к себе в институт. Он ворвался в лабораторию и заставил Николая оторваться от толстой подшивки трубных стандартов.
— Колька, новости есть!
Глотая в спешке слова, он рассказал о встрече с Бенедиктовым, и о ламповом генераторе, и о Вове.
— Высокая частота — и рыбы? — Николай провел ладонью по крутому лбу. Непонятно. Опрятин ведь уровнем моря занимается…
— Вот бы спросить у этого Бенедиктова про ящички!
— Так он тебе и скажет!
— Не скажет, — согласился Юра. — Зело мрачный у него вид. Ну, я пошел. Пал Степанов ждет.
— Иди, иди, смолокур несчастный!..
— А ты? Знаешь, кто ты такой? Дикий кот.
— Почему? — удивился Николай.
— Есть такой тип ученых — дикие коты. Которые рассчитывают на случайность.
— Ладно, ладно, иди, — сердито сказал Николай. — Нахватался у Колтухова словечек!..
К Юре действительно быстро прилипали разные словечки. После знакомства с рукописью Матвеева он стал кстати и некстати вворачивать в свою речь старославянские словечки — все эти «зело», «сиречь» и «дондеже». С его легкой руки они разлетелись по институту. Теперь институтская молодежь называла чертежи не иначе, как «грунт-рисы» и «зейгер-рисы», а масштаб «мачтапом».
Кроме того, Юра увлекся индийской гимнастикой фиксированных поз «хатха-йога». Он донимал двух молодых инженеров из Бомбея, проходивших в институте практику, просьбами продемонстрировать «четыре дыхания» и был очень удивлен тем, что индийцы оказались малосведущими по этой части.
Он раздобыл затрепанную книгу индийского йога Рамачарака, изданную в 1910 году в Санкт-Петербурге. Книга пошла по рукам вместе с копиями, снятыми Юрой с фотографий в журнале «Физкультура и спорт», где изображались позы «хатха-йога». Многие увлеклись этой необычной гимнастикой. Но пока один только Юра освоил позу сидящего Будды — «лотос» или, иначе, «падмасану», из которой он, опрокинувшись назад, упершись в пол теменем и держась руками за ступни скрещенных ног, переходил в великолепную «матсиасану».
А в последнее время Юру будто подменили. Он стал Удивительно тихим и молчаливым. Он избегал разговоров и совершенно перестал улыбаться. Не подходил к телефону, когда его вызывала Валя, обеспокоенная затянувшейся размолвкой. Даже с Николаем он почти не разговаривал, а на вопросы отвечал междометиями или кивками.
Вернувшись после доклада в институт, Николай принялся изучать профили дна и сведения о грунтах порученного ему участка.
Звонок возвестил о перерыве. Лаборатория опустела. Но Николай не поднялся из-за стола. Он задумчиво рисовал какие-то завитки и кудряшки. Потом отрезал от края ватмана узкую полоску. Один конец ее прижал к столу, перекрутил второй на полоборота и склеил концы вместе.
Долго смотрел он на получившееся продолговатое звено с перекрученной стороной и думал.
Потом, взяв карандаш, Николай повел черту вдоль звена, пока черта не замкнулась. Она обошла обе стороны бумажной полоски, хотя карандаш не отрывался и ни разу не пересек ее ребро. Это бумажное звено было моделью математического парадокса, известного под названием «поверхность Мебиуса». С математической точки зрения, такое звено не имело толщины, а его поверхность не делилась на наружную и внутреннюю. Это была поверхность — и только поверхность. Окно в область Неведомого, открытое математикой.
Страница 86 из 182
Если б Николай не перекрутил полоску, то получилось бы простое звено вроде тех, которые клеят для елочных украшений. Оно имело бы внутреннюю и внешнюю поверхности, разъединенные толщиной бумаги.
Николай сделал второе звено с закруткой в ту же сторону, попробовал вложить его в первое. Это оказалось невозможным: ведь, вкладывая одно звено в другое, подобное, мы обращаем внутреннюю поверхность одного звена к внешней поверхности другого. Но если оба звена не имеют ни внешней, ни внутренней поверхности, то как их совместить?
Он взял ножницы и разрезал звено вдоль, но оно не распалось на два узких звена, как можно было ожидать, а просто стало вдвое длиннее, но зато потеряло «одноповерхностные» свойства. Николай еще раз разрезал кольцо вдоль — теперь оно разделилось, но оба получившихся звена оказались продетыми друг в друга.
Бросив звенья, Николай подпер голову руками.
А что, если сделать такую «сукрутину»? Взять медную трубку прямоугольного сечения, нагреть ее, перекрутить на полоборота… А дальше? Включить в выходной контур генератора?
Николай встал. Где Юрка? Куда он делся?
Раньше Юра перед звонком на перерыв обычно вытаскивал бутылку кефира и торжественно объявлял: «Время звенеть бокалами». А теперь — просто исчезает.
Николай отправился на поиски.
В коридоре трое молодых техников разбирали хаггардовскую «Дочь Монтесумы».
— «Драв суорд, ю дог», — монотонно читал один из них. — Значит, э-э… «тащите меч, вы собака…»
— Зачем так буквально? — остановился возле них Николай. — Надо по смыслу: «Защищайся, собака!» Вы Костюкова не видели?
— На этом этаже — нет, — ответили ему. — Мы были и в австерии и в кружале.
Значит, в столовую и буфет можно не заглядывать.
Николай поднялся этажом выше и вошел в бильярдную.
Игра шла на трех столах. Сухо постукивали шары. Ожидающие своей очереди подсказывали игрокам и издевались над неудачными ударами.
Юры здесь не было, но Николай ушел не сразу. Сам он играл неважно, но любил смотреть на эту тригонометрическую игру, требующую верного глаза и твердой руки.
Недаром более ста лет назад Гаспар де Кориолис подолгу наблюдал за игрой знаменитого Менго, автора книги «Благородная игра на бильярде», Менго, впервые снабдившего кий кожаной наклейкой, что позволило применять «крученые» шары. Понаблюдав, Кориолис написал «Математическую теорию бильярдной игры» — книгу, из-за которой до сих пор иные незадачливые студенты проклинают теорию удара упругих тел, поворотные ускорения, Кориолисовы силы инерции и самого Кориолиса с его бильярдом.
До конца перерыва оставалось двадцать минут. Николай махнул рукой на поиски. Купив в буфете бутерброд, он вышел во двор. В тенистом уголке между вибрационным стендом и айлантами, что росли вдоль стены, он вдруг увидел Юру.
Юра сидел на земле, скрестив босые ноги, но не по-турецки, а наоборот, уложив ступни на бедра, подошвами кверху. Ладони на коленях, глаза полузакрыты, голова опущена: это была «падмасана» — поза Будды.
Николай шагнул было к новоявленному йогу, но передумал и тихонько пошел назад. Ему повстречалась уборщица тетя Дуся.
— Что с дружком твоим случилось?
— А что?
— Вон глянь — сидит в том уголку не по-человечьему. Весь перерыв, цельный час, сидит — не шелохнется. Уже который день. Может, головой повредился?
— Может быть, — кивнул Николай и поспешил в лабораторию.
«Позвонить Вале? «Вряд ли она что-нибудь знает: Юрка все еще не помирился с ней. Позвоню его матери», — решил он.
Юрина мать была встревожена. Оказывается, уже несколько дней, как Юра почти ничего не ест. Уходит на работу ни свет ни заря, а возвращается ночью. Вчера вовсе не ночевал дома. На вопросы не отвечает.
— Я сама хотела тебе позвонить, Коля. Что с ним творится?
Николай пообещал узнать, что творится, и положил трубку.
После работы он незаметно последовал за Юрой. Проследил за ним до пригородного вокзала электрички, сел в соседний вагон и на каждой остановке поглядывал, не выйдет ли он.
Юра вышел на маленькой станции около заброшенного, малопосещаемого пляжа. Николай в два прыжка подскочил к станционному ларьку и спрятался за ним. Кажется, Юрка не заметил. Он шагал по платформе не оборачиваясь. И походка у него какая-то другая стала — неторопливая, деревянная…
Сонный продавец подозрительно посмотрел на Николая и сказал грубым голосом:
— Чего надо?
Николай купил полкруга кривой и тонкой колбасы. Потом спрыгнул с платформы и, увязая в песке, пошел к прибрежным скалам, за которыми скрылся Юра. С вершины песчаного гребня он осторожно огляделся. Никого. Только мрачноватые скалы, песок да зеленая вода. Мерные шорохи волн, бесконечно бегущих на берег…
Волоча за собой длинную тень, Николай пошел по гребню дюны. И вдруг замер: в расщелине между скалами, заросшей диким гранатом, что-то мелькнуло. Крадучись, Николай подошел ближе — и увидел Юру.
Он только что разделся и остался в одних трусах. Вот он сел на песок и тщательно, при помощи рук, скрестил ноги — босыми пятками кверху. Морда у него глубокомысленная. Зажимая пальцем то одну, то другую ноздрю, делает какое-то особое дыхание. Выучился факирским штучкам… Дальше что? Положил ладони на колени, закрыл глаза, застыл, как изваяние.
Страница 87 из 182
Ладно, подождем, решил Николай. Он сел на плоский слоистый камень, взглянул на часы.
Над взморьем прошелся ветер, стало прохладно. Небо быстро заволакивалось тучами.
Через полчаса Николай выглянул — Юра неподвижно сидел в той же позе.
Тени удлинялись прямо на глазах, а потом вовсе исчезли: тучи серыми кораблями подплыли к солнцу, низко висевшему над морем, и занавесили его.
Николай прыгнул с камня на мягкий песок и, раздвинув кусты, встал перед Юрой. Тот даже бровью не повел.
— Эй ты, Вишну-Кришну, — сказал Николай, — довольно с ума сходить.
Юра не пошевельнулся. Николай рассвирепел.
— Сейчас же прекрати! — заорал он. — Анахорет!
— Если можно, — тихо сказал Юра, открыв глаза, — не кричи так громко. Мне это неприятно.
— А когда тебя на комсомольское бюро вытащат, приятно будет? А ну, вставай. Живо! На, жри! — Он вытащил из свертка колбасу и сунул ее Юре под нос. — Жри, мерзавец! Я тебе покажу, как плоть умерщвлять!
Юра крутил головой, отворачивался. Произошла короткая схватка, и Николаю удалось запихать один конец колбасы в рот «анахорету».
Юра отчаянно замычал, дернулся, но Николай крепко держал его. Сопротивление было сломлено. Чтобы не задохнуться, Юре пришлось откусить колбасу. Он быстро прожевал кусок, а дальше пошло еще быстрее.
— Не наваливайся, — командовал Николай. — Ешь понемногу, а то подохнешь. Что, вкусно?
— Нет ли у тебя зубочистки? — спросил Юра, покончив с колбасой.
Николай уселся рядом с другом.
— Вчера всю ночь здесь просидел? И сегодня собирался? Ну-ка, объясни, какого дьявола ты ударился в мистику.
— Никакой мистики. Я проводил физиологический эксперимент. А он требует одиночества. Вот и все.
— Что за эксперимент?
Помедлив, Юра потянулся к своим брюкам и вытащил из кармана записную книжку.
— Понимаешь, — сказал он, — я прочитал о системе «раджа-йога». Вот послушай: «йоги считали «хатха-йогу» — «низшую йогу» — не гимнастикой, а подготовкой к высшему сосредоточению, системе «раджа-йога» — «высшая йога», которая основана на том, что при надлежащей тренировке ума можно достичь высоких уровней познания… Дальнейшие стадии йога ведут к интуитивному прозрению…».
— Откуда взял?
— Из Джавахарлала Неру. А вот из Ромена Роллана: «Является ли система йога высшим духовным состоянием, открывшим путь к дальнейшим знаниям, или же это только род самогипноза, я не знаю. Хорошо известно, что чрезмерное увлечение методом йога приводило…» Ну, и так далее…
— Ну-ка, ну-ка? — заинтересовался Николай. — К чему приводило? — Он, выхватил у Юры записную книжку и дочитал цитату: — «…приводило к печальным последствиям для разума человека». Очень правильно! — Он выразительно посмотрел на Юру.
— Я подхожу как материалист, — защищался Юра. — Чисто экспериментально и сознательно. Надо отбросить от себя все постороннее и сосредоточиться. Дисциплина тела, минимум движений, минимум еды. Тогда разум обостряется, приходит новая интуиция…
— Чушь! — закричал Николай. — «Интуиция»! Тут и не пахнет материализмом. «Хатха-йога» — дело понятное, мы из нее берем физкультурную часть, отбрасывая оккультно-философскую основу. Но зачем ты полез в «раджа-йогу»?
Юра промолчал.
— Признавайся! — продолжал Николай. — Ты хотел таким диким путем разгадать тайну трех ящичков, да?
Быстро сгущались сумерки, и первые капли дождя упали на песок. Юра встал и, прыгая на одной ноге, натянул брюки.
— Знаешь, Колька, — сказал он. — Мне в голову пришло: а вдруг этот Бенедиктов — потомок Бековича-Черкасского? Фамилии у них одинаково начинаются…
Николай захохотал. Он хватался руками за кусты и вытирал глаза и никак не мог остановиться.
— Это… это все, что ты познал?.. — стонущим голосом произнес он наконец. — Своим обострившимся разумом? — Новый взрыв смеха сотряс его.
Юра обиженно моргал. Но потом не выдержал, тоже засмеялся.
Под припустившим дождем друзья побежали к редким огонькам станции. Мокрые, с тяжелыми комьями грязи на туфлях, они поднялись на платформу и укрылись под навесом в ожидании электрички.
— Юрка, — сказал Николай, отдышавшись немного, — ты способен сейчас на серьезный разговор?
— Способен.
— Когда ты перестанешь метаться из стороны в сторону? С кем ты, в конце концов: с Колтуховым или с нами?
— Да у нас не получается что-то…
— Обожди, — прервал его Николай. — Скажи лучше: ты помнишь такую штуку — поверхность Мебиуса?
Известия о Утере пришли в декабре. Он покинул Лондон и поехал на рождество в Винчестер. Я направил ему послание, но, не получив ответа, снова выехал с Кадалом туда, где в центре равнины стояли одинокие, окутанные морозом гиганты. Было двадцатое декабря.
В небольшой впадине сразу за «Пляской» мы привязали наших лошадей и разожгли костер. Я опасался, что ночь будет облачной, но она выдалась ясной и морозной. На небе гроздьями висели звезды, подобно пылинкам в лучах солнечного света.
— Поспи немного, если сможешь на таком морозе, — сказал Кадал. — Я разбужу тебя на рассвете. И почему ты думаешь, что он приедет?
Не получив ответа, он продолжил:
— Ты волшебник, тебе виднее. Но если волшебство не спасет тебя от мороза, возьми себе еще одну накидку. Я разбужу тебя вовремя, так что не волнуйся.
Я послушался его и улегся у костра, завернувшись в двойную накидку и положив под голову седло. Я скорее дремал, нежели спал, слыша малейшие звуки ночи, нарушавшие незыблемую тишину равнины. Я слышал потрескивание огня в костре, стук свежих дров, подбрасываемых туда Кадалом, хруст пасущихся неподалеку лошадей, крик совы, вылетевшей на охоту. И уже к рассвету по земле разнесся ровный конский топот, приближавшийся к нам.
— В твоем распоряжении еще где-то час, — угрюмо сказал сонный Кадал.
— Ничего, я выспался. Приложи ухо к земле и скажи, что ты слышишь.
Он наклонился к земле, и не успело сердце ударить пять раз, он был уже на ногах и побежал к лошади. В те дни люди быстро реагировали на конский топот в ночи.
Я остановил его.
— Все в порядке, это Утер. Сколько там лошадей, думаешь?
— Двадцать-тридцать. Ты уверен?
— Вполне. Седлай коней и оставайся с ними. Я пойду.
В наступивший предрассветный час воздух оставался недвижим. Они перешли на галоп. Казалось, вся долина сотрясалась от топота. Луна исчезла. Я стоял и ждал у камня.
Не доезжая немного, он отделился от отряда и в сопровождении человека поскакал вперед. Не думаю, чтобы они заметили меня, но они могли увидеть в ложбине мерцание костра, разведенного Кадалом. Звезды светили достаточно ярко, и отряд скакал без факелов, хорошо видя в ночи. Быстрым галопом двое приближались к внешнему кругу, и я подумал, что они заедут внутрь. Но захрустел снег под копытами остановившихся лошадей, и король спрыгнул на землю. Послышался звон поводьев, которые он бросил своему спутнику.
— Не давай ему стоять, — сказал он и направился ко мне быстрыми шагами, пересекая гигантские тени.
— Мерлин?
— Милорд?
— Необычное ты выбрал время, однако. Обязательно среди ночи? — Слова прозвучали вполне бодро и, как обычно, не отличались вежливостью. Но, тем не менее, он пришел.
— Ты хотел видеть, что я здесь сделал, — сказал я. — Сегодня ночью я могу показать тебе. Благодарю тебя, что ты явился.
— Что показать? Снова видение, или сон? Я предупреждаю тебя…
— Нет, ничего подобного. Но я хотел бы показать тебе нечто, что можно увидеть лишь сегодня ночью. Ради этого, я боюсь, нам придется немного подождать.
— Долго? А то холодно.
— Не очень долго, милорд. До рассвета.
Он стоял по другую сторону от королевского камня, напротив меня, голова склонена, рука теребит подбородок.
— Говорят, что в тот раз, когда ты впервые в ту ночь стоял у этого камня, у тебя было видение. Теперь же в Винчестере мне сказали, что когда он умирал, он разговаривал с тобой, словно ты находился рядом, у его постели. Это правда?
— Да.
Он резко поднял голову.
— Получается, что ты еще на Килларе знал, что мой брат умирает, и ничего мне не сказал?
— Это было бы бессмысленно. Узнав об этом, ты все равно не смог бы вернуться быстрее. А так ты возвращался со спокойной душой и узнал о его смерти лишь в Карлеоне, когда я тебе сказал.
— Клянусь богами, Мерлин, не тебе судить, что говорить мне, а что нет! Ты не король. Ты должен был мне сказать об этом.
— И ты тоже не являлся тогда королем, Утер Пендрагон. Я поступил так, как велел мне он.
Он дернулся, но потом взял себя в руки.
— Легко сказать, — по голосу я понял, что Утер мне поверил, к тому же он испытывал трепет передо мной и этим местом. — Пока мы здесь ждем рассвета и несмотря на то, что ты собираешься мне показать, я хотел все прояснить в отношениях между нами. Ты не сможешь служить мне, как ты служил моему брату. Ты должен это понимать. Мне не нужны твои пророчества. Мой брат, я думаю, заблуждался, сказав, что мы вместе будем трудиться на благо Британии. Пути наших звезд не совпадают. Я признаю, что был слишком резок с тобой там, в Британии и у Киллара, и сожалею об этом. Но теперь поздно думать о таких вещах, наши пути разошлись.
Страница 118 из 141
— Да, я знаю. — Я произнес это без всяких эмоций, просто соглашаясь с ним, и несколько удивился, когда он рассмеялся про себя. На мое плечо почти дружески опустилась его рука.
— Мы понимаем друг друга. Не думал, что это будет так легко. Если бы ты знал, как мне приятно это слышать после многочисленных просьб о помощи, пощаде, милостях. А теперь единственный в королевстве человек, имеющий все права обратиться ко мне, выбирает свой путь и ничего от меня не хочет!
— Конечно. Хотя наши дороги еще пересекутся, но не сейчас. И тогда нам придется работать вместе, хотим мы того или нет.
— Посмотрим. Ты обладаешь могуществом, я признаю это, но какая мне от него польза? Мне не нужны жрецы. — Его голос был свеж и дружелюбен, словно он хотел избавиться от ночного отчуждения. Утер был приземленный человек. Амброзиус понял бы меня, но Утер снова свел все к обыденному, словно пес, идущий по следу крови.
— Ты хорошо послужил мне у Киллара и здесь, у Висячих камней. Только за это ты заслуживаешь какой-нибудь милости от меня.
— Где бы я ни оказался, я всегда буду в твоем распоряжении. Если я тебе понадоблюсь, ты знаешь, где найти меня.
— Не при моем дворе?
— Нет, в Маридунуме. Там мой дом.
— Ах, да. Знаменитая пещера. Я думаю, ты заслуживаешь большего.
— Мне ничего не надо, — ответил я.
Стало светлее. Я заметил, как он бросил на меня косой взгляд.
— Я разговаривал с тобой сегодня ночью, как не разговаривал ни с кем до сих пор. Не в обиде ли ты на меня за прошлое, Мерлин — побочный сын?
— Я не держу ничего против тебя, милорд.
— Ничего?
— Разве девчонку из Карлеона. Но ты можешь назвать ее ничем.
Он вгляделся в меня, затем улыбнулся.
— Которая? Когда?
— Не имеет значения. Ты все равно забудешь.
— Надо же, я тебя недооценил. — В его голосе послышались почти теплые интонации, никогда не слышанные мною прежде. Если бы он знал, подумалось мне, он бы рассмеялся.
— Говорю тебе, это не имеет значения. Если тогда это не имело значения, то сейчас и подавно.
— Ты до сих пор не сказал мне, зачем вытащил сюда в неурочное время. Взгляни на небо, уже светает, сколько ждать, лошади мерзнут, — он повернул голову на восток. — Хороший будет день. Интересно, что же ты такого сделал? Говорю тебе, что вплоть до того, как я получил твое послание, Треморинус все время твердил, что поднять их невозможно. Пророк ты или нет, Мерлин, тебе можно найти применение.
Становилось все светлее, тьма расступалась, пропуская свет. Теперь я видел Утера более отчетливо. Он поднял голову и снова теребил рукой свой подбородок.
— Хорошо, что ты приехал ночью и я узнал тебя по голосу. Днем бы вряд ли: ты отрастил такую бороду.
— Более подобающую королю? Во время сражений ни до чего не доходили руки. Пока мы добрались до Хамбера… — и он начал рассказывать мне о случившемся свободно и естественно. Я впервые видел его в таком свете. Возможно, тут сыграло свою роль то, что среди всех подданных я приходился ему единственным родственником. Голос крови не заглушить, говорят в народе. Он рассказал мне о кампании на севере, о сражениях, о выжженной земле, оставленной саксами. — Теперь же мы проведем рождество в Винчестере. Весной у меня коронация в Лондоне, и…
— Подожди. — Я не хотел прерывать его столь безапелляционно, но на меня давили своей тяжестью небо и нараставший свет. Времени подыскивать слова, достойные короля, не было. — Вот, наступает, — быстро сказал я. — Встань со мной у основания камня.
Я отошел от него на шаг и встал у подножия длинного королевского камня лицом к ослепительному востоку. Не глядя на Утера, я услышал, как он, будто сердясь, вздохнул, но сдержался и повернулся, блестя украшениями и броней, чтобы встать рядом. У наших ног простирался камень.
На востоке ночь отступила отдернутой пеленой, и показалось солнце. Прямой, как след брошенного факела, как огненная стрела, от горизонта через камень к нашим ногам протянулся луч света. Сердце успело ударить, возможно, двадцать раз, пока огромный мегалит стоял, застилая перед нами зимний слепящий свет и возвышаясь черной махиной. Затем солнце поднялось над горизонтом так быстро, что можно было заметить, как сплошная круглая тень выросла в эллипс, пропавший немедленно в свете зимней зари.
Я взглянул на короля. Он не сводил расширенных и каких-то пустых глаз с камня у его ног. Я не мог прочитать его мысли. Затем он поднял голову и посмотрел на внешний круг, где сомкнувшиеся гиганты загораживали свет. Он сделал шаг в сторону от меня и развернулся на каблуках, обойдя полный круг внутри «Пляски». Его отросшая борода была рыжеватой и вилась, Он носил теперь длинные волосы, а его шлем украшала золотая полоска. Голубизна его глаз могла сравниться с древесным дымом на фоне света.
В конце концов мы встретились взглядом.
— Неудивительно, что ты улыбаешься. Впечатляет.
— Рад слышать, — ответил я. — Из-за расчетов я не спал неделями.
— Треморинус рассказывал мне, — он не спеша смерил меня взглядом. — Он также рассказал мне, что ты говорил.
— Что я говорил?
Страница 119 из 141
— Да. «Я покрою его могилу не чем иным, как светом».
Я промолчал.
— Я ничего не понимаю в пророках и жрецах, — медленно произнес он. — Я воин и думаю по-солдатски. Но сотворенное тобою здесь я могу осмыслить. Возможно, мы все-таки уживемся. Я уже говорил, что собираюсь провести рождество в Винчестере. Поедешь со мной?
Это уже была просьба, а не приказ. Мы разговаривали друг с другом, стоя по разные стороны от камня. Его слова послужили началом чего-то, чего я еще не знал.
— Возможно, весной, — покачал я головой. — Я хочу присутствовать на коронации. Будь уверен, когда я тебе понадоблюсь, я приеду. Но сейчас я должен вернуться домой.
— В свою нору в земле? Ну, если ты так этого желаешь… У тебя скромные запросы, видит бог. Так тебе ничего не надо от меня? — он показал рукой на каменный круг. — В народе пойдет плохая молва о короле, не вознаградившем тебя за это.
— Я уже вознагражден.
— Может быть, в Маридунуме тебе было лучше в доме твоего деда? Возьмешь его?
Я покачал головой.
— Мне не нужен дом. Но я взял бы холм.
— Тогда он твой. Мне рассказывают, что его уже называют холмом Мерлина. А сейчас уже наступил день и лошади мерзнут. Если бы ты был воином, Мерлин, то знал бы, что существуют вещи важнее даже, чем королевские могилы: главное, чтобы лошади не застаивались.
Он снова похлопал меня по плечу и, взмахнув пурпурным плащом, пошел к лошади. Я отправился искать Кадала.
Ники аккуратно потряс за плечо прикорнувшего прямо на земле Киречку, тот никак не отреагировал. А зря. Уже были слышны голоса Стана и Аниты, хотя конкретные слова уловить и опознать ещё не получалось, и «встроенный автопереводчик» бездействовал. Никимир со всем старанием попытался представить себя местным кустиком, который растет себе и никого не трогает. Но так сразу, с ходу, не получилось. Сдвинулся на два шага подальше.
Присел под деревце.
Медленно выдохнул.
Вспомнил утреннюю пародию на бой между Киром и Ётмиром с предсказуемым результатом, ходку по шоссе до места с квестовой картой на потолке туннеля, перемещение к охотничьему домику и слежку, перемещение сюда…
«Зачем? В чем смысл всех этих похождений и телодвижений? Столько событий, в которых я, по сути… не участвовал! Никакой разницы, присутствовал я при них или нет. Вот от чего надо отталкиваться. Сторонний, безучастный, равнодушный наблюдатель… Даже не травинка или мебель в углу. Никто. Меня ни для кого из окружающих не существует. Они заняты собой и не замечают меня. В чём-то это даже неплохо».
Слух отреагировал на тихий шорох в той стороне, где был оставлен Кирмир, но текущее самосознание Никимира посчитало это несущественным фактором. Парень даже не обернулся. Меж тем, огневик сел, покрутил головой. Только неповрежденный защитный контур и засвидетельствовал ему тот факт, что Ники всё ещё рядом.
А Стан и его подружка из местных обменивались прощаниями на той дорожке, где и встретились.
— Это ничего, что собрали мало, от такой редкой россыпи многого и ожидать не приходится. А если вглубь идти, только время потратим. – Анита поставила корзину на обочину, чтобы не мешала. Накидку свою традиционную, аккуратно свернув, девушка примостила рядом. Но и в скромном платье цвета спелой пшеницы она приковывала к себе взгляд.
— Да. Ты права. Времени у меня совсем в обрез.
— Уж лучше не опаздывай. А я до дома и сама доберусь. Бегом не побегу, конечно, душновато сегодня для бега. К вечеру, скорее всего, гроза соберется. Надо было полегче паоло выбрать, не подумала, что жара поднимется. Да и подружкам показать хотела итог работы.
— Красиво у тебя получилось. Наверняка хорошо оценили. А мне пора к учебникам возвращаться. Иногда думаю, что зря отец настоял на своём, только деньги впустую на обучение переводит. С такими способностями, мне только и остается зубрить теорию. Может хоть в эти, как их, библиотекари, возьмут. А как думаешь, не учись я на мага, твои бы нормально меня приняли?
— Я понимаю их настороженность и подозрительность ко всему, что связано с магией, – грустно ответила девушка, — Лучше не иметь дел с чем-то, что не можешь распознавать и от чего не сможешь защититься. Но само наличие магических способностей ещё не говорит о том, что человек будет ими пользоваться… как бы точнее выразиться…
— В своих корыстных шкурных интересах? Игнорируя права и интересы других людей?
— Примерно так. Но, в конце-концов, есть законы, которые реально работают на защиту всего общества. Есть такие люди, которые по своим внутренним убеждениям не станут творить беспредел, даже если обретут возможность сдвигать планеты с орбит. Способности – это как инструменты. Важно – для чего и каким способом ими пользуются. Я не из тех, кто чешет все разумные расы под одну гребёнку. Но, сам понимаешь, иномировые – это ведь не просто маги. Они неподконтрольны правительству Рагада. Никому не подконтрольны, только своим собственным руководителям. Исключение из всех правил. И опасное соседство.
Станмир обнял девушку, легонько поцеловал в макушку.
— Пока ты кристалл не купила, могу какой-нибудь из своих отдать. Без связи нам даже о следующей встрече нормально не договориться.
— Нет, не надо. Такие ценные подарки девушкам принимать не положено. Ты лучше возьми, да по-простому, в гости к нам приди. Думаю, это ничего, что с магическим даром, главное – человек хороший. И не астральщик. А остальное переживут. Родня у меня, знаешь, какая крепкая! Хоть перезнакомлю со всеми.
— Только бы со счета не сбиться, – улыбнулся парень, — Ты говорила, ещё и младшая сестренка скоро появится?
— Уже появилась. Пять дней как. Такая милаха! Наши прямо очередность выстроили, кому когда с ней водиться, даже младшие пытаются в эту очередь встроиться, хотя сами ещё в «водительстве» нуждаются.
— Весело у вас. Помню, в детстве сам хотел, чтобы много братьев и сестер было. Чтобы всегда вместе и в играх, и в делах. Но как-то не сложилось у родителей. А потом — со старшим такая беда.
— Хорошо, что ты не теряешь надежды на его выздоровление! Может… это прозвучит слишком патетично, но я, правда, восхищаюсь твоим оптимизмом. Ты молодец просто. А на мой день рождения, может, всё же получится вырваться? Ведь до него ещё целый месяц, в Ириенгарде каникулы начнутся, неужели кому-то захочется дополнительно «домучивать» отстающих студентов?
— Не смогу попасть. Точно не смогу, — покачал головой Стан и отстранился, — При следующей нашей встрече я обязательно скажу тебе, почему так.
Девушка лишь тихо вздохнула, когда светловолосый маг исчез во вспышке портала, подхватила свои вещи и направилась в деревню.
Кир недобро так глянул ей вслед и… трансформировал свой облик в облик Станмира Орнера — от ботинок до зачёсанного хвостика на макушке — причем так искусно, что с обескураженного Никимира тут же слетела вся маскировка. Благо, в окрестностях уже не было магов, помимо них двоих.
— Ты чего это?!
— Решаю все будущие проблемы Стана одним махом. Он ещё благодарен потом будет. А ты в это дело лучше не лезь. Я мигом. – Парень припустил по дороге, только пятки засверкали, — Эй, Анита, подожди меня!
Ники немного потёр виски в попытке понять, что же такое нашло на Киречку, и… осторожно, краем леса, направился за ним следом. Ведь никаких просьб, больше похожих на приказы даже в формулировке «сидеть на месте ровно и не отсвечивать», он от своего Обнаружившего не услышал.
Девушка обернулась, в её взгляде смешались радость и удивление.
Удивления было больше.
— Анита, – обратился к ней лже-Станмир, подходя всё ближе, — В общем, я тут подумал: зачем ждать столько времени? Лучше прямо сейчас скажу. Ты мне больше не интересна. Я раскрутил тебя на общение и встречи только потому, что проверял, насколько сильно научился втираться в доверие. Ну и из-за того, что с друзьями поспорил. Они утверждали, что в округе точно не найдётся простушки, которая так легко поверит во все мои бредни. А вот гляди ж ты – нашлась. Надо было спорить не на пять кристаллов, а хотя бы на ящик. И да, я не планировал идти на твой день рождения не потому, что там от скуки бы зевал, а потому что я астральщик. И никак не подпадаю под материализацию, вот и всё.
Девушка застыла на месте, не веря собственным ушам и глазам.
— Всем спасибо, все свободны, — подытожил доменовец, потрепав Аниту по щеке. Та дёрнулась и отскочила, как от прокаженного. Кир-Станмир развернулся к ней спиной, добавил покровительственным тоном, — Ах да, послушай полезный совет, пока я добрый. Беги домой. Деревня эвакуируется, скоро вся вода озера Катроми-Гидреак хлынет на ваши земли.
Не добавив больше ни слова, ни полслова, Кир активировал портал и подхватил в него по пути Киннера Никимира.
— Ляпнешь хоть что-нибудь лишнее Станмиру или ещё кому, пожалеешь. Уж я-то об этом узнаю сразу, будь уверен. — Устало прислонился огневик к стене в коридоре студенческого общежития, куда он и перенёсся вместе с подшефным. – Иди в свою комнату, а мне домой пора. С местными связываться нельзя, таковы правила. Может и поясню подробнее, если настроение будет. Когда-нибудь.
И второступенник вновь активировал портал.
— Да я скоро чокнусь со всеми вами! – сквозь зубы процедил Никимир, с рывком распахивая дверь и с хлопком закрывая её за собой. Резкий и громкий звук словно поставил жирную точку в его сегодняшнем приключении-недоразумении, а вот для Станмира всё только началось. Как только староста оказался у крыльца охотничьего домика, его взгляду открылась неспокойная, вышедшая из берегов река. Одногруппников нигде не было. Сильное течение несло хлопья мутной пены. Объяснение таковому явлению обнаружилось неподалёку. Светящийся портал извергал из себя мутный водопад. Следящий за процессом доменовец обратил внимание на новоприбывшего, махнул рукой, подзывая ближе.
«Ты посыльный? Или подкрепление? Какие новости с озера?» — обратился маг с помощью мыслеречи, дабы не перекрикивать шум воды.
«Я первоступенник, наша группа здесь квест проходила. Я отстал. Где они? И что здесь происходит?»
«В Академию телепортируйся. Там объяснят. Третий приоритет боеготовности».
«А если вкратце?»
«Опасность затопления всей Усть-Ардейской долины. Идет эвакуация жителей. На Катроми-Гидреаке днотрясения, дамбы еле держат, ослабляем напор воды хотя бы так», — мужчина мотнул головой в сторону портала.
«Понял… Благодарю. Уже исчезаю».
Стан сразу же подумал об Аните. Знает ли, что в опасности? Успеет ли дойти до деревни?
Оценил запас кристаллов в карманах. Усталостью решил пренебречь. Для экономии сил выстроил телепорт по остаточному следу к точке, с которой буквально только что переместился. Осмотрелся. Обнаружил по сетке магических связок мира чей-то недавний телепорт «с подхватом». Подумал, что кто-то, ответственный за эвакуацию, узнал от родных или от друзей Аниты, что она все еще в лесу, и пришел за ней. Вздохнул с облегчением.
И всё же, на всякий случай, достал кристалл связи с намерением написать сообщение девушке. Даже начал набирать текст, но… вспомнил, что местный аналог телефона у Аниты сломан. Вот тут-то беспокойство и разыгралось в полную силу.
«Если девушка брала с собой кристалл на купание, то она, несомненно, показала бы его после слов о поломке. А значит – кристалл оставлен дома. Но тогда как ответственный за эвакуацию смог бы так оперативно засечь в лесу обычного человека, не мага? С кристаллом – проблем бы не возникло, а вот без него… Лучше бы пробежаться до деревни, проверить. С «Ускорением»? Да, оно точно не помешает».
Станмир принял позицию для старта.
«Лишь бы в дерево не влететь, дорога тут не из прямых и ровных. Придется петлять… Или, как говорится, мелкими перебежками от меня и до следующего дуба».
Рывок. Поворот. Замедление. Рывок. Замедление. Можно было не замедляться. Рывок. Поворот. Ещё рывок. Анита!
Получилось даже несколько перегнать девушку. Парень остановился, повернулся ей навстречу и опешил: Как же так? Бежит, не разбирая дороги, всхлипывая, утирая слёзы рукавом… Да кто же?! Кто посмел обидеть?!
Поймал в объятия. Получил удар кулаком по ключице, пинок по колену и звон в ушах от громкого взвизга.
— Отпусти! Вернулся поиздеваться?! Проваливай! Не смей мне больше на глаза показываться! – Анита выцарапывалась из хватки парня, как могла, — Ненавижу! Ненавижу тебя! Исчезни из моей жизни! Ненавижу!
Но Станмир слышал в её голосе не ненависть, а ядовитую, горькую обиду. И страх. Едкий, первобытный. От этого ощущения у него путались мысли, и сжималось сердце.
Лишь тогда, когда всхлипы и выкрики стали тише, он осторожно заговорил сам, по-прежнему крепко удерживая девушку.
— Выслушай меня! Прошу! Очень прошу! Даже если кто-то тебя обидел, я не понимаю!
Анита вновь попыталась вырваться.
— Я пришел помочь.
— Уже «помог»! Лучше не придумаешь! – хрипло отозвалась девушка.
— Есть опасность наводнения. Ты можешь не успеть на эвакуационный пункт…
— Благодаря кому не успею, спрашивается?!
— Я ещё раз повторюсь, я не знаю, что же такого произошло за какие-то десять-двенадцать минут моего отсутствия, что ты бросаешься на меня с кулаками. И я не отпущу тебя, пока не выясню это. Сейчас ты в безопасности. Если нахлынет вода, мы услышим её шум, и я задействую телепорт.
— Проклятый астральщик! Ни единому твоему слову не верю! Может и наводнение ты выдумал, чтобы ещё больше посмеяться над доверчивой простушкой!
— И… кто же сказал тебе, что я из астральщиков? – Стан даже немного обрадовался, что дело сдвинулось с мертвой точки. Как минимум в том — что девушка рано или поздно объяснит причину своего поведения. Но парень решил до последнего не подтверждать и не опровергать свою принадлежность к Астральному Домену.
— «Кто же сказал»? Ах, как мило. Амнезия ну просто прогрессирует! – с издёвкой в голосе ответила Анита, — Я тебя больше знать не желаю! Немедленно. Выпусти. Меня.
— А я хочу понять, почему ты не желаешь меня больше знать. И значит – не отпущу!
Девушка не нашла, что ответить, только нервно покусывала губы.
— Давай, я поясню, как и из-за чего сейчас здесь? – Станмир использовал в голосе самый спокойный и серьёзный тон из возможных в такой обстановке, — Когда я прошел через телепорт, то учебной группы не было на предполагаемом месте. Почти сразу я узнал об угрозе затопления Усть-Ардейской долины. И решил предупредить тебя. Кстати, близ того места, где мы попрощались, я почувствовал след ещё чьего-то телепорта… Ты с кем-то разговаривала до того, как я тебя догнал через ускорение?
Анита была из рассудительных и не склонных к длительным истерикам людей. Да, её больно задело всё, что произошло совсем недавно, но допустить возможность ошибки или злого умысла в ситуации она по-прежнему могла.
— Если тебя что-то так сильно расстроило, вместе мы сможем разобраться лучше. Разве нет? Что я ещё должен сделать, чтобы ты открыла мне, с кем виделась? Могу предположить, что в мой адрес прозвучала откровенная клевета. Кто-то узнал о наших встречах и пытается поссорить? Я прав? Ответь.
— Позже. Сначала переправь меня в Страйк. – Поставила условие девушка. Она решила убедиться в том, что правдивы хотя бы слова о грозящем наводнении. Парень кивнул и без лишних слов разомкнул «мертвую хватку» объятий, настроил телепорт. И даже не подал виду, что всё же расстроился, когда использованный кристалл рассыпался в пыль.
Перед глазами возникла деревенская площадь — широкая, благоустроенная, как раз и для собраний, и для гуляний подходящая, но тихая и безлюдная сейчас. Ветер сиротливо гонял какие-то бумажки по плотно подогнанным плитам мостовой.
— Если все эвакуировались, то куда? И должен же кто-то остаться? – зябко поёжилась Анита, посмотрела в сторону улицы, что вела к её дому.
— Давай проверим? С обзорной площадки на вершине ратуши должны быть видны выставленные посты, да и для возможного оставленного наблюдателя там самое место. Держись крепко, левитацией всё же быстрее будет. – Станмир и сам покрепче прижал к себе девушку за талию, осторожно поднимаясь над землёй.
— Ты всегда на меня так тратишься, — не смогла не отметить Анита, — Может, всё пытаешься произвести впечатление? Не беспокойся, уже произвёл. И не такой ты бездарь в магии, как иногда утверждаешь. Даже такая простушка, как я, это понимает.
— Да кто тебя так назвать посмел? – парень перелетел через ограждения площадки, поставил «пассажирку» поближе к стене и устало вздохнул, на всякий случай переводя тему. – А родители, наверное, места себе не находят. Если они оказались в одном пункте сбора с твоими друзьями. А если в разных – тем более. Посмотри, как река вздулась, уже к прибрежным домам вплотную подступила.
— Ой, вот они, наблюдатели оставленные! – Анита указала на дальний причал, — Договариваются о чём-то.
— И новости по палантиру смотрят. Вот бы и нам сейчас такой, хоть в курсе дел были бы. Но к ним перелёт устраивать не буду. Не отдохнул ещё. Думал, что как раз наверху и встречу кого-нибудь, кто поможет. Энергией поделится. Кстати, о встрече. Я всё ещё жду твоего объяснения.
— Сначала ты мне ответь: есть ли у вас проверки на умение втираться в доверие? Затевал ли с друзьями спор из-за такой проверки? Ты приходишь ко мне так нерегулярно, потому что в определенные дни не подпадаешь под материализацию? Только не лги мне никогда больше! Если о чём-то не знаешь, если о чём-то запрещено говорить, так и поясняй. Но не лги. Почему ты вообще встречаешься со мной? Что же тебя привлекло во мне в день нашего знакомства?
Но тут по центру обзорной площадки засиял контур портала, через который протиснулся маг-оборонщик.
— Гражданские? Вам же сказано было убираться из деревни!
На следующий день Дьявол соизволил сопроводить меня к майору, хоть всю дорогу и бурчал о дурах-бабах и бесполезной трате времени. Майор оказался таким же фомой неверующим, но наведаться с нами на квартиру Алиции согласился. Кастаньеты висели на своем месте, мне даже разрешили взять их в руки. Я внимательно оглядела их. Бог весть в который раз, потому как в Копенгагене они мне мозолили глаза каждый день. И не только глаза. Висели так по-дурацки, что, как только садишься за стол, они тебе по башке задевают. Я осмотрела их так и эдак, постучала ими…
Никаких следов вскрытия. Все такие же глянцево-черные, соединенные красным шнурком. Я сразу пала духом — почему-то казалось, что на лаке непременно должна быть какая-то метка, знак, или обнаружится что-то, вплетенное в шнурок. Наверное, меня сбили с толку ассоциации с узелковой письменностью инков — немудрено при такой-то сумятице в голове.
Майор с Дьяволом тоже удостоили кастаньеты самого пристального внимания. Обнюхали, обстукали ногтем, разве что на зуб не попробовали. И точно так же вынуждены были отступить.
— Ничего не вижу, — вздохнул майор.
— Да ерунда, — раздраженно буркнул Дьявол. — Пан майор, у нее уже навязчивый бред. Можно, конечно, отослать в Институт криминалистики, но какой смысл.
— Я того же мнения, но почему бы не отослать, — заколебался майор. — Вот только что мы им рекомендуем искать? Они могут определить, скажем, химический состав лака…
Все это время я стояла рядом, но мысли мои витали в самых разных местах. Куда еще Алиция могла воткнуть клочок бумаги? Да куда угодно. Могла промыть рейсфедер от туши и воткнуть в него. Могла налепить под стельку в старой туфле. Могла засунуть в тюбик от помады. Да, но тогда сказала бы по телефону, что я могу взять на память ее чертежный прибор, ее любимые туфли, ее помаду… А сказала почему-то о кастаньетах…
— Пусть она их себе забирает и рассматривает хоть до Страшного суда, — махнул рукой Дьявол.
— За твои грехи, прошлые и будущие, Бог покарал тебя заранее, отобрав последние остатки мозгов, — провозгласила я, вдохновленная свыше. — Пан майор, дайте-ка мне эту вещицу. Я верю в гений своей подруги, у которой под рукой не было Института криминалистики со всеми его чудесами техники. Думайте что хотите, посмотрим, кто окажется прав в финале. Можно мне пройти в ванную?
— Конечно, — заинтересованно пожал плечами майор.
Я взяла кастаньеты и удалилась в ванную, осененная неким воспоминанием. Как-то раз, когда я вернулась с работы, Алиция встретила меня сногсшибательным сообщением.
— Я украла новейшее изобретение, — радостно заявила мне она.
— Какое такое изобретение? — заинтересовалась я.
— Клей. По-моему, фантастический. Собираюсь подклеить себе подметку, сэкономлю пятнадцать крон на сапожнике. Помоги, его надо разогреть.
— Объективно говоря, воровать нехорошо, — заметила я, разглядывая кусок клея величиной с игральную кость, который Алиция держала в руках.
— А что делать, если он такой замечательный, а купить невозможно?
Клей и впрямь оказался замечательным. Плавился он градусах при пятидесяти, даже пламя свечи оказалось для него чересчур сильным; из маленькой игральной кости на полу образовалась солидная лужа, в нее вступил пришедший в это время Михал и приклеился намертво. Кроме Михала и подметки, Алиция склеила много чего нужного и ненужного, торопясь использовать лужу, пока она не засохла.
Нигде больше этот клей мне не попадался, у меня на работе о нем знали лишь понаслышке. Вроде бы какой-то новый состав для склейки пластика…
Я пустила в умывальник горячую, как кипяток, струю, а Дьявол и майор заинтересованно лезли мне под руку. Бросив кастаньеты в воду, я немного обождала, а потом осторожно, чтобы не обвариться, вытащила их за шнурок, сама не зная, чего ожидаю. Из двух частей, которыми полагалось стучать друг о дружку, одна как будто чуть-чуть изменилась. Как будто прорисовался рубец…
— Надо же… — недоверчиво протянул майор. Дьявол выхватил кастаньеты у меня из рук. Взвизгнув, я стала вырывать их обратно.
— Нет! Отдай! Надо еще подогреть!
В суматохе мы утопили в кипятке и шнурок. Рубец выделялся уже совсем явственно. Теперь мы все трое прыгали вокруг, но сунуть руку в кипяток никто не решался. Мы болтали в воде всякими предметами, пытаясь поддеть кастаньеты. Затычку тоже не вытащить, поскольку она без цепочки, мы суетились в панике, боясь, как бы клей совсем не растаял, и не догадывались закрутить кран, так что вода прибывала. Наконец Дьяволу удалось выловить их из кипятка и воткнуть в наметившуюся щель маникюрную пилочку. Осторожно разделили мы две половинки кастаньеты. Внутри лежала маленькая бумажка, сложенная вчетверо.
— Она была гением, — торжественно, с глубоким пиететом изрек Дьявол. Никогда и ни о ком я ничего такого от него не слышала.
— Поздравляю, — благожелательно, без тени зависти сказал майор. — Можете теперь почить на лаврах.
— Еще неизвестно, — запротестовал Дьявол, отрывая меня от попытки снова склеить две половинки так, чтобы не осталось следа. Увы, мне это не удалось.
— Иоанна, ну-ка расшифруй. Где это?
Вряд ли я бы так сразу узнала место, если б не нарисованный в верхнем углу крокодил — его хвост, заканчиваясь стрелкой, указывал на чертеж. Мне и гадать не пришлось: изучила я этот район как свои пять пальцев. Каждую улочку, каждую аллейку в парке, каждый перекресток… Крестиком было помечено место в тысяче двухстах метрах от суши — на прямой, прочерченной как продолжение улицы. Расстояние указано цифрами…
— Шарлоттенлунд… — прошептала я с суеверным трепетом. — А вот это улица Травербаневей, а здесь вход… то есть причал для яхт. Наверно, сначала он груз утопил, а потом обозначил расстояние?..
— Н-да, без плана искать бы нам до скончания века, — с облегчением вздохнул Дьявол. — Чтобы определить это место, надо быть ясновидцем или перерыть все морское дно по ту сторону Зеланда. Наверняка груз, да еще с балластом, уже занесло песком.
— Романтика, — мечтательно протянул майор. — Это же почти как настоящая корсарская карта с указанием сокровищ!
— Хороши сокровища! — меня даже передернуло от отвращения. — Интересно, как вы ими распорядитесь после того, как выловите? Устроите церемонию вторичного затопления?
Кастаньеты мне возвратили без единого слова. Однако врожденная честность требовала непременного обсуждения вопроса наследования с сестрой Алиции, и я незамедлительно отправилась к ней. Разговор, как и следовало ожидать, перешел на скандальное исчезновение останков, и я так поняла, что сестру не посвятили в злоключения пани Грущинской. А потому тоже решила помалкивать, только скорбно покачивала головой, разделяя ее негодование. Я была для нее просто собеседницей, с которой можно отвести душу, подругой убитой сестры, еще одной посвященной во всю эту историю. Она не знала ни о моих контактах с майором, ни об участии Дьявола, ни вообще о ходе расследования и потому говорила со мной откровенно, без всякой оглядки.
— Вы понимаете, — сказала она доверительно, — может, и нехорошо бросать тень на человека, но пан Збышек имеет к этому делу какое-то отношение, я уверена. Он вел себя так странно…
— Странно — это как? — насторожилась я. — И когда именно?
Сестра понизила голос, словно нас могли подслушать.
— Здесь, ночью на лестнице. Подслушивал под дверью, вместо того чтобы позвонить и войти, старался, чтобы его не заметили…
Я очень удивилась — у меня-то сложилось впечатление, что Збышек и не помышлял прятаться от бдительного привратника. Ох уж эти его закидоны!
— А как он это делал? — Я тоже перешла на доверительный шепот. — Я не в курсе, а вдруг тут что-то важное? Вы сами его видели?
— Видел один мой знакомый… то есть муж! Муж его видел, как раз возвращался домой…
При упоминании о знакомом я сразу навострила слух.
— Наверное, пан Линце? — небрежно поинтересовалась я, пропустив мимо ушей превращение знакомого в мужа.
— Так вы знаете? — удивилась сестра с некоторой даже обидой. — Вы с ним тоже знакомы?
Я, правда, не поняла, что именно я знаю, зато понимала, как можно это узнать. Научилась у Дьявола врать не моргнув глазом.
— Конечно. Еще с Копенгагена. А что он говорил о Збышеке?
Сестра Алиции немного помялась для порядка, а потом стала рассказывать:
— Он поднимался к нам по лестнице, а Збышек стоял наверху и спрятался, как только заслышал шаги. Он подслушивал под ее дверью…
Чтобы увидеть Збышека, подслушивавшего под дверью Алиции, идущему снизу надо было подняться как минимум еще на пол-этажа. Кароль Линце, не иначе как предвидя скорую насильственную смерть Алиции и острую необходимость свидетельских показаний, поднялся наверх, пожелав лицезреть будущего убийцу. Как же это так получилось, что майор не установил факт его пребывания в доме?
— Значит, Линце ночевал у вас? — спросила я по наитию.
— Ну да, так получилось. Он просил никому не говорить, но раз уж вы знаете, то вам, наверное, можно. Он боялся, как бы до начальства не дошло — ему полагалось быть в командировке совсем в другом месте. Милиция, сами понимаете, везде нос сует, куда надо и куда не надо, а люди потом страдают, даже когда совсем ни при чем. Да он так и так вне подозрений, почти что родственник, вот мы и не стали упоминать. Зачем доставлять ближнему лишние хлопоты.
Я едва подавила отчаянный крик души. Ну что с нее взять, всегда она отличалась бесхитростной простотой, считая невинными лапушками самых жутких головорезов. Что мне делать с этой божьей коровкой? Сказать ей правду? Ничего не сказать и напустить на нее майора? Но ведь она отнеслась ко мне с таким доверием! Вот положеньице!
— Не знаю, правильно ли это, — мягко засомневалась я, хотя больше всего мне хотелось вскочить со стула и с диким воем рвать на себе волосы.
— В каком смысле? — – растерянно спросила сестра Алиции.
— Ну, что вы о нем не упоминали. Может быть, какое-то незначительное беспокойство вы бы ему и причинили (вот уж воистину!), зато вдруг бы он следствию подсказал что-нибудь важное? Он ведь встречался с Алицией в Копенгагене, видел этого Збышека собственными глазами. Мог бы помочь…
— О Збышеке он рассказал нам, а мы, уже от себя лично, — – милиции. Что касается Копенгагена… А при чем тут Копенгаген?
Нет, надо кончать разговор, а то еще выудит из меня лишнее. Вот-вот решит, что должна посоветоваться с мужем, муж позвонит приятелю…
Я помчалась домой со всех ног, прикидывая по дороге, как поступить. Ну что ж, пусть сестра Алиции обижается сколько хочет, но молчать я не стану!
— Я знаю, где был Кароль Линце в день убийства… то есть в ночь, — с порога заявила я Дьяволу, едва переведя дух после спринтерского рывка вверх по ступенькам.
— Где?! И откуда ты знаешь?!
— Этажом ниже… Есть свидетели.
Дьявол взирал на меня снисходительно, как на тихопомешанную, которая особой опасности для общества не представляет.
— Официально пан Кароль был в Познани, и доказать обратное мы не можем. А как понимать «этажом ниже»?
— Так и понимай. В доме Алиции, только этажом ниже. Гостил у своего приятеля, зятя Алиции, который по его дружеской просьбе опустил сей мелкий факт в своих показаниях. Этот ублюдок еще и Збышека пытался подставить! Сестра Алиции рассказала мне все по секрету, пусть майор делает с этим что хочет, но учтите — я вам ничего не говорила. И советую поторопиться — наверняка они уже названивают своему любимчику Каролю.
Дьявол, растеряв всю свою снисходительность, припустил к майору во все лопатки. Домой он вернулся лишь поздним вечером, с весьма довольным видом.
— Майор — тертый калач! Последние два дня только тем и занимался, что искал улики против этого мерзавца, и вот наконец получил. Сестра Алиции в шоке, а зять бьется головой о стену. Скоро пробьет дырку к соседям.
— Это и будет уликой? — саркастически спросила я.
— Не совсем. Неужели так и не догадалась? Ты все ходила вокруг да около, еще немного, и сама поймешь.
— И пытаться не стану. Если ты не прекратишь играть в загадки, завтра на голову майора свалится новое убийство.
— Начинается на «с», — подсказал Дьявол и побежал от меня вокруг стола.
— Спаси и сохрани! — выкрикнула я и метнулась за ним, хотя убивать его мне было вовсе не с руки — мертвые, как известно, не только не потеют, но и молчат. — Как раз на «с», даже на два!
— Что вы тут вытворяете? — возмущенно спросил мой старший ребенок, просунув голову в комнату, когда мы перевернули третий стул. — А мне казалось, что вы в своем солидном возрасте все эти глупости давно в прошлом оставили!
Вмешательство юного грубияна несколько охладило мой пыл, да и переворачивать больше было нечего. Игривое настроение Дьявола свидетельствовало, что улика найдена неопровержимая. На «с»…
— Если скажешь, что свечи, выброшусь из окна, — мрачно пригрозила я, эти свечи у меня уже в печенках сидели, избавиться от них было пределом моих мечтаний.
— Конечно же, свечи, — подтвердил ликующий Дьявол.
Похоже, не у одной меня те свечи сидели в печенках, майор тоже не избегнул сей горькой участи. В Институте криминалистики установили наличие на одном из костюмов Кароля пятен от красного стеарина. Его гардероб майор брал для осмотра еще раньше, сразу же после моего звонка из Копенгагена. Особенно много следов нашли на коленях брюк, видно, в поисках плана он облазил всю квартиру. Стеарин на костюме по своему составу не отличается от тех стружек, которые майор собрал со стола Алиции…
3 сентября 427 года от н.э.с. (Продолжение)
Вотан умел не только улыбаться, но и правильно смотреть в глаза – так, что не оставалось сомнений в его честности. И кажущаяся нелогичность его утверждения тонула в этой честности.
– Да, ещё… – Вотан изобразил снисходительную усмешку – не унизительную, а приятельскую, доверительную. – Ты всё же довел мальчишку Горена до удара… Зачем? Врана Пущен и без его воспоминаний раскрыл тайны Югры Горена, а теперь ты знаешь о планах Афрана доподлинно, без домыслов и разгадывания шарад.
Вот как… Вотан всё же знал о Горене и попытках Инды восстановить его воспоминание.
– Я не был уверен, что пройду посвящение. И сомневался в выводах Пущена, – ответил Инда.
Нет, переиграть Вотана на его территории он не надеялся, но решил придержать некоторые домыслы при себе. К тому же Инда тоже умел улыбаться и смотреть в глаза.
– Послушай, открой мне тайну… Она не даёт мне покоя… Что было в том письме? Ведь ты читал его.
– Да, я его прочитал и сжёг. И конечно, заставил младшего Горена забыть его содержание. Тогда я не был членом децемвирата, только консультантом. Но всё, что Югра Горен написал Приору Славленской Тайничной башни, тебе уже известно: он писал о планах спасения Афрана ценой разрушения Славлены. С подробным описанием того, что зашифровал в своих дневниках. Так что напрасно ты едва не убил мальчишку.
– Давай не будет спорить, кто из нас едва не убил мальчишку. Пожалуй, меня интересует ещё одна загадка… Югра Горен тоже знал о девочке, которая обрушит свод? Откуда? Вряд ли учёных в Ковчене ставили в известность о появлении в Исподнем мире колдуньи небывалой силы, а также о Государе, который неожиданно решил позаботиться о государстве.
– Нет, Югра Горен о девочке, конечно, не знал. Но, видишь ли, прикладные мистики очень далеки от теоретического и ортодоксального мистицизма и не верят в тонкие материи… Сначала я тоже думал, что это свойства эгрегора Внерубежья или эгрегора Исподнего мира, а Югра Горен был на четверть чудотвором, потому мог обладать некоторыми способностями считывать подобную информацию… Но потом я узнал, что в Ковчене анализировали варианты сокращения притока энергии из Исподнего мира. Один из вариантов – выпадение Хстова из энергетической системы, фатальный вариант, – видимо, потряс неустойчивую психику Горена. Почему он решил, что это будет юная девушка, я не знаю.
– Младший Горен нарисовал портрет дочери Охранителя с несомненным сходством… – усмехнулся Инда.
– Вот как? Я этого не знал. – Вотан изобразил на лице искреннее удивление. – Значит, это всё же влияние эгрегора. Как прикладной мистик ты можешь это отрицать, но второе Откровение Танграуса тем не менее было написано с поразительной точностью. Отчего бы и Горенам, увлеченным экстатическими практиками, не увидеть вероятного будущего? Но это тонкие материи, в них толком не разбираются и доктора ортодоксального мистицизма. Мы, чудотворы, в большинстве прагматики… Неизведанное влечёт нас, только если может вылиться в конкретный результат.
5 сентября 427 года от н.э.с. Исподний мир.
Государь поднялся в башню за час до рассвета – Спаска ощутила его лёгкие быстрые шаги на лестнице: он шёл через ступеньку. Не спешил, нет – просто был возбуждён, взволнован. Радостно взволнован. Он не постучал, распахнул двери сразу.
Спаска догадалась, зачем он пришёл. Дубравуш Белый Олень? А он был красивым. Тонким, как Славуш, и как Славуш непримиримым. Скрип двери разбудил Волче.
– Доброй ночи. – Государь слегка наклонил голову – то ли кивнул, то ли поклонился.
Волче уже не пытался подняться, но на лице его снова отразилось благоговение и детский восторг. Спаска тоже кивнула Государю – страх, тоска, волнение забились под рёбрами… Не может быть, чтобы так рано… Не может быть. И он сказал – просто, без пафоса.
– Пора. Если твой добрый дух тебя не подведёт, мы сделаем это сегодня.
Всё оборвалось внутри. Одно дело догадаться, и другое – услышать. Если это случится, доктор Назван больше не придет. И со стороны кажется, что он уже не нужен, что от него ничего не зависит, но… Если Волче станет хуже, никто в этом мире не сможет ему помочь…
– Так рано? – обронила Спаска и опустила глаза.
Она не давала согласия. Она ничего не обещала. А даже если бы и обещала – можно отказаться, потребовать отсрочки! Можно просто солгать, что не уверена в силах доброго духа.
– Мне дорого стоило сделать так, чтобы это стало неожиданностью, – ответил Дубравуш с улыбкой.
Он не требовал, но он не был готов к отказу. И от этого ещё сильней хотелось ему отказать.
– Незамеченными провести два легиона в Хстов во второй раз мне не удастся.
– Я… не давала вам согласия… – еле слышно выдавила Спаска.
Волче дернулся от этих её слов, хотел что-то сказать, но не успел – и не стал перебивать Государя.
– Я подожду за дверью, пока ты будешь собираться. – Дубравуш улыбнулся.
Будто всё давно было решено! Будто не от Спаски это зависело, а от двух легионов… Спаска думала, что Волче снова будет сердиться, требовать почтительности к Государю. Но едва дверь за Дубравушем закрылась, он посмотрел на неё задумчиво, с тоской. И Спаска попробовала оправдаться:
– Ещё рано. Вы ещё не поправились. Вам нужен доктор Назван…
– Мне не нужен доктор Назван. Я поправлюсь не скоро. Может быть, никогда.
– Не смейте… Даже думать так не смейте!..
Волче оборвал её:
– Послушай. Если ты не сделаешь этого – всё напрасно. Всё, что случилось со мной, – напрасно. Всё, что делал твой отец, – напрасно. Напрасно Славуш стал калекой, напрасно умирали те, кто тебя защищал.
– Вы… – Спаска сглотнула, осознавая, что она только что услышала. – Вы не ради меня это сделали? А ради Государя, да? Вам важно, что я могу бросать невидимые камни, а не я сама, так вы сейчас сказали? И когда я разрушу храм, я вам буду не нужна? Вы только за это меня любите – за то, что я беру силу у Йоки Йелена?
На глаза навернулись слёзы, застыли между век, словно боялись пролиться. Ощущение было незнакомым, лицо Волче за слезами расплылось, исказилось… И не больно было глазам, как обычно.
– Вам всем – всем! – ничего больше не надо, кроме спасения этого мира! И вам, и татке, и Славушу! Вам и я не нужна – вам нужно только то, что я могу! Нести солнце, кидать невидимые камни, видеть границу миров! А я хочу, как Верушка! Дом хочу, корову, детишек! И мне ничего не надо в этом мире, кроме вас! Ничего, слышите!
Слёзы покатились из глаз, неприятно щекоча щеки. Заложило нос, отчего голос стал смешным, гнусавым.
– Глупая девчонка… – Волче улыбнулся. – Для Государя я бы такого сделать не смог. Это жребий, понимаешь? Это… Предвечный создал тебя такой, чтобы все мы тебя любили, чтобы все мы готовы были жизнь за тебя отдать… Мы умираем, чтобы ты жила, чтобы ты разрушила храм. У меня свой жребий, у тебя свой. И это не от меня зависит – это Предвечный так задумал. Моя жизнь для него ничего не стоит. Для мира – ничего, как ты не понимаешь… И то, что ты меня любишь, – миру это тоже всё равно, я мелкая сошка, а у тебя высокая судьба.
– Я не хочу высокой судьбы… – всхлипнула Спаска.
– Домик и корову хочешь вместо этого? – Волче снова улыбнулся. – Ты когда-нибудь доила корову?
Спаска покачала головой:
– Только козу…
– Твой отец хотел, чтобы ты была царевной. И… я раньше думал… Я бы смог… раньше… Чтобы ты всегда жила как царевна. Чтобы ты тяжёлой работы не знала, чтобы могла жить не хуже, чем с отцом. А теперь я, наверное, не смогу…
Спаска хотела сказать, что ей всё равно, но он продолжил:
– Я прошу тебя… Сделай это. Разрушь их храмы. Я всегда хотел, чтобы их храмы рухнули. Если бы я мог сделать это сам, я бы это сделал любой ценой…
Славуш тоже говорил, что если бы мог, то прорвал бы границу миров ценой своей жизни. Они одержимые. Все. Они не понимают жизни…
– Если хочешь, после этого в нашем доме всё будет по-твоему, – добавил Волче и покосился на Спаску.
– Нет. Не хочу, – проворчала Спаска.
– Я хочу, чтобы у нас был этот дом. В котором всё будет по-вашему. Я хочу, чтобы вы жили и дожили до того времени, когда у нас будет дом. И мне ничего больше не надо!
– Я обещаю тебе, что выживу. Если ты разрушишь храм, я выживу. И доктор Назван для этого не нужен.
Волче не лгал, он верил в то, что говорил. Только от него это не зависело. Ну, почти не зависело… Дверь распахнулась, и в проёме показалась голова Дубравуша.
– О Предвечный… – вздохнул он нарочито. – Я пожалую вам дом на Дворцовой площади. И корову тоже, если без неё никак нельзя. Скоро рассвет.
Он захлопнул дверь. Спаска поднялась, распрямила плечи. Всхлипнула.
– Я… сделаю это ради вас. Потому что вы так хотите. Потому что для вас это важней, чем жизнь.
Слёзы снова покатились из глаз – оказывается, сдержать их было ничуть не легче, чем заставить литься.
– Но так и знайте… – Слова застревали в горле, плечи трясло, и от этого не получалось говорить внятно. – Так и знайте… Если вы умрете, я тоже умру. Пусть будет жребий, пусть. Но когда я разрушу храмы, миру будет всё равно, живу я или нет. И тогда наконец я буду вольна делать, как мне нравится, а не как нужно миру.
Волче кивнул. Довольный, как медный гран! И Спаска хотела рассердиться – она ведь серьёзно, она о жизни и смерти, а он… он всего лишь уговаривал глупую девчонку! – но вдруг фыркнула от смеха сквозь слезы.
– В нашем доме… на Дворцовой площади… всё будет по-вашему. Но не смейте мне указывать, как вести хозяйство и готовить еду.
– Ты разве умеешь вести хозяйство? – Он не смеялся. На лице у него счастье было, он жить хотел, он поверил, что так и будет.
– Да. Я вела хозяйство почти две недели. У татки, в доме Айды Очена. – Спаска кашлянула: ведь ей тогда хотелось, чтобы кто-нибудь рассказал, как на самом деле ведут хозяйство. – Но… иногда… в самом начале – можно немножко указывать.
С этими словами Спаска вышла в свою спальню, чтобы переодеться в колдовскую рубаху, – она не сомневалась, что должна появиться на площади Чудотвора-Спасителя именно в колдовской рубахе. И только когда вместо множества юбок, вместо тугого плотного лифа с прокладками ощутила на теле тонкую льняную ткань – только тогда подумала, что на площади перед храмом её наверняка попытаются убить. И сделать это будет нетрудно – у храмовников хватит времени прицелиться из арбалета со стены.
Но вместо того чтобы испугаться, она опять едва не расплакалась – Волче не мог не догадаться об этом. Он знал, что она будет рисковать. Знал, и всё равно просил. И ещё она поняла, что если её убьют, он себя убивать не станет.
Потому что у него есть мир – целый мир! А у неё – только он, Волче. Она не могла не остановиться возле его постели перед тем, как пойти за Дубравушем. И обиды не осталось вдруг – только страх, что она видит его в последний раз.
Да, он тоже думал об этом, потому что кашлянул вдруг, будто у него першило в горле, – на самом же деле от смущения.
– Я не говорил тебе… – начал он и снова кашлянул. – Я должен сказать. Иначе потом жалеть буду… что не сказал…
Волче кашлянул опять. Он знал, что Спаску могут убить, знал…
– Вы хотите сказать, что любите меня? – Спаска присела на корточки и погладила его по лицу. – Вам не надо это говорить. Зачем? Это татка всем говорит, что любит. Он не врёт, нет, но без этого ему не поверят. А вам не надо. Вы лучше поцелуйте меня, хорошо?
Он кивнул. У него были сухие губы. На них остались выпуклые рубцы, а нижнюю губу он прокусил насквозь: Спаска снова ощутила его боль, ужас того, что он пережил.
Это было страшнее смерти. Волче имел право её просить – даже умереть мог просить. Потому что она не дала ему маковых слёз тогда, в карете Красена. Он тогда ещё раз её спас, она должна ему уже две жизни…
Как же упоительно горек был этот поцелуй… Может быть, последний. И если в первый раз, в трактире, Спаска взлетела на седьмое небо, ничего, кроме счастья, тогда не замечая, то теперь тёмная страсть зашевелилась внизу живота, и она прочувствовала, что люди женятся не только для того, чтобы целоваться.
Нет, она знала об этом – но не про себя и Волче. Татка сказал тогда: «Я расскажу, чем это обычно кончается». Она неожиданно для себя поняла, что он имел в виду.
И прервать этот – может быть, последний – поцелуй казалось немыслимым. Волче не мог её обнять, прижать к себе, и Спаска ощущала, как ему это тяжело. И как мучительно то, что он не властен ни над нею, ни над поцелуем. Она старалась не пропустить ту секунду, когда он захочет остановиться, – а он не хотел останавливаться. Или не мог.
Конец поцелую положил скрип двери – снова заглянул Дубравуш. И Волче отшатнулся бы, если бы мог (а если бы мог ещё больше, то вскочил бы на ноги и вытянулся в струнку). Впрочем, Государь быстро прикрыл дверь. Поцелуй горел на губах, пылали щеки…
Надо было идти, и дело состояло не в Дубравуше, скучавшем под дверью, – Йока Йелен мог позвать Спаску в любую секунду.
– Я… пойду… – смущенно выговорила Спаска.
Волче кивнул. А потом всё же сказал – уже не кашляя и не запинаясь:
– Ты не думай. Без тебя мне в этой жизни ничего не надо. Правда.
Он верил в то, что говорил. Ничего – кроме разрушенного храма.
3 сентября 427 года от н.э.с.
О начале эвакуации не объявили во всеуслышание, дабы не поднимать панику, просто раздали первую партию посадочных талонов на поезда в соответствии с давно составленными списками. Отмену некоторых пригородных поездов объяснили профилактическим ремонтом железных дорог.
Однако шила в мешке не утаишь, и Славлена полнилась слухами о грядущей катастрофе.
Инда успел заехать в клинику доктора Грачена – справиться о здоровье Горена и в надежде отправить его обратно в Надельное до того, как о нём узнает Вотан. Горен был жив, в сознании, но не мог толком ни двигаться, ни говорить.
Инде случалось видеть последствия апоплексических ударов, иногда заканчивавшихся полным параличом, но мозговеды успокоили его – Горену это не грозило. Всё же удар случился с ним на глазах у врачей, ему сразу же оказали необходимую помощь, да и молодой возраст сыграл свою роль.
Инду заверили, однако, что ни в одной частной клинике ему не обеспечат круглосуточного наблюдения специалистов, и предложили перевод в Центральную Славленскую больницу – в отдельную палату и в сопровождении психиатра-чудотвора. Инда нашел это предложение приемлемым: вряд ли Вотан вообще станет искать Горена, а Центральная больница – не его вотчина (ха-ха!).
Всю дорогу из Афрана до Славлены, а потом и до Брезена, Инда посвятил если не расчётам, то приблизительным прикидкам: как сделать обрушение свода оптимальным на самом деле, а не по планам децемвирата. И как он ни крутился, но Афран попадал в зону сильных разрушений почти при любом раскладе – недаром лучшие умы Обитаемого мира думали над этой задачкой много лет.
По сути, оптимальным (без учёта сохранения Афрана) был любой вариант, при котором граница миров прорывалась после того, как Внерубежье растрачивало часть своей силы на малонаселенные земли (например, Беспросветный лес или пустыни Исида).
И чем шире была первоначальная брешь, тем слабее первый удар по густонаселённым.
Однако прорыв границы миров невозможно было осуществить сразу в нескольких местах, чем и ограничивалась ширина первоначальной бреши. Вряд ли за несколько дней один человек, пусть и доктор прикладного мистицизма, мог провести полный расчёт, а потому Инда, пользуясь данной ему властью, запросил материалы в Ковчене, где, конечно же, рассматривали разные варианты обрушения свода.
Несмотря на первую ступень посвящения, он сомневался, что ему отдадут результаты исследований в части стратегии максимального сброса энергии. Но на встречу со сказочником Инда поехал перед тем, как эти материалы до него дошли.
В деревянном домике в Беспросветном лесу Инду ждали. Он честно выполнил поручение Вотана – изложил сказочнику и Важану, что от них требуется. А вот что те не были с планами чудотворов согласны – то Инда засчитал себе в минус, но не более.
– С ума сошли? – Сказочник постучал кулаком себе по лбу. – Ты представляешь, что такое прорыв границы миров в Кине? Это тебе не смерчи над болотами, это песчаные бури, – те, кого не убьёт ветер, задохнутся, их засыплет песком вместе с орошёнными полями, колодцами, рекой… Там вообще никого не останется в живых! И бежать из Къира некуда! Там нет широких трактов, по которым могут скакать лошади, – там ходят караваны, очень медленно ходят. Замечу, это не сравнить с железными дорогами и магнитовозами, которые вывезут людей из Исида.
– Какое тебе дело до Къира? – пожал плечами Инда.
– Я бог Исподнего мира, а не только Млчаны, – усмехнулся сказочник. – На Выморочных землях живет очень мало людей, все они успеют добраться до Хстова даже пешком.
– Хстов не устоит. У нас делали расчеты, его стены не выдержат.
– Ты нагло лжешь, – фыркнул сказочник. – Я тоже делал кой-какие расчеты. У Хстова немало шансов.
– Тебя убьют, если ты помешаешь этому плану, – добавил Инда ещё один аргумент безо всякой надежды на то, что это сработает.
– Я долго жил на свете. Наверное, именно для того, чтобы помешать вашим планам. И пока я жив, Йока Йелен ни в какой Исид не поедет. Мы с профессором тут тоже кое-что набросали, и всё пойдёт по нашему плану, а не по вашему.
– Вот как? Ты умеешь отключать аккумуляторные подстанции? – улыбнулся Инда.
– Да, я знаю один верный способ их отключения.
– Не забывайте, доктор Хладан, – вступил в разговор профессор, – Йока Йелен сейчас не нуждается в Охранителе. От чудотворов по крайней мере. Его удар убьёт любого, кто встанет у него на пути. И, уверяю вас, он не задумается об этике, он сейчас вообще мало задумывается. Он одержим.
На предложение появиться над Славленой в своем истинном обличье оборотень тоже лишь фыркнул:
– Я, по-твоему, балаганный шут? Чудотворы однажды уже предлагали мне принять участие в подобном представлении.
– А как же Откровение? По твоему собственному предсказанию, свод обрушит именно чудовище.
– Чудовище обрушит свод, для этого не нужны показательные выступления перед публикой. В Славлене со дня на день и так начнётся паника и давка. Или чудотворы хотят как можно больше народу передавить ещё здесь и освободить места в поездах?
– Пока чудовище не появится над Славленой, мы не сможем начать эвакуацию.
– Ты думаешь шантажировать меня жизнями людей твоего мира, Инда? Я плевать на них хотел. Можешь вообще не начинать эвакуацию, это дело твоей совести, а не моей. Профессор и так сделал вам одолжение, приняв на себя ответственность за прорыв границы миров.
Что хотел получить Инда в ответ на блеф? Только встречный блеф, такое уже случалось однажды. И если в первый раз это было трагедией, то теперь более походило на фарс.
– Может быть, Охранитель будет столь любезен, что ознакомит меня со своими планами? – на всякий случай спросил Инда, не надеясь на положительный ответ.
– Не вижу никакого смысла их скрывать, – неожиданно ответил сказочник, и Важан ему кивнул. – Это каскадное отключение подстанций по широкой дуге от границы с Исидом до северного побережья и прорыв границы миров точно на том месте, где Йока Йелен появился на свет. В ту минуту, когда Внерубежье подойдёт к этому месту. Замечу, это спасает Славлену от полного разрушения. Собственно, дыра в границе миров станет щитом для Славлены. Но твой Афран, конечно, смоет волнами, тут уж ничего не попишешь… Надеюсь, у чудотворов хватит ума вывезти людей и оттуда.
– А если начать каскадное отключение подстанций с самой северной точки свода? Ты не думал над этим вариантом?
– Там нет места, где настолько истончается граница миров. И пока Внерубежье докатится до такого места, Стания будет разрушена полностью.
– А если Йока не прорвет границу миров?
– Тогда чудотворы поставят свод на пути Внерубежья. И всё это будет лишь новым и существенным сжатием свода. Я, правда, не знаю, что вы будете делать после этого и сколько лет продержитесь.
Инде этот план нравился больше, чем прорыв границы миров в Исиде. Но Вотану он об этом сообщать не собирался.
В Брезене Инду встретил Вотан и расспросил о поездке. И нисколько не удивился отрицательным её результатам, будто и не убеждал Инду в том, что оборотень ненавидит Къир и не подставит Хстов под удар.
Пока Инда навещал Йоку Йелена (которого так и не увидел), в Тайничную башню заявился Йера Йелен (Вотан рассказал это с лёгкой снисходительной улыбкой).
Судья был взволнован, сильно возбуждён и от имени думской комиссии требовал немедленно начать эвакуацию. Над ним посмеялись и даже хотели отправить к доктору Грачену – всего лишь снять нервическое возбуждение, – но Приор не позволил.
Обстоятельно доложил Йелену о том, что эвакуация уже идёт, но, во избежание паники и беспорядков, о ней не объявляют официально.
– Пойдем пообедаем, – предложил мозговед. – Я знаю прекрасную летнюю кофейню на набережной. Последние тёплые деньки – этим надо воспользоваться.
– Я бы сказал короче: «последние деньки», – хмыкнул Инда. – Последние деньки этого мира…
– К чему эта обреченность, Хладан? Ты не веришь, что обрушение свода пройдёт успешно?
– Предположим, у Брезена вообще нет ни одного шанса, он стоит у самого свода. Чтобы его сохранить, нужно отдать Внерубежью больше половины Обитаемого мира… – Инда пожал плечами.
– Не думай, что я не знают о твоих планах. – Вотан посмотрел ему в глаза слишком пристально, но Инду его взгляд не напугал.
Кофейня, о которой говорил Вотан, была закрыта: её хозяева спешно паковали вещи, – видимо, до них дошли слухи о начале эвакуации. Однако отказать двум чудотворам здесь не посмели и выставили на столик холодные закуски.
Набережная в Брезене была не так хороша, как в Славлене, её строили недавно, на другой стороне Лудоны поднимались корпуса заводов, однако местечко всё равно было уютным – маленький садик, кусты шиповника, барбариса и клумбы с бархатцами. Инда не любил бархатцы – как вообще не любил осенние цветы.
– Здесь нас никто не услышит, – сказал Вотан, когда дочь хозяев удалилась, накрыв столик, и пригубил вино. – Я слышал, ты запросил материалы ковченских исследований?
– Разумеется. Не вижу в этом ничего удивительного. Прежде, чем обрушить свод, я должен ознакомиться с расчетами специалистов, а не судить о планах со слов нейрофизиолога.
– Хладан, давай говорить откровенно. Ты родился на севере. Так же как и я. Ты ведь никогда не смиришься с решением децемвирата, тебя вполне устроил ответ Охранителя. В рамках стратегии локального обрушения – да, устроил.
Лицо Вотана было бесстрастным, он смотрел на Инду чуть прищуренными глазами, будто старался прочесть его мысли.
– А тебя? – спросил Инда – Вотан рассчитывал именно на этот вопрос.
– Ты, наверное, не совсем понял, что произошло во время твоего посвящения… Децемвирату нужны прикладные мистики, особенно в критической ситуации. Но вместо проверки на лояльность Афрану в ритуале давно используются психофизиологические методы, обеспечивающие эту лояльность. Я бы даже сказал «преданность». Иначе децемвират не смог бы функционировать – для этого нужно если не единомыслие, то единодушие. Избавив тебя от этой «преданности», я рисковал.
Инда не показал удивления, да и не был так уж сильно удивлён. Но, глядя в холодные глаза Вотана, не верил в его любовь к Славлене.
– Ни ты, ни я не хотим отдать весь север, чтобы спасти юг. – Вотан снова посмотрел на Инду слишком пристально, будто не верил Инде. – Без тебя я не смог бы противостоять децемвирату. И, надеюсь, не ошибся.
А может, это проверка? Проверка на лояльность Афрану? Разгадать планы Инды, чтобы не дать их осуществить? Но Вотан однозначно дал понять, что планы Инды ему известны. Блеф? Предположение, которое необходимо подтвердить? Тогда надо с негодованием опровергнуть это предположение и написать докладную в Афран… Инда не любил такие игры.
– Ты не боишься, что я сейчас встану из-за стола и побегу телеграфировать гроссмейстеру о твоем предательстве?
– Нет, не боюсь. В этом случае я скажу, что проверял тебя. Но после этого Славлену ничто не спасёт, и ты это понимаешь. У тебя есть выбор: довериться мне и получить шанс спасти Славлену или не доверять мне, и тогда спасти Славлену у тебя точно не получится. Рискни, поверь мне.
Вотан был прав. Если это проверка, у Инды всё равно ничего не получится.
– Хорошо. Предположим, я не хочу разрушения Славлены. – Инда пожал плечами.
– Замечу, что выбранный вариант прорыва границы миров предполагает гораздо больше разрушений и жертв, нежели тот, который предлагает Охранитель. Так что совесть твоя может быть спокойна: ты спасаешь не только Славлену, а как минимум еще треть Обитаемого мира. Что же до памятников прошлого и богатой истории, то колыбель мира, Тайва, уходит в небытие при любом раскладе.
– Что ты предлагаешь?
– Воспользоваться планом Охранителя. Как ты верно заметил, Йока Йелен, его Охранитель и профессор Важан сейчас имеют возможность диктовать миру условия. И пусть наш план перевода Йелена в Исид с треском провалится из-за какой-нибудь нелепой случайности – мы за это ответим, не правда ли? – Вотан улыбнулся. Он умел улыбаться.
– Для этого тебе не нужен я.
– Отчего же? Я не самоуверенный дурак, мне нужны гарантии того, что план Охранителя не уничтожит весь Обитаемый мир. Мне нужен человек, который знает, как правильно отключить аккумуляторные подстанции, но главное – как их включить в случае, если Йелен не прорвет границу миров.
– Да, это непростая задача, – кивнул Инда. – К тому же Приор Тайничной башни, Славленской разумеется, предпринял кое-какие шаги, не санкционированные Афраном. Если ты помнишь, мы оба присутствовали на заседании капитула, где об этом говорилось. Тогда я не знал, что в Афран об этом не доложили. Северские аккумуляторные подстанции соединены не по дугам, а радиально, это немного меняет ковченские расчеты и дает Славлене больше шансов. Но быстрое включение при этом затрудняется.
– Хладан, эту задачу надо решить в ближайшие дни. – Вотан слегка побледнел. – Крушение храма Чудотвора-Спасителя назначено на двадцать первое сентября, больше недели после этого свод мы не удержим. По плану эвакуация закончится пятнадцатого. Конечно, такие планы не всегда исполняются с точностью, но до двадцать первого мы должны управиться. Я думаю, Охранитель не будет ждать неделю, он спровоцирует крушение свода раньше.
– А не хочешь ли ты поставить в известность о наших планах Приора Тайничной башни? – усмехнулся Инда. – Чтобы он не чинил нам препятствий на пути спасения Славлены?
– Он не дурак. Он всё поймёт без нашего сообщения.
«…Темный шер уровня зеро — это оксюморон. Точно так же, как и
светлый шер аналогичного уровня.
Чем выше уровень шера, тем шире спектр используемых им
энергий и стихий. И тем условнее, соответственно, деление на
светлых и темных. По сути, оно окончательно сходит на нет уже к
прим-высшей категории и остается лишь как шутка для понимающих.
Или же маска, которую высший шер предпочел сохранить —
потому что ему так удобнее в силу профессиональных обязанностей,
или в качестве дополнительного психологического якоря базовой
самоидентификации, так называемого «ощущения себя человеком»
(риск утраты которого у высших шеров начиная с категории высший
прим возрастает скачкообразно). Или же просто в силу
сложившейся многолетней (скорее, многовековой) привычки…
ну или по каким-то иным соображениям личного характера…»
Его Светлейшество Жерар светлый шер (зеро) Парьен,
«Краткие пояснения к теории относительности светлотной
дифференциации аур в применении к высшим шерам»,
том 2, 631 г., издание «Вестник Магадемии».
Так вот, значит, как это бывает у светлых…
Потрясающе, немыслимо, фантастично, божественно, нелепо, безумно, волшебно… и удивительно. Удивительно в том смысле, что при этом светлые находят в себе силы заниматься чем-то еще, если для них секс каждый раз оказывается вот такой восхитительнейшей феерией, перетряхивающей не только все атомы физического тела, но и стихийные ауры от первого до последнего слоя. Вряд ли такое может надоесть или прискучить. Как они вообще из постели-то вылезают, эти светлые?! Где они силы берут добровольно прекратить это сладкое безумие? Сам бы Роне добровольно не прекратил бы, это уж точно! Его бы за уши оттаскивать пришлось, с воплями и сопротивлением… ну, наверное… будь он помоложе лет на пятьдесят. И — светлым.
Будь. Он. Светлым…
Нет.
У этой мысли слишком острые грани, ее слишком больно вертеть, а он слишком сыт и удовлетворен сейчас и не хочет впитывать эту боль, ему и так хорошо. Он лучше будет лежать и ощущать каждой сладко ноющей клеточкой тела тяжесть тела чужого, светлого и горячего, навалившегося расслабленно сверху и придавившего, но при этом так осторожно и бережно придавившего и навалившегося, что дышать почему-то становится трудно. Причем не от тяжести трудно, а от этой вот осторожности. И губы сами собой расползаются в улыбке… обкусанные, распухшие, зацелованные вусмерть сладко ноющие губы.
И немножечко стыдно, что повел себя как последний придурок. Моллюск безмозглый, как есть моллюск! А еще менталистом себя считаешь, придурок второго уровня! Нет бы прислушаться и понять, что просто этот раунд идет по другим правилам, и когда-нибудь потом тебе их незнание обязательно аукнется (так не бывает, чтобы не аукнулось, это понятно и моллюску), но вот конкретно сейчас тебе ничего не угрожает. Совершенно ничего!
В ауре Дайма агрессии не было и в помине. И ты бы это увидел сразу — да ты и увидел безо всяких бы, как только паниковать перестал и нос свой из защитной норки высунул. То, что ты счел атакой, было обычным для светлого предкоитальным стихийнм выплеском. Типичное светлое сексуальное поведение, а ты перепугался, словно последний придурок. Ну, наверное, типичное сексуальное… сравнивать-то Роне не с чем. Не с кем то есть. Но вряд ли светлый был бы так спокоен и расслаблен, будь все случившееся для него чем-то запредельным или окажись оно хотя бы шокирующим новым опытом.
Они не пьют друг друга досуха, эти хиссовы светлые, не выгрызают куски чужой силы, бешено скалясь и отращивая ментальные клыки и когти. Они просто делятся с друг другом этой силой, перемешивая, умножая, сплетая, причем делятся так щедро… Так бездумно, открыто, до дна, закручивая друг друга в бешеном смерче острейшего наслаждения, до предела обостряя все чувства и обрушивая на них удовольствие такой силы и в таком количестве, что в мозгу просто не хватает рецепторов-синапсов, или что там еще есть в мозгу по этой части… И он, мозг, неспособный справиться с подобной лавиной, подключает соседние участки, отвечающие за зрение и обоняние, или путает сигналы. И наслаждение, вырывающееся за пределы возможностей восприятия, начинает восприниматься чем угодно другим: цветом, запахом, звуком… или болью. Боль, это же очень сильный сигнал, его удобнее использовать для передачи такого же сильного наслаждения, тем более что они и без того так часто путаются у темных…
И это так остро, так сладко, так полно и так чрезмерно, что только глупец захочет большего. И еще больший глупец попытается это большее отобрать. Потому что от большего глупца просто разорвет в клочья.
Интересно, а с бездарными светлые во время секса тоже делятся настолько щедро? Если да, то понятно, почему так страдает Ристана… вернее, по чему она так страдает. По такому любой бы исстрадался. Роне вон, к примеру, уже до одури хочется повторения, хотя только что он был уверен, что ничего подобного не захочет еще долго и вообще умирает. Не зря какой-то древний философ называл оргазм маленькой смертью, кое-что, похоже, тот философ все-таки понимал. Если не в философии, то хотя бы в оргазмах.
Да нет, чушь, не по чему Ристане страдать, они ведь с Даймом ни разу… Или все же было? Нет, вряд ли, такую тайну не спрячешь. Не во дворце, где из всех стен торчат если не уши, то хотя бы записывающие артефакты или бдительные слуги. Да и не ощутила бы Ристана ничего настолько сногсшибательного — она условная шера, почти что бездарная, не почувствовала бы она ничего. Не смогла бы. Ну, почти ничего. Самую малость самым краешком разве что только. И почти ничего не дала бы взамен. На такое и тратиться глупо, а Дайм не глуп.
— Ристана? Ты любишь Ристану? Не меня?! — обиженно возмутилась сумрачная, продолжавшая мирно спать за своим столом в углу таверны, но при этом не прекращающая ревниво следить за ними в ментале.
Роне вздрогнул, но вовремя понял, что вопрос был адресован не ему. Смешок полковника МБ отдался щекотной вибрацией в грудной клетке, сбежал жаркими мурашками по животу и заставил поджаться пальцы на ногах. Дюбрайн шевельнулся, но сползать с Роне не стал (вот и правильно, вот и незачем сползать, пол холодный, а Роне горячий, прямая выгода и резон умному полковнику не менять место дислокации), вздохнул:
— Тебя, моя прекрасная Аномалия. Только тебя.
Дюбрайн снова завозился, приподнялся на локте, чтобы бросить умиленный взгляд в тот самый угол. Роне медленно втянул воздух сквозь стиснутые зубы, стараясь, чтобы это не было похоже на разочарованный вздох: исчезновение теплой тяжести было… не больно, нет, боль еще можно было бы поглотить, всосать, использовать, темный он, в конце концов, или не темный? Но в том-то и дело, что это была не боль. Просто… неприятно. И все. Неприятно и холодно.
Роне зябко повел плечами и все-таки вздохнул.
Дюбрайн снова опустился, но не на Роне, а рядом. Вплотную, прижавшись горячим боком. И Рониной руки, словно случайно легшей ему поперек живота, он не сбросил. Что ж, тоже неплохо…
— Я тоже буду тебя любить, светлый принц Люкрес, — пообещала Аномалия с той пафосной торжественностью, на которую способны лишь дети.
Роне всем телом ощутил, как вздрогнул от этого обращения Дюбрайн (впрочем, Роне и сам бы вздрогнул, назови его кто именем этой сиятельной паскуды). Но не отстранился, наоборот, притерся плотнее. Словно искал защиты… Хотя так думать, конечно же, глупо. Просто на полу таверны холодно, вот он и жмется погреться. Ничего большего.
И еще более глупо, что самого Роне при этом бросает в жар и сердце колотится так, что прижимающийся слишком близко Дюбрайн вот-вот услышит, просто не может не услышать, слух у него тренированный, не зря длинноухим прозвали.
Пришлось заговорить, притворяясь расслабленным и перекрывая небрежными словами ни в какую не желавшее успокаиваться сердце. Ну и стараясь, конечно, чтобы голос звучал не слишком смущенно:
— Люкресс, значит. Ну-ну, твое светлое высочество. Мне даже интересно, как ты собираешься выпутываться, о честнейший из всех длинноухих ублюдков.
Наверное, все-таки спрятаться полностью не удалось: Дюбрайн смотрел на него в упор, во все свои бирюзовые зенки пялился, Роне чувствовал этот взгляд кожей. Сам он глаз так и не открыл. Вот еще, разглядывать всяких полковников, к тому же притворяющихся собственными братьями. Что он, полковников, что ли, не видел? Пусть даже и голых. И настолько красивых…
«Скажи кому — не поверят» — отчетливо подумал Дюбрайн со странной смесью восторга и паники. А еще тоски — Роне, похоже, не одного так сильно огорчали мысли о невозможности повторения сегодняшней ночи. Что ж, логично. Полковнику Магбезопасности сами Двуединые велели быть реалистом, пусть даже он и светлый.
Грустно быть реалистом.
— А ты и не скажешь, — ответил он полковнику. И тут же добавил, подумав, что первая часть прозвучала грубо (почему-то быть грубым сегодня не хотелось совершенно): — И я не скажу. Спишем на Аномалию, наваждения и прочую мистику, не так ли, мой светлый шер?
— Спишем, — согласился Дюбрайн покладисто, снова опуская голову ему на плечо. И, словно этого было мало (а ведь и на самом деле мало! почти нестерпимо мало!), добавил: — Но не прямо сейчас. Я еще успею отдать тебе должок, мой темный шер. Я очень, знаешь ли, в этом… заинтересован.
И чуть шевельнулся, разворачиваясь и прижимаясь еще плотнее, хотя это и казалось уже невозможным. И доказательство его интереса, твердое и горячее, как раз уперлось Роне в бедро.
И Роне понял, что с выводами он, похоже, поспешил.
Секс у светлых наверняка отличается от того, что практикуют темные — а особенно от того, чем любили развлекаться старшие ученики Паука, — но и с тем, что сегодня произошло между ним и светлым полковником МБ на полу деревенской таверны этот светлый секс, дери его семь екаев, тоже не имеет ничего общего. Это же ясно, иначе Дюбрайн не был бы настолько сам на себя не похож и не вел бы себя так открыто с врагом и соперником, а он не может считать Роне никем другим, это тоже понятно. Он светлый, этим сказано все.
Наверное, именно в этом и суть: он светлый, а ты — темный.
И остается только эта ночь под наваждением сумрачной Аномалии. Одна ночь на троих. И все то, что вы успеете за эту ночь.
— Успеешь, — сказал Роне, обнимая горячее светлое тело как можно крепче и притираясь бедрами так, чтобы обоим было максимально удобно и приятно. — Все ты успеешь, мой светлый шер. И не один раз. — И зачем-то добавил, хотя изначально и не собирался: — А ведь Ману не врал… темный и светлый, это…
И оборвал себя, почувствовав, что голос вот-вот предательски дрогнет. Не надо. Лишнее.
— Не врал, — эхом откликнулся Дюбрайн и вздохнул. Голос у него был совершенно несчастный.
https://author.today/u/ann_iv
Арно в гневе ударил кулаком по задребезжавшим прутьям решетки. Ощущение бессилия и в самом деле сводило с ума. Он внимательно оглядел замок и щеколду — нечего и пытаться выбраться самостоятельно! — затем с тоской посмотрел на светлое пятно люка, ведущего на палубу.
После обеда в трюм спустился капитан, удовлетворенно хмыкая, оглядел Брикасса.
— Джузе сказал мне, что ты оправился. Что же, ты решил?
— Да, — Арно пришлось призвать все свое самообладание, чтобы голос звучал ровно и уверенно. — Я признаю власть твоего бога.
— Рад, что не ошибся в тебе, Альсахр. Хотя некоторые сомнения у меня были — такие, как ты, обычно упорствуют до конца.
— Ты сам сказал, что нет ничего, что осталось бы у меня за спиной, — равнодушно ответил Арно, пожимая плечами.
— Это так. Но только Сейд Тахрир читает истину в сердцах смертных. Для каждого у Него — свой лик. Кто слаб — идет дорогой страха и боли. А храброму воздается по силе его. Как знать, какая дорога выпадет тебе. Однако до обряда тебе придется терпеть неудобства, — Эль-Сауф обвел рукой клетку. — Я велю кормить тебя наравне с моими людьми.
Сахрнеец ушел, а Арно опустился на пол и обхватил голову руками. Стыд и отчаяние мешались в душе. Не было ли достойнее отказаться и принять свою судьбу? Чтобы пробраться в шлюпку, нужно чудо, сравнимое с деяниями Странника, который сделал бы их невидимыми или послал слепоту пиратам. Он перебирал и тут же отметал другие способы побега. И все же не хотел сдаваться.
Из размышлений его вывел резкий звук: наверху хлопнул парус; шебека дала крен, затем еще раз. Судя по всему, надвигалась непогода.
Рабов на помпах сменили. Надсмотрщик Ломейни подошел к заболевшему, ткнул в бок носком сапога. Тот даже не пошевелился. Бранясь по-сахрейнски, Ломейни увел оставшихся шестерых.
Микеле молча вытянулся на соломе. Арно также не стал заговаривать с ним, а принялся исподволь изучать русоволосого раба. Северянин, про которого говорил Джузе. В полумраке вырисовывалось скуластое лицо, неровный рубец на лбу и впалые щеки, покрытые щетиной. В отличии от покорного и безразличного выражения в глазах других рабов, этот смотрел с угрюмым вызовом. Возможно, его захватили недавно или сила духа позволяла ему стойко сносить тяготы рабства.
К вечеру волнение моря усилилось, а ночью разразился шторм. Волны яростно обрушивались на корабль; в трюм, несмотря на задраенный люк, стекала вода. Сквозь свист ветра и скрип такелажа доносились обрывки команд. Арно сидел, вжавшись спиной в борт, рядом со шпангоутом. В соседней клетке кто-то всхлипывал и бормотал неразборчивый речитатив, да изредка стонал умирающий. Кромешная тьма была словно преддверием той, про которую рассказывал лекарь. Означали ли слова пирата, что обряд зависит от поведения неофита? Но удалось ли бы ему пережить то, что выпало Джузе, и сохранить себя? Затем он подумал, что нынешней ночью они вполне могут пойти на дно, и все закончится. И разозлился: слишком просто! И такая мысль действительно недостойна того человека, которым он себя считал.
Под утро шторм утих. Арно задремал и проснулся, когда слабый дневной свет проник в трюм. Позевывая и ворча, по трапу спустился один из матросов, принес рабам жбан с водой и сухари. Для Арно полагалась еще кружка разбавленного водой кислого вина и несколько темных полосок солонины.
Он посмотрел в сторону рабов. Оказалось, северянин пристроил голову больного себе на колени. Проявление милосердия, учитывая обстоятельства, было настолько неожиданным, что у Арно вырвалось:
— Он еще не умер?
Раб уставился на него и, помолчав, ответил:
— Дышит.
— Это твой родич?
— Нет. Но никому не должно издыхать, как собаке, в мерзости и блевоте.
У него был странный акцент. В Эрминале и Эйре говорили иначе.
— Откуда ты?
— Из Рунеи. Слыхал, небось?
Рунея, далекая страна, лежащая за Эрминалем, почти такая же мифическая, как Чин! Как его занесло в Срединное море?
— Дивишься, господин? Чаял псиглавца узреть? — ухмыльнулся раб, демонстрируя отсутствие двух передних зубов.
Ринетти приподнялся, прислушиваясь к разговору.
— Дивлюсь, что ты пожалел его! — сказал Арно и обратился к джинерцу: — Микеле, я протолкну мясо и кружку. Постарайся дотянуться. Разделите между собой.
— Господин до-о-бр, — хмыкнул рунеец.
— Мне в клетке сидеть, а вам…
Брикасс выдвинул еду на середину прохода, Микеле вытянул руку, но забрать не успел. На палубе поднялась суета, в трюм кубарем скатился Ломейни, заорал на общем:
— Шевелись, сучья отрыжка! — Он мазнул по Арно ненавидящим взглядом и пнул стоящую на пути кружку: — Шевелись, путь ваши потроха сожрет Аль-Бахр!
Щелкая плетью, надсмотрщик выгнал рабов на палубу. И тут же прогремел пушечный залп. Сердце Арно екнуло: неужели Эль-Сауф ввязался в бой? Он вскочил на ноги. Хватит ли решимости у Джузе устроить какую-нибудь каверзу?
Но с кем именно сражается пират? Если их атаковал военный корабль, то шанс освободиться есть и без участия лекаря, пусть и ничтожный.
Содрогаясь от залпов, шебека маневрировала. Несколько ядер противника ударили в корпус. В трюм натягивало все больше порохового дыма. Над головой слышались топот, треск мушкетной стрельбы и резкие команды на сахрейнском. Трещал разбиваемый ядрами рангоут. Вот сейчас бы! Кусая губы, Арно готов был взывать не только к Страннику, но и пирейскому Осту, чтобы Джузе достало мужества. Тем временем, противник отвечал все реже. Да и пушек у него явно было меньше. Скорее всего, Эль-Сауф ведет шебеку на сближение. И верно — орудия смолки и раздался протяжный вопль, подхваченный множеством глоток, а еще через мгновение последовал сильный толчок, едва не сбивший Арно с ног. Начался абордаж…
Довольно скоро сопротивление противника было сломлено. Возвращающиеся пираты громко переговаривались, перемежая разговоры взрывами смеха — нападение увенчалось успехом. В трюм с окриками и бранью привели пленных; в большой клетке сразу стало тесно. Поразмыслив, Мусайед показал на клетку Арно, и в нее втолкнули двух человек с захваченного корабля. Лекарь так и не появился, несмотря на то, что среди пленников имелись раненые. Впрочем, ничего серьезного. Тяжелораненных, если таковые были, попросту добили.
Сгрудившиеся пленники еще не вполне отошли от потрясения: бледные лица, блуждающие взгляды, отрывистые восклицания, переходящие в ропот… Их было шестнадцать, на вид — обычные моряки. Какому-то торговцу не повезло встретиться с сахрейнскими хищниками. Однако, если Эль-Сауф взял пленных, то он намерен вернуться в Саэтту.
— Не скажите ли, добрые люди, где мы находимся? — спросил Арно у новых товарищей по несчастью, оказавшихся в одной с ним клетке.
Те переглянулись, затем один хрипло произнес:
— Два дня пути до Талассы.
— К восходу?
— К полуночи… Домой из Амальфи шли…
А он думал, что шебека идет вдоль побережья Ибера! Видимо, шторм отнес их на юг. До Саэтты теперь даже ближе, чем в начале его злоключений. А чем дальше шебека будет отходить от Орнея, тем невозможнее побег. На Джузе тоже не стоит рассчитывать. Арно прикрыл глаза и вздохнул. Отупляющая усталость охватила его.