1.
Оставалось менее суток до прибытия в форд Нью-Дели. С галеона был уже виден подёрнутый дымкой берег. Однако, перспектива попасть в руки новоявленному губернатору, словно куча гнилых веток и листьев, принесённых морем, не улыбалась Станиславу. Поэтому, сделав небольшой поворот на тридцать градусов, они решили зайти в Голубой поток и попробовать укрыться от любопытных глаз, предприняв вылазку в город уже с суши. Отыскивая безопасный путь, корабль долго лавировал между изрезанными дельтой реки берегами. Наконец, они нашли подходящий фарватер и осторожно двинулись вдоль заросших буйной тропической зеленью крутых берегов.
Пройдя под мостом, созданным природой, из переплетённых гигантских лиан, поросших орхидеями и мхом, они встали на якорь. Вдали шумела вода, накатываясь на пороги, и тяжеловооружённый корабль не мог продвигаться дальше по широкому, но не глубокому устью реки.
Являющийся авангардом Скалистых гор, закрытых от глаз шапкой низко висящих облаков, над ними возвышался пик Крок и, согласно карте, рядом с ним, у самого подножия, располагался Мертис — маленький городок со смешанным населением, состоящим из туземцев, метисов и городских оборотней, не имевших кланов.
Когда полуденная жара медленно уползла в море, и с гор прилетел освежающий ветерок, Станислав решил обследовать поселение. Главная улица была вымощена камнем. Выбеленные известковой краской фасады и плоские крыши одно и двухэтажных домов, в целом, производили хорошее впечатление.
Пираты пересекли старый мост и углубились по аллее из апельсиновых деревьев к дому мэра.
Двигаясь по улице компания быстро потеряла счёт людям и нелюдям разных рас. Шумная, пахнущая мускусом, цветами, тухлой рыбой, гнилью и лавандой толпа, окружила их со всех сторон и, казалось, увлекала в самое сердце тропического рая. Мимо них пробегали негры, тащившие паланкины. Чинно шествовали смуглые матроны, обмахивающиеся веерами из рисовой бхенинской бумаги. Пробегали стайками дети всех цветов и возрастов. Гремя железом, проходили воины туземных эльфов-альфар, и, наконец, тенями проносились то ли огромные псы, то ли тощие облезлые больные волки.
Наконец, миновав храм с колокольней и, поднявшись на холм, они заприметили сады. Городские сады издревле считались собственностью мэра. В них выращивали фрукты, предназначенные для продажи в городской черте. По закону, прибыль шла в казну и использовалась для общественных нужд. Такое решение обеспечивало гарантированный спрос этих продуктов на рынке. Остальное облагалось городским налогом.
Официальная резиденция находилась немного за городской чертой. На протяжении многих лет, здесь, в маленьком невзрачном доме, жил старый
альфар, назначенный на эту должность ещё первым бритландским консулом. Тихий городок на границе Скалистых гор, моря и огромного шумного Нью-Дели, жил своей неспешной, никого не возмущающей жизнью.
Мэр бережливо инспектировал сады и, как и подобает настоящему эльфу-альфару, преобразил их в отличное место отдыха. В хозяйстве у него имелись плеть, для наказания попрошаек и кнут, для устрашения воров.
Подойдя к зданию, Станислав долго не мог понять, кому необходимо представиться, чтобы мэру могли сообщить о его прибытии. Наконец, до пиратов донёсся гомон голосов и компания двинулась на эти звуки. Они опять спустились с холма, правда, уже с другой стороны, и остановились. Перед ними сплошным зелёным коридором буйно цвела приречная растительность. Кругом ухала, квакала, стрекотала и щебетала жизнь во всем своём неисчислимом многообразии. Здесь цивилизация была полностью разгромлена дивной красотой первобытного леса. В конце зелёного туннеля на резной декоративной скамье сидел смешной человечек. В синих чулках с розовыми старомодными подвязками, ярко-жёлтом камзоле, с прорезями для ослепительно белых рукавов батистовой рубахи, и в зелёном колпаке, седой мэр альфар производил смешанное чувство удивления и умиления одновременно. В настоящий момент он спал.
***
Разношерстная компания, состоящая из мелорнов, оборотня и флибустьеров, покорно ждала, когда маленький толстый человечек, наконец, обратит на них внимание.
Спустя четверть часа, Рамзеса укусило какое-то особенно упорное и голодное насекомое. Продраться сквозь шерстяной покров упитанного оборотня — было очень не легко, поэтому он, от неожиданности громко взрыкнув, полез арестовывать святотатца. В этот момент маленький мэр открыл глаза и, обозрев присутствующих, громко спросил:
— А вы, собственно, по какому делу?
Станислав, вежливо поприветствовав городское начальство, представился и перечислил по именам всех присутствующих. Он явно знал, как угодить альфару.
— Ну, пойдёмте! — ответил мэр.
Как раз вчера, он лично потратил целое утро, изучая рецепт нового супа из свёклы и квашенной капусты. Рецепт был настолько необычен, а ингредиенты сомнительны, что Томасу Вэю (так звали повара-экспериментатора, садовника, биолога-любителя и мэра, по совместительству), что он не решился испробовать его действие на домочадцах. И вот, удача! К нему явилась целая компания голодных господ! Он быстро засеменил по аллее, размахивая руками и напевая про себя.
Угостив всех стаканом вина и предложив фруктов, он, сверкая синими, как васильки, глазами, лично принялся разливать угощение по тарелкам.
Удивлённые посетители не сразу сообразили, что когда вас приглашают в дом, дело может не ограничиться полумерами. И за всё надо платить. Перед гостями, сверкая капельками жира, и, переливаясь на солнце бордово-малиновой волной, стояло блюдо.
— Это кислые скифские щи! — провозгласил удивительный мэр. — Ну же… Взяли ложки, господа, пробуем, пробуем…
Смешной человечек прыгал, вертелся на стуле, наклонялся и вёл себя за накрытым белой скатертью хлипким дощатым столом не как величественный пожилой мэтр, а как цветастый петушок, в окружении восхищённых несушек.
Впрочем, редкий деликатес оказался съедобным, красное вино терпким, а воздух густым и удивительно прозрачным.
Услышав, что мэр лечит и почти врач, Скелет, со всей душевной простотой, принялся описывать, со всеми подробностями, свои бесчисленные симптомы. Правда, под конец он надулся, услышав рекомендацию меньше пить вина и побольше двигаться, зато прислушалась Маргарет…
Главная комната была небольшой, а компания под конец ужина сплочённой и дружной. Друзья не заметили, как над головами Полины, Денниса, Маргарет и Станислава, Мери и Мааса появились, словно сотканные из воздуха, маленькие цветочные венки, как парные ореолы. Мэр продолжал гудеть что-то приятно-смешное, а венки периодически менялись местами. Все чаще слышался смех, и компания, в присутствии женщин, отпускала весёлые шутки. Вино, булькая, лилось в рот, пираты были счастливы… Над головой Теодора вилось двойное кольцо, вдруг половинка его отломилась и крошечной звездой унеслась к небесам… Проследив за полётом странной звезды, Рамзес почесал за ухом, и на него сел… Венок из белых ромашек…
Наконец, уже за полночь, веселие закончилось, и старый альфар, посадив гостей на осликов, долго махал им вслед… Шепча старую песенку…
Родись сын, родись дочь,
Берегите их в ночь,
Берегите их в день,
Сердца чистого тень
Не промочит порок,
Будет толк… будет толк…
Огонёк маленького домика угасал в ночной пелене, а счастливые путешественники, раскрасневшиеся и неутомимые всё кружились и пели… Тихо покачиваясь на спинах ушастых лошадок.
Гранатовые угольки погасли за поворотом, и старый альфар-волшебник отправился спать….
***
Боб уже начал основательно волноваться, когда из глубины тропических зарослей вдруг донеслись нестройное пение и хохот. Через несколько минут команда уже могла различить голоса Теодора и Мааса. Вся компания, включая Полли и Маргарет, весело смеясь, ворвалась на галеон и, встреченная сердитым шиканьем боцмана, сбилась кучкой на палубе.
— Пили!? — полувопросительно-полуутверждающе поинтересовался Боб.
— Вино, — сообщил Теодор и икнул.
— Вино, — подтвердил Деннис. -—А ещё мы танцевали. И я танцевал. И Полли танцевала. И Маас танцевал… И…
— Да, — величественно перебил его капитан.
— Вам надо ложиться, — сказал, определивший тяжесть состояния, боцман.
— А ещё Теодор танцевал, — продолжил Ден.
— Я уложу его в постель, — предложила Полина. — Он такой слабый…
Нестройно переставляя ногами, команда продолжила совместное передвижение…
— Теперь я танцую с Рамзесом, — это Теодор, доходчиво объяснял боцману, для верности повиснув на поручнях.
Утро принесло некоторые проблемы…
— Откуда у нас навоз?— громко интересовался Боб с палубы.
Каждое слово ввинчивалось в виски поверженных искателей приключений и грохотало в области затылков раскалёнными в доменной печи литаврами.
— Кто затащил на корабль ослов? Мы завалены помётом!
Вышедший на крики капитан не стал уточнять, какие именно ослы вчера вернулись на галеон…
2.
От Мертиса до Нью-Дели ходил два раза в неделю пароход. Поэтому, не долго думая, пираты приняли решение доплыть до города по реке, а «Морской Мозгоед» с официальной миссией войдёт в порт через сутки, после высадки разведгруппы. Отправлять одних мальчишек без разумного присмотра Станислав не хотел, но присутствие Боба на борту было необходимо, и капитан пребывал в замешательстве.
За столько лет, впервые, обретя семью, лорд даже самому себе боялся признаться, как дороги, стали ему, его охламоны.
Решение было принято, но выделить конкретную группу он не мог. И сейчас, сидя за завтраком, понимал, как буксует в замкнутом пространстве черепной коробки его мозг.
— Рамзесище, а ведь это из-за тебя мы обречены плыть как… Мдя… На паршивой кастрюле, которую давно списали даже речные черви, — сурово, и без тени сомнения на лице, вещал Теодор.
— Ууав, — спрашивал его волколак.
— Чепуха! Не слушай его, — улыбалась Полина. — Я была бы счастлива… Плыть. Когда мы бронировали места, его очень хвалили… Как я мечтаю ступить на шаткую палубу южного парохода…
— Ну хоть в баре на борту наверняка кипит жизнь, — продолжал Леопард…
— Следи, пожалуйста, за языком, — замечала Маргарет.
С некоторых пор команда отметила гипнотическое воздействие леди на капитана. Он не спорил и в критические моменты всегда становился на сторону леди. Акула как-то отметил, что Станислав чем-то неуловимо стал походить на Мааса. Эту новость подхватила команда, и приняли к сведению юные авантюристы.
— Может быть, всё-таки вместе? — в который раз, с надеждой глядя на Денниса, спрашивала Полина. — Я бы согласилась даже на смертельно опасный полёт на воздушном шаре. И чего страшного может быть в трехдневной прогулке на надёжном рейсовом пароходе, в каютах первого класса, с командой бывалых индусов…
— Мы будем пить вино, извлечённое из яремной вены какой-нибудь жертвенной коровы, — продолжал Теодор.
— Силы небесные, — закатывал глаза Деннис.
— Вот, наш молчун уже готовится к пути и вспоминает священное писание, — не унимался Гризли.
— Тео, выбирай слова, — наконец, резче, чем обычно, сказала Маргарет. — Решено, я буду сопровождать мальчиков…
— Тогда и я буду спокойна, — раздался голос Мери. — Хоть Маас не будет смотреть на растущие по краям болота кусты…
Станислав открыл, было, рот, но тёплая маленькая рука легла ему на колено, он закашлялся и произнёс: «Решено».
***
Через сутки серьёзная и величественная мать с двумя сыновьями, породистой собакой и высоченным слугой, следила за погрузкой. Вещей было много, дети, слуга, и даже собака молчаливо, в пятый раз перекладывали, и увязывали чемоданы.
Наконец, леди решила, что всё сложено и закреплено надёжно, поэтому, повернувшись, к рядом стоящему капитану, по случаю планируемой поездки пассажиров первого класса одетому в китель на голое тело, произнесла:
— Я думала, что всё будет сложнее, и, конечно, индусы — отличные моряки! Правда, капитан?.. Мальчики, нас ожидает чудесная прогулка!
— Да, мама! Ты всё замечательно придумала! — отвечал Деннис.
— И я согласен с Деном, — с трудом подбирая слова, через силу, выговаривал Теодор. Ему претила мысль в чём-либо соглашаться с леди, но приказ капитана был однозначен, и он глубоко в душе, совсем немного, побаивался Маргарет. Однако, хмыкнув, он добавил:
— Всё равно, мы ещё не знаем индийских пароходов!
— Что уж тут говорить! Мы всё равно обречены плыть на этой кастрюле, — вставил Ден.
Когда-то, возможно, лет тридцать назад, где-то в самом начале карьеры, это судно благополучно ходило по реке, сверкая свежей синей краской. В настоящий момент на нём были заметны только струпья ржавчины и, подобно старому дивану, потерявшему ножку, оно сильно заваливалось на один бок. Печальную картину завершала огромная дыра, расположенная в носовой части судна, чуть выше ватерлинии. В неё могла въехать конная повозка! Смятые железные листы напоминали гвоздику, так любимую на кладбищах всех стран. Удивительное судно носило гордое имя «Нептун»!
— Господи! — опять вспомнил годы учебы в семинарии Деннис.
— Кошмар, — только и смог сказать Теодор.
— Вздор, этого просто не может быть! — наконец, обрела дар речи Маргарет. — Мы не можем плыть на этой… Этом… Три дня! Надеюсь, они как-то забьют эту дыру. Голубой поток полноводная и очень широкая река.
– Хе, интересно, её забьют гвоздями, или проложат матрасами, — уже во всю веселился Леопард.
— А в столовую мы будем тоже плыть, — мрачно заключил Ден.
Вырвавшись на свободу из-под строгого ока заботливо следящей за его здоровьем Полины, он хотел есть.
Маргарет, повернувшись всем корпусом, обратилась к капитану. Вспотевший в плотном кителе индус смотрел на леди всепрощающими глазами священной коровы.
— Скажите, волны не смогут захлестнуть мою каюту через эту пробоину? — на безупречном английском спросила она.
Сморщив нос, и, поняв два слова из предложения, прикинув «вэйф» и «вайф», капитан произнёс:
— Если Вашим детям нужна жена, то у меня есть дочери, мэм… Могу быть полезен!
Громкий задорный хохот здоровых мужских глоток ознаменовал начало пути!
***
Прошло около ста лет, с момента высадки первых переселенцев-колонистов на эти берега. Индусы были мирным народом, а Нью-Дели вечным торговым перекрёстком. Переселенцы из Северной Лавразии, бежавшие в Инд за лучшей жизнью, обманулись в своих ожиданиях. Хотя, суровые законы их родины значительно смягчились, по мере приближения к тропикам, климат и возможное кабальное рабство уравновешивало положение бежавших к лучшей жизни и оставшихся.
Суровые фермеры и рудокопы научились сосуществовать с многочисленными народами этой дикой части материка. Обзаведясь семьями и хозяйством, сменившие три поколения, потомки европейских беглецов не хотели подчиняться Империи и устанавливали свои законы торговли. Содержать регулярную армию на этих берегах было тяжело, и Их Величества ограничились строительством мощных фортов и, установив относительно мягкие пошлины, поддерживали видимость мира и согласия.
Леса обеспечивали Бритландскую корону ценными сортами дерева, пушниной, горные террасы — отборным рисом и кофе, а земля драгоценным мифрилом, таинственным лёгким и прочным металлом, не поддающимся коррозии и неуязвимым для заклинаний. Далёкий Сиам и Бхенин посылали в эти торговые ворота шёлк и драгоценности, а Волшебная Голконда невероятные и таинственные артефакты. Прорытый Великим Султанатом, канал обеспечил судоходство. А их великолепие, династия Султанов, давно поняли, что брать налог с каждого из вывозимых товаров в отношении один к двум, гораздо выгоднее, чем воевать. На страже их доходов стояли непроходимые горы. Обходной морской путь был не изведан и далёк.
Таким образом, Нью-Дели, с его прекрасной землёй, кормил всех. И хозяин форта являлся почти наместником Бога торговли на грешной земле. Назначение на должность губернатора Нью-Дели автоматически делало человека богатейшим из богатых, а отдаленность — царём этой земли.
Убивший семью генерала Орильи и вновь назначенного на должность губернатора края виконта Невтона Младшего, полковник Джон Милвертон, не питал иллюзий на свой счёт, понимая, что рано или поздно его попробуют уничтожить. Но когда судьба подарила ему герцога Ампла он понял, что такой заложник вполне может обеспечить его будущее. Именем герцога он развернул широкомасштабное строительство укреплений на суше, оберегая свою добычу, как от диких племён, так и от регулярных войск.
Визг пилы и стук топора заглушил шорох тропического леса. По холмам в долину реки волокли вековые бревна. И там, с тыла огромного города быстро возникала новая крепость-форт для защиты от нападения со стороны реки.
***
В настоящий момент, полковник в крайнем раздражении инспектировал строительство. Вороной мустанг из далёких степей Бхенина, стоящий целое состояние, хрипел на жаре под раздражённым наездником. Диаметр доставленных пушек не совпадал с амбразурами форта, и всадник в широкополой шляпе, дико вращая глазами, лично, влёт, опускал плеть на плечи проштрафившегося начальника стройки.
— Где вы нашли этих идиотов? — орал он. — Смотреть мне в глаза! Не уворачиваться! Запорррюю!
Наконец, он устал и менторским тоном продолжил опрос.
— У Вас есть приказ губернатора! Мой приказ! Вы должны за месяц построить надежные укрепления. Сейчас война! А Вы отказываетесь уважать меня и мой труд! Неужели Вы думаете, что я не повешу Вас?
Белый от пережитой боли и ужаса строитель только пробормотал:
— Война? С кем война-то…
Но подняв взгляд на налитые кровью глаза, он поспешно сообщил «Да, господин, Война! И мы будем защищать форт!»
С вершины холма некий рыжеусый наблюдатель крикнул.
— Вижу пароход. Рейсовый «Нептун» из Мертиса. Без опоздания.
— Вот! — грозно, но уже поуспокоившись, сообщил окружающим полковник. — Сегодня рейсовый пароход, а завтра — флотилия! Будут разгружаться — смотреть внимательно! Инородцев, метисов, оборотней не пускать! Всех пришлых на контроль! Военных задерживать и ко мне, лично!
И бросив взгляд на показавшуюся на реке точку, пришпорил коня!
***
Он помнил, как вернувшись с охоты, не услышал криков своих женщин, готовых драться за лишний кусок мяса, не было шуршания листвы под лапами щенков, запаха молока, хвои и сырых шкур его братьев. Зато стоял человеческий смрад, а в воздухе неуловимо пахло смертью. Свирепость не была свойственна его нраву, но забыть, как он катался по гальке у реки и рвал себя зубами, оборотень не мог.
Оборотни не склонны к самоубийству. Природа наделила их двумя ликами и силой воли. Но оставшийся без клана, волколак был обречён. Уйдя к людям, он быстро прослыл зачинщиком драк и, не уворачиваясь от удара палкой, или камня, всегда шёл до конца. В результате, даже в сытом городе, среди выкидышей стай и кланов, он стал отщепенцем. Только мысли о мести давали ему возможность ещё жить и дышать.
Случайно услышав про свободный родовой камень, находящийся в людских руках, он, наконец, обрёл свой путь. И пускай, это всего лишь голубой кристалл, но если бы алмаз оказался в лапах, то клан можно восстановить. Так у него появилась цель. Везде чувствуя себя изгоем он, тем не менее, проделал огромную работу и многое узнал. Вражда с собаками, метисами и людьми научила его отбиваться сразу от всех нападающих, а выходя один на один, рвать врага в кратчайшие сроки. Не упасть самому — означало сохранить жизнь, воссоздать клан. Его ненавидели и боялись все в городе. Наконец, его главный враг, жизнь которого он поклялся унести, объявил его бешеным псом и тогда оборотень решился! Проникнув на корабль, и, сожрав трюме всех крыс, он смог доплыть до канала, потом были ещё корабли и ещё, в результате, он достиг Линдона. Камень звал его. И оборотень его нашёл.
Когда «Нептун» причалил к речному порту, в порту морском причалил торговый корабль Великого Султаната, с которого сошёл прилично одетый волколак!
3.
Наняв на пристани две обшарпанные повозки, компания, прошедшая пять морей, и совершенно укачавшаяся на речном рыдване, отправилась искать приличный отель. Буквально через час, друзья оказались в круговороте торгового города. Вокруг них кричала, рычала, смеялась и плакала многотысячная, хаотически перемещающаяся толпа. Потеряв счёт поворотам и улицам, они, наконец, остановились у трехэтажного каменного здания, с сидящими у подъезда каменными львами.
— Лучший! — сказал возница.
— Ну-ну, — в тон ответил Теодор.
Войдя в подъезд, они остолбенели. Перед ними раскинул нежные объятья скучный линдонский клуб, с деревянными панелями, очень красивого оттенка.
— Красное дерево… — уважительно прогудел Маас.
Курительные столики морёного дуба окружали большие чёрные кожаные диваны. Мягкий султанатский ковёр холодил ноги, а над этим великолепием возвышалась люстра муранского стекла.
Среди этой невиданной роскоши стоял управляющий и улыбался…
Господа арендовали два номера «люкс» и, освежившись, дружно спустились в ресторан, позавтракать…
На маленькой сцене, словно мухи в куске янтаря, сплоченно и, с весьма профессиональным видом, играло трио. Один из них пилил скрипку, второй насиловал пианино, а третий истязал небольшой барабан. Увидев вошедших музыканты воодушевились и удвоили усилия.
— Кошмарно, — сказала графиня. — Мы здесь свихнёмся.
Осознав, что говорят о них, музыканты на минуту прекратили игру, а пианист, блеснув золотым зубом, встал и, поклонившись, — профессионально представив друзей. Теодор шаркнул ногой и громко зааплодировал. Затем, он повернулся к официанту и вежливо попросил:
— Будьте добры, налейте мне стакан анисовки, самый большой, чтобы я мог насладиться музыкой…
Английский язык вызвал счастливую улыбку на лице прислуги. Сморщившись, и, согнувшись почти под прямым углом, бармен спросил:
— Немного воды и кофе, дополнительно?
— Нет, только немного воды, — сообщил Теодор.
Рамзес, между тем, разлёгся поперёк столовой, тщательно вытянув лапы, и, приготовившись рычать на каждого, кто посмеет об него споткнуться. Он тоже хотел шоу.
Официант принёс заказ. Два кофе, фужер белого вина для леди, фужер порто для молодого человека и стакан анисовой водки, разбавленный водой. Водка приобрела цвет молока, пахла анисом и выглядела вполне пристойно.
— Замечательная штука! — похвалил Леопард. — Ден, может и ты, стаканчик?
Он, жмурясь, как счастливый кот, отхлебнул глоток и… Тут же содержимое выплеснулась изо рта! Гризли стонал, держась руками за горло, в глазах его стояли слезы…
Наконец, откашлявшись, и, нарыдавшись, он заревел на официанта, как медведь:
— Скотина! Ты зачем разбавил водку горячей водой?
— Так ведь холодной нет, сэр! — был достойный ответ.
Маргарет и Ден весело расхохотались.
***
Первый раз Бурый плыл официально. Оборотень, наплевав на всё, добрался бы обратно и в трюмах кораблей, кишащих грызунами, но с ним была надежда на возрождение клана, и он решил не рисковать.
Ограбив двух бедолаг, оборотень приобрёл вещи и билет до Нью-Дели с пересадкой. В Трабзоне, у канала, волколак повторно прибарахлился и, в конце пути, отъевшись, и, отдохнув первый раз за полтора страшных года, почувствовал себя почти здоровым.
Высадившись, он ощутил себя странно — как будто кто-то подвёл черту под его прошлым, но будущее было всё ещё неясным. В его жизни не было решения, но оборотень видел цель и считал себя обязанным перед теми, кто ушёл за черту.
Сойдя на пристань, Бурый растерялся. Камень был в лапах, но как призвать клан — он не представлял. Смутно помня, скорее из детских сказок о волшебниках альфарах, волколак поставил задачей номер один — найти такого волшебника.
Так, размышляя, он оказался на главной гостиничной улице, по которой прогрохотали экипажи, остановившиеся перед отелем с львами у входа…
Из экипажа вышла… Графиня! И следом выпрыгнул щенок. Красивый щенок, с чертами из его прошлой жизни.
Вдруг всё показалось мелочью. Странное щемящее чувство — смесь ужаса и страха — охватило его. Голова закружилась, и огромный матёрый оборотень тихо сполз на парапет, на миг потеряв ощущение реальности.
Видение скрылось за массивными дверями отеля…
***
Вначале он хотел напасть сзади и перегрызть хитрой гадине шею. Но утренняя неопределенность заставила оборотня повременить и пока не принимать никаких кардинальных решений в отношении графини. Бурый был твёрдо уверен, что эту тварь необходимо уничтожить, и чем скорее, тем лучше, чтобы оздоровить атмосферу в мире. Перед своей смертью она должна была понять, что убивает её не бандит, а лишь палач за то, что она позволила алчности возобладать над здравым смыслом, сделав рабом свободного волчонка! Избавившись от неё, можно было положить конец рабству щенка, но если он ещё не обернулся, то тогда пришлось бы продолжить радикальные меры, а этого Бурому хотелось меньше всего. Он верил полноценность младшего собрата и надеялся, что освобождённый согласится пойти с ним.
Оборотни жили в мире запахов и звуков гораздо более ярком, чем ощущения, передаваемые человеку глазами, поэтому Бурый быстро заставил отступить все сомнения, вспомнил о камне, удаче и совсем успокоился. Меньше чем через час, он знал, что щенка держат в номере с двумя молодыми людьми, а графиня расположилась в помещении напротив. Единственное, на что волколак не обратил внимание, так это на странный растительный запах, который присутствовал одновременно в двух номерах!
***
Теодор лежал на кровати и хриплым голосом возмущался!
— Зачем он залил кипяток в анисовку?!
— Потому, что у него не было холодной воды, — невозмутимо пояснял Ден в пятый раз.
— Ну, надо было добавить льда! — воинственно потрясая руками, твердил Тед.
— Так и льда тоже не было! — констатировал Деннис.
— Ууууав ! — подтверждал Рамзес.
Друзья блаженствовали. Из их коллектива чувствовал себя неуютно только Маас. Он скучал. Он хотел моря, рыбы, воздуха, ветра. Он думал о Мери…
В момент его самого сокровенного мысле-желания, которое в красках нарисовал скучающий мозг, он услышал шум перед дверью леди. А леди была женой его друга. На эту леди хотели напасть. Маас отреагировал.
… Через пять минут в дверь номера решительно постучали, и на пороге появилась чем-то взволнованная графиня.
— Деннис, мне нужно поговорить с тобой, ты трезвый, — выдохнула она.
Теодор повернулся тоже, а Рамзес успел обидеться.
— Маргарет, что у вас случилось? — несколько развязно поинтересовался лишенный доверия Теодор. — Мой лёд, на вашей койке?
— Для начала, там был таракан. Я замахнулась полотенцем и задела гостиничный пузырёк с одеколоном. Флакон разбился, и в номере стоит непередаваемый запах. Таракан убежал, и вам придётся поменяться со мной местами. Я плохо переношу резкие запахи! — своим ответом графиня повергла на лопатки нападавшего Теодора.
— Отлично, — не сдаваясь, отозвался он. — Рад, что вы поохотились. Теперь нам необходимо отметить начало весеннего гона глоточком раскалённой водки!!!
— Я не за этим пришла, — сухо констатировала леди. — Всё дело в том, что в моей уборной заперт волколак! Я его знаю! Он в Линдоне отобрал у меня голубой алмаз и чудом не убил. Теперь, этот сумасшедший потребовал нашего Рамзеса. Маас загнал его в туалет и зарастил дверь. Оборотень не может открыть, нужна пила! А я хочу в туалет! Пошли вон, из моего номера!
Мальчишки толпой поскакали смотреть сросшиеся двери, а леди гордо проследовала поправить причёску!
***
В номере «люкс» напротив, изображая плакучую иву, грустил Маас.
— Нам куда? — хором поинтересовались ворвавшиеся.
— «Нам куда», это где? — прогудел Мелорн.
— Ну, где уборная? — пояснил Ден.
— Там. — со скучающим видом, махнул Маас.
Рамзес, совершивший оборот, и, с торчащей во все стороны шерстью, глухо рычал, напрочь забыв все слова… За дверью было тихо.
— А он не мог удрать через отдушины? — спросил Леопард
— Нет! Ты слепой? Они слишком малы! Рамзес, кто там? — поинтересовался Ден.
— А хрен его знает! — отозвался оборотень. — Пахнет псиной…
В туалете раздался шум, и хриплый голос произнёс:
— Сами Вы собаки! Можете убить, но добровольно я не сдамся!
— Больно надо! — хором сообщили друзья-шпионы.
***
Прошел час. Пленник упорно молчал. Доски срослись намертво. Нужна была пила…
А после выпитой водки, мысли текли плавно и неторопливо.
— Хорошо, что есть отдушина, — вяло замечал Теодор. — По опыту знаю, воздух в уборной просто необходим. А в щель снизу мы сможем просовывать кусочки мяса…
— Не пори чуши! Пила нужна! — говорил более трезвый Ден.
— Гонец нужен! — рыкал Рамзес.
— Куда? — не понимал Теодор.
— Да за пилой! Он там сидит второй час! А если он уже без сознания? Гризли, прекрати пить! Маас, сделай уже что-нибудь! — злилась Маргарет.
— Мери говорила мне, что наша жизнь — это жизнь разведчиков, везде — тайна. Эй, пёс, ты там осторожнее… Держись! Если будет пробоина, пойдет плохая вода…
— Мдя… — отмечал Теодор, глотая водку, которую предусмотрительно захватил с собой. Водка, успев остыть, согревала и не жгла…
Наконец, уже ближе к вечеру, пила была приобретена у местного столяра и, после бурных обсуждений: «А кто первый будет пилить?», и «А почему я, а не он?», Бурый был выпущен.
Первое, что сказал волколак, обретя свободу: «Ну, вы, ребят, даёте…».
4.
Проводив маленькую группу авантюрных шпионов, Станислав долго стоял на мостике. На душе было паскудно. «Стоит ли глупый герцог и все эти схватки моих мальчишек?», — подумал он, проходя мимо каюты графини, и грустно ухмыльнулся, так и не ответив себе на этот вопрос.
Хьюго, дремавший в кают-компании на диване, не проснулся при его появлении. Развалившись, он сладко храпел. Пришлось пнуть пирата ногой, а потом громко цыкнуть. Когда до Куролюба дошло, что никто не покушается на его хозяйство (чем он был удовлетворён, энергично махая рукой вслед уплывающей речной колымаге), тот просто встал и ушёл в каюту — досыпать.
Станислав тоже прошел к себе.
Отстегнув пояс, и, дав ему упасть на пол, он повернулся к столу и замер. Там лежала миниатюра в скромном футляре.
…У него были женщины. У этого, сильного, богатого, сорокалетнего мужчины было много женщин. Он знал все уловки гаремных толстушек, и похотливую ярость восточных жриц. Знал торопливую любовь продажных дам и случайную страсть робких дочерей хозяев на чужих постоялых дворах. Он испытал сладкое возбуждение от дрожащих в страхе пленниц и насладился ужасом перед болью девственниц. Но никогда Станислав никого не любил так, как эту худую белую леди с плоским животом, упрямой складкой губ и маленькой плотной грудью, с выступающими точками розовых сосков — жадно, бешено, до беспамятства! Той неистовой любовью, которую не прощают ни люди, ни боги…
Станислав резко рванул камзол, и выдохнул воздух, который сгустился и стал мучительно острым. Потом упал на кровать и, почти сорвав с себя жёсткий наряд, уткнулся в пустую постель, которая пахла ещё её телом. Он не думал и давно перестал удивляться, когда при встрече с ней бывал жаден, тороплив и непривычно не ловок. Он был! И теперь несмятая постель была пуста…
Способность соображать вернулась с закатом. Граф устало потянулся и, упав на мощные, жилистые в шрамах руки, несколько раз резко отжался, бездумно глядя в пол. Это помогло расслабиться.
— Только попробуйте их обидеть, — глухо прорычал Грейсток, а на его лице и шее на миг вздулись синие вены, — только попробуйте!
Потом он выпрямился, плеснул на себя воды, переоделся, и меньше, чем через четверть часа, выйдя как на парад, скомандовал:
— Отдать якоря! Мы идём в порт Нью-Дели. Поднять флаг!
***
Всю ночь стеной шёл дождь, тропические ливни только начинались в это время года, но дорогу, извивающуюся между склонами непроходимых от буйной зелени холмов, сильно развезло. Даже обжигающее послеполуденное солнце не смогло высушить почву и привести её в приличное состояние. Жирная тухлая грязь мерзко хлюпала под копытами лошадей, заставляя пускать их по обочине, кишевшей змеями. В любой момент лошади могли либо поскользнуться, сбросив седока, рискуя сломать ноги, либо быть укушенными. Кавалькада, пустившихся в такую погоду путников, старалась удержать усталых животных.
Спустя два часа, холмы остались позади, и отряд спустился к речной долине. Голубой поток вдали делал широкий изгиб, и от него рукавом отходила речка, рядом с которой высились каменные постройки и деревушка.
Полковник окинул глазами пейзаж и, удовлетворенно кивнув, пришпорил коня.
Здесь дорога уже высохла, и всадники очумело пролетели посёлок, как будто за ними гналась стая метисов.
— Неужели нельзя было поместить треклятых засранцев поближе?! — пробормотал кто-то из наездников.
И, хотя произнесённая фраза предназначалась только для него одного, но возглавлявший кавалькаду скакун захрипел от резкого рывка, и всадник, подлетев к опешившему говоруну, прошипел:
— Ппоговорри, запоррю…
Ответа не последовало, и конный отряд, втянув головы в шеи, проследовал за командиром…
Старая усадьба была построена ещё первыми переселенцами. Небольшое, но грамотно сооружённое здание было приспособлено для обороны гораздо больше, чем для проживания. Но так как никто нападать не собирался, и впереди, до самых гор устанавливали свои законы дикие джунгли, форпост приспособили для охоты и рыбалки. Время от времени, решив сменить однообразие дней таинственным походом по диким местам, вновь назначенный губернатор, на несколько дней, совершал сюда поездку. Как правило, больше она не повторялась, до следующей смены, и назначенное на должность новое лицо, однократно, но выезжало на охоту.
Кавалькада проехала мимо стен, сложённых из крупной прибрежной гальки, скреплённой раствором и кое-где обвалившейся, и оказалась у распахнутых ворот.
Как и следовало ожидать, их никто не охранял… Зато у входа в дом стояли люди. По их внешнему виду можно было предположить некое отношение к армии, двое по очереди метали дротики в нарисованную на стене фигуру с надписью «Джон», а другие, подбадривая их криками и свистом, дружно «болели». Увидев прибывших, развлечение тут же прервали.
Не доезжая метров десять, Милвертон спешился, бросив поводья, и, криво улыбаясь, пошёл в сторону игроков.
Джона Милвертона можно было бы назвать красавцем. Он имел резкие черты лица. Тонкие губы, бледная кожа и прямой нос выдавали в его жилах наличие аристократической крови. Он был ухожен, а тщательно подстриженная, по столичной моде, бородка, показывала, что он умел и любил нравиться. Но странный блеск в глазах, говорил внимательному наблюдателю гораздо больше, чем поведение и выправка. В его глазах горели страх и решимость. Священник назвал бы его одержимым…
Ловко кидавший дротики отделился от людей, сбившихся в кучу, и подошёл к полковнику.
— Вы опять решили нас навестить? — начал он первым. — Давненько мы вас не видели. Прошу, прошу… будьте как дома…
В противоположность полковнику, данный субъект был скверно одет, не чёсан и плохо брит. Однако, его лицо, было лицом человека, умеющего прекрасно скрывать свои мысли и эмоции от окружающих. Взгляд, твёрдый и прямой, был зорким, а сквозь резкий южный загар проступала сама властность, во что её ни одевай.
— Я приехал по поводу бумаг. Необходимо отправить конвой с мифрилом. Пока Вы здесь бумаги визируете Вы, иначе конвой не пройдет через канал, а будет полностью конфискован.
— Полковник, к сожалению, я не могу вас сейчас принять по этому делу. — Герцог (а это был именно он) старался выглядеть вежливым. — У меня партия, простите.
У полковника вздулись жилы, и он произнёс: «Ну-ну! Кто следующий? Кого я ещё не запорол на конюшне?! Сутки на подпись и рассмотрение бумаг, Рене…
***
«Морской Мозгоед», дав приветственный залп, под Штандартом Её Величества входил в порт. С этой минуты, согласно законам Империи, у владеющего Штандартом была абсолютная власть. Эта вещь была привезена из таинственного Идо, лет триста тому назад, и вручена правящему дому. С тех пор она являлась вещью, обладатель которого, выполнял приказы именем своего монарха.
Полина стояла на мостике, рядом с Бобом и капитаном. Она превратилась в красавицу — в ней причудливо сочетались утончённые черты её матери, имевшей дворянскую кровь и крупные, выразительные — от отца-северянина. Светло-зелёные миндалевидные глаза, загар, гибкий девичий стан и густые русые волосы — навсегда покорили Денниса. Полин просто сияла своей восхитительной молодостью и здоровьем! Новое персиковое муслиновое платье в мелкий цветочек и шляпка в тон, довершали картину.
Но в настоящий момент в её прекрасных глазах стояли злые слёзы.
— Почему нельзя?! — в сотый раз спрашивала она у капитана. — Почему я должна оставаться с домоседкой Мери, не имея возможности осмотреть этот город? Что может случиться со взрослой женщиной под присмотром Боба и моряков?
— Они будут заняты. — сухо и как можно более без эмоционально отвечал капитан.
— А завтра? Завтра, можно? — с надеждой молила Полли.
— Завтра посмотрим, — продолжал держать оборону граф.
— Тогда, лишь бы завтра не было дождя, — вслух понадеялась мисс Вингер. — Нет ничего хуже надежды, испорченной дождём.
— Не беспокойтесь, мисс, — успокаивал, посмеивающийся Боб. — Завтра будет жарко. Посмотрите на закат.
Они смотрели вперёд — на город и холмы, за которые спускалось огненно-красное солнце.
— Сегодня волшебный вечер, — опять начала девушка.
— Успокойся, дорогая, — неожиданно и громко хихикнуло над ухом, — Мальчикам правда… Надо… Их ждёт хамам!
— Мери, замолчи! — раздался слаженный крик, сразу нескольких глоток.
И под громкое и ехидное «Ай, люлю», галеон вошёл в порт!
5.
На груде поленьев из какого-то южного соснового дерева, пряно пахнущих сыростью и лесом, сидел Льюис Керол, в прошлом — весёлый компаньон неунывающего Коля Вудро, а теперь — почти штатный клоун, несломленного Рене Ампла. Удобно разместив зад, он наблюдал за двумя кряжистыми матросами — нынешними пленниками тропиков. Их спутанные волосы лохмами висели на лице, скрывая небритые подбородки. Сняв с себя всю одежду, за исключением похожих на старые тряпки набедренных повязок, они увлечённо жарили на вертеле небольшого крокодила, время от времени, сбрызгивая его водой из реки.
Белое огненное светило и красный блеск углей заставляли тушу шипеть и истекать жиром, а мускулистые тела арестантов, лоснящиеся от жары и пота, крутили вертел…
Резкий аромат мяса и мускуса распространился по округе, и Льюис, недавно похлебавший ухи и не голодный, не выдержал. Он встал, подошёл к костру и, отобрав у поваров нож, одним ударом отсек короткую конечность рептилии. Моряки одобрительно хмыкнули и проделали аналогичную работу, став обладателями двух зажаренных задних ног. После чего, радостно расхохотавшись, запустили зубы в пропахшую костром крокодилью мякоть.
Вся местность хорошо просматривалась с излучины реки, и разморенная троица ещё издалека увидела стремительно приближавшуюся кавалькаду. Спешно залив костёр, и, обжигаясь, они завернув тушу в собственные обноски, да припустили к ближайшим кустам.
Устроив там наблюдательный пункт, моряки быстро рассмотрели, как деловито снуют по двору бойцы Милвертона. Где-то через час ворота пронзительно заскрипели, и перед глазами оторопевших поваров предстала жуткая картина: на открытой створке, они увидели привязанного и распятого моряка, которого увечил сам полковник…
Наконец, ему это надоело и, бросив хлыст одному из стражников, он пошёл внутрь.
В этот момент, под стон и вой истязаемого, Рене, стоявший всё это время рядом, наконец понял, к кому и куда он попал… Герцог принял решение. Он догадывался, что пытаться аккуратно что-то узнать у Джона Милвертона — это как своровать луну из реки. Но необходимо было вернуться в Нью Дели и попробовать уничтожить самозванца. В противном случае, он уничтожит всех сам! И, конечно, ни одно его раскрытое дело о шпионаже против Империи, не шло в сравнение с этой дикой ситуацией, в которую он так опрометчиво, по собственной глупости и упрямству, попал…
— Ну, мой герцог, как тебе это… Состязание.. В моей силе и ловкости? Не хочешь поучаствовать, морячок-то живучий! — подошедший к нему полковник смотрел доброжелательно, даже радостно, на бледное до синевы лицо Рене Ампла.
— И что я буду иметь с этого участия? — грубовато и с любопытством в голосе поинтересовался герцог.
Лицо полковника удлинилось, брови поднялись и наморщили лоб.
— Тебе не жалко морячка? Или ты надеешься, что мы снимем эту тушку живой?! — истерично захохотал он. — Ни в коем случае! Мы будем метать дротики! Кажется, они не глубоко входят в тело, а закат ещё не скоро…
Герцог сделал глубокий вдох и протянул руку:
— Ну, дай мне! Или ты боишься гвоздя в деревяшке?
Хмыкнувший садист оценил фразу и передал сразу два, приготовившись смотреть комедию.
Рене прицелился и без замаха пустил дротик в полёт. Тело дернулось в последний раз, и распятый человек, наконец, закрыл чёрные от боли глаза.
— Надо же, — услышал полковник фразу охранника. — Ловко! Прямо в сердце!
Герцог подошёл и, обняв губернатора за плечи, ровным голосом произнёс:
— Пойдёмте, мой дорогой, я удовлетворён спектаклем. Посмотрим бумаги, которые вы нам привезли.
Заночевав среди тех же смоляных брёвен, Льюис и его два молчаливых друга, утром увидели возвращающуюся кавалькаду. На запасной лошади сидел привязанный за руки к седлу герцог. Следом, скованные по одному, за ноги, брели моряки.
Поднявшись на холм, и, торопливо похоронив друга, троица, собрала оставшийся скарб и тоже побрела в сторону города.
***
Ароматный пар вился горячими струями над синими и зелёными изразцами. Боб с удовольствием вынырнул из неглубокого бассейна и облокотился руками на шершавые керамические плитки, повиснув в воде.
Волшебное здание хамама приятно удивляло. В отличие от остальных домов на улице, выглядевших если не обшарпанными, то, по меньшей мере, не ухоженными, или по-просту старыми — здесь было чисто и по-домашнему уютно. Рядом с ним суетились две семнадцати-восемнадцатилетние девочки, с веселым хихиканьем, раздевшие его час назад.
Одна из них — сероглазая пышка, с закрученными в узел светлыми густыми волосами, сейчас усердно таскала воду в огромную мраморную лохань, приглашая боцмана мерно качающимися бедрами; другая зеленоглазая и худенькая, искоса поглядывала на плавающего на спине моряка и старательно принимала разные волнующие его позы.
Азиатский юг рождал таких женщин, созданных, казалось, с рождения — для любви.
«На Полину похожа», – чуть не вырвалось у Боба.
Он, обозлившись, отвернулся и, стараясь не смотреть на голые, повторно зовущие к себе его плоть тела, начал торопливо одеваться, в глубине души матеря себя последними словами.
— Понравилось? — весело поинтересовался встреченный им на пороге чайного помещения кок. — Что-то ты быстро?
— А сам-то? — хмуро отозвался Акула.
— Старею, — в тон ему ответил кок. Потом одышливо вздохнул и, с хрипотцой в голосе, добавил, — Полинку-то с «Мозгоеда» не выпускай!
***
Грозный и не совсем трезвый Теодор Гризли судьёй восседал на кресле. Рядом с ним присяжными заседателями расположились графиня и Ден. Охрану допросного помещения осуществляли: одетый в клетчатую рубаху и трусы, совершивший полный оборот, Рамзес и, застывший фикусом, Маас.
Судья не знал многих обстоятельств дела, но подозревал, что, возможно, подсудимый и не совсем виновен. Показания его были неполными и отрывистыми, а совершенный разбой, слегка попахивал уборной.
Поэтому, грустно посмотрев на последний глоток анисовки в стакане, он постановил обречь подсудимого ещё лет на пятьдесят страданий и оставить его на ночь в этой твердыне несправедливости.
Бурый подозревал, что между судьёй и графиней существовал сговор и, не будучи комнатной собакой, всю ночь ждал, когда же за ним придут. Оставленный в гостиной, он, с удивлением, слушал трехтональный храп и удивлялся их беспечному спокойствию.
Только под утро, совершенно измучившись, он, к своему удивлению, задремал. Бурому приснился незнакомый лес. Неслышными шагами он охотился за пугливой ланью, понимая, как важно застать её врасплох. Наконец, его тело взвилось в воздух, и челюсти сомкнулись на шее, уронив добычу навзничь. Они опрокинулись и полетели в темноту, откуда доносились хрипы и стоны. Все эти звуки на миг замерли, а потом окружили его вновь. Оборотень слышал, как вокруг кто-то мучительно ловит ртом утекающий с жизнью воздух. Потом кто-то словно лизнул его тёплым языком, и в ответ на эту ласку, Бурый тихо зарычал в ответ…
— Ты уже умер, — услышал он.
— Ну, это ещё надо посмотреть, — заявил кто-то другой.
— У него нет шансов…
— У него есть… Один, на тысячу…
Первые солнечные лучи побороли вязкий сон.
— Что же ты так скулишь, бедолага? — спросил его рыжий парень.
Ден ещё никогда не слышал, чтобы не изнеженный цивилизацией потомок северных волков рыдал во сне. По сравнению с этим матёрым оборотнем из лесной глуши, Рамзес казался маленьким хрупким и слабым. Лес наградил Бурого железным духом и телом, но, попав в этот приют какой-то сказочной надёжности, как прибившийся из другой стаи щенок, он не мог понять своего состояния и всячески сопротивлялся любым проблескам надежды на новую лучшую жизнь.
Сквозь туман сна оборотень опять бегал по живому лесу…
Утром, увеличившаяся на одну особь, процессия решила направиться на завтрак. У Бурого появилось ощущение, что вокруг него резвится стая хорошо упитанных щенков, и тёплое чувство покоя поселилось внутри. Косые улыбки смутили его, и он, почувствовав былую неловкость, начал отказываться от похода в столовую. С громким хохотом, компания окружила его и, бесстрашно подхватив за лапы, потащила…
6.
Вымотанный после сумасшедшей скачки с привязанными к луке седла руками, герцог проспал скорее всего больше суток. Его не трогали. Наконец, он проснулся сам и уже через час стоял в большом зале, украшенном с немыслимой варварской роскошью. Всё, что можно было найти в Нью-Дели ценного, украшало этот зал. По стенам, почти внахлёст висели картины, а в дальнем конце, на постаменте стояло красное бархатное кресло, инкрустированное золотом и, по всей видимости, изображавшее трон. Грамотно развешенные зеркала отражали только грозного владельца апартаментов.
Герцог Ампл устал от плена. Устал от непривычного окружения, душевной пустоты, неустроенности и неуверенности. Много лет занимаясь внешней разведкой, он, зрелый пятидесятилетний властный и уверенный в себе человек, твёрдо знал: единственным методом спасения является смерть этого сумасшедшего Милвертона. Рене Ампл хотел поразмыслить над этим, но в памяти, неизвестно почему, всплыла жена. Возникли перед глазами её длинные вьющиеся густые волосы, лукавая улыбка. К своему удивлению, он понял, как расплывался за образом жены образ сына. Он туманом растворялся в сиянии лучистых глаз. Поэтому, как раскат грома, до него докатился голос:
— …В результате вашего отказа, они сами смогут закопаться живьём в могилу…
Ампл вздохнул перед пока ещё несокрушимой преградой, криво улыбнулся своим мыслям и сказал:
— Давайте документы, полковник…
***
Нью-Дели встретил команду «Морского Мозгоеда» людскими криками, шелестом рулонов шёлка на базаре, безмятежным покоем и тишиной улиц в удушливо жаркий полдень и …жареной на углях бараниной.
Город-перекрёсток, управляемый советом высших купцов, город-торговец, город-шпион, город воров и нищих, город невероятных чудес и богатства. Формальным владельцем являлась Бритландская Империя. Фактически Её Величество владела фортом и возможностью повсеместной добычи мифрила, залежи которого обнаружили около ста лет назад в окрестностях города.
Захватив власть, Милвертон, будучи человеком неуравновешенным и тревожным, окружил себя наёмными телохранителями, постепенно превратив их в свою небольшую полицейскую армию. Истинные хозяева города — купцы, не мешали ему устанавливать военные порядки, пока он не мешал им торговать.
Получив в руки такой приз, как герцог Рене Ампл, полковник решился на отправление конвоя с мифрилом в Центральную Бритландию, надеясь на официальное признание его губернатором края.
Пока полковник праздновал свою маленькую победу и вёз обратно из джунглей похищенного герцога, в порт вошёл галеон. К моменту возвращения, корабль давно стоял на якоре…
На третьи сутки ожидания вестей, Станислав с расслабленным Бобом уже вяло пытались сосредоточиться и, положившись целиком на графиню и диверсантов, своеобразно отдыхали. Соображать с утра было сложно, днём очень жарко, вечером в трюме охлаждалось три-четыре бутылочки красного вина, и думать совершенно не желалось. Скорбно кудахтали куры, периодически выносимые из прохладной полутьмы на камбуз, да призывно махали руками невинные портовые простушки, приглашая размять ноги в их обществе…
Короче, моряки ждали, а сосредоточение не приходило…
Подрастающее поколение, в лице Полины, всё больше мрачнело, а начиная со второго дня, убеждало себя и команду в необходимости пешей прогулки по манящим улочкам города. Наконец, ей надоело уговаривать опекуна, подглядывать за строгим воспитателем, и она решилась на хитрость.
— Как известно, любому терпению приходит предел, да хранят нас бессмертные боги, — в пятый раз, убеждала она Мери. — Пока мы здесь не оставляем своим вниманием команду и заботимся о моряках, в гостеприимном Новом Дели кто-то заботится о Маасе. Возможно, наивный дурачок уже обрёл свою новую грядку и не вспоминает тебя. А Деннис так точно забыл нас.
Мери мигом вспомнила, как Маас любил всё новое и необычное и, пряча ревнивый огонёк, вспыхивающий в её прекрасных глазах, всё внимательнее прислушивалась к словам маленькой совратительницы.
***
Было уже поздно, когда Полина, наконец, закончила вышивку и отложила свою работу в столик. Свеча была потушена. Девушка приняла решение и, как говорил Теодор, «сожгла мосты». Сознание было ясным, как яркий солнечный день, и даже тьма за бортом казалась игрушечной. Сердце стучало быстро, словно маленькие часы. Она глубоко вздохнула и начала переодеваться. Через четверть часа в зеркале отразился миловидный подросток в смешной соломенной шляпе. Дверь каюты скрипнула, и мальчик, юрким мышонком, выскочил на полуют. Раздался шёпот:
— Мери, ты готова?
— Шшшшш, — прошептала темнота.
Затем раздался всплеск, будто кто-то бросал камни воду, смотря на расхождение легких кругов.
Очень быстро тёмная тень с маленьким наездником оказалась на берегу. Обеих беглянок охватило чувство новизны, желания сделать что-то озорное, и эта радость согревала. Высокая смуглая красавица и подросток стояли на песке и смотрели на лежащий перед ними город тем взглядом, каким хозяйки осматривают новое помещение. Стало светлее. В синих сумерках мерцали редкие огоньки, город ещё спал, ветер приносил к побережью только запахи духоты и земли.
— Ну, пошли, — прошелестела Мери.
— Да, — ответил ей мальчишка в замшевых коричневых штанах, белой шёлковой рубахе и шляпе, из-под которой выбивалась кудрявая непослушная прядь.
***
Одна из лучших гостиниц Нью-Дели была построена таким образом, что от неё очень быстро можно было попасть как к центру города на извозчике, так и пешком через оливковую рощу, вниз к маленькой мелкой бухточке с белым и мягким, как шёлк песком. На этом пляже и расположилось семейство. Учитель Деннис выкладывал из камней карту мира, ученик Рамзес тщательно следил, чтобы груды водорослей вокруг превратились в джунгли. Помощник по хозяйству, оборотень Бурый, переставлял шезлонг графине, по мере продвижения солнца, а старшенький Теодор и его друг великан — купались. Метрах в тридцати от бухты, где Рамзес, сладостно чихая, постигал географию, на холме, напротив отеля, стояло ослепительно-белое имение губернатора, обрамлённое, как изумрудами, окнами, с зелёными рамами. Этот заливчик, к удивлению всех служек отеля, стал любимейшим местом странного семейства. Когда все, в жаркие послеполуденные часы отдыхали, эта компания, собрав еды и напитков, отправлялась туда. Они медленно брели, как караван верблюдов, проходя мимо резиденции, и, добравшись до бухты, ели, пили и смеялись.
***
Третий день полковник из окна наблюдал, как молодой оборотень безуспешно пытается поймать шныряющих в тёплой воде рыбок. Уставившись в воду, и, отчаянно виляя волчьим хвостом на мальчишеской попе, он громко рычал. Периодически его голова исчезала под водой, а потом вновь появлялась, с обиженным чихом, под хохот всех присутствовавших. Эта компания была настолько странной и удивительной, что не вызывала у него подозрения, скорее интерес. И любезный хозяин края, Милвертон выслал приглашение госпоже Гризли и детям.
Только вчера ему сообщили о входе в порт знакомого ему галеона. Были уже отданы соответствующие распоряжения, но кроме однократной высадки команды, ничего не происходило. Это одновременно пугало полковника, злило и настораживало. Корабли с мифрилом были готовы к отплытию. Все бумаги завизировал герцог и, не случись здесь галеона с весьма удручающим штандартом, можно было спокойно ждать ответа Её Величества. А там… Там он — губернатор, а герцог всегда может сгинуть по пути домой.
Но «Морской Мозгоед» тихо покачивался на якорях, не проявляя интереса к окружающей его суете. Капитан Станислав Бертран Эль Грейсток чего-то ждал. И это что-то требовало немедленного ответа.
***
Ровно в шесть часов по полудни приглашённые Господа явились представиться господину губернатору, улыбаясь по всем правилам. Миссис Гризли была очень довольна, младший сын Деннис вздыхал умилённо. Высокий красивый черноволосый старший сын, с отчетливой офицерской выправкой, не сводил глаз с картины кисти великого художника. На холсте была изображена жрица грозной богини юстиции, прикрытая только сводом закона.
Разглядывая компанию и весьма приятную леди, угрюмый мистер Милвертон смотрел со своего пьедестала благожелательно.
— Я рад, что наши, забытые богом, края ещё посещают ради познания, а не только с целью наживы, — начал он.
Румянец леди чуточку усилился, а поддерживающий её руку молодой человек поклонился с отменной учтивостью.
Денис на секунду понял, что они тут застряли, и что-то сейчас обязательно случится. Милвертон, представлял собой вопросительный знак из нескладного сухого жилистого тела и головы с бешено вращающимися глазами. Этот человек нервно постукивал пальцами о подлокотник своего трона и не мог остановиться. Узкое, смотрящее только вперёд, лицо, с острым хищным носом, близко посаженными глазами, высоким, но словно сжатым в области висков, лбом.
— Психический, — одними губами шепнул Теодор.
Но и это движение не осталось без внимания самопровозглашенного губернатора:
— Ну? — спросил он, с высоты своего постамента. — Что вы будете делать? Куда будете жаловаться? А я узнал вас! Да! Да! Узнал!
— И кого же вы узнали? — вопрос графини заставил вздрогнуть даже картины на стенах. — Джонни? Не меня ли ты узнал, мой мальчик?
Глаза Милвертон завращались с новой силой, и, в секундно возникшей тишине, опять прозвучало, странное:
— Это действительно безобразие! Марго! Ты ли это? Я понял понял… Плутовка! Ты же вышла за богатенького Грейстока и стала женой старика, старика Грейстока! … Грейстока-старика! Капитан Грейсток! Стерва! Ты всегда вставала у меня на пути! Стража! Ты хотела обмануть меня! Стража! Где Вы?! Взять плутовку и остальных!
Массивные двери, печально скрипя, срастались, украшая лепнину зелёными листочками…
— Попали, — только и сказал Теодор.
— А пилы-то нету… — сообщил собранию Деннис.
— Иди к нам, милый, и сдавайся — издевательски-тихо произнесла Маргарет. —Не мы, а ты у нас в плену!
7.
— Не Мелорн, а сущее наказание! — всю дорогу ворчала Мери, — то ему не так, это ему не так! Читать не хочет, писать не хочет, картинки, и те, рассматривать не хочет! Ну до чего бестолковый!
Потом она повернулась к Полине, застывшей у очередной лавки и, увидев на ней платки, спросила:
— Не замёрзла?
Та весело покачала головой в смешной соломенной шляпе.
— Тепло ведь совсем!
— Ну, мало ли… — Мери мимоходом поправила тунику, грозно посмотрев на торговца.
От взгляда смуглой красавицы-великанши тот только зацокал языком. Мери продолжила: — Красотища! Пойдём скорее! Нам туда, но далеко ещё!
Полина открыла, было, рот — спросить откуда она знает, где Маас, но вспомнила, что подруга рассказывала про вечный брачный союз мелорнов и, увидев новую лавку с цветным жемчугом Южного моря, застыла опять.
— Руку дай, — услышала она краем уха. — Ухмыляющийся толстяк протянул отвернувшейся высокой красотке потную ладонь и, под хохот друзей, поспешил за ней, на ходу просовывая ноги в шлепки. Полина осталась у лавки.
***
Когда через час они спустились со скалы, на которой находился портовый рынок, и вышли на холмистую равнину, Мери, наконец, отвлеклась от мыслей и обернулась. Вокруг росли высокие кусты с широкими колючими листьями, похожие на опунцию, и вдалеке виднелась пальмовая рощица. Мелорнская дева шла по дороге между пригородом и морем.
— Ты кто?, — встала она, как вкопанная.
— Я? Я почти твой раб, моя милашка, здесь не плохо! Иди ко мне, — произнёс в ответ толстый маленький человечек.
— Где Полина? — ещё не сообразив всего до конца, повторила великанша.
— Я, я теперь твоя Полииина, — пробормотал он, протягивая руку, и, замирая… Через руку, прямо на глазах, прорастал шевелящийся зелёный росток, с капелькой крови на конце.
Великанша облизнула губы, сказала: «Гадость!», и, приблизив свои глаза к нему вплотную, прошипела: «Где?!».
Толстяк попытался вырваться и, упав в тёплую пыль кричал: «Не знаааю!».
Кусок земли на дороге вмиг стал плодородным. Сорвав лист с ближайшего куста, Мери брезгливо вытерла руку и прошептав: «Гадость!», — почти летя над дорогой, помчалась вперёд! В пыли остались сиротливо лежащие штаны и кожаная безрукавка.
***
После получасового бега, который был больше похож на бег иноходца, Мери оказалась в лощине. Вдали виднелись заболоченная дельта небольшой реки, впадающей в море, заросшая жёлтыми листьями тростника, и холм, на котором высилась усадьба, а за ней начинался город.
На берегу этого болотца, в грязи среди ила, копались худые грязные мужчины.
Мери резко остановилась. Синяя туника соскочила, и перед поражёнными людьми предстала живая богиня, с горящим взглядом и волосами, разметавшимися по покатым плечам.
— Кто это? — грозно вопросило изваяние.
— Рабы, … Госпожа, — заикаясь сказал охранник.
— Пленные, — послышалось из трясины.
— Откуда?
— Из Бритландии…
— Отпустить!
— Но, как же можно, госпожа? Полковник-то… а Вы-то, кто?
Воздух сгустился вокруг охраны, и через пару минут на этом месте остались только сухая поверхность и пустая одежда. Мери облизнула влажные губы, произнесла: «Гаадость», и, повернувшись к остолбеневшим невольникам произнесла:
— На берег! Порт! «Морской Мозгоед».
Когда освобождённые выбрались из вязкой трясины, богиня уже исчезла за поворотом дороги.
Лето в Нью-Дели выдалось на редкость сухое. Уже несколько месяцев не было дождей, и, с восхода до заката, с бледного от жары неба изливались только жгуты солнечных лучей. Нестерпимая жара испекла и иссушила землю, только орошаемые человеком территории светились вокруг огненного города зелёными пятнами.
По усадьбе метались люди. Страшное вросшее в землю существо превращало сад вокруг дома в пустыню. Рядом с домом сидели оборотни и, вывалив из пасти красные языки, жадно облизывались. Губернатор остался в наглухо запертом здании, и желающих его спасать не находилось.
Из окна высунулся Теодор с чашкой в руке.
— Ну, слава Богу, всё! — громко сказал он
— Право, Гризли, дорогой, не ходи ты больше в гости. Никаких сил не хватает, — послышался голос графини.
— А это потому, что он — плохой организатор, — провозгласил появившийся в оконном проеме Ден. — Мы же все готовы были тебе помогать.
Теодор сердито уставился на приятеля.
— Если бы оставшаяся во дворе куча помощников оказалась здесь, чтобы тут сейчас творилось! Между прочим, тут картины. Нееет, остаток лета я хочу провести спокойно. Объясняться с капитаном — выше моих сил!
— Ну, тебя никто больше ничего и не просит. Рамзесище, дуй на «Мозгоед», мы ждём гостей!
— Да? И кого ты ещё пригласил?
— Насколько помню — никого.
— Смотри, если вдруг кто появится, отправляй к Бурому, пусть теперь он разбирается! Мааас! А как бы выйти отсюда?
— Пожалуй, перемена обстановки не повредит, — послышался голос Маргарет. — Морской воздух — лучшее средство от усталости, — как нам выбраться?
— Сейчас, леди, — послышался скрип, и к окну, выходящему на обрыв, подплыл гладкий широкий сук.
Маргарет, тихо выразив своё мнение, перебралась на него и плавно была доставлена на землю. Друзей же ждал аттракцион по названием «Ой, смотри не упади!», впрочем, и они были благополучно переправлены на свободу. Створка окна тихо скрипнула и вросла наглухо в раму.
— А этот? — поинтересовался Бурый.
— Пусть посидит. — коротко ответил Теодор, не поставивший бы и ломанного гроша за жизнь Милвертона, при условии нахождения его рядом с Бурым…
На центральной аллее послышались крики, и перед удивленными друзьями предстала Мери.
— Я не при чём, — только успел сказать Рамзес.
***
— Четыре!
— Шесть!
— Пять!
— Да, чтоб тебя, Арслан! У тебя прямо шайтан стоит позади! Вчера выиграл восемь монет! Сегодня! Неееет! Хватит! Денег больше нет! Но есть девка! Красивая! Ничья! Утром толкалась на рынке и потерялась! В мужских портках, представь! Попросила отвезти её в порт! Говорит — отблагодарят! Ставлю! В такую жару, что вести! Что играть! Больше-то не дадут за бабу в штанах-то! Играем?
— Три!
— Пять!
— Пять!
— Шесть!
— Снова выиграл, гад! Забирай! Вон сидит! Можно отвести к дальнему молу! Там сегодня под султанатским флагом торговец уходит, в Бхенин! Возьмут!
***
Небольшой торговый галиот действительно был готов к отплытию. Для своих размеров, он был солидно оснащён и представлял собой настоящий быстроходный корабль, благодаря обтекаемой форме. Едва ступив на верхнюю палубу, Полина, до этого момента пребывавшая в радостном возбуждении, окинув взглядом мачты и экипаж, наконец, поняла — куда её привели!
— Я — Полина Вингер, мой опекун — граф Грейсток, — обратилась она к предполагаемому капитану.
— Сдай девку вон тому, — не обратив особого внимания на неё, произнёс стоящий на палубе полный человек, и, выдав по счёту три серебряные монетки, жестом велел проводить торговца.
— Но послушайте! — вскрикнула девушка. — Стойте! Что Вы себе позволяете! Я просила отвести меня на «Морской Мозгоед»!
Хозяин вздрогнул и развернулся к ней.
— Куда? – переспросил он. — Это интереснее. Эй, человек! Вот тебе ещё одна, за молчание!
И серебряный кругляшок присоединился к своим собратьям в кулаке у торговца. Полину взяли за плечи и увели вниз.
Моряки распустили паруса и налегли на лебедку, поднимая якоря. Все это не заняло и получаса. Ветер наполнил освобождённые полотна, и судно, накренившись на один борт, гордо покинуло рейд, едва не задевая стоящий рядом на якоре бритландский галеон.
Внизу, в просторном помещении устланном ковром и подушками, среди десятка таких же как она, металась девушка в мужской шёлковой рубахе и рассыпавшимися густой волной каштановыми волосами. На миг она прильнула к окну, чтобы увидеть, как к маяку, стоявшему на обрыве, подлетел рыжеволосый всадник. В темнеющем небе огонёк маяка блеснул сталью, чтобы осветить ещё несколько появившихся у обрыва фигур.
Тахко. Макс
Зря я пошел в эту помесь больнички с МЧС. Нет, со Славкой все в порядке, я проследил (не все ему меня кормить-лечить). Но, во-первых, от вида медицины меня до сих пор иногда в дрожь кидает, насмотрелся в свое время, да и напробовался по самое не могу. А тут еще и пациенты как неживые. Их моют, переодевают, Знаками обкладывают, повязками обматывают, а они – ноль эмоций. Молчат, не шевелятся, глаз и то не открывают. Жуть! С первого взгляда и не поймешь, то ли впрямь больничка, то ли уже морг…
Так что глянул с порога и удрал, пока нервы целые.
А во-вторых… эх. Только не смейтесь. Меня девушка бросила.
Да, Иррей. Я в печали.
Променяла такого классного меня на какие-то гнусные заболевания! Эх, женщины! Все изменщицы, даже драконы. Даже Зеленые. Особенно Зеленые. Никогда не знаешь, о ком они больше думают: о тебе или о той «дивной травке, которая получилась у Линер и которая может плодоносить сразу мешком витаминов, это восхитительно!» Или «Это такое интересное сворачивание магии, от него сразу убивается болезнетворное начало!»
Шучу, конечно.
Иррей за эти дни… расцвела. И внешностью: стараниями неугомонной и безотвязной Маринкиной «команды опеки за голодающими драконами» Зеленые чуть подкормились и уже почти перестали напоминать скелетики жертв анорексии. До нормальных людей им было еще далеко, но уже сейчас мне было трудно оторвать от моей кувшинки взгляд… Переливчатые на солнце золотистые волосы, которые она не накрывала ни платком, ни шапочкой… Даже заплетенные в косу, они постоянно выбивались из прически и нежным сияющим облачком вились у головы. Какая-то особенная, мягкая грация каждого движения — Иррей быстро приноровилась к человеческому телу! Ушли неловкость и неуверенность, изменилась пластика, изменилась осанка, появилась гибкость и легкость. Это… завораживало. Даже когда она просто шла, торопясь к подругам или в больничку, казалось, что она движется под музыку – так плавно-изящно-красиво она ступала. Вдобавок мои девчонки из экспериментальной команды шустренькой стайкой вились вокруг Зеленых несколько дней, уговаривая попробовать лакомство, посмотреть новую одежду, примерить украшение.
И уговорили же! Так что скоро я увидел Иррей в светло-зеленом платье и в налобной цепочке-тике с каким-то светлым камушком, лунным камнем, что ли…
И с улыбкой. Она научилась улыбаться, я говорил?
Эффект был сокрушительный. Еле дыхание перевел. А сказать что-то смог далеко не сразу. Умеют они это, девушки… делать так, что слова пропадают начисто, мысли тоже, и стоишь перед всей этой красотой, как парковая статуя, и пытаешься сказать что-то не слишком глупое.
Единственное, на что, например, хватило меня, это сказать, что я, кажется, ослеп от такой красоты. И это практически полностью угробило романтический момент – невосприимчивая к комплиментам и метафорам, зато очень неравнодушная к болезням-хворям-травмам Иррей немедленно принялась проверять мое зрение.
Это в ней тоже изменилось – она научилась… ну, почти научилась – не бояться своей силы. Точнее – не бояться ее показывать. Остров-то не забылся. Желтокожие «цивилизаторы» моей кувшинке до сих пор снились по-нехорошему. Уже два раза видел, как она плачет не просыпаясь – тихо-тихо, чтобы ни звука лишнего, ни движения. В такие минуты хочется отыскать проход в мир Куппи и отправить туда что-нибудь веселенькое. Чтобы желтокожие получили побольше забот и хлопот – столько, чтобы на чужие миры у них энергии больше не хватало. Чтобы не смотрела моя девушка в небо, вспоминая, сколько лет она видела это небо со дна цементной ямы…
Но она у меня сильная. И вместо того, чтобы горевать о том, что было, радуется, что сейчас все хорошо. Просто хорошо. Кругом мирный город и нет иссушающей жары, от которой не спрячешься. Наступает весна, и все растет! Само! Никто не запрещает трогать живое! И в любой момент можно подойти и потрогать, и никто не будет ругаться, а наоборот, скажут спасибо.
Она просто светилась, когда могла коснуться травинки, подлечить деревце, влить силу в расцветающий бутон. Коснуться и поделиться жизнью. Вырастить что-то новое…
И пользовалась этим на полную катушку!
В моей комнате как бы сама собой материализовалась кадка с цветущим кустом типа нашей сирени, но аромат был другой, свежий, лимонный. Над постелью появился дополнительный светильник – в виде веточки с тремя крупными золотистыми цветками. Они сами постепенно загораются, когда за окошком темнеет. Сами гаснут, если тронешь стебель. А тронешь только один-два цветка – получишь ночник в виде одного, оставшегося.
Окно тоже сплошь заплела вьющаяся зелень, причем один, самый настырный стебель, прополз по стене и теперь нахально свешивался над моей подушкой. Впрочем, я не возражал. С ним даже легче засыпалось. В подушке вместо перьев обнаружилась какая-то упругая нежная трава, и она не сминалась и не крошилась; на столике то и дело оказывались новые «плоды». Изобретения Иррей и ее коллег по специализации.
Красота полная, только пробовать стоит с осторожностью. Дня четыре назад я одно фиолетовое надкусил, а оно мочалкой оказалось. Хорошей такой мочалкой, упругой, жесткой, но не царапающей, только мгновенно разбухающей от воды. Чуть без зубов не остался, когда запить откушенное попробовал. Так что теперь сначала спрашиваю.
Зелень пробралась не только ко мне, остальные тоже не скучают. Бабушкина комната, комната совещаний, жилища девчонок из моей команды, некоторых магов – Иррей была щедра ко всем. Ее собственная комната вообще напоминала джунгли! А проход к постели — квест на ловкость. Попробуй, проберись между всеми этими лианами, гущекактусами и дивноперым папоротником? Особенно если учесть, что папоротник этот нрава совсем не мирного, и на попытку на себя наступить больно пуляется твердыми красными ягодками. А может и иголкой запустить. Парализующей на минуту-три. Может, поэтому моя Крылатая все чаще оставалась на ночь у меня?
Мы все еще держались за ручки. Можете начинать смеяться. Сказал бы мне кто раньше про такое, я бы решил, что так не бывает и чел, который такое творит, ненормальный. Ну, это ж я… когда у меня срасталось с нормальным?
Нормальные попаданцы учатся магии и бою на мечах, влюбляются в принцесс или прекрасных магинь, и обязательно должны убить главгада, чтоб спасти мир. А у меня? Вместо меча и магии – продажа мясорубок и пуговиц, а с главгадами вообще проблема, их тут не один, а куда как побольше. Зато и вместо принцессы со светскими закидонами – Иррей.
Ее папоротник, к примеру, я целиком и полностью одобряю. Предлагаю переучить его целиком на иголки и высадить по периметру города. Как дополнительный защитный барьер. Остановит даже Высшего! Причем все эти «попрошенные Зелеными» деревья-травы-кустики не дичают со временем и сохраняют все привитые свойства.
Я теперь не удивляюсь, что снежники и пламенки не выродились и не уничтожились за столько лет, несмотря на все попытки магов. С «жизнью» Зеленые работать умели, это даже у недоучек получалось суперски. Что же умели драконы прежних времен, когда были в полной силе?
По уцелевшим драконоверьим летописям и немногочисленным записям Старших можно было частично реконструировать тот, прежний мир. Голода, например, тогда не было в принципе. И мертвых земель. А про экологические проблемы даже не слыхали. Биоцивилизация как она есть. Если можно деревья попросить вырасти так, чтобы они давали горючие брикеты, то зачем добывать уголь? Если есть осветительные чешуйки и Шаг, зачем качать нефть и портить природу? Все решалось проще…
А ведь деревья и травы можно было «попросить» и о лекарствах, и о тканях, и... о многом, словом. Об оружии, кстати, тоже.
Были бы драконы прошлого не такие мирные, ох и огребли бы тогда скромники! Тем более, что Зеленые помехам от алтаря могли сопротивляться намного дольше, чем остальные Крылатые. Но они до последнего старались образумить людей, даже когда их уже расстреливали в упор желтые «цивилизаторы». Снежники растили, чтобы все успокоились, чтобы смогли поговорить… Они не знали про установленный в средоточии «преобразователь», они чувствовали себя виноватыми за разрушения, причиненные собратьями. Они пытались понять, что случилось, как спасти то, что уцелело. И не думали о собственной безопасности.
Добрые часто беззащитны…
Но теперь у Иррей есть я. А у Зеленых мы. И чего-чего, а на всепрощение мы не настроены.
Столица. Рит
Новое собрание «скромников» было посвящено животрепещущей проблеме: какого дракона происходит и что с этим делать? На этот раз даже Нолле не мог игнорировать проблему и посему заметно нервничал, каждые несколько минут поглядывая в свое «особенное зеркало» и охорашиваясь. Остальные психовали каждый по-своему. Каирми застыл нацеливающейся на добычу змеей, Ивех то и дело уплывал взглядом куда-то за стены кабинета и поглаживал свои меховые браслеты на запястьях и предплечьях – память о самых удачных охотах. Один «браслет», речной гадючник, то и дело шевелился… Тьфу, пакость! Мейрано подчеркнуто благожелательно озирал коллег, как всегда имитируя этакого милого рассеянного постигателя, целиком и полностью живущего в мире наук и книг. Но взгляд «одуванчика» был слишком острым и беспокойным. Жиссе шарил по столу голодными глазами по накрытому столу, но кушаний не трогал, предпочитая глотать что-то из очередной своей фляжки. Понтеймо орал.
Ничего нового.
— Все это крайне странно…
— Всего лишь странно?!
— Не сейчас, П…
— Нет, вы только послушайте! В центре города. И не просто города – столицы! В центре столицы, в трех шагах от Нойта-вельхо! Да что там, в нашем собственном здании!!! В Подвалах! У нас! Совершен побег! Украдены товары! И случился бунт простяков! И все это всего лишь – странно!
Рит, ты вообще потерял хватку?!
Рит подумал, что когда-нибудь он Понтеймо все-таки придушит. И плевать, что Кай потом сделает…
— Потерял. А еще я вулкан на Мирте зажег. И организовал потоп, трехсотлетней давности – когда Аргинские острова залило. Еще до моего рождения дело случилось, силен я был, а?
— Что?!
— И небесный камень тоже я уронил. Ну, тот, что утопил шестой континент. Тысяч шесть лет назад примерно. Или семь…
Бывший глава Подвалов, похоже, испытывал редкую гармонию с чувствами вечного соперника – проще говоря, тоже мечтал его придушить. У него даже пальцы сжались:
— Ты еще и отшучиваешься!
— Что ты от меня хочешь, Понтеймо? Я теперь и за твои Подвалы отвечать должен? Может, и за твое поместье я ответственность несу?
— Болото тебе драконье, а не мой дом! Ты к нему близко не подойдешь!
— Вот именно! И к Подвалам своим ты меня на мерку не подпускал! С какого бешеного дракона за них я отвечать должен? Я тебе не брат, не охоронщик и не твоя сторожевая псина!
— Ты тупица! Скудоумный тупица, которого не пришибли только потому, что Кай почему-то тебя…
— Понтеймо! – Кай рявкнул очень вовремя. А жаль, Рит бы еще послушал. Ну, тварь… давно же тебе укороту не давали…
Он уперся взглядом куда-то в разом побледневший лоб и медленно, напоказ погладил свободный рукав серой рубахи. Такую, со широкими рукавами, чтоб быстро сорвать и открыть доступ к Знакам, обычно носили «краповые». Сейчас на них еще пуговки для красоты крепили, на непрочных нитках, но Рит обошелся без такого украшательства.
— Слушай, Понтеймо, у меня терпение, конечно, алмазное, на простяках бестолковых тренированное, но будешь на меня гавкать – пришибу. По-хорошему предупреждаю – угомонись. Хочешь вызвать меня – давай, тут все свои, Кай и остальные присмотрят, чтобы все по правилам было. Без амулетов, усилителей и заемной силы. По-честному. Ну? Хочешь?
Бывший глава Подвалов явно не хотел. Взгляд серых глаз метнулся вправо-влево по лицам «дорогих коллег», но сочувствия ни у кого не нашли. Одно злорадство. Среди «скромников» не принято отговаривать от поединков. Нарвался – плати. Ну или отступай – если сможешь. Понтеймо смог. И высокомерно вскинул голову:
— Не могу себе этого позволить. В это непростое время нам дорог каждый Высший…
— Трусишь, короче.
— Не нуждаюсь в твоем мнении!
Кай снова отмер от своей змейской созерцательности:
— Унялись оба! Вам скоро триста лет, пора бы поумнеть! Рит, успокойся. Понтеймо – уймись! Уймись, я сказал! Рит прав, происходит что-то очень странное… дай ему сказать, это его дело – Поддержание Порядка.
Так. Кого именно поддерживает змеюка Кай, обозначено. Коллеги с неприкрытым злорадством обозрели крикуна, и единственное, на что хватило того – это проворчать:
— Оно и видно…
— Понтеймо, лапочка, правда, дай Рыку сказать, — мило улыбнулся Нолле, снова созерцая в воздушном «зеркале» свое очаровательное лицо. Покусал губки. — Мы же когда-то договорились: каждый занимается своим делом. Дело Рыка – смотреть за порядком, правда, зайчик? Вот пусть и отчитается.
Чтоб тебя, Нолле, с твоими отчетами. Ведь каждый из «Скромников» засылал в эти драконом уделанные Подвалы своих людей. И все уже все знают! Но нет, высказывайся им!
— Говори, Рит. И поподробнее.
Тьфу!
— Да провалиться мне на месте, если я сам что-то понимаю! Но попробую рассказать хотя бы то, что знаю. Похитители, откуда б их ни принесло, заявились в Подвалы около семи вечера…
Жиссе ожил:
— Откуда известно время? Разве сохранились записи?
— Нету записей. Там много чего теперь нету. Но незадолго до этого часа из склада выехал торговец Висси Мирно. Мы его нашли и расспросили. Так вот, по его уверениям, без десятика минут семь все еще было в порядке. Тишь, гладь, надзиратели уже себе вытребовали с покупателя обычную мзду…. Да, Понтеймо, твоя охрана брала, и мне похрен, что ты там про это думаешь! Так вот, они содрали по бутылочке варенки и собирались приятно скоротать вечер – даже прачек собирались зазвать, когда начальство угомонится.
— Прачек?! А…
— Нет, девок в тот вечер не брали. Заказали, но обещались явиться за ними попозже. Не явились. А в восемь в Подвалы уже стучался тот придурок, перепугавший всех сплетнями о драконах. То есть сигнализация уже прооралась и умолкла, и он слышал, так сказать, остаточные хрипы. Все случилось примерно за час.
— За час кто-то вывел из Подвалов девятьсот человек? Немыслимо! – «Одуванчик» сузил глаза, явно что-то просчитывая. И эти подсчеты ему не нравились. Светлые брови нахмурились.
Ну да, попробуй сволоки за час тыщу человек. Надорвешься. Вывод – или похититель запредельно силен, и сцепиться с таким страшновато, или их больше одного, что тоже расклад хреновый.
— Я не верю! – провозгласил обожающий торжественность Жиссе. – Не могли столько унести! Они сами сбежали!
«Скромники» заинтересовались:
— Если они сбежали, то где они? Девятьсот с лишним человек. В легкой одежде. Без денег…
— Были там деньги!— влез Понтеймо. — В смысле… должны были быть. Если они отправляли грузы, должны были получить оплату.
— Допустим. Но куда-то же они все делись? Хоть один из беглецов нам должен был попасться?
— Родственники… хотя да. Кто-то должен был…
— Должен, должен! Коли хоть кто-то бы в эту ночь шлялся по улицам, мои парни его бы не упустили! А тут никого. Пропали люди, пропали вещи, и нигде никого. Как дракон спалил. Да, кстати!.. «Копилка» тоже вся пропала, в полном составе. Одни цепи остались.
А вот это их, похоже, потрясло.
Даже Ивех отвел взгляд от своей гадской змеюки и уставился на Рита – и взгляд его до удивления напоминал змеиный. Примерно так смотрела бы гадюка на вспорхнувшую птичку, которая должна была стать ее обедом…
— Маги? – выразил общее ошеломление Понтеймо. — Они и магов тоже украли?
— Да, Понтеймо, тоже! Вместе с кандалами причем!
— Зачем им слепые вельхо?!
Слепые?! Кажись, глубины «скромности» своих коллег Рит все ж таки не знал…
— Чего слепые-то?
Понтеймо огрызнулся:
— Вот как раз чтобы не сбежали!
— Понятно… — даже не глазами – чутьем каким-то усек Рит, как чуть приопустил ресницы Каирми. И пальцы на столе расслабил.
Он знал. И он…
Это он проверял, что ли? На всякий случай проверял?
Ну спасибо тебе, мелкий дракончик, подробностей про свой грабеж Подвалов не выкладывал. И до участия не допустил. Ведь не сдержался бы…
Спасибо, правда.
— Так кому они могли понадобиться?
— Вот и на хрена ты на меня-то пялишься? – психанул Рит. — Я-то откуда знаю?! Поймаем – сам спросишь! Не беси меня!
— Рит.
— Что – Рит? Кто там сидел?
— А тебе не все равно?
— Мне все равно, Понтеймо, какой ты придурок! И что у тебя в штанах, мне тоже все равно! И век бы я тебя вообще не видел. А что касаемо моей работы, мне не все равно! И раз я тебя спрашиваю, драконья ты отрыжка, кто там сидел, значит, это надо для розыску!
— Рит…
Змеюка зашевелилась. Угомонись, мол, песик, хозяин дал погавкать, а теперь помолчи. Ну нет, я тебе тут не ручная псина.
— Кай, да неужто непонятно? Это, конечно, только догадки… но вот мне отчего-то кажется, что за ними-то они и приходили. А остальное так, для маскировки.
Стало тихо.
Рит смотрел на ошеломленные лица дорогих коллег. Кто ж у них сидел там, в Подвалах? Кого они боятся? А ведь боятся…
— Восемьсот человек – для маскировки? – почти нормальным голосом изумился Нолле. — Лапочка, это уже слишком…
— Нолле! – не выдержал Рит. Иногда он серьезно думал, кого он прикончит, когда его все-таки достанут? На первом месте был, конечно, Каирми, но и Нолле шел с солидным отрывом. Милый юноша, невинный вид которого позволил когда-то пронести в средоточие Крылатых оружие… обаятельный красавчик, который за свою юность и возможность жить без единого седого волоса готов был утопить в крови города и деревни…
— Но зайчик! Хорошо-хорошо, молчу. Но я обиделся, так и знай!
— Кто? – хрипловато каркнул Жиссе, — Кто это был?
— Мы расследуем.
— То есть как – расследуете? День прошел!
— И что? Слушай, Мейрано, я знаю, ты меня тупицей считаешь… Считаешь-считаешь, я знаю! Так вот – считай дальше. В этом деле я себя не тупицей, я себя каким-то полудурком чувствую! А то и полным дураком! Я ни хрена не понимаю! Никаких концов!
Ивех забыл про свою гадючью тварь и уставился во все глаза. Рит, признающийся в своей беспомощности, был для «скромников», как хрюкающий кот или бескорыстные «друзья» из Куппи.
— Сдернули бы только имущество – ясное дело, преступившие! Утащили бы только деньги – были бы надзирающие, кто еще знал, где там деньги лежат! Сволокли бы кого одного – я бы подумал на родичей кого-то из мастеров. Да даже если б десяток! Стребовал бы у Понтеймо или у тебя, Кай, список ваших умников и принялся перебирать семьи. Но каким родичам под силу утащить почти тысячу человек? Ну на кого думать прикажете? Это же ни в какую подушку не перья!
— Может, это Крылатые?
— Драконы?! В Подвалах?! При всем моем уважении, Жиссе, им-то там что могло понадобиться?!
— Они могли вывести из строя сигнализацию, и…
— И что? – вскинулся Мейрано. — Протиснуться в Подвалы и утащить на своей спине девятьсот человек? А все мои сигналки мирно-тихо все это проспали? Думай, что говоришь! Это моисигналки! Они еще ни разу не давали сбоя!
— Толку с твоих артефактов, если их простяки легко ломают…
— Кстати, а какого дракона там вообще забыли простяки? – Жиссе нехорошо сверкнул глазами – людей он не выносил чем дальше, тем больше, а в последнее время даже магов с трудом терпел. Не говоря уж о каких-то там людях без магии. – Чего стоит вся наша охрана, если в одно из самых защищаемых нами мест с легкостью врываются простяки?
— На дракона они пришли смотреть! – Рыку надоело сидеть просто так, и он налил себе в кружку горячей варенки. – Этот придурок спьяну такого наплел, что народ со страху совсем окосел. Кто похватал детей да баб и побег с городу. А кто одурел в выпивки али за родичей в Подвале сидящих, напугался – те к нам и побегли. И все затоптали-покрушили так, что никаким приложением ни чешуйки не прочтешь.
— Ты проверил, это точно была случайность?
— Да этот придурок болтливый так и сидел в гостильне, как мы пришли. Допился до того, что разговаривал с бутылью пива и рассказывал ей, какой он был храбрый, как там было страшно и что он обязательно угостит такую красивую женщину еще раз за свой счет.
— Бутылку?
— Ага. Она, кстати, не противилась.
— Тьфу ты!
— Вот и поговори с таким… Словом, догадка у меня одна-разъединственная. Не знаю только, кто там в копилке этой вашей сидел…
— Да дам я тебе список, дам! Говори уже!
— Короче, я говорил, что надзиратели тоже пропали? Не все, но главный вместе с новым начальником. Мы тут прошлись с обыском по их жилью. И картина странная.
— Ну-ну?
— Пропали некоторые вещи. Опять-таки не все, но, по словам родных-знакомых-работников самое ценное и дорогое. Причем не впопыхах сработано, беспорядку нет. Например, у этого надзирающего мебель дорогая осталась, почти вся одежда тоже, а вот ковры его любимые пропали. А у другого испарилась коллекция хрустальных статуэток. Словно хозяин сам собирался. И денег в тайниках нет.
— Ты и тайники нашел?
— Пусть я тупой, но не идиот! Нашел, конечно.
— Подожди… То есть ты думаешь, что они помогли кому-то сбежать?
— Не знаю я, чего и думать. Или кто-то из ваших «слепых вельхо» смог-таки столковаться с охраной… Может, у кого-то деньги какие на воле остались или тайники, и они смогли заплатить за свое освобождение столько, что даже самому упертому жадюге хватило бы… или надзиратели столковались с кем-то другим, кому занадобились маги.
Окрестности Тахко. Макс
— Ну и?
— Вот-вот! Они маячок поставили. Он почти приплыл…
Содержательный разговорчик, да? Это я и Славка. Мы стоим у того самого туннеля, ради которого Земные упахивались в три смены, как метростроители, причем без выходных и праздников. Мы строили, строили и наконец построили, ура! Вот – ура.
Вечер, светит весеннее солнышко, всем хорошо, Земные гордятся своим трудом, Янка обнимается со Штушей, Иррей со своей подружкой Миртой спорят, можно ли остановить в туннеле рост плесени и водорослей или, наоборот, вырастить что-то полезное – светящееся, например. И на душе хорошо и благостно – не передать!
Сегодня знаменательный день. Мой консервный заводик заработал, и первый, пробный, груз продовольствия сплавился по подземной речке – и по туннелю Земных – прямо к городу. С доставкой на дом, так сказать. Пока груз невелик, но если раскрутимся, о проблеме голода можно будет надолго забыть. А то ведь народу в городе прибавляется и прибавляется, а вот продукты сами не размножаются. Мы ведь и с Гнездом делимся. А они с нами – помните те странные грибы, которые я нечаянно… ну, в общем, они из-за меня выросли? Хорошие грибы оказались! Вкус съедобный, витамины есть, рост бешеный. А если над ними Зеленые поколдуют, еще станут!
Бабушка наша тоже тут. Как она выразилась, «для спокойствия по вопросу продовольственной безопасности».
Я прикинул возможности. Кажется, в консервном заводе или в чем-то вроде этого, остро нуждается не только Альта. Другие города, где есть походящие речки, тоже. Надо только присмотреться, кто в чем. И так, чтобы меня самого не «присмотрели». Вряд ли вельхо так сразу забудут про свою милую традицию тянуть в Подвалы изобретателей.
— Скоро там?
— Да сейча… вот! — победным тоном отозвался один из магов. – Только…
— Уууууууууууууу! – мрачно отозвался туннель.
— Берегись!
Мы… кхм, хотелось бы сказать, что мы героически остались на месте, бороться с неведомой угрозой, но вы ж не клиент? Значит, врать я не буду. Мы шарахнулись. Причем каждый по-своему. Под Славкой тяжело хрустнул песок и камушки – он мгновенно трансформировался в Огненного и навис над туннелем, как разъяренный Каа над злобными бандарлогами. Бабушка недолго думая, цапнула гранату. Маги похватались за Знаки. Я? Я был занят. Прятал за спину Иррей и Янку, которые так и норовили сунуться к воющему непонятно-чему! Штуша разделял мои чувства и верещал так, что уши закладывало. И поверх всего этого сумасшедшего дома – вой. Может, я недооценил Нойта-вельхо? Может, на заводе уже их люди? И вместо тушенки и сыра плывет какой-то пакостный сюрприз? Что-то боевое?
— Ууууууууууууууууу! – кровожадно завывал туннель.
Бабушка опустила руку первая.
— Это…
Кажется, она хотела что-то сказать. Но в этот миг «груз» наконец вырвался из серой трубы туннеля, тяжко плюхая в воде и переваливаясь с боку на бок. А это темное, ощетиненное на его верхушке продолжало свои дикие, но уже хорошо узнаваемые вопли:
— Мяуууууууууу!
Да-а… это и впрямь было «боевое»!
Здоровенный серый котяра в темную полоску очень даже по-боевому топорщил шерсть, пушил хвост и сверкал зеленющими глазами. Кот имел свое мнение на то, кому именно принадлежит груз вкусняшек на плоту, кот сполна настрадался при плавании на страшно неустойчивом плоту по страшной водяной реке в страшном-престрашном туннеле!
И был готов защищать свое до последней капли крови. Вражьей, естественно.
Банзай-мяу!!!!
Люди, однако, оказались черствыми и жестокосердными. И на боевой клич доблестного защитника (кот начал военную кампанию превентивно, еще не видя врага) весьма неуважительно заржали:
— Какой… ха-ха-ха… какой… грозный!
— Боевой кот!
— Сторожа! Ой не могу, настоящий же сторожник! Даже с боевым… оружием, ха-ха-ха! Гляньте… вы гляньте, какой хвост.
— Макс, кто это?
— Кот… Животное такое. Домашнее. Ну, обычно домашнее, а так кто его знает. Не бойся, жадина, тебе тоже достанется!
— Он все хочет…
— Лопнет!
— Мяу! – возмущался путешественник, пока наглые человеки магией подтягивали к берегу драгоценный груз вместе с доблестным защитником. – Мя…
Это он увидел Славку. То есть это мы знали, что вот это трехтонное чешуйчатое динозавроподобное — мой вежливый и спокойный напарник. Кот, вероятно, увидел только размер, когти и размер пасти. Я прямо-таки физически увидел, как до отважного воина доходило, что он тут не самый большой и грозный.
— Мя? – потерянно вякнул кот, зачарованно таращась на нового претендента на еду. – Мяууууууу!
А тут еще Славка – из самых добрых побуждений! – решил его успокоить!
— Не бойся, — проговорил он, как ему казалось, самым спокойным голосом.
Но куда там!
Заслышав, что жуткое чудище, в которое может поместиться пара сотен котов, еще и рычит, ополоумевший кот метнулся куда глаза глядят. Глаза глядели на рутовый кустик, который мирно рос у речки и в ближайшие пять лет как-то не рассчитывал принимать гостей крупней, чем бабочки и лягушки. Куст согнулся. Кот плюхнулся в воду. С дурным мявом выметнулся оттуда на берег. Натолкнулся на драконью лапу. Лупанул по ней когтями. Шарахнулся. Взвыл. И вдруг, метнувшись обратно на плот, мгновенно вскарабкался обратно на упакованный тюк и снова взъерошился, показывая: добром он груз не отдаст. Всякие чешуйные громадины могут идти лесом! А заодно полем, горами и болотом – куда им, громадинам, захочется. А это его! И они получат это только через его труп! Вот!
Берег лег. Ржали все. Смеялась даже Иррей, которую я до сих пор не видел смеющейся ни разу. А Славка вообще бухнулся на песок и сунул голову в туннель, от греха подальше. И мы могли видеть только подрагивающие крылья и колыхающийся бок. И что-то там, в туннеле, время от времени вроде вспыхивало.
Да, первое прибытие груза выдалось воистину эпичным.
А кота забрала Иррей. И позже они в два голоса мурлыкали на моей постели. А я припомнил все драконьи анекдоты, которые знал (человечьих она бы просто не поняла!), и слушал, снова и снова, как звенит ее смех.
И знаете что?
Я знаю, что такое счастье…
Утром что такое счастье, узнали драконята. Их даже звать не пришлось, подарки мы разбирали у склада, рядом с учебной площадкой для молодняка. И как-то так получилось, что весь молодняк собрался не на площадке, а рядом с уже просохшими коробами и мешками. Груз не попортился, маги пакуют вещи на совесть, так что вчера мы просто переправили их сюда и оставили их высыхать, чтобы не пачкаться при распаковке. А сейчас самое время было разобрать его и прикинуть, что сохранить, а что раздать жаждущим. Тем более жаждущие – вот они.
Тут были и непоседа Янка, и ее «жених», и ребятки «с фермы», и детишки из Гнезда, и малыши с южного острова – и все они смотрели на три мешка, откуда несся волнующий запах.
— Здрасте, Максик! А… а какой сегодня денек хороший.
— Привет, мелкая. Привет, ребята, — я откладываю в сторону ящики с хвостатыми местными буквами. Буквы складывались в слово «тушенка», отчего у меня слегка клинило мозги. Местные буквы с русским словом сочетались ну очень странно. Интересно все-таки, на каком языке мы здесь говорим? – Денек? Да, денек хороший…
— Бабушка говорит, что такие хорошие дни очень подходят для того, чтобы дарить подарки, — продолжила обработку объекта юная дипломатка. Пилле, разбиравший груз вместе со мной, хрюкнул и спешно нагнулся пониже над следующей упаковкой, кажется, с колбасой.
— А что такое «подарки»?– допытывался самый мелкий драконыш с острова. Он к человечьему облику привык легче всех, и сейчас, одетый в курточку и сапожки, отличался от других только бледноватой кожей и светлыми бровками. Один из мальчишек тут же принялся разъяснять гостю непонятное.
Я усмехнулся:
— Ну, раз бабушка Ира так сказала, значит, так оно и есть.
— Ага! А что там?
— М-м… может, тапочки? Бабушка Ира говорит, что тебе нужны теплые домашние тапочки, а то теплые носочки все-таки не совсем то.
Личико мелкой вытянулось, но она тут же захихикала:
— Обманываешь! Обманываешь! Тапочки так не пахнут!
— А что такое тапочки? — продолжал расширять свои познания о жизни человеков островной драконенок.
Шепот раздался по-новой.
— Макс, ну что там, ну что?
— А вот угадаете, что так пахнет, и сразу получите!
— Сыр!!! – рванулся в небо дружный вопль. Несчастная пара воробьев, решившая поженихаться на крыше склада, с писком рванула прочь.
— И сладкий! – добил я юных лакомок, распуская упаковку…
— Ураааааааа!!!
Ночь с недавних пор стала неспокойным временем для жителей королевства.
Оно конечно, все на первый взгляд все было вроде и ничего. Королевская Звезда правила, Служба Порядка – бдила, мудрые маги защищали и оберегали страну от бед и напастей. Правда, от Королевской Звезды сейчас уцелел, кажись, только король и две девчонки-племянницы. Сын короля погиб, принц пропал. Служба Порядка старательно ловила преступивших всех мастей, от обычных ворюг до содержателей дымокурен… правда, окончательно искоренить так и не смогла – даром что там тоже маги работают. Хотя, может, потому и не смогла? Маги-вельхо – они… непростые они люди, словом.
Нет, они и правда мудрые… не все, конечно, но умные среди них водятся. И сильные бывают. И с защитой вроде все верно – стараются. Вон, как в столицу дракон в начале весны залетел, там вельхо живо кровавую тварь упокоили. Молодцы, конечно.
Только от них самих бы еще кто защитил…
То они «на подкормку» вымогают – мол, заступникам помогать надо! Так что подарите, люди честные, защитничку что-нибудь хорошее! То ловят своих отступников и «дымоглотов» — а у людей лавки рушатся, что под горячую руку магам попадают, имущество портится. То с сектантами-драконоверами в очередной раз сцепятся, тогда хоть из города беги!
Про Зароки свои мажьи будто забыли! Говорят, что каждый маг, принимая звание вельхо после «личиночьего возраста», дает обеты колдовские: простым людям время не причинять, добро чужое не брать, закону и порядку послушными быть, помощь по первому зову оказывать. Говорят, колдовством те Зароки впечатываются. Да говорить-то много чего можно.
А Тахко?
Люди пережили историю с уничтожением магами города Тахко — причем никто из простяков так и не понял, кто именно и, главное, за что снес обычный человеческий город с лица земли! Кто был виноват: маги взбунтовавшиеся, как говорили вельхо, или маги Нойта-вельхо? И чего стоят Зароки, если маг может взбунтоваться? И против чего?
А главное, если уничтожили тот город (целый город!), то кто поручится, что следующей жертвой не станет твой собственный дом? И несмотря на все усилия Нойта-вельхо, разъяснявших, что с Тахко стряслось стихийное бедствие, молву им переспорить не удалось. Да, конечно, вслух все соглашались с оглашённой во всеуслышание вестью (особенно за денежку), так то на людях. А промеж простяков вельхо обзавелись новым прозвищем – стихийники.
Едва улеглись слухи о Тахко и спятивших вельхо-убийцах, как стряслась Жар-ночь с охотой на драконоверов (и на тех, кто имел несчастье попасться магам в ту злосчастную ночь). Сколь домов погорело, сколь добра попорчено, сколь народу было «арестовано»! И «отпечатков», участков с взбунтовавшейся магией, в столице осталось немало. И хочешь, а не забудешь, как развлекались чародеи.
Только успокоились и подсчитали потери от схваток этих полоумных, как начались стычки вельхо уже между собой. Чего они не поделили, простякам неведомо, но маги как взбесились. Опять погромы, опять магией раскидались по улицам, чароплеты! Башня на окраине взорвалась, хорошо хоть домов жилых рядом не было. Мало было водопада прямо на улице, так теперь что, в столице, вулкана ждать?
Тьфу на них, непутевых! Ведь ни единого дня спокойного нету! То склока меж ними, то пьянка, то дележка не пойми чего, то арест. А Знаками своими все кидаются, покарай их боги за неразумие и злобу! И куда попадет, не смотрят. Вон, канатный мастер до сих пор лечится, Знаком шальным его приложило, а в чем вина? В том, что по улице шел, да мажьей ссоры не приметил вовремя?
А коли день божьим чудом выдастся без мажьих выходок, значит, ночью точно спи вполглаза. Ведь мало ли… а ну как и впрямь чароплет спьяну или по злобе вулкан сотворит или новую башню подорвет?
И с драконами что-то непонятное вышло. То вельхо их кровавыми тварями честили, драконоловов восхваляли, тоже, мол, герои и защитники. И вдруг перемены. Вельхо указ выпустили: и думать не моги драконов трогать! А кто ослушается – кары вплоть до смертных. Что ж такое деется?
Вдобавок как по недоброму чародейству, резко выросло количество нападений преступивших – откуда они всегда берутся, если что-то не в порядке? Словом, даже самые благоразумные граждане поняли: пора суетиться.
И засуетились.
Слова «хомячество» тут еще не придумали, но приступ этого весьма полезного порой качества охватил страну как поветрие.
Рылись убежища и схроны. Само собой, по ночам – какой смысл в тайном убежище, если о нем все знают? У некоторых они были еще с Тахко, но долбить мерзлую землю зимой или копать холодную в середине весны – разница определенно есть. И число норок стало быстро множиться.
Стаскивались в эти норки всяческие полезные припасы, начиная от продуктов и заканчивая инструментами.
Щетинились шипастыми решетками окна и засовами – двери.
Закупались дубинки у дровосеков и ножи у кузнецов.
В кварталах подружнее составлялась очередь на дежурство. Глава Службы Порядка, конечно, молодец, хоть и маг, на помощь завсегда кого-нибудь пришлет. Только пока той помощи докличешься…
Горожане еще не знали, насколько правы. Они не знали, насколько это необычная ночь.
Необычная…
Именно в эту ночь якобы погибшие маги якобы взбунтовавшегося города Тахко явились в столицу за одним из своих. Именно сейчас эти маги один за другим уходили в Шаг, забирая с собой узников Подвалов, мастеров, уводя нескольких надзирателей и прихватывая боевые трофеи. Погруженные на всякий случай в сон, пленники магов исчезали, чтобы появиться в совсем другом месте – там, где уже ждали лекари.
Последний шаг, который сотворили мстительные освободители – повредили систему магической сигнализации и наложили некий странный Знак на входные двери…
С вечера городские улицы стало заволакивать туманом. Постепенно он загустел, и почти прозрачная поначалу дымка стала непроницаемым покрывалом, накрывшим почти всю западную часть столицы, вплоть до холмов.
В нем утонули мостовые, исчезли городские кварталы, растаяла городская площадь… и запоздалый караван телег, притащившийся за товарами в печально знаменитые Подвалы, добрался до «раздаточных дверей»…
Огромные створки, окованные узорным металлом, против ожидания были закрыты. Такое случалось – по укладам время и впрямь было позднее – но глава торгового каравана надеялся, что за пару звонких монет сверху местный управляющий согласится выдать товар. Деньги — они всем нужны, и вельхо тоже лишними не придутся. Не первый раз ведь. Предприимчивый торговец не первый раз приезжал именно в эту пору. Удобнее – ночку проедешь, а послезавтра с утреца в соседнем городе праздник, вот и кстати придется! И товар свежайший, дневной выработки, и на продажу можно будет выставить раньше прочих.
Но ни на мажеский сигнальный колоколец, ни на стук в дверь так никто и не пришел. Торговец как раз собирался постучать в третий раз… но остановился. Рука дрогнула – и так и зависла над планкой-колокольцем. Пустые – ни человека! — улочки, закутанные в серую по ночному времени пелену тумана, отчего-то навевали жуть.
Одноименный Суини, почтенный торговец, прекрасно знал об отсутствии среди своих многочисленных достоинств отваги. Невысокий, тонкокостный, рыжеватый, он с детства не отличался ни статью, ни родовитостью, ни богатством семьи. Оставалось брать умом, что Суини и делал, кое-как примирившись с собственным несовершенством. Но вот страх…
Собственная трусость немало его печалила, но с детства никому не позволял о ней заподозрить! И оттого часто отчаянно рвался в драку там, где и смелый отступил бы. Он даже на торговлю с магами отважился, хоть и боялся их до дрожи. Поэтому и прозвище ему когда-то дали Шамо. Так называли некрупную, но очень боевую породу бойцовых петухов. Рыжую. Раньше оно его злило, теперь даже льстило. Боевой петух все же, а не жаба какая-нибудь или гадюка!
Но вот сейчас, в эту минуту, Суини очень хотелось поступить по-змейски: удрать и забиться куда-нить под камушек…
Драконов туман еще и гасил звуки, отчего многократно виденная раньше площадь, как и прилегающие кварталы, показались вымершими. Сами собой в голове всплыли бродившие в последнее время слухи про рехнувшихся вельхо-убийцах. И про Жар-ночь… и про недавний взрыв в какой-то башне… и про отпечатки их дурные, в особенности тот, что заместо погубленного Тахко остался – гиблое место, мертвое, тоже магами сотворенное…
А тут ведь то, сказывают, маги живут. А ну как кто из них на отпечаток сорвется?
Сорвался.
Откуда-то из-за дверей, из самой глуби донесся дикий, скрипуче-скрежещущий звук… будто в Подвалах скреб когтями по железу гигантский дракон…
Глава каравана храбро отпрыгнул назад. Волосы на его голове даже не зашевелились – ощущение было такое, что они встали торчком, точно у бешеного кота, и вот-вот скинут прочь шапку! Если бы не работники, почтенный торговец уже мчался бы по мостовой с дикими воплями, стараясь удержать взбесившееся сердце на положенном месте. Но его люди…
Остальные, впрочем, выглядели, не храбрее. Возчики сбились в кучу, нервно оглядывая стелющиеся клубы тумана…
— Может, поедем, остай? – отважился предложить самый храбрый.
Скрежет стих, но наступившая тишь показалась еще страшнее. И это помогло принять решение.
В конце концов, товар можно и с утра прикупить!
Только оказавшись, наконец, в людном месте, в гостильне хорошо знакомой семейки Тафф, Суини смог унять причитающий внутри ужас. И с тоской осознал, что его страх наверняка был замечен… да наверняка замечен. И дадут ему теперь новое прозвище. Какой-нибудь суслик или мышонок. Рыжий…
Драконов хвост!
Мысль стоило запить. Чем-нибудь покрепче – чтоб наверняка. …
— Слышим — там кто-то рычит и воет! — донесся до слуха Суини голос одного из работников. Обнявшись с кружкой пива, тот с жаром повествовал о недавнем топтании у Подвалов.
Публика была благодарная:
— Чароплеты… — неодобрительно проговорил седой сторожник. – Опять чего-то пакостное затеяли.
— На чего доброе вряд, а на пакости горазды! Мажье племя…
— И когда угомонятся уже! – выдохнула молоденькая подавальщица.
— И изнутри в двери царапается – пустите, мол, на волю, — продолжил ободренный вниманием рассказчик. — И когти, когти у его по звуку слыхать – железные!
— Ну?! – с жадным интересом охнул народ.
— А хозяин ближе всех стоит. И вдруг дверь изнутри как грохнет!
— Да ну?
Суини хотел было приказать не выдумывать глупостей и отставить пиво, но… Нежданная мысль выпрыгнула, кажется, прямо из кружки с выморозкой, которую он осушил не глядя.
А и не надо приказывать! Во-первых, им всем надо успокоиться – что для этого подойдет лучше выпивки? Не успеют на торг – не беда, всех денег не заработаешь, а что дороже, чем спокойствие души? Ничего. Во-вторых, с теми Подвалами точно что-то нечисто, и хорошо, что они унесли оттуда ноги, спасибо богу Ульве. И за это, кстати, тоже надо выпить. И в-третьих, чем больше страхов нарасскажут в этот вечер, тем меньше будет выглядеть его трусость. И его прыжок, и сусличье бегство. Он не удирал в ужасе, а достойно отступал, оберегая жизни работников и свое имущество, вот!
Новая кружка подоспела в самый раз. Выморозка огнем прокатилась по глотке, растеклась теплом, и собственный поступок казался все более и более правильным.
Только работник как-то не так рассказывает – вовсе без красок! Пришли, постояли, послушали, ушли. Разве ж так рассказывают? Сразу видать необразованность!
Ха! Суини допил кружку, сделал знак повторить. Нет! Мало! У него сегодня такой вечер выдался…
— Всем выпивку за мой счет – во благодарность богу Ульве, что отвел от беды.
Гостильня дрогнула от воодушевленного:
— Хвала остаю Суини!
— Хозяин – лучший!
— Шамо!
— А как оно дело-то было?
Как было? Суини придвинул к себе новую кружку (которая по счету? а, какая разница!) и начал свое повествование…
И было оно воистину правильным и красочным.
Туман стал злокозненным порождением мажеских чар, хватавшим за ноги и душившим неосторожных, безлюдные улицы оказались усеяны телами несчастных, от которых остались лишь скелеты и сапоги с одежею, а за громадной дверью нечто страшное выло и бесновалось, алкая новой поживы. Стены тряслись, Подвалы переполнились криками ужаса, мольбами и стенаниями, страшный синий свет, истинно чародейный, лился из окон, разъедая даже каменную мостовую. И неведомое страшилище, сотворенное безумными чародеями, пожрав подвальных мастеров и мастеров и самих магов, понемногу рушило каменную кладку – стремясь в город.
Порожденное недавним страхом и подхлестнутое выморозкой воображение буйствовало, и, прежде чем наступила полночь, трактир и половина прилегающих кварталов были убеждены, что в беззаконных мажеских Подвалах произошло нечто жуткое и невообразимое.
..Маги поселили в Подвалах дракона! Зачем – неизвестно, но маги всегда были с придурью. Безумная кровавая тварь вырвалась из оков, пожрала всех людей, что были в Подвалах, и теперь рвется в город, за новой едой…
..Вельхо совсем обезумели! Выпили драконьей крови и тоже рехнулись, как и эти, чешуйные, не к ночи бы их поминать…
..Скорбные разумом чароплеты в безумии и злобе сотворили жуткое чародейство, непостижимое обычному разуму. И алкает оно крови человеческой. Пожрало всех. До кого дотянулось, и жаждет новых жертв…
..Нет! Вельхо наконец прогневали богов, и те наслали на мерзавцев нечто. Нечто воистину кошмарное – и карающее.
..Отпечаток! В Подвалах сотворился отпечаток! У вельхо это бывает. Если их до края довести. Может, они как раз и довели кого – из тех, кто там сидит…
..В беззаконных Подвалах, где вельхо для своих выгод держат мастеровых искусников, случился бунт! Всех перебили… Кто тогда выл и царапался? Так это… мертвые и выли! Хотят, чтоб кто-никто их тела собрал и того… похоронил достойно.
Догадки, предположения, сплетни захлестнули столицу. Несмотря на ночное время, черные вести полетели от улицы к улице, точно почтовые птицы.
У кого-то было жилище рядом с Подвалами. У кого-то там сидели муж или сын, брат или внук. Кто-то нежно любил вельхо вообще (примерно как мышь любит кошку) и был рад получить подтверждение своей неприязни.
И у Подвалов довольно быстро собралась толпа. Туман уже никого не пугал, собираясь вместе, люди часто перестают бояться…
Первый камень полетел в двери спустя всего несколько минут.
Подвалы хорошо охранялись. Но охрана была рассчитана на то, чтобы не дать вырваться из них – возможность внешнего штурма по понятным причинам, не рассматривалась.
И напрасно.
В момент, когда в Подвалы наконец-то явились вельхо, «раздаточные ворота» пали. Сигнализация надорвалась от перегрузки и что-то безнадежно хрипела. Коридоры и мастерские были полны простяков, а все возможные следы небывалого происшествия оказались безнадежно затоптаны…
Город Тахко. Макс.
Ох, и работка же на нас свалилась! Славка не шутил про тысячу, навскидку получилось даже чуть больше – если учесть ту сотню с лишком, что оказалась магами и вкалывала на собратьев по магии в каком-то особо некомфортном месте.
И всю эту тысячу надо было где-то разместить, как-то вымыть, во что-то переодеть и чем-то накормить, а вдобавок как-то вылечить.
К размещению привлекли Земных. Они на своих туннелях намастрячились так, что несколько подземных залов сотворили за какие-то два часа. И обустроили тоже быстро. Правда, один из залов оказался в каком-то водном кармане, и оттуда пришлось очень быстро убираться – мы ж там не русалок селить собрались. А для остальных было мокровато. Вода, впрочем, оказалась чистой и хорошей. Огненные устроили освещение. Зеленые, те, что покрепче, пробились в лекари.
Почему несколько залов? Я тоже удивился. Спросил нашу боевую бабушку. Она в ответ спросила, знаю ли я, что такое фильтр. Я сознался в своем невежестве и удрал, а непонятным фильтром остались заниматься сама бабушка Ира, Пало, Вида и лично господин градоправитель Тахко Миусс. Интересный подбор кадров.
Удрал я недалеко – в кольцевом коридоре нарвался на скандал. Ну как скандал. Тихий такой скандальчик. Побратим мой громко не выступает, характер не тот.
Как я понял, Славка рвался работать, но после первых объятий и сравнительно недолгих расспросов его в приказном порядке отправили лечиться и «возражения не принимаются!». И вообще-то я думал, что он уже там, в нежных лапках нашей «Скорой помощи».
Где ему еще быть в таком виде?
А он, оказывается, до медиков и не добрался. Он, оказывается, переоделся по-скорому и обратно! Нет, ну видали? И теперь негромко спорит со Старейшим. А заодно и с дежурным магом.
Вид у моего побратима был не блестящий. Тощий, как вилка (он вообще хоть что-то ел из моих передачек или все другим раздавал?), на костыле, да еще с ожогом на руке! Огненный дракон с ожогом! Видали такое? Старейший Урху был в шоке. Я тоже. Но мне легче, я к Славкиным задвигам привык. Наши тараканы, можно сказать, неплохо сжились. И я, кажется, понимаю, чего они сейчас требуют…
— Слав, у нас метеорит упадет?
— Что?
Я постарался помягче:
— Я к тому, что ты до сих пор спешишь. Психу… э-э… нервничаешь. Привык там… А уже все. Уже все, понимаешь? Ты выбрался. И свою тысячу уволок. Уже все здесь и все в безопасности. Больше не надо никуда бежать. Ты уже все сделал.
— Ты уже все сделал, — эхом отозвалась моя Иррей и мягко коснулась его руки. – Теперь надо отдохнуть.
— Вот, слушай мою девушку, она всегда права! Ну же, напарник, будь благоразумен, тебя такая девушка просит! Вперед, на отдых!
Лихорадочно блестящие глаза моего напарника мигнули… и прояснились.
— Макс, призывающий меня поступать благоразумно! – фыркнул он. — Кажется, я реально переутомился.
— А я о чем?
Альта. Взгляд со стороны.
Склады консервной фабрики всегда местечко оживленное. Продукцию сюда ввозят, отсюда вывозят, внутри ящики, мешки и коробки постоянно сортируют и переставляют, беспрерывно что-то «оптимизируя». Склад работал с раннего утра и до позднего вечера, и даже ночью здесь дежурила бригада из трех грузчиков – а вдруг какому привереде-покупателю вздумается срочно потратить деньги? И ведь находились такие!
Словом, любой посторонний, вздумавший проследить за передвижением товара, обречен рехнуться, пытаясь разобраться в этом суетливом муравейнике. А если он каким-то чудом все-таки убережет рассудок днем, то лучше пусть не пытается проникнуть на склад ночью. Потому что тогда рискует заметить кое-что совсем странное:
— …тридцать большевесов копченостей…
— Считай!
Запакованные в плотные непромокаемые мешки, копчености двигаются мимо, обдавая грузчиков одуряющим запахом, и выстраиваются штабелем. Причем грузчики, кажется, едва шевелят руками, а продукция неожиданно послушно ложится точно туда, куда ее «посылают». Иногда непонятно откуда мелькает блеск золота – яркий, но мягкий, точно от чуть приглушенного света…
— Восемьсот порций пайковой тушенки…
— Ага, десять ящиков.
Ящики с дном-поплавком крепятся к штабелю специальными скобами и цепями.
— Колбаса…
— Отмечено. Клади повыше. Что ж оно такое пахучее все.
— И не говори. Домой прихожу – на меня кот кидается. В ногах путается, штаны кусать пытается, облизывает все, до чего дотянется.
— Ты, главное, его из комнаты выставляй, как спать наладишься. А то мало ли…
— Будешь ехидничать – я его тебе подарю.
Плотные мешки закрепляются на штабеле вторым слоем.
— Фрукты вяленые…
— Какие?
— Вроде сливы.
— Принято. Двигай ближе. Ага, по кругу давай.
Штабель обрастает дополнительной «шапкой» и начинает смахивать на островок.
— И сыр.
— Какой?
— «Бельчик» и «грушевка», она сладкая. В подарок детишкам.
Оценивающий взгляд.
— Нет.
— Почему?!
— Не пролезет. Пойдут в следующую порцию.
— Давай хоть пару мешков… а? Дети же!
— Ладно, крепи.
— Отходим! Отходим!
— Ну, благослови боги первую партию по новому туннелю!
— Мяу!
— Хорошо, подождём, — мрачно ответил Платон, — двадцать пять! Многовато, конечно… но… сдавать на мясо не будем, в деревнях нас не поймут, здесь не едят конину… придётся сена покупать вдвое больше. Значит, послезавтра? Встретим и примем. Пока.
Платон отключился, а Нина обратилась к Руслану:
— Почему ты не сказал мне об этом сразу? До прилёта Гранта? Получается, что вы оба и Андрей Иванович тоже… нас обманули…
— Это не так. Я должен был сказать Вам это до прилёта гостей, с этим согласен. Но и сам Андрей Иванович узнал о Новой Земле-1 и Новой Казани, когда коневоз вылетел с Ново-Архангельска… мы говорили всего часов пять назад… там планировали выгрузить половину жеребят. Следующая гасилка будет в половине одиннадцатого на местному времени… и вот тогда можно будет поговорить с ним.
— Логично… ладно, теперь весна, подростим жеребят, а по осени видно будет. Голуба уже решила покупать лошадей, а там ещё кого-нибудь уговорим. А теперь… я пока переоденусь и выйду на крыльцо… полчаса вам хватит? Тогда встретимся через полчаса здесь.
Нина вошла в дом с непонятным смешением радости и досады: было радостно, что есть возможность спасти жеребят от забоя на мясо и одновременно было досадно, что Руслан не сообщил об этом сразу, словно не доверяя ей. А ведь мог бы разбудить ночью и подключить в звонок… Полкан бы так и сделал. А Руслан предпочёл молчать… вроде как не хотел беспокоить ночью.
В гостиной своей квартиры она задумалась на вечную тему – что надеть? В юбке садиться в седло неудобно, а надевать брючный костюм не хотелось. А так ли уж необходимо позировать для картины верхом? Можно и рядом с лошадью постоять… или всё-таки надеть юбку? Или брюки?
— О чём задумалась? – от вопроса Нина вздрогнула и обернулась. В дверях стояла Аля и говорила голосом Платона: — Я тут порассматривал вынесенные из гардеробной и разложенные на диване и креслах юбки и сарафаны… думаешь, что надеть? Помочь выбрать? – Нина кивнула, и Аля сказала уже сама: — Платон попросил дать доступ, чтобы поговорить с Вами… с тобой… я дала и показала, что у нас есть из одежды. Он так хотел помочь и…
— Я поняла и благодарна вам обоим за помощь, — улыбнулась Нина.
Аля по указаниям Платона, подключившегося к ней дистанционно, мгновенно выбрала из вороха одежды тёмно-синий с вытканными крупными красно-фиолетовыми цветами атласный костюм-парочку, состоящий из юбки в пол и кофты с длинными рукавами и высоким воротником. Потом подала короткую спереди и удлинённую сзади вышитую золотными нитями красную душегрею, кокошник и золотный платок.
— Знакомый костюм? – спросила Аля голосом Платона, выбирая нижние юбки, — сядешь боком, юбки прикроют ноги полностью, посидишь несколько минут, а потом я закажу для тебя дамское седло… Аля поможет надеть.
После одевания Платон позвонил и по видеосвязи подобрал для Нины ожерелья и браслеты – и ровно через полчаса она вместе с ним вышла на крыльцо. Руслан и Бернард с осёдланным Восходом уже стояли и ожидали её.
На крыльце Платон сам помог Нине сесть в седло боком, закрыл подолом юбки левую ногу, находящуюся в стремени, Руслан подал ей поводья, поставил Восхода так, чтобы Бернард смог сголографировать всадницу сбоку и спереди, а тем временем Платон по сети связался с охранниками парка, чтобы в нём никого не было — и Руслан очень осторожно и медленно повёл жеребца в парк.
Бернард шёл рядом, погода была солнечная, настроение улучшилось — и при входе в парк группа из двух киборгов и всадницы встретилась с другой группой из всадницы и двух киборгов. Нина с высоты Восхода посмотрела на Сребренку на рыжей пони, а девочка посмотрела на неё — и Нина тихо попросила Бернарда поснимать и эту всадницу сначала в парке, а потом у дома, а потом Златко сам выберет, с какой голографии писать картину.
Пламен, управляя кибер-кобылкой по сети, осторожно развернул её – и Сребренка поехала обратно в парк, а Герда пошла следом за пони.
В парке Бернард сначала несколько раз сголографировал Нину в седле на фоне пруда с лебедями – и Руслан повёл Восхода обратно к дому – а потом начал снимать Сребренку на пони. А когда девочка на пони поехала шагом, Бернард начал снимать видео и, желая показать, какая солнечная в этот день стоит погода, направил камеру вверх. И замер в восторге – по небу летели белые лебеди. Он тут же скинул сообщение Але для Нины и Гранту – и продолжил снимать видео.
Стая медленно кружила над островами, впереди стаи летел спортивный флайер, раскрашенный под лебедя, по краям стаи летели четыре скутера и два скутера летели сверху и снизу стаи. Заметив Бернарда с камерой, DEX’ы на скутерах заставили стаю лебедей сделать ещё круг над островами — и после этого вся стая из трёх десятков птиц начала снижаться на пруд.
Нина, Аля и Грант наблюдали за прилётом лебедей с крыльца дома, причём Грант ещё и транслировал картинку Платону и Змею. Это было потрясающе красивое зрелище: три десятка белых птиц летели по суживающейся и снижающейся спирали к пруду на Славном озере.
— Как жаль, что нет Арнольда! – тихо сказала Нина, — он отснял бы всё это на три дрона… прямо в стае…
— Ребята отсняли это не хуже, — рассмеялся Грант, — только на себя, а при этом качество съёмки не настолько хорошее, как хотелось бы… но Златко и по этим кадрам сможет нарисовать полёт лебедей в небе. Я попрошу Змея скинуть все записи не только Пушку, но и в архив ОЗК. Кстати, деньги пришли.
— Какие деньги? – удивлённая Нина даже отвлеклась от наблюдения за птицами и повернулась к Гранту.
— То есть… Вы не в курсе? Ваш тёмный волхв добился закрытия этой самой клиники на Нови-Саде, с которой судился. Ему было важнее спасти этих детей и предотвратить следующие подобные случаи. А вот адвокату показалось нужным довести дело до логического завершения, и он добился выплаты компенсации всем троим пострадавшим детям. Клиника сменила владельца, часть врачей потеряли право на занятие медициной, а на имена троих детей открыты счета в банке на сто тысяч галактов каждый… да, адвокат выжал из этого процесса максимум!
— Не знала… — ответила потрясенная новостью Нина, и замолчала, глядя, как опускаются на дорожки перед домом флайер и скутеры и как с них сходят радостные от удачного перелёта парни.
Она радостно обняла подошедшего к ней Змея:
— Какие же вы все молодцы! Я ждала вас… верила, что всё будет хорошо. В столовой вас уже ждут.
— Ребятам с конезавода надо лететь обратно, — ответил Змей, — они хотели вернуться сегодня. Со дня на день из тропиков прилетят цапли на лето… надо успеть подготовиться.
— Они и вернутся сегодня. Только вечером. Пусть пообедали и отдохнут. Могут пройтись по островам, если интересно. Сейчас всего одиннадцать часов… часа четыре на отдых у них есть. Можно помыться, покажи им, где душевые.
Змей кивнул и с прилетевшими парнями вошёл в дом. А Грант продолжил говорить:
— Так вот, адвокат затребовал и получил по сто тысяч галактов для каждого ребёнка, причем из этой суммы каждый месяц сто пятьдесят галактов будет перечисляться на счёт опекуна детей для их содержания до их совершеннолетия. Снимать деньги дети смогут только после восемнадцатого дня рождения. Тёмный этому не очень обрадовался… почему-то. Ведь по документам он является официальным опекуном всех этих детей… включая Горана.
— Получается… Сребренка завидная невеста будет. А Горан? Он уже знает об этом?
— Он парень и в состоянии сам заработать себе на жизнь. Ему скоро шестнадцать и после школы он подрабатывает медбратом на сельском медпункте… пока на должности «принеси-подай-изучай анатомию». Темногор уже уговаривает его поступать в медицинскую академию… и ведь уговорит. Но вот почему он так против денег, не могу понять.
— Здешние люди не особо доверяют банкам и не берут кредиты, — Нина выдохнула, подумав, стоит ли вообще говорить об этом. Но продолжила:
— Вероятно, именно по этой причине Темногор не спрашивал о деньгах на суде… здесь не считают деньги самым главным в жизни. Главное – семья и дружеские отношения внутри семьи и с соседями. И здесь нельзя пускать деньги в рост… хотя без этого сейчас не обойтись, у нас тоже по всем вкладам набегают проценты.
— Очень может быть… дело громкое, и адвокатская контора подтвердила свою репутацию лучших на планете. А это тоже что-то значит.
— Это так.
Тем временем лебеди в пруду успокоились, Герда на руках понесла девочку в её комнату, Пламен повёл пони в конюшню, а совершенно счастливый Бернард подошёл к Нине и попросил её выбрать кадры для будущего портрета.
— Но я же не настолько в этом разбираюсь! — воскликнула она, — но… посмотреть хочется. Можешь скинуть на мой терминал? Я там посмотрю, — и пригласила его и Гранта на обед в свою квартиру. Аля, не успевшая ничего толком приготовить с переодеваниями Нины и с выходом на крыльцо, по пути на второй этаж сообщила о гостях в столовую – и, пока Бернард скидывал на терминал отснятые кадры, сервировала стол в гостиной на шестерых, так как кроме неё, Нины и Гранта, на обед были приглашены Бернард, Руслан и Хельги.
Нина выбрала всего пять голографий, по которым Златко напишет для неё картины: свой портрет верхом на Восходе на фоне дома, портрет Сребренки на пони в парке, летящий на скутере Змей среди стаи лебедей, стаю лебедей в небе и Змея в обнимку с гусем Мартином.
Уже после обеда, когда Аля убрала посуду и ушла с Хельги покататься на глиссере, а Бернард отправился с Русланом голографировать всех подряд лошадей, Нина с Грантом пошла в библиотеку работать над текстом диссертации.
Через час Нина предложила отдохнуть и попросила Дерека принести в библиотеку кофе и пирожные – и Грант продолжил незаконченный разговор:
— Милош и Сребренка маленькие и им до совершеннолетия далеко, они вполне могут адаптироваться к местным обычаям. А вот Надя и Горан… ей через полгода четырнадцать, ему в середине июля шестнадцать, и оба выросли в большом городе… насколько я знаю, они дружат.
— Дружба у них вынужденная, — горько усмехнулась Нина, — им больше не с кем разговаривать на сербском языке… и обоим приходится сразу и учить русский и учиться на нём. Как будут жить дальше, решат сами… но не удивлюсь, если тёмный и Надю уговорит учиться на медика после школы. Через пару лет Горана призовут в армию… и будет ли он служить здесь или полетит на Нови-сад, тоже не нам решать.
— Тёмный собирается вроде сделать его своим преемником, не так ли? Ведь у него сын женатый в Кузино и где-то есть и замужние дочери…
— Видишь ли, — и Нина снова задумалась. Вроде недавно она об этом писала… или переводила? Но от повтора хуже не будет, и она совершенно лекторским тоном начала говорить:
— Федерация не признаёт волхвов священниками. И поэтому духовных училищ по родной вере нет. И вряд ли будут. И поэтому каждый волхв воспитывает своих преемников сам. А это очень долго и сложно, ведь кроме знания ведических книг, обрядов, таинств и умения говорить с богами, волхв должен иметь профессию. Причём выбор этих профессий очень… так скажем, невелик. Учитель, врач, военный. И прежде, чем кого-то обучать, надо самому знать профессию в совершенстве и отработать по специальности хотя бы до пенсии.
— Как оба наших волхва, — подтвердил Грант, — поэтому волхвов так мало? На все сельсоветы заповедника только две или три пары… пары в смысле светлый и тёмный. Поэтому тёмный взялся за Горана? И светлый воспитывает Сребренку по этой же причине? Разве она сможет проводить обряды?
— Если сама захочет остаться в этих лесах ведуньей, — ответила Нина, — если захочет сама. Настоящей волхвой она сможет стать только после того, как её старший внук станет семи пядей во лбу. То есть, ростом от пола до лба семь пядей… сто двадцать четыре сантиметра. Тогда он перестанет считаться ребёнком и будет отвечать за свои поступки. И бабушка Сребренка сможет уйти в поставленный для неё в лесу домик и заниматься ведовством.
— Станет ведьмой?
— Ведуньей. Волхвой. Или знахаркой… решит сама. Ведьма – это ведающая мать, женщина, уже родившая не менее двух детей. В отличие от мужчин у женщин нет оружия и искусству боя их не обучают. И, чтобы при необходимости защитить семью, женщина прибегает к помощи богов и духов… к магии. И тут уже не имеет значения, существует магия или нет. Главное – вера в помощь духов. Деятельность истинной ведьмы направлена на защиту семьи, а не на вред кому-либо. А вот колдунья может наносить вред… но только врагам рода или общины…
— Вот у нас ещё глава диссертации получилась, — сказал Грант через почти полтора часа разговора, — я всё запишу и оформлю. А сейчас мне уже пора лететь… Бернард отпущен только до семи вечера и ему надо возвращаться.
— Хорошо, только возьми пирогов с собой в столовой, — ответила Нина, вставая с дивана, — и… когда у Бернарда день рождения? То есть… день выпуска?
— В ноябре… а что? Есть мысль о праздновании?
— Ему надо подарить нормальный голографический аппарат, а то он уже давно этой «мыльницей» снимает. Он, конечно, теперь в ОЗК второй кибер-техник… но одно другому не мешает. Пусть он будет и классным голографом.
— Мысль хорошая, — одобрил Грант, — аппарат куплю, деньги есть, а праздник придумаем, чтобы вручить раньше дня рождения. А теперь нам пора.
Пока Грант вызывал и ждал Бернарда, Нина принесла из столовой пакет с пирогами – и в половине пятого гости улетели в город.
Шестнадцатого апреля на рассвете Голуба родила двойню. Лететь в роддом она отказалась, сказав, что в деревне достаточно медиков, чтобы принять роды – но, едва в пять утра начались схватки, Доброхот позвонил Сане и попросил помощи, так как Искра тоже была беременна и потому принимать роды у подруги не могла.
Саня вместе с Зитой примчались уже через полчаса – и в шесть часов Голуба уже держала на руках двух девочек. Доброхот пригласил Саню и Зиту к столу и, пока его жена занималась детьми, накормил их и с подарками проводил к флайеру.
В полдень этого же дня после принесения треб на капище волхв объявил, что в субботу двадцать второго апреля в здании Кедровского сельского клуба состоится следующая игра «Что? Где? Когда?» и все желающие могут придумывать вопросы для игроков, а желающие играть должны пройти небольшой экзамен на знание школьной программы, который пройдёт в столовой большого дома в четверг двадцатого апреля, так как с собой он возьмёт только одну команду из шестерых игроков.
***
Семнадцатого апреля рано утром прилетели все люди и киборги из бригады Доброхота — и строительство дома для Змея и его жены началось. Ральф как представитель участкового сам пришёл на Мирный остров для знакомства со строителями, проверки документов и проведения инструктажа.
Строить планировали круглосуточно, питаясь в столовой большого дома, и потому для проживания и отдыха строителей во втором общежитии были заранее подготовлены четыре трёхместных комнаты – но часть строителей решили прилетать утром и улетать домой к ночи. После заселения тех, кто решил всё время строительства провести на архипелаге, волхв прямо на стройплощадке провёл необходимые обряды и дал разрешение на работу.
***
К восемнадцатому апреля Пламен освоился на островах настолько, что даже дал названия всем трём конюшням: на Славном острове конюшня стала называться спортивной, а две конюшни на ипподроме — тренировочной (где содержался молодняк) и маточной (где находились взрослые кобылы и три жеребца). Он побывал на всех конюшнях, с разрешения Хельги успел покататься верхом на Диване, научил Свена заплетать гриву и хвост Ливня в тонкие косички, уговорил Платона заказать беговую сбрую и качалки для заездки молодняка и адаптировал скачанные в сети «Правила проведения рысистых соревнований» для местного ипподрома.
— Всё-таки не зря он учится на зоотехника! – радостно заявила Нина мужу вечером, — сколько всего нового рассказал! Будут у нас свои бега!
— А конный туризм? – с надеждой на будущую прибыль спросил Платон, — мы же планировали эти соревнования? А прокат?
— Одно другому не мешает, — ответила она. — Бега в упряжи на дорожке для зрителей, а конный туризм под седлом по всем островам для съёмки на камеру… надо же как-то зарабатывать… раз уж согласились на создание племенной конефермы. Ведь на Ново-Суоми проводят бега на лошадях своей же финской породы… чтобы породу сохранить. Почему мы не можем?
— Как будто у нас был выбор! Полкан и Руслан фактически мимо правления колхоза всё решили… но я знаю, сколько дотации нам выделено и знаю, что десять жеребят нам привезут к концу месяца. Места есть. Договор составлен и подписан… ждём через неделю. А вот на овчарне мест мало… и надо срочно продавать лишних баранов.
— Отдай строителям в оплату за работу… пусть или живыми увезут домой, или тут съедят. Теперь ледоход и всем нужны будут животные в жертву водяным и Маре.
— Хорошо, я подумаю, — ответил Платон.
***
Девятнадцатого апреля Герда закончила шить для Сребренки костюм для верховой езды её размера — и девочка под присмотром двух киборгов каждый день стала учиться ездить верхом на пони.
Каждое их утро начиналось с зарядки и пробежки, потом Герда с девочкой шли в столовую на завтрак, потом – на Жемчужный остров играть в песочнице, потом – тренировка на одной из двух пони, после обеда и дневного сна – тренировка на второй пони, а после полдника няня с ребёнком шли в модуль волхва и Клара рассказывала им обеим сказки или сам волхв учил обеих разбираться в растениях.
Девочка совершенно поправилась – и на прогулках весело носилась по дорожкам парка вместе с гусями Змея, которые её совершенно не боялись и поэтому на неё не нападали.
***
К двадцатому апреля лёд полностью вышел из речек и поплыл по озеру. При резком потеплении до плюс пятнадцати снег на островах почти сошёл и дорожки подсохли, но медленно плывущие по озеру льдины, окружённые шугой, радости не добавляли. В целях усиления бдительности и для наблюдения за движением льда и рыбаками Самсон, Хельги и DEX’ы охраны круглосуточно дежурили вокруг архипелага на двух глиссерах.
В деревнях были уверены, что с началом ледохода просыпаются водяные и требуют жертву. Светлые волхвы — Велимысл и его соратник из Кедрова — пытались объяснять людям, что с водяными прекрасно справится МЧС и жертвы не особо нужны, надо только самим быть осторожнее и не ставить гаражи и бани слишком близко к воде, чтобы паводком их не унесло. Тёмные волхвы — Темногор и его товарищ из Кедровского сельсовета – наоборот, уверяли, что водяным жертвы давать необходимо и не реже раза в неделю, но ни в коем случае не киборгов, а лучше всего баранов или петухов.
Наблюдающим за поверхностью озера киборгам было разрешено забирать даваемых водяным животных — но только из-под воды, чтобы считалось, что они взяты у водяного, а не украдены у людей, приносивших жертву — и потому Самсон и Хельги на такие дежурства надевали под одежду гидрокостюмы и брали акваланги, чтобы успеть спасти животных от гибели в воде.
***
Двадцатого апреля на рассвете родился первый в этом году мезенский жеребёнок и поэтому счастливый Полкан отказался от предстоящей поездки в Кедрово на игру. Кобылку он назвал Примулой и почти весь день провёл на маточной конюшне, ухаживая за её матерью и будущими роженицами.
На ферме за прошедшие три недели апреля появились новые телята, начались окоты на овчарне и в козлятнике – и Тур только успевал чипировать молодняк, который останется на племя для себя и на продажу и отбирать баранчиков и козликов на кастрацию для выращивания на мясо. Амина, готовясь к предстоящей свадьбе, становилась всё задумчивее и мечтательнее – и Платону пришлось вызвать на несколько дней Аслана для проведения кастрации молодняка.
Брат Амины прилетел уже вечером, пока только на сутки, но вместе с Кайсой – и сразу приступил к работе.
***
В девять утра двадцать второго апреля светлый волхв собрал желающих играть и желающих посмотреть игру в большой арендованный в заповеднике флайеробус и перед вылетом сказал речь:
— Это не первая наша игра, но первая, проводимая в здании сельского клуба. Это будет не актовый или спортивный зал, а сцена в зале зрительном и поэтому игроки будут сидеть выше зрителей. Вы привыкли стоять вокруг столика с игроками и наблюдать за ними, но, к сожалению, в спортзале школы ещё не закончен ремонт и игру любезно согласилась принять Живка Орлова в здании сельского клуба. Зал небольшой, всего на сто пятьдесят мест и поэтому я пригласил Арнольда для проведения видеосъёмки и трансляции игры на монитор, который будет установлен перед зданием клуба, чтобы все желающие могли тоже посмотреть игру. В составе нашей команды Фрида, Забава и Злата от киборгов, и Стожар, Ростислав и Кайса от людей… да, я уговорил Кайсу остаться здесь ещё на день и слетать в Кедрово, так как Полкан теперь с жеребёнком и полететь не сможет. Очень надеюсь, что ей там понравится.
С игроками полетел Платон, уговорив Нину остаться:
— Ну… хотя бы для того, чтобы Хельги и Самсон могли спокойно дежурить на озере. Теперь идёт ледоход и нельзя снимать наблюдателей… а для охраны возьму… например, Сильвера. Тоже «семёрка». К тому же Грант обещал прилететь, чтобы поработать в библиотеке.
— Тогда уж оставь Сильвера с Хельги, а возьми Самсона. Мне так будет спокойнее… Сильвер передаёт всю информацию Вере, а ей не следует знать лишнее о слишком разумных киборгах. Не надо провоцировать дексистов на неадекватные действия… даже если у нас с ними нормальные рабочие отношения.
— Согласен. Возьму Самсона. Буду звонить. Пока.
Флайеробус улетел, а Нина вернулась в дом. Действительно, ей нельзя было улетать – ведь Грант по своему желанию взялся помогать ей дописать диссертацию и сейчас бросать работу, которая на три четверти сделана, было бы невежливо по отношению к нему… но как же не вовремя! И как же хочется посмотреть игру! Но… придётся день просидеть в библиотеке… и не ездить кататься. И не выходить из дома… как обещала Хельги.
Грант прилетел в половине десятого – и не один, а с Бернардом. Поздоровавшись, он первым делом в присутствии Нины позвонил по видеофону Хельги и спросил, можно ли Бернарду поохранять Нину во время катания в коляске. Нина удивлённо уставилась на гостя, а Bond невозмутимо заявил:
— Хельги очень ответственный парень! И если Нина Павловна обещала ему, что не выйдет из дома одна, то слово надо держать. Нина Павловна выйдет из дома не одна, а с Бернардом и мой друг Хельги будет спокоен. Я очень предусмотрителен!
Хельги, находящийся в это время на глиссере, направлявшемся в озеро, с удивлением выслушал Гранта – и согласился. Ему понравилось, что прилетевший в гости Bond не только сам спросил его разрешения поохранять маму другим киборгом, но и сам его привёз. Бернарда Хельги помнил по охране офиса ОЗК в городе ещё когда этот офис был на третьем этаже универмага и потому не стал возражать, но только поставил условие: Бернард не должен садиться в коляску, а только бежать рядом, чтобы успеть поймать Нину, если вдруг коляска начнёт падать – и Бернард на это условие согласился.
Нина успокоилась и не стала звонить Руслану и отменять уже ставшую привычной поездку по островам в коляске. Грант вошёл в дом только после того, как коляска с Ниной отъехала от крыльца.
Бернард действительно шёл рядом с коляской и не сел, даже когда шагом проезжали дамбу, и на просьбу Нины всё же сесть весело ответил:
— Я ведь тоже DEX! Я, может, побегать хочу… и поснимать, если можно, — и показал небольшой голографический аппарат размером с мыльницу, — к тому же Хельги не разрешит мне охранять Вас в следующий раз, если я сейчас сяду.
— Ну хорошо, — согласилась Нина, — побегай, тебе вреда не будет.
Чтобы дать возможность Бернарду голографировать пейзажи не на бегу, Нина попросила Руслана останавливаться в самых живописных местах на одну-две минуты – и гость снимал на свою «мыльницу» всё подряд, чтобы Златко мог рисовать новые картины по этим голографиям, так как качество кадров, снятых на киборга, ниже, чем на «мыльницу».
Именно так он ответил на вопрос Руслана: «Зачем снимать на аппарат, когда на себя удобнее?» — и на пути обратно Руслан спросил:
— А он сможет нарисовать Восхода, как на экстерьерной голографии, только на пейзаже с озером и так, чтобы лес было видно? Я бы Андрею Ивановичу подарил, когда он прилетит.
— Конечно! Только надо его так сголографировать, как тебе надо. А когда он прилетит? Мне надо знать, к какому числу нужна картина.
— Прилетит послезавтра к ночи… ведь Златко тоже киборг и умеет рисовать быстро, — ответил Руслан, — а сголографировать сможешь сегодня. Сейчас отвезу Нину Павловну к дому и… — он остановил жеребца и повернулся к Нине: — А давайте Златко Вас нарисует верхом на Восходе?
Нина удивлённо посмотрела на парней и медленно ответила:
— Я не настолько важная особа, чтобы с меня верховые портреты рисовать… — и тут ей позвонил из Кедрова Платон:
— Настолько! И даже не сомневайся! – и она поняла, что всё время катания Платон был на связи с обоими DEX’ами, а Платон продолжил:
— Сейчас ты едешь к дому, а ребята едут на конюшню распрягаться. Пока ты переоденешься, они сголографируют Восхода на берегу и придут к дому с Восходом уже осёдланным. Жаль, что сегодня нет Арнольда! Но ничего страшного, для будущей картины достаточно голографий на «мыльницу». Кстати, Руслан… ты сказал, что Андрей Иванович прилетит послезавтра? Почему он не позвонил перед вылетом? Мы бы подготовили денники… мы ждали его позже.
— Двадцать пять…
— Сколько? Вы с ним не охренели ли немного? — возмутился Платон, — мы договаривались на десять голов!
— Так вышло, что дотации дали на двадцать пять голов, а на Антари только вы вошли в федеральную программу, — стал объяснять Руслан, — и на двух соседних планетах составили договора с тремя хозяйствами на пятнадцать голов. Андрей Иванович погрузил полный коневоз… на Новой Земле-1 тем временем началась какая-то природная аномалия, то ли вулкан, то ли цунами… и они отказались, а на Новой Казани, как оказалось, их собирались забить на мясо… Андрей Иванович узнал об этом уже на второй гасилке через сутки полёта. А если откажетесь взять всех, придется здесь забивать, чего не хотелось бы… а здесь весна, летом можно держать жеребят на пастбище, а осенью они подрастут и лишних можно будет продать. На турбазе на конюшне какие лошади? Беспородные? Есть возможность заменить часть поголовья на мезенок… меринов отдать на доращивание и на работу. А на той конюшне, где была Динара?
— А знаешь, в чём-то ты прав, — медленно ответил Платон, — только почему твой опекун не позвонил мне или Григорию? Почему действует через тебя?
— Так в полёте позвонить можно только на гасилке, а когда они проходили прошлую, здесь было полвторого ночи… а я на связи постоянно. Со следующей гасилки позвонят…
Лю Цин-чжен посвятил свою жизнь исканию Истины и Познания. Он познал все учения и все элементы природы: металл, дерево, огонь, воду и землю. Он знал, что наша Земля — огромная плоскость, в середине которой возвышается гора Сумеру, окруженная четырьмя материками. Он знал, что существуют три мира: Пожеланий, Цвета и Бесцветия.
По ночам он часто смотрел на Луну. В ясные ночи он видел там нефритового зайца, который толчет в ступе снадобье; Лю Цин-чжен знал, что человек, отведав этого снадобья, может стать бессмертным. Но далека была Луна, а еще дальше — мудрость Полного Познания.
Лю Цин-чжен часто перечитывал буддийские тайные книги, некогда вывезенные Сюань-цзаном из Индии. Но не всю мудрость Будды вывез Сюань-цзан…
Там, на западе, в далекой Индии, за высокими горами, стоит таинственный храм Раскатов Грома, где обитает Будда-Татагата и хранятся книги о небе, трактаты о Земле и сутры о злых демонах; одна только книга «Обо всем, еще небывалом» состояла, по слухам, из 1110 тетрадей. Воистину лишь там можно познать все. Ведь Лю Цин-чжен знал многое. Он знал Способ Ковша Большой Медведицы, дающий тридцать шесть превращений, и Способ Звезды Земного Исхода, таящий семьдесят два превращения. Но, зная все это, Лю Цин-чжен не мог совершить даже простое превращение — в облако или в сосуд с водой. Видно, не хватало последнего звена знаний.
И Лю Цин-чжен пошел на запад, в Индию, пешком — ибо это угодно богам. Тысячи ли [ли — 0,644 километра] прошел он, питаясь подаянием и довольствуясь тем, от чего отказывались другие. Он изведал жажду песков, страх лесов и голод бесплодных равнин. Он перешел высокие горы из шершавого камня, о которые в бурные ночи злые духи точили свои медные мечи. И наконец, пройдя восемь последних перевалов и девять ущелий, он вошел в Индию, в год Металла и Тигра. А вышел он из родного монастыря в год Земли и Мыши — два долгих года был он в пути.
Лю Цин-чжен нашел храм Воплощения с особыми местами для самосозерцания. Ему поведали, что в горах живет некий ученый индус. Соблюдая умеренность в пище, воздержание в речах и отказ от деятельности тела, он углубляется в себя, достигая третьей степени святости — Бодисатвы.
И Лю Цин-чжен отправился в страшные горы. Их вершины вздымались выше неба, которое, как известно, отстоит от земли только на девять ли. Он шел по вечным снегам, над глубокими пропастями. По ночам его старались напугать злые духи гор в образе волосатых людей со ступнями, вывернутыми назад.
Страница 133 из 182
Наконец Лю Цин-чжен разыскал пещеру, где индийским мудрец углублялся в себя, отрешаясь от кажущегося нам мира.
И мудрец не отверг Лю Цин-чжена. Он рассказал ему об учении Санкхья Карика, о восьми гранях неизвестности, восьми гранях заблуждения и восемнадцати гранях совершенной тьмы. Он обучил его Четырем Дыханиям и всему, что дает человеку власть над телом, — тому, что составляет науку «хатха-йога». И обучил его науке власти духа над окружающим — науке «раджа-йога».
Лю Цин-чжен жил в пещере, неподалеку от индийского мудреца, не мешая ему, не видя его телесно, но общаясь на расстоянии силой духа. Он научился отрешаться от земного. Безразличны ему были смены времен года, ненастье, ветер и снег.
Но однажды небо потемнело, потоки горячего воздуха полились вниз по склонам гор, гоня перед собой потоки мгновенно растаявшего снега, и страшный жар опалил Лю Цин-чжена, и ощутил он трепет вздрогнувших гор. И увидел он, как с неба спустился один из Пяти Зверей — зверь Единорог.
Был зверь в длину более трехсот чи [чи — 0,373 метра] и не менее восьмидесяти в обхвате. Тело его было покрыто золотистой чешуей. Зверь лежал без движения. Потом он вздохнул, и шипение воздуха из ноздрей его было столь громким и ужасным, что Лю Цин-чжен, не выдержав одиночества, пробрался к учителю — индусу. Замирая от страха, смотрели они на знамение, ниспосланное небом, и непрерывно взывали к Будде святыми словами: «Ом мани падмэ хум».
А потом пасть чудовища разверзлась и выпустила человека. Хотя был он ростом более семи чи и тело его было лишено одежд и покрыто прозрачным сосудом, а кожа красна, как медь, — он был существом двуногим, с девятью отверстиями, значит — человеком.
Краснокожий человек шел, осматриваясь по сторонам. И нес он оружие трезубое копье — и вонзал его в скалы, не оставляя на них знаков. И вернулся в пасть зверя, а потом снова вышел, и с ним — шесть ему подобных. Они ходили меж скал и вонзали в скалы трезубцы, а из трезубцев ударяли зеленые молнии, и зелеными молниями краснокожие люди дробили скалы.
Лю Цин-чжен и индийский мудрец содрогались от страха, но боги избавили их от ударов молний. А когда много скал было избито молниями в мелкий щебень, краснокожие люди вынесли из пасти зверя свиток, развернули его и превратили в дорожку, которая бежала сама собой, оставаясь на месте. И хотели они кормить зверя битым камнем, но камень не давался им в руки и падал сквозь ладони, как вода сквозь решето. Тогда принесли они золотые и серебряные прутья и сделали из них клетку и поставили над кучей щебня. И вытянули из тела зверя красные жилы и привязали их к клетке. И услышали Лю Цин-чжен и его учитель долгий вопль дивного зверя и видели сияние вокруг клетки, и ноздри их обоняли свежесть небесной грозы. Битый камень стал послушен рукам краснокожих людей, и бросали они его на бегущую дорожку, и камни неслись в пасть зверя, и глотал зверь камни. А потом скрылись люди в звериной пасти и унесли все прутья от клетки, и страшно рычал зверь от удовольствия, переваривая камни. А потом отрыгнул зверь остатки съеденных камней, и были они черные и обожженные утробой его, и зеленый дым шел от них. И с камнями изверг зверь железные короны, похожие на цветки со многими лепестками, и захлопнулась пасть его. И зверь поднялся на хвост свой, извергая огонь, взлетел вверх и, опираясь на огонь, долго стоял над горой.
Лю Цин-чжен и учитель его пали на землю, ибо воздух стал горячим и тяжелым и палил их и угнетал. А когда они осмелились поднять глаза, зверя не было, лишь на дне ущелья лежали горелые камни — остатки его пищи.
Долго сидели Лю Цин-чжен и индус, его учитель, и молча углублялись в себя, дабы познать происшедшее.
И встал индус и хотел взять руками остатки пищи небесного зверя и железные цветки, но пальцы его проходили сквозь них, и не держались они в руках его.
И еще три дня углублялись они в себя. А наутро четвертого дня индус сказал:
— Неправы мы, считая окружающее за Майю, за кажущееся. Нет Майи, а есть вещи — зримые или слышимые, или иные, но все — вещи. Взгляни на эти камни. Были они ощутимы и зримы для нас, а для небесных пришельцев были зримы, но не ощутимы. Но они имели знание, Знанием изменили они сущность камня и ощутили его. Горе мне! Сколько лет потерял я на поиски познания! Не там я его искал! Человек властен над вещами. Он плавит руду и получает металлы, он рубит деревья и варит смолы. Нет Майи, есть вещи и власть человека над ними.
И ушел. А Лю Цин-чжен был тверд духом. Он записал виденное и, освободив ум свой, углубился в себя и вернулся к созерцанию. Вновь он обрел покой, и вновь покой был нарушен: учитель его вернулся в ущелье.
Был он богато наряжен и явился со многими слугами. Слуги поставили богатый шатер и осквернили воздух запахом пищи, а бывший учитель прельщал Лю Цинчжена, совращая его с пути. И Лю Цин-чжен, чтобы не слышать его, читал на память сутру Прагна Парамита о небытии Явлений, Форм и Вещей.
Индус опечалился и оставил Лю Цин-чжена. Слуги поставили перед ним черный круг с золотыми пластинками и долго вращали его подобно молитвенному колесу, и сыпались искры с круга, и далеко пахло свежестью. И, подражая посланцам небес, индус ставил над камнями и железом остатками пищи небесного зверя — золотую клетку и повторял дела их, и стали камни ему послушными, и он брал их руками.
Страница 134 из 182
— Лю Цин-чжен, — воззвал он. — Некий знатный человек дал мне слуг, и пищу, и утварь, и буду я жить в доме его и искать Власть над Вещами. Ты следовал мне ранее, последуй же и сейчас.
Но Лю Цин-чжен не слушал святотатца. Знал он, что индус, и слуги его, и горы, все — Майя, мир призрачный.
И индус ушел со слугами, унося камни и железо небесных пришельцев. А Лю Цин-чжен долго еще оставался в горах, а потом спустился в долину, в храм Воплощения. И, обретя святость, вернулся на родину, чтобы учить людей кротости и смирению, ибо мир чувствований — лишь Майя, кажущееся, небытие.
А тот индус, как было слышно, войдя в дела земных владык, познал нечто тайное и потому был умерщвлен. И дух его получил дурное перевоплощение, уйдя вниз по Лестнице Совершенствования. И так будет со всяким, кто не поймет, что чудеса и знамения неба нельзя истолковывать как вещественное, что такое толкование оскорбляет богов, ибо мир вещей — лишь Майя, кажущееся.
Ли Вэй-сэн умолк. Он аккуратно сложил фотокопии в папку, затем снял свои восьмиугольные очки и протер их платком.
За окном медленно угасали последние отблески заката. Где-то в сосновом лесу крикнула птица. Наплывала синяя тишина подмосковного вечера.
Странное очарование сказки овладело гостями Ли Вэй-сэна. Первым нарушил молчание Багбанлы. Он встал, прошелся по комнате.
— Индус из сказочки, — сказал он, — смахивает на ученого старца из матвеевских писаний. К какому времени относится ваша сказка?
— Не раньше шестого века по европейскому летосчислению. Герой сказки читал книги, вывезенные Сюань-цзаном из Индии, а Сюань-цзан жил в шестом веке.
— Позвольте, в сказке упомянут год.
— Да, Лю Цин-чжен пришел в Индию в год Металла и Тигра.
— Что это значит?
— По старой системе это двадцать седьмой год цикла, а в цикле шестьдесят лет. Первый год цикла — год Дерева и Мыши.
— А если перевести на нашу систему?
— Пожалуйста, — сказал китаец. — В цикле, в котором мы живем, год Металла и Тигра был в 1951 году. Теперь возьмем интервал в шестьдесят лет. Годы Металла и Тигра приходятся, следовательно, на 1891, 1831, 1771, 1711…
— Тысяча семьсот одиннадцатый? — прервал его Привалов. — Этот год вполне вяжется с рукописью Матвеева. Сказочный Лю Цин-чжен мог встретиться с ученым индусом, который несколько лет спустя сделал нож Матвеева проницаемым.
Ли Вэй-сэн улыбнулся:
— Может быть, может быть…
— А что? — сказал Привалов мечтательно. — Представьте себе, что где-нибудь в Гималаях совершил вынужденную посадку космический корабль из далеких миров. Из мира, где связи вещества носят другой характер. Космонавтам понадобилось, скажем, пополнить запас ядерного горючего. Земные горные породы оказались для них достаточно активными. Они наломали камня электроискровым способом…
— По методу Лазаренко? [Б.Р. и Н.И.Лазаренко — создатели промышленного метода электроискровой обработки] — ехидно спросил Багбанлы.
— По методу _своего_ Лазаренко… Но земные предметы были для них проницаемыми. Тогда они собрали какую-то установку и изменили свойства камня — сделали его непроницаемым для себя, — значит, проницаемым для земных людей, — и по ленточному конвейеру погрузили его на корабль. Потом… Потом они подремонтировались, заменили какие-нибудь шестерни, а негодные выбросили — это и были «железные цветы» — и улетели, так сказать, к месту назначения.
— Тебе бы научно-фантастические романы писать, Борис, — засмеялся Багбанлы.
Григорий Маркович помалкивал. Он рисовал в блокнотике причудливую голову бородатого старика с орлиным носом. Казалось, ученый был всецело поглощен рисованием. Вдруг он поднял голову и посмотрел на Багбанлы.
— А почему бы и нет, Бахтияр Халилович? — сказал он. — Все возможно на этом свете. Самая дерзкая фантастика не может сегодня удивить науку.
— Не спорю. Но космический корабль в Гималаях…
— Индус случайно оказался в горах, — спокойно продолжал Григорий Маркович. — Он наблюдал за пришельцами из космоса. Вероятно, он и раньше занимался физикой. Перестроенное вещество камней он, быть может, использовал как источник для переноса их свойств на другие предметы.
— Для переноса свойств? — Привалов вскочил со стула. — Какая странная мысль!
— Отнюдь, — возразил ученый. — Если бы у нас был предмет из вещества с измененными связями, ну хотя бы этот легендарный матвеевский нож, мы бы прежде всего стали искать способ передачи его свойств.
— Значит, мы идем неверным путем? — Привалов был взволнован. — Значит, «сукрутина в две четверти», описанная Матвеевым, была не кольцом Мебиуса, а чем-то иным?
— Мы идем верным путем, Борис Иванович. Что до «сукрутины», то кто ее знает?.. Просто какая-то деталь установки. Важно, что самое это слово навело вашего Потапкина на превосходную мысль. Впрочем, — добавил ученый, помолчав немного, — все это не более как предположения. Могло и не быть космического корабля, который так не нравится нашему другу Багбанлы. Сказочка, привезенная нашим другом Ли, быть может, просто плод богатого воображения. Одно несомненно: в Индия начала восемнадцатого века работал безвестный великий ученый. Он намного обогнал свое время, и судьба его была трагичной.
Страница 135 из 182
В наступившей тишине раздался голос Ли Вэй-сэна:
— Правильно, коллега! В глубинах истории таится много подобных трагедий. Я со скорбью думаю о мудрецах моей страны, чьих имен не сохранила история. Я с гневом думаю о том, сколько сил предоставило… то есть положило человечество на выдумывание религий, на поиски того, чего нет. Врата Полного Познания! Воистину мы должны работать как одержимые, чтобы распахнуть их.
Китаец подошел к двери, щелкнул выключателем. Яркий белый свет залил комнату.
Борис Иванович думал о Лю Цин-чжене и индийском мудреце. Его мысленному взору предстали грозные отроги Гималаев. Измученные люди приносили с горных вершин какие-то смолы… О них упоминал Матвеев, и это навело Колтухова на мысль о мощно заряженных электретах. «Недооценивают еще электреты», — всплыл в памяти скрипучий голос Павла Степановича…
Он вслушался в беседу ученых. Ли Вэй-сэн рассказывал что-то из китайской истории. Воспользовавшись первой паузой, Привалов сказал:
— Товарищи, а что, если «заткнуть» энергетический провал электретами?
— Электретами? — Григорий Маркович удивленно посмотрел на него. — Но это очень слабенький, хотя и неиссякаемый источник.
— Слабенький? А вот послушайте! — И Привалов рассказал об эпизоде из матвеевской рукописи и о предположении Колтухова, что люди Лал Чандра заряжали смолу космическими лучами.
— Да, припоминаю этот эпизод, — заметил академик, — но, признаться, не приходило в голову… Ну-ну, продолжайте.
Борис Иванович воодушевился и подробно рассказал об опытах Колтухова с электретными покрытиями для труб.
Китаец быстро покрывал блокнот строчками иероглифов.
— Это мысль, — сказал Багбанлы, когда Борис Иванович умолк. — Клянусь аллахом, неплохая мысль! Академия располагает самым мощным в мире электростатическим генератором. Давайте зарядим от него смолу по колтуховскому рецепту.
— Мощная, неиссякаемая батарея электретов, — задумчиво проговорил Григорий Маркович. — Хорошо, попробуем. В крайнем случае мы свяжемся с нашей высокогорной станцией на Памире, которая изучает космическое излучение… — Он помолчал немного. — Частотный режим нам ясен. Теперь займемся энергетическим. Вот что мы сделаем. Построим вашу модель беструбного нефтепровода, Бахтияр Халилович, только без стеклянных трубок, а в небольшом бассейне.
— Как у Лал Чандра? — спросил Привалов.
— Примерно. Только без театральных эффектов вроде горящей воды. Лал Чандр, очевидно, разлагал воду в бассейне электролизом и поджигал выделяющийся водород искрой. Нам это ни к чему. А вот прокачка масла сквозь воду — ею мы и займемся. Мы оборудуем в бассейне кольца Мебиуса приемное и передающее. Поставим установку энергетического луча. Испытаем электреты… Ну-с, и попробуем прогнать струю нефтепродукта сквозь воду. Посмотрим, как поведет себя перестроенное вещество в рамках усиленного поверхностного натяжения. Мне бы хотелось, товарищи южане, задержать вас на месяц-полтора в институте. Не возражаете?
— Со мной просто, — сказал Багбанлы. — Письмо президиума академии — и все. Но вот юноша, — он кивнул на Привалова, — представитель промышленности. С ним посложнее.
— Завтра позвоню Лиде Ивановой, — сказал Григорий Маркович и сделал пометку в записной книжке. — Она уладит это через главное управление. Так вот. Думаю, что осенью мы сможем перекинуться к вам, на Каспий. Выберем подходящий участок моря и поставим опыт уже в естественных условиях.
— В промышленных, — заметил Привалов.
— Верно. Кстати, мне нужно побывать на Каспии не только по трубопроводным делам. Есть еще одна задача, не менее важная.
— Не секрет? — спросил Привалов.
— Вы, должно быть, знаете эту проблему: повышение уровня моря проливным дождем.
— Наслышаны, — сказал Багбанлы. — Кипятильник на Черном море, паропровод над Кавказским перешей ком, конденсация облаков над Каспием и ливень вроде библейского. Не знал, что вы имеете отношение.
— Частично. Там есть у вас Институт физики моря. Мы дали им некоторые исходные данные для опытной установки по конденсации облаков. Они собрали установку на каком-то необитаемом островке. Работу эту ведет некто Опрятин, кандидат наук.
— Знаем Опрятина, — сказал Привалов.
— Что-то затянул работу сей муж, — продолжал Григорий Маркович. Впрочем, я их не тороплю. У нас тут возникла, видите ли, новая идея. Пожалуй, можно будет обойтись без ливня… Но это пока секрет. — Он встал. — Итак, друзья, завтра с утра прошу ко мне. Займемся электретами.
Строители каналов пускают воду, лучники подчиняют себе
стрелу, плотники подчиняют себе дерево, мудрецы смиряют
самих себя.
«Дхаммапада», VI, 80
Скажем сразу, чтобы не причинять читателю излишних волнений: Юра останется жив.
А теперь перенесемся в Москву и посмотрим, что там делает Борис Иванович Привалов.
Накануне отъезда в Москву у Бориса Ивановича разболелся зуб и на щеке сделался флюс. Флюсы случались у него и раньше и тоже всегда не ко времени. Но этот был особенно некстати. Борис Иванович нервничал. Целый день он отлеживался дома, глотая пирамидон с анальгином и нежно прижимая к щеке мешочек с горячей солью. Раза два звонил к нему Багбанлы, который тоже собирался лететь в Москву.
— Слушай, флюсовик, — говорил он, — пришли мне на всякий случай материалы опыта. А то, я вижу, придется мне завтра одному лететь.
— Я полечу, Бахтияр-мюэллим, — отвечал Привалов, придерживая трубку плечом и поглаживая небритую вздувшуюся щеку. — Полечу обязательно.
Вечером заявился Колтухов, который жил в этом же доме, только в другом блоке.
Страница 131 из 182
— Пришел зубы тебе заговаривать, — сказал он, усаживаясь возле Привалова.
Борис Иванович криво улыбнулся. Он лежал на диване и грел флюс синим светом. Лицо у него было измученное, потное.
— Вы бы, Павел Степанович, отговорили его, — сказала Ольга Михайловна, размешивая в кружке какое-то снадобье. — Куда он с такой щекой полетит?
— Ничего, пусть летит. Вот у меня знаете какой был случай?
И Колтухов, покуривая, покашливая, рассказал, как в тридцать шестом году он ездил в командировку в Мариуполь и по дороге его прихватили сразу ангина и аппендицит.
— Ты приготовила шалфей, Оля? — Привалов взял у жены кружку и ушел полоскать рот.
— Хочу дать тебе поручение, Борис, — сказал Колтухов, когда тот вернулся и снова лег на диван. — Зайдешь в Москве в Госкомитет по изобретениям, узнаешь, как там с моим авторским свидетельством на электретное покрытие для труб.
— Ладно. — Привалов проглотил очередную таблетку. — Скоро твоим трубам конец. Вместе с электретным покрытием.
— Э, пока вы с беструбным возитесь, мои электреты еще послужат. Занятная это штука, Борис…
И Колтухов углубился в любимую тему: дескать, недооценивают еще электреты… А ведь если их мощно зарядить…
Борис Иванович слушал не очень-то внимательно: не в первый раз рассказывал ему Колтухов об электретах. Хотелось спать. То и дело Борис Иванович осторожно щупал флюс: не уменьшился ли?
Проснувшись рано утром, он сунул ноги в туфли и поспешил к зеркалу. Опухоль заметно спала, хотя полной симметрии, конечно, еще не было.
— Оля! — бодрым голосом позвал Привалов. — Приготовь, пожалуйста, чемоданчик. Лечу!
Они с Багбанлы прилетели в Москву, на несколько дней обогнав тяжелый ящик, окованный стальными полосами.
Из аэропорта поехали прямо в Институт поверхности — там, в гостинице научного городка, для них был приготовлен номер.
— Что вы скажете теперь, Григорий Маркович? — спросил Привалов, когда академик ознакомился с материалами опыта.
Но Григорий Маркович не торопился с выводами.
— Прежде всего посмотрим на ваше новое чудо, — сказал он. И обратился к Багбанлы: — Давненько не были вы в Москве, Бахтияр Халилович…
И вот настал день: в институтскую механическую мастерскую въехал грузовик. Мостовой кран снял с него тяжелый ящик. Когда отодрали доски, взгляду сотрудников института предстал бетонный блок. Во время опыта он служил подставкой для кольца Мебиуса. Теперь из верхней поверхности блока торчала, наподобие дужки ведра, желтоватая металлическая дуга. Остальная часть кольца Мебиуса «утонула» в бетоне.
Григорий Маркович медленно провел рукой по дуге, торчащей из блока. Рука свободно прошла сквозь металл, ощутив как бы легкое теплое дуновение. Ощущение было не внове для ученого: институтская установка уже «выдала» несколько образцов перестроенного вещества.
Блок разрезали. Та часть кольца, которая «утонула» в бетоне, оказалась непроницаемой. Но анализ показал, что в объеме, занятом кольцом, заключались и все элементы, входящие в бетон. Атомно-молекулярные системы бетона замещали межатомные пустоты в металле. Это было _проникновение_.
— Дикая, небывалая смесь, — сказал Григорий Маркович, просматривая следующим утром материалы анализа. — И все же — реальная.
— Мы считаем, что кольцо попало в зону собственного влияния, — сказал Багбанлы. — Потому и провалилось.
— Верно. Кольцо поглотило само себя.
— Но почему оно застряло? — спросил Привалов. — Почему не провалилось глубже, сквозь пол, сквозь землю, наконец? Как на него действовала сила тяжести?
— Сила тяжести! Много ли мы знаем о ней? Физическая сущность земного и мирового тяготения еще неизвестна… Можно, конечно, предположить, что кольцо, опускаясь, дошло до какого-то предела, где его встретили силы отталкивания.
— Энергетический предел проницаемости, — сказал Багбанлы.
— Да. Именно энергетический. — Григорий Маркович вытащил из папки лист миллиметровки и положил его на стол перед собеседниками. — Я попросил наших энергетиков составить этот график по фазам вашего опыта. — Он ткнул карандашом в чертеж: — Здесь отсчет расходуемой мощности. А этот волнообразный участок отражает момент бешеного расхода энергии.
С минуту длилось молчание. Все трое внимательно разглядывали график.
— Точнее — момент поглощения веществом энергии, — продолжал Григорий Маркович. — Если хотите — энергетический провал. У вас просто не хватило энергии, чтобы заполнить его…
— А если бы хватило? — быстро спросил Привалов.
— Если бы хватило — думаю, опыт прошел бы спокойно до конца. — Академик наставил на Привалова длинный палец: — Вы не довели до конца процесс перехода вещества в новое качество, процесс перестройки внутренних связей. Поэтому процесс бурно пошел обратно, возвращая энергию — не только затраченную вами, но и высвобожденную энергию поверхности.
— Энергия поверхности? Значит, мы…
— Да, Борис Иванович. То, что вы назвали взрывом, было именно высвобождением энергии поверхности. Помните, зимой я говорил о новом источнике энергии? Так вот: вы его получили.
За окном шелестел летний дождь. Привалов крепко потер лоб ладонью. Нелегко было сразу «переварить» сжатый вывод ученого. «Как свободно парит его мысль!» — подумал он с уважением.
Страница 132 из 182
Багбанлы постучал по графику ногтем:
— Этот отрезок кривой надо превратить в точку.
— Верно, Бахтияр Халилович. Сократить процесс во времени — для этого потребуется независимый и достаточно мощный источник энергии.
— Какой? — спросил Привалов.
— Пока не знаю. Электронно-счетная машина проработает данные вашего опыта и уточнит энергетический режим.
Григорий Маркович подошел к окну, распахнул его. В комнату вместе с шорохом дождя вошел запах мокрых трав, смолистый лесной аромат.
— Так или иначе, — негромко сказал он, глядя в окно, — мы познаем свойства превращенного вещества. Мы научимся управлять энергией поверхности.
Вечером того же дня Григорий Маркович позвонил в гостиницу и вызвал Багбанлы.
— Какие у вас планы на вечер, Бахтияр Халилович?
— Кроме телевизора, никаких.
— Тогда берите Бориса Ивановича и выходите, я вас встречу. Мы пойдем к Ли Вэй-сэну. Наш китайский коллега сегодня возвратился из отпуска и привез какую-то интересную вещь. Он приглашает нас на чашку чая.
Ли Вэй-сэн приветливо встретил гостей в палисаднике маленького коттеджа и провел их в скромно обставленную гостиную. Подвижной, сухонький, он захлопотал, поставил на стол вишневое варенье, принялся заваривать чай.
— Настоящий китайский чай, — проговорил Григорий Маркович. — Не каждый день бывает…
Он с наслаждением потягивал чай из маленькой тонкой чашечки. Южане тоже похвалили нежно-розовый напиток.
— Нет, — сказал Ли Вэй-сэн, морща лицо в улыбке. — Вижу по вашим лицам, что чай вам не по вкусу.
— Почему же, — вежливо ответил Багбанлы. — Чай хорош. Но у нас на юге заваривают его по-другому.
— О варвары! — смеясь, сказал Ли Вэй-сэн. — Грубый кирпично-красный настой, который щиплет язык, вы предполагаете… Нет, пред-по-читаете легким, ароматным ощущениям. Я извиняю вас только потому, что мы пьем чай на одну тысячу с половиной лет больше, чем вы.
— Изумительный чан, — сказал Григорий Маркович. — Налейте-ка еще, дружище Ли.
— А в Москве и вовсе не умеют заваривать чай, — вставил Привалов. Пьют подкрашенную водичку.
— Жареную воду, — кивнул Багбанлы. — Впрочем, de gustibus non est disputandum [о вкусах не спорят (лат.)].
— Вот именно, — подтвердил китаец. — А теперь, товарищи, я хочу познакомить вас с одной историей. У себя на родине я нашел старую сказочку, которая… Впрочем, выводы я предоставляю сделать вам самим.
Он раскрыл папку. Гости принялись разглядывать листочки фотокопий с рукописи, вышитой иероглифами на шелку.
— Итак, слушайте, — сказал Ли Вэй-сэн.
И, заглядывая в листки фотокопий, он начал рассказывать.
И мачты рухнули за борт
В крутой водоворот;
Бриг разломился, как стекло,
Средь грохотавших вод.
Г.Лонгфелло, «Гибель «Вечерней звезды»
Много тысячелетий назад, задолго до появления человека, Средиземное, Черное, Каспийское и Аральское моря представляли собой один гигантский водоем. Среди бескрайней воды островками возвышались вершины Карпат и Кавказа.
Медленно шло разделение морей. То разделяясь, то вновь соединяясь, они приближались к современным очертаниям.
Под действием могучих тектонических сил колоссальные пласты коренных пород становились дыбом, ломались и образовывали новые горы. Многоводные реки размывали берега, пробивали себе дорогу к морям.
В эпоху, когда образовывалась так называемая продуктивная толща, Каспийское море было гораздо меньше современного: существовала только его южная часть. Нынешний южный берег Апшеронского полуострова был северным берегом моря; здесь в него впадала древняя Волга — Палеоволга. Южнее бассейн питала Палеокура — устье ее почти не отличалось от устья современной Куры. А на восточном берегу в море впадал Палеоузбой — ныне сухая долина Узбоя.
Пространство между Апшеронским полуостровом и устьем Куры до наших дней сохранило вулканический характер. Берега здесь — скопление грязевых вулканов. Широко раскинулись у этих берегов островки и банки древнего архипелага — продукты извержений подводных вулканов.
Извержения и сейчас не редкость. Чаще всего это грифоны — тихое, длящееся подчас годами истечение перемятых пород из трещин. Но бывает и так: проснется иной вулкан, выбросит с ревом огненный факел — за десятки километров видно тогда зарево, вставшее вполнеба.
Плавать в этих водах опасно. «Извещения мореплавателям» постоянно предупреждают о капризной изменчивости глубин.
С тех пор как «Меконг» вошел в воды архипелага, Юра не расставался с «Лоцией Каспийского моря».
— Остров Кумани! — провозгласил он, когда однажды утром открылась в дымке серо-желтая полоска земли. — За последние сто лет появлялся и исчезал пять раз. Вновь появился после подводного извержения совсем недавно — в декабре 1959 года. Открыт капитаном гидрографической шхуны «Туркмен» Кумани в 1860 году. Потом Кумани возил сюда знаменитого геолога Абиха.
— Кумани? — переспросил Николай. — Постой, Кумани командовал клипером «Изумруд», который вывез Миклухо-Маклая с Новой Гвинеи. Тот самый, что ли?
— Наверно. Поплавал на Каспии, получил повышение по службе, ушел в океан. Фамилия редкая — тот самый, конечно.
Уже несколько дней яхта находилась в открытом море. Рита и Валя привыкли ходить по наклонной палубе и научились лежать в «гамаке», то есть завалившись за гик в «брюхо» паруса, в углубление у галсового угла. Они перестали побаиваться примуса, который качался в люльке карданного подвеса, и поверили наконец, что качается яхта, а примус почти неподвижен. Обед готовили по Юриному рецепту: из сваренных вместе пшена и мелко нарезанной картошки; сюда же вываливалась банка мясных консервов. Получалась полужидкая масса, которую экипаж «Меконга» хлебал с большим аппетитом.
Страница 127 из 182
— Это блюдо, — объяснял Юра, отправляя в рот дымящуюся ложку, — не имеет научного названия. В петровском флоте оно называлось просто «кашица», а в наше время известно в глубинных сельскохозяйственных районах под названием «кондер».
— Сам ты «кондер»! — смеялась Валя.
— Возьмись-ка, Валентина, за исследование этого термина — диссертацию защитишь, в люди выйдешь. Эх, был бы я филологом!
— Такие, как ты, филологами не бывают.
— Почему?
— Потому что ты яхтсмен. А филология — дело серьезное.
— Вы слышите, коммодор? — воззвал Юра к Николаю. — Нас публично поносят!
— Сейчас разберемся, — сказал Николай, ставя на раздвижной столик пустую миску. — Валерик, будь добр, назови серьезных яхтсменов.
Валерка нес вахту у румпеля и с улыбкой прислушивался к разговору. Он начал перечислять:
— Джек Лондон, Жюль Верн, Мопассан, Серафимович, Куприн, Хемингуэй…
— Эйнштейн, — добавил Юра.
— Достаточно, — заключил Николай и не без ехидства посмотрел на Валю. Что вы скажете теперь, сеньорита?
— Конечно, попадались и среди яхтсменов некоторые исключения, промямлила Валя и вдруг напустилась на Юру: — И нечего ухмыляться с победоносным видом!
— Действительно, — заметила Рита. — Трое против одной — разве можно так спорить?
После обеда складывали посуду в сетку-авоську спускали на веревке с кормы. Миски бренчали в тугой кильватерной струе и вымывались дочиста.
Погода стояла великолепная. Все пятеро не носили ничего, кроме купального минимума и защитных очков, и основательно загорели.
— Прав был Чарлз Дарвин, — заметил однажды Николай. — Помните «Путешествие на Биггле»? Он пишет, что белый человек, когда купается рядом с таитянином, выглядит очень неважно. Темная кожа естественнее белой.
Валя подняла голову от книжки, хотела было возразить, но, взглянув на коричневые плечи Николая, промолчала.
Когда солнце слишком уж припекало, коммодор Потапкин приказывал становиться на якорь. Мигом пустела палуба «Меконга». Купались, ныряли, гонялись друг за другом в прозрачной воде. По очереди надевали маску к ласты и путешествовали по песчаному морскому дну Осваивали самодельное пружинное ружье для подводной стрельбы.
— Конечно, — говорил Юра, — охота на рыбу с дыхательными приборами запрещена, но нам можно.
Втроем гонялись по очереди за одним и тем же сазаном — и никто не попал…
Холодок в отношениях между Валей и Ритой понемногу таял. Из женской солидарности Рита поддерживала Валю в частых спорах. Иногда они уединялись, насколько возможно это на тесной яхте, и подолгу разговаривали о чем-то своем. Вернее — Валя рассказывала о себе, о диссертации, о том, какой Юра бывает противный и невнимательный. Рита слушала улыбаясь.
Море, солнце и движение делали свое дело. Рита повеселела, загорела и сама ужасалась своему аппетиту. Город, тревога, огорчения последних месяцев — все это отодвинулось, задернулось синим пологом моря и неба.
Был лунный вечер. Черное небо — сплошь в серебряных брызгах звездной росы. Слегка покачиваясь, бежал «Меконг» по черной воде, оставляя за собой переливающееся серебро кильватерной дорожки.
Рите не хотелось спать. Она сидела в корме, обхватив руками колени. Рядом полулежал Николай. Его вахта подходила к концу, но он не торопился будить Валерку, спавшего в каюте.
Тишина, море, вечер… Николай закрыл глаза. «Коснуться рук твоих не смею», — всплыл вдруг в памяти обрывок стиха.
— Я вспомнила детство, — сказала Рита. — Только в детстве были такие вот тихие звездные ночи.
Ее голос наплывал будто издалека.
— Какая странная сила у моря, — медленно продолжала она. — Оно словно смывает все с души…
«Коснуться рук твоих не смею», — беззвучно повторял он.
— Ты слышишь меня?
— Да. — Николай открыл глаза.
— Только теперь я, кажется, поняла, почему в моем роду было много моряков…
А на носу «Меконга», за стакселем, облитым лунным светом, сидели Валя и Юра. Валя положила черноволосую голову на Юрино плечо и зачарованно смотрела на море и звезды.
— Смотри, какая яркая, — шепнула она, указав на золотистую звезду.
В той части горизонта небо было чуть светлее и отсвечивало синевой.
— Это Венера, — сказал Юра. — А знаешь, греки считали Венеру за две звезды: вечернюю, западную — Веспер, и утреннюю, восточную — Фосфор. Правда, Пифагор еще тогда утверждал, что это одна планета.
— Вечно ты со своими комментариями! — недовольно протянула Валя. — Не можешь просто сидеть и смотреть на природу…
Вдруг она оглянулась и высунула из-за стакселя любопытный нос.
— Интересно, о чем они разговаривают? — прошептала она. — Как ты думаешь, какие у них отношения?
— Не знаю.
— Юрик, умоляю!
— Говорю — не знаю. — Юра счел нужным добавить: — У вас есть женская классификация: ходят, встречаются, хорошо относятся, еще что-то. Все это не подходит. Лучше всего — не вмешивайся.
— Ну и глупо!
Валя отодвинулась. Рекс, лежавший рядом, вильнул обрубком хвоста. Она машинально погладила пса по теплой голове.
Юра торопливо спустился в каюту и вынес фотоаппарат.
— Редкий документальный кадр, — пробормотал он, нацеливаясь объективом на Валю и Рекса. — Всегда была против пса, и вдруг… Вот что делает лунный свет…
Страница 128 из 182
Он щелкнул затвором и сказал:
— Если что-нибудь выйдет, я увеличу этот снимок и сделаю на нем надпись:
Ночь светла; в небесном поле
Ходит Веспер золотой.
Старый дог плывет в гондолу
С догарессой молодой.
— У Пушкина не дог, а дож, — поправила Валя. — Венецианский дож.
— А у нас — дог. Правда, не старый, но все же дог. В переводе с английского — пес.
Валя махнула рукой и пошла спать.
Опаленный солнцем архипелаг…
Миновали остров Дуванный, где некогда вольница Степана Разина «дуванила» — делила трофеи персидского похода. Побывали на богатом птичьими гнездовьями острове Булла. Высаживались на острове Лось, усеянном грифонами. Здесь в кратерах — иные были до двадцати метров в диаметре постоянно бурлила горячая жидкая грязь. Кое-где она переливалась через края, бурыми ручьями стекала в море.
— Как странно, — говорила Рита, — я представления не имела, что у нас под боком такая дикая и грозная природа…
Теперь «Меконг», обогнув остров Обливной, шел к Погорелой Плите каменистому острову, издали похожему на парусник. Когда-то Погорелая Плита была подводной банкой; в 1811 году (это Юра вычитал из лоции) корвет «Казань», наскочив на нее, потерял руль. После Погорелой Плиты намеревались взять курс прямо к куринскому устью.
— Юрик, здесь опасно плавать? — спросила Валя.
— Не очень. — Юра углубился в лоцию. — Слева от нас остров Свиной, это местечко невеселое: девяносто штормовых дней в году.
— А вулканы есть?
— В лоции написано, что на Свином крупное извержение с землетрясением произошло в 1932 году. Был поврежден маяк. Контуры острова изменились. Огненный столб горящих газов был виден издалека. Вот и все.
— Приятное местечко, — сказала Валя.
Юра посмотрел на паруса, затем лизнул языком палец и поднял его вверх.
— Ветер стихает, — сказал он озабоченно.
Был полдень, и солнце палило вовсю, когда ветер стих. Паруса слабо заполоскали и обвисли. Юра бросил в воду спичку, Она спокойно лежала на гладкой зеленой поверхности, не удаляясь от яхты.
— Валерик! — позвал Юра. — Посмотрим, как ты усвоил парусные традиции. Что надо делать, чтобы вызвать ветер?
Валерка поскреб ногтями гик и хрипловато затянул:
Не надейся, моряк, на погоду,
А надейся на парус тугой!
Не надейся на ясную воду:
Острый камень лежит под водой.
— Скреби, скреби, — сказал Юра. — Без этого заклинание не действует.
Мать родная тебя не обманет,
А обманет простор голубой…
Николай дремал в каюте после ночной вахты. Услышав знакомое заклинание, он вышел на палубу, опытным взглядом сразу оценил обстановку.
В недвижном горячем воздухе струилось марево. Горизонт расплылся в легкой дымке, нигде не видно было земли.
— Почему не слышно на палубе песен? — сказал коммодор. — В чем дело? Нет ветра — постоим. Команде купаться!
После купанья Юра и Николай улеглись на корме и развернули свежий номер «Petroleum engineer» [«Инженер-нефтяник», американский технический журнал].
Валерка углубился в «Приключения Жерара» — адаптированное издание Конан-Дойля на английском языке. Заглядывая в словарь в конце книжки, он упорно одолевал фразу за фразой, бормоча себе под нос. Рита и Валя тоже улеглись с книжками.
Рексу было скучно и жарко. Он постоял немного возле Юры, потом залез в каюту и пару раз брехнул оттуда, словно жалуясь: «Устроили, тоже, на яхте читальню, а про меня забыли! До чего дожили — вам даже лень потрепать меня по голове…»
Валя подсела к инженерам:
— Что вы тут бормочете? Дайте-ка я вам переведу, дилетанты несчастные.
— Ладно, — с готовностью согласился Юра. — Только сперва немножко проверим тебя. — Он перелистал несколько страниц и ткнул пальцем в одну из фраз: — Переведи вот это, например.
— «Naked conductor runs under the carriage», — прочла Валя и тут же перевела: — «Голый кондуктор бежит под вагоном…» Неприлично и глупо!
Инженеры так и покатились со смеху.
— Послушай, как нужно правильно, — сказал Юра, отсмеявшись: «Неизолированный провод проходит под тележкой крана». Американский технический язык — это тебе, Валечка, не английский литературный. Здесь навык нужен…
Инженеры долго трудились, разбирая статью о прохождении жидкости через непористую перегородку. «Пермеация» [от латинского слова «permeo» проницаю] — проницание — так назывался этот процесс.
— Значит, они делают тонкую перегородку из пластмассы, — сказал Николай. — Этот полимер растворяет жидкость, а сам в ней не растворяется. И растворенная жидкость проходит сквозь структуру перегородки — молекулы жидкости между молекулами перегородки… Любопытно.
— Молекулярное сито, — сказал Юра. — Эта штука близко подходит к нашей проблеме, верно?
Николай перевернулся на спину, прикрыл рукой глаза.
— Хотел бы я знать, — сказал он негромко, — что делает сейчас Борис Иванович в Москве?
— И что за ящик отправили в Институт поверхности…
Они снова — в который уже раз! — принялись обсуждать недавний опыт и спорить о возможных причинах взрыва в лаборатории.
— Ребята! — позвала вдруг Рита с носа яхты. — Смотрите, земля!
Все повскакали с места. Впереди в дрожащем мареве виднелась полоска земли, покрытая кудрявой зеленью.
Страница 129 из 182
— Ближайшая от нас зелень — в устье Куры, — сказал Николай.
— Значит, мы недалеко оттуда? — спросила Рита.
— Нет, далеко. Это рефракция.
— Мираж, — подтвердил Юра. — В лоции написано, что на Каспии бывают такие штуки. В двадцать каком-то году с одного гидрологического судна видели Куринский камень за сто десять миль.
Минуты через три зеленая коса исчезла.
— Мираж, — задумчиво сказала Валя. — Прямо как в пустыне… А что делают, когда долго нет ветра? — спросила она, помолчав.
— Разве ты не читала морских романов? — откликнулся Юра. — Доедают съестные припасы, а потом бросают жребий — кого резать на обед.
Пошли разговоры о том, сколько может прожить человек без пищи и воды, о четверке Зиганшина, об Алене Бомбаре и Вильяме Виллисе. Вспомнили, как несколько лет назад рыбака-туркмена унесло течением в лодке без весел из Красноводской бухты. Несколько сырых рыбешек, завалявшихся на дне лодки, служили ему пищей и питьем, хотя туркмен, вероятно, не читал Бомбара. Три недели мотало его по морю; обессиленный, измученный, он впал в беспамятство. Очнулся он от толчка: лодка ударилась о сваю. Обрывком сети туркмен привязал к ней лодку и снова потерял сознание. Нефтяники заметили лодку, привязанную к свае морского основания нефтяной вышки. Так туркмен пересек Каспий с востока на запад и оказался в госпитале.
— Я бы не смогла есть сырую рыбу, — сказала Валя.
— Если подопрет — скушаешь и облизнешься еще, — возразил Юра. — А насчет воды — у нас кое-какие чудеса припасены.
— Какие?
— Ионит. Ионообменная смола, которая превращает морскую воду в пресную. Впрочем, до этого не дойдет, не волнуйся.
— А я не волнуюсь.
Ветра все не было. Небо стало белесым, будто выцвело. С севера полз туман.
— Не нравится мне этот штиль, — тихо сказал Юра Николаю. — Давай положим якорь, а то здесь к вечеру течение бывает, снесет еще куда не надо…
Вода, гладкая и словно бы тоже выцветшая, без плеска поглотила якорь.
Туман надвинулся и окутал яхту дымным желтоватым одеялом.
— Валерка! — крикнул Юра. — Приведи в действие материальную часть по твоей бывшей специальности.
— Патефон, что ли? — догадался Валерка.
— Не патефон, а портативный граммофон, — поправил Юра. — Патефон ты разве что в музее найдешь.
— Наоборот, — возразил Валерка. — Граммофоны в музее. У которых здоровенная труба торчит.
— Массовое заблуждение, дорогой мой. Знаешь, как было? На Парижской всемирной выставке 1900 года фирма Патэ демонстрировала новую систему записи на пластинки — от центра к краю. По имени фирмы эта система называлась «патефон». Она себя не оправдала. Но, так как патефон имел трубу, скрытую внутри ящика, в быту начали портативные граммофоны обзывать патефонами. Ясно? Ставь пластинку погромче — вместо туманной сирены будет. А то как бы кто-нибудь не наскочил на нас.
«Если бы парни всей земли…» — понеслось над морем. Странно было слушать голос Бернеса, приглушенный туманом, здесь, на яхте, застывшей без движения.
Стемнело. Все вокруг стало призрачным. Клубился туман, цепляясь за мачту «Меконга». Гремела танцевальная музыка — Валерка ставил пластинку за пластинкой.
Николай прошел на бак, осмотрел якорный канат, уходивший через полуклюз в воду.
— Юрка, иди-ка сюда, — позвал он. — Посмотри на дректов.
Юра потрогал канат босой ногой и тихонько свистнул.
— Здорово натянулся. Течение появилось… Чего ты там разглядываешь? спросил он, видя, что Николай перегнулся через борт.
— А ты взгляни как следует.
Теперь и Юра увидел: на поверхности воды у самого борта яхты возникали и лопались пузырьки.
— Газовыделение?
Николай кивнул.
— Час от часу не легче… И ветра нет…
Друзья сели рядышком, свесив ноги за борт. Они слышали, как на корме Валерка, меняя пластинку, объяснял женщинам, что сигнал бедствия «SOS» означает вовсе не «save our souls» — «спасите наши души», а просто «save our ship» — «спасите наш корабль». Валя оспаривала это утверждение, но Валерка, хорошо усвоивший уроки своих руководителей, был непоколебим. Потом в разговор вмешалась Рита, послышался смех. Красивый низкий голос запел под граммофонной иглой:
Ночью за окном метель, метель…
«Они спокойны, — подумал Николай. — Они полностью нам доверяют. Это хорошо».
— Что будем делать, Юрка?
Юра не ответил. Он затянул унылым голосом:
Билет… билет… билет выправляли,
Билет выправляли, в дяревню езжали…
Николай привычно вступил:
В дяре… в дяре… в дяревню езжали,
В дяревню езжали, мятелки вязали…
Рекс, просунув голову под Юрин локоть, старательно подвывал хозяевам.
Вдруг граммофон умолк. Валя крикнула с кормы:
— Ребята, что случилось?
Она хорошо знала привычки друзей и, услыхав заунывные «Метелки», сразу насторожилась.
— Да ничего, просто петь охота, — ответил Юра.
Тут Николай толкнул его локтем в бок:
— Слышишь?
В наступившей тишине с моря донеслось легкое гудение.
— Подводный грифон, — тихо проговорил Николай. — Надо сниматься с якоря.
— И дрейфовать? — с сомнением сказал Юра. — Сейчас мы хоть место свое знаем, а течением занесет к черту на рога. Долго ли в тумане на камень напороться?
Страница 130 из 182 — Услышим буруны — отрулимся.
— Такие грифоны не обязательно связаны с извержением.
— Все равно нельзя рисковать. В любую минуту может трахнуть из-под воды.
— Что ж… Давай сниматься.
Они подтянули якорный канат, но якорь не освободился: что-то держало его. Юра прыгнул в воду. Придерживаясь одной рукой за канат, он разгребал густой ил и ракушки, но якоря не нащупал. Вода замутилась.
Он вынырнул, глотнул воздуху, сказал:
— Якорь засосало.
— Залезай на борт. Это все грифон. Придется резать канат.
— Запасного-то якоря у нас нет.
— Все равно. Раз с дном что-то делается, надо уходить.
Канат обрезали. «Меконг» развернулся на течении и медленно поплыл в туманную мглу.
Шторм с севера налетел сразу. Шквальный ветер в клочья разорвал туман, завыл, засвистел по-разбойничьи в снастях.
Николай всем корпусом навалился на румпель, удерживая яхту против ветра. Юра с Валеркой заменили ходовой стаксель штормовым — хорошо, что послушались старого Мехти, сложили стаксель как надо… Затем, балансируя на уходящей из-под ног палубе, стали брать рифы на гроте [взять рифы уменьшить площадь паруса, отшнуровать ее короткими завязками риф-сезнями; штормовой стаксель — маленький, особо прочный парус]. Тугая парусина рвалась из рук, Валерку чуть не смыло за борт. Стонали под ударами ветра штаги и ванты.
С наглухо зарифленным гротом «Меконг» понесся на юг, зарываясь носом в волны. Волна за волной накатывались, стряхивали на яхту белые гребни, и пена шипела и таяла, растекаясь по палубе.
Рита и Валя сидели в кокпите [кокпит — углубление в палубе между каютой и кормовой частью]. Они прижались друг к другу и молча смотрели на взбесившееся море.
Юра с помощью Валерки мастерил на заливаемом волной баке плавучий якорь из багров и весел, завернутых в стаксель.
Нестись в неизвестность, в ревущую ночь, когда море усеяно банками и подводными камнями… Николай, с трудом удерживая румпель, пытался ходить вполветра взад и вперед короткими галсами. На поворотах яхта ложилась набок, купая зарифленный грот в волне. Николай знал тяжесть киля и не боялся перевернуться.
— Рита, Валя! — кричал он. — Держитесь крепче!.. Не бойтесь! Сейчас выровняемся…
Чудовищного напряжения стоил каждый поворот. Ныли мышцы, пот струился со лба…
Он наваливался на румпель, одолевая яростное сопротивление воды.
— Скоро вы там? — кричал он Юре сквозь рев ветра.
Внезапный удар сотряс яхту. Скрежет под килем, треск ломающихся досок, грохот рухнувшей мачты заглушили короткий вскрик. Но Николай его услышал. Он рванулся вперед по кренящейся палубе, оттолкнул Валерку и прыгнул за борт. Прибойная волна захлестнула его, понесла, но он успел нащупать ногой дно и увидеть близкий, слабо чернеющий берег.
Волна откатывалась. Вмиг Николай снова очутился возле «Меконга», нырнул, зашарил по грунту, усеянному камнями… Еще минута — и он показался над беснующейся водой, держа на руках Юру. Не удержался, упал… Снова поднялся — по грудь в воде, крикнул, задыхаясь:
— Всем на берег!.. Здесь мелко!.. Обвязаться!
И, спотыкаясь, волоча безжизненное тело друга, сбиваемый с ног волнами, побрел по отмели в сторону берега.
«Меконг» валился набок. Те, кто остался на борту, цеплялись за что попало. Скулил Рекс, повисший на поручнях каюты.
Валерка услышал голос Николая и опомнился от испуга. Теперь он был старшим на яхте.
— Слушай меня! — заорал он. — Все в порядке! Идем на берег!
Он обвязал себя, Риту и Валю концом шкота, зацепил его за ошейник Рекса и первым прыгнул за борт. Поддерживая друг друга, падая под ударами волн, они цепочкой потянулись к берегу. Рита несла Рекса на руках.
Наконец-то суша! Не развязываясь, они поднялись на глинистый увал, за которым оказалась впадина, защищенная от ветра. Здесь песок был неожиданно теплым. На песке лежал Юра. Николай сильными взмахами делал ему дыхательные движения.
— Юрка! — Валя бешено рванулась вперед.
Ни один романист, пишущий о средневековой Британии, не представит своего труда на суд публики, оставив без традиционных комментариев фигурирующие в нем имена и географические названия. Так уж принято объяснять их появление на страницах произведения, и здесь меня сразу можно обвинить в большей (а может быть и в меньшей) степени непоследовательности. В те времена, когда кельты, саксы, римляне, галлы и бог весть кто еще заполонили и оспаривали друг у друга британские земли, у каждого места имелось по меньшей мере три названия, и любое из них можно было считать распространенным и употребительным без боязни ошибиться. «Рассматриваемый период» относится приблизительно к 470 г. н.э., и смутнее времени в британской истории не сыскать. В довершение путаницы я взяла в качестве источника моего романа полумифологическое, романтическое описание, составленное в Оксфорде одним уэльсцем или, возможно, бретанцем в XII веке. Имена и названия в этом труде даются, что называется, в постнорманском стиле с элементами церковной латыни. Поэтому в ходе повествования читатель столкнется с названиями Винчестер, Рутупея и Динас Эмрис, пришедшими из разных времен, а думнонийцы, деметяне и армориканцы будут называться просто: корнийцы, люди из Южного Уэльса и бритты.
Мой первый принцип в подборе имен и названий направлен на то, чтобы упростить повествование. Я хотела, насколько это получилось, обойтись без глоссария, раздражающие экскурсы в который вынуждают прерывать чтение и искушают читателя продолжать читать, не обращая внимания на непонятные имена, с риском потерять ориентацию и запутаться. Неангличанам приходится еще труднее: название Калеву сказало бы им не больше, чем Силчестер, и ясность внесла бы лишь карта. В любом случае произведение пострадало бы. Поэтому, если существовал выбор, я прибегала к помощи «рассказчика», приводившего сразу весь набор старых и современных названий, позволяющих читателю представить картину. Например, «Маэсбели, что у форта Конан, или Кэрконан, называемый иначе Конисбургом». В других местах я позволила себе небольшие вольности. Ясно, что в рассказе, который ведется вместо кельтского или латыни на английском, было бы уж слишком педантично употреблять название «Лондиниус» вместо Лондона. Я также оставила современные названия таких городов, как Гластонбери, Винчестер, Тинтагель, полученные ими в средние века и неразрывно связанные с контекстом их употребления, подобно Манчестеру и Ньюкаслу. Не надо рассматривать введенные мною правила в качестве критики других авторов, их не придерживающихся, форма зависит от характера произведения. Поскольку в его создании участвовало воображение, то нельзя относиться к нему как к строго историческому произведению. Я решила руководствоваться правилами поэзии: лучшим является то, что лучше всего звучит и передает смысл.
Это же правило слуха распространяется и на выбранный язык. Рассказчик, повествующий свою историю на уэльском языке пятого века, прибег бы к помощи стольких же разговорных выражений, сколько их можно найти в данном романе. Сердик и Кадал разговаривали бы на своих диалектах, а королевские особы и предсказатели изъяснялись бы выспренне, соответственно моменту. Я специально оставила некоторые анахронизмы, обладающие наибольшей описательностью, и немного сленга, для сохранения живости повествования. Короче, я везде полагалась на свой слух, считая, что то, что звучит без фальши, будет приемлемо в работе, основанной на воображении.
Именно таковой и является «Хрустальный грот». Это не научное исследование. Настоящий историк поймет меня, узнав, что сюжет я позаимствовала у Джефри Монмаутского, автора «Истории королей Британии».
Для историков это произведение пустой звук. Его труд, написанный в Оксфорде в XII веке, представляет собой «сборную солянку» из событий, имевших место начиная с троянской войны (в которой сражался «король бриттов» Брутус) вплоть до седьмого века нашей эры. Он тасовал факты, подстраивая их под линию своего сюжета. Когда же фактов не хватало, он изобретал их на пустом месте. С научной точки зрения «История королей Британии» потрясает, но как художественное произведение — неотразимо. Из него черпали вдохновение создатели цикла романтических преданий, получивших название «Предания о Британии». К ним относится роман «Смерть Артура», принадлежащий перу Мэлори, «Королевские идиллии» Теннисона, «Персифаль» и «Камелот».
Главным героем «Истории» является Артур, первый король объединенной Британии. Артур Джефри Монмаутского — личность легендарная, но несомненно, что он существовал на самом деле. То же справедливо, по-моему, и по отношению к Мерлину, хотя в личности Мерлина объединены по меньшей мере четыре человека — принц, пророк, поэт и инженер. Рассказывая о его детстве, я развила упоминание Мэлори о «ключе Галапаса» (иногда так переводят словосочетание «галабейский источник», где Мерлин имел обыкновение проводить время), а также слова о «моем учителе Блезе», превратившемся в романе в Белазиуса. Легенды о Мерлине живы до сих пор и бытуют как в Британии, так и в Бретани.
Страница 141 из 141
Несколько замечаний напоследок. Я назвала мать Мерлина Нинианой, так как это имя (Вивиана, Ниниана, Нимея) принадлежит девушке, соблазнившей впавшего в старческое слабоумие волшебника и лишившей его чар, после чего он навеки уснул в своей пещере. В легендах и исторических преданиях целибат, или обет безбрачия, непосредственно связывают с волшебным могуществом, поэтому я решила, что будет логичнее, если Мерлин сохранит свою невинность.
О древних друидах известно столь мало (как это утверждает один известный ученый, у которого я консультировалась), что мое описание может считаться «игрой по правилам». То же самое относится к мегалитам Карнака (Керрека) в Бретани и к «Пляшущим Гигантам» Стоунхенджа под Эймсбери. Так как Стоунхендж построили около 1500 г. до н.э., то я позволила Мерлину перенести из Киллара лишь один камень. И в самом деле, самый большой мегалит в Стоунхендже отличается от остальных. Геологи утверждают, что его привезли из Мильфорд Хейвена в Уэльсе. Верно и то, что внутри кольца, недалеко от центра, находится могила, поэтому в моем романе памятник сориентирован на восход солнца в день зимнего солнцестояния.
Все описанные мною места существуют на самом деле. Единственным существенным исключением осталась пещера Галапаса. Если бы Мерлин спал там, окруженный «пламенем и колеблющимся воздушным ореолом», то он и в самом деле был бы невидим. Но источник у Брин Мирдина существует на самом деле, а на гребне холма расположена погребальная насыпь.
По легенде (насколько мне известно) между Мерлином и Амброзиусом не было никаких родственных отношений. Историк девятого века Ненниус, у которого Джефри позаимствовал часть материала, называл своего пророка Амброзиусом. Ненниус и поведал нам историю о драконах и подземном озере, явившихся первым известным предсказанием молодого мага. Позаимствовав рассказ, Джефри преспокойно совместил в одном лице двух пророков: «И сказал Мерлин, которого иначе называли Амброзиусом…» Подобные «хирургические манипуляции», как их охарактеризовал профессор Гвин Джонс («История королей Британии». Введение. Издательство «Эвримэн»), навели меня на мысль «раскрыть личность» отца Мерлина, этого «принца мрака», что и легло в основу сюжета «Хрустального грота».
Я нахожусь в неоплатном долгу перед мастером рыцарского романа Джефри Монмаутским. В числе остальных кредиторов, которых столь много, что всех не перечислишь, я хотела бы поблагодарить Френсиса Джонса, сотрудника архива графства Кармартен; господ Моррисов из Брин Мирдина, Кармартен; Г.Б.Ланкашира из Чейз-Хоутел, Росс-он-Вай; бригадного генерала Р.Уоллера из Вайстон-Лейз, Монмаутшир (на его землях находятся Малый Довард и римская дорога); профессора Германа Брюка, королевского шотландского астронома, а также госпожу Брюк; профессора Стюарта Пигтота из Департамента археологии при Эдинбургском университете; Элизабет Мэннерз, директора Феликстоу-колледжа; Робина Денистона из компании «Ходдер и Стафтон», Лондон.
Задумал король британский Ворт игерн заложить в Сноудоне крепость, для чего созвал каменщиков из разных стран и наказал им построить крепкую башню. Но что бы строители ни возводили за день, рушилось в ту же ночь, а остатки их труда поглощала земля. Вортигерн решил посоветоваться со своими колдунами и магами, и те сказали ему, что он должен найти юношу, никогда не имевшего отца, убить его и оросить его кровью основание будущей крепости, чтобы башня перестала разваливаться. Во все концы страны были разосланы гонцы, часть из которых прибыла к городу, названному впоследствии Кармартеном. У ворот они увидели развлекающихся какой-то игрой ребят и присели посмотреть, а заодно и отдохнуть. Близился уже вечер, когда между двумя юношами, которых звали Мерлин и Динабутиус, вспыхнула ссора. Они услышали, как во время перепалки Динабутиус сказал Мерлину:
— Какой же ты дурак, если думаешь, что можешь сравниться со мной, в ком течет королевская кровь! А кто ты — никто не знает, ибо у тебя никогда не было отца.
Услышав подобное, посланцы немедленно расспросили об этом прохожих, и те подтвердили, что отец Мерлина никому не известен, а мать является дочерью короля Южного Уэльса и живет с монахинями в монастыре Святого Петра.
Так Мерлин и его мать предстали перед королем Вортигерном. Вортигерн оказал матери королевские знаки внимания и расспросил об отце юноши. Она ответила, что не знает его.
— Однажды, когда я и мои дамы разошлись по покоям, ко мне явился некто в облике привлекательного юноши. Он пробыл со мной некоторое время, обнимая и целуя меня, но затем неожиданно исчез. Позже он многократно возвращался оставаясь невидимым. Это продолжалось довольно долго, пока он не предстал передо мной в облике мужчины и не лег со мной, затем исчез, а я осталась в ожидании ребенка.
Поразившись ее рассказу, король обратился к своему предсказателю Могантиусу, спросив у него, возможно ли такое. Могантиус ответил, что природа подобных вещей известна и что Мерлин был зачат от «одного из духов, обитающих между Луною и Землею и именующихся демонами-инкубусами».
Мерлин выслушал все вышесказанное и потребовал, чтобы ему позволили опровергнуть волшебников.
— Прикажи твоим магам явиться сюда, и я докажу им, что слова их ложны, — сказал он.
Смелость и бесстрашие Мерлина произвели, по-видимому, впечатление на короля, и он послушался юноши, позвав колдунов. Мерлин обратился к ним со следующими словами:
— Не зная, что мешает построить башню, вы все же предложили королю окропить раствор моей кровью, будто башня от этого станет крепче. Не скажете ли вы тогда, что находится внизу под ее основанием, почему она не стоит?
Боясь проявить свое невежество, маги смолчали, и тогда Мерлин (которого также звали Амброзиус) предложил:
— Король, мой повелитель, призови своих рабочих, пусть они начнут копать на месте башни. Твои стены рушатся из-за того, что под ними находится озеро.
Страница 139 из 141
Землекопы и в самом деле нашли озеро.
— Осушите его, и на дне вы найдете два камня, два спящих дракона — красного и белого, — сказал Мерлин.
Когда показались два камня, драконы проснулись, и между ними завязалась жестокая схватка, в которой красный дракон одолел белого и убил его. Пораженный король спросил Мерлина о смысле виденного, и в ответ юноша, подняв глаза к небу, предсказал пришествие Амброзиуса и смерть Вортигерна. На следующий день Аврелий Амброзиус высадился в Девоне.
Когда Амброзиус победил Вортигерна и саксов и был коронован на британский престол, он собрал мастеров со всех уголков страны и попросил их придумать памятник, который остался бы стоять на века. Никто не смог помочь ему, и тогда Треморинус, архиепископ Карлеона, предложил послать за Мерлином, пророком Вортигерна, самым умным человеком королевства, «относится ли это к области предсказаний или к изобретению хитроумных механизмов». Посланные Амброзиусом люди нашли Мерлина в области Гвент у источника Галапаса, где он постоянно жил.
Король принял его с почестями и, первым делом, попросил предсказать ему будущее.
— Тайны подобного рода не подлежат раскрытию, — ответил Мерлин, — разве что в случае крайней необходимости. Если я буду предсказывать все подряд на потеху окружающим, то руководящий мною дух будет нем и покинет меня.
Король заговорил с ним о памятнике, и Мерлин посоветовал ему привезти «Пляшущих Гигантов», которые находятся в Килларе, на горе в Ирландии. Амброзиус рассмеялся и ответил, что невозможно сдвинуть камни, установленные гигантами. В конце концов короля убедили послать в Ирландию его брата Утера с пятнадцатью тысячами воинов, чтобы он победил местного короля Гилломана и перевез в Британию «Пляшущих Гигантов». Утер одержал победу, но его воины не смогли разобрать и погрузить монолиты гигантского каменного кольца в Килларе. Признав свое бессилие, они предоставили Мерлину собрать его собственные механизмы. С помощью последних Мерлин без труда разобрал памятник и погрузил его по частям на корабли, после чего его перевезли в место, находящееся недалеко от Эймсбери. Там Мерлин вновь установил «Пляшущих Гигантов» у Стоунхенджа точно в таком же виде, в каком они стояли в Килларе, в Ирландии. Вскоре после этого на небе появилась огромная звезда в виде дракона. Зная, что она предвещает смерть Амброзиуса, Мерлин горько заплакал и предсказал, что следующим королем под знаком Дракона станет Утер и что у Утера родится сын, «наделенный божественной властью, которая распространится на все владения людские».
На следующую Пасху во время торжеств, посвященных коронации, король Утер влюбился в Игрейн, жену Горлуа, герцога Корнуолла. Оказывая ей самые различные знаки внимания, он едва не вызвал при дворе скандала. Игрейн оставалась неприступна, а ее разъяренный супруг покинул королевский двор без разрешения, направившись с женой и воинами в Корнуолл. Рассерженный Утер приказал ему вернуться, но Горлуа отказался. Разгневавшись, король собрал армию и бросился вослед, сжигая на своем пути корнуолльские города и крепости. Не имея с собой достаточно войск, Горлуа услал жену в самый неприступный замок — Тинтагель, а сам приготовился защищать крепость Димилок. Утер немедленно установил там осаду, выискивая в то же время способ проникнуть в Тинтагель и похитить Игрейн. Через несколько дней он обратился за советом к одному из своих приближенных по имени Ульфин.
— Посоветуй же мне, каким образом осуществить мое желание, — сказал король, — иначе я умру от тоски.
Подтвердив, что Тинтагель неприступен, Ульфин предложил послать за Мерлином. Мерлин превратил Утера в Горлуа, Ульфина в Джордана, друга Горлуа, а себя в Бритаэля — одного из командиров герцога. Втроем они направились в Тинтагель. Приняв Утера за своего мужа-герцога, Игрейн приветствовала его и пустила к себе в постель, и у «нее мысли не было отказать ему в чем-либо». В эту ночь был зачат Артур.
В то же время разгорелось сражение у Димилока, и Горлуа, начавший его, был убит. Когда посланцы явились в Тинтагель сообщить Игрейн о смерти мужа и последний предстал перед их глазами, восседая с супругой, они онемели. Здесь король признался в обмане и через несколько дней женился на Игрейн.
Утер Пендрагон правил еще пятнадцать лет. Все эти годы он не видел своего сына Артура, которого в ночь, когда он родился, вынесли через черный ход из замка Тинтагель и доставили прямо к Мерлину. Старый волшебник тайно занимался воспитанием ребенка, пока не пришло время, чтобы Артур занял британский престол.
На протяжении длительного правления Артура Мерлин помогал ему советом и делом. Уже стариком Мерлин безумно влюбился в юную девушку по имени Вивиана. Она уговорила его в обмен на любовь научить ее волшебству. Узнав искусство чар, она заколдовала старика, усыпив его. По рассказам одних, он спит в пещере, окруженной рощей боярышника, а кто-то говорит, что его сон продолжается в башне из хрусталя, другие же утверждают, что он скрыт от посторонних глаз лишь воздушным ореолом. Он проснется вместе с королем Артуром, и они вернутся в тот же час, когда потребуются своей стране.