Так блестит вода,
Когда лунный луч превращает ее в сталь.
Так поет стрела,
Когда тисовый лук выпускает ее в цель.
Так поет война –
Как тысячи ртов, распахнутых в новый гимн.
Так не видать ни зги,
Когда тень любви принимает тебя в плен.
(Фрагмент песни группы Немного Нервно
Темный лес за окном, паника и торопливые сборы –все, что Катя помнила про этот странный вечер. «Венчаться завтра» – внезапно, оказалось не угрозой, и, ближе к обеду, Макс подошел к ней и злобненько поинтересовался, позаботилась ли Катерина о свидетельнице…
Ольга была на работе и присутствовать физически не могла. «Командировки за город, обычно, обсуждаются заранее» – сообщила женщина и попросила написать, как все пройдет. Катя готова была волосы на себе рвать, добавляя «невесте» выигрышного виду. На третий звонок ответила Люба. Они не виделись с самого универа – Любовьбыла девушкой веселой и недалекой, у нее было уже трое детей, правда, от разных отцов, а работала она фотографом.
– Вот, как раз и поснимаю вас. – Заверила знакомая. –Да ты не парься, все нормально будет. Откуда я знаю? Ну-у, перед свадьбой всегда есть желание сбежать – это раз!Кажется, что выбранный мужчина совсем противен – это два. Нет, сама я не выходила, да и не заходила, ты права. Но мне так каждая невеста говорила – это три. Так что не бзди! Разберемся.
Вместо обеда Катерина искала платье. Бежать домой за отложенной суммой, топать в салон и заказывать подрезку заранее за две недели – было невыполнимо. Да и… вроде,это не свадьба. Поэтому, Катенька решила зайти в недорогой магазинчик, что держат узбеки, недалеко от ее дома и посмотреть там простое новое платьишко на один раз. Цены умеренные. А, если выбрать не сильно страшное, то можно будет потом надеть.
Накануне Нового года вешалки пестрели разнообразными пайетками и блестками, в стиле «я у мамы елочка, броско и по бросовым ценам!»… кружевной ряд Катерина прошла более внимательно – но среди бордовых, черных и сиреневых, (вообще, кто такое носит?!), фасонов ничего нельзя было назвать приличным! Такие ткани больше напоминали сорочки, чем вечернюю одежду, причем все та же блестящая нить в сплетении – сразу указывала на низкую цену, для пущего эффекта, деля ее пополам! Убедившись в безвкусии и отсутствии выбора, Катя уже хотела бежать до дома за деньгами или взять что-нибудь из собственного гардероба, но понаряднее, когда ей открылся вид на манекен перед шторками кабинок переодевания. На манекене было Оно!
Недоверчиво потрогала – ткань оказалась вполне сносной, не липла к пальцам, оставляя микро-нити, не блестела, не тянулась! Рисунок гипюра, конечно, был больше похож на шторы у бабушек на даче, но зато цвет… это было платье молочного цвета, ближе к брызгам шампанского. Плечи были закрыты цветочным принтомгипюра, и платье было допустимо для венчания. От груди начинался корсет, если можно назвать корсетом обтягивающее двуслойное подобие, закрепленной сзади молнией без шнуровки, зато по поясу шел ленточный длинный-длинный пояс, который она завязала сзади пышным бантом на восемь ушек! А от талии на подкладке шла пышная юбка-солнце, оканчивающаяся легким ненапряжным шлейфом!
Надев это милейшее чудо, Катюша вздохнула с восторгом – как оно ей шло и подошло! Идеально! Продавщицы поцокали языками и пожелали счастья в семейной жизни. Смущенно пылающая щеками покупательница свернула хрустящую покупку.
Волосы уложить за такое короткое время было нереально! Запись за три дня! Поэтому, там же были приобретены детские резинки-бантики из кружев такого же цвета, мелкие шпильки и лак для волос. А на первом этаже, в православной лавке, нашлась кружевная накидка. И тоже бежевая! Напоследок, ограбив обувной, Катерина вышла со смешным чеком и лаковыми бежевыми туфлями. Все это было «настолько неплохо, что могло остаться к настоящей свадьбе летом, если не сильно утоптать юбку» – думала невеста.
После рабочего дня тайная компания собралась у дверей рабочего форда. Люба подошла в приличном брючном костюме, джинсовой куртке на меху и со смешным хиповским ремешком на шее.
– Full frame! Это вам не хухры-мухры! Фотки будут восторг, как раз пристреливаюсь. – Заговорила на странном своем тарабарском подруга-фотограф.
– А свидетель кто? Макс не говорил? – Катерина почти тряслась. Чем больше приближалась церемония, тем больше дрожали ее руки.
– Да придут сейчас. Курить ушли. А вот у тебя, милая моя, губы бледнее щек. Доставай помаду и все остальное. Что-о-о это?! Не. Надо поярче. Праздничный мэйкотличается от повседневного. Залезай, я подготовилась.
А потом в машину сели Борис Саныч и Макс. Было почему-то обидно. Она так старалась и отрывала подругу от дел, а жених просто утащил непричастного старика после работы.
Сначала ехали какими-то лесами. Темнота заползала в новые окна и давила на грудь. Катя, круглыми от страха глазами, смотрела на молчащую компанию. На лицо Макса падали жуткие тени, а взгляд казался недобрым и огненным. «Это просто от красных фар машин впереди» – успокаивала себя Катерина. Старина Борис смотрел хмуро и пожевывал губу, словно, размышляя о чем-то. Не замечала странного молчания и напряжения только Люба, что тараторила и щелкала своим тяжелым мега-монстром, что, по ошибке, зовется фотоаппаратом. Килограммовый Кенон был обвешан вспышкой и софтбоксом сверху – «для мягкости света». Ставить зонтик и «допсвет» в машине все наотрез отказались, уверяя, что любой результат их порадует, а времени на фотосессию по дороге – просто нет.
Форд резко повернул направо. Машины пропали. Тишина и темнота нагнетали тревогу. Катерине казалось, что ее и Любу сейчас отвезут в какой-нибудь подвал и там посадят на цепь, или расстреляют, или сдадут в бордель –все, что угодно из того, чем может жесткая мать пугать свое послеподростковое дитятко… но дело было, конечно, не в маминых историях. Просто события вчерашнего вечера подорвали доверие девушки к выбранному субъекту. А его раздражение и злость в речи так некстати заменили нежность и желание, что не с той рожей, казалось, идут под венец.
Катя призналась себе, что хотела бы ехать сюда вдвоем, ощущая его руку на своей коленке, (как в романтичных фильмах), ворковать о пустяках, и целоваться на светофорах. А, в итоге, сидела сзади, наискось, дальше всех от Макса, повернувшись спиной, шипя от Любиных рук, что, второпях, плели какую-то хитрую косу-пучок для церемонии…
Лес сменился огромными сугробами по обоим краям дороги. Само полотно было плохо прочищено и проезжено. Они рисковали застрять. Минут пятнадцать такого галопа, и в темном овраге впереди, словно в ледяном ведерке великана, показались смутные огни. Знакомая с детства,церковь казалась сейчас не краснокирпичной, а полностью черной. Закопченные потолки и священник в черной рясе… на секунду Кате показалось, что у святого отца на голове рога… девушка вскрикнула и потеряла сознание…
Очнулась в исповедальном зале. Люба совала в нос нашатырь, пахший то ли еще нашатырем, то ли уже благовониями. Сознание возвращалось постепенно. Макс отрывисто и тихо разговаривал со священником. Показывал ему какие-то копии свидетельств, от исповеди отказался, махнул на Катю, со словами: «Да какие ее грехи!..». Так Катерина поняла, что ей исповедаться тоже не придется. Смутное чувство, на грани облегчения и недоумения, учитывая прошлый вечер вдвоем…
Люба увела в туалет и помогла одеться. Все заняло минут пять, но в дверь уже забарабанили. Было такое впечатление, что внешний вид невесты важен исключительно невесте, и, может быть, Любе, как фотографу.
– Как ты? – Макс, без излишней эйфории и похвалы,рассмотрел избранницу, заправив специально оставленный локон за ухо. – Хочешь? Я настаиваю, а то опять грохнешься. – Катерине была протянута фляга, из которой залпом она выпила около трети, под довольную ухмылку жениха. Саныч пришел с улицы, (за ним посылали), хмурыйи пропахший дымом.
Церемонию Катерина помнила плохо. Ее отвлекали громкие щелчки фотоаппарата, Люба, что умудрилась-таки притащить две точки света и теперь ходила, врезаясь спиной в напольные подсвечники и канделябры, переползая, и, замирая в самых нелепых позах. В левой руке невесты таяла свеча, капая на бумажную кружевную салфетку. Правая, под белым полотном, лежала в руке Максима. Его рука была жесткая и, словно деревянная, не согревала. Катя боялась как-то особо ее пожать, вынуждая Макса посмотреть на нее. На головах были тяжеленные венцы, ноги на коврике перед батюшкой.
Слава Тебе Боже наш, слава Тебе.
Ходящие по путям Его.
Слава Тебе Боже наш, слава Тебе.
Плоды трудов твоих ты будешь есть.
Слава Тебе Боже наш, слава Тебе.
Блажен ты, и хорошо тебе будет…
Катерина стояла и вслушивалась в неразборчивые фразы-заклинания, пытаясь осознать их значение, вроде бы,знакомое с раннего детства. Только сейчас они стали вызывать вопросы… почему «блаженные», разве это не значит «юродивые и не ведающие, что творят»?..
– Имеешь ли ты, Максимилиан, намерение доброе и непринужденное и крепкую мысль взять себе в жену эту Екатерину, которую здесь пред собою видишь? (Подсказка шепотом: Имею, честной отче).
– Имею, честной отче.
– Не давал ли обещания иной невесте? (Подсказка шепотом: Не давал, честной отче).
– Не давал, честной отче.
И священник, обращаясь к невесте, спрашивает и ее. А Катерина стоит, отвечает механически и думает, а если нечестной невесте обещать? Что за странные фразы? И повторяет за батюшкой, знакомым с детства, что, вероятно, еще ее крестил.
– Боже святой, создавший из праха человека, и из ребра его образовавший жену, и сочетавший с ним помощника, соответственного ему, ибо так угодно было Твоему Величеству, чтобы не одному быть человеку на земле. Сам и ныне, Владыка, ниспошли руку Твою от святого жилища Твоего и сочетай этого раба Твоего Максимилиана и эту рабу Твою Екатерину, ибо по воле Твоей сочетается с мужем жена. Соедини их в единомыслии, венчай их в плоть единую, даруй им плод чрева, утешение прекрасными детьми. Ибо Твоя власть, и Твои – Царство, и сила, и слава, Отца и Сына и Святого Духа, ныне и всегда, и во веки веков.Аминь…
Катерина слушает, словно застыв в оцепенении, словно пациент гипнотизера, словно белая овца под покровом пастуха, вот только страшны ей молитвы и сомнителен смысл. Всерьез задумавшись о том, может ли некромантская организация войти в народ и стать государственной религией, разрывая «святых» мучеников на органы, и, преклоняясь им в храмах, тайно околдовываялюдей, Катерина ходит трижды посолонь, выполняя указания батюшки…
Из оцепенения ее вывел звук разбившегося стекла – это Максим швырнул рюмку об пол и хорошенько потоптался по ней. Глазами, полными ужаса, девушка посмотрела на окружающих, но все улыбались и одобрительно кивали. На палец ей было надето, купленное здесь же, серебряное кольцо с зеленым блестящим вкраплением, прячущее надпись «спаси и сохрани» на внутреннем круге. Катя надела врученное ей кольцо на палец Максима. Вероятно, мужских колец выбор был меньше, поэтому надпись тянулась снаружи, замыкаясь тем же зеленым не то стеклышком, не то камушком, блестящим отполированными гранями. Прикосновение лиц, сухое и официальное. Потом батюшка строго велел идти в притвор и расплетать косу, мочить гребень в медовой сыте.
На негнущихся ногах Катя вышла в пристройку. Люба догнала, быстро справляясь с прической.
– Раздевайся скорее, там метель, Максим говорит, не уедем, если задержимся! Девушки скомкали платье, перемешав с туфлями без пакета…
– Хорошо ему, только пиджак снял и в белой рубашке уже готов. – Словно голос прорезался у Кати, она даже сама себя не узнала на слух.
– Ну, ты не придирайся. Хоро-ош, хоро-о-ош! Вылитый Алекс Капранос!
– Не преувеличивай. Может, только слегка похож. Давай, джинсы застегиваю, и готова. Там какой-то чепчик дали надеть…
– Не до ерунды. – Отрезал Максим и швырнул в пакет.
Обратная дорога была словно забег бешеных лис от извержения вулкана! Ехали под сто пятьдесят. Екатерина жмурилась, сидя, в этот раз, рядом, и «любуясь», как оголтелые куски снега разбиваются о лобовое стекло. За ними было практически ничего не разобрать! Вспоминая о фляжке, девушка надеялась, что пила из нее только она, ну, допустим еще Борис Саныч…
Добрались быстро. Первым вылез старик. Он, странно размазав под влажным глазом, попросил прощения, обняв «дочку», и ушел, ссутулившись, и, почему-то, прихрамывая.Максим злобно зыркнул, и Катя сразу отстранилась, дальше сидела тише воды, ниже травы.
Второй вышла Любушка, пообещав, что кадры, не требующие обработки, пришлет сразу. «Надо же, ребятки, аву сменить» – на глупое подмигивание, водитель Форда ответил, что все это летом после официальщины. Девушки поджали губы и попрощались.
Родной дом встретил темнотой, и, это в десятом-то часу вечера! Катерина вместе с Максимом зашла в подъезд, еще не зная, что будет дальше, и что она будет делать. А две неаккуратные сумки уже стояли перед дверью. Ретривер, с виноватой непонимающей мордой, сидел, привязанный к перилам. Схватившись за пса, и, прижав его к груди,девушка, ужаснулась: первый этаж! Сколько людей мимо прошло, разглядывая это, и, хорошо, что не утащили! Максим наморщил лоб и позвонил в дверь. Замок провернулся, показалась мать.
– Чего вам? – Суровая и отстраненная, Ирина Валерьевна не планировала их ни пускать, ни поздравлять. Вероятнее всего, целью данного перфоманса был Катин страх, чтобы та взмолилась, кинувшись в ноги, и отреклась от всего на свете, лишь бы не лишиться привычной жизни и дома… но Катя настолько устала и разозлилась, что лишь потребовала свой ноутбук. Мать укатила, минут на пять.
– Держи и больше не приходи. – Скрипнув зубами,ответила женщина, выдавая незакрытую ноутбучную сумку, с болтающимися проводами, чуть не бахнув ею об пол, и хлопнула дверью.
Максим, впервые за день, крепко обнял трясущуюся Катерину в машине. Было почти тепло, и ее слезы совсем измочили его плечо. Смущенно отпуская его, девушка вдохнула, закрывая глаза. Наконец-то, она в безопасности и не будет терпеть такого обидного отношения к себе. Ее, теперь уже, муж – такой терпеливый, такой надежный и настоящая опора. Ей повезло с ним.
Вещи втащили в квартиру. Песель улегся между диваном и батареей. Максим ушел мыться, а Катя раскладывала из сумок по новому белому шкафу. Вся мебель, (кроме серого дивана), в квартире была белая, сильно напоминая Катерине тот пресловутый белый лист, с которого она теперь начинает свою жизнь.
– Ванна свободна. Я соображу ужин.
Катерина мылась в белой ванной, включив почти горячую воду – так боль, измучившая тело за день, чувствовалась меньше. Но тело болело не так сильно как то, что внутри грудной клетки. А после ужина они легли спать в разных комнатах…