Приготовление «ведьмовского лекарства» заняло времени куда больше, чем Лебедева ожидала. Сначала они перебирали сено на жарком, заполненном одуряющими ароматами чердаке. Затем в тёмных сенях переливали в склянки разноцветные маслянистые жидкости, отмеряли какие-то зёрнышки и сушёные корешки. Зёрна пришлось толочь в деревянной ступке, пока они не превратились в порошок, а корешки строгать тупым медным ножом. В довершении — притащили из колодца двенадцать вёдер воды, чтобы наполнить котёл. Когда управились, у Лены и руки ныли, и плечи гудели.
Она обречённо уставилась на Варламову:
— Что дальше?
— Отдыхай. О, а вон и наш обед!
По тропинке шёл Кузьма, нёс большую корзину, накрытую белой тряпицей. У Лены хватило сил только в окошко посмотреть. Зато Татьяна встретила парня у крыльца. Заглянула под тряпицу, спросила о чём-то — Лена не расслышала, — отобрала корзину, понесла в дом. Кузьма в гости не зашёл, развернулся, отправился восвояси.
— Попробуем, что здесь Нюрка наготовила, — Варламова вернулась на кухню, плюхнула на стол увесистый гостинец, принялась разбирать. На стол легла буханка ржаного хлеба, встали горшочки с завязанными горлышками. — Она стряпуха знатная, каких поискать. У них это в роду, как у нас ведовство.
— Что за Нюрка?
— Да так, ещё одна моя родственница.
Варламова развязала верёвочки на горшках, и кухня наполнилась ошеломляюще вкусным запахом. Достала ложки, нож, нарезала хлеб. Скомандовала:
— Двигайся сюда.
— А бабушка? Ты её кормить не собираешься?
— Сегодня ей нельзя. Ничего, завтра всласть покушает, — и, не дожидаясь гостьи, запустила ложку в горшочек.
На обед им принесли тушёное мясо по-домашнему с картофелем и грибами. Варламова не преувеличивала, вкус у блюда был отменный. Куски белого мяса, не жирного, но сочного и мягкого, так и таяли во рту, а какие-то туземные приправы придавали ему пряный, слегка сладковатый вкус. Лена сама не заметила, как выгребла всё дочиста. Поинтересовалась:
— А из чего это приготовлено? На свинину не похоже.
— Козлятина. Молодая козочка-нетель.
— Никогда не пробовала козлятину. Не думала, что она такая вкусная.
— Как приготовить, — Варламова выбралась из-за стола. Кивнула, приглашая гостью за собой: — Пошли, передохнём, и самым ответственным займёмся. Зелье варить.
Отдыхали в большой комнате. Лежать вдвоём на узкой кровати было неудобно, но утренняя тряска в «уазике», утомительная работа, сытный обед своё дело сделали, Лена и не заметила, как задремала. Снилось что-то светлое и доброе… А проснулась она от тычка в бок.
— Просыпайся, пора!
День заканчивался. В зазор между занавесками заглядывало неяркое, пригашенное кронами деревьев вечернее солнце. Лена сладко зевнула, потянулась. Взгляд упал на розовый рюкзачок в углу.
— Анжела что, до сих пор не приходила?
— Она и не придёт. Её Кузьма у себя пристроил.
Кто б сомневался! Известие, что Костикова останется до утра в деревне, не порадовало. Лена предпочла бы и сама провести ночь поближе к живым людям, а не рядом с умирающей старухой. Хотела позвонить подруге — куда там! В этой тмутаракани покрытие отсутствовало начисто.
— Долго зелье вариться будет? — спросила она с робкой надеждой.
— Где-то до часу или до двух. По готовности. А что?
— Ничего. Думаю, где ты меня спать уложишь. Вдвоём на твоей кровати тесновато.
— Об этом не беспокойся, место найдётся. Вставай, купаться пошли. Перед обрядом тело очистить положено. Здесь рядом озеро, вода прозрачная, как кристалл.
— Купаться? — опешила Лена. — Я купальник не брала.
— Зачем купальник? Там нас никто не увидит.
Смыть с себя пот и пыль было бы недурно, поэтому отнекиваться Лена не стала. Голышом так голышом. В самом деле, кого здесь, в лесу, стесняться? Не медведей же!
А озеро, и правда, было сказочным. Маленькое, не озеро, а лужа-переросток. Оно казалось зеркалом, в котором отражались лес и розовый пух подсвеченных заходящим солнцем облаков. Лишь когда Варламова, сбросив одежду, врезалась в неподвижную гладь воды, подняв фонтан брызг, иллюзия рассеялась.
Лена шагнула следом, готовая взвизгнуть от родникового холода. Но озеро прогрелось почти на всю глубину. Только у противоположного берега, где под ветвями толпящихся у кромки воды елей чернели омуты и били ключи, лодыжки лизнул коварный холодок. Лена дважды оплыла озерцо по кругу, хоть Татьяна и хмурилась укоризненно: «К омутам не лезь! Водяник ногу судорогой сведёт, под коряги утащит!» Утонуть в такой луже? Смешно!
Затем Варламова потянула её в маленькую заводь, откуда выбегал ручеёк-речушка. Выудила из кошёлки мочалу, брусок подозрительно тёмного, — уж не хозяйственного ли?! — мыла и требовательно подступила к гостье:
— Поворачивайся. Я тебя мыть буду!
Лена фыркнула возмущённо. Но уступила. Намыливала и оттирала мочалкой Татьяна тщательно. И вместе с тем прикосновения её пальцев были мягкими, нежными. Всплыли в памяти воспоминания детства, когда мама так же купала в ванне…
Но сейчас в ощущении чужих рук на обнажённом теле было иное. Незнакомое, страшноватое, чуть пьянящее. И когда Варламова, закончив со спиной и руками, добралась до её груди, Лена перехватила пальцы подруги:
— Здесь я и сама справлюсь! — И чтобы окончательно прогнать ненужное напряжение, не думать о жарком румянце, пылающем на щеках, заговорила о постороннем, нейтральном: — Слушай, я думала, у воды комарья полно будет. Заживо съедят.
— Боятся.
— Чего?
— Заклятья.
— Ааа… Вместо забора и замков твоя бабушка тоже заклятья использует?
— Разумеется. Это только человек — животина глупая, суёт нос, сам не понимая куда.
Шутит или серьёзно говорит? На всякий случай Лена засмеялась.
Она уже нацеливалась на большое мохнатое полотенце, но Варламова вновь полезла в кошёлку. И неожиданно извлекла оттуда большую резиновую «грушу» и тюбик вазелина:
— Изнутри тоже помыться нужно.
С минуту девушка удивлённо разглядывала предметы. А когда поняла, чего от неё хотят, резко отстранилась, затрясла головой.
— Такого уговора не было! Не буду я этими глупостями заниматься!
— Какие глупости? Тебе никогда клизму не ставили? Если боишься, давай помогу.
Этого не хватало! Лебедева зашипела от негодования, готовая развернуться и уйти. Хватит с неё!
…Но, с другой стороны, сама эту игру затеяла. И поездку, и на «лечение» согласилась. Глупо останавливаться на полпути. Получится, что она клизмы испугалась? Костикова узнает — умрёт со смеху. Позорище, а не «фольклорная экспедиция». Лена решительно отобрала спринцовку и тюбик, потребовала «Отвернись!»
Одеться Варламова не разрешила: «Оно грязное, потное, замараешься! Кого нам стесняться? Чужие здесь не ходят». Пришлось возвращаться к избушке нагишом. Чем дальше, тем ирреальнее выглядело происходящее.
Затем они разжигали очаг. Опыта у Лебедевой не было никакого, но промасленная бумага вспыхнула от первой же спички. Языки пламени перебежали на сухую щепу, подросли, принялись лизать, причмокивая и потрескивая, разложенные под днищем котла дрова. Пламя в очаге разгорелось, и полумрак, собравшийся по углам кухоньки, сразу сгустился. Исчезла ведущая в сени дверь, посуда на полках утонула в колышущихся тенях. А окошко превратилось в серый прямоугольник, нарисованный на стене. Древний очаг, избушка, сумрак, собственная нагота и нагота Татьяны — Лена словно провалилась в какую-то из любимых книг. Здесь, в этом странном месте недоверие, неприязнь, желание доказать собственное превосходство пропали. Осталось жутковатое возбуждение и предчувствие необычного. Неизвестного. Запретного.
Варламова тронула её за плечо:
— Пора приправы в отвар бросать. Заклинание повторяй!
«Плод Земли, Вода и Пламя, помогите слиться с вами…» — слова больше не казались бредом. Лена повторяла их снова и снова, высыпая в котёл приготовленные днём травы, порошки, коренья. Когда очередь дошла до последней баночки, — с тёмной маслянистой жидкостью, — Татьяна указала на стол:
— Ложись! Смажу и тебя.
Переспрашивать, требовать объяснений не хотелось. Пусть таинственный обряд идёт своим чередом. Лебедева подчинилась. Маслянистая жидкость заполнила благоуханьем кухню. Пальцы Варламовой заскользили по коже, и возбуждение сделалось непереносимым. Лена закрыла глаза, стиснула зубы, чтобы не застонать в накатывающем экстазе… К сожалению, процедура закончилась слишком быстро.
— Готово! Теперь выпей это, — Варламова взгромоздилась рядом, сунула в руки глиняную кружку.
Лена потянула носом, но вычленить новый запах из букета ароматов было совершенно невозможно. Да и какая разница, что там? Она осушила кружку одним долгим глотком. Жидкость вряд ли содержала алкоголь. Мятно-ментоловый вкус обдал холодком гортань, пищевод, пополз по внутренностям. Стало легко-легко. Нагота более не смущала.
— Долго так сидеть будем? — поторопила она подругу.
— Щиплется?
Смазанная кожа в самом деле начала зудеть, стягиваться. Лена послюнила тыльную сторону ладони, потёрла. Не помогло, жидкость впиталась, придав телу медный оттенок.
— Угу.
— Тогда пробуй воду. Тёплая?
Лебедева неловко соскочила со стола, проковыляла к очагу — не только кожу стянуло, но и мускулы стали непослушными. Поглазела на плавающие в котле травинки, осторожно сунула палец.
— Тёплая.
— Залазь, откисай.
— Что? — повернуть голову не получилось, пришлось развернуться, чтобы посмотреть на подругу. — Залезать? Так это ванна такая? Я думала, мы бабушке лекарство варим.
— Варим. Так по рецепту нужно.
Лебедева неуверенно хихикнула. Вот это ритуал! Теперь понятно, почему её тщательно отмывали и снаружи, и внутри.
Стараясь не перевернуть и не расплескать, она забралась в котёл. Присела, прислонилась спиной к стенке. Та была не горячей, лишь приятно тёплой. Как и дно, как жидкость, поднявшаяся до подбородка. А какие ароматы тут стояли! Голова сразу поплыла, унося Лену всё дальше, дальше, в страну снов и сказок…
Очнулась Лебедева, ощутив, что становится слишком горячо. С трудом разлепила веки. Она по-прежнему сидела в чане, а над водой поднимались густые клубы пара. От дна и стенок то и дело отрывались пузырьки воздуха, предвещая скорое закипание. Однако!
Она попыталась подтянуть ноги и встать. Не тут-то было! Мускулы отказывались повиноваться. Лена вдруг поняла, что не чувствует ни ног, ни рук, ни упирающейся в дно задницы. А сердце в груди бухала громко, с надрывом, делая долгие перерывы. Она скосила глаза — единственное, что получилось сделать. Варламова сидела, поджав ноги, на кухонном столе, внимательно рассматривала её.
— Т…аня… п…мо…ги…
Варламова соскользнула на пол, наполнила знакомую кружку, подошла к очагу. Запрокинула голову сидящей в чане подруги, ткнула кружку в непослушные губы:
— Пей. Легче станет.
Ментоловый лёд и правда помог. Тело по-прежнему оставалось непослушным, но жар отступил, как будто вода в котле остыла за считанные секунды. И язык отлип от нёба. Лена попыталась пошутить:
— Фух, чуть не сварилась… Помоги вылезти!
Татьяна засмеялась.
— Ну не «чуть», ещё довольно долго вариться, потерпи. Как тебе там, не тесно? Видишь, а ты переживала!
Она и не думала помогать! Вместо этого сняла с крюка на стене здоровенный черпак, принялась помешивать варево.
— Ты что творишь?! — ошеломлённая, Лебедева следила за этими манипуляциями. — Я же сварюсь заживо, ты что, не понимаешь? Завтра Анжела…
— Я же говорила — козу твою Кузьма пристроил. Вот, полюбуйся, — Варламова вернула черпак на место, выдвинула из угла корзину — ту самую, в которой им приносили обед. Водрузила её на стол, сняла тряпицу. Вынула круглое, светлое, смахивающее на головку капусты. Начала привязывать какой-то паклей к свободному крюку.
Нет, это была не капуста. Совсем не капуста! Лена уже знала, что это, но сознание отказывалась соглашаться с увиденным.
Варламова привязывала за длинные светлые волосы человеческую голову. Широко распахнутые глаза смотрели на Лебедеву, серёжки поблёскивали в ушах, кончик языка высунулся из приоткрытого рта, будто дразнил.
Татьяна, наконец, справилась. Отступила, разглядывая «капусту». Прокомментировала:
— Пусть повисит, может, бабушке для чего сгодится. Ты не думай, век мы ей не сильно укоротили. Не жиличка она была, я ещё в общаге, по ладони её прочла. Зарезал бы её ухажёр, и сгинула бы без пользы. А так — и тебя причастили, и Нюрке мясцо будет, ребёночка подкармливать. Нюрка тяжёлая, рожать скоро, а «козлятинка», правильно сготовленная, сил и здоровья добавляет. Кстати, Нюра — это жена Кузьмы, чтобы ты знала.
Лена смотрела в улыбающееся лицо Варламовой и не верила в реальность происходящего.
— Ты… вы… убийцы! Думаешь, никто не узнает? Нас искать будут!
Варламова пожала плечами:
— Где искать-то? Вы на Узловой сошли, когда узнали, что бабушка заболела. Проводница подтвердит — поделано ей. А куда вы потом исчезли… Знаешь, сколько людей бесследно пропадает? Страна огромная, болот не счесть.
В руке её откуда-то появилась двузубая вилка на длинной ручке. Зубцы чиркнули по ложбинке между разбухшими, ставшими ещё больше и круглее грудями, и бурая плёнка отслоилась, открыв чистую, розовую кожу.
— Да, Лена, у ведуньи от каждой болезни лекарство найдётся, — продолжала Варламова, неторопливо отчищая подругу. — И от собственной смерти в том числе. Отвар из девственницы. Причём эта девственница должна его и приготовить добровольно и собственноручно. Трудно такое лекарство заполучить, но, как видишь, можно. Нет, ты не подумай, я не нарочно всё это подстроила. Не хотела я, чтобы вы ехали, но раз увязались, решила в самом деле «фольклорную экспедицию» устроить, напугать немного. Я не знала, что бабушкин срок пришёл. А после поздно стало. Слишком удачно сошлось, чтобы простым совпадением быть.
Вилка упёрлась в складку на животе, надавила. Лена не ощущала ничего, словно не её протыкали. Вокруг зубцов набух прозрачный жёлтый шарик, стал увеличиваться. Оторвался от вилки, всплыл, растёкся по поверхности маслянистым пятном.
— Жира в тебе многовато, — вздохнула Варламова. — От жира отвар вкус теряет. Ладно, как вытопится, соберу лишний.
Это было чересчур! Лена хотела выкрикнуть что-нибудь злое… Но странно, злости она не ощущала. И страха не ощущала. То, что творилось в забытой богом и людьми деревушке, было слишком невероятным. К Елене Лебедевой, студентке ГИПиМа, живущей в двадцать первом веке, оно не имело никакого отношения. Это сказка, сон, бред — что угодно! Завтра она проснётся, и окажется, что ничего этого не было.
На дне котла вспух и с шумом рванул наверх пузырь. Второй вырвался из-под бедра, шевельнул тело. Вода закипала, пар повалил так густо, что скрыл и стены избушки, и голову на крючке, и снующую вокруг Варламову. Он оседал каплями на ресницах, лез в нос, забивал лёгкие. Лена закрыла глаза, задержала дыхание. Так оказалось гораздо лучше. А когда тело, потеряв равновесие, завалилось на бок, и голова погрузилась в бульон, сделалось и вовсе хорошо…
— Лена, доброе утро!
Лебедева поняла, что уже не спит, и глаза открыты. Прямо над ней в ярко-синем небе висело белое облачко, где-то рядом выводил трели соловей. Утро было очень раннее — солнечные лучи не добрались до верхушек деревьев, обступавших поляну. Но ночной морок остался в прошлом, и увиденный сон казался не страшным, а забавным. Надо же, дочиталась, называется! Костиковой рассказать, как её на гуляш пустили, — со смеху помрёт.
Лена хотела ответить на приветствие. И заодно спросить, каким это «чудом» она оказалась снаружи, когда ясно помнит, что заснула у Татьяны на кровати. Но язык повиноваться не захотел. И шея не подчинялась. И скосить глаза, чтобы осмотреться по сторонам, не получилось.
А затем она сообразила, что и не дышит.
Лицо Варламовой склонилось к ней, заслонило небо и облако. Радостное лицо.
— Спасибо, Леночка, за лекарство, всё получилось! Видишь, не зря ты себя берегла так долго — бабушке столько лет добавлено, сколько ты прожила. Дождётся она, пока у Кузьмы и Нюры дочь вырастет да в пору войдёт, передаст ей родовую силу. А я теперь свободна! Обещала маме, что ведуньей не стану, уеду навсегда из Варламовки, — теперь исполню. А ты, наоборот, здесь останешься, насовсем. Хотела настоящего ведовства — будет тебе его досыта. Скоро бабушка тебя из тела выпустит, помогать ей станешь. — В глазах её вдруг блеснул хитрый огонёк: — А хочешь взглянуть на себя напоследок?
Ответить Лена не могла при всём желании. Да Варламова и не ждала ответа. Картинка перед глазами повернулась, небо, облако, верхушки деревьев уплыли, вместо них появились избушка, стол, скамьи. Кажется, здесь готовился праздничный обед — вернее завтрак — на три дюжины персон: тарелки расставлены, ножи, гранёные стаканы. А посредине — огромное блюдо с… мясом. «Вилок нет», — отстранённо подумала Лебедева. — «Они что, руками всё это есть собираются?»
Дверь избушки распахнулась, на порог вышла статная женщина лет сорока. Красивая, с лёгкой сединой в таких же тёмных, как у Татьяны, волосах. Ничего в ней не напоминало о древней умирающей старухе. Лена не могла вспомнить, говорила ли Варламова, как зовут её бабушку. Не важно! Нужды в том, человеческом имени не было. На пороге стояла Хозяйка. И знание это подтверждало куда весомей, чем картинка перед глазами: всё, что случилось ночью, — не сон.
— Таньша, зачем ты её разбудила до срока? — женщина укоризненно нахмурила брови. — Разве так годится?
Она поставила миску с грибами, вытерла руки о передник. Обошла стол, аккуратно уложила голову Лены на блюдо, поправила упавшие на лицо девушки волосы.
— Хорошая девочка, хорошая. Спи, набирайся сил. У нас с тобой много работы впереди.
Мягкие, добрые пальцы Хозяйки коснулись век. Картинка погасла.
Елена Лебедева перестала существовать.