Небо. Трижды проклятое серое небо в светлых и тёмных завитках облаков. От горизонта до горизонта, сколько хватает глаз. Тормунд угрюмо смотрел на нависающий над ним воздух и пытался представить, что на самом деле это не мили и мили звенящей пустоты, а гигантская плита руинного мрамора или лист металла в столь любимой им технике дымной ковки, привезённой с островов далеко на востоке, — мокуме гане. Не получалось, гадское небо упорно оставалось небом — огромной дурацкой дырой в мироздании.
Эльфы, изредка спускавшиеся в штольни, сетовали на то, что на них давит камень. Тормунду было непонятно, о чем толкуют ушастые — камень не мог давить, он обнимал, защищал, грел и кормил. Камень был домом.
А вот теперь на Тормунда давило небо — с одной стороны. И море — с другой. Казалось, вот-вот, и сына гор просто разотрёт между этими адскими жерновами. Вдобавок, ближе к закату над водой начал стелиться туман. Холодная белёсая пелена, в паутине которой вязли и умирали последние лучи солнца, ткалась, казалось, прямо из воздуха.
Облизывая высокие борта Забияки, она неторопливо вползала на борт, глушила привычные звуки — скрип такелажа, стук вёсел в уключинах, скупые отрывистые ругательства матросов.
Дварф, почти всю жизнь проживший под землёй, нервно сглотнул внезапно пересохшим горлом и положил ладонь на отполированную ежедневными прикосновениями рукоять топора. Машинально нашарил пальцами глубоко вырезанные в дереве и залитые серебром руны Альгиз и Тейваз. Но привычное ощущение не вернуло спокойствия. Наоборот, внутри неумолимо нарастало чувство опасности — каждый нерв дрожал, звеня и норовя вот-вот порваться, как чересчур туго натянутая струна.
Тормунд не заметил, когда вся команда успела собраться на палубе. Люди, эльфы, дварфы встали спина к спине, ощетинившись сталью.
В сером мареве промелькнула тень, похожая на длинный язык чёрного дыма. За первой тут же появилась вторая, и они зазмеились вокруг Забияки, постепенно стягивая круги. Теней становилось всё больше, они прибывали и прибывали, пока вокруг сбившихся у мачты людей не закружилась воронка, в глубине которой можно было различить распахнутые зубастые пасти, исходящие черным дымом, чешуйчатые тела — наполовину змеиные, наполовину человеческие, когтистые лапы. А потом навстречу воронке потянулось море — вода и тени встретились, переплетаясь тугими жгутами. И тени обрели плоть.
В этот момент руны на навершии топора полыхнули голубым так, что стало больно глазам. Тьма на мгновение отшатнулась, а потом корабль качнулся и начал вращаться.
Тормунд почувствовал, что палуба уходит у него из-под ног, и невольно сделал шаг вперёд, чтобы сохранить равновесие.
Круг распался — длинная черная плеть тут же метнулась в прореху, хлестнула по стоявшим на палубе, выхватив двоих, и утянула их в темноту. В следующее мгновение мимо Тормунда с перекошенным в безмолвном крике лицом пробежал один из матросов и сиганул в раскручивающийся водоворот. За ним последовал второй — Тормунду показалось, что он был слеп, — в его белёсых глазах плескалось безумие.
Тени сливались.
Затрещала, ломаясь, мачта. Рухнув вниз, она одним движением смела за борт половину команды.
Тьма обрела лицо.
Оно нависло над Забиякой, кривляясь, воя и хохоча. Беззвучно. И не было ничего хуже этой тишины.
Чёрная волна перехлестнула корабль и потянула его за собой — не на дно, а прямиком в жутко раззявленную пасть. Тормунд, с ног до головы закованный в броню, взмахнул рукой и с трудом перевалился через фальшборт. Последнее, что он успел увидеть — это то, как переплетённые руны Альгиз и Тейваз голубой молнией распороли темноту, наискось перечеркнув чудовищное лицо и оно лопнуло, рассыпавшись хлопьями серого пепла.
Тормунд улыбался, опускаясь на далёкое темное дно. На ночном небе проступали первые звёзды.