Человек — сам кузнец своих трудностей.
Народная мудрость.
Вопреки обыкновению Заинька не щебетала по телефону, а как положено всякой уважающей себя секретарше раскладывала пасьянс. Она уже порядком устала и от назойливых расспросов коллег, и от собственных розысков, и от общения с родственниками пропавших. Хотелось молчания и абсолютной тишины. И это у нее-то такое желание? Мир определенно перевернулся.
Телефон затрезвонил внезапно и ужасно громко. Заинька испуганно вздрогнула, но моментально взяла себя в руки и подняла трубку.
— Добрый день, вы позвонили в приемную Сергея Петровича Броля, генерального директора телевизионного канала Класс-ТВ… — Заученные слова привычно слетают с губ, бархатный голосок. На невидимого собеседника через переплетение телефонных кабелей и шнуров просто изливается медовый поток профессиональной вежливости и радушия. — Чем можем быть вам полезны?
— Здравствуйте, — робко ответил женский голос, — вы мне звонили вчера. Я Алеся… Алеся Прохорова. Помните?
— Да-да, конечно, — Заинька закивала. Как же, бывшая супружница водителя. — Слушаю вас. — Подчеркнуто внимательно и заботливо.
— Может быть… что-то еще известно? Какая-нибудь информация? — Умоляющие интонации, видно, девушка с трудом сдерживается, чтобы не зареветь. — Я… я просто очень… волнуюсь…
— Увы, пока никаких новых данных не поступало. — Секретарша скорбно наморщила носик. Как же, волнуется она, бросила мужика — тот квасил по-черному, да и сейчас напивается регулярно до белой горячки. А тут заволновалась. Но свои мысли Заинька оставила при себе, добавила в голос побольше участия: — Вы не беспокойтесь, будем надеяться, что у них все нормально. Может, со связью проблемы. Если что-то узнаю, я вам сразу же позвоню. Обязательно.
— Спасибо… — Очень смиренно и безжизненно. Короткие гудки.
Заинька скорбно поджала губки. Эти слова она говорила по десять раз на день. Она устала слушать задыхающихся от рыданий мамаш, нарочито грубые вопросы отцов (или там отчимов, кто разберет?), визгливые выкрики тетушек, угрожающее сопение дядюшек, истерические вопли сестричек, братишек, знакомых, друзей, случайных, постоянных и долговременных подружек и прочих неравнодушных и сочувствующих — в большинстве со стороны Романа Чудакова. Благо у всех пропавших на момент исчезновения не было зарегистрированных вторых половин, а то трезвона от возмущенной родни было бы в два раза больше, так нет же, еще и бывшие женушки добавляются. Секретарша ожесточенно зашуршала мышкой, перетаскивая с места на место стопочки карт.
Она уже напереживалась, в меру напилась кофе и валерьянки за компанию с редакторским отделом, выложила на стол шефа с полдесятка здоровенных папок с информацией о «потеряшках». В углу возле стола примостилась огромная коробка, куда сбрасываются поступающие из милиции и больницы факсы, она уже дважды запнулась об эту гаргару. Номер морга выучила назубок. Надоело. Устала. Хватит.
Двойной щелчок, раскрылась последняя карта. Заинька раздраженно оттолкнула клавиатуру. Пасьянс опять не сложился…
***
— Тихо! — Зычный голос сотника разом перекрыл все шепотки да оборвал разговоры досужие. Годун довольно ухмыльнулся и уже чуть спокойнее повторил: — Тише! Кнес Веслав глаголить станет!
Кнес погодил маленько, пока все очи на него не обратились, а затем широко шагая двинулся вперед — на середку двора.
Доброе дело — замиренье со всеми соседями, никто на земли твои не зарится, никто град не осаждает. Живешь-поживаешь в свое довольствие. Смерды сытеют, гости торговые по путям-дорогам безбоязненно ходят. Только одно не ладно — дружина шалопайничает. От безделья по корчмам да дворам постоялым меда хмельные неуемно хлещет да по девкам озорничает. Тут напасти особой нет — от ратника понести дитенка то лепо. А беда в другом: негоже мужикам здоровым праздностью маяться, с того думы разные баламутные в голову втемяшиться могут. И так уже один на другого с мечами лезут, обиды мнимые измышляя. И ладно бы в шутейном поединке сходились, так нет же, до смерти биться норовят. Не ворогов, друг дружку калечат. И что поделаешь?
— Славна дружина наша. Добрые вои, умелые… — медленно повел речь свою Веслав, обводя очами недвижно стоящих ратников. Вот Горяй, невысокий, жилистый. Хоть в плечах и нет сажени косой, да зато отваги через край. В бою глаза бешенство застилает, с голыми руками против клинка булатного выйти не побоится. С ним даже Звеновит, хоть и ростом и силой удался, связываться остерегается. Вот Кужел, десятник, по умению да разумению ратному с любым сотником поспорить может, только на язык зело остер. Вот Крас, ладный воин только имя для него нынче словно в насмешку звучит. Уж куда лучше, если б его Некрасом звали: через все чело шрам от удара рубленого, скулу рассекли да глаз вышибли в битве, что три лета тому случилась. — Знатно и Гордееву дружину потрепали, и Ладиславовы вои больше к нам не суются…
Веслав перечислил еще несколько памятных стычек, где победу одержали. А затем посуровел и махнул рукой повелительно:
— Сюда ступай!
Тут все и углядели жавшегося у крыльца мужичка с разбитой рожей да в изорванной рубахе. Тот было попятился, да кто-то из ратников услужливо вытолкал аккурат к ногам кнеса.
— Вот… — хмуро продолжил Веслав, — дружины, что трижды нас крепче, бьем, а татям укорот дать силушки не хватает. Что за жалоба у тебя? Молви смело.
Мужичок помялся, потоптался на месте, заговорил, однако, весьма бойко. Гость он торговый, вдвоем с братом товар возят. День пути до града оставался, как тати на обоз ихний налетели. Воев, что для охраны нанимали, насмерть положили. Брата стрелой зашибли. Его самого по бедности одежонки за холопа приняли, оттого только побили малость. И товар весь вместе с телегами забрали, и шкурки куньи, и железо, и… По всему выходило, богатый обоз был.
— А чего ж одежонку-то носишь столь неприглядную? — отозвался Кужел.
Веслав с досады аж губу закусил. Это ж надо, все так складно обдумали, а вот любопытство да неуемную насмешливость Кужела проглядели. Однако мужичок смышленым оказался, мигом сообразил, как выкрутиться.
— Так… грязно ж там. Телега одна и увязла. Вот и пришлось одеться поплоше да пособить.
— А братец-то твой чего подсоблять не стал? — допытывался Кужел.
— Так… старший ж он… был… да и нога покалечена чуток… — гладко откликнулся самозваный гость торговый.
Кнес выждал, покуда пошумят вволю его дружинники, покуда татей всласть изругают, и лишь затем изрек весомо.
— Хозяйкой доброй ту бабу зовут, у коей и на дворе и в жилье все досмотрено. Так неужто ж мы хуже бабы? Что в доме ладно все, а по подворью тати шалят? А?
Словами такими сильно обидеть можно, да правильно все кнес рассчитал. Ратники прямо сходу готовы были пуститься леса округ града прочесывать.
— Да мы на седмицу пути конно округ шпыней всех повыловим!
— Веревиц поболе заготовить надобно!
Кнес слушал да посмеивался довольно. Ладно вышло, и татей погонять дело нужное и мужикам забава. А то зачахли поди с тоски.
— Добро! Позаутро пойдете…
***
—…бесследно исчезнувшая съемочная группа… местопребывание установить не удалось… есть предположения… — крашенная блондинка в телевизоре привычно-монотонно читала новости. На губах приклеенная полуулыбка.
Как-то Аленка объясняла ему законы экранного жанра. Какие-то там приемы манипулирования. Усиление или ослабление эффекта от содержания воспринятой информации в зависимости от формы ее подачи… Лекция, наверное, была интересной и познавательной. Но он благополучно пропустил мимо ушей все убедительные доводы. Просто у Аленки так восторженно глаза блестели. И говорила она с таким воодушевлением. Говорила… Блин, почему в прошедшем времени?!
Сашка раздраженно нажимал пульт. Косорукая драка ментов отечественного розлива. Презрительно хмыкнул: кто ж так поединки ставит? Да любую боевку снимать надо умеючи. Иногда не главное настрогать побольше крутых планов, когда кулак летит прямо в объектив, а камера почти правдоподобно заваливается на бок, имитируя уходы или падение. Порой гораздо лучше проследить само движение, лишь мельком обозначая удар. У Аленки очень хорошо это получалось. Вернее, снимал-то оператор, а она монтировала, но всегда точно сохраняла и ритм боя, и динамику движения. Как-то разоткровенничалась:
— Понимаешь, мне телевидение не особо нравится. Работаешь репортером. Что-то где-то случилось — пришел, увидел, написал. Скучно. Хочется постановочные сюжеты снимать. Даже не сюжеты, а… кино. Хочется кино снимать. Историческое. Красивое. Чтобы костюмы такие…
Кофе закипел и ринулся на плиту. Сашка подскочил, схватил джезву за ручку и тут же, охнув, выпустил. Горячая, зараза. Джезва упала, разбрызгивая коричневатые потеки. Обожженные пальцы Сашка прижал к уху. Времени катастрофически не хватало, ни на то чтобы отмыть плиту, ни на то чтобы повторно сварить кофе. Ночное выступление в клубе. Три часа непосредственно работы, хотя и с перерывами. Размахивать мечом, раскалывать о спины и головы бутафорские скамейки, демонстрировать чудеса ловкости, показной храбрости и элементарной акробатики. Еще час предварительной подготовки и часика два после выступления собирать и паковать реквизит. Короче, бодяга на всю ночь, и без кофе.
Кстати, Аленка кофе не любила. Разве что щедро разбавленное молоком, и лучше всего сгущенным. По ночам она любила гулять по городу. Просто бродить без цели, разговаривать ни о чем, или даже молчать. А еще ночами она сочиняла стихи, впрочем, стихи писала и днем. Взгляд ее сразу становился какой-то отстраненный, словно видела она что-то далекое, недоступное взору других. Брала ручку и торопливо записывала слова, никогда не правя написанное.
Собраться в путь, искать вчерашний день.
Не обессудь, но что пройдет, то канет
В слепом, густом, безжизненном тумане.
Собраться в путь, искать вчерашний день…
Это стихотворение она написала на тренировке в его блокноте. Просто вдруг остановилась, даже не думая парировать удар. Хорошо, у него реакция отличная, руку успел отвести. Меч ведь не игрушечный. Взяла его ежедневник, лежал он на стуле, открытый на расписании выступлений, перевернула страничку и быстро вывела четыре строчки. Потом улыбнулась смущенно:
— Извини, пожалуйста, я боялась что забуду…
Девушка, состоящая из одних парадоксов. Она с восторгом наблюдала за поединками ребят, сама азартно защищалась, но атаковала как-то вяло, будто в одночасье забывая все навыки оружного боя. На его изумленные упреки лишь виновато хлопала ресничками — а если я по руке попаду, больно же будет. Никакие вразумления и увещевания не помогали. На съемках она была всегда такая собранная, деловая, серьезная. Но как только оператор доставал кассету, сразу вся солидность улетучивалась. Оставалась беззаботность, бесшабашность. Она ни разу не опоздала ни на одну деловую встречу, приходила минута в минуту, но тому, кто приглашал ее на свидание следовало настроиться на длительное ожидание. Аленка могла делать десять дел одновременно. Желая сэкономить крохи времени, даже тексты в троллейбусе строчила по дороге на работу. А могла забросить все запланированные дела и вдруг, ни с того ни с сего, пойти в кино или махнуть на верховую прогулку, или целый вечер слушать перестук дождевых капель, забывая о горящем сценарии или намеченной съемке.
Сашка лихорадочно собирался. Спортивная сумка с костюмами. Чертежный тубус с мечами. За всеми мыслями телефон подзарядить забыл. Ладно, авось на три звонка аккумулятора хватит. Первый звонок — Аленке. А вдруг повезет и вместо противного «Абонент временно не доступен, попробуйте перезвонить позже», услышит милый и солнечный голосок. Второй звонок — заказчику или ребятам, смотря по обстоятельствам. И третий — снова Аленке.
Отчаяние перехлестнуло через край, в один миг сломало броню внешней сдержанности и абсолютного спокойствия. Сашка саданул кулаком в стену.
И какого лешего ее понесло на ту съемку? Почему поехала именно она?
…Собраться в путь, искать вчерашний день…