Это оказалась молодая женщина в строгом темно-синем платье с белым передником и в аккуратном туго накрахмаленном чепце. В руках она несла поднос с какой-то посудой.
— Вы проснулись, сударь? — спросила она. — Вот и славно! А я вам горячего бульона принесла.
Она поставила поднос на столик, помогла Даниелю принять полусидячее положение и поднесла к губам бульонницу. Барон взял чашку и выпил, затем поблагодарил и спросил:
— Мадемуазель…
— Катрин, — представилась горничная.
— Хорошо, Катрин, вы не могли бы сказать мне, где я?
— В замке нашего господина, — помявшись, сказала она, — на озере.
Даниель понял, что большего она не скажет, поэтому попросил:
— Катрин, будьте любезны, разверните вон тот сверток. Там должна быть моя картина. Я хотел бы посмотреть, все ли с ней в порядке. Я мог повредить ее, когда упал с коня.
Горничная распаковала портрет, поставила его на стул и отошла в сторону, с сожалением взглянув на молодого человека. Даниель резко сел на постели.
— Нет! О, Боже! Нет! — в ужасе воскликнул он, но внезапный приступ сильнейшего головокружения и тошноты вынудил его снова лечь. — Господи! Как же так?! Кто это сделал?
Картина была располосована ножом из угла в угол, рама лопнула. С восемнадцати лет, с тех пор, как потерял отца, Даниель ни разу не проронил ни единой слезы, какие бы невзгоды не выпадали на его долю. Сейчас же он не выдержал, закрыл лицо руками и горько разрыдался:
— Все пропало! Все пропало! Мне негде будет взять эти проклятые пятьсот золотых, чтобы расплатиться с дю Фуром! У нас не осталось ничего! Никакой надежды. И дон Доменико… Разве дон Доменико купит теперь картину? Разве даст он мне столько денег просто так? — всхлипывал молодой человек.
Катрин перепугалась, накинула на злополучный портрет холстину и бросилась утешать раненого:
— Успокойтесь, сударь! Не надо так горевать! Вам нельзя так расстраиваться.
— Вы не понимаете! — вскричал Даниель. — Все пропало! Пропало! — и зарыдал еще горше.
Горничная бросилась вон из комнаты и вскоре вернулась с невысоким сухоньким старичком с добродушным лицом, который уговорил барона выпить успокаивающую микстуру, затем проверил состояние его раны: от резкого движения открылось кровотечение, и сквозь бинты проступило багровое пятно. Снова послышался скрип открываемой двери и чьи-то стремительные шаги. Катрин вытянулась в струнку, лекарь выпрямился, почтительно поклонился и снова вернулся к повязке.
— Что произошло, мэтр Реми? — услышал Даниель глуховатый баритон.
— Горничная вызвала меня, Ваше… монсеньор, — ответил старичок, завязывая последний узелок. — Она сказала, что молодой человек пришел в сильное волнение после того, как она развернула картину. Вон ту, я полагаю, — указал он. — Я дал больному микстуру, скоро она подействует.
— Благодарю, мэтр Реми, вы можете быть свободны. Вы, Катрин, тоже можете идти.
Лекарь и горничная удалились.
Даниелю удалось взять себя в руки, и при старичке он уже не рыдал. Того, кого лекарь назвал монсеньором, ему не было видно за балдахином, но вот он подошел к столу и попал в поле зрения барона.
Это был высокий человек, одетый во все черное. Длинный плащ скрывал очертания его фигуры, но было видно, что у него широкие плечи и гордая осанка. Голову и лицо скрывал широкий капюшон плаща, надвинутый до самого подбородка.
Незнакомец откинул холстину с портрета.
— Проклятье! — донеслось до Даниеля. — Какая жалость!
Даже несмотря на истерзанный холст, было видно, что на картине изображена молодая женщина необыкновенной красоты. Свет упал на ее лицо, теплые блики заиграли на ее глазах, нежных щеках и стройной шее. Вот незнакомец протянул руку, затянутую в перчатку, коснулся краев разреза, затем резко повернулся и взглянул на молодого человека.
Лицо незнакомца было полностью скрыто капюшоном, только в узких прорезях едва-едва виднелись глаза, и от этого у Даниеля по спине невольно пробежал неприятный холодок.
— Как вас зовут, сударь? — спросил незнакомец.
— Барон Даниель де Прентан, — ответил тот.
— Я хозяин замка Ль’Ор, в котором вы сейчас находитесь. Можете называть меня мессир Леон. Как я понимаю, вы не из Леонберга.
— Да, я из Монтабрии, — сказал Даниель. — Я собирался пересечь земли Леонберга, чтобы выиграть время на дорогу до Бардонеккьи.
— Вас так расстроила порча картины? — задал вопрос хозяин замка, придвинул к столу другой стул и уселся на него.
— Да, мессир, — с трудом произнес барон.
— Она так дорога вам?
— Просто бесценна. Это была последняя надежда нашей семьи.
— Это очень много. Расскажите, — попросил хозяин замка.
Неожиданно эта простая просьба сломала какую-то плотину глубоко в душе Даниеля, и он начал рассказывать. О своей семье, о матери, о сестрах и маленьком братишке. Об испытаниях, выпавших на их долю. О том, как оказался должен дю Фуру, как продал все, что мог, чтобы вернуть долг, и об обнаружившихся процентах. О том, как решено было попытаться продать портрет баронессы де Прентан дону Доменико ди Лигури из Бардонеккьи или просить у него в долг пятьсот золотых под залог картины.
— А теперь все пропало! — горестно воскликнул Даниель. — Портрет безвозвратно испорчен. Теперь дю Фур выгонит из дома и меня, и матушку с малышом Шарлем-Анри, и Ортанс, и Виолетту. — Внезапно молодой человек смертельно побледнел. — Боже мой! Виолетта! Она же решит, что просто обязана выйти замуж за этого старого мерзавца! — простонал он. — Она пойдет на это, чтобы спасти матушку и Шарля-Анри! Боже мой! — Молодой человек вцепился рукой в покрывало так, что побелели костяшки пальцев. — Господи! Неужели Виолетта должна достаться этому старому скряге? Она еще так молода, так красива, так похожа на матушку! — Горло сдавило, и Даниель предпочел замолчать, чем разрыдаться в присутствии этого загадочного мессира Леона.
Хозяин замка отвел взгляд, чтобы не смущать раненого, и снова взглянул на портрет. «Значит, вот так выглядит сестра этого несчастного молодого дворянина? — подумал он. — Настоящая красавица, и судя по словам брата, обладает прекрасными душевными качествами… Несправедливо было бы отдать ее старику, готовому выжать последнее из своих родственников. Картина? Да. Все равно он хотел продать ее. Почему бы и нет».
— Отдайте ее мне, — сказал он вслух.
— Что? — изумленно выдохнул Даниель. — Виолетту?
— Нет, что вы! Я не собираюсь требовать вашу сестру, — вскинул руку хозяин замка. — Я имел в виду картину. Я хочу купить ее у вас.
— Но она испорчена, — растерялся барон.
— Это уже мои заботы, — пожал плечами мессир Леон. — Я дам вам… — он задумался на несколько мгновений, — пять тысяч золотых. Вы сможете не только отдать долг вашему недостойному родственнику, но и подправить свое плачевное положение. Дальнейшее будет зависеть уже от вас самих.
— Мессир, я… У меня, право, нет слов! Я недостоин такой милости, — Даниель попытался встать, но был остановлен властным взмахом руки хозяина замка.
— Не отказывайтесь, сударь, — сказал он, поднимаясь. — Это всего лишь помощь, — и, кивнув на прощание, вышел.
Барон откинулся на подушки, не в силах поверить в то, что его проблемы решены. Микстура мэтра Реми уже давно начинала сказываться, и теперь молодой человек просто перестал бороться со сном и спокойно задремал.
**
Хозяин замка поднялся в свои покои, расположенные в башне, куда по его приказу уже перенесли картину. Скинув плащ, он переставил портрет на каминную полку.
— Какая жалость, что картина повреждена, — сказал он. — Наверняка это дело рук разбойников. Но ничего, завтра же пошлю за мастером, чтобы все восстановили, насколько возможно. — Он осторожно провел пальцами по изображению. — Теперь тебе не придется выходить замуж за старика. Ты сможешь найти себе более достойного супруга, Виолетта. Как жаль, что мне не суждено с тобой встретиться наяву. — Хозяин замка тяжело вздохнул и вышел из комнаты.
***
Когда Даниель проснулся, уже был вечер. Рядом с его постелью сидела Катрин и что-то шила. Увидев, что раненый пришел в себя, она сбегала за мэтром Реми. Молодой человек попытался сесть, но голова все еще немилосердно кружилась, да и тошнота никуда не делась. Лекарь строго настрого запретил ему вставать, потому что последствия удара по голове все еще сказывались, к тому же рана, полученная им, тоже была довольно серьезной.
Только на следующий Даниель смог подняться и даже сделать несколько шагов по комнате. Оставалось только набраться терпения и ждать, когда самочувствие хоть немного придет в норму. Но вот с терпением были проблемы. Время поджимало.
Наконец, барону позволили выйти на балкон. Теплое весеннее утро было ясным и солнечным. Молодой человек увидел, что замок, — а он ему показался совсем небольшим, — расположен на маленьком островке посреди большого озера, окруженного высокими горами. На берегу, с той стороны, где это мог видеть Даниель, раскинулся небольшой городок. В воздухе плыл колокольный звон.
— Почему звонят колокола? — спросил он у сопровождавшего его мэтра Реми.
— Как же, ваша милость, сегодня ведь воскресенье. Скоро месса начнется в соборе в Лебо, — лекарь указал рукой в сторону городка. — Вот колокола и звонят.
— Как воскресенье?! — воскликнул Даниель. — Не может быть!
— Отчего же не может, — возразил мэтр Реми. — Вы получили очень сильный удар по голове. Чудо, что вам вообще не проломили череп. Из-за ранения в плечо вы потеряли много крови. Монсеньор привез вас в понедельник поздно вечером, два дня вы не приходили в себя, очнулись только в полдень в четверг…
— Боже мой! Я не думал, что прошло так много времени! — Барон бросился назад в комнату, в которой он провел все эти дни. — Я должен немедленно возвращаться домой, иначе случится катастрофа!
— Успокойтесь, молодой человек, — поспешил за ним мэтр Реми. — Вы еще слишком слабы, вам нельзя никуда ехать!
— Вы не понимаете! — схватил его за руку Даниель. — Если я не отдам долг сегодня до вечера, мою семью выгонят из дома. Или моя сестра вынуждена будет выйти замуж за старого скрягу дю Фура!
— Подождите, ваша милость, я позову монсеньора. — Лекарь торопливо вышел.
Барон был в полной растерянности. Сам он не в состоянии был ехать верхом. Может быть, хозяин замка согласился бы одолжить ему карету? Хотя откуда она у него на острове. В любом случае, нужно было как можно скорее попасть домой, пока не случилось беды.
Долго ждать не потребовалось, в коридоре послышались уже знакомые стремительные шаги, и в комнату вошел мессир Леон.
— Какая жалость, что вы позабыли сказать мне, до какого дня вы должны отдать долг! — покачал головой он. — Я бы тогда отправил посыльных с деньгами для вашей матушки. Сейчас же остается только одно — взять в Лебо мою карету, которая хранится там у бургомистра, и выезжать немедленно. Но, поскольку, вы еще очень слабы, с вами поедет мэтр Реми и пара солдат сопровождения.
— Солдат?
— Да, замок Ль’Ор, конечно, совсем небольшой, но здесь есть свой крошечный гарнизон, — сказал мессир Леон. — В горах орудуют разбойники, как вы сами смогли убедиться, поэтому вам необходима будет охрана.
— О, как я смогу отблагодарить вас, мессир? — горячо воскликнул Даниель.
— Не стоит благодарности, сударь. Найдите своей сестре, а лучше пусть она сама найдет себе хорошего мужа, — произнес тот. — Собирайтесь, я прикажу подготовить все необходимое.
Через час Даниель, мэтр Реми и двое солдат переправились на берег озера в городок Лебо. На пристани их уже ожидала карета с кучером и кон. Погрузившись в нее, они тронулись в путь.
Барон сидел, откинувшись на мягких подушках сиденья, лекарь дремал напротив. Рядом с Даниелем стояла объемистая сумка, в которой были уложены кошели с монетами.
И все равно молодой человек очень волновался из-за задержки. Ведь он даже и не предполагал, что был без сознания так долго. Сейчас ему тоже приходилось несладко — сказывались полученные повреждения. Даниель чувствовал слабость и дурноту, но упорно старался не подавать виду, так как боялся, что лекарь прикажет развернуть карету или ехать помедленнее, несмотря на все просьбы барона гнать во весь дух.
На таможне у пограничной реки лошадей поменяли, и карета понеслась дальше. Лекарь предупредил стражников, что они будут возвращаться обратно на следующий день, и кони должны быть готовы к утру. Увы, лошади у таможенников оказались намного хуже, чем упряжка мессира Леона, и скорость значительно снизилась. Даниель просто сходил с ума от беспокойства.
К несчастью, дорога была не из лучших, и когда кучер принял в сторону, чтобы разминуться с летящей навстречу черной каретой с закрытыми окнами, одна из лошадей оступилась на выбоине и сломала ногу. Пока ее выпрягали, пока выравнивали карету, которая едва не опрокинулась, потеряли еще несколько минут.
Когда они, наконец, подъехали к охотничьей усадьбе де Прентанов, она встретила из распахнутыми воротами и тяжелым молчанием. Даниель, бледный, как мел, и едва держащийся на ногах, с трудом вышел из кареты и устремился к дверям мимо ошеломленного привратника, смотревшего на него как на выходца с того света. Мэтр Реми, прихватив свой саквояж, поспешил за ним, так как видел, что молодой человек очень плохо себя чувствовал.
Даниель вошел в темный холл и наткнулся на горничную, которая при его виде пронзительно вскрикнула и упала в обморок.
— Да что здесь такое творится? — воскликнул барон. — Где все? Матушка! Виолетта! — крикнул он.
— Даниель? — услышал он голос матери. Она стояла в дверях гостиной, держась рукой за сердце. — Это ты?
— Конечно, я, матушка. — Он подбежал к матери, и она со слезами бросилась ему на грудь.
— Даниель! Сынок! Ты жив! — сквозь всхлипывания причитала она. — Господь все-таки сжалился надо мной и не стал отнимать у меня еще и тебя!
— Матушка, что случилось? Почему все так странно ведут себя? — спросил барон.
— Мы считали, что ты погиб, — ответила баронесса Эстель, целуя сына.
— То есть как?
— В среду прискакал твой конь. Его шкура была в пятнах крови, но никаких ран не обнаружилось. Поэтому мы подумали, что кто-то ранил тебя, и это твоя кровь, — объяснила она. — А раз ты не вернулся, то мы решили, что ты был убит.
— Я был ранен, но, как видишь, жив, — сказал молодой человек. — И даже более того, я привез недостающие деньги, чтобы отдать их дю Фуру.
Баронесса Эстель смертельно побледнела.
— Боюсь, ты опоздал, сынок, — едва слышно произнесла она.
— Что случилось? — Он схватил мать за руки, напряженно вглядываясь в ее глаза.
— Дю Фур каким-то образом прослышал, что ты, вероятно, погиб, а малыш Шарль-Анри серьезно заблел. Он приехал вчера с врачом, якобы для того, чтобы тот вылечил мальчика. И с королевским судебным приставом, который должен был помочь ему выставить нас из дома, раз тебя больше нет, и некому заплатить наши долги.
— Но ведь срок был до пяти часов вечера! — воскликнул барон.
— Поздно ты приехал, братец, — донеслось с галереи. Там стояла Ортанс. Ее губы были презрительно изогнуты. — Теперь наша сестрица Виолетта графиня дю Фур.
— Как?! — Даниелю изменил голос.
— Она согласилась выйти за него, чтобы нас не вышвырнули из дома, — тихо прошептала баронесса Эстель.
— Нет! Не может быть… — выдохнул Даниель и лишился чувств.