Следующим ценным союзником стало семейство Танака, глава которого явился с прошением и которому потребовалась чашка воды после вскользь сказанного Императором: «Я знал вашего сына, Юки… Или Сэдэо. У него ведь было такое взрослое имя?» Акайо не ожидал, просто использовав повод во всеуслышание поговорить об Эндаалоре, но неожиданная поддержка большого клана, расселившегося по всей территории Империи, пришлась кстати. Они же помогли обнаружить подтасовки, устроенные Ютакой и главой ведомства Монет, но свою кандидатуру на освободившиеся места не предложили.
Совет наполовину обновился из-за внутренних интриг даже раньше, чем подготовили полный экзамен для первого ведомства. Впрочем, оставшаяся половина правдами, неправдами и списыванием на местах осталась.
В вечерних прогулках Акайо всё чаще сопровождал кто-нибудь из глав ведомств, кто пытаясь убедить в своей преданности, кто осторожно пытаясь что-нибудь оспорить, или предложить. Этим вечером рядом шел Горо Йори, молчал, задумчиво глядя на отражающееся в пруду небо. Старичок-Правая рука ушел на почетную пенсию, когда на него указала пара заговорщиков как на вдохновителя своего плана, хотя Акайо был уверен, что в реальности их вдохновлял Ютака.
Левая рука, единственный, не только не устраивал заговоров, не беспокоился по поводу экзаменов и не пытался отвлечь своего Императора на мелкие проблемы, но и, кажется, исподволь помогал, помогая правильно формулировать указы и подсказывая неожиданные решения.
— Я не понимаю вас, господин Йори, — задумчиво сказал Акайо. Советник, вопреки ожиданию, не бросился заверять его в любви и верности. Чуть улыбнулся, кажется, впервые искренне, поклонился не церемонно, а точно выверяя угол — уважение к старшему.
— Я очень простой человек, господин Хана. Я знаю, что поле не даст риса, если его не пахать и не засевать. Другие, как Сато и ваш дед, знали, что армия не будет побеждать, если её не муштровать и не отдавать приказы. Я опасался, что вы, будучи солдатом, пойдете по тому же пути.
Акайо так же склонил голову — уважение к равному. Сказал:
— Давайте включим эту мысль в завтрашнюю речь?
Йори смотрел внимательно, конечно, заметив, каким именно поклоном одарил его Император. Акайо мысленно улыбнулся. Его Левая рука не хотела править страной единолично, в отличии от Правой, и потому станет идеальным главой.
Как стал сам Акайо.
Он планировал передать Совету все полномочия, сделать так, чтобы правил не один человек, чтобы решали умные люди, те, кто хочет сделать Империю лучше, а не просто упиваться властью.
Но…
Он сам тоже оказался хорошим правителем. Он знал больше, чем любой житель Империи, он видел будущее. Он понимал, куда хочет привести свой народ. Имел ли он право отрекаться, даже когда сможет сделать это?
Хотел ли он этого?
Время шло и чем дальше, тем меньше он скучал по спокойствию.
Тем сильней боялся, что возвращаться в Эндаалор ему всё равно не к кому. Не с кем.
— Я хотел бы показать вам один павильон, Император, — отвлек его Йори. — У вас не было времени изучить свой дворец, а это место вам, думаю, понравится.
Здесь не было внутренних стен, их заменяли высокие стеллажи, набитые до отказа. Пахло пылью и чернилами, свет дробился, проходя сквозь нагромождение бумаги, затухал, не добираясь до конторки в центре павильона.
Акайо шел, скользя пальцами по краю полки, зачарованный, потрясенный. Спросил, полуобернувшись:
— Я был здесь?..
Йори рассказал тихо, не тревожа ни память, ни пыль:
— Ваш отец лишь раз возвращался во дворец. Когда вы прожили три года, и вам дали имя, он добился аудиенции у Императора. Вероятно, хотел, чтобы его изгнание вас не коснулось. Ему не удалось этого добиться, но я помню, где провели вы тот день.
Акайо кивнул, поднял взгляд к потолку. Совсем низкий, во внутренней библиотеке он терялся в вышине. Здесь все было намного меньше, но в то же время — таким же. Эта тишина, рассеянный свет, запах — все складывалось в ощущение покоя. То самое, которого не хватало. В котором, как он старался себя убедить, он не нуждался.
— Господин Император!
Голос посыльного заставил очнуться, выйти из физического воплощения своего внутреннего мира.
Юноша, запыхавшийся, выдохнул:
— Нашли.
***
Они стояли в центре зала Совета, окруженные его чиновниками, в скрещении их любопытных взглядов. Усталые, оборванные, изможденные. Живые.
Акайо шагнул вперед, не удерживая широкую улыбку, хотел обнять, хотел сказать “слава предкам”…
— Ясный Император!
Двери едва не выбили, в зал ворвался отряд из нескольких монахов. Лидер, молодой человек не старше Акайо, громко заявил:
— Вы нарушаете заветы предков!
Ненавязчиво шагнули вперед телохранители, прикрывая, вздохнул глава ведомства Обрядов:
— Простите, Император, я успокаивал их, сколько мог.
— Сегодня мы создадим Империю, — пророкотало, перекрывая голоса всех. Таари в центре зала подняла руку с передатчиком, он шипел помехами, громом показался записанный на нем шорох бумаги. — Откажемся от всего, чего достигли, вернёмся к самому простому, чтобы не допустить новой катастрофы. Поклянемся молчать обо всем, обманем своих детей и внуков. Пусть думают, что так было всегда. Пусть живут так всегда. Если однажды ковчеги вернуться, да будет так! Мы создадим религию, в которой будем верить в них, мы будем ждать их прихода и Золотого века, который они привезут. Если технологии вернутся вместе с ушедшими — да будет так! Но до того мы выживем. Очистим ровно столько земли, сколько необходимо, сохранив остальное таким, какое оно сейчас, запретив выходить за границы. Пусть эта пустошь послужит напоминанием о наших общих ошибках — и для нас, и для вернувшихся. Они сами решат, стоит ли будущее таких жертв.
— Стоит, — сказал Акайо, когда голос из прошлого замолчал. — Мы можем не повторять ошибки своих предков. Для этого не обязательно зажмуриваться и забывать о своем прошлом, — оглянулся к монахам, указывая на передатчик. — Вот заветы наших предков. Вы пришли потому, что в их дома запрещено спускаться, а я заставляю вас нарушать священный запрет? Теперь вы знаете, откуда он появился. Всё ещё считаете, что ему нужно следовать? Оставаться обманутыми детьми?
Они стояли, слишком ошарашенные, чтобы что-то предпринять. За них поклонился глава Обрядов, извинился сдержанно.
— Вы позволите нам изучить запись?
Акайо посмотрел на Таари, та протянула передатчик монахам. Наконец подошла к Акайо. Обняла, шепнула на ухо:
— Ты многое успел, пока мы скитались по линиям метро. Но мы, кажется, вовремя.
Он кивнул, улыбаясь ей в шею, счастливый, легкий, опьяненный её голосом, глазами, руками. Бесконечно несчастный знанием — он не может уйти с ней. Даже чтобы сейчас переночевать вместе, ему придется еще долго отбиваться от слухов.
В своем павильоне достал черную ленту, что носил у сердца много дней, даже когда почти перестал надеяться, что сможет вложить её в эти пальцы. Опустился на колени, подняв на открытых ладонях узкий кусок шелка. Таари засмеялась негромко, и в этом смехе не было радости.
— Ты ведь Император, Акайо, — напомнила. — Ты не можешь носить такое странное украшение.
— Я Император, — кивнул он. Замер со склоненной головой. — Я могу всё, но для себя я сделаю только это. Пожалуйста.
Пальцы зарылись в отросшие волосы, взъерошили, потянули, заставляя снова взглянуть ей в лицо.
— Хорошо. Но затем ты расскажешь, для чего это. Ты ведь понимаешь, что я здесь не останусь и значит, твоей Верхней не буду.
Он чуть кивнул, прикрыл глаза, в последний раз растворяясь в чужой воле, остро чувствуя, как лента обхватывает горло, руки Таари застегивают хитрый замочек, тут же поддевают узкую полосу ткани, тянут, почти заставляя задыхаться.
— Рассказывай, — приказала она.
Акайо открыл глаза, встретив её взгляд. Он больше не мог ни нырнуть в зеленую глубину, ни спустить на воду самый жалкий шлюп, и он стоял на краю, невольно положив пальцы на своё горло, перехваченное лентой — единственное оставшееся у него утешение. Сказал так откровенно, как мог:
— Чтобы, когда ты будешь далеко, когда я захочу забыть все, чему научился в Эндаалоре, когда устану и буду готов сдаться, эта лента напоминала мне — я сам выбрал эту жизнь. Я уже был счастлив. Тогда, что бы ни случилось, я всегда буду жить и действовать памятью трёх месяцев, которые я был рабом. Которые я был свободен.
Зеленое море подернулось туманом. Таари, обняв его, заплакала на плече.
***
Он знал, где найдет её. Тихо покинул зал, уже на лестнице осознал — а ведь это его победа. На приеме в честь послов главную роль играют советники и представители Эндаалора, а не Император.
Таари смотрела в низкое ночное небо, на миллиарды звезд, чей свет не заглушали ни огни эндаалорского города, ни факелы императорского дворца. Сказала, не оборачиваясь, по шагам узнав, кто за спиной:
— Ты можешь отречься.
— Да, наверное. Уже могу.
Он стал рядом с ней, оперся на перила. Посмотрел на раскинувшийся вокруг город, сияющий, как огромное созвездие. Таари вздохнула, договорила то, что он оставил висеть в воздухе:
— Но не хочешь.
Акайо кивнул. Отсюда не было видно людей, но сияли окна и фонари, отмечая жизнь. Каждый человек был звездой, уникальной и в то же время похожей на других, каждый мог остаться или уйти, каждый начинал понимать — теперь он свободен.
— В Эндаалоре я был твоим, и этого было достаточно. Но сейчас я — их всех. Понимаешь?
Она промолчала. Акайо не видел её лица, но почувствовал, как она чуть качнулась к нему, прислонилась к боку. Сказала негромко:
— Я скучаю.
— Я тоже, — обернулся, обнял порывисто, как никогда себе не позволял. — Таари, я не могу сейчас просить твоей руки, но…
— И не проси, — она улыбалась, чуть отстранившись, смотрела ему в глаза. — У тебя есть твоя Империя, у меня есть моя работа. Я не брошу её, как ты не бросишь Кайн. Может быть, когда мы вместе восстановим метро, мы сможем видеться достаточно часто, чтобы это имело смысл. Но не раньше.
Он кивнул. В груди поднимался ком несказанных слов, глаза жгло. Он спрятал лицо в волосах Таари, а она гладила его дрожащие плечи. Шепнула на ухо:
— Плакать можно.
Это помогло, слезы полились наконец, усталость всего прошедшего года уходила вместе с ними, открывая заново все его надежды и планы. Общие успехи, уже случившиеся и те, что были впереди.
Небо и город вокруг них сливались в одно.
Сделал мысленную зарубку — в самом деле послать охрану к отцу. Смотрел внимательно на генерала, на других, к которым была на самом деле обращена речь. Стоял, расправив плечи, перед сонными, испуганными людьми, и представлял, что он не море, но грозовая туча, проливающаяся дождем. Кто они — им предстояло решить самим.
Боялся и действовал одновременно. Не смог заставить генерала выдать других сообщников, или, скорее, тех, кто подал ему идею убить Императора. Через силу подписал приказ о казни, которую должны были провести здесь же, на месте, но в последний момент, едва не хлопнув себя по лбу, остановил занесенный меч.
— Меня научили милосердию, мой бывший генерал.
Приказ о ссылке за пределы Империи напугал Сато намного сильней, а Акайо вздохнул спокойней. Здесь же, посреди ночи, произнес речь об Эндаалоре, о бессмысленности войны, о необходимости диалога. Приказал Чинам отобрать людей для посольской миссии. О том, что люди вообще должны выбираться по умениям, а не по происхождению, они уже говорили.
Вернулся в покои едва не под утро. С трудом выставил за дверь Джиро, рвавшегося установить дозор прямо у него над постелью.
— Однако, — прибег к последнему аргументу Джиро, — опыт вашего деда…
— Опыт моего деда, — перебил его Акайо, — показывает, что чем сильнее ты бережешься, тем больше шансов своими руками приблизить конец. Можешь удвоить охрану на террасе, но спать я буду без наблюдения.
И, ставя точку в затянувшемся споре, задвинул дверь в свои покои. Привалился к стене. В голове медленно затихал вихрь мыслей, Акайо выдергивал их одну за другой, распутывал, как нити из клубка. Обо всем можно будет подумать завтра. Сейчас важнее всего отдохнуть. Сейчас…
Он с приглушенным стоном сполз на пол. Он прекрасно знал, каким способом мог наконец на самом деле отдохнуть, но это было невозможно. Сделать себе плеть он не мог, не говоря уже о более оригинальных приспособлениях. Потребовать что-либо у слуг значило вызвать перешептывания, которые быстро дойдут до ушей тех, кому не стоило давать козыри в борьбе за будущее Империи. Хорошо ещё возможность спать в одиночестве он отстоял, а значит, оставались какие-то шансы на удовлетворение своих потребностей. Ноющая на боку царапина только подстегивала, раздувая тлеющие угли.
Разделся, аккуратно складывая вещи складка к складке, лег на тонкий матрас. Сжал кулаки, медленно выдохнул. В его распоряжении была только одежда, а рисковать, занимаясь самоудушением, он не имел права. Значит, нужно было просто отрешится от всего, сделать ещё один вдох, ещё один выдох. Заснуть.
Акайо прищурился на свет свечей, прикидывая, стоит ли вставать и задувать их или скоро погаснут сами, оставив лишь бороды воска на канделябре…
Сел. Мысль, появившаяся в голове, была странной. Они с Таари никогда не делали ничего подобного, но в контракте, кажется, было что-то про игру с температурой до ожогов первой степени.
Потянулся к подсвечнику, осторожно стащил свечу с длинной иглы. Мельком подумал — в самом деле, еще можно использовать что-нибудь острое, но тут же забыл об этом. Капля горячего воска сбежала вниз от фитиля, растеклась по нежной коже между большим и указательным пальцем. Акайо закусил губу, помня о страже за дверью. Лег на голый пол, вытянув над собой руку со свечей. Наклонил…
Выгнулся дугой, захлебываясь беззвучным криком. Сел, пытаясь отдышаться, пальцы дрожали так, что он едва не уронил свечу, но только сжал крепче в мгновенно вспотевшей ладони.
Контроль мешал, отвлекал от расходящейся по коже боли. Но сейчас Акайо был сам себе и верхним, и нижним, невозможно было просто отдаться ощущению, забыв обо всем.
Капли воска текли по руке, сбивая с мысли.
Решил — можно просто наклонить свечу, заставить себя зафиксировать руку, а остальное неважно. Не нашел изъянов в плане, снова откинулся на холодные доски. С замирающим сердцем поднял свечу. И позволил себе уплыть на волнах боли, что набегали, как прибой, одна за другой вслед за обжигающими ласками воска. Помнил всего две вещи: не кричать и не ронять свечу. Не кричать. Не ронять. Не кричать…
Она догорела быстрее, чем ему бы хотелось, но в то же время этого уже было достаточно. Он лежал, медленно приходя в себя, комкая в руке остаток воска. Будто во сне коснулся груди, сплошь покрытой жестким панцирем капель, живота, где воск мешался с семенем. Приподнялся на локте, стащил с матраса тонкое покрывало, вытерся. Начал отлеплять воск, смял в комок. Не придумав, куда его убрать, слепил кривую фигурку, отдаленно напоминающую человека, забросил в угол. Улыбнулся — не забыть и не удивляться, когда кто-нибудь поинтересуется, любит ли он кукол и не угодно ли ему заняться их изготовлением. Некоторые из его чиновников готовы были хоть восковые игрушки с Императором лепить, лишь бы он перестал ломать то, что, как им казалось, работало.
Свернулся на матрасе и уснул. Впервые за долгое время почти спокойно.
***
Утро привычно началось со стука в дверь. Акайо поднялся, тихо радуясь, что давно привык к короткому сну, но уже одеваясь, понял, что спал даже меньше, чем должен был. Хотя в его павильоне не было окон, обычно свет пробивался сквозь рисовую бумагу стен, сегодня было слишком темно.
— Император, — перед дверью стоял, склонившись в почтительном поклоне, Джиро. Акайо поискал глазами вчерашних телохранителей, не нашел. Пока решал, как и что спросить, Джиро мягко шагнул к нему, вынуждая или оказаться вплотную, или отступить. Акайо выбрал второе. С любым другим человеком он бы уже принял боевую стойку, готовясь защищаться, но Джиро можно было доверять… Месяц назад не поверил бы, что будет так ценить близость этого резкого и упрямого человека. И так ценить именно эти качества.
Джиро задвинул за собой дверь, выпрямился. Потребовал тихо:
— Будь осторожнее в следующий раз. Вчера тебе повезло, я задержался поговорить с охраной и нашел повод остаться вместо них.
Акайо почувствовал, как вспыхнули огнем стыда щеки, невольно бросил взгляд на подсвечник. Джиро улыбнулся — странно горько и печально, как бывает, когда вспоминают давно умершего друга.
— Не беспокойся, они не успели ничего понять. Я сказал, что тебе иногда снятся кошмары. Это допустимо для Императора.
«В отличии от того, что ты на самом деле делал» повисло в воздухе слишком очевидно. Джиро вдруг плавным движением опустился на колени.
— Я понимаю, что мои слова прозвучат дерзко для телохранителя и ещё более дерзко для раба, которым я всё ещё являюсь. Но если тебе нужны сессии, я могу быть тем, кто потребуется, нижним или верхним, мне всё равно. Я никогда не буду претендовать ни на что большее.
Акайо стоял еще миг, вслушиваясь в не прозвучавшее. Затем опустился на пол рядом, склонился в глубоком благодарном поклоне.
— Спасибо, — выпрямился. Увидел, как отдернул протянутую было руку Джиро, качнул головой сочувственно. — Но я не могу согласиться. Мне действительно нужно это, но я не хочу привязывать тебя сильнее. И ты свободен. Я должен был сделать это еще в Эндаалоре, но не мог, иначе ты снова стал бы рабом Таари.
Джиро кивнул спокойно, только расширившиеся как от боли или страха зрачки выдавали его чувства. Уточнил:
— Я могу остаться твоим доверенным телохранителем?
Получив утвердительный ответ, встал. Уже на пороге тихо посоветовал:
— Все же найди место, где тебя не будет слышно, или предупреждай. Я не могу убрать охрану на все ночи, но я могу сторожить вместо нее.
Акайо вздохнул. От бумажных стен оказалось слишком легко отвыкнуть. Требовать же от Джиро раз в несколько дней стоять у дверей и догадываться, что за ними происходит, было жестоко. Что оставалось? Где он мог быть один, и его бы не слышали?
Разве что в храме, но это было слишком даже для него. Даже несмотря на то, что он знал — предки, настоящие их предки, вряд ли были бы против.
“Пока слишком”, — мрачно уточнил Акайо. Он понимал, что через пару недель ему станет все равно, где и как проводить сессию, лишь бы просто сделать это. Напряжение новой жизни выливалось в невозможность спать, в слишком резкие слова, требуя хоть какого-то выхода. Ему нужно было отдыхать от роли Императора. Человека, который несет на плечах Империю.
Забавно, что чиновники, ревниво отмечая каждую отнятую привилегию, боясь грядущих экзаменов, ужасаясь мысли выборности глав ведомств, не замечали общей картины. Впрочем, это было и к лучшему.
Акайо сомневался, что они готовы к мысли о том, что сами будут управлять страной, не перекладывая окончательные решения вместе с ответственностью за них на Императора.
***
Когда он понял, что прошел уже месяц и приближается новый день для просителей, испугался. Новый глава военного ведомства отчитывался каждый день, в том числе и о поисках экспедиции, но ничего нового сказать не мог, монахи, по всех стране спускающиеся в дома предков, странную группу людей тоже не встречали. Пришло первое письмо из Эндаалора, гонец, один из кайнов, давно живущих по ту сторону границы, смотрел на Акайо с любопытством. В письме явно читалось «У нас ограниченная способность перевоспитывать ваших преступников, не надо, пожалуйста, их всех на нас сбрасывать». Акайо надеялся, что в ответе так же отчетливо будет читаться предложение оплаты труда эндаалорской техники и предложение возвращать обратно тех, кому не нужен постоянный медицинский контроль.
— Генерал, — едва слышно позвал гонец.
Акайо вскинул голову, улыбнулся, наконец узнав Харуи. Встал, обнялся с ним так, как обнимались при встрече эндаалорцы. Предложил:
— Хочешь вернуться? Мне нужны те, кто знает другую жизнь.
Харуи покачал головой. Объяснил:
— Меня Киида ждет. Девушка, мы вместе рабами были, хотя она эндаалорка… Но я там скажу, что Император предлагает.
Империя менялась. Акайо, чувствуя себя одиноким героем, катящим камень в гору, задавал направление, одновременно пытаясь найти тех, кто станет рядом. Одной из первых союзниц неожиданно стала Каю.
Началось с того, что она поймала его во время привычной вечерней прогулки возле прудов, заявила без предисловий:
— Если хочешь, чтобы ему стало легче, изгони его, — она смотрела сердито и прямо, словно мужчина… Или словно эндаалорка. — Слышишь? Заставь его уйти как можно дальше, чтобы он не мог тебя увидеть, и не давай ему ничего в дорогу, чтобы ему пришлось тяжело работать для пропитания.
— Он не заслужил подобного, — тогда отозвался Акайо, сразу поняв, о ком она говорит.
— Он заслужил свободы, — топнула ногой Каю. — Он не может взять её сам, так заставь его!
Акайо покачал головой.
— Джиро сам способен решать, что ему нужно. Я не унижу его принуждением. Так же, как я не стал делать это с тобой.
— Со мной, — фыркнула она. — А что мне делать с подаренной тобой жизнью, милосердный Император? Быть разменной монетой в интригах против тебя? Я даже устроить собственный заговор не могу, твои чиновники не считают женщину за ценного союзника!
— Я считаю, — возразил Акайо. Шагнул к ней, поклонился, извиняясь: — Прости, я не подумал сразу обратиться к тебе. Позволь исправить эту ошибку. Мне нужны такие люди, как ты. Те, кто не побоится сказать мне, когда будет не согласен.
Она стояла перед ним, сложив руки на груди, щурилась. Склонила голову набок, резко и болезненно напомнив жест Таари.
— Ты в самом деле меняешь Империю. Прикажи пропустить меня на Совет утром, и посмотрю, чью сторону занять.
Гордость не позволяла ей пообещать союз сразу, и все же она стала самым ценным человеком после Джиро. В том числе потому, что многие, кто прежде тихо ненавидел Императора, смогли открыто ненавидеть ее, попирающую все возможные традиции легко и с насмешками.
Внезапно обретенные родственницы сидели на полу, старшая с идеальной прической и выбеленным лицом, младшая — будто выставляя напоказ старый, переливающийся желтизной синяк на скуле. И, вместо того, чтобы опустить взгляд в присутствии мужчины, вскинулась, заявила:
— Ты самозванец! У моего отца не было сыновей!
Акайо жестом остановил двинувшуюся было вперед охрану, выставил их за порог павильона. Улыбнулся, почти с наслаждением пожал плечами:
— Как оказалось, были. Для меня это было такой же новостью, как и для тебя. К тому же я ему не сын, а внук.
Каю не поняла, растерялась, скорее даже не от чужестранного движения, а от дружелюбного тона. Она приходилась ему тётей, но выглядела младшей сестрой, её мать вряд ли была старше отца Акайо. Это вызывало неловкость, похожую на стыд, тот, что испытываешь не за себя, а за другого.
— За что дед приказал вас казнить?
— Как будто тебе не наболтали!.. — начала было Каю, но её мать вдруг протянула руку, схватила дочь за рукав и дернула так сильно, что кимоно едва не съехало с плеча.
— Простите, Ясный император, — тихо попросила она. — Это я дурно воспитала её, и я должна понести наказание за это.
Акайо вздохнул. Сел на циновку перед ними, спросил еще раз:
— За что вас собираются казнить? Я ещё не спрашивал Йори, потому что хочу услышать, что думаете вы.
— За то, — Сора начала поспешно, явно пытаясь опередить дочь, — что мы подвергли опасности императорский род и нарушили приказ. Но, уверяю, Каю…
— Я, — перебила её, окончательно наплевав на этикет, дочь, — просто оделась шлюхой и переспала со всей стражей имперского крыла! Никто же не должен знать в лицо «Цветочек империи», ну так они узнали его с другой стороны!
Акайо чуть поморщился. Он специально не сохранял приличествующее солдату и, тем более, императору, каменное лицо — Каю явно очень хотелось поломать все традиции, а он показывал ей, что она не одинока. Правда, зачем ради этого делить ложе с кем попало, он не понимал, и решил не гадать, а спросить.
— Так ведь никому не нужна порченная невеста, — оскалилась, словно звереныш, тетушка. — Такую нельзя продать своему чиновнику и ждать, пока я нарожаю сыновей от такого же мерзкого лысого старикашки, как он сам!
Акайо, наконец, понял. Потер лоб, складывая в голове мозаику, убеждаясь — ну да, всё сходится. Проговорил:
— То есть, после твоего решения лечь со стражей, тебя не брали замуж, и поэтому ты как бы прервала императорский род. Ясно.
Встал, думая — вот бы оказаться от всего этого подальше. Вот бы снова жить в Эндаалоре, где если уж кого-то продают или покупают, то на очень конкретных, прописанных в договоре условиях. Где всегда можно рассчитывать если не на порядочность хозяина, то хотя бы на СКЧ.
Уже в дверях вспомнил, что должен сказать, оглянулся.
— Казни не будет. Род не прервался, я сам его продолжу. — Заметив странный взгляд Каю, на всякий случай уточнил: — Ты можешь выйти замуж за кого хочешь. Или ни за кого.
В коридоре повторил всё это Йори, подождал, пока тот переведет обычную человеческую речь в птичий говор указов. Вопросы из советника при этом сыпались чаще, чем рис из прохудившегося мешка:
— Сохраняется ли у них право жить во дворце? Пожизненно или только до замужества? Имеют ли её дети право на престол? А на фамилию? А…
Акайо отвечал. Наконец, мешок опустел, а рядом очутился Джиро в новой форме.
— Император. Вы назначили меня своим главным телохранителем, какие у меня полномочия и обязанности?
Акайо на миг зажмурился от желания сказать: “Джиро, ну хоть ты не начинай!” Вздохнул. Сказал:
— Идем ко мне в комнаты. Конечно, если у меня сейчас есть время?..
Вопросительно посмотрел на Йори, но тот, к облегчению своего императора, кивнул.
Очень хотелось растянуться на полу своих покоев и посмотреть в потолок хотя бы недолго, но Акайо не смог бы потом расправить все складки церемониального одеяния и вернуть на голову многослойную шапку: слуги трудились над ней в шесть рук, заставляя держаться без помощи длинных волос. Пришлось довольствоваться сидением и изучением одной точки на стене, пока мысленная библиотека хотя бы частично раскладывалась по полкам.
Джиро сидел напротив, улыбка, не касаясь губ, отражалась в глазах. Ждал, не торопя, и Акайо был ему за это очень благодарен.
— Спасибо, — сказал, когда решил, что ничего важного уже не забудет и можно отвлекаться от разбирания прошедшего Совета на отдельные жесты, лица и просьбы.
Джиро молча поклонился в ответ. Начал сам:
— У Императора есть охрана, но не постоянная, верно? Я отвечаю за безопасность лично твою, а не всего квартала, но мне нужны будут люди. Если мне их брать из той же стражи, то командиры всех смен должны мне подчиняться. Для этого нужны приказы.
Акайо кивнул, огляделся. Нашел бумагу и кисть, написал ещё не приказ, но его общую идею. Сказал:
— Нужно поговорить с генералом Сато. Вообще со всеми нужно поодиночке поговорить, понять, кто чего хочет и кто может меня ненавидеть после переворота.
— Кому ты сломал планы, — кивнул Джиро, — а кто, наоборот, будет надеяться подняться за счет смены власти, и возненавидит тебя, когда ты их разочаруешь.
Вспомнился Ютака, откровенно метящий на должность Правой руки, Акайо быстро записал и это тоже. Подумал, набросал примерную идею права быть голосом Императора, показал Джиро. Тот нахмурился, выдал напряженно:
— Это большая честь.
Акайо кивнул. Помедлил, перечеркнул текст. Сказал:
— Извини. У тебя хватит забот с тем, чтобы меня не убили.
Встал, сминая конец разговора как бумагу, потребовал у стражи найти господина Йори. Улыбнулся — тот сейчас выполнял роль няньки при молодом Императоре, тут же посерьезнел. Горо Йори казался безопасней Ютаки, но это еще ничего не значило. У Левой руки наверняка были свои интриги и планы.
***
Он стоял среди прудов и заброшенных павильонов своего отца. С первого дня догадался, теперь ему подтвердили — здесь раньше размещался двор принца. После его изгнания Император приказал оставить все крыло нежилым.
Акайо не стал что-то менять, вместо этого уйдя в неосвещенную тишину после церемонии захода солнца, завершающей рабочий день Императора. Предполагалось, что он ляжет спать, но ночи после сезона дождей были немного длинней, и Акайо решил, что успеет выспаться и за половину отведенного ему времени.
Но сколько бы часов он не отнял у своего сна, их не хватило бы, чтобы спуститься вниз и найти экспедицию.
Он был теперь Императором, Избранником предков, но он никак не мог помочь Таари и остальным. Отправлять одного Джиро бессмысленно, прошло слишком много времени, они могли уйти в любом направлении. Они могли уже выбраться наверх, да хоть прямо здесь, и тихо сбежать в город. Не было смысла пытаться догнать их. Нельзя было покидать дворец. Некого было послать вместо себя, да и как объяснить, куда и зачем идти?
Он стоял, опираясь на ограду террасы, смотрел на колючий куст, скрывающий лаз вниз. Прошлое было рядом, его собственное и всей Империи, но как бы он ни желал в него вернуться, можно было идти только вперед.
После утреннего сбора Совета, где главы коротко отчитывались о происходящем в их ведомствах, попросил генерала Сато об отдельном разговоре. Прошел с ним по улицам, расспрашивая о личных просьбах прошлого Императора, о тех, кого искали.
Конечно, экспедиция числилась в списке.
— Я понимаю, что это уже не имеет смысла, — закончил отчет Сато. — Я сегодня же…
— Нет, оставьте, — быстро остановил его Акайо. — Им нельзя причинять вреда, но найти их я бы хотел.
Помедлил, но все же не стал говорить, что искать стоит в домах предков. Кто знал, что могут найти солдаты и что будут делать после этого. Но вот изучить дома, силами не армии, а, например, монахами, стоило.
День заполнялся делами, докладами, бумагами, множеством решений, которые должен был принять лично Император, и в которых Акайо при этом совершенно не разбирался. Он пользовался правом приказывать, надолго задерживая глав ведомств, расспрашивая, выясняя, требуя высказывать свои мнения. Принимая собственные решения. Выяснив, что точный свод законов Империи вообще не доведен до сведения ее жителей, дал задание написать его максимально коротко и для начала предоставить ему на подпись. Поставил Ютаку перед необходимостью объездить все уголки страны и предоставить отчеты по каждой крохотной деревушке — уровень достатка, чем именно занимается, сколько людей живет. На вежливую попытку усомниться в осмысленности занятия, рассказал о Волосах Мамору, рынке, на котором никто ничего не покупает.
— Хотим мы этого или нет, но даже земля вокруг нас постоянно меняется. Мы должны меняться следом за ней.
Когда настал день коронации, казалось, он не три дня, а три года уже Император, так много он успел узнать и так сильно устать от постоянного мягкого противодействия. Никто не спорил с ним открыто, но казалось, что он пытается бежать в воде.
Менять Империю сверху оказалось ещё сложней, чем снизу, но повторяя слова клятвы предкам, императорского обещания защищать и заботиться о стране, он улыбался.
У него наконец-то были возможности. У него был смысл. Он стоял на вершине храмовой лестницы посреди столицы, смотрел на множество склоненных голов, и говорил — речь после коронации, заверение в том, как любит он страну.
Искреннее заверение.
— И для того, чтобы я мог знать, в чем именно нуждаются жители Империи, отныне любой может обратиться ко мне с просьбой. Сегодня после полудня во дворце примут каждого, кто захочет обратиться к Императору, и каждую луну будет день, когда я склоню слух к любому своему подданному, кто захочет прийти.
Не все рядом удержали лица, онемел Правая рука, Левая вздохнул себе под нос. Акайо смотрел на них, думая — ещё одна маленькая победа будет, когда советники начнут высказывать свои сомнения вслух и прямо.
***
Пока победа обернулась покушением. На срочном полуночном заседании Совета Акайо улыбался безмятежно, Джиро рядом держал за заломленные руки нападавшего.
Обоих трясло от страха и злости.
Оба знали — под спешно наброшенной церемониальной одеждой тугая повязка закрывает длинный порез на боку Императора. Реаниматор не использовали, рана того не стоила — Джиро подоспел вовремя, отбил меч, иначе пронзивший бы грудь.
И всё-так смерть прошла слишком близко.
“Успех” — мысленно смеялся Акайо над самим собой. “Вот он, успех, раз меня пытаются убить собственные чиновники, значит, я всё делаю правильно”.
Было страшно ещё и от того, что он мог ошибаться. Было больно, когда убийца указал на генерала Сато и тот встал, бледный, подтверждая свою вину.
— Кого вы собирались посадить на трон после меня? — холодно спрашивал Акайо. — Хана Каю, тетю? Желали управлять женщиной, не имеющей прав, жениться на ней и править от имени ещё не рожденного сына? Вы просчитались, генерал, следующий в очереди — мой отец. Или его вы тоже собирались убить?
Вбросил меч в ножны, отступил на шаг. Император медленно обернулся, играли желваки на впалых щеках. Акайо стоял, не склоняя головы. Ждал ответа. Все вокруг ждали — ответа, приказа, жеста, который позволил бы осознать происходящее, начать действовать по одному из традиционных, предписанных сценариев.
— Я принимаю твой вызов.
Император отвернулся, вокруг него тут же сомкнула ряды опоздавшая стража. К самому Акайо подошли осторожно, как к дикому зверю. Он вежливо улыбнулся оказавшемуся ближе всех странно молодому чиновнику, поклонился — как солдат вышестоящему. Тот чуть расслабился, по этому движению прочитав целое послание, сказал уже вполне уверенно:
— Прошу, я провожу вас в покои. Вам нужно подготовиться к поединку.
Акайо последовал за ним.
Они должны были сразиться утром, по решению Императора на городской площади перед храмом «на виду у предков и всего города», или в пределах дворца, на широкой террасе перед главным павильоном. Акайо заметил, что Император наверняка предпочтет второй вариант, чиновник, помедлив, согласился. Его звали Хэми Ютака, и имя это, «змея» и «преуспевание», явно ему шло. Во всяком случае, он рискнул поставить на наследника, и стремительно собирал вокруг себя остальных, почему-то готовых рискнуть благополучием.
Сам Акайо не был уверен, что победит. Император был великим воином, это читалось по его движениям даже сейчас. То, что он был стар, еще ничего не значило.
Его омыли и подобрали одежду для боя, Ютака зачитал правила поединков. Оставили в домике среди прудов, поставив более чем щедрую охрану. Акайо готовился ко сну, когда дверь прошуршала и сквозь щель скользнула женщина.
— Господин нуждается в отдохновении усталого тела и восстании духа для доблестного сражения.
Голос у нее чуть подрагивал. Акайо встал, выдерживая достаточное расстояние.
Она ли сидела у ног Императора?
— Кто ты и кто тебя послал?
— Я — цветок лотоса, и музыка, и нежное покачивание волн, что умчат вас от беспокойств, мой господин.
— Я спрашивал твое имя и имя того, кто тебя послал.
— Разве это важно, мой господин?
Она скользнула ближе, Акайо вытянул руку, заставив её остановиться.
— Это важно.
Он чувствовал её решимость, страх, досаду, словно те были тушью написаны на белой коже.
— Если господин не желает разделить со мной эту ночь, то лишь один поцелуй!..
Он шагнул вперед, но поцеловать себя не дал. Одной рукой поймал её запястья, осторожно, но крепко, убеждаясь, что у неё нет кинжала. Другой взял за подбородок, провел по губам, почти черным в темноте. Стер всю краску до последнего, осторожно вдохнул запах с пальцев. Пахло резко, чем-то острым и горьким.
Девушка молчала, птицей замерев в руках.
— Ты бы умерла тоже, — вздохнул Акайо. — Ты знала? Невозможно целоваться с ядом на губах, и самой его не съесть.
Она чуть кивнула. Он отступил, вытер пальцы о край одеяла, подумав, что вряд ли кто-нибудь станет его облизывать.
— Если хочешь, там есть циновка, — указал на противоположный угол. — Если я выживу завтра, ты будешь в безопасности.
Она снова медленно кивнула, отошла в сторону. Села на пол и тихо расплакалась, дрожа всем телом.
Акайо помедлил, не уверенный, что следует делать, но сил утешать свою неудачливую убийцу не было, желания бояться её тоже, и он просто лег на свою постель. Нащупал рукоять меча, как младенец — руку матери. Закрыл глаза, заставляя себя заснуть.
Получилось не сразу.
***
На рассвете безымянной девушки в доме не оказалось, словно она ему привиделась. Зато яд на одеяле, в утреннем свете темно-вишневый, не привиделся точно.
Ютака, пришедший следом за слугами, которые принесли воду для умывания, на вопросы ответить не смог, только красочно пообещал, что стража обязательно понесет наказание. Акайо покачал головой:
— Не нужно.
Сам прекрасно понимая, что стоявшая у его дверей охрана точно ни в чем не виновата. Хорошо ещё, что им самим не приказали устранить наследника.
Сообщение о том, что все готово для выбора оружия, принесли, когда несчастные слуги пытались что-то сделать с волосами Акайо. Они успели отрасти за время экспедиции, и уже выглядели чуть более прилично, чем ежик, с которым они выходили из Эндаалора, но ни в какую прическу не складывались.
— Я могу пойти так? — Акайо поднял взгляд на Ютаку. Тот поклонился:
— Если вы желаете.
Он пожал плечами, пояснив жест:
— Все равно у меня нет другого выбора.
Встал, поблагодарив слуг за работу, сам проверил меч, который, впрочем, за ночь ничуть не изменился. Подумал — после боя с солдатами я его не точил, плохо. Улыбнулся — на самом деле это почти не имело значения.
Отправился на место будущего поединка. Конечно, терраса в пределах дворцового квартала. Охрана последовала за ним, Акайо обратил внимание на строй — трое впереди, четверо сзади, точно как когда несут осужденного. Почти засмеялся.
Дед считал, это выведет его из равновесия? Правда?
Шел, пряча улыбку в глазах и уголках губ, смотрел на людей с почти детским интересом. Думал отвлеченно — я мог тут жить. Но хорошо, что вышло иначе.
Поднялся по ступеням, остановился напротив Императора. Стража опустилась на колени, Акайо поклонился коротко, как противнику перед боем.
Император прищурился и отвернулся.
— Ваше оружие, пожалуйста, — попросил уже однажды виденный краснолицый чиновник. Передал мечи сидящим рядом четверым мужчинам в военной форме, двоих Акайо узнал: командиры дневной и вечерней стражи. Разумно, что именно они проверяют клинки.
— Акайо, сын изгнанного Хана Ичиро, предъявляет свое право на трон предков, — громко объявил краснолицый, когда с проверкой было покончено. — Вызов брошен и принят Хана Ямао, Ясным Императором!
Вдалеке ударили в храмовый гонг, первый, второй. Начался бой.
Первые несколько пробных выпадов, плавное покачивание из стороны в сторону, мгновенные смены стоек. Акайо ушел в глухую оборону, изучая противника. Тот менял школы легко, как дерево сменяет почки на цветы, а те на листья. Уследить было сложно, быстро стало очевидно — с одной военной подготовкой Акайо бы уже умер.
Но у него был отец, знавший манеру боя Императора хотя бы издали. Хана Ичиро, мечтавший победить, вложивший в сына все свои надежды. Сейчас это, всегда грузом лежавшее на плечах, помогало выживать — и еще один миг, и еще. Угадывать финты, отскакивать, иногда едва удерживаясь в пределах очерченного для них прямоугольника.
Бой длился. Солнце всходило над морем, вытапливая влагу из бойцов.
Акайо принял очередной стремительный удар на меч, развернулся, позволяя старику пролететь мимо него, растянуться на досках террасы.
«Странный выпад, — отметил. — Слишком грубый».
Отошел на пару шагов, не опуская оружия, но давая противнику подняться. Тот встал не сразу, словно не веря, что Акайо не станет добивать. Вскочив, занес меч в классическую позицию — битва одного удара. Бросился вперед с яростным воплем.
Все будто замедлилось, завязло в густом рисовом киселе.
Акайо смотрел.
По традиции он должен был скопировать стойку старика и броситься на него в ответ, а там уж предки рассудят, кому жить, а кому умирать.
Но это же было глупо. Слишком многое стояло на кону, чтобы так рисковать.
Наверное, старый император считал, что иначе ему не победить?.. Или просто устал сражаться.
Акайо вскинул меч, отшагнул в сторону, защищаясь. Заныли плечи, клинок вздрогнул в руках, как живой, но все же удержал удар, вынуждая старика крутануться следом за внезапно остановившимся мечом. Лицом к лицу. Вот так уже можно было бить.
Акайо не ждал, что выпад достигнет цели. Так не могло быть, все ведь знали, что император — великий воин!..
«Бывший», коротко добавил Акайо к привычной мысли. Посмотрел на кровь, текущую по доскам, сбегающую по клинку на руки.
Мёртвый.
Зашевелились за спиной люди, закричала девушка, отчаянно, словно подбитая птица. Коснулся плеча уже знакомый краснолицый чиновник, опередив Ютаку.
— Поздравляю вас с победой, Ясный Император. Позвольте проводить вас переодеться?
Акайо кивнул. Стряхнул кровь с меча, вернул в ножны, вытер руки поданным кем-то платком. Пошел в теперь уже свои покои. Чиновник разливался в изъявлениях любви, пока Акайо, догадавшись о причинах такого многословия, не оборвал его:
— Я не собираюсь никого казнить или смещать. Только достаньте из тюрьмы моего друга, Имамото Джиро, и назначьте главным императорским телохранителем. Такой должности, насколько я знаю, раньше не было.
Чиновник перевел дух, расплылся в улыбке:
— Ваше милосердие не знает границ! Позвольте назвать имя вашего покорного слуги: Горо Йори. Левая рука Императора.
— Надеюсь, господин Йори, вам не претит мысль служить убийце вашего прошлого хозяина.
Тот поспешно замотал головой, снова разлился в заверениях любви и верности. К счастью, когда Акайо, которому помогали одеваться слуги, в третий раз повторил, что никого не собирается менять, Йори перестал стелиться, словно упущенный моток шелка.
— Когда вы желаете заняться государственными делами?
— Сейчас, — вздохнул Акайо. Он знал, что не имеет права упускать ни мгновения, если хочет не только захватить, но и удержать Империю.
***
Правой рукой Императора оказался высушенный, словно мелкая рыбка, старичок, которого поддерживал под локоть Ютака; помимо них зал совета наполняло множество чиновников, явно делившихся сначала на две, а потом на шесть групп, по три со стороны каждой руки. Акайо призвал всю свою память, чтобы сориентировать в управлении собственной страной, о котором знал прискорбно мало.
Благо, доклады вполне позволяли разобраться в происходящем и выделить лидеров каждого ведомства.
Чины, двойной золотой кант, высокий усатый человек, примерно ровесник отца Акайо, выражавший готовность к любым изменениям в структуре совета.
Обряды, неожиданно обритый налысо очень спокойный монах, коротко отчитавшийся о состоянии ведомства и напомнивший о необходимости пересмотреть вопрос о передаче сбора храмовых налогов непосредственно ведомству обрядов.
Монеты, с соответствующей вышивкой на всех гербах, розовощекий широкоплечий мужчина, резко напомнивший, что Император всегда однозначно решал вопрос о налогах и не стоит его поднимать, извинившийся, и читавший отчет нарочито нудно.
На этом левый фланг, оказавшийся старшим, кончился. В правом обнаружилось родное военное ведомство, за которое отвечал знакомый генерал Сато, сейчас казавшийся смущенным и растерянным, судебное, во главе со старичком, как две капли воды похожим на Правую руку Императора, и земельно-трудовое, лицом которого как раз был Ютака.
Все эти господа, помимо отчетов, имели претензии друг к другу, просьбы к Императору, и манеру излагать свои мысли так витиевато, что к концу Совета голова у Акайо гудела, словно гонг.
— Последний вопрос, Ясный император, — негромко, и, о счастье, лаконично спросил монах, когда заседание явно подошло к концу. — Ваша коронация. Когда вы желаете её провести?
Вопрос был не просто с подвохом, он зиял откровенной ямой посреди дороги. Акайо посмотрел на монаха устало.
— Сколько времени нужно, чтобы её подготовить?
— Около трёх дней.
— Значит, через три дня.
— Позвольте, Ясный Император, — вклинился «Суд», — через три дня назначена казнь вашей единокровной тетушки Каю и её матери Соры. Совмещение таких событий…
Акайо чуть тряхнул головой, осмысляя услышанное. Спросил:
— Где содержатся заключенные?
— Так как они принадлежат императорской семье, — опередив «Суд», доложил Йори, — хоть и с некоторыми оговорками, в своем павильоне. — Едва заметно возвел глаза к небу, но всё-таки предложил: — Желаете посетить их?
— Да, — кивнул Акайо, проникаясь благодарностью к краснолицему советнику. — Как только это будет возможно.
— В таком случае, возможно, вы хотите перенести казнь, короноваться, и после этого, — вкрадчиво начал Ютака, но его внезапно перебил Сато.
— Простите, Ясный Император, но колебания могут быть расценены неверно. Или отмените казнь, или проведите её в другой день.
— Я посещу заключенных, — спокойно сказал Акайо, — и после этого решу. Давайте продолжать заседание.
Им связали руки, провели между пустующими павильонами к жилой части дворца. Акайо снова повторил вызов, теперь командиру дневной стражи. Тот в ответ посмотрел задумчиво, потом коротко поклонился — как равному. Сказал:
— Я помню тебя, Сугаваро Акайо.
Отвернулся, отдавая приказы — Джиро в казармы под присмотр, Акайо к Императору. Без доклада, срочно.
Ему даже оставили оружие.
По спине пробегал озноб, но мысли оставались ясными, холодными. Запоминался путь между павильонами, дальше от прудов, вверх по лестнице: короче, чем храмовая, она все равно явно намекала на близость Императора к предкам. Трехэтажный дом был больше всех, что Акайо когда-либо видел, внутри скрывалась путаница резных ширм.
Двери. Зал.
Император, статный старик в дорогих одеждах, сидел на возвышении, отгороженный от остальных тонкими занавесями. Внизу, почти у его ног, прикрывала лицо веером утопающая в шелках девушка, спиной к дверям замер чиновник, круглый и красный, словно плод граната. От шороха двери последний вздрогнул, отскочил в сторону.
Солдаты и Акайо опустились на колени в глубочайшем из поклонов. Встали. Акайо, не поднимая головы, слышал, как точно и кратко излагают его просьбу. Ответом стало одно слово:
— Нет.
Вскинулся, невольно шагнул вперед, не веря своим ушам. Солдаты, похоже, не верили тоже, так как не удержали, их ладони соскользнули с плеч опавшими листьями.
— Вы отказываетесь от поединка? — неуверенно переспросил круглолицый чиновник.
— Ни один оборванец не смеет оспаривать наше право на трон! — дребезжащий старческий голос набирал силу с каждым звуком. Последние слова он почти выкрикнул: — Обезглавить его! Во дворе, как вора!
— Нет, — Акайо рванулся вперед, но охрана уже опомнилась, вцепилась, оттаскивая, разворачивая к дверям. Он обернулся, едва не упав, хотел сказать что-то… Не смог найти слова.
Император. Великий светоч империи, на который молились все, и кадет, капитан, генерал Акайо тоже. Живое воплощение принципов, которым они следовали, превозносящий традиции в каждой своей речи! Сейчас он нарушил их все, не ответив на вызов наследника.
“Я проиграл” — неожиданно спокойно подумал Акайо. Поставил на чужую честь и проиграл.
В сражении, но не в войне.
Его вели солдаты, такие же, каким был он сам. Они были ошарашены приказом не меньше, чем он.
— Моего отца зовут Хана Ичиро, — начал вполголоса. — После изгнания — Сугаваро Ичиро. Я его сын, Сугаваро Акайо, я был генералом армии Синего крыла, посланной на штурм крепости Октаринового холма. У меня есть право на вызов, если император идет против нужд Империи. Вы считаете, что открыто наплевать на наши традиции, велеть убить меня без суда — правильно?
Ему не ответили, только переглянусь между собой. Толкнули за угол ближайшего павильона, блеснул короткий клинок, перерезая веревки. Они стояли молча, будто ища в глазах друг друга подтверждения своим действиям. Наконец тот солдат, что вел Акайо, склонил голову.
— Я верю тебе, Хана Акайо. Мы верим. Мы были растеряны, но сейчас знаем, что правда на твоей стороне. Мы клялись служить Империи, и мы ей служим. Уходи и вызови его ещё раз, вызови во время речи, так, чтобы он не смог отказать.
— Вызови его во время нашей казни, — тихо поддержал второй. — Он сделает её публичной, так воспользуйся этим, и мы послужим Империи в последний раз.
— Я постараюсь сделать так, чтобы вашей казни не было, — ответил Акайо. Поклонился, выглянул в сад. Побежал.
***
Сначала Акайо думал освободить Джиро, помочь ему сбежать обратно в подземелья, но с трудом добравшись до казарм, понял — не выйдет. Дело было даже не в том, что у дверей стояла охрана, их он мог отвлечь, а в том, что внутри шла неспешная беседа, одним из участников которой явно был Джиро.
— Получается, ты не исполнил свой долг, — с жаром настаивал кто-то очень юный.
— Ха, — отозвался другой. — Я видел, как второй вылечил его, уже, считай, убитого! И как тут долг исполнять?
— Но все равно…
— Тихо, — оборвал спор старший. — Что было дальше? Рассказывай.
Несколько мгновений тишины. Акайо сжал кулаки, пытаясь понять, что происходит за стеной. Допрос? Стал бы Джиро рассказывать историю жизни в Эндаалоре просто так?..
Улыбнулся, услышав его голос.
— Дальше они надевают на тебя обруч, который позволяет говорить на их языке, и вставляют в ухо такую маленькую затычку, которая сама все переводит на имперский. Она крепится прямо к голове, вот здесь, для этого сбривают волосы. У них вообще все коротко стригутся, даже многие женщины. Но всё равно нужно учить их язык, он в общем не сложный…
Джиро говорил очень спокойно, в голосе едва-едва угадывалась натянутость, и то скорее из-за беспокойства за него, Акайо, чем из-за рассказа. Стало очевидно — как раз если бы это был допрос, он ничего бы не сказал. Даже под пыткой Джиро не выдаст, откуда они пришли, как появились посреди дворца, сколько их. Но вот это, история о том, каковы на самом деле безымянные враги, и что происходит, когда попадаешь к ним в плен, было нужно рассказать. Это заставляло людей думать.
Тогда даже если сейчас они проиграют, канут в небытие, будет надежда, что Империя всё-таки однажды изменится.
Акайо скрывался в переулках и павильонах, дважды взлетал на крыши, прячась от бесчисленных обитателей дворца. Выжидал. Уже открылось его исчезновение, уже арестовали солдат, которые дали ему сбежать. Акайо слышал, как передавали доклад, надеялся — если Император выйдет сейчас, брошу ему вызов, тут достаточно людей!
Но тот не вышел.
Начала давать о себе знать усталость. Он лежал под коньком крыши, растянувшись вдоль него так, чтобы сливаться с тенью, когда из казарм наконец вывели Джиро.
— В тюрьму до особых распоряжений, — приказал командир.
Акайо кивнул сам себе — скоро сменится охрана, на службу заступит вечерний отряд. Объяснять ему, откуда в казармах незнакомец, никто не хотел, но не хотели и терять бесценный источник знаний. Значит, Джиро был в относительной безопасности.
Сложил ладони под подбородком, вздохнул, закрывая глаза. Когда Император покажется перед людьми? Как узнать об этом вовремя и успеть бросить ему вызов? Где сейчас Таари и остальные? Нашли ли другой выход? Вопрос было много, но получить ответы он не мог.
Вздрогнул от неожиданно яркого света, отшатнулся, обнаружив почти перед лицом пламя. Потом понял — лучина фонарщика, уже поздний вечер, он задремал на крыше.
— Э-эй! Ты кто?! Стража!
Выругался, вскочил, уже не пытаясь скрываться. Перепрыгнул через конек, соскользнул по черепице, оттолкнулся от желоба, перепрыгнув на соседнюю. Уже там тихо спустился на землю, бросился бежать, стараясь оказаться подальше от освещенных улочек.
Дворец был таким же городом в городе, как и Цветочный квартал, и здесь тоже были окраины. Во всяком случае, так Акайо решил, оказавшись в тишине и темноте, правда, кажется, почти посреди квартала. Во всяком случае, трехэтажный дом Императора был недалеко.
— Вы видели его?
Невдалеке метнулся свет фонарей, Акайо попятился, ткнулся спиной в стену темного павильона. Тряхнул головой, решив или переждать внутри, или пробежать через дом насквозь, если его попытаются здесь искать. Бесшумно отодвинул дверь, нырнул в темноту. Перевел дыхание. Теперь нужно было…
— Ты?!
Акайо обернулся, выставив меч, готовый обороняться. И замер, перебарывая старую, въевшуюся в кости привычку опускаться на колени. Он выучился ей тогда же, когда научился ходить — склоняться перед отцом, перед монахами, перед изваяниями предков. Перед Императором.
Тот сидел на расстеленном на полу матрасе, седые волосы и борода не скрывали впалую, быстро вздымающуюся грудь. Но, несмотря на внешнюю немощь, рука императора уже лежала на рукояти меча, покоящегося у изголовья постели.
Однако никто из них не спешил пускать оружие в ход. Акайо не мог точно сформулировать даже что сдерживает его самого, и тем более не взялся бы гадать о мыслях Императора, когда тот вдруг улыбнулся:
— Ты всё-таки пришел за мной. Я думал, гордыня твоего отца не позволит ему рассказать о своем прошлом.
— Вы были правы, — сдержанно отозвался Акайо, когда понял, что пауза подразумевает ответ. — Мне рассказал не он, а женщина, у которой я жил в плену.
— Понятно, — вздохнул Император. Покачал головой, — Что ж, это доказывает, что в молодости я был умнее. Страх — дурной советчик, мальчик. Никогда его не слушай.
— Вы правда послали десять тысяч человек на смерть только для того, чтобы избавиться от меня?
Император склонил голову в молчаливом согласии.
Акайо стиснул зубы, крепче сжимая рукоять меча. И они считали этого человека достойным править? Они поклонялись ему, как небу, как наследнику царственных предков? Немыслимо. Как вообще один человек может управлять судьбой огромной страны, да ещё в течение стольких лет?
— Хочешь убить меня, мальчик? — спросил Император и сам ответил: — Я вижу, хочешь. Это даже будет законно. Ты мой единственный прямой наследник, ты можешь оспорить право на трон поединком.
— Не хочу, — тихо отозвался Акайо. — Но мне придётся. Мы живем не так, как могли бы.
— Хочешь отдать нас всех в рабство? — Лицо Императора исказилось в яростной гримасе, побагровело.
— Нет, — возразил Акайо. — Хочу, чтобы мы, потомки одних людей, объединились и привели в порядок нашу общую жизнь.
— Враги рухнули с небес, необразованный болван!
— Да. На тех же кораблях, на которых когда-то отправились в небеса наши предки. Просто они сохранили древние технологии, а не выдумывали про них легенды.
— Тогда чего ты ждешь, — фыркнул старик. — Ты считаешь, что ты прав, так подтверди это делом.
— Нет, — Акайо покачал головой. — Я знаю традиции. Если я хочу оспорить ваше право поединком, я должен вызвать вас при свидетелях и драться при свидетелях. Иначе это будет просто убийство.
Таари, наверное, сказала бы, что он идиот. Надо не рассуждать о традициях, которые сам недавно называл пережитком прошлого, которые даже Император преступил у него на глазах, а действовать. Пользоваться представившимся шансом, верить, что все происходит не случайно.
Он верил. Но также он верил, что, если отметать все традиции сразу, можно выплеснуть вместе с водой ребёнка. И нечему будет вырасти в по-настоящему сильную, умную страну.
— Позволишь мне одеться? — сварливо поинтересовался Император. Акайо кивнул, не отворачиваясь. Дождался, пока старик укутается в расшитую мантию, тщательно завяжет пояс, заплетет волосы и заколет гребнем. Наступил на лезвие лежащего на полу меча, не позволяя взять его.
— Нет. Мы все равно будем сражаться не сейчас.
Стал за спиной Императора, крепко взял его за плечо, поднял оружие к шее. Было странно, почти страшно делать так, даже сейчас, когда он знал, что имеет право на это и знал, что Император отнюдь не непогрешим.
Они вышли в темноту, Акайо вел, направляя к самой ярко освещенной улице перед дворцом. Сердце замирало где-то в горле, отшатнулась с дороги, пронзительно закричала женщина. Император шел, высоко подняв голову, гордо и царственно. Сложно было не становиться частью его спектакля, в котором старик был героем и стал бы погибшим мучеником, а сам Акайо — безумцем и предателем. Он не учился играть в такое, отец не готовил его к роли политика… Зато учила Таари. Другому и для другого, но превращаться почти в неё было просто. В море, что накатывает неотступной волной и несет перемены всей Империи. В человека, которому покоряешься потому, что сам хочешь этого.
Здесь было достаточно людей. Ворвался на улицу отряд ночной стражи, замешкались, не зная, что делать. Акайо, не отпуская Императора, сказал громко:
— Я Хана Акайо, сын Хана Ичиро, вызываю на поединок Хана Ямао, Императора, — в который уже раз за сегодняшний день.
— Я с детства знала о Кайне больше, чем все. Когда я начала учиться, то, сопоставляя то, что мы знали о Праземле с тем, что рассказывала мама, я начала подозревать, что наши предки не нашли новую планету. Они просто описали круг по галактике и вернулись домой как раз тогда, когда следы прошлых цивилизаций и катастроф стерлись, а выжившие позабыли обо всем. Доказать это стало смыслом моей жизни.
От скорби не осталось и следа, боль переродилась в пламя, стала дровами для негаснущих огней в её глазах.
— Я начала с того, что попробовала высчитать это математически по сохранившимся координатам путешествия. Но слишком много данных было потеряно, поэтому я ушла из СК и занялась культурными связями. Решила доказать, что наши культуры слишком близки, чтобы не быть родственными — более, чем могли бы быть культуры двух волн колонистов. Вы видели, как у меня не получилось. Но теперь у меня есть доказательства. Если мы сможем отправить их в Эндаалор, моя жизнь и жизнь моей матери будут не напрасны. Нужно только подняться достаточно высоко или найти, как здесь получали данные с поверхности.
Встала, тряхнула головой. Бросила:
— Последняя история кончилась. Пора спать.
Ушла обратно в комнату, где стоял работающий компьютер. Акайо, помедлив, двинулся следом.
Её не оказалось ни за машиной, ни вообще во всем зале. Акайо постоял, хмурясь, беспокойство заставляло сонный разум просыпаться. Направился в комнату с лесом, забрался в дальний от двери заросший угол, где они нашли уютно спрятанное кресло. Не ошибся.
— Раньше я не думала, что мы в самом деле можем умереть, — тихо сказала сидящая в тени Таари. — Теперь думаю.
Потянулась к нему, обвила шею, заставляя наклониться, приникла к губам, целуя настойчиво и нежно. Акайо плавно опустился на колени, сел на пятки, чтобы быть ниже неё. Таари одобрительно мурлыкнула, мягко скользнула губами по щеке, лбу, поцеловала сомкнутые веки. Прикусила ухо, скользнула ладонью по горлу. Он сглотнул, зная, что под её рукой сейчас прокатывается кадык, и был вознагражден тихим рычанием.
Пальцы зарылись в волосы на затылке, потянули, заставив сильней откинуть голову, Таари приникла к его шее, целуя, кусая, скользя языком по коже, заставляя дрожать. Добилась сдавленного полувздоха-полустона, отстранилась удовлетворенно, толкнула в плечи, заставляя растянуться на земле. Быстро разделалась с узлом пояса, запустила руки под рубашку — холодные, они заставили вздрогнуть, пытаясь сбежать от прикосновения. Акайо, преодолевая себя, замер, вытянулся неподвижно, позволяя ей касаться его так, как она хочет.
— Люблю тебя, — вздохнула Таари. Она всегда была его миром, и сейчас зеленое море захлестывало, сбивая его с ног, накрывало волной, накатывая и отступая, маня за собой, обещая тепло и покой. Акайо погрузился в эти воды, как делал много раз, отпуская самого себя. Он был счастливым и легким, как плывущий по течению тростник, и море было ласковей, чем всегда.
Они оба думали «Возможно, это в последний раз».
***
Он проснулся на земле в лесу и несколько мгновений растерянно моргал, не понимая, где он, и почему никого нет рядом. Потом вспомнил, поднялся. Пошел искать Таари.
Она стояла на столе в одном из залов с техникой, в зубах какой-то инструмент, руки в ярких синих перчатках погружены в нутро белой коробки, приделанной к потолку. На пожелание доброго утра отозвалась невнятно, потом перехватила инструмент, посмотрела на Акайо.
— Разбуди остальных, если они ещё спят. Нам нужен план действий.
План получился простым и понятным — Таари остаётся в бункере и пытается восстановить системы для передачи сигнала в Эндаалор, остальные делятся на группы минимум по двое и идут на разведку во все возможные стороны. Тот, кто находит выход, возвращается, дошедшие до следующей станции или уткнувшиеся в тупик возвращаются тоже. Если выход не найдет никто, встречаются и перебазируются на следующую станцию, забрав из бункера всё, что можно.
— Так больше шансов найти выход.
Все согласились.
От бункера можно было уйти тремя путями, на первый взгляд ничем не отличающимися. Лидерами групп назначили Акайо, Тэкэру и Иолу, почти само собой получилось, что в группе Акайо оказались Джиро и Тетсуи. Вместе вернулись на станцию, там разделились. Рельсы уводили в темноту, Акайо в этот раз растянул цепочку поперек, так что и он сам, и Джиро могли касаться пальцами противоположных стен тоннеля. Так они были уверены, что не пропустят повороты, если вдруг они будут.
Но нашли не поворот, а дверь, и совсем близко к станции.
— Сразу вернемся? — неуверенно спросит Тетсуи, когда они открыли ее и увидели в свете блеклой лампы завивающуюся винтом лестницу вверх.
— Нет смысла, — ответил Акайо. — Остальные вернутся не скоро, и нужно убедиться, что она не завалена, как другие.
От подъема начала кружиться голова, они шли друг за другом, взбираясь по высоким ступеням. Акайо скользил ладонью по опорному столбу, унимая всё чаще колотящееся сердце. Ему казалось, что он чувствует свежий воздух, но он убеждал себя, что это может быть иллюзией или следствием еще одного искусственного сада, как в бункере. Начали встречаться осыпавшиеся ступени, приходилось ползти по ним почти на животе, чтобы удержаться, и все же они поднимались. Светящаяся лента, тянущаяся вдоль стены, здесь мерцала, иногда встречались полностью погасшие участки. Наконец она прервалась, Акайо рассмотрел край. Сказал больше сам себе, чем спутникам:
— Её оторвали специально.
Они кивнули, переглянулись. Пошли дальше.
Когда Акайо понял, что на лестнице не становится темней, он едва удержал радостный возглас. Еще несколько оборотов, и они увидели светлый лаз, не прикрытый ни люком, ни дверью. Акайо выглянул осторожно, но спуск прикрывал густой колючий куст, не позволяющий почти ничего разглядеть. Судя по звукам, людей рядом не было, и Акайо, раздвинув частые ветки, выбрался наружу. Шипы оставили царапины даже на щеке, но это было неважно. Они выбрались. Они нашли выход!..
Вот только куда?
Куст рос на островке посреди искусственного пруда, явно совсем неглубокого. Неподалеку стоял на сваях дом, стены затянуты рисовой бумагой, крыша изящно изогнута, терраса переходит в мостики, пересекающие пруд. Чуть поодаль стоял ещё один такой же дом.
— Где мы? — озвучил вопрос Тетсуи.
— Здесь может быть небезопасно, — одновременно напряженно сказал Джиро.
Акайо кивнул ему, сошел в воду пруда. Вокруг ног тут же засновали алые рыбки.
— Поймём, где мы, и тогда вернемся.
Они поднялись на террасу дома. Тишина и странная покинутость этого места пугала, казалось, пока они бродили внизу, мир потрясла еще одна катастрофа, в которой исчезли все люди. Джиро отодвинул дверь дома, заглянул внутрь.
— Здесь давно никого не было.
В самом деле, хотя пол не был пыльным, но циновки, лежащие у стены свернутыми, почернели и растрескались от неиспользования.
Акайо огляделся, хмурясь. Что-то напоминало ему это место. Что-то, где он никогда не был, но при этом почему-то толклось внутри узнавание, отзывалось знакомым перебором: белые стены, алая крыша, черные колонны…
Резкий окрик:
— Эй! Что вы здесь делаете?!
Слился с выдохом:
— Дворец. Мы попали во дворец!
Стража заметила их издали, но Акайо мгновенно оценил — Тетсуи был за углом дома, они его не видели. Приказал:
— Джиро, прикрой, — нырнул за угол сам, сжал плечо знаменосца. — Возвращайся быстро и тихо. Скажи, здесь есть выход, но очень опасный. Лучше искать другой. Бегом!
Тетсуи кивнул, соскользнул в воду тихо. Акайо выскочил обратно на террасу, обнажая меч. Джиро, выступивший навстречу страже, уже дрался с ними, ещё не позволяя себя окружить, но отступая. Акайо бросился на помощь, обнажая оружие. Обменялся ударами с одним, закрылся от нападения другого.
Их теснили к стене дома, на лицах нападающих не отражалось ни удивления, ни упоения боем. Бесстрастные маски хороших имперских солдат, шесть штук — слишком много для двоих. У них всех была одна школа, четкие военные выпады чередовались с точно выверенной обороной. Так напоминало учебный бой, только здесь никто не собирался останавливать занесенный меч. Проигрыш — это смерть.
Бой не оставлял места для размышлений, сосредотачивая весь разум на простой цели — выжить в следующий миг. И ещё один. И ещё. Но Акайо достаточно был генералом Ясной Империи, тем, кто должен одновременно быть на острие атаки и направлять армию, чтобы сосредоточение опасности отодвинулось на задний план, прорезалось мыслью — что вообще он делает? Что они делают? Героически и глупо умирают, как имперские солдаты, будто не было этих месяцев, изменивших их?
А у них есть выбор?
Джиро охнул, сбившись с ритма, осел на землю. Акайо хватило одного взгляда, чтобы оценить — рана еще не смертельна, но станет такой быстрей, чем кончится бой, даже если предположить, что он один выстоит против шестерых. Мысль мелькнула быстрее взмаха меча, он рявкнул:
— Требую поединок чести!
Нападающие отшагнули назад, поднимая мечи в стойку. Джиро тяжело дышал, привалившись к ноге Акайо, в горле у него клокотала кровь. Акайо перевел дыхание. Повторил:
— Требую поединок чести. С Хана Ямао, императором. Обвиняю его в преднамеренном отправлении на смерть армии под предводительством Хана Акайо с целью избавиться от соперника. От меня.
По ряду солдат не пронесся вздох — они ведь были достойными сынами империи. Но можно было проследить по выражению глаз, как распространяется среди них осознание, кем он представился. Чего требует. Наконец первый из солдат опустил оружие. Коротко сказал:
— Ваш товарищ умирает.
— Нет, если вы позволите мне ему помочь.
Акайо не был уверен, что они не откажут. Смерть в бою считалась высшей доблестью, но всё же…
— Хорошо.
Всё же жизнь тоже чего-то стоила.
У каждого исцеляющего аппарата был только один заряд, и, конечно, Джиро попытался доказать, что Акайо не должен тратить на него шанс выжить.
— Я знал, на что иду, — скорее можно было прочитать по губам, чем услышать.
— Я тоже, — времени на спор не было, но Акайо показалось правильным ответить, отвлечь Джиро разговором. Если бы тот вздумал сопротивляться, бесценный заряд мог уйти впустую.
Впрочем, оказалось, что достаточно прижать плоскую пластину к ране, а после она прилипла так плотно, что прервать лечение стало невозможно. По крохотному экрану пробежали точки, машина определяла степень повреждения и фронт работ. Сменились недовольным красным огоньком, а еще мгновение спустя замерцали цифры обратного отсчета.
На то, чтобы исцелить смертельную рану, пластинке требовалось сто девяносто три секунды.
Солдаты, стоявшие вокруг, не получали никаких приказов, а потому смотрели во все глаза, как ползет по ране пластина, похожая на диковинное насекомое, оставляя за собой лишь красноватую полоску шрама и комки спекшейся крови. В середине она чуть замедлила бег, слышно стало, как скрипят зубы Джиро. Акайо видел, как снуют в глубине раны тонкие, видимые лишь из-за блеска лапки, догадывался, что они сейчас даже не сшивают — слепливают края раны с точностью, невозможной для человеческого глаза, не забывая деловито, почти раздраженно выкидывать на поверхность кожи вытекшую из сосудов кровь и сбрызгивать все средством, которое не допустит воспаления.
— Это чудо, — тихо выдохнул кто-то за спиной.
Акайо улыбнулся, не оборачиваясь.
Хорошо, что не все солдаты Империи были идеальными.
Если Таари права, если основатели Эндаалора взлетели с этой же планеты и вернулись на неё, если Империя — потомки тех, кто чудом выжил после катастрофы, ждать возвращения предков бессмысленно. Они уже вернулись и даже привезли с собой Золотой век. Только не для Империи, которая стала с ними воевать, а для самих себя.
Они направились к лестнице, поднялись по ней вместе, а Акайо всё ещё думал — как так вышло? Если они были такими же, как эндаалорцы, если то, чему учили их в больнице, было их собственной историей, почему Империя потеряла изобретения прошлого? Если прямо под землей лежит куда более развитое прошлое, почему они ничего о нем не знают?
Наверное, они никогда не найдут ответа.
На середине пути лестница оборвалась, засыпанная обвалом, пришлось возвращаться. Все шли в молчании, погруженные в свои мысли, но те явно текли в одну сторону. Во всяком случае, они вместе спустились на рельсы, помогая друг другу. Углубились в темный тоннель, когда света стало совсем мало, положили друг другу руки на плечи. Акайо, в этот раз не первый, соразмерял шаг, чтобы не наступить на пятки идущему впереди Кеншину. Эта темнота словно была паузой в спектакле, временем небытия, позволяющим обдумать, осмыслить происходящее.
Акайо шел, улыбаясь. Ему не нужно было это время. Он хотел увидеть следующее чудо и мог его представить, он тоже стремился наверх, но взамен ясной цели выживания пришла другая.
Таари говорила, Эндаалор не может изменить Кайн. Акайо думал, что он один не сможет тоже, просто не хватит времени и сил. Теперь он знал, что делать. На самом деле, уже не первый день знал.
— Поезд, — сказала Тэкэра. — Он здесь, в темноте. Я найду, с какой стороны можно обойти.
Они ждали, прислушиваясь к шагам, звону металла, постукиванию. Потом вместе втянулись в найденную сбоку щель, как змея в нору, залезли в высокие двери.
— На ощупь мы всё равно ничего не поймем, — сердито заметила Таари. Но бросить исследование не предложила.
Здесь тоже был прах и мелкие вещи, засыпанные им. Под пальцами скользила обивка длинных сидений, похожая на кожу, железные стены, гладкие стекла. У дверей Акайо нашел выступающий прямоугольник и долго ощупывал его, прежде чем решил, что это что-то вроде планшета, которым Таари пользовалась в Эндаалоре. Сбоку вдавилась в рамку круглая кнопка, экран посветлел, вспыхнул голубым.
Рисунок и слова не узнавались, в углу замигал крохотный значок пустой бутылки. Подбежала Таари, провела пальцем по тексту наверху. Он напоминал имперские символы, но только отдаленно, прочитать их Акайо не мог.
— Нужно сфотографировать, пока заряд не сел, — Таари спешно вытащила из рюкзака маленький аппарат, щелкнула дважды. Акайо увидел её улыбку, странную, словно к огромному счастью примешивалась такая же огромная… Боль? Обреченность? Он не смог понять сразу, а потом экран мигнул и погас, снова оставив их во тьме.
— Идемте дальше, — через мгновение предложила Таари. — Здесь мы ничего не сможем сделать, а на следующей станции будет ещё одна лестница. Может, не все они завалены.
***
Станция была во многом похожа на прошлую, здесь были те же следы пытавшихся спастись людей и так же разрушен путь наверх, но зато нашелся путь вниз. Лестница посреди зала привела сначала в длинный, заворачивающийся дугой коридор, а потом на еще одну станцию. На этот раз отличающуюся.
— Это… Дверь? — растерянно спросил Юки, трогая то, что скорее напоминало часть стены, отодвинутую на крохотных колесах. Там, где она прошла, прах был сдвинут, собравшись в целую гору.
— Это дверь, — подтвердила Таари, шагая через порог. — Гораздо интересней, куда она ведет.
Сначала она вела в такой же длинный коридор, глухой и серый. С другой его стороны тоже была дверь толщиной в шаг, приоткрытая едва-едва, словно с той стороны боялись, не ворвется ли что-нибудь в слишком широкую щель.
“Словно они держали оборону так долго, что уже не могли поверить в безопасность,” — подумал Акайо, пытаясь отодвинуть эту тяжесть ещё хоть немного. Та сначала поддалась с трудом, а потом вдруг заскрипела и покатилась сама, звучно грохнув о стену.
— Осторожней, пожалуйста, — недовольно заметила Таари, даже не обернувшись. Она протиснулась в щель сразу, и теперь смахивала пыль с машины, очень похожей на эндаалорский компьютер. Акайо пошел вдоль стены, вместе с остальными изучая странное место. Праха здесь не было, воздух казался приятней, словно они уже вышли из-под земли. Кеншин скрылся за одной из множества белых дверей, позвал вскоре:
— Посмотрите, тут целый лес!
В очень темной и влажной комнате в самом деле оказался кусочек леса, но шумели в нем не листья, а узкие трубы, тянущиеся под потолком в разные стороны из этого зала. Акайо проследил одну из них, нашел конец в другой комнате, поставил под него ладонь. Кивнул, убеждаясь — маленький лес дышал для всего этого места.
— Бункер, — уверенно сказал Наоки. — Здесь прятались от катастрофы. И спрятались, раз потом открыли дверь.
— Но не все, — добавил Юки печально.
— Все бы не поместились, — отрезала Тэкэра. — Им бы не хватило ни еды, ни воды, ни даже воздуха. Хорошо, что они успели вовремя запереться.
Это было логично, но все же Акайо невольно поморщился от практичности подхода. Кто выбирал, кто должен выжить, а кто — умереть? И, кто бы это ни был, судя по тому, какую страну создали выжившие, он ошибся.
— Последняя проба чистая. Нацуи гений, ее технология правда сработала! Скоро мы снова сможем выйти наверх. Не думал, что это случится при моей жизни, и все-таки нам всем повезло. Мы не умрем под землей.
Громкий голос говорил на эндаалорском — почти на эндаалорском, искаженном, глотающим половину звуков, делая их похожими на язык Империи. Акайо, замерший, пока звучали слова, оглянулся, ища источник. Конечно, это был компьютер, за которым сидела Таари. Она подняла голову, предупредила:
— Я включаю продолжение.
Щелкнула чем-то.
— …Мы не умрём. Но что ждёт нас наверху? Мы восстановим Токио и будем жить, как раньше? Тогда пройдёт сто лет, и снова кто-нибудь решит поиграть с тем, что не способен понять. У нас будет новая катастрофа, я предвижу это!
Голос стал тише, мужской, но высокий, он словно говорил сам с собой. Сейчас он молчал, хотя слышались шорохи. Акайо посмотрел вопросительно, Таари пожала плечами. Собиралась сказать что-то, но голос из прошлого заговорил снова.
— Мы должны придумать, как избежать её. Решить сейчас, договориться и действовать. Я не хочу, чтобы моим детям пришлось выбирать так, как пришлось мне. Я хочу, чтобы они выжили.
— Аудиодневник, — сказала Таари, когда голос замолчал. У неё горели глаза. — Тут много записей, но большинство не запускается. Чудо, что машина вообще работает спустя столько лет, посыпалось только хранилище данных, даже не целиком!
— Запрет на новое, — дрожащим голосом сказал Тетсуи. — Он это имел в виду? Законы Империи.
Сжал кулаки. Тэкэра и Джиро одновременно положили руки ему на плечи.
— Они хотели спасти нас от своих ошибок, — заметил Иола.
— И создали новые, не лучше старых, — фыркнул Кеншин, накрыв ладонью шрам на своей щеке.
— Стоп, — Таари резко встала, прерывая их. — Может быть, всё так и они придумали вашу Ясную Империю. А может быть, нет! У нас нет доказательств. Пока нет. Давайте искать дальше.
***
Они обыскали бункер вдоль и поперек, открыли всё, что можно было открыть, включили всё, что можно было включить, послушали и прочитали все, что можно было послушать и прочитать. Прямых доказательств так и не нашли, но во всех крепла уверенность — те, кто спрятались здесь, специально создали Империю. Технологии погубили их жизнь, и они решили создать новый мир без них, ограничить все возможности для изобретений. Иола показал плакат с человеком с катаной, сказал коротко:
— Вдохновились.
Казалось, даже он, самый спокойный, еле сдерживал ярость от того, что сделали их предки, желая своим потомкам лучшего. Из страха, мечтая о выживании, они забыли, что это не всегда равно жизни.
Никто не знал, сколько прошло времени, но, когда они рассмотрели последние находки, в сон клонило всех. Собрались в большой комнате с множеством непривычно высоких кроватей, сварили рис, разделили его между собой. Съели жадно, только сейчас почувствовав голод, но молча. Они уже обменялись всеми возможными впечатлениями, а теперь просто пытались осознать, переварить узнанное.
Сказала вдруг Таари:
— Вот и следующая ночевка, а вы уже всё рассказали. Значит, теперь моя очередь.
Помолчала, глядя куда-то сквозь них. Начала, как нырнула в омут:
— Моя мать была кайной. Она пришла в Эндаалор сама, и нет, она не искала смерти. Она искала спасения. Ваш император правит уже восемьдесят лет, вы видели его сына, изгнанного из дворца. Сугаваро Ичиро, принявший нас в своем доме, мог быть императором.
Взгляды скрестились на Акайо, он опустил голову, чувствуя, как вспыхивают щеки. Он думал, она сказала им раньше!
К счастью, Таари продолжала говорить, отвлекая от мыслей о том, что рядом с ними сидит внук Императора.
— У принца был свой двор, люди, близкие не по крови, но по уму. Моя мать родилась в семье чиновников, её с детства готовили как невесту будущего императора, но она стала его другом. Мейдо Сакура, слабая девочка с сердцем, любившим весь мир, и умом, отказывающимся принимать на веру всё, что ей говорят. Они были похожи — как и ещё многие, кого Ичиро собрал вокруг себя. Например, Симото. Она назвала эту фамилию, Мейдо, и я узнала сразу. Их всех звали так, юношей и девушек, составляющих свиту принца. Свободные умы, в его павильоне они говорили то, за что во всей остальной Империи казнили.
Помолчала, поглаживая передатчик на шее. Вдруг очень стало не хватать мандолины, или хотя бы ветра, стука тростника, шума воды, который сопровождал рассказы прежде. Без них пауза казалась мучительно долгой и оглушающей.
— Когда его изгнали, — со вздохом продолжила Таари, — двор тоже был распущен. Они ушли кто куда, в монастыри и чайные дома, стали крестьянами и ремесленниками, последовав за своим принцем. Но только Сакура решилась воплотить их самую смелую мечту. Отправиться к врагам и, возможно, своим примером доказать, что можно не только драться и умирать. У неё получилась. Она дошла до Эндаалора. Но вернуться уже не смогла. Нет смысла сейчас рассказывать, чем именно она болела, да и я не так хорошо знаю медицину, чтобы хорошо понимать это. Но ей нужна была постоянная поддержка. Несколько операций. Отец помогал ей: они познакомились, когда она только пришла.
Вздохнула, переменила позу. Отпила воду из чашки. Она вся сейчас была не скорбью, но памятью о ней, тягучей, горькой. И тут же, в один миг, выпрямилась. Обвела взглядом бункер.
Сразу отправиться в путь не получилось — под землей было холодней, чем наверху, идти в мокром означало рисковать заболеть. Они сидели в минимуме, который позволяли приличия, развесив остальное на перилах реки, перебирали взятый с собой небольшой запас продуктов. Рис разбух и нуждался или в сушке, или в приготовлении, но по крайней мере не рассыпался ровным слоем по дну Ши. С техникой дела обстояли хуже.
— Связи нет, — сидящая на полу Таари вытянула руку с передатчиком к истоку реки, но это ничего не изменило. — Или мы слишком глубоко, или антенна всё-таки утонула. Что бы мы здесь ни нашли, об этом никто не узнает. По крайней мере, пока не поднимемся на поверхность.
Однако вместо того, чтобы встать и велеть искать выход, расслабленно вытянула ноги. Сказала:
— Уже поздняя ночь, в любом случае пора устраивать привал и рассказывать о себе. Джиро, ты же остался последним?
Тот опустил голову, позволяя принять это движение за кивок. Нахмурился, изучая свои сцепленные руки, замер под направленными на него взглядами, с каждым мигом каменея все сильней.
Вспомнилось наказание в армии, когда виновного ставили перед строем, во всеуслышанье объявляя его вину. Это редко длилось долго, но даже нескольких тягучих минут в тишине хватало, чтобы некоторые после этого предпочитали смыть позор кровью. Акайо встал, отвлекая внимание на себя, проверил одежду, конечно, ещё мокрую. Напряжение ослабло, вскочила Тэкэра:
— Давайте лучше разомнемся! Холодно же, а разговоры не…
— Спасибо, — перебил её наигранную весёлость Джиро. — Но мне не сложно рассказать, кем я был. Я просто вспоминал.
Это было явной ложью, но никто не стал обличать его. Сели обратно, стараясь не уставиться в ожидании на снова замолчавшего рассказчика. Наконец, тот начал:
— Я не называл своей фамилии в Эндаалоре. Не назвал бы и имени, но меня выдал товарищ, с которой мы лежали на соседних койках, — помолчал, решаясь. Вскинул голову, как перед поединком. — Меня зовут Имамото Джиро. Род, в котором я родился, не был ни богат, ни велик, но всегда был горд и связан с армией Ясного Императора. Я был вторым сыном, меня с детства готовили к жизни солдата. Я гордился своими успехами, и это было единственной моей слабостью.
Дернул плечом, отвернулся. Такая боль сквозила в нем, что хотелось взять за руку, спросить, объяснить — он ни в чем не виноват.
Первой успела Тэкэра, но Джиро только отодвинулся от неё. Продолжил:
— Я был старшиной, когда нас всех перевели под новое командование. Я увидел самого молодого генерала империи, услышал его речь и решил, что буду стремиться стать таким, как он, — усмехнулся через силу. — Наверное, тогда многие так решили.
Акайо отвел взгляд, смущенный. Он помнил, как вручили ему знаки отличия и генерал Сато предложил сказать пару слов стоящей на плацу армии, переданной в его распоряжение. Сама речь забылась, но тенью чувств воскресали в памяти радость заслуженной награды, восхищение солдатами, что смотрели на него, предвкушение будущих побед. И как отражалось все это в глазах тех, кто стоял в первых рядах.
— Ты сделал меня капитаном, — уже прямо обратился Джиро. — Ты поверил в меня и всегда давал задачи, немного превосходящие то, на что, как мне казалось, я был способен. Я…
Запнулся, замолчал, снова глядя на свои руки. Закончил быстро:
— Я был пленён во время осады. Очнулся в больнице. Учиться отказался. Остальное вы знаете.
Задумчиво кивнула Таари, спросила:
— Где-то есть твои родичи. Нам нужно их опасаться? Или у тебя остались незаконченные дела?
— Нет.
Разговор умер смертью тяжелобольного, оставив облегчение и смутное чувство вины — одновременно за то, что не нашел спасения, и за то, что не посмел облегчить чужие муки последним ударом.
— Поговори с ним, — шепнула Тэкэра, когда они ложились спать, впервые со времен лаборатории настолько близко друг к другу, стараясь сохранить тепло.
Акайо обреченно кивнул. Она была права, как раньше была права Таари, говорившая то же самое. Но он до сих пор не знал, как начать разговор и не понимал, куда тот может завести. Он всё ещё не был готов к неизвестности.
Это неожиданно показалось трусостью и разозлило, подстегнуло. Акайо приподнялся на локте, нашел в голубом свете спину Джиро, съежившегося на полу чуть в стороне от общего ряда.
Замер.
Что бы он сейчас ни сказал, это услышат все. Ответит ли в таком случае Джиро? Или начнет стыдиться своих чувств так же, как когда Тэкэра предложила не рассказывать о себе?
Ответ был очевиден и Акайо лег обратно. Справа в поисках тепла прижался Тетсуи, слева обняла Таари. Акайо накрыл её ладонь своей, повернулся, вдохнул запах волос — речная вода и въевшийся дым костров. Раньше она пахла цветами и кожей, но все равно всегда в основе было что-то еще, то, что превращало ее в море, а его — в неумелого пловца.
Подумалось вдруг — он никогда чувствовал одиночества, не только из-за любви, но и потому что был частью целого — её гарема, экспедиции.
А Джиро? Был ли он частью целого?
***
Утром они нашли единственную дорогу, ведущую от реки: круглый коридор чуть выше роста Акайо начинался под странным причалом, на котором они спали. По дну струился едва заметный ручей, такой мелкий, что даже высоты сандалий хватало, чтобы не замочить ног, наверху висели бледные светильники в частых клетках. От одного до другого было почти двадцать шагов, на середине промежутка темнота сгущалась так, что тяжело было различить, куда ступаешь.
Голоса гулко отдавались от стен, и разговоры, начатые утром, постепенно угасли, задавленные темнотой. Акайо шел первым, вглядываясь вперед до рези в глазах. Он точно знал, что коридор ни разу не разветвлялся, но никто не мог предсказать, сколько придется идти и куда они попадут в итоге.
— Смотри!
Тэкэра вытянула руку над его плечом, Акайо прищурился. Возле следующей лампы что-то виднелось на стене, и он невольно ускорил шаг, придерживая самого себя, чтобы не побежать. Остановил торопящуюся вперед Таари.
— Лучше быть осторожными.
Она фыркнула, но осталась за спиной. Когда подошли, спросила сердито:
— Ну? Лестница не кусается?
Акайо как раз чуть налег на нижнюю скобу, и та отломилась с оглушительным треском.
— Кусается, — сказал, когда эхо, отразившееся от стен, улеглось. — Иола, дай веревку. Джиро, можно твой меч?
Тот отцепил от пояса младшую сестру катаны, передал вместе с ножнами. Акайо обнажил собственное оружие, поднял руку, провел острием по стене уходящего вверх колодца. Нащупав не то невидимый шов между камнями, не то простую трещину старости, вогнал в неё лезвие. Подтянулся на рукояти, нашел следующую трещину.
Он поднимался медленно, постоянно удерживая свой вес то на одной, то на другой руке. Сначала это было несложно, но света становилось все меньше, а потом Акайо, рывком подтянувшись, ударился головой о крышку. Сжал пальцы на рукояти меча, повис на ней, ожидая, пока погаснут вспыхнувшие перед глазами искры.
— Акайо? — беспокойно донеслось снизу.
— Всё в порядке, — отозвался он. Нащупал ступеньку, попробовал осторожно опереться на неё. Та угрожающе заскрипела, накренилась, однако удержала. Поддалась крышка над головой, в колодец хлынул поток такого яркого света, что Акайо, привыкший к темноте, зажмурился, ослепленный. На миг обрадовался — выбрались! Но воздух был слишком затхлый, и, сумев открыть глаза, Акайо увидел над собой потолок, такой же серый, как тоннель, по которому они шли. Выбрался наверх, замер на миг, оглядываясь…
Отвернулся. Решил — подумаю об этом позже. Привязал конец веревки к основанию люка, крикнул вниз:
— Можно подниматься!
Сел на край, глядя в темноту, и всё равно в поле зрения попадал серый прах, устилавший пол. Рядом с крышкой лежали два золотых кольца, и слишком живо представлялись переплетенные руки тех, кто носил эти кольца. От кого давно не осталось даже костей.
Акайо ждал, что первой поднимется Таари, и оказался прав. Протянул ей руку, помог выбраться из колодца. Думал, нужно будет поддержать, когда она увидит зал, но она, оглядевшись, только нахмурилась.
— Я примерно этого и ожидала, — передернула плечами. Заметила: — Могло быть хуже, если бы от них остались мумифицированные тела или скелеты.
Акайо кивнул в ответ.
Зал был длинным и светлым, один конец упирался в лестницу, по сторонам пол обрывался, резко становясь намного ниже. Несколько скамеек посередине, несколько серых колонн. И прах, смешанный с тем, что не истлело — украшениями, пуговицами. Акайо наклонился, поднял узкий прямоугольник, похожий на передатчик Таари. Следом потянулись нити наушников. Большой палец удобно лег на круглую кнопку, надавил.
В глухой тишине едва слышная музыка показалась оглушающей.
Таари протянула руку, Акайо передал ей плеер — вспомнил всё-таки слово.
Они были когда-то такими же, как Эндаалор. Это уже была не теория, не вероятность ученого размышления, а зримый, ощутимый, грохочущий в маленьких наушниках факт. Акайо помог подняться Джиро и пошел вдоль зала, стараясь наступать туда, где не было праха. Оставшиеся вещи позволяли угадывать возраст умерших, кое-где встречались странные банки. Акайо подобрал одну, нашел на крышке круглый “ключ”. Нииша учила их открывать такие.
В нос ударил вкусный мясной запах, совершенно не сочетающийся с обстановкой. Акайо поставил банку обратно, огляделся.
— Они пытались здесь спастись, но это не помогло. Что-то убило их очень быстро, почти сразу, когда они пришли.
Подумал — прежде я не сделал бы вывод так быстро, и не стал бы озвучивать его. Раньше приходилось прилагать усилия, чтобы понять происходящее, осознанно складывать все мелкие детали в картинку. Теперь он мог достроить до целого даже самую странную ситуацию, которую прежде не решился бы вообразить. С одной стороны, раньше он всегда мог быть уверен, что увидел истину, с другой… С другой, сейчас было легче: накопленный опыт позволял понимать и принимать происходящее без усилий.
То, что он узнавал, могло удивлять, поражать, быть почти невообразимым, но это больше не причиняло боли. Внутренний слом, который преследовал его с начала жизни в Эндаалоре, наконец исчез.
— Я не знаю, что здесь было, — призналась Таари, подходя к нему. — Ни как использовали это место изначально, ни почему здесь надеялись спастись, ни почему это не помогло. У нас мало записей о катастрофе — если мы считаем, что видим её следы.
— Тут рельсы, — сказал Иола, стоящий у края пола. — В книгах я много раз читал о поездах, возможно, это их станция?
— Метрополитен, — добавил Наоки, — помнишь? Как в книге про девушку, которая открывала любые двери.
Акайо слушал объяснения с интересом — эту книгу он пропустил, наверное, она была среди тех, что купил Иола на празднике Высадки. Сам подошел взглянуть на рельсы, похожие на колеи лежней, что делали возле штолен, только не деревянные, а стальные. Сказал:
— Тогда где-то будет поезд?
— Тогда где-то будет выход, — чуть резче, чем можно было ожидать, заметила Тэкэра. — Сначала мы найдем его, а потом все желающие вернутся и будут бродить тут хоть до пришествия предков!
— Кажется, уже не получился, — тихо сказал Тетсуи. Замолчал, не договорив, и никто не решился закончить фразу. Разве что мысленно.
Они шагнули друг другу, сплели пальцы. Акайо отвернулся, заставляя себя не считать мгновения, что остались у них до того, как обнаружат пропажу осужденной и их начнут искать.
Но не все считали воссоединение священным.
— Скоро полночь, — напомнил Джиро. — Назначенное время казни. Даже если кадеты ещё не очнулись, и никто их не нашел, нас все равно начнут искать.
***
Подготовку успели закончить Юки и Таари — разобрали паланкин, спрятали большую часть техники под причалом в плотном мешке. Если течение не сорвет его и вода не просочится внутрь, можно будет потом забрать её неповрежденной… Но когда получится вернуться, и получится ли вообще, никто не знал.
Таари раздала всем треугольники индивидуальных реаниматоров, таких же, какой спас Рюу. Их можно было носить на шее наподобие оберега предков, так что они не должны были вызвать подозрения даже при обыске.
— Главное, не потеряйте, — сказала Таари, закончив короткую инструкцию как пользоваться приборами.
У них осталось устройство связи, но без остальной техники оно не могло долго работать, и Таари, отправив последнее сообщение в Эндаалор, отключила его. Посмотрела на Акайо, с которым ненадолго оказалась наедине, поежилась, отвернувшись. Тот коснулся её руки, догадываясь — если даже он беспокоился, ей тем более должно быть страшно. Она все же не была ни воином, ни жительницей Империи, чтобы не бояться прыгнуть в бурную реку. Ей было что терять.
Ему теперь тоже.
— Готовы? — Ран, переодетая в мужскую одежду, отодвинула дверь, не дав времени сказать, что он понимает. — Пора бежать. Солдаты уже в квартале.
Все собрались на причале, в тщательно укутанном тюке за спиной Симото угадывалась новая мандолина. Вдалеке звучали громкие голоса, заглушающие музыку и смех. На миг стало жаль, что из-за них Цветочный квартал умолкнет куда раньше рассвета, но Акайо знал — завтра будет новая ночь, и все забудут, чем кончилась прошлая.
Ран вскрыла ящик, единственный полный рядом с грудой пустых. Сунула в руки стоявшего рядом Тетсуи странный пояс из кусков дерева, велела надеть. Симото помогла, потом завязала такой же на себе. Сказала, улыбнувшись:
— С ними проще выжить в Ши.
Нахмурилась и отвернулась Ран, но подруга положила руку ей на плечо. Напомнила:
— Я жива. Ты все правильно сделала.
Нужно было прыгать, но все медлили, глядя в темную глубину, слушая приближающиеся приказы и стук солдатских сандалий по доскам террас. Тряхнула головой Тэкэра, на шаг отступила от края, раскинула руки в узких рукавах простого платья.
— Ну, с предками, звёздами, и всеми, кто пожелает помочь!
Ши взорвалась брызгами, словно фейерверк, Тэкэра, на миг скрывшаяся под водой, вынырнула — уже в десяти шагах от причала. Они попрыгали следом, Акайо увидел взметнувшиеся волосы Таари, зажал нос уже в полете, вонзился в воду стрелой.
Тёплая река схватила его тысячей рук, потащила, крутя. Пояс стремился вверх, и Акайо выскочил на поверхность, словно сухая тыква. Огляделся, пытаясь что-то различить в темноте.
Огни Цветочного квартала стремительно унеслись назад, скрывшись за поворотом. Ран сказала держаться правого берега, а когда покажется старое, склонившееся над водой дерево, со всех сил грести к нему.
Акайо пока не торопился, зная — до ориентира далеко, пешком почти день, река может быть хоть в десять раз быстрей, всё равно время есть. Считал по головам: Иола, быстро гребущий к берегу, Наоки рядом. Держались вместе, наверное, взявшись за руки, Симото и Ран. Вода уносила их, легких, быстрей, чем остальных, старательно гребла назад Тэкэра. Поравнялась с Кеншином и Джиро, выкрикнула:
— Собирайтесь вместе!
К ним плыла Таари, красиво рассекая темноту, светлые рукава казались серебристыми рыбками, выпрыгивающими из воды. Юки болтался пробкой, судорожно подгребая воду под себя, Тетсуи был рядом, тихо рассказывая другу, как правильно. Акайо поплыл к ним.
Река толкала в спину, ближе к берегам она была спокойней, но опасней — низко свисали ветки деревьев, крупные камни скрывались в глубине, обещая неприятную встречу. На середине же Акайо чувствовал себя щепкой, утлой лодчонкой, которую несет слишком быстро, чтобы успеть хоть что-то заметить или изменить.
— Я понял, — воскликнул Юки, наконец правильно проведя руками и тут же оказавшись в трех шагах от учителей.
Что-то закричали впереди, их цепочка растянулась, и голоса, разносясь далеко, теряли узнаваемость.
— К берегу, — приказал Акайо. Сам замешкался, следя, чтобы успели другие, темная громада нужного дерева надвигалась слишком быстро. На фоне звезд вырисовывались силуэту тех, кто уже доплыл и выбрался на берег. В колено больно ударил камень, но до мелководья было еще далеко. Юки судорожно рванулся вперед, ушел под воду, вынырнул, отплевываясь. Спасительный пояс всплыл намного дальше. Акайо дернул свой, сорвал, накинул Юки на шею. Схватил за одежду, поплыл, с силой загребая одной рукой. Рядом неожиданно оказался Джиро, помог, наконец получилось схватиться за привязанную к корню верёвку, первую из многих. Акайо оглянулся, желая убедиться, что Тетсуи рядом…
Но тот был едва на середине пути из стремнины, волны накрывали его с головой, слишком уставшего, чтобы бороться с Ши.
Акайо не успел подумать, просто прыгнул обратно на глубину, торопясь догнать и выгрести обратно. Уже схватив Тетсуи, понял — их унесло слишком далеко. Течение было сильней его, река сужалась, закованная в отвесные каменные берега. Крикнул:
— Мы выберемся дальше!
Ветер донес яростное проклятие Таари.
***
Когда берега сомкнулись над головой, закрыв небо, а река всё тащила их дальше, не давая надежды выбраться на землю, Акайо почти поверил, что умрет, и отстраненно удивился жгучей даже не злости, а обиде, которую вызвала это мысль. Он болтался в воде, придерживал Тетсуи, который нахлебался воды и едва ли понимал, что происходит, и ничего не мог сделать. Только держаться на поверхности и быть готовым воспользоваться любым шансом. Несколько раз он пытался подплыть ближе к невидимым в темноте берегам, но те щетинились острыми скалами, уцепиться за которых он не смог бы даже один, а не только с Тетсуи.
Когда впереди показался странный голубой свет, Акайо сначала решил, что не заметил, как захлебнулся или расшибся о камни. Едва не заплакал от острого чувства несправедливости — он так много не успел! Но из-за поворота показалась лампа, само всплыло эндаалорское слово “пластик”, а следом Акайо сильно ударило о решетку, в которую с грохотом уходила вода.
Рассудок отказывался осмыслять происходящее, двери мысленной библиотеки неожиданно оказались заперты, и Акайо, не пытаясь думать о том, что делает, нашел скобы в стене, выбрался по ним на гладкую поверхность пола, вытащил Тетсуи. Встряхнул его, поднял за ноги, помогая избавиться от проглоченной воды. Убедившись, что тот жив, сел на пол.
Дом предков. Он и узнал-то о них недавно, а теперь оказался внутри. В том, что изменило Иолу. В том, куда безбоязненно спускалась Аой.
В том, что слишком сильно походило на дома Эндаалора.
***
— Акайо!
Он вскочил, подбежал к краю пола. Внизу, схватившись за первую скобу, яростно ругалась Таари.
— Идиот! Оба!
За ней вынырнул Джиро, схватился за решетку, к которой его прижало потоком. Поднял голову, посмотрел так, что понятно было — хоть он и молчит, но совершенно согласен с Таари. Взгляд скользнул вдоль реки, Акайо понял — здесь все. Иола и Наоки, Тэкэра и Кеншин, даже Юки, цепляясь одной рукой за деревянный пояс на шее, грёб, стараясь не отставать. Сказал вслух, одновременно благодарный, виноватый и совершенно растерянный:
— Слава предкам, Симото и Ран остались на безопасном берегу.
Таари, уже поднявшаяся по лестнице, отвесила ему тяжелую пощечину, тут же обняла изо всех сил. Выдохнула в ухо:
— Живой, слава звездам, — Потерлась подбородком, качая головой, фыркнула: — Думал, я оставлю тебя реке? Тогда ты дважды дурак, Акайо.
Он только улыбнулся, осторожно обнимая её в ответ. Наверное, в самом деле глупо было рассчитывать, что она не бросится в воду следом за ним. Но почему это сделали остальные?
Кажется, Таари этот вопрос тоже интересовал. Во всяком случае она, вывернувшись из объятий, обернулась к ним, но спросить ничего не успела.
— Где мы? — растерянно спросил очнувшийся Тетсуи, спасая всех от неловкого разговора.
— В доме предков, — откликнулся поднявшийся к ним Иола. Присел возле Тетсуи, положил руку на плечо, сказал серьёзно: — Я рад, что ты жив.
Тэкэра оглядывалась по сторонам, хмурясь. Спросила:
— Кто-нибудь кроме Иолы, который говорил, что ничего толком не помнит, раньше спускался в эти дома? Они все выглядят так, словно сюда кусок Эндаалора сбежал и одичал?
Они переглянулись, покачали головами одновременно. Вздрогнули, услышав тихий смех, оглянулись. Таари стояла, подняв голову к белой лампе, и выглядела не удивленной, но радостной и растерянной одновременно — как человек, которому подарили то, о чем он не смел даже мечтать.
— Таари? — тихо позвал Акайо, проникаясь странной торжественностью момента.
Она кивнула своим мыслям, перевела на него светящийся взгляд. Улыбнулась, но уже не так широко, словно опасаясь спугнуть удачу. Начала объяснять не торопясь, подбирая слова.
— У вас была развитая цивилизация, родственная нам. Это очевидно с тех пор, как я увидела оберег Аой… Нет, даже раньше. Когда мальчик на лодке пожал плечами. У вас этого жеста нет, ведь так? А для него это было естественным движением. Поселение очень старое, цепочка семьи не прерывалась и почему-то движение сохранилось, даже когда отмерло везде.
Акайо смотрел на нее внимательно, внутри него танцевали свитки, разворачиваясь, смешиваясь, складываясь в теории. Слишком странные теории.
Таари, помолчав, перешла на эндаалорский:
— На кайнском мне не хватит словаря. Самая простая теория заключается в том, что вы, как и мы, выжившие потомки своей цивилизации. Это объясняет высокий радиационный фон и в целом состояние большей части планеты, но не объясняет, почему вы биологически идентичны нам. Жаль, НИИ МЭ этим фактически не занимается.
— А не самая простая теория? — подтолкнула её Тэкэра. Таари отмахнулась, требуя не торопиться, продолжила еще осторожней:
— Мы знаем, что на Праземле до всепланетной империи, даже до эпохи войн, у разных стран были программы космической экспансии. Добровольцев отправляли в вечном сне к перспективным звездам, если корабль обнаруживал, что планета пригодна для жизни, он будил людей, если нет — летел дальше, пока не кончался запас прочности. Одна из многих никем не доказанных и даже фактически невысказанных теорий заключается в том, что вы — потомки таких колонистов, со временем деградировавшие от космической цивилизации до нынешнего уровня развития. Это объяснило бы очень многое.
— Почему невысказанная? — спросил Иола.
— Потому что это невозможно, — Таари поджала губы, словно этот вопрос давно мучил её, и ей хотелось с жаром доказать все неувязки… Не им. — По нашим сведениям, ковчеги проделали путь длиной в поколения. Корабли, построенные на пять сотен лет раньше, просто не могли долететь до этой планеты! По крайней мере, если считать, что она действительно находится на краю Галактики, очень далеко от Праземли.
— Есть более простая теория, — выдохнул Акайо. Таари кивнула.
— Да. Есть более простая теория, которую я считаю верной. Но она обесценивает всё путешествие наших предков, все их подвиги. Поэтому никто её не высказывает, поэтому я не смогла защитить диссертацию, подводящую к ней. И прямых доказательств у меня всё ещё нет. Это место говорит только о том, что развитая цивилизация была, но даже не гарантирует, что вы её прямые потомки.
— Нам нужно выбраться отсюда, — невпопад сказал Кеншин. Он обнимал себя за плечи, явно чувствуя себя не в своей тарелке.
— Да, — мягко улыбнулась ему Таари. — А это значит, что мы в любом случае многое увидим.
Однако остановки и переглядывания могли вызвать подозрения, поэтому Акайо просто шел привычным маршрутом. Ноги узнавали улицы, глаза норовили начать внимательно обшаривать тёмные переулки и встречных людей. Раз за разом он одергивал себя, и так погрузился в это, что едва заметил Ран, выскользнувшую из-за угла.
— Фейерверки, — она протянула ему аккуратно упакованную коробку, похожую на традиционный подарок. — Её уже вывели из казарм.
Акайо кивнул, передал коробку назад. Напомнил:
— Возвращайтесь домой.
Она чуть прищурилась, резко отступила в темноту, не ответив.
На миг подумалось: «Если план провалится, гейш я запомню такими, какой увидел Ран: напряженной, в сером платье, с переброшенной через плечо косой». Акайо выкинул мысль из головы. У них был план. Им нужно было действовать, чтобы он не провалился.
Они вывернули из-за угла точно, когда с другой стороны на узкую, вьющуюся между домами улицу вышли солдаты. Акайо пробежал по ним беглым взглядом, оценивая: впереди один с табличкой, двое с мечами, двое несут широкую балку осужденной, последние следят за спиной. Все, как они ожидали. На миг вскинул глаза на Симото, надеясь поймать её взгляд, но женщина смотрела в алеющее небо, возвышаясь над своей охраной, словно дерево над травянистым морем. Заплутавший в переулках ветер играл с её волосами, бросал в лицо — Симото только встряхивала головой, выше поднимая подбородок, ничуть не пряча нарисованного на щеках знака зла.
Акайо помнил, как сжимались другие, силясь устоять на брусе шириной всего в две ступни, нелепо сгибались, растопырив руки, или вовсе проделывали все дорогу на четвереньках, вцепившись в ненадежную опору. Тогда не думал об этом, а сейчас понимал — для многих пытка унижением была болезненней, чем сама казнь. Ведь не всех ждала смерть, многие отделывались потерей руки, уха, или несколькими десятками плетей, часто претерпевая муку за городом, там, где никто не мог их видеть или слышать. Но всем приходилось пережить путь через город.
Однако Симото держалась легко. Казалось, не её несут на смерть, но она позволяет солдатам сопровождать её.
Поравнялись — Акайо отступил, опустив голову, как договаривались. Считал мгновения, ожидая, пока пройдет замыкающая пара…
Грохнуло, в небо взвились ракеты, вспыхнули разноцветьем. Кадет сбился с шага, задрал голову, Акайо увидел, как ошалело приоткрылся его рот, успел подумать — совсем мальчишка. И ударил, стремительно и точно, как уже сто раз повторял в мыслях. С неба ещё сыпались искры, рядом охнули, Акайо подскочил, перехватил чужую руку, вывернул за спину, заставляя выпустить меч. Кто-то в темно-синем кимоно по простому врезал врагу по уху. Сзади выругались, резко сказала Тэкэра:
— Оставь. Он не успеет истечь кровью от такой раны, а нам надо спешить.
Всё закончилось в пару мгновений. Удивленно склонила голову к плечу Симото, успевшая соскочить с балки прежде, чем ее уронили.
— Кто вы?
Акайо, предоставив другим отвечать, поспешил к оброненной в пыль табличке, помог Иоле расправить подделку, в которую были завернуты фейерверки. Краем глаза следил, как кто-то маленький и хрупкий, похожий на юную ученицу гейши, но с брызгами крови на груди, взял Симото за руки.
— Мы не должны были вас отпускать.
Она прижала ладони к его щекам, стирая краску, позволяя Тетсуи вынырнуть из-под нарисованного лица. Улыбнулась задумчиво.
— Я столько раз пыталась встретиться со своей судьбой, но кто-то всегда заступал ей дорогу. Уже второй раз — вы.
— Не мы, — отрезал Джиро, быстро раздевающий лежащего на земле кадета. — Твоя Ран. Мы просто оказались подходящим инструментом. Тетсуи!
Тот быстро кивнул, кинулся помогать. Место было удачным, ни одной двери не выходило в узкий переулок, и все же задерживаться они не могли. Нужно было успеть снять грим, переодеться, перевязать парики, превратив их из сложных причесок в военные узлы — и все до того, как к ним заглянет случайный прохожий.
Голых солдат оттащили к стене, накрыли кимоно и испачканными в гриме тряпками. Наоки все-таки стянул куском ткани порезанную ногу одного, последним занял свое место в строю. Табличку взял Тетсуи, балка паланкина досталась Акайо и Джиро.
Отряд кадетов с осужденной покинули переулок.
Уже совсем стемнело, люди торопились зажечь фонари на углах домов. Отпрянула с дороги пара юнцов в одеждах писарей, низко склонили головы. Акайо привычно скользнул взглядом дальше, приметил подростка, попятившегося в темноту переулка. Подумал — или беглец, или воришка, а скорее и то, и другое.
Раньше Акайо доложил бы о нем командиру по возвращении. Сейчас только мысленно пожелал удачи. Подумал — а что могло заставить таких детей не убегать? Как вообще живут бедные дети в городе? Никогда раньше не интересовался, а ведь мог.
Из уличного шума вырвалась протяжная вибрирующая нота, в ответ дрогнула балка на плече — Симото переступила с ноги на ногу. Акайо заметил в неосвещенном углу высокой террасы фигуру с мандолиной, на миг встретился с ней взглядом. Вздрогнул, торопливо отвернувшись, и ещё долго не мог справиться с пробегающим по спине ознобом. Глаза старой женщины обожгли ненавистью.
Раньше он не замечал такие взгляды? Раньше он не забывал вежливо опускать голову при встрече со стариками.
Гомон накатывал волнами, в них лентами плыла музыка, склоненные головы сливались в рябь, отдельные приметы оседали в памяти мутной взвесью, которую тут же смывали следующие опущенные глаза. Оружие, длинная катана и короткий вакидзаси, оттягивали пояс, Акайо шагал, одновременно в настоящем и в прошлом, люди часто казались смутно знакомыми. Оставалось радоваться, что никто не станет вглядываться в лица кадетов.
Тетсуи шагал ровно, направляя их прямо к воротам. Табличка на высоком шесте сообщала всем, кто мог прочитать в плавающем свете фонарей — осужденная приговорена к казни за стенами. У них есть право выйти из города.
Стоящие стражей солдаты прочитали, или, возможно, просто не предположили, что отряд может направляться куда-то, кроме обычного места казни. Небольшой пустырь, яма рядом с которым всегда была наполовину полна праха, Акайо хорошо знал это место, как и путь к нему, и вес балки на плече. Единственная честь, к которой его никогда не допускали — приведение казни в исполнение, и сейчас он был этому рад. Он убивал в схватках, но ему никогда не приходилось заносить меч над безоружным. Тогда верный солдат империи не дрогнул бы, даже не понял бы нынешнего Акайо, содрогавшегося при мысли, что мог вспоминать не только дорогу, но и вес оружия в своих руках, падающее лезвие.
В отличии от Таари, милосердной безоговорочно, он всё ещё считал принцип равноценного наказания достаточно справедливым.
Но закон Империи зачастую судил жестче проступка.
Они скрылись за холмом, когда Симото легко спрыгнула на землю. Поклонилась:
— Благодарю. Что дальше?
— Вернемся в Цветочный квартал, — ответил Акайо, опуская больше не нужную балку на землю. — Ран сказала, через канал ведут опоры.
Симото кивнула, отбросила назад длинные волосы. Посмотрела серьезно, словно собираясь что-то сказать, но её перебила Тэкэра:
— Сначала остановимся у берега и сотрем у тебя с щек тушь! Хотя бы частично, чтобы выглядело просто грязью. У вас же сейчас людно и светло, даже если мы будем красться по окраинам.
Симото только улыбнулась в ответ.
Путь к каналу не занял много времени, в темноте за городом они быстро добрались до указанного Ран места. Нашли кривое деревце, растущее так низко, что мутная вода подмыла корни, обнажив их. Дни дерева были сочтены, однако счет этот был достаточно велик, чтобы выдерживать назначенную роль опорного столба.
Веревка была закреплена на той стороне, и требовалось только поднять её из воды. Тэкэра завязала хитрый узел на ветке так, чтобы веревка натянулась над каналом, словно перила, а после перехода её можно было бы освободить одним рывком, снова спрятав в коричневой воде.
— Ши не любит людей, — улыбнулась Симото, глядя почему-то не на канал и не на реку вдалеке, а на противоположный берег. Серое кимоно на груди покрылось пятнами туши, смытой с лица. — Но мы всегда умели с ней договориться.
Первой шагнула на едва угадывающуюся под водой опору. За ней последовал Тетсуи, Акайо, сняв сандалии и повесив их на шею, стал третьим.
Воды, отделенные от бурного течения реки, оказались теплыми и быстрыми, настойчиво толкающими в ноги. Они высоко поднялись после дождей, и опоры, прежде выступавшие над поверхностью, скрылись, заставляя идти след в след друг за другом, доверяясь Симото, помнящей, куда нужно ступать.
Шаг. Ещё шаг. Что-то сказала Симото впереди, но шум воды заглушил её голос. Тетсуи задержался на следующей опоре, и, чуть покачнувшись, прыгнул.
Ветер рванул куртку, сорвал парик, заставив тот, мгновение поболтавшись на воде черной кляксой, кануть в глубину. Но Тетсуи удержался, вцепившись в веревку, шагнул дальше, словно ребенок, очарованный чуждой песнью.
Акайо, оглянувшись, сказал в темноту:
— Одну опору смыло.
Темнота откликнулась многоголосьем, передавая сообщение.
Коричневая волна захлестнула ноги, Акайо крепче сжал пальцы на мокрой, поросшей водорослями веревке. Под босыми пятками скользило дерево, грозя сбросить в воду. Тогда Акайо разделил бы участь парика, уже, должно быть, проделавшего половину дороги к морю.
Им в любом случае предстояло последовать тем же путем, сдавшись на милость реки. Но не сейчас. Сейчас были равные шаги и Таари впереди, ждущая их в чайном доме вместе с Юки.
Последний прыжок, наконец под ногами оказались доски террасы-причала. Акайо оглянулся, протянул руку следующему за ним Кеншину, уже вдвоем они помогли Иоле и остальным. Когда Джиро последним прыгнул на причал, за веревку взялась Симото, потянула, дернула. На миг показалось, что это тайный знак, понятный дереву на том берегу — оно отпустило веревку, позволив той снова погрузиться в воду.
— За мной, — коротко велела Симото, неожиданно напомнив свою ученицу. Даже не обувшись, побежала вдоль причала, соскочила на привязанную у края лодку, с неё на соседнюю и на следующую террасу. Узкие палубы качались под ногами, грозя перевернуться, и они не спешили, перебираясь с одной на другую. Симото ждала в тени, из просвета между домами вырывался свет фонарей, музыка, голоса. Здесь песни мандолин были не редкими яркими лентами в общей серости, но главной темой, голосом Цветочного квартала. Таким же прекрасным, как и его лицо. Таким же фальшивым.
Акайо внимательно посмотрел на Симото, та улыбнулась.
— Мы всегда играли то, что хотели услышать гости. Я стала играть то, о чем пело сердце.
Отвернулась, торопясь продолжить путь. Они проскользнули за спинами увлеченной друг другом пары, перебрались через груду ящиков, промчались сквозь задние комнаты чьего-то дома. Почудилось, что кто-то шепнул вслед “Удачи, Водяная Ведьма”. Послышался смех Симото.
Она остановилась так внезапно, что Акайо едва не налетел на замершего рядом с ней Тетсуи.
Ран стояла в дверях их дома, неподвижная, без улыбки, и в то же время казалось — она бросилась в объятия подруги. Акайо видел только её и спину Симото, стоял молча, чувствуя — то, что сейчас происходит между ними, нельзя прерывать.
— Прости, — Симото первой протянула руки, еще не двигаясь с места. — Я не открывала глаза и думала, что вижу всё. Прости, Ран, сестра моя, сердце мое. Долгие дожди лились с неба, и я поверила, что на всей земле есть только дождь. Прости меня. Я отвернулась от тебя первой, я поверила, что ты могла меня предать. Прости. Я говорила с ветром, когда нужно было говорить с тобой.
— Да, — медленно кивнула Ран. — А я не пыталась тебя найти. Прости меня за это.