Многое стерлось у меня из памяти. Составить путеводитель по Валааму, каким он был в тот 1981 год я никогда не решусь. Вся информация о дорогах, поселке, расположения сохранившихся и разрушенных монастырей и скитов была перекрыта огромным, чувственным впечатлением накрывшим в узкой протоке к пристани и не покидавшим до последнего шага с острова на трап теплохода увозившего нас в Питер.
Мы жили в палаточном лагере около Красного скита.
У нас был прикрепленный к группе экскурсовод, весьма спортивного вида девушка, примерно 26 лет. Я никак не могу вспомнить, как звали эту замечательную молодую женщину. Имя было русское, одно из любимых и распространенных в послевоенные годы девичьих имен.
У меня была отличная память, легко запоминались один раз читанные с листа страницы текста, формулы и цифры, телефоны и исторические даты, лица, ландшафты и городские пейзажи, события и люди, даже движения и музыка.. Делая доклады на симпозиумах и конференциях, читая лекции и ведя мастер-классы, я никогда не пользовалась конспектами. Но было исключение — имена и фамилии, их приходилось заучивать, повторяя несколько раз, прежде чем они укладывались в моей памяти.
Обращение к ней имело замечательную особенность — в режиме сжатого времени в памяти мгновенно всплывали требуемые в данный момент ответы на экзаменах, быстро формировались вопросы в дискуссиях, удачно шло ведение ток-шоу, где нужно контролировать реакцию зала, наполненного зрителями и вовремя подхватывать их ответы, развивая линию темы программы в нужную сторону. Все это требовало концентрации, внимания «с листа». На Валааме я все время находилась в этом состоянии.
Разместив нас по приезде, гид отвела к военно-полевой кухне. Группу накормили обедом. Гид честно провела пешую обзорную экскурсию. И эти три часа стали для нас двоих началом яркой, но краткой дружбы. По-моему через день или два дня вся группа ушла с инструктором на несколько дней в лодочный поход по каналам и протокам острова. Я осталась с этюдником и Валаамом наедине … Новая подруга мне старалась помочь, показала высокое место, с которого открывался вид на маленький остров с остатками скита, выхлопотала разрешение писать с колокольни. Мы ушли вдвоем вглубь острова к Белому скиту, заброшенному и прекрасному. Я, материалистка, находилась в некоем волшебном коконе. Как сумасшедшая писала этюды. Бочаг среди болотца на вершине плато, стараясь уловить игру солнечных пятен угасающих на коричневой воде. Приглушенные темно зеленые рефлексы от хвои высоких елей окруживших этот бездонный колодец. Две ели на восходе, едва умещавшихся на скальном пике; соцветия Иван Чая, чудом занесенные на увал … Как хотелось живописью передать ту ворожбу, которую насылал на человека каждый час, каждую секунду Валаам, впитать в себя миг вечного непреходящего …
Для каждого, кто побывал здесь, Валаам открывал сущее, даже не божественное, не эзотерическое , а именно сущее…
Не потому ли император Александр Первый отказался от престола вскоре после своего визита на Валаам?
Люди по-разному объясняют свое желание посетить острова архипелага. Далекая от религии, я сейчас считаю туристическую поездку паломничеством к древней тайне, которую остров будет хранить до тех пор, пока живы его камни.
В моем сердце до сих пор живы откровения Валаама. Земной поклон Тебе, суровому и прекрасному!
Спокойной ночи! Моя дорогая. Елена
Мы шли вдоль берега, на безопасном расстоянии от рифов. Сквозь прозрачную спокойную воду все также видны были оглаженные макушки скальных остатков древнего катаклизма. Волна от буруна нашей «Ракеты» под берегом почти полностью затихала, оттолкнувшись от берега, гасла на возврате у первых «макушек», на несколько секунд рождая волшебный эффект. Открывались и вспыхивали глаза монстров в предупреждении: — Мы стражи! Мы бдим! Прочь, чужак! Разобьем и не пустим!
Чья рука держала молот, дробивший гранитные берега? Какая сила опустила дно вокруг архипелага? Мы шли над тайной, вдоль тайны, на встречу с тайной.
***
За первым, их потом было не мало, поворотом была та же стена. Но наверху в просвете леса угадывалось какое-то строение. А на самой стене, ровно по середине, сбивая пафос таинственности, выведенная метровыми, белыми буквами располагалась надпись: -«ЗДЕСЬ БЫЛ ВАСЯ!».
Неистребима эта страсть русского человека оставлять отметки своего пребывания. Есть пошлые, грязные, бессмысленные, типа матерных на заборах и непонятных «шрифтовок» на стенах зданий, зеркал в лифтах. А есть, то же непонятные, но красивые, сделанные опытной рукой хорошего графика-шрифтовика. Жаль только не всегда они к месту — не вписываются в местный пейзаж. А есть, несущие в себе высокую символику, как надпись на Рейхстаге…
Самая древняя из известных на Руси граффити относится к середине 11 века. Надписи «а ля Вася» удостоился собор Софии Новгородской. При расчистке лестницы на хОры экспедицией Янина и была явлена сия отметка местного «Васи». Археологи считают это серьезным открытием, сильно изменившим взгляд на культуру древних славян.
А мы шли дальше, к главной пристани архипелага у поселка, где располагалась местная администрация …
… Сладких снов, твоя Елена
Наш кораблик приближался к отвесному берегу с зубчатой стеной хвойных высоких деревьев. Стволы и кроны сосен и елей стремительно сужались к неведомой высокой точке голубеющего неба. И чем ближе мы подходили к берегам Валаама, чем меньше становилась голубая полоска, тем больше весь остров «падал в небо». {(Название одной из книг Надежды Кузьминой «Упасть в небо»)}. Но вот исчезла воздушная подушка, изменился звук мотора, «Ракета» стала обычным катером. Не доходя до опасного берега, внизу у стены лежали крупные глыбы и валуны обрамленные булыжниками и крупной галькой, катер повернул влево, разворачивая перед глазами панораму отвесных стен с тонкими морщинами вертикальных промоин. Некоторые заканчивались небольшими альковами не доходя до низа стены, другие подрезами-щелями под берегом. Отметки, оставленные буйством ветров и воды и играми тяжелых приливов. Зримое доказательство поговорки «вода камень точит» по небольшому кусочку, из раза в раз отгрызая их у монолита стены.
В горах мне приходилось спускаться по каменной осыпи, это очень опасно. Но здесь! Мало какая необходимость заставила бы меня спуститься на это подбережье-ловушку, из которой невозможно выбраться.
Эта каменная осыпь уходила под воду, блестя черными макушками камней. Сквозь прозрачную воду под лучами солнца было видно, как обманчива их величина, как айсберги выставляют на поверхность моря свою малую часть, так и глыбы уходили в темную глубину. А ниже их на крутом скате дна из этой темноты воздвигались почти до поверхности страшные каменные монстры.
Эти озерные рифы опасны не только для катеров, но и для больших теплоходов. Ладога озеро капризное. Большая акватория внутренних озер богата ветрами. Они гонят волны, непредсказуемо меняя их направление. Поэтому, если волнение больше 1 балла, рейсы катеров из Сортавалы отменяют. Нам повезло!
Спокойного тебе сна, моя хорошая. твоя Елена
Наталья по приезде в гостиницу быстро поужинала, и спать, а я с этюдником на улицу, писать Петрозаводский порт. Потом была обзорная экскурсия историко-геграфического плана, очень интересная, но мы с нетерпением ждали венца тур. маршрута — остров Валаам. Отправляли нас из Сортавалы, поездом до порта и на «Ракете» к Валааму. Там мы должны были провести оставшиеся 6 дней и вернуться в Ленинград.
Чудо Валаама началось с момента, когда на горизонте появилась туманная синяя полоска, подчеркнутая горизонталью водного простора. Из динамика «Ракеты» доносился записанный текст гида … А у меня в груди росло чувство необыкновенности, ожидание колдовства и полета…
Галочка, продолжение следует, засыпай, моя хорошая, светлых снов … Твоя Елена
Я стояла на носу нашего теплохода, вдыхала ветер, рожденный его движением по спокойной Онеге, смотрела и впитывала в себя Север, его колорит, цвет его неба и воды, сливавшиеся на горизонте в едва различимом контрасте. Для меня часы, проведенные на теплоходе, редкий подарок. Я много ездила с этюдником по Союзу. В основном с геологами НИИ ИГЕМ РАН. Отряды «академиков» отличались по составу от поисковиков. Пять — семь человек, включая водителя.
Путешествия с такими отрядами для художника-пейзажиста — это масса впечатлений от красоты и своеобразия диких, и не очень, или вовсе цивилизованных мест. Беда в том, считалось, и нас этому учили, строго пеняли, а иногда и наказывали за инакомыслие, этюд всего лишь запись мысли, материал для Произведения. Его же пишут долго, иногда несколько лет. Этюды на выставке не покажешь, скороспелки они и есть скороспелки. Не серьёзно.
В место надо вживаться. Задача любого пленэра изучение особенностей отношений, например, неба и поля, в разных состояниях утром, днем, вечером, при облачном небе и ярком солнечном дне, и колорита.
Так что ночуй в одном доме, ходи вокруг и ищи, что будешь изображать. Пиши не меньше 2-.х этюдов и десятка почеркушек в день. Тогда может быть толк выйдет и ты, возможно, когда-нибудь «родишь» более или менее достойное Произведение.
Наши учителя живописи и рисунка, вдалбливающие в наши головы эти постулаты, из веры в великую правду Академической школы, единственную, способную научить грамотно рисовать и писать, поставить глаз и руку, правы. Но смириться с такой правотой очень непросто. В моем случае смирение — это последнее, чего я хотела, чего ждала от себя и на что надеялась. Я слишком поздно стартовала. Поступила на Худграф «дуриком», не имея никакой подготовки, кроме школьных уроков рисования. И мне было 25 лет. Возраст со времен формирования Российской Академии Художеств, считавшийся неприемлемым, чтобы НАЧАТЬ изучение живописи и рисунка.
Я шла на экзамен по живописи и рисунку ничего не боясь, с весёлым азартом, наполненная любопытством и желанием, посмотреть на художников. Что же это за народ такой? Экзамен шел два дня, три часа живописи — перерыв — три часа рисунка, на следующий день процедура повторялась.
С удивлением узнала, я выиграла большой конкурс и поступила… Мой первый день занятий принес мне горькое понимание, догнать этих мальчиков и девочек учась с ними изо дня в день, невозможно. Нужно искать и найти какой-то другой дополнительный способ постижения и изучения того, что сокурсники прошли в художественных школах и училищах ДО института. Искать свою рокаду. И такой дорогой стали для меня поездки с геологами. Все, что я писала там, на экзаменационных просмотрах принималось скорее, как признак трудолюбия, чем что-то стоящее с точки зрения академической манеры изображений.
Большинство преподавателей рисунка и живописи, работавших в ту пору на Худграфе не умели объяснять, каким образом должен ставить себе задачу студент в рамках текущего задания. А иногда и объяснить смысл самого задания. Не потому, что они не знали, что они хотят от студентов, а потому что не умели говорить. Свои мысли они выражали карандашом и кистью. Мне же привыкшей получать объяснение материала на лекциях в МАИ, это создавало дополнительные трудности. Дело доходило до курьезов. Представьте себе такую сценку. Первый курс. Перед посещением зоопарка, где мы должны были делать наброски зверей, птиц, рептилий, преподаватель приносит наглядный материал. Большая папка с репродукциями художников анималистов. Преподаватель известный художник из студии Грекова времен ВОВ. Он показывает первый большой лист и произносит:
— Ну, это, вот, значит она (речь идет о лисице), охотится. Тут маленькие играют …
И студенты его прекрасно понимают. Но не я. Оказывается это большой объем информации. «Ну, это» — среда обитания, здесь лес, у вас вольер. «Вот» — размер зверя в холке, длина от кончика носа до кончика хвоста, длина хвоста по отношению к туловищу, положение хвоста — эмоциональное состояние и так далее. В полном переводе это еще и информация сколько зверей, в каких ракурсах студент должен предъявить преподавателю. Косноязычие косноязычию рознь.
Но нашелся человек, который сумел мне за два часа, подробно разбирая мои акварели, объяснить эту сторону вопроса. Хороший график, он не поленился пояснить в чем разница между учебным пленэром и моими поездками. Он дал мне направление развития моих потенциальных возможностей и многое другое, чем я в будущем смогла воспользоваться в своем преподавании. И я благодарна Константину Гамаяковичу до сих пор.
Всматриваясь в гладь озера, ожидая встречи с прославленным мировым памятником деревянного зодчества, меня накрывало ощущение неразрывной связи творения Человека и рук его с природой Карелии, её истории. Я настраивалась на те струны душ людей, вложивших себя в дерево и камень старинных церквей, ту музыку, которой пронизаны её водопады, реки, леса, нашедшую свое отражение в графике Тамары Юфы.
Какое горе, что в 2018 году уникальный столпный храм сгорел. Не уберегли Кандопогу!
Я готовилась использовать то, чему я научилась в поездках по стране и в институте, по-своему, создать и выразить в образах мое восприятие Карелии и сердца ее Валаама.
Наш теплоход шел по приветливой Онеге. Утренний туман давно растворился в водах озера. Я любовалась акваторией, Наталья спала. Для нее, совы по природе, ранние подъемы противопоказаны. Пароход был рейсовый, нам еще в речном порту выдали билеты: — на пароход, где был указан пункт назначения — Погост Кижи, время прибытия, ,дислокация — палуба 2, салон 1, к нему пересадочный талон на тот же пароход, время отбытия, пункт назначения — Кандопога и обратный билет до Петрозаводска. Наталья увидела пункт назначения тут же задала вопрос:
— Нас на кладбище везут?
Я восхищалась этой молодой женщиной. Она выросла в маленьком подмосковном городке Видное, где мужское население половину дней в году праздновало, а остальную похмелялась. Но народ там жил простой в основном добрый и трудолюбивый. Мать Наташи — вдова фронтовика. Моряк вернулся с фронта, успел родить троих детей, но не успел даже подрастить, скончался от осложнений, вызванных старыми ранами. И осталась она, гречанка по национальности, и все равно по сути русская баба, одна с тремя малЫми. Неграмотная, только имя и фамилию могла на документе написать. Двое старших братьев годом и двумя старше Наташки. У всех четверых были РУКИ! У мамы — «зеленые», у братьев ловкие и сильные, а у Натальи золотые.
То, что у мамы вырастало на подоконнике и на участке достойно выставки. Если бы Видное находилось где-то в Англии, то она там, из года в год, брала бы первые места многих конкурсов по всем номинациям, от огурцов, помидор, кабачков и тыкв, до яблок, груш, слив и прочей ботаники.
Ах! Какая у неё вкусная получалась картошка! Рассыпчатая, ее с кусочком сливочного масла помнешь, уже пюре, а если молока капнешь, — царское блюдо получается. Чем она удобряла землю не знаю, нитратов в ней точно не было. Свекла, морковь и картофель хранились в подполе, и прекрасно сохранялись без единого пятна до середины июня.
С весны до поздней осени, среди грядок и ягодных кустов цвели, сменяя друг друга, нарциссы и крупные тюльпаны, в мае распускала гроздья сирень, потом пионы и так до поздних астр. Но мы не Англия! Здесь ценили прагматизм талантливой женщины. Были такие, что за её спиной твердили, и не всегда с завистью, скорее с уважением, что мол умна, правильно учителям подарки носит, сорванцы ведь растут!
Хотя, кто знает, чем Мать руководствовалась, когда приносила в школу цветы учителям по праздникам и в дни рождения, кулек с первыми ягодами больному ребенку, пару — тройку яблок белого налива или осеннюю хрусткую антоновку. Городок маленький, учителя жили здесь же, в одни, магазины ходили, в одних очередях стояли, новости разносились быстро. Вряд ли, она обращалась с просьбой отменить наказание старшему за расквашенный нос соседа. Класс вымыть? Так мог бы еще и коридор прихватить.
Скорее скромные дары были данью уважения к труду учителя, ответным теплом за терпение, с которым они пытались вложить ума в буйные головы.
Далеко не всем дарила она свои урожаи. Была в её характере некая крестьянская прижимистость, чутье на вранье. Но если у соседа, с которым она вчера поругалась, случалась беда, приходила на помощь без всяких просьб. Еще в нее был встроен индикатор правды, ложь она чуяла, как охотничья лайка след. Придет к ней знакомая где-нибудь в феврале цукини просить, а Хозяйка ей в ответ: — «Твои кабачки где? На рынке продала за цену. Не дам, не проси.» Но к молодым относилась иначе. Невесток своих учила консервировать по южным рецептам, капусту квасили на всех тремя разными способами…
Наталья жила у меня, когда делала диплом. Её мама присылала такую капусту, вкус которой я не забыла до сих пор и повторить не смогла. Недаром французы считают, что рецепт половина дела, остальное — руки. Благодарный человек, она за доброту возвращала сторицей. Особенно к детям. Если просил кто-то из местных, немного продавала, а все остальное шло на детей. Так их и подняла.
Наташка шила.
Когда я попала в Видное впервые, то увидела в комнате матери потрясающей красоты лоскутное одеяло Натальиной работы. Ей тогда было лет 12. Потом швейное ПТУ. Семья ей два года собирала на «Веритас». А ей хотелось получить высшее образование. За одно только это ее можно было уважать. Жизнерадостная, красивая, добрая, энергичная, она была душой нашей группы. Но восхищалась я другим её свойством. Она НИКОГДА не стеснялась своего незнания, тут же задавала вопрос «что это?», «почему так?». И ей объясняли, приносили книги, … Мало, кто из взрослых людей способен на это.
Спокойной ночи! До завтра. Елена
Пунктом прибытия стал город Петрозаводск. Нас разместили в гостинице, отправили на обед и предложили обзорную экскурсию. Узнав, что на следующее утро, нам, спозаранок предстоит отправиться водой в Заповедник Кижи и Кандопогу, мы обзорную по столице Карелии проигнорировали и дружно завалились спать.
Рано утром нас накормили горячим завтраком, дали с собой паек на целый день и отправили на Онежскую пристань.
Гончаровой Галине Дмитриевне
Доброго тебе вечера! Держу кулачки и посылаю тебе воспоминание об озере Валаам. Это удивительный остров! У него гранитно — базальтовое основание, Есть очень отвесные, высокие стены, а есть и пониже в заливах, больше похожих на фиорды в моем представлении.
В 1981 году мы, я и сокурсница Наталья, только что закончили суматошный и тяжелый, практически бессонный период сдачи ГОСов и защитили диплом.
Пятый — последний курс на Художественно-графическом факультете МГПИ. Слышала выражение «Через тернии- к звездам»? Per astera, ad astra! Как красиво звучит! Любимый девиз футбольных команд Испании, Латинской Америки и ВВС ЮАР. Не знаю, как у них, нам этих зарослей astera хватило на весь год.
Сейчас я подсмеиваюсь над нами, впору юмореску написать, или водевиль. Только для водевиля там слишком много действующих лиц. Защищались мы в июне. Но чтобы получить диплом в руки, всем было предписано совершить несколько «сакральных», с точки зрения Администрации Института, действий. Мы совершили. Торжество вручения в актовом зале факультета таковым не выглядело. Представь, актовый зал, на сцене стол накрытый сукном, на нем две стопки, синенькая и зеленая, заведующий военной кафедрой института, бдивший над последней, две седовласые женщины, суетящиеся с синими дипломами и, опять же с синими, коробочками академических знаков, штемпельной подушечкой, какими-то листами и листиками. Экспозицию застолья органично дополняла скучающая фигура нашего преподавателя физкультуры.
Процедура была назначена на полдень. Мы с Натальей утром успели поставить последнюю подпись на обходном — наш ваучер на получение дипломов. Было начало первого. Мы тихо дремали друг у друга на плече — народ опаздывал. Все, кроме военного, знали о привычках нашей вольницы. Знал и декан, он тоже не торопился. Народ лениво вползал в зал. Мы дремали под негромкие голоса присутствующих. Ничего не напоминает?
Скромное прощание, с отходящими в мир иной, с нами. Мы соответствовали. Весь курс еще не отошел от безумной гонки, был необычно тих и спокоен. Из боковой двери, скрытой кулисами, появился наш декан. Зал не шелохнулся. Встал полковник, по стойке смирно, и командным голосом гаркнул: — «Здравия желаю, товарищ декан!». Зал проснулся, Владимир Владимирович, первый раз за год своего правления широко улыбнулся!
Я не буду здесь описывать ритуал выпуска на волю. Приберегу для юморески.
Когда через три часа мы, крадучись, покинули зал, вручение еще продолжалось. Мы торопливо засунули в мою сумку всю кучу выданного счастья: — и корочки, и звание, и грамоты, и характеристики, и рванули козами с пятого этажа на первый, в деканат, где под присмотром машинистки хранились Наташкин чемодан, мой рюкзак, этюдник и большая сумка с картонами, бумагой и прочим хозяйством художника.
Времени у нас оставалось впритык, мы ехали по турпутевке в Карелию, поезд отправлялся с Ленинградского вокзала через час. За пять минут до отправления мы с высунутыми языками неслись вдоль состава к нужному вагону и про себя костерили весь белый свет! На остальное дыхалки не хватало. А на дворе стоял июль, жаркий, солнечный, обещавший хорошую погоду на все десять дней нашего путешествия.
Галя! У нас тоже скоро будет весна. Отдыхай, моя хорошая. Пусть тебе приснится самый любимый сон. Спокойной ночи! Елена