Темниц хватило на всех.
Если быть предельно точным, то хватило первой же каморы. Если бы с самого начала не стали загружать сразу в обе первые по коридору, то вторую даже и открывать не пришлось бы. Темницы в замке были знатные, целую армию разместить можно со всеми удобствами. А стражников во всем дворце удалось поймать не более трёх десятков.
Конан сначала не поверил. Но Квентий клялся всеми богами, что самолично оббегал с Саем и Стексом все этажи и пристройки, побывал во всех караулках – даже тех самых, скрытых от гостей. На последнего цыгу, кстати, они напоролись именно в этой тайной караулке. И туго бы им пришлось, если бы не Сай и его кинжалы. Их у поэта-разбойника насчитывалось более дюжины, и метал он их со скоростью просто бешеной – только потому и справились. Цыгу стал похож на дамскую подушечку для булавок, но и сам Сай заработал длинный порез на руке. Квентию с силой брошенным металлическим шариком сломало ребро и рассадило бровь. Если у Стекса и прибавилось порезов или ссадин – то по его внешнему виду понять этого бы всё равно не удалось..
Стражников действительно больше не было – то ли изначально ушли со своим начальником, то ли впоследствии в город удрали. Дворец вообще словно вымер. Те из слуг, хозяев или гостей, кто по каким-то причинам не смог или не захотел покинуть замок, затаились по своим комнатам, подтащив к дверям всё самое тяжёлое, что в этих комнатах нашлось. Пытаться разведать обстановку они захотят никак не раньше утра. Если вообще захотят
И прекрасно.
Конан мысленно пообещал Митре роскошную жертву – сразу же, как только в Асгалуне всё утрясётся и можно будет выкроить два-три поворота клепсидры на поиски жреца, который бы произвёл все необходимые ритуалы. Потом, спохватившись, пообещал того же и трём шемским богам, особенно – Иштар. Всё-таки находился он сейчас на их землях, а Иштар, мало того что богиня, так ведь ещё и женщина, и – Митра, спаси и сохрани! – обидеть её невниманием было бы неблагоразумно. Обиженная женщина – страшная сила! Особенно, если она ещё и богиня.
На этом посчитав свои дела с богами временно законченными, Конан занялся делами земными — отослал по паре гвардейцев к каждым воротам, с приказом не только запереть понадёжнее, но и остаться в карауле до седьмого послеполуночного колокола. Теперь он был уверен, что извне в замок никто не прошмыгнет. Он уже не делал различия между своими драконами и саевскими соколами. Сай вышколил свою шайку на зависть любому регулярному отряду, даром что поэт!
И это хорошо – драконов слишком мало, одним им было бы замок не удержать. А так – вполне может получиться. Колодец во дворе есть, так что на случай осады без воды не останемся. Продовольствия тоже имеется немало, если верить Квентию – а ему в этих делах верить можно, и сам любит вкусно поесть, и гвардейцев своих впроголодь жить не заставит. Так что не слишком долгую осаду замок перенесёт без труда. Но это – в самом крайнем случае, потому что вряд ли шушанский царёк решится на откровенную осаду – сейчас, когда все его тщательно продуманные планы рухнули из-за торопливости не слишком умного помощника. Войти в город спасителем несчастных простых асгалунцев от взбесившихся цыгу у него уже не получится – где они, эти цыгу? Ау! А нету их. Бедные асгалунцы сами справились.
Ну, допустим, не совсем сами, а с помощью дряхлого старого короля из далёкой Аквилонии, но это уже так, мелочи, недостойные внимания. Главное, что справились. И спасать их более не требуется. А без такого прикрытия захват Селигом Асгалуна будет выглядеть в глазах прочих шемских полисов именно тем, чем и является он на самом деле – наглой агрессией Шушана против своего исконного западного соперника. Такого они не потерпят. Селиг не настолько глуп, чтобы не понимать, что объединённая армия всех шемских полисов легко разметёт Шушан по камешку, навсегда решив извечный спор между двумя городами-претендентами в пользу Асгалуна. О Шушане и памяти не останется. Нет, не станет Селиг сейчас нападать, как бы ему не хотелось – хотя бы вот из-за этого и не станет. И вольные отряды увести постарается. Конечно, зуагирам он не указ, жажда мщения этих дикарей при виде беспомощности исконного врага может и пересилить благоразумие и жажду денег… но сами по себе зуагиры в количестве всего одного или двух десятков не страшны не то что для замка, но даже и для мирных горожан. В Шеме они только называются так– «мирные горожане», а на самом деле любой купеческий сынок обучен не только на счётах цифирки складывать, но и собственный караван в долгой дороге от разбойников защищать. Нет, без единого руководства и слаженного отряда шушанской гвардии зуагиры не страшны, пусть даже явятся под стены замка в полном составе, и даже если часть подонков из Вольных решит к ним присоединиться.
Выстоим.
Выставив дозорных на башню, Конан выломал двери в чьи-то гостевые покои и велел остальным гвардейцам и разбойникам отдыхать до утра. Сейчас глупо суетиться, а вот с утречка как раз выковырнем Тейвела из его уютной норки и допросим с пристрастием – куда мог мятежный военачальник уволочь дочь аквилонского короля и с какими такими гнусными целями? Мысли о том, что старшего смотрителя асгалунского замка в замке этом может не оказаться, Конан не допускал. Он отлично знал эту породу. Как все учёные королевские библиотекари-пергаментомараки похожи друг на друга, точно так же похожи друг на друга и все управители королевских замков. Они никогда не бросят вверенное их попечению добро.
Здесь он, голубчик. А, значит, найдём и всю правду из него вытрясем. Если надо будет – за ноги подвесим, а вытрясем. Или даже за что похуже. Вот только станет чуть посветлее, чтобы не путаться в этих коридорах и не хвататься за оружие, на своих же натыкаясь.
Вот как сейчас, например…
***
Они столкнулись на верхней ступеньке лестницы, ведущей к подвальным темницам. Столкнулись довольно жёстко – Конан поднимался быстро по уже знакомой лестнице и вперёд не глядел, а Закарис спускался по этой же знакомой с детства лестнице, стремительно и неслышно перебирая ногами в мягких кожаных чулках ступеньки, и как раз оглянулся на бегу.. Оба были потрясены этой встречей – каждый из них меньше всего ожидал увидеть здесь другого. Но, будучи опытными воинами, оба пришли в себя почти мгновенно. И сразу же вцепились друг другу в глотки, одновременно рявкнув:
— Где мои люди?!!
— Где моя дочь?!!
Асгалунский военачальник был силён. Давненько Конану не попадалось столь достойного противника. Его не только не удалось повалить и подмять под себя, но даже и просто вытолкнуть с узкой лестничной площадки наверх во двор – и то никак не получалось. Сопя и рассерженно хэкая, противники топтались в крохотном междудверье, загораживая собою проход. Прибежавшие из подвала на шум стражники пока что ничем Конану помочь не могли – Закариса от них надёжно загораживала широкая спина Аквилонского короля. Оставалось ждать, пока услышат те, кто стоял на посту со стороны двора, у ближних ворот. И стараться не дать своему противнику спихнуть себя с узких ступенек вниз. Ступеньки крутые, покатимся ведь, как перегруженная колесница под горку… Покатимся? Хм… А, Митра нам в помощь, почему бы и нет?
Конан поднапрягся, усиливая нажим. А потом резко присел, одновременно подсекая противнику ноги и придавая некоторое ускорение вверх и вперёд.
Уловка сработала. Перепуганные стражники брызнули в стороны, отчаянно пытаясь самостоятельно размазаться по казематным стенам, массивное тело Закариса лишилось опоры и со всё возрастающим ускорением устремилось вниз. И всё бы прошло хорошо, но тут то ли Митра отвлёкся на более важные божественные дела, то ли Иштар проявила вечное женское непостоянство, перенеся свою благосклонность с так и не принёсшего ей обещанной жертвы киммерийского варвара на, очевидно, куда более щедрого знатного шемита, и под Конаном подломилась ступенька. Верхняя. Старенькая она была и никак не рассчитывала на то, что на ней станут заниматься вольной борьбой двое настолько крупных мужчин. Так что вниз по лестнице Закарис покатился не один.
Странно.
Раньше Конану не казалось, что в этой лестнице так много ступенек. И что у каждой из них такие острые рёбра…
Они скатились вниз кубарем, почти что в обнимку. Как мальчишки со снежной горы. Ни один из них так и не отпустил другого. После финального кувырка Закарис оказался сверху, и только этим обстоятельством можно объяснить то, что его вопль на какой-то миг опередил ответный конановский рык:
— Где мои мальчики?!!
— Где моя девочка?!!
Они продолжали яростно трясти друг друга, намереваясь вытрясти из противника если уж не правду, то хотя бы душу.
— Ваше величество?!.. – жалобно проблеял один из стражников – Конан искренне понадеялся, что это кто-то из ребят Сая. Своих драконов за такую нерешительность он прибил бы на месте. И тут же, словно странное эхо, с другой стороны откликнулся ещё один голос, такой же жалобный:
— Командир?!..
Закарис отпустил Конана и вскочил так неожиданно, что тот сильно треснулся затылком об пол. Хвала Митре, что пол этот в подвале был не каменный, а земляной.
— Кто?
— Ханууш, командир! Вы вернулись! Слава матери-Иштар!
Конан сел, потирая гудящую голову. Теперь он видел стоящего с той стороны решётки стражника. Закарис одним прыжком подскочил к решётке, вцепился в неё, дёрнул. Обернулся. Даже в неверном свете факелов было видно, что лицо его наливается чёрной бешеной кровью.
— Моих ребят?!! В темницу?!! Да я же вас…
И замолчал.
Острая пика, нацеленная в живот, порою заставляет замолчать и самых говорливых из людей. А тут пик было сразу две – конановские ребята наконец опомнились, да не будет слишком сильно разгневан Митра на этих лентяев . Или саевские. Впрочем, не всё ли равно.
Конан поднялся – не торопясь и потягиваясь, а заодно и проверяя, не сломал ли чего об одну из ступенек. Болели спина, бока, плечи, ноги, голова… пожалуй, сложнее было бы найти то, что не болело, но предательского хруста вроде бы не наблюдалось. И то хорошо.
— Тан, много вас… осталось? – спросил Закарис уже почти спокойно, не сводя глаз с острых наконечников, замерших в каком-то локте от его пупка. Стражники – один из них действительно был из «соколов», и Конан благоразумно не стал уточнять, кому же принадлежало то жалобное блеянье, — держали пики не слишком уверенно и совсем неправильно. На таком расстоянии опытный воин вполне способен перехватить твоё оружие и им же обеспечить тебе короткую дорогу туда, откуда пока ещё никто не возвращался.. Но Конан больше не ожидал от Закариса ничего подобного.
— Восемь, командир… — Ханууш виновато понурился.
— Восемь… — тихо повторил Закарис. В голосе его звучала неподдельная мука. – Восемь. Из двадцати шести…
Он сел прямо на пол, больше не обращая внимания на синхронно качнувшиеся вслед за ним пики. Конан раздвинул своих стражников. Положив обе тяжёлые ладони на древки, заставил их опустить оружие. Сказал, словно бы ни к кому и не обращаясь:
— Во второй каморе ещё тринадцать.
Закарис вскинул голову, на глазах оживая. Бросился дальше по коридору, прижался лицом ко второй решётке, начал выкрикивать имена. Конан качнул головой, останавливая вяло потянувшихся было за ним стражников – впрочем, те не особо и рвались. Да Конан и сам не стал торопиться, дав недавнему противнику некоторое время пообщаться со своими подчинёнными. Он уже успокоился и теперь был непоколебимо уверен, что с Атенаис всё в полном порядке – не может быть плохим человеком тот, кто так переживает за своих людей. А все его странные поступки сразу перестанут быть странными, стоит только дать ему самому их объяснить.
— Где Атенаис? – спросил он уже совершенно спокойно, когда Закарис наконец отлип от решётки и обернулся. Король Асгалуна сиял, как новенький аквилонский империал
— В Дан-Маркахе, в крепости. Хвала Влюбленным, король Конан, и пусть милость Иштар всегда так же хранит твою дочь, как этой ужасной ночью! Она совершенно цела, передает тебе привет и просит немедленно прислать служанок со сменной одеждой и мыльным камнем. Сказала, что не может показаться в городе в грязном платье. И добавила, что только очень грубый мужчина может утащить женщину, не дав той даже переодеться. Она у тебя очень… решительная.
Конан довольно фыркнул. Даже если бы он сомневался в честности новоиспечённого асгалунского короля, последние слова убедили бы его окончательно. Так сказать могла только сама Атенаис. Причём Атенаис, действительно не расстроенная и не озабоченная ничем более серьёзным, чем грязная и порванная одежда.
— Дан-Марках – это далеко? – спросил он уже совсем миролюбиво.
— Это недалеко, можно доскакать за пару поворотов клепсидры, если очень сильно гнать… я не стал рисковать и везти её обратно сразу. Мы же не знали, на что тут наткнёмся. Думали – придётся помахать мечами… да и скачка была бешеная, чуть коней не запалили.
— Вы – это кто?
— Мы – это мои ребята. Они были размещены за городом. Чтобы не пугать гостей. Мирные намерения и всё такое… — слова о мирных намерениях Закарис словно выплюнул и крутанул желваками на скулах, как будто продолжая давний спор.
Конан вспомнил Квентия и свой меч – и тоже поморщился, вполне сочувственно.
— И сколько вас?
— Три центурии. Я привёл почти всех – мы же не знали, что тут творится. Но знали, на что способны цыгу…
Конан присвистнул. Асгалун, конечно, город немаленький, но чтобы три центурии сразу… Не удивительно, что Зиллах попросил держать их за городом…
— Стальная наводит порядок в городе – там народ перепуган и полно мародёров. А Бронзовая и Серебряная ждут у ворот. Я решил сам глянуть, что тут и как, и вот… — Закарис помрачнел: — За что ты посадил под замок моих мальчиков?
— Ха! – Конан сплюнул. — Я бы мог о том же спросить тебя.
Надо отдать Закарису должное – он не удивился и понял всё мгновенно. Обернулся к жадно слушавшему Хануушу, заломил бровь.
— Ты слышал вопрос.
Ханууш хватанул ртом воздух, словно вытащенная из воды рыба. Выпучил глаза, пискнул:.
— Они сами! Они первые начали!!!
Конан хмыкнул, качнул головой. Разбираться с чужими подчинёнными ему совершенно не хотелось. У них свой начальник есть, вот он пусть и разбирается. Развернулся к выходу, на ходу коротко бросив «соколу»:
— Ключи! – и, когда тот, не поняв, протянул ему связку, досадливо пояснил, — Да не мне! Ему.
И кивнул на грозно нависшего над трепещущим Хануушем Закариса.
***
Двор постепенно оживал.
И не только из-за обилия стражников всех мастей, которых теперь тут было столько, что просто плюнуть некуда. Одно хорошо – трупы они со двора убрали с похвальной быстротой и сноровкой.
Видя такое количество охраны, обычные люди тоже осмелились выползти по своим мелким житейским делишкам. Из города потянулись обратно ночные беглецы, вид у большинства из них был несколько пристыженный. Засновали туда-сюда немногочисленные пока ещё слуги. При этом тех, кто пережил эту ночь в замке, было легко отличить по вызывающе горделивой осанке и чуть ли не спесивому выражению лиц. По двору бегал невесть откуда взявшийся Тейвел, охая и причитая над понесёнными убытками во вверенном его попечениям замке и даже не подозревая, какой скверной участи он просто чудом избежал в это солнечное и по всем приметам счастливое утро…
— Её никто не видел.
Квентий подошёл, как всегда, совершенно бесшумно. Сел рядом, прямо на ступеньки. Зажмурился, подставляя тёплому солнцу усталое лицо.
— Одно радует – среди убитых её точно нет. Сам проверял.
Конан пожал плечами.
— Если она жива – она скоро вернётся. Очень скоро. Ты же её знаешь.
Конан знал. И знал, что Лайне никогда не стала бы убегать или прятаться при виде опасности – пусть даже и такой жуткой, как пошедший в смертельную пляску цыгу или обезумевшая толпа. Её вполне могли прибить мимоходом – уже там, в городе, просто от страха. Она же маленькая, много ли ей надо? Если жива, она, конечно же, вернётся, куда бы не закинуло её шальной и дикой волной вчерашнего бегства. Если жива…
Заскрипели ступеньки. На внешнюю галерею вышел Закарис в неловко сидящем красном королевском конасе. Этот плащ шился на более мелкую и худощавую фигуру. Но другого пока под рукой не было, а простому люду Асгалуна следовало лишний раз напомнить, что у него теперь новый король. Правда, кидарис он пока оставил свой – из сероватого войлока, с чешуйчатым расположением золотых пластин. Этот напоминающий шлем головной убор куда больше подходил грубоватому королю-воину, чем украшенный изящными золотыми вставками белоснежный колпак его погибшего брата.
Новый король Асгалуна потоптался немного, повздыхал. Наконец тяжело оперся о деревянные перила и заговорил:
— Конан, ты извини, конечно, это не моё дело, но я очень боюсь. За Лайне…
Конан вздохнул. Последнее время ему часто приходилось вздыхать – слишком уж много вокруг оказалось человеческой глупости. Не взрываться же каждый раз, не набрасываться же с кулаками. Они же не со зла это, они же как лучше всегда хотят…
— Я тоже, – сказал он мягко. – Но что изменится оттого, что мы станем бояться вместе?
Закарис ударил себя кулаком по ладони:
— Ты не знаешь Селига! А я – знаю! Хотя лучше бы и не знал. Он тот ещё мерзавец, способный на любую гнусность, и я действительно всерьёз опасаюсь за Лайне.
— Не понял? – Конан развернулся, чтобы лучше видеть, — А при чём здесь Селиг?
— — Как это при чём? Он ведь ни малейшего уважения не проявил! Кинул поперёк седла, как захваченную в бою добычу, и ускакал, словно всю жизнь был служителем Бела, да не примет тот под своё покровительство его мерзкую душонку! Понятно же, что не просто так увёз – он за просто так даже не почешется. Мои ребята видели, но остановить не смогли, прости. А он ничего не делает просто так. Значит, задумал что-то. Нехорошее что-то. Он такой.
— Селиг? – переспросил Квентий, начиная злорадненько улыбаться, — Это такой щеголеватый, с деревянным мечом? Он ей ещё брошку подарил, да?
И вдруг не выдержал, сорвавшись в ехидное хихиканье.
Конан втянул полную грудь свежего осеннего воздуха и понял, что это погожее и такое радостное утро ему действительно нравится. Вслух он смеяться не стал, хотя и хотелось. Закарис нахмурился. Сказал доверительно:
— Про этого Селига много чего болтают. Нехороший он человек. А она – совсем ребёнок, её любой может обмануть или обидеть…
Квентий заржал в полный голос, Закарис смотрел на него хмуро и непонимающе. На всякий случай отодвинулся. Конан кусал губы и жмурился. Спросил задумчиво:
— — А скажи-ка мне, брат, как король королю, далеко ли от Асгалуна до славного города Шушана и хорошо ли этот Шушан укреплён? Давно поразмяться хотелось, а тут такой случай сам в руки идёт… правда, людей у меня маловато.
— Это не как раз трудность устранимая! – Закарис обрадовался, что может хоть чем-то помочь и искупить невольную вину, — Я дам тебе всех серебряных и половину стальной. Жалко же малышку! Такая славная. Бедная девочка – одна с этим разбойником…
— Действительно, жалко! – Квентий лицемерно возвёл хитрые глазки к небу и снова захихикал. – Бедный разбойник!
— Или нет, знаешь что, – Закарис хмурился, что-то прикидывая и Квентия явно не слышал, — бери лучше стальных и бронзовых целиком, они при штурме куда сподручнее, а мне тут для поддержания порядка и одних серебряных вполне хватит! В конце концов, это же в моём замке с тобою такое произошло, и мой долг, как хозяина… надо спешить! Страшно даже представить, что будет, когда этот мерзавец притащит её в свой замок!..
— Ну да, ну да! – продолжал тихонько хихикать себе под нос Квентий. — Арбалетный болт повстречался с яичной скорлупкой… Страшно даже себе представить, что будет! болт – и скорлупка. Крэк…
Конан сделал вид, что не замечает мерзкого хихиканья. Но вставая, словно бы случайно, довольно чувствительно двинул Квентия локтем в бок. Надо же меру знать, в конце-то концов! Никакого уважения к королям. Надо же меру знать, в конце-то концов!
А поразмяться, действительно, самое время. Особенно, если человек так искренне желает помочь.
Он протянул Закарису руку:
— Решено. Когда выступаем?
Конец первой части
Платье мешало.
Эх, хорошо бы заставить отца самого побегать в этаком мешке по пересечённой местности, да ещё и ночью! Сразу бы понял все преимущество хороших кожаных штанов. Может, прекратил бы ругать за то, что не любит она эти ненавистные платья. Лайне не просто их не любила – терпеть не могла. Особенно, если приходилось бегать. А попробуй не побеги, когда тащат тебя вперёд, крепко ухвативши за руку, со скоростью взрослого мужчины, да к тому же сильно торопящегося! Хорошо ещё, что бежать пришлось недолго.
Селиг остановился у ничем не примечательных ворот в нижнем городе и забарабанил в низенькую калитку. Лайне не успела как следует отдышаться от быстрого бега в неудобном платье, в ушах у неё стучало, и потому она не слышала, о чём переговаривался её похититель с открывшими ему наконец хозяевами. Впрочем, говорили они недолго и очень тихо, так что подслушать было бы затруднительно и в обычном состоянии. Ладно, нельзя иметь всё сразу, хотя бы отдышаться почти удалось — и то радость.
Похоже, недолгие переговоры оказались удачными – ворота открылись, надрывно заскрипев, и хозяин, почёсываясь и зевая, повёл поздних гостей в глубину двора. Однако закравшееся было в Лайнину голову опасение, что приключение вот на этом самом и завершится, не сбылось – хозяин вёл их не к дому, где они могли бы проскучать до утра, а к пристройкам, в одной из которых Лайне с восторгом опознала конюшню.
Точно!
Скрывшись в её чёрных глубинах и погремев там чем-то, хозяин вернулся уже не один, а в компании не менее сонного и не более разговорчивого помощника. И оба они вели в поводу двух вполне пристойных коняшек. Король Шушана то ли заранее оставил здесь пару заводных лошадей на случай, если придётся вдруг ему покидать дворец гостеприимного Зиллаха спешно и без согласия хозяина,, то ли просто купил их у владельца.
Но ликование Лайне длилось недолго – вторая лошадь предназначалась вовсе не ей.
***
Терпением Конан не отличался и в хорошие времена. Что уж об этой ночи говорить.
Раз пятнадцать измерив шагами обе комнаты вдоль и поперёк, он не выдержал. Сидеть здесь, в мягком и удобном кресле, когда вокруг – полная неизвестность?! Увольте. На заднем дворе до сих пор продолжается непонятная суета и шум, может, помощь требуется, а его отправили отдыхать, как как дряхлого и вконец обезножевшего старца! Нет уж, довольно.
Для начала он испробовал самое простое решение – подошёл к двери и попытался её открыть. И не особо удивился, когда не получилось. И не рассчитывал, в общем-то, что получится. Постучал по двери – сначала требовательно, но деликатно, костяшками пальцев. Выждав какое-то время и не обнаружив ни малейшего результата, загрохотал уже кулаком, в полную силу. Дверь задрожала, с потолка посыпалась древесная труха и сухие мухи, но других реакций не воспоследовало. Никто не забегал по коридору с паническими воплями, никто не поинтересовался, чего его величество изволит, никто даже просто не рявкнул «НЕ ШУМЕТЬ!!». Ну да. Даже охраны, похоже, не поставили. Заперли беспомощного старичка в башне – и успокоились.
Наивные шемитские ребята.
Под конец Конан навалился на дверь плечом и как следует поднапрягся. В толстой дубовой панели что-то надрывно хрустнуло, но этим дело и ограничилось – строить в Асгалуне умели прочно и надёжно, на века. Ну что ж, не больно-то и хотелось… Конан пнул напоследок строптивую дверь пяткой – просто так пнул, от души и для порядка. И прошёл во вторую комнату. Потому что для его намерений дальнее окно годилось куда лучше прочих. Мало того, что оно было вполне подходящих размеров – во все остальные Конан не смог бы протиснуться даже боком, -, так ещё и располагалось удачно, насколько, конечно, помнил он вид внешней замковой стены. Там снаружи идёт такой хороший орнамент, будет куда поставить ногу.
Подумав немного, он разулся и сунул сапоги в пристроенный на спину мешок. Одним прыжком вскочил на подоконник, прикидывая, не облегчить ли себе спуск при помощи гобеленов, но решился не заморачиваться. Спуск по стене – дело тонкое, это вам любой вор может объяснить на пальцах. И не дело, если во время спуска твои передвижения ограничены какой-нибудь страховкой. Именно пристрастие к излишней осторожности и сгубило многих опытных ребят, так что не будем им уподобляться…
Он присел, протискиваясь боком через всё-таки несколько узковатый проём и совсем уже собираясь аккуратно выдавить себя наружу, когда во внешний край подоконника вцепилась окровавленная рука…
***
Приключение переставало быть интересным, постепенно становясь всё более и более неприятным. Есть, оказывается, кое-что куда неудобнее, чем беготня в платье. И унизительнее. Это когда тебя в этом самом платье швыряют поперёк седла. И везут так всю дорогу, слегка придерживая то рукой, а то и ногой. Словно жертвенную овцу. Или вообще неодушевленный тюк с не слишком ценным товаром – ценный не стали бы так трясти, поберегли бы… А всё потому, что в платье, видите ли, невозможно нормально сесть верхом. Неприлично, видите ли. А подходящих дамских сёдел, видите ли, не имеется ни у мерзкого шушанского короля, этого отродья Зандры, чтоб ему всю после-жизнь целовать раскалённую сковородку, ни у бывшего хозяина лошадей. Чтоб ему тоже чего-нибудь эдакого! Он даже извинился, не хозяин – Селиг, конечно же, сволочь, отрыжка Нергала, пёсье семя, срань двуногая, чтоб его демоны в нижнем царстве вот так же пузом о камни…
Лайне пребывала в крайне скверном расположении духа. А попробовали бы вы сами пребывать в ином его расположении, ежели дух этот самый из вас буквально каждый миг выбивает жуткой тряской?! Казалось бы, на просёлочной дороге скачка должна быть куда более ровной, чем на мощёных булыжниками городских улицах, так ведь ничуть не бывало! То ли лошадь попалась какая-то больная, скакать ровно не умеющая от природы, то ли дороги здесь сплошь в колдобинах. Вот, опять… о-ох… чтоб тебя самого так приподняло и так же вот шваркнуло когда-нибудь! И, желательно – поскорее… непристойный звук, изданный Адонисом после особо сильной попойки!
Точно не дорога – лошадь! Квентий называл такое «жёсткая рысь! И говорил, что вроде как это даже особым недостатком для боевого коня не считается. Ну да, конечно! Воина ведь никто никогда на такую лошадь пуз-ом не бро-сит! Сво-лочь! Нашёл что выб-рать…
Если раньше Селиг Лайне просто не нравился, то теперь она его по-настоящему возненавидела. И уже почти готова была убить.
Ножны на голенище сапога – штука хорошая. Лайне и сама о таких давно мечтала, но попробуй уговорить отца на что-то действительно нужное. Особенно, если отец у тебя киммериец, известный своим упрямством на все королевства! Ведь любому умному человеку понятно, что нож на поясе – это как бы на показ, словно бы «смотрите, что у меня есть!», а ежели на сапоге, то, опять же, любому ясно – для дела. Удобная, короче, штука. У тебя всегда под рукой, а постороннему не то что достать затруднительно, но даже и заметить не всегда получится.
Только не в том случае, конечно, если ногой в этом сапоге ты время от времени придерживаешь перекинутую через седло пленницу, давая руке отдохнуть…
Завладеть кинжалом оказалось несложно. Селиг даже не заметил. Тоже мне воин! И зачем только такому вот деловые ножны на сапоге понадобились, спрашивается? Ему вообще достаточно его деревянного меча! Как раз самое подходящее для него оружие. А кинжал в сапоге ему точно не нужен, ещё порежтся. Лайне он куда нужнее.
Угрызения совести или там сомнения Лайне не мучили – она знала, что из такого неудобного положения поразить противного шемита насмерть у неё всё равно не получится. Так, поранить только да внимание отвлечь. А большего ей было и не надо. Уж скатиться с лошади, ничего себе при этом скатывании не поломав, она как-нибудь сумеет и в платье.
Забавно было бы ткнуть его в то место, где спина заканчивается, но тянуться слишком далеко. Да и вообще – это не очень-то и больно выйдет, может не может не отвлечь, а камень срабатывает только один раз, потом уже человека на него не поймаешь. «Камень по кустам» — это отец их так называет, разные хитрые штучки, при помощи которых легко отвлечь внимание. Сам он – великий мастер кидать такие камни, без подобного умения ни один вор долго не проживёт, особенно в Шадизаре. Но то, что ниже спины расположено – не слишком-то чувствительная часть тела, это Лайне по себе знает. У отца рука тяжёлая, а всё равно не так уж и больно. Лучше всего воткнуть кинжал в бедро, во внутреннюю поверхность, там самое болючее место. Даже Чёрные драконы иногда ойкают, если там щипнуть, особенно, если щипнуть неожиданно. Проще, конечно, вообще лошадь пырнуть, тем более, что эта зараза всё равно скакать толком не умеет. Только её всё равно жалко. А Селига не жалко ни чуточки, так ему и надо, срани двуногой, мерзкому помёту вонючего демона из самой глубокой преисподней! А самой – в кусты. В лесу этот городской хлыщ, да ещё и раненый, её нипочем не поймает! От города пока не слишком далеко отъехали, к утру вполне обратно дойти можно, даже если не по дороге. Да и отец сидеть на месте не будет, наверняка искать начнёт. Может, уже начал. Главное – его дождаться, и всё будет в полном порядке. Он страшно обрадуется, потом так же страшно рассердится, а потом, возможно, даже подарит арбалет раньше назначенного срока. Ведь Лайне так старалась! Вела себя почти совсем как Атенаис…
Нда?
Атенаис, между прочим, никогда бы не ткнула кинжалом человека только за то, что он ей неприятен…
Лайне на какой-то миг даже дышать перестала. Зажмурилась, стиснув трофейный кинжал так, что стало больно пальцам. Но ведь если она никому ничего не расскажет – то никто ничего и не узнает, верно? Вряд ли этот сраный шушански й король станет налево и направо трезвонить о том, что его провела и даже ранила какая-то девчонка. Правда ведь? Да и не станет отец слушать того шемита, будь он хоть трижды король, который попытался украсть его дочку! Мало ли что он как бы вроде спасал, а вот скажу – что украл, да ещё и угрожал при этом… И кто докажет, что это не так? Никто ничего не видел, и, значит, никто ничего никогда…
«Значит, честь для моей дочери – пустой звук? Значит, если никто ничего не видел, то – можно?..»
Убирая кинжал обратно в ножны на голенище селиговского сапога, Лайне очень хотела бы горестно вздохнуть от несправедливости этого мира. Но когда тебе в живот упирается лука седла – не очень-то повздыхаешь…
***
Конан схватил окровавленного человека за руку, не раздумывая. И как раз вовремя – попытка зацепиться за подоконник была, похоже, последним сознательным действием несчастного. Он вырубился и сразу стал как будто тяжелее, а скользкая от крови рука так и норовила вывернуться из конановских пальцев. Схватив его второй рукой за шкирку, словно котёнка, Конан как-то умудрился извернуться в узкой оконной нише и втащить в комнату потерявшего сознание человека. И лишь тогда его узнал. Да и то не сразу – лицо предпочитающего входить в окна ночного визитёра было измазано сажей и сильно разбито. Но Конан слишком хорошо его знал, чтобы не опознать даже под таким гримом.
Это был Стекс.
Конан сел на край сундука – ноги вдруг предательски подогнулись. Надежда ударила, словно обухом в лоб, пока был уверен, что все погибли и нет ни малейшей вероятности иного – как-то держался и был почти спокоен, а сейчас сердце колотилось под самым горлом, заставляя всё время сглатывать Если жив один из Чёрных драконов, то почему бы тогда… Стекс сильно порезан, но серьёзных ран, похоже, нет, да и вряд ли есть какие внутренние повреждения, иначе не сумел бы он забраться по стене так высоко. Скорее всего – просто усталость, перенапряжение и потеря крови. Ну, это поправимо…
Конан схватил со стола кувшин со сладким красным офирским – красное и сладкое вино первое дело при кровопотере. Хорошо бы, конечно, ещё и подогреть, но времени нет. Ничего, и так сойдёт… О, как хорошо пошло, глотать мальчик не разучился, чувствуется драконья закалка!
Конан влил в Стекса почти полкувшина, прежде чем тот закашлялся и открыл мутные глаза. Когда он увидел своего короля, взгляд его приобрёл осмысленность, а лицо перекосило яростью:
— Измена, мой король… — попытался крикнуть он сорванным голосом, но лишь зашипел и снова закашлялся. – Измена…
Конан помог ему сесть. Дал ещё глотнуть из кувшина, исключительно в лечебных целях – чтобы унять кашель.
— Измена, ваше величество, — произнёс Стекс уже гораздо спокойнее. – Закарис, сын шакала, похитил Атенаис! Я сам видел.
— Измена – сильное обвинение… — Конан сощурился, — Может быть, ты ошибаешься? Закарис отвечает за безопасность гостей. Может быть – он просто спрятал её в безопасное место?
Голос у Конана был обманчиво мягким. Будь тут Квентий – он сразу бы понял, что Конан говорит вовсе не то, что на самом деле думает. Но Стекс своего короля знал не настолько хорошо, а потому оскалился и затряс головой:
— Безопасное место?!! Как бы не так! Он увёз её из города! Я видел! А его люди набросились на нас, как бешеные псы! Словно это мы – убийцы! А их начальник бежит, как последний трус!!! Вместо того, чтобы город защищать! Что это, как не измена?!!
— Стой, – у Конана затвердели скулы, а голос стал ещё мягче. – Люди Закариса убивали моих гвардейцев?
По злому и напряжённому лицу Стекса было видно, как ему хочется подтвердить – да, убивали, мол. Вот такие они гады и давай-ка, ваше величество, поскорее их всех к ногтю… Но парнем он всё-таки был честным, даже с врагами. И потому после короткой внутренней борьбы ответил уже тоном ниже, отводя глаза:
— Ну, не то, чтобы… Чтобы совсем уж убивали – я не видел. Били больше древками, не насмерть, а чтобы оглушить… Да им и не надо было особо! По пятеро-шестеро на одного – чего бы не покуражиться? – постепенно к нему возвращалось прежнее праведное негодование, — А это не измена, да?! Когда ни в чём не повинных людей в подвал швыряют, вместе со всяким сбродом?!
— Кто это у нас такой… неповинный?
— Так ведь это… Разве я не сказал? Почему только я? Эти зандровы отродья всех похватали! Навалились скопом, связали – и в подвал! Они там разбойников содержат! И нас приравняли! Это – не измена?!!
Конан почувствовал, что лицо его само собой расплывается в злорадной улыбке. Запрокинув голову, он захохотал – громко, в полную силу, совсем как раньше. И только под гулкими сводами асгалунского замка заметалось безумное эхо и перепуганные летучие мыши. Прежней замороженной обречённости больше не было и следа. Живём, братцы!
— И много вас там таких… неповинных?
***
Стражник, дежуривший у самой лестнице, даже не понял, что это такое было. Имей он возможность немного поразмыслить, то наверняка пришёл бы к выводу, что по затылку его легонько тюкнула не иначе как свалившаяся с неба молотобойная кувалда, уроненная кем-нибудь из небесных кузнецов. И ошибся бы. Поскольку это был всего лишь опустившийся из-под потолка серебряный подносик для фруктов. Тот самый, в рулончик скрученный. Бить в полную силу или там кулаком Конан не стал, пожалел служивого. В конце концов, хотя к твюремщикам в силу кое-каких приключений бурной молодости питал Конан и меньшую приязнь, чем к просто стражникам, но конкретно вот этот пока не сделал ему ничего дурного. Так зачем же его, бедолагу, насмерть кулаком-то? Лучше легонько так тюкнуть серебряной дубинкой. Всё приятнее.
Ударенный стражник задумчиво хрюкнул и прилёг вздремнуть на ступеньки. Конан спрыгнул на пол, готовый мгновенно отправить в объятья Королевы снов и прочих тюремных охранников, под горячую дубинку попадутся ежели. Но в тёмном коридоре больше никого не было – похоже, этот стражник был последним.
Конан негромко свистнул. По лестнице затопали – несмотря на все свои достоинства, Стекс так и не научился ходить бесшумно.
— У него на поясе ключи. Действуй. Только предупреди всех, чтобы тихо…
Конан заглянул в караулку. Здесь тоже было не очень-то светло, закреплённый над входом факел чадил и мигал, грозя вот-вот погаснуть. Запалив от него свежий и воткнув его в щель у притолки, Конан огляделся. Стол с двумя грязными мисками, топчан в углу. Ага, а вот и то, что нам надо…
На огромном и даже с виду неприступном сундуке был такой же огромный и неприступный замо́к. Можно было бы повозиться с отмычкой, но время уходит. Конан нехорошо улыбнулся, взял массивный замок в ладонь, сжал пальцы и слегка крутанул кистью. Длинные бронзовые гвозди вышли из пазов с душераздирающим скрипом. Бросив по-прежнему неприступный замок в сторону, Конан откинул тяжёлую крышку.
Он угадал правильно – всё отобранное у его драконов оружие было второпях свалено именно сюда. Конан выгреб его из сундука охапкой – сколько сумел захватить. Локтем сбросил со стола миски, вывалил на него первую партию оружия и доспехов. Освобождённые Стексом ребята уже почти на пороге, не у сундука же им всем толпиться, своё барахло выискивая?
— Конан, демонское отродье! Живой!!!
— Квентий! Ну надо же! А я думал тебя на этот раз всё-таки…
Крохотная караулка наполнилась людьми и сразу же стала словно бы ещё меньше. Конан с истинным удовольствием оглядывал своих ребят. Что за бойцы! Одно слово – Драконы! Ни воплей, ни жалоб или хвастовства, ни лишней суеты, ни других каких глупостей, свойственных необученным новичкам. Одеваются молча, без ненужной торопливости, приличествующей разве что при поносе да ловле блох. Просто таки даже приятно посмотреть. Нашедшие своё оружие без дополнительных понуканий выходят в коридор, давая и другим… Стоп! А это ещё кто такие?!
Среди деловито натягивающих доспехи и разбирающих оружие Чёрных драконов точно так же деловито натягивали доспехи и разбирали оружие какие-то абсолютно незнакомые Конану подозрительные личности. Да и не бреют аквилонские гвардейцы голов! Конан грубо схватил одного из незнакомцев, развернул к свету. Нет, точно! Этой наглой носатой рожи с выпуклыми глазами-маслинами в его страже точно не было!
— Ты кто такой, нергалово отродье?! – прорычал он вполголоса.
— Руки убери, – молодой наглец и не подумал пугаться. Впрочем, чего тут пугаться, когда рычат на тебя вполголоса? Но рявкать в полную силу Конан пока опасался. К тому же тут темно, может, наглец просто не узнал или не понял…
— Ты хоть знаешь, недостойный потомок никчёмных родителей, с кем разговариваешь?!!
— Допустим, знаю, – в чёрных выпуклых глазах плескалось откровенное и такое знакомое по тарантийской библиотеке ехидство, — Руки убери, твоё величество.
Посмеивающийся Квентий хлопнул Конана по плечу:
— Лучше убери, правду тебе говорю. Он такая зануда, что себе дороже связываться.
— Разговорчики! – прорычал Конан, сбрасывая с плеч руку Квентия и отпуская такого знакомого незнакомца. Просто так прорычал, для порядка больше. Он уже, в принципе, и сам понял. Не зря же тип этот показался настолько знакомым. У всех этих обласканных при дворе умников-книговедов одинаковые манеры ни во что не ставить своих государей. Хальк тоже, помнится, как-то в башню за свой язык угодил. Вот и этот – наверняка тоже библиотекарь или придворный сказитель-рифмоплёт. Не ту сказочку не в то время рассказать сподобился или не то не с тем срифмовал, вот и сиди теперь среди разбойников, раз такой умный.
Квентий вместе с Конаном вышел в коридор, где уже стояли несколько полностью одоспешенных и вооружённых драконов в ожидании приказа. Хорошо так стояли, правильно.
— Это Сай, — негромко уточнил Квентий, кивая на маслиноглазого наглеца. — Присмотрись к нему внимательнее, парень стоящий. Между прочим – предводитель здешних разбойников, почти весь остальной сброд – его шайка…
Конан крякнул. Стареешь, брат. Тоже мне – нашёл библиотекаря! Перепутать простого разбойника, наверняка ещё и неграмотного, с хорошо образованным аристократом, хранителем манускриптов?! Хорошо, что не успел ни с кем своими соображениями поделиться.
Квентий между тем продолжал – скороговоркой, поглядывая на дверь в караулку:
— Имя наверняка вымышленное, от названия местных кинжалов, он ими владеет мастерски. Здесь даже последнего слугу так коротко не называют, а он явно не из простых. И образован неплохо, мы с ним поболтали немного… Между прочим – поэт-сказитель, и, как говорят, довольно известный. Так сказать, Стефан-Король Историй шемского разлива! Что-то у него там с родичами не срослось, вот и подался в разбойники.
Заметно повеселевший Конан предостерегающе поднял руку – из двери караулки выходил предмет их разговора. И не один выходил.
Ехидно посверкивая глазами-маслинами, он поднялся на ту ступеньку, на которой стоял Конан. Встал, опершись плечом о стену. И как-то так получилось, что вышедшие вместе с ним молодцы не повалили за ним бестолковой гурьбой, а очень правильно растянулись вдоль стены, замерев в нарочито небрежных позах.
— Хотелось бы поблагодарить за освобождение… пусть даже наше освобождение и не входило в ваши первоначальные намерения. Теперь я ваш должник, а Сай не привык долго быть в долгу, клянусь драгоценным свитком, похищеннымкак-то раз хитроумным Белом у беспечного Адониса, хотя я никогда не мог понять – и зачем Шустрорукому понадобился тот скучнейший сонет?. В свете этого хотелось бы уточнить ваши дальнейшие планы.
— Планы просты. – Конан говорил вроде для всех, но смотрел только на Сая. – Если встречаем цыгу – убиваем. Прочих не трогаем, если они не трогают нас. Люди Закариса мне нужны живыми, остальные – как хотите.
Краем глаза Конану было отчётливо видно, что ребята Сая разместились так, чтобы напротив каждого из Чёрных драконов расположился хотя бы один из них. А чаще – двое. Интересно, они это случайно или?..
— Хотелось бы уточнить… — Сай больше не смотрел Конану в глаза. Он смотрел на кинжал, которым чистил ногти. – Мои соколы не станут убивать.
Какое там, к пёсьей матери, случайно! Случайности не говорят с такой убийственно холодной угрозой. Вот же повезло нарваться на разбойника с высокоморальными убеждениями. Эти соколы, похоже, не только сами убивать не будут, но и другим не позволят. Во всяком случае – попытаются не позволить. Надо же – разбойник-разбойником, а чужакам своих в обиду не даёт, пусть даже эти свои его сначала из семьи в разбойники выгнали, а потом и вообще в подвал засадили! Другой на его месте был бы рад-радёшенек отомстить сразу всем обидчикам – самолично старался бы каждого пнуть, да побольнее. А этот вон морду кривит, убивать он своих земляков, мол, не станет, и чужакам всяким не позволит, будь перед ним даже и сам король аквилонский…
Нахальное поведение благородного поэта-разбойника Конану неожиданно понравилось. Ох, далеко не только молодого тарантийского архивариуса напоминал этот бритоголовый шемит с кинжально-острым именем.
Конан захохотал, уже не боясь, что кто-то услышит – с таким-то воинством чего бояться?
— Уболтал, языкастый! Все слышали? Убивать сегодня не будем! Стражников разоружать, а если сопротивляются — глушить, вязать, и в подвал, темниц на всех хватит. Кроме цыгу! Цыгу бить насмерть, и лучше – издалека! Стрелкам приготовиться! Вперёд не соваться, стрелять только по цыгу и только на поражение!
Он воинственно уставился на Сая, но тот лишь пожал плечом, убирая одноименный кинжал в кожаные ножны на поясе. Против убийства цыгу он не возражал.
Человеческое тело оказало гномьему лезвию не большее сопротивление, чем ранее шёлк или дерево. Голова с громким стуком прокатилась по деревянному столу между блюдами, а тело откинулось назад, в последней попытке встать на ноги, заливая всё вокруг кровью, бившей резкими толчками из перерубленной шеи и казавшейся почти чёрной в свете факелов. Лишь на белом королевском плаще отливала она слегка глянцевым отблеском тёмного офирского вина.
Рахам обернулся.
— Видишь? – спросил он самодовольно в абсолютной тишине, нарушаемой только шипением прогорающих факелов. – Это просто. И чего было всякие сложности…
Он замолчал, выплюнув последнее слово вместе с кровью, и с удивлением уставился на торчащие из собственной груди лезвия. Их было два. Второй цыгу стоял несколько дальше, и потому воспользовался кинжалами – их ручки топорщились над спиной Рахама, но клинки были короче и насквозь не прошли.
— Дурак! – завизжал Селиг, лицо его перекосилось и стало некрасивым – Дурак! Что же ты наделал!!!
— Ложись! – успел крикнуть Конан, пытаясь вскочить, но запутался в пледах и занавесках, а тут ещё у подлого креслица подломилась ножка, и он окончательно рухнул куда-то назад, утонув в ворохе тряпок и деревянных обломков. А дальше уже кричать начали все.
Молчали только цыгу.
Тот, который воспользовался кинжалами и потому сохранил при себе мечи, легко вскочил на стол и пошел по нему, аккуратно и быстро срубая головы тем зрителям, что не успели или не захотели броситься врассыпную. Ему пытались преградить путь трое обычных стражников, но он только небрежно отмахнулся, даже не замедлив своего продвижения, и еще три тела повалились на залитую кровью землю с распоротой крест на крест грудной клеткой или ловко взрезанным горлом.
Второй цыгу несколько задержался. Все-таки его клинки были не гномьей работы, а потому в теле Рахама застряли довольно плотно. Цыгу пришлось перепрыгнуть через стол и некоторое время повозиться, выламывая их из прочного капкана ребер. Но это задержало его ненадолго. Он даже не стал вытирать лезвия об одежду убитого, просто распрямился с обманчивой медлительностью и неторопливо двинулся по опустевшей арене. Он точно так же не выглядел безумным, как и его товарищ, деловито косивший головы налево и направо, и эта их совершенено разумная на первый взгляд невозмутимая деловитость производила куда более жуткое впечатление, чем любые безумства.
Черная смутно различимая фигура, вставшая на его пути, поначалу не показалась ему чем-то, достойным внимания…
***
А вечерок-то явно удался!
Лайне сидела под столом на корточках и с восторгом смотрела, как идущий по столу цыгу режет этих бритоголовых, словно жертвенных ягнят. Они и есть ягнята – сбились в кучу и жалобно блеют! Даже удрать – и то не способны, не то чтобы достойное сопротивление оказать.
Дурачьё!
Когда отец таким вот толстым голосом кричит «ЛОЖИСЬ!!!» — надо ложиться. Прямо там, где стоишь, и как можно более шустро. А не блеять о том, что земля жёсткая, камни острые, а грязь пачкается. Это все знают. А кто не знает – долго не живёт.
Сама она, например, скатилась под стол ещё даже отцовский вопль не отгремел. И сестру бы за собой стащила, если бы не эта коза старая, баронесса, чтоб её, которая с завидной прытью не только сама куда-то дёрнула, но ещё и Атенаис за собой уволокла. Впрочем, если баронесса и дальше будет такой же шустрой – может, всё ещё и обойдётся. Мимо пробегали какие-то люди, визжали женщины, кто-то падал, кого-то крошили в киммерийское рагу, кто-то недалеко стонал – надрывно, на одной ноте. Пробежал Стекс, что-то крича, но слов слышно не было.
Заваленный обрубками тел внутренний дворик асгалунского замка выглядел куда интереснее скучных танцев, которыми сегодня всё предполагалось завершиться. Мечущиеся люди, дёрганые всполохи факелов — свежая кровь так красиво блестит в их неверном мерцающем свете. И только безголовое тело подло убитого Зиллаха продолжает сидеть во главе пиршественного стола, словно ничего не случилось, и кровь его почти незаметна на алом королевском конасе. На земле кровь тоже почти незаметна, быстро впитываясь в пыль и превращаясь в чёрную грязь. А вот на коже и светлых рубашках-ханди убитой прислуги её видно хорошо. Она красным королевским плащом накрывает каждое из разбросанных тел, словно уравнивая последнего раба с бывшим царем Асгалуна. Это что же выходит, на Серых Равнинах все — цари? Надо будет спросить у отца. Потом. Обязательно. А пока надо смотреть во все глаза, как бы тут чего интересного не пропустить…
. Двое Чёрных драконов бросились наперерез вскочившему на стол безумному цыгу – и упали, заливаясь кровью. На окружённой столами площадке живых уже не было – кроме того взбесившегося стражника, что отомстил за своего короля, и застывшего от ужаса хлыща. Того самого, которого она чуть до истерики не довела во время дневной с ним прогулки. Тоже королёк какой-то местный, как же его зовут… а, да! Селиг. Стражник с неприятным хрустом выдрал свои мечи из спины убитого им громилы и прогулочным шагом, небрежно ими помахивая, направился к трясущемуся хлыщу, впавшему, похоже, в полное оцепенение. Но не дошёл. Внезапно остановился. Обернулся. Сначала – повернул только голову, а потом развернулся всем телом. Наклонился вперёд – у него даже лицо перекосило от напряжения. Сделал шаг, словно преодолевая ураганный ветер. Потом другой.
И только тогда Лайне его увидела – этого странного человека в чёрном плаще с капюшоном. Он, оказывается, тоже стоял внутри обведённого столами круга. Стоял неподвижно, как-то нелепо раскинув руки с растопыренными пальцами. Это выглядело бы, наверное, смешно, если бы не охватывающее всю его фигуру голубоватое мерцание и длинные синие искры, проскакивающие между пальцами. Это он, похоже, создавал тот невидимый ветер, с которым всё пытался совладать безумный стражник. Краем глаза Лайне заметила, что первый стражник тоже остановился, развернулся лицом к чёрной фигуре и теперь медленно поднимает руки с мечами, словно пытаясь защититься от чего-то, видимого лишь ему одному. Похоже, этот волшебник в чёрном плаще умудрялся какими-то своими колдовскими штучками удерживать их обоих.
А ещё Лайне увидела Атенаис. Одну…
— Что ты стоишь?! – волшебник не кричал, а скорее, шипел, но почему-то его было очень хорошо слышно. – Хватай девчонку и мотай отсюда! Я их долго не удержу!
Не обошлось.
Что случилось с баронессой, Лайне не знала, но Атенаис была одна. Она и не подумала спрятаться, стояла в полный рост, вжимаясь спиной в каменную стену, смотрела на происходящее широко открытыми глазами и, судя по цвету лица, вот-вот готова была лишиться чувств. Через столы уже лезли местные стражники, совсем не по-рыцарски пытаясь искромсать своих обезумевших бывших соратников прямо со спины. Те отмахивались довольно успешно, несмотря на магические путы. Хлыщ наконец очнулся – или это чародейское шипение подействовало? – и поспешил, прихрамывая, к сползающей по стенке Атенаис.
Э, нет, голубчик! Так мы не договаривались.
Крепко ухватившись левой рукой за дубовую ножку стола, Лайне правой схватила его за недавно вправленную лодыжку. Сильно так схватила, с ногтями. А ещё и дёрнула в придачу, уперевшись в нижнюю перекладину обеими ногами, чтобы сподручнее былор, чтобы уж наверняка.
Сработало – рухнул он, как подрезанный. И хорошо. Тем временем Атенаис тоже попыталась упасть, но её подхватила знакомая широкоплечая фигура. Закарис! Прекрасно. Лучше уж Закарис, чем этот мокрогубый гадёныш. Атенаис слишком наивна и слишком верит в собственную неотразимость, нельзя было ни в коем случае позволить противному красавчику её спасти – она ведь, чего доброго, ещё и замуж за своего спасителя сразу бы и выскочила! Она же не знает, что на неё саму хлыщу плевать, его лишь их отец интересует…
Как много, оказывается, можно увидеть из-под стола.
Правда, чёрная фигура нездешнего боевого мага с раскинутыми руками уже почти не видна – его трудно рассмотреть, так, просто крестообразный сгусток теней посреди двора, слишком чёрных для того, чтобы быть естественными. Жуль, интересный маг. А вот Закариса видно хорошо – у него белая ханди и плащ тоже белый, и белым золотом отливают пластины на войлочном кидарисе, более похожем на шлем. Атенаис давно у него на плече, им пора бы уходить в безопасное место, так чего же он ждёт?! Медлит и всё оглядывается вокруг, словно ищет кого. У Лайне даже язык чесался, так хотелось крикнуть «Беги же, глупец!». Похоже, у личных стражников асгалунского военачальника чесались не только языки – вдвоём они довольно успешно оттеснили его куда-то в темноту, и Лайне вздохнула с облегчением.
Тем временем очухавшийся мокрогубый Селиг встал на четвереньки. Посмотрел на Лайне так, словно прикидывал, с какой стороны её удобнее начать душить. Потом посмотрел в ту сторону, где раньше стояла Атенаис. Ничего утешительного там не обнаружил, и снова посмотрел на Лайне – теперь уже совершенно иным взглядом. Улыбнулся даже. И тут же цепко схватил её за руку – увернуться в замкнутом подстольном пространстве Лайне не успела.
— Всё будет хорошо, маленькая госпожа! – крикнул он ей, безумно оскалившись. Наверное, в его теперешнем понимании это означало милую улыбку. И выволок из-под стола – хорошо ещё, что выволок с внешней стороны, где было посвободнее. Те, кто догадался разбежаться, были уже далеко, рвущиеся же в бой стражники все, как один, попёрли на внутреннюю площадку. Попадающуюся на пути мебель они предпочитали не перепрыгивать, а опрокидывать, так что, пожалуй, вытащили её из-под стола очень даже вовремя…
Вскидывать её на плечо, как сделал это Закарис, хлыщ не стал, поволок за собой просто за руку. И всё время кричал что-то – визгливо, почти бессвязно. О том, чтобы она не беспокоилась, потому что всё будет хорошо, и клялся при этом, поминутно поминая всех трёх шемитских богов и называя её маленькой госпожой.
Наверное, он представлялся сам себе очень грозным и сильным, а она – испуганной маленькой девочкой, которую надо обязательно успокоить и спасти. На деле же испуганным был именно он, и именно себя успокаивал визгливыми призывами то к благосклонности Иштар, то к хитроумию и ловкости бога воров Бела, которому доводилось целым и невредимым ускользать и не из таких передряг. О, как же он был испуган тогда, славный король Шушана, когда его глупый раб-побратим от излишней старательности прямо на середине праздничного пира снёс голову хозяину приютившего их замка королю Асгаллуна Зиллаху, уже почти что провозглашенному еще и королем всего Объединенного Шема! И личная стража убитого, которой горе и боги помрачили рассудок, начала очень шустро рубить в мелкую крошку всех присутствовавших на празднике. Так стряпуха на заднем дворе ловко и быстро шинкует овощи для жарки перед приездом большого количества гостей – Лайне видела это как-то, ещё в Тарантии. И могла бы поклясться, что огромные тесаки летали почти с такой же скоростью. Так что это именно шушанский король Селиг был испуган тогда до икоты, а вовсе не она.
А она – она тогда просто злилась.
Потому что бежать за длинноногим перепуганным шемитом было трудно, потому что мешалось неудобное тяжёлое платье, потому что не дали досмотреть, в конце-то концов!
Вот об этом и будем помнить.
Он был испуган до полусмерти. А она — просто злилась.
***
В конюшню Закариса буквально втолкнули. Хьям был уже в седле и держал в поводу закарисовского Нахора. Это оказалось неожиданной удачей — то, что лошадей своих гвардия всегда ставила отдельно от прочих. Иначе вырваться бы не удалось – охраняющий общую конюшню цыгу тоже сошёл с ума после смерти своего господина и короля и теперь крушил всё подряд. Предупреждали же брата – цыгу слишком опасны для личной стражи, они в бою хороши, но не во дворце. Только когда он слушал предупреждения, если шли они вразрез с тем, что казалось наиболее безопасным ему самому? Он отлично соображал в делах купеческих, а вот в вопросах безопасности был сущий ребёнок. То-то и оно…
Закарис посадил безвольную Атенаис в седло, сам запрыгнул сзади. Обернулся в сторону дворика:
— Надо вернуться!
Оба личных стражника – уже на конях — одновременно бросили на своего командира два настолько одинаковых взгляда, что он не стал настаивать. Они знали, что такое лишившийся хозяина цыгу. Кто успеет убежать далеко или спрятаться надёжно – тот спасётся. Возможно. Остальные… что ж, все мы когда-нибудь встретимся на смертных полях. Хотелось бы попозже, конечно, но тут уж как судьба вывернет. Закарис чувствовал себя мерзко, он никогда ранее не бежал с поля боя. Но он ведь и сейчас не бежит, у него важное дело, и дело это не терпит отлагательств. Он ничего не сумеет изменить, оставшись здесь, а вот если успеет и всё выполнит в срок, пусть даже придётся запалить верного боевого коня… Впрочем, никаких «если». Он должен успеть.
Он стиснул коленями бока нетерпеливо пританцовывавшего на месте жеребца и погнал его в ночь.
Пробиваться к центральным парадным воротам, выходящим на закат, они, конечно, не стали – воспользовались утренними воротцами для слуг. Здесь тоже была толчея – паника ширилась и замок спешили покинуть очень многие, как конные, так и на своих двоих. Многие полуодеты и все — напуганы. В городе было тихо – пока тихо. Но вряд ли надолго. У большинства беженцев здесь проживают родственники или друзья, так что новость распространится задолго до утра. И вряд ли оставит кого равнодушным. Надо спешить. Тех двоих, которых спеленал так вовремя неизвестно откуда взявшийся волшебник, можно не брать в расчёт, но ведь изначально брат нанимал полный десяток. Значит, осталось восемь.. А собственное войско Закариса почти полностью размещено в Дан-Маркахе. Вроде бы и недалеко – а вот попробуй, докричись. Эта мысль, ещё накануне казавшаяся довольно удачной, теперь выглядела верхом глупости. Ну и что, что места там больше, ну и что, что почти рядом! Иногда это самое «почти» оказывается непозволительно большим расстоянием.
Закарис гнал коня по мостовой, поддерживая Атенаис. Он так и не смог найти её сестру в той кровавой человекорубке, не смог помочь и даже не знал, удалось ли ей выбраться. Вообще-то цыгу очень редко нападают на женщин и детей, но там всё так перепуталось, к тому же она вполне могла схватиться за оружие, с неё станется, а всяких острых железок там много по двору валяется, и в ножнах, и вместе с отрубленными руками. А вооружённых цыгу всегда убивали в первую очередь, невзирая на возраст и пол.… За отца её, престарелого короля Аквилонии, Закарис был спокоен – цыгу не трогают беспомощных стариков, но вот Лайне…
***
Стражники, которые помогли Конану освободиться от спеленавших его тряпок и застрявших в них обломков непонятно кем и когда разбитого паланкина, были ему незнакомы. Напуганные, местами пораненные, но при этом – очень вежливые молодые шемиты в чешуйчатых доспехах до колен. Они смотрели на Конана с ужасом и всё время норовили его понести. Споткнувшись об искалеченный до неузнаваемости труп человека в форме Чёрных драконов, Конан перестал отбиваться и позволил им это, понимая, что так будет быстрее. И лишь когда не менее напуганный лекарь стал с осторожностью разрезать на нём одежду, он догадался осмотреть себя. И понял наконец, что же именно их всех так напугало.
Он был залит кровью – весь, от волос и до самых пяток. Даже в сапогах что-то подозрительно хлюпало. А он-то никак понять не мог, отчего так тяжело двигаться — мокрая одежда сковывает движения и пеленает надёжнее верёвок.
Лекаря не сразу удалось убедить, что вся эта кровь – чужая. Но, обтерев своего пациента мокрой тряпкой и не обнаружив на его теле никаких страшных ран, он потерял к Конану всяческий интерес. У него сегодняшней ночью и без того хватало работы.
Разрезанную рубаху Конан просто накинул на плечи – все равно, когда кровь высохнет и превратится в коросту, носить это будет невозможно. Но штаны всё же тщательно выжал и натянул – расхаживать без них по чужому замку казалось ему не слишком-то достойным. Во всяком случае – не слишком-то подходящим образом поведения для великого короля Аквилонии.
Он хотел сразу же спуститься во двор, но стражники вежливо оттеснили его к лестнице наверх. Он не стал возражать, понимая, что у каждого – своя работа. К тому же ребята были слишком нервными, не стоило злить их понапрасну, а то ведь потом убивать придётся. Чужих стражников в чужом дворце. Стыдно.
Потому-то он и не возражал, и даже старался не делать резких движений. Только спросил, кто они такие и не знают ли они, где его дочери. Ему ответили, что с его дочерьми всё в полном порядке, а их самих прислал управитель замка Тейвел для личной охраны самого Конана. Чтобы, так сказать, и с ним тоже всё было в полном порядке. Конечно, вроде бы все цыгу на территории дворца нейтрализованы или скоро окажутся таковыми, но всё же… Не успев подумать, Конан попросил прислать к нему Квентия или кого-нибудь другого из Чёрных драконов. Просто хотелось поговорить с кем-нибудь из своих.
И сразу же понял, что сделал он это зря.
После короткой заминки и обмена взглядами один из стражников через силу выдавил, что они, наверное, тоже где-то в замке. Только стражникам неизвестно – где именно. В глаза Конану он старался не смотреть. И Конан прошёл в отведённые ему комнаты, не задавая больше вопросов.
Они были лучшими, его драконы. Они не стали бы стоять в стороне, глядя, как обезумевший цыгу крушит всё вокруг. Они были в самом пекле. Они не стали бы думать, что это – не Таринтия и даже не Аквилония. Не их замок, а, стало быть, не их дело. Они наверняка полезли в самую гущу. К тому же, если бы из них выжил хотя бы один – они бы не позволили охранять Конана никому другому…
***
Первым делом он переоделся. Благо тряпья в сундуках оказалось порядочно. Правда, большинство вещей мало подходили к сегодняшнему случаю, поскольку были донельзя парадными и торжественными. Всякая шитая золотом парча или вот этот королевский причиндал вроде длинного плаща – его название вечно вылетает из головы! Он так сильно изукрашен драгоценностями и прошит серебряными нитями, что весит, пожалуй, поболее полного доспеха. К тому же все эти камешки так и норовят оторваться, жутко непрактичная вещь. Слуги, конечно, нашли бы нужное гораздо быстрее, но звать кого-то постороннего Конану не хотелось. А посторонним был для него сейчас любой. Ничего. Справимся.
Но на самом дне одного из сундуков Конан нашёл то, что искал.
Кожаные штаны, потёртые от длительной носки, и две простые рубахи. Он выбрал ту, что потемнее. Как смог, оттёр кожаный пояс и перевесил дубинку на новый шнур – прежний слипся от крови и никуда не годился. Сверху накинул плащ, расшитый орнаментом из солнечных крестов – конечно, вещь заметная, но ночи осенних лун бывают прохладными. Особенно, если ночевать придётся вдалеке от жилья.
Свой дорожный мешок он собрал ещё быстрее. То, что нет меча, – это, конечно, не слишком удачно. Но не смертельно. Опыт подсказывал Конану, что рано или поздно на его пути всегда подворачивался кто-то, у кого какой-нибудь меч обязательно был. И обычно во время такой встречи меч менял своего хозяина. Ну, не сразу, конечно, а после более или менее утомительных убеждений. Впрочем, самые умные сразу его бросали и убегали, не позволяя Конану приступить к предъявлению наиболее веских доказательств жизненной необходимости ему именно этого конкретного меча. Так что меч – не проблема.
Конан ещё раз прошёлся по комнатам, по очереди выглядывая в каждое окно. Во дворе догорало невысокое длинное строение, то ли сарай, то ли пристройка к конюшне, отсюда не разобрать. Слуги уже не пытались его потушить, поливали водой соседние бревенчатые стены с подветренной стороны, чтобы спасти хотя бы их. Воду носили кожаными вёдрами и бурдюками из колодца на заднем дворе, передавали по цепочке. Шума продолжающейся потасовки слышно не было – может быть, на этот раз и в самом деле цыгу удалось победить и уничтожить относительно малой кровью. Это должно бы радовать, только вот радости нет. Да и странно. Обычно цыгу и малая кровь – понятия несовместимые. Куда вероятнее, что слишком толстые стены надёжно глушат звуки боя, не докатившегося пока до этого крыла.
Конан вернулся в первую комнату. Подумав, содрал с королевского парадного плаща горсть наиболее крупных камешков, сунул и их в мешок. Вообще-то, деньги у него были – они с Квентием с самого начала поездки разделили золото так, чтобы ни один из их небольшого отряда, по той или иной причине оставшись в одиночестве, не оказался бы при этом ещё и без денег. Мало ли что в дороге случиться может? Так что золото у Конана было — полсотни золотых аквилонских империалов, пересыпанных в тщательно привязанный к поясу кожаный мешочек. .
Но это было аквилонское золото.
А иногда возникает такие обстоятельства, когда очень бы желательно было бы расплатиться чем-то чем-то менее кричащим «Вот он! Лови его!». И хотя в торговом Шеме аквилонские золотые империалы встречаются – а назовите мне хотя бы одну денежную единицу, которая не встречалась бы в этой стране купцов! – но широкого хождения они не имеют. Слишком крупная монета слишком далёкой страны. Конан захлопнул сундук и затянул лямки мешка.
Теперь он был готов. Оставалось только ждать.
Проклятье!
Он терпеть не мог ждать.
Уши резанул знакомый пронзительный голосочек, умудрявшийся одновременно быть визгливым и приторным. Баронесса Ользе наслаждалась обществом надутого типа с роскошными усами и огромным пивным брюхом, не забывая при этом зорко поглядывать на своих подопечных. Судя по цветам перевязи, её кавалером является кто-то из свиты короля Тинтары, как там его… впрочем, неважно.
Ещё одна проблема, которую необходимо решить, и немедленно. Не баронесса с её ухажерами, конечно.
Дочери.
Вообще-то, Конан был против того, чтобы брать их на эти сегодняшние мужские игрища. Но формально женщинам и детям присутствовать не запрещалось, а они так умильно просили. Обе просили. Да и Лайне последние два дня вела себя просто как истинная паинька, надо же было как-то её вознаградить… Вон, сидят теперь, довольные, глазки блестят, личики раскраснелись. Атенаис кто-то подарил цветок, она вставила его в свою как всегда аккуратную прическу, а Лайне нацепила на плечо почти не помятого платья огромную золотую брошь с целой гроздью округлых синевато-пурпурных самоцветов – это про нее, кажется, служанка говорила? Красавицы. Они даже друг на друга смотрели вполне мирно, настолько были довольны. Ладно, пусть развлекаются, пока есть возможность.
Завтра с утра, еще до света, надо будет отправить их в загородную крепость. Попросить у Зиллаха эскорт, выбрать пару драконов понадежнее – и отправить. На всякий случай, мало ли как тут всё может обернуться… Сказать Квентию, пусть слуги начинают собирать вещи уже сейчас. Кстати, где он?
Конан обвёл взглядом двор и сразу же обнаружил главу своей Малой стражи – тот как раз заканчивал что-то почтительно нашёптывать Закарису, склонившись почти что к самому его уху. Вот он договорил, поклонился и выпрямил спину, бросив быстрый взгляд в сторону Конана. Закарис повернул голову в ту же сторону, встретился с Конаном взглядом и утвердительно кивнул. Брови его при этом были слегка приподняты, выражение лица – задумчиво Королю Аквилонии на какой-то миг показалось, что в глазах военачальника отразилась удивленная радость и даже странное облегчение, но в следующее мгновение тот уже отвернулся.
А тут еще и объявили новый поединок. На этот раз – на мечах. Услышав имена заявленных поединщиков, Конан насторожился и на какое-то время забыл и про Закариса, и даже про Квентия.
Потому что объявленными соперниками в первом бою оказались Селиг и Рахам.
А когда он увидел, чем именно Рахам вооружен, он даже дышать на какое-то время забыл…
Рахам вышел на арену первым, и теперь стоял, рисуясь и слегка покачиваясь. То ли был он действительно сильно пьян, то ли умело изображал подобное состояние. Селиг задерживался, и пока что восторженные вопли доставались одному Рахаму. Он принимал их с удовольствием, раскланиваясь в разные стороны, сверкая драгоценными доспехами и опираясь огромными руками на рукоятку поставленной перед собой секиры. Конан смотрел на эту секиру, не отрывая взгляда.
Вообще-то ратный устав никому не возбраняет пользоваться во время дружеских поединков – а тем более, в бою потешном – любым оружием, в том числе и боевым. Но местные в большинстве своем отдавали дань несерьёзности сегодняшних поединков, и потому и оружие выбирали не слишком серьёзное — легкие сабли или короткие слегка изогнутые мечи, чуть ли не ученические по виду, иногда дополняя их трехзубцовым кинжалом для левой руки. Боевая секира в здешних краях – вещь, достаточно необычная.
Особенно – секира гномьей работы…
Вопли между тем усилились – на арену выбрался Селиг. Двое слуг тащили за ним огромные ножны – похоже, молодой король Шушана на этот раз решил выступить с большим двуручником. Не самый удачный выбор при его довольно-таки среднем росте и не слишком-то мощном телосложении. Двуручники и так-то не отличаются скромностью размеров, а этот, судя по длине ножен, вообще был гигантом – длиной шага в два, и не мелких шага. Если такой вертикально поставить – наверняка окажется выше своего владельца. И тяжелый, похоже, не зря же двое слуг понадобилось. В Селиге же как-то совсем не угадывается мощи, необходимой для свободного и умелого обращения с такой убийственно тяжелой штукой. К тому же – против гномьей секиры. Интересно, какой клан ее делал?
Рахам тем временем вскинул руку, приветствуя своего соперника и побратима. Смертоносная плоскость серпообразного лезвия чуть шевельнулась, и в свете факелов темными гранями четко выделились руны клейма. Конан внутренне ахнул.
Он слишком хорошо знал — и это клеймо, и то, на что способно помеченное им оружие.
Время словно замедлилось, гул голосов отдалился. Селиговский двуручник против такой секиры – что ореховый прутик против боевого клинка. Вплетенное в остывающий металл во время ковки заклинание любую сверхпрочную сталь разрежет, словно горячий нож – масло. И даже зарубки на лезвии не останется. Такое оружие – слишком большая ценность для того, кто собрался просто немного поразмяться… Из этого следует три возможных вывода.
Первая возможность — Селиг просто-напросто глуп и не знает, чем вооружен его противник. Или же это он сам пытался вооружить Рахама как можно лучше для убедительного исполнения намеченного фарса – и слегка перестарался. Что тоже, кстати, об излишнем уме не свидетельствует. Либо же все он отлично знает, просто намерения его несколько изменились со времени последнего доклада гленноровского шпиона. Пока курьеры мотались туда-сюда – многое могло поменяться…
Третья возможность могла оказаться самой неприятной – в этой игре есть еще и какой-то другой игрок. Третий. Со своими непонятными целями. И секира – это его ход. Может быть даже – не первый, а просто первый замеченный… Конан напрягся, пытаясь заранее подготовиться к любой неожиданности. Из этого креслица чертовски неудобно быстро вскакивать. Но попытаться придётся. Может быть, если подтянуть пятки поближе к заднице…
Межу тем Селиг раскланялся со зрителями, отсалютовал хозяину замка и, взявшись обеими руками, медленно вытащил огромный меч из изукрашенной серебряной оплёткой ножен. Перехватившись поудобнее, поднял его над головой – то ли в салюте, то ли для того, чтобы даже задним было все хорошо видно.
Зрители стихли, приветственные вопли превратились в недоуменный ропот и шушукание. Кто-то робко хихикнул, за ним следом рассмеялся другой и третий, уже увереннее. А потом и все остальные разразились громовым восторженным хохотом. Конан расслабился, пряча за сплетёнными пальцами улыбку.
Селиг задумал красивую шутку, и шутка его удалась.
Правильным оказалось второе предположение, не самоеплохое из имевшихся, к тому же – с неожиданным дополнением. Шушанский король вовсе не был глуп и отлично знал, чем именно вооружает он своего побратима. И этот совершенно неподходящий по размеру огромный двуручник тоже выбрал он совершенно не случайно. Да что там – выбрал?! Ни о каком простом выборе тут и речи быть не могло! Этот меч наверняка был специально изготовлен умелыми мастерами своего дела – и изготовлен именно для сегодняшнего вечера. Только вот искусные мастера эти вовсе не были кузнецами.
Потому что меч был деревянным.
***
Гарда искусной работы была выполнена в виде экзотического цветка, лепестки которого, отгибаясь, прикрывали кисти, а длинное лезвие выглядело растущей из центра стрелой. Сходство лезвия со стреловидным бутоном еще больше усиливалось тем, что самый кончик его, перед тем как сойтись в заостренный наконечник, слегка расширялся, словно нераскрывшееся еще соцветье. Полированное дерево настолько красиво отливало цветом тёмного пламени в свете факелов, что многие дамы заахали и зааплодировали от восторга.
Селиг, ослепительно улыбаясь, крутанулся на пятке, взмахнув за спиной коротким плащом, словно чёрно-алыми крыльями, и сделав изящный выпад в сторону соперника. Рахам взревел, как водяной жеребец в период гона, со свистом крутанул над головой секиру и бросился вперед. Конан беззвучно посмеивался в сцепленные пальцы – он уже понял, что именно за представление будет тут разыграно.
Так и вышло.
Селиг в последний миг очень изящно подался в сторону, и хищному лезвию достался лишь край взметнувшегося плаща – чёрно-красная лента была отрезана беззвучно и отброшена далеко к столам, а не удержавший равновесия Рахам был вынужден пробежать несколько шагов, и лишь потом смог остановиться и развернуться для новой атаки. Но прежде чем Рахам сумел восстановить равновесие и броситься вперед, Селиг сделал два быстрых шага и в красивом выпаде нанес три стремительных укола в – два корпус противника, один в руку. И снова отпрыгнул.
Конечно, с настоящим стальным мечом такого размера он бы не смог провернуть ничего подобного – настоящий меч был бы для таких выкрутасов слишком тяжёл. А этой изящной деревянной штучкой – вполне.
Рахам снова атаковал — и снова промахнулся. На этот раз было отчётливо видно, что промахнулся он специально, но зрители, похоже, не возражали. Хитро придумано! В обычном поединке очень сложно преднамеренно получить лёгкую травму так, чтобы никто из зрителей не заподозрил этой самой преднамеренности. Но если поединок сам по себе насквозь фальшивый, игрушечный, изначально подстроенный смеха ради – тут любая нарочитость будет воспринята как должное.
Тем временем поединщики сошлись в ближнем бою, лезвие к лезвию. Обычного для таких случаев визга металла по металлу не было – не было вообще никаких особых звуков, когда самый кончик деревянного клинка срезало где-то на расстоянии ладони от острия. Дерево оказало гномьей секире не больше сопротивления, чем красно-черный шелковый плащ.
Зрители ахнули. Рахам попытался закрепить успех, сократив меч своего противника еще на ладонь, но Селиг успел отскочить. И даже огреть укоротившимся мечом своего не успевшего вовремя развернуться соперника. Плашмя, пониже спины. Не больно, но довольно-таки чувствительно для самолюбия.
Рахам взревел, но теперь уже — как водяной жеребец, которому в причинное место вцепились все подводные демоны разом. И ринулся в бой – уже по-настоящему, с налитыми кровью глазами и чуть ли не пеной изо рта. Казалось, секира со злобным шипением нарезает ломтями даже сам воздух. Селигу поначалу удавалось вполне успешно отражать рахамовские наскоки, принимая клинок на клинок, только вот его собственный меч с каждым таким столкновением оказывался все короче и короче. Селиг более не крутил изящных пируэтов – все его внимание было поглощено не на шутку разгоревшимся боем. Судя по всему, он был очень даже неплохим мастером клинка, и с нормальным мечом имел хорошие шансы против сильного, но окончательно потерявшего всякое соображение противника. Вот только меч его настоящим не был.
Секира казалась пламенем, а тёмный деревянный меч – свечкой. И он таял под её натиском так же стремительно, как тает опущенная в горячую воду сосулька. Когда в руках у Селига оставался клинок не больше локтя длиной, Рахам изловчился, и срубил его полностью, под самую гарду.
Рахам победно захохотал и, раскрутив секиру над головой так, что её лезвия слились в один сверкающий круг, обрушился на отступающего противника всей своей мощью. Селиг отпрыгнул в сторону, но неудачно. Вернее – удачно-неудачно – его нога подвернулась с отчетливым хрустом, он сдавленно охнул и осел на землю, явно не способный к дальнейшему сопротивлению. К нему уже спешил местный костоправ, на ходу копаясь в своей объемистой торбе со всевозможными лекарскими причиндалами. Посопев немного, Рахам опустил секиру и неуверенно огляделся.
Конан поморщился, потёрся ухом о плечо – так сегодня ещё не вопили. Впрочем, кто бы спорил – зрелище достойное и сыграно умело. Даже сам Конан не мог бы поклясться в преднамеренности травмы – а он ведь знал заранее и смотрел во все глаза. Похоже, не обошлось без темного чароплёта. Но повреждение не слишком серьёзное – вон и лекарь, осмотрев освобождённую от сапога ногу, перестал хмуриться и неторопливо убрал обратно в сумку уже было вынутые оттуда инструменты вида довольно-таки устрашающего. С вправлением простого выви=ха он был готов справиться при посредстве собственных рук и помощи Рахама, которого попросил придержать пациента за плечи. Рахам неуверенно топтался рядом, вид при этом имел виноватый и немного ошарашенный, не знал, куда девать руки и поручению обрадовался. Несмотря на свою вроде бы победу, он явно не чувствовал себя героем этого поединка – герой в красно-черном плаще полулежал на земле с мужественной улыбкой на бледном лице и собирался героически претерпевать вправление лодыжки.
Впрочем, претерпевать особо не пришлось– лекарь оказался опытным, вывих вправил буквально одним движением, Селиг даже охнуть не успел. Даже тугую повязку накладывать не стал – закрепил вправленный сустав накладными чарами. Судя по скорости наложения – многократно отработанными и подвешенными на какой-то амулет, удобная штука, когда одни и те же травмы приходится врачевать часто. Конан сделал зарубку в памяти – обязательно завести и в аквилонской армии нечто подобное. И пусть себе ортодоксы твердят о богопротивности любых совмещений и делят мясное и молочное по дням седьмиц, нормальные люди, освоив два умения и совместив их, становятся втрое сильнее или вчетверо умнее. Да вон хотя бы на Селига посмотреть: после такой травмы, вправленной без магии, он бы лежал как минимум пол-луны с ногой, затянутой в жёсткий лубок от пятки до паха! А он пальцами подвёрнутой ноги шевелит как ни в чём не бывало и ступней крутит, словно и не её только что вправляли, довольный и почти что здоровый.
Тем временем Селиг расплылся в облегчённой улыбке и поднялся – правда, при помощи Рахама. Посмотрел на всё ещё зажатую в правой руке деревянную гарду – теперь она окончательно приняла вид цветка с изогнутыми лепестками и только чуть-чуть выступающей неровно срезаной серединкой. Вскинул брови, словно осенённый внезапной удачной мыслью, сунул гарду Рахаму и начал что-то ему горячо втолковывать, поглядывая в сторону хозяев замка и заговорщицки улыбаясь. Лицо у него при этом было как у слегка напроказившего и очень этим довольного ребёнка.
Он не шептал, но шум вокруг стоял такой, что, даже кричи он в полный голос, Конан не смог бы его услышать. Какое-то время Рахам хмурился непонимающе. Потому непонимание переродилось в неуверенность – он словно бы никак не мог понять, чего же именно от него хотят. Или не слишком верил тому, что понял правильно. Наконец он кивнул – всё так же неуверенно. Селиг переспросил. Рахам посмотрел на Зиллаха и снова кивнул – на этот раз уже куда решительнее. Селиг разулыбался, довольный, и подтолкнул его в спину.
От того места на арене, где стояли они, до Конана было шагов десять. Зиллах сидел чуть правее – значит, ещё шага на два поболее. Рахам прошёл мимо правителя Аквилонии, неуверенно улыбаясь и хмурясь одновременно. Выглядел он очень озадаченным. Наверное, он бы изо всех сил чесал сейчас в затылке, не будь обе его руки заняты.
Он остановился не точно напротив Зиллаха, а чуть левее, потоптался немного, хмуря тёмные брови и шумно дыша. Конан вдруг понял, что слышит его сопение – зрители больше не шумели, будучи заинтригованны странным поведением победителя. Рахам же, продолжая хмуриться, неуклюже повертел в руке деревянную гарду-цветок и вдруг протянул её через стол той самой серенькой мышке, жене Зиллаха. Пробасил, откашлявшись:
— Вот! Это… передать велели. Самый красивый цветок — самой красивой женщине. Вот!
Ответная благодарность покрасневшей от удовольствия мышки потонула в одобрительном гуле зрителей – выходка молодого шушанца присутствующим понравилась. Отдав женщине деревянный цветок, Рахам почтительно кивнул сидящему с ней рядом королю Асгалуна, отступил на шаг и крутанул над головой секиру, как бы салютуя. Уже привычно зашипел разрезаемый безупречно острыми лезвиями воздух. А потом, уже на возврате, он слегка шевельнул кистью, меняя траекторию движения лезвия на более низкую и пологую.
И снёс Зиллаху голову.
— Как он думает выжить сам?
— Все продумано – его там не будет. Сегодня он примет участие в состязаниях и получит травму – несерьезную, но довольно болезненную. Завтра не самое главное торжество, его отсутствие не будет таким уж вызывающим… Тебе, кстати, тоже \предложат остаться в замке…
О?! А это уже интересно. У мальчика, похоже, далеко идущие планы. Любопытно будет ознакомиться. Ведь в эту игру всегда куда интереснее играть вдвоем… особенно если твой партнер пребывает в приятном заблуждении, что настоящий игрок тут только он, а остальные – пешки.
Нет, с какой стороны ни посмотри – будущее с Селигом в роли короля всего объединенного Шема кажется не таким уж и мрачным. Да, конечно, он горяч и амбициозен, но тут его ожидает большой сюрприз, поскольку правители соседних стран тоже не тюфяки, сеном набитые. К тому же молод он – потому и горяч. С возрастом образумится. Особенно, если жену ему подходящую подобрать… со всех точек зрения подходящую. Хм-м… Атенаис он, кажется, понравился вчера? Ну-ну…
Столы во дворе были поставлены по кругу, вокруг предназначенной для состязаний арены, да к тому же на возвышении. И потому, чтобы увидеть Селига, Конану не надо было даже головы поворачивать.
Красивый мальчик. Чересчур изнеженный, может быть, но не всем же быть грубыми варварами! Служанка сказала, что он сегодня почти полдня провел в обществе Лайне и даже брошку ей подарил. Терпеливый – не всякий выдержит эту мелкую ехидную заразу так долго и не сорвется. И умный – стремится заранее заручится расположением если не будущего тестя, то хотя бы свояченицы. Не худший вариант зятя.
Вот только…
Асгалун.
Конан засопел, пытаясь устроиться в кресле поудобнее. Ничего, не обратят внимания или примут за стариковское кряхтение. Если бы еще не так сильно болели затекшие ноги…
Все, кто сейчас находится в этом дворе, к завтрашнему вечеру будут, сакорее всего, уже мертвы. Все эти веселые ребята, смеющиеся, поздравляющие друг друга с победой, пьющие вино и подмигивающие служанкам. Зиллах, что-то говорящий своей маленькой жене, серой и незаметной, как мышка, и с такой же испуганной улыбкой. Сидящий с ним рядом Закарис, суровый и мрачный даже сейчас, при общем веселье – уж его-то смерть Селигу необходима до зарезу, навыерняка лично проследит или даже руку приложит, никаким случайностям не доверив. Два молодых мелкопоместных барона, хорошенько подвыпившие и потому сцепившиеся в кулачном поединке наподобие простонародья – потные, грязные и довольные донельзя. Десяток их друзей, подбадривающих поединщиков радостными воплями, в которых уже не важно, кто за кого болеет. Служанка, что улыбаясь поправляет плед на его ногах. Радостный охранникЗиллаха, тот, что не один проведет свою последнюю ночь, еще не зная, что она – последняя…
Воины всегда умирают. Болтовня все это. И простые люди тоже гибнут всегда. Так было и так будет. В мелких стычках представителей двух столиц уже погибло столько народу, что не на один Асгалун хватит. Объединение Шема под властью одного короля положит конец этим стычкам – независимо от того, кто именно окажется объединителем.
Да, но захочешь ли ты отдать свою дочь в жены человеку, который уже пожертвовал целым городом ради удовлетворения своей жажды власти?..
Зрители взорвались восторженными воплями – один из борцов сумел сбить своего противника с ног и теперь уселся на него верхом так, что тот не мог вывернуться и вынужден был сдаться. Осыпаемые дружественными насмешками и сами зубоскаля в ответ, молодые бароны отошли в дальний угол двора, куда уже спешили слуги с мокрыми полотенцами и чистой одеждой. Конан сделал вид, что закашлялся, прикрыл рот рукой – хотя шум стоял такой, что можно было вполне обойтись и без этих ухищрений. Говорить из-за шума ему пришлось почти в полный голос, но ждать, когда все слегка утихомирится, он не хотел.
Решение было принято и действовать следовало быстро.
— Поговори с Закарисом. Скажи, что Конан просит его и его брата… так и скажи – его брата – обязательно зайти. Неофициально, но обязательно. Попозже. Пусть уж уважат старика… Ты достал мой меч?
— Извини. Я не смог добраться до наших сумок – конюшню охраняет цыгу, с ним разговаривать бесполезно.
— Хорошо. Это – тоже вечером. Думай. К тому времени, когда мы вчетвером встретимся, у нас с тобой должны быть не только доказательства заговора, но и хорошо продуманные меры \ по его преодолению.
Квентий кивнул, уже почти не скрываясь, оскалился в радостной улыбке и скользнул за спину Конана и дальше, вдоль ряда столов. Конан остался сидеть, опираясь локтями на задранные колени, сцепив руки в замок и уткнувшись в него подбородком. Поверх сцепленных пальцев он разглядывал гостей и хозяев замка, соображая, кого бы еще можно было привлечь на свою сторону, и привлечь быстро, без долгих объяснений и убеждений в том, что всё это – не старческие бредни.
Пока он еще не был точно уверен в том, как именно справятся они завтра с подкинутой им задачкой, но сомнений в том, что так или иначе, но они таки справятся – сомнений у него не было.
Ну, почти не было.
Просто схватить Седига и попытаться припереть его к стенке – не выход. Он от всего отопрется, доказательства слишком шаткие. Единственный шанс – захватить арбалетчика живым и доказать, что его подослал именно король Шушана. Вряд ли это окажется слишком просто – Салмун не такой глупец, чтобы посылать на такое дело своего человека. Это будет какой-нибудь вольный стрелок, которому хорошо заплатили. И, если Конан не ошибается в оценке характера молодого шушанского интригана – тот, кто заплатил потенциальному убийце, тоже не будет иметь к Селигу ни малейшего отношения. Но захватить стрелка все равно необходимо, и захватить живым. Он – единственная реальная ниточка.
Захватить его почти так же важно, как и не позволить совершиться задуманному убийству…
Первое – расставить лучников на крышах окружающих площадь зданий. Своих лучников, таких, каждому из которых полностью доверяешь. Задачка. Таких у Конана здесь, пожалуй, что и нет. Кроме Черных драконов, разумеется, но всех драконов на крыши отсылать – тоже не дело… Тогда — хотя бы расставить тех, в ком уверен недостаточно, группами человека по три и с таким расчетом, чтобы в каждой группе оказались малознакомые друг с другом люди, не способные быстро сговориться о предательстве. А если, к тому же, еще и объяснить им, в чем дело, ничего не скрывая, так мол и так и любой может оказаться предателем, в том числе и любой из вас…
Конан хищно оскалился.
Это должно сработать. При подобном раскладе даже те, кто раньше, может быть, и собирался сотворить нечто неподобающее, теперь будут из кожи вон лезть, чтобы доказать свою лояльность. Да. Именно так и следует поступить. И расставить их надо ночью, задолго до того, как полезет на крышу селиговский арбалетчик.
Кстати, он вряд ли будет один – Селиг не настолько глуп, чтобы не подстраховаться. И, скорее всего, подстрахуется он не один раз. Значит, арбалетчиков будет как минимум трое. И еще кто-то, кто должен позаботиться о самих арбалетчиках потом, когда выполнят они свое дело и станут опасны. Значит – еще трое. Хотя – нет, так можно было бы продолжать цепочку до бесконечности. Селиг наверняка придумал что-то более простое и безотказное…
Сквозь поднятую над ареной пыль в неверном оранжевом свете факелов Конан рассматривал своего молодого противника, который радостно смеялся чему-то и пока еще не догадывался, насколько опытного и опасного врага он себе заимел. Что же такое ты придумал для своих арбалетчиков, красивый безжалостный мальчик, а? Ты заранее поднесешь им кубок с отравой, убивающей через сутки? Нет, вряд ли. Такое средство не слишком надежно, за сутки многое может случиться… Наденешь на своих убийц форму какой-нибудь стражи, вооружишь их до зубов — и будешь надеяться на то, что обезумевшие цыгу в первую очередь станут убивать именно стражников и людей вооруженных, и потому вряд ли кто из охраны уцелеет? Тоже вряд ли – ты не из тех, кто пускает настолько важные дела на самотек. Так что же задумал ты?
Почему-то Конану казалось, что понять ход мыслей Селига очень важно. Он моргнул, потер слезящиеся от дыма и напряжения глаза, моргнул еще раз, вглядываясь пристальнее.
И внезапно понял.
Справа от молодого короля Шушана сидел один из его приближенных, некто Рахам, молочный брат Селига и его правая рука, такой же молодой и разодетый в пух и прах по последней шемской моде. Даже за столом он не снимал золоченых доспехов, отягощенных множеством драгоценных камней. Как защита, эти доспехи не выдерживали ни малейшей критики, но на юных аристократок и не менее отзывчивых служанок должное впечатление оказывали. На него Конан смотрел недолго — Рахам был силен и туп, и с этой стороны никаких особых неожиданностей не предвиделось. А вот слева от Селига…
Слева от Селига сидела некая смутная тень, на которую почему-то очень не хотелось смотреть. Просто-таки до рези в глазах, до тягучей боли в затылке, до подступающей к самому горлу тошноты не хотелось. Конан сузил глаза, смотря теперь точно на Селига, а пространство вокруг него захватывая боковым зрением – так смотрят на слабые вечерние звездочки, которые боятся взгляда в упор. Уловка сработала – теперь он видел селиговского соседа вполне отчетливо. И увиденное ему не нравилось.
Потому что в том случае, если этот сосед не был боевым придворным магом – причем магом темным! — Конан готов был съесть свой королевский берет.
Темный маг при дворе одного из шемитских королей – и сама по себе новость не слишком приятная. Но придворный темный маг, свободно творящий чары во внутреннем дворике чужого замка – это вообще ни в какие ворота… В городе немало приехавших на праздники волшебников, но так то – в городе! Провести же своего мага на территорию чужого дворца – вопиющее неуважение, почти наглость. Интересно, почему Исиро, придворный чароплет Зиллаха, не раскрыл вторгшегося на его территорию наглеца и не выставил его с позором за ворота? Впрочем – Исиро стар, очень стар, а подготовка к «празднику единения» — дело тяжёлое, последние дни он почти не выходит из своих покоев, мог просто и не заметить…
А маг, кстати, не слишком-то сильный – отворотные чары так себе. Впрочем, на это сборище большего и не нужно – они ведь не привыкли делать что-то, чего делать не хочется, вот и работают даже такие слабенькие чары не хуже самых что ни на есть могучих и громобойных. Теперь ясно, какая судьба ожидает незадачливых арбалетчиков – простенькое заклинание в спину и, спустив тетиву, ты испускаешь и собственный дух. Чисто и просто. И никаких свидетелей.
Ну, это, допустим, мы еще посмотрим.
Исиро, хотя и стар, но маг не из последних. Да и характер у него вряд ли за последние годы изменился в лучшую сторону. Если будет он вовремя предупрежден и как следует разозлится – малоприятный сюрприз селиговскому приспешнику обеспечен. Надо будет сказать Квентию, что присутствие Исиро на тайной встрече тоже необходимо. Впрочем, Закарис хоть и простоват, но не настолько же, чтобы предположить, будто его приглашают просто по приятельски попить местного подогретого пива перед завтрашним торжеством.
— Давай, Врам, давай! Жми! Бей, Колон! Врам, на сдавай! Колон, жми! Ногой его, ногой! Зубами!!! Колон! Врам! Пни! Жми! Дави! Бей!..
Два полуголых борца топтались на окруженном вопящими зрителями пятачке, стискивая потные тела друг друга огромными мускулистыми руками в некоем подобии братских объятий. Состязания давно уже перешли в ту стадию, когда наблюдатели и болельщики распаляются не меньше самих участников, подогретые обильными закусками и молодым вином. Таким разгоряченным людям все труднее оставаться простыми зрителями, и вот уже вспыхивают на вытоптанном пятачке посреди двора короткие поединки, совершенно не предусмотренные первоначальным списком состязаний. Хорошо еще, что шли поединки борцовские, без использования благородной стали, а большинство местных аристократов считают этот вид соревнований «черным», неподходящим для знати, что несколько охлаждает их пыл. А то, пока шли бои мечников, двое восторженных юнцов успели-таки отличиться, с воплями прорвавшись в круг и бросив вызов двум разным победителям. Первый в результате получил рукоятью меча по затылку от одного из Драконов, второму же повезло меньше. Меч громилы из свиты мелкого местного короля, имени которого Конан не запомнил (и почему это так всегда бывает – чем меньше у короля королевство – тем больше и пышнее его свита?!) не вовремя соскользнул, и теперь опытный местный лекарь где-то внутри замка зашивал то, что осталось у несчастного юноши от левой ладони.
Подремать, как он грозился, Конану не удалось. И вовсе не потому, что прямо над ухом постоянно орали, а меньше чем в десятке шагов надсадно хэкали поединщики и гремело друг о дружку разнообразное оружие. Когда хотел, Конан мог, конечно, довольно крепко заснуть и не в такой обстановке. Например – на «Тигрице» во время нехилого шторма, он, говорят, храпел так, что порой перекрывал раскаты грома и грохот горообразных волн о скалы. Ну, во всяком случае, так ему когда-то говорили соратники…
Просто у местных паланкинов были жутко неудобные очень низкие кресла.
Во внутренний двор – три высоких лестничных пролета и длинный коридор гостевого крыла – Конана, конечно же, доставили именно в нем. В паланкине, то есть. И это уже почти что и не вызвало у него раздражения – то ли привыкать потихоньку начал, то ли общая тревожность не позволяла более отвлекаться на подобные мелочи. Хуже было другое – во дворе покинуть неудобное кресло Конану так и не позволили. Он надеялся, что по прибытии к ристалищу пыхтящие и обливающиеся потом под непомерным весом носильщики перегрузят его персону в другое кресло. Более удобное. Или хотя бы на скамеечку с ненавистной подушечкой, как уже было в пиршественном зале. Скамейка та, по крайней мере, была вполне нормальной высоты, и позволяла выпрямить ноги, в паланкиновском же креслице Конан буквально скреб коленями уши. Или наоборот. Короче – имел полное основание желать как можно скорее оное креслице покинуть.
Но не тут-то было!
Потные слуги проволокли носилки — вместе с жутким креслицем и трясущимся в нем Конаном — по всему двору и водрузили на расположенную в месте лучшего обзора специальную подставку. После чего быстренько отогнули передние занавески, закрепив их на решетчатой крыше и превратив до этого закрытую со всех сторон коробочку паланкина в некое подобие ложи. Ноги Конану заботливо укутали теплым шерстяным пледом, после чего он окончательно и затосковал, поняв, что выпрямить их ему сегодня вечером, похоже, так и не удастся. От Конана явно ожидали, что смотреть увлекательнейшее действо он будет не двигаясь с места. Что ж, неудобное кресло – далеко не самое страшное испытание, выпавшее Конану на протяжении его длинной и бурной жизни. Как-нибудь и это перетерпится.
Тем более что место было хотя и неудобным, но весьма почетным – справа от конановского паланкина разместился сам его асгалунское величество Зиллах со свитой и охранниками. Охранников было шестеро. Четверо – вполне обычнее люди, сопят, с ноги на ногу переминаются, один вон даже со служанкой перемигнуться успел и теперь сияет, как свеженадраенная бляшка его же собственных доспехов – его казарменная постель этой ночью, похоже, будет не такой уж неуютной и холодной. А вот двое…
Конан пригляделся к этим двоим странным охранникам повнимательнее – не в упор, конечно, пригляделся, краем глаза, стараясь даже головы в их сторону лишний раз не поворачивать.
Конечно, если бы не слова Квентия, сам Конан вряд ли заподозрил бы в этих стражниках цыгу – ни тебе ритуальных черно-желтых многослойных одежд, ни клановой раскраски на лицах, ни даже традиционно выставляемых на показ длинных косичек с вплетенными в них свинцовыми шариками или даже острыми как бритва обсидиановыми лезвиями. Обычная форма обычных стражников. Косы, даже если они и есть, убраны под кожаные шлемы. Слишком, пожалуй, маленький рост для стражников, да морды явно рассветные, с желтоватой кожей и узким разрезом глаз, а так – ничего необычного.
Впрочем, нет, Даже не будь слов Квентия, Конан все равно обратил бы на них внимание. Слишком уж отличалось их поведение от поведения остальных стражников.
Они стояли совершенно неподвижно, словно две невысокие скульптуры, поставленные зачем-то чуть сзади и по бокам тронного кресла Зиллаха. У них не двигались даже глаза, устремленные, казалось, в какую-то немыслимую даль. Слухи утверждали, что именно такая каменная неподвижность и отсутствие конкретного объекта сосредоточения для глаза позволяет цыгу видеть не что-то одно, а сразу все вокруг – даже то, что происходит у них за спиной. Конан не был уверен, что слухи не преувеличивают, но знал, что по той или иной причине пока еще никому не удавалось застать цыгу врасплох, подкравшись к ним с тыла. Своих драконов, стоящих позади паланкина, Конан видеть не мог, и ему оставалось только надеяться, что они выглядят хотя бы вполовину так же безупречно, как личные охранники Зиллаха. Впрочем, Квентий — стражник опытный и человек умный, должен был позаботиться…
— Ваше величество, я бы советовал тебе проснуться и склонить сюда свое королевское ухо. Иначе завтра, может статься, тебе уже нечего будет склонять.
Легок на помине!
Квентий протиснулся откуда-то сзади и теперь присел на каменную ступеньку чуть ниже паланкина. Лицо его выражало презрительную скуку. Ни дать ни взять – утомившийся стоять придворный решил слегка отдохнуть поблизости от своего короля. Наверняка близкий к трону придворный, может быть, даже и фаворит – не зря же расселся так уверенно, знает, что король его не прогонит. А, может, старый король просто спит и не замечает, что на ступеньках его трона прочно обосновались разные выскочки… Сквозь слегка прижмуренные веки Конан заметил несколько оценивающих взглядов в их сторону, но понять, о чем именно думали смотрящие, не смог – слишком далеко.
Квентий поерзал, устраиваясь поудобнее. На борцов он поглядывал с ленивым неодобрением. На Конана же не смотрел вообще, только морщился и тихо шипел в его сторону, а подергивающиеся при этом губы издалека вполне могли сойти за гримаску общего недовольства. Конан внутренне напрягся, еще больше уйдя в кресло и опустив голову чуть ли не ниже коленей.
— Срочное сообщение от конфидентов Гленнора. Ты был прав – опять Шушан. Они собираются убить Зиллаха – завтра, во время торжественной церемонии, прямо на площади.
Может показаться странным, но услышанное Конана успокоило. Подлость одного из местных королей была привычной и понятной, с ней можно было бороться. Значит, не зря был этот ознобный жар по позвоночнику — не разучился еще определять надвигающуюся опасность коронованный выходец из дикой Киммерии. Вот оно.
— Идиоты! – выдохнул Конан почти беззвучно, представив залитый кровью и заваленный обрубками тел торговый город Асгалун. Бывший торговый город, если намеченное убийство завтра действительно произойдет. Потому что десяток пошедших вразнос после смерти хозяина цыгу – это не просто страшно. Об этом и через десятки зим будут рассказывать жуткие легенды долгими зимними вечерами своим правнукам — те, кто выживет. И будет их немного. Выживших, а не жутких легенд… — Идиоты… Или – умные сволочи.
Квентий еле заметно кивнул головой, продолжая презрительно морщиться.
— Именно. Войска нашего дражайшего Селига в дневном переходе от города. Завтра с самого утра они тронутся в путь. Официально – чтобы принять участие в церемонии, пусть и не с самого начала. Все просчитано – они придут в Асгалун к вечеру. Через несколько часов после убийства Зиллаха
Ловко.
К вечеру. Когда в городе уже почти не останется живых, а израненные и уставшие цыгу сделаются вполне доступной добычей. Те из них, которые к тому времени не будут убиты и не покончат с собой, как делают многие из них, отомстив за убитого командира. К приходу шушанских «освободителей» в Асгалуне не останется боеспособных стражников и действующего правительства – об этом цыгу позаботятся в первую очередь. А уцелевшие жители на руках будут носить любую армию, избавившую их от подобного кошмара…
— Возможно, они узнают о трагедии еще днем, от беженцев. И будут очень торопиться. Но все равно опоздают…
— Ловко.
— Соседи не смогут возразить – он не захватчик, он освободитель. И, к тому же, – он не против объединения Шема под властью достойного короля – он так и объявит, сразу же, завтра вечером. И сразу же разошлет гонцов – думаю, письма уже готовы. Он не захватчик, он – освободитель, и готов передать власть в руки нового законного короля…
А вот это может и сработать. Человек, захвативший трон и тут же во всеуслышание от него отказавшийся, вызывает невольное уважение. Черни такое понравится. Да что там черни! Даже самые знатные купеческие семейства проглотят – и не подавятся. И его же мгновенно обратно и выдвинут. Еще и торопиться будут – кто быстрее. А если еще и есть среди этих семейств пара-другая, для кого все эти события вовсе не окажутся такой уж неожиданностью…
Не просто может сработать – сработает обязательно.
— Конан, проснись! Надо что-то делать!..
Селиг Первый, Верховный Король всего Шема…
Конан покатал мысленно такое титулование, разглядывая его с разных сторон. А что? Не такой уж и плохой правитель может получиться… Молодой, ретивый… Атенаис он вчера, вроде бы, по душе пришелся. Да и она ему, похоже, не противна, весь вечер вокруг нее увивался…
— Как его убьют?
— Арбалет. С крыши одного из окружающих площадь зданий. Они используют не простые болты, а стрелы типа «драконий язык» или «черный веер», чтобы уж наверняка…
Неплохо. «Драконьим языком» назывались стрелы, которые при попадании в цель взрывались внутри тела жертвы сотнями острейших лезвий и превращали внутренности в кашу. От таких стрел ран не бывает, любое попадание смертельно. «Черный веер» добавлял каждому осколку еще и капдю мгновенно действующего яда. Предусмотрительно. Даже, пожалуй, слишком. Но кто сказал, что крайняя предусмотрительность – это плохо?.. Молод, ретив, решителен, предусмотрителен и умен – вон какую штуку задумал и уже почти что провернул! Если, конечно, сумеет он сам уцелеть в завтрашней мясорубке…
Закарис не заорал благим матом только потому, что, даже находясь в крайней степени ужаса, отчётливо понимал – лошадей пугать нельзя. Ни в коем случае. Даже боевых.
Тем более боевых…
Он пролетел отделяющее его от стойла расстояние единым махом, буквально на цыпочках. Стремительно – но почти бесшумно. Он всё время с замиранием сердца ожидал услышать глухой удар и короткий вскрик, означавшие, что он опоздал. Может быть, даже и без вскрика – Нахор огромен, а много ли этой крохе надо?..
Оказалось – много.
Она стояла у правой передней ноги, держалась левой рукой за стремя, а правой пыталась достать уздечку. Она собиралась на него залезть!
Росту в ней было – хорёк наплакал, а Нахор – зверюга крупный, она до его холки не могла дотянуться, даже на цыпочки встав и всем своим щупленьким тельцем на него буквально навалившись. Несчастный Нахор хрипел, вращал выпученными глазами и изо всех сил затруднял ей эту задачу, задирая голову как можно выше. Но почему-то не спешил оприходовать нахалку по затылку мощным копытом. Более того – в его вытаращенных глазах плескался беспомощный ужас и какая-то совсем уж непонятная обречённость. Он даже слегка присел на задних ногах, словно испуганный жеребёнок.
— Иди сюда! – прошипел Закарис. Он не помнил, как её зовут, эту младшенькую, а так и рвавшиеся с языка многочисленные эпитеты предпочёл благоразумно опустить. – Только медленно.
Она обернулась, вздрогнув, и на какой-то ужасный миг ему показалось, что она сейчас начнёт спорить – слишком уж характерное выражение было написано на её азартно-недовольном личике. Он хорошо знал такие выражения. Они обычно предвещали сильную нагрузку на уши в виде скандальных воплей «ХОЧУ!!!». И даже внутренне сжался, готовясь прыгнуть вперёд, проламывая хлипкую загородку, и выволочь её оттуда. Сразу же, как только испустит она первый свой вопль, а хорошо обученный боевой конь отпрыгнет назад и встанет на дыбы, метя копытом ей…
Но его ждала новая неожиданность – вредная девчонка вопить не стала. По её лицу словно прошла тень, она поморщилась обиженно и вздохнула, но этим выражения своего недовольства и ограничила. Отпустила стремя, мимоходом как-то очень привычно проведя ладошкой по серой шкуре – Нахор ещё больше глаза выкатил, смотря на хозяина с немой мольбой, — и нехотя шагнула к загородке, протягивая Закарису руку.
Он выдернул её из стойла одним движением, отшвырнул за спину и аккуратно положил жердь на место. Нахор фыркнул и шумно вздохнул. И Закарис мог бы поклясться, что вздохнул он с явственным облегчением.
— Славный конь, — раздался из-за спины тонкий голосочек. – Для боя обученный, да?
Хорошо, хотя бы «милой лошадкой» не обзывает. Закарис обернулся.
— Он мог тебя убить.
— Не-а! – она помотала головой. – Он же умный. И добрый. Просто хорошо обученный, а это – другое. Он ваш, да?
Закарис кивнул. Желание немедленно выпороть эту мелкую заразу постепенно становилось не таким уж острым и нестерпимым. По мере того, как сходил на нет пережитый им только что ужас. Как же её зовут-то? Впрочем, какая разница! Вряд ли их общение продлится настолько долго, что ему придётся как-то её называть. Надо просто отволочь маленькую паршивку к баронессе или другой какой дамочке из конановской свиты, пусть получше приглядывают за своей подопечной и сами с нею общаются.
Светло-палевая кобыла Хьяма по кличке Бестия неслышно подошла к самой загородке и теперь пыталась цапнуть Закариса за то, до чего получалось дотянуться. Пока дотянуться у неё получалось только до отворота старой и довольно-таки грязной куртки, но она не отчаивалась. Странно, но на стоящую в пределах её полной досягаемости девчонку она совершенно не обращала внимания.
Девчонка мимоходом погладила Бестию по оскаленной морде и вздохнула, снова глядя через хлипкую загородку на огромного серого жеребца.
— У папы тоже есть боевой конь. Он чёрный, – в голосе ее неожиданно прорезались тоскливые нотки. – Вороной то есть. А мне даже старую глупую Рыжуху – и ту не подарили.
— У тебя совсем нет своей лошади?
Закарис не хотел с ней разговаривать, но вопрос вылетел как-то сам собой, он даже не понял, как такое получилось. Девчонка явно смутилась, пожала узкими плечиками, глянула виновато.
— Ну, как сказать… Есть Толстяччок. Он пони, — улыбка её была кривой, — он очень хороший, но старенький, понимаете? Одышка, бабки пухнут, аллюра не держит…
Бестия отпустила на миг изжёванный закарисовсвский рукав, издевательски фыркнула и помотала головой. Похоже, даже она не собиралась признавать ходячее недоразумение с подобными характеристиками за настоящую лошадь. Девчонка резко развернулась, глаза её сузились.
— Он – хороший… — повторила она с угрозой, глядя Бестии прямо в глаза. И Бестия, панически сверкнув выкаченными белками, шарахнулась назад с такой скоростью, что выдрала изрядный кусок кожи из многострадального военноначальнического одеяния – разжать челюстей она попросту не успела. И это – Бестия, которой не раз случалось загрызать наглых двуногих шакалов, пытавшихся пощипать караванные пути?!
Закарис посмотрел на девчонку по-новому. С интересом посмотрел. Решился.
— Послушай, если ты уж так любишь лошадей… Там дальше есть обычная конюшня. Там их много. Разных. А сюда больше не ходи. Опасно тут, понимаешь?
— А! – она презрительно махнула рукой. — Разве там лошади? Одни клячи да молодняк. Вот это – настоящие лошади…
И Бестия поддержала её высказывание издевательским ржанием – но, на всякий случай, из самой глубины стойла.
Склонив голову набок, Закарис смотрел на младшую королевскую дочь. Думал. Вроде бы сёстры – а такие разные. Спросил неожиданно для самого себя:
— Послушай, а как тебя зовут?..
— Что там за шум? – спросил Конан сварливо.
Он только-только задремал в большом мягком кресле, намереваясь как следует заняться важным послеобеденным делом переваривания пищи, – а тут вопли, беготня, грохот оружия. Квентий пожал плечами:
— Лайне развлекается.
— А-а…
Конан завозился, устраивая своё огромное тело поудобнее.
Вообще-то он и не сомневался, что ничего серьёзного не случилось, потому и не покинул уютного кресла. Голосочек своей младшенькой он узнал сразу же, и интонацию тоже опознал без труда. Злорадно-скандальная, очень громкая и эффектная, рассчитанная исключительно на неподготовленную публику. Когда ей действительно больно или страшно, она кричит совсем не так. А чаще – вообще не кричит.
— Не зарвалась?
Прежде, чем ответить, Квентий какое-то время подумал. С сожалением покачал головой:
— Нет. В открытую договора не нарушала. Просто корчит из себя глупую мелюзгу, но оговорённых условий придерживается.
— Тогда – пусть себе развлекается. Лишь бы от казарм да конюшен подальше держалась, да в гвардейские разборки не встревала. Тут места цивилизованные, могут и не понять…
Квентий не уходил. Стоял на пороге, смотрел странно, хмурился.
— Что-то ещё?
Вместо ответа Квентий резко распахнул дверь. Выглянул в коридор. Пожал плечами, снова тщательно прикрыл тяжёлые створки. Обернулся.
Конан смотрел на него со всё возрастающим интересом.
— Стражники, — сказал Квентий тихо. – Они явились очень быстро. Караульное помещение на первом этаже, я проверял – они не могли так быстро успеть. Значит – или случайный патруль оказался неподалёку, или… Или где-то здесь, рядом, есть другая караулка, о которой не сообщают гостям. Зачем хозяину замка нужна дополнительная секретная караулка в гостевом крыле? А, может быть, даже и не одна караулка?
— Вот именно – зачем?.. – Конан хмыкнул. – Что-то ещё?
— Они были вооружены не для караула – для боя. Ничего нефункционального, никаких украшений и серебрёных лат – всё добротное, неновое, хорошо подогнанное. Двойной комплект мечей у каждого. Метательные ножи. Я не стал рассматривать слишком уж тщательно – это выглядело бы подозрительным, но могу руку дать на отсечение, что все те побрякушки, что понавешены у них на поясах, — не большее украшение, чем эта вот твоя серебряная… штучка. Только разве что сделаны они не так… поспешно и кустарно. И ещё… Пожалуй, самое главное. Они – не шемиты. Во всяком случае – большая часть.
— Ну и что? Среди Драконов тоже аквилонцев раз-два – да и обчёлся. А шемиты — так и вообще не очень-то любят ратное дело, предпочитая оплачивать наёмников. Обычное дело.
— Да? Обычное? А много ли среди Чёрных Драконов кхитайских потомственных воинов клана Цыгу? Или, может быть, ты назовешь мне какого-нибудь другого шемитского короля, чья охрана практически целиком состоит из таких воинов?..
Пауза была долгой.
— Ты не мог ошибиться? – спросил Конан наконец. Очень спокойно так спросил.
Квентий фыркнул.
— Я их видел. Вблизи. Старший стражник был шемитом, остальные – нет. На них форма стражи асгалунского двора, издалека никто и внимания не обратит, но я-то рядом был. Я видел. Их лица. Оружие. Как они двигаются. И, главное – глаза. Это цыгу, самые настоящие, — его передёрнуло. – И их не меньше десятка…
Цыгу были не просто непревзойдёнными воинами, умелыми борцами или искусными мечниками. Уникальность цыгу заключалась в отказе рядового бойца от собственной личности. Благодаря специальному воспитанию у цыгу не было иных желаний и целей, кроме как служить своему командиру или хозяину. Преданность их была безгранична и всеобъемлюща. Кроме священной особы командира, для рядового цыгу словно бы и не существовало других людей. После заключения контракта путём таинственных и тщательно скрываемых кланом обрядов эта преданность временно переносилась на нового хозяина – и теперь уже его ценности и мнения становились приоритетными, а малейшие интересы начинали защищаться рядовыми цыгу ценой собственной жизни. То, что Квентий не досказал, было и так понятно любому, кто хоть раз видел воина цыгу в действии – у двадцатки Драконов, окажись во время какой-нибудь заварушки они по разные стороны хотя бы с одним настоящим цыгу, шансов не было.
Ни малейших.
***
Закарис открыл дверь конюшни и поморщился – ещё одна королевская дочка. На этот раз – младшая. Он замер, отступив в тень и надеясь, что девчонка его не заметит. Что она вообще тут делает? Где её няньки?
Нет, не то чтобы Закарис так уж очень хотел пообщаться с кем-либо из тех откровенных дур, которых выживший из ума старый король Аквилонии приставил к своим дочерям в качестве наставниц. Ему утренней прогулки с баронессой хватило по горло, спасибо! Он и сюда-то пришёл сейчас не только из-за того, что Нахора следовало бы распрячь после прогулки, а чужих к себе боевой конь никогда не подпустит. Просто лошади его всегда успокаивали. А после полдневного общества этих двух дамочек – баронессы и её подопечной – спокойствия асгалунскому военачальнику недоставало. И не было у него ни малейшего желания общаться теперь ещё и с младшенькой. Вот он и тешил себя надеждой, что если подождать немножко в тени, то обязательно появится какой-нибудь аналог баронессы и уведёт юную высокородную в какое-нибудь более для неё подходящее место. Главное – чтобы подальше отсюда.
Нет, не то чтобы Закарис не любил женщин. Он просто их не понимал.
Не понимал, зачем нужно постоянно хихикать и закатывать глаза, зачем придавать самым простым словам двусмысленную загадочность. Не понимал, зачем нужно так много лгать. Особенно же не понимал он маленьких женщин. Тех, которые вроде бы ещё дети, а вроде бы как бы уже и нет.
Детей Закария любил. И отлично знал, чего от них ждать. Дети не врут. Во всяком случае – врут не так часто и зло. Детское враньё почти всегда беззлобно и основано на «А вот у меня дома есть…» или «А вот мой папа однажды…». Слушатели восторженно ахают, все довольны, и никому не обидно. С детьми вообще очень просто – сунул медовый пряник, выдержал несколько липких поцелуев в бороду, ну, может быть, на ноге немного покатал – и свободен! Если бы с женщинами было так же легко…
Взять хотя бы эту Атенаис.
Такая милая вроде бы девочка… И – ни слова в простоте. А ещё врала, что лошадей любит.
Когда она первый раз назвала Нахора лошадью – Закарис было подумал, что она просто в терминах путается. Женщина, к тому же – ещё совсем юная, что с неё возьмёшь? Но во время прогулки выяснилось, что она действительно считает закарисовского жеребца кобылой. Только на том основании, что у него ресницы длинные и «вообще морда очень милая».
Как вам это, а?! Нахор всю оставшуюся дорогу шёл, как в воду опущенный, и не знал, куда глаза девать от такого позора! И устал он невероятно – ездить избалованная королевская дочурка предпочитала исключительно шагом, а от медленного и степенного вышагивания хороший боевой конь устаёт куда больше, чем от самого быстрого галопа. И в седле ведь держится совсем неплохо, вот ведь что самое-то обидное! Просто «ах, что вы, что вы, причёска растреплется, это же так неприлично!».
Не далее как сегодня утром он наивно полагал, что подружиться с этими сестрёнками будет не так уж сложно, но теперь понимал, что повторения подобной прогулки может просто не выдержать. Вот и прятался, выжидая. Кстати – где эти нерадивые наставницы? На месте Конана он бы давно уже выгнал к пёсьей матери всех этих дур, явно не справляющихся со своими обязанностями и позволяющими ребёнку одному шляться, где ни попадя. И конюхи куда-то запропастились, надо будет обязательно указать Мордохию, чтобы поставил охрану. Лучше – стражника, а то упьются сегодня вечером все, мало ли что… Это же конюшня, в конце-то концов, не самое безопасное место для прогулок. Лошади и так-то животные крупные, могут и зашибить ненароком. А тут ведь не простые лошади – конюшня гвардейская. Кроме Нахора здесь сейчас ещё шесть боевых жеребцов содержатся и две кобылы – тоже, между прочим, бою обученные. Но, конечно же, Нахор – самый роскошный. Равных ему не найти не только в Асгалунских конюшнях…
Пока Закарис прятался в тёмном углу у входа, размышляя о том, куда же могли провалиться местные и приезжие слуги и служанки, вырвавшаяся из-под опёки девица неторопливо шла по проходу, ведя рукой по жердинам загородок и внимательно рассматривая лошадей. То ли младшая действительно разбиралась в них чуть получше старшей сестрицы, то ли просто её потрясла мощь огромного тёмно-серого закарисовского жеребца, но она замерла как раз напротив его стойла, запрокинув голову и восхищённо уставившись за загородку. Постояв так какое-то время, она воровато огляделась, словно опасаясь – не видит ли её кто. Но Закариса не заметила и успокоилась. А потом она сделала то, от чего у ко всему, казалось бы, привыкшего за свою жизнь военачальника волосы встали дыбом, а сердце рухнуло куда-то поближе к печёнке.
Она раздвинула две жердины загородки и ловко скользнула внутрь стойла.
Глава 12
Вопль удался на славу.
Толстую служанку словно ветром сдуло – больше не пытаясь прикрыть своей пышной грудью королевскую дочку, она отлетела к стене и скорчилась в углу под окном, обеими руками зажимая уши. Хлыща тоже отбросило в другой конец комнаты.
Вернее, наверняка отбросило бы, если бы Лайне не продолжала плотно стискивать зубами его окровавленный палец. А потому он, пытаясь оказаться как можно дальше от источника вопля, в итоге протащил за собой через всю комнату не только саму Лайне, но и довольно тяжёлую скамью, в которую она злорадно вцепилась руками и ногами. Драгоценные побрякушки при этом разлетелись по всей комнате широким сверкающим веером – краем глаза Лайне отметила, что вот это действительно было красиво, — а ларчик жалобно хрустнул под деревянной ножкой. Скамейка была тяжёлая и довольно широкая, а потому напольному ковру и стоящим на нём подставкам для факелов попутно был тоже нанесён определённый ущерб.
Набирая в грудь новую порцию воздуха, Лайне смилостивилась и слегка разжала зубы – ровно настолько, чтобы хлыщ и не подумал о новой попытке отобрать брошку. Он и не думал – выдернул руку, прижал к груди, смотрел с ужасом. Лайне заорала снова, про себя размеренно считая – так считать научил её когда-то престарелый Хальк, главный смотритель императорской библиотеки. Если считать не просто так, а представлять при этом мерно падающие капли клепсидры, провожая каждую из них мысленным взглядом, то счёт твой получается всегда с одинаковой скоростью, и ты можешь точно определить отрезок прошедшего времени. Очень удобно.
По коридору прогрохотали торопливые шаги нескольких бегущих людей, о каменную стену гулко ударила тяжёлая дверь, распахнутая с налёта.
— Что здесь происходит?!
Лайне прекратила орать и с любопытством обернулась к двери. Ей действительно было интересно – кто успел первым, а по хриплому перепуганному крику человека не очень-то опознаешь. Хотя голос и показался ей знакомым.
Точно!
Первым в комнату ворвался Квентий – весь из себя ужасно грозный и с обнажённым мечом наперевес. За его спиной топтались ещё двое. Быстро они, однако! Почти в три раза быстрее, чем в родном замке. Хотя, конечно, тут их поселили всех почти что рядом, так что нету в проявленной ими прыти такого уж большого достижения.
Лайне сплюнула брошку в ладонь и захныкала скандально, указывая пальчиком на хлыща:
— А чего он дерётся?! Сначала брошку подарил, а потом руками полез! Чуть не раздавил! И платье помял! И дерётся!!!
В комнату ввалились ещё четверо стражников – на этот раз уже местные. Тоже неплохая скорость, хотя и похуже, чем у Чёрных Драконов. Квентий обвёл взглядом разгромленную комнату, мрачно посмотрел на Лайне и перевёл тяжёлый взгляд на хлыща. Все остальные же смотрели на хлыща с самого начала, и взгляды эти не сулили тому ничего особо утешительного.
Все стражники – кроме, пожалуй, слишком хорошо знавшего Лайне Квентия — видели перед собою довольно ясную и неприглядную картину. Забившаяся в угол и явно запуганная до потери соображения служанка, опрокинутая мебель, разбросанные по полу драгоценности. А посреди всего этого – плачущая дочка одного из гостей в рваном и мятом платье, с разбитыми в кровь губами и растрёпанной прической. А рядом с ней – другой гость, с окровавленными руками, подозрительным беспорядком в одежде и отпечатком явно преступных намерений на вконец перекошенной роже. И что прикажете думать бедным стражникам? Причём всё это безобразие, заметьте, – в охраняемом ими замке…
Местные стражники помрачнели.
Хлыщ был в ужасе. Похоже, до него мгновенно дошло, как вся эта ситуация выглядит с точки зрения только что появившихся. К тому же слышавших последние лайнины жалобы…
— Всё было совсем не так! – взвизгнул он. — Мы просто играли! Я случайно!.. Я просто искал её сестру!..
И осёкся, покрываясь обморочной бледностью – похоже, понял, что ляпнул нечто, не слишком-то оправдательное.
Местные стражники помрачнели ещё больше.
Квентий страдальчески закатил глаза к потолку, а потом посмотрел на Лайне. Очень неприятно так посмотрел, осуждающе и укоризненно. Лайне заморгала, втягивая голову в плечи – ей сделалось стыдно. Как бы ни был противен ей этот шемитский хлыщ, но она вовсе не желала ему мучительной смерти, да к тому же за то, чего он, вполне возможно, вовсе и не собирался совершать. Даже с Атенаис. Надо было как-то спасать положение – и быстро, потому что местные стражники уже начали потихоньку окружать несчастного хлыща, от их угрожающих манёвров впавшего в состояние полнейшей невменяемости…
Она дёрнула одного из стражников за штанину и, когда тот обернулся в её сторону, доверительно ему сообщила:
— Вот-вот! Пусть дядя Зиллах его накажет! Он жадный! Сначала подарил – а потом отбирает!!! – она повертела перед самым носом оторопевшего стражника крупной брошкой, краем глаза отмечая, что теперь на неё смотрят уже все. – Я только-только её в рот засунула, а он сразу отбирать кинулся. Ну, я и заорала. Скажите ему, чтобы больше не отбирал!
— В рот? – переспросил стражник, окончательно дурея. Квентий опять возвёл глаза к потолку и что-то пробормотал. Счастливчик – ему ругаться не запрещали!
– Пусть госпожа простит мне мою дерзость, но драгоценности существуют не для того, чтобы их есть!
Стражник – просто лапочка! Даже растолкуй ему Лайне заранее, что и когда говорить надо – и то бы лучше не справился. Она заговорщицки поманила его пальчиком, словно собираясь только ему одному сообщить что-то на ухо по очень большому секрету. А когда он, хмурый и заинтересованный, слегка нагнулся – выпалила громким шёпотом, слышным даже в коридоре:
— Видишь камешки? Они на винные ягоды похожи! Я хотела попробовать – а вдруг вкусные?!!
Может, остальные стражники даже и после этих ее слов так бы ничего и не поняли, ослеплённые тем, что принимали они за истинную картину происшедшего. Но Квентий – умница, не зря его папа так ценит, подыграл сразу же. Кому достаточно – намекнул, а кому намёков не хватает – растолковал поподробнее, на ушко. Правда, после такого растолкования поглядывать на Лайне стали несколько странновато, но от хлыща отвязались. Интересно, что им Квентий там наболтал? Вряд ли, конечно, что-то слишком уж сильно порочащее королевское семейство, но всё же… понимание Квентием долга начальника Малой королевской стражи иногда принимает очень странные формы.
Под конец из угла вытащили испуганную служанку, и она подтвердила, трясясь и икая, – да, так оно тут всё и происходило. Хлыщ перевязал палец белоснежным платком с кружевами. Был он всё ещё бледен, но на ногах держался уже вполне устойчиво, на стражников поглядывал с видом оскорблённой в лучших чувствах добродетели. Стражники ещё немного смущённо потоптались и ретировались.
Квентий задержался.
— Месьёр, — начал он неуверенно, бросая на Лайне быстрые настороженные взгляды, — может, вам стоило бы отдохнуть? Дети иногда бывают очень… утомительны.
Ну, это уж дудки!
Лайне не собиралась так просто лишаться своего единственного развлечения на сегодняшний день!
— Месьёр совсем не устал! – заявила она решительно и сразу же заканючила, — Месьёр со мной гулять пойдёт, правда, месьёр? Он мне брошку подарил! Вот! Только скажи ему, чтобы больше не отбирал!
— Вы бы с ней… того… поосторожнее, – теперь Квентий смотрел на одного хлыща. И смотрел сочувственно.
— Клянусь! – хлыщ прижал забинтованную руку к сердцу, — Не собирался я забирать твою несчастную брошку! И в мыслях не было!
Глаза его сделались злыми и несчастными одновременно. Больше всего на свете он, похоже, хотел бы воспользоваться первым советом Квентия – ну, тем, насчёт того, чтобы уйти отсюда куда подальше и отдохнуть как следует.
Но Лайне знала – не уйдёт. Ему слишком нужен её отец, чтобы вот так просто уйти и всё бросить. Зачем нужен – это уже другой вопрос, но нужен. И это даёт самой Лайне определённую власть. Забавненько.
Квентий хотел сказать что-то ещё. Но не сказал. Потоптался на пороге, вздохнул и вышел. В коридоре стихло эхо быстрых шагов. Служанка уже натягивала на Лайне мягкие сапожки. Хлыщ смотрел на закрытую дверь с явственной тоской.
— Ну что – пошли гулять? – требовательно спросила Лайне, хватая обслюнявленой ладошкой его за шитый золотом и украшенный тончайшим кружевом рукав. Хлыща передёрнуло.
— Пошли, — ответил он обречённо.
Улыбка Лайне, когда они покидали комнату, была совершенно искренней. Действительно – что может быть интереснее, чем прогулка с человеком, который вынужден тебя терпеть и улыбаться, хотя ты ему и неприятна до судорог?
Похоже, этот день на поверку выйдет вовсе и не настолько противным, как показалось ей с утра…
Он был даже еще противнее, чем вчера.
Те же масленые глазки, те же слишком красные и вечно мокрые губы под реденькой щёточкой усиков, та же напомаженная и завитая бородёнка, тот же противный кидарис на обритой налысо голове. Тот же нарочито бархатный голосочек, превращающий самые простые слова в то, о чём взрослые мужчины при женщинах обычно не говорят, а при детях – тем более. Но вчера всё это хотя бы было направлено не на неё, а на Атенаис.
Лайне сидела на лавке, там, куда её посадила охающая служанка, и смотрела на разложенные по тёмному дереву украшения.
— Смотри, какие они красивые. Они очень дорогие! Любая девочка будет рада носить такое. Нравятся? Смотри, как блестят! Ты меня понимаешь? Хочешь, я тебе что-нибудь подарю?
Лайне молчала, продолжая глядеть прямо перед собой. Сперва она молчала в надежде, что, если не будет разговаривать с этим противным донельзя шемитом – да и вообще не будет его замечать – он обидится и уйдёт. Но теперь она молчала по другой причине.
Она думала.
Вспоминала, анализировала, просчитывала возможные варианты. Это ужасно напоминало разбор одной из партий «королевской забавы», которые так любил устраивать отец длинными зимними вечерами, когда в насквозь продуваемых залах огромного замка нет более уютного местечка, чем кресла перед камином в его кабинете. И уж, во всяком случае, было это занятие намного более интересным, чем просто сидеть на подоконнике и тупо смотреть в окно…
Этот рыхловатый ухоженный шемит, весь увешенный драгоценностями, словно витрина ювелирной лавки, ей не нравился. Но это было бы ещё полбеды, хотя и не случалось такого, чтобы вдруг, ни с того ни с сего, ей начинали бы так вот сильно не нравиться люди хорошие.
Гораздо важнее было то, что и она ему тоже не нравилась.
Не просто не нравилась – она была ему противна. Его просто перекашивало от омерзения, когда он вчера был вынужден рядом с нею провести недолгое время, потребовавшееся Атенаис для того, чтобы выйти из душного пиршественного зала проветриться. Его и сегодня корёжило. Может быть, чуть послабее, но корёжило точно. Может, притерпелся за ночь, или же просто чуть лучше держал себя в руках.
Она не обиделась вчера. И не пыталась отыскать причину подобной неприязни – как не пыталась ранее понять, почему баронесса Ользе терпеть не может лягушек. Просто приняла как данность, что вот этот человек относится к ней самой приблизительно так же, как тётя Ингрис – к маленьким и голосистым болотным певуньям, с их очаровательными выпуклыми глазками, с их прекрасными тонкими пальчиками, с их обворожительно гладкой зелёненькой шкуркой в меленькую чёрную крапинку, которую так и хочется погладить.
Она не была уверена, что этот тип даже имя её запомнил. Вчера, во всяком случае, с ней он так и не заговорил ни разу, всё вокруг Атенаис выплясывал. Да и сегодня разговаривал так, как разговаривают взрослые с совсем маленькими и ничего ещё не соображающими младенцами. Разве что не сюсюкал и не предлагал сосу, сверченную из мягкой тряпочки со сладким мякишем внутри. Хотя он – не нянька, он, наверное, и не знает, что это такое. Да и вообще, детей он, похоже, не очень-то любит, а её саму считает как раз таки глупым и ни на что не способным ребёнком. Было бы куда более естественным, если бы он, не обнаружив в комнате вожделенной Атенаис, просто бы ушёл. Так нет же.
Сидит. Смотрит на Лайне, растягивая влаэные губы в фальшивой улыбочке. Разговаривать даже пытается. А во взгляде его при этом такая муторная тоска – противно, мол, а что делать?! надо… – что просто пожалеть хочется бедолагу.
Интересненько…
И зачем это ему так жизненно необходимо втереться к Лайне в доверие? Чтобы замолвила словечко перед старшей сестрицей? Чушь собачья. Любой из слуг с удовольствием насплетничает о том, насколько недружно живут между собой дочери великого Конана. А этот высокородный шемитский хлыщ совсем не похож на человека, который готов предпринять решительное наступление без тщательной предварительной разведки или хотя бы самого поверхностного разговора с чужими слугами…
Стоп.
Дочери. Великого. Конана…
Вот именно!
Ему не Лайне нужна. И даже, похоже, что и не Атенаис. Бедняжечка. А она-то, дурочка, вчера просто таки таяла под его взглядами, то-то будет ей огорчение! Ничего, не помрёт. Зато будет наука на будущее. Научится разбираться в людях, а не просто глазками хлопать. А то ведь сейчас ни о чём не думает, одни реверансики да ужимочки в голове. И уверенность, что все так и будут выплясывать вокруг, стоит лишь ей улыбнуться. Она и этого, хитровыделанного, наверняка тоже считает очаровательным – и очарованным. А ведь ему между тем она совсем не нужна.
Ему нужен король-отец.
Вернее – ненавязчивый и естественный подход к неприступному и великому правителю всей Аквилонии. А что может быть естественнее, чем дочка, представляющая и рекомендующая любящему папе своего нового взрослого друга?..
Ах ты срань какая!
Маленькую девочку всякий обидеть да обмануть норовит, и ведь вполне могло бы сработать! Атенаис бы так ничего и не поняла, у неё мозги иначе устроены. Все и всегда её обожают, стоит ей разок-другой хлопнуть ресницами – и весь замок валится к её ногам без единого выстрела. И она крепко уверена в том, что всё именно так и должно всегда быть. Ей бы в голову не пришло спросить себя – а чего это вокруг неё увивается типчик, которому она неприятна? Более того – и в самом страшном сне ей бы никогда не примерещилось, что она может быть кому-то неприятна! Ну, кроме разве что своей младшей сестрицы.
Не повезло тебе, дяденька, что не на ту из сестёр ты сегодня нарвался…
***
Лайне медленно улыбнулась, опуская глаза на раскиданные по лавке украшения и пряча тем самым разгоревшийся в них нехороший блеск. Что же ты, дяденька, – такой большой, а правил взрослых игр совсем-совсем не знаешь? Зря. Потому что одно из этих правил гласит, что во взрослые игры, дяденька, куда сподручнее играть вдвоём!
Во всяком случае – интереснее.
— Вот и умница! – хлыщ с видимым облегчением перевёл дух. – Правда, красивые штучки? Такие блескучие… это колечко, его на пальчик надевают, но тебе оно велико будет. Это – гребень, им волосики расчёсывают. Смотри, какой гладенький… потрогай пальчиком, не бойся. А вот это – брошка, её прикалывают…
Если и было что-то, что нравилось Лайне меньше общества жеманной старшей сестрицы, то вот это оно самое и было – когда с ней разговаривали так, словно она несмышлёный ребёнок, ещё даже и речи-то человеческой толком не понимающий. «Сюси-пуси, в поле гуси, а я гУсей не боюси…». Вечная трагедия младшеньких и любимых, им предстоит до самых Серых Равнин оставаться младшенькими. Да только вот Лайне была не из тех, кто будет безропотно молчать и терпеть подобное обращение. И способ борьбы был у неё давно уже выработан.
Очень действенный способ.
— Ням! – сказала Лайне плотоядно, схватила самую крупную брошку и быстро сунула её в рот, моментально обслюнявив руки чуть ли не до локтей. Хотели младенца?
Ну так получайте!
***
На два-три удара сердца хлыщ растерялся самым постыдным образом, и Лайне имела полное удовольствие лицезреть его отвешенную челюсть и выпученные глаза. Ему просто некогда было привыкнуть к подобным её выходкам — он видел Лайне всего второй раз в жизни, да к тому же – сейчас, когда впереди у неё маячила великая цель полированного вишнёвого дерева, а потому количество доступных уловок было резко ограничено.
Бедняжечка.
— Ты что творишь?! – заверещал он, срываясь в гнусный и совершенно ему не подходящий фальцетик, — Ты представляешь, сколько это стоит?!! Плюнь каку!!!
Он забылся настолько, что даже попытался выковырнуть брошку из лайниного рта собственными ухоженными пальчиками, несмотря на визгливые возражения пытавшейся защитить свою подопечную служанки. Второй рукой он удерживал Лайне за голову, чтобы не вертелась, при этом пыхтел и наваливался на неё всем телом.
Ну, это он, допустим, зря…
Для начала Лайне до крови цапнула один из наиболее ретивых пальчиков, а когда растерявший большую часть своей ухоженной элегантности хлыщ с ругательствами отшатнулся, пытаясь выдрать из её рта теперь уже хотя бы собственную руку, она вдохнула в грудь побольше воздуха и, не разжимая плотно стиснутых зубов, заорала.
Нет, не так.
Она ЗАОРАЛА…
Уж чего-чего, а орать она умела очень даже неплохо.
Пришлось научиться.
Когда над тобой нависает громада что-то там себе по твоему поводу орущего отца, пытаться говорить с ним обычным голосом бесполезно. Единственный шанс донести хоть что-то до его оглушённых собственным криком ушей – это переорать, сделав свой голос ещё более громким. Ну, или молча дождаться, пока он устанет вопить и замолчит – и говорить уже тогда. Атенаис, например, всегда поступала именно так, стены тарантийского замка ещё ни разу не видели такого чуда – повысившей голос Атенаис. Отец был неутомим, но Атенаис – терпелива просто до невероятности. Она могла ждать часами, молчаливая и невозмутимая, и только морщиться слегка при наиболее громких угрозах. Сама же Лайне подобным терпением не обладала никогда.
Вот и пришлось научиться орать погромче.