«А что, если наша Земля – ад какой-то другой планеты?»
Олдос Хаксли
«Всегда помни, что толпа, рукоплещущая твоей коронации – та же толпа, которая будет рукоплескать твоему обезглавливанию. Люди любят шоу».
Терри Пратчетт
Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
Дорога на Ренге.
Год 1203 от заключения Договора, день 14.
Магистр Фабиус Ренгский медленно ехал по утоптанной лесной тропе. Лицо его было задумчиво, повод выпал из разжавшихся пальцев и норовил соскользнуть под ноги коню. Маг возвращался домой.
Следом на животастой бергенской кобыле трусил Саймон. Хел шёл, держась за его стремя.
Солнце клонилось к вечеру. С сухим треском падали на дорогу отжившие своё сосновые иголки. Было тихо, зябко и безлюдно, поскольку путники свернули уже с шумного ангонского тракта на лесную дорогу, ведущую к острову посреди бурной Неясыти.
Можно было выбрать иной, более торный путь, но беженцы, с унылыми песнями потянувшиеся на Ренге, беспокоили магистра Фабиуса. Не давали страдать, а страдать магу очень хотелось. Мир опостылел ему.
Лекарь на ходу зубрил состав тинктуры от лихорадки, иногда подглядывая в пергамент. Его вполне устраивал темп, заданный магистром. Хел же – скучал и считал выбоины на дороге. Иногда он поднимал голову и озабоченно вглядывался в фигуру Фабиуса. Демонёнок, даже не читая мыслей, мог оценить внутреннее состояние человека. Он видел, как тени эмоций пробегают по чуть светящейся ауре души: магистр много и разнообразно думал о смерти.
Мысль о ней Фабиус поворачивал то так, то этак. Страдания измучили мага, но идею самоубийства он не допускал совершенно. Фабиус не давал себе этой жизни, чтобы отнимать её, но как ему теперь было жить? Прошлое казалось ему жутким, будущее – безысходным и бессмысленным.
Пока инкуб был рядом, мысленный взор Фабиуса застлала тьма. Каждый миг он ощущал поблизости демона, что олицетворял его погибель. Демона, что пообещал ему: скоро всё завершится. Они найдут похитителя Алекто и…
Когда зеркальное адское око растворилось в небе над Ярмарочной площадью, маг приготовился принять последний бой. Он взглянул на покрасневшую церковь, рука сама сжалась на магическом кристалле…
Он не позволил себе промедлить: набрал в грудь воздуха и обернулся к Борну.
Ещё мгновение назад инкуб стоял рядом, однако сейчас его место на помосте пустовало. Маг растерянно закрутил головой: немногочисленные факелы, укреплённые на шестах, только слепили его.
Он начал в спешке изучать горожан, что словно гигантские черви извивались во тьме, пытаясь подняться с грязных камней Ярмарочной. Сумел разглядеть намёки на то, что черти и бесы всё ещё оставались в толпе смертных. Что им тоже худо, хоть души их и не вытягивает Ад, потому что душ этих нет…
Инкуб же – исчез. Растворился. И даже подпалин не оставил на этот раз на плохо струганных досках помоста для комедиантов.
Лишь молодой маг смотрел удивлённо и растерянно, лишь старик-винодел кулём валялся под лавкой, лишь стражники пытались бороться с гнущей их силой, чтобы исполнить свой долг и защитить магистра от толпы.
К счастью, и в толпе на ногах остались немногие. А тех, кто смог бы вскарабкаться на помост, наверное, не нашлось бы совсем.
Или – нашлось?
Фабиус озирался… Бельмастый, держась за сердце, вцепился в плечо здоровенного крещёного. Ещё один его сотоварищ вслепую пытался брести вдоль помоста, нашаривая опору руками…
Мрак снизошёл на Ангистерн. Самый тёмный, страшный предрассветный. Но в нём сияло уже зерно нового дня. И день этот был близок: Алекто отправилась в Преисподнюю, бес, похитивший её, был схвачен Пакрополюсом, Договор с Адом омыли людскими страданиями, и он – упрочился. Оставалось дотерпеть до рассвета.
Магистр ощутил вдруг, что зрение его слабеет, накатывает нечеловеческая, смертельная усталость. Он пошатнулся… И тут же Хел птицей взлетел на помост, протянул Саймону руку, помогая ему забраться, и оба они подхватили мага.
Стража ничего не успела. И Фабиус понял, что любой из бесов мог вот так же метнуться вверх или бросить нож. Но бесы обессилели, затаились или приняли свершившееся как решение.
Значит, примут и люди.
Всё и вправду утряслось. С рассветом в Ратушу пришли те из членов городского совета, кто не решился противостоять взбунтовавшемуся городу, а то и сам побывал в рядах мятежников.
Магистр не счёл своевременным судить или искать иных виноватых, кроме продавшего свою душу префекта.
И без того был разграблен церковный склад с мукой, горохом и вяленой рыбой, превращена в руины городская тюрьма.
А беженцев из чумного Дабэна стояло перед воротами Ангистерна уже не меньше восьми сотен. Считали же по обычаю по отцам семейств, потому никто не мог сказать, сколько окажется нуждающихся, когда счёт пойдёт на хлеб, дрова и одеяла.
Через неделю, к приезду магистерской комиссии, возглавляемой молодым и деятельным кандидатом в члены Совета Магистериума Тэгусом из Ассы (её таки вызвал Фабиус) в городе был наведён относительный порядок – и по хлебу, и по лагерю для беженцев, и по отлову бандитов и крещёных.
С бандитами магистру помог Хел. Он читал мысли людей даже умелее, чем Борн. Уж чего-чего, а практики у юного демона было хоть отбавляй.
Чертей и бесов никто, разумеется, трогать не стал. Как их было обуздать без инкуба? Демонёнок? Попробуй он указать на кого – тут же сам стал бы жертвой.
Сущие, впрочем, тоже старались лишний раз на глаза магистрам не попадаться. Хотя Фабиус догадывался, что нечисть всё ещё скрывается в городе.
Алкали ли бесы и черти мести, ведь Фабиус лишил их покоя и власти? Наверное. Но паутина их магии, простиравшаяся когда-то над Ангистерном, была разрушена, а значит, и силы, возможно, временно, но ослабли.
Фабиус надеялся, что у сущих хватит ума понять: воевать с магистрами невыгодно. Разозлишь людей – рано или поздно они найдут окорот даже на таких сильных и хитрых тварей. А бежать некуда – путь в Ад стал тернист для нарушивших его законы. Если бы они победили, глядишь, Договор и прогнулся бы. Но Анчутус откусил слишком большой кусок, и бунт нечисти в Ангистерне захлебнулся хотя бы на время.
Нет, Фабиус мог бы, дождавшись других магистров, учинить в Ангистерне строгое дознание, просеять жителей города сквозь магическое сито и отыскать всех сущих. Но – что потом? Как уничтожить или хотя бы удержать в клетке беса, если до того удавалось сладить не с каждой бессловесной адской тварью?
Пентаграмма? Она – может стать клеткой, но как ловушка работает только на входе в людской мир. А если сущий уже проник на землю, как изловить его и упечь туда?
Даже неразумная тварь, просочившись сквозь естественные разломы между землёй и Адом, была неимоверно опасна для людей. Многие годы в Гариене лучшие маги с огромным трудом сдерживали лезущих из бездны «каменных зверей» и прочую адскую мелочь.
Сам Фабиус когда-то сумел уничтожить химеру, но и цена была заплачена немалая. Готовясь встретиться с фурией, он ещё не понимал, что значит схватиться с тварью, что так же разумна, а магией владеет по сути своего рождения. Сейчас же…
Сейчас ему проще было промолчать о том, что на самом деле случилось в городе. Бунт горожан, срежиссированный крещёными и бандитом префектом-Барбром – куда ни шло… Но бунт адских тварей, захотевших власти среди людей?
Впрочем, высокая комиссия и не пыталась копать глубоко, ей хватило истории продажного мага, Ахарора Скромного, чьё тело бесследно пропало во время бунта.
Тэгус был в ужасе от самой возможности предательства одного из высоких магистров. Он приказал бы выставить мёртвого Ахарора на позор, как тела разбойников. Предвидя такой исход, Фабиус тайком вывез старика за город и похоронил в лесу. Ему помогали Саймон да демонёнок.
Вот так и вышло, что магистр Фабиус Ренгский не посвятил во все тонкости случившегося в Ангистерне уполномоченных Советом магистров. Не донёс весь ужас бунта, не поставил магические кордоны. (Кого они смогли бы сдержать? Бесов?)
Но на сердце у него было сейчас неспокойно: слишком опасное знание осталось сокрытым от совета Магистериума. Он должен… Должен был довериться Грабусу!
Послать ему ворона Фабиус так и не решился. Оправдывал своё бездействие тем, что не того это ранга весть, чтобы передать её с почтовой птицей. Нужно было ехать в столицу, а впереди маячила зима. И он уже стар, тащиться неделями через заснеженную степь, где от одного убогого постоялого двора до другого – несколько дней пути сквозь холод и пронизывающий ветер, а оголодавшие лисицы сбиваются в стаи, чтобы подбирать объедки за стаями волков.
Может, дело его к совету Магистериума подождёт до весны? Бесы напуганы, силы их подточены… Но простит ли ему Грабус промедление?
А если смолчать? Спрятать тайну? Отдать дань некой злой целесообразности?
Магистр понимал, что равновесие в Ангистерне и сейчас слишком хрупко. Что бунт заразил город трёх виселиц ересью. Выгони он бесов, и что в нём будет тогда? Рассадник крещёных?
Неясно было, кто хуже: адские твари или сумасшедшие люди? С бесами город простоял много лет и простоит столько же, а что будет, если жители его поверят, что всё им простится? Что убивать можно ради неких благих целей и условно благого бога? И что убийство ближнего тогда не зло, а… Что?..
Хорошо хоть в последнюю суматошную неделю размышлять о крещёных магистру было просто недосуг, и он с радостью устранился от философских вопросов. Хватало и прочих: в Ангистерне нужно было крепить власть, а беженцев из Дабэна – одеть, обуть, накормить.
Пользуясь личной дружбой, Фабиус послал ворона в соседнюю провинцию Ихор, лежащую к северу от Ангона на берегу холодного моря, называемого Экронигер.
Оттуда сумели прислать два отряда стражников и двадцать возов морской рыбы – вонючей, но жирной и питательной.
Магистры Ихора подсуетились, возы завернули прямо с торгового тракта. Спустя два дня после страшной ночи суда и побоища, они въехали в Ангистерн. Это позволило накормить людей, стоящих у ворот. И бунт окончательно завял, задохнулся.
Церковь же избрала священника сама. Утром следующего дня она возвышалась, как ни в чём не бывало. Двери стали новее нового, забор поднялся стеной, не вырос только чёрный шиповник.
Конечно, Фабиусу пришлось кое-что рассказать членам высокой комиссии и её главе Тэгусу Асскому, вздорному, но ещё не до конца испорченному властью магистру. Ведь именно комиссии пришлось вершить праведный суд над бунтовщиками.
Однако наказанных Адом было так много, что дело спустили на тормозах. Истинная суть бунта не раскрылась перед приезжими магами. Рассказы крещёных о Борне они пропускали мимо ушей, мало ли что померещится сумасшедшим проповедникам невозможного?
Бандитов повесили на Ярморочной. Крещёных пощадили. Их выслали из Ангистерна с предписанием в крупные города не входить, собирать милостыню по деревням и проповедей под угрозой отрезания языков не допускать.
Беженцев навязали соседним провинциям. Досталось и родному Фабиусу Ренге, о чём маг даже с некоторым садистским удовольствием известил вороном своего префекта, мэтра Тибо. Он надеялся, что птица прилетит не намного раньше первой группы дабэнцев, что уже не беспорядочно, а совершенно официально, группами, каждая под охраной четырёх стражников, брели по окрестным дорогам.
Ну а префектом Ангистерна в это смутное время городской совет избрал мощного и хитрого кузнеца, что явно участвовал в бунте. Магистры одобрили выбор горожан, ибо имели на нового правителя отличный компромат.
Город ожил. Ещё стража была на особом режиме, кричали по ночам патрули, но членам магистерской комиссии, а значит, и Фабиусу, пришло время отправляться восвояси.
Вот только некуда было ехать магистру Ренгскому. Да и не планировал он никакого возвращения. И вдруг оказался обречён на него с жестокой неумолимостью судьбы.
Мысленно Фабиус уже завершил самого себя. Его дело было спасти город и погибнуть, а дальше – пусть решает кто-то другой. Но это оказалось иллюзией, и его ждали навязчивые мысли, долгая зима и башня на острове Гартин, где любой куст, любая книга, и даже луны на небе будут напоминать о жене и сыне.
«За что?» – вот о чем размышлял Фабиус, глядя как ползёт вниз конский повод, как пальцы покалеченной химерой руки бессмысленно шевелятся, даже не пытаясь поймать его.
Разве был он, Фабиус Ренгский, член Магического Совета, дипломированный маг, так плох, что смерть не захотела забрать его с собой? Неужели душа его так погрязла в пороках, что её запахом не соблазнился даже голодный демон? Или Борн просто обожрался в ту страшную ночь и сгинул где-то с несварением своего адского желудка?
Но чего он хотел от Фабиуса?!
Магистр уверился было, что инкуб пришёл отомстить ему за убийство сородичей. Однако месть не свершилась, а значит, причина явления Борна была не в ней. Но в чём? Что толкнуло глубинного демона в подоблачный мир людей?
А изгой? Что это значит, и почему Борн назвал себя так пред магическим оком? Соврать он не мог, для вранья…
«Эва! – Магистр встрепенулся и подхватил поводья. – А не использовал ли Борн его, Фабиуса, для какого-нибудь вранья? Но для какого же?»
Мысль эта взволновала мага. Он выпрямился в седле и даже глотнул вина из фляжки.
Инкуб стал для него книгою тайн и загадок. До встречи с Борном Фабиус не мог и помыслить, что демоны тоже способны думать, страдать, плакать, а вот обмануть человека – не могут.
Раньше магистр убивал инкубов без всякого внутреннего смущения. Он находил их живыми не больше, чем огонь в очаге.
Не помышляете же вы об убийстве, намазывая по утрам масло на лепёшку? А ведь любое из зёрен, что отправилось в ваш хлеб, могло бы родить детей. Засеять потомками долину. Но хлеб даёт вам силы, и вы считаете себя в праве эти силы брать.
Инкубы давали магистру Фабиусу не только силы, но и молодость. И он тоже был вправе брать то, что сумел. Таков закон бытия. Маг готов был сразиться за это с Борном и погибнуть, ибо демон был гораздо сильнее и могущественней человека. Это было правильно. Но этого и не свершилось.
И, тем не менее, Борн словно бы удовлетворился, исчезнув вдруг.
Что он мог разглядеть в Фабиусе? Некую сатанинскую схожесть? Ведь и маг не сумел никого полюбить за свою долгую жизнь, а брал от мира, как и положено сущим. И от жены, и от сына…
Толстые перчатки хорошо скрывали дрожь пальцев, но Фенрир ощутил волнение всадника, фыркнул, наподдал, заставив Саймона заголосить, нахлёстывая ленивую кобылку.
Магистр придержал жеребца, а потом и вовсе остановился, поджидая отставших спутников.
Саймон покраснел от внезапной скачки, волосы его растрепались. Лекарю и медленная езда была не очень-то привычна. Хел же растворился и возник рядом с Фенриром – всё такой же бледный, юный, спокойный, словно не шёл весь день пешком.
Болезненная белизна кожи демонёнка гармонировала с красноватыми зрачками. Он мог бы показаться альбиносом, да, верно, таковым и считался среди оборванцев, хотя сам Фабиус сразу приметил, что бледность его – иной природы, а светлые волосы не лишены пигмента.
Демонёнок казался магу совсем непохожим убитых на инкубов. Более живым, человечным. Но, возможно, дело было лишь в том, что первый раз он увидел Хела здесь, на земле? Ведь если бы они встретились через пылающую черту пентаграммы…
Любил ли маг тех юных инкубов, с коими ему приходилось вступать в связь? А любите ли вы кувшин с хорошим вином? А ланцет, коим заезжий лекарь вскрывает вам жилы, чтобы пустить кровь? Или его же клизму?
Нет, Фабиус терпел прикосновения демонов, как пациент терпит необходимые процедуры лекаря. А позже с радостью и ликованием ощущал, как их жизненные флюиды медленно перетекают в него. Становятся молодостью, энергией, силой.
Изменило ли это что-нибудь в нём самом? Неужели…
Страх сковал Фабиуса, когда он понял, что мог измениться безвозвратно. И тут же пришла новая леденящая мыль: «А Алисса? Что было между нею и Борном?»
Рука вцепилась в повод и натянула его. Фенрир всхрапнул, замотал головой.
Фабиус так и не решился узнать у Алиссы, что же случилось в тот день, когда он оставил её вдвоём с инкубом. Он не нашёл в себе сил ни продлить, ни разбить мираж зарождающейся любви. Отдался суете, чтобы забыть. Попрощались скупо.
Алисса… Отец Сатана, как ты жесток!
Хел неуловимым движением переместившись вперёд, взял Фенрира под узцы и остановил его.
– Магистр! В кустах сидят какие-то люди с луками и большими ножами! – сказал юный демон. – И я вижу среди них низшего!
– Свиномордого? – переспросил Фабиус, помня, как покривился Борн, разобравшись, кто заполонил Ангистерн.
Значит, черти и бесы всё-таки надумали мстить… В городе не решились, а тут… Ну, что ж…
Хел вгляделся в заросли.
– Не думаю, что он опасен для вас, магистр. Он стоит в стороне и вряд ли вмешается. Он не знает, один ли вы, или Борн бродит рядом. Более опасны длинные луки для охоты на крупную дичь, что держат одурманенные люди. Их много. Если мы подойдём ближе, вы рискуете получить раны.
Фабиус вдохнул поглубже, настраиваясь на колдовское зрение. Ощутил живое дыхание осеннего леса, его трепетное последнее тепло.
Маг долго ехал, забыв о радости этого тепла. А лес был с ним. И низкое солнце. И дорога. И Хел, тревожно заглядывающий в глаза. И дурнина Саймон, бросивший учёбу и дерзнувший заявить, что проводит мага до острова.
А он, магистр Фабиус Ренгский, – заболтался сам с собой и не заметил явной засады! Умереть захотел! Убить тех, кто доверился ему!
Маг машинально опустил ладонь на светлую головёнку Хела и вздрогнул. От демона тоже шло тепло: живое, ласковое. Оно не обжигало при касании, как естество инкуба. Хел был рождён на земле, он стал почти человеком. А что, если стрела может причинить ему вред?
– Отойди-ка, мальчик, – тихонько прошептал Фабиус.
И Хел подчинился, вывернувшись из-под его руки и скользнув назад.
Магистр мысленно перебирал подходящие заклинания. Да, демонёнок был прав, если бы бес замыслил убийство, вряд ли посадил бы на пути у мага жалкий человеческий сброд. Он не хотел явного противостояния, не хотел и лишнего шума. Но чего он хотел? Прощупать, сильна ли защита?
И как оборониться от него, не объявив войны?
В кустах засело полдюжины оборванцев, целый бродячий оркестр, которым дирижирует мелкий бес…
Что если… Оркестр…
Бес хочет знать, каков маг без Борна, на что способен? Но стоит ли показывать ему что-то серьезное?!
Маг улыбнулся в бороду, запустил руку в ворот рубашки и дотронулся до кристалла. Эта привычка так и осталась у него, ненужная, навязчивая. Фабиусу не требовалось касаться камня при большинстве заклинаний, но холодок и гладкость граней – успокаивали.
«Ars longa, vita brevis est», – прошептал онтихонько.
В кустах произошло бурное шевеление, возможно, даже драка.
Маг ждал, поглаживая Фенрира и сделав Саймону и Хелу знак не приближаться.
И вот нелепое воинство выкатилось на дорогу. У них даже нашлась мандолина.
Бандиты расселись на обочине и не самыми скверными голосами запели «Радуйся, путник», аккомпанируя себе ударами кинжалов по деревянным ножнам и заунывными звуками расстроенного инструмента.
Радуйся, путник!
Найдёшь ты приют,
Если не сгинешь в дороге.
Ждёт Сатана душу твою,
Стёрты усталые ноги.
Но если вдруг ты услышишь напев,
Тонкой струной отзовёшься.
Вспомнишь с кем хлеб
Здесь делил и ночлег,
Вспомнишь и снова вернёшься.
Маг попытался высмотреть беса – тщетно. Покосился на Хела. Тот указал глазами на ложбинку, заросшую дикой малиной и папоротником.
Однако Фабиус всё равно не сумел ничего разглядеть. Он, молча, тронул коня коленями, объезжая по обочине потешное воинство. «Ничего! Найдётся и на бесов управа. Нужно лишь добраться до Ренге. Там, на неприступном острове ему будет о чём подумать в эту долгую зиму!»
Замороченные пели фальшиво, но вдохновенно. Маг слушал сей дикий концерт, и ярость поднималась со дна его души. Нет, он не смог бы умереть сегодня. Не потому, что в сердце его вернулась радость, но потому, что отвечал за тех, кто был с ним.
А уедут Саймон и Хел, у него останутся те, кто доверился ему в Ренге. Жители острова на реке, горожане из Лимса.
Он не один. Он должен жить и для них. Без него – любая банда дорожных хищников обратится в плотину, перекрывающую малые людские нужды. И какая разница, кто он теперь – демон или человек? Важно ли, скольких он потерял, и где потерялся сам? Он готов защищать этот мир, и мир примет его защиту.
Фабиус остановил коня, оглянулся.
– Пойте громче! – крикнул он, ощущая, что в груди загорелось живо, хоть и болезненно. – И пляшите!
И обернулся к лекарю и юному демону:
– Поехали быстрее, иначе и к ночи не доберёмся до трактира «Под соснами», что у самых границ Ренге. Не спать же нам в лесу!
До своротка к трактиру доехали быстро. Но вид его не обрадовал Фабиуса. После встречи с бандитами маг был настороже и первым заметил странное: словно бы тонкое марево висело у них на пути, перекрывая, как сетью, дорогу к реке.
Маг остановился. Подъехал уставший Саймон, Хел подбежал и уставился на преграду, как щенок на чужака. Фабиус легонько дотронулся до его почти человеческого затылка, предупредил:
– Тише, малый. Не шуми. Что это, как думаешь?
– Это как сеть, натянутая поперёк тропы. Нас ищут! – громко прошептал демонёнок.
Ноздри его раздувались.
– Нас ли?
– Нас! – выдохнул Хел. – Я чую особые метки!
Мальчишку-демона трясло то ли от страха, то ли от возбуждения.
Маг ласково погладил его по голове и опять ощутил отклик маленького естества. Нечеловеческого, но живого.
Спешился Саймон, обнял ребёнка, прижав к груди.
– Что ж, – сказал он невесело. – Заночуем в лесу.
– Проблемы это не решит, – нахмурился Фабиус.
Маг тоже спешился, сошёл с тракта, опустил руку в траву, шевеля пальцами. Через малое время вернулся, неся серую мышь-полёвку.
Мышь сидела на его ладони, оглядываясь с любопытством. Бусинки глаз живо поблёскивали. Маг склонил к ней лицо и прошептал: «Vade». Осторожно положил мелкую жизнь у края дороги.
Мышь встрепенулась, прыснула к лесу, исчезнув на обочине в короткой жухлой траве: для серой шёрстки хороша и осень.
– Ждём, – кивнул Саймон.
Но долго ждать не пришлось. Впереди послышался шум и звуки, словно в костре лопались каштаны.
– Вот это называется «и мышь не проскочит», – фыркнул Саймон.
– Магическая мышь, – поправил Фабиус. – И кто-то всё это изобразил для нас. Но не думаю, что он учёл воронов.
– Почему вы так полагаете, магистр? – удивился Саймон.
– Потому что магистерские птицы летали в эти дни и над Ренге. И мы не потеряли ни одной, значит, маг или демон, учинивший эту преграду, не очень-то и силён.
– Или он ждёт именно вас, магистр, а не гонцов или птиц. Ждёт, когда вы отправитесь домой.
Маг удивлённо посмотрел на ученика лекаря.
– А ты не глуп!
– Жизнь подмастерья не легка, магистр. Вот так и учишься на подвохах.
Саймон опустил глаза, вспоминая годы младшего своего ученичества, из сплошных подвохов и состоящие. Тогда его выручал малый магический дар, хитрость развилась позднее.
– Значит, ждут меня… – пробормотал магистр. – И предупреждены… Хорошо же! Они дождутся!
«Неужели, – думал он, – мстительные бесы собрались лишить меня жизни у самого дома за то, что я вышвырнул их «барбра» из Ангистерна? Или это Борн? Но – зачем? Он мог бы расправиться со мною ещё там, на площади!»
Ответа не было.
Они съехали с тракта, нашли укромное место для ночлега – низинку в лесу. Сыроватую, холодную – но с ними были плащи и усталость.
Хел быстро отыскал ручеёк, расседлал и напоил лошадей, маг развёл бездымный колдовской огонь, а Саймон сварил похлёбку из лука, перца и вяленой рыбы. Горячее отлично пошло с лепёшками, что дала в дорогу Алисса.
Саймон угрелся и задремал, Хел встал на стражу.
Магистру же не спалось. Он ворочался, вспоминал свои разговоры с Борном. Крутил их и так, и этак. Не находил ответа.
Потом всё же уснул, но спал беспокойно. А перед утром увидел во сне серые воды Неясыти, мост… И словно бы он идёт по мосту, смотрит в воду и видит – обширный двор перед магической башней, а на возвышении перед входом в неё – каменный алтарь, где лежит соломенная фигурка, завёрнутая линялую в тряпку.
Рубедо – брак Меркурия и Серы. Четвёртая и последняя стадия Великого Делания.
Она связана с планетой Юпитер и Солнцем, с четвёртой лунной фазой. Продуктом рубедо является философский камень, он же магистерий, ребис, эликсир философов, жизненный эликсир, красная тинктура, великий эликсир, пятый элемент. В описаниях средневековых алхимиков это реактив, необходимый для успешного превращения металлов в золото, а также для создания эликсира жизни.
Символом рубедо является Двуглавый Коронованный Орёл, он же Красный Феникс.
Не каждый маг может преодолеть в себе страх и дойти до состояния рубедо. Ведь страх этот не имеет даже названия. И это – не ад. Ад – ничто в сравнении с ним.
«Иногда свет в конце тоннеля – это уже адское пламя».
Народная мудрость
В Аду и на земле. Ночь.
Весь день старый демон Пакрополюс в ужасе смотрел в сломанное зеркало. Изображение он сумел кое-как наладить, подкручивая шестерёнки, но пробиться на землю Гласом больше не мог.
Он глазел, страдая и пытаясь понять – что же происходит там, у людей и сущих? Почему ведут они себя хуже взбесившейся слизи, что с шипением лезет ни с того ни с сего из горячих подземных источников? Как же вышло, что нерушимые адские законы оказались не твёрже ломкого туфа? И как Сатана просмотрел всё это беспределие на Земле?
Демон взирал на Ангистерн, глаза его наполнялись красной влагой, высыхали, потом – снова наполнялись… И выхода он не видел. Даже если Алекто найдётся, что делать с этим бесовским стадом?
А ещё этот инкуб. Инкуб (!) во всеувидение объявивший себя Изгоем! И Сатана промолчал!
После этого Пакрополюсу только и оставалось, что наблюдать. Ведь, объявивший себя Изгоем – равен в притязаниях самому Изменчивому!
Инкубу – что. Ангелус Борн отряхнул прах Ада со своих ног, оповестил, что больше не чтит его законов. Таким образом, и законы постепенно переставали иметь над ним власть. Сущие Ада могли, конечно, сладить с бунтовщиком силой… Но кто в Верхнем Аду был равен силой проклятому Борну?
Пакрополюс сидел и смотрел.
Демон не мог покинуть свой пост, ведь это он был главой этой проклятой комиссии по людской морали. Не мог он и спуститься к людям – это означало бы окончательно уронить себя. Ведь что будет с его карьерой, если Борн с позором изгонит его с Земли?
Пакрополюс страдал и даже робко мечтал о лёгкой благородной погибели, которая вполне доступна даже бессмертному, стоит лишь захотеть, когда изображение в зеркале зарябило вдруг.
Старый демон захлопал глазами, полагая, что это они его подводят, потом возликовал было, что контакт наладился…
Но Ярмарочная площадь, явившись на миг, рассыпалась языками теней и пламени, и в зеркале возникло лицо проклятого Борна.
– Ты один? – инкуб вгляделся в красные глаза Пакрополюса. – Давай поговорим как демон с демоном, честно и без увёрток?
Старый демон закивал, ошарашенный внезапным явлением Борна и его странным предложением: честно поговорить с… проклятым?
– Я не спрашиваю, что ты планируешь делать. Варианты твои мне понятны, – продолжал инкуб. – Ты не можешь обратиться за помощью в Нижний Ад, ведь тебя же и объявят виноватым. Ты не можешь рассчитывать на помощь чертей и бесов – им выгодны интриги, тебя же и подставят. А один ты всё равно не сумеешь выловить в Серединных землях всех мелких сущих, что сбежали из Ада. Мне же ты – тем более не противник, у меня своя сила и свои цели. Я устал мерзнуть в вашем предбаннике и не планирую возвращаться. Здесь, у людей, нисколько не хуже. Забудь обо мне, и я присмотрю за Серединным миром так, что Сатана ничего не узнает, и всё пойдёт по-прежнему.
– Но Алекто? – Пакрополюс, сообразив, что Борн понимает случившееся не хуже его самого, перестал скрывать горе и допустил на лицо гримасу скорби.
– Похититель объявится. И в Верхнем Аду наступит порядок. Выберут нового правителя, думаю, опять достаточно глупого, чтобы не мешал демонам развлекаться, чертям торговать, а бесам – вгонять в долги слабых.
– А как же те бесы и черти, которые… Э-э..
– Которые живут в Ангистерне? Много лет они жили там. Проживут и сейчас. Они отвыкли от горения в Аду и захотели покоя. Пусть так. Вы и не заметите малой толики душ, что они съедят. Но новых незваных гостей – я не допущу в земной мир, довольно и этих.
– Но как же мы раньше не замечали, что не все души доходят до нашей кухни?
– А это ты спроси у своего приятеля Анчутуса. Нельзя доверять отчёты чертям да бесам, цифры для них – как воск.
– Ты уверен?
– Я не слепой.
– А э-э… Совет людских магов?
– А что тебе в нём? Съедется, осудит бунтовщиков, разоривших церковь и убивших священника. Назначит выкуп. А нового священника церковь найдёт сама. И всё вернётся на круги своя.
– Ну… – замялся растерявшийся Пакрополюс. – Я подумаю над твоим предложением, изгой.
– Думай, это полезно. Скоро ты сумеешь показать мне свой ответ – делом!
Борн оскалился, зеркало погасло.
И Пакрополюс долго, потея, скакал вокруг него, пока не догадался отключить и включить снова. И понял, что зеркало работает теперь так, как надо! Неужто это Борн не пускал Глас на Землю?
***
Фабиус знал, что найдёт слова для подмастерьев и мелких торговцев, и он нашёл их. Пообещал, что Магистериум выделит четыреста диглей на организацию лагеря для беженцев у реки за городскими воротами. А потом честно поделит беглецов между пятью соседними провинциями, куда людям со скарбом и маленькими детьми по силам дойти до холодов.
Конечно, горожане не знали, откуда Магистериум возьмёт деньги. Не догадывались, что цехам Ангистерна сначала будет предъявлен штраф: и за бунт, и за разграбленную церковь, и за убийство священника. Об этом Фабиус умолчал.
Ему было важно, чтобы горожане поверили ему сейчас, здесь, на этом месте. И они поверили. Люди были убеждены уже во всесильности мага, ведь он появился в Ратуше, минуя осадившую её толпу, неужели не сумеет достать какое-то серебро?
Магистр не грозил и не призывал на головы бунтовщиков магические кары. Он обещал разобраться по справедливости. (Ах, это сладкое слово – справедливость). И ему удалось переломить настрой свободных горожан.
Маг видел, что за время беседы ученики и подмастерья послали за мастерами. И мастера взбунтовавшихся цехов уже протискивались к помосту.
Бандиты шумели – они были недовольны таким поворотом.
Фабиусу казалось, что он видит в толпе упрямые рыльца чертей, сердитые мордочки бесов… И вдруг он и в самом деле увидел, как лица горожан пляшут, искажаются, превращаются в рыла – страшные, смешные, любопытные…
И тут же рядом возник Борн, согрев его замёрзший бок.
«Куда ты пропал?» – спросил, не размыкая губ, маг.
«Искал Барбра. Не нашёл».
«Скверно».
«Скверней не бывает. В Аду настаивают, чтобы мы выдали вызвавшего Алекто».
«Это не Барбр?»
«Он подошёл бы вполне».
Крещёные, завидев демона, стали расталкивать мастеровых, плотно окруживших помост, полезли вверх. Стражники сбрасывали их.
Тогда крещёные начали орать и тянуть к Борну руки. Они уже уверовали, что он – и есть их милостивый бог.
– Пусти нас к нему, маг! – маячили они с того краю помоста, где сидели инкуб и магистр, решив почему-то, что именно Фабиус заправляет тут всем, включая желания Борна.
– Пусти!
– Он обещал, что наши души не сгинут в Аду!
Потом бельмастый забрался на плечи крепкому парню, с лицом так обезображенным шрамами, что на него почти невозможно было смотреть.
– Я здесь, маг! – завопил бельмастый.
Фабиус повернул голову и увидел сразу два лица – одно над другим. Оба были перечёркнуты палачом. Но если лицо бельмастого оставалось при этом похожим на человеческое, тот, у кого он сидел на плечах, был по-звериному страшен.
«Наверное, его лицо так уродливо, что бессмертие души стало для него единственно возможным смыслом», – подумал магистр.
– Почему ты не пускаешь нас к нему, маг? – орал бельмастый. – Я вижу сердцем свет его творения! Дай мне дотронуться до него! Дай!
– Думаешь, это – твой бог? – маг кивнул на демона, чьи глаза от обилия доступной еды разгорались всё ярче.
– Вера в него озарила мои ночи, словно новая звезда на небосклоне! Мы искали его! Шли к нему и нашли его здесь! Пусти нас, маг, и мы расскажем тебе, как поведёт он нас к бессмертию! Он и тебя поведёт! Он любит, прощает и ведёт всех!
– Меня не интересуют ваши суеверия, – нахмурился магистр. – Это дело суда инквизиции Магистериума!
– Горожане поддержат нас, маг! Мы сметём твою власть!
– Горожане поддержат выделение денег на лагерь для беженцев. Бессмертие – бесполезно и эфемерно. Живёшь ты – здесь и сейчас! У тебя нет будущего, раз ты дерзнул бунтовать! Чего ты хотел этим добиться?
– Я хотел бессмертия для всех!
– Убив для начала пару десятков? Чем не угодили тебе добэнцы? Были слишком нищими, чтобы жертвовать на твоё безделье? Чем ты зарабатываешь на жизнь, бродяга? Проповедуя, ты объедаешь таких же голодных!
– Я даю им надежду!
– За их же деньги? Лучше бы они съели лишнюю корку хлеба!
– Люди для тебя – мусор, маг! Ты не можешь понять, что хлеб – это не всё, что им нужно! Их бессмертные души не хотят быть съеденными в Аду!
– Люди – много чего хотят: пива, что делает их слабыми и больными, праздности, что делает их глупыми. Но больше всего они хотят сказок! Этим ты и зарабатываешь на жизнь. Но за обещания бессмертия когда-нибудь в будущем, им полагается кормить тебя сейчас! Я прилюдно провозглашаю тебя стяжателем и обманщиком! Нет у тебя никакого бога!
Фабиус пристально посмотрел бельмастому в глаза, перевёл взгляд на его соратников, на горожан у помоста… Мусор ли он видел? Пустое человеческое мясо, безумное и безглазое?
Цеховые мастера молчали. Молчала и толпа. Деньги – это тепло и хлеб. Бессмертие же очень трудно пощупать. Если оно продаётся, то ещё придёт время его прикупить. Сейчас всех ждала зима.
– Убирайся маг! – закричал снизу один из крещёных.
Бельмастый молчал.
– Ты не веришь в нас! Убирайся! – кричали его единоверцы.
– Да, я не верю в решения отринувших отца нашего, Сатану! – взревел магистр. – Но верю в каждого из вас, кто умеет думать! Раскайтесь в ереси, и я замолвлю за вас слово перед Советом Магистериума!
– Ты не выиграл, маг!
Бельмастый выхватил нож, взмахнул, намереваясь бросить, и остекленел в ужасе: в руке его извивалась серая лесная гадюка.
Он выронил преобразившееся оружие. Змея упала на помост и свилась в кольцо, застыв в оборонительной позе. Парень, на котором сидел бельмастый затрясся и попятился, но его не пустила толпа.
– Что это, маг?! – возопил бельмастый, содрогаясь.
– Это твоя настоящая вера! – громко провозгласил Фабиус.
Фокус со змеёй шёл у него теперь легче лёгкого, он даже почти не шевелил губами, творя заклинание.
Магистр встал, шагнул к краю помоста, обвёл глазами людей и сущих. Их стало гораздо больше, чем час назад, когда он начинал говорить для них. Факелы освещали их лица: злые, растерянные, опьянённые бунтом. И только глаза крещёных светились ужасом, смешанным с надеждой.
Фабиус повернулся к бельмастому, заворожённому танцем змеи на помосте.
– Что бы ты ни говорил нам, но веришь ты в Сатану, а не в своего бога! – безжалостно резал он, вперившись в его обезображенное лицо. – Если бы ты действительно верил, нож твой не обратился бы в змею. Это – моя вера, что по моему слову оружие твоё становится твоей же смертью!
Борн всё это время сидел неподвижно, молча созерцая бельмастого и его крещёных. Хотел ли он понять их? Или просто проголодался?
Фабиус, видя, как безуспешно борется бельмастый со своим страхом, подвёл жестокий итог:
– А как тебе не верить в Сатану? Ты слеп в вере, но страх в тебе знает, что не бог, а демон ожидает тебя после смерти. А где же твой бог? Где он?
Ответом ему было шипение гадюки.
И вдруг так же звучно, как в прошлый раз на этом же помосте, заговорил Борн, обращаясь к бельмастому и его единоверцам:
– ЧТО ТЫ СТРОИШЬ ДЛЯ СВОЕГО МИРА, ЧЕЛОВЕК?
– Я-а строю д-добро, – пробормотал бельмастый, не отрывая глаз от змеи. Рука его дёрнулась, словно он хотел проверить, цел ли привязанный под одеждой кошелёк.
Змея, стоя на хвосте и покачиваясь, всё приближалась к нему. Лесные гадюки не прыгают, это суеверие, но перед бельмастым была магическая гадюка. И она в любой момент могла полететь ему в лицо, как тяжёлый кинжал с залитой свинцом рукояткой.
– ВЫ СТРОИТЕ ДОБРО, – невесело усмехнулся Борн. – МЫ СТРОИМ ДОБРО. ПОТОМ ОДНО ДОБРО СТОЛКНЕТСЯ С ДРУГИМ, И МИР ЗЕМНОЙ ПРЕВРАТИТСЯ В АД?
– Прости нас, – испугался крещёный.
Непонятно было, в чём он раскаивается. В том, что вера его оказалась слаба? В том, что гадюка застыла у самого края помоста?
Змея приковала его взгляд, он не мог видеть Борна, но слышал его звучный, доходящий до самой души, голос.
– КТО ЧАСТО ПРОЩАЕТ – САМ НЕ ЗАСЛУЖИВАЕТ ПРОЩЕНИЯ. ВЫ ХОТЕЛИ ВЕРЫ И СПРАВЕДЛИВОСТИ? – Борн улыбнулся и взмахнул руками. – ПОСМОТРИТЕ ЖЕ НА ТЕХ, КТО СТОИТ РЯДОМ С ВАМИ!
Змея покачнулась… раздулась и лопнула, оставив на помосте кучку пепла!
На площади стало светло, как днём. Свет этот был особенным: он снял личины с чертей и бесов, чтобы их увидели даже самые слабые из людей.
Началась паника. Кто-то кричал, между иными вспыхнула драка. Тут и Фабиус смог хорошенько рассмотреть олюдевших сущих. В основном это были черти – уродливые, коротконогие, с лицами, похожими на свиные морды.
Молодой маг, сидевший на помосте рядом с Фабиусом, восхищённо присвистнул и всплеснул руками. Мальчишке было весело.
– Жалкое подобие чертей – свиномордые, – прошептал Борн, и лицо его покривилось. – И такие же жалкие бесы… ТИХО! – возвестил он.
Магический холод сковал людей и нелюдей. Они замерли в причудливых позах, а глаза их метались в ужасе.
Демон согнал с лица гримасу недовольства, встал, приблизился к краю помоста, где курилась кучка магического пепла. Локки разомкнул кольцо на его запястье и поднял голову, уставившись на бельмастого.
– Я НЕ ТВОЙ БОГ, ИЗМУЧЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК, – сказал демон. – Я ТВОЙ СУДЬЯ.
Инкуб указал пальцем в центр помоста. Воздух вспучился там, и из Бездны прорезался глаз демонического зеркала.
– Я ПРИШЁЛ ВЕРНУТЬ МИРУ ЗАКОН! – закончил Борн и уставился в зеркало.
Пакрополюс понял, что его видят, захлопал утомлёнными глазами, заозирался.
– Законы Ада нарушены! – запоздало взвыл он.
Голос старого демона сорвался на писк, но Борн вытянул руку, раскрыл ладонь, пошевелил пальцами, и помехи исчезли.
Это было обидно, но изгой и в самом деле был сильным и умелым демоном.
– Это он! Маг! Он нарушил закон Сатаны! – взвизгнул Анчутус, материализуясь рядом с Пакрополюсом.
За его спиной с едва слышным чпоканьем начали один за другим проявляться бесы. Анчутус решил на этот раз явиться с группой поддержки.
Магистр вгляделся в беса. Обвинение мало задело его, а вот в самом рыльце чудилось что-то, уже виденное раньше…
Пакрополюс откашлялся в кулак и продолжал уже вполне басовито и строго:
– Мы знаем, что из Нижнего Ада, в нарушение всех норм сношений между людьми и демонами, была похищена фурия по имени Алекто!
Он выпалил это и замялся. На фоне трёх десятков нечеловеческих морд, обвинение в похищении одной единственной адской особы казалось странным.
– Люди готовы вернуть Алекто в Ад, – кивнул Борн.
Ему надоело вещать, и голос его звучал тише, но всё также проникновенно.
– Мы требуем не только вернуть Алекто, но и наказать похитителя! – Пакрополюс приосанился, выбравшись из болота справедливости на менее зыбкую почву отмщения.
– Человеческого мага! – поддакнул Анчутус.
Фабиус нахмурился. Голос беса тоже показался ему знакомым… Но где он мог слышать его?
– Сначала похитителя нужно найти, – усмехнулся Борн и пристально уставился на Анчутуса.
– Мы, бесы, заявляем протест! – не сдавался тот, хоть от взгляда Борна прямо-таки нагрелся и покраснел. – Похититель известен! Это человеческий маг, что стоит рядом с тобой, инкуб! Я готов свидетельствовать…
Анчутус осёкся – ощутил, как у Пакрополюса задёргалась щека.
Чего может стоить свидетельство беса? Да хоть бы и всего их сонма?
– Не торопись, – покривился Борн, пытаясь скрыть презрение. В былые годы он не снизошёл бы до разговора с бесом, но сейчас – выбора не было. – Сначала я расскажу историю, которая случилась здесь двадцать лет назад.
Пакрополюс важно кивнул. Он просто не знал, что говорить.
Инкуб посмотрел на замерших горожан и тварей и простёр руку над их головами, рассеивая им же созданный свет.
И покрывало истины спало с людей. Лица их вновь стали обычными, перепутались, уравнялись. Люди и сущие замерли, оглядываясь. Они не в силах были осмыслить увиденное и понять, что случилось с ними.
– Слушайте и смотрите! – приказал Борн.
Он подошёл к зеркалу в центре помоста, чтобы его видели все.
– Двенадцать веков назад, жители вашего города уже бунтовали против установленного Сатаной порядка. Да, Договор о том, что Сатана защитит мир людей, но и возьмёт посмертную плату их душами был жесток. Но Изменяющийся один мог спасти тогда живущих на земле. Границы между землёй и Адом пали не по его вине. Сущие готовы были пожрать всех. Сатана предложил единственно возможное спасение. Но жители Ангистерна, убив подписавших Договор магов, предали живых своего мира. Разорвали свою часть цепи. И Сатана, в наказание, открыл путь в Ад прямо в горде, а людей его покарал безумием. И полилась кровь. От заката и до заката не только адские твари пожирали людей, но и горожане убивали друг друга. Братья шли против братьев, дети – против матерей и отцов. И когда снова взошло солнце, магистрам, что весь день и всю ночь спешили сюда, чтобы заменить повешенных, показалось, будто город утонул в крови, так много её текло по улицам. Но погибли не все. И семя предательства, упавшее в Ангистерне, уцелело. Двенадцать веков ожидало оно своего часа, и наконец проросло.
Борн говорил тихо, но ещё тише было на площади:
– Предатель людей, человек по имени Селек Грэ родился здесь, в Ангистрене. Он был таков, что не пожалел собственной души, дабы обрести богатство и власть. Он вступил в преступный сговор с магистром, членом Магического Совета Ахарором Скромным. С помощью мага Селек Грэ дал пожрать свою душу мелкому бесу из Верхнего Ада. И человек умер, а демон в его обличии воцарился в Ангистерне в личинах префекта города и самого страшного его разбойника, называемого Барбр. Так он держал власть над городом днём и ночью. Но созданиям Ада всегда мало достигнутого. Казалось бы, бес прекрасно устроился на земле, но жажда ещё большей власти сжигала его. И тогда он замыслил страшное преступление.
Зеркало затрепетало, и все – и Пакрополюс, и горожане, и твари – увидели в нём две луны над заброшенным кладбищем. А потом узрели воочию, как магистр Ахарор собственными руками, старческими и некрепкими, вкапывает столбы для виселиц на месте древней казни трёх магов. Как подводит старенькую кобылу, чтобы тянуть верёвку, иначе как вешать без помоста? И как ночь за ночью тела магистров одно за другим дёргаются в последней пляске.
Обряд проходил тайно. Ахарор и бес в обличии Барбра – собственноручно казнили незадачливых магов. И вот уже два тела висели, привлекая ворон, а третий пленённый магистр стоял на коленях с петлёй на шее.
В какой-то момент плоское бородавчатое лицо разбойника стало больше зеркала, звуки усилились, и вся площадь услышала, как он зашептал Ахарору:
– Убей мага! Убей! И мы сумеем выдернуть фурию из её огненного мира! Проклятие всех, преступивших закон, защитница мёртвых, она станет вечной карой для мира людей! Сам Сатана отступится от него, и власть наша станет полной!
И тут Фабиус прозрел, где он слышал этот голос!
Магическое зеркало, словно внимая ему, жалобно звякнуло и переключилось с уродливого, усыпанного бородавками лица Барбра, на гладкую мордочку беса.
Анчутус взвизгнул и попятился.
– Вот он, похититель! – закричал Фабиус.
Бес обхватил себя лапками и начал размываться в пространстве, но старый демон схватил его за ухо и не дал сбежать.
Приятели Анчутуса заверещали, вцепились в Пакрополюса. Завязалась потасовка.
Силы были неравны – один демон стоит десятков бесов. Но Анчутус готов был пожертвовать несчастным ухом! Он рванулся изо всех своих бесяцких сил!..
И тут Борн протянул разом удлинившуюся длань. Гигантская тень от неё схватила Анчутуса в его адском мире!
Бес пронзительно завизжал! Зеркало затряслось и пошло трещинами! Воздух на грани двух сред вспыхнул, и запах гари ударил Фабиусу в нос.
Люди на площади в страхе попадали на землю. В Аду бесы – соратники Анчутуса – в бросились вон из зеркальной комнаты, спасаясь от очумевшего стекла, которое отбрасывало колючие, разящие тени. И тогда Пакрополюс, не растерявшись (что ему было терять?) спеленал Анчутуса надёжным заклятьем.
Борн убрал руку, и зеркало перестало дрожать и слоиться. Но зато бес начал мелко трястись, ибо возмездие Ада – это пружина, сокрытая в самой сути его детей.
Виновного, по-настоящему виновного, она разрушает изнутри, разбивает его естество на мельчайшие капли, взбивает в пену.
Анчутус изменился в лице. Он прозрел, что само тело выдаёт его, предощущает скорую расправу. В его чертах отразился ужас, понять который до конца могут только погибающие бессмертные.
– Нет! Я не похищал! Нет! – визжал он, но кто бы ему поверил?
Борн хмыкнул и повернулся к зеркалу спиной. Дело было сделано.
Инкубу пристало сейчас ликовать. Ещё не прозвучало «виновен» Сатаны, а бес уже был полумёртв. И ничто не могло теперь отменить приговора, зародившегося в нём самом.
Фабиус ощутил, как все клетки тела его словно бы сжались в предчувствии чужой агонии, и опустил глаза.
Он не хотел видеть, как будет наказан бес. В конце концов, это не Анчутус сподвиг горожан на бунт. Он всего лишь правил городом двадцать лет. Правил так, что цеха не слали жалоб в Совет Магистериума, а значит, раскармливание нечисти было хорошо для них.
Пакрополюс, весьма удовлетворённый таким явным дрожанием вины в Анчутусе, облизнул губы в предвкушении зрелища отменной казни и окликнул инкуба:
– Эй! А где же Алекто, Изгой?
Выпот бежал по его щекам алыми ручейками. Всё-таки старый демон успел слегка повоевать с бесами.
Борн, не поворачиваясь, хлопнул в ладоши, и на помосте возникла худая чёрная кошка. Испуганная, растерянно озирающаяся.
Фабиусу стало жаль её: кто знает, каково будет фурии в Аду без привычной личины? Может, не стоит её отдавать?
Возразить он не успел. Пакрополюс вгляделся в кошку, кивнул, и Алекто исчезла. А вместе с нею закрылся зеркальный глаз в адский мир. Похищенная вернулась домой, похититель найден, а значит – Земля и Ад обрели почти утерянное равновесие.
– Договор заключён, – прошептал Борн еле слышно.
Фабиус удивлённо покосился на него: почему это – «заключён»? Договор – восстановлен!
Он встал и рявкнул на всю площадь:
– Договор восстановлен!
Но ничего не ощутил в земле и на небесах.
Маг удивлённо обернулся к инкубу. Борн стоял, зябко обхватив руками плечи, лицом к западу, и вглядывался в тёмное небо.
Фабиус обвёл глазами площадь: горожане лежали на камнях, кто без сил, а кто и без жизни. Увиденное выпило многих почти до дна, а кого-то и больше. Иначе и быть не могло. Адский суд – не для земных созданий.
Люди падки до жуткого, но не понимают, что созерцание его разрушает их слабые души. И смертным нельзя быть слишком любопытными к маскам небытия.
В небе, там, куда смотрел инкуб, появилась алое пятно. Но это был не рассвет. Это церковь Ангистерна принимала под свои своды души тех, кто не пережил этой ночи.
– Город заплатил, – прошептал Борн. – К утру в церкви будет новый священник.
Холодный страх подступил к горлу магистра, заставил душу затрепетать, словно пламя свечи на ветру.
Их «общее» с демоном дело было завершено. Что будет теперь? Если придётся сражаться за свою жизнь, то где взять сил, когда площадь покрыта телами поверженных людей, а церковь Его пылает, насыщаясь, словно пиявка.
С кем он готов сражаться? С Борном? С церковью? С самим Сатаной?
Фабиус нашарил на груди магистерский кристалл, сжал его до боли в пальцах и обернулся.
Инкуба рядом не было. Он исчез. Маг остался один, в ночи, среди многих умирающих от страха и боли.
«Неужто Борн пресытился и позабыл обо мне? – подумал он, и сам готовый уже обессиленно рухнуть на затоптанный деревянный настил. – Неужто всё кончилось?»
«Покупайте землю, она уже не производится».
Марк Твен
Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
Провинция Ангон, город Ангистерн.
Год 1203 от заключения Договора, день 6.
Темнело, и на Ярмарочной площади запылали костры. Стража отступила в ратушу, и бунтовщики окружили здание плотным кольцом.
Магистр Фабиус прикинул, что внутри – от двух до четырёх десятков стражников, столько же членов торгового совета и трое магов, а из них – ни одного магистра. Борн, прислушавшись, уточнил, что маг в Ратуше всего один, двое же дерзнули утром выйти, чтобы успокоить толпу.
Фабиус вспомнил растерзанные трупы на церковной площади и кивнул. Демон не ответил. Он вглядывался в лица бандитов. У него был особенный интерес – инкуб подчитывал «своих».
Демон и маг с комфортом расселись на крыше дома префекта и смотрели вниз. А заодно – пили молодое вино, ели сыр со свежим хлебом.
Рука у Фабиуса больше не болела, конь его жевал сено в стойле, вот только… Алисса, встретив их во дворе, прикрикнула на инкуба совершено по-свойски. Мол, рубашка на нём снова побурела от жара, нельзя ли умерить? И тот тоже ответил что-то весёлое и дружелюбное, поразив этим Фабиуса в самое сердце.
О чём он думал, оставляя женщину с инкубом? Демон настолько же прекрасен, насколько желанен его внутренний флюид. Совокупление с инкубом даёт человеку силу и долголетие. Могла ли Алисса?..
– Тридцать четыре адские тушки, не считая твоего малолетнего помощника! – констатировал Борн.
– Хела?
– У него есть имя? – удивился демон. – Сомнительно. Имя дают при оглашении, когда юный сущий приближается к своему первому столетию, что, по сути, и есть его настоящее рождение. У нас рождение – это не грязь под ногами, а вхождение в свет. Твой же знакомец слишком мелок, даже на глоток не хватит.
– То-то он так боится тебя, – невесело усмехнулся Фабиус. – Неужто демоны пожирают своих детей?
– Что за чушь? – нахмурился Борн. – Я сказал расхожую колкость.
Он вдруг дёрнулся, словно заметил внизу что-то странное, и на лбу его выступили мелкие красноватые капли.
– У тебя – кровь сочится по поводу и без? – удивился Фабиус, тоже глядевший вниз и рассеянно дожевывающий горбушку, сыр с которой он съел в самом начале их позднего ужина.
Сыр был привозной, из горных поместий, где чудесно варят его. Маг давно не ел хорошего сыра, сиднем сидя на своём острове.
– Это не кровь, а выпот, – поморщился Борн, озираясь, чем же вытереть лицо. – У нас нет крови, хотя иногда, для удобства, мы употребляем ваше слово.
Не найдя ничего подходящего, инкуб вытер лоб рукавом рубашки. Белоснежная ткань тут же побурела и даже слегка задымилась.
– Хлопок тонковат, надо бы крапиву или лён… – покачал головой маг. – А от чего этот выпот? Ты потеешь? Или это результат напряжения мыслей? Я видел раньше, что у инкубов выступают на коже розоватые капли, всё-таки больше похожие на воду. Ты же потеешь по виду совершенной кровью. Ты так напряжён или это особенность жизни в более глубоком Аду?
– Напряжёшься тут… – казалось, Борн с сожалением разглядывает испорченный манжет, но на самом деле взгляд его уходил из-под руки вниз, в толпу на Ярмарочной. – Их уже тридцать пять! Тридцать пять, маг… Тридцать пять моих сородичей долгие годы живут здесь, в Ангистерне, нарушая Договор, подписанный самим Сатаной. И о чём они думают сейчас? О том, как вымолить себе прощение? Нет! Они хотят штурмовать Ратушу, чтобы захватить в городе власть. Гнев Сатаны может быть страшен, если они вернутся в Ад, но собираются ли они возвращаться?
Фабиус задумчиво посмотрел вниз:
– Что ж, по крайней мере, силы, противостоящие нам, ясны. Бунтовщики и их главарь, некто Барбр, представляют интересы Ада на земле. Крещёные – являются собственной силой, и оружие их – опасная ересь. Также есть обычные горожане, те, кто был обманут бунтовщиками, но таких на площади осталось сейчас немного.
– Противостоящие нам? – инкуб даже привстал от удивления. Ему бы и в голову не пришло поставить себя рядом с человеком. – А кого представляем «мы»?
– Я представляю магистерскую власть. Ты – мой союзник. Запертые в Ратуше – представляют власть гражданскую, которую мы не дадим уничтожить.
– Как просто… – хмыкнул инкуб. – А после?
– А после мы решим с тобой наши внутренние проблемы. Разве ты претендуешь на власть в мире людей?
Борн покачал головой.
Фабиус кивнул:
– Я так и полагал. Думаю, у тебя есть вопросы лично ко мне.
– Пожалуй, – согласился демон.
– Может, ты ищешь сатисфакции? Всё-таки я не безгрешен пред Сатаной…
Борн не ответил, но зрачки его вспыхнули, а потом и вся радужка налилась алым.
Фабиус, не желая реагировать на выплеск непонятных ему эмоций, перевёл взгляд на яркие цветы костров на площади. Раскаиваться он был не готов.
Да, ему исполнилось сорок, когда он убил своего первого инкуба. Всего же их было четверо. Инкубы казались магистру лёгкой добычей, он научился похищать их, как он думал, не оставляя следов. Но сколько верёвочке не виться… Тем более – теперь ему и не нужно бессмертие. Ему больше не для кого жить вечно.
Борн беззвучно окликнул Фабиуса, заставив того поднять голову, и заглянул в глаза:
– Но зачем ты убивал их? Это же бессмысленно? Соитие с инкубом питает женщин, тебе же пригодилась бы суккуб! Но и она не дала бы тебе вечной молодости. Тем более, мёртвая! Она сгорела бы в сосуде своего естества, не более! В чём польза, маг?
Фабиус криво усмехнулся:
– Это если убивать быстро. Но можно поступить умнее. Когда похищенный инкуб запирается в пентаграмме, его средоточие, медленно угасая, питает и обновляет твоё тело несколько дней. А потом…
Фабиус словно наяву увидел, как схлопывается тело инкуба, распятое в пентаграмме, выдавленное в небытие его собственным, разрушающимся естеством. Как молния поражает фигурку из соломы и тряпок, которую маг нарекал именем «похитителя» демона и обрекал на адскую месть…
Борн глядел, не мигая. Кажется, он не знал о таких обрядах, но увиденного ему было достаточно.
– Инкуб связывается с вызвавшим так, что лёгкие флюиды его постепенно перетекают в тело мага… – пробормотал он. – В конце концов, пленник сдувается, словно бурдюк, из которого выпили воду, и дыхание Серединного мира буквально выдавливает его пустую оболочку в междумирье… Но ведь для этого нужна эмоциональная связь? Проще всего её получить путём плотской любви… Неужели ты решался на соитие между тобой и инкубом, маг?
Фабиус пожал плечами:
– Чего не сделаешь ради бессмертия.
Борн замолчал, задумавшись.
Снизу, со двора, донёсся звонкий мальчишеский смех. Там, почти в полной темноте, Хел играл с кошкой. Фурия разошлась не на шутку, но юному демону вряд ли были страшны её острые когти.
Саймон сидел чуть поодаль на брёвнах, что привезли для укрепления ворот, и, пристроив рядом не гаснущую от ветра магическую свечу, перебирал травы в своей сумке, что-то раздражённо бормоча под нос, но в игру не вмешиваясь.
– Эти двое нашли друг друга, – невесело усмехнулся демон. – Демонёнок и кошка. По разуму они где-то сродни. Непровозглашённый сущий и Потерявшая облик. Смешно.
Губы его даже не попытались изобразить улыбку.
– Смешно, – так же безэмоционально согласился маг.
– Но это же противно понятиям людей о совокуплении? Мужчина и инкуб? – Борн глянул искоса и отвёл глаза.
– Совокупление с демонами вообще противно понятиям людей, – угол рта Фабиуса дёрнулся в неудавшейся усмешке.
– Ты так хотел жить вечно?
– А что может быть сильнее этого желания?!
– Сильнее? Желание просто жить, маг! Жить и дышать, как остальные. Делать глупости. Нарушать правила. Сходить с ума. Кем ты стал в своём бессмертии? Осталось в тебе что-то живое?
Фабиус тяжело вздохнул. Последние его годы текли всё утомительней. Он тяготился слугами, необходимостью есть и спать, одеваться, управлять хозяйством, даже зима и слякоть безмерно огорчали его. Всё, кроме изучения наук, он делал по обязанности и долгу. Ему казалось, что науки поглотили его всего.
Жил ли он? Если сумел пережить всё вокруг себя? Всех?
Он стал перебирать людей, живших и умиравших рядом с ним. Хорошо помнилось самое начало – смерть матери. Потом была пропасть, венчало которую…
Нет, этого он не будет вспоминать! Смерть жены до сих пор висит на его груди неподъёмным камнем. Не стоит демону знать об этом!
А мать… Мать уходила легко, будто кто-то, пробегая мимо, накрыл её лицо полою плаща. Губы её улыбались, и вдруг завяли. И весна её стала зимою.
Маленький Фабиус даже не плакал, пока ему не сказали, что маму по обычаю закопают глубоко в холодную землю. Он не понимал, зачем. Лишь видел, как нечто лёгкое ушло из её тела.
Смерть матери была неведомой жертвой, устроенной кем-то чужим. Отец Фабиуса не исполнил обряда и пощадил жену. После рождения сына он сгорел от лихорадки в считанные дни. Такова была плата за сильный дар, доставшийся Фабиусу. Жертвою должна была стать мать, но вышло так, что погибли оба.
А потом были его собственные первые жертвы. Бессмысленные. Неразумные. Так обучали мастерству в академии Магистериума. Поначалу это были лягушки и змеи, мыши. Наконец, учитель, в классе которого Фабиус был одним из самых младших, принёс в клетке пушистую рыжую лису.
Она была блестяща и гладка, шерстинка к шерстинке, а на хвосте – белое пятно. Её сущность следовало выделить из тела в магическом опыте. И именно это Фабиус и запомнил, как своё первое убийство.
Инкубы же… Их ласки казались настоящими, людскими, но кого он видел в них? Мышей или лягушек?
– А почему не суккуб? – поинтересовался Борн.
– Они слишком похожи на женщин, – машинально ответил магистр и пожалел. Потому что перед глазами всё-таки встал образ умирающей жены.
Тогда он уже знал, каково это будет. Ему хватило одной женской смерти. Смерти маленькой пушистой лисы с белым пятном на хвосте.
Больше он не хотел это пробовать, но бытию всегда всё равно. Оно говорит, – выбирай. И жизнь для него – не больше чем горсть песка, что сыплется на вечные весы воздаяния.
Песок падает на чашу, но весы эти никогда не качнутся. И никогда не наступит правосудие. Потому что никто и никогда не знает правых и виноватых. Нет таких богов, кто знал бы наверняка.
Вот так и маг знал, что ему не суждено понять, прав он или виноват. Может, соитие с инкубами и было противоестественным, а может быть, и нет. Инкуб – не человек. Его органы только кажутся похожими на таковые у человека, он не справляет естественных надобностей, не носит в себе семя.
Фабиус вспомнил смуглые тела своих любовников: невозможно гибкие и пахнущие пряностями. Кожа их была сродни дорогим тканям, дыхание – как мёд…
– Тебе понравилось? – спросил вдруг Борн и глаза его, потускневшие во время размышлений, снова вспыхнули и разгорелись.
– Что понравилось?! – вскинулся Фабиус.
– Соитие с инкубом?
Фабиус в раздражении приподнялся, отряхивая с камзола крошки, и… уронил хлеб. Горбушка полетела вниз.
Демон расхохотался.
Что-то в недрах земли отозвалось ему, и он замер, прислушиваясь.
– Пора, – сказал Борн. – Я думаю, раз ты знавал прикосновения инкубов, не смутят они тебя и сейчас.
Он крепко обнял магистра и шагнул с крыши.
Объявившись на пороге малого совещательного зала городской Ратуши внезапно, и невзирая на запертые двери, магистр Фабиус и инкуб Ангелус Борн ввели в ступор и без того измученных страхом членов городского совета.
Вялая беседа оборвалась, и в полутьме слышны были лишь треск свечей да перекличка стражников, рассредоточенных у входных дверей, на лестницах и в окнах второго этажа.
На первом же – все ставни были заперты изнутри. Тем не менее Фабиус и Борн успешно миновали и запоры, и стражу.
В Ратуше имелось несколько совещательных залов. В малом лучшие люди города сидели сейчас для экономии свечей. На столе, кроме свитков и амбарных книг, были вода, молодое вино да сыр, принесённый главой сыродельного цеха как образец для поставок в казармы.
Борн поморщился. Он, и не пробуя, понял, что сыр – отвратительный.
Членов городского совета присутствовало двенадцать – главы некоторых торговых гильдий, цехов, казначей и хранитель городской печати.
Фабиус знал, что полный совет составляет обычно от тридцати до пятидесяти уважаемых горожан. Видно, многие ощутили сегодня тревогу в утреннем воздухе и не решились прийти в Ратушу. Или у них нашлись иные причины отсидеться дома?
Магистр молчал, мрачно разглядывая людей. Людей ли?
Он искоса глянул на улыбающегося Борна: кого видит тот? Мага грызли сомнения.
Члены совета беззвучно томились за длинным столом из морёного дуба. Во главе нахохлился старенький заместитель председателя городского торгового совета мэтр Вабис – сухой, остроносый, губастый винодел. Сам глава успел с утра сказаться больным.
Молоденький тонконогий городской маг притулился с левого края стола, чуть в стороне от прочих. Он струсил и не пошёл на площадь вразумлять горожан. Теперь парню молча ставили в вину то, что он остался жив.
Рядом с ним страдал писарь. Бледный, трясущийся от страха. Этот был уверен, что уж его толпа точно не пожалеет.
Совет успел созвать префект, дабы представить лучшим людям города магистра Фабиуса. Город Ангистерн по обычаю Серединных земель был вассалом Церкви Сатаны, и Фабиус представляя здесь высшую законодательную власть. Покойный (уже лет двадцать) метр Грэ объявил его как столичного мага, образованного и наделённого особыми полномочиями. Он, видно, назначил эту встречу по обязанности, даже не предполагая, что маг сумеет явиться.
Разглядев лица, магистр понял, что префект правил в Ангистерне твёрдой рукой, допуская к кормилу лишь самых слабых из городской знати. Безвольные скошенные подбородки, плохо прикрытые растительностью, вялые челюсти… Мэтр Грэ тщательно следил за отбором нужных… кадров. Только двое цеховых мастеров – суконщик да оружейный кузнец – казались людьми крепкими. Ну и молодой маг был в меру вертляв и бодр. Магов голосованием не выбирают.
Борн глядел на людей с усмешкой и мешать Фабиусу в задуманном явно не собирался. На инкуба же члены совета взирали с ужасом.
Оправившись от несколько неожиданного появления незваных гостей, мэтр Вабис поднялся навстречу и заблеял что-то, подобающее моменту. Искренности в голосе старика не было. Как и почтительности – магов в городских советах никогда не любили, и если бы Фабиуса разорвала толпа… Но, к сожалению, не все проблемы решаются сами собой.
– … Высокое присутствие такого дорогого нам гостя и его гм… сопровождающего его…
Мэтр Вабис замер, уставившись на Борна, как лягушка на ужа.
– Я тоже благодарю Отца нашего Сатану, что сохранил вас всех в добром здравии! – отрезал магистр, усаживаясь напротив Вабиса. – Начнём же!
Скалясь, рядом уселся и Борн. И с удовольствием уставился на молодого мага, единственного, заподозрившего в госте нечто знакомое.
– Ждать штурма – бессмысленно, – начал магистр в лоб. – Один Ратушу я не удержу. В такой тесноте нет места избирательной магии, не думаю, что хорошо будет разрушить ратушу, чтобы уберечь её же от бунтовщиков!
– Но ч-что же т-тогда д-делать? – продребезжал Вабис и начал громко сморкаться.
– Нужно договариваться, – сказал Фабиус твёрдо.
– С б-бунтовщиками и бандитами?
– Да хоть с бесами, – усмехнулся магистр, вызвав у Борна приступ веселья.
– Но… – поднял, было, голос молодой маг, но тут же выпучил глаза и замер – рот его наполнился вязкой патокой.
Он сделал несколько глотков, дёргая кадыком. На глазах выступили слёзы.
Борн продолжал демонстрировать безупречные зубы.
– Я предлагаю вызвать главарей бунтовщиков в Ратушу и пообещать им безопасность, – сказал Фабиус.
– Э-э… было бы гораздо разумнее… – замялся Вабис.
– Перебить их здесь же? – сощурился маг. – Возможно, мы так и поступим.
Члены совета заёрзали неуверенно: конечно, нет ничего проще, чем наобещать черни с три короба, но ведь потом обычно меняют и голову, которая это наобещала.
– Выбора нет, – сказал Фабиус. – Иначе бандиты захватят Ратушу и изобразят здесь свою власть. А на следующее утро, едва откроют ворота, город захлестнёт волна беженцев, и начнётся уже настоящий ад.
– Б-беженцы п-покинули город, – проблеял Вабис.
– Кто сумер, те-то и покинули, – вклинился крепыш с эмблемой суконного цеха. – А кто живы остались – так те утекли к речке и вечеряют там.
– Как зовут тебя? – спросил Фабиус.
– Мастер Лойбуш, мейгир, – чуть наклонил коротко стриженую голову суконщик.
– Пойдёшь с нами, мастер Лойбуш, – кивнул Фабиус. – Мэтр Вабис выйдет к толпе и призовёт главарей на переговоры в Ратушу. Мы пойдём с ним, дабы поддержать его. Медлить больше некуда.
– Эй, Кибо? Не надоело вам тут торчать? Трубани-ка в свой горн, пусть откроют нам двери? Разве ж мы тронем кого-то, а, ребята?
– Гойда!
– Айдате по домам, служивые! – кричали бунтовщики стражникам, стоящим в окнах второго этажа и на балконе, с которого раньше частенько обращались к толпе префект и члены совета.
Почти все стражники набирались из таких же горожан, что осадили ратушу. Их знали в лицо, и особой злости к ним не питали. Но были в страже и наёмники. И вот этим костлявая серьёзно грозила снизу сухоньким кулачком.
Фабиус вывел на балкон мэтра Вабиса, поддерживая его под локоть – ноги у старика идти не хотели. Суконщик напирал сзади.
Никто и не заметил, что Борн исчез, растворившись в тёмном коридоре Ратуши.
Узнав мэтра Вабиса, толпа заревела:
– Прочь!
– Пришлых не нать!
Затрубил горнист, призывая к тишине.
– Свободные горожане! – тонко закричал мэтр Вабис. Его пальцы вцепились в плечо магистра так, что тому захотелось оторвать от себя старика и швырнуть вниз. – Город не примет беженцев, если таково слово ваше! Хотите вы их?
– Не-ет им!
– Не нать!
Откликнулась толпа.
– В Ратуше ждут тех, кто скажет своё слово за всех горожан! – рявкнул Фабиус, перекрикивая гул. – Пусть выберут пятерых! Они донесут ваше слово!
– А где префект? – заорал кто-то, и его поддержали рёвом.
– Префект болен! – крикнул Фабиус.
– А ты кто?
– Я – магистр Фабиус Ренгский! Присланный сюда Советом Магистериума! Полномочный решать, кто будет кормить беженцев из Дабэна!
Толпа зашумела. Внизу начался торг. Бесов предложение Фабиуса не устраивало совершенно, зато оно устраивало рискнувших бунтовать горожан. Нечисти нужно было время, чтобы перенастроить людей на свой лад, а лишнего времени сейчас не имелось ни у кого. И толпа пошла вразнос.
– Да пусть побухтят, ночь длинная! – раздавались крики.
– А пусть выходят сюда, к нам!
– Неча нам в ратушу итить!
– Гейте самя на площадь! На помост!
Фабиус прислушался к шаткому равновесию, понял, что настаивать на своём бессмысленно, и крикнул в ответ:
– Хорошо! Пусть пятеро от вас встанут на помост! Пятеро!
– А ваших скоко? – заорали из толпы.
– Наших – трое! – крикнул Фабиус и оглянулся.
Борна за спиной не было.
– Пойдёшь? – шёпотом спросил он суконщика.
– Дети у меня… – пробормотал тот.
В конце концов, сопровождаемые десятком стражи, из дверей Ратуши к толпе вышли магистр Фабиус и молодой маг. Между ними, поддерживаемый под локти, висел мэтр Вабис.
Его опустили на лавку, сооружённую кое-как на помосте. На другую лавку, напротив, уселись выборные из толпы. Но и знакомый Фабиусу бельмастый, и явные главари разбойников остались стоять внизу. Не увидел Фабиус в первых рядах и толстого бандита, покрытого бородавками, в коем подозревал Барбра. Неужели, и он струсил, заметив Борна?
Может, потому не стало единства в рядах бунтовщиков, что таинственный их главарь затаился?
Это сказки, что есть у разбойников особая гильдия, что знакомы им ранги и приказы. Слишком мало света оставляет в их душах жизнь на задворках. А без света – нет и сложно устроенных сообществ, лишь банды, делящие город, как каравай хлеба на куски по ширине ртов. И банды эти трудно собрать в одно.
Лихих людей можно использовать для разжигания пожара: словно дрова, они раскалят камни, которые потом долго будут держать тепло. Но дрова прогорают быстро. И как только исчез с горизонта загадочный Барбр, разбойники отодвинулись в тень. А вот ушлые цеховые мастера, коим не достало уже не хлеба, но сладкого пирога, мигом подослали к Ратуше подмастерьев понадёжнее.
Город был обеспокоен болезнью префекта, беженцами, что в зиму навязывал Магистериум, да и у цехов были давние споры за привилегии и торговые места. Вот почему почти все выборные из толпы оказались вдруг подмастерьями, чьи мастера не пришли сегодня в совет. Может, затесались среди них и бесы, но этого магистр разглядеть не смог.
Зато цеховой бунт был знаком ему хорошо. Фабиус уже видел, как лилась кровь, когда цеха не могли поделить своё и чужое. Знал и то, как нужно прекращать подобные свары.
Худо было, что горожане разграбили церковь, убили священника. Грех этот делал их особенно злобными. Но смерть можно было выкупить деньгами, перевести её в унылый торг, что он и намеревался сейчас устроить. Хотел и припугнуть, но тут некстати куда-то запропастился Борн.
Толпа гудела. Стражники то и дело сталкивали с помоста лезущих вверх.
Горожане выкрикивали угрозы, взирали на магистра яростно, отыскивая в его лице пороки, что толкнули их на такое неслыханное деяние, как церковный погром. Ведь не могли же они сами решиться на бунт против церкви? Значит, плохи были её магистры!
Фабиусу не помешал бы сейчас демон, чтобы прочесть их мысли. Лица были видны смутно, по ним метались тени, факелы слепили тьму, и не давали света.
Магистру стало страшно: справится ли он один с толпой в сотни глоток?
Он всегда избегал людей. Искал уединения. Ему казалось, что теперь перед ним встали все, чьи дела он должен был когда-то решить, но не решил. И вот они пришли к нему требовать ответа.
Он был готов сражаться за них на смерть, но нужно было не сражаться, а говорить.
«Мы все едем на казнь в одной и той же телеге:
как я могу кого-либо ненавидеть или кому-то желать зла?»
Сэр Томас Мор, перед тем как его обезглавили
Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
Провинция Ангон, город Ангистерн.
Год 1203 от заключения Договора, день 6.
Мир умирал, пожираемый чернотой.
Фабиус спешился, намотал на здоровую руку поводья и замер, глядя в чёрное небо: солнце становилось тоненьким серпиком, и готово было исчезнуть совсем.
«А если это смерть?» – птицей метнулась мысль.
Магистр ощутил как болезненно сладок пыльный вонючий площадной воздух.
Нет, это не затмение. Полных затмений ещё не происходило на его памяти. Он видел, как солнце лишь тускнело слегка, и в ясном безоблачном небе пятно на его боку было не разглядеть без закопчённого стекла.
Раньше разве что тучи давали простолюдинам возможность заприметить, как один бок светила становится ущербным. «Наверное, Сатана отгрыз от него кусок», – судачили тогда во дворе прачки.
Как-то раз «непорядок» с солнцем заметил и конюх. Он долго топтался у крыльца летней кухни, где обедал Фабиус. По вечерам маг порой прихватывал с собой в башню жареное мясо, яблоки и хлеб, но днём предпочитал есть горячее.
В тот раз толстуха Малица расстаралась с блинами. Конюх извёлся, ожидая хозяина, а солнце к тому времени перестало являть миру свой щербатый бок.
Фабиус вышел, долго непонимающе смотрел в небо… Он тогда не вычислил ещё сути затмений, но наблюдал их много. Стоял и думал, как же разъяснить конюху без сказок, что солнце и луны – подвижны, что есть у них свои секреты небесных танцев.
– Тучи это, – выдавил он наконец. – Очень далёкие тучи закрывают кусок солнца. Если бы это Сатана захотел сожрать его, так съел бы уже и не подавился!
И вот слова вернулись и жгли сердце.
Магистр понимал, что мелкие быстрые луны – Ареда и Сциена – просто не могли своими тенями полностью и надолго закрыть солнце. Но оно гибло! Так что же случилось с ним?
А он сам? Если он тоже погибнет сейчас… Что? Что он успел дать этому миру в память о себе? Построил магическую башню? И она будет вечно торчать одиноко на острове Гартин? Вряд ли подчинится её магия кому-то, кроме него самого и… сына.
А мальчика больше нет. Нет, и не будет! Пора смириться с этим, стянуть края раны суровой ниткой!
Магистр закричал, но это был безмолвный крик. Дикий и страшный, исказивший черты его лица. И ему ответил беззвучный многоголосый вой: выли люди на площади. Каждый о своём. Молча и вместе.
Солнце исчезло. Ярмарочную площадь накрыло непроглядным мраком. Если Фабиус был угнетён и испуган, то чернь оказалась просто раздавленной страшной бедой, обрушившейся на город.
Горожане жались друг к другу, скуля от ужаса. Им мнилось, что это Сатана мстит за разгромленную церковь. Что они останутся теперь без света и без тепла. И город погибнет. И надо бежать – а вдруг это бедствие охватило только мятежный Ангистерн? Вдруг в других городах – светло?
Но мрак был таким плотным, что люди не видели, куда бежать. Вспыхивали искры – кто-то дрожащими руками пытался поджечь самодельный факел из тряпок. Получалось плохо, и в этом тоже видели знак беды.
И тут, словно из глубины земли, раздался огромный глас:
– ЧТО ЖЕ ВЫ НАТВОРИЛИ, ДЕТИ МОИ?
И Фабиус с облегчением узнал голос Борна.
Колени мага ослабли, он едва не сел на грязную мостовую. Однако здоровая левая рука… (теперь – здоровая, какая ирония!) так крепко вцепилась в повод, что Фенрир заржал от боли, рванулся, и магистр… пробудился.
По-иному это чувство назвать было трудно. Наблюдая, как оседают на землю люди на площади – и бунтовщики, и солдаты – он понял, что ватные колени – демонический морок.
Борн был силён. Он поверг толпу ниц, смёл горожан с деревянного помоста и явился там сам – прекрасный и сияющий.
Одежда его тоже вполне соответствовала моменту – белоснежная рубашка, вся в кружевах, длинный алый плащ. Всё это, несомненно, было похищено из гардероба префекта, но к пылающим глазам инкуба шло необычайно. Воздух слегка кипел вокруг его горячего адского тела, и оно светилось в темноте.
«Рубашка может и задымиться», – подумал магистр.
«Мы намочили и её, и плащ, и штаны от камзола», – легко откликнулся Борн и продолжал уже раскатисто, на всю площадь:
– СМОТРИТЕ ЖЕ НА МЕНЯ! Я – ЕСТЬ!
Крещёные опомнились первыми. Они поднялись с колен, полезли к помосту.
– Мы! Мы разрушили церковь Сатаны! – орал бельмастый. – Мы!
– Дай нам коснуться тебя! – кричали другие.
Они тянули руки, но помост был высок.
«Ошпарятся, идиоты», – подумал Фабиус.
И ощутил, как тьма внутри него, та, что живёт в каждом из людей, пошла болезненными трещинами.
Он тоже хотел верить. Верить в то, что где-то есть любящий и милостивый бог. Тот, что простит ему содеянное по умыслу или по ошибке. Бог, который тоже поверит в него, в мага и человека, в коем намешано проклятое и святое, чья кровь чадит, но и источает свет.
– СМОРТИТЕ НА МЕНЯ! – вещал Борн. – Я НЕ ДАМ ВАШИМ ДУШАМ СГИНУТЬ В АДУ!
«Конечно, не даст, сам сожрёт», – думал Фабиус и всё равно ощущал благость.
Демон хотел, наверное, успокоить толпу, но вышло иное. Горожане увидели в нём силу, чуждую тьме, противостоящую Аду. Пусть это был самообман, но как же он оказался сладок!
Магистр внимал Борну, и время его текло, как расплавленный сахар.
Мысли и чувства растворились в нём, стали вечными, медленными, тягучими и одновременно хрупкими, как стекло. Сразу – и миг, и навсегда. Он бы спёкся и раскололся на части, но небо не выдержало первым.
Небо лопнуло, и перед стоящим на помосте Борном прямо в воздухе прорезалось зеркало.
Это было то самое дьявольское стекло, с которым магистр и Борн говорили в доме префекта. Но лиц в нём отражалось больше – рядом с седым демоном Пакрополюсом стояли чернокожая женщина с мучительно алым маленьким ртом и худенький вертлявый бес, его можно было распознать по чертячьему рыльцу, но голому, безволосому и оттого несколько беспомощному.
– Остановись, Ангелус! Ты делаешь ошибку! – пискляво заорал старый демон.
Вся площадь качнулась в ужасе. Стоявшие близко к помосту – попятились, наступая на дальних. Немногие раньше воочию видели жителей Преисподней.
– КТО ТЫ, ЧТОБЫ ПРОТИВОСТОЯТЬ МНЕ? – громогласно рассмеялся Борн.
Ангелус было, видимо, именем его или прозвищем.
– Ты спятил! – взвизгнул бес. – Они разгромили церковь! Сатана накажет их, да и тебя заодно!
– КТО МОЖЕТ НАКАЗАТЬ ИЗГОЯ?
Эхо отразилось от неба и снизошло на площадь.
У магистра заныло в ушах, заломило глаза. Тело Борна светилось всё сильнее. (Одежда его, наверное, высохла и готова была вспыхнуть)!
– ПРОЧЬ! – взревел инкуб, ощутив, видно, что ещё немного и превратится в пылающий факел.
Он замахнулся на зеркало, оно покривилось, кривляя и лица, пошло трещинами, и через них стал пробиваться… свет.
Фабиус догадался взглянуть вверх и не поверил глазам: исчезнувшее солнце показало тоненький краешек.
«А может, всё-таки затмение? Какие-то особенные условия, появляющиеся один раз в сто или двести лет?»
Адское зеркало замерцало и исчезло, а край солнца становился всё ярче, и люди на площади стали задирать головы. Только магистр заметил, как растаял Борн, оставив подпалину на деревянном помосте.
Фабиус попробовал сесть на коня, но голова закружилась, и он едва не упал. Чьи-то руки подхватили его: тонкие, необычайно сильные. Маг застонал от боли, не в силах противиться – мир плыл перед глазами.
– Придержите жеребца…
Шёпот скрывал знакомый голос, но чей?
– Он ли это?
– Морок скрывает черты. Смотрите, морок развеивается!
– Поднимай осторожнее! Переваливай! Руку я придержу…
Это же голос Саймона! Кто с ним рядом? Мальчик? Способный поднять и взгромоздить на коня взрослого мужчину, пусть и мешком?!
– Я поведу, меня не тронут, а вы – уходите скорее!
А почему же «его» – не тронут?
Фенрир переступил, тело Фабиуса скользнуло по его спине, и раненая рука сместилась, вызвав в глазах вспышку света.
***
– Я же сказала – он спятил! Потерял это своё отродье и спятил! Нёс какую-то чушь, будто червяк звал меня! Будто это я виновата, что он издох!..
Пакрополюс не обращал на Тиллит никакого внимания. Он склонился над помутневшим зеркалом, щупал его нагревшуюся поверхность, гладил обод. Проклятый Борн едва не изломал так дорого отремонтированный агрегат! Как он сказал? Изгой?! Да он и вправду застудил мозги на земле!
– Силу почуял, – Анчутус сморщил бледное рыльце. – Но и мы – не отступимся! Наш это кусок! Здесь лилась кровь! Здесь открывались пределы Ада и откроются снова! Это – земля предавших себя! Нету для нас другой земли!
– Хочешь устроить на земле филиал Ада? Так Сатана же изгнал и оттуда? – удивился Пакрополюс, больше озабоченный целостью зеркала, чем амбициями беса.
– Сатана не вмешается, пока солнце не дойдёт свой круг, – сказала Тиллит.
Она уже пожалела, что вернулась в зеркальный зал. Думала развлечь себя созерцанием мести, а что вышло? Выболтала Пакрополюсу, как Борн приходил просить за сына, украденного людскими магами. И что ей с того? В комиссию взяли? А зачем ей она, раз инкуб спятил? Ей нужен был Борн! Но проклятый, а не сумасшедший! Зачем он назвался изгоем?
– Почему это – не вмешается? – удивился Пакрополюс. (Мыслей Тиллит он не слушал. Кто ж их разберёт, когда они носятся в её голове, как мухи?) – Нет такого закона, чтобы бесы бродили по Ангистерну.
– Закончика-то нет, – хмыкнул Анчутус. – А прецедентик имеется. Ангистерн – город предателей. Маги, сговорившись двенадцать веков назад с Сатаной, хотели спасти людей, но на деле-то – спасали только тела, а души – предали! А горожане – в отместку – предали самих магов! Вздёрнули их и заставили сплясать, – бес гаденько засмеялся. – Мы вправе забрать город, предавший предателей, пока в жилах его людей течёт хоть капля отравленной крови!
Пакрополюс пожевал губами, словно пробуя эту мысль на вкус. Чего-то в ней не хватало, где-то позвякивал хитрый обман…
– Кровь тех, кто предал себя дважды, слаще любой другой, – кивнул он. – Но отчего ты так боишься мага? Магом больше, магом меньше…
– Маг может нам помешать! – взвился Анчутус – Давно я не видел такой хитрой человеческой твари! А теперь ещё Борн облизывается на наше добро!
– А чего потемнело-то у них всё? – спросил Пакрополюс, заглядывая за зеркало.
Механизм был вроде бы цел, почему же изображение пропало?..
Тиллит смутилась и уставилась на изодранную спинку железного кресла.
– Это она луны хотела столкнуть! – захохотал Анчутус. – Со злости!
– Сунула в рот, а не раскусить? – понимающе ухмыльнулся Пакрополюс.
Видно, не срослось у Тиллит с Борном. За долгую жизнь он видел много любовных историй, только взаимности в них и не ночевало. Борн, хоть и проклятый, всё-таки инкуб из Бездны. А кто такая Тиллит? Трёхсотлетняя дурочка, побывавшая под козлом?
– Луну они сами раскусили когда-то, – пробормотала Тиллит. – Сумели же. Кто ж знал, что эти камни вверху – такие тяжёлые?
– Борн отверг её! – хихикнул Анчутус. – Вот она и взбесилась!
Тиллит от гнева покрылась алыми пятнами.
– Хочешь отомстить инкубу? – обрадовался Анчутус. – Я готов помочь тебе! – Он распахнул фальшивые объятья.
Тиллит мгновенно пришла в себя и с фырканьем отстранилась. Поддаться бесу? Что может быть хуже!
Анчутус разочарованно хмыкнул:
– Ну и сиди одна со своими обидами. А мы не отступим. Эта земля – наша!
– Земля не может принадлежать бесам! Это не по Договору! – огрызнулась Тиллит.
И вдруг все трое ощутили, как невидимые нити закона натянулись и зазвенели в воздухе.
Бес побледнел и замахал на демоницу лапами: «Молчи!»
Тиллит ухмыльнулась: так значит, Анчутус всего лишь нашёл лазейку, а Договор всё так же крепок, и нити не навечно провисли над Ангистерном?
В чём же разгадка? Город был отдан когда-то на растерзание жителям Ада на сутки… Это и есть брешь в законе, прецедент, годный, чтобы захватить власть?
Но одной бреши мало. Нужно что-то ещё. Не зря ведь Анчутус так долго ждал, пока сеть случайностей даст ему возможность действовать.
Бесы почуяли силу, когда в городе предателей объявилась Алекто. И дело тут точно в крови. Фурия и сама была порождена когда-то пролитой кровью. Значит, кровью она и была призвана! Она пришла мстить, как когда-то уже приходила мстить мятежному городу вместе с воинством Сатаны.
Как только бесы заманили Алекто в Ангистерн, они заклятьями надломили течение времени, и город на сутки погрузился в безвластие! Кто победит сейчас – тот и будет им править! Сатана не вмешается! Бойня за власть только позабавит его!
А маг… Маг, видно, близок к разгадке или даже знает уже, кто вызвал Алекто! Кто заварил всю эту кашу – сумеет и прекратить её! Вот Анчутус и охотится за магом!
Тиллит захохотала так, что мурашки побежали под тонкой шкуркой беса.
– Дурак! – воскликнула она. – Твоё время и в самом деле кончится на рассвете! А захочет маг – так и сейчас! Немедленно!
Анчутус побагровел и… растворился.
Следом за ним исчезла хохочущая Тиллит.
Она прозрела вдруг то, чего не сообразила в горячке ссоры с Борном: а ведь это он сам и вызвал Алекто, требуя отомстить за сына, убитого человеческими магами! Ведь Алекто – всё-таки прапрапрабабка этому лавовому червяку!
Во внутренностях у Тиллит стало легко и приятно. Вот и шанс отомстить инкубу! Она донесёт эту правду до самого Сатаны! Изменчивый накажет Борна, и тогда инкуб снова полюбит её, но будет поздно!..
Пакрополюс остался один пред ослепшим зеркалом. Ему-то некуда было идти. А не найдёт похитителя Алекто – так и вообще ходить больше не понадобится.
***
Очнулся магистр Фабиус в крохотной комнатушке, по виду – дешевой, гостиничной. Однако в ней было окно, в окне – вечер, а у окна – крепкий дубовый стол, уставленный аптекарскими приборами.
Там же маячила спина Саймона, сосредоточенно растиравшего розмарин в фарфоровой ступке. Его свежий, чуть горьковатый запах и разбудил магистра.
Фабиус шевельнулся, ощутил тяжесть в правой руке. Ощупал её левой: необычайно твердую и объёмную.
– Лубок я наложил, – не поворачиваясь, подсказал Саймон.
Фабиус улыбнулся. Он видел, что лекарь наблюдает за его отражением в начищенном медном чайнике, стоящем на круглой деревянной подставке.
Саймон фыркнул и тут же налил магистру травяного отвара из этого самого чайника.
Отвар был в меру горячим, терпким и сладковатым. Магистр опознал мяту, валериану, мёд и дягиль. Он приподнялся, сел в подушках, осмотрелся, ничего, впрочем, необычного не заметив: холостяцкое жилище – кровать, стол, стул, сундук. Видимо, Саймон квартировал здесь один.
– А где мальчик? – спросил маг, пытаясь вспомнить в подробностях утренние события, что отошли куда-то в пелену снов.
– Хел?
– Я хотел бы послать его в дом префекта, чтобы предупредить…
Саймон повернулся, нахмурил брови. Его чёрные глаза стали слишком строгими для юного лица.
– Кого предупредить? – спросил он.
Фабиус ощутил, что Саймон уже знает, КОГО.
– Это демон из Преисподней, – согласился он.
– Это – высший демон, – кивнул Саймон. – Один из самых опасных.
– Что ты знаешь о демонах?.. – невесело усмехнулся Фабиус, не надеясь на ответ.
Но Саймон взял табурет и подсел к его постели.
– Не найдя магов в Гейриковых ямах, искать я продолжил, – сказал он.
Маг подался вперед.
– Нет-нет, нужно ещё полежать!.. – воскликнул Саймон.
И тут Фабиус вспомнил все события последних двух дней и ночей, и пот прошиб его.
– Что случилось на Ярмарочной после того, как я упал? – спросил он, безуспешно пытаясь вызвать колдовское зрение.
– Всё хорошо, насколько вообще оно может быть таковым. Горожане разбежались – поражённые или напуганные. Разбойники и крещёные всё ещё осаждают ратушу, но штурмовать не решаются. Слишком мало их. Думаю – ждут они темноты. Демон ваш исчез.
Фабиус допил отвар и ощутил голод. Тело торопливо заживляло раны. Это тоже было хорошо. До ночи он успеет поесть и выслушать Саймона. И решить, что делать дальше. Штурма ратуши нельзя было допускать ни в коем случае.
– Так что же ты нашёл в Гейриковых ямах? – спросил маг.
– Расскажу. Но сначала спущусь на кухню за пирогом и вином, – Саймон поднялся и направился к дверям. Обернулся. – Ночной горшок достанете вы легко из-под кровати, если опустите вниз руку.
– Только не с рыбой… – крикнул ему в след Фабиус.
Пирог оказался с луком и зайчатиной, сочный и вкусный. И вино – не самое скверное.
– Просидел я полночи, болтая со стражей. Лечу я там узников, а иногда и охрану, – рассказывал Саймон. – Беру я недорого, ведь я – ученик. Охранники благоволят мне, норовят поболтать о своих болячках. Видел я, как начался бунт, и вовремя бежал.
Он встал, отрезал магистру хлеба и сыра.
– Ешьте, как следует, недолго ведь вас удержишь в постели.
– И что было дальше? – магистр взял горбушку и откусил, запив вином.
– Не получив иного задания, решил я, что нужно продолжать поиски магов.
– Я просто не смог ответить на твоё письмо.
– Это сейчас понимаю я. Но тогда… Крутил я задачу и так, и эдак. И на рассвете решил посетить тюремное кладбище. Сам не знаю, на что рассчитывал. Казалось бы, кто же будет хоронить магов под своими именами? Ходил я и читал надписи на могильных плитах, и вдруг услыхал плач. Плач на кладбище – дело обычное, если стоят родные и хоронят тело усопшего. Но тут я, похоже, был один. Кто же плачет? Присмотрелся я и заметил рыдающего мальчишку.
– На рассвете?
– Это и мне показалось странным. Если бы увидел я его вечером, когда горожане приходят семьями навестить могилы, я бы так удивлён не был. Гонимый сомнениями, подошёл я к мальчику и заговорил. Так и познакомились мы с Хелом. И показал он мне место, где двенадцать веков назад горожане поставили виселицы, чтобы казнить трёх магов, подписавших Договор с Сатаной вопреки воле городского совета. Виселицы давно должны были сгнить, но к удивлению своему увидел я, что кто-то восстановил их. И свежие кости, обглоданные собаками и лисицами, лежали под ними. Нашёл я также обломок фибулы и остатки плащей.
Саймон встал и принёс со стола простую шкатулку из берёзы. Магистр раскрыл её. Фибула была серебряной, а ветхие куски ткани явно были когда-то глубокого синего цвета…
– Тройная жертва на месте другой такой же жертвы, – пробормотал маг. – Они пытались так вызывать фурию? А Хел? Как он узнал про это страшное место?
Саймон замялся.
Магистр вспомнил удивительно светлые прозрачные глаза мальчика, словно туман застилал их, его странную физическую силу и устойчивость к «ветру мёртвых». Нахмурился:
– Он человек?
– Магистр, я… – замялся Саймон. – Обещал я не говорить вам!
– Пожалуй, я уже догадался сам, – усмехнулся Фабиус. – Он из той хищной демонической мелочи, что обитает в Ангистерне в тайне и от людей, и от тварей? Ты послал его следить за мной, ибо перемещаться он может мгновенно. И сила его – сила не мальчика… Чем он питается?
Саймон вздохнул.
– Хел – порождение высших демонов. Способен он питаться не только душами, но и эманациями людей. Сильными чувствами. Потому и нравятся ему кладбища. В наш мир попал он крохотным комочком слизи, прилипшим к чьей-то ступне. Свои не очень-то признают его, для этого должно быть оглашено в Аду его имя. Больше держится людей он, но тоскливо ему без сородичей. И иногда плачет. Совсем как ребёнок, разве что слёзы розоватые у него и испаряются с шипением. Не гневайтесь, магистр. Мы с Хелом… Следили за вами немного.
– Удивительно, как долго я изучал демонов, и как много узнал о них здесь, – вздохнул магистр.
Саймон вскинул глаза, не понимая, гневается ли Фабиус?
– Нет, я не сержусь. И не обижу твоего Хела. Тем более что я сам вынужден доверяться его собрату.
Маг протянул Саймону пустой кубок, простецкий, глиняный.
– Помоги мне встать. Мне нужно ехать, и это – более чем срочно. Ты был очень полезен мне. И твой Хел тоже. Если останусь жив – я сумею отблагодарить вас. Сейчас же – нам лучше расстаться и побыстрее.
– Нет, – Саймон решительно собрал со стола склянки и кисеты с порошками и сложил в холщовую сумку. – Расстался я с вами один раз и жалею об этом. Если бы не демоническая природа Хела – затоптали бы вас в толпе, хлынувшей с площади. Вместе пойдём мы. Больше не отпущу я вас одного!
– И вообще перестань дурить, маг!
С этими словами воздух лопнул возле дверей, и в комнате объявился Ангелус Борн. На этот раз ещё и причёсанный по позапрошлогодней столичной моде, которая успешно покоряла сейчас провинциальный Ангистерн.
«Верно, Алисса так причесала его», – подумал Фабиус, и на душе у него стало пусто и колко.
– Я искал тебя сознанием несколько часов, тщательно обследуя каждый никчёмный трактир в этом проклятом Сатаной городе! – рявкнул инкуб. – Ты обещал мне работать сообща!
– И готов был сейчас же послать за тобой, – вздохнул маг.
– Тогда убери деревяшки, я сам осмотрю твою руку!
«Уходя на тот свет, не забудь выключить этот».
Виктор Коваль
На земле и в Аду. День 6.
– Смотри, какая огромная птица. Это ворона, Магда?
– Это ворон. Он, однако, пораненный. Верно, собака помяла его.
– Давай я сшибу его палкой?
– Зачем, дурачок? Мясо у такой старой птицы – вонючее. И он нам не враг – цыпляток у нас нет. Ворон тоже хочет жить. Может, отсидится на краю крыши, да и полетит к своим деткам. А тебе пора спать. Маленькие должны спать днём, чтобы стать сильными.
– Тогда спой мне бабушкину песню!
– Давай, другую? Сколько же можно?
– Нет эту! И я не хочу в дом. Положи меня на завалинке. И спой! Эту!
– Хорошо, ложись, я укрою тебя платком.
– А ворон улетел?!
– Улетит, спи.
И девушка тихо запела:
Отцвела к морозу вишня. Полетели
Лепестки её, как перья белой цапли.…
Она не видела, как слеза выкатилась из круглого глаза ворона, и он, собрав последние силы, потащился, приволакивая крыло, за трубу и затаился там, стыдясь своих чувств.
И тут же во двор, едва не снеся напрочь калитку, въехал всадник и замер, внимательно и цепко оглядывая крышу.
Время судорожно дёрнулось и замерло.
Фабиус сжался в комок, прячась от всепроникающего колдовского взгляда, который искал его многими глазами людей и сущих. Маг ещё никогда не ощущал себя таким маленьким и слабым.
***
В обеденной зале дома префекта инкуб Ангелус Борн тоже замер, припав к окну и вглядываясь в растревоженный город. Он потерял Фабиуса в пылу сражения ворона, священника и толпы.
***
В Верхнем Аду демон и бес что-то доказывали друг другу. Пакропулюс, поддавшийся на уговоры Анчутуса – сообразил, во что вляпался.
***
Женщина зашикала на всадника.
Он покрутил головой, осматривая двор, и… поворотил коня. Вселенские часы опомнились и затикали дальше.
***
– Где он!– бесновался Анчутус. – Куда делась эта проклятая птица!
Пакрополюс злобно пялился в магическое зеркало, но обманные облики человеческого мага больше не занимали его. Демон гадал: он-то куда влип? Ему-то куда скрыться от всей этой катавасии?
Когда толпа бросилась в церковь и растерзала священника, а ворон спланировал с крыши и пропал, Пакрополюс тоже начал было искать крамольного мага, вглядываться в похожие лица глупых мягкотелых горшков с душами.
И вдруг люди стали двоиться у него в глазах, обретая совсем не человеческие, а прямо-таки родные, адские черты!
Сначала демон решил, что ему мерещится, что он переутомился, вглядываясь в коварное механическое зерцало, или его сегодняшний утренний напиток был слишком крепок. А потом кинул взгляд на покривившуюся морду Анчутуса и его осенило – бес тоже видит пляску личин! Знает про неё! Да и у него самого – морда в пуху!
Тогда Пакрополюс вгляделся в зеркало пристальнее… И ему стало не до людского мага. Там, внизу, в маленьком городе Ангистерне, замаскированные под человечков, запросто сновали черти и бесы!
Анчутус, почуяв страх старого демона, затих, засопел, выдумывая, что бы соврать. Он явно был заинтересован, чтобы всё это продолжалась себе тихо и без помех.
А время ползло. И пока Пакрополюс размышлял: а не встопорщиться ли ему, не застыть ли в праведном адском гневе?.. Мягкотелые обоих родов ломали церковную утварь, жгли чёрные гобелены, книги с именами рождённых и умерших.
Пытались они и церковь поджечь. Живую. Возросшую из семени адского древа. Того самого, что не горит в огне и не подвластно магии, но поддаётся рукам и зубам.
Лучше бы взялись грызть… Но и с адской стороны бесновалась там самая глупая и никчёмная мелочь!
– Как всё-таки сильны слабые… – пробормотал старый демон.
– А? – встрепенулся Анчутус.
– Что делать-то будем, спрашиваю? – огрызнулся Пакрополюс. – План у тебя есть? Маг-то – сбежал! Того и гляди, узнают про вас земные магистры, а там дойдёт и до Сатаны!
Ему стало вдруг неуютно в удобном железном кресле.
– Если мечтаешь донести – то поздновато будет, – ухмыльнулся бес, легко считывая моральные мучения старого демона.
Пакрополюс и сам понимал, что поздновато. Что распустил губы, промедлил. Ему оставалось либо играть в связке с мятежными бесами и чертями, либо самому пылать пред очами Изменчивого.
– И что вы там, в городе этом… гм… человечьем… Хорошо устроились? – спросил он, просчитывая про себя пути к отступлению.
– Да не жаловались, пока не припёрся этот смертный урод на чёрной лошади, – хмыкнул Анчутус. – Лошадь сразу почуяла тенёта у тракта. Ты же знаешь, как лаком бывает запоздалый путник? Устроена там у нас, под рябинкой, удобная лёжка. Много не брали, только то, что само в руки шло. И тут тварь эта бешеная – как захрипит! Перепугала малых… Кто ж в засаде сидит? Сам понимаешь – бабы да слабаки. А потом уже двуногая тварь влезла в святая святых – в трактир. Алекто воспылала окоротить его. Покушала бы она знатно, да откуда ни возьмись – проклятый Борн!
– Про Борна бы справочки навести… – пробормотал Пакрополюс, серея от страха.
Он вспомнил, что Сатана выслал Борна из самого сердца Ада, а значит, инкуб сильнее и свирепее всех его знакомцев из холодного Первого круга! Ангелус Борн – настоящий глубинный демон, потерявший счёт тысячелетиям! И нет на него оружия, кроме компромата да гнева самого Сатаны!
– Как ты их наведёшь? – буркнул Анчутус тоже весьма безрадостно. – Борн всегда сидел тише адского покрывала, а днесь вдруг явился покойному Правителю. И тот его сразу же опустил, как тому и положено, под трон! Гадай теперь, что за гадость между ними вышла?
– Вот бы узнать? Глядь, и прищучили бы его? – Пакрополюс тихо потел от страха.
– Я знаю!
В зеркальной комнате без предупреждения, то есть весьма по-хамски, материализовалась Тиллит. Слышала она, разумеется, и последнюю фразу. (Хорошо, если не весь разговор!)
– Ты? – наигранно удивился бес. – Ты же глупышка, откуда тебе знать о серьёзных вещах!
Тиллит, однако, на провокацию не поддалась, показала Анчутусу остренький красный язычок и расхохоталась.
– Наревелась она уже, не обманешь, – пробурчал Пакрополюс, вытирая со лба капельки выпота.
– А чего хочет? – спросил бес, для порядка игнорируя бабу.
– В комиссию хочет. На мужских, так сказать, правах.
– С чего бы? – преувеличено удивился Анчутус. – Она не дева-воительница и не богиня. Как на нас черти смотреть будут?
Тиллит улыбнулась ехидно.
Пакрополюс развёл руками:
– А что делать?
– А откуда бы ей вообще знать про проклятого? – не поверил бес.
Тиллит фыркнула в кулак. Пакрополюс почесал за ухом.
– Может, подслушала чего? Она-то была вхожа к старому козлу, как говорится, в любые ворота.
– В комиссию, говоришь, взять? – Анчутус материализовал на ладони монетку и подбросил вверх. – Может, положимся в этом скользком деле на случай? Орёл или решка?
– Ну… пусть будут оба орла, – пожал плечами Пакрополюс.
Анчутус разочарованно разжал ладонь «с орлом» и плюнул на монетку. Та испарилась с шипением.
Анчутус был, в общем-то, не против, чтобы и Тиллит разделила с ним гнёт правды, а, при случае – и гнев Сатаны. Но как бесу сторговаться с демоном, что видит сразу всю суть обмана?
Бес закрутился на месте – честные сделки буквально жгли ему зад.
Низкие твари Ада легко покупаются на самые простые уловки, но демоны владеют способностью видеть собеседника насквозь. И даже Тиллит, будучи глупой трёхсотлетней бабой, была, наверное, гораздо умнее самого Анчутуса.
Ну что за напасть? Да как же тут соврать-то?
Бес завертелся с удвоенной силой, а Пакрополюс и демоница Тиллит с усмешками наблюдали за ним.
– Мне надо посовещаться, – выдавил Анчутус и сгинул.
И тогда Тиллит, сощурившись так, что глаза её превратились в узкие алые щели, повернулась к Пакрополюсу:
– Зачем тебе нужен мой Борн?!
Старый демон заёрзал, не хуже беса.
– Э… – промычал Пакрополюс и уткнулся глазами в зеркало.
– Он там, в Серединном Мире? – прошипела Тиллит.
– Некоторым образом, э-э… Я его там видел, – выдавил Пакрополюс.
Тиллит дышала прерывисто, на коже выступили кровавые капли. Алое на чёрном – так красиво, но бешеная баба…
– Я сам ничего не знаю! – заорал в панике демон. – Я починил зеркало, включил его, не трогая настроек, и уткнулся в мага! А рядом с ним появился п-п… пэ… Борн! Стой! Стой, Тиллит! Я ничего ему не сделал! Даже обещал э-э… как бы… помочь вернуться, если он поможет отыскать и вернуть Деву Алекто!
Но Тиллит уже не владела собой: глаза её затуманились, кожа парила яростью – кровавый туман поднимался над ней – а когти и зубы удлинялись сами собой. Она была похожа сейчас на освежёванного саблезубого кролика. И это было бы смешно, если бы не было так страшно.
«Неужели она и проклятый Борн были любовниками?!» – успел подумать Пакрополюс перед прыжком за спинку тяжёлого железного кресла.
Но что железо перед когтями демоницы? Тиллит в доли секунды разнесла спинку в клочья и…
…Тут вернулся Анчутус, брякнувшись едва не на зеркало!
Увидев алую от ярости Тиллит и забившегося под кресло Пакрополюса, он завизжал так, что сталактиты посыпались с потолка. Один из них звонко щёлкнул Тиллит по макушке, и она очнулась.
Краска сошла с её смоляной кожи, глаза очистились. Демоница сунула в рот палец с обломанным когтем и испарилась.
***
Фабиус сидел, прижавшись к трубе. Он чуял, что только здесь сокрыт от всевидящего ока, витающего над городом.
Маг не знал, что тринадцать веков назад в Серединных землях стояли по городам и весям совсем иные церкви. А потом Бездна разверзлась, и в мир людей хлынули адские твари.
Целый век лилась кровь, целый век сущие пожирали души людей и делали с телами их то, что хотели, пока маги не сумели заключить Договор с Сатаной.
А, заключив, они разобрали на камни и кирпичи старые храмы, чьи боги не смогли защитить людей. Камни-то ведь всегда в дело годятся.
Случайность или судьба была в том, что труба оказалась сложена из камней, что хранили когда-то покой иных богов? Не пожелавших сразиться с тварями Ада. Наказанных за это служить преградой их зрению, пока не рассыплются в прах.
Всё в мире равновесно. А за любой поступок обязательно последуют и награда, и наказание, будь ты человек или бог.
Старые боги предали людей, но камни их церквей обрели свойство противостоять жителям бездны. Таково извечное переплетение нитей добра и зла.
Лишь ощутив, что магический глаз удалился, Фабиус высунул клюв из-за трубы.
Зрения птицы хватило, чтобы понять: на церковной площади произошло страшное.
Озверевшие горожане смели беженцев из Добэна, изломав их нехитрый скарб. На бурых кирпичах белели и тела тех, кто не успел убежать – обезображенные, ограбленные.
Церковный забор – чёрная решётка из дерева, похожего на железо – был проломлен, кусты шиповника во дворе – вытоптаны. Чадил огромный костёр из годовых книг и церковных пергаментов, и ветер листал недогоревшие страницы.
Двери церкви были открыты в фальшивой приветливости. Внутри, не таясь, шарили мародёры. Они выносили ковры и гобелены, без трепета переступая через лежащий на пороге труп священника.
Но большая часть бунтовщиков уже покинула церковь. Они двинулись на Ярмарочную площадь, откуда доносились выкрики и рёв многих глоток.
«Они, наверное, готовы штурмовать или штурмуют ратушу, – подумал магистр. – В доме префекта сидит демон, вряд ли горожане полезут туда. Или рискнут?».
Маг съехал с крыши на зады дома, смятым комком упал в жухлую мураву в палисаднике. Там, в тени, он с трудом и стонами оборотился в человека.
Сел. Осмотрел, как сумел, руку.
Плечо сильно опухло, похоже, оно было сломано. Пришлось разорвать плащ и приспособить через шею перевязь. Нужно было идти к ратуше, спасать городских чиновников и магов. Долго им там не продержаться, как ни крепки ставни и ворота.
Помощи магистр не ждал. Борн говорил, что опасается церкви и к площади не пойдёт, а больше и не на кого было рассчитывать. Разве что Фенрир ускакал от толпы?
Вышло так, что маг опять бросил коня. Но что было бы, заведи он его в церковь?
Фабиус поднялся, держась за шаткий забор, вышел из-за дома, открыл калитку, провожаемый удивлённым взглядом девушки, что сидела на крыльце рядом со спящим ребёнком.
Затворяя калитку, маг обернулся и посмотрел ей в глаза: серые… Как у той, что любил. Взгляд Фабиуса затуманился.
– Магистр, – тихо окликнули его.
Он, вздрогнув, очнулся от дум и узрел бурую от крови морду Фенрира, улыбающееся лицо Саймона, сына ведьмы Заряны, и светлые, почти прозрачные глаза того самого мальчугана, что принял у него чубарого коня на церковной площади.
Фенрира сейчас тоже держал мальчишка, запустив пальцы в спутавшуюся гриву. Встретившись с магистром взглядом, паренёк испуганно захлопал ресницами и уставился в землю, а рука его задрожала. Но конь стоял спокойно, и магистр с недоумением отметил эти неестественно белые дрожащие пальцы.
– Седла не успел сыскать, – сказал Саймон. – Жеребца увидали мы у церкви. Рассёдланного и без узды. Но к Хелу конь подошёл сам.
Уши мальчика запылали.
Фабиус нахмурился. Утром он не особенно разглядел подростка. Что же в нём было не так?
– Нужно торопиться, магистр. Пока толпа на Ярмарочной, попробуем мы провести вас дворами и укрыть в надёжном месте, – сказал Саймон.
– Мне нужно к ратуше, – морщась от боли, магистр, с помощью мальчика, взгромоздился на Фенрира.
– Там бунтовщики!
– И там люди, что могут представлять последнюю власть в городе! Потеряем их – наступит хаос! Бунт рано или поздно будет подавлен, а зима придёт, не спрашивая. Кто тогда будет править городом?! Крещёные?
– Но что сделаете вы один, магистр?
– Что-нибудь придумаю.
Фабиус начал творить заклятие для изменения облика – ему нужно было замаскировать и себя, и коня. Он медленно, нараспев прочёл:
– Libenter homines id quod volunt credunt! (Охотно люди верят тому, чего желают!)
Пот выступил у него на висках от усилия. Уже ощущая в теле дрожь, предшествующую преображению, он обернулся к Саймону:
– Забери мальчишку! Мне будет спокойнее знать, что вы – в безопасности!
– Я с вами пойду, магистр. Я тоже обучен немного. Я мог бы…
– Заряна не простит мне, случись с тобою чего! – нахмурился Фабиус. Он был мутен лицом и размыт, словно тушь на листе. – Марш домой! Я отдал бы и коня, но рука лишает меня подвижности. Прочь! Быстро!
Маг тронул коленями Фенрира и, покачиваясь, поскакал к улице Обувщиков, огибающей Ярмарочную площадь. Было бы глупостью переть напролом, даже скрываясь под чужой маской.
Он мысленно обратился к демону, но не ощутил его. Неужели бунтовщики всё же штурмуют дом префекта?
Но размышлять было не время: навстречу выкатился десяток, вооружённых кольями, людей. Людей ли?
Маг пустил Фенрира галопом, вцепившись здоровой рукой в гриву. Жеребец смял вставшего на пути, рванул зубами второго и вынес хозяина, едва удержавшегося на его спине, на узкую грязную улочку, ведущую к ратуше.
***
Борн, потерял магистра. Сообразив, что и враги его тоже потеряли, он решил переключиться на поиски Тиллит, и теперь, сжав ноющую от напряжения голову, искал способ незамеченным пробраться в Ад.
Что там сейчас творится? Будь демоница вольна и здорова, разве смогла бы она не откликнуться на зов собственной крови? Он должен проникнуть в Ад и спасти её, если она в беде. Но как? Как это сделать?
Задача казалась неразрешимой: чем выше сознание сущего, тем больше заметно его передвижение в Аду. Вот будь он безмозглой тварью, питающейся камнями…
Но ведь как-то бродили туда-сюда твари Верхнего Ада? Жили на земле, паслись безбедно. И в Ад, наверное, вполне себе ныряли по надобности? Значит, они сумели обойти внутри своего естества адский закон, а он, высший демон, не сможет?
Борн задумался. Чаще прочих в человечьи земли шастали черти. Они были слишком глупы, чтобы понимать весь нравственный ад возмездия, разверзающийся в умах сущих при нарушении Магистериум морум, и потому возмездие, обычно, и не настигало их.
В адском мире всё соразмерно. Если на одну чашу весов кладётся преступление, а на другую – глупость, глупость может и перевесить.
Но ведь и глупости у него нет! Нет для высшего демона и вранья, такого лакомого для бесов. Это они плетут из потоков лжи сети и блаженствуют, пока сами в них не запутаются, – тогда и бесу конец.
Но демоны… С демонами совсем не просто. Алекто ощущала себя на земле в своём праве, потому что Аро воззвал к родственной крови… Он вызвал её и отринул. А свиномордфые отщепенцы из Ангистерна тут же распахнули объятия…
Допустим.
А что связывает его и Тиллит? Любовь? Это смешно. Какая любовь в Аду? Там и материнский инстинкт уже пережиток. Уже тысячи лет как матери и отцы признают своих детей лишь из соображений выгоды, если дети демонстрируют редкий нрав или уменья.
Конечно, когда совершеннолетие нового сущего объявляют в тронном зале, все тут же узнают, кто нагрешил. Но чтобы отец и мать признали юную особь, ей нужно подсуетиться. Вон как Тиллит, чьи родители сгинули до её объявления у трона, старалась для своей древней и мудрой родни… Был ли толк?
Нет, любовь не поможет, даже если бы он любит. А любит ли он?
Но что же тогда так тянет его сейчас в Ад? Совесть? А она есть у сущих?
Тогда что? Надежда обрести с Тиллит единение в помыслах? Вдруг она тоже признает сына, раз ей знакомы муки отверженности?
Надежда. Надежда не умирает никогда…
Но вот он сунется сейчас в Ад, и страх зазвенит всеми нитями связей его сути с законом. Он сам станет себе судьёй и преступником. Ведь он отринул Ад, покинул его. Он не может вернуться безнаказанно!
Борн вздрогнул, и глаза его вспыхнули.
Отринул!
А ведь это значит, что сейчас – он сам стал себе сторожем. Он, а не законы Ада, которые и заставляют звенеть тонкие нити, что рано или поздно запутают, обовьют, удавят ослушника.
Если инкуб вне закона – закона для него тоже нет. Нечему звенеть. Он – изгой. Он волен творить, что угодно. Перемещаться, где вздумается!
Да, родному Аду он теперь никто! Как бродячее скальное покрывало, он волен жить и умереть где хочет! Никому нет до него дела, но и сам он больше не связан законами Ада!
Борн фыркнул и в одно движение мысли переместился в тронный зал. Пустой и гулкий.
И застал там Тиллит.
Он искал именно её, и чувства безошибочно определили нужное место. Окажись она в пещерах, он пришёл бы туда. Но перед ним лежал тронный зал Верхнего Ада: красное золото плиток было перемешано с глубокой чернотой, с потолка капало, на троне лежала корона, слегка похожая на обод от небольшой бочки.
Борн знал: на голове нового правителя корона изменит свой вид и форму. Знал, что её магия заставляет взгляд против воли тянуться к ней…
Знал. Но смотрел не на корону, а на Тиллит.
Она была жива и свободна.
Но почему же тогда на землю явилась Алекто?
Тиллит, сначала ощутив, а потом и увидев инкуба, едва сама не обратилась от страха в звучащую тревогой струну.
Только что она мечтала о нём, строя планы. И вдруг…
Ей захотелось бежать, ведь сейчас в Верхнем Аду поднимется паника, а там – как бы самой не стать виноватой!
Тиллит сжалась в комок: мозг её судорожно искал безопасное место в Верхнем Аду и не находил его. Она вскрикнула, зажмурилась, чтобы не видеть того, что случится сейчас…
Но… Не зазвенели сталактиты. Не натянулись нити законов. Было тихо и зябко, и капли воды всё так же гулко плюхались на мозаику.
Выходит, если не поднять тревогу, она и не?..
Тиллит открыла глаза, выпрямилась, озираясь. Открыла рот.
– Молчи! – предупредил Борн. – Я не хочу, чтобы обо мне знали.
– Но ты же не можешь тайно…
– Я – могу.
Тиллит замерла. Она изучала нового, изменившегося инкуба. Не внешне, но изменившегося.
От него соблазнительно пахло страхом и преступлением. Её и раньше возбуждала в нём инакость, чуждость другим здешним обитателям. Сейчас эта инакость стала острой, дикой, с ароматной горчинкой.
Тиллит облизала губы тонким красным язычком: «А, может, так даже лучше? Может Борн – и впрямь её шанс, её надежда на особенное положение? В Аду или на земле – какая, в общем-то, разница?»
Тиллит опустила глаза и с ужасом заметила обломанный коготь, вспомнила про не пудренное как следует тело! А что если она уже не так хороша? Не увлечёт? Не понравится?!
Инкуб смотрел на неё и качал головой. Приценивался?
Но ведь не дурак же он! Должен понять: красота демоницы – дело наживное! Хорошая диета и…
Тиллит робко улыбнулась.
– Я рад, что с тобой всё в порядке, – сухо сказал Борн.
– Всё в порядке?.. – растерялась Тиллит. И взвилась, когда смысл дошёл до неё. – Всё в порядке?! Я осталась одна! Ни с чем! Друзья избегают меня! Родня по крови делает вид, что я – едва вылезла из лавы! Да как ты!..
Она осеклась. Не следовало им ссориться прямо сейчас. Потом она, конечно, припомнит ему…
Борн смотрел сердито и свысока.
– Почему ты не откликнулась на зов своей малой крови? – спросил он, хмурясь.
Ему это шло. Он стал строгим, недоступным.
Дыхание Тиллит участилось от острого желания дотронуться до него.
А он? Он – хочет? Она попыталась поймать отклик его плоти и не смогла.
Почему же отклика нет? Он нашёл другую? Но кого? Там, по Земле, бродит Алекто? Неужто эта старуха?..
– Тиллит? Почему? – Борн стал резок.
– Малой крови? – рассеянно переспросила демоница.
Её так и тянуло сунуть в рот палец, который всё ещё саднило. Хороший коготь не сразу и отрастишь…
– У нас с тобой был необъявленный сын. Люди похитили его и заточили в пентаграмме. Он звал тебя?
– Так вот почему у меня так ныло в груди! – вскинулась Тиллит. – Ах, мелкая вонючая тварь! Да если бы не он, я не проспала бы смерть правителя! Я бы успела бросить козла и не осталась бы никому не нужной вдовой! Вот же мразь! Я так рада, что он издох на земле! Да если бы я знала, я спалила бы этот кусок грязи ещё в лаве!
– Тиллит, опомнись!
Глаза инкуба полыхнули, но демоница не заметила его гнева. Где уж тут всматриваться в кого-то, когда у самой внутри всё горит?
– Вот кто всему виной! – закричала она в гневе. – Твой отпрыск! Червяк! Мерзкий лавовый червяк!
Борна захлестнуло гневом и отвращением. Захотелось смять в один бесформенный комок всё, что он видел – и трон с лежащей на нём короной, и визжащую женщину!
Но поднять руку на Тиллит инкуб не сумел.
– Разве в тебе не осталось ничего хотя бы от матери земли? – пробормотал он с горечью, понимая, что слышит она сейчас не его, а свой собственный гнев, вскормленный её особостью и не признающий особостей чужих.
– Я! – крикнула Тиллит. – Я не нужна никому, а ты страдаешь по лавовым коряжкам! Я – вся твоя! Я готова идти с тобой на Землю! Весь мир ляжет нам в руки! Ты будешь правителем – я стану правительницей! Мир людей богат душами, мы будем всесильны!
Борн отшатнулся: и это та, которую он ощущал так близко? «А фурия-то и впрямь небезнадёжна. Она способна хотя бы слышать кого-то, кроме себя…»
Тиллит раскрыла объятья:
– Иди же ко мне?
Борн брезгливо скривил губы. Он сделал шаг назад, готовясь вернуться туда, откуда пришёл.
– Ах, так! – взревела демоница. – Да пусть потемнеет всё на твоём пути! Пусть и на земле тебя сопровождает мрак!
– Это проклятие? – усмехнулся демон. – А не слаба ли ты для таких слов?
Демоница зашипела, и багровая пелена гнева затянула её зрачки.
***
Фабиус выехал на Ярморочную площадь и замер: нехорошо ему стало. И дело было не только в ноющей руке – слишком велика оказалась толпа. Она затопила всю площадь перед высоким каменным зданием ратуши. Маг видел, как зреет в ней страсть к убийствам и грабежам.
Страсть эта дремлет в людях всегда. Трудно не поддаться ей, особенно если ты сыт. Не от голода бывает большинство бунтов, а от жадности, что просыпается в сытом брюхе. Оно не желает урезания рациона, требует разнообразия. Истинно голодающие не бунтуют – они умирают. А сытым достаточно намекнуть, что кто-то покусился на их «своё» или есть шанс безнаказанно взять чужое.
Возле самого входа в ратушу стояли стражники. Их было два десятка – копейщиков и лучников. Совсем немного, и толпа не боялась их, но пока сомневалась, скольких принести в жертву.
Окна первого этажа ратуши были закрыты изнутри тяжёлыми ставнями. Фабиус мельком глянул по окнам второго, определяя, есть ли там люди. С болью отметил, что у оконных проёмов стоят торговые, и плащ мага тоже сумел разглядеть.
А в первых рядах осаждающих толкалась уже не городская чернь. И уже тащили бревно, чтобы соорудить таран, а двое ловкачей дразнили невеликую стражу.
И тут Фенрир задрожал, и дрожь его передалась магистру. Маг ощутил в воздухе что-то странное, незнакомое.
Он оглянулся, но на площади, вроде бы ничего не изменилось. Разве что потемнело вдруг, но, может, это у него потемнело в глазах от усталости?
Порыв ветра поднял клуб пыли и погнал по Мясной улице. Затрепетал тополь у соседнего дома. Тень от него протянулась так далеко, словно вечер вступал свои права наперёд обеда.
Фабиус запрокинул голову, посмотреть, что там, наверху, может происходить в полдень? Да так и застыл, завороженный чернеющим небом.
Тяжёлые злые тучи стягивались к тускнеющему солнцу. Шли они лавиной, сразу со всех сторон, словно их выливали в небо из четырёх сосудов.
Завыли по дворам испуганные собаки, захрапел и прижал уши Фенрир.
Мрак нарастал. Солнце ещё сопротивлялось ему, но теперь уже и люди на площади стали задирать головы вверх.
«В раю, конечно, климат получше, зато в аду гораздо более приятное общество».
Тристан Бернар
В Аду и на земле. День 6.
Ранним утром – а утро в верхнем Аду лишено солнца, это всего лишь движение призрачных токов, вызывающее некую особенную бодрость, но иногда и головную боль, – старый демон Пакрополюс чувствовал себя так, словно всю ночь его били палками.
Казалось бы, он должен торжествовать, ведь именно этой ночью ему удалось починить зеркало. Демон посулил выгоду чертям, те подсуетились и, запросив значительную цену, раздобыли-таки новую шестерёночную начинку.
Черти были слабы, но вездесущи. Они единственные не ощущали дискомфорта нигде – ни в глубинном Аду, ни в мире людей. И всё благодаря шерсти.
Но жадность этих созданий Ада обескураживала даже его обитателей. Шесть! Шесть карт выгоды отдал им за шестерёнки Пакрополюс! Карта такая давала в Аду возможность получить с него некие услуги, о коих пока не было договорённости. Они, как ярмо, давили на тощую шею старого демона. Хоть он и выторговал у чертей довеском кое-что для себя лично.
Плюс Пакрополюс снёсся наконец с тварью земной, пригрозил ей весьма удачно, назначил разбирательство по угодному Сатане делу о похищении фурии. А потом…
Потом откуда-то вылез инкуб, как будто без него там не было тошно!
Воспоминания о проклятом Борне стали последней каплей. Пакрополюс потёр стенающий лоб, покопался в завале камней, нашёл драгоценную коробочку с ярко-алым порошком, засыпал две щепотки в железную чашку и зачерпнул кипятка из горячего источника в углу личной просторной пещеры. Подул… Отхлебнул… И губы его сами собой растянулись в улыбке облегчения и восторга.
Вот оно, утреннее блаженство! Такое дорогое, контрабандное…
Не обманули, черти! Яд был наипервейшей крепости, с нежным миндальным душком! Как он бодрит с утра! Это, конечно, разорение, покупать у чертей незаконно доставленный из Серединных земель яд, но утренняя головная боль в купе с ночными бдениями…
Пакрополюс подцепил деревянными щипчиками лист пергамента (на большом плоском камне у личного трона их лежала целая стопка) и принялся читать, отчёркивая иногда строчки когтем.
Понятно, что по отчётам чертей, предоставленным по запросу комиссии по морали – а Пакрополюс как раз просматривал сейчас отчёты – выходило, что границы с миром людей чаще всего нарушают полуразумные твари. На самом деле их, разумеется, чаще всего нарушали черти. Вот тот же яд и пергамент, откуда брались, спрашивается?
Но кто мог уличить чертей в Аду? Отчёты-то составляли они. Это у них в шерстистых лапах не горела даже тонкая людская бумага.
Были, конечно, и демоны, умевшие приглушать свой огонь, чтобы разбирать мерзкие бумажки. Но большинство, как и Пакрополюс, держали листы деревянными щипчиками из адского древа, чтобы не задымились ненароком. Ведь дела в Аду больше не было, чем примеривать течение огненной «крови» к глупым придумкам людей.
Пакрополюс отхлебнул и сожалением уставился на показавшееся дно. Людские придумки – это было то, перед чем пасовала адская магия. Нет, он мог сейчас наполнить чашку магическим аналогом яда… Но что с него толку? Суррогат он и в Аду суррогат!
Демон вздохнул, вытряс в глотку последние терпкие капли…
И тут в мозг ему постучали.
В Аду дверей нет. И проблема контакта – это проблема рангов. Сильные и не узнают о тебе, как ни скребись, слабого – оденут на руку, словно перчатку, а равный равному подаст особый сигнал, по сути, напоминающий стук внутри черепа. Мол, разрешите объявиться и в ваших внешних пределах?
Пакрополюс едва не поперхнулся: «Что за чертовщина!»
Однако не угадал. Визитёром оказался бес. Вертлявый, гладкий, но вместе с тем степенный и важный.
Здесь надо пояснить, что в Аду есть три значимые политические силы – конклав демонов, сонм чертей и бесовская ложа. И все они постоянно злоумышляют друг против друга.
Сонм чертей был силён последние столетья, ведь нижним Адом правил старый чёрт Якубус. И вот черти больно шлёпнулись с самой вершины дерева власти, а демоны и бесы – торжествовали и питали надежды.
Бес, возникший на пороге пещеры Пакрополюса, был молодым, но уже довольно почётным членом ложи. Рыльце у него было сытое, наглое и вполне соответствовало имени – Анчутус. Рогов бес не имел, шерсти – тоже, но Пакрополюс слышал, что являлись среди бесов, порой, и волосатые, словно черти. И потому разглядывал Анчоуса с подозрением.
– ? – спросил он.
– ! – ответил бес.
И добавил вслух:
– Дельце есть, почтенный Пакрополюс.
Тот нахмурился. Какой приличный демон будет иметь дело, или даже хотя бы «дельце», с бесом?
– Зря вы так, почтенный, – осклабился бес. – Мы, бесы, тоже имеем свою правду. А правда эта в том, что мы, конечно, не демоны, но и не черти. Понимаете, в чём цимус?
Пакрополюс хмыкнул. Похоже, у беса имелся свежий компромат на чертей. Может быть, появится даже возможность оштрафовать их и вернуть утраченные карты выгоды?
Он с сожалением заглянул в пустую чашку, но там не осталось ни капли. Демон вздохнул, посторонился мысленно, и бес протиснулся в пещеру.
Пещера Пакрополюса была велика и горяча. С потолка, правда, покапывало, по углам поддувало… Зато – близко к правительственному залу.
– Я слыхал, вы починили зеркало? – спросил бес, озираясь и измеряя кубатуру жилища Пакрополюса маленькими завидущими глазами. – У меня есть к вам деловое предложение. Конечно, мы, бесы – это как бы, не черти, но у нас, у бесов, тоже налажены на Земле некоторые связи. Мы поможем вам отыскать и вернуть Алекто.
– А что взамен? – нахмурился Пакрополюс, абсолютно не верящий в альтруизм себе подобных.
– Пустячок, – заулыбался бес. – Отдайте нам голову людского мага.
И тут яд подействовал! В голове Пакрополуса взошло солнце, и он прозрел на всю глубину собственного идиотизма.
Что было с ним ночью? Он включил зеркало, увидел в нём лицо некого человеческого мага и решил, что так и нужно?
А кто этот маг? И почему зеркало активировалось рядом с ним? Что это за местность была в нём, в конце концов?
И кто вообще знает, а где ДОЛЖНО было пробудиться зеркало? Почему не в столице людей, где Совет магов собрали бы в одночасье? Неужели опять происки чертей, потерявших трон, но не желающих расставаться с властью в Первом Адском круге?
Демон с тоской уставился в пустую чашку. О, эта утренняя головная боль! Однако нельзя было показывать растерянность и слабость: бес так и сверлил Пакрополюса своими острыми глазками.
– С одной стороны… – глубокомысленно промычал демон. – Человеческий маг есть просто человечек. Что он на вселенских весах, в сравнении с девой Алекто? Но не всё так просто, мой «друг»…
Пакрополюс дёрнулся было угостить незваного гостя контрабандным ядом, но пожадничал и широким жестом пригласил его посидеть у кипящего в углу пещеры источника. Сернистые пары – тоже прекрасно питают, не так ли?
– С другой стороны… – продолжал он, усаживаясь поудобнее на своём личном каменном троне. – Это, я полагаю, самый великий из низких людских магов, ведь зеркало привело нас именно к нему…
Бес поморщился, засучил ногами, но Пакрополюс уже увлёкся речью и витийствовал, не замечая, что гость совсем не рад его словесной игре.
– …а Алекто – лишь женщина, что серьёзно облегчает её ценность. Что есть женщина – как не средоточие неумеренности, глупости и стремления к роскоши?
Пакрополюс закинул ногу на ногу (если его нижние конечности можно было назвать ногами) и приготовился осветить вечную тему – бедные демоны (черти, бесы, големы) и их адские бабы.
Бес оскалился и даже несколько осатанел. Похоже, мыслями и зрением он переместился сейчас в совершенно иное место, что было обычным делом в Аду. (Не хочешь слушать собеседника – загляни в соседнюю пещеру. Вдруг там женская баня?)
– Что есть баба, как не скопище пороков? – старый демон погрузился в воспоминания, и губы его растянулись в сладострастной улыбке. – С такой точки зрения, согласитесь, «друг мой», даже презренный человечишко, будучи мужеского полу…
Бес ожил, нервно завертел головой, потом опять остекленел глазами, переключившись на что-то вовне… Заморгал и спросил коротко:
– Сколько?
– Я должен спасти Алекто и наказать похитителя! Если похититель – человеческий маг, могу ли я сокрыть его от Сатаны? – Пакрополюс не спешил с аргументами. Он планировал торговаться с бесом всю долгую неделю ожидания приезда людского Совета магов.
Бес поёрзал нетерпеливо. И взвыл, в ужасе растопырив невидящие глаза:
– Убей мага! У тебя есть зеркало! Убей его!!!
***
Проводив долгим задумчивым взглядом Алиссу, Борн поманил кошку.
– Костёр тебе не понравился, – напомнил он ей о допросе, что собирался учинить Фабиус. – Помоги же мне по своей воле? Я знаю, что ты была у моста! Я был там и ощущал твой запах! Покажи мне, что ты видела там, или я…
Угрожать ему не пришлось: кошка прыгнула на стол и ударила лапой по фаянсовому блюду.
Борн кивнул, подошёл ближе, помог высыпать варёный горох и превратить остекленевший песок в подобие отражалища для дум.
Он часто делал такое в своей пещере, демонстрируя воспоминания Аро. Вот и фурия явно готова была показать ему что-то, о чём не могла уже рассказать. Сообразила, что медлить поздно. Даже на сговор с врагом нужно идти своевременно, не говоря про союзы. А тут и карты твои биты, и сама ты с хвостом вместо привычной адской репутации…
И что бы мы делали без зеркал?
Блюдо вскипело, растеклось стеклянистой лужицей, и Борн увидел знакомый мост через бурную реку.
Было темно и безлунно. Вода билась о сваи. На мосту стоял человек, закутанный в плащ. Ветер трепал волосы, не давая разглядеть лицо. Понятно было лишь, что бледен стоящий не по-человечески, а глаза его горят красным, как у адских созданий.
Ночь без обеих лун… Борн мысленно открутил небесный свод, ища совпадение светил. Три дня назад? Нет, пожалуй, четыре… Он сам был ещё в темнице и в отчаянии, а маг – уже покинул свой остров. Кто же заманил туда Аро? Неужели сын мага?
Ему хватило умения? Ну, допустим, ведь Аро – слишком юн и воля его не развилась ещё.
Но запах?
И кто стоит на мосту? Для человека – слишком тонкая кость… И глаза!
– Это ты? – тихо и жалобно спросил юноша.
Голоса Борн не узнал. Он не был «голосом из воспоминаний Фабиуса» и не был голосом Аро.
Картинка дрогнула. Фигура человека чуть приблизилась, видимо фурия попыталась взойти на мост.
Юноша тоже шагнул вперёд, но поверхность «зеркала» пошла волнами, не давая Борну рассмотреть подробности.
– Нет-нет… Ты – не она… – пробормотал юноша и попятился.
Борн услышал злобный клёкот, видно, заклинание, охраняющее магический остров, преобразило фурию из женщины в крылатую тварь.
Ветер ударил в лицо юноше на мосту. Борн подался вперёд… Да! Лицом это, скорее, был сын магистра, Дамиен! Но голос! И глаза! Глаза у него были как у молодого сущего – нежно алые!
Изображение опять сломалось, заплясало: фурия билась о паутину заклятий, пытаясь дотянуться до… Кто же он?
Но, если это средоточие огня Аро в теле Дамиена, если мальчик уцелел и в панике воззвал к родственной крови, почему не явилась Тиллит?
Борн перевёл взгляд на кошку, что сидела на столе, сгорбившись и подобрав лапы. Семейство Тиллит гордилось своим разветвлённым генеалогическим древом. Неужто – и фурия ей родня? Но как вышло, что услышала мальчика только она?
И почему Фурия не смогла пробиться на остров? Разве что, Аро не признал в ней прапрапрабабку? Отринул? Повелел убираться прочь?
Потому Алекто и не желает, чтобы Борн увидел всё, что случилось у моста! Непризнание крови – страшное оскорбление даже для Верхнего Ада, не говоря уже про нижний. Раз фурия явилась по зову, то вынуждена была принять и от ворот поворот, но обиду затаила.
Кошка сердито зашипела, словно пыталась оправдаться, но Борн отмахнулся от неё. Толку-то от бессвязных образов в ушастой голове.
Нужно было искать Тиллит. Если на острове действительно заперт Аро, она должна была слышать, как он зовёт свою кровь.
Разделив сознание, Борн попытался нащупать адские токи… Далеко! Ему не достать дальним зрением до Ада, не увидеть демоницу…
А что если она тоже в опасности? В Верхнем Аду безвластие…
Однако едва вынырнув из дальнего поиска, Борн ощутил судорожный прерывающийся зов Фабиуса… Вот и магу тоже была нужна помощь. Именно сейчас, именно здесь…
Что делать? Кого спасать?
Магистр был ближе, Борн уже привык помогать ему, и мысленный взор демона едва ли не сам собою расширился, давая магическое зрение человеку.
Борн, проникнув в сознание Фабиуса, тоже увидел чернь, окружившую церковь, где прятался маг. Он заскользил по искажённым злобой лицам, и тут же со стоном сжал зубы: среди людей и тут, и там мелькали… рыльца отступников! Бесов и чертей под масками смертных!
С высоты церковного алтаря на магистра Фабиуса мрачно взирал служитель церкви Сатаны. Бледный, тревожный, похожий на летучую мышь в своём подобии плаща. Он был обеспокоен творившимся на площади.
Фабиус коротко кивнул священнику, прошёл через круглый алтарный зал и скрылся за чёрным гобеленом, что отделял одну из особых комнат. Маг знал их все (церкви были устроены единообразно), и выбрал ту, что вела к клетками, где сидели вороны, опутанные волошбой. Эти птицы способны были лететь к заданной цели, не принимая пищи и не теряя направления, пока не падали мёртвыми.
Он выбрал одну из шести, самую крепкую, с мощным клювом, достал из клетки и посадил на руку, защищённую перчаткой. И тут же услышал приглушённые крики и шум. Неужто толпа, потеряв всяческий страх, всё-таки пытается ворваться в церковь?
Маг нахмурился, вспомнил про оставленного во дворе Фенрира, про мальчика, которого бросил на Кровавой площади, вручив ему повод чубарого…
Он быстро миновал короткий коридор, нашаривая свободной рукой магистерский амулет, и нырнул головой за занавеску, глянуть, что там, в алтарном зале?
Не увидев ничего особенного, маг, как был, с вороном на руке, вышел в круглое нутро церкви, где крики стали ещё слышнее, подошёл к высоким массивным дверям во двор, выглянул наружу через крошечное окошко.
Отец наш, Стана! У церковной ограды столпилось столько орущей черни, что не видно было земли! Пестрота лиц, крики, сливающиеся в единый звериный рёв…
Фабиус потряс головой – искажённые гневом лица казались ему похожими друг на друга. Они были изуродованы единой гримасой, печатью зла на челе. И мерзкий запах витал над ними: запах подступающей к горлу крови!
Как это вышло так скоро? Пока маг был на площади, призывы к бунту показались ему слабыми и беспомощными.
Фабиус сосредоточился, обостряя магическое зрение, машинально потянулся разумом к инкубу, и видение его улучшилось необычайно. Он заскользил по приблизившимся лицам… И… отшатнулся, закрыв руками лицо! Ворон с шумом слетел с его перчатки, тяжело опустившись на мозаичный церковный пол.
В толпе взмётывались палки, к небу взлетали клочья окровавленной одежды, но не это испугало магистра. Он прошептал молитву, собрался с силами и снова приник к окошку в дверях.
Теперь маг мысленно был в самой гуще событий и видел, как на Кровавой площади жестоко убивали двоих. В плащах магов. Но фибул, указывающих на ранг, разглядеть было невозможно.
Всё происходило слишком быстро. Люди топтали упавших ногами. Те, кому не досталось такой сомнительной удачи, разрывали в мелкие клочья брошенные в толпу магические книги.
Фабиус смотрел.
Магистр не боялся смерти – он и раньше знался с ней накоротко. Но сейчас он тяжело дышал, пот тёк с висков, руки подрагивали.
Он видел зрением инкуба! Видел в толпе, среди мужчин и женщин, рыбаков и торговцев, плотников и бродяг… чертей, бесов и ещё какую-то трудно распознаваемую человекоподобную нечисть! Их лица двоились в глазах, но всё явственней через личины проступали морды!
Адских тварей было много. Не меньше трёх или четырёх дюжин. Одетых в людские одежды, кричащих по-людски. Наверное, давно и славно живущих в тихом Ангистерне, городе трёх висельников! Они были свои в нём. Но близость церкви да колдовское зрение, данное магу Борном, позволили сорвать с тварей человеческие маски!
– Убей мага! – закричал кто-то длинно, гулко, протяжно.
Крик был сильным, нечеловеческим. Он прозвучал из Бездны, разрезая воздух, как нож!
Демоническое зрение Фабиуса помутнело и погасло. Теперь он видел лишь, как единая безликая толпа вздыбилась и потекла на церковь, ломая ограду.
Маг оглянулся, ища пути к отступлению, и с изумлением узрел, как равнодушный и отрешённый, как ему и было положено, священник надвигается на него с топором!
Магистр оказался зажат между тяжёлой дверью и занесённым лезвием. Пальцы его сжимали амулет, но заклинанию нужно было время, а у него сейчас не было и мгновений.
«Аd modum!» – прозвенело в висках.
Детское заклинание, позволяющее творить по образу и подобию. Два слова, с помощью которых его сын, Дамиен, создал в колдовской башне саламандру.
Ворон!
Перчатка магистра ещё хранила тепло мощного тела колдовской птицы.
«По образу!»
Фабиус выкрикнул короткие детские слова заклинания в лицо священнику и ощутил, как сгибается спина, судорогой сводит пальцы, обрастающие перьями.
Скорее же!
Занесённый топор уже пошёл вниз, но и сам Фабиус становился всё меньше, он был уже сразу и ворон, и человек!.. И рука священника запоздало дёрнулась следом за тенью образа, теряя суть среди раздвоившихся тел.
Закончи топор движение, и Фабиус погиб бы. Он ещё не стал полностью птицей. Суть его ещё была связана с привычным человеческим контуром. И хотя с каждым мгновением контур становился всё иллюзорнее, но удара ему было не пережить.
Однако рука служителя церкви дрогнула, и топор только скользнул по жёстким перьям крыла.
Боль обожгла правую руку магистра, хриплое жалкое карканье вырвалось из его горла.
Священник в недоумении подался вперёд, не веря, что можно вот так, мгновенно, без подготовки изменить своё естество полностью.
Он решил, что Фабиус дурачит его иллюзией превращения и зашевелил губами, повторяя «Mors omnibus communis!» (Смерть неизбежна для всех!) – чтобы чары развеялись.
Заклинание предваряло очередной удар топора, и маг кинулся священнику в лицо, растопырив твердеющие когти!
Священник был опытным рубакой. Наверное, он служил когда-то воином или палачом. Он не промахнулся. Но и ворон – слишком лёгкая и скользкая цель.
Топор отбросил магистра, и тот рухнул, вскочил… и, полностью обретя птичий облик, поскакал прочь, приволакивая покалеченное крыло.
Священник хмыкнул, сорвал плащ и изготовился накрыть им мага. Жалкие попытки птицы спастись рассмешили его.
Но тут настоящий церковный ворон взмахнул крылами, взлетая, и с сипением и хрипом устремился служителю прямо в ухмыляющееся лицо!
Это был гораздо более опытный, чем Фабиус, крылатый боец. Он не сумел бы объездить жеребца или приготовить тинктуру для крепкого сна из пустырника и пиона, но, до своего волшебного пленения, лихо сражался за птичью требуху с рыбацкими псами и дикими лисами.
Ворон лупил служителя крыльями, рвал когтями, охаживал клювом.
Маг не видел своего внезапного спасителя. Он кое-как взлетел, неловко ковыряя воздух раненым крылом, и устремился вверх, где в маковке церкви было проделано отверстие для почтовых птиц. Отверстие закрывали на зиму, но эта осень была жаркой, и Фабиус узрел желанный кусочек свободного голубого неба.
Крыло его тяжелело, он трепыхался всем телом, пробивая себе дорогу к этому маленькому окошку.
А пути вниз больше не существовало. Толпа ворвалась в церковь, стоптала бьющегося с обезумевшим вороном служителя, начала громить и рушить всё вокруг…
Магистр из последних сил взмахнул крыльями, вырвался на свободу, и в изнеможении опустился на крышу церкви.
Внизу кричали бунтовщики, указывая на него пальцами, и там, в гуще людей, Фабиус уже и сам сумел различить гостей из Ада.
– Каррр! – торжествующе прокричал он, борясь с головокружением.
Крыло дёрнулось – это рука Фабиуса потянулась к медальону. Но вызвать Совет Магистериума ему снова было не суждено. Он не мог здесь и сейчас изменить личину, иначе сорвался бы с крыши прямо в толпу, и его ждала бы неминуемая и мучительная смерть.
Силы мага были на исходе, раненая рука болела всё сильнее. Он выбрал низкую крышу бедняцкого дома, жмущегося к Кровавой площади, и, больше планируя, чем борясь со стихией, полетел вниз.
У человека в душе дыра размером с Бога, и каждый заполняет её как может.
Ж.-П. Сартр
Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
Год 1203 от заключения Договора.
Провинция Ангон, город Ангистерн.
6 день.
Алисса спала. Она присела на лавку и сама не заметила, как сон сморил её.
Рядом на земляном полу кухни возилась девочка с глуповатым, но свежим лицом. Алисса звала её Белкой.
Девочка не помнила своего имени, не знала, как и когда попала в Ангистерн. Короток был её век, да и ум – не долог.
В доме префекта Белку считали дурочкой, но Алисса видела в ней прежде всего добрую душу, потому и опекала. А сегодня и совсем спасла: разбудила, успела вывести из дома, когда туда ворвались погромщики.
Девочка напевала, ловко перебирая сушёный горох и выбрасывая на неметеный пол шелуху и семена сорных трав.
Ой, малоньку!
То меня же поцелуй!
То меня же помилуй!
Так мы с тобой обнимались,
Так мы с тобой целовались.
А то бесы набегут,
Да малоню заберут!
Белка пела и тихонько улыбалась сама себе, хотя на лице её виднелись грязные дорожки от слёз, а волосы выбились из косы.
Допев куплет, девочка поднимала голову, с надеждой и любовью смотрела на спящую. Она боялась даже думать о том, что придётся одной выходить из кухни, где было тепло, где спала её спасительница и наставница. Белка по-детски чуралась того, что вокруг, думая: пока дверь заперта крепко – прочий мир – далеко за морями.
Где-то высоко дёрнули за шнур, и в комнате под потолком зазвенел колокольчик. Девочка подняла голову. Алисса же вздрогнула и проснулась.
Она выпрямилась на лавке, бездумно оправила платье, встала и подошла к крепкой деревянной двери. Там Алисса прислушалась и только потом отодвинула засов. Бесшумно ступая и озираясь, она поднялась по узкой крутой лестнице в обеденную залу и застыла на пороге.
Пахло гарью и разогретым металлом. Пол так и остался замусоренным, хоть она и посылала мальчишку прибраться и вымести грязь. Блюда стояли на столе в беспорядке, рядом с кувшинами для вина высились пыльные бутылки – кто из слуг посмел поставить их на стол, не протерев?
Фабиус за ночь осунулся и посерел лицом. Но что человек – даже демон выглядел усталым и измученным.
– Доброго восхода, девочка, – сказал магистр Фабиус, тяжело поднявшись из-за стола.
Он подошёл к Алиссе, ласково и аккуратно приобнял её, словно боясь раздавить.
Та судорожно вздохнула, коснулась глазами его щеки и тут же опустила взгляд, не решаясь перебить мысли магистра вопросом, который он мог прочитать в ней.
– Я должен ехать, – продолжал маг тихо и устало. – Нужно организовать размещение беженцев и предотвратить беспорядки: бандиты всё ещё бродят по улицам, будоража людей. Я попрошу тебя никого не впускать в дом. И от моего имени объявлять всем, что префект болен и выйти никак не может. Никак!
Фабиус обернулся и посмотрел на демона в костюме магистра Ахарора. Слишком смуглого, с алыми искрами в глазах, но издалека вполне похожего на богатого ловеласа, прибывшего из провинций у моря. С точёными чертами лица, тонкими запястьями и длинными пальцами, с волосами – чёрными и волнистыми.
– Оберегай его, Алисса. Он защитит дом от бандитов, если таковые появятся, но ты должна уберечь его от молвы. Лучше бы вообще никто не узнал о том, что он здесь.
Демон хмыкнул и тоже встал из-за стола. Улыбнулся. Нервно облизал губы.
– Зови уж меня Борн, ты ведь знаешь моё имя, а её – я не боюсь.
– Борн, – тихонько прошептала себе под нос Алисса.
– Проклятый Борн? – с усмешкой уточнил магистр Фабиус.
Но усмешка была невесёлая.
– А как же Совет магов? – спросил демон.
– Из церкви я пошлю ворона, там есть птичник. Это слегка растянет процедуру, но, я полагаю, что с Пакрополюсом мы как-нибудь столкуемся. Совсем же не поставить в известность Совет Магистериума я не могу.
– А если тебя спросят, почему ты не прибегнул к силе камня?
– У меня есть что ответить, не беспокойся. И это будет даже не ложь.
Алисса покачала головой: Фабиус больше не бледнел и не стекленел глазами, обращаясь к порождению Ада. Маг и демон говорили как равные. Что-то случилось между ними на рассвете. Что-то, что дало им общую цель.
Фабиус тяжело вздохнул, ухватился за цепь на шее, и в разорванном вороте рубашки показался большой синий кристалл в серебряной оправе.
– Надо бы зашить, – тихо сказала Алисса.
– Пустое, – нахмурился маг, лаская пальцами камень.
– Я принесу нитки и иглу, – произнесла она твёрдо, чуть присела и выбежала вон.
Маг и не заметил, что Алисса ушла. Он был словно бы в полусне от усталости и бед, свалившихся на него.
Хотел было крикнуть слугу, чтобы привели коня. Поднял руку к шнурку колокольчика, но вспомнил, что Фенрир пропал, и вот так, с поднятой рукой, пошёл по лестнице вниз, намереваясь лично пойти в конюшню и подобать себе другую лошадь.
Однако во дворе выяснилось, что младший конюх, высокий чернявый парень, давно заседлал и вывел хитрого чубарого мерина, что норовил козлить, пугаясь то ли мёртвых, то ли живых.
Воздух был по-осеннему сладок, лишь тонкие дымки ночных пожаров поднялись кое-где над крышами. Громко командовали стражники, научая плотников как им лучше чинить ворота. Все свободные слуги и служанки столпились у задней стены дома, поглазеть на трупы ночных «гостей». Мальчишки тыкали тела палками, женщины взвизгивали в притворном испуге и отворачивались, но потом снова смотрели.
– Доброго восхода, мейгир, – глухо произнёс конюх, подводя чубарого. – Конёк резвый, но не такой выносной, как ваш. Бывает, дурит.
Лицо его было мертвенно-бледным. Ведь он тоже мог бы лежать сейчас во дворе, в куче трупов, если бы не выпросился на ночь проведать мать.
Фабиус кивнул, вскочил в седло.
Чубарый решил было поддать задом, но ощутил железную силу покалеченной химерой руки и присмирел.
Магистр направил коня к воротам, объехал стражников и галопом поскакал к казармам.
Алисса тем временем спустилась в свою каморку, взяла корзинку с нитками и иголками, метнулась наверх, но вспомнила про Белку и с полдороги вернулась, заглянула в кухню.
Там и нашла её, забившуюся в угол между лавкой и очагом. Понимая испуг ребёнка и не в силах ничего с этим поделать, Алисса открыла кладовую, взяла хлеб и несколько яблок, сложила девочке в подол, усадила её на лавку и заперла дверь на замок. Ключи от всех дверей в доме префекта ключница, по должности, носила на медном кольце, прикреплённом к поясу.
Решив таким незамысловатым способом проблемы ребёнка, Алисса подхватила юбки и бегом поднялась в обеденную залу, но магистра там уже не застала.
Пока женщина растерянно озиралась, инкуб, улыбаясь, встал ей навстречу, а обе дверные створки захлопнулись сами собой.
Алисса попятилась. От обжигающего взгляда Борна щёки у неё загорелись, и сердце стало стучать мелко-мелко, словно у испуганного щенка.
Когда она увидела инкуба в первый раз, здесь же, у дверей залы, она не могла дать волю страху. Фабиус бездыханным лежал тогда на холодных камнях. Она и не поняла, где взяла сил перетащить магистра через порог. До демона ли ей было? Но вот теперь он стоял так близко, что тепло его тела она ощущала телом своим – грудями, бёдрами, словно на ней совсем не было платья.
Демон встряхнул головой. Пряди его чёрных волос взвились и развились, словно змеи, брачующиеся весной на вытаявшей поляне в лесу.
Не каждый мужчина умеет красиво избавиться от одежды. Многие сильные людского мира становятся смешными, когда их застают за сниманием штанов. Но с инкуба одежда стекла сама собой, будто кожа его стала стеклянной и гладкой.
Алисса смотрела, не моргая. В животе у неё заныло, словно бы Фабиус снова опустился перед ней на колени и прижался горячим лицом к лону. Она видела, как плоть инкуба дрогнула и налилась жаром. Засветилась живым золотистым светом, будто сосуд, наполненный изнутри и тонкий в стенках.
Демон тоже смотрел на женщину, и на лице его радость сменялась удивлением. Алисса, созерцая прелести адского создания, думала… о Фабиусе, как сладко ей было с ним. Потом инкуб узрел в её глазах лицо пропавшего мужа. Алисса вспоминала его молодым. Острым и жилистым, и даже немного страшным, когда он сбросил нарядную свадебную рубаху и штаны перед их первой брачной ночью. Вот муж… он поразил её тогда в самое сердце, Фабиус – сумел это сердце согреть, а демон…
Демон будил в ней воспоминания. Красота его была сродни скульптурам, что можно увидеть в богатых домах. Такой же гладкий, словно фарфоровый. И с подсветкой. Словно позади кто-то забыл канделябр.
Алисса фыркнула, нагнулась, подняла, упавший на пол камзол, съехавший с плеч демона. Сделала шаг – подобрала рубаху и штаны.
– Я постираю, – сказала она. – А пока принесу вам халат и рубашки префекта. Ему они, видно, уже не к надобности…
Тут Алисса неловко скользнула глазами по мужскому достоинству инкуба, которое питалось всё это время совсем иными образами, нежели стирка рубашек, и всё росло. Её сковал страх. Да как же это можно? Это же не каждый конь…
Сердце застучало так, что Алисса на миг оглохла. Она прижала к животу мужскую одежду, остро пахнущую корицей, и стала пятиться к двери.
Фабиус скакал, не разбирая дороги. Он словно бы уснул, и происходящее снилось ему. Потому он не боялся посылать коня намётом на щелястые деревянные настилы улиц, не щадя ни его, ни себя.
Что было бы, оступись чубарый?
Но хитрый мерин ловко ставил копыта и всё дальше увозил впавшего в полудрёму магистра.
Город был неспокоен с утра. Досужие горожане шарахались, но иные, сбившиеся уже в стаи, хватались за камни и палки.
Чубарый, однако, был настороже. Он вовремя забирал то влево, то вправо, и принёс-таки седока к казармам, где начальник стражи осматривал пополнение. Там жеребчик перешёл на шаг и затормозил у коновязи, ловко сунув морду в казённую торбу с овсом.
Фабиус спешился и двинулся к начальнику стражи, взирая на него огромными, во всю радужку, зрачками. Он так и не очнулся до конца, пребывая где-то рядом с химерами и тенями.
Начальник стражи открыл, было, рот, но тут же в конце улицы Шорников раздался гул, и на Железную площадь вытекла серая людская масса, неразличимая пока как следует, похожая на многоголового спрута, поднимающегося из глубины городских улиц.
Фабиус запоздало вспомнил, что где-то в той стороне – тюрьма, знаменитые Гейриковы ямы, и что Саймон писал ему…
Он всмотрелся в толпу, подключая дальнее демоническое зрение, что просыпалось, стоило ему вспомнить о нём. (Наверное, это Борн откликался на немую просьбу. Они союзники – маг и демон. Какая…)
Фабиус вздрогнул и выбросил из головы посторонние мысли. Нужно учиться контролировать себя, когда демон так близко. Чтобы не раболепствовать, но и не оскорбить.
Маг стал разглядывать неожиданно приблизившуюся мешанину лиц. Да нет, безоружная, вроде, толпа. Из возбуждённых горожан, что слышали ночью шум, почуяли утром дым в воздухе, уловили смутные слухи и спешат на Ярмарочную площадь – где ещё узнаешь последние вести?
Начальник стражи, разумеется, тоже увидел скопление людей. Он прокричал команду, и два десятка арбалетчиков нестройно встали наизготовку, а за их спинами приготовились заряжающие с крючками на поясных ремнях.
Однако горожане уже смекнули, что выбрали не самый лучший путь. Толпа не смогла бы поворотиться вспять, но она изогнулась змеёй и свернула на улицу Водовозов, что выходила потом на широкую Ярмарочную, а следом и на саму Ярмарочную площадь.
– Оправиться для пешего! – заорал начальник стражи, командуя готовность идти на перерез толпе, чтобы разогнать горожан, пока они не наслушались еретических речей и не стали бандитами и бунтовщиками.
Фабиус положил руку ему на плечо, развернул к себе, впечатывая кожу химеры в доспех так, что под ней задымилось адская сила, всколыхнувшая на миг и волю.
– Чего тебе, маг? – усатый квадратный начальник стражи навис над магистром.
– Горячку не пори, – тихо сказал Фабиус. – Да пошли часть людей охранять чумных. Как бы их резать не начали. Если наказ мой выполнен, они должны были лагерем встать на Кровавой площади у церкви.
– Десятника слал, должны были встать, как должно.
– Мало десятка,– нахмурился Фабиус.
– Ещё десяток отниму если – сам посмотри, что будет! – поморщился начальник стражи, обводя глазами хилое свое войско из двух десятков арбалетчиков, сотни копейщиков да недоростков, что были на подхвате.
Фабиус знал, что стражи город кормил совсем немного, и у четырёх городских ворот, на площадях да в патруле было сейчас ещё до двух сотен. Более крепких и обученных, но как же мало…
Он мрачно кивнул и добавил:
– Думаю, самые опасные – те, кто ночевал в Гейриковых ямах. Я слышал, что казематы открыты, а стража взбунтовалась.
Начальник стражи ощетинился, как ёж, огрызнулся:
– Есть и такие, да виселиц в Ангистерне хватит!
– Я не о виноватых, – перебил Фабиус. – А об опаске. Оттуда могут прийти с копьями и с арбалетами. Упреди людей!
Он развернулся, без прощаний зашагал к коновязи. Надо было ехать к церкви, а следом и в ратушу, посмотреть на торговый совет да на тех из магов, кто остался в городе…
Его замутило вдруг, он опёрся на коновязь…
– Великий магистр, вам помочь сесть на коня? – выскочил откуда-то мальчишка из тех, что при гарнизоне «подай да принеси» за еду и науку.
– Помоги, – выдохнул Фабиус. – Да смотри, кусается чубарый.
Мальчишка придержал стремя, и магистр кое-как взгромоздился в седло.
– Побежать за вами, а то ведь надо будет и спешиться? – спросил нежданный помощник.
Глаза у него были светлые, тело лёгкое и худое. Говорил неожиданно чисто, как чаще услышишь в Вирне, чем в дальних от столицы городах.
Фабиус оглянулся, кивнул, беги мол, если сумеешь, и тронул коня.
Чубарый покосился недовольно на мальчика, взявшегося за стремя, укусил удила. Не хотелось ему покидать относительно спокойное место. Но маг потрепал его по шее и твёрдо послал вперёд. Фабиус торопился отправить ворона в столицу, чтобы Совет Магистериума узнал наконец, что творится в городе.
Ярмарочная площадь шумела. С высокого помоста, уже довольно плотно окружённого горожанами, кривлялись ораторы.
Фабиус не видел, кто там витийствует, но подозревал своих вчерашних знакомцев: крещёных да бандитов, что подчинялись демонической твари под личиной разбойника Барбра.
Стражники жались у ворот ратуши. Их было слишком мало, чтобы разогнать бунтовщиков, и те, пока ещё вяло, подначивали горожан… Против кого? Не нужно было иметь камень мудрости за пазухой, чтобы догадаться!
Маг поспешил к церкви Отца людей Сатаны. К площади, ближней от Ярмарочной, что называлась Кровавой.
Он издалека увидел, что и на церковной площади народа скопилось небывало: беглецы из чумного Дабэна расположились там табором.
Одни стелили на красный кирпич сено, дерюги, тут же ели, справляли нужду. Другие спали, обессиленные и словно не слышащие шумящей рядом толпы.
Бунтовщики толкались вокруг лагеря беженцев, сбивались в стайки, науськивали любопытствующих горожан на дабэнцев, готовясь обвинить пришлых во всех здешних грехах. Бандиты тоже не зевали – присматривались к скудному имуществу беглецов. А крещёные, наступая иногда на спящих, ходили прямо по лагерю, ища праздных, чтобы рассказать им о своём боге.
Фабиус попытался объехать площадь по краю. Крещёные, однако, заметили его, побежали наперерез, загородили дорогу. За ними кинулись и горожане, определив по одежде, что Фабиус – какая-то важная птица, и можно бы для острастки стащить его с коня и повалять в пыли.
Чубарый не был боевым конём. При явной угрозе он тут же занервничал. Пустить его на людей нахрапом, чтобы разметал и потоптал – было бы дурной затеей. Тем более что бунтовщики узнали мага.
И магистр осадил жеребца.
– Чего столпились? – спросил он. – Люди тут нужны не торчать, а помочь посчитать пришлых, чтобы торговый совет выдал хлеба!
– Нетути им хлеба! – тут же заорали горожане, что пришли от Ярмарочной, надеясь первыми поживиться дабэнским скарбом.
– Чумных не хотим! Не нать заразу!
– Префекту скажи: не хотим!
– А иде префект, а?
– Та в ратуше!
– Бунту, грят, спужался…
– …та помер!
– …щоб б издох!
– Префект болен, – громко прокричал маг в толпу. – Будет вам Совет Магистериума, коли вздумали бунтовать!
– От те нате вашей мате!
– Эва!
– Эй! Не пущайте его до церкви!
– Не то ворону пошлёт!
– Не нать магов!
Конопатый парень с «крещёным» лицом попытался схватить чубарого под уздцы, но увязавшийся за магистром мальчик неожиданно ловко оттолкнул протянутую руку, а конь оскалился и рванул человека за грязный рукав.
Крещёные отступили слегка, не тот был ещё накал, чтобы с самого утра да под кусачую лошадь бросаться.
– Поворачивай, маг! – вперёд протиснулся вчерашний знакомец, сутулый, с бельмастыми глазами, главарь крещёных.
Место ему было на Ярмарочной, как он оказался здесь?
Магистр нахмурился: похоже, у ратуши блажили сейчас только бунтовщики и воры. А крещёные тогда – что затеяли?
– Тут мы сами решим, наше тут дело, – напирал бельмастый. – Мы видели Его этой ночью. Он спасёт нас всех. Мы снесём церкви Сатаны! Будем жить в мире – и на земле, и на небе! А бесы в Аду – пусть сдохнут с голоду без наших душ!
Маг поморщился: крещёные приняли в темноте инкуба за своего бога, но не прозрели с рассветом. Что если они и впрямь поведут горожан громить церковь? В огне она не горит, но Сатана может покарать людей за осквернение святыни!
Фабиус заставил чубарого попятиться, но отступать было особенно некуда. Позади ворочалась прорва дабэнцев, что не давали дороги не по охоте, а потому, что обсели площадь.
– Неча тут магам! – орали из-за спин крещёных трусливые горожане.
Фабиус устало провёл рукой по лицу, словно пытаясь разгладить его. Мимические морщины сложились в нечеловеческую гримасу усталости и боли, и потому ангонцы вели с ним дискуссию с почтительного расстояния.
– Чумных не хотим!
– Жги чумных!
– Жги церковь!
Толпе было, конечно, плевать на идеалы крещёных. Но дабэнцев-чужаков она в город пускать не хотела, а хотела крови, грабежа, виноватых, на которых можно свалить и неурожай этой осени, и убийства, совершённые фурией. А крещёные взирали вполне понимающе.
«Где-то получили закалку бунтовать? Где? Разве, в Гариене, оттуда и пошла ересь?»
– А ну, прочь! – маг попробовал двинуть чубарого вперед, но пугливый жеребец пятился и норовил поддать задом.
Горожане осмелели, полезли ближе.
На пути магистра стояло уже до сотни. Ещё не очень разгорячённых, ведь не было первой крови, но…
– Прочь, я сказал! – крикнул Фабиус и поднял коня на дыбы.
Маг понимал, что дальние даже не слышат его. Рядом копошились беженцы, орали бандиты на соседней, Ярморочной площади… Воздух от этого стал плотен, и слова за двадцать шагов превращались в неразличимый гул.
Что делать? Снова просить помощи демона? Неужто нет у него своей хитрости и своих сил?
Фабиус зашептал про себя:
«Гори, Отец наш,
В пламени Геенны своей.
Освещай светом плоти огненной
Мир наш.
И содрогнёмся мы,
В боли и мучениях,
Питая тебя своими душами».
Укрепившись духом, он обернулся к мальчику у стремени:
– Зажми уши.
А потом наложил защитное заклятье на коня, вскинул руку, призывая Ветер Мёртвых, а потом достал амулет с круглой дыркой посередине и засвистел в него.
Ветер ответил. Ужасающий, почти неслышный свист пронёсся по Кровавой площади, поднимая бурую кирпичную пыль.
Он бил по ушам, по костям, заставлял трястись тела. Люди шарахались, падали, обхватывая головы руками. Кричали от ужаса, но свист заглушал все звуки.
Фабиус ждал. Порыв ветра – дело недолгое. И как только он начал стихать, перестав заглушать людской вой и стоны, маг тронул коленями чубарого и послал чуть в бок, в обход толпы, чтобы объехать площадь и попасть в церковь с тыла.
Но тут раздались испуганный крик, ржание… Магистр обернулся: весь в копоти, перемазанный засохшей кровью – Фенрир возник у входа в церковь. Он стоял за её чёрной острой оградой, словно призрак. Далёкий, обгоревший, страшный. Видно, укрылся в церковном дворе и спал там часть дня, а теперь, услыхав свист…
– Мальчик! Фенрир, иди сюда, ко мне!
Фабиус спешился, бросил повод чубарого светловолосому мальчишке, что как-то перетерпел голос Ветра, вцепившись в стремя, побежал навстречу своему жеребцу, прямо в толпу беженцев, отталкивая и перешагивая заполонивших площадь людей.
Пешим, он тут же смешался с толпой, став на время неразличимым для преследователей. Да, его тоже толкали, хватали за руки, но маг упорно продвигался вперёд.
Вот и ворота церковного двора. Тяжёлые, словно бы кованые, а на самом деле растущие из земли чёрными переплетающимися прутьями. Запоров на них по обычаю не было.
Конь, шумно обнюхивая, тыкался магистру в грудь. Тот, не в силах сдержаться, гладил его грязную морду, шептал ласковые слова в обгоревшие уши.
– Хватайте мага! – кричали, поспешая за магистром, крещёные.
Фабиус затворил ворота, взял коня за гриву и пошёл к церкви. Пусть попробуют сунуться за ним. Ведь не замками сильна церковь Сатаны, а людским страхом.
Коагуляция – лат. Coagulatio – свёртывание, сгущение.
Коагуляция уравновешивает все составляющие предыдущих операций мага.
Акт коагуляции подобен свёртыванию закипающего молока в творог, где закваской является ржавчина Цинитраса. Она приводит к зачатию красного тела Ребиса, нового Существа (RE-BIS – лат., повторение двойного, то есть повторение совокупленных Марса и Венеры).
Коагуляция – это одновременно и зачатие, и преобразование супругов, следствие которого – превращение самих родителей, то есть Венеры и Марса, в их собственное дитя – в Ребиса.
«Ложь, подобно маслу, скользит по поверхности истины».
Генрик Сенкевич
Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
Год 1203 от заключения Договора.
Провинция Ангон, город Ангистерн.
6 день.
Фабиус вздрогнул, очнувшись от дрёмы, встал, посмотрел в окно, и глаза его закололо от усталости.
– Идут, – выдавил он.
И тут же услышал, как гулко бухают по деревянному тротуару сапоги стражников. Лица их стали вдруг вполне различимы в утренней серости, и даже запах чечевичной похлёбки, что они ели на завтрак, коснулся его ноздрей.
Стражников было четверо. Усиленный патруль.
Фабиус подумал: а поднят ли по тревоге городской гарнизон? Его мысленный взор прошёлся по соседним улицам, отыскал казармы, потом кашевара на Железной площади у сборного пункта, куда уже тянулись нехотя или бодро уволенные и временно отпущенные.
Город не мог кормить большую стражу, лишь в трудные времена собирали всех, приписанных к гарнизону. Это лишало его части боеспособности, но экономило налоги.
Едва Фабиус вспомнил о налогах, как взор его заметался по чьим-то кладовым и погребам, показывая места, где рачительные хозяева закапывали в горшках дигли и глеи, чтобы скрыть достаток и меньше платить в городскую казну.
Маг едва не заблудился в подвалах, дёрнулся, чтобы увидеть небо, и его тут же выкинуло из-под земли, но страшно высоко, выше птиц, в холод и ветер….
Фабиус попробовал спуститься чуть ниже, но заблудился в облаках.
Он повис, не в силах понять, где верх, а где низ, и как подчинить себе внезапно расширившиеся чувства. Дар всевидения и всеслышания, подсунутый ему демоном, застал магистра врасплох.
Маг мысленно закрыл глаза, зажал уши, пытаясь вернуться в самого себя. Только пустота. Тёплая. Спасительная. Только он сам, запертый в ней от мира…
Наконец ему удалось добиться созерцания полной пустоты и овладеть своими чувствами.
Инкуб не мешал. Но и Фабиус не спешил возвращаться в дом префекта, туда, где его тело смотрело сейчас в окно пустыми глазами.
Маг ощутил, что пришло время создать некий противовес демону в своём собственном естестве.
Чтобы играть первую скрипку – нужно владеть инструментом. Чтобы владеть собой, нужно всегда помнить, кто ты. Найти стержень собственной воли, нечто такое, чего нет, и не может быть у демона. Образ. Воспоминание. Какую-то зацепку за свой особенный мир.
Фабиус вспомнил мать. Как гладила она его, шестилетнего, по голове и пела…Что же она пела тогда? Так невыносимо давно?
И вдруг в ушах у него зазвучало явственно, из самых глубин памяти:
Отцвела к морозу вишня. Полетели
Лепестки её, как перья белой цапли.
И заснили все весенние надежды,
Лишь к утру они под солнышком откапли…
Так пела мама шестнадцать десятков лет назад. Уже и слова изменили с тех пор свой строй, кажутся неуместными и больными, и многие буквы рисуют теперь иначе, чем в книгах, по которым он учился. Да и нет больше тех детских книг. Рассыпались от ветхости.
Он – человек, у которого не осталось ничего из далёкого прошлого. Он сам – это прошлое. Эхо ушедшего времени. И голос мамы связывает его через время с самим собой.
А ведь он и не понимал раньше, что в ветхости своего внутреннего мира давно оторвался от тех, кто живёт рядом. После смерти жены, сын постепенно стал единственной ниточкой между ним и людьми. Прочие не радовали его так, чтобы держать на натянутой струне бытия.
Он сердился на мальчишку, думал, что ребёнок отрывает его от важных дел. Но это он сам в помутнении рассудка пытался оборвать самого себя, отдалившись от единственного дорогого ему человека.
Как можно быть слепее слепца? Ещё вчера магистр творил свой маленький мир, ему казалось, что он пьёт жизнь полной чашей, щедро расплескивая на траву под ногами. Ещё вчера он думал, что понял суть смыслов, знает плату за равновесие и может держаться на плаву вечно.
Но твердь Серединных земель только кажется устойчивой, на деле – даже вода спокойнее в шторм. Одной капли настоящего хватило, чтобы переполнить моря, одного прутика – чтобы сломать перегруженную спину вола.
Сын умер.
Но и магистру уже нечего больше терять. Нет в нём ничего, кроме текущей жизни, а значит, и демон ничего не сможет отнять у него свыше имеемого. Фабиусу не нужно бояться смерти души – странно то, что она вообще уцелела до этих пор во тьме заблуждений.
Нет, не демон страшен магистру – лишь он сам создатель своей погибели! Да будет так, и… будь что будет!
Фабиус встрепенулся, возвращаясь в себя.
Расширенным зрением, оставленным ему демоном, он увидел, как стражников, идущих к префекту, догоняет посыльный на рыжей горбоносой кобыле. Как маракуют и спорят вояки перед дырой в высоченном заборе префекта. Как ругаются со слугами, не желающими пускать их в дом к господам.
Фабиус прошёл через обеденную залу и открыл двери на лестницу, что прошлой ночью была завалена телами бунтовщиков.
Отмытые мраморные ступени сбегали к порогу тусклой серой лентой. Там мажордом махал руками перед лицами стражников. Надувал торжественные красные щёки, такие неубедительные в апофеозе суточной щетины.
Фабиус, не желая возвышать голос, направился вниз, вспоминая, кто стоял на каждой из каменных ступеней. Вот тут был худой и измождённый служитель несуществующего бога, вот здесь – бандит…
Стражник, спешивший к префекту с известием, заметил мага и замолчал. Потом замолчали и остальные.
– Что случилось? – спросил магистр Фабиус негромко, но так, что шумные посланцы сбились в испуганную кучу.
Вперёд вытолкали гонца:
– Доброго вам… кхе… утречка, мейгир, – начал он, подкашливая от волнения. – У Утренних ворот пришлые толкутся, значит. Гутарят, что, мол, из Дабэна они… кхе… того. Префекту велели сказать, мол, пущать али не?
Стражник поклонился весьма изящно, но акцент у него был здешний, провинциальный.
Фабиус потёр лоб.
– Много их? – спросил он ещё тише, понимая, что флёр демонического сознания витает над ним и пугает людей.
– Значит… Много, мобуть, – пробормотал стражник. – Были б три семьи, так решили б как-нибудь без префекта.
«И то верно», – подумал Фабиус.
А вслух сказал:
– Вели пускать. И пусть пришедшие из Дабэна встанут лагерем на Кровавой площади у церкви. Тех же, кто откажется, пусть доставят сюда.
Так магистр надеялся не пропустить в город вместе с беженцами новых крещёных. Своих хватало. Тут и церковь не грех было представить пугалом.
– И пошли людей починить ворота!
Он не удержался, поднял голос. И понял, что больше ничего и не требуется, как не зададут уже и вопросов. И даже к стражникам сейчас перейдёт от него часть силы, что позволит им распоряжаться от его имени.
Маг тяжело вздохнул и ощутил, как усталость горбит плечи и спину.
Ему не нравилась та свобода, с которой демон давал ему свою власть над людьми. Фабиус не успевал и уловить, как и когда тот входил внутрь него и покидал своё пристанище.
Магистр снова вспомнил песню, что плескалась в памяти на самой глубине, и словно бы ощутил спиной опору.
– Поторопитесь же! – бросил он стражникам и поднялся в залу.
Демон ждал.
– Продолжим? – спросил он.
Мол, я помог решить текущие людские проблемы, давай займёмся расследованием?
Маг хмыкнул. Пожалуй, он тоже был весьма заинтересован в распутывании этого хитрого клубка с фурией и личинами мэтра Грэ. Чёртом стал префект или бесом – его нужно было поймать. Но как?
– Я бы начал с неё, – Фабиус задумчиво кивнул на кошку. – Она была кем-то вызвана. Хорошо бы узнать, кем?
Демон, казалось, растерялся. Алекто в облике кошки мирно дремала под столом.
– Но как мы её спросим? – удивился он.
Фабиус пожал плечами:
– Ну, например, так, как это делает инквизиция. Подвесим над костром и будем задавать вопросы. Думаю, даже если тебе будет не по силам проникнуть в её мысли, она сумеет подавать знаки, вроде «да» или «нет». Пусть жмурится или прижимает уши?
Кошка, услышав, что её собираются подвернуть поджариванию на костре, вздыбила шерсть и сердито зашипела.
Демону, наверное, ничего не стоило поймать её за шкирку, как обычного зверя, но он медлил. А Фабиус понятия не имел, какие зубы у фурии в кошачьем облике – звериные или таки родные, адские?
Он обвёл глазами стол и заметил серебряное блюдо. Серебро – неплохая подмога в поимке магической твари, особенно, если нужно всего лишь оглушить…
Фурия попятилась и прижалась к ногам инкуба. Шипение её стало жалобным.
Демон растерянно посмотрел сначала на кошку, потом на Фабиуса.
– Но она же всё-таки э-э… живая сущая… – пробормотал он. – У её жизни есть некоторая собственная ценность! Я не Сатана, чтобы судить её!
– Так мы и не будем, – Фабиус потянулся за блюдом.
– Нет уж, уволь! – поморщился инкуб и подался вперёд, словно бы защищая фурию. – Я не кошкомучитель! – У нас есть бандит и кошка. Почему ты выбираешь кошку?
– Потому что она сидит ближе!
– Но в ней нет никакой угрозы!
Фабиус поднял бровь. Демон почему-то никак не хотел искать того, кто ВЫЗВАЛ Алекто. Маг решил запомнить эту деталь, но пока не настаивать.
– Хорошо, – кивнул он. – Пусть тогда кошка поможет нам найти Барбра! Я видел его в трактире возле бойни. Не факт, что он сейчас там. Где он, Алекто? У тебя должна быть с ним какая-то связь, коль уж ты знаешь его?
– В твоих же интересах найти мерзавца побыстрее! – подтвердил демон, глядя на кошку. – Конечно, я могу с помощью магического зрения обыскивать в городе дом за домом. Но метод это долгий, а ты можешь успеть так свыкнуться с кошачьей личиной, что уже никто не сумеет превратить тебя обратно!
Потрясённая кошка совсем по-человечьи захлопала глазами и жалобно замяукала.
– Ты понимаешь что-нибудь? – нахмурился Фабиус.
– Вижу образы, что видела она и желает показать мне. С «Барбром» они встречались в трактире, – перевёл демон. – Но бес не глуп, и в трактире мы его уже не найдём.
– А тот, кто вызвал Алекто, может его найти?
– Вряд ли! – отрезал демон.
Фабиус нахмурился ещё больше, но промолчал. Подозрения его упрочились.
Демон не хотел говорить о маге, вызвавшем Алекто. Или это не маг, а ещё один, загулявшийся по земле демон? Да сколько их тут вообще?!
Он в раздражении уставился на тяжёлые шторины, отодвинутые, но всё ещё закрывающие большую часть оконного проёма. Пора сорвать их! Уже рассвет лезет в окна, как пьяный ловелас к своей красотке!
Маг шагнул, протянул руку, и тут же ближняя к нему штора вздулась, лопнула пополам, и в ней открылось странного вида зеркало без рамы – гладкое и текучее, словно вода. Похожее, пожалуй, и на огромный глаз без зрачка.
Фабиус отшатнулся и схватился за амулет: он никогда не видел такого «чуда»!
Инкуб же в мановение ока оказался в углу у окна, за второй шторой, в недосягаемости от круглого блестящего «ока», которое сначала пошло рябью, потом прояснилось и в нём возникла седая оскаленная морда.
Это был злокозненный демон Пакрополюс, которому всё-таки удалось починить магическое зеркало.
Фабиус, не убирая здоровой ладони с магистерского амулета, шагнул к артефакту, всё ещё слегка волнующемуся всей поверхностью.
– Кто ты?! – спросил он громко. – Что тебе здесь надо?!
Магистр ощутил опьяняющий страх: грудь его вздымалась, кровь бежала всё быстрей. Он снова стал щитом на пути страшных событий, рвущихся в людской мир.
Только теперь Фабиус осознал в полной мере, что за дивное чувство дала ему прошлая страшная ночь. Он упивался тогда собственным ужасом. Он поднялся над ним и ощутил себя больше Вселенной. Он слишком давно вёл размеренную жизнь и позабыл, как кровь закипает в жилах и ударяет в мозг, разом расширяя сознание от жизни до смерти.
– Склонись передо мной, человек! – тонко пискнуло зеркало.
Лицо демона покривилось, он исчез на пару мгновений, и зеркало выдало вдруг грозный, но совершенно нечленораздельный рёв.
Демон снова скрылся, видимо, регулируя звук, потому что рёв перешёл в высокое срывающееся звяканье. Пришлось сущему смириться с писком. Он надулся, пытаясь говорить ниже, но выходило смешно:
– Ты должен склониться передо мной!
– Кто ты? – нахмурился Фабиус. – И почему я, действительный магистр, Фабиус Ренгский, должен склоняться пред тобой?
– Я податель адского Гласа! – пискнул демон.
Фабиус слегка поклонился, но смотрел надменно.
Инкуб едва не пополам согнулся в своём углу от беззвучного смеха.
– Это у вас называется – склониться? – удивился Пакрополюс.
– Вроде того, – кивнул маг. – Чего тебе надо, бес?
– Я не бес! – оскорбился демон жалобно. И взвыл, сопя от натуги говорить толще. – Я демон Пакрополюс и обращаюсь к тебе именем самого Сатаны! Он желает видеть здесь Совет людских Магистров! Маги должны ответить за нарушение Закона, что свершилось на Серединной Земле! Волею людей похищена Дева Алекто!
Кошка совсем не обрадовалась тому, что её ищут. Она прижала уши и в объятья Пакрополюсу почему-то не бросилась.
Фабиус смотрел, не мигая. Так вот он какой, Глас… А казалось, это будет что-то величественное и грозное. Что мир содрогнётся, и небеса начнут осыпаться на землю. А тут – зеркало, похожее на текущую воду и старый писклявый демон.
Ну что ж…
Маг снял с шеи амулет и положил на него ладонь, намереваясь обратиться к Совету Магистериума. Ему было немного жаль, ведь такой сложный и экстренный контакт уничтожит камень…
– Зачем тебе Совет людских магов, Пакрополюс? – инкуб выступил из своего укрытия, отшвырнув слегка задымившуюся штору.
Фабиус чихнул и вместо того, чтобы начать заклинание, высморкался в манжет.
Нет, он совершенно не понимал действий инкуба! Что он творит, в самом деле?!
За сто шестьдесят лет маг как-то отвык быть глупым маленьким мальчиком, и решил погодить с вызовом Совета. От спешки и так уже родилась одна чумная кошка, не хватало ещё четырёх!
Маг сжал амулет в кулаке здоровой руки и крепко сомкнул губы, так и не произнеся необходимых слов заклинания, хотя они и вертелись у него на языке.
Инкуб явно не хотел показываться этому «гласу», и вдруг… Чего же он добивается? Не желает видеть в Ангистерне Совет магистров?
– А-а, проклятый Борн, – пробормотал седой демон, заметив инкуба. – Ну ты и вырядился! Чистое чучело! А мы – так просто с ног сбились, разыскивая тебя!
– Бегать приходится тем, у кого не наросло в башке, – ухмыльнулся инкуб.
– Так это ты похитил Алекто? – удивился Пакрополюс.– Ну и где же ты её прячешь?
– Я? Ты что, болен? – оскорбился инкуб. – Когда пропала Алекто, я сидел в подземелье милостью самого правителя Первого круга Ада. Холодно. И даже слегка сыро – представляешь мои мучения?
Пакрополюс внимательно вгляделся в инкуба и хмыкнул примирительно:
– Ладно, ладно, я пошутил. Но ты и меня пойми – положение в Аду таково, что я готов сейчас подозревать любого. Правитель мёртв, повара не желают топить кухонные котлы, стража разбегается… Ты – демон, ты должен помочь отыскать Алекто и наказать преступника!
– Должен… – выдохнул инкуб.
Губы его скривились, задёргались, удерживая рвущиеся слова, но он молчал.
Фабиус отметил, как тёмная радужка глаз демона начала увеличиваться, поглощая алую блёстку зрачка. Инкуб явно что-то испытывал. Судя по тому, что глаза его затухали, наверное, совсем не восторг по поводу неожиданной встречи? Тем более, поначалу он хотел уклониться от неё, спрятаться за шторой…
– Но объясни мне, почему я должен помогать тем, кто был недружественен ко мне все эти годы? – выдавил наконец инкуб.
– А я-то тут причём? Тебя проклял Сатана, ему и плати добром, – хмыкнул Пакрополюс. – Я не могу пообещать, что тебе позволено будет вернуться хотя бы в Первый адский круг. Но могу походатайствовать за тебя. Скажи мне, раз уж ты здесь – открыл ли ты уже, кто похититель Алекто?
Инкуб молчал. Зрачки его наливались алым, дыхание участилось, у корней волос на лбу выступили капли кровавого выпота.
Фабиус начал понимать, что его странный знакомец действительно знает, но никак не желает выдавать похитителя. Но что мешает ему соврать?
Пакрополюс уставился в горящие глаза инкуба и словно бы давил на него в невидимой дуэли взглядов и воль. Глаза старого демона покраснели, дыхание стало вырываться с шипением. Инкуб же почти задыхался – земной воздух был слишком холоден для него.
– А где гарантии?! – громко спросил Фабиус. – Где гарантии, что ты не обманешь, бес?!
Пакрополюс вздрогнул, уловив знакомое оскорбление, инкуб отшатнулся и отвёл глаза. Дуэль, если она и была, распалась.
– Какие гарантии? Куда ты лезешь, смертный?! Где твои маги? – пискляво взревел демон.
– Меня интересуют гарантии того, что ты похлопочешь перед Сатаной, если инкуб поможет тебе, – усмехнулся Фабиус. – Обманешь своего, тогда и мне не о чем с тобой торговаться. А ведь дело о поиске похитителя свалили на твои плечи, не так ли?
Пакрополюс явно растерялся, словно бы не понимая, о чём спрашивает его маг. Он затряс головой, потёр в недоумении лоб. И, не желая отвечать, рявкнул, и зеркало грозно запищало:
– Наш спор – не твоего ума дело! Где твои маги, смертный?! Я велел тебе собрать магов!
– Седлают коней, где же ещё? – пожал плечами Фабиус. – Ты знаешь, каковы расстояния между провинциями? Первые маги – из самой ближней провинции, Ассы, прибудут в Ангистерн послезавтра, да и то если сегодня же, не дожидаясь обеда, отправятся в путь. А дорога из столицы займёт неделю при самых благоприятных обстоятельствах.
– Как так? – растерялся Пакрополюс, не ожидавший подобного промедления.
В мире демонов вызванные появлялись тут же.
– А как ты хотел? – рассмеялся маг, но глаза его при этом блестели грозно и жёстко. – Люди не умеют летать. Высшие маги могут ненадолго оборачиваться птицами, но после пары часов полёта им нужен хороший отдых. И вот представь, как ворон садится в ночном лесу, и старенький маг оказывается там без горячей еды и даже без одеял? Сумеет ли он полететь на следующее утро?
Фабиус смеялся одними губами.
Демон в зеркале хлопал лишёнными ресниц веками. Не менее удивлённым выглядел и инкуб. Глаза его обрели, впрочем, привычный Фабиусу цвет, но вот лицо было полно недоумения и, кажется, даже… благоговейного страха.
Магистр картинно развёл руками, мол, что имеем.
– Мы, люди, слабы и хрупки. И безмерно уязвимы. Дай мне неделю, и тогда перед тобою предстанет более-менее полный магический Совет. Власть наша устроена сложно. У нас имеется для тебя многочисленный совет магов, в который вхожу и я, совет магистров, приближенных к правителю, и Совет Магистериума. Я полагаю, нужно собрать здесь всех. А ведь надо ещё привести в порядок залы Ратуши, разместить их, накормить. Это будет непросто.
– Целую неделю? – переспросил Пакрополюс.
– Меньше нельзя. Да и то, верно, маги прибудут не все. Но большая их часть уже имеет право говорить от лица прочих, и это не будет препятствием для решений.
Пакрополюс был явно растерян, но решил сохранить хотя бы хорошую мину.
– Хорошо, – торжественно мяукнул он. – Но помни! Ровно через неделю на этом же месте! И пусть устрашатся маги, ибо здесь произойдёт суд над людьми-отступниками, если они не предоставят виновного!
Пакрополюс исчез вместе с зеркалом, а потрясённый инкуб рухнул в кресло, налил вина и выпил залпом.
– Я чего-то не понимаю в твоей игре, – пользуясь его замешательством, Фабиус решил изобразить умеренную откровенность. – Я вижу, что ты не хочешь, дабы этот… гм… Пакрополюс узнал, где скрываются Алекто и её похититель?
Кошка завозилась под стулом, подбирая под себя лапы. Потом она прикрыла глаза и сделала вид, что происходящее её вообще не касается. Может, ей стало стыдно? Ведь никакой девой она уже не была, а примут ли теперь в Аду кошку?
Инкуб налил себе ещё кубок, до самого верха, так, что вино выпукло поднялось над серебряным ободом. Выпил, не пролив ни капли.
Фабиус ждал.
– Ты соврал ему! – выдохнул инкуб, отбросил пустой кубок и схватился за голову. – Ты совершенно ему соврал! Сказал то, чего не было вообще!
Выражение лица демона было странным. Непонятно было, чем он горит – радостью или отчаянием?
– Ты не вызывал магического совета! – продолжал он всё с тем же восторгом, смешанным с болью. – Заклинание не было произнесено, я видел! Но ты соврал! Соврал Пакрополюсу так ясно и уверенно, что у него даже не возникло сомнений!
– Ну… – растерялся Фабиус, уж слишком бурно реагировал инкуб на обыкновенную гм… военную хитрость. – У нас же есть ещё целая неделя? Я не то, что бы соврал… Я… э-э…
– Ты соврал! Ты сказал, что маги садятся на лошадей!
– Это была метафора!
– Что?
– Метафора. Как в стихах.
– Что такое эти стихи?
Фабиус прошёлся вдоль стола, уселся напротив. Не хватало им ещё начать говорить о поэзии.
Он вздохнул, оценил свою изорванную долу, потом – красоту слегка помятых манжет на рубашке покойного Ахарора и выдавил:
– Я не понимаю тебя, инкуб. Что тебя удивляет? Что я прибегнул ко лжи в разговоре с демоном? Но что в этом… гм… странного? Мы, люди, полагаем, что ложь в разговоре с более сильным противником – необходимое зло. К тому же она есть суть демонического существования, и обмануть демона – благо для человека. Ну, да, я соврал твоему… гм… Гласу, но какое особенное значение это имеет?
– Ты сделал это так, что в тебе не мелькнуло и тени лжи, – потряс головой инкуб. – Он читал тебя, как книгу, и не усомнился ни в чём! Ты – мастер, гений! Если все люди таковы… Сатана – отец лжи, но я понимаю, где он всего этого нахватался!
– Подожди, подожди же… – пробормотал Фабиус. – То есть демоны… И ты… Ты не умеешь… врать? Ты не мог соврать ему, что будешь помогать, но не знаешь, где Алекто? – теперь уже маг выглядел потрясённым.
– Я пытался, – инкуб сцепил пальцы, вспоминая свои воистину демонические усилия. – Но Пакрополюс читал это во мне. Он видел меня до самого дна, также как и я видел его.
– Невероятно, – пробормотал Фабиус. – Этот демон из зеркала мог бы сломать и искалечить меня, войти внутрь, завладеть сознанием… Но не смог распознать мой обман?
Инкуб кивнул.
– А тебя, такого же демона, он поработить не может, но и вы не в силах обмануть друг друга? – уточнил для верности Фабиус.
– Тут дело в противостоянии сил и воль, – кивнул инкуб. – А Пакрополюс… Он, конечно, опытен, но не так уж силён. Со мной ему не сладить, по крайней мере, в одиночку. Но и обмануть я его не могу.
Фабиус испытующе посмотрел на инкуба.
– Ты понимаешь, что даёшь мне в руки оружие, демон? Что лучше бы мне не знать всего этого?
Инкуб кивнул.
– Я понимаю. Но мы можем выиграть лишь сообща. Против нас будет и Совет ваших магов, и весь Ад.
– Но почему? Что случилось?
– Ты же слышал – в Аду беспорядки. Алекто считают похищенной. Скоро и вы услышите Глас. И лучше бы тебе к этому моменту поймать беса, что сидел в префекте. Я сейчас заинтересован в том, чтобы беспорядков ни в Аду, ни на земле – не было. Наши цели временно совпали, маг.
– Даже если совпали цели Ада и людей – ты-то тут причём? – пожал плечами Фабиус. – Я слышал, ты был проклят и посажен вашим Правителем в тюрьму? Думаю, дела Ада сейчас уже не так важны для тебя?
Инкуб чуть склонил голову в бок, и магистру захотелось сунуть ему с ладони горбушку, как Фенриру.
– Люди ужасающе высокомерны, – подытожил демон.
– Наверное, – не стал спорить Фабиус. – И всё-таки – зачем я тебе?
Демон вздохнул и посмотрел на Алекто, свернувшуюся в уютный клубок у него в ногах. И тут же она потянулась, выбралась из-под стола. А потом замяукала перед дверью, просясь на улицу, словно обычная кошка.
– Ах ты, кошачья немочь! – разозлился Фабиус. – Сбежать решила? А ну, марш под стол! Иначе посажу тебя в сапог и выдам бесам!