— Так дело не пойдет, шериф! — подбоченясь, заявил кудрявый толстячок, завернутый, как конфета, в блестящую тогу.- Не для того мы покидали свои миры, погрязшие в деспотии и тотальном контроле над личностью, чтобы и здесь, на девственно-чистых просторах свободомыслия за нами следили электронные глаза!
— А я не для того приперся на эти девственные просторы, чтоб вас всех тут сожрали в первые два года, как сорок процентов таких вот умников-поселенцев! — Худосочная но длинная девица с косой до задницы довольно точно воспроизводила протяжный шерифский выговор и даже порой умудрялась так же хрипеть.
— Как-то пафосно, по-моему, — задумчиво сказал Стейднер. Он, как всегда, полулежал в любимом кресле в самом углу обеденного зала поселковой пекарни. На сцене шла репетиция спектакля к очередной годовщине поселения. Одного из спектаклей.
— Зато правдиво, — ответил Луис, пристроившийся за столом рядом. — Они же это с записи и сняли, потому что ты в том споре победил.
Критика из угла на этом не закончилась.
— А почему на… э-э… мне этот абажур с бантом на заднице?
— Можно подумать, тебе не нравится, — фыркнул Арранхо.
— Это потому что Лилс во втором — нашем — спектакле играет Гертруду и не переоделась после репетиции, — пояснила сидящая за столиком с Арранхо особа, в документах именуемая Еленой. Мать называла Елену Шушонком, и те, кто знал, как выглядит шушь, с ней соглашались.
Праздничную программу очередной годовщины переселения обеспечивали аж три театральных труппы, два хора, толпа музыкантов-эксцентриков и четыре танцевальных ансамбля. Участники, правда, свободно мигрировали из одного коллектива в другой, и подчас задействованы были чуть ли не в каждом выступлении. Что не мешало бурлить активной закулисной и подковерной жизни, с интригами и прочими страстями.
— А на этот спектакль она наденет экзоскелет под костюм, — делилась подробностями Шушонок. — Который Лика носила, помните? Будет круто. Сможет кидать людей не хуже чем вы, шериф.
Да, дочка кондитерши, пока сращивала переломанные кости, шастала в одном из универсальных экзоскелетов, закупленных для медицинской части. По мнению Арранхо, привязать ее к койке дней на сто, залив по уши чем-нибудь твердым, было бы куда полезнее как минимум для прибавки мозгов. Но тут больше пеклись о нежной психике ребенка.
— Сегодня он шериф. — Стейднер ткнул пальцем в бок Луису. — А ты кого играешь? И почему среди персонажей Ходячий Труп? У вас там зомби-апокалипсис?
— Я играю режиссера-постановщика, — насупилась Шушонок. — И не Труп, а Призрак. Вы плохо перевели.
— Возьмите его на роль Трупа, — Арранхо тоже ткнул напарника пальцем в бок. — Или Офелии. Он психованный, и у него есть белое платье.
— Офелию играет Кейлин, — вздохнула Шушонок.
Луис задумчиво кивнул. Упомянутая Кейлин уже битых двадцать минут строила ему глазки, ручки и ножки из-за стойки бара, за которой элегантно кушала мороженое. Нейроконтроллер в голове молчал. Зато пятнадцатилетняя звезда, поймав его взгляд, живо перебралась к ним за стол.
— Здравствуйте, шерифы, привет, Шушь. Обсуждаете спектакль?
— Отличная пьеса, — одобрил Арранхо. — Сплошные драки, убийства, ругань и подставы.
— Это классика Старой Земли, — взмахнула Кейлин серебряными ресницами.
— Предложите Луису главную роль. — Ехидство в голосе Стейднера уловило только тренированное долгими годами общения ухо. — Я ознакомился со сценарием. Персонаж, по ходу пьесы ухлопавший половину действующих лиц, нам подходит.
Кейлин взволновано вздохнула. Прижала ладонь к груди. Глаза ее под пушистым серебром были светлы и прозрачны. Смотрела она на Арранхо, но обращалась к Стейднеру.
— Не шутите так зло! Шерифу Луису пришлось многое пережить на войне. Не его вина, что войны существуют и что там приходится… убивать.
Блестящий взгляд вонзился в лицо Луису.
— Все видели броню спецвойск, шериф. Это не секрет.
Арранхо моргнул. Нейроконтроллер зашелся тревожной пульсацией.
Стейднер сложил пальцы домиком, прикрыл этим вигвамом нижнюю часть морды.
— Прости, баобаб души моей. Все время забываю, как тебе тяжело. Пришлось.
Луис моргнул еще раз. Вздохнул. Прислушался к затихающей пульсации в черепе.
— Если бы я не был старым, больным, прожженным ксенофилом, — проникновенно сказал он, обращаясь к Кейлин, сверля ее горящим взглядом и приложив обе ладони к области сердца, — я пригласил бы вас на танец, прекраснейшая.
Щеки Кэйлин запылали. Обернувшись к Стейднеру, Луис добавил:
— А тебе я голову в жопу засуну!
Стейднер заржал. Елена и Кейлин торопливо и смущенно попрощались. Офелия ушла вовсе, а Шушонок перебралась за стойку, поближе к матери.
На сцене тем временем в форме танцевально-акробатической аллегории пытались изобразить тяжелую, но полную радостного плодотворного труда и взаимовыручки историю возведения поселка. Во всяком случае, так это действо обозначалось в сценарии. Впрочем, рассинхронизированные подергивания частями тела, столкновения и падения вполне, в общем-то, эту самую историю и отражали. Как отражал ее и общий ржач.
— Не понимаю, — задумчиво проговорил Стейднер. — Чего бы им не взять те же самые экзоскелеты. Командирской программой из твоей героической пижамки можно объединить их в тактическое подразделение, задать схему движения, прописать трюки. Внутрь подготовленных людей только надо помещать. Хотя автоматически вправлять вывихи медицинский скелет и так умеет, так что…
— Твоего технического гения им не хватает, — буркнул Арранхо, не сводя глаз с женщины за стойкой. Нейроконтроллер буквально тряс своды черепа. Если бы он не был таким старым, прожженным больным ксенофилом с контроллером в мозгах, на танец он пригласил бы мать Елены. И это было бы…
— Фиаско!- заорал он на сцену. — Фиаско, бля!
Все, кто был в пекарне, замерли. А народу набралось порядочно. Едва — впервые за репетицию — сумевшие таки составить акробатическую пирамиду из пяти человек танцоры дружно повалились на пол.
Точно посреди бутафорского солнышка, подвешенного под арлекином, нарисовалась тонкая серая фигурка с длинным пушистым хвостом и почти мгновенно сдристнула оттуда, после чего стало понятно, что на солнышке не хватает половины лампочек.
Арранхо снова выругался. В пекарне стоял дружный хохот.
Выкормленные Дымкой звери и вправду оказались симпатичными, умными, очень влюбчивыми и отлично приручались. Правда, при этом они еще и жрали все, что не приколочено, развинчивали ловкими лапами все, что не монолитный чугунный шар, и отлично маскировались, сливаясь окраской с окружением. Самого шустрого из первого помета торжественно подарили шерифам. После чего процесс укладывания в койку стал еще увлекательнее, чем раньше — зверек очень полюбил вздремнуть на хозяйской кровати, а встающие дыбом от испуга чешуйки больно кололись.
— Почему вы назвали его Фиаско, шериф? — вытирая глаза рукавом, спросила из за стойки мать Елены. Арранхо сгреб со стола шляпу.
— Потому что мне сказали, что орать на весь поселок «Пиздец» — очень неприлично.
И гордо удалился в сгустившиеся сумерки.
Дымка, любимая кошка сына пастора, пропала вечером выходного дня. Уже начинал накрапывать дождь, и черные сосны грозно шумели, обещая непогоду.
Человек, которого тут звали Луис Арранхо, стоял на крыльце своего дома, закутавшись в длинный утепленный плащ и сдвинув широкополую шляпу почти к переносице.
Весь поселок был обнесен по периметру пугалками для зверей. Тех, кого не отпугнул ультразвук и вспышки лазера, шибало слабым силовым полем. Но полосатая идиотка, разродившаяся третьего дня мертвыми котятами, свалила, должно быть, через ворота. Тосс и три его сестры ревели в три ручья. И если пацан переживал горе в одиночку, то сестренки уж точно знали, стервы, в кого именно надо реветь.
Сзади скрипнули доски под тяжелыми шагами.
— Готов?
— На это, кажется, принято отвечать «всегда готов»? — насмешливо поинтересовался Арранхо, окидывая взглядом напарника.
Годы идут, а некоторые не меняются. Столь же потрепанная рожа под седыми патлами отличала его и с пятнадцать лет назад, когда их дорожки впервые пересеклись. Казалось бы, где справедливость? Изменилось с тех пор только имя. Он вообще имена менял едва ли не чаще трусов. Теперь его звали Сэм.
— Тогда пойдем. Пока запах не выветрился.
Он в два шага преодолел четыре ступени. Луис заторопился следом.
— Ты что, сможешь найти в лесу кошку по запаху?
Сэм усмехнулся. Морщины разбежались трещинами от светло-серых глаз с узкими зрачками. Он помахал в воздухе блестящим прибором с длинным хоботком, который заканчивался раструбом.
— Я тебе что, собака? У Мюотэл с кухни пробователь забрал, сунул его для настройки в кошачий лоток и лежанку и перекалибровал шкалу.
— Мюта тебя зарежет, — со смехом посулил Луис.
— Ты меня защитишь, — уверенно ответствовал его напарник, тоже ухмыляясь во всю пасть. — Ты же шериф.
Луис скорчил рожу. Вдвоем они топали по дорожке, мощенной спеченными из всякого мусора плитками. Дом их, он же шерифский участок, стоял ближе всех к воротам из поселка, среди других административных построек. Жилые кварталы располагались в глубине защищенной территории. Защищаться, конечно, тут было особенно не от кого. Покрытая лесами планета кишела живностью, но крупные хищники, способные напасть на человека, в этих местах не водились. Вокруг полей защиту пришлось ставить куда серьезнее — для местной растительноядной фауны человеческие злаки и корнеплоды вполне сошли за меню выбора. С ресторанной практически подачей.
Вообще, конечно, будь единственный континент на планете расположен в более теплых широтах или хотя бы имей местная растительность более радостную расцветку, Фрискауг присвоили бы планетарный класс А, и никакой частной колонизацией тогда бы тут не пахло. Новоявленным фрискаугцам повезло. Они с гордостью называли себя потомками викингов — хотя, учитывая, сколько тысяч лет назад их дальние предки покинули Землю, Луис бы даже чистокровными землянами их не назвал. О, собственно, викингах он имел весьма смутное представление, но, должно быть, ребята любили померзнуть.
Они миновали башенку охранника. Сегодня дежурил Терри, он помахал им рукой сквозь стекло и открыл ворота. Тоже чистая формальность. Нужная скорее чтобы занять чем-то толпу пустоголовых подростков — учебы и других общественных работ было недостаточно. Их авторитета вполне хватало, чтобы не выпустить из поселка мелочь, собравшуюся потеряться в лесу. Особенно с тех пор, как в прошлом году искали всем поселком дочку той самой Мюты. Нашли живой, хотя и порядком переломанной.
А еще несколько пьяных ссор, один психоз, четыре развода и постоянные заседания в разных комитетах. Теперь вот потерявшаяся кошка.
Ярка и насыщена ты, жизнь шерифа на дикой планете.
— Я уже говорил, что не так себе представлял эту работу?
— Пятьсот пятьдесят раз, — усмехнулся Сэм. Он приладил прибор, свистнутый с кухни местной кондитерши, на длинную телескопическую ручку и помахивал конструкцией над дорогой. Пробователь чирикал канарейкой и нежно переливался разными цветами.
— Еще не раз скажу, — буркнул Арранхо.
— Что твоя чирикалка поет?
— Животное здесь шло.
— Изумительно! Бесподобно! — фыркнул Луис, кивая на отпечатавшуюся в пыли цепочку мелких кошачьих следов. В это время как раз усилился дождь. С полей шляпы закапало.
— И анализ подтверждается наблюдениями, — добродушно усмехнулся Стейднер, осенив прибором найденные следы.
По кошачьим следам они дошли до самой посадочной площадки. Там выяснилось, что кошка все же не пошла прятаться в старую комнату в законсервированной общаге, как наделся Луис. Невидимые глазу следы глупого животного пересекали площадку, выкошенную полосу отчуждения и скрывались в сумрачном лесу. Весьма густом, надо заметить. Со вздохом Арранхо проверил парализатор, огнестрел и взялся за нож. Дождь в этот миг полил как из ведра.
— Ты взял переноску? — спросил Стейднер откуда-то из-за сплошных потоков воды, параллельно прорезая путь сквозь заросли. Оставалось надеяться, что чувствительности кондитерской хреновины окажется достаточно. — Животное может быть ранено. Или не захочет возвращаться. Хотя сомневаюсь.
Арранхо живо представил, как они вдвоем ловят в мокрых кронах деревьев не желающую возвращаться мокрую кошку.
— Животное уже может быть съедено, — мрачно заметил он. – Так что я взял переноску и пакет для трупа. А если эта тварь не прибежит к нам очень быстро с восторженным мявом, я сам ее сожру.
Стейднер рассмеялся совсем рядом. Чертыхнувшись, Луис запустил на линзах режим ночного видения. Умная техника окрасила мир вокруг в естественные, хоть и сумрачно приглушенные цвета. Прямо перед ними выросла стенка из нескольких поваленных друг на друга разнокалиберных стволов. Может быть, давние последствия приземления челноков, привезших поселенцев. Пробователь уверенно сигналил, что кошка пробралась сквозь завал на ту сторону. Оставалось надеяться, что его не заглючило.
Сэм одним прыжком взлетел на верхнее бревно, обдав при этом Арранхо потоками воды со всех потревоженных окрестных веток. Луис покрыл его отборным матом и пообещал сожрать сразу вслед за кошкой. Что, впрочем, не помешало ему ухватиться за протянутую сверху руку.
— Об этом ли я мечтал, оставляя почти что межгалактическую преступную империю? — грустно спросил он, стоя на четвереньках на заросшем слизистыми грибами стволе.
— Конечно, нет, — уверенно отозвался напарник, помогая ему подняться на ноги. Бревно оказалось скользким, и ноги так и норовили разъехаться.
— Я вообще не понимаю, чем ты думал.
— Вот и я не понимаю, — еще более грустным голосом сказал тот, кого когда-то звали Клодьез Мария Энкарнасьон Риан, съезжая на заднице на другую сторону завала, прямо в лужу размером с небольшое озерцо. И Стейднер, и, видимо, кошка это озерцо перепрыгнули.
Вода в штанах и боль в ушибленной жопе позитивчика не добавили. О чем он и сообщил миру весьма подробно и бездуховно.
— Вот и пригодится тебе пакет для трупа, — прорубаясь сквозь мокрое переплетение лиан и тонких колючих стволов, со смехом сказал Сэм в ответ на его довольно-таки радикальные и кровожадные посулы. – Принесешь на совет, скорбно голову склоня. Может, наконец-то разродятся гениальной мыслью, где таки допустимо сделать кладбище.
Луис закатил глаза. О, эти бесконечные обсуждалова… О, это уникальное чувство юмора…
Половина членов совета поселения говорила ему в личных беседах, что его терпению можно позавидовать. Можно. Если не знать о нейроконтроллере.
Лес гостеприимством не баловал. Арранхо и так-то по жизни предпочитал открытые места. Сухие причем. Тут же все одновременно цеплялось за одежду и волосы, сбивало с головы шляпу, сверху обдавали ледяные потоки, снизу затягивало в трясину. И это им еще до сих пор не встретилось ни одного серьезного бурелома, как в дни поисков дочери Мюты. Но тогда было хотя бы тепло и сухо.
— Это хорошо, что пошел дождь. Значит, некоторая часть местного зверья, способного съесть кошку, на охоту не вышла.
— Как повезло кошке, — буркнул Луис, проваливаясь обеими ногами одновременно в очередную лужу. – Ты уверен вообще, что она здесь шла? Может, ее давно уже схарчило что-то, чему дождь не мешает.
— Дегустатору дождь тоже не мешает, и он говорит, что концентрация запаха растет. К тому же я видел несколько клочков шерсти. Она где-то рядом.
— Уже пора начинать орать «кис-кис»? Блин, надо было все же броню надеть.
Стейднер заржал. Луис представил себя в похожей на богомола броне лаэртских спецвойск, стоящим в болоте и орущим «кис-кис», и заржал тоже.
Напарник вдруг замолчал и ловким движением прикрыл рот Луису. Потом опустился ниже к земле, поводя в стороны пробователем и втягивая воздух ноздрями. Луис замер. Органы чувств геанейца были острее его собственных, даже при том, что на человеческих планетах тот терял почти половину чувствительности.
— Я ее слышу, — негромко проговорил Стейднер. Не разгибаясь, он почти бесшумно двинул в ту сторону, где завал казался самым густым. Там он выпустил из рукавов двух похожих на сороконожек роботов. Те юркнули в просветы между ветвями, а на линзы Луиса начала поступать информация с их камер. От этого, естественно, сразу же, как всегда, затошнило – членистоногие твари отмачивали кульбиты не хуже аттракционов в луна-парках, а руки инстинктивно пытались вздернуться вверх, чтобы защитить лоб от ожидаемого столкновения с каждой из частей бурелома.
Чтобы не упасть, он шагнул вперед и сел Стейднеру на спину.
— Я тебя ненавижу, — прошептал одними губами, уверенный, что тот услышит. Тут роботы добрались до места, и он добавил:
— Твою мать.
Кошку жрали. Причем жрали заживо. Выглядела полосатая дура при этом вполне довольной, мурлыкала и даже вылизывала чешуйчатые спинки вгрызающихся в нее паразитов. Луису потребовалась еще пара секунд чтобы срастить наконец одно с другим. После чего он снова сказал:
— Твою мать.
— Слезь с хребта, — сказал Стейднер. – Мешаешь любоваться актом гуманизма.
— Актом дебилизма, — буркнул Арранхо, поднимаясь на ноги. – Что это за твари хоть?
— Принесем домой – узнаем, — весело отозвался напарник, выуживая из кобуры парализатор. – Пока считай, что котята.
— Херята. — В голосе Луиса плескалась желчь. – А мы их принесем домой? И что мы с ними дома делать будем?
Огорчала его скорее перспектива вручную разбирать огромную гору осклизлых веток и палок над нареченными котятами.
Стейднер с довольным видом прикидывал нужную мощность парализующего луча.
— Отдадим для начала Киссинкце в лаборатории. Во-первых, я ничего похожего до сих пор здесь не видел, и в базе данных исследователей тоже. Во-вторых, поселку давно пора обзаводиться местными домашними любимцами. Инвазивные виды размножаются слабо. А эти вроде бы симпатичные. Детям понравятся.
В камерах ночного видения ботов-наблюдателей чешуйчатые спинки поблескивали как жемчужные. Виднелись тонкие хвостики, вроде бы покрытые пухом, и лапки с длинными пальцами. Мелочь ерзала и толкалась, пытаясь устроиться у кормушки поудобнее. Особо ретивые получали по шее когтистой демократичной лапой приемной мамашки.
— Не понравятся — съедим.
Луис вздохнул. Вынул из кобуры парализатор, вытряхнул из заплечного мешка свернутую переноску и мешок для трупа.
— Потом они все вырастут. Во сне тебя сожрут. И много-много радости…