Не друг человека
От огнешара я увернулся играючи. Чумной вздох –мимо! Я перекатился по траве готовясь схватить ведьмака за ногу. Туда дьявольское племя наносит колдовской узор, дающий силу.
Ну же, предки, благословите на последний рывок!
Ведьмак обернулся. Молодой, длинноносый, похожий на грача. Немного жаль дурочка, но…
Выстрел грянул внезапно. Перед глазами мелькнул серый ствол. Пахнуло порохом, и мир разбился на сотни осколков.
Поток света подхватил невесомую душу и утянул за собой прямо к звездам.
— Возьмите номерок, — предложила ангел. -Вы тысяча первый.
— Да вы с ума сошли? – рявкнул я. – У меня срочное неоконченное дело. Понимаете?
— У всех срочное, — она печально вздохнула, — но тут уже некуда торопиться.
— Ошибаетесь, милочка, — я оскалился, демонстрируя печати Авеля на клыках.
Ангелок охнула и, распространив аромат мирта, пролепетала:
– Пройдемте.
Очередь, больше похожую на толпу туристов, мы миновали по дуге. Несколько секунд — и я уже скалюсь перед серьезным типом у монитора.
— И что, завершить дело некому? – тип цыкнул зубом и покосился на экран.
— Ученика не вырастил, — буркнул я, чувствуя, как проседает карма, — оплошал. Но если не вернусь, эта тварь продолжит свою охоту, и очередь, — я мотнул головой, как бы указывая на тех, кто остался позади, — будет расти.
— Не привыкать, — глухо отозвался администратор, — еще раз печать, пожалуйста. Я снова осклабился, радуясь, что такая штука сохраняется и при жизни, и в посмертии. Печать Авеля — это вам не просто так. Это метка охотника на ведьм.
— Добро получено, ваш заказ?
Во рту пересохло:
— Возвращение в город, в Демидовский район.
— Сейчас глянем… Да, есть. Там реанимируют пациента, не ваш типаж, но вы же торопитесь.
— К лешему типаж, беру! — рявкнул я.
— Уверены? – администратор как-то подозрительно взглянул на меня, отчего по шкуре забегали мурашки, если только они бывают у почивших.
— Да, – кивнул я.
И полетел туда, где сиял лучик света.
Солнце скальпелем резануло по расшириным от адреналина зрачкам. Хрипло выдохнув, я втянул воздух ноздрями. Хлорка, спирт, еще что-то, словно упал в аптечку.
Надо мной склонился врач. Зеленая маска, укрывала пол-лица.
— Надо же, очухался! – удивился эскулап, он явно не ожидал, что пациент выживет.
Захотелось ответить, — Хрен тебе! Истинный хозяин тела сейчас уже, получает квиточек с номером, на небесах!
Хотел сказать, но промолчал.
Тут появилась девушка: нос пуговкой, глаза выпученные, лицо в красных пятнах. Ясно, выла. Только мне сейчас не до успокоения девиц, нутром чуял, что ведьмак близко.
Я дернулся, тщетно – похоже, меня, точнее, прежнего хозяина тушки, крепко привязали к столу.
— Пуся, миленький, не вырывайся! — запричитала девица.
Я поморщился. «Пуся» — кошмарное имя, странно, что чувак так долго прожил, я бы сразу кони двинул с такой кличкой.
— Доктор, у него судороги! – хозяйка ткнула пальцем мне в морду. — Он так раньше носиком не дергал.
— Пройдет, — пообещал врач, недоверчиво глядя на меня, чуял, шельма, что не всё чисто.
Пару пасов с ремнями, и я свободен. Но только хотел вскочить, как девица подхватила меня на руки.
Вот этого я точно не ожидал. Никогда в жизни меня, хмурую зверюгу дворовой породы, не тискали, как игрушку.
Я открыл было пасть, но тут же захлопнул. Рано возмущаться, надо выбраться из этого гадюшника, а уж потом…
Хозяйка, остановилась подле зеркала позвонить. Я, увидев то, что мне досталось, едва не окочурился снова: тоненькие лапки, большие уши, выпученные глазенки, словно я или нагадил, или вот-вот это сделаю. И махонькое дрожащее тельце.
— Забери нас отсюда! Пуся чуть не умер. Нет, не шучу, да, откачали, но он пока не в себе. Не смешно, между прочим! И нет, он в сумочке не поедет!
Представив себя, затерявшегося среди губной помады, телефона и прочих дамских приблуд, я не удержался и взвыл.
Неспроста ангел сказал, что это не та модель, к которой я привык. Ой, не та!
Следующая мысль и вовсе опалила печным жаром: как я, такой ничтожный, смогу сражаться с ведьмаком, да еще и обезвредить его?
Мое тельце затряслось, отчего я стал еще более жалок.
— Пуся, бедный мой, замерз, да? – ворковала хозяйка. — Сейчас Анечка тебя укутает.
Я вздохнул и услышал свой скулеж, похожий на писк резиновой утки. Это провал.
Мы вышли на улицу. Резкий весенний ветер принес ароматы пончиков с вишневым подливом и дремлющих в земле ирисов. Я задохнулся от удивления. Мой нынешний нос чуял больше, нет, иначе чем прежний. Мне хотелось спрыгнуть на асфальт и проследить за майским жуком, недавно переползавшим на клумбу. Найти засранца в красных кедах с прилипшей к ним жвачкой «Орбит», который кинул окурок мимо урны. Откопать серебряную монету эпохи Николая II, оброненную тут год назад любителем трубочного табака «Вирджиния».
Но главное — я чуял свою жертву — гадкого ведьмака, отправившего меня на тот свет. Скота в джинсах, стиранных «тайдом», покупающего амулеты из сандала у старухи с вонючей пастью.
Знания обрушались на меня, как ледяной душ. Я снова задрожал и еще сильнее выпучился. Теперь я понимал, отчего у этих недопсов такие глаза. Попробуй-ка жить в мире, где тебе известно всё и про всех.
Я осторожно принюхался. Надо дозировать информацию. Хозяйка пахла ландышем и медовой акварелью. Но кроме этого, от нее исходил едва заметный запах сандала с какими-то старческими нотками.
— Пуся, милый, сейчас за нами приедут. Дома будет лучше, веришь?
Я робко тявкнул, не зная, как обычно реагировал почивший Пуся, и, кажется, угадал.
Перед нами притормозила машина. Не важно, какая и чем пахла. Важно, что мы с Аней сели в нее, и она чмокнула в щеку водителя. Темноволосого, длинноносого, похожего на грача парня.
Я зарычал.
— Эй! Держи своего волкодава крепче, — посоветовал ведьмак моей Ане.
— Пуся много перенес и, наверное, просто тебя не узнал,- начала оправдываться та.
Пора вам сказать, что псы являются Сотрудниками Отдела Борьбы Авеля с Колдовством. Именно поэтому мы веками не ладили с кошками. Мохнатые поддерживали ведьм, делясь с ними магией в обмен на молочко и рыбку. Но после того как кошачье вече постановило расторгнуть дела с ведьмовским родом, всё изменилось. Хотя легко сказать, не воюйте с котами. Тысячи лет гоняли их, а теперь оказывайте поддержку!
Но против начальства не попрешь. Все мы, несущие печать Авеля, охотимся на колдунов и стремимся искоренить их род. Ничего же сложного, в сущности, когда есть зубы — клац и готово.
Нет, клац не за то, что вы подумали, хотя тоже вариант. Нужно всего-то вырвать из ноги ведьмовскую метку.
Я вздохнул: теперь мне это было не по зубам, я разве что за мизинец могу ухватить.
Приехав мы поднялись в крохотную малосемейку. Где туалет едва не выглядывал в комнату, а электроплитка стояла на полу кухни.
— Смотри, Пуся, вот твои игрушечки, а ботиночки любимые, помнишь? – Аня явно думала, что я съехал крышей. В целом да, но нет.
Я тыкался носом в предложенные вещи и словно просматривал историю жизни Пуси. Брешет баба — не любил он эти поганые ботинки. Одну пару даже припрятал, так она новую купила.
Ведьмак тем временем стоял, прислонившись к косяку, и лениво рассматривал меня, суетящегося среди шмоток. «Эх, красавец, в прежней жизни я бы тебя уже на клочки порвал!» — подумал я и сам себя одернул: порвал бы, если бы не пушка. Пистолет, к слову, был при нем, заткнутый за пояс под курткой — тоже мне, герой боевика!
— А вот котлетки из перепелочки. — Аня сидела рядом на полу. Ее переполняла радость, искренняя и светлая.
Я задумчиво жевал перепелочку — вот ведь покойный как жировал! У меня из похожих блюд в жизни только воробей сдохший был и тот несвежий.
— Ань, можно тебя на секунду?
— Сейчас Вань, я Пусе водички налью. – Аня поднялась и пошла на кухню.
Я признательно завилял обрубком хвостика.
Как только девушка вышла, ведьмак скользнул ко мне, ухватил своими цепкими пальцами за головенку и прошипел:
— А ну-ка, Пуся, покажи зубки? Что-то ты слишком смелый нынче. В машине не нассал, дома не обделался, в тапки зубешками не вцепился. Прямо «спасибо» и «пожалуйста» под шкуркой с подпалинами. Ну, оскалься, тварь!
Я понял, что близок к провалу, и сделал единственное, что мог – нагадил.
Ни разу в жизни мне, старому дворовому псу, не было стыдно так, как в этот момент. Это ж надо — дрожать перед врагом и семенить лапками в вонючей лужице!
— Ваня! Отпусти Пусю, ты что! – Аня коршуном накинулась на своего бой-френда. — Ну вот, напугал, он столько перенес, а ты…
— Прости, родная, я его на руки хотел взять, — ведьмак захлопал длинными ресницами, отметая все подозрения Ани прочь. — Ладно, у меня дела, увидимся вечером.
Он чмокнул Аню в висок и покинул квартиру, хлопнув дверью, словно из пушки пальнул.
Я был вымыт, укутан и всё, что мог — это думать. Как мне обезвредить ведьмака, имея столь малые возможности?
Аня тем временем кухарничала. Я даже залюбовался. Есть же еще девушки в наших селениях! И как ее угораздило-то с таким снюхаться? Могу я ей довериться или нет? Эта поистине шекспировская мысль билась в моей махонькой черепушке погребальным набатом.
Аня присела рядом:
— Не бойся Пуся, я тебя никому в обиду не дам, даже Ване.
Я взглянул в ее серые глаза, глубокие и бездонные, словно лужи в райском саду и решился.
— Ване в особенности, — пропищал я. Ну конечно, мой глубокий баритон исчез вместе с прежней шкурой.
Аня на секунду замерла. Ее нижняя челюсть медленно поползла вниз, а глаза, наоборот, устремились вверх.
— Я могу всё объяснить! – пискнул я и она завизжала. Тут я к своему стыду, я запутался в полотенце.
А потом услышал то, что мне совсем не понравилось, — звук набираемого номера.
Вцепившись зубами в ненавистную ткань, я вырвался из махровых щупалец. Как раз вовремя.
— А ну, фу! – рявкнул я, вложив в свой голос всю угрозу, на которую только был способен такой тщедушный зверек.
Этого хватило — Аня отшвырнула мобильник, словно гадюку, и, прижавшись к стене, залепетала:
— Пуся, миленький, мы тебя вылечим! К священнику сходим, знахарку найдем, как прежде будешь.
— Не буду, — буркнул я, осторожно подходя к хозяйке. Кто ее знает? Вдруг сейчас схватит, сунет в ридикюль и в церковь увезет? Скандал же форменный выйдет. Мы же под прикрытием работаем, нас священники даже на порог не пускают, эх!
— Не буду, — повторил я, — потому как твой Пуся теперь бабочек в райских кущах гоняет, а меня Клык зовут, я из дворовых буду, в смысле был.
— Пуся, что ты такое говоришь?! – Аня сползла по стене и теперь всхлипывала, сидя на полу. Мне стало горько видеть ее такой, но зато я мог не переживать — деморализация произошла, хозяйка сдалась.
— Выслушай, ты не сумасшедшая — все псы, да и кошки тоже, говорить могут, просто мы этим не злоупотребляем. Так только, в момент нужды великой. Вот у меня такой момент настал.
— Как же так, Пуся или Клык? — Аня размазала слезы по щекам, разглядывая меня, чуть наклонив голову.
— Имя не важно, только душа. Я — охотник на колдунов.
— А что, они тоже существуют? – хозяйка шмыгнула носом и недоверчиво вытаращилась на меня.
— И они, и ведьмы, и прочая дрянь, всё есть, — заверил я Аню.
— Но ты же маленький, как ты им противостоишь? – усомнилась девушка.
— Это я сейчас маленький, — обиженно тявкнул я, — поэтому мне и нужна помощь. Давай сразу к делу. – Я набрал побольше воздуха и тявкнул: – твой Ваня — колдун, он убил меня, то есть Клыка, и, думаю, Пусю отправил на тот свет.
Аня замотала головой:
— Нет-нет-нет! Ты что-то путаешь! Ваня хороший, помогал лечить Пусю, витаминки покупал.
Она осеклась и замолчала. Я подошел и ткнулся носом, для утешения:
— Прости, Аня, ты наверняка была прекрасной подругой Пусе, но колдуна надо наказать.
— Не могу, — Аня вздохнула, — я же люблю его.
— А он тебя любит или как батарейку использует? – поинтересовался я.
— Это как? – Аня прищурилась.
— А так, ходит улыбается, а ты болеешь чаще, на работе проблемы, подруги сбежали, и вот ты уже думаешь, что только он — свет в окошке, а потом Ваня тебя бросит, и ты уже оп-па, стоишь на мосту, и воют по тебе бездомные псы.
Аня стушевалась, и я понял: в точку попал.
— Меня уволили, и здоровье не очень. А еще с Маринкой поругалась.
— Всё, что надо, — объяснял я ей, цокая коготками по ламинату, — это избавить тебя от него, а его от отметины на ноге. Запоминай.
Ваня пришел вовремя. Пистолета при нем не оказалось, и я с облегчением вздохнул — очень за подругу переживал. А меня он, видать, решил голыми руками удавить. Пах он худо. Явно побывал у торговки, воздух пронизывал запах гадкого волчьего корня и одуряющий аромат белены.
Я поспешил скрыться на кухне, мой выход позже.
— А где пес? – поинтересовался Ваня, когда борщ кончился, и тарелка показала цветастое донышко.
— Прячется, — вздохнула Аня, — он сам не свой.
Колдун взял её за руку:
— Не куксись, тебе не идет, вот, держи, я витамины принес, Пуська сожрет и станет как прежний.
Аня вскинулась, едва не выдав наш план, но ей вовремя удалось улыбнуться.
— Ты такой заботливый! — она провела рукой по его щеке.
Ваня криво усмехнулся, мол, а как иначе и попытался встать, но не тут-то было. Он дернулся раз, другой, тщетно.
— Что происходит, милая?
— Учусь сражаться с темными силами, — ответила Аня, поставив тарелки в раковину. — Как думаешь, у меня получается?
— Аня, прекрати, давай поговорим как два цивилизованных человека.
— Один из которых — колдун и убийца, а вторая — полупустая батарейка? – парировала хозяйка.
— Ага, значит, пес разболтался. Я сразу понял, что это не Пуся. Тот сдох, язык так и вывалил… Однако неслабо тебя эта тварь в оборот взяла!
— Не говори так о Пусе! — возмутилась Аня.
— Да кого ты вообще слушаешь?! Дурочка! Это не твой пес, это демон!
Аня молча взяла нож. Стальное лезвие зло блеснуло в свете лампы.
— Не смей, Анька, не смей! Я тебя люблю! – выкрикнул колдун и затих.
И она остановилась. Закусила губу, отвела взгляд, а затем присела возле гаденыша и ножом разрушила руны, которые сама же начертила.
— Умница! — Иван хищно облизнулся. — Где тварь?
— У холодильника,- сипло произнесла Аня и отвернулась, пряча выступившие слезы.
Я напрягся: шанс победить ведьмака был мизерный, но если мне и суждено умереть второй раз за день, то сделаю это с честью.
Ваня двинулась к моему убежищу, и я перешел в атаку.
На плитке как раз закипела вода. Аня грела ее в кастрюле, не имея чайника.
Колдун склонился надо мной и, криво усмехнувшись, спросил:
— Ну что, готов подохнуть еще разок?
— Всегда готов, — тявкнул я и бросился на кастрюлю.
Лапы обдало жаром. Боль промчалась по всему моему тщедушному тельцу, заставив задрожать от кончиков ушей до хвоста. Но кастрюля всё же перевернулась под натиском. Кипящая святая вода выплеснулся на ноги ведьмака выжигая темную метку. Брюки, враз намокнув, облепили ладыжки.
— Ты, дрянь, ты же друг человека, ыыыыы! – завывал ведьмак, дергая ногами, словно заправский танцор.
— Я хозяину друг, уродец! – тявкнул я и повалился возле плитки, чудом не упав на нее брюшком.
Очнувшись я даже удивился, что рядом сидит Аня, а не ангел. Лапки мои были обмотаны бинтами. Всё пахло облепиховым маслом и еще чем-то незнакомым.
— Пуся, ты два дня в бреду метался! – она погладила меня по голове, и я задрожал от удовольствия. – Ой, прости, Клык.
— Можешь называть Пусей, не такая уж плохая кличка, — прошептал я, подставляя брюшко.
И тут меня словно дернуло током:
— Погоди, а Ванька, он что? Мы справились?
Аня кивнула:
— Думаю, да, он приходил вчера, осунувшийся, мелкий. Просил прощения, говорил, что любит. Пытался объяснить, что из-за тебя метка смылась, и ведьмы его изгнали. Он для них порченый.
— А ты что? – я насторожился.
— Ничего, — вздохнула хозяйка. — Сказала, что для меня он тоже порченый, и выгнала, отдав ботинки. И, знаешь, мне в тот же вечер Маринка позвонила, просила прощения. А сегодня утром из фирмы, где я проходила собеседование, вакансию предложили. Как думаешь, идти?
— Обязательно! – кивнул я и тихо спросил: — А можно мне перепелиную котлетку? Уж больно она замечательная.
ссылка на автора
Юлия Гладкая https://vk.com/bardellstih
Странник на пегой лошади выехал на холм и замер в недоумении, разглядывая деревню внизу. Она была мертва. Ни души во дворах, никаких звуков, из печных труб не поднимаются дымки. Крепкие дома стоят в окружении цветущих садов, пшеничные и льняные поля уходят вдаль, насколько видит глаз — и никого. Что же за напасть заставила жителей сорваться с земли в разгар урожайного лета? Особенно здесь, вдали от диких земель и княжеских разборок?
После короткого раздумья путник тронул поводья и направил коня вниз. Проехал через всю деревню, внимательно осматриваясь вокруг. Остановился возле крайнего дома — показалось, что за затянутым бычьим пузырем окном мелькнула тень.
— Есть кто живой? — голос странника звучал низко и хрипло, словно точилом водили по лезвию меча. Сперва ответа не последовало, но затем дверь тихонько скрипнула, и из дома выглянул крепкий старик с коротким копьем в руках.
— Отец, я плохого не сделаю! — мужчина ловко спрыгнул с коня, оправил серую рясу из грубой ткани, в которую был одет, показал пустые ладони. Старик смотрел на приезжего, задумчиво склонив голову к правому плечу и прищурив левый глаз. Несмотря на возраст, копье в его руках не дрожало.
— Где же тебя, мил человек, как отметило? — дед показал на левую сторону лица гостя, от корней огненно-рыжих волос и до бороды покрытую зарубцевавшимися ожогами.
— А это, отец, не твое дело. — Ответил гость ледяным тоном.
— Ну, как скажешь. А в наших краях ты что забыл?
— Друга ищу. Такой же как и я, послушник. Родионом зовут. Не встречал?
Дед ответил не сразу — видимо, принимал какое-то решение. Приезжий тоже молчал, сверля старика глазами цвета стали. Тишину нарушал только скрип сойки на коньке соседнего дома.
— Заходи, поговорим, — старик опустил копье, повернулся и скрылся в полумраке. Приезжий, склонив голову, шагнул за ним в низкий дверной проем. Хозяин жестом указал на лавку возле стены, а сам покопался среди горшков у остывшей печи, молча протянул краюху черствого хлеба. Гость так же без слов принялся жевать, запил затхлой водой и иронично посмотрел на хозяина.
— Ну, что, отец, проверил меня?
— Не серчай, соколик, смурные времена нынче. Никогда не знаешь, кто приехал — человек или с той стороны кто-то. Тем более лицо у тебя такое, скажем честно, не совсем людское. Но ты хлеб ешь, воду пьешь, стал быть, не тварь бесовская.
— Вот и славно, — кивнул послушник. — Меня брат Арсентий зовут.
— Ну, а меня здесь Сивохом звали. Ну, пока было, кому звать.
— Так куда все подевались-то?
— Беда к нам пришла, парень. Зверь в лесу завелся, — старик сокрушенно покачал головой. — Страшный, злой. Я про такого и не слышал раньше. На поля набегать начал — мужиков на месте рвет, а девок в лес утаскивает. Друг твой мимо проезжал, сказал, что он мастер по нечисти, и со зверьем таким биться обучен. Правду сказал?
— Правду. Он среди нас лучший по таким делам.
— Ага. Ну, вот, собрался он, значит, и на зверя пошел, да только не вернулся. Вот тогда деревенские порешали, да и снялись до соседней деревни. Только, думаю я, зря это.
— Это почему же зря?
— А зверь их и там достанет. Если волк человечину попробовал, зайчатину есть уже не станет.
— Ладно, старче, посмотрим на твоего зверя! — Арсентий решительно поднялся на ноги.
***
К походу в лес брат Арсентий готовился всерьез. Стянул рясу, аккуратно сложил и убрал в седельную сумку. Вместо нее надел застиранную льняную рубаху, поверх — стеганку из темной ткани. Из отдельного мешка вынул кольчугу, внимательно ощупал кольца, проверяя каждое — не исхудилось ли. Столь же тщательно проверил топор на длинной рукояти — достаточно ли острый, крепко ли обух держит топорище. На предплечье левой руки привязал кинжал в кожаных ножнах. Перебросил через плечо сумку с какими-то склянками. Дед Сивох смотрел на эти действия с одобрением.
— Думается мне, не так давно ты в послушниках ходишь. Повадки дружинного за версту видны. И гривну воинскую носишь, хотя вашим это вроде как не положено, — он указал на серебряный витой обруч на шее Арсентия, знак отличия дружинников. Из всех атрибутов прошлой жизни это было единственное, с чем послушник так и не расстался, уйдя в монастырь.
— Недавно, — согласился Арсентий. А потом указал на копье, прислоненное к стене около правой руки старика. — Думается мне, и ты не всю жизнь в деревне прожил.
— Глазастый! — кивнул Сивох. — Двадцать лет в Володимирской дружине. А ты из чьих?
— У Рязанского князя хоругвь носил.
— Ого! А чего ушел?
Арсентий в ответ пожал плечами, стянул с ног сапоги и принялся перематывать портянки.
— Ну, как скажешь. — понял намек старик. — А не страшно к зверю в лапы лезть-то? Тоже ведь зазря сгинешь.
— Обет мы, отец, такой давали — со злом бороться везде, где встретим. Да и друга найти надо, — Послушник достал из сумки меч в потертых ножнах, подумал и убрал обратно. — Рогатины у тебя, случаем, не найдется?
— Как же не найдется? Пока силы были, я и на мишку, и на кабана ходил. А на охоте без рогатины никак.
***
Лес, под сень которого вступил послушник, оказался крепким сосняком. Высокие стволы тянулись к небу, разлапистые ветви переплетались над головой, а ноги тонули в упругом мхе. Арсентию это не понравилось — слишком быстро мох обратно расправляется после шага, не хранит следы. Как тут искать кого-то?
Прежде, чем углубиться в чащобу, Арсений прислонил рогатину к стволу дерева и опустился на колени. Достал из-за шиворота серебряный крестик на кожаном ремешке, поднес к губам и зашептал с закрытыми глазами «Богородица дева, благодатная Мария, не оставь…». Закончив молитву, поднялся на ноги и аккуратно, стараясь не издавать лишних звуков, направился вглубь леса.
Вскоре воздух потяжелел, запахи смолы и хвои стали сильнее и ярче. Небо затянуло тучами и закапал мелкий дождь. Такой в деревнях называют «сеногноем» — землю промочить не может, зато проникает в каждую щель, наполняет противной сыростью.
Первые следы он увидел ближе к вечеру — кора на одной из сосен была содрана огромными когтями. Арсентий внимательно осмотрел царапины, прикинул, какого роста мог быть тот, кто их оставил — получалось, что выше него как минимум на голову. И очень сильный, судя по тому, на какую глубину была продрана кора.
Еще через час он нашел тело. Вроде бы обычное тело, убит не больше месяца назад, и сделал это человек, а не чудовище. Но, судя по ранам, неизвестного несколько раз со всей мочи ударили топором или мечом, хотя для человека смертелен был бы и один такой удар.
— Что же тут происходит-то? — задумчиво пробормотал послушник, присев около трупа. Но тот, разумеется, не ответил.
К сумеркам Арсентий вышел к небольшому озеру, дальше бродить по ночному лесу было бы слишком опрометчиво. Поэтому он забрался на толстую сосну с подмытыми корнями, склонившуюся почти параллельно поверхности воды, устроился среди ветвей в обнимку с рогатиной. Спать, конечно, не стал, чутко вслушивался в шуршание дождя.
Зверь появился вскоре после полуночи. От деревьев бесшумно отделилось черное пятно, стало быстро и уверенно двигаться в сторону сосны, на которой скрывался послушник — то ли тварь шла на запах, то ли видела в темноте намного лучше человека. Арсентий вскочил на ноги, радуясь, что не остался на берегу — здесь оборону держать легче. Если бы еще не темнота…
Послушник быстро залез в сумку, покопался там, вытащил глиняную бутыль, зубами выхватил пробку. Сломал ближайшую толстую ветвь, облил темной густой жидкостью, достал кремень с кресалом. Зверь, судя по скрежету когтей о кору, уже карабкался по стволу. Искра, еще искра. Ну же!
Изготовленная в далеком Царьграде смесь, называемая греческим огнем, ярко вспыхнула. Арсентий вскинул факел и на секунду остолбенел — настолько мерзким оказался зверь. Сложением похож на медведя, но полностью лишен шерсти. Покатые плечи венчала огромная голова, похожая на жабью, пасть ощетинилась частоколом острых зубов. Длинные руки заканчивались черными когтями, длинные ноги покрыты буграми мышц. Но самыми жуткими были глаза — злые, налитые кровью. Еще одним неприятным открытием оказалось то, что чудовище совершенно не боялось огня.
Арсентий откинул факел в сторону — тот упал на ветви, и огонь принялся быстро разбегаться по хвое. Послушник двумя руками перехватил рогатину,
прицелился и с коротким выдохом ударил. Почти попал, но в последний момент зверь лапой отбил острие в сторону. Арсентий отскочил на шаг назад, ударил еще раз — и снова мимо. Понимая, что дальше отступать некуда, послушник подобрался для решающего броска. Чуть присел, резко толкнулся обеими ногами и прыгнул, одновременно выбрасывая вперед обе руки с копьем. Есть! Железо пробило грудь зверя пониже правого плеча. Но, как тут же выяснилось, радоваться было рано.
Когда рогатина ранит дикое животное, оно звереет от боли, старается дотянуться до охотника, и еще глубже насаживается на острие, теряет кровь и силы. Но эта тварь напирать не стала, а, наоборот, подалась назад. От неожиданности Арсентий потерял равновесие. Чудище схватило рогатину за древко, вырвало из рук, и отбросило далеко в темноту. Раскрыло жуткую пасть, и заорало прямо в лицо послушнику.
Арсентия замутило от жуткого запаха. Быстрым движением он вытащил из-за пояса топор, хотел было замахнуться, но зверь опять опередил. Огромная лапа вмазала в живот с такой силой, что даже кольчуга не смогла полностью погасить удар. Дыхание на миг остановилось, и послушник согнулся пополам. Тварь схватила его за ногу и легко, как пустой мешок, дернула вверх.
«Ну, вот и все», — мелькнула в голове предательская мысль, когда топор выскользнул из руки и улетел вниз. Но от привычки сдаваться его отучили еще в младшей дружине. Почти не понимая, что делает, Арсентий выхватил кинжал, закрепленный на предплечье. Напряг все мышцы, изогнулся и принялся махать оружием во все стороны в надежде попасть во врага. Какой-то из ударов достиг цели — чудовище опять заревело и отбросило его. Послушник больно ударился спиной о ствол дерева и скатился в воду, ушел вниз с громким всплеском.
К счастью, озеро оказалось не очень глубоким. Нащупав дно, Арсентий встал на ноги и посмотрел вверх — тварь была отлично видна в свете пламени, которое охватило уже всю крону сосны. Стараясь не шуметь, отгреб к корням дерева и замер среди них.
Зверь зажимал резаную рану на левой лапе, еще один глубокий порез кровоточил на животе. Удар рогатины сильно повредил мышцы правого плеча. Но это отнюдь не означало победы — тварь все еще слишком опасна, чтобы бросаться на нее с одним кинжалом. У него вон каждый коготь как кинжал.
Вскоре Арсентий перестал ощущать замерзшие ноги. Но огонь и смолистый дым докучали зверю, и тот с недовольным рыком развернулся и побежал к лесу. Послушник, не торопясь, внимательно оглядываясь, пополз на берег, лег на траву без сил.
Больше всего сейчас хотелось вернуться в деревню. Но тварь надо убить, пока она ранена и хоть немного, но ослабла. Поэтому, как только начало светать, Арсентий взял себя в руки и снова отправился на охоту. Перед этим несколько раз нырнул в озеро в поисках потерянного оружия. Увы, рогатина пропала совсем, зато повезло с топором, нашелся на дне неподалеку.
***
Теперь выслеживать зверя стало легче — темная кровь кое-где виднелась на листве. А еще, наконец, небо перестало плакать, тучи раздвинулись, солнечные лучи упали на землю и заиграли на каплях, оставшихся после дождя.
Арсентий двигался медленно и осторожно, поэтому к большой поляне, посреди которой стоял деревянный дом, вышел ближе к полудню. Укрылся в тени деревьев, внимательно рассмотрел строение. С виду — обычный деревенский пятистенок, сложенный из толстых бревен, с крышей из древесного теса. Никаких посадок во дворе, возле одной из стен сложена поленница дров. Площадка перед домом обильно посыпана песком, чтобы земля не расквашивалась от дождя. Недалеко от двери — большая клетка, в которой кто-то сидит. Но точно не ночная тварь, ее как раз не видно.
Бесшумно, аккуратно выбирая место, куда поставить ногу, послушник медленно крался к дому. Никакого движения вокруг он не замечал, мерзкий смрад чудовища тоже не ощущался — пахло лесными растениями да какими-то
травами. И полная, густая тишина. В дом заглядывать пока не стал, сейчас важнее понять, кто или что находится в клетке, и можно ли его оставлять за спиной.
А в клетке сидела девушка лет семнадцати, одетая в лохмотья и с ног до головы перемазанная грязью — Арсентий сразу вспомнил слова деда о том, что зверь девок в лес утаскивает. Послушник приблизился и тихонько постучал костяшками пальцев по деревянной перекладине. Девушка вскинула голову, посмотрела на него сперва со страхом, но потом в ее глазах мелькнула надежда. Арсентий приложил к губам палец, пленница понимающе кивнула.
— Зверь где? — прошептал мужчина, присев рядом.
— В лес ушел. Злой очень.
— Знамо, что злой. Я тебя сейчас выпущу, но ты в лес не беги одна. За домом лестница на крышу. Наверх забирайся, и сиди тихонечко. Поняла?
Пленница кивнула. Послушник открыл задвижку дверцы и знаком показал, что она может выходить. Но стоило девушке сделать пару шагов, как ноги ее подкосились от страха.
Зверь с рычанием мчался со стороны леса на четырех лапах — если он и ослабел, то двигался по-прежнему быстро. Арсентий встретил его на песчаной площадке в центре поляны — выставил вперед топор, изготовился к бою. Когда твари до него оставалось не больше трех шагов, послушник отпрыгнул вправо и вскинул оружие над головой. Зверь с разгону проскочил мимо, а Арсентий со всей мочи рубанул по левой лапе чуть ниже плеча. Такое ощущение, что по бревну ударил.
Но тварь взвыла от боли. Крутанулась на месте, попробовала вцепиться в живот когтями, они с неприятным скрежетом скользнули по кольчуге. Поняв ошибку, Зверь ударил еще раз, кулаком в лицо. Послушник пригнулся, но недостаточно быстро — в голове раздался гулкий звон, мир поплыл, и Арсентий упал на четвереньки.
Тварь решила, что человек побежден, и больше не торопилась. Нависла над ним, протянула лапы. Послушник сделал первое, что пришло в голову — набрал в левую ладонь побольше песка и швырнул в морду зверю. И пока тот с недовольным ревом протирал глаза, Арсентий прополз между ног противника, с трудом приподнялся, вскинул топор и обрушил его на спину чудовища возле позвоночника. Потом еще и еще раз. Он рубил ревущего от боли Зверя до тех пор, пока тот не завалился мордой в песок и не начал биться в судорогах. Только тогда Арсений уронил топор и упал рядом без сил.
Но агония Зверя все не заканчивалась. А потом он стал стремительно меняться — голова уменьшилась и покрылась спутанными светлыми волосами. Тело, руки и ноги тоже усохли, и вскоре на песке лежало не неведомое чудовище, а обычный человек, совершенно голый, измазанный грязью и кровью. Арсентий не верил глазам. Встал, перевернул тело лицом вверх, и беззвучный крик вырвался изо рта. Мертвыми глазами в ясное небо смотрел брат Родион, послушник Богоявленского монастыря, мастер по нечисти и его лучший друг.
Арсентий оцепенел. Что за сила превратила искреннего и добродушного человека в отвратительную тварь? Что за злое колдовство заставило его убивать невинных?
В реальность послушника вернули тихие шаги неподалеку — нетвердой походкой приближалась пленница чудовища.
— Кто еще здесь есть? — слова с трудом вырывались из пересохшего горла.
— Сейчас никого, — она почти плакала от страха. — Тут колдун живет, а зверь у него вместо собаки. Только колдун три дня назад ушел.
— Куда ушел? — Арсентий встал, схватил ее за плечи и сильно тряхнул. — Говори, куда он ушел?
— Я не знаю! — девушка, казалось, сейчас потеряет сознание. — Я правда ничего не знаю! Пожалуйста, отведи меня домой!
Арсентий отпустил ее и кивнул. Конечно, надо вначале спасти эту девочку, а уже потом искать злодея. Но прежде, чем уходить, он натаскал из поленницы дров, сложил прямоугольником, устроил сверху иссеченное тело друга, обильно полил жидкостью из бутылки. Опустился на колени, прочитал короткую отходную молитву и запалил огонь. Конечно, сжигать мертвого — не по христианскому обычаю, но почему-то Арсентий был уверен, что только пламя может очистить душу от той скверны, которой пропитал ее неведомый враг.
Ромеи из далекого Царьграда тщательно оберегают секрет изготовления греческого огня, никому не рассказывают, что входит в его состав. Но если эта смесь попадет на тело человека и загорится, то очень быстро превратит несчастного в горстку пепла. Даже вода не поможет спастись, от этого пламя только сильнее разгорится. И сейчас этот огонь на глазах пожирал останки брата Родиона.
Арсений повернулся к пленнице, все это время беззвучно сидевшей, прижавшись к стене дома.
— Тебя как звать?
— Малуша.
— Из деревни?
— Да.
Послушник протянул ей руку, помогая встать, и без лишних слов зашагал к лесу.
***
Дорога оказалась долгой. Малуша не могла быстро идти, слишком сильный страх пережила недавно — шагала, как в тумане, постоянно спотыкаясь о корни деревьев. Поэтому, когда они вышли к озеру, где ночью он рубился со Зверем, Арсентий решил остаться тут на ночь. Развел костер, порылся в сумке и достал небольшой мешочек с сухарями — не самая обильная пища, но лучше, чем ничего. Половину отдал девушке, а остальное забросил в рот, запил озерной водой. Хотел отойти в лес поохотиться или набрать грибов и ягод, но Малуша стала умолять не оставлять ее одну.
Немного отдышавшись, девушка спустилась к воде и принялась старательно отмываться от грязи. Арсентий про себя ухмыльнулся — надо же, вся дрожит от страха, но женское начало берет верх. Стянул с себя кольчугу и верхнюю одежду, снял рубаху, положил на берегу, на виду у девушки — не в лохмотья же ей снова наряжаться.
Себе на плечи послушник накинул стеганку и отвернулся, чтобы не смущать Малушу, когда вылезет из воды. Привалился спиной к пеньку возле костра и, покопавшись немного в сумке, достал оттуда продолговатый предмет, аккуратно завернутый в мягкую тряпочку. Поднес к губам рябиновую свирель, пару раз дунул, проверяя, хорошо ли звучит, а потом заиграл на полную — и над водой разнеслись звуки поминального воинского плача, древней песни, которую поют, вспоминая погибших.
Тихая грустная мелодия, казалось, была наполнена болью и горечью, каждый ее такт говорил о тех, кто раньше срока ушел в иной мир. Много поколений эту песню пели на поминках и тризнах, и каждый певец добавлял в нее что-то свое, вкладывал часть души. И сегодня плач стал еще чуть-чуть длиннее в память о павшем мастере по нечисти.
Когда за спиной раздались легкие шаги, Арсентий взял последнюю надрывную ноту. Аккуратно убрал свирель, обернулся и обомлел — такой красавицей оказалась Малуша после умывания. Тонкая гибкая фигура и длинные ноги, которые не скрывала короткая рубаха, большие насмешливые глаза василькового цвета под пшеничными ресницами. Ткань на ней слегка намокла и липла к телу, подчеркивая все приятные взору выпуклости. Он поспешил отвести взгляд — и так уже почувствовал, как кровь застучала в висках.
— Ты чего так смотришь? — купание явно пошло Малуше на пользу, она перестала трястись от страха.
— Так, не ожидал просто. — Он покачал головой и улыбнулся необожженной стороной лица.
— А я уж подумала, приставать начнешь. Взгляд у тебя такой был. Мужики так на девок смотрят, когда полюбовничать хотят.
— Не стану приставать, не бойся.
Девушка села рядом, прижалась к его плечу.
— Ты же меня от смерти спас. Так что я теперь полностью твоя, — нежная ладошка прикоснулась к руке Арсентия. Он хотел сразу отстраниться, но это, неожиданно, было столь приятно, что послушник не стал спешить. Аккуратная головка склонилась рядом с его лицом, и запах ее волос заставил сердце биться быстрее. Потом прохладные пальцы скользнули под стеганку, принялись гладить его по груди, и Арсентий закрыл глаза от давно забытого удовольствия. Полные губы девушки прикоснулись к обветренной щеке, стройная нога прижалась к бедру, и тело послушника пронзили волны неудержимого желания.
Внезапно она вскрикнула и отдернула руку, на ладони которой появился ожог в форме креста. Арсентий на пару секунду замер в недоумении, а потом резко вскочил на ноги. Это же надо было так сглупить — как будто неопытный мальчишка, а не видавший виды охотник на нечисть.
— Ты не ела!
— Что? — девушка недоуменно смотрела на него.
— Сухари. Вон они лежат. Ты не ела и не пила! И серебро не выносишь!
— А. Понятно. Догадался, — она тоже встала, с лукавой улыбкой глядела на Арсентия.
— Нет никакого колдуна!
— Нет, — кивнула Малуша. — И что теперь?
— Ведьма! — Арсентий потянулся за топором, прислоненным к пеньку. — Убью, тварь нечистая!
— Не думаю, — она коротким жестом взмахнула рукой, и из земли вырвался длинный древесный корень, обвился вокруг ног послушника и дернул так, что Арсентий завалился спиной на траву, больно ударившись спиной. Попытался вывернуться, но еще два корня обхватили руки, растянули в стороны, не давая пошевелиться. А ведьма подошла и села ему на живот.
— Ну, вот зачем ты все испортить хочешь?
— Ты что с Родионом сделала? — зарычал он.
— Я и с тобой это сделаю. Трудно одной в лесу, защитник нужен, — она стянула рубаху, погладила ладную грудь. — Лежи спокойно, мне только твое семя нужно — оно дает власть над телом.
Ведьма наклонилась к его уху так, что Арсентий почувствовал щекой ее горячее дыхание.
— Не дергайся, мой хороший, тебе понравится. А потом я сделаю тебя большим и сильным. Тебя будут все бояться. Кроме меня, — твердый язычок игриво потеребил мочку уха. — Я твоей буду всегда, когда захочешь.
Она прижалась к нему всем телом и начала ритмично двигать бедрами вперед и назад. Арсентий понял, что надо действовать незамедлительно — долго он не вытерпит, слишком давно не прикасался к женскому телу. Дернул головой в сторону, и со всей мочи ударил ее лбом по лицу. От неожиданности Малуша завалилась на бок и, видимо, несколько потеряла контроль над своим ведьмовством. По крайней мере, корень, удерживающий левую руку, отпустил послушника и ушел обратно в землю.
Из носа ведьмы текла кровь, и, судя по сверкающим в глазах молниям, она готова была порвать Арсентия на части. Только вот он этого совсем не хотел. Перевернулся на живот, дотянулся рукой до костра — еле-еле, только пальцами — выхватил горящую головню и прижег корень, удерживающий ноги. Тот с треском и шипением выгнулся, давая свободу. Не мешкая ни секунды — ведьма
уже вскинула руки вверх, чтобы шарахнуть в него новым заклятием — Арсентий схватил свою сумку. Достал заветную бутыль с греческим огнем, открыл и плеснул в сторону Малуши. Удачно плеснул — привезенная из далекого Царьграда жидкость попала ей на волосы и лицо, потекла по красивой груди. Ведьма зашипела от негодования. И тогда он ткнул в нее головней. Беспощадный огонь занялся в одну секунду.
***
— Говоришь, сжег ведьму? — дед Сивох посмотрел на Арсентия, не скрывая уважения.
— Сжег, — кивнул послушник, привалившийся спиной к стене дедова дома.
— И что, не придет больше зверь?
— Не придет.
— Вот за это тебе, соколик, поклон земной. И от меня, и от всей деревни, — Дед присел рядом. — Но как же хитра вся эта нечисть. Ищет лазейки, чтобы в душу влезть, себе подчинить. Все наши слабости чует, к каждому свой ключик подбирает. Одного богатством поманит, другому власть посулит, третьего славой соблазнит.
— Это что, получается, моя слабость — девки красивые?
— И это тоже, да. Но в первую очередь — то, что ты без борьбы жить не умеешь. И не можешь мимо проехать, если чужую беду видишь. И ты такой, и друг твой таким же был.
— Да как же можно проехать, если кому-то помощь нужна?
— Конечно, нельзя. Вот поэтому ты всегда по лезвию и ходишь. Я тебе сейчас историю одну расскажу. В прошлом лете, значится, дело было… Но Арсентий его уже не слышал. Он крепко спал, опустив голову на грудь, и видел все тот же сон, который снился ему много раз за последние годы. И в очередной раз кулаки послушника сжались от боли, которую этот сон приносил.
ссылка на автора
Алексей Буцайло https://www.litres.ru/aleksey-bucaylo/
Реально было.
Еду по Мурманке. Ночь-полно?чь. Долго еду, чертики перед глазами, больше сотни разгоняться страшновато. Обгоняет меня лендкрузер тюнингованный, уходит за поворот. Через минуту спуск, дорога на десять кэмэ вперед видна, лендкрузер летит — габаритами светит. Тут вижу — он по тормозам вдарил. А в свете фар вроде как человек, не посреди дороги, к обочине поближе, но все равно… Смотрю, дверца распахнулась, выкатился водила на дорогу, руками машет — ну, я представляю примерно, что он при этом орал… Потом запрыгнул в тачку и за положенные пять секунд до сотни разогнался.
Подъезжаю к тому месту — дедок отчаянно так руками машет, но на дорогу уже не выходит, наученный. Остановился я, опустил стекло. Дед к окошку:
— Подвези, миленький! Христом-богом…
А изо рта у него тухлятиной воняет. Ладно, может, желудок больной — дед-то старый. Открыл дверь — жалко мне, что ли?
— Мне, — говорит, — не по пути, мне вон по той дорожке надо, кило?метра два всего…
И не сел, пока я не согласился, по-честному.
Но запах! Мама дорогая! То ли бомж немытый, то ли болеет чем. Два километра за две минуты проехали, дед остановится попросил у поворота на проселок. Притормозил я и тут гляжу — указатель со стрелкой: «Городское кладбище, 0.1». Ну меня так к сидухе и придавило: жесть…
А дедуля дверь открыл:
— Вот спасибо, вот удружил, дай-бог-те-здоровья. Не успел бы я до петухов, ни за что бы не успел! Ты вперед езжай, там дорожка на шоссе опять выходит.
Вылез из машины и бодрячком таким по проселку зашагал. Поглядел я вокруг — и точно, небо светлеет. Петухов не слыхать, но ясно, что близко рассвет. Поехал. По спине мурашки, в салоне вонища. От, думаю, ни одно доброе дело не остается безнаказанным!
Подъезжаю к шоссе — а там штук восемь машин столпилось, налево не выехать. И суета, суета вокруг! Остановился, тоже вышел посмотреть — мать честна?я! Фура на боку посреди дороги лежит, прямо перед поворотом. И три тачки вдребезги, лендкрузер мой знакомый в том числе. Я сперва и не понял, как это их всех вместе угораздило, а потом дошло: из-за поворота вылетаешь, а затормозить не успеть… И я бы так же влетел, зуб даю. Если бы не дедуля.
Рядом со мной мужик какой-то встал, пот со лба вытирает, чертыхается себе под нос. Зыркнул на меня и бормочет:
— Не, ну надо… Не, ну ты прикинь… Если бы я этого деда не повез… Черт знает, конечно…
ссылка на автора
Ольга Денисова https://author.today/u/old_land/works
Примечания:
(Та самая Аленушка, кто не видел
https://sun9-57.userapi.com/impg/d4AwPCcGZ36llBSKi5k1ytOb-SMOgvkyycFbJQ/5owa8TMAKBQ.jpg?size=707×722&quality=96&proxy=1&sign=8460f1cf67867ed4192dfd07918c4108&type=album
Радовала горожан недолго и была демонтирована, но вроде как продана при этом на аукционе за очень большие деньги и продолжает кого-то радовать уже в частном порядке. Счастливый обладатель предпочел остаться анонимным)
— Ну да, Аленка я, и че?
— Э-э-э… Да ниче.
— Не похожа на шоколадку, что ли?
— Э-э-э… Да как-то не так чтобы очень.
— А че так? Цвет, что ли, не тот?
— Да цвет тот… ну, в смысле… только…
— Ты еще принюхайся тут!
— Да я вообще мимо шел!
— Вот и иди!
— Вот и иду!
— Ну и иди!
— Ну и иду!
— Ну и че не идешь-то?
— А вот хочу и не иду! А ты че стоишь-то?
— Да так… козла своего жду.
— К-какого к-к-козла?
— Своего, говорю же. Эх, не надо было нам из той лужи пить!
ссылка на автора
Светлана Тулина https://author.today/u/fannni
В ночь обряда за тучами не было видно полной луны, но Богодея точно знала – она там. Смотрит на мир, ждет, когда кровь выродка успокоит богиню и даст серебристому лунному свету окутать поля и леса.
Старуха пришла к Мирушке незадолго до полуночи. Просто сказала – «пойдем».
Княжна молча кивнула. О чем тут говорить?
Они шли по темной, склизкой мороси, меж двумя мирами, из Яви в Навь, или просто в никуда, по чавкающей грязи, в темноте угадывая дорогу…
— Выпей, — уже на опушке леса, за посадом, велела Богодея и протянула княжне флягу. Напиток пах травами.
«Опоят, чтоб не дергалась» — как наяву, вспомнился Мирушке скрипучий голос полевика. Она незаметно вылила на землю дурманящий отвар.
Два дня назад княжна послушалась бы беспрекословно. Но теперь, понимая, что она для Богодеи – просто тварь, вроде овцы, которую важно не спугнуть раньше времени…
Нет уж. Умирать – так зная, за что и ради кого.
Старуха не сомневалась в своей власти. Богодея не заметила, что княжна нарушила ее приказ.
Мирушка шагала за ней. В темноте, в шорохе капель дождя, мир был крошечным – только шаги и тени. Где-то вдалеке, почти нереальные, виднелись черные верхушки деревьев на фоне тяжелых облаков. Лес вокруг был смутными силуэтами и колючими ветками, возникавшими на дороге из черной пустоты.
У дуба горели два факела, воткнутые в землю. Горели плохо, трудно, огонь съеживался под моросью. Полевик и девка уже ждали. Девка поодаль, полевик – на том месте, которое вчера отметил.
— Вставай сюда. – Богодея указала княжне на алтарь у ствола дуба. Мирушка шагнула на него, слегка задев подолом долбленую чашу с темным от въевшейся крови дном. Прислонилась спиной к дубовой коре…
Богодея отошла, встала, куда заповедано.
Полевик кивнул девке, и та шагнула вперед, держа в руке маслянисто сверкнувший в свете факелов нож.
«И все? – княжне хотелось закричать, — вот так, просто, буднично, никаких речей и молитв богам? Никаких дудок и ритмичного стука бубнов? Хоть бы слово сказали! Я для вас как корова жертвенная? Как коза?»
Это было обиднее всего. Им плевать на ее жертву, на ее готовность, им вообще все равно, что она живая, она человек!
«Опоили, чтоб тварь не дергалась».
Девка подходила все ближе. В мерцающем свете факелов она казалась невыносимо прекрасной – Мирушке такой не быть никогда. Девка довольно улыбалась. Сейчас она принесет жертву, выполнит работу, богиня обрадуются!
Мирушка медленно подняла голову ей навстречу.
Девка чуть споткнулась. Узнала? Ей тоже не сказали, кого придется убивать?
Но девка красиво тряхнула косой и продолжила идти вперед.
Богам нужна кровь – значит, будет кровь.
В момент, когда новенькие сапожки девки ступили туда, где лежал отмечавший ее место камешек, из густой дубовой кроны бесшумно упали три сети. На нее, на полевика и на Богодею.
Мирушка спрыгнула с камня и со всей силы дернула веревку, как сегодня днем учил Горазд – потуже спеленать девку.
— Стража! – громко завопил полевик. Мирушка бросила на него короткий взгляд – но тут же продолжила вязать пленницу. Горазд давеча раз десять повторил – «что бы ни было, первым делом спутай девку, остальные не твоя забота».
Падая, девка выронила нож – княжна ногой откинула его подальше, чтоб та не дотянулась. Мирушка быстро обшарила ее, но другого оружия не нашла.
Выпрямившись, княжна увидела связанную сетью Богодею. Горазд вытирал нож о густую бороду мертвого полевика.
— Коряво я на него сеть закрепил, — спокойно (слишком спокойно! ему тоже страшно!) пояснил Горазд, — чуть не выпутался, шустрик. Ничего, дохлым он нам тоже сойдет. Мир Нави – мир мертвых, так ведь?
— Охрана! – звонко, красиво закричала связанная девка.
Мирушка подхватила отброшенный нож.
— Какая охрана? – хмыкнул Горазд, — ты про двух лохматых, которые за перелеском лягушек считали? – и, на всякий случай, аккуратно стукнул девку по затылку. Та обмякла.
— Вас боги покарают! – мрачно и страшно возвестила Богодея.
— Ага, — кивнул Горазд, — что-то, пока я полдня по дубу лазал, на вас сети ладил, богам поровну было. Даже ворон никакой на меня не нагадил.
— Без крови твари двух миров дожди не кончатся! Вы народ свой погубите! Ты, — Богодея впилась жутким, бешеным взглядом в Мирушку, — должна была ради них умереть! То старый князь, умирая, завещал! Клятву свою о подмене, темную, страшную, искупить хотел. Ты б хоть батюшку почтила!
Княжна чуть покачнулась от злости во взгляде старой ведуньи, но устояла на ногах. Ее трясло.
— Батюшку? – зло воскликнула Мирушка, — это какого ж батюшку? Того, что меня придушить хотел? Того, кто сейчас в жертву отдает? Кого мне чтить, ведунья?
— Народ свой почти, — уже мягче, попросила Богодея, — им ведь не выжить под дождями. Ты кровь отдашь – они останутся.
— За народ жизнь отдать – ума много не надо, — медленно проговорила Мирушка, — я лучше поживу ради него. А кровь тут не только моя подойдет.
И – откуда силы взялись! – рывком подняла с мокрой травы своего двойника. Горазд перехватил девку и поставил на камень-алтарь на колени, лицом к дубу. Ее руки были плотно примотаны к бокам сеткой, Горазд придерживал, чтоб не упала.
— Волхв что брату сказал? Нужна кровь твари, что в одном миру рождена, а в другом живет? – Мирушка медленно, но точно выполняла все движения, которые вчера подсмотрела. Связанная девка пришла в себя, дергалась, что-то жалобно бормотала – про то, что так нельзя, что княжеская кровь священна, что у них ничего не получится, просила пожалеть…
Мирушка, не слушая, запрокинула ей голову и перехватила горло жертвенным ножом. Сбивчивая речь стала жутким бульканьем, в дуб ударила струя крови.
Руки у Мирушки больше не тряслись. Она нагнула вперед обмякшее тело и держала, завороженно глядя, как в чашу льется густое, темное…
Все чувства были на пределе – она слышала стук сердец Горазда и Богодеи, плеск реки на перекатах за перелеском, уханье филина в чаще. Видела, как дрожат от поднимающегося ветра мокрые листья дуба.
Ветер крепчал. Факела качнулись, один упал и с шипением погас в примятой траве.
Княжна, всей грудью вдыхая тяжелый запах, собирала кровь в жертвенную чашу. Наполнив ее до краев, пошла вокруг дуба, поливая корни
Ветер стал еще сильнее. Загудел в кронах, сорвал с листьев водопады капель. Неподалеку с треском упала высохшая сосна.
Когда княжна вернулась на прежнее место рядом с алтарем, поляну перед дубом заливал серебряный свет полной луны.
Горазд шумно выдохнул.
Богодея ошарашенно молчала.
Мирушка аккуратно, с легким стуком поставила пустую чашу на алтарь, рядом со своим мертвым двойником.
— Ну что, бабка, чуешь, что молчать тебе об увиденном до смерти? – Горазд встряхнул Богодею. -Все равно ж никто не поверит. Вот княжна, обряд совершила, дождя больше нет… Даже не пробуй воду мутить, ясно?
Старуха кивнула.
Второй факел последний раз полыхнул и погас. На поляне остался только лунный свет.
— Еще ты князю скажешь, — почти ласково продолжила Мирушка, — что Горазд тварь отловил, все нужное сделал, и боги благословили. Пусть награду просит. Твердислав меня задумал в Полтеск замуж отдать, а мне этого совсем не хочется…
— Вижу, что благословили вас, — с трудом проговорила Богодея, — а то б не вышло ничего. Твоей крови богиня хотела! Твоей!
— Кабы не получилось с ней – была б моя, — просто ответила Мирушка.
Горазд кивнул, передернувшись от ужаса клятвы, что вчера потребовала невеста. Он до первой звезды в разрывах облаков молился всем богам, чтоб не пришлось ее исполнять.
— Теперь расскажи, Богодея, почему нас с девкой этой поменяли? – спросила Мирушка. – Ты все знаешь, ты у мамы повитухой была.
— Все, да не все, — мрачно ответила старуха. — Знаю, что договор был у князя с царем полевым – вон он лежит, царь… — она кивнула на мертвого полевика. – Брат твой Твердислав в лесу заблудился, к царю попал, вот и обменял его князь то, чего дома не знает. И поклялся вечно о том молчать. Княгиня тогда непраздна ходила, так и получился подменыш в княжьем тереме.
— Кому подменыш, — веско прервал ее Горазд, — а кому княжна. Настоящая.
Подошел к своей нареченной, тенью стоявшей в темноте под дубом, поцеловал…
— У тебя губы соленые, Мирушка, — удивился он.
Княжна молча улыбнулась и вытерла рот. На ее ладони осталась черная густая полоса, маслянисто блеснувшая в лунном свете.
ссылка на автора
Алексей Келин https://author.today/u/orcmaster
С утра Мирушка пыталась вязать. Прясть израненными о камни склона пальцами было очень больно. Но петли путались, убегали, выходили неровными. Позорище.
Её тянуло на капище. К тому самому дубу. Хотелось увидеть, где все закончится. Может быть, понять что-нибудь?
Княжна бросила клубок, накинула плащ и вышла под проливной дождь. Поскользнулась на раскисшей земле, еле удержалась на ногах, схватившись мгновенно отдавшимися болью пальцами за плетень, на котором в солнечные дни (где же они?) сушились горшки и постиранные рубахи. Сейчас склизкие от влаги прутья были пусты.
Проходя мимо дружинного дома на княжьем подворье, княжна зашагала чуть медленнее. Даже остановилась почистить сапожки от налипшей грязи – но того, кого она искала глазами, не высмотрела. Зайти внутрь Мирушка не решилась и пошла дальше, к разбухшей от ливней реке, мимо пристани, где скучали лодьи с убранными от дождя парусами, к капищу за излучиной.
Священный дуб много веков стоял здесь. Лес почти подобрался к нему, но на пару саженей вокруг, под тяжелой кроной, росла только трава. Несколько громадных елей вокруг поляны спорили древностью с дубом, но приношения всегда несли ему, на низкий, плоский камень-алтарь, испокон века лежащий у самого ствола.
Она присела на поваленную березу и замерла. Ливень снова усилился, в шорохе капель, казалось, можно услышать что-то важное…
— Мирушка, ты зачем тут мокнешь? Сначала по двору бродишь неприкаянно, теперь сюда забралась…
Она не заметила, как подошел Горазд. Немудрено – княжьи дружинники умели ходить бесшумно, если надо. А уж Горазд, большой мастак в лесных делах, и подавно.
— Я как тебя у дружинного дома увидел, сразу понял – меня высматриваешь. Вот и пошел за тобой. Что случилось, Мирушка?
Княжна с Гораздом вместе выросли. Он рано остался сиротой, рос при дружине, на княжьем дворе. Им было по пять зим, когда княжна с Горькой первый раз взялись за руки и убежали к колодцу, ловить лягушек. Теперь Горазд стал справным парнем, скоро, может, и в гридни князь посвятит…
В последние годы Мирушке строго пеняли: негоже, мол, княжне водиться с простым дружинником. Что говорили Горазду, и говорили ли вообще — он не рассказывал. Но встречи стали все реже и реже, даже таиться приходилось.
Его она искала глазами у погребального костра. Кто бы спросил княжну – зачем? Не ответила бы.
Горазд бережно взял ее руки в свои – от его ладоней стало тепло, будто сидишь не на бревне в лесу, а дома, у печки, пьешь горячий сбитень…
Не будет больше дома.
Княжна вздрогнула и отвернулась. Горазд сел рядом, обнял ее, укрыл своим плащом и погладил по мокрым волосам. Даримира уткнулась лицом ему в плечо.
— Промокла совсем, — сказал Горазд, — пойдем.
Придерживая за плечи, он подвел княжну к вековой ели, опустившей лапы до самой травы. Густые иголки не пускали дождь к земле, хранили сухой, ароматный ковер из хвои. Будто крошечный домик, закрытый от всего мира.
Горазд снял с княжны промокший до нитки плащ, накинул свой, кожаный и теплый, и снова крепко ее обнял.
— Ты чего, Мирушка? Князь в Нави теперь, проводили, как должно, все хорошо.
Княжна, всхлипнув, собралась соврать, что скучает по отцу, но вместо этого, неожиданно для себя самой, подняла голову и посмотрела Горазду в глаза.
— Не отец он мне. Я подменыш полевой, — голос чудом не сорвался, и княжна договорила. — Тварь из двух миров, из Яви и Нави. Родилась там, живу здесь… Слыхал ведь, какую жертву богине надо?
Княжна почувствовала, как затвердели руки Горазда, до того ласково ее обнимавшие. И тут же снова стали мягкими и нежными.
— Ты с чего взяла? – он осторожно убрал с ее лица мокрую прядь волос.
— Знаю, — всхлипнула княжна, — я с Перунова обрыва упала, пара царапин осталась. Помнишь, как там дед Жилко переломался?
— Повезло тебе, бывает, – пожал плечами Горазд, — это там ты так пальцы изувечила?
— Там. Не перебивай, пожалуйста! Потом меня полевик за свою принял. А вчера Богодея подошла – звала обряд проводить! Мол, обряд темный, ночной, женский, и мне его рядить надо, раз я из княжьего рода одна взрослая девка и есть… И брату велела ни слова не говорить! Он князь, мужчина, все дело испортить может!
— И что? – уже намного серьезнее спросил он.
— Гораздушка, не строй из себя дурака! Сам же все понимаешь! – княжна говорила тихо, быстро и отчаянно. — Какой обряд на урожай может девка провести, хоть какого она будет рода? Тут баба мужатая нужна, да чтоб с детьми… Я могу разве что девичество свое на алтаре отдать, затем меня Богодея и звала, да и то весной это надо делать!
Горазд непределенно хмыкнул.
— Не нужно оно никому, девичество мое! – княжна махнула рукой, — Кровь моя нужна! Корни дуба поить, потому что тварь двух миров – это я и есть! Богодея, видно, меня пугать не хочет, чтоб не сбежала. Вот и мелет чушь всякую.
— Ты уверена?
— Еще как уверена. И самое главное, — помедлив, тихонько добавила Мирушка, — отец меня всю жизнь тварью и выродком звал. Теперь понятно, почему. Мы думали, он разум потерял от горя, когда княгиня его умерла – а там горя намного больше было… Знал он! Знал, что я подменыш, а не родная дочка! Имя мне дал – не родовое, чужое, потому что чужая я ему! Видно, как в сказках, взяли с него страшную клятву, что не выдаст, кто я – а ненавидеть подкидыша ему никто не мог запретить!
Горазд передернул плечами. Пошевелился, устраиваясь поудобнее, оперся спиной на еловый ствол. У Мирушки слегка кружилась голова – трудно в таком признаваться, пусть и самому близкому другу. Брату говорить точно нельзя. Да и какой он брат? Он той княжне брат, которая…
Мирушке даже думать о ней не хотелось, как о «настоящей». Княжна – она, Мирушка, другой нет! И если за это придется жизнь отдать – что ж, так тому и быть. Настоящая княжна, если может народ спасти, пусть и ценой жертвы великой – спасает. Княжеская судьба. Пусть без почета, пусть только жертва – но княжеская.
Мирушка вдохнула полной грудью густой еловый запах, в голове чуть прояснилось.
— Как все сложно-то! – хмыкнул Горазд, — полевики, подменыши, обряды… — Он осторожно взял княжну за ладонь и провел пальцем по еле заметному в полумраке маленькому шраму. – Помнишь?
— Еще бы, — усмехнулась она, — мы в боярский сад за яблоками лазали, я споткнулась, упала на руку… Как мы удирали! Но сейчас-то какая разница?
— У меня на ноге тоже маленький след есть. От занозы, которую ты вытаскивала.
— Это не заноза была, — прошептала княжна, — это было бревно.
Она прекрасно помнила жуткую длинную щепку, на которую Горька наступил. И как он шипел от боли, но не вскрикнул. Как она жевала лечебную траву, перебинтовывала втихомолку, чтобы никто не узнал, что отрок Горазд охромел, а то могли не взять в поход…
— Ты зачем в воспоминания ударился?
— Ну и кто тут дурочку из себя строит? – грустно улыбнулся Горазд. – Мне все равно, кто ты – княжна, подменыш, дух лесной, кикимора болотная… Не дам я тебя в жертву. Сейчас я тебя тут оставлю, ненадолго. Смотри, не выбирайся – промокнешь. Сам в город вернусь, коня возьму, и уедем отсюда. Пойдешь за меня, Мирушка?
— Ты на подменыше жениться хочешь? Я ж не человек!
— Скоморох сказывал, что и на незнакомых лягушках женятся, — усмехнулся Горазд, — а тебя я давно знаю.
Мирушка охнула, покраснела и снова спрятала лицо у него на груди. Еще чуть-чуть, еще капельку, продлить недолгое счастье, в котором есть дорога в неведомые земли, есть близкий и родной Горазд, есть жизнь… Еще чуть-чуть…
— А Гнездовску под дождем тонуть, а потом зимой от голода умирать? – чуть слышно сказала она. — Моя кровь богиню порадует, она плакать перестанет, дожди эти жуткие кончатся…
Горазд чуть вздрогнул, но рук не разомкнул.
— Что, лучше в жертву, чем за меня пойти?
— Тебе зачем жена на полтора дня? – грустно прошептала княжна. – Мне завтра, ближе к полуночи, к полной луне, сюда прийти нужно. Я больше всего на свете с тобой сбежать хочу, но нельзя так! Я должна!
— Не женское это дело, собой жертвовать! Это воины должны умирать, не девки!
— А что, баба, когда в родах умирает, как мама моя… — княжна осеклась, — как княгиня? Она собой не жертвует? У всех своя война, у всех – ради жизни, и у всех – насмерть… Я княжна. Я не могу сбежать, когда городу нужна.
Он чуть-чуть отстранился, нежно взял ее за подбородок и заставил посмотреть в глаза.
— На полтора дня, не на полтора… На всю жизнь. Отвечай, Даримира Ратиборовна, пойдешь за меня?
Даримира зажмурилась, как перед прыжком в омут, чуть помедлила и кивнула:
— Пойду.
— Ух ты, какой! – услышали они звонкий женский голос.
— Не ори, не дома, — ответил ей кто-то скрипучий. – И дома лучше б не орала.
Горазд беззвучно хмыкнул, удивленно приподняв брови, приложил палец к губам княжны – молчи! и бесшумно выскользнул из-под елки, посмотреть на незваных гостей. Тяжелые ветки не шелохнулись.
Мирушка, стараясь не шуметь, хотела углядеть хоть что-нибудь сквозь еловые лапы. Чуть сдвинула ветку, получился крошечный просвет.
Под дубом, там, куда сквозь густую крону не долетал дождь, нетерпеливо покачиваясь с носка на пятку, стояла девка. В широком плаще, мужской расшитой рубахе, портках и высоких сапогах. На поясе висел тяжелый нож. Девка была очень знакомая, и одновременно – пугающе чужая.
— Отойди! – велел девке скрипучий голос. К дубу подошел полевик – старый, седой, с длинной окладистой бородой и в громадной соломенной шляпе, по которой стекал дождь. Не тот, с которым княжна давеча повстречалась – от этого так и несло силой. Вождь. Царь.
Девка, фыркнув, сделала пару шагов.
Мирушка зажала рот руками, чтобы не ахнуть в голос. Это же… она сама! Она не умеет так презрительно-надменно кривиться, и коса у девки заплетена иначе. Но все остальное – не отличить!
Вот ты какая…
— Смотри сюда, — проскрипел полевик, дернув девку за рукав — видишь камешек под дубом? Это алтарь тутошний. Вот на него-то мы жертву и поставим. Связывать не будем, незачем, Богодея ее опоит, чтоб не дергалась.
— У меня никакая тварь не сбежит, — хмыкнула девка, красиво взявшись за рукоять ножа.
Полевик вздохнул.
— Ты встанешь вот сюда, — он положил что-то на землю, — запомнила? Ну-ка, давай.
Девка нехотя переступила сапожками.
— Дядька, ну что я, жертв не приносила? – протянула она, — справлюсь как-нибудь!
— Ты людей в нашем капище резала! А тут – человеческое! И не перечь мне. Богам все равно, кто жертву принесет, но не все равно – как. Вот здесь будет чаша для крови. А теперь покажи, как будешь горло перехватывать.
Мирушка с трудом сдерживала крик. Этот нелюдь, эта тварь во всех подробностях объясняла девке-княжне, с которой их когда-то поменяли колыбелями, как убивать. Как резать, как потом обходить дуб, напаивая его корни собранной в чашу кровью…
Мирушка знала, что ее ждет смерть. И думала, что готова к ней. Но смотреть, как эту смерть спокойно и деловито по мгновениям раскладывают, было кошмаром наяву.
— Я вот тут стоять буду, слева, от мира Нави. От Яви будет Богодея, ей вот здесь быть надлежит – полевик еще что-то положил на землю, отмечая место. Ты – между, от обоих.
Девка прилежно училась, не забывая фыркать и напоминать, что легко справится.
Дождь, слезы обиженной богини, все лил и лил…
После того, как они ушли, Мирушка долго не могла пошевелиться. Вернувшийся Горазд даже слегка потряс ее за плечи.
— Ну что, невеста, — весело спросил он, — не передумала?
От тепла его рук Мирушка чуть ожила. Обернулась к Горазду и вместо ответа поцеловала.
На следующий день Гнездовск провожал старого князя.
Едкий дым от погребального костра был везде. Стелился по земле, разметался ветром по буевищу, запутался в лапах елок и мутной серостью равнял землю с тучами. Влажные поленья горели с трудом, нехотя, огонь долго не хотел подступать к погребальной ладье.
Мирушка стояла рядом с братом, они оба были окутаны серыми клубами. У обоих слезились глаза – и никто не смог бы сказать, что это – плач по отцу или просто дым.
В гуле огня и треске искр она, как наяву, последний раз услышала голос отца: «Тварь…»
Княжна под корзном сцепила пальцы в знаке от нечистой силы. Грустно усмехнулась…
Недавно брат сказал, что после тризны ждет гостей из Полтеска. Сговорятся, а там и сватов зашлют.
Мирушка посмотрела туда, где стояли княжьи гридни, но не нашла того, кого искала. Дым причудливо завивался в дождливой мороси, мешал Явь с Навью… Она не смогла никого разглядеть.
«Пусть, — кивнула Мирушка сама себе, — зачем я ему – такая? А в Полтеске, говорят, солнечно…»
Погребальный костер запалили рано, чтоб к закату догорел. Но дождь ненадолго притих, огонь неожиданно густо загудел, и вскоре на месте ладьи остались только дымящие угли. Когда прах собрали в горшок – домовину, князь Твердислав первым кинул несколько комьев земли будущего отцовского кургана. За ним – Мирушка, бояре и весь Гнездовск, от мала до велика. И все – с надеждой, что мертвый старый князь заберет немилость богов, и после тризны покажется солнышко.
Но, дав мертвому уйти в огне, дождь зарядил с новой силой.
— Добро тебе, княже, — поклонился Твердиславу подошедший перед тризной высокий седой волхв, — прости, но дело срочное. Ответили нам боги, как можем кару дождливую с княжества снять. Прямо у костра отца твоего ответили. Батюшка твой, уходя, помог.
— Говори, — кивнул ему новый князь.
Мирушка, держа в руках кувшин хмельного меда, замерла за плечом брата.
— Мокошь это плачет, уняться не может. Жертва ей нужна, да не простая, как бык да колосья, быков тех у нее много. Тварь ей надо. Особенную. Что в одном мире рождена, в другом живет. Вот если кровью твари этой корни дуба на капище напоить, перестанет богиня плакать.
«Утку, ей что ли? Рождается на земле, живет на воде. Тоже мне, загадка. Вот только мало будет крови одной утки, дуб большой», — подумала про себя Мирушка, но сказать не посмела. И правильно. Брат – недаром княжит! – умнее оказался.
— Что за тварь? – спросил Твердислав. – Где ее добыть можно?
— Того, князь, прости, не ведаю. Знаю только, что тварь эта два мира связывает – Явь и Навь. Тварь двух миров. Потому и смог батюшка твой подсказать, что сам между Явью и Навью был.
Волхв принял поданную Мирушкой хмельную чашу, выпил до дна, поклонился князю и ушел.
Княжна снова замерла за плечом брата, ни жива, ни мертва. Слова умершего, переданные волхвом, пробирали до костей сильнее любой холодной мороси.
Князь встал. Все замолчали, ждали, что скажет.
— Дружина моя! – разнесся голос Твердислава, — слыхали, что волхв сказал? Нужна богине тварь Яви и Нави, тогда рыдать перестанет и солнышко покажет. Добудьте мне такую тварь! А кто достанет – тот пусть награду по душе выберет, ни в чем ему отказа не будет.
Дружина ответила согласным ревом.
Мирушка, по обычаю, подносила мед брату да боярам на погребальном пиру. Кувшин пустел быстро, и ей часто приходилось отходить к бочке – наполнять. Присела на лавку, минутку передохнуть. Тут-то и подошла к ней Богодея.
Ее чтили наравне с волхвами, но больше, чем чтили – боялись. Волхвы светлым богам служат, а Богодея – богине-матери, что и рождает все на земле, и принимает в свои объятия, когда время придет.
Богодею не часто видали в городе. Жила она на отшибе, в маленькой избушке. К ней ходили – гадать, или за снадобьем… или еще с каким секретом. Когда баба не могла разродиться – звали Богодею, курить травы и просить у богини помощи.
— Здравствуй, княжна Даримира, — поклонилась, статная старуха.
— Здравствуй, ведунья, — поклонилась в ответ княжна. Налила Богодее меда, предложила сесть рядом на лавку.
— Ты взрослая уже, сватов скоро примешь, — ласково начала гостья, — так что поймешь меня правильно. Волхв знает, что говорит – но, пока дружина ту тварь искать будет, все сроки пройдут, и все равно голодать Гнездовску.
— У князя сильная дружина, — нерешительно пролепетала Мирушка. Чего скрывать, боялась она Богодею крепко. Та с Богиней говорит…
— Мужики одни в дружине у князя, — ответила ведунья, — сильные, да, но Богине сейчас не мужская сила нужна, а жертва. Умилостивить бы ее, время для поисков твари выгадать… А это только ты можешь. Много лет ни одна девка княжеского рода пояс в честь богини не развязывала.
Мирушка покраснела, кажется, до корней волос.
Богодея по-доброму усмехнулась.
— Знаю, для мужа берегла – но своей жертвой ты всех спасти можешь. Через день, ближе к полночи, как взойдет за тучами полная луна, приду за тобой. К дубу пойдем.
Мирушка смогла только кивнуть. Горло перехватило что-то жуткое, поднимавшееся из глубины души. Княжну колотило – от страха ли, от промозглого серого дождя, от ожидания, от безысходности?
От разочарования, что великая, как ей казалось, ведунья, может вот так врать в глаза?
Даримира была готова на жертву ради княжества. Она – княжна, князьями народ перед богами стоит. Ради народа можно и пояс развязать, и под жертвенный нож встать… Своей волей.
Но не обманом.
Не Богодее за решать судьбу княжны.
— Тварь… уйди! – еле слышно прохрипел старый князь. Его скрюченные пальцы бессильно скребли по жесткому вышитому покрывалу. В душной, натопленной комнате стоял тяжелый запах лекарских отваров, безумия и близкой смерти.
— Прости, батюшка, — сквозь слезы прошептала Мирушка и рванулась вон из горницы – к свежему, холодному воздуху, под проливной серый дождь, не смолкающий уже которую седмицу… Куда угодно, лишь бы подальше от давно сошедшего с ума отца! Не видя ничего вокруг, у двери она с размаху уткнулась в грудь только что вошедшего старшего брата.
Твердислав равнодушно придержал сестру за плечи, приподнял, как пушинку, и переставил в сторону, не сказав ни слова. Склонился над умирающим…
Старик еще что-то невнятно прохрипел, и горнице стало непривычно тихо. Пальцы иссохшей руки замерли.
— Князь Ратибор умер, — глухо прозвучал голос Твердислава. — Пусть будет легким его путь из Яви в Навь.
В углу, около печи, жалобно заскулил домовой.
Плохо разбирая дорогу из-за заливающих глаза слез, Мирушка выбежала из терема во двор, под нескончаемый ливень. Княжна запрокинула лицо к тяжелым тучам, придавившим Гнездовск мутным одеялом.
Пока она ухаживала за почти не приходящим в сознание отцом, была надежда – очнется, простит… надеяться больше не на что. Не придет в себя князь. К маме ушел, в Навь.
Княгиня умерла, рожая ее, но в том не было вины младенца! Ошибался отец!
Была вина – равнодушно молчали тучи. Дождь смешивался со слезами княжны, которую отец никогда не звал ласково – Мирушкой.
Говорили, пятнадцать зим назад он убивался по умершей жене, на дочку даже не глянул. Бросил – «Даримирой звать будут», и только. Нарек против обычая, не по бабке своей, имя дал чужое, колкое – «Дар Мира». Потому ли, что выжила она чудом? Или, что гораздо вернее, потому что не нужен был князю этот дар?
Перед ним дочь была виновата во всем. В светлой, пшеничного цвета косе – как у матери. В том, что почти не пригибается в невысоких дверях – как она. Даже серые глаза, чуть вздернутый нос – и это ставилось Даримире в вину.
«Ты убила ее и забрала ее красоту!» — год назад, в припадке безумного бешенства, кричал князь. Ему не дали задушить дочь, оттащили… Но Мирушка была уверена, что сегодня, будь у отца хоть капля сил, он снова попытался бы.
Повезло, что брат Твердислав давно и крепко взял власть в Гнездовском княжестве, отстранив безумного отца. Иначе не жить бы княжне.
А так — росла, как былинка в поле. Ни отцу, пока тот в своем уме был, ни брату до Мирушки дела не было. Племяниц маленьких, дочек Твердислава, мамки-няньки с рождения опекают, шага ступить не дают без пригляда. А Даримира вроде и своя, а вроде…
Сколько себя помнила, Мирушка хотела отцовскую любовь заслужить.
Рукодельничала – как все, только старательнее. Как подросла, стала лекарскому делу учиться – при дружине лекарь всегда нужен. Отец слушать не захотел, а брат только плечами пожал – дело доброе, давай. И отвернулся.
Как князь-отец заболел всерьез, Мирушка одна от него не отходила, все слова лекаря в точности исполняла. Думала – выходит батюшку, поймет он, что зря на дочку сердился…
Мирушка судорожно всхлипнула. Слезы жгли глаза, было трудно дышать. Княжне казалось, что одежда и волосы, да что там — она вся, до последней косточки, пропахла тяжелым духом горницы умирающего. Запахом вины и ненависти.
Она пошла прочь от терема, привычно огибая громадные лужи на раскисших улицах.
Встречные с сочувствием кланялись княжне, она кланялась в ответ, но не заговаривала – боялась, голос сорвется рыданиями. Новости быстро разносятся, и в Гнездовске уже знали о смерти старого князя.
Седой воевода, спешивший в терем, остановил ее. Княжна почитала его как деда, боярин всегда жалел сироту – не смогла пройти мимо.
— Постой, Мирушка, — пробасил он, — вижу, больно тебе, плачешь, хоть и скрываешься… ты приходи к нам, говорить будем. Но главное я тебе сейчас скажу, пока дух князя совсем в Нави не ушел. Ты прости его, умом он повредился. Мирушка, ты девка добрая, людям помогаешь, за это тебя в Гнездовске любят… Помоги и батюшке своему. Не проклинай его, не таи зла, а то трудно ему будет там, — боярин по-дедовски погладил княжну по голове. — Да и тебе здесь нелегко, — закончил он совсем тихо, со вздохом.
Мирушка кивнула. Слезы снова обжигали глаза. Кое-как выговорила: «Спасибо, боярин, приду потом…», поклонилась доброму деду и пошла дальше. Разговаривать было слишком больно. Лучше уйти подальше от стен детинца, за посад, пока слезы не кончатся.
Дома Гнездовска, казалось, съежились под промозглыми дождями. С соломенных крыш непрерывно капала вода, а у нерадивых хозяев сквозь худые связки соломы протекала в горницы.
Собаки попрятались от непогоды по будкам и не облаивали прохожих из-за заборов, только иногда грустно поскуливали. На непривычно притихшем торгу мало кто останавливался обменяться новостями. Люди старались подольше оставаться дома и пожарче натопить печь.
Дым из труб, будто примятый потоками дождя, стелился по городу – как будто мутно-серые тучи спустились к скользким бревнам намокших срубов.
Все в Гнездовске говорили об одном — если дождь не кончится, быть большому недороду. Не вызреют пшеница и рожь, а коли вызреет хоть что-то – так сгниет, мокрое, в амбарах. Как зиму переживем? И переживем ли? В прошлом году засуха была, кое-как протянули на старых запасах, но сейчас-то что делать?
Спрашивали у всех богов, но боги молчали. Приносили жертвы, плясками звали солнышко… Тщетно. Серый дождь все лил и лил.
За воротами грязь под ногами княжны сменилась мокрой травой. Подол летника цеплялся за кусты подлеска, стряхивая водопады капель. Мертвая, склизкая от дождя ветка упавшей сосны зацепила плащ. Под бесконечной моросью, сменявшейся монотонным серым дождем, не показывались ни птицы, ни звери. Вокруг Мирушки были только темные деревья, примятая каплями трава и скользкий мох.
Здесь, в лесу, вдали от деревянных мостовых и дымных печных труб, Мирушке всегда становилось чуть-чуть легче. Как будто дышалось свободнее. Лес был добрым, не то, что княжий терем, где она никому не была нужна – горожане и то больше любили княжну, чем родные. Но среди деревьев, на лесной траве Мирушка была совсем как дома.
Дома, которым княжий терем так и не стал…
Княжна шла к обрыву над полями. Говорили, что в незапамятные времена Перун ударил в холм огненным мечом, обрубив половину, и вместо пологой горки получился каменистый срез на семь саженей, за который цеплялись корнями несколько маленьких сосенок.
Внизу зеленел нескошенный луг. Нельзя косить под дождем, мокрая трава в стогу взопреет, сгниет.
На безлесной вершине дул холодный, промозглый ветер. Встав на самом краю обрыва, Мирушка распахнула плащ – сдуть кошмарный запах! Раскинула руки, чтобы ветру было проще подхватить затхлый дух…
Скользкая трава вывернулась из-под сапожек княжны. Она взмахнула руками, попыталась ухватиться за ветки – куда там! Мирушка рухнула вниз, вместе с комьями мокрой глины и небольшими камешками. Ломая ногти, она хваталась за камни обрыва, но соскальзывала, а мелкое каменное крошево летело за ней. На пару мгновений княжна зацепилась за маленькую сосенку…
— Спасибо! Держись, деревце, помоги мне!
Княжна услышала тихий треск. Корни спасительной сосенки стали чуть длиннее, медленно, неотвратимо показываясь из земли склона.
— Держись! Не надо!
Тщетно. Княжна скребла носками сапожек по обрыву, но только выбивала из него новые комки глины. Деревце трещало, не выдерживая, а больше схватиться было не за что. Княжна отчаянно вцепилась в пучок травы… И с криком упала вниз.
Земля под обрывом мягко приняла Мирушку в свои объятия. Как пуховая перина, как теплые руки… Княжна лежала на спине, с закрытыми глазами, и думала, что умирать совсем не страшно и не больно. Вдруг, встретившись в Нави, отец все-таки простит?
— Вот дурища! – услышала она надо собой скрипучий голос. – Вот дурища из дурищ! Ты чего, летать вздумала, что ли?
Мирушка открыла глаза. На крупном валуне, в паре шагов от нее, сидел лохматый полевик.
Княжна дернулась и попыталась отползти.
Полевиками – духами, рожденными в мире Нави и прежними хозяевами этой земли, в Гнездовске пугали детей: «Вот украдет тебя – и сожрет! А чтоб семья не искала, свое дитя в колыбель подкинет! И в лесу старших держись, а то утащит и съест! Хуже волка! Они от крови человеческой силу набирают!»
Люди полевиков почти истребили, но, случалось, пропадали запоздавшие грибники, или не возвращались гнездовцы с дальних покосов. Волки ли задрали? Полевики ли кровь выпустили на своем тайном капище?
Приподнявшись на локтях, княжна почувствовала, как страшно болят пальцы с переломанными ногтями и жжет ссадина на бедре. Увидела, что от падения подол рубахи стыдно задрался, тут же проворно вскочила, оправила летник, охнула от боли в ступне…
— Я что, жива? – вполголоса спросила она, выпрямляясь.
— Жива-жива, — хохотнул полевик, — чего тебе сделается, коли на землю упала? Вот на чистых камнях нам с тобой не поздоровилось бы, а тут порядок. Земля, она нас, полевиков, любит, не то, что этих, из домов с печками!
Полевик зло сплюнул.
— Это ты меня спас? – спросила Мирушка.
— Делать мне нечего, дурных девок спасать. – Полевик провел широкой ладонью по своей шевелюре, собрал волосы в пучок и выкрутил, выжимая мутную воду, — при такой поганой погоде чем меньше ртов, тем лучше… Э, девка, да от тебя дымом пахнет! К людям, что ли, ходила? Ну-ка, дай-ка я на тебя посмотрю…
Полевик сполз с камня и пошел к ней, подслеповато щуря глаза. Мирушка отшатнулась и опрометью кинулась бежать. Вслед ей несся мелкий, скрипучий смех полевика.
Сергею не везло с самого утра. То, что он проспал (совсем немного, не фатально), можно было бы не принимать во внимание и быстро-быстро собраться, но кроссовки, промокшие вчера, почему-то не изволили высохнуть. Сунув в них электросушилку (нет бы с вечера!), он полетел на кухню. Здесь обнаружилось отсутствие кофе. Этот восхитительный горько-гадостный непременно-утренний наркотически-пробуждающий напиток был непременной (а порой единственной) частью его завтрака. И вот облом!
Осталась надежда на киоск возле метро. Там кофе так себе, но лучше, чем ничего… Кроссовки согрелись, но не более, а ждать было некогда.
Вылетая из подъезда и по неимоверной траектории заворачивая за угол, он зацепился рукавом за старую водосточную трубу. Сергей подозревал, что этот бесценный раритет хранился ДЭЗом, как дорогое наследство советского ЖЭКа. Рукав остался цел, но широкая полоса ржавчины украсила светлую ткань от локтя до плеча.
В вагоне метро от него шарахнулась какая-то дамочка в белом пальто, а пожилая тетка с большущим пакетом осуждающе покачала головой.
На работе, зафиксировав свое появление, Сергей попытался отчистить ржавчину в туалете. Но от воды пятно расплылось еще больше. Светочка, занимавшая стол напротив, жестко изрекла: «Только химчистка!»
Куртку было жалко, и обед пришлось потратить на ее спасение.
В химчистке с дурацким названием «Чистильон» молоденькая девочка осторожно потрогала пятно длинным расписным ногтем и настороженно спросила:
— Это кровь?
— «Чернила, — ответил он…» — невольно пробормотал Сергей.
— Чего? – удивленно переспросила та. О существовании песен Галича она, похоже, даже не подозревала.
— Ржавчина.
— Мария Семеновна, мы ржавчину берем? – крикнула приемщица куда-то в подсобку.
— Нет, щавелька закончилась, — донесся странный ответ.
Сергей снова выбрался под серое, совсем не весеннее небо, опасливо покосился на нависающие тучи, и решил все-таки потратить последние двадцать минут перерыва по назначению. Заскочив в попутное кафе, присел на свободное место напротив симпатичной девушки. И почему-то смутился, заметив ее внимательный взгляд на злополучное пятно.
Она, кажется, тоже смутилась и уткнулась в тарелку, слегка покраснев. Потом снова подняла глаза (карие, с густыми чуть подкрашенными ресницами), и спросила:
— Простите, это ржавчина? Я про пятно. На куртке.
— Да, — несколько удивленно ответил Сергей. И поспешно добавил: — Вот, ходил в химчистку, не берут.
— А вы хотели убрать это пятно? – в голосе незнакомки прозвучал какай-то непонятный интерес.
…Конечно, они познакомились. Настя работала в химической лаборатории, и вопрос о ржавчине не был случайным. Она разработала новое средство для удаления пятен, в том числе и от ржавчины. «Понимаете, ржавчина имеет такой состав, что въедается в ткань. Ее обычно выводят щавелевой кислотой, но от нее остаются белесые пятна. А я…» — горячо начала рассказывать девушка и, смутившись, покраснела. А Сергей смотрел на нее пристально, забыв и про обед, и про то, что перерыв вот-вот закончится…
Настя пообещала отчистить куртку. Несколько раз настойчиво повторив, что для нее это дополнительная возможность испытать свой препарат. Встречу назначили завтра, в пятницу, после рабочего дня. И Сергею было совершенно безразлично, справится ли с ржавчиной Настино средство.
Весь оставшийся день он то и дело вспоминал новую знакомую. И тихо радовался, что испачкался так удачно.
А возвращаясь домой, от полноты чувств хлопнул ладонью по той самой водосточной трубе. Да так, что сидящий на ней верхом маленький смуглый мальчишка подпрыгнул и чуть не свалился в лужу. Трепыхнулись небольшие крылышки, и задралась совершенно неподходящая для марта легкомысленная футболочка. Два пестрых перышка, кружась, опустились на мокрый асфальт.
Хорошо, что он был невидим…
ссылка на автора
Ирина Погонина https://vk.com/ipogonina59
«Первое заклинание.
Волшебница смотрела на своего раба. Джин, красивый молодой парень атлетического телосложения с бронзовой от загара кожей – из одежды на нем только атласная красная ткань, охватывающая бедра, – скептически оглядывал свою госпожу.
– Ну какая из тебя волшебница? – говорил он. – Спина сутулая, нос картошкой, на голове черте-что, глаза… В глазах ни жизни, ни желания, ни… ничего одним словом. А одеваешься ты просто ужасно! Это розовое платье носить впору только трехлетним девочкам…
– Очень остроумно, – проворчала я в ответ. – А с чего я должна походить на других волшебниц? Я что – должна походить на какую-нибудь девицу с обложки Космополитена? Или того хуже – Плейбоя?»
– Это что, Юлия? – спросил я, оторвавшись от чтения рукописи, и воззрился на девушку.
– Это волшебная повесть.
– Я заметил… Особенно волшебен последний из упомянутых журналов… И вы хотите, чтобы я пристроил это в какое-нибудь издательство?
– Эд, ты даже не дочитал до конца! – в голосе Юлии послышалось едва сдерживаемое возмущение.
– Я и не должен читать до конца – мне хватило начала… И где обязательная аннотация? Никакой завязки, ни сюжета… А герои? Слишком уж они мне кого-то напоминают…
Юлия покраснела.
– Послушайте, – я старательно продолжал обращаться к ней на вы. – То, что произошло на том литературном вечере, считайте недоразумением. И если я вам болтал всякий вздор, то лишь потому, что перебрал с выпивкой. В общем, забудьте. Да, и если я вас не устраиваю, найдите себе другого литагента, а не мстите таким «оригинальным» способом.
– Но ты лучший! – горячо воскликнула девушка.
– Зато вот это, – я постучал карандашом по рукописи, – это не лучшее. И самое худшее из того, что ты приносила…
– Если ты дочитаешь до конца…
– Я не могу читать все, что мне приносят, до конца, – повторил я и указал на стеллаж, заваленный папками. – У меня уйма заказов, и все остальные авторы терпеливо дожидаются…
– Ну да как же… – буркнула Юлия. – Там в коридоре сидит та девица…
– Какая еще девица?
– Которой как раз бы работать в упомянутом журнале, а не книги писать… Ее уж ты постараешься пристроить в первую очередь…
– Совсем с ума сошла?! – я не сдержался.
– Она мне похвасталась.
– О боже! – я шумно вздохнул, призывая себя к терпению. – Я профессионал и никогда не буду браться за дерьмовый текст. Ну, а если я запудрил мозги этой дуре – пусть это остается на моей совести, ладно? Тебя это не касаться не должно.
Юлия вытаращила глаза.
– И больше ни слова обо мне, моей работе и моей личной жизни, иначе я разорву наш контракт в одностороннем порядке, – я сделал паузу, буравя ее взглядом. – Гм… Почему бы тебе не написать что-то вроде «Снов о вселенной»? Ты могла бы написать целый цикл рассказов о космических приключениях, а не ограничиться одним. Или даже повесть.
– Мне стала неинтересна эта тема.
– Зато тема о современной волшебнице, изводящейся от любви… О да, это так ново, так неизбито.
Юлия покраснела еще больше и, кажется, готова была провалиться под стол – по крайней мере, она стала съезжать с сиденья именно туда.
– Если бы дочитал до конца, то ты бы так не говорил, – едва слышно выдавила она, вцепившись в подлокотники и вновь глубоко усевшись в кресле.
С досады я принялся грызть карандаш, не зная уже, что делать с этой упертой.
– Пожалуйста, Эдвард, – произнесла она таким тоном, что я моментально капитулировал – мне показалось, что еще чуть-чуть и меня будет ждать море слез или еще хуже – женская истерика.
– Хорошо, но не обещаю, что это будет быстро…
Она вскочила обрадованная, словно не было нескольких минут унижений, перегнулась через стол, чмокнула меня в щеку и, уже распахнув дверь, прежде чем удалиться, громко произнесла:
– Я позвоню тебе вечером.
Вот чертовка!
Избавиться еще от одного недоразумения – полной противоположности Юлии – было еще проще. Что я ей обещал на том вечере я помнил еще более смутно, чем то, что говорил своей первой посетительнице. Но по ее сексапильности, было не трудно догадаться, что именно. Решив не тратить время, я холодно заявил, что не помню ее, и выставил за дверь. После сделал несколько звонков, назначив встречу в издательстве, и решил, что на сегодня с меня хватит. Я бросил в портфель несколько синопсисов своих постоянных авторов – от них я мог ожидать весьма качественной прозы. А вот на папку с рукописью Юлии я уставился в сомнении. Я уже хотел застегнуть портфель и оставить рукопись на столе, но вспомнил, что она собиралась мне позвонить… И когда я ей успел дать свой телефон? Со вздохом забросил папку к синопсисам, закрыл бюро и направился в небольшой уютный ресторанчик, где обычно ужинал.
Пока я ждал заказ, потягивая аперитив, я прочел синопсисы, которыми остался весьма доволен. Потом достал папку Юлии и раскрыл, очень надеясь, что не испорчу себе аппетит.
«Заклинание второе.
– Мне вот интересно, – говорил джин, – я бесплотен, но могу есть и пить…
И он залихватски опрокинул бокал своего любимого вина с ореховым вкусом…»
Я едва не подавился своим аперитивом. Я действительно пил херес.
– Черт знает что! – выругался я тихо, утерев губы салфеткой.
«Джин разломил бархатистый персик и задумчиво отправил половинку в рот.»
– Хотя бы меню не совпадает, – подумал я, глотнув вина. – Заедать амантильядо персиком, да уж лучше не придумаешь…
«– Ну, не знаю, – в тон джину ответила волшебница.
– Как это не знаешь, а кто меня в джина превратил? И вообще, зачем тебе джин, если ты сама можешь наколдовать себе все, что угодно?
– Ну, у каждой волшебницы должно быть какое-нибудь волшебное существо…
– По законам жанра, да? – продолжил глумиться джин. – Какая-то волшебная тавтология получается, не находишь?»
– Нет, это невозможно читать… – я захлопнул папку, и ничем не скрепленные листы рукописи едва не улетели от меня прочь. А хоть бы и улетели – мне как раз принесли ужин. И что она ко мне прицепилась? Это все Артур виноват – мой знакомый журналист, с которым мы давно не виделись. И надо же нам было встретиться на той проклятой литературной тусовке… Как любителю выпить, Артуру помимо крепкого спиртного также необходима была компания. Я уже не помнил, сколько стопок мы с ним тогда опрокинули за новых и гениальных авторов – потому что они и мой хлеб, и Артура – он занимался тем, что писал рецензии и обзоры для нескольких газет и журналов. Он, конечно, мог писать и отрицательные обзоры и рецензии, но, как признался, уже не мог больше засорять свой мозг этим словесным дерьмом. Хотя, он, кажется, выразился покрепче…
От литературы, когда в голове уже было что-то вроде состояния невесомости, мы перешли к обсуждению женского пола, которого, как мы заметили, к нашему удовольствию было не очень много среди литераторов – ни я, ни Артур терпеть не могли слезливые любовные романы. И тут Артур внезапно вспомнил, что ему еще надо успеть на какую-то встречу и улетучился – только я его и видел. А на мою голову рядом оказалась Юлия. Из всего, что я сказал ей, приличными оказались только слова похвалы за ее рассказ «Сны о вселенной», который я пристроил в журнале «Скайфикшн». Потом, помнится, я заметил, что платье, в которое она была одета, совсем не подходит к здешней атмосфере и попросту ужасно, и что лучше бы она заявилась сюда вовсе без платья… После этого меня понесло.
– Идиот, – обругал я себя, задумчиво поглощая какие-то экзотические морепродукты. – Теперь девчонка решила, что нравится тебе – и коту под хвост теперь все ее творческие возможности.
После ресторана я направился пешком домой, срезав путь через парк. Шуршали желтые листья на кленовой аллее, а я, любуясь многоцветьем осени, разукрасившей листву от бледной охры до спелого бордо, думал, чтобы такого соврать Юлии. А может мне и вовсе не отвечать на ее звонки? Уже поднимаясь на свой этаж, я решил, что только усложню дело, выдумывая отговорки. Лучше уже дочитать этот кошмар и сказать свое жесткое, однозначное, неизменное, непоколебимое – нет. Потом возьму что-нибудь из классики, чтобы «зачесть» этот «волшебный шедевр», чтобы и слова из него в памяти не осталось. Этот способ, мне, кстати, посоветовал Артур. Правда, на него он уже не действовал. Цепкая память ухватывала эти корявые фразы, эти нелепые обороты, банальные сюжеты и прочую чепуху, и все это проигрывалось в мозгу как дурацкая песенка, повторяющаяся на радио по несколько раз на день. Артур окрестил это явление нейропаразитизмом. Хотя, по-моему, это слово кто-то придумал еще до него.
Дома я бросил портфель на письменный стол и пошел варить себе кофе. После этого устроился с кружкой и рукописью на диване, чтобы с безысходностью продолжить чтение. Зажужжал, задергался оставленный на письменном столе мобильный. Я взял трубку.
– Эд, это я, – послышался голос Юлии.
– Я догадался.
– В самом деле? – мне кажется, она очень обрадовалась моим словам.
Я поморщился.
– Ты не могла бы перезвонить через часа два, а лучше три, – поинтересовался я. – Я только вернулся домой и только что взялся за твою рукопись.
– Ее там читать все-то полчаса, – удивилась Юлия.
– Я хотел бы сделать перерыв и поужинать, – соврал я. – Кроме того, мне надо просмотреть почту и сделать несколько важных звонков.
– Бедняжка, ты еще дома работаешь! – ужаснулась она.
Я беззвучно выругался.
– В общем, перезвони мне позже, – ледяным тоном ответил я и нажал отбой.
Какого черта я вообще это читаю? Нарушаю свои собственные принципы, что если первые три абзаца никуда не годятся, я просто ставлю на произведении крест. Жирный, незыблемый крест. И я обычно не ошибаюсь – эти «шедевры» больше нигде не всплывают. Особенно когда я скажу автору все, что об этом думаю. Я допил остывающий кофе, включил компьютер и сел проверять почту – два часа у меня есть. Да, я оттягивал время чтения рукописи и радовался этому как приговоренный к смерти, которому вдруг дали отсрочку.
Когда я закончил с делами, посмотрел на часы и понял, что, если я опять не хочу врать Юлии, мне придется прочитать рукопись. Взявшись за чтение, я добрался почти до конца, впрочем, пропуская некоторые абзацы, показавшиеся мне чудовищно неудобоваримыми.
«Заклинание девятое.
– Знаешь, как я превратила тебя в джина? – спросила девушка.
– Как же?
– Я нашла одну старую магическую книгу, и там было написано, что каждый, поверивший в магию, может использовать десять заклинаний, находящихся в этой книге.
– И что же, там было заклинание по превращению в джина?
– Да. Я использую десять заклинаний и больше не смогу творить волшебство. Но это сможет делать джин.
– Вот как? Решила использовать другого человека для своих… глупых целей?
– Можно подумать ты пытался когда-нибудь помочь людям.
– А разве нет?
– Ты получал за это деньги, а не делал бескорыстно.
– Ага, а питаться мне воздухом? Или тоже надеяться на какого-нибудь бескорыстного торговца или хозяина ресторана?»
Едва я дочитал до этого места, как вновь раздался звонок.
– Ну как? – спросила Юлия.
– Я на девятом заклинании, – ответил я. – Не пойму, к чему эти подзаголовки – ведь ни о каких заклинаниях в рассказе речь не идет?
– Это как раз раскрывается в самом конце.
– А ты мне сейчас не можешь объяснить?
– Тогда пропадет вся интрига, – загадочным тоном пояснила Юлия.
– А там есть интрига?
– Я тебе перезвоню еще через полчаса.
Я на миг застыл в удивлении, слушая в трубке гудки. Надо же, неужели Юлия почувствовала, что все бесполезно? Я сварил себе еще кофе и вернулся к оставшимся трем листам.
На миг я остановился и задумался. Да идея, пожалуй, была любопытна – превращение человека в джина ради того, чтобы творить добро, потому что у самой волшебницы кончились заклинания. Но воплощение этой идеи представлялось мне просто безобразным. Никакие литературные правила, ни каноны построения рассказа здесь не соблюдались, и все произведение представляло собой хаотичное нагромождение текста.
Нет, если бы сочинял я, то уж точно написал бы все по-другому. Я взял карандаш и вывел на полях пару предложений. Посмотрел и решил, что звучат они весьма недурно, написал еще несколько и удивился сам себе. Я же никогда ничего не придумывал – только читал чужие произведения, которые, впрочем, мог весьма неплохо отредактировать. Но чтобы переписывать по новой…
Мои мысли вновь вернулись к рукописи. Неплохо бы, пожалуй, добавить обстановки, а то у читателя складывается ощущение, будто герои переговариваются в пустой комнате, хотя и комната даже не упоминалась. Я представил, как могла выглядеть комната Юлии. Пришедшая на ум картина совершенно мне не понравилась. Надо бы что-нибудь поярче, поэкзотичнее. Раз уж в сюжете присутствует джин, почему бы не добавить восточный колорит?
Первым в моих мыслях соткался тонкой работы и изумительной красоты персидский ковер с флористическим узором, затем яркими пятнами на него упали обитые шелком и атласом подушки, окно украсила чудно выкованная решетка, а стены заняли росписи со сценами охоты иранских королей и сюжетами из сказок 1001 ночи. На низком, с деревянной резьбой столике появилось серебряное блюдо полное спелых и ароматных фруктов – пусть румяных персиков и кистей винограда, чья нежно-зеленая полупрозрачная плоть светилась от врывающихся через окно лучей жаркого восточного солнца. После на столике оказались, под стать блюду, серебряные кувшин и пара кубков с золотистым вином. Там же горела масляная лампа. Вроде как для джина, или просто для антуража. Юлию я решил поместить на красивое, обшитое бархатом кресло на низких ножках, ну а джина по-турецки сидящего на ковре перед ней…
И тут ноги мои вдруг подвернулись, я раскрыл глаза и заорал от ужаса.
Юлия сидела передо мной в том самом воображаемом кресле, а я соответственно перед ней. С трудом веря в открывшееся, я обозревал комнату. Во все то, что я описал, вклинивался мой письменный стол с компьютером, за спиной оказался диван, который я таким необычным способом покинул.
– Какого черта?! – возмутился я.
Юлия, по-прежнему одетая в то платье, в котором она являлась ко мне в бюро, светясь от счастья, захлопнула потрепанную старую книгу.
– Ты, наконец, прочел до конца!
– Нет, не дочитал, – оборвал я ее.
– Как не дочитал? – улыбка исчезла с ее лица.
– Я дошел до девятой главы, решил кое-что подправить, и случилось вот это. Может, объяснишь, что происходит?
– Если ты дошел до девятого заклинания, ты должен понимать, что происходит.
– Хочешь сказать, что тебе в руки действительно попала магическая книга, и ты воспользовалась заклинаниями из нее? Это невозможно!
– Ну да конечно, – проворчала Юлия. – Тогда представь, что я опоила тебя каким-нибудь зельем, и все это тебе мерещиться.
Я огляделся – нет, все вокруг выглядело слишком реалистично, и это не могло быть ни сном, ни галлюцинацией. Я сглотнул.
– Чего ты от меня хочешь?
– Что? – удивилась она. – А где же твой издевательский тон?
– Юлия, это все далеко не смешно. Я не собираюсь балагурить, как описанный тобой персонаж и развлекать тебя. Скажи, чего ты от меня хочешь, и немедленно верни все, как было.
Она нахмурилась.
– Только когда ты дочитаешь до конца.
– Ни за что. Я начинаю понимать, что все это связано каким-то образом с твоим текстом и обещаю, что больше не прочту ни слова из рукописи.
Юлия пождала губы и нахмурилась. Она смотрела на меня, а потом из ее глаз брызнули слезы.
– Ты неблагодарный осел! – всхлипывала она обиженно. – Ты даже не представляешь, что я для тебя сделала!
– И что же? – настороженно спросил я – острить мне действительно совершенно не хотелось.
– Мне попалась эта книга. И все – ВСЕ! – доступные мне заклинания я потратила на тебя! Я хотела, чтобы ты стал лучше, чтобы жизнь твоя обрела новый смысл.
– Господи, – простонал я. – Но меня устраивает, какой я, и мне нравиться моя жизнь – и я не чувствую себя ни никчемным, ни бесполезным.
– Со стороны виднее! Если ты помнишь, на том вечере ты сам учил меня, как надо жить.
– Я учил тебя жить?! – изумился я, определенно этого не помня.
– Да, разнес в пух и прах мой гардероб, мою внешность, мои привычки, что я занимаюсь не тем чем надо, и как мне надо общаться с людьми и… еще кучу пошлостей наговорил.
– О?! – только и сказал я.
– Вот я и решила, что ты сам не умеешь жить, и решила изменить…
– Превратить в джина – это изменить???
– Нет… – она достала из кармана платок, вытерла непрестанно льющиеся слезы, а потом стала отчаянно сморкаться.
Я терпеливо ожидал ответа.
– Я действительно нашла эту книгу. Там было сказано, что обладание книгой позволяет владелице использовать любые десять заклинаний из нее. Для того, чтобы они сработали, необходимо, чтобы тот, на кого они подействуют, прочел их. Они подействуют даже тогда, когда все слова заклятия будут разорваны. То есть – это скрытая магия. Вот я и «спрятала» все заклинания в свой рассказ. Читая главу за главой, ты тем самым их активизировал.
– Что за заклинания? – душа у меня просто ушла в пятки – вдруг представилось, что до конца жизни я теперь буду сидеть на этом ковре и слушать разглагольствования Юлии.
– Первое заклятие – видение человеческой сущности. Второе – невозможность больше лгать. Третье – видение прекрасного. Четвертое – пробуждает талант. Пятое, чтобы ты больше никогда не бывал пьян. Шестое, чтобы бросил курить. Седьмое, чтобы помогал близким. Восьмое, чтобы был добр и вежлив с людьми. Девятое – превращает тебя в джина.
– А десятое? – я в ужасе представлял, каким бы могло оказаться десятое заклинание, учитывая то, что Юлия решила избавить меня от всех моих «пороков». Слабость к женскому полу могла тоже оказаться в этом списке… И я почти угадал.
– Десятое, я хотела, чтобы ты влюбился в меня… – Юлия в который раз уже за день покраснела и опустила глаза.
Я молчал.
– Не находишь нелогичным, что я тебе нравился со всеми своими недостатками. Теперь, утратив их, я, возможно, окажусь совершенно другим человеком, который уже не будет тебе интересен.
– Это не так! – горячо воскликнула она. – Я бы полюбила тебя еще больше.
Мне стало совершенно неловко.
– Странная любовь, – произнес я негромко. – Превратить меня в джина, который по законам жанра должен исполнять любое твое пожелание… И не в силах делать что-то самому. Ты отняла у меня самое главное – мою свободу.
Юлия вновь принялась утирать слезы.
– Ты должна освободить меня, – произнес я.
– Нет, – она затрясла головой. – Это невозможно. Я использовала все десять заклинаний.
– Одно не активировано, значит, не использовано.
– Нет.
– Тогда ты ничуть не лучше меня, если выберешь между любовью раба и его свободой – первое.
Юлия после моих слов зарыдала. Я налил ей из кувшина вина и заставил выпить.
– Если я это сделаю, ты можешь все вернуть обратно, и все, что я сделала для тебя, окажется пустым… ненужным. А ты превратишь меня в глупую, молчаливую, склизкую рыбуууу…
Она зарыдала во весь голос.
– Не превращу, обещаю, – я отобрал у нее носовой платок и принялся вытирать со щек девушки слезы. – Я сделаю для тебя все, что пожелаешь, ты станешь известной писательницей, и поклонники завалят тебя письмами. Только освободи меня…
Она посмотрела на меня одновременно и в удивлении, и в отчаянии.
– Освободи меня, – прошептал, придвигаясь к ней. – Ну же, милая.
Я мягко провел пальцами по зардевшейся щеке девушки, оказавшись так близко, что ощущал ее взволнованное дыхание, и чувствуя себя настоящим демоном-искусителем. В главе, активирующей заклинание против моей лживости, я точно пропустил пару абзацев, и заклинание, похоже, не сработало. Юлия на миг застыла, загипнотизированная моим проникновенным взглядом.
– Хорошо, – наконец пролепетала она.
Потом вскочила, нашла на моем столе лист бумаги и ручку, раскрыла свою книгу и выписала на листок заклинание.
– Прочти, – она сунула мне под нос.
На листке оказалась полнейшая абракадабра. Я с недоверием глянул на Юлию.
– Я не обману – это действительно освободит тебя.
Я пробежал глазами строки, и мне словно отвесили приличный хук.
– Ничего себе освобождение, – произнес я, когда пришел в себя. На лбу у меня лежал платок, смоченный почему-то в вине, а губы Юлии касались моих – тоже по законам жанра. – Почему на мне до сих пор эта набедренная повязка?
– Потому что я освободила тебя только от служения себе, а все остальные заклятия действуют и ты до сих пор волшебное существо.
– Всю жизнь только об этом и мечтал…
– Думаю, тебе понравится, – заметила Юлия.
– Но одежду я все же сменю…
Я смотрел в глаза склонившейся надо мной девушки. Что-то поменялось, но что я не мог понять. Я изучал миловидное лицо Юлии. Нет, оно всегда было вполне милым, иначе, я даже в нетрезвом виде не смог бы отпускать в ее адрес пошлости. Я припомнил, как несколько часов назад любовался красками осени в парке, а ведь еще вчера даже не обратил на эту красоту внимания. Так же было и с Юлией. Я теперь видел ее насквозь. Юлия казалась мне теперь нежным, добрым и отзывчивым существом, не способным обидеть даже муху. Кроме того, я также видел, что она действительно любила меня и готова ради меня пойти на все. И этот внутренний ее образ теперь накладывался на образ внешний, заставляя мою внезапно пробудившуюся совесть внутренне рыдать от раскаяния под потоком обожания девушки ко мне. На какой-то миг мне просто захотелось исчезнуть отсюда, чтобы не испытывать больше этих мучительных переживаний.
– Ты помнишь, ты обещал не превращать меня в рыбу, – произнесла Юлия, с улыбкой вновь чмокнув меня в губы.
– Только в известную писательницу, – отозвался я, понимая, что погибну, если не спасусь одним единственным способом.
Я обнял ее за талию, привлек к себе и взялся за пуговки на ее кофточке.
Спустя несколько часов я зажег масляную лампу на письменном столе. За окном небо уже начало светлеть. Я взял чистые листы и принялся переписывать историю заново. Юлия спала, и на лице ее бродила легкая счастливая улыбка. Я, как ни удивительно, тоже был счастлив. Как странно, но без того нового, что подарили мне несколько ее заклятий, казалось, я уже не мог обходиться. Я видел истинную сущность человека, а не то ложное, что как маска надевалось на лицо, на образ жизни, на слова… И стал добр к тем, кто в этой доброте нуждался. Я видел красоту вещей и окружающего мира, и хрупкой души. Именно из-за этого я и полюбил Юлию, хотя этого бы не случилось, не верни она мне свободу…
***
– Отличная рецензия, Артур, – я дочитал статью, отложил журнал и улыбнулся своему товарищу.
– Спасибо, что подкинул мне эту книжку – дивная вещица, – Артур сделал знак бармену, и он вновь наполнил наши стопки. – Давно не смаковал так слова… Где ты нашел эту девицу?
– Пришла однажды ко мне в бюро. Кстати, неизвестно кто из нас кого нашел, – я показал ему тоненький ободок кольца на своей руке.
– Сукин сын! – изумленно воскликнул Артур. – Ты женился?! Мог бы и позвать своего старого приятеля!
Я рассмеялся.
– Мы не устраивали свадьбу, просто расписались.
– Что ж, тогда выпьем за вас, – Артур подмигнул мне. – Супруга-то не будет против?
– Нет, что ты – она у меня просто волшебница.
ссылка на автора
Ольга Баумгертнер https://vk.com/baumgertner