Землянку придется оставить — это стало ясно когда они еще шли сквозь озверевших селищанцев. Казалось бы всего-то зверя добить не дали, но люди не прощают свой страх никому. И оставалось только уйти подальше от селища, пока люди не опомнились, не распределились по группам, чтобы сподручнее прочесть окрестности. Но вот зайти в родное жилище, чтобы забрать немудреный скарб, необходимо. Вопрос лишь в том: отправиться вдвоем да побыстрее в четыре руки узлы навязать или разделиться, чтобы один лживый след проложил, пока второй пожитки собирает.
— Я тебя найду, — Рэлд коснулся плеча Лерта и указал в сторону болотца. — Иди за Враном, он тебя проведет на Сушину, там меня ждать будешь. И не таись да не бойся — не догонят они тебя: по темноте побоятся в лес сунуться, а к утру ты уже далеко будешь. Сразу не догонят — им петлять придется.
— Я не про то, — Лерт смутился, не зная как сказать кровному брату, что он ведь почти здоров и может быстрее сладить все дела. Но при этом и понимал, что сам он заблудится — разве что Вран поможет с выбором путей и тропинок.
Рэлд улыбнулся той самой неуловимой, чуть издевательской усмешкой, которой обычно отвечал на вопросы побратима о мире за кромкой. И бесшумно и быстро скрылся в черноте гущарника. Лерт погладил напрягшегося Врана по лобастой голове и тихонько повернул звериную морду в сторону от землянки: «веди».
Волк не торопился, но человеку после долгой хвори успевать за скользящим тенью зверем было сложно. Тем более, что под низко сплетающиммися ветками Вран легко проскальзывал, а вот парню приходилось пробираться, оставляя на колючих ветках клочья одежды и капли крови. Но ведь это и требовалось сделать, не все же умеют бродить по чащобе шагом ловца. Несмотря на усталость Лерт шел до рассвета, уже почти не обращая внимания на боль, падал и поднимался машинально, не чувствуя своего тела, спотыкался и оступался, но смотрел не под ноги, а на черную точку бегущего в нескольких шагах впереди волка.
— Я больше не смогу, — Лерт без сил опустился на землю, оперся локтем о какой-то холм из накиданных веток и прошлогодней листвы. Лесной мусор мягко просел под рукой и на Лерта равнодушно вздувшимися глазами уставился мертвец. Лицо парню показалось знакомым, вот только припомнить где и при каких обстоятельствах он встречал этого человека Лерт не сумел. Раньше, доведись ему углядеть подобное, то с криками и воплями побежал бы куда подальше либо до ближайшего угла, чтобы вывернуться наизнанку от брезгливости и ужаса, а теперь лишь чуть пододвинулся и, отдавая дань уважения ушедшему, прижал кулак к груди. — Прости, что потревожил твой покой.
Вран фыркнул — запах смерти он учуял за полсотни шагов, но раз человеку безразлично, то и ему тоже — это не хозяин, а просто незнакомец. Мало ли таких из-под снега по весне выползает, если по зимнему времени на непогребенцев оголодавшее зверье лесное не наткнется.
Немного передохнув, Лерт поднялся, нашел сучковатую палку да шевельнул ветки. Определенно этих людей он видел совсем недавно. Лерт закрыл глаза — так было проще видеть, но перейти за грань не удалось. Рэлд как-то рассказывал, что можно взять кровь мертвеца, начертить знак на своей руке и попросить провести за грань и поведать свою историю, но отчего-то было страшно. Последнее, что он мог сделать для этих людей под кучей валежник, прощальный костер, чтобы они могли уйти туда, где хорошо только мертвым, а вот тепло живых могут выпить.
Сушняк ломать и собирать в одиночку, чтобы хватило на большой костер, пришлось было долго, но помог волк: Вран, убедившись, что человек сошел с ума, раз не идет куда велено, с грозным рычанием также принялся таскать ветки. Когда над мертвецами возник шалаш из сухих палок, Лерт высек кремнями огонь. Пусть Рэлд и поучал, что эти камни только обереги, но если ими как следует ударить друг об друга, то искры просто во все стороны прыскают.
— Пусть вечность вам подарит покой, — Лерт посмотрел как огонь жадно расползается по веткам и махнул волку: пора было уходить. Если боги будут милостивы, то огонь заберет тела, но вот если люди чем-то нарушили мир, то сгореть до конца и уйти за грань у них не получится. Но он и так сделал что мог, а вот ждать и подбрасывать сушняк — на это уже нет времени.
Волк обрадовался, что они наконец-то двинулись дальше, и бодро потрусил к болотине. Но пробежав немного, замер, чутко поводя носом и насторожив уши. В лесу было плохо и следовало бежать со всех ног, чтобы спастись. Сам он бы так и сделал, рванув к хозяину, но человек, которого хозяин велел оберегать, с ним уйти не сумеет.
Лерт даже не удивился, когда на руке сомкнулись стальные клыки, но вот когда волк ускорился, не разжимая челюстей, и потащил за собой, пальцы протянуло жесткой острой болью. Выпускать добычу из пасти волк не собирался, так что Лерту пришлось бежать рядом, сожалея только о том, что Видящий так и не научил его как разговаривать с волчарой, если бы умел, то попробовал бы объяснить, что отгрызать руку другу не самый лучший замысел.
Волк не позволял останавливаться и не давал передышки, упорно тащил за собой, изредка порыкивая. Вскоре под ногами заплюхала вода — Лерт лишь успел удивиться, отчего она не замерзла в морозы, да и вроде оттаять так быстро не должна была, как стал проваливаться по колено. Волку было проще — он уже не бежал, а почти плыл, вернее полз на брюхе, резво перебирая лапами, а вот человек уже погружался едва ли не до пояса.
От ледяной болотистой жижы быстро занемели ноги, да и все тело стало непослушным, грузным, и не было силы справиться с ним. Для каждого шага приходилось напрягаться все мышцы, и казалось, что он не просто пробирается через болото, но еще и тащит на плечах кого-то тяжелого и грузного, и от этого его двойного веса только сильнее затягивает в черно-зеленую глубину. В какой-то момент Лерт решил больше не сопротивляться, а лечь и расслабиться — и пусть болото поглотит его. Ведь такая смерть ничуть не хуже участи тех бойцов из-под валежника. Но Вран крепче стиснул клыки, прокусывая руку, и увлекая человека за собой.
Стоять на ногах и продираться вперед Лерт больше не мог, и он также как и волк поплыл-пополз, подгребая одной рукой, и отталкиваясь ногами то от топкого дна, то от подвергнувшихся по пути коряг. Казалось через болото они пробирались целую вечность, несколько раз Лерт даже проваливался с головой и вдосталь нахлебался горькой жижы, но волк как-то бешеным усилием успевал его выдернуть на поверхность, прежде чем он собирался вдохнуть на полную грудь болотную воду.
Последние сажни волк просто пятился задом, не выпуская из пасти руки человека, раздирая кожу в клочья. Но вытащил, и еще немного протянул по влажной от стаявшего снега, но уже твердой земле, на которой местами прорезался дымный мох. Когда от кромки болота человека и волка отделяло десятка два шагов, волк брезгливо выплюнул из пасти раскромсанную руку Лерта и сам повалился рядом с человеком, жадно дыша и поводя боками. Лерт второй, неповрежденной рукой вяло потрепал зверя по охотно подставленной голове и закрыл глаза.
Было холодно, и от этого холода спастись невозможно. И даже прижимаясь изо всех сил к комку большего и живого тепла не удавалось согреться. Лерт судорожно обнимал волка и трясся, словно в горячке. Где-то на краю сознания теплилась мысль, что надо подняться и идти дальше, иначе все усилия будут напрасны, но он не мог заставить себя просто открыть глаза, не то чтобы подняться. А еще ему было все равно день или ночь, весна или лютая зима, болото или жизнь. Да и волк лежал не двигаясь, и даже не протестовал, когда Лерт его обнимал, лишь тихонько ворчливо поскуливал.
Самым верным решением было бы шагнуть за кромку и позвать Видящего — может быть, Рэлд и услышал бы призыв брата и пришел бы на помощь, но Лерт понимал, что позвать не получится. Единственное что он мог сделать — это разжать руки, чтобы волку не пришлось выдираться из крепких объятия мертвеца. И вместе с тем Лерт понимал, что как только это сделает — то сразу умрет, потому что единственное что его еще держало на этой стороне — теплый меховой бок волка.
— Ты когда найдешь хозяина, — губы слушались плохо, и Лерт едва говорил, но молчать было хуже. — Скажи ему, что… брат…
Вран вздохнул и принялся облизывать лицо Лерта — хозяин велел ему быть с человеком и не уходить. Вот он и выполняет приказ — все было намного проще, если бы человек поднялся и пошел — ведь до места, которое назвал хозяин оставалось меньше версты.
Лерт все же сумел открыть глаза — горячий, слегка шершавый язык помог разлепить смерзшиеся ресницы. Но вокруг было темно и он уже не могу понять: наступила ли ночь или это он уходит за грань уже по-настоящему. Только подумал, что в этот раз Рэлд не успеет прийти…
Тащить тяжелые вездеходы по размытой дорожной грязи было нелегко, но по окрестностям уже прошлись дозорами — и ни одного огненного человека не нашли. А дольше стоять на одном месте и терять время было не с руки, так что пришлось впрягаться бойцам — как раз по взводу на один вездеход получилось. Хоть и менялись тянущие каждые две лучины, но двигались втрое медленнее чем на камнях — лишь к полудню девятого дня добрались до Каменного брода, откуда уже начинались земли северян.
— Полковник, — отправленные вперед разведать дорогу дозорные вернулись чересчур быстро. — Моста нету!
— Размыло? — Шенг чуть развернулся, чтобы держать в поле зрения командующего Северным районом. Борг на протяжении всего пути молчал, только со Стрелком двумя-тремя словами перекинулся, когда благодарил за воду и кусок лепешки. — Или подрубили?
Дозорные озадаченно переглянулись, не зная как рассказать полковнику, что не нашли следов ни береговых свай, ни быков, что обычно в дно речное вбивают да закрепляют намертво.
— Спилов не было, — торопливо заверили дозорные, — мы дно обшарили. И выворотняков не видать.
Шенг едва заметно нахмурился — в надежности дозорных сомневаться не приходилось и, если говорят что обыскали все округ — значит, действительно нет ничего подозрительного. Но вот кто и как мог утащить огромные сваи и быки, что из моренного дерева обточены, да еще так что и следов не осталось — не ясно. Да даже если бы просто повалили — то на дне дозорные бы разглядели: такие бревна за несколько дней илом не затянет, да и река утащить бы не смогла раз лед еще не пошел.
— Ничего сказать не хочешь, полковник? — Шенг взмахом руки отослал дозорных немного передохнуть и подошел к стоящему возле вездехода Боргу. Пленника в дороге из вездехода не выпускали, только на привале снимали цепь и отпирали дверь. Да и тогда не позволяли выходить за сторожевой круг, а Стрелок еще и все время рядом находился с большим щитом.
— Я ни при чем, полковник, — ровно ответил Борг, указывая на связанные руки.
— Верс? — Шенг сжал зубы. Тут и гадать не нужно: парень прошел академию и, судя по отчетам доносчиков, неплохо себя показал. Да и убийство стольких человек на его руках в последнюю ночь само за себя говорит.
— Я не знаю что с ним, — лицо Борга на миг омрачилось, но тут же снова стало равнодушным, словно из камня высеченным. — Да и ты ведь с ним столько охраны отправил, что хватило бы на пять караулов.
— Потому и послал бойцов, чтобы он глупостей не натворил, — Шенг схватил командующего северным районом за ворот и, притянув к себе, зло зашептал, глядя в синие холодные глаза. — Мальчишка должен выжить в этой войне, иначе потом некому будет районы поднимать. Ты помнишь, что было после седьмого нашествия, когда у командующих трех районов не осталось преемников? Хочешь, чтобы и сейчас такое повторилось? У меня только девка одна, а у Ладига шестеро сыновей. Там есть кому и отца сменить, и на другие районы прийти, да и с норедами западник может запросто договориться: ему есть кого в залог мира отдать.
Борг двинул плечом, сбивая хватку Шенга. Старый приятель напомнил про страшное время. Хоть он тогда и мелким совсем был, но хорошо запомнил и голодный мор, что разгулялся по всем районам, и как люди умирали целыми семьями. И как те, что покрепче были, несмотря на мороз, в леса уходили и там охотой спасались. И как нореды за беглецами охотились: подбиралась ближе к сховищам да стоянкам и запускали по краю огненную стену. И как обходились с пленными.
— Ты как-то говорил, что твою мать в полон забрали, — Борг говорил медленно, словно припоминая, хотя на самом деле в памяти навечно отпечатались слова раненого друга. — И что она с обозом почти до порубежных земель дошла, покуда сбежать сумела.
— Говорил, — Шенг пожал плечами, не понимая зачем сейчас говорить об этом.
— Так, может, ты не командующего сын, а какого-нибудь из приблуд? — Борг зло усмехнулся. Оскорблять давнего друга он не собирался, но и удержать от грубого слова не смог.
— В предзимье Черная река первой застывает, — Шенг ответил спокойно, но при этом смотрел куда-то вдаль, словно не хотел видеть того, что рядом. — Но в тот год лед был слишком слабый… мать рассказывала, когда их пригнали к реке, по ней только покров тонкий лег, но стоило ступить на него, как он проламывался. Ни лодок, ни плотов не было, а в ледяной воде даже хорошему пловцу долго не протянуть. Она захлебнулась водой раз и другой, а потом ее ко дну потянуло. И чтобы она за собой в омут и вторую девку. с которой связана была, не утащила норед, что рядом плыл, обрезал веревку. Вот только мать моя не утонула, а вынесло ее на берег. Там ее и нашли селищанцы, выходили от белой девки, у себя оставили, а по весне мать, как окрепла, со мной вместе уже и вернулась. Я зимой родился, а на нашу землю нореды пришли по осени.
— Они всякий раз по осени приходят, а перед их приходом по весне и начинается смута, — Борг опустил голову. — Сейчас тоже весна. И смута. И война будет. А осенью слетятся падальщики: добить и дограбить.
— Я также думаю, — Шенг помолчал и зло добавил. — Поэтому и надо сберечь твоего сына до осени, чтобы людям было за кем идти на смерть.
— Знать бы кто сговаривается…
— Да что там гадать? — Шенг растерянно вытащил из поясной петли метательный нож, покрутил в пальцах. А затем наклонился и несколькими небрежными штрихами обозначил границы районов. — После второго нашествия у Западников стало земель на треть больше. После третьего — Центральный район присоединил Пустошь. После четвертого — граница сместилась почти на сорок верст. После пятого — восточный район стал мертвой землей, а у любого жителя Центрального района в сундуках стало больше монет, чем у тебя и меня вместе взятых. После шестого — Западный стал самым большим районом.
— А после седьмого, — Борг чуть прищурился, отчего лоб прорезали жесткие морщины, — у северного и южного районов не осталось ни командующих, ни тех, кто бы мог ими стать по праву рождения и воинской выучке.
— Я тогда знаешь чего боялся, — Шенг вдруг улыбнулся, выпрямился, оставив нож торчащим в грязи. — Что нас с тобой заставят выйти друг против друга. Но повезло…
— Повезло, — согласился Борг.
— Если Верс доживет до осени, то у него будет право возглавить и южный район. Смотри, — горячо зашептал Шенг, став вплотную к полковнику северного района, — как раз пройдет полгода, что он живет на землях района. Дальше — он пройдет хоть немного выучку в нашей учебке. И, наконец, он сможет взять себе мою дочку, чтобы скрепить союз.
— Да ее до того времени могут пять раз прибить, — покачал головой Борг.
— Не убьют, — Шенг носком сапога побросил нож и рукой поймал. — Я ее тоже спрятал, прежде чем тебя везти. И научил, если беда будет, чтобы к Версу твоему шла.
— Продуманно, — Борг поднял руки, указывая на опутывающую запястья веревку, — так может скажешь в войне что грядет… на чьей стороне будешь ты?
— А ты что еще не понял? — Шенг резко махнул ножом, разрезая веревку на руках пленника. — Я — за свой район.
— Я тоже, — Борг потер следы от пут. — Только вот районы-то у нас разные.
Лес дышал жизнью, следил за путниками десятком пристальных взглядов, что больше напоминали блуждающие светцы, приглушенно шемел и переговаривался на своем неведомом языке. Но для Верса он казался мертвым, да и во рту от каждого вдоха явственно ощущался горьковатый привкус — словно он нюхал свежепролитую кровь.
— Жертва… — Герен вздрогнул от шепота, недоуменно оглянулся на Верса. И тот пояснил: — Или просит, или ждет, или предчувствует… Точно не могу почуять.
— Может… — Герен сбросил капюшон плаща, чтобы лучше вслушаться в переплетенье лесного шепота и отзвуков, — может, недавно кого поблизости прибили, а ты ловишь последнее дыхание жизни?
Верс пожал плечами: он и сам толком не понимал, что и отчего с ним происходит, то накатывали какие-то видения, то слышались глухие голоса, которые ему по несколько раз повторяли одно и тоже, но слов было не разобрать. И ладно бы если ночью, на грани сна и яви и не такое причудится, но вот когда бодрствуешь — видно, плохо дело. Мало ли слухов ходит про людей, что от пыток разума лишались, а он ведь и от кнута боль стерпел, и огнем горел. Но если на себя примерить, то бродить без памяти и осознания по селищам и скоморошничать на местах не хотелось бы. Одно дело песни да были складывать и людям их петь, а вот так… Верс аж передернулся от отвращения. Тогда пусть уж будет учебка, тупые занятие и бои, в которых легче всего обо всем забыть и всего лишь выполнять приказы.
Они шли уже окольными тропами пятый день, по первости даже на ночевки не останавливались, а почти без отдыха пробирались через чащобу даже ночью. Верс поначалу хотел было делать привалы, но с удивлением обнаружил, что и сам в сумрачной весенней темноте хорошо различает даже маленькие веточки в кронах деревьев и мховые кочки под ногами, да и его попутчик шагает по ночному лесу также быстро и бесшумно как и по дневному. Первый привал они сделали лишь под вечер второго дня. Костер разжигать не стали, да и лежаки из веток не ладили — удачно обнаружили под хлопьями и комьями стаявшего снега заброшенное лежбище бера, где и отдохнули до утра, даже не карауля в очередь. И так были уверены, что любую угрозу загодя почувствуют, лишь лаз за собой, как в берлогу забрались, закидали-закрыли сушняком.
Спать было зябко: старая подстилка еще не обветшала окончательно, но высохшая листва и иглица совсем не грели. Свой плащ Герен расстелил поверх лежбища, а плащом Верса они вдвоем укрылись, тесно прижавшись друг к другу чтобы согреться, но сон не шел. Да и запах смерти, прежде далекий и равнодушный, стал сильнее и назойливее. Верс повернулся, лег на спину и чуть приподнял руки, сведя ладони ковшиком.
— Нашел час забавляться, — проворчал Герен, наблюдая за огненным шариком, что покачивался и подскакивал в руках Верса, ласкаясь как игривый котейка. — Еще сушняк подпали…
Верс рассмеялся — огонь для него был не горячим и не обжигал. Наоборот казался мягким и пушистым, а еще приятно обволакивал холодные пальцы теплом.
— Помнишь, еще мать жива была, а отец собирал мальчишек и на озеро зимой отправлял? — Верс чуть прищурился, то ли вспоминая, то ли так удобнее было глядеть на огонек в ладонях. — И задание было взять ледяной град…
— Только в сам град он сажал в оборону не мальцов, а воинов, — Герен тоже улыбнулся добрым воспоминаниям. Хотя тогда они такими не казались: день промерзнуть на крепком морозце, голыми руками отбивая налеты парнишек, вооруженных рогуляли с затупленными концами да дубинками, и при этом защищать град, стена которого хорошо если по плечи достает. — Тебя бойцы бешеным звали… не знал что ли? У богов и заступников просили уберечь, чтоб не попасть на ту часть стены, куда ты полезешь. Ты же шел напролом, боли от ударов не чувствовал, а бил резво. Хоть и помнили, чей ты сын, но в драке, как с тобой кто сходился мигом об этом забывал и бился хоть уцелеть.
— Не знал. — Верс помолчал. Отчего-то сами снежные да ледовые битвы на память ему не приходили, зато он ясно помнил, как прибегал домой и прижимался к горячей печи — мать жарко топила. И пил сладковато-горький настой из засушенных ягод смородины да рябины, размешанный на меду. — Так ты же часто против меня выходил.
— Да, мне-то что… — Герен вытащил из подстилки сухую веточку потоньше, закусил зубами. — Я любого бойца мог тогда положить, а ты что? Мальчишка. Но сейчас с тобой… — Ординарец задумался, оценивая шансы. — Нет, не рискну. Только вот до сих пор мне не неведомо, откуда в тебе огонь? За смерти его не получить, с ним родиться надобно. А у тебя в роду огненных людей не было — я полковника долго расспрашивал. Да и поделиться твой паренек с тобой не мог, но ты ведь и Зов слышишь, и с огнем управляешься.
Верс не ответил — он и сам не раз задавался этим вопросом. Но понимание приходило ему от самого огня, который был и внутри, и снаружи.
— А мне позволишь? — Герен с мольбой указал на огненный шарик.
Верс легко перебросил золотой пульсирующий комок в руки ординарца. Тот продержать его смог мгновение и тут же замахал обожженной ладонью. Огненный шар упал, расплескался по подстилке и тут же сушняк затрещал, разгораясь веселыми искрами. Герен дернулся к влазу, торопясь выбраться из горящей берлоги самому и вытянуть, если понадобится, Верса. Но тот опустил руку на полыхающие ветки и… огонь моментально погас, сжался, втянулся, превращаясь в безобидную искорку. Так что о недавнем пожаре напоминали только обуглившаяся местами подстилка.
— Я такого еще не видал, — Герен даже сам пощупал места, где плясал по лежбищу огонь. — Даже у Старшего воина Зова… как ты это сделал?
— Попросил утихнуть, — Верс глянул по сторонам и повел рукой. Огонь, повинуясь его движению и воле, скользнул вдоль стен, охватывая всю берлогу, и затрепетал язычками пламени, окружая лежащих в центре подстилки людей.
— Да, так намного теплее, — вздохнул Герен, устав удивляться новому мастерству Верса. — Давай спать.
Берлога от огненного круга быстро подсохла и прогрелась, так что даже под плащом стало жарковато. Герен покрутился с бока на бок, но если прежде хотелось спать, но мешали холод и сырость, то сейчас от полыхающего точно вдоль стен огня сон пропал напрочь.
— Верс, — Герен ненадолго замолк, раздумывая как бы сказать доходчиво, но и так, чтобы парень не вспылил. — Тебе теперь таиться придется…
— Отчего? — Верс, словно пробуя огненное мастерство, то поднимал языки огня до свода берлоги, не добавляя жара, то расписывал стенки узорами.
— Про камни для вездеходов слыхал? — Тень, омрачившая лицо Верса, была настолько быстрой, что не следи Герен пристально за парнем, то и не заметил бы. — Так вот ты… тоже…
— А ты? — Верс удивленно глянул на ординарца. — Ты прожил в районе больше двенадцати зим.
— Я не прошел посвящение — у меня нет знаков огня, — Герен говорил обыденно, точно о делах давно забытых и не имеющих к нему никакого отношения. — А по другим признакам огненных людей и не вычислить. У нашего племени обычные глаза, обычная кровь будет течь из раны. Ее узнать можно только если вскипятить, тогда она превращается в огненные камни.
— Мне знаки огня тоже никто не наносил, — Верс мотнул головой.
— А их только сам огонь и может поставить, когда принимает к себе нового воина. — Герен коснулся рукой плеча парня. — Проверь — должны уже проявиться.
Верс торопливо сбросил комбез, стащил нательную рубаху, не обращая внимания на боль, когда ткань царапнула заживающие раны. Попытался разглядеть плечи.
— Ну, парень, считай тебе повезло, — Герен горько усмехнулся. Знаков огня на спине Верса было не разглядеть из-за заживающих ожогов и следов от кнута. — Пока повезло, но как там дальше будет… может, как спина загоится, проявятся… хотя кто знает… я вот даже на рубежах не видел ни одного воина, который бы так с огнем управлялся, даже Старший и то такое, как ты не творил, а у него все плечи в знаках были.
Северян казнить не стали, да и с ворот снимали достаточно бережно, придерживая за ноги, а не перерезали веревки. Так что руки хоть и выкрутило за день и ночь подвешивания, но это пустое — за пару дней отлежатся, а если умелый лекарь плечи хорошо вправит, то арбалетом владеть смогут. Пленников запихнули в один вездеход, который по углам и двери обмотали цепью. Впрочем, меры предосторожности были излишними: даже самому отчаянному безумцу не пришло бы в голову сбежать из середки армейского «хвоста». Борг вежливо поблагодарил стрелка за сообщение. Парни живы — это уже хорошо, а там видно будет.
Полковника Северного района проводили к вездеходу, что должен был ехать следом за вездеходом командующего южан. Вроде бы и почести оказали — как по званию положено, но стерегли похлеще татя, даже руки не развязывали, и раны ныли пуще прежнего. Борг осторожно боком опустился на доски пола, покрутился, стараясь улечься так, чтобы не бередить бок. Хорошо бы уснуть — так дорога быстрее пролетит, но сколько ни закрывал глаза — сна не было.
Вездеходы с лучину еще стояли на месте, и Борг напряженно вслушивался в происходящее снаружи, но бойцы у командующего Южным районом были вышколены отменно: ни одного лишнего звука, почти никаких громких окриков и команд, словно все и так знали что делать и четко выполняли свои обязанности. Наконец-то по цепи полетел приказ «трогай» и вездеход стал покачиваться и подскакивать на колдобинах и чавкать, переваливаясь по раскисшей земле. Борг вздохнул: лежать раненому на голых досках было тяжело и неудобно, но просить хотя бы охапку соломы не стал — ничего, потерпит.
День тянулся медленно и противно — одно дело когда едешь в открытом вездеходе или телеге, тогда можно хоть по сторонам глянуть. А тут только плотно пригнанные друг к другу доски, даже без единой щели, к которой можно было бы припасть. Да и снаружи почти никаких звуков не доносилось, как полковник ни вслушивался — только мерное поскрипывание вездеходов да хлюпающая под колесами дорога. Борг улегся на спину, попытался плотнее закутаться в телогрею — за полдня пути он изрядно замерз, то ли вездеход выстыл после теплого сарая, то ли и вправду подморозило немного. Ладно когда внутри много людей: можно прижаться друг к другу да надышать — все ж теплее будет, а вот когда в одиночку, да без соломенной подстилки и нагретых в печи камней…
После полудня объявили первый привал. Вездеходы встали полукругом, но костры не разводили — значит, сейчас короткий отдых, а там будут двигаться дальше до самой темноты. На всякий случай Борг перебрался к стенке, что напротив двери, но пленника никто не проверял — снаружи лишь подергали цепь, неприятно брякнув по доскам, да кто-то хрипло поинтересовался жив ли полковник. Борг отозвался, хотя и не хотел подавать голос, но молчать было ребячеством. Впрочем, и заглядывать к пленным на каждом привале было бессмысленно: из вездехода не сбежишь, а для прочих надобностей можно приподнять специальную обрезанную деревяшку в углу. Да и кормить вряд ли станут чаще, чем один раз: либо вечером, либо утром. Но и для кормежки не обязательно полностью отпирать дверь и снимать цепь — еду и бурдюк с водой можно просунуть и в щель.
Вторая часть дня была ничем не лучше первой: раны кровянили, вездеход мерзко раскачивался, голова кружилась от слабости, да и холод изрядно донимал. Судя по тому, как быстро они двигались, сейчас уже должны были проезжать мимо Вечей, а там и до границы районов рукой подать — два дня пути останется, если не замедлятся. Борг все же задремал, то ли замерз слишком, то ли усталость взяла свое, но проснулся резко оттого, что его толкнули в плечо.
Давешний Стрелок протягивал полковнику котелок с дымящимся варом.
— Поесть, — парень снова попробовал сунуть в руки Боргу горячую посудину.
— Будь по-твоему, — не стал спорить Борг. — А почему стоим-то? Еще до вечера долго…
В приоткрытую дверь вездехода просачивался свет, и хотя день был сумрачный, но до темноты еще было лучины две, а то и три.
— Огненные камни закончились. — Стрелок зло прищурился. — То ли по злому умыслу, то ли по незнанию, но кто-то кинул в жаршень весь запас, и теперь не на чем ехать.
Борг равнодушно пожал плечами, не обращая внимания на вспышку боли от движения, — мол, это не мои печали.
— Я варевницу заберу позже, ешь. — Стрелок выскользнул наружу и прикрыл плотно за собой дверь.
Борг заглянул в котелок — действительно варево, каким не жалко покормить пленника, и достаточно жидкое, чтобы обойтись без ложки. Но раз еда горячая, то ей можно простить и вкус, и цвет, да и все что угодно. Борг кое-как захватил рукавом котелок и осторожно надпил — хотя бы согреться немного. А огненные камни — что ж, пусть ищут где добыть или обратно гонцов шлют, чтобы привезли. В любом случае стоянка затянется надолго и вряд ли они отправятся дальше даже утром.
Но еще даже не стемнело, как возле вездехода засуетились бойцы и раздались чьи-то крики.
— Вот сволочи! — Борг придвинулся к двери, пытаясь разглядеть в малюсенькую щель, что происходит и кого заподозрили в принадлежности к огненным людям, но разобраться так и не смог.
Как добывают камни, полковник прекрасно знал: их выплавляют из крови людей Огненного племени. Но вот найти таких людей давно уже стало проблемой. Полковник Северного района в свое время как получил власть, сразу же снарядил обоз на край Федерации, чтобы мирно договориться с племенами. И на протяжении всех лет ему привозили камни — откуда племена брали столько огневиков, Борг предпочитал не спрашивать. В конце концов можно ведь и не всю кровь выливать из огненного человека — камень будет не таким сильным, но четыре седмицы от заката до восхода вездеход на трех таких камнях сможет ездить. А вот если к жару крови добавится еще и смерть, то одного камня хватит на девять седмиц. Тайну добывания огненных камней вроде бы и хранили бережно, но даже дети в районах рассказывали сказания о том, как можно сходить за шесть рек и принести целую корзину огневиков. Да и стоили такие камни немало — за туес можно было неплохое хозяйство справить, — оттого и находились желающие сходить за богатствами. Вот только никто обратно не возвращался. Но если раньше огненные люди порой сами приходили в районы, и даже не скрывали под плащами и рукавами знаки огня на плечах, то уже несколько лет как ни одного не видели.
Борг слышал, что вроде командующий Западным районом даже приказывал искать и приводить к нему тех, кто не был прямым потомком огненных людей, а любого человека, от которого огонь или жар шел. И таких запытывал до смерти, живьем поджаривая на решетке и вскрывая раны, чтобы из перегоревшей и окаменевшей крови сделались огненные камни. Неизвестно, правда, вышло у него что-либо, но обозов в пограничье западники не отправляли давно. Шенг, кажется, тоже покупал камни, но у кого — не говорил даже во время самых задушевных бесед. Впрочем, тут особое дело: на дороге из-за огневиков застряла почти целая армия, тут либо людей впрягать в вездеходы, либо искать затаившихся огненных.
Борг прислушался — крик затих, то ли несчастный сорвал горло, то ли уже ушел за грань. Вот только, если камни добыть не удалось, то жизнь, отданная огню, окажется напрасной жертвой.
Верс немного провел Старшего и его парней, чтобы убедиться: обратно не повернут и его выискивать не станут. А то с командира группы станется — утром, наплевав на приказ, снова упираться взялся. Видать давно догоревший костер из наемника и остывающий прах при сумрачном дневном свете показались не столько впечатляющими, чем в ночи хлынувший от руки огонь. Но даже если бы и захотели, то все равно не отыщут — Верс в себе не сомневался. Но следовал за вездеходами до балки, и лишь когда те перебрались на дорогу, что вилась вдоль опушки, развернулся и углубился в чащу. Шел быстро и легко, совершенно беззвучно и не глядя по сторонам — обострившийся до предела слух уловил бы появление врага, а приученное действовать тело среагировало бы само, так что можно было попробовать обдумать ситуацию. То ли действительно тащиться в учебку южан, мурыжиться там еще семь лет и потом возвращаться, если отпустят и позволят, к отцу, и заниматься чем прикажут. То ли взять и исчезнуть: мало ли люда по дорогам шелобудится, а там, глядишь, прибиться к какой-нибудь ватаге — умелые воины всегда в цене. Верс сбился с шага, сплюнул: вот и стоит ли скрываться ради того, чтобы снова за меч браться в наемниках? Но если раньше мог хотя бы мечтать о том, чтобы заделаться сказителем да песенником, то теперь от такой рожи любого честного человека отвернет, а совестливый еще и в службу донесет — мол, бродяга подозрительный объявился, точно прикончил кого или ограбил. Да и расписанной кнутом спины у порядочных путников не бывает.
От таких мыслей словно силы все разом пропали и Верс опустился на купину мха, что обволакивала, словно оборонительный вал, ствол дерева. Прислонился спиной к шершавой сыроватой коре. И впервые задумался о том, ради чего вообще стоило выжить, пройти огонь, побывать за кромкой… И не нашел ответа. Подмениться с братом, спасти кровного родича, выполнить волю отца — это все когда-то имело смысл, а сейчас… или каждый сам за себя, или один за весь район… Верс закрыл глаза. За себя намного проще и легче. Ведь что ему за дело до войны за землю и передел районов? Никакого. Отбыл учебку раз положено и позором для отца стало, если бы старший сын нарушил традицию. Но во второй раз в тот омут? А Лерт… пусть бы сам поехал… Верс выругался шепотом, но с такой злостью, что аж тошно самому слушать было: подох бы братишка — прав отец. Только вот от ему от этого не легче. Брат может еще раз десять во что-нибудь вляпаться или его просто прикончат, отец может сгинуть, если война все-таки пойдет по северному району — западники, если толпой повалят, то щадить никого не станут, а без командующего сражение будет проиграно, даже не начавшись…
Человек не подкрадывался, и не таился, но до броска ничем не выдал своего присутствия. Верс только слегка качнулся, чтобы нож вошел не в висок, а в дерево. И лишь тогда открыл глаза — засапожник метнули сильно, вонзился в кору аж до обмотанной ременными петлями рукояти.
— Вытаскивать сам будешь, — лениво обронил Верс.
Герен усмехнулся и выскользнул из-под еловых лап.
— Учуял? — ординарец подошел и опустился на колени, как и положено слабому воину перед могущественным.
— Не знаю… наверное, — Верс ладонью коснулся рукояти засапожника. — Тепло, в котором нет угрозы. Знакомое. И холод. Пусть покажется… кто там с тобой…
Герен восхищенно присвистнул: силен парень: мертвеца мало кто услышит, пока тот сам знак не подаст. А погребенный затаился, хоть и был поблизости, но Герен даже не догадывался где.
— У него просьба к тебе, — ординарец склонил голову.
Верс выслушал молча, кивнул: обряд провести не жалко. Да и не дело бросать начатое на полпути. Словно угадав его решение, мертвец возник, соткавшись из уплотившегося воздуха. И, как прежде ординарец, опустился на колени. Видеть перед собой размытого прозрачного человека, от которого сквозило смертной стужей, было непривычно. Верс коснулся плеча Герена, проверяя свои ощущения — то ли ординарец отца притерпелся к мертвецу, то ли сам напитался от того дыханием смерти.
— Это обещание, — впервые подал голос мертвец. — Взаимное. Оттого ты и холод чувствуешь от живого.
— Не думал, что ты со мной заговоришь, — Верс поднял руку, несколько раз сжал в кулак пальцы, а затем направил ладонь на мертвеца.
— Ты милость проявил, — выходец из нави спокойно поглядел на окутавшуюся огнем руку. — Живой огонь мертвое испепеляет. А ты крепко горишь…
Герен заметил опасно сузившиеся глаза Верса и перехватил горящую руку, с силой нажал, заставляя парня опустить ладонь к земле. Недоуменно покосился на свои длани — волдыри от ожога вздулись слишком быстро. Пожалуй, так сильно он не обжигался, даже когда дотрагивался до первого воина Зова порубежников.
— Да не стану я его сжигать, — Верс раздраженно отмахнулся. — Поведай мне… Лерт, мой брат единокровный… он в навьем мире или еще не перешел кромку… ты же можешь на обе стороны зрить.
— Он не там и не здесь, — мертвец помедлил. — Он путник, может ходить, где пожелает. А теперь еще и кормитель — навьиных детей напоил своей кровью.
Верс скрипнул зубами. Брат опять натворил бед.
— А мой отец?
— Он близко подошел к кромке, но не перешагнул, — мертвец опустил голову. — Про всех я тебе отвечать не буду. Нельзя так, хоть ты и воин Зова.
— Мне больше и не про кого спрашивать, — Верс лишь теперь заметил, что на его пальцах продолжали свою бесшабашную пляску язычки огня. Встряхнул рукой, словно хотел сбросить с себя живой огонь.
— А хочешь… про тебя скажу, — вдруг усмехнулся мертвец и в бездонных глазах вдруг заполоскалась черная дымка, — когда тебе придет пора подойти к кромке?
— Незачем, — Верс припомнил слабость и отчаяние, что накатило на него здесь щепку назад. — Когда придет срок, тогда и перейду в навь. Что тебе для ритуала надобно? Огонь и моя кровь? Возьми сколько потребуется, а зла не держи.
Мертвец попытался коснуться Верса, но только обжегся — жар исходит от человека такой, что проще в раскаленную печь сунуться. Он даже другого человека потрогал — ничего, горячий, но терпимо.
— Давай сам, — мертвец поклонился Версу, а затем обернулся к ординарцу. — Я тебе помогу, когда позовешь, но только один раз. Обещание еще держит, так что я приду.
Верс прищурился и окинул взглядом выходца нави. Теперь он знал, что даже рукой направлять огонь лишнее. Он сам был огнем, огонь жил в нем, и рвался прочь, видя такую близкую и доступную жертву. И если раньше приходилось напрягаться, чтобы сделать что-то с этой огненной силой, то после той ночи, как он сжег тело наемника, стало труднее сдерживаться, чтоб не спалить все вокруг.
Мертвец, словно в погребальное полотно, закутался в огонь. Столб пламени вырос мгновенно в рост человека. Герен передернулся: слушать гудение огня, видеть человеческую фигуру в безумной пляске огненных языков и спокойную улыбку на лице мертвого наемника — было жутко. Огонь полыхнул последний раз, растворяя в своем жарком нутре выходца нави и опал, исчез, как его и не было. Даже пепла гости не осталось.
— Верс, — Герен молчал долго, собираясь с силами. В конце концов полковник велел ему найти сына и помочь выжить, так что этот приказ он точно выполнит, а вот все остальное… — если хочешь, можешь уйти. Я все сделаю сам…
Вран целый день проторчал в землянке, лишь изредка выбегая наружу. Сейчас повадками черный волчара больше походил на дворового пса, что мирно дремлет в пороге, но чутко бдит, если кто чужой подходит к воротам. Лерт поначалу все же поглядывал на зверя с опаской, а потом освоился, даже осмелился погладить лобастую морду. Волк тоскливо вздохнул, вздернул верхнюю губу, показывая крепкие клыки, — мол, ты мне не нравишься, но я согласен считать тебя в своей стае. Лерт больше и не требовал — главное, что Рэлд немного оживился, да и трястись стал чуть меньше. Хотя вот Видящему волчара позволял себя и гладить, и обнимать, и даже охотно рядом на еловый лежак укладывался.
— Сушину надо бы порезать да поколоть, — Рэлд привычно взял гладыш, напился родниковой воды.
Лерт сегодня сам дважды ходил к роднику: сумел за один раз принести только одну кадку — плечо болело и ныло так, что вторую полную не смогу поднять.
— Давай травы заварю, — Лерт потянулся к подвешенным на матичном бревне мешочкам. — А то и так зябнешь, а еще и холодное пьешь.
— Ну, завари, — Рэлд поставил гладыш на полку. — Так а ты же в травах не разбираешься.
— Малину да липу уж как-нибудь отличу, — нахмурился Лерт. — Как малой был видел, как мамка запаривает да настаивает.
Рэлд хмыкнул, снова лег, накрылся тулупом. Вран с лучину как снова усвистал по каким-то своим делам и до сих пор не вернулся. И Видящему снова было плохо без волчары. Лерт покрутился возле печки: дрова подбрасывать ему уже доводилось, и даже утром сумел с тлеющих углей раздуть огонь, а вот как вычистить пепел да растопить заново — представлял слабо. Ну, вымести можно и веником, из веток навязанным, а дальше… там видно будет. Веник все же изготовил, малость кривоватый, да еще и развязаться норовил все время, но пепельную пыль разметал да так, что теперь она была не только в зеве печи, но и на полу, на лежаках, на лавах, на столе, и даже медленно с осыпалась с потолка. Лерт расчихался, провел ладонью по лицу — а то волосы в глаза лезут, и снова сунулся шуровать в печке веником. Рэлд поглубже закопался в тулуп, предпочитая задохнуться, чем надышаться печной сажей и пеплом.
Провозился Лерт аж до темноты, пока все отчистил и отмыл — еще трижды ходил к ручью. Так что травяным чаем поил Видящего уже при лучине. Себе не заваривал — настолько вымотался и устал, что ни есть, ни пить не хотел.
— Мне за Врана неспокойно, — Видящий держала в ладонях почти полную кружку отвара.
— Да что ему сделается, — Лерт поправил лежак. Взбить сил не хватило, так слегка разровнял, собираясь ложиться спать. — Волку-то в лесу.
— Беда с ним, — Рэлд сидел неподвижно, и словно смотрел куда-то за границы нави. — Помочь надо.
— Да куда ты… ночь же… — Лерт лишь жалобно выругался, когда Видящий быстро поднялся, приткнул кружку на стол и стал обуваться. — Погоди, я с тобой.
Лерт не переставал удивляться тому, как быстро и бесшумно ходит по лесу слепой парень. Вот и сейчас под его ногой даже веточка сухая не хрустнула, и снег подтаявший не скрипнул. Да и на ветки он не напарывался, в отличие от самого Лерта, у которого уже изрядно кровила щека, да ныла подвернувшаяся нога, кроме того он даже несколько раз умудрился поскользнуться и упасть.
Идти было недолго — всего лишь версты три до западной кромки, где лес примыкает к селищу, — но Лерт мог побиться об заклад, что они до прилеска добрались быстрее, чем сгорела бы щепка. Рэлд шел так, словно знал куда. Впрочем, сколько Лерт не пытался разговорить Видящего да разузнать, как тот тогда ночью его нашел, получал в ответ только одно — почувствовал.
В селище не спали: вдоль частокола мельтешили огни смоляных факелов. ДО прилеска даже долетали обрывки слов — разобрать о чем говорят было трудно, да и не нужно: Рэлд, ничуть не сомневаясь, взял Лерта за рукав и повел за собой, забирая десно. Лерт думал, что им придется обходить селище, но нет — Рэлд развернулся и пошел напрямик, через поле, хотя там снег сбольшего сошел и пройти было сложно из-за набухшей талой водой земли.
Лазная калитка была нараспашку и препятствий им никто не чинил — видно, как переполох случился, так и оставили все нараспашку. От амбаров да сараев, что по обычаю ставятся за домами, ближе к частоколу, летела ругань и яростное рычание. Рэлд торопился, но задержался, чтобы сорвать цепь с перевязи, где путники оставляли лошадей, и уже на ходу перехватил цепь двумя руками так, словно держал боевой посох.
— Разойтись, — резко командовал Рэлд, прокладывая себе путь через столпившихся полукругом зрителей. Особо упрямым, что не желали сходить с удобного места, помогал пинками или короткими тычками цепи. Лерт старался не отставать — людей тут немало, и сплошь мужики здоровые, кто с дубьем, кто с вилами. — С дороги!
Самые ретивые пытались выгнать зверя, что огрызался из открытого амбара. Неподалеку валялась охотничья клетка. То ли волчара угодил в капкан из сети, что его спеленали и закинули в клетку, то ли не учуял волчью ямы и провалился туда, а уж затем его накрыли клеткой да подсунули днище, — теперь не важно. Но волк как-то сумел выкрутиться, вырвался и забежал в амбар. Умников, чтобы зайти да взять зверя, не нашлось, зато полукругом на расстоянии десятка шагов от порога прыгало с дюжину самых ярых охотников. Хотя для чего этим селищанцам живой волк, если могли прямо в лесу прикончить, да шкуру содрать — все же возни меньше, чем живого тащить в селище?
Рэлд прошел сквозь толпу, как нож через простоявшее на солнцепеке масло. Развернулся, чтобы спиной стать к двери амбара, а лицом к опешившим селищанцам.
— Я волка заберу. Вижу, что никто не возражает.
Мужики, судя по перекошенным от злости мордам, возражали. Но Рэлд-то их все равно не видел — Лерт усмехнулся, но тут же отшатнулся, даже не успев толком испугаться. Метко брошенные вилы Рэлд легко отбил концом цепи, и как раз к ногам Лерта. Вилами управляться Лерт не умел, но поднял, направил на толпу.
— Кто еще тут против? — Рэлд показушно раскрутил цепь так, что вокруг него закрутились два больших железных колеса, угрожающе рассекая воздух. Причем колеса, казалось, сразу крутились и перед грудью Видящего и по бокам, и за его спиной.
Рэлд обернулся в Лерту, кивнул на дверь амбара и медленно двинулся вперед, не переставая выписывать концами цепей круги на все стороны. Лерт свистнул — не придумав ничего лучше, впрочем, Видящий волчару тоже подзывал коротким свистом и прищелкиванием языка. Главное, теперь смотреть, чтобы зверя не покалечили, пока они к воротам прибираться будут. Вран, прихрамывая выбрался из амбара на зов, ощерился на селищанцев и как-то доверчиво прижался к ноге Лерта. Так они и пошли следом за Видящим: волк огрызался на людей, Лерт размахивал из стороны в сторону вилами и скалился не хуже ярящегося Врана.
Их пытались остановить, но Рэлд, почти не замедляя шага, самых ретивых успокоил цепью. Лерт заметил краем глаза, как Вран одному прыгающему и громко орущему мужику метким броском грызанул руку. А когда какой-то бородач слева замахнулся, чтобы сбить волка дрыном с воющего приятеля, Лерт сам резко и не колеблясь ткнул бородача вилами в грудь. Когда тот оседал на землю с выпученными глазами и раскрытым так широко ртом, что мог без труда проглотить небольшой качан капусты, Лерт пожалел лишь об одном, что у него теперь пустые руки и нечем защищаться.
Возле ворот их снова попытались схватить. Лерт без всяких приказов от Видящего, ухватил Врана за шкирку и удерживал, чтобы тот не кинулся на тех, кто теснил Рэлда. А тот так быстро вращал цепью, сбивая железными концами вилы и дрыны, ломая кости нападающим и сшибая самых упертых наземь, что в тусклых огнях факелов и серебристых росчерках цепи казался древним Воителем, что по преданиям много веков назад спустились очистить землю.
— Мы уйдем, — громко произнес Рэлд, и Лерт, почти висящий на рвущемся к селищанцам Вране, удивился: у Видящего даже дыхание не сбилось. — Или вы все тут ляжете.
Шенг не вырывался, стоял расслабившись, словно на его горле не было мертвого захвата. В том, что Боргу хватит сил и злости свернуть шею, полковник Южного района не сомневался, но он не хотел верить, что старый боевой друг так влегкую сумеет его прикончить. Сам ведь должен понимать, что снять его могут одним выстрелом, а дохнуть под пытками на главной площади, на глазах у всего народа, доблести мало. Да и не много найдется героев, которые звука не проронят, а стоит хоть раз вскрикнуть и все — вместе с жизнью потеряешь и уважение.
— Ладно, сам виноват… полковник, — последнее слово Шенг произнес сквозь зубы, словно ругательство. И сжал пальцы в кулак, подавая знак. В то же мгновение в руку Борга вонзилась стрела. От злой и неожиданной боли полковник ослабил хватку, и Шенг тут же резко наклонился, перекидывая противника через голову и вбивая в землю. — Я же советовал тебе не дергаться, полковник. Вязать их. Кто сопротивляться станет — на ворота.
Бойцы бросились исполнять приказ. Второй командир мечников мгновенно оказался рядом, наступил на руку лежащего полковника, не позволяя тому подняться, и для верности еще и меч к горлу приставил.
— Полковник, а этого куда? — командир мечников слегка шевельнул рукой, сильнее вдавливая острие.
Ответить Шенг не успел — Борг крутанулся, ногами подрубая колени мечнику и сбивая того наземь. Это словно послужило сигналом — северяне, как сорвавшиеся с цепи волки, атаковали ближайших южан. Нападение получилось удачным: пятерых положили насмерть, но потом их стали теснить. Однако и тогда подставляться под веревки северяне не захотели, стали вкруг спина к спине, прикрывая друг друга да весьма умело отбивались от наседавших. Дрались отчаянно, и даже сумели раздобыть себе гражи, что считались исконным оружием южных земель, и ловко ими орудовали.
— Щитами давите! Выбивайте руки! — раздались приказы взводного, взбешенного тем, что его бойцов захватили врасплох.
Между тем командир мечников сумел подмять под себя Борга — все же силы были неравные и рана сказывалась, да и удары кованых наладонников, что защищали пальцы от скользящих махов меча, намного сильнее, чем от кулаков. А тут и помощники подскочили — перехватили руки полковника, завернули, вздернули на ноги. Командир мечников тоже поднялся, стал перед яростно выдирающимся из хвата мечников полковником, замахнулся.
— Не сметь, — Шенг сбил удар, рванул командира мечников за плечо, разворачивая к себе, и с плеча врезал тому в скулу. — Не дорос еще командующего кровью поить. Полковника Северного района… ко мне. Завтра после полудня выступаем.
Северян взяли, помяли слегка со злости, что восьмерых положили, но не калечили. Сорвали одежду да нательные рубахи, и за выкрученные за спину руки подвесили за воротную балку. Кто хотел мог ударить, но близко никто из южан подходить не рискнул — ноги подвешнным не связывали. А взгляды, что северяне бросали на своих врагов, ничего хорошего тем не сулили. Так издалека на меткость ледышами забросали.
Шенг на забаву поглядел неодобрительно, но запрещать не стал. По праву — кто в воротах оказался, тому и стыд подобный сносить. Обернулся к полковнику Северного района: Борг так и стоял на коленях у печи, куда его приволокли и швырнули мечники, злые за своего командира.
— Рана? — скупо спросил Шенг.
Борг лишь покачал головой, хотя одной рукой прижимал приметно кровавящий бок да и телогрея так промокла от крови, что даже на доски пола натекла небольшая лужица.
— Брось, — Шенг прикрыл окошко деревянной ставней изнутри, подошел к двери, прислушался, затем зажег две лучины. — Показывай.
Борг отвел глаза в сторону. Остывшие камни ровной кладки, черный изрядно закопченный котелок — все покачивалось и плыло. Чтобы не свалиться совсем, полковник уперся ладонью о припечек. Шенг лишь нахмурился — руки у Борга были испачканы красным.
— У кого был нож? — хрипло спросил Шенг, а сам, не дожидаясь объяснения, стал раздевать раненого. — Говори!
— Не уследил, — Борг равнодушно поворачивался, и даже не морщился, когда полковник Южного района срезал рукав с раненой руки.
— Кто-то из мечников? — Шенг плеснул на чистую тряпицу водой и стал смывать кровь. — Значит, и у меня в войске есть предатели. Что молчишь? Лекаря-то у меня больше нету, так что латать тебя некому, кроме меня. А ты мне живым нужен.
Тот, кто нанес два удара, знал куда бить — так что спасло командующего северным районом лишь то, что убийца боялся показать оружие и резал наотмашь, зажав небольшой, но острый нож в кулаке так, чтобы между пальцами выступал лишь острие режущей кромки.
— Пускай… и не такие раны штопал, — Шенг вытащил плотно закупоренный кувшин, вытащил тряпичную пробку. — Кричи погромче. — И щедро плеснул на раны, полил руку.
Борг лишь дернулся от прошившей тело боли.
— Глотнешь? — Шенг подготовил иглу и выдернул из чистой холстины несколько коротких ниток. — Считай, что долг возвращаю: ты же меня на Раброском болоте перевязывал, почитай из пустошей нави вытащил.
— К чем сейчас про то поминать? — Борг покосился на кувшин, но отказался. — Так вытаскивай.
Шенг пожал плечами, но объяснять. что ничего в настойку не примешивал не стал. Хочет геройствовать — пускай. Хорошо бы кого позвать, чтобы руку подержали, но ничего — и так справится.
— На лаву клади.
Борг даже не кривясь от боли, перебрался к лаве, положил раненую руку так, чтобы ухватиться пальцами за край. Вытащить-то все равно не выйдет — наконечник хороший, с зазубринами. Шенг чуть потянул на себя древко, наклонил немного, еще немного вытащил — кровь полилась сильнее, а потом с силой нажал, пронзая стрелой руку. Заостренный наконечник, прорвав кожу и мышцы, высунулся. Шенг вздохнул — разрыв, конечно, приличный, но стрелок — мастер. Переломить древко стрелы было не сложно, хотя от движения рану еще больше разворотили. Борг сам выдернул остаток с наконечником, резко, не колеблясь. Шенг усмехнулся — в приятеле он ни разу не ошибся.
— Порезы еще.
— Делай, — Борг сжал зубы, глянул на кувшин. — Давай свое пойло, хуже не будет.
— Сразу бы так, — Шенг аккуратно напоил, потом снова щедро полил на раны, оставив меньше трети, чтобы после смыть еще раз. — Держись.
Выглядел полковник Северного района плохо, в лице ни кровинки, по вискам капли пота стекают, зубы сжимает так, что едва не крошатся, да и тело сводит судорогой от боли, но пока Шенг соединял края ран, Борг сознание не терял, сидел вцепившись намертво в край лавки, так что аж пальцы до крови содрал.
— Ну вот и хорошо, — Шенг тыльной стороной ладони утер лоб. — Я тебе стрелка того сейчас кликну, он тебя охранять будет и заодно за тобой приглядит, чтобы ты чего опять не учудил. Он парень-то толковый. А завтра в дорогу… постарайся не подохнуть только.
Идти по следам было легко: группа не таилась, двигалась быстро. Но на ночевки-то все равно останавливались, так что неспешно, но верно нагонял. Отдыха он себе и лучины не давал, закидывал на ходу в рот пригоршню снега и медленно рассасывал холодные крошки. Пить не хотелось, спать тоже, хотя он и шел уже третий день. И к вечеру вполне мог пристроиться в хвост, чтобы не только следовать за ними, но и вести дальше, попутно разведывая, что творится вокруг. Ведь пешему через лес пробираться проще — можно и дорогу сократить, и круг заложить, пока громоздкие вездеходы будут катиться по дороге.
Герен шел, привычно ступая на в продавленные колесами колеины, чтобы, если кто и захочет узнать подробнее что за подорожники тут были, не угадали еще и про одинокого путника. Думать о том, что случилось с полковником и бойцами, не хотелось. В лучшем случае устроят показательную казнь, чтобы заранее заручиться поддержкой западников. В худшем — просто прирежут потихоньку, выставив татями и предателями. До своего района далеко — покуда вести дойдут, армия соберется да народ поднимется — то предъявят возмущенным северянам головы подосланных убийц, испросят прощения — мол, не уберегли, да и любезно помощь предложат, покуда будущий полковник ума-разума набирается. А если в это время Ладиг к землям района подойдет, то его даже никто боем не встретит — так и возьмет голыми руками. Прав все же Борг: единственная надежда у всех северян, чтобы Верс уцелел, да обратно живым воротился.
Герен невольно сбился с шага — пусть и думы были печальные, но это не мешало ему по стороном глядеть. А тут второй раз подряд споткнулся, и как будто болью под ребра протянуло. Огляделся, пытаясь определить что и откуда его зацепило — вроде, дальше по дороге. Уже не таясь и не думая про то, что может угодить в ловушку, Герен побежал. Присутствие чужака еще ощущалось, пусть и слабо, но лишь от одного предчувствия срывало дыхание и то обжигало диким мертвым холодом, то, наоборот, окатывало с головой волнами белого слепящего огня. Герен жмурился, бежал быстрее. И вдруг упал, словно его сшибли мощным ударом. Сколько он пролежал несколько щепок или пару лучин — он не знал, но когда густая темнота, что враз словно окутала его, растворилась, ветер донес острый запах гари, сладковатый, терпкий. Так могло бы пахнуть хорошо прожаренное мясо, если его вовремя снять с углей. Вот только никто не станет на задании баловаться свежатиной…
Герен рывком перекатился, поднялся. Перед глазами все плыло и кружилось, колени подгибались, а к горлу подкатывала тошнота. И отчего-то было сложно заставить себя идти вперед. Вот если короткими перебежками, от дерева до дерева, опираясь рукой о холодные шершавые стволы, чтобы снова не рухнуть. Еще несколько усилий — последние сажени дались тяжелее всего, но он все же дошел, упал возле разметанного и уже остывшего пепла. О том, что тут произошло можно было не гадать, хотя даже костяки сгорели полностью, но запах, холодное дыхание нави, да и пятно выгоревшей земли слишком большое. Герен осторожно протянул руку, прихватил щепоть серого пепла. растер между пальцами.
— Дошел-таки, — голос был хриплым, да и слова произносил медленно с натугой.
— Словом яви, светом огня, силой Зова… — Герен спокойно, не дергаясь и не делая резких движений, обернулся. Против пришлого с нави обычное оружие бессильно, да и не всякое заклятие мертвого возьмет.
— Не надо, — мертвец не приближался, так и стоял в десяти локтях. — Разве ты не понял?
Герен скрипнул зубами: обычного выходца с нави можно было спровадить обратно таким внушением но только не воина Зова. Отрадно было лишь то, что серым пеплом стал не Верс, а чужак.
— Кто тебе сделал краду? — Герен попытался посчитать, сколько лучин прошло. Погребальный костер, который зажигает сильный воин Зова мог испепелить тело и за пару лучин. Но Верс — он же почти ничего не умеет.
Мертвец молчал долго, Герен даже оглянулся несколько раз — проверить не пропал ли тот, не договорив.
— Я еще не встречал таких воинов. Он сильнее стражей-порубежников, — равнодушно рбронил мертвец. — Если ты позволишь, я покажу тебе свою смерть.
Герен поежился. Как это происходит он знал — видел несколько раз еще мальчишкой в родном поселении. Но вот Старший, после трех таких бесед, стал совершенно седым, хотя старым еще не был. Только вот с тенями, навьиными выходцами да мертвецами не спорят. Герен склонил голову, подставляясь под нечувствительное прикосновение ледяных рук. Мертвец мгновенно оказался рядом и… Герен почувствовал, как студеный кокон сдался вокруг сердца. Дыхание остановилось, и мир смазался, а потом растекся душной чернотой. И где-то вдали, на грани тьмы и смерти полыхнул огромный костер.
— Отпусти, — Герен не молил, а приказывал. Если навьим выродкам показать слабость, то потом точно живым не отпустят: утянут к себе или выпьют без остатка. — А то сожгу…
Мертвец расхохотался.
— У тебя силы такой нету. Вот у моего палача была. Он и живого мог сжечь, и мертвого. А ты…
Герен переплел пальцы — настоящим воинам Зова такие штуки не нужны, они могут и рукой и даже взглядом испепелять, — а вот ему без знака-помощника не обойтись. Пламя было едва заметным, и прошло сквозь выходца, ничем тому не навредив. Зато ординарец сам едва не свалился от слабости. Уперся руками в пепел, судорожно вдохнул. Если этот навий сын захочет его выпить или обратить, то никто ему не поможет.
— Чего ты хочешь? — охрипшее горло плохо слушалось и говорить получалось лишь коротко.
— Уйти, — глухо и резко обронил мертвец.
Герен чуть не застонал — ритуал. Ритуал, о котором знает каждый мальчишка-порубежник, но ведь Верс вообще, судя по всему, случайно стал слышащим Зов, а потом… вообще непонятно, что с ним стало происходить. То, что костер погребальный парень для ворога сложил, похвально, вот только в костер это следовало немного собственной крови пролить. Ничем иным, кроме живой крови невозможно притушить Зов огня, что даже после смерти продолжает гореть в крови умершего воина. И этот Зов будет держать мертвого среди живых, покуда те, кто складывал поминальную краду, не делали новый прощальный огонь и туда не лили свою кровь — как дань для выходца нави. А те воины, что мертвыми продолжали среди живых ошиваться порой становились невидимыми стражами рубежей. И такие мертвецы несли службу верно, подчиняясь, правда лишь тем, кто силой Зова и огня их превосходил.
— Мою кровь примешь? — Герен вытащил из сапога нож. — Мы с Версом раненые друг возле друга лежали, не братались, но кровь смешаться могла.
Мертвец снова протянул руку, легко провел пальцем по щеке живого. Герен почувствовал, как занемено лицо, и вниз к подбородку скатились несколько капель теплой крови — кожа все же лопнула от прикосновения, сильнее чем от удара.
— Не годится.
Герен покрутил нож между ладоней. Тащить за собой неведомого призрака — тут надо быть либо последним недоумком, либо самоубийцей, либо обоими сразу.
— Клятву огня дашь, что мне служить станешь?
Мертвец молчал, лишь склонился к Герену так, что у того от холода нави зубы застучали, а все тело колотилось от озноба. Оглядываться было бесполезно — оружия, способного расправиться с выходцем у ординарца не было, огнем жечь — тоже ничего не выйдет. Вот и остается, что ждать: ответит или убьет. А как убивают мертвецы Герен видел — страшно, человека будто окутывает прозрачный кокон, а когда дымка расползается. на земле остаются лежать ошметки, в которых и человека сложно опознать.
— Клянусь… — нехотя молвил мертвец.
— …силой Зова, пролитой кровью, светом огня, — осторожно подсказал Герен.
Мертвец послушно повторил.
— …не убивать своего господина, не причинять ему вреда, как и людям его, не злоумышлять… — Мертвец знаком велел Герену поднять руку. Пальцем провел по ладони, вспарывая человеку кожу, а затем плавно стек на колени и припал губами к ране, сделал несколько глотков. — Я буду верен клятве своей, но и ты клянись, что твой Верс меня отпустит и я уйду.
— Через четыре седмицы, — торопливо пробормотал Герен.
— Будь по твоему, — мертвец оторвался от кровоточащей раны. — Клянись…
— Нам следует немедленно отправляться в путь! — Старший аж кипел от злости и шипел не хуже разъяренной гадюки.
Верс не обращал внимания, как рубил дровины для погребального костра, так и продолжал равномерно махать мечом. Боец, у которого он взял оружие, стоял рядом и лишь разводил руками в ответ на гневные взгляды своего начальника.
— Лерт, — Старший не выдержал, шагнул вперед, перехватил парня за плечо, но тут же неожиданно для себя перелетел кувырком через голову и упал спиной в снег.
— Я сказал, что его, — Верс указал мечом в сторону убитого, — мы предадим огню, как поступают с воинами. И ты либо будешь помогать, чтобы я быстрее управился, либо постоишь в стороне и не станешь мешать.
— Я командую группой, — Старший рывком взвился на ноги. — У меня задача тебя доставить в академию целым. И я приказываю выступать немедля.
Верс крутанул меч в руке, не разминая кисть, а словно из баловства, и махнул в сторону Старшего, тот не отступил и не уклонился. Впрочем, вреда никакого ему Верс причинять и не собирался, только ловко срезал с груди капитанскую нашивку.
— Именем рода и земли, за которую наши родичи и кровники проливали кровь свою и отдавали жизни свои, я оспариваю твое право на звание капитана, — спокойно произнес Верс.
— Именем рода и земли, за которую наши родичи и кровники проливали кровь свою и отдавали жизни свои, я объявляю тебя предателем, — Старший стал неспешно раздеваться, одежду бросал наземь.
Верс кивнул, и тоже скинул тулуп — в ритуальных поединках бойцы сражались с обнаженной грудью, чтобы показать, что под рубахой ничего нет: ни кольчужниц, ни нагрудников.
Остальные бойцы недоуменно переводили взгляд со своего командира на парня, которого сопровождали. По традиции, если призывали род и землю, то такой бой считался священным и в него нельзя было вмешаться, но здесь же не мирное время и не родное селище.
— Поединку быть, — мрачно молвил Старший. Он еще не проиграл бой и считался командиром, и за ним было последнее решение. А еще твердо знал, что непременно победит и хорошо проучит зарвавшегося щенка. Ведь то, что мальчишка его швырнул — нелепость, не ждал нападения да еще и поскользнулся.
— Оружными драться будем или так? — равнодушно спросил Верс.
— На мечах, — решил Старший и добавил насмешливо: — если ты махаться им умеешь так, чтобы сам себя не порезал.
Верс чуть заметно пожал плечами, взял предложенный меч, но не стал ни пробовать как рукоять лежит в руке, ни проверять балансировку, ни делать замахи, чтобы привыкнуть к новому оружию. Просто стоял, держал меч острием в землю, и заметно дрожал от холода.
— Начнем, чего затягивать?
Старший был отличным бойцом, отточенные движения опытного поединщика, уверенность в своих силах, а еще он был шире в плечах и старше, и успел не только побывать в учебных боевках.
— Начнем.
Верс не стал нападать первым, ждал удара. Потом легко отбил клинок, также отразил и второй удар. Он почти не видел, что делает его противник, и не слышал звона железа — он чувствовал только все усиливающийся жар, ему казалось, что в груди разгорается огромный костер, но боли от пляшущего пламени не было, только отчего-то щекотно, словно подставляешься как в детстве солнечным лучам. Верс не глядел, что делает, но ловко отбивал все атаки Старшего, а потом, когда ощутил, что огонь полыхнул в полную силу, то, сбив очередной удар, обратным махом дернул меч на себя, подрезая Старшему руку и краем зацепив бок. Тот хотел было перехватить меч в левую, но кровь побежала слишком сильно, мгновенно намочив штаны и залив сапоги. Верс словно застыл, тяжело хватая воздух ртом, как будто пробежал без отдыха четыре десятка верст. А затем схватил сам себя за плечи, потом за голову, согнулся точно ему переломили спину, задергался и, резко развернувшись к лежащему возле костра мертвецу, выставил руку. Полыхнуло огнем так, что стоящие вокруг тела бойцы отшатнулись, а кроваво-красное пламя взвилось выше роста человека и страшно загудело.
Люди отшатнулись, стали жаться к бокам вездеходов, делать руками отводящие беду и знаки, шептали обережные слова. И с диким страхом все поглядывали на полуголого парня, который одним взмахом руки зажег огромный костер над мертвым телом без единого полена.
Старший провел рукой по лицу, словно пытаясь стереть ужас увиденного, а потом шагнул к Версу, медленно опустился на колени и прижал кулак к груди, признавая силу и право нового командира. Верс коснулся плеча бойца, показывая, что принимает его обещание и жизнь. Следом и все остальные бойцы поклялись в верности.
— Утром отправляемся в дорогу, — четко и резко бросил Верс. — Вы все собираетесь и возвращаетесь домой. Пойдете не торговыми дорогами, а тропинками. И постарайтесь чем скорее выйти на северный тракт. Как доберетесь до города, объявите тому, кто за командующего остался, чтоб готовился к войне: следящие на межах, караульные по схронам, сборную дружину созвать. Отправить вестников по прочим районам, чтобы сведения передавали да собирали осторожно, торговцам двойную цену платить да расспрашивать подробно. Припасы по схронам разложить, оставить только пару мер на душу. А если кто усомнится в моем приказе, то передайте точно: odol haizea!
— Командир, а ты что? — Старший спросил сквозь зубы. Если они вернутся без парня, то полковник с них головы поснимает, и вряд ли хорошим оправданием послужит то, что они выполняли приказ.
— А я… — Верс криво усмехнулся, — а я в учебку. Как буду на месте пришлю вестника. И я точно доберусь куда положено, а если вы со мной пойдете, то вас положат, — тихо добавил, чтобы услышал только стоящий рядом Старший. — Исполняйте.
— Да, командир.
Верс отвернулся — говорить больше было нечего. Костер продолжал гореть, превращая тело в пепел. Погребальный костер — крада, в которой нет ни единого полена. Те, что он успел нарубить, так и валялись рядом и огонь их не трогал.
— Пусть твоя дорога будет свободной, а поступь легкой. Пусть на этом пути тебя поддержат и прикроют спину твою верные тебе воины. Пусть ветер не заметет твои следы в памяти оставшихся, — размеренно проговорил Верс. — Ты был воином Зова и заслужил последнее слово.
До утра Рэлд так и не отошел — просидел всю ночь, раскачиваясь вперед-назад и монотонно повторяя свое непонятное про кровь, тварей и кровавую жатву. Лерт уже и воду Видящему подносил, и полстью укрывал, когда тот принимался дрожать от какого-то неведомого холода, и на лежанку несколько раз попытался уложить — но ничего не помогало. Видящий сидел с закаменевшей спиной и застывшим лицом, мотался из стороны в сторону и говорил, что везде кровь.
Огонь в очаге погас, и в землянке было уже совсем холодно, даже пар изо рта вырывался. Лерт попытался как-то закутаться в тряпье и шкуры, чтобы согреться, но ничего не выходило. И сам дрожал и стучал зубами от закрадывающегося в жилище мороза, и Рэлд трясся уже всем телом. Лэрт выругался, медленно стал подниматься. Раны все еще ныли, а после ночной вылазки за кромку тело было как мертвое. Но сушняка собрать все равно нужно.
Обуваться было тяжело: содранная спина болела так, что не согнуться, а выдернутые из плечей руки, хоть и умело вправленные и словом верным залечанные, но все равно слушались плохо. Лерт кое-как надел кожанки Рэлда, запахнулся в его же вытертый короткий тулупчик. И выбрался наружу, прихватив остро отточенный топор. Возле землянки подходящих сухостоин не было, и пришлось отойти подальше в лес. Лерт брел по широкому кругу, стараясь держать в видимости едва приметный выпирающий пригорок-землянки. Под снегом его было плохо видно — так что ориентироваться приходилось лишь на торчащий со стороны входа кустарник. Впрочем, и летом, надо полагать, жилье было отлично сокрыто от посторонних глаз.
Находить дорогу в лесу Лерт не умел — всю жизнь прожил в центре, а если куда и выбирался, то лишь за компанию с кем-то. Порой даже со старшим братом, вот Верс и по самому дремучему бору мог ходить хоть с завязанными глазами и при этом не натыкаться на стволы деревьев, не проваливаться в ямины и не скользить на сбившемся снегу или мокром мху. Лерт так не умел — он прошел меньше версты, а уже несколько раз умудрился упасть и каждый раз поднимался с большим трудом.
Годный для очага сушняк Лерт все же нашел, вот только подрубить да уронить не сразу вышло — топор был отточен на диво, вгрызался в древесину отменно, но только удары падали не в одно место. Лерт злился, старался прицелиться точнее, сильно замахивался — и вскоре сухой ствол напоминал растрепанное мочало, но упорно не падал. От отчаяния Лерт уперся спиной в дерево и попытался толкнуть посильнее. Сухостоина затрещала, покачнулась — Лерт развернулся и еще раз подрубил топором у основания… отскочить он не успел — только и смог что упасть чуть в бок, так что сухой ствол его сильно не придавил, только ударил основательно по ноге. Лерт несколько раз вдохнул и выдохнул, чтобы унять боль, потом, цепляясь руками за торчащие ветки колющегося кустарника и зачерпывая пригоршни тающего снега, стал выползать из-под рухнувшей сухостоины.
Приглушенный рык раздался слишком близко — Лерт поднял голову и едва удержался от вопля. Прямо над ним стоял огромный черный волк и недвусмысленно скалил клыки. Лерт попробовал сдвинуться назад — там где-то должен был валяться топор, хоть какое-то оружие отмахнуться от зверя, — и зашарил рукой по снегу, разыскивая топорище. Но тут почувствовал, как его руку перехватили и дернули вперед. Отпихнуть вцепившегося в предплечье волка Лерт не сумел, а нормально замахнуться зверь ему не позволил — выплюнул тулуп и метнулся, сбивая и придавливая человека. Но в глотку не вцепился, только рыкнул угрожающе. А затем прыгнул, подцепил пастью топор и убежал. Лерт перевел дыхание, напряженно вслушивался: не вернется ли волк обратно. Но было тихо, снег не поскрипывал под лапами — и Лерт снова стал подтягиваться, чтобы выползти из-под сухостоины. Если бы он мог развернуться, чтобы скинуть с себя дерево, то было бы проще, но выкрутиться или упереться не выходило, оставалось только ползти.
Сзади кто-то мягко и тепло выдохнул прямо в ухо, на стылом весеннем ветру дыхание Лерту показалось почти обжигающим. Осторожно оглянулся и вжался в снег, крепко зажмурившись — давешний волк сидел рядом с его боком, даже мог легко коснуться лапой. Проходило время, но зверь к трапезе так и не приступил, сидел и выжидательно поглядывал на человека, и даже не облизывался. А потом, устало вздохнув, словно разочаровавшись во всех людях одним разом, поднялся, расставил лапы пошире и вцепился в край сухостоины. Тащил волк рывками, упирался всеми четырьмя лапами и резко подавался назад всем телом. Лерт, не задумываясь о том, зачем зверина ему помогает, вместо того чтобы прикончить и полакомиться себе не спеша, стал рваться вперед. Наконец-то удалось выползти, и волк кинул сухостоину, сел в снег, облизнул морду.
— И что дальше? — Лерт, то ли осмелев, то ли обнаглев окончательно от пережитого страха, кое-как уселся и нагло уставился на зверя. — Ты меня будешь жрать или так… попугать пришел?
Волк коротко проскулил в ответ.
— Ну и ладно, — разозлился Лерт. — Хотел сожрать — надо было раньше. А сейчас я домой.
Волк поднялся, неловко вильнул хвостом — верно подражая повадкам селищанских собак.
Лерт пожал плечами и начал вставать. Нога болела и подламывалась, но вроде не поломана — ступать можно. Но не успел он сделать и шагу, как сзади раздалось предупредительное рычание.
— Да чего тебе от меня надо? — Лерт развернулся, поскользнулся и упал. — Чего ты ко мне прицепился?
Волк снова схватил пастью сухостоину и тоскиво взрыкнул.
— Это… — Лерт осторожно шагнул за ель, но услышав злое «грррр-р-рх», вернулся. — Ты хочешь эту палку, так забирай. — Волк рыкнул и снова показал клыки. — Ты хочешь, чтобы я тебе помог с палкой? — Волк шевельнул хвостом. — Так я с радостью, мне не сложно.
Лерт подошел ближе — рассудив, что раз волк до этого его не подрал, то сейчас уже глупо бояться, — и поднял ствол. Так постояли немного, держась каждый за свой конец дерева.
— Мы тебе палку несем или ко мне? — вежливо уточнил Лерт. Волк шагнул к нему, одновременно подтолкнув деревяшкой. — Ясно, ко мне. Тогда пошли. Может, Видящий с тобой разберется.
Как два человека могут перенести бревно, Лерт видел — время от времени что-то в селище строилось или приходилось восстанавливать обветшалое, — но люди с бревнами передвигались как-то на удивление ловко и слаженно. А вот тащить тяжелую и длинноватую сухостоину в паре с волком было неудобно: волк быстрее переступал лапами, слегка пошатывался и постоянно толкал его сухостоиной. Да еще Лерт совершенно не знал, куда надо было идти, чтобы вернуться к землянке. Ему казалось, что землянка была за ельником — вроде бы, пока дрова искал, через какой-то ельничек пробирался. Но волк упирался, зло рычал и мотал головой и тащил сухостоину с держащемся за нее человеком в сторону густого подлеска.
— Раз ты так настаиваешь… — Лерт поудобнее перехватил дерево, и шагнул вперед, не удержавшись от того, чтобы самому не подтолкнуть волка сухостоиной.
Пятиться задом зверю было неудобно, поэтому он стал двигаться по кругу, пока не поменялся с Лертом местами. А затем продолжал сухостоиной задавать направление, куда двигаться. Идти было долго, Волк яростно рычал, когда Лерт падал, но терпеливо ждал, покуда человек поднимется. Когда каким-то чудом все же добрались до землянки, Лерт был готов свалиться прямо в снег и лежать, и чтобы больше никуда не идти, и никаких дров не таскать. Сухостоину бросили перед входом, и Лерт собирался уже было шмыгнуть в землянку, как споткнулся о лежащий возле влаза топор. Волк топтался возле двери и жалобно поскуливал. Лерт поднял топор, покрутил в руках и, решившись, толкнул дверь, пропуская волка в землянку.
Волк забежал уверенно, словно к себе домой, а когда Лерт вошел следом, то увидел, как зверь ластится к Видящему, а тот, потихоньку успокаиваясь, гладит и чешет зверюге грудь и голову.
— Ты зачем Врана обидел? — Видящий поднял голову. — Он же тебе на помощь пошел, а ты его еще и не слушался.
— Ну, — Лерт сбросил тулуп на лежанку, — мог бы сразу сказать, а не зубами над ухом клацать.