За четыре дня до наводнения жители деревни просыпаются и обнаруживают, что за ночь пучки тростника, которые они срезали, превратились из зелёных в золотые, вся вода испарилась, а стебли остались сухими и хрустящими.
Решение Азирафаэля вернуться в ковчег прошлой ночью оказалось удачным и правильным, так как беременная самка носорога вбила себе в голову, что стена её стойла — её враг, и решила обращаться с ней соответственно. Было очень стыдно перед вольпертами* в соседнем стойле, и Азирафаэлю потребовалось немало времени, чтобы вернуть ей спокойствие и безмятежность. Кроме того, Ной хотел знать, сколько различных видов мелких грызунов существует на самом деле и что вообще считается видом, если у вас под рукой нет секвенсора ДНК, и действительно ли это хорошая идея — взять с собой на борт такое количество острозубых маленьких вредителей, которые, вероятно, имеют некоторые собственные идеи насчет хлебных амбаров и чумы… И всё это было немного чересчур.
Азирафаэль сказал себе, что никто не заметит, как он выскользнет через заднюю дверь и вернётся в долину как раз вовремя, чтобы помочь Кроули высушить тростник. Они работали молча всю очень позднюю ночь и очень раннее утро, и каждый раз, когда им казалось, что они закончили, появлялась ещё одна вязанка тростника, которую они пропустили. К тому времени, как пропел петух, они, шатаясь, поднялись на холм и рухнули под ветвями оливкового дерева, слишком уставшие, чтобы делать что-то большее, чем просто валяться и надеяться, что когда-нибудь их ноги высохнут и перестанут болеть.
Дерево над ними раскидистое и разветвлённое, словно хорошая история, и выглядит достаточно древним, чтобы от него уже давно никто ничего не ждал. Азирафаэль рассеянно протягивает руку, чтобы коснуться бугристой коры. Он думает, что слишком устал и способен лишь просто смотреть на светлеющее небо, но ошибается. Над ними раскрываются белые цветы, наполнив воздух тонким ароматом, а затем цветы увядают и опадают, сменившись маленькими зелёными ягодами.
— В этом нет особого смысла, — тихо говорит Кроули. — Вода скоро поднимется.
— Я знаю, но ему снились цветы и фрукты, оно скучало по ним и вспоминало, как выглядел мир в дни его молодости. Это самое старое дерево в долине, и оно единственное, которое помнит.
Азирафаэль напрягается, когда Кроули внезапно и резко придвигается ближе. Все ангелы говорили ему, что он слишком доверчивый и мягкий, и их предупреждения о коварстве демонов всё ещё звенели у него в ушах. Неужели Кроули думает, что ангел исчерпал себя одним последним чудом, и теперь собирается на него напасть, считая бессильным? Неужели ангелы были правы…
— Эй, эй, всё в порядке. Не дёргайся. Беспорядок в твоих волосах просто ужасный.
Азирафаэль моргает и сидит неподвижно, пока Кроули осторожно смахивает упавшие цветы с его кудрей. Прикосновения демона лёгкие, словно дождь, и так же приятны, как и дождь, даже более, потому что Азирафаэлю не нравится мокнуть. И он не может удержаться, чтобы не откинуться назад, подставляясь под руки Кроули. Это приятно, так приятно…
— Подожди, то, что ты сейчас делаешь, оно… обольщение?
— Нет. Я просто удаляю благословенные цветы, что запутались в твоих волосах. Ты похож на овечку со всеми своими кудряшками. А что, ты хочешь, чтобы это было обольщением?
— Конечно нет! — обижается Азирафаэль. — Я же ангел. Мы выше всего такого и вообще для него неуязвимы.
— Хм… ты уверен?
— Ну конечно же я уверен! Мы самые чистые и самые рассудительные.
Внезапно Кроули оказывается ближе, чем за мгновение до этого, настолько близко, что Азирафаэль может видеть блеск его острых зубов. Рука Кроули, стряхивавшая лепестки цветов с его волос, легко скользит по лицу Азирафаэля, и от этого по телу ангела пробегает дрожь. Один палец проводит по коже прямо под воротом, и Кроули улыбается, когда Азирафаэль облизывает внезапно пересохшие губы.
— Никогда раньше не видел ничего подобного, — говорит Кроули тихо. — Ничего настолько прекрасного и сладкого…
— Ты не можешь, — говорит Азирафаэль, отчаянно надеясь, что это не прозвучало как «пожалуйста, продолжай».
— Ты точно уверен? — спрашивает Кроули.
«О, — слабо думает Азирафаэль. — Значит, это и есть искушение…»
Он знает, что правильным ангельским ответом будет сказать «конечно», сорваться с места в оскорблённом негодовании и по меньшей мере час полностью игнорировать Кроули. Так будет правильно. Однако он многое узнаёт о себе, когда вместо этого ему приходится искать слова на ощупь, как будто очки на заваленном всякой всячиной ночном столике.
— Я… то есть мы не можем этого сделать… Нет. Я имею в виду… Да! Да, я уверен.
Кроули с лёгкой улыбкой откидывается на ствол дерева, словно на спинку ещё не изобретенного стула, и странный жар угасает, как будто кто-то щелкнул выключателем. Может быть, так оно и было.
— Ну и ладно. Сообщи мне, если передумаешь.
Азирафаэль понял, что он всё ещё наклоняется в сторону Кроули, как если бы тот по-прежнему касался его, и смущенно отодвигается. Его лицо пылает. Ангелы на Небесах совершенно правы насчет него. Иногда.
— А ты бы этого хотел? Ну, чтобы я передумал… — Он сразу же жалеет о том, что спросил, но слишком поздно: Кроули услышал. И теперь разглядывает его с интересом и скрытой усмешкой.
— Ну да, конечно же. Соблазнить ангела — у каждого демона есть такой пункт в самом верху списка того, что нужно успеть сделать до накрытия медным тазом. Настоящий подвиг!
— О. Это не очень лестно.
— И не должно быть, — говорит Кроули с величайшей уверенностью. — Я просто очень хорошо делаю то, что делаю. Вот и всё.
— И всё же я не могу не думать, что искушение сработало бы лучше, если бы… Я не знаю. Если бы ты заставил человека чувствовать себя особенным? Во всяком случае, так я думал раньше, и мне это нравится больше, чем быть в каком-то там списке.
Он вообще-то не очень уверен, что такое «список медного таза» (или Кроули имел в виду всё-таки ведра? С вёдрами было хотя бы понятней), но в данный момент этого не говорит.
— Э-э, да?
— А тебе бы разве не понравилось? — серьезно спрашивает Азирафаэль, поворачиваясь к Кроули. — Если бы кто-то сказал, что ты особенный, я имею в виду. Если бы ты знал, что кто-то где-то только из-за тебя, и что делает… ну, то, что он делает, только из-за тебя. Если бы кто-то знал, какой ты прекрасный на самом деле… наверное. Не тот ты, каким ты пытаешься быть или каким притворяешься, а ты настоящий, именно тот ты, каким бы ты хотел, чтобы тебя видели. Та часть тебя, которую ты считаешь самой важной. Если именно она покажется ценной ещё кому-то… разве тебе это не понравится?
Кроули пристально смотрит на него, его лицо неподвижно, а руки, лежащие на коленях, слегка подергиваются. Азирафаэль криво усмехается, отводя взгляд.
— Я опять это делаю, да?
— Делаешь что?
— Ну, ты же знаешь. Слишком много болтаю разные глупости. Можно сказать, я широко известен этим на Небесах, скорее, даже печально известен. Всегда болтаю без умолку. Они даже шутят, что именно поэтому меня так часто посылают на Землю, — по крайней мере, я надеюсь, что это они так шутят…
— По-моему, ты вовсе не болтаешь слишком много, ангел, — тихо говорит Кроули. — Я… Мне это даже нравится.
— О, это очень любезно с твоей стороны, спасибо, — смущённо улыбается Азирафаэль и меняет тему. — О, смотри, они уже начинают работать. Я полагаю, нам следует спуститься и помочь…
— Пока это не обязательно.
Азирафаэль усмехается, поддразнивая:
— Разве не ты вчера смеялся надо мной, говоря, что я никогда в жизни не работал? Неужели ты сам никогда не работал по два дня подряд?
Прежде чем Кроули успевает ответить, Азирафаэль замечает, что зелёные плоды оливкового дерева потемнели до блестящего красновато-чёрного цвета.
— О, великолепно, — говорит он, потянувшись за веткой. — Ты любишь солёную пищу?
— Э-э-э, да, наверное…
— Вот, протяни мне руку.
Кроули делает это почти нервно, и Азирафаэль кладет ему на ладонь две пухлые оливки*.
— О, это действительно очень старое дерево, — говорит он с нежностью. — Эта разновидность почти вымерла, они не очень-то жизнестойки и, скорее всего, не переживут Потопа… Однако мы вполне можем наслаждаться ими сейчас, пока они у нас есть.
— Я почти ничего не ем… — Кроули нерешительно жует. — Мне это совсем не нужно.
— Но, мой дорогой, — говорит Азирафаэль, совершенно забывшись, — тебе же они нравятся?
Кроули судорожно сглатывает и, когда поднимает взгляд на Азирафаэля, кажется ангелу почти застенчивым.
— Да. Да, это так.
— Ну, это прекрасно! А может быть, и нет, поскольку через неделю этого вида больше уже не будет нигде. Но есть что-то очень близкое, они растут в той местности, которая через некоторое время станет называться Италией.
Позже Азирафаэль поймёт, что всю дорогу вниз по склону холма он болтал об оливках и что Кроули ни разу не шикнул на него, не перебил и не сказал, что он ужасный зануда.
«Кто же знал, что демон будет так очарован оливками?» — думает он не без удовольствия. Возможно, в конце концов, между всеми существами есть что-то общее, какая-то средняя точка, которую можно было бы найти.
Пять дней до Потопа, и тростник вдоль безымянных болот к западу от горы Арарат вырос пышным и зелёным, выше взрослого человека, гуще, чем шерсть на спине кошки.
Конечно, это было чудо — последний проблеск несезонной зелени для тех, кто обречён на гибель. Тростник, который рос вдоль болот, обычно был тонким и чахлым, но только не в этом году. В этом году он рос как безумный. Вся природа цвела и плодоносила, словно желая напоследок порадовать тех, кому суждено было погибнуть в грядущем Потопе.
Однако чудо это было скорее сродни проклятию. Высокие тростники — идеальное место для блуда людей вне поля зрения их законных супругов и идеальная возможность для крокодилов украсть зазевавшегося ребёнка-другого.
— Кроули, я не верю, что крокодилы являются коренными жителями этого региона, — говорит Азирафаэль. Они стоят на возвышении и смотрят, как Махла, окружённая большой группой смиренных людей, выразительно указывает им на тростник.
— Ад об этом не знает, — пожимает плечами Кроули. — Большинство из наших не очень хорошо разбираются в фауне. Вот что получается, когда ты так долго торчишь внизу.
Внизу, на краю болота, один из мужчин пытается перекричать Махлу. Судя по его чуть более замысловатой шляпе, он явно имеет веские основания считать себя отвечающим за всё и вся, и намерен напомнить об этом окружающим. Однако Махла обладает всей полнотой власти, проистекающей из её умения вытаскивать застрявших козлят из коз и отыскивать заблудившихся, и она кричит на него в ответ. В конце концов ей удается перекричать оппонента, и вся группа неохотно устремляется к камышам.
— Я не знаю, можем ли мы ещё что-нибудь сделать, — озабоченно говорит Азирафаэль. — У нас не получится начудесить лодки для них: это было бы слишком очевидно, на Небесах сразу заметят. Но я просто не могу смириться с мыслью, что больше ничего не сделаю.
— Ну, есть ещё одна вещь, которую мы могли бы сделать, — усмехается Кроули, заправляя подол своего одеяния за пояс. — Ну же, ангел, или ты никогда в жизни не работал?
Азирафаэль моргнул. Вероятно, слишком долго разглядывать голые ноги демона неприлично, но… Нет, и копыт там тоже нет. В общем, очень правильный набор ног. Совершенно ничего особенного, и нет никаких причин пялиться.
— Я… Что?
— Пошли, — Кроули слегка толкает его в плечо и устремляется к камышам. — Для тебя это будет в новинку.
***
Это действительно что-то новенькое, и Азирафаэль уже ненавидит это.
Ангел твердо убеждён, что он был создан для нескольких очень специфических задач. Он охраняет вещи, он служит вещам, он поражает Зло, когда это уместно, и он заранее взволнован тем, как письменное слово должно взлететь на местном уровне через некоторое время.
А теперь он к тому же понимает, что не был создан для того, чтобы брести по колено в грязи, нагибаться, резать тростник ножом, который сразу же делается тупым, стоит на этот нож посмотреть, и тащить огромные кучи мокрых зелёных побегов тростника на берег. Жаркая, мокрая, ужасная работа, и, несмотря на приближающийся конец света, он предпочел бы отказаться от неё, если бы не Кроули.
Кроули всегда оказывается где-то поблизости и работает с такой мрачной решимостью, что Азирафаэлю каждый раз становится стыдно. Он ангел, ради всего святого, и это всего лишь один день из той огромной вечности, которую ему ещё предстоит прожить. Он едва ли может сказать, что не в состоянии провести некоторое время в грязи (даже если в данный момент и испытывает тошнотворную уверенность, что наступил на лягушку), тем более если это может что-то изменить.
Поэтому он продолжает идти вперёд, полностью отдаваясь завораживающему ритму, учась принимать тот факт, что его кожа навсегда останется сморщенной от воды, и игнорировать тот, что всё его тело пытается дать ему понять, что он не создан для этого.
«Когда всё это закончится, я найду тёмное, прохладное и совершенно сухое место, где мне не придется ничего поднимать и носить, и останусь там на добрых несколько столетий», — говорит он себе. И неважно, что такого места ещё не существует. Если придется, он его сотворит сам.
По крайней мере, боль и страдания физического тела удерживают его ум от более опасных мыслей. Например, что он нарушает волю Божью. Или от столь же ужасной — что он не сможет этого сделать. А ведь он на стороне Добра, не так ли? Что будет, если они с Кроули преуспеют в своём маленьком плане? Значит ли это, что воля Божья может быть так легко нарушена? Или же это значит, что они на самом деле действовали согласно Её Великому Плану? Если да, то что это значит? Было ли это испытанием? Проверяет ли Она их, и если да, то почему…
Размышления Азирафаэля прерывает мощный поток воды, ударивший его прямо в лицо. Он не может намокнуть ещё больше, но возмущенно вскрикивает, роняя тростник, который нёс. Подняв глаза и пытаясь понять, что еще пошло не так, он видит Кроули, который держит ведро с весёлой небрежностью и улыбается почти ангельской улыбкой.
И Азирафаэль невольно думает о том, что именно так Кроули и выглядел тогда, когда еще не был Падшим. Затем он чувствует смутный стыд за себя, сам не зная почему.
— Извини, — говорит Кроули с обезоруживающей улыбкой. — Мне нужно было причинить кому-нибудь немножко неприятностей. Ты же знаешь, что это тоже часть сущности демона.
— Да?
— Демоны должны регулярно исторгать наружу определенную порцию зла. Иначе оно накапливается и всё равно прорывается, только будет хуже. Убийства и разруха. Я стараюсь избавиться от этого прежде, чем оно станет причиной каких-либо действительно серьёзных неприятностей.
Азирафаэль уже собирается сказать ему, что это ни в коей мере не правда, но тут ему приходит в голову мысль, что, возможно, демоны подобны ангелам, но в другую сторону. Ангелы могут чувствовать любовь, а демоны — другие вещи. Они должны уметь это делать, понимает он, иначе их искушения не сработают.
— А, понятно, — говорит он вместо того, что собирался сказать. — Можно мне взглянуть на это ведро?
Кроули протягивает ему ведро. Азирафаэль зачерпывает большое количество воды, и Кроули шипит, шокированный, когда вся эта вода выливается ему на голову.
— Ангел! Что ты творишь, во имя Светоносного?!
— Крещение, — невозмутимо отвечает Азирафаэль. — Ну, ты же знаешь, это же часть ангельской сущности. Мы должны крестить и благословлять разные вещи, иначе наша доброта будет полностью подавлена. А потом начнутся все эти горящие кусты и сровненные с землей города.
На лице у Кроули появляется очень странное выражение, в котором восторг смешивается с замешательством и чем-то ещё, и Азирафаэль, возможно, ещё долго мог бы просто стоять там, пытаясь понять, с чем именно, если бы не поднялся крик, что кто-то увидел крокодила.
— В Анатолии нет крокодилов! — нетерпеливо восклицает он, обернувшись к источнику шума (крокодила там действительно не наблюдается, только исключительно хищный вид бревна), и к тому времени, когда он поворачивается обратно, Кроули уже нет поблизости, а значит, и у ангела более нет причин не вернуться к работе.
День тянется бесконечно. К наступлению сиреневых сумерек огромные связки тростника расставлены на краю болота для сушки, и Махла уводит своих людей обратно к домам, где им всё ещё нужно заниматься хозяйством и ухаживать за козами. Они измучены, и Азирафаэль знает, что, если им повезёт, то в конце концов они окажутся измученными ещё более.
Как мало им отпущено времени, и как много его им приходится тратить на борьбу.
Он даже не понимает, что сказал это вслух, пока Кроули не пожимает плечами.
— Именно этого и хотели ваши, не так ли? — спрашивает он. — Больше никакой халявы? Женщина получает кусочек яблока, и упс! Теперь каждый обязан расплатиться за это вечным страданием.
— Всё было не так, — сухо отвечает Азирафаэль.
Кроули полуоборачивается к нему, приподняв бровь.
— Прошу прощения, но я там был. Да и ты тоже.
Азирафаэлю становится немного жарко под его влажным одеянием, и он отворачивается от Кроули. Конечно же всё произошло не так. Честно говоря, он довольно долго учился не думать об этом, и со стороны Кроули почти невежливо снова поднимать скользкую тему.
Кроули, казалось, не замечает дискомфорта Азирафаэля, вместо этого с интересом принюхиваясь.
— О, это очень мило, они жарят козу. Ты должен подойти и попробовать, если ещё не пробовал. Они делают что-то забавное, растирая сухие листья. Я не знаю, что это даёт, но они очень увлечены.
— Мне нельзя, — коротко отвечает Азирафаэль, хотя какая-то часть его души считает, что предложение звучит довольно заманчиво. — Я должен вернуться в ковчег. Наблюдать за происходящим… Чтобы всё было хорошо. Контролировать.
— Как тебе будет угодно, — говорит Кроули, — но не забудь вернуться утром, и лучше затемно. Нам нужно будет высушить всю эту кучу, прежде чем они проснутся, чтобы они смогли сразу начать увязывать тростник в лодки. А потом снова резать… ещё больше тростника.
Конечно, они будут это делать, и Азирафаэль снова слышит реплику Кроули о женщине и яблоке в своей голове, прежде чем отмахнуться от неё.
— Да. Я вернусь завтра, увидимся.
— Конечно. Увидимся, ангел.
Азирафаэль расправляет крылья, опираясь ими на воздух, в считаные секунды взмывая вверх и удаляясь от Кроули. Когда он бросает взгляд вниз, то замечает, что демон всё ещё стоит там, где ангел его оставил, и смотрит вверх со странным выражением на лице.
ПРИМЕЧАНИЯ
* Кроули на самом деле искренне удивляется. Так или иначе, он никогда не видел ничего подобного. Ему ещё предстоит уйти и как следует подумать (пусть и за кадром), осознать и прочувствовать всё значение того обстоятельства, что он был крещён, пусть даже и задолго до рождения Иоанна Крестителя.
* Если вы хотите посмотреть классное видео о том, как люди на самом деле делают такие лодки, вам сюда: https://www.youtube.com/watch?v=dXSAetXXVVY
* Я смотрю на них обоих и думаю: «Ну что, ребята, у вас впереди ещё несколько долгих тысяч лет».
— НЕТ, НИКАКИХ ОШИБОК ЗДЕСЬ НЕТ. МЫ В ЭТОМ УВЕРЕНЫ. ЭТО ТВОЯ МИССИЯ И ТВОЯ СЛАВА.
— Хм… И это слава строительства лодок?
— ДА. МНОГИХ ЛОДОК. ВСЕХ ЛОДОК. СТОЛЬКИХ ЛОДОК, СКОЛЬКО МОЖНО СДЕЛАТЬ.
— А кто-то другой не может…
— НЕТ. ВЕЛИКА НАША НУЖДА, И ВЕЛИКА НАША ЯРОСТЬ! НЕ БРОСАЙ НАМ ВЫЗОВ!
Махла вздрагивает, слегка съежившись, и Азирафаэль чувствует укол вины. Он не хочет заставлять её строить лодки точно так же, как она сама не хочет их строить, но он достаточно умён, чтобы понимать: хороших альтернатив здесь нет и приходится просто выбирать меньшее зло из оставшихся вариантов.
— ТЕБЕ БУДЕТ ОКАЗАНА ПОМОЩЬ В ВИДЕ ДЕМОНА РЯДОМ С ТОБОЙ И ЕЩЁ ОДНОГО ЧЕЛОВЕКА. ТЫ НЕ БУДЕШЬ ОДИНОКА.
Махла бросает скептический взгляд на Кроули, который выглядит слегка обиженным.
— А как насчет бригады профессиональных строителей лодок из Библоса? — с надеждой спрашивает Махла. — Это было бы очень кстати.
— НЕТ. ЭТО ТВОЯ МИССИЯ. ЭТО ТВОЯ СЛАВА.
Пауза.
— МЫ СКАЗАЛИ. Э-Э-Э. ОТРИНЬ СВОЙ СТРАХ. ВОИСТИНУ. МЫ ЗДЕСЬ РАДИ ТЕБЯ.
Горящая абрикосовая ветка гаснет, священный свет тускнеет, и Махла обращает обвиняющий взгляд на Кроули.
— Не смотри на меня, — говорит Кроули. — Тебе лучше всего начать строить лодки. Я скоро приду тебе на помощь.
Она бормочет что-то себе под нос, что, вероятно, не стоило бы повторять при детях, закидывает сонно протестующего козлёнка на плечи и уходит в темноту. Азирафаэль медленно считает до десяти и снова становится видимым.
— Это ты! — В голосе Кроули звучит неподдельное удивление.
— Я, — соглашается Азирафаэль и тут же теряет равновесие, споткнувшись о камень.
Он ударился бы лицом о каменистую землю, но оказавшийся рядом Кроули крепко придерживает его за плечи. На какое-то мгновение Азирафаэль ощущает лишь чистую теплоту и благодарность, прежде чем чувство реальности возвращается к нему. Это всё-таки демон, это Враг, и ангел выпрямляется, выворачиваясь из рук Кроули.
— С тобой всё в порядке? — осторожно спрашивает Кроули. — Выглядишь как-то… не очень.
— Всё хорошо, я в порядке, — отвечает Азирафаэль немного высоким голосом. — Просто небольшое наказание. За то, что каждый день нарушаю Божью волю. За то, что иду против Великого Плана. Ну и за то, что предполагаю, будто знаю, как будет лучше, лучше, чем Всемогущая!
Его дыхание становится слишком быстрым, сердце рвётся из груди, а мысли устремляются к границам известного пространства и рикошетом возвращаются к нему с силой метеоритов. Ему кажется, что кожа горит огнём, и он всё ещё ощущает тепло рук Кроули на своих плечах, и как это было хорошо, и, о Боже, неужели именно так ощущается секс? Был ли это секс? Неужели он каким-то инфернальным образом умудрился переспать с демоном, нарушив волю Альфы и Омеги?..
— Эй. Эй, стой спокойно. Дай мне осмотреть тебя.
Кроули обхватывает ладонями лицо Азирафаэля, удерживая его неподвижно. Его прикосновение оказывается твёрдым, но не болезненным, и в свете умирающего огня его узкие глаза светятся золотом.
«О, это так мило», — думает Азирафаэль.
— Всё в порядке, ангел, успокойся. Просто посмотри мне в глаза… Хорошо, а теперь смотри вверх, как можно выше, не двигая головой… Отлично.
Кроули отнимает руки от лица Азирафаэля, быстрым движением проводит по волосам, ощупывая линию роста, затем пальцы его спускаются чуть ниже ворота туники. Азирафаэль тихонько протестующе вскрикивает, когда Кроули приподнимает подол его одеяния, чтобы взглянуть на сандалии, но демон почти сразу же снова опускает его, удовлетворенно кивнув.
— Ну вот, что и требовалось доказать! Никаких чешуек, никаких странных глаз, никаких копыт, и ты совсем не пахнешь серой. Я бы сказал, что ты остался на стороне Добра.
— Я не… — Азирафаэль замолкает, размышляя, не будет ли невежливо говорить о таких вещах с кем-то, кто сам пережил подобное.
— …Пал? Не похоже. Больше похоже на то, что с тобой всё в порядке.
Азирафаэль облегчённо вздыхает, прижимая руку к груди, где сердце только начинает замедляться.
— Прости… — начинает он, но Кроули уже тушит огонь и собирает свои скудные пожитки.
— Нам пора двигаться, — говорит он, и Азирафаэль удивленно моргает.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, ты же сам обещал человеку, что мы ему поможем, — пожимает плечами Кроули. — Что касается меня, то я просто надеялся уговорить её сделать это самой, а потом выскочить на небольшой перерыв туда, куда вода точно не дойдёт. Я слышал, что место, которое когда-нибудь будет называться Токио, довольно милое в это время года.
— Ты что, собирался просто уйти? — спрашивает Азирафаэль, немного возмущённый, сам не зная по какой причине.
Кроули удивлённо поднимает бровь.
— А ты разве нет? Ангелы в основном просто делают объявления о чем-то подобном. Обычно они не задерживаются, чтобы испачкать руки.
— Ну, я думаю, что нет…
— Но ты же сказал ей, что я собираюсь помочь, я и ещё один человек. Я полагаю, что ты имел в виду себя, если только ты не надеешься, что этот большой фиолетовоглазый ублюдок спустится сюда ещё раз.
Азирафаэль с трудом сдерживает смешок. Конечно, это был всего лишь нервный смешок, а вовсе не доказательство того, что он лично думает, будто Архангел Гавриил — просто заносчивый говнюк.
— Нет… Я полагаю, что нет.
— И не надо, — говорит Кроули слишком невинным и радостным тоном. — Да и тебе самому тоже можно не напрягаться: я никуда не денусь. Теперь я в этом замешан. Так что тебе вовсе не обязательно делать ничего такого, чего ты не хочешь. Держу пари, та женщина даже не вспомнит, что ей обещали «ещё одного человека». Вряд ли твое присутствие или отсутствие что-то существенно изменит в Великом Плане вещей, не так ли?
Азирафаэль смотрит на Кроули долгим ровным взглядом.
— Ты что, всерьёз пытаешься соблазнить ангела помогать людям и спасать жизни?
На лице Кроули мгновенно отражаются отвращение и шок.
— Нгк… Что?! Я?! Нет, ни в коем случае! Это не то, что я… О, о Гос-с-споди… С-с-сатана! Кто-нибудь благословенный, черт возьми, серьёзно? Нет, это не так!
— Конечно нет, — успокаивающе поднимает ладонь Азирафаэль. — Ангелы не нарушают волю Божью, а демоны не соблазняют людей на добрые дела.
Кроули выглядит немного неуверенным, но всё же кивает.
— Да. Конечно. Рад, что мы это уладили.
Какое-то время они молчат, глядя, как восходит солнце. До Потопа остаётся пять дней.
— Ну что ж, — наконец прерывает молчание Кроули. — Нужно идти.
Азирафаэль вздыхает.
— Полагаю, что нам придётся.
ПРИМЕЧАНИЯ:
* примечание переводчика
Название автор хотел взять из баллады «The Water Is Wide», один стих которой подходит просто идеально:
The water is wide, I cannot get over
Neither have I wings to fly
Give me a boat that can carry two
And both shall row, my love and I
Вода широка, и я не могу её перейти,
Нет у меня и крыльев, чтобы улететь.
Дай мне лодку, которая сможет выдержать двоих,
И мы оба возьмёмся за вёсла, моя любовь и я.
Но, как автор и пишет в примечании, сюда подходит только один, первый куплет баллады, зато очень. Мелодия похожа на старую шотландскую, современный вариант текста начала XX века. Послушать можно, например, тут:
* Кроули обычно куда лучше выступает в деле соблазнения, чем в тот раз! Потому что обычно он работает с людьми, которые уже хотят соблазниться на что-то. Махла же просто хочет вернуть заблудившегося козлёнка домой и лечь спать.
Грозовые тучи сгущаются, и ковчег вздымается к небу, как беременный носорог.
Если уж на то пошло, носорог действительно оказался беременен, и он (то есть она) вместе с цаплями, которым удалось отложить три яйца, и капибарой, которая начала выглядеть так, словно была на последнем издыхании, нарушает установленный порядок.
Животные должны приходить по двое, и в Указаниях Сверху нигде ничего не говорится о младенцах или вдовах. Это приводит к всевозможным вопросам о полноте представления видов, несправедливых преимуществах и перенаселенности некоторых очень узких ниш. В середине прочувствованной (хотя и смиренной) тирады Ноя с мольбами внести, наконец, ясность в этот вопрос Азирафаэль ускользает, потому что, если уж быть честным, ему просто нечего там делать.
Осталось шесть дней, и вода начинает прибывать. Она не заботится ни о правильных парах, ни о генетическом разнообразии, ни о ком-либо, кто случайно не оказался на борту чудесной большой грёбаной лодки.
Горько?
Может быть.
Да.
Нет смысла прятать неподобающие ангелу чувства, когда не от кого их прятать. На данный момент он единственный ангел на Земле и, возможно, впервые рад этому. Азирафаэль рад, что все остальные уютно устроились на Небесах, потому что кто знает, что бы он сделал или сказал, если бы наткнулся на одного из них сейчас, особенно после короткого замечания Кроули несколько дней назад.
Зачем предъявлять им слишком большие требования, а потом уничтожать лишь за то, что они им не соответствуют? Такого скорее можно было бы ожидать от наших…
Словно бросить одно гнилое яблоко в бочку, чтобы вся партия оказалась испорченной, или добавить только одну каплю аммиака в хлор, чтобы получить хлорный газ. Однако он взглянул на демона и обнаружил, что Кроули не смотрит ни на него, ни даже на ковчег на горе. Вместо этого он смотрит на людей вокруг них, на людей, которые, если следовать Великому Непостижимому Плану, через неделю окажутся под водой.
Азирафаэль тогда изо всех сил старался не смотреть на них, но, проследив взгляд Кроули, не смог удержаться и сам, жадно разглядывая лица окружающих их людей, такие разные, такие особенные лица, алгоритмом создания которых так гордился Саракваэль.
— Нет двух одинаковых! — взволнованно сказал Саракваэль на совещании по проектированию. — Никаких повторений, никогда, только исключительные и уникальные, до самого последнего!
«Каждый из них уникален», — думает Азирафаэль, вглядываясь поочередно во все эти милые и разные лица, которых скоро не станет и которые никогда больше не повторятся, и что-то внутри у него обрывается.
Это смутное тошнотворное чувство осталось с ним и после того, как Кроули ускользнул, и даже когда начался дождь, хотя Азирафаэль и понял, что это означает приближение Божьей воли и что по определению всё идёт как надо. Оно не исчезает. Находиться на ковчеге, наполненном капризными животными и перепуганными людьми, невыносимо, поэтому он ускользает, воспользовавшись ангельской привилегией.
Местность вокруг горы Арарат славится своими абрикосами. Азирафаэль идет среди благоухающих рощ, он протягивает руку, и деревья, к которым он прикасается, переходят от цветов к плодам с радостной дрожью. Угрюмый бунт, бессмысленный и безнадежный, так легкомысленно тратить чудеса. Словно он пытается объявить миру, что люди, которые не попали на ковчег, всё ещё заслуживают чего-то хорошего, чего-то драгоценного и божественного.
— Это всего лишь плоды, — яростно говорит он себе, когда это действие начинает его успокаивать. — Да какая от этого чертова польза?
Никто не узнает о созревших абрикосах, никто не будет заботиться о деревьях. Все это исчезнет вместе с…
Азирафаэль останавливается, с удивлением услышав тихие голоса, раздающиеся сразу за холмом. Луна уже зашла — неудачное время для всех, кроме колдунов и воров, но по какой-то причине ему не кажется, что эти голоса принадлежат кому-то из них. Ведомый нехарактерным для себя любопытством, он всё же становится невидимым, прежде чем подняться на холм.
— Но ведь это было бы просто потрясающе, правда? — говорит Кроули.
Он стоит у костра напротив женщины средних лет, которая смотрит на него с нескрываемым подозрением. Она носит вырезанный из челюсти быка амулет, который должен отгонять зло, но большая палка в её руке говорит о том, что у неё есть и другие средства отгонять зло, если амулет не сработает. Крошечный козлёнок дремлет у её ног, не обращая внимания на странные вещи, которые происходят вокруг него.
— Нет, это вовсе не звучит потрясающе, — говорит она. — Прости, если я немного подозрительна.
— Послушай, чего ты хочешь? Что тебе нужно? — спрашивает Кроули устало и раздраженно. — Тебе нужно золото? Я могу дать тебе достаточно, чтобы ты стала царицей в Ниневии, если после этого от Ниневии что-нибудь останется. Уверяю, тебе понравится быть царицей. Разве не было бы здорово, если бы все делали то, что ты говоришь?
— Все уже делают то, что я говорю, — отвечает женщина. — Я единственная, кто знает, как вытащить козлёнка из козы, особенно если он застрял. Это, знаешь ли, очень важно.
Кроули непонимающе смотрит на неё.
— Гм, да?
— А золото — нет. У нас тут всё ещё бартер.
— Ну конечно, — стонет Кроули. — Ладно, пусть не золото. Что-нибудь другое. А как насчет детей? Ну, сильные сыновья, красивые дочери или наоборот. Если хочешь, я могу дать тебе сотню…
Это искушение, понимает Азирафаэль. Немного странно, что Кроули искушает тех, кто и так обречён умереть, причем умереть так скоро, но, возможно, в этом и был смысл — собирать души, которые не успеют искупить свою вину. Однако, похоже, тут всё идёт не так хорошо, как можно было бы предположить, зная репутацию Кроули.
Женщина бросает на Кроули взгляд, полный неприкрытого ужаса, и только крепче сжимает свою палку.
— Мне хватило и двух раз! — восклицает она. — У тебя что, это так плохо получается?
— Я занимался этим ещё до того, как вы узнали, что такое секс! — Голос Кроули звучит немного пронзительно. — Я чертовски хорош в этом деле!
— Не думаю, что это так! — говорит женщина, грозя ему палкой. — И я не стану строить твои дурацкие лодочки в разгар окота, когда повитуха работает не покладая рук, а половина деревни уже страдает кашлем.
Подождите…
Лодочки?
Мозг Азирафаэля отличается от человеческого: он не ограничен рамками, налагаемыми восемьюдесятью шестью миллиардами нейронов или всего лишь девятьюстами триллионами синапсов. Вместо этого он является огромной и ужасной вещью, способной переработать сокровенные истины всей Вселенной и построить всеобъемлющую картину того, что всё это могло бы значить. Ангел знает, что невозможно спасти всех людей от Потопа, знает это так же, как перелётные птицы знают истинный север. Это попросту невозможно.
Однако.
Люди этой широкой долины — не все люди. Река и болота густо заросли высоким тростником и рогозом. Правильные чудеса здесь и там, чтобы помочь им…
Ответ приходит сам собой: это возможно.
Сердце Азирафаэля трепещет от горя и сомнений. Но он не уверен. Но это не всё. Но всё-таки…
Затем он слышит, как женщина сильно бьёт Кроули палкой (очевидно, тот предложил ей красоту и это плохо кончилось), а Кроули всё ещё говорит, уже почти умоляя, уже почти безнадежно, и Азирафаэль принимает решение.
Ладно, посмотрим, сможет ли он сделать ГОЛОС без разминки…
— ОТРИНЬ СВОЙ СТРАХ.
Свет, более холодный, чем огонь, более яркий, чем звёзды, заливает то место, где стоят женщина и демон, и они оба потрясённо ахают, отступая друг от друга, как дети, пойманные взрослыми во время ссоры.
— Что за чертовщина!.. — вскрикивает Кроули, а женщина крепче хватается за свою палку, глядя на пылающую абрикосовую ветку широко раскрытыми от ужаса глазами.
— МАХЛА, ДОЧЬ ТИРЗЫ. ТЫ БЫЛА ПРИЗНАНА ДОСТОЙНОЙ.
— Хм… Я почти уверена, что это не так… — в голосе женщины звучит сомнение. Это не сомнение в собственных достоинствах — скорее, это сомнение того, кто давным-давно понял, что оказаться достойным — это всего лишь ещё один способ позволить навесить на себя тяжёлую ношу.
автор: Vitreous_Humor
ссылка на оригинал: https://archiveofourown.org/works/19873681/chapters/47066161
рейтинг: PG-13
категория: джен, преслеш, слеш
пейринг/персонажи: Азирафаэль/Кроули
жанр: драма, херткомфорт, флафф
дополнительные теги: Потоп, катастрофа, дружба, забота, взаимовыручка, командная работа, религиозный диспут, обоюдный юст, невинность, у Кроули кинк на похвалу, неумелый флирт, неудавшееся соблазнение, преслеш, начало отношений, успешное случайное соблазнение, приступы тревоги, первый поцелуй, змеи, идолопоклонство, задетые чувства, анахронизмы, извинения,
предупреждения: смерть второстепенных персонажей, элементы слеша, упоминание религии,
Примечание переводчика: В первых главах автор использует изначальное допотопное по хронологии канона имя Кроули, которое должно звучать как «Кроли» (Crawly), а не «Кроули» (Crowley), но на русском существует как минимум семь вариантов его перевода, каждый из которых вызывает активное отторжение у части читателей. Переводчик не рискнул сделать выбор и оставил Кроули как Кроули.
Примечание переводчика 2: идущие далее под главами примечания, не помеченные как «примечания переводчика», — авторские примечания.
Краткое содержание: Азирафаэль идет среди благоухающих рощ, протягивает руку к деревьям, и те, к которым он прикасается, переходят от цветов к плодам с радостной дрожью. Угрюмый и безнадежный бунт — так легкомысленно тратить чудеса. Похоже на то, как если бы он объявил миру, что люди и вне ковчега все еще заслуживают чего-то хорошего, чего-то драгоценного и божественного.
***
Вода прибывает, и сами по себе Азирафаэль и Кроули понятия не имеют, что делать. Вместе, однако, у них может появиться шанс.