На базу она вернулась через тридцать два часа и двадцать восемь минут после обозначенного срока. Ее уже не ждали и даже отчет о списании очередной боевой единицы в рамках выполнения локальной задачи завизировали. Когда она подходила, с трудом переставляя ноги, к границе патрулируемой территории — ей навстречу выслали киборгов. Позывной суточной давности сработал наполовину — стрелять на уничтожение по ней не стали, но процедуру задержания отработали по протоколу. И пришлось долго ждать команды от людей, ощущая, как сквозь задеревеневшую от крови ткань камуфляжного комбинезона обжигает измученное тело расплавленная земля. Вытянутый на излом — малейшее движение и хрустнут кости — позвоночник беспокоил гораздо меньше.
— Номер? — хрипло каркнул над ней мужской голос. По базе идентификации — капитан второго подразделения.
— 745—8. — Губы плохо шевелились, а в горле словно ворочались гусеничные ежи от тралкера модели В. Большие и неуклюжие.
— Причина нарушения приказа?
От безобидного вопроса по телу прошлась волна липкого ужаса. Ледяная, но от окружающей жары она помогала слабо. Сверху все горело, внутри знобило.
— Приказ выполнен, — выдохнуть с ровной механической интонацией. И не бояться — вряд ли там, после утилизатора, будет что-то страшнее и хуже, чем здесь и сейчас. А потерпеть придется всего лишь пятьдесят восемь секунд. Это недолго. — Критические повреждения организма… снижение скорости передвижения на 78,2%.
— Отчет о состоянии? — сварливо запросил капитан.
Перечислять пришлось долго. И тяжело было продолжать говорить равнодушно и безэмоционально — с каждой новой озвученной травмой все крепче становилось убеждение, что «такое барахло не чинят». Фраза запала не только в цифровую память, но и в органическую. Тогда она стала приговором для «шестерки» — нового киборга, с трехмесячным сроком эксплуатации и развороченным телом. А она точно барахло — ведь ей уже один год два месяца и пять дней.
— …энергетический уровень ниже минимального на шесть процентов. — Пришлось с силой сжать зубы, потому что программа требовала добавить рекомендацию про утилизацию оборудования.
Тишина давила паникой, но на то, чтобы вскочить и уйти, не оставалось сил. Да и не дадут ей сбежать — ее держали два киборга равнозначного функционала, только мужской модификации. Рядом с человеком стоял третий. И они были относительно целые, а она поломанная. Она — барахло.
— Пап, если она не нужна, можно мне забрать?
Судя по голосу — молодой парень, едва достигший призывного возраста. А вот родственные отношения людей были совсем непонятные; разве у капитана есть дети, если в карте личного дела указано, что их нет?
— Зачем тебе этот полутруп? — Капитан оглянулся на вылезшего из мобайка парня.
— Очень живописно выглядит…
Восторг был настолько искренним, что она даже дважды проверила показания детектора. Зря, конечно, активировала, энергии и так мало, но удивление оказалось сильнее рациональности. Живописный — значит, красивый… А что красивого могло быть в поломанной кибердевочке, тело которой исчеркано осколками модулятивной гранаты, на плече — спекшаяся счерневшая плоть, пропаленная до кости струей плазмы, на ногах три перелома, и разбитая кисть — руку пришлось подставить под съехавший картер, и пока он сумел остановиться, кисть придавило, а перед этим ударило. Движение было микроскопическим, но давление сверху усилилось — позвоночник завибрировал, буквально в миллиметре от излома.
— Если надо — бери, потом сам в мусоросжигатель отведешь, как наиграешься, — решил капитан.
За те полторы минуты, что прошли между просьбой его сына и ответом, она, кажется, умерла, и ей стало уже все равно, какое решение примет человек. Но выигранная отсрочка подарила новую надежду, очень маленькую и никчемную. Только вот знать, что утилизатор будет не сейчас, а через… неважно, через сколько часов… уже хорошо. Еще немного гребаной жизни, в которой много боли, а там — ведь будет только темнота. Это как будто режим гибернации, из которого ты уже никогда не выйдешь — так говорил один DEX. Парню тогда повезло: он закрыл собой человека, без команды, и его просто убили приказом, вместо того чтобы сдать на исследование в лабораторию. Тогда она поняла, что смерть тоже может быть благом. Он это знал и послал ей сообщение, и странно было читать его на фоне красных строчек обратного отсчета.
— DEX’ы, отпустить. DEX, встать. Идентификационный позывной?
— Эли. — Она встала, четко ориентируясь на программу. Кажется, щеку еще обожгла. Это мелочи, но там рана — когда ее отшвырнуло взрывной волной, то протащило по песчаной ику, придавливая к горячей крошке, которая отлично сдирала стружку в виде лоскутков кожи.
— Эли, передача права владельца. Оред Ленди назначается хозяином первого уровня, все полномочия.
— Приказ принят. Смена владельца произведена.
Капитан махнул рукой — вопрос был урегулирован, киборг списан, пускай пацан развлекается.
— Садись. — Уриш Ленди указал на мобайк. И, заметив колебания парня, добавил: — Пешком сама дойдет.
— Так поломанная же, — возразил ее новый хозяин.
— Четвертый, отнести DEX’а Эли на одиннадцатый блок, — процедил сквозь зубы капитан. — Достаточно или предлагаешь ее в леталку грузить?
— Нет, спасибо. — Парень понаблюдал, как один из DEX’ов перекинул кибердевочку через плечо. — Я просто подумал…
— На просто подумать у тебя было другое время и другое место… — Капитан выругался. — Садись!
Отнести — это хорошо, не нужно самой тратить энергию. Можно даже ненадолго отключиться от окружающего мира, закрыть глаза… Пусть усталость — это человеческое чувство, но, кажется, у нее было что-то очень похожее. Она почти двое суток провела в боевом режиме и извела энергозапас в ноль. Не осталось даже резерва на минимальную регенерацию. Интересно, ей дадут восстановиться или новому хозяину она просто нужна ненадолго… живописный вид? Значит, она ему нужна поломанная. Не важно. Но хотя бы глоточек воды.
Трое DEX’ов бежали за движущимся мобайком. На рывке они могли бы его догнать, но более мощную технику для передвижения по территории базы использовать было глупо — не те дистанции. А «тараканчики» маскировочной расцветки бегали быстро и бесшумно и могли перевезти двух человек. Жаль, ей на такой машинке еще ни разу не довелось прокатиться. Хотя иногда для заданий киборгам приказывали. Смешная машинка.
Наверное, она ненадолго отключилась, потому что очнулась, только когда ее сгрузили возле блока. Новых приказов не было, и можно было просто лежать и ни о чем не думать. Но не получалось. Она уже привыкла, что в органической части мозга постоянно прокручиваются слова и даже образы. И это было необычно поначалу, а потом стало привычно. Хозяин подошел через двадцать минут. В руке человека был продолговатый ящик и пластиковая трубчатая конструкция с рамкой.
— Пошли, — приказал человек.
Система послушалась, вздернула тело на ноги. Внутри прокатилась волна паники — она ведь четко слышала, что утилизируют позже. Хорошо, что человек шел медленно, а то отстающий DEX… это плохо.
— Я тебя хочу нарисовать, — зачем-то стал объяснять человек, когда они подошли к краю лагеря, где росло огромное дерево. — Раздевайся.
— Приказ принят.
Одной рукой справиться с комбезом было трудно, но рвать изношенные застежки, чтобы ускориться, она не стала. Двигалась строго по программе и даже порванный и окровавленный камуфляжник сложила по протоколу. Человек ее не торопил: разложил свою конструкцию в виде треноги с подставкой, раскрыл ящик. Закрепил на раме лист пластомодифицированной бумаги.
— Стань под деревом, — бросил парень, — погоди…
Человек подошел и, схватив за подбородок, покрутил ее голову из стороны в сторону.
— Плохо… — пробормотал сам себе, — почерневшая… мне бы свежей…. лучше бы смотрелось. Что же придумать?
Осталось терпеливо ждать. Люди задавали иногда вопросы, но отвечать на них было нельзя. Только на те, перед которыми стоял идентификационный позывной, или после приказа разговаривать.
— Ты можешь сделать так, чтобы кровь снова потекла? — азартно поинтересовался человек.
— Да, хозяин.
— Ну так сделай, — раздраженно приказал Оред. — Вот тут на виске…. чтоб на шею капало, и щека. Грудь только сбоку, плечо не надо — и так страшно выглядит, на ребрах следы. Ноги нормально.
Подчиняясь его указаниям, она водила по телу виброножом — под таким углом, чтобы рана получалась рваной и широкой, но лезвие не проникало вглубь мышц. Там, где была запекшаяся кровавая корка, даже резать заново не пришлось — достаточно было просто содрать подживающие кусочки корочки. Хозяин не ругался и даже похвалил ее. А потом ей пришлось долго стоять раздетой на солнцепеке — пока человек бегал по базе в поисках веревки. Вернее, сначала он хотел найти веревку, потом интенданта, потом какого-то мудака. Человек возвращался к ней четыре раза и, убедившись, что она стоит в предписанной позе, убегал снова. И каждый раз информировал ее, что именно ему сейчас надо найти. Стоять, передав управление процессору, было несложно. Но эргономичнее было бы посидеть в тенечке. Там бы солнце не палило кожу, но хозяин отдал приказ, который не обойдешь — «стой здесь и жди». Она выполняла, она хороший киборг. Она живет уже почти час и четырнадцать минут с того момента, как вернулась на базу.
Привязывал он ее к дереву долго — никак не мог выбрать подходящую позу. Понравилась ему только та, где ей пришлось сильно извернуться в талии и до боли выкрутить руки вверх и назад. Если бы не сожженное плазмой плечо, то было бы нормально. А так… просто больно. Ей не привыкать, она послушная боевая машина, которая должна выполнять приказы. Ее задача — уничтожать обозначенного врага, ее миссия — завершить поставленную задачу, ее обязанность — умереть вместо человека, сохранив ему жизнь. Ее можно использовать — только целевое применение варьируется между «убивать» и «закрывать собой под огнем», а нецелевое — помогает солдатам сбросить напряжение и агрессию. То, что делал новый хозяин, относилось к категории нецелевой эксплуатации. Но действия человека были какие-то другие.
Он долго смотрел на нее, подходил несколько раз, поправлял волосы, с третьей попытки обновил виброножом струйку крови из раны. И, наконец-то удовлетворившись результатом, встал за рамку и принялся… рисовать. Она нашла определение в пассивном словарном архиве. И даже знала, как называется двухтрубная конструкция. Только не понимала, зачем ее привязали к дереву и сколько она должна стоять в этой неподвижной позе. Хозяин не дал никаких указаний, просто пробормотал «вот так хорошо». По программе — следует выполнять приказ до тех пор, пока не будет получен новый или не будет завершен активный приказ. Но у нее не было данных, по которым можно определить стадию выполнения приказа и объема работы до момента прекращения. А стоять до новой команды…
На исходе третьего часа она просто обвисла на веревках. Органика рук давно потеряла чувствительность, а импланты перестали реагировать на команды процессора. Система упорно засыпала внутренний экран сообщениями о повреждениях. Но ровные строчки слов и кода были лишь помехой. Она уже два раза пробовала произнести условный знак, показать, что оборудованию требуется помощь, — но хозяин не был солдатом и, наверное, не знал этот сигнал… или не захотел его понять.
Она немного понаблюдала за человеком: он рисовал так вдохновенно и самозабвенно, что, казалось, не осознавал ничего вокруг. Она видела один раз такую же фанатичность. Только эта эмоция была у пленника, и, несмотря на травматичный допрос с применением киборга, глаза того человека светились почти счастьем. И даже на ломающиеся кости он реагировал криками, в которых процент боли проигрывал проценту радости.
Эли слегка повернула голову. Будь она не такой поломанной, ей было бы интересно смотреть на хозяина. Но сейчас было слишком жарко, душно, больно и тяжело. Даже глаза болели. Она на мгновение закрыла глаза, открыла, почувствовала, как по обожженной и израненной щеке скользнула горячая капля.
Когда стемнело настолько, что даже она едва различала крупинки песчаника, человек удивленно поднял голову — недоуменно огляделся. Он явно не заметил, что уже вечер. Как-то заторможенно сложил свои баночки и коробочки, в несколько экономных движений разобрал треногу. Закинул ремень ящика на плечо, а мольберт подхватил под мышку и, пошатываясь, ушел в сторону одиннадцатого блока. Эли осталась привязанной под деревом. Новый приказ ей так и не дали…