— Не дергайся напрасно полковник, тогда не будет лишних жертв, — Шенг вернулся не один, командующего Южным районом сопровождало десять вооруженных бойцов. — Оружие, если есть, то положи на лавку. Обыскивать тебя никто не будет, но если затаишь, то твои парни поплатятся.
Борг кивнул — он будет повиноваться. Спокойно и медленно вытащил засапожник и отстегнул наручи — ничего больше при себе не держал. Бросил оружие на край лавы. На Шенга даже злости не было — он принял правильное решение, так и должен был бы поступить полковник, ставящий благо своего района превыше всего.
— А теперь пойдем с нами. — Шенг сделал знак одному из бойцов забрать нож и наручи командующего. — Поговоришь со своими, скажешь, чтобы не сопротивлялись. Незачем просто так мальчишкам гибнуть.
— Ты прав, пойдем. — Борг шагнул к двери, но задержался на пороге, оглянулся. Столько всего в этой комнатушке произошло. Здесь он прощался с одним сыном, потом не простился со вторым, а теперь приходилось принять предательство старого друга. — И… спасибо тебе… за все.
Шенг зло скрипнул зубами, махнул рукой, пропуская полковника Северного района вперед. Куда идти Борг спрашивать не стал — ясно же, что к гостевой избе, где разместили его сопровождающих, да и издалека было видно, что дом окружили двойным кольцом южане. Еще не рассвело, но двор был ярко освещен многочисленными факелами, солдаты суетились, собирали на вездеходы провизию, проверяли оружие. Через окно за сборами смотреть было веселее, пока еще не знал окончательного решения Шенга.
В гостевую избу Шенг предложил Боргу зайти сначала одному, поговорить со своими бойцами. Тот согласился, хотя и и ответил бывшему другу кривой усмешкой — можно ведь зайти и приказать держать оборону. Бойцов у него под рукой два взвода, изба сложена из вековых дубов, да и воздух ныне сырой — быстро не загорится, если выкуривать станут. Да и ветер от поля — можно ненароком и все селище спалить. Да и еды запас в подполе должен быть, и вон — бочка с водой в сенях стоит, как и положено. Можно даже седмицу продержаться — все ж не так обидно будет погибать, чем покорно позволить себя обезоружить да повязать.
— Бойцы, — Борг говорил негромко, но был уверен, что слышат его хорошо. — Сегодня Шенг мне предложил сдать оружие — я выполнил его приказ, иначе была бы резня. Но я считаю, что у каждого должен быть выбор. Кто хочет сдаться в плен, чтобы его судьбу решали южане, — может выйти в сени и сложить на крыльцо оружие. Кто собирается драться — пусть останется здесь. Есть еще небольшой шанс, что вас могут просто отпустить — я попрошу полковника южного района, но я не знаю далеко ли вы сможете уйти.
— Полковник, — вперед на полшага выдвинулся Стиж, один из самых опытных солдат, командующий первым взводом сопровождения. — Мы клялись на верность району и своему полковнику. И в ваших руках наши жизни, распоряжайтесь ими по своему усмотрению, полковник.
— В бой стоит ввязываться, когда нет другого выхода или когда есть вера в победу. — Борг переводил взгляд с одного бойца на другого. Плотно сжатые губы, злые взгляды, готовность идти до конца за своим командиром. И понимание, что этот путь будет последним и смерть не даст ровным счетом ничего. — У нас не будет победы, а у вас — другой возможности еще немного пожить.
Если бы здесь был бой, он бы не сомневался и сам бы приказал драться до последнего. Но численное превосходство, и всего лишь семь дней выгадают (и то в лучшем случае, а может, с ними расправятся и быстрее), и даже никак не пошлешь вестника своим, чтобы хотя бы предупредить. Может, и зря он отправил Герена к сыну, лучше бы послал ординарца домой, тот бы сумел организовать хотя бы оборону района — парень ловкий и сообразительный. Но если бы линия обороны пала, то и район бы погиб окончательно. А если Верс выживет, то у северян будет возможность, хоть и призрачная, на спасение, если сумеют как-то продержаться семь лет. Значит, ночью он сделал правильный выбор, а что предпочесть сейчас? И вопрос тут даже не в делах чести или позорной сдаче в плен, а в том, что решит сотворить с пленными полковник южного района. А об этом спрашивать бессмысленно — вряд ли скажет правду.
— Запомните, бойцы, только живой может побарахтаться и выбраться, а мертвого утянет на дно. А из нави еще никто не возвращался. — Борг помолчал, словно вслушиваясь в то, что происходит снаружи. Но на дворе было тихо, даже как-то слишком подозрительно тихо, словно армия не собиралась выступать в дорогу, а объявили «мертвое время». Борг быстро заговорил: — Слушайте и запоминайте, за воротами стоит вездеход, готовый в путь, с припасом и оружием. Выйдете, сделав вид, что сдаетесь, но как только к вам подойдут, чтобы вязать, пробивайтесь бегом к нему. Стиж — ты за командующего. И постарайтесь доехать до района. А там приказом командующем и именем Последнего Слова поднимайте всех, собирайте дружины и летучие отряды. Если получится, добивайтесь, чтоб на родину вернули Верса. Пусть он проходит испытание на командующего, с ним район не пропадет.
— Полковник, — осторожно заметил Стиж: — Верс погиб.
— Погиб Лерт, — горячо возразил Борг, — а Верс отправился в учебку южан. Сделайте, как я сказал.
— Да, полковник, — заверил Стиж и прижал кулак к груди, но при этом опустил глаза. Он сочувствовал горю командующего, который потерял сына и пребывает в неизвестности о том, что случилось со вторым, неудивительно, что тут забудешь все от горя да заговариваться станешь.
— Может, еще свидимся. — Борг тоже прижал кулак к сердцу и склонил голову. Он отдал оружие Шенгу, и свое обещание он выполнит, но ничто не помешает ему хотя бы попытаться спасти своих людей.
Борг выходил первым, нарочно убрав руки за спину, хотя раненый бок сильно ныл. За ним торопливо спустились с крыльца остальные северяне. Полковник быстро оглядел двор и подошел к Шенгу.
— Я сдаюсь, — просто произнес командующий северного района, — но после того, как ты отпустишь парней. — Выучка не подвела, движение получилось молниеносным: Борг рванул Шенга за грудки к себе, резко ударил под дых коленом, выбивая воздух, и, не дав опомниться, развернул и зажал горло в захват на локоть. — Отдай им вездеход, позволь уехать. Я сдамся в твою волю.
— А я думал, что ты меня лучше знаешь, — с явной болью в голосе прошептал Шенг и громче добавил: — Твоих парней расстреляют до того, как они подойдут к воротам, да и тебя тоже… стоит мне знак подать. Не дури, полковник.
«Добрый человек, как тебя зовут?»
— «Дубынею», — отвечал сей…
Сказка о Ивашке-медвежьем ушке.
Из сборника «Старая погудка» (1794—1795)
Травка появилась, как только стемнело, покачалась над головой, будто здороваясь, и направилась к воде. Сетки она, к огорчению Игоря, не заметила. Сергей, несомненно, мог оказаться очень полезным в походе, но Игорю не нравился его тупой напор и желание ломать преграды на своем пути.
Маринка искоса посматривала на нового знакомого, и это тоже было неприятно. С тех пор как она накрыла Игоря спальником и приготовила завтрак, он чувствовал себя счастливым. Нет, он не обольщался, но забота ее показалась ему чем-то необыкновенно трогательным, от этого сладко щемило сердце. А когда Маринка лечила его коленку, прикасаясь к нему легкими пальцами, он вовсе растаял и не мог отделаться от глупых мыслей о ней до самого вечера. Забытое еще в молодости трепетное томленье перевешивало здравый смысл. И если бы не появление этого белокурого героя, Игорь решил бы, что из этого может что-то получиться.
Этот парень, может быть, подходил ей гораздо больше. Высокий, красивый и сильный, боевой офицер, немало хлебнувший на своем веку, несмотря на молодость. И поглядывает на Маринку с интересом. Благородный человек должен радоваться такому союзу — они бы хорошо смотрелись вместе. Но радоваться не получалось, получалось совсем наоборот: герой раздражал его каждым своим словом и жестом, и Игорь не понимал, происходит это раздражение от его ревности или на то есть объективные причины.
Травка замерла на середине реки, подзывая к себе. Игорь теперь хорошо видел, чего она хочет. И вообще, после вчерашнего приключения с торфяным пожаром в нем что-то изменилось. И Маринка нисколько не преувеличила, говоря о его телепатической связи с цветком. Он чувствовал не только травку — он стал лучше слышать звуки леса, лучше видеть в темноте, различал голоса птиц и понимал, что они означают: тревогу или радость, предупреждение об опасности или зов подросших птенцов.
— Боюсь, нам придется переправляться на тот берег, — сказал он.
— Я говорила, что это подлая тварь! — Маринка топнула ногой. — Она не могла сообщить об этом вчера? Днем это было бы совсем не так холодно!
— Ну как бы она тебе об этом сообщила? — улыбнулся Игорь. — Ты уснула, когда солнце еще не встало.
— Кто-то говорил о телепатической связи, — Сергей внимательно посмотрел на Игоря. — Переправляться так переправляться. Интересно, здесь глубоко?
Речка не была широкой, но вряд ли ее можно было перейти вброд. Переплыть, конечно, нетрудно, проблема возникнет с вещами.
— Ну что? Если кто-нибудь думает, что я соглашусь намочить плавки, он сильно заблуждается! — Сергей скинул куртку на траву и тут же снял свитер вместе с футболкой, обнажая торс с рельефной мускулатурой.
— Эй, погоди снимать штаны, я все же отвернусь, — хихикнула Маринка.
— Ты никогда не видела голого мужчину?
— Видела. Выглядит неэстетично. Ваша задача переправить на тот берег мой рюкзак, а свои вещи я перенесу сама. После вас.
Маринка гордо удалилась от берега и села на траву спиной к реке.
— Эх! — крякнул Сергей, раздевшись. — Водичка-то ледяная!
Игорь пожал плечами — он не боялся холода, но для коленки это будет чересчур. Он разделся и связал вещи в узел, когда Сергей с криком кинулся в воду.
— А тут глубоко! — сообщил он, вынырнув и тряхнув головой.
Раздражала даже эта невинная рисовка Сергея. Игорь зашел в воду и поплыл, поднимая над головой одежду. Травка висела над рекой, освещая оба берега. Проплыть-то нужно было всего метров десять, дальше ноги нащупали вязкое илистое дно. Он бросил вещи на берег и вернулся обратно — за рюкзаком.
— Эй, тебе помочь? — спросил Сергей, повстречавшийся ему на пути.
— Не надо, — хмуро ответил Игорь. Интересно, в чем он собирался помогать?
Держать на весу рюкзак оказалось тяжелей, чем он ожидал, и он едва не макнул его в воду на середине реки. Сергей же подхватил свой полупустой вещмешок и рюкзак Маринки и без приключений переправил их на другой берег.
— Ну как? Бодрит? — усмехнулся он и начал натягивать одежду на мокрое тело, когда Игорь вышел из воды.
Игорь кивнул и достал полотенце — дешевое пижонство не входило в его планы, всю ночь ходить в мокрых брюках не для него.
— Эй, красавица! — крикнул Сергей. — Ты не боишься холодной воды? Мы одеваемся!
Игорь едва успел натянуть брюки, когда Маринка подошла к воде и расстегнула куртку.
— Отвернитесь. И не беспокойтесь, я не утону.
— Я уверяю тебя, я видел голых женщин. Ты меня ничем не удивишь, — захохотал Сергей, но повернулся к воде спиной.
Но как только Маринка зашла в воду и поплыла, он немедленно уставился на реку.
— Я не выйду, пока ты не отвернешься, — сквозь зубы выдавила она.
— Значит, тебе придется просидеть в реке всю ночь, — расхохотался Сергей.
Игорю захотелось дать ему в зубы. Если он так заигрывает, то это не лучшее время и место.
— Отвернись, — бросил он ему, приподнимая верхнюю губу.
Сергей посмотрел на него сверху вниз, как будто не ожидал ничего подобного. От этого презрительного взгляда дать ему в зубы захотелось еще сильней. Понятно, что драться с ним бесполезно — одним ударом вобьет в землю по самые уши.
— Я сказал: отвернись, — повторил Игорь.
— Хотелось бы узнать, что будет, если я этого не сделаю?
— Девушка застынет. Или этого мало?
Сергей скроил презрительную мину, сплюнул и отвернулся. Маринка вышла из воды и поспешно скрылась за ближайшими деревьями.
— Эй, тебе дать полотенце? — любезно предложил Сергей, но она ничего не ответила.
Игорь надел фуфайку и кинул рюкзак за плечо, косо посматривая на Сергея.
— Ну должен же я был ее оценить? — примирительно сказал тот.
Игорь пожал плечами. Может быть, Маринка и не нуждалась в его защите, может быть, он лезет не в свое дело, но желание дать герою в зубы все же осталось.
Она вернулась на берег, угрюмо подняла рюкзак и сказала, глядя Сергею в лицо:
— Мне не нравятся такие шутки. Из-за тебя я не смогла вытереться и буду мерзнуть всю ночь. Большое спасибо.
— Да ладно, я же пошутил…
— Пойдем, Медвежье Ухо, — она посмотрела на Игоря, — травка зовет.
Лес, стоявший на другом берегу реки, оказался совсем другим. Игорь почувствовал это, как только дотронулся до первого елового ствола. И дело не в том, что он был непроходимым и ели росли в нем слишком густо (местами приходилось протискиваться между ними), — это был мертвый лес. Ничего в нем не дышало, не росло, кроме елей — мрачных, высоких, тщетно тянувшихся к солнцу. Перелет-трава поднялась над деревьями, и свет ее не доставал до земли.
— Как тут страшно, — Маринка поежилась.
— Я могу пойти первым, — предложил Сергей, — прокладывать дорогу.
Она ничего ему не ответила — еще сердилась, — но он и не дожидался ее ответа. Что ни говори, а без Сергея они бы шли через этот лес в два раза дольше, Игорь не мог этого не признать. И это добавило ему неприязни к герою. Вместо топорика Сергей использовал длинный тесак, чем-то напоминающий мачете, прорубая в непроходимой чаще коридор между стволов. При этом он не знал усталости и даже к исходу третьего часа рубил и приминал ветви все с той же легкостью, что и в начале пути.
Маринке пришлось его извинить, и, когда лес расступился, выводя их на мертвую поляну с вытоптанной землей, она сказала:
— Да, Сережа, ты неутомимый… Идти и то тяжело, не то что прорубать дорогу.
Игорь огляделся — не пройдет и минуты, как травка взлетит в небо и оставит их одних. Слишком желанен отдых после тяжелого перехода. Значит, жди подвоха.
— Отдохнем? — довольно подмигнул Сергей.
— Погоди расслабляться, — Игорь осмотрелся, пока было светло.
Но травка не взлетела, а, наоборот, неожиданно нырнула в широкий проход между деревьями и быстро скрылась из виду в толще леса.
— Наверное, надо идти за ней, — пожал плечами Игорь, достал фонарик и осветил проход.
Ели, расступившиеся у самой земли, смыкали свои верхушки, образуя готическую арку. Черные стволы деревьев изгибались, и между ними фонарик высвечивал только черноту.
— Как… — задохнулась Маринка, запрокинув голову, — как величественно… И тревожно.
Игорь подумал, что они пересекают границу. Границу того леса, из которого нет выхода. Того, о котором предупреждал их Волох. И кто утоптал эту поляну, что на ней не растет ни одной травинки?
— Ну, чего вы встали? — поторопил Сергей. — Пошли.
— Погоди, — ответил Игорь, — неужели ты не видишь, куда мы идем? Я так думаю, обратно этим путем нам будет не вернуться.
— Чушь! Если вы боитесь, я пойду один.
— Мы не боимся. Мы действуем осторожно. Это не первая ловушка, в которую мы попались, — пояснила Маринка.
— Нам все равно больше ничего не остается, — вздохнул Игорь и шагнул под свод, образованный деревьями.
И стоило ему сделать шаг вперед, как чернота, которую он видел перед этим, неожиданно обрела прозрачность, луч фонарика выхватил из мрака серые стволы елей, стеной стоявших по обе стороны от прохода, зелень их ветвей, корни под ногами. И огромного серого зверя, звякнувшего цепью, как только его коснулся свет. Волк ощетинился, обнажил клыки и, нагнув голову, сделал шаг вперед. Две тяжелые цепи, удавками накинутые на его шею, тянулись к обеим сторонам прохода. Сторож мог свободно перемещаться в проходе, но не мог и на шаг отойти в сторону.
— А вот и Цербер, — пробормотал Сергей. — Ну что, валить его?
Он вытащил из сапога спрятанный тесак. Волк зарычал глухо и угрожающе.
— Он собирается дорого продать свою жизнь, — сказал Игорь. Ему не хотелось, едва появившись на чужой территории, начинать с убийства. Он посмотрел в глаза зверя, сверкнувшие зеленым пламенем, и неожиданно понял: он пленник, а вовсе не сторож. Он мечтает о свободе, она снится ему во сне, он грезит ею наяву — как рвутся цепи и он, вольный как ветер, мчится по лесу вперед, втягивая носом его запахи и прислушиваясь к ночным звукам. И луна, полная луна, бежит за деревьями вслед за ним, освещая дорогу.
Сергей шагнул вперед, примериваясь:
— Посвети мне, — кивнул он Игорю.
Жить. Все живущее стремится жить. Это закон природы. Убить зверя только для того, чтобы пройти вперед?
— Остановись, — Игорь повернул фонарик в сторону.
— Ты что? Обалдел? Свети!
— Отойди в сторону. Я разберусь с ним сам.
— Ты? Да ты чокнутый! Свети, я сказал, и не выделывайся.
Он пробормотал еще несколько слов, которые Игорь не разобрал, зато отлично услышала Маринка. И очень разозлилась, схватила Сергея за плечо и рывком развернула к себе:
— Его зовут Медвежье Ухо, ты понял? И не смей никогда говорить про него ничего подобного. У тебя пока что нет индейского имени, и мне уважать тебя не за что.
Сергей сначала растерялся от ее напора, а потом вырвал плечо из ее рук и процедил сквозь зубы:
— Детский сад.
Игорь зажмурился — надо бы сказать ей спасибо. Ему было и неловко, и приятно. Хорошо, что он не услышал того, что о нем сказал Сергей, иначе бы точно не смог смолчать. Он скинул рюкзак и не торопясь набил сухариками карманы фуфайки.
— Ну? — презрительно спросил Сергей. — Ты собрался душить его голыми руками?
— Я не буду его душить, — ответил Игорь, сдерживая раздражение. К зверю надо подходить спокойно, без нервов.
Маринка, ни слова не говоря, забрала у него фонарик и осветила ощерившегося волка.
— Малыш был крупнее, — Игорь улыбнулся ей.
— Ты рискуешь, Медвежье Ухо, — ответила она, — это дикий зверь, а не цепной пес. И у тебя нет двух недель, чтобы он успел к тебе привыкнуть.
— Мы договоримся, — Игорь подмигнул ей, — я с тех пор повысил свою квалификацию.
Волк недоверчиво посмотрел на него и отступил на шаг. Он отступил только для того, чтобы не показать длины своих цепей. Игорь прикинул расстояние, на которое они могли дотянуться, и присел на корточки в шаге от того места, где зверь мог бы его достать.
— Ну? Иди ко мне. Ты слышал? Меня зовут Медвежье Ухо. И я не ем волков.
Зверь опустил верхнюю губу и поднял уши. Игорь протянул ему сухарик на раскрытой ладони.
— Это вкусная штука, соленый сухарик. Уверен, ты никогда такого не пробовал.
Волк нагнул голову и прислушался.
— Если ты меня не загрызешь, я отпущу тебя на волю. Съешь сухарик, это вкусно. Не бойся, иди сюда.
Волк повел носом и потянулся вперед — запах хлеба был ему незнаком и вызывал сомнения.
— Он что, хочет его отравить? — спросил Сергей за спиной.
Зверь снова ощерился и шагнул назад. Игорь с шумом втянул воздух сквозь зубы и оглянулся.
— Молчу, — Сергей развел руками.
Пришлось начинать уговоры заново. Волк сделал-таки шаг вперед, Игорь положил сухарик на землю и отступил. Зверь долго обнюхивал лакомство, вскидывал голову, щерясь, но в конце концов сухарик взял. Да, такого он никогда не пробовал — дикие животные падки на соленое. После этого он смотрел на Игоря с бо́льшим доверием и интересом. Следующий сухарик Игорь тоже положил на землю, но отходить не стал. И только с пятого раза осмелился протянуть лакомство на ладони. Волк недоверчиво обнюхал руку, на всякий случай показал зубы, но взял сухарик осторожно, не коснувшись кожи клыками.
— Вот видишь, ты убедился, что я не ем волков? Во мне нет ничего страшного. Возьми еще. У меня их много, и все они твои. Если ты меня не загрызешь.
Совершенно все равно, о чем говорить со зверем, — зверь чувствует эмоции и интонации. Но Игорю казалось, что волк его понимает. Так же как он сам понимает его: недоверие, страх, готовность немедленно дать отпор. И… надежда. Если бы не эта надежда, ничего странного Игорь бы не заметил.
— Да, я хочу тебя отпустить. Но ты же не веришь мне, правда? Попробуй убедиться, что я тебя не обманываю. Разве может обманывать человек, у которого есть такие вкусняхи?
Он скормил ему еще несколько сухариков и протянул к зверю вторую руку. Волк перестал жевать и негромко зарычал.
— Не бойся. Можешь понюхать. Это точно такая же рука, только без сухаря.
Прошло не меньше пятнадцати минут, прежде чем Игорь осторожно прикоснулся к его шерсти. Волку это не понравилось, он щелкнул зубами, но Игорь успел отдернуть руку.
— Ну? Разве так можно поступать с добрым дядькой, который тебя кормит? Попробуем еще раз?
Во второй раз зверь только показал зубы, но кусать руки́ не стал. Игорь подвинулся ближе — если до этого он был недосягаем для зубов, то теперь рисковал гораздо сильней: отскочить назад сидя на корточках у него бы не получилось. А встать на ноги все равно, что поставить себя выше. Волка это напугает и разозлит. Игорю совсем не хотелось ломать зверя, хотя он и не сомневался, что победит. Зачем? Он же не собирался делать из него преданную собаку, он просто хотел снять с него цепи. Для этого волк должен позволить ему трогать шею, а этого не любит ни один зверь.
Игорь подвинулся еще ближе, протягивая очередной сухарь. Ну что? Рискнуть? Сергей помалкивал, но Игорь спиной чувствовал его напряжение и нетерпение. Конечно, зарезать волка можно было меньше чем за минуту.
Наверное, жест его был недостаточно уверенным, когда он хотел положить руку на шею зверя. Да, что говорить, он нервничал и торопился. Волк не предупреждал его рыком, а бросился сразу. И не на руку, а в лицо. Игорь успел прикрыть лицо рукой и через голову откатился назад. У волков нет хватки, зато у них в запасе имеется волчий «секущий» укус. Фуфайка лопнула, как будто по ней полоснули ножом.
Маринка вскрикнула. Волк рычал и скалился. Игорь поднялся: все придется начинать снова.
— Он тебя укусил? — спросила Маринка.
Игорь покачал головой.
— Точно?
Он улыбнулся:
— Только фуфайку порвал. Пожалуйста, не стойте надо мной, сядьте, отдохните. Мне нужно еще не меньше часа.
— Слушай, — Сергей скрипнул зубами, — зачем нам это надо? Я уберу его с дороги за три минуты.
— Ты торопишься? Я — нет.
— Да, я тороплюсь! — Сергей ощерился так же, как волк. — Распустили нюни, придурки недоделанные! Собачку, что ли, пожалели? А ну отойди в сторону, иначе я и тебя порежу к чертовой матери!
Он выдернул нож из-за голенища и шагнул вперед. Маринка ахнула и попятилась.
— Не делай этого, — Игорь покачал головой, — этого делать нельзя.
— Слушай, ты, юннат! Отойди в сторону, я пока добром прошу!
— Ты мне угрожаешь? Час твоего времени так дорого стоит?
— Я могу убить тебя одним ударом. И ничто мне не помешает это сделать.
— Не сомневаюсь.
— Да я за свою жизнь убил больше людей, чем ты видел. Отойди в сторону, я сказал!
Игорь качнул головой. Он не ожидал такой откровенной враждебности и тем более разборок с применением оружия. Что он может против тренированного человека с тесаком в руках?
Волк, почувствовав чужую агрессию, зарычал и выступил вперед.
Маринка незаметно, мелкими шагами, приблизилась к Игорю. Он посмотрел на нее и шепнул:
— Не надо, не подходи. Пожалуйста.
— Я с тобой, Медвежье Ухо, — ответила она Игорю и направила луч фонарика Сергею в лицо, — мы все спасаем свою жизнь, ты не лучше и не хуже нас. Убери нож. Медвежье Ухо лучше тебя знает, что надо делать. Без него ты перелет-траву не поймаешь.
Но свет в глаза только вызвал раздражение у их спутника, он сделал выпад в сторону луча света, правда, не ножом, а кулаком, надеясь выбить фонарик. Игорь, наверное, заранее почувствовал его движение, иначе бы ответить на него не успел: он плечом оттолкнул Маринку в сторону и получил увесистый удар в грудь рукояткой ножа, от которого отлетел на несколько шагов назад и, не удержав равновесия, сел на землю, под ноги разъяренному волку. Да этим ударом он бы не только расколотил фонарик вдребезги, он бы переломал Маринке пальцы!
Зубы клацнули над самым ухом, зверь рванул цепи вперед, нацеливаясь на человека с ножом, — он понял, откуда исходит опасность.
— Стой, зверюга! — крикнул Игорь и обнял волка за шею обеими руками. — Стой!
Он сделал это непроизвольно, надеясь удержать зверя и защитить его, и только потом сообразил, что жест его чересчур рискован. Но отступать было поздно — Игорь оттащил волка назад, чтобы ослабить натяжение цепей, и судорожно ощупал шею в поисках карабинов. Но их не нашел — цепи держались на сварных кольцах. Чтобы освободить зверя, надо перекинуть удавку ему через голову. А волк рвался вперед, и удерживать его было не только опасно, но и тяжело.
— Уйди, юннат! — крикнул ему Сергей, но Игорь уже ухватился за обе петли пальцами, грудью отталкивая волка назад и щекой прижимаясь к его уху. На его счастье, волк испугался человека с ножом, когда тот подошел слишком близко, и отступил. В тот миг, когда Игорь со всей силы рванул ослабевшие цепи через уши зверя, Сергей попытался убрать Игоря с дороги и ударил ногой в бок, выбивая воздух из груди. Волк отскочил в сторону, потряс головой и, не будь дурак, рванулся прочь, а Игорь, задохнувшись, повалился на землю и согнулся пополам.
Сзади вскрикнула Маринка, но не испуганно, а злобно: наверное, это и называлось «боевым кличем каманчей». Игорь приоткрыл глаза, пытаясь вздохнуть, но в темноте ничего не разобрал, луч фонарика уперся в свод из верхушек елей и заметался из стороны в сторону.
Маринка пискнула, а Сергей рассмеялся:
— Ну ты, кошка! Успокойся!
Луч фонарика уткнулся в землю.
— Ну что? Все? Расслабься! — сквозь хохот выговорил Сергей.
Игорь очень хотел подняться, но лишь жалко извернулся на земле. Возня стихла, и луч фонарика упал на лицо.
— Эй, ты чего? Я ж легонько ударил, от колена… — Сергей присел рядом на корточки. — Я только отпихнуть тебя хотел…
— Игорь… — Маринка присела с другой стороны, — Медвежье Ухо…
Воздух наконец пошел в легкие, Игорь судорожно вдохнул и выдавил:
— Все в порядке…
Он сел и потер ребра. А этот парень и вправду может убить одним ударом. Если это было «легонько»…
— Не, серьезно, я не хотел… — пробормотал Сергей.
— Да ладно, — Игорь опустил голову.
— Нет, не ладно! — Маринка вскинула голову и повернулась к Сергею. — Ты что, чокнутый? Ты подождать не мог? А если бы волк на него кинулся?
— Я бы его зарезал, только и всего.
— Ты бы не успел, — хмыкнул Игорь. — Волк не собака, у него молниеносный режущий укус, он клыком рвет горло. Если не промахивается, конечно. И зубы у него длинные…
Он только сейчас потихоньку начал осознавать, чем рисковал, обнимая зверя, словно милого доверчивого пса.
— Знаешь, — продолжила Маринка выговаривать Сергею, — ты бы слушал, что тебе говорят. Неужели ты не видишь, мы на чужой территории. Разве можно двигаться вперед, круша все на своем пути? Игорь знает, что делать. Он чувствует, как ты не понимаешь!
— Да? И без него мы перелет-траву не поймаем?
— Конечно не поймаем, — немедленно согласилась Маринка.
— С чего ты это взяла? Он что, знает какой-то секрет ее поимки?
— Наверное, можно сказать и так, — усмехнулась она.
Игорь улыбнулся: никакого секрета поимки травки он, разумеется, не знал. Просто нельзя действовать силой, только и всего. Он поднялся на ноги и побрел к своему рюкзаку — надо было двигаться дальше.
И тут же туннель между деревьев осветился радужным светом — перелет-трава вернулась.
— Между прочим, — Маринка снова повернулась к Сергею, — если бы ты убил волка, еще неизвестно, увидели бы мы ее снова или нет…
Она помахала травке рукой. Сергей фыркнул и закинул на плечо вещмешок.
Туннель между деревьев быстро вывел их на открытое пространство. Но радости в этом было очень мало: с неба накрапывал дождь, а редколесье при ближайшем рассмотрении оказалось болотом. Игорь вздохнул — в прошлый раз на болоте он выдохся за несколько минут. Правда, в этот раз на ногах у него были резиновые сапоги, а не кроссовки, и колено болеть пока не начинало — Маринкино лечение наверняка имело волшебную силу.
— Да, — протянула Маринка, — как-то неуютно…
Сергей хмыкнул и первым двинулся вперед. Поначалу вода лишь хлюпала под ногами, но по сырому мху идти все равно было тяжело. Маринка старалась поспевать за Сергеем, а Игорю только и оставалось, что от них не отставать. Перелет-трава вела их по едва заметной тропе и летела довольно низко, чтобы они не сбились с пути.
Минут через пятнадцать Маринка не выдержала и крикнула Сергею:
— Погоди!
— Что? Уже выдохлись?
— Нет, — она гордо подняла голову, — я никогда не устаю. Но с палкой идти будет легче. А я увидела подходящую.
В стороне действительно валялись поваленные сосенки, каждая из которых могла бы стать отличным посохом. Маринка свернула с тропы, сделала шаг в сторону, и сапог ее тут же глубоко провалился в густую грязь. Она попыталась его вытащить, но только увязла еще сильней. Игорь протянул ей руку, чтобы она не потеряла равновесия.
— Сейчас я останусь без сапога, — пробурчала она.
— Не дергай ногу. Возьми голенище руками, а я тебя подержу.
Она нагнулась, но тут им на помощь поспешил Сергей, отодвинул Игоря в сторону и выдернул Маринку на тропу вместе с сапогом.
Неожиданная ревность остро уколола Игоря. Прикосновение Сергея к Маринке — это было не просто неприятно, это оказалось невозможным, невыносимым. Как физическая боль. Игорь всегда считал ревность чувством недостойным и никчемным, он не любил соперничества и скорей ушел бы в сторону, чем принял вызов. Он даже возводил эту свою позицию в принцип и думал, что подобного рода состязания не делают человеку чести. И вдруг понял: если ему придется уйти в сторону, то это окажется куда более мучительно, чем он себе представлял.
— Уф… — Маринка посмотрела на ногу, — спасибо. Не судьба нам обзавестись элегантной тростью…
Она вытерла сапог мхом и с сожалением глянула на Игоря. Если бы он сразу понял, что она хотела добыть палку для него…
— Я пока не устал, спасибо, — он пожал плечами и сжал губы.
— У нас еще все впереди, — подмигнула она, — как твоя коленка?
Вспышка ревности погасла так же неожиданно, как и возникла. Игорь улыбнулся и кивнул:
— Отлично. Честное слово.
И действительно, еще целый час он шел нормально, хотя все они промокли под дождем, а вода с каждым шагом поднималась все выше. Палки им удалось выломать на островке, на этот раз Сергей посчитал, что это будет полезная вещь для всех, — дорогу перед собой приходилось нащупывать, чтобы не проваливаться слишком глубоко. Но, как бы они ни старались, вскоре вода поднялась выше сапог, и теперь главное было не ухнуть в нее по пояс.
Испытание ледяной водой коленка выдерживала недолго. И опираться на нее приходилось сильней, чем на твердой земле, — Игорь начал отставать. Как ни странно, перелет-трава никуда не спешила, и Сергей быстро ее обогнал.
— Эй, юннат! Ты можешь идти быстрей? — весело крикнул он, останавливаясь.
Маринка перевела дыхание и смахнула волосы со лба.
— Я тебе, кажется, уже говорила, что его зовут Медвежье Ухо. И он идет, как может. И мы пойдем так же, ты понял?
Игорь сжал губы. Он попробует идти быстрей, чтобы Маринке не приходилось его защищать.
— Я пойду за тобой, — Маринка пропустила его вперед. От этого стало еще противней.
Игорь прибавил шагу — если не щадить ногу, можно двигаться живее, главное покрепче сжать зубы. Болото когда-нибудь кончится, оно не может тянуться так далеко.
Но болото становилось все глубже, вода поднялась выше колена, и ни конца ни края ему видно не было.
— Ты как, Медвежье Ухо? — очередной раз спросила Маринка.
— Иду, — ответил Игорь.
— Ты не замерз?
— А ты?
— Мне жарко.
— И мне.
Игорь действительно не чувствовал холода, несмотря на то что вымок до нитки, — идти было слишком тяжело. Ноги глубоко увязали в размокшем торфе, сверху покрытом водой, и если выдергивать из него левую ногу труда не составляло, то опираться на нее с такой силой, чтобы выдернуть правую, он не мог, как ни повисал на посохе всей тяжестью. Левая рука начала уставать, и приходилось держаться за палку обеими. Сергей время от времени демонстративно останавливался и ждал, когда Игорь его нагонит.
— Слушай, ты не хочешь опереться на меня? — неожиданно предложила Маринка, когда Сергей отошел вперед.
— Нет, что ты… — Игорь растерялся. Неужели он идет так медленно? Сергей — понятно, у него проходимость, как у бульдозера. Не хватало только, чтобы девушка тащила его на себе.
Но, пожалуй, за предыдущие три ночи ему еще ни разу не было так трудно. Даже если на колено совсем не опираться, оно все равно стреляло острой болью от малейшего движения. И, чего вообще никогда не бывало, болело, если не шевелиться совсем.
— Медвежье Ухо. Остановись, — вздохнула Маринка.
— Нет, правда, не надо. Я еще иду, — попробовал он оправдаться.
— Скажи, если ты отдохнешь, тебе станет лучше?
Он покачал головой. Не в ледяной же воде. Они не застыли только от того, что двигались.
— Эй! — крикнул Сергей. — Чего застряли?
— Да плюнь ты на этого пижона, — Маринка пропустила мимо ушей его вопрос, — пусть себе прикалывается. Он вообще ненормальный какой-то. Знаешь, так ведут себя люди, которые в детстве в садик не ходили и общаться не научились.
— Да нет, просто он привык к другому общению. Я думаю, у него была трудная жизнь.
— Это не повод. Опирайся на меня, пойдем. Я же никогда не устаю.
— Я тяжелый, — улыбнулся Игорь.
— Ерунда. Во время войны санитарки всегда носили на себе раненых, и ничего. Чем я хуже?
— Спасибо, Огненная Ладонь.
Она хмыкнула и задрала нос.
Сергей, увидев их, расхохотался.
— Да, юннат, ты совсем плох. Хочешь, я тебя понесу?
— Иди вперед, — выплюнула Маринка.
— Было бы предложено. Я серьезно говорю, я запросто тебя возьму на плечи. У тебя с ногой что-то?
Этого бы Игорь точно не пережил. Даже висеть на шее у Маринки было не так стыдно, как сидеть за плечами у Сергея.
— Сережа, иди вперед, — сказала Маринка, — не надо нам помогать. Мы дойдем.
Тот обиженно пожал плечами, отвернулся и двинулся дальше, но вскоре догадался забрать у них оба рюкзака.
Игорь старался не опираться на Маринку слишком сильно, но она быстро его раскусила:
— Я хочу облегчить тебе жизнь, а не осложнить. Не вставай на ногу. Вообще не вставай. И не смей мне говорить, что с тобой все нормально.
Он улыбнулся, прикусив губу.
Сергей время от времени недовольно оборачивался — его явно не устраивал их темп. Сперва он, наверное, надеялся, что они попросят его помочь, но постепенно начал раздражаться — конца болота не предвиделось, а травка висела над Игорем с Маринкой.
Маринка устала, в этом не было сомнений. Не меньше часа она тащила Игоря на себе, и он уже не мог не опираться на нее всей тяжестью — боль вымотала его.
Серенький рассвет они заметили только тогда, когда перелет-трава умчалась на восток, скрывшись за облаками.
— Ну что? — Сергей остановился и повернулся к ним. — Вы никуда не спешили? И что теперь делать? Посреди болота?
Маринка перевела дух и огляделась.
— Ха! Смотрите! Там домик! — она показала пальцем в сторону. — Травка никогда не бросает нас где попало!
Игорю не хватило сил обрадоваться.
Средневековье какое-то! Викторианская Англия Старой Земли! Ханжество высшей марки!
Порнография для младшеклассников в любой публичной видиотеке, в школьных буфетах торгуют контрацептикой, медсестер скаутских лагерей первым делом учат принимать преждевременные роды и оказывать помощь при выкидышах.
И в то же время, если ты носишь клеймо и сверкаешь нагрудной меткой честитки — то должна быть непорочнее Оракула.
Эта контора была шестой. Шестой из тех, где хотя бы выслушали и посмотрели карточку, а не отказали с порога, брезгливо косясь на споротую эмблему. Забавно…
Юс, капитан «Желтого Листа» и непосредственный чиф Стась — бывший чиф, но это не так уж и важно, — говорила в таких случаях, хмыкая: «Бог был мужчиной…» Кажется, она действительно в это верила.
***
От пива и карамелек поташнивало. И кружилась голова. Но это не страшно, если не шевелиться.
Главное — не шевелиться.
***
Их было трое.
И у одной была монтировка.
Не слишком опасно, но и приятно не очень. Чем они собирались поживиться — а черт их знает? Ни хрустальных бус, ни заколки с пятью бриллиантами у Стась не было. Была разве что банка пива и полный карман карамелек.
Вряд ли они знали, что Стась готовили именно в миротворки и потому даже в самом крайнем случае защищаться она будет, не убивая. Вряд ли они даже задумывались об этом.
Их было трое. И у одной из них была голубая «А» на левом виске, что в корне осложняло ситуацию.
Но у Стась имелось одно преимущество, отсутствовавшее у нападавших. Маленькое такое преимущество. Пока еще маленькое.
Но быстро растущее.
Про иможенок всякие непотребства рассказывают — вполне понятно, на то они и конкурентки, чтобы грязью их поливать. Но в то, что пилотов своих держат они в состоянии перманентной беременности — в это Стась вполне могла поверить. А чего тут такого, в самом-то деле? В Коалиции аборты вполне легальны для всех, не то что у нас, а первые пара месяцев — допинг не из слабых, на ускорение реакции отлично работает.
Только вот подпитки требует отнюдь не карамельковой.
Когда нападавшие, похрюкивая, улеглись в ближайшей луже, Стась начала уплывать.
«Куда ты падаешь?» — «Не знаю… Кажется — в обморок, я там не была ни разу…»
Ничего, ничего, это бывает. Никто от этого еще не умирал… голову только ниже надо, ниже надо голову… Как можно ниже. Идеально было бы лечь, но не здесь же… Ничего, можно и так, согнувшись и упираясь ладонями в коленки. Это — не страшно. Не страшно. Просто обморок.
Просто хватит врать. Хотя бы самой себе. Глупое это дело.
Удар был по касательной, уклоняться — этому миротворок учат на совесть, если уж не можешь бить в полную силу, то вдвойне важным становится умение подобных ударов избегать. И напряжение с усталостью вовсе тут не при делах. И растущее преимущество, что перегружает метаболизм — тоже. Не они виноваты.
Просто блок среагировал.
С опозданием, правда, но все-таки среагировал, и скажи еще спасибо, что придавило тебя лишь самым краешком, так сказать, по касательной. Тоже. Потому что вот уже шесть дней ты пытаешься сделать то, о чем настоящей миротворке даже подумать немыслимо — ты пытаешься убить. Осторожненько так, опять же по касательной, старательно обходя острые углы и стараясь даже мысленно, даже в подсознании не называть вещи своими именами. И уже почти что даже убедив себя, что это — так, пустяки, маленькое недоразумение, а недоразумения требуется что? Пра-авильно — устранять. Главное — ни на секунду не забывать, что это — просто недоразумение. Потому что миротворческий блок — – штука серьезная, тут простым обмороком не ограничится. Может и насмерть припечатать, были прецеденты. Ладно, ладно, поняли мы, поняли, больше не будем. Мы вообще понятливые, особенно ежели долбанет нас как следует. Главное — дышать как можно глубже, с усилием проталкивая затвердевший воздух сквозь сведенное горло. Главное — глубоко дышать…
Когда немного отпустило и звон в ушах снизился до терпимого, она поняла, что стоит на коленях, пытаясь подняться, но снова и снова падая в грязь. От холодной воды стало легче. Во всяком случае, она сумела встать, дрожа и прижимаясь к стене. По спине сразу же побежали холодные струйки.
Выше по улице проехал табл. Остановился. Хлопнула дверца. Нереально-знакомый голос спросил с ноткой сомнения:
— Эй, какие-то проблемы?
Стась шатнуло.
Это глюк.
Говорят — бывает при сотрясении мозга. Во-во, и тошнит как раз… Неужели та, с клеймом, все-таки успела достать? В запарке показалось — так, чепуха, лишь содрала кожу на скуле…
В табле шевельнулись. Другой голос, еще более узнаваемый из-за
неистребимого хортаунского акцента протянул равнодушно с ленивой хрипотцой:
— Юс, да не связывайся ты… Местная сволота балуется…
Так и есть. Глюк.
Если, конечно, не убедить себя в возможности мгновенного перемещения сквозь какую-то незарегистрированную дырку пространства прямиком на Стенд. Посредством удара в челюсть.
А что? Бывали случаи, если верить тиви-сериалам. Некоего янки вон, помнится, при помощи такого же удара вообще в прошлое зафутболили.
— На ней наша форма…
— Сперла. — Звук зевка. — Крысы… — И ленивый хрипловатый смех.
Хлопнула дверца. Кажется, там, внутри, еще сказали:
— Да ты только посмотри на нее — она же на ногах не стоит! Это же надо напиться до такого…
Но кто именно — было уже не разобрать.
Зашипели амортизаторы. Окатило волной горячего воздуха. По лицу мазнуло светом фар.
Стась зажмурилась На невыносимо долгую долю секунды показалось — табл остановился. Но потом яркий свет скользнул дальше. Зашуршал мокрый асфальт. Все стихло.
Забавно.
Когда свет ударил в глаза — она испугалась. Может быть — первый раз в жизни. Вот это да! Забавно.
Но — не остановились.
Не узнали…
Вот тогда-то она и выпила эту банку, сразу всю, теплую, на голодный желудок.
***
— Сигаретки не найдется?
Девочке было лет пятнадцать. Хотя в чем тут можно быть уверенной?
Стась достала ксивник, ногти царапнули по кубику. Вытащила неначатую пачку, бросила на грязные худые коленки, выпирающие из рваных джинсов.
Грязные пальцы жадно схватили золотисто-черную коробочку, из-под натянутой на самые брови вязаной шапочки сверкнули рысьи глаза.
— Можно про запас?
Скорее угроза, чем просьба. Попробуй не дай! И носик остренький. Вот они какие, уличные лапочки, крыски приспособившиеся. Не то, что некоторые.
Стась хмыкнула.
— Бери все. Я не курю.
— Зачем тогда брала?
— А разве на ощупь разберешь? Думала — концентраты…
Стась присела рядом на теплую панель. Некоторое время молчали. Девочка с острым личиком и тонкими пальцами каонистки быстро курила. Из-за мусорного бака вышла жирная крыса, посмотрела презрительно, пошла по своим делам. Стась крутанула кубик, но в темноте не смогла разобрать метки, а на ощупь не понять — то ли тройка, то ли пятерка.
— У меня мятка есть. Хочешь?
На грязной ладошке — две продолговатые капсулы-иньект.
Стась присвистнула. Ничего себе! Судя по цвету — очищенный, а это не меньше десятки потянет. Каждая. Щедро.
— Концентрат. Тройная перегонка…
В голосе — грустная гордость.
Что-то еще было в этом голосе… Стась прикинула на взгляд объем каждой капсулы. Посчитала. Сощурилась, вскинула голову. Спросила осторожно:
— Золотая пуля?
Усмешка у девочки тоже была острой. И взгляд. Поправила со значением:
— Две золотые пули…
— Ты… серьезно?
— Не знаю еще… — Она выдавила в вену на запястье пару капель. —
Посмотрим. Холодно как-то — одной.
Стась покатала золотистую горошину на ладони. Около сорока стандартных доз. Полгода для начинающего и больше месяца для заядлого. Красивый жест, черт возьми!
— Где скендерила?
— Шутишь? Купила.
— Ого!
— Давно уже. Уходить надо красиво, правда?
А что, не лишено логики. Логичная девочка.
— Я еще вчера думала. Но очень хотелось покурить. И чего-нибудь не слишком противного. А тут — ты. «Бонни» с черной смородиной. Надо же! Это судьба. — Она засмеялась. Закашлялась, — Я первый раз курю с черной смородиной. Надо загадать желание, как ты думаешь?
— Наверное.
— Я загадаю… Ну — как?
— Спасибо.
— Спасибо-да или спасибо-нет?
— Спасибо-нет.
— Ну и дура. На кой тебе ляд это все?
— Дела у меня, понимаешь. Разобраться еще кое с чем надо.
— А-а… Ну, дела — это да. Это уважительно. Пожевать ничего нету?
— Нету.
— Жаль. Было бы славно именно сейчас шоколадку раздавить, черную такую, с орехами. У них еще слонопитек на фантике, знаешь?
— Знаю. У меня карамельки есть. Хочешь?
— Спрашиваешь! Конечно! Знаешь, тебя мне и вправду судьба послала. Нет, в самом деле! Я кидала вчера, выпало — встреча на повороте и новое рождение. А тут — ты… правда, про поворот непонятно. Не передумаешь?
— Нет.
— Ладно… А если все-таки — то приходи. Я подожду еще. С тобою славно…
В тот день на меня напала беспросветная хандра. Я пытался работать над очередным своим изобретением — гиперпространственным ускорителем, но карандаш валился из рук, пальцы нажимали не на те клавиши компьютера и самые простенькие уравнения и формулы казались китайской грамотой. Но я сумел бы повоевать с хандрой и ленью, и может быть, даже поборол бы их, если бы не таракан. Огромный, черный таракан, неизвестно как оказавшийся в банке с кофе. Я плюнул на все и, зло хлопнув дверью, вышел на улицу.
В ближайшей лавочке не оказалось моего любимого сорта и пришлось заводить свой вишневый «Опель» и ехать чуть ли не к черту на куличики — в центр, в универсам. Купив кофе и блок сигарет, я поехал домой. Уже поспокойнее, чем десять минут назад. Раздражение улеглось, но хандра осталась. Я притормозил у парка и несколько минут раздумывал, стоит ли тратить драгоценное время на нелепые прихоти. Решил, что стоит, и шагнул из мира стекла и стали в мир вековых дубов и запахов прелой земли. Неторопливо пройдя по парку, я остановился на мостике через речку с глубокой, уже по осеннему темной водой. Закурил и погрузился в мысли ни о чем. И вздрогнул, когда рядом с собой мягкий голос: «Простите, у Вас огонька не найдется?». Я недовольно посмотрел на возмутительницу моего спокойствия и оторопел: такой необычайной красоты женщина стояла передо мною. Все человеческие слова слишком бледны и невыразительны, чтобы описать ее безукоризненную фигуру, совершенные черты лица, водопад волос цвета золотистого меда и неимоверную, бездонную синеву чуть раскосых глаз. Все это я сумел рассмотреть лишь потом, а тогда стоял, остолбенев, и лишь секунд через пять до меня дошел смысл ее просьбы и я поспешно щелкнул зажигалкой. «Спасибо»,- произнесла она, и от этого голоса у меня по спине побежали мурашки восторга и немого обожания. Она несколько раз затянулась чем-то длинным и ментоловым и спросила: «Можно я постою тут с Вами?». Не веря такому неожиданно привалившему счастью, я осторожно кивнул. Постепенно мы разговорились. А под вечер она очутилась в моей квартире, и даже в моей постели… Дальше все было как во сне. Безумная неделя, разгул неистовой страсти. Я, конечно, мужчина интересный по всем статьям, но как на меня клюнула такая шикарная женщина, не мог понять. Не мог, но пользовался этим, пока была возможность. А ровно через семь суток после нашей встречи на мосту эта эротическая сказка вдруг закончилась.
Она уселась передо мной в кресло, закинула ногу на ногу и уже совсем другим, официальным тоном произнесла: «Должно быть, ты понимаешь, что наша встреча не случайна». Я начал нести околесицу о расположении звезд, но она властным жестом прервала меня: «Я искала тебя. Только ты можешь мне помочь. Я с другой планеты. Названию моей планеты нет аналога на вашем языке. Я на орбите вокруг Земли около пяти лет. Разумеется, регулярно навещала поверхность в маленьком катере. Заборы образцов почвы, воды, воздуха, пищи. На орбите, естественно, радиоперехват, изучение культуры. Я должна скоро улетать, но случилось маловероятное: у вас тут, на Земле, произошел неудачный запуск космического корабля, и осколком повредило гиперпространственный ускоритель. Без него моя родина недостижима. Помоги мне починить его и взамен можешь просить чего угодно. В земном понимании я всесильна». Пока она говорила, пелена любовного гипноза спала с меня, и я увидел ее такой, какая она есть. И покачал головой: «Ты сошла с ума. Инопланетян не существует. Это, во-первых. А во-вторых, ты не смогла бы провести пять лет на орбите Земли. Тебя обязательно засекли бы». «На моем корабле специальный экран против всех видов излучения — от светового до гравитационного». Я сделал вид, что поверил ей, и сказал: «Ладно, я подумаю. Сиди тут, а я приготовлю кофе». На кухне я засыпал зерна в кофемолку, включил этот очень шумный агрегат и набрал номер по телефону. Мы сидели и пили кофе, когда раздался звонок в дверь. Я встал: «Я открою». Это были они: трое рослых мужчин в белых халатах. Они надели на мою бывшую подружку смирительную рубашку и увезли ее. Она была неожиданно покорна и печальна.
Ее увезли, а я сел в любимое кресло и достал из нижнего ящика стола, из-под груды старых чертежей объемную фотографию. На ней была изображена моя невеста на фоне величественного пейзажа моей планеты. Планеты, названию которой нет аналога ни на одном земном языке…
Они вернулись обратно на базу и Лотта вывела из ангара аэр.
— Вот, садись в пилотское кресло.
Глеб сел. Повозился, устраиваясь. Ему было неуютно среди обилия кнопок, датчиков и экранов. Единственное, что внушало доверие – руль, как на современных ему легких самолетах. Потрогал рукояти, примериваясь. Лотта доброжелательно наблюдала за ним, не мешая. Вопросительно глянул на своего куратора.
— Вон та копка с пиктограммой ключа – зажигание. С ней ты, наверное, уже знаком. Для общественных машин кнопка с рисунком ключа. Для семейных – настоящий ключ, которым могут пользоваться несколько человек. Для личных – сканер отпечатков пальцев. Заводи.
Глеб вдавил кнопку. Она подалась с заметным усилием.
— Это для предотвращения случайного пуска. Теперь смотри на экран, тебе предлагают выбрать автопилот или ручное управление. На автопилоте уже летал, выбирай ручное. Хорошо. Теперь вон тот ползунок, сбоку от которого стрелочки вниз и вверх плавно вправо до середины, до ощутимого застревания, это антиграв. Сейчас у аэра нулевой вес. Если двинешь вправо дальше – вес будет отрицательным, аэр начнет подниматься. Если левее середины – вес будет облегченным, там риски, это десятки процентов. Сдвигай вправо на уменьшение, поднимись метров на двести и верни на ноль.
Глеб, внимательно слушая, проделывал необходимое. Повинуясь его командам, аппарат завис над землей. Его стало медленно сносить ветром.
— Вон та клавиша с глобусом – экран навигации. Включай.
Справа от пилотского кресла, ближе к штурманскому, вспыхнул продолговатый экран. На нем возникли контуры континентов. В районе Кавказа светилась зеленая точка. Под экраном в два ряда располагалась клавиатура.
— Управление сенсорное. Просто води пальцами по экрану. – Лотта показала как именно. Глеб кивнул:
— Знакомо. – Он приблизил Евразию, сориентировался на Кавказские горы, нашел зеленую точку. Лотта с удовольствием наблюдала, как его движения становятся все более уверенными. Глеб укрупнил изображение на экране настолько, что карта стала практически планом местности и точка превратилась в черточку. Глянул вперед сквозь прозрачное стекло кабины, сравнивая изображение навигатора и видимый рельеф. Потом руки его легли на руль. Лотта поощряющее кивнула:
— Давай. Плавно, без рывков, принцип одновременно как на аэроцикле, ты с ним уже знаком, и на легковом автомобиле. Направление задаешь рулем, скорость – педалями. Там их две, газ и тормоз. Ничего нового.
Глеб покачал руль в разные стороны, приглядываясь, как реагирует аэр, чуть потянул на себя и надавил на правую педаль. Аппарат заскользил вперед, набирая высоту. Правый поворот. Левый. Скольжение вниз. Движения Глеба становились все уверенней и резче, он проверял границы, дозволяемого машиной. Заставил аэр повиснуть неподвижно и повернулся к Лотте:
— Два вопроса. На резких поворотах как будто что-то притормаживает. Это нормально?
— Абсолютно.
— Ага. И что будет, если я не справлюсь с управлением? В штопор сорвусь, допустим. Не думаю, что у меня хватит соображения, как оттуда выйти.
— Не сорвешься. В управление встроена блокировка опасного режима. Поэтому и притормаживает, а то мы как бы уже внизу на камнях отдыхали. Снять, конечно, можно. Ну-ка, поменяемся местами.
Лотта поднялась, вшагнула назад, в пространство между двумя креслами, подождала, пока пересядет Глеб и опустилась на его место. Запустила ладонь под рулевую колонку и там что-то звонко щелкнуло. Во весь навигационный экран вспыхнула алая надпись: «Отключаем модуль безопасности» и ниже две активные кнопки «Да» и «Нет». Прикоснулась к надписи «Да». Выскочила новая: «Прекратить отключение модуля безопасности?». Лотта ответила «Нет», и на третий вопрос: «Вы уверены, что хотите отключить модуль безопасности?» ответила «Да».
— Вопросы разные задает в произвольном порядке для исключения случайного срабатывания. Тройная защита: переключатель в неудобном месте, вопросы подтверждения и еще и процедура опознания.
Надпись на экране попросила код доступа. Лотта ввела длинную последовательность цифр и букв.
— Это мой личный шифр. Выдается после сдачи экзамена. Подразумевается, что передавать его никому не положено.
Отрывистое нажатие на клавишу ввода и аэр норовисто клюнул носом, намереваясь неуправляемо закувыркаться. Лотта перехватила управление.
— Пристегнись, полетаем. Такое могу себе позволить только вдалеке от летных трасс.
И ускорение вдавило Глеба в кресло.
Лотта выкручивала бочки, иммельманы и другие фигуры, забираясь все выше и выше. Земля и небо волчками вращались в глазах Глеба, заставляя его надежно терять ориентировку в пространстве. Немного привыкнув, он стал обращать внимание на динамику полета. Прикинул скорость, радиусы поворотов и задумался: полет больше всего напоминал легкое порхание бабочки. Обратил на это внимание Лотты. Она хмыкнула:
— Так антигравы же. – И отключила их. Двигатели взвыли от нагрузки, аэр рывком провалился вниз и стал падать, неконтролируемо переваливаясь по диагонали.
— Мы слишком высоко, атмосфера не держит, — Лотта снова включила антиграв и Глеб облегченно выдохнул.
— Может, теперь сам попробуешь?
Они снова поменялись местами. Аэр в руках Глеба рыскал в вертикальной плоскости, ему никак не удавалось держать горизонталь. Они постепенно снижались, уже стали отчетливо различимы скалы горных пиков. Лотта одним нажатием кнопки снова включила модуль безопасности и велела садиться на базу. Глеб покрутил аппарат воздухе, оглядываясь, но оранжевой посадочной площадки не было видно. Потянулся к навигационному экрану.
— Как определить месторасположение базы? Что вводить?
— Просто гора Треугольник, там уже увидишь.
Красная метка обнаружилась в десятке километров к югу. Глеб привел аэр к базе, аккуратно посадил на крышу и только там, расслабленно откинувшись в пилотском кресле, понял, что у него мелко подрагивают руки.
— На сегодня все, хватит, — дрожь заметила Лотта, — приводи себя в порядок, надевай костюм, без галстука, мы летим получать хлеб и зрелища.
А ещё было. Стояла Великая Степь — ни травинка не шелохнётся. Тихо в Степи. Только ворон Хирээ летает, да волк Шоно рыщет. И не могли они друг к другу ни в гости прийти, ни день скоротать. Хирээ в небе летает, высоко. Там небесная юрта его. Шоно по земле ходит, то туда, то сюда. А на небо попасть не может: крыльев нет. Стала бы ночь — спустился бы Хирээ с неба, в гости к Шоно. А ночи не было тогда. Печалится Хирээ, кричит: «Харлук! Харлук! Харраааа!» А Шоно ему с земли вторит: «Аллууу! Аллууу!» Долго кричали. Громко. Так, что бык Урда Зуг проснулся. Проснулся, да как заревёт: «Ну-уууммм! Ну-ууумммм! Кто кричит? Зачем? Пожар, разве? Хойта Зуг за старое взялся, разве, пока я спал? Злая Галзуу Сухал нору прогрызла разве, на свет вылезла? Кто вас обижает? Зачем кричать, зачем выть?» Тогда ответил ему из травы Шоно: «Лах, Урда Зуг, ахалагша! Ты всё спишь да спишь, а стадо твоё не сговорчиво — не с кем посидеть, словом перемолвиться! Единственный нухэр мой, Хирээ — так и тот в небе летает, свою часть Круга ведёт, не может ко мне на землю спуститься: нельзя ему!» «Отчего же нельзя?» — спросил Урда Зуг. «Оттого нельзя, — ответил ему Шоно, — что Уклад таков, что мне положено по степи бегать, свою часть Круга вести, а Хирээ — по небу — свою! И не нам Уклад менять. Только одиноко всё равно, и поговорить не с кем! Аллууу! Аллууу!» — завыл опять. У Хойта Зуга даже в голове загудело от этого воя. «Лах, — говорит, — Шоно! Полно тебе стонать! Я от твоего воя больным делаюсь, а Хирээ разве становится ближе к тебе? А выть не станешь — сейчас что-нибудь, да придумаем!» Замолчал тогда Шоно, и стали они думать. Говорит Шоно: «А вот, если бы дерево было, и ветки низко над землёй — спустился бы Хирээ, сел на ветку, а я снизу к ветке пришёл. Эх, хорошо бы было!» Да только пустые слова ветер унёс: не растут деревья в степи, хоть пять солнц скачи без передышки — ни одного не встретишь. А Урда Зуг молчит, ничего не говорит. Думает. «А вот, если б воздух был, словно вода, — говорит опять Шоно. — Тогда бы ветер пригнал по воздуху, как по воде, толстые сучья, какие большая река приносит весной! Сел бы Хирээ на такой сук, а я бы снизу бежал, по земле. Хорошо бы было!» И опять пустые слова унёс ветер: где такое видано, чтоб толстые сучья по воздуху плавали, как по реке! Но и на этот раз ничего не сказал Урда Зуг. А Шоно не унимается: «А вот были бы облака твёрдыми, словно курганы! Я б запрыгнул на курган, а с него — на облако, потом на соседнее перепрыгнул — так бы, глядишь, и до Хирээ, нухэра моего, добрался! Вот бы хорошо было!» Но снова слова по ветру улетели: не бывает твёрдых облаков, пустые слова. Тут поднял голову Урда Зуг. «Вот, — говорит, — Шоно. Придумал я!» Встал Урда Зуг, ноги размял, и пошёл по степи, по травам, да по ковыльным волнам. Большой бык Урда Зуг, высокий; да только и ковыль степной не ниже: привольно разросся он по всей Великой степи, высоко! Идёт Урда Зуг, а за ковылём и не видно его. Только рога над степью покачиваются. Шёл-шёл, да и заснул. Проснулся тогда в нём Хойта Зуг, стал на мир вокруг сквозь прикрытые веки Урда Зуга смотреть. Сразу ночь настала. Спустился Хирээ, уселся на рог Урда Зугу, говорит: «Лурк! Лурк!» — спокойно так говорит. А Шоно бежит по земле рядом с Урда Зугом, и отвечает: «У-Ллу-уууу!» Хорошо разговаривают теперь. А Урда Зуг всё идёт, не ложится: жалко ему друзей разлучать. Поэтому ночью, когда светятся низко над степью Хара — белые рога Урда Зуга — доносит ветер долгий, призывный волчий вой: это Шоно бежит по степи, со своим другом разговаривает, никак наговориться не может. А присмотреться позорче — так и Хирээ, сидящего на роге, увидеть можно. Только не слышно, что он Шоно отвечает. Далеко идёт по ковылям могучий Урда Зуг. Большая степь.
Если тебе роют яму — не мешай.
Закончат — сделаешь бассейн.
(из наставления мудрых – юным)
— Дарья, ты выходила из дома?
— Говори быстро!
— Отвечай!
Вампиры налетели на меня, как группа сумотори – на фуршет. Причем в самый неподходящий момент: я скандалила с соседом. Этот обитатель свалки, именуемой домом… стоп, что-то я совсем уж на местном заговорила. Короче, сосед (тот самый, что развел свалку под окнами) взялся обрубать ветки у нашего дерева! Они, видите ли, нависают над его огородом…
— .. и мешают!
— А руки лишние тебе не мешают? – интересовалась я. – Проредить?
Сосед убавил мощность воплей на тему своих прав, причитаний о постигших его горестях в виде беззаконных выходок дочери бегемотов (!) и взываний к богам о справедливости. Скопище его родственников тоже попритихло и стало удивительно похоже на группу «зэки на прогулке» — все как один попрятали руки за спину. Что значит, правильный подход.
Ну а что? В конце концов, как говорила одна из наших сумотори, стоит захотеть – и любой мужчина упадет к твоим ногам. Главное, точно попасть в челюсть…
— Дарья! – зашипели рядом.
— Да не выходила я! В чем дело?
Вампиры продолжали на меня смотреть, будто карманники – на сумочку с потенциальным кошельком. То ли есть он там, то ли нет, то ли даст хозяйка по башке, то ли обойдется.
— Ничего особенного, — наконец вымолвил самый старший, Роберто. – Просто крыша Инфериоры снова обвалилась.
Родственники соседа вдруг удивительно быстро вспомнили о неотложных делах и удалились их решать. По крайней мере, так они говорили, один за другим ныряя в калитку.
Не поняла. Вампиры меня, что ли, обвиняют? Нашли самую виноватую! От неожиданности я отшвырнула срубленную ветку, которую держала в руках. Получилось чуть подальше, чем планировалось. И сильнее: соседский забор мрачно хрустнул под ударом.
— Это не я.
— Ты уверена?
— Я не выходила со двора. Можете кого угодно спросить. И вообще…
Хрусть! Еще одна ветка врезалась в забор. Тоненькие штакетины, изображающие перегородку, угрожающе зашатались. Сосед затравленно покосился на забор, потом на крышу… пробормотал что-то ниспосланных на него испытаниях, и удрал, стряхивая с тюрбана клочья паутины.
— Это не я!
Скррррииииппп-крахххх… все, конец забору.
Еще одна ветка (голая, без листьев) красиво взлетела в воздух и вонзилась в чердачное окошко. Да кто этот копьеметатель? Самозваный…
Паук. Паук-птицежор, очевидно, очень обиженный тем, что порвали его паутину, распустил лапы. Старательно удерживаясь за ветку потолще, черный ужас злобно таращился в соседское окно подбирал новые снаряды для метания – яблоки. Ох и ничего ж себе… Что ж, будем считать, что сосед с нами расплатился.
— Это не она, — послышалось за спиной. Мелисс.
— Она-она! Послушай, Дар, ты чему паука учишь? – возмутился Роберто. – Кстати, вы посмотрите, как он прицеливается… Это невероятно!
— Я про Инфериору, — уточнила вампирша. – Это не она поработала с крышей.
Ага, мне все-таки верят! Я уже готова была улыбнуться, но Мелисс холодно добавила:
— Она бы развалила несчастную башню целиком, а не ограничилась жалкой третью крыши. Продолжим совершенствование, Дар? Инфериорой официально объявлено, что в ближайшие дни ожидается возвращение аура. У нас мало времени. Теперь совсем мало…
Знаете рецепт борща по-мужски? Нет? Он очень простой:
«Берешь 55 кг женщины, ставишь у плиты на 40 минут до полной готовности борща». Не помню, где слышала, но подходит.
Я к тому, что женщине слабой быть нельзя… Даже если в тебе всего пятьдесят пять килограммов. Ну а мне тем более.
Вы в курсе, что нужно знать для успешного Представления?
1. Этикет. Как кому отвечать, если обратятся. Как обратиться самой, если приспичит.
2. «Свиток долга» — положение о правах и обязанностях Даров. Хотя прав там – как еды на фуршете после визита голодных сумотори. А обязанностей наоборот…
3. Достоинства своего хозяина. Умение их превозносить, соблюдая «приличествующую скромность» прилагается.
4. Традиции, дополнения, обыкновенные ограничения, и дополнения к ограничениям… и так далее.
У меня мозги закипели уже на первом пункте! Особенно если учесть, что мои мысли были не тут, а в башне вампиров – там, куда со шпионскими целями полетела голова из кладовки.
— И следует учесть, что после обряда ты получаешь возможность обращаться к орихальти напрямую, а это…
Я придумала, как победить аргентумов. Если посадить Мелисс читать мне наставления часика за два до обряда, то уже на Представлении я пойду вразнос и перебью этих типов голыми руками. И зажарю в сметанке. Нет! Запеку в сухариках!
— Оставь ты ее, Мелисс! – очень вовремя выдернул меня из кровожадных мечтаний голос Микеле. — Давай лучше вызовем Джано и потренируем талант индетро? Надо подать это как-то зрелищно…
— Ты полагаешь, что на Представлении этого Дара будет недостаточно зрелищности? – ядовито поинтересовалась вампирща. — Сомневаюсь. Что тебе?
Последние слова были не мне и не Микеле. Они адресовались Алишеру, который неожиданно возник рядом.
— Дарья, а ты знаешь, что за нашим домом следят вон оттуда? – взгляд темных глаз уперся в чердачное окно соседского дома.
— Тагир говорит, их там двое, — дополнил очень серьезный Рад. — И у них какой-то груз в мешке. Очень нехорошо пахнет…
— Миурррр, — подтвердил сидящий у него на руках крупный котенок довольно странной окраски и с кисточками на ушах…
— Тагир?!
Из дома прилетел воинственный мяв: Левчик почуял соперника…
Тренировку дара индетро пришлось отложить. Оставшиеся до темноты полтора часа мы изображали сонное царство. А заодно мирили Тагира с Левушкой. И лечили царапины (миротворцам всегда попадает с обоих сторон). И выдергивали Джано из лаборатории. И говорили.
Начал все Микеле. Интересный он тип. Предложил скрасить ожидание и рассказал историю о глупом дехканине, который решил затащить свинью на крышу и использовал для этого сто цветных ниток.
— А почему на крышу? – удивился Рад.
— Чтобы собаки не покусали, пока он загон новый не построит…
— А почему тогда глупый?
— Потому что нитки лопнули. Умный бы свил из них веревку.
— А-а… — непонимающе протянул Рад. – Это вы про…
— Это Микеле о том, что мы, на его взгляд, недостаточно объединены общей целью, — проинформировала Мелисс, последние полчаса изображающая статую. – Разобщены. Такая у него идея… навязчивая.
— А проблемы некой орихальти менее навязчивы… тем не менее, делают ее возможным объектом шантажа, — усмехнулся красавец-вампир. – О присутствующих, разумеется, не говорят. А умалчивания нашего друга про нежданно объявившуюся сестру… да-да, Джано, не делай таких удивленных глаз! .. ставят под удар не только его.
-. Как ты узнал?
— Случайно. Так что?
— Я собирался рассказать, — после паузы отвечает Джано. – Позже. Но ладно.
История про сестричку потянула за собой «Лиджано», потом к нему сами собой прицепились мои сны, потом пошла жуть про наложенную оболочку и «покупку», потом повествование перенеслось на пустырь и громадин-черепах со скверным характером и похищения талантливой молодежи. И еще про многое…
Словом, интересный выдался вечер. Познавательный.
И мы даже удивились, когда в разгар тихого, но жаркого спора о целях похищений через остатки забора перелетело и глухо шлепнулось что-то темное…
Кто вскрикнул, я не поняла.
Мы мигом оказались на ногах, и я обнаружила, что сжимаю в руках толстую ветку, точнее, дубинку. Когда я ее подобрала и где это случилось, из памяти выпало абсолютно.
— Что это?
Как-то непохоже было на описанный Тагиром мешок, скорей, на сверток, и запаха никакого. Тагир ошибся или…
Хрууууушштш!
Второй мешок шлепнулся о землю как-то глуше. Он странно зашипел, почти загудел и забился на земле, обдавая ночной сад отвратной вонью. Хакарл… ой, мать, скандинавский хакарл может отращивать лапки и утирать ими горючие слезы зависти – рядом с этой гадостью его вонь никто просто не заме… фу-у… дождались на свою голову!
Я выбываю из возможного сражения. Не могу… не в состоянии… я даже видеть не могу как следует…глаза застилает слезами. Рядом кого-то мучительно тошнит.
— Что за…
— Отец карбонадо…- прошептали рядом. – Не может быть. Не подходить! Не подходить!
Подходить? Оптимист… ботанический…
Какое там подходить, тут суметь бы поползти… причем в противоположную сторону…
— Мортуги! Не подходить! Бить на…
— Помогите!
Человеческий крик бьет по ушам, и не веря своим глазам, я вижу, как тот первый мешок, который сверток, бьется на земле, и из него выпрастывается чья-то рука, очень белая в темноте…Нам бросили человека? Зачем?!
Свист и треск, и на втором мешке вдруг вырастают две дрожащие стрелы. А потом появляются они. Они черные, но светятся. Они сыплются из дыр, проделанных стрелами, они ползут, странно шелестя, будто где-то в гуще притаился трансформатор, они собираются в тучу, наползая друг на друга…
Жуки. Или пауки. Или еще что-то ползучее. И «пахучее», спасу нет!
— Мортуги! Мортуги! Не подпускайте их к себе. Дарья, осторожно!
— Помогите! – рвется из свертка человек, и я вдруг понимаю, что он связан. — Помогиииии…а-а!
Эх, ну почему когда надо, под рукой нет дихлофоса! Дубинка против тварей не оружие…
Ночь становится светлей – кто-то поджигает дерево, увешанное паутиной птицежора. Ненастоящей паутиной. Настоящая не горит. Огонь вспыхивает факелом, от дерева сыплются искры. По земле мечутся неровные тени, окончательно сбивая зрение. Мимо пролетает размытая тень, новая вспышка пламени заливает траву, и еще одна, и потом. Я не смотрю. Я уже рядом… и стараюсь не дышать.
Человек больше не кричит, он скорчился лицом вниз, а на руке черное с красным. Черное шевелится…
Я успеваю схватить человека и дернуть к себе, подальше от расползающегося черного пятна.
Прежде чем дикая боль прошивает мои руки, я осознаю две вещи. Первая: человек – немолодой мужчина, чем-то похожий на давешнего фенана, — закрывает своим телом еще одно тело, маленькое. И второе: черные твари умеют не только ползать, но и прыгать.
Да, еще третье: жалятся они больно…
— Дарья, назад! Назад!
Справа вспыхивает еще одно дерево. Еще. Полыхает трава, словно ее полили бензином, полыхает, кажется, сама земля, испуганно мечется какой-то несчастливый сторожок, застрявший в огненном кольце. Сейчас, маленький, я помогу… только отнесу этих…
— Ли чирконда! – от волнения вампиры перешли на родной язык, певучий и непонятный. – Или фуокон ха…
— Прендитто ла нелльо!
— Замыкай!
— Не дайте уйти этим…
— Сюда! – Рад и Шер машут факелами. – Сюда иди, ну же!
Да сейчас!
Груз из двух человек что-то очень уж легкий. Прямо будто не людей несу, а… ох, как голова кружится! Останавливаться не хочется. Смотреть не хочется. Ничего. Ничего. Главное дотащить, а там разберемся, живые они или нет.
Дотащить. Мне не тяжело. Просто… просто с чем-то непорядок, то ли с ногами, то ли…
Не поняла, земля, это что за танцы?
Кончай прикидываться прыжковым аттракционом, нашла время! Тащу и тащу на руках два мешка непонятно с чем. Нет… пару крокодилов. Или кого? Не помню. Больно, хакарл вам в тарелку и за шиворот!
— Дарья!
Откуда тут взялись мои подружки-сумотори? Причем с горящими палками в руках? Светка и Нинка… Бедный Джано, теперь он точно разорится. На одних продуктах. Я потопала их обнимать в честь встречи, тем более, торопиться уже было некуда, тела с плеча то ли улетели, то ли испарились. Или упали? Если упали, нехорошо, наступим еще, а тут реанимации не водится…
О, птицежор! Привет, волосатенький, не сердись за паутину. Ты еще наплетешь, а нам свет нужен. А я, похоже, рехнулась и общаюсь с пауками…
Паук на мои извинения не реагирует – только смотрит на меня и шипит. Тоже рехнулся?
— Ты чего привязался?
Паук, естественно, не отвечает. Только шипит, и куда-то мне за спину летит, разворачиваясь в сеть, сероватый ком…
— Дариииии! Иди сюда! Сюда! Под воду!
Нашли подводную лодку.
— Минутку… — а что это у наших сумотори голоса такие? Я повернула голову и вдруг поняла, что разговариваю с хот-догами. Два крупных хот-дога метровой величины. А это уже интересно-о…
— Дарья! – в лицо с размаху хлестнуло чем-то мокрым, убивая гастрономические планы на корню. Я села где стояла, заглючившие мозги прояснились настолько, чтобы узнать подбегающего Рада с ведром в руке. И настолько, чтобы увидеть на своей ладони крупного черного паука-многоножку. Ой! Гадость!
Снова больно…
— Не подходи! Рад, брысь!
Черная тварь не стряхивается, только глубже запуская в меня свои не то зубы, не то усы, я рычу и ругаюсь, горящие деревья отплясывают какой-то дикий хоровод, а где-то на улице уже набирает силу вопль насчет пожара…
Шипение – птицежор опять рядом. Какого черта? Ошибся, лохматый, я тебе не птичка, вычеркни строчку «Дарья» из сегодняшнего меню. Куча блестящих глазок внимательно таращатся на меня, а шипящий голос странным образом снимает боль. А, это он черную гадость с меня снял. Стоп. Снял?!
И ловко пришлепнул паутиной, превратив в белесую кляксу. А потом навис над телами жертв похищения… или переброса? Ага, вот они где, не растаяли, тихо лежат рядом, видать, с плеча упали. А паук неторопливо сощелкивает с них кусачую мерзость.
Эта картинка – птицежор, склонившийся над телами, — остается последним, что я помню. Дальше все сливается в мутный хаос, из которого выныривает то дрожащий сторожок на ладони, то мокрые насквозь деревья в облаках пара, то нестерпимо блестящие серебряные глаза — Джано…
Джет проснулся и открыл глаза за минуту до звонка будильника, нащупал рукой кнопку, выключил. Потом потянулся, изогнувшись всем телом, вскочил с кровати и встал на коврике рядом с кроватью. Свет включился, когда Джет дотянулся до выключателя, и осветил комнату. Комната была стандартной, девять квадратов, со стандартным интерьером: стол, стул, кровать и два шкафа — вся планировка исходит от рационализма и экономии. Места хватало, но для широких движений уже было мало. Джет сделал пару упражнений для разминки, потом пошёл в ванну. Умылся, в крошечной кухне сделал завтрак, позавтракал. В голове его всё это время крутилась одна мысль: выбраться за Купол. Продолжила она крутиться и после того, как Джет собрался и вышел на улицу. Сегодня он встал раньше, поэтому пошёл не самой короткой дорогой, а сделал небольшой крюк, завернув до нескольких сосен, стоявших на краю одной улицы. Дошёл до них, остановился, погладил стволы и вдохнул воздух. Пахло здесь чуть-чуть иначе, чем везде — сосны распространяли едва ощутимый аромат. Всё-таки это был не обычный сухой и безвкусный воздух из очистителя. Постояв так немного, Джет отправился дальше, к школе.
Вообще-то Джет был спокойным парнем, но с утра потихоньку звенела внутри тревожная струнка. «Начинается», — подумал Джет, правда, без особой пока заботы. Забота будет позже — когда тревога возрастёт и будет ныть хуже болящего зуба. Тревога приходила и вытесняла спокойствие в начале каждой весны и в середине осени. Точнее, «весна» и «осень» — понятия были условные, климат под Куполом везде был одинаков. Но каждый из этих сезонов Джета мучала и волновала эта невесть откуда взявшаяся тревога. Давно, с самого раннего детства. Сначала это был постоянный рёв, позже — активность без присущей жизнерадостности, в отрочестве — хмурый взгляд и напряжённая работа мысли на лице. Лишь в юности Джет понял, что причина этого проста: ему чего-то не хватало. Чего-то — но вот чего? И это «чего-то» Джет искал постоянно, почти всё время. Он заметил, что обращает внимание на повести и стихи, которые сверстники предпочитали обходить стороной: как отдельные работы эпохи Довзрыва, так и современную редкую «мечтательную» литературу. Он любил ходить и смотреть на всё вокруг, наблюдая, подмечая и исследуя. К своим 23 он обошёл почти весь Полис от края до края Купола, с интересом заглядывая в такие уголки, куда люди обычно не заходили — незачем было. И это времяпрепровождение ему нравилось.
С людьми он разговаривал мало и только по делам, приятелей у него не было, и люди в целом смотрели на него странно. Нет, без неприязни — доброжелательность здесь была в крови — но и без особого желания дружить и сходиться ближе. К удивлению знакомых, он выбрал профессию учителя начальной школы. И не прогадал. Младшие дети его обожали, они могли целый день слушать его, открыв рот, знали, что он, не чванясь, мог носиться с ними и играть в их игры, но и моментально одёргивались, как только он предлагал утихомириться.
После того, как дети наперебой с ним поздоровались, Джет повёл их в зал для занятий, где все расселись и приготовились слушать. Джет встал на своё место и начал рассказывать:
— Как мы изучали раньше, Купол представляет собой прозрачную герметичную оболочку, которая накрывает наш полис в форме полусферы (Джет достал из-под стола фигурку-модель нескольких зданий, прозрачную полусферу, поставил модель на стол и медленно накрыл её полусферой), защищая от вечной зимы на остальной Земле. Только благодаря Куполу мы ещё можем жить — иначе мы давно бы замёрзли. (Дети поёжились, вспоминая экскурсию в морозильные камеры. Так как температура в Полисе всегда была примерно одна и та же, организм привыкал к этому очень сильно, и резкая смена температуры, как правило, вызывала шок).
Джет сменил тон на чуть более бодрый:
— Скажите теперь, за счёт какой энергии поддерживается Купол?
Один из ребят тут же поднял руку и выпалил:
— Солнечной!
— Правильно, — подхватил Джет, — только не совсем солнечной, а электрической, преобразованной из солнечной. Дело в том, что на поверхности Купола находятся солнечные батареи, которые впитывают энергию Солнца и перерабатывают её в электричество. Получаемой энергии хватает, чтобы поддерживать купол, давать энергию для всего Полиса и даже накапливать немного про запас в огромные аккумуляторы. То есть вся энергия, которой мы с вами пользуемся — от Солнца.
— Здорово! — протянули дети и посмотрели в окно, туда, где отражалось чуть более ярким пятном Солнышко на белёсой поверхности Купола.
— А если на Куполе батареи, то как тогда здесь светит Солнце? — тут же спросил Юрсик, один из самых пытливых мальчиков.
— Батареи стоят не по всей поверхности Купола, а лишь частично, чтобы солнечные лучи проходили через Купол и грели нас напрямую. Поэтому мы постоянно видим, как светит Солнце. Но кроме солнечной энергии, есть ещё один источник — энергия ядра Земли. Вы все, наверное, слышали про Стержень?
— Да, — наперебой заговорили дети, а Юрсик даже добавил, что однажды был рядом.
— На экскурсию к Стержню отправимся позже, а сейчас расскажу, что это такое.
Дети замолкли и приготовились слушать.
— Итак, из описания планеты вы помните, что Земля — это шар, который к центру становится всё теплее и теплее, а ядро — раскалённая серединка шара. Так вот, к центру Земли пробурена длинная скважина, в которую вставлен теплопроводный стержень. Сейчас стержень практически не используется и содержится как резервный источник энергии.
— Почему? — спросил Юрсик.
— Во-первых, — ответил Джет, — энергии Солнца хватает с избытком на все нужды, а во-вторых — учёные боятся, что из ядра со временем будет выкачено слишком много тепла, и Земля остынет.
— Но ведь Купол по сравнению с Землёй такой маленький, как же можно забрать всё её тепло? — спросили ребята.
Джет чуть возвысил голос (дети притихли):
— Довзрыва люди тоже думали, что планета большая и вытерпит всё, что с ней ни делай. Люди же и показали, что это не так. К чему привело такое отношение — мы все знаем. Поэтому лучше не черпать то, что может быть вычерпано до дна, пусть и не скоро. Именно потому, что мы полностью не вычерпываем ресурсы, мы ещё живём.
Из школы Джет шёл в несколько приподнятом настроении — общение с детьми пошло на пользу. «Всё-таки хороший возраст эти начальные классы. Главное, в них есть ещё эта живинка, умение удивляться чему-то новому. Жаль, что она быстро исчезает.» Он вспомнил свой предыдущий выпуск. Сейчас это были ещё молодые, но уже очень серьёзные и обстоятельные люди, осваивающие профессии, знающие, что они будут делать всю свою жизнь и спокойно принимающие свою ответственность. «Нет уж, скорее, свою участь», — вдруг горько усмехнулся Джет. Весёлое настроение резко отхлынуло, оставив место нарастающей тревоге. Он шёл и вспоминал прошлый выпуск, своих сверстников в юношестве — и становился всё более хмурым. Дети, которые были детьми в 7-10 лет, очень быстро превращались во взрослых, начиная осваивать профессии, всё меньше играя и всё больше рассуждая о будущем. В 15 лет, например, когда Джет бесперебойно читал и бродил по всей округе, прокручивая в голове содержание любимых книг и представляя радужные картины, его ровесники прокручивали уклад будущей семейной жизни и весь свой жизненный путь, и эмоции их с каждым годом всё больше меркли. С Джетом они иногда виделись, немного разговаривали при встрече, но морально смотрели в разные стороны. Жизнь их была определена и сформирована на все годы вперёд, и ничего принципиально нового уже не происходило. Каждый ясно знал свою функцию под Куполом, каждый тщательно и старательно выполнял свою работу, и каждая пара глаз становилась всё более и более тусклой.
Мысли не оставили Джета спокойным: тревога начала нарастать. Причём быстро и сильно, без лишних прелюдий. Участилось дыхание, сердцебиение, ускорился шаг. Джет шёл, почти бежал по улице мимо домов, желая проскочить их все и не видеть, не видеть всё то, что он видел постоянно и знал наизусть. Каждый дом, каждую мелочь по дороге, тротуар — он мог с закрытыми глазами провести и рассказать, что где находится, когда, из чего и по какой технологии сделано. И доскональность, которой Джет когда-то гордился, потом воспринимал спокойно, сейчас всё больше выводила его из себя. Джет знал, что куда бы он ни кинул взгляд, он увидел бы что-то знакомое — и ничего нового.
Поняв, наконец, что картина улицы скоро сольётся в цветные полосы, Джет взял себя в руки. Остановился, стал дышать медленнее. Подождал, пока сердце не войдёт в обычный ритм, и медленно пошёл в сторону больницы. Дошёл до кабинета врача и постучал.
— Входите. А, Джет, здравствуйте, здравствуйте! Проходите, присаживайтесь, — доктор выглядел, как всегда, бодрым и полным оптимизма, — Опять тревога спокойно жить не даёт?
Джет сел на стул и согласно кивнул головой.
— Идёт как обычно? Давно началось?
— Началось сегодня, и наступило быстро и резко, не как всегда.
И Джет рассказал о своём приступе. Доктор слушал внимательно, часто кивал головой. Когда Джет закончил, он сказал:
— Усиливается. Таблетки я Вам дам, не волнуйтесь, кстати, недавно синтезирован новый препарат. Давайте попробуем — снимает любые волнения, будете предельно спокойны. Да, не повезло Вам, сочувствую. С рождения, насколько помню? (Джет кивнул). Ну что ж, ничего страшного. Таблеточки берите, через несколько дней зайдёте провериться.
Джет поблагодарил, попрощался и пошёл на улицу. Таблетки действительно действовали изумительно: от прежней взволнованности не осталось и следа. Джет был предельно спокоен, остались мысли. Он шёл и думал о том, что люди, создав себе искусственные условия, могли жить по 100- 150 лет, доживали до 60-70 и в один день тихо умирали.
Обычно это объяснялось «дистиллированностью» воздуха — из очистителей он выходил кристально чистый, но вот тех веществ, которые давали бы деревья, увы, не было. Сколько ни бились учёные над проблемой обогащения воздуха, ничего до сих пор не получалось. Да и деревья росли не очень, как-то хило существовали, и вырастить полноценный лес никак не удавалось — пришлось бы возводить гигантские теплицы вокруг каждого дерева. Джет подумал, что совершенствовать технику людям удаётся каждый год, а вот оживить природу до сих пор не в их силах. Когда-то почти всю жизнь на Земле извели за счёт одной нелепой случайности, а вот обратный процесс не получается уже больше сотни лет, и вряд ли получится в ближайшее время.
Пока он шёл и думал, не заметил, как прошёл мимо своего дома и отмахал ещё пару кварталов. Махнул рукой и продолжил идти дальше. Ещё через два квартала улица кончилась, выведя его к стене Памяти. Джет приостановился, глядя на таблички стены.
С покойниками не возникало проблем: собирались те, кто хотел вспомнить, тело сжигали и отвозили на удобрения, а на стене прилаживалась ещё одна табличка с именем и годами жизни покойного. Вот и всё — просто и рационально. Джет постоял минуту, потом прошёл вдоль стены и пошёл дальше, свернув налево.
Так он вышел к зданию Управления — самому старому зданию в Полисе. Оно было ещё до Полиса, до Купола. До Взрыва. Оно стояло как основное в небольшом исследовательском посёлке, оно же стало центром при организации Купола. Теперь в нём располагалось добровольное полицейское управление и научно-исследовательский центр мира-за-куполом. И то, и другое носило больше формальный характер: полиция олицетворяла наличие и так имеющегося порядка, а исследования того, что находилось за Куполом, были неторопливо свёрнуты лет сорок назад — тогда же был последний выход экспедиции за Купол. Как и из предыдущих экспедиций, из этой никто не вернулся…
Джет постоял, обдумывая всплывшую в голове информацию. Почему не ведётся наблюдение за тем, большим внешним миром? Пусть там вечный холод, снега и немногие мутировавшие животные — всё равно, интересно же, что там происходит. Джет вспомнил, что подобные вопросы приходили к нему в голову ещё в детстве, и он обсуждал их со сверстниками. Точнее, пытался обсуждать, потому что те молчали, соображая, потом пожимали плечами и шли играть или усваивать информацию из этого маленького и понятного мира.
Кажется, после таких разговоров Джет и начал всё больше и больше отдаляться от сверстников.
Перед глазами поплыли картины из своего детства, Джет тряхнул головой: но всё-таки каковы результаты наблюдений, исследований за эти века? Неужели ничего, совсем ничего не известно о том, что творится снаружи? Джет представил себе сплошное белое поле до горизонта, ветер, вздымающий волны из снега, и, наверное, невообразимый холод (Джет вспомнил свои тренировки в морозильных камерах). Но, несмотря на холод и опасности, Джету неудержимо захотелось побывать в своей воображаемой снежной пустыне вместо этого уютного, полностью освоенного, но какого-то застывшего мира. Недаром же помимо общих мобилизационных курсов он специально прошёл курсы жизни в экстремальных условиях. Побывать за Куполом! Эта мысль настолько овладела сознанием Джета, что он, сам того не замечая, начал двигаться к крыльцу Управления. Лишь подойдя к самым ступеням, но вдруг осёкся: куда он пойдёт, что спросит, что скажет? Джет вдруг заволновался, тревога, сидящая в засаде, внезапно выскочила и заставила мысли скакать, а сердце бешено колотиться. Джет, достав, проглотил запасённую на этот случай пилюлю и заставил себя успокоиться. Нет, вот так, без спокойствия, без уверенности и чётко сформулированных вопросов заходить в Управление было бы просто глупо. Нет, надо пойти, успокоиться, всё обдумать, а завтра, например, идти сюда же с холодной головой и ясностью в душе. Решив так, Джет развернулся и неторопливо пошёл в обратную сторону. Да, пожалуй, говорить, что хочется побывать там, за гранью обывательского сознания — это рубить сплеча, и возможно, после такого заявления Джета просто на будут принимать всерьёз. Скорее всего, так.
Но вот хотя бы узнать, что там, за Куполом — это было бы вполне реально и очень интересно.
Размышляя так о возможностях выхода за Купол, Джет неторопливо дошёл до дома, поднялся в квартиру и принялся за ежедневную уборку. Заставив себя успокоиться, он теперь думал обстоятельно. Выйти — но каким способом? Похмурившись с минуту, Джет вдруг улыбнулся. Есть, можно вырваться, но всё завтра, завтра! Завтра, после занятий он отправится туда же, к Управлению, и зайдёт внутрь, и поговорит с Капитаном. А теперь — уборка и занятия, как того требует дисциплина, привитая с первых лет жизни. К тому же Джет понимал, что оставшись без дела, он снова начнёт волноваться и тревожиться.
Вечером, уже улёгшись в постель, Джет долго думал, вспоминая прошедшие годы, и задавал себе вопрос: почему же он раньше не додумался до сегодняшних мыслей? Ведь тревога была, и было смутное желание увидеть что-то большее, чем окружающий мир. Только раньше это было какое-то непонятное стремление, утоляемое книгами и потихоньку выветриваемое со сменой «сезона». Потом — осознание своей необходимости и даже незаменимости на своём месте учителя. Но это было тогда — год назад и раньше, когда Джет был исполнен чувством долга. Теперь же он вспоминал свой первый выпуск и знал, что его нынешние ученики через несколько лет станут такими же маленькими взрослыми, как и все остальные, и смотреть будут не дальше своей ими же отмеренной жизни. Что ж, он учит хорошо, с воодушевлением, но он отнюдь не единственный в своей области, Джет прекрасно понимал и это. Он сам видел нескольких молодых парней, учивших не хуже его. Факт того, что ему на смену сразу придут несколько других учителей, Джета успокаивал. Да и в конце концов, какое ему дело до того, кто и как будет учить детей? Год назад он уже отказался от идеи выйти за Купол из-за ощущения своей незаменимости на преподавательском месте. А два и три года назад был просто придавлен осознанием ответственности и нужности обществу. И мечты остались мечтами.
Теперь же он понял, что его незаменимость — это пустой звук, а нужность обществу — понятие очень относительное. С тем же успехом он может идти хоть в в полицию, хоть в аварийные бригады — факт его нужности будет так же неоспорим, а коэффициент полезности — не меньше, чем на учительском месте. Джет понял, что он отнюдь не новатор в своей работе, и дети от него уходят, не став лучше, чем пришли: они просто выходят из начальной школы с пакетом необходимых знаний в голове. Когда Джет начинал преподавать, он поставил целью научить детей мыслить шире, чем они мыслили до школы. Джет считал, что каждый индивидуален и каждый думает по-своему. Но получалось, что по-своему думает он, а остальные мыслят примерно одинаково с минимальной разницей друг от друга. За два потока учеников ему ещё не попался ни один, кто мыслил бы иначе, чем все. Точнее, не попалось ни одного, кто пришёл бы к отличному от общезнаменательного образу мысли.
На следующее утро Джет, как всегда, пошёл в школу. Дети шумно приветствовали его, после чего перешли с площадки в класс и расселись по местам. Джет начал:
— Сегодня я расскажу вам об истории создания Купола и первых годах обитания в нём. (Дети заворочались, усаживаясь поудобнее). Как вы помните по предыдущим рассказам, пару сотен лет назад Земля была зелёной планетой, жизнь на ней была практически везде. Но людям всегда чего-то мало, (Джет внутренне усмехнулся), и люди для своего существования меняли планету на свой лад, не считаясь с другими формами жизни. Более того, всю историю люди постоянно воевали друг с другом. Зачастую вместо развития своих благ люди развивали способы убивать и совершенствовали оружие. Это привело к развитию атомного оружия. Одна небольшая атомная бомба может смести весь наш Полис без остатка (кто-то из детей сдавленно охнул), а несколько больших бомб — разорвать планету на части. И в один день произошло ужасное. Здравомыслие изменило людям, и зарвавшиеся в своих претензиях друг к другу, политики ведущих супердержав Земли одновременно нажали на кнопки запуска стратегических ракет с ядерными боеголовками… И прокатилась по планете страшная волна атомных взрывов. Солнце скрылось за непроглядной мглой на небе, земля стала остывать. Большая часть жизни на Земле была уничтожена. Спастись в убежищах удалось немногим людям. Связь с дальними районами материка была потеряна и не возобновлялась. Пока оставались возможности, было решено перемещаться к заброшенному городку, в котором когда-то проводились научные разработки. За несколько лет Довзрыва была попытка добуриться до центра Земли, чтобы добывать тепло. Попытка увенчалась успехом, но разработки были прекращены из-за больших затрат. Теперь же иного выхода не было. Люди добрались до городка и открыли Стержень. А потом за счёт добываемой энергии создали подобие нынешнего купола, который мы каждый день наблюдаем над головами.
— А почему подобие? — спросил Юрсик.
— Потому что вначале купол был гораздо меньше и слабее нынешнего. Вначале он накрывал только несколько зданий и место вокруг них. Одно из них — это здание Управления, стоящее здесь и по сей день. Но потом удалось увеличить размер Купола, а через несколько лет, когда снова засветило Солнце, люди стали пользоваться солнечной энергией. Тем более, что в течение пары лет и другие оставшиеся в живых добирались до Купола. Население увеличивалось, поэтому пришлось делать Купол больше. В городке были запасы продуктов, поэтому у людей было время, чтобы наладить производство пищи. Пошли по двум направлениям: гидропонный способ выращивания растений и синтетическая пища. Оба этих способа вы, наверное, помните: мы с вами ходили и в теплицы, и в химический пищевой цех. (Дети закивали, вспоминая экскурсии). Подробнее о производстве пищи мы с вами поговорим на следующих занятиях, а сейчас побеседуем о главном — о взаимоотношениях людей. Представьте себе: люди привыкли жить на большой территории, и тут вдруг несколько сотен человек оказывается в маленьком пространстве. Представьте, что вас заперли в маленькой комнате — всех вместе.
— И что? — спросил Ёрги, маленький спокойный парнишка. Мы постараемся разместиться так, чтобы не мешать друг другу.
— Вы воспитаны сейчас, в данных условиях, а в то время люди думали больше о себе, чем о других. Если тех людей поместить в маленькую комнату, то они могли бы просто друга поубивать. Потребовалось приложить все силы, чтобы суметь ужиться и выжить. Вы, наверное, наизусть помните слова воззвания: «Пришло время жить мирно!».
-» Только объединившись, мы сможем выжить», — дружно зашептали дети, -» только всегда помогая друг другу, мы сможем жить дальше. Тому, кто хочет жить только для себя, место вне нашего общества». Слова первого из Капитанов дети выучивали, как только начинали разговаривать. Это было не пустой формальностью, а основополагающим законом. Джет продолжил:
— То, что вы знаете с детства, было и является до сих пор главным законом. Каждый готов прийти на помощь, каждый готов сделать что-то для других. И ваши силы с детства направлены на развитие своих способностей, чтобы каждый из вас мог быть полезен для общества. В то время это было ещё более важно: чтобы суметь выжить, люди работали целыми днями, каждый кусочек съестного и глоток воды были на счету, и многие решались украсть себе чуть побольше еды, чем им выдавалось. За все преступления наказание было одно и тоже: изгнание из-под Купола, на верную смерть. И это наказание было за любое нарушение порядка. Постепенно люди перестали воровать, драться, и начали жить всё более дружно, всех сплотило желание выжить и железная воля первого Капитана. Через сто лет случаи изгнания прекратились вовсе, и жизнь стала не такой трудной, как в первые десятилетия. И мы должны помнить тех, кто сделал Купол и дал нам возможность жизни под ним.
После занятий Джет снова направился к зданию Управления, но уже спокойно и твёрдо, без лишних колебаний. Зайдя в холл, сразу же прошёл в кабинет Капитана.
— Добрый день, Джет, — Капитан, высокий, статный мужчина, поприветствовал Джета, встав со складного стула, — как занятия, как дети?
— Благодарю Вас, всё нормально. Я пришёл со следующей мыслью: хочу предложить организовать экспедицию за Купол, и могу её возглавить.
Капитан поднял брови вверх и несколько раз вдохнул и выдохнул, прежде чем сказать следующую реплику:
— Ну, Вы меня удивили, ничего не скажешь! Сколько нахожусь на посту Управления, такая идея приходит впервые кому бы то ни было. Сорок лет назад была последняя вылазка за пределы Купола, из которой никто не вернулся. Как, впрочем, и из предыдущих.
— Да, и 45 лет назад, и 50, а до этого экспедиции организовывались и выходили наружу каждый год. И ни одна не вернулась обратно, — глухо отозвался Джет. — И тем не менее…
— И тем не менее, — подхватил Капитан, — сначала нужно выяснить, с какой целью экспедиция будет отправлена за Купол. Вы можете сказать, ради чего собираетесь выйти за Купол?
— Для выяснения условий жизни, наличия ресурсов и возможности пребывания за пределами Купола, — отрапортовал Джет.
Капитан ответил тут же:
— Какие там могут быть условия, если обратно никто не вернулся! Я знаю сходный процесс под названием «смерть». Выход за пределы Купола всегда приравнивался именно к смерти. И потом, скажите, нужны ли эти открытия и исследования населению?
Джет не ответил, задумавшись над поданной мыслью. Капитан продолжал:
— Посмотрите вокруг, Джет, — он сделал жест рукой, слегка повернув корпус, — люди живут и довольны тем, что у них есть. Скажу больше — впервые за всю многовековую историю люди довольны тем, что имеют. Имеют полную благоустроенность, благополучие и полное знание места, в котором живут. А, да, и ещё маленькую, просто минимальнейшую вероятность того, что их место жизни может быть порушено — это иногда так волнует душу! А все свои стремления и силы ума вкладывают в интенсивное развитие и дальнейшее благоустройство жизни. И расширение этого уютного мирка вызовет гораздо больше недовольства и испуга, чем одобрения. Так что на данный момент экспедиция не актуальна и не востребована. А насчёт интенсивного развития подумайте подробнее. В химической лаборатории, кстати, идут интереснейшие исследования! Можете перевестись туда, если хотите — у Вас ведь отличнейшее знание химии.
Джет совсем опустил голову. Пробормотав о том, что подумает, и что благодарен за встречное предложение, он вышел из кабинета. Выйдя на крыльцо Управления и сделав несколько шагов, Джет остановился. Он почувствовал, что снова накатывает тревога, безграничная и стихийная, как волны моря на берег — эту фразу он прочитал в одной из книг. Какие они, эти волны? И возможно ли увидеть их? Может, они ещё где-то остались? А осталось ли вообще что-то? Что-то должно было остаться? А как всё увидеть? Но это невозможно, невозможно! Мысли набежали сумбурно, быстро, толкаясь и наскакивая друг на друга. Джет вытащил пилюлю, закинул в рот. Но по истечении нескольких минут он вдруг понял, что успокоение не наступает. «Даже химия не всесильна, Капитан», — с усмешкой подумал Джет. Усилием воли подавил желание бежать, мчаться неизвестно куда, задышал глубоко и медленно. Через несколько минут наконец стало спокойнее. И, как ни странно, пусто, все мысли куда-то делись. Джет неторопливо пошёл вдоль по улице, всё дальше и дальше, до крайних строений. Потом дальше по тропинке, ведущей к запасным воротам Купола. Как и везде, он бывал здесь раньше, несколько раз заходил к Хранителю ворот.
Последние сорок лет Хранитель поддерживал ворота в рабочем состоянии, но никто не выходил и не заходил в них. Эти ворота обслуживались Старым Энриком — действительно одним из самых долгоживущих обитателей Полиса. Он заступил на эту должность лет пятьдесят назад, провожал несколько экспедиций, в том числе и ту, последнюю, вышедшую за пределы Купола сорок лет назад. Джет разговаривал с ним несколько раз, Энрик пересказывал выход последней экспедиции, рассказывал, какое раньше было оборудование для выхода, но в конце каждого разговора странно умолкал, погружаясь в свои мысли. Но появлению Джета всегда сдержанно радовался. Обрадовался и теперь, завидев приближение знакомой фигуры по тропинке. Энрик был единственный, кто обращался к Джету на «ты»
— А, Джет! Здравствуй, здравствуй! Заходи, — Энрик повёл гостя в свой пристрой, вдруг оживившись и став разговорчивым. Он жил один, почти ни с кем не общался и в сам Полис ходил очень редко, — проходи, садись. Что нового, какие маленькие дела творятся там, у вас? — Энрик кивнул в сторону домов.
— Сегодня я был у Капитана и предложил организацию экспедиции за Купол, — ответил Джет, садясь на стул и слегка откидываясь на спинку.
Энрик, казалось, оживился ещё сильнее, он прямо заёрзал на стуле, как мальчишка:
— Что, серьёзно? Вот так пришёл и предложил? И что Капитан? Что он сказал?
— Пришёл и предложил. Но Капитан сказал, что в выходе наружу нет никакого практического смысла, что любая экспедиция — это верная смерть. В общем, в предложении отказано.
За несколько фраз, сказанных Джетом, Энрик сник и опустил голову. Приподняв взгляд, посмотрел на Джета снизу вверх, потом вновь опустил. Джет, ответив, тоже уткнулся глазами в пол. Так они просидели несколько минут. Потом Энрик, не поднимая головы, глухо заговорил:
— Жалко. Очень жалко. Стало как будто более пусто, будто какая-то ниточка перерезана. (Джет чуть приподнял взгляд на слове «пусто»). Знаешь, я ведь сколько времени ждал, что экспедиции будут ещё, что после той выйдет ещё хотя бы одна. Но… выходов больше не было.
Джет поднял голову:
— Вы… ждали? Но зачем? Ведь Вы же не были участником, Вы открывали и закрывали за ними ворота. Были, так сказать, последним провожающим.
— А знаешь, зачем? — Энрик нагнулся в сторону Джета, — я тоже хотел выйти наружу!
Теперь Джет удивлённо пялился на Энрика, а тот, откинувшись назад, сидел и улыбался, будто предаваясь радужным воспоминаниям. Потом улыбка сползла с лица, и Энрик продолжал:
— Да, я тоже хотел! В состав меня не брали, не проходил по каким-то параметрам, хотя желал, настаивал, просил… Когда я встал на должность Хранителя, был моложе тебя. И всё думал, как бы это сделать, как выйти, ни о чём другом даже думать не мог. И перед последней решил, что могу проскользнуть вслед за экспедицией, пройти за ними, хоть немного взглянуть, что же там снаружи.
— И что же? — напряжённо спросил Джет. Он сидел, вытянувшись, и жадно ловил каждое слово старика.
— И знаешь, в последний момент струсил. Подумал, что меня хватятся, ворота, опять же, останутся без присмотра, а какой же я буду Хранитель, если брошу свой пост? Так и не сделал тот шаг, о котором столько думал. Помахал ручкой нашим удальцам и закрыл ворота согласно инструкции. И всё пошло по-старому, как обычно. Стал ждать, что, может быть, эта команда вернётся, и я хоть раз открою ворота входящим, а не выходящим. Но время шло, экспедиция не вернулась, и в душу мне прокралось сожаление, горчайшее сожаление о том, что мог и хотел сделать, а не сделал. Маялся страшно! Ни дня без горьких воспоминаний, как помахал ручкой, а сам остался здесь. Никто, кстати, меня тогда не хватился, даже не приходили узнать, как ворота и нету ли вестей от вышедших. И промаявшись пару лет, я твёрдо решил, что со следующей партией я точно выйду, пусть хоть что будет. Но следующей партии не было… Я ждал, выходит, сорок лет ждал, что будет шанс, будет эта лазейка, в которую я смогу просочиться. Но шанса уже не представилось. И, видимо, уже не представится…
Джет слушал и думал, а когда старик закончил, он напряжённо спросил: — Но если бы Вы тогда вышли, ворота бы остались открытыми?
— Ворота можно поставить на автоматический режим, они бы сами закрылись следом. Да и сказать откровенно, я их могу открыть и сейчас. Здесь это предусмотрено для экстренных случаев. Тут даже скафандр есть для моего выхода, всё поддерживается в рабочем состоянии.
Джет чуть не подпрыгнул:
— Так ворота могут быть открыты без санкции Капитана? Я всегда думал, что только с его разрешения…
— Вообще — да. Но для аварийных случаев должен быть предусмотрен выход без уведомления. И он здесь предусмотрен.
— И Вы всё это время просидели здесь, не попытавшись выйти? Что же мешало Вам открыть дверь?
— Наверно, всё тот же страх. Да и всё-таки чувство долга, раз уж был назначен Хранителем и на меня рассчитывают, я должен был стоять на посту. Это сейчас, пожив и посмотрев на людей, я вижу, что был бы спокойно заменим кем угодно… Ну, и страх, что один я войти уже не смогу, ведь у ворот никого не будет! Выйди я с экспедицией, обратная дорога была бы, да и самовольный выход можно бы было списать на неполадки в работе механизмов и аварийный ремонт. А так — путь только в одну сторону.
— Но что же мешает сделать это сейчас? Ведь выход возможен!
— Поздно, ты знаешь, уже слишком поздно. Я так долго ждал этого, что уже весь выгорел. Я и жив-то был, наверно, благодаря этой нитке надежды. Все эти сорок лет меня грела мысль, что будет ещё хотя бы один выход. Первые годы с предвкушением, что вот-вот, и… Потом по привычке. А последние лет десять — просто потому, что кроме этой мысли почти ничего и не было. Хотя, наверно, именно благодаря ей я до сих пор не умер… — и старик горестно покачал головой.
Джет ещё некоторое время, нахмурившись, думал, потом спросил:
— А Вы можете сейчас открыть ворота? И дать скафандр?
Энрик поднял на Джета взгляд, ставший вдруг очень тяжёлым, и глядя в упор, спросил:
— Это – твоё желание? Ты уверен?
— Да.
— Но ведь входа обратно уже не будет. После самовольного открытия без объяснения причины даже при аварии нужна будет санкция. А тебя, даже если впустят, за нарушение тут же выгонят обратно наружу, согласно закону.
— Я уверен.
— Ну что ж…
Энрик открыл шкаф со скафандром, помог Джету одеть его. Провёл к воротам, и махнув рукой, нажал кнопку разблокировки. Потом раздвинул рычаги, открывая первый шлюз. Джет тоже махнул рукой и шагнул в узкий коридор. Всё происходило молча, уже без слов.
Ворота состояли из трёх шлюзов. Первый закрылся, открылся второй. Джет прошёл через второй шлюз и шагнул дальше по коридору. Впереди готов был открыться третий шлюз…
Старик наблюдал за миганием лампочек, переключал шлюзы, когда все замки были открыты и вновь закрыты, он устало сел и откинулся на стуле. На лице его играла довольная улыбка. Он пробормотал: «Наконец-то!» и умиротворённо прикрыл глаза.
В это же время в кабинете Капитана вдруг замигала одна из лампочек на панели в дальнем углу, высветилась надпись: «Аварийное открытие северных ворот». Капитан нажал кнопку отбоя и кинулся через коридор к спуску в подвал…
Когда Джет шагнул за порог третьего шлюза и последние створки захлопнулись за его спиной, он вначале зажмурился. Несмотря на чуть мутноватое стекло шлема, в глаза ударил такой взрыв красок и яркости, что от неожиданности глаза сами собой захлопнулись. Через секунду Джет открыл глаза и впился взором в окружающую его картину. Он ожидал увидеть что угодно: чёрную, горелую землю, чёрный песок, бескрайний снег, каких-нибудь невиданных монстров, шаставших в поисках пищи, но никак не буйные заросли прямо от ворот. И таких ярких цветов Джет не видел с рождения. Трава переливалась всеми оттенками зелёного, несколько деревьев свешивали свои кроны в паре шагов, дальше лес уходил сплошным массивом, а в траве пестрели яркими кляксами цветы, по которым перелетали разноцветные же жуки. И всё это освещало такое безумно яркое Солнце, что глаза снова зажмуривались.
Анализатор показывал пригодность воздуха для дыхания, но Джет на него не смотрел: он просто ощутил, что такое великолепие не может жить в отравленном мире. Джет медленно стянул с головы шлем и взял его подмышку. Всё вокруг стало ещё ярче, сочнее, а в нос ударил такой букет запахов, какого Джет никогда и не знал. Он стоял и впитывал в себя краски, запахи и звуки с восторгом трёхлетнего ребёнка, вращая головой в разные стороны. И вдыхал, вдыхал, вдыхал такой безумно вкусный воздух! А как бесконечно можно было слушать ветерок, гулявший в деревьях и колыхавший листья! Сердце забилось сильно, но не от тревоги, как все прошедшие годы, а от радости свалившегося многообразия жизни, от восторга перед новым, огромным, ещё неизведанным миром! Джет не успокаивал дыхание, наоборот, вдыхал всё глубже, как будто только сейчас почувствовав вкус воздуха. Да, в сущности, так оно и было.
Наконец, наглядевшись по сторонам, Джет наметил путь в лес, от ворот, и, осторожно раздвигая траву, пошёл между деревьев всё дальше и дальше, глядя на мир вокруг себя.
В это же время над маленьким монитором в тёмной комнатке склонились две спины, наблюдая за фигуркой, маячившей на экране. Доктор, обычно весёлый и жизнерадостный, выглядел озабоченным, Капитан же, наоборот, казался довольным и крайне спокойным. Доктор посмотрел на собеседника:
— Но надо же что-то с этим делать! Пойти, вернуть, выяснить, как он смог выйти, узнать всё от Энрика, в конце концов!
— Не надо. Ничего не надо. Джет молодец, он сделал то, что хотел так искренне. Не знаю, как он сговорился с Энриком, но ему удалось! Если пытаться его вернуть, это будет только шум, ему не нужный, а нам — тем более. К тому же мы будем вынуждены тут же выставить его обратно. Так что не будем делать лишних действий. Энрик, если в этом замешан, вряд ли будет кому-то рассказывать, он, к тому же, крайне необщителен. Про Джета можно будет сказать, что по личной просьбе отправлен на индивидуальную работу в шахту к Стержню, да его и не хватятся, он тоже мало с кем общался. На место учителя поставим Герика, он хотел эту должность. Таким образом, нет забот, и всё тихо, как прежде! Что Вы, кстати, говорили про Джета? Его мозгу тесно в голове?
— Скорее уж можно сказать, что его мозгу тесно под Куполом. Слушайте, капитан, а почему бы уж в конце концов не открыть людям большой мир? Экосистема нормализована, можно спокойно, полноценно жить, не трясясь за каждый глоток воздуха.
— Что Вы, ни в коем случае! Люди как жили здесь, так и будут жить, и, смею Вас заверить, они счастливы. Эта форма жизни, которая изначально стремится к покою, и они достигли во многом того идеала, о котором мечтали ещё Довзрыва. Они живут в своём маленьком, досконально известном мирке, проживают свою маленькую спокойную жизнь, имея все блага технического прогресса и умирают с удовлетворённостью познавших всё, что можно было познать. И пока они знают, что все их ресурсы, включая воду и воздух, ограничены — они будут беречь и экономить каждый вздох. Если же их выпустить в большой мир, они сначала потеряются под лавиной свалившейся на них информации, а потом начнут транжирить всё богатство природы, которое они непременно посчитают своим. И в конце концов через несколько поколений снова доведут мир до очередной катастрофы. Нет уж, пусть лучше произрастают в своей теплице, а мир живёт спокойно без вирусов.
— Ну ладно, так оно и есть. Но что делать с подобными Джету?
— Чего Вы боитесь, доктор? За сорок лет он выискался первый и чуть ли не единственный, у кого всерьёз завелись такие мысли. Так что о появлении подобных Джету можно не беспокоиться. А Джет… он из тех, кто в конечном итоге не принёс бы большой пользы здесь и не принесёт большого вреда там. Так что пусть его идёт… — и оба они опять посмотрели на экран с почти растворившейся в буйной зелени фигуркой.
А Джет продолжал идти и идти, наблюдая, запоминая и углубляясь в тайгу. В его голове начинала рождаться догадка, почему не вернулась ни одна из ушедших экспедиций. И вряд ли они исчезли здесь без следа…
— Солнце было ещё высоко над головой, никакая видимая опасность мне не угрожала, и я просто радостно шёл вперёд, не заботясь ни о том, что осталось позади, (а что там могло остаться такого, что пропало бы без моей заботы?), ни о том, что будет со мною завтра, или хотя бы через час, — продолжал своё повествование Джет. – Я шёл и думал о Правителе Збенеше. В голове теснились детские воспоминания, главным действующим лицом которых был Правитель… Он рассказывал диковинные истории о таинственной Чёрной Мельнице и её хозяине – Лютенвальдском Мельнике. Позже, уже в начальной школе, Збенеш сказал, что Мастер Лышко Лютенвальд был Учителем, и учил его, Збенеша, бывшего в те времена в том же возрасте, что и я, разным жизненным премудростям… А ещё позднее, в выпускном классе, Правитель предложил мне участие в каком-то секретном головокружительном эксперименте, результат которого сулил переход нашему крохотному очагу цивилизации, (одному из не многих, если не единственному оставшемуся, как мы тогда считали), переход на совершенно иной, новый уровень развития, минуя сразу несколько промежуточных ступеней. Главным «чудом» этого уровня было то, что, согласно теории, существа, прошедшие Эксперимент, должны были быть несравнимо более приспособлены к жизни за Куполом, нежели мы — на тот момент. Я с радостью согласился и подписал все необходимые документы. Как и подавляющее большинство детей Гермополиса, я рос и воспитывался в Коммуне. Матерей своих мы не знали, а отцы были нам известны лишь тем, что в определённый возрастной период подписывали за нас не многие документы, в которых вообще возникала необходимость в Гермополисе. Кто подписывал мою Учебную и Медицинскую карты, я не знал, да особо и не интересовался; получение Паспорта Гражданина было ещё далеко впереди, (а это был последний случай, в котором требовалась роспись отца или иного взрослого попечителя). В документах же, подтверждающих моё согласие на участие в Эксперименте, рядом с моей неумелой юношеской росписью почему-то встала роспись самого Правителя Збенеша… Впрочем, причина такой особой милости меня тогда тоже не сильно интересовала. Главное, что при положительном исходе Эксперимента я мог рассчитывать на свободный выход за пределы Купола! А мечта об этом жила во мне с раннего детства – с тех самых пор, когда я впервые услышал о зелёных лесных просторах, скрывающих в своих суровых объятьях загадочную Мельницу в долине Чёрного ручья. Ведь ничего, даже близко напоминающего такую романтику приключений и древних, замшелых тайн, какую сулил Мир, где возможна была Чёрная Мельница, спокойная, отлаженная до мелочей жизнь Гермополиса мне предложить не могла.
И вот я, отмытый, стерильный, в чистейшем серебристом комбинезоне, сопровождаемый целой группой учёных и лично Правителем Збенешем, спустился несколькими этапами в «святая святых» — на уровень секретных лабораторий, непосредственно примыкающих к Шахте Стержня. Я подозревал, что о существовании этого Уровня в Гермополисе знало всего несколько человек – не более двух-трёх десятков, как я полагал. Оказалось, их было всего двенадцать. Не считая Правителя.
Правитель приложил руку к сканеру, и перед нами раскрылись стеклянные двустворчатые двери с очень натуралистичным изображением осы, одного из не многих не то выживших, не то позднее смоделированных генетически насекомых под Куполом. Мы вошли в большой овальный зал, уставленный приборами и машинами, о назначении которых я даже не имел ни малейшего представления. Как только мы переступили порог, последовательно, от входа к дальнему краю, по потолку вспыхнули желтоватые светильники – не тусклые, но и не настолько яркие, чтобы было дискомфортно для глаз. Двенадцать учёных рассредоточились по залу, и на контрольных панелях приборов замигали цветные индикаторы, ожили шкалы и экраны. Последними в дальнем конце зала вспыхнули три оранжевых лампы такой яркости, что я, стоя в противоположной стороне, прищурил глаза. Там, над небольшим подиумом, покрытом не то ворсом, не то подстриженной гидропонной травой, колыхалось нечто, напоминающее лежащее на боку огромное призрачное яйцо, сплетенное на манер папье-маше из полупрозрачных нитей разной толщины. Плотность слоя нитей была такова, что внутренности яйца не просматривались. Под воздействием света ламп, а может под каким-то иным, не видимым глазу, нити стали наливаться изнутри сначала розоватым, а затем всё более и более склоняющимся к оранжевому, светом, пока не начали светиться яркой огненной рыжиной, и даже на вид казаться горячими, раскалёнными. Правитель подошёл к «яйцу» и спокойно раздвинул нити на его стенке. Открылась внутренняя поверхность. На удивление, она оказалась очень уютного, нежно-кремового оттенка, без намёка на огненную жгучесть внешней оболочки. Движением руки Правитель подозвал меня.
-Это – Кокон Перерождения, — сказал Збенеш. Твоя задача — войти внутрь, устроиться поудобнее и заснуть. Не противься энергии Кокона, и это произойдёт естественно, безо всякого труда и дискомфорта. Ты будешь спать довольно долго. Возможно, будут редкие сны, а, может, их не будет вовсе. Когда ты проснёшься, ты будешь уже совершенно иным существом, которому будет принадлежать Будущее.
Мне было и страшно, и жутковато, и интересно одновременно. Я медленно, прислушиваясь к ощущениям, поднялся на подиум, и, пригнувшись, шагнул в Кокон. «Дно» Кокона мягко спружинило под моей ногой.
-Сними всю одежду, аккуратно сложи и положи рядом. Она пригодится тебе, только когда ты проснёшься, — напутствовал Правитель. Я сделал, как он велел, положил стопку одежды на мягкий «пол», и осторожно устроился на густой «перине» из тех же нитей, только очень тонких, мягких и тёплых. Стоило мне улечься, как перина скопировала форму моего тела, и с обеих сторон из неё проросли тоненькие, такие же тёплые и мягкие волокна, которые спустя мгновение сплелись надо мной невесомым одеялом. Мои веки отяжелели, и реальность стала размываться, затухать… Последнее, что я услышал, были слова Правителя:
— Проснёшься – найди Учителя Лютенвальда, где бы он ни был – я знаю, он выжил, он здесь, на Земле. Когда найдёшь его, возможно, и мы с тобой ещё встретимся.
Веки сомкнулись окончательно, и сон безраздельно овладел мною на ближайшие тридцать лет.
Сон мой не был пустым и мрачным – напротив, я видел сны. Вернее, даже один сон, который длился всё это время, как бесконечное кино, или же как вторая жизнь. Только вот о чём он был, что он призван был рассказать мне, что донести, я теперь не знаю. Когда проснулся – знал. Но потом произошло то, что произошло – и от моего сна, который я заботливо хранил в памяти, как путеводную нить, как свод верных правил о том, что мне делать, ради чего жить – осталось лишь смутное знание, что это было крайне важно и заключало в себе некое откровение. Но знание о том, какое именно, я бесповоротно оставил там, на другой Земле, и, вероятно, даже в другом времени. Его отняла у меня, вместе с большей частью всех моих жизненных сил, прекраснейшая из девушек, встреченных мною когда-либо как в этом, так и в ТОМ мире. Девушка, которая умела летать… Однако, обо всём – по порядку.
За чем придешь, то и найдешь.
Мир Ангъя. Алекс.
— Алекс, что происходит? — голос Максима доходил точно издалека… как шум ветра. Не сейчас, Макс, погоди… Алексей сосредоточился на том, чтобы удержать… удержаться…
С телепатами всегда трудно.
Беда даже не в том, что они впитают то, что не предназначено для них… Но человеческое сознание больше похоже не на клубок нитей, откуда легко вытянуть одну-единственную мысль, а, скорее, на путаницу разноцветных ниток в шкатулке нерадивой хозяйки — дернешь одно, а тянется все.
И если не хочешь поделиться с телепатом детскими воспоминаниями, памятью о первой любви или страхами-фобиями, нужно сосредоточиться и постоянно поддерживать барьер, пропуская оттуда только необходимое.
Спокойно.
Алекс недаром еще дома сформировал своеобразный «блок воспоминаний», отобрав в него это «необходимое»: краткое изложение проникновения серых на Землю, Захват и нынешнее положение. И просьбу о помощи.
Сейчас нужно только отстранить все, кроме этого. Сейчас.
Выстроить второй барьер, внутренний, оставить на поверхности только то, многократно повторенное, затверженное… Почти готово, недаром тренировался с Лорой, телепатом Лиги…
— Алекс…
Не слушать. Время. Проверить внешний барьер — норма. Блок — норма. Внутренний барьер… Глаза краснокожего телепата чуть расширились — похоже, он понял, что делает «контакт»… но не возражал. Не возражал… Готово.
Цветок шевельнул лепестками…
Алекс убрал барьер.
Это не было похоже на атаки Димовых специалистов по просмотру памяти… и на мягко-бережно-незаметное, «маскировочное» проникновение Лоры. Просто плеснула волна, точно стирая линию на песке — и воспоминания стали общими.
..воздух прорезает фиолетовая щель. Из нее выпрыгивают люди с серыми лицами… рядом падает человек… мертвый.
..маленьких горный поселок в Швейцарии, такой тихий в межсезонье… навсегда тихий. Больше некому шуметь. Взрослые и дети, мужчины и женщины, старики, даже пес, черный «водолаз» — им больше никогда не встать и не издать ни звука. Во дворе, у стилизованного под старину колодца, у дверей, в холле чистенькой гостиницы, у телевизора — они были везде. Неподвижные. Так выглядел поселок после прорыва серых, когда пришли Стражи. Слишком поздно пришли…
Карта мира с черными точками на местах прорывов — словно сеть набросили…
Почерневшее ясным днем небо… и серое лицо с клыкастой улыбкой… и холодный голос, злорадно объясняющий основы нового миропорядка.
Ошейники, спасенный из лабораторного отсека «опытный материал», гладиаторские бои… такой он, новый мир.
Пленный серый, его ярость, его угрозы… его воспоминания о вирусе…
Помогите нам.
Помогите.
Волна отхлынула. Черные глаза ан-нита блеснули волнением, белую фигуру на миг окружили беспокойные багровые огоньки — пробившись через барьер, в ауре телепата ясно проступила тревога. И гнев, причудливо перемешанный с сочувствием.
«Дай-имоны… серые пришельцы… Подожди»
И ан-нит отступил, быстро оборвав связь. Заговорил со своими — быстро, тревожно.
Осталось странное чувство сожаления — чужое присутствие в сознании воспринималось на редкость теплым и доброжелательным. Белая камера странно качнулась, на миг смазавшись и словно растаяв в сером облаке. Алекс тряхнул головой. Это что еще?
— Алекс, что это было? — Богуслав встал рядом, чуть позади. Незаметно коснулся локтя. С другой стороны присоединился Максим.
— Разговор.
— Я не про то. Что с тобой?
— А что?..
Он хотел сказать, что все нормально, но промолчал. Камера снова качнулась — с легким, еле заметным длинным шорохом — как пересып песка… Закололо в затылке, странно запекло в груди, словно кто-то поставил горчичники… только изнутри. И звуки пропали. Скрылись в шорохах. Что происходит?
— Чар-ивей нит, — прорвался в уши голос женщины-аннитки. — Сариве…
— Аль-асит…
Кажется, они спорили.
— Ты выглядишь парши… плохо, — едва сдержал эмоции Богуслав. — Что за разговор такой? Что он с тобой сотворил?
— Это не он.
Кажется.
Или?.. Горячая боль тяжело ворочалась в груди, на виски что-то давило. И белые стены снова выцвели и растаяли… на мгновение. Такого с ним еще не было…
Фокусы местной телепатии?
Нет.
Троица ан-нитов перестала беседовать и теперь смотрела на него. Только на него, словно ни Макса, ни Богуслава рядом не было. Странный приступ отступил, только затылок побаливал, словно там поворачивалось тяжелое горячее яблоко. И слабость. Спокойнее. Это пройдет.
Нет. Беззвучный голос был нарочито спокоен, но эмпата интонацией не обманешь — ан-нит встревожен.
— Алекс, почему они так смотрят?
— Что с тобой?
— Лешка…
Боль возвращается с утроенной силой, разом слабеют-подламываются ноги, он проваливается в темноту… горячую пустоту… и туда, в эту пустоту падает колючее слово аннита: «Реципиент».
Скандал
Мир Земля. Зоя.
Ее высочество Зоя к своему «высочеству» относилась весьма заинтересованно, хоть и односторонне.
Высочество — это значит: все, что она ни захочет, должно быть доставлено ей в тот же час, причем в лучшем виде. Самые роскошные наряды, самая лучшая мебель, самые дорогие украшения.
Высочество — это значит: все, кроме Вадима, должны относиться к ней с уважением.
Высочество — это значит, что любая ее прихоть должна исполняться.
Вот.
Особенно ей нравилось, когда кланялись и льстили «сильные». Их Зоя недолюбливала: магов, ведьм, даже Стражей. Давно прошли те времена, когда она была слабенькой ведьмой, ни к чему толком не способной, давно забыли все «четвертушку Зойку» — так ее дразнили, за чахленькую магию. А обида все равно осталась. На заносчивых сокурсниц в «адаптивном классе», на Стража Войцеха, который разводил руками и объяснял ее слабость причудами генетики…. на братцев — им-то магия отсыпалась полной мерой, их никто не дразнил!
Конечно, братцы над ней не смеялись. Наоборот, оберегали, заботились. Только обида от этого меньше не становилась. Почему им — все досталось, а ей — всего кусочек магии, и тот никчемушный? Почему с ними все носятся, а на нее никто и не смотрит? А если смотрят, то так: «Да, это Соловьева. Только она четвертушка, слабачка. Вот ее братья…»
И хотелось плакать от обиды.
Когда брат подарил ей магию, все изменилось.
Как здорово было почувствовать себя сильной!
Как замечательно — ощутить общее уважение! Вкус власти…
Как сладко — рассчитаться за обиды!
Поначалу она еще сдерживалась — побаивалась грозного брата, но потом поняла — ей можно все. Взять любое, что понравится, пнуть кого захочется, приказать что вздумается. Вадим только усмехался на ее выходки, а когда бывал недоволен, она мигом прикидывалась зайкой-лапочкой, и все было в порядке. Повелитель-Повелителем, а тоже покупался на ее хитрость.
Недаром Юрий когда-то говорил, что его «любимая Зоя» — настоящая принцесса. А когда-то может стать и королевой…
Юрий… Он проявлял к ней внимание, всегда слушал, преклонялся, на руках носил, когда позволяла. Любил… А этот подонок его убил. Лешка.
Скотина. Страж недобитый. Дрянь.
Подстегнутая старыми обидами и новой потерей, подпитанная «холодком», выросла и подняла голову настоящая ненависть. И она не утихала…
Зоя забыла обо всем, что было раньше. Как Лешка сочинял и пел ей смешные песенки, чтоб легче запоминались заклинания, как забирал ее боль, когда она в очередной раз разбивала коленку, как рассказывал сказки… Поселившемуся в душе «холодку» это было неважно. Главное, что сейчас он слабее. И она могла расквитаться с ним за все обиды.
Значит, ты не можешь поднять на меня руку, да? Считаешь меня слабой? А я вот на тебя — подниму! Легко! Значит, я должна прошлое помнить, да? Прошлое, где ты снисходительно меня жалел, за мелкую магию? А мне больше настоящее нравится! Вот это, где ты — здесь, передо мной, и никуда теперь не денешься! Значит, ты меня любишь, да? Посмотрим, как будешь любить после этого! И после этого и после…
Что?
Семья? Заткнись!
И не примазывайся! Ишь, чего захотел! Это я рядом с Вадимом, я! Понял? Мы — семья, мы, он и я! Это я — сестра Повелителя мира. А ты — выкормыш Стражей, ему больше никто.
Скоро она поняла, что ошиблась.
Несмотря на Лешкины преступления, несмотря на полное отсутствие магии, а значит, слабость и бесполезность, Вадим все равно хотел видеть его рядом. Почему?
Зоя не понимала.
Но ревновала, зло и яростно.
Если Лешка согласится, то главной в жизни Вадима будет уже не она. Ее отодвинут в сторону, и снова они будут вместе, а она — смотреть со стороны. Так, как раньше.
И власти не будет — услужливо подсказал «холодок»
Теперь она ненавидела Лешку еще больше. За то, что Вадим приходил к нему, за то, что запретил трогать, за то, что он есть, преисподняя его забери! Пусть ненормальный, а есть.
Когда он пропал, Зоя вздохнула с облегчением. Но ненадолго.
Эта мерзавка феникс…
Сначала была просто злость на эту бывшую постельную игрушку братца, которая возомнила о себе невесть что и смеет мешать ей, Зое, развлекаться! Потом беспокойство: когда сначала один раз, а потом второй Вадим не разрешил ее тронуть. А потом еще и отругал прямо при этой… А потом еще и оказалось, что они вместе пили. Зоя забеспокоилась… Раньше за Вадимом такого не водилось. С многочисленными девицами властительный братец был краток: понравилась-пришла-провели ночь- иди и не оглядывайся. И никаких разговоров, а тем более угощений…
Что же это Вадим — увлекся?
Опять выбрал не ее. Опять!
И Зоина ненависть обрела новый объект.
Жаль только, что нельзя было расправиться сразу. Вадим и так злился. Эх, если б добыть что-то против нее… подставить, обвинить в чем-то таком, что не простят. Но пока ничего не попадалось. Гэс пробовал собирать сведения среди демонов, среди ведьм, среди фэйери… даже фениксов попробовал расспросить. Но ничего нужного так и не выяснилось. Никто ничего не знал… или не хотел выкладывать. А фениксы, твари высокомерные, вообще Гэса послали… в преисподнюю, дрова в котлы подкладывать. Сучки…
Ну ничего, еще поплатятся.
А сейчас пора «на выход». Зоя еще раз посмотрелась в зеркало и осталась довольна. Все правильно и красиво.
С тех пор, как Вадим стал читать книжки про тиранов, она тоже заинтересовалась. Правда, не читала, а смотрела фильмы. И это оказалось здорово. У всех этих царей, королей и императоров были твердые понятия, как должен вести себя властелин. И Зоя кое-что позаимствовала. Пусть кто надо попривыкнет — она тоже из властелинов. Правильно?
Вот, например, церемония «выхода»…
Конечно, Зоя может выйти из спальни в любое время или вовсе не выйти, а перенестись сразу в Австралию или в тот крутой вампирский притон, но одно дело телепорт, а другое — явиться в блеске красоты перед уважительно склонившимися придворными, послушать почтительный шепоток и величественно поинтересоваться, как дела и какие новости…
Тогда сразу другое впечатление.
Она уже не зеленая девчонка, которой брат покровительствует из снисхождения. Она принцесса.
Придворные быстро уловили новые веянья, и на Зоины «выходы» стали собираться заранее, а потом и подарки замелькали.
Уважают. Зоя последний раз посмотрела в зеркало, отпихнула руки служанки и двинулась «на выход». К ожидающим придворным, льстивым улыбкам и подарочкам.
— Ваше высочество! Вы ослепительны!
— Ваше высочество, позвольте Вам сказать…
— Восхищен, ваше высочество…
Зоя улыбнулась. Восторженный гул голосов, хоть и привычный, неизменно радовал. Уважают. И будут уважать. Вот так! И Зоя довольно улыбнулась…
Сегодня подарков было полно.
Даже слишком. Целая гора коробок высилась у двери. Интересно. Кто-то хочет подольститься? Возле них уже торчал демон Маис. Вообще-то он был из охраны, но усиленно набивался в друзья. Ну или хоть в дворецкие.
— Подарки для вашего высочества! — гордо объявил самозваный дворецкий, — Прочитать надписи?
Зоя милостиво кивнула — надписи ее всегда радовали, а иногда среди них попадались даже стихи в ее честь.
— Ее высочеству с наилучшими пожеланиями, — прочитал Маис, — Да не устанут ваши глаза!
— Глаза? — немного удивилась Зоя, — Что там?
— Э-э… — Маис проворно распаковал сверток, — Подзорная труба, ваше высочество.
— Мне? Что за бред? Он что, думает, я буду звездочки изучать? Чье это?
— Имя не указано, ваше высо..
— Дальше.
— Ее высочеству с приветом… — несколько растерянно прочел Маис следующую надпись.
— Что это?
— Книга. Э-э… Мания преследования — курьезные случаи. Автор…
— В преисподнюю автора! Дальше! — Зоя уже закипала. Два идиота в один день? Мания преследования? Идиотская труба? Какого дьявола?
Кто-то словно пытается испортить ей утро. Не выйдет! Придворные затихли, как перед грозой. Ладно. Девушка постаралась взять себя в руки, хоть в ладонях уже вскипали файеры…. Она не должна злиться, как девчонка. Она принцесса.
— Дальше!
— Ее высочеству с сочувствием по поводу стесненных обстоятельств, вынуждающих покупать низкосортную технику… Десять камер новейшей модели…
— Что?!
Зоя сорвалась с места. Ей подают на бедность? Ей?!
— Пошел вон!
Еле видя сквозь пелену злости, она отпихнула в сторону замершего Маиса. Что здесь? Кто посмел?!
Пакеты, коробки, свертки… Везде — надписи.
«Ее высочеству для ее многочисленных врагов» — коробка с сотнями «жучков».
«Ее высочеству с пожеланиями совершенствования в нелегком деле» — пособие по слежке…
«Ее высочеству с пожеланием найти то, что ее волнует…» — коллекция кристаллов с порнофильмами «Скрытой камерой»…
Кристаллы добили. Взбешенная Зоя в ярости запулила огненный шар в груду подарков и, в упор не видя оцепеневших придворных, помчалась к брату. Она уже знала, кто это прислал…
Лисенок выскользнул из форточки, как змея. Для гибкого сильного киборга не составило труда это сделать, опираясь на едва заметные неровности стены. Теперь люди с оружием и глушилкой от него на время отстанут, пока не поймут, что поймали не того. А за это время он хозяйку уговорит переехать. Только вот возникшее утром мерзкое чувство стало еще сильнее, еще гаже. И проходить не собиралось. Киборг запустил самодиагностику, уже зная, что она не поможет, что это ощущение — часть его органической составляющей и, скорее всего, будет с ним всегда. Мэйлис понимал, что надо быстрее бежать прочь, но вместо этого сел у стены, обхватив колени руками и уткнулся в них лбом. В голове было пусто, он просто отмечал, как бегут секунды, складываясь в минуты. Почему-то вспомнилось, как Чучело ухаживал за ним, ставил капельницы, делал уколы, менял повязки, а потом, когда внутренние повреждения затянулись, кормил с ложки. Лисенок поднял голову. Неподалеку стоял крупный, под два метра ящер и смотрел на него желтыми глазами с вертикальным зрачком. Связи между этим ящером и следующей мыслью он не уловил, но зато почувствовал, как неприятное ощущение поднялось к горлу, мешая выдохнуть застрявший в легких воздух, заболело сердце. У Чучела не было программы медицинской помощи. Он делал это сам, лично, рискуя обнаружить себя перед людьми. Спасая его. Как и сейчас. Мэйлис понял, что приятель без колебаний выйдет к опасным людям. А он… Лисенок поднялся и полез обратно. Может быть еще не поздно?
Приятель обнаружился у дверей, подходил, перекинув куртку через плечо.
– Стой!
Чучело не обернулся, хотя после небольшой паузы ответил сообщением.
– Вернись к хозяйке. Я им не нужен.
– Не факт, может быть, им нужен любой киборг нашей линейки. Я не знаю, кто они. Но они приходили к Саше, хотели меня купить, а потом следили. Они могут сначала тебя выключить, а уже потом разбираться. У них глушилка и оружие!
– Я не боюсь! Все эти дни я был человеком. Я был таким, каким хотел быть я, а не хозяева. Я не слушался команд. Не был куклой. А ты таким еще не был! У тебя все впереди. Иди домой, тебе это нужнее!
Чучело набросил куртку и вышел на улицу. На плечи и голову ему тут же опустились яркие летающие ящерки, причем та, которая села на волосы, в них и запуталась. Пытаясь ее отцепить, он упустил момент, когда ему сунули под нос полицейский жетон и показали глушилку.
– Во флайер, быстро.
– Хорошо. – ответил он, оставив ящерку в покое. Тем более что она не мешала, просто шебуршилась на голове, перебирая лапами.
Лисенок дернулся было за ним, когда с Чучелом поравнялись двое, что-то шепнули и… мэйлис сел во флайер. Без всякого сопротивления. Флайер взлетел. Лисенок смотрел ему вслед, пока тот не скрылся из вида. И только потом, опомнившись, набрал номер полиции и выпалил им заявление, испуганно, сбивчиво, а получив ответ, долго и молча смотрел на погасший экран. «Мы в курсе». Если в курсе, то как могли допустить похищение, почему не вмешались. Логика людей и нелюдей в очередной раз поставила киборга в тупик. Он пытался обдумать сказанное приятелем, но было слишком много непонятного. Как киборг может быть человеком несколько дней? И что делать теперь ему? Возвращаться к Саше? Или попытаться спасти Чучело? Что вообще может сделать мэйлис в такой ситуации? Если только… мэйлис набрал телефон бывшего хозяина и заговорил, путаясь в словах, захлебываясь, надеясь, что в просьбе ему не откажут и возьмут с собой. Он постарается не быть совсем бесполезным. Ну, или хотя бы не мешать. Эрик выслушал внимательно, хмыкнул и велел ждать.
Чучело с любопытством рассматривал похитителей. Три человека. Один, с полицейским жетоном – явно бывший военный. Второй какой-то странный, тощий и длинный, сутулый. Без ярко выраженного рельефа фигуры, да еще постоянно смотрит вниз. В своем длинном черном плаще он, наверное, полагает себя стильным, хотя больше похож на недозабитый гвоздь. Третий за штурвалом. Среднего роста очкарик в дешевом костюме. Тоже не особо выразительный. Такого приключения мэйлису еще не выпадало. Он слышал, что киборгов воруют, но до сих пор с ним такого не случалось. Настолько неисправная биомашина никого не интересовала. Этих людей Чучело не боялся, хозяевами они не были, и при некотором усилии их можно было ослушаться. Только его настоящие хозяева могут отнять у него то единственное, что он ценит – Дэю. А эти не могут, только убить. Но это совсем не страшно, в этом случае он просто останется тут совсем. Навсегда. А вот Эрик точно разозлится, что у него украли киборга. Интересно, что он сделает? Не забрал бы обратно на корабль. Это будет совсем плохо. Ящерка, наконец, выбралась из волос и села на плечо. Киборг ее погладил и, решив, что прятаться за программы смысла нет, уточнил:
– А куда мы едем?
– На склад. Хотим порадовать твою хозяйку этой встречей.
– А она обрадуется? – Чучело задумался. Что такое шантаж, он знал. Но какой смысл шантажировать Сашу, не понимал совсем. Она не богатая и не красивая – выгоды нет.
– Ну конечно. И отвалит кругленькую сумму за то, что у тебя в башке.
– А если вы ошибаетесь? – Мэйлис развеселился окончательно, осознав, насколько правильно он поступил. Он им не нужен. Осталось только удрать от похитителей. Жаль, у него боевой программы нет.
– Поговори еще, подстилка! – Военный помахал у него перед носом значком еще раз. – Думаешь, мы дураки?
– Честно говоря, я на эту тему не думал. Но если это прямой приказ – могу подумать. – Ничуть не обиженный Чучело выдал самый преданный и дебильный взгляд, на который только был способен.
– Заткнись, я сказал! – Терпением военный не отличался.
– Хорошо, постараюсь! – Улыбнулся мэйлис и уставился в окно, в конце концов город был достаточно красив для того, чтобы уделить ему внимания больше, чем похитителям.
Его действительно привезли на склад. Причем на вполне действующий. Вокруг ездили автопогрузчики, перетаскивая грузы согласно заданной программе, над головой непрерывной лентой двигались контейнеры, перемещаемые специальным краном. Все это действо сопровождалось грохотом, лязгом и скрипом. Мэйлис, засмотревшись, чуть не угодил под погрузчик, но его выдернули. Сверху опять заскрипело, и он поднял голову. Работники складов среди его клиентов были, поэтому нужное слово система выдала раньше, чем мозг успел ее остановить.
– Козел!
– Это кто еще, а? – Военный схватил его за плечо, разворачивая к себе.
– Кран так называется, Роб! – Вмешался очкарик. – Эта система крана в народе зовется козлом. Хоть на минуту забудь о своей профессии!
Он побрел между рядами ящиков, бормоча, так что Роб его не слышал:
– Вот не знаю, кто из них тупее, кукла или этот дебил! Связался же!
Шли они минут пять. Мэйлис не понимал смысла движения, но решил не спрашивать. Так же, как решил не сообщать, что один из погрузчиков зачем-то увез флайер. Ему велели остановиться возле контейнера с маленькими окошками. Кто-то и зачем-то превратил его в домик. На взгляд Чучела у этого дома было много недостатков. Например, через эти окна выбраться невозможно. Хотя, если закрыть тут пленника, то тюрьма почти идеальная.
Стайка маленьких ящерок устроилась на контейнерах вокруг, щебеча, как обычные земные воробьи. Чучело протянул к ним руку, и одна доверчиво опустилась на ладонь. Невыразительный тип ушел, доставая на ходу видеофон, и его голос быстро стих. Впрочем, мэйлис и не прислушивался, ведь сверху пристроилась ящерка другого вида, более крупная, с мощным клювом, полным острых зубов, и жесткими перепончатыми крыльями. Она внимательно смотрела на людей с контейнера, чего-то ожидая. И дождалась. Робу надоело общение мэйлиса с природой, и он, вытащив из кармана жетон, поднял его к лицу киборга. Крылатый хищник метнулся, задев человека крылом по лицу, щелкнул клювом и взлетел с противным победным визгом.
– Бл…! Эта ворона! С-с-сука! Она! – От возмущения коп подавился словами.
– Это не ворона, а птеродактиль, – внес поправку Чучело. – Согласно палеонтологическим реконструкциям, они насчитывали…
– Да заткнись ты! – Кулак врезался ему под ребра, не слишком больно для киборга, но довольно обидно. Второй удар Чучело перехватил, неожиданно для себя и для процессора, который участия не принимал и не успел зависнуть.
– Ты не хозяин и не можешь мне приказывать.
– Роб, он не виноват, что ты ворона, которую обокрал птеродактиль! – Развеселился длинный, и обратился к киборгу, помахивая блокатором: – А ты, парень! Отпусти его, вот, молодец. Спасибо. Ты-то нам в принципе и не нужен, только процессор. Поэтому имеет смысл договориться.
– А вам не пришло в голову, что процессор полиция сто раз проверила? – удивился недогадливости людей мэйлис.
– А хозяйка твоя знает об этом?
– Саша?
– Да причем тут Саша! – Длинный слегка потерял терпение, но не дрался в отличие от военного, а резко махнул рукой. – Мы про Шарлотту.
– А кто это?
– Так, стоп! – Коп резко перехватил Длинного, который опять что-то начал говорить. – Ну-ка, кукла назови своих хозяев?
Чучело подумал и назвал, весь список. Список, учитывая временных хозяев в борделе, кто хоть как-то представлялся, получился длинный, и по мере перечисления людей коп все больше менялся в лице. Пока не сгреб кибера за грудки, встряхнув так, что у того зубы лязгнули.
– Врешь, ублюдок!
– Киборги врать не могут. – Чучело посмотрел человеку прямо в глаза. – Я был приобретен на аукционе, для проведения полицейской операции, в детали которой меня не посвятили. Никакой Шарлотте я не принадлежал, но имею информацию из разговоров хозяев, что настоящий ее киборг погиб при неосторожной эксплуатации в борделе.
Мэйлис полюбовался, как человек меняет цвет. Такое он видел только однажды, когда один из его хозяев по пьяни просадил все свои сбережения в карты. После этого его в очередной раз продали. Интересно, что будет сейчас?
– Ты что, не та кукла? – Дошло и до Длинного. Чучело посмотрел на перекошенные рожи и на всякий случай попятился.
– Повторяю, исходный экземпляр не существует, ввиду утилизации, – объяснил он еще раз. – Полиция произвела публичную покупку киборга соответствующего фенотипа для привлечения внимания преступника.
Длинный замер, рука с глушилкой упала вдоль тела. Мэйлис решил, что они не часто до сих пор похищали людей или киборгов, тем более «проснувшихся». Во всяком случае, в фильмах и герои, и злодеи вели себя иначе. Вот и Робин. Он несколько раз глубоко вздохнул, огляделся, словно видел это место первый раз, и довольно резко бросил:
– А Гена где? Это же его гениальный план, пусть теперь и думает!
Длинный огляделся и, выхватив видеофон, принялся что-то лихорадочном на нем набирать. Донабирался – птеродактиль, спикировав непонятно откуда, с хриплым карканьем ударил человека крыльями по лицу, и несчастное средство связи последовало за жетоном.
Полицейский выстрелил вслед, но проклятая перепончатая тварь увернулась, заработала крыльями энергичнее и быстро покинула зону досягаемости. Коп покосился на свой видеофон и затолкал его подальше в карман. Все шло не так, как запланировали, да еще и киборг этот! Похищать нормальные машины оказалось намного приятнее и спокойнее, чем «проснувшиеся».
– Эй, Рыжий, найди нашего приятеля! – приказал Длинный, перестав проклинать местную фауну вообще и обокравший его экземпляр в частности.
– Вежливые люди говорят «пожалуйста», – не удержался от воспитательной работы Чучело.
– Пожалуйста, найди нашего приятеля. – Чучело расслышал скрип зубов и про себя усмехнулся. Бесить людей у него выходило отлично, даже против желания, а тут такая возможность попрактиковаться специально. Просканировав пространство, он обнаружил двух киборгов модели спай, одного сэя, семь сауришей и трех человек. Причем один из киборгов располагался буквально у него над головой, на контейнере. Удивленный таким сосредоточием жизни на полностью автоматизированном складе, мэйлис послал киборгам стандартный запрос. Ответом были сперва стандартные пакеты ответов, потом не менее стандартная ругань сэя. Ожила внутренняя связь.
– Наигрался, дитятко? Сейчас мы тебя заберем и займемся твоими друзьями!
– Рон, а ты что тут делаешь?
– Жду, когда ты закончишь развлекаться. Эти парни, между прочим, преступники.
– А еще пару минут можно? Тут интересно!
– Как маленький! Ладно, пару минут можно.
Мэйлис отмер, посмотрел на людей с выразительным сочувствием и доложил, обращаясь к Длинному:
– Согласно произведенному сканированию, вашего спутника нет.
– Как нет? А где он?
– Информация о местоположении объекта отсутствует. – И подумав, добавил: – Нет даже следов пребывания. То есть трупа тоже нет. Еще будут приказы?
Люди поступили странно. Они отошли в сторону и стали совещаться, изредка поглядывая в его сторону. Мэйлис включил направленный микрофон, но тут его взяли за шиворот, подняли наверх и распластали по контейнеру.
– Тихо, может, чего скажут, – передал Рон, вжимая мэльку в металлопластик. Донесшийся снизу мат заставил прислушаться даже бывшего армейского киборга – похитители обнаружили исчезновение рыжего. Они принялись заглядывать в проходы, и тут сверху спустилась лапа крана, схватила контейнер и поволокла вверх. С лапы соскользнул еще один киборг – спай женской модификации. У нее были шикарные черные волосы и очень светлая кожа. Мэйлис профессионально оценил грудь и бедра незнакомки. Рон молча отвесил ему подзатыльник.
– Не пялься на служебные полицейские модели, – мерзко хихикнул он. – Не для тебя роза расцветала.
– Можно подумать, для тебя, кактус эрегированный! Да вы, служебные модели, даже трахаете, как отбойный молоток!
– Тебя не спросили, многоопытный ты наш! – Сэй посильнее прижал его к жесткой поверхности.
Женская модель видимого внимания на их перебранку не обратила, но сначала поправила волосы, а потом опустила руку на бедро. Рон обменялся с ней несколькими сообщениями и сиганул вниз. Чучело сунулся было следом, просто посмотреть, но его невежливо взяли за щиколотки и оттащили подальше от края. Лететь было интересно, вокруг было небо, впереди – силовые купола города и длинный сектор института. Мэйлис повторил попытку посмотреть вниз, на этот раз успешно, стараясь не замечать полицейскую-спая держащую его за ногу. Внизу тоже что-то происходило: контейнеры и ящики вокруг похитителей поспешно выстраивали в непонятную и совершенно нелогичную систему переходов, причем замкнутую внешним кругом высотой в три контейнера – без выхода.
– А что это вы делаете? – спросил Чучело свою сопровождающую.
– Данная система называется лабиринт и признана одной из самых дискомфортных для человеческого сознания. Через неопределённое, зависящее от психологической слабости объекта, время, нахождение в лабиринте вызывает сильный психологический и физический дискомфорт и преступник с радостью идет на контакт с полицией для передачи себя в более комфортные по всем параметрам условия камеры, – сообщила красотка-спай.
– Меня зовут Чучело. – Мэйлис выдал самую обаятельную свою улыбку, просто так, вдруг девушка все-таки разумна.
– Доротея, киборг полицейского отряда спецназначения «Черная Гвардия». Можно просто Дора или Госпожа, – отозвалась кибер-девушка. Огляделась вокруг и изменила манеру говорить на игривый и сексуальный тон стюардесс из фильмов. – Наш полет подходит к концу, просьба пристегнуться. Надеюсь, вам понравилось, и вы не еще не раз станете клиентом нашей авиакомпании.