После часа обсуждений и согласований бывшего директора по-тихому засунули в мешок и вывезли как уничтоженного киборга в морг. Самого виновника ждала группа удивлённых психиатров.
Не реагирующего на окружающую суету DEX-а пришлось уложить, а санитарный флаер отправился в госпиталь, к спешно организованной для душевнобольного палате.
Грицацук прислал группу профи для съёмок, и мы после пятого дубля вполне сносно разыграли сцену нападения и отослали победную реляцию на корабль.
Митрий Дмитрич долго ругался с Дмитраком, а последний только разводил руками и объяснял, что никогда не встречался с сумасшедшими киборгами.
Наступили сумерки, мы попрощались с планетой. Через сутки военный космографический челнок «БОЧ—ЧП 6213» лёг на курс домой.
***
Шум реверсивной тяги показался невероятно громким. Челнок, доставивший меня с корабля, немного покатился по посадочной полосе и, выжав тормоза до упора, остановился.
Я спешил домой.
Лёгкий ветерок шевелил духоту летней ночи, но все окна нашей квартиры на девятом этаже ярко полыхали светом. Из них, открытых настежь, долетал запах гари — это Окся жарила курицу. Мелькали тени. Меня встречала моя семья!
К четырём часам местное светило разогрело землю до состояния духового шкафа.
Мак Вилсон вышел из экстренно развёрнутой палатки, небрежно держа в левой руке планшет с набросанным сценарием, а в другой — бережно хранимый стаканчик натурального «Мокко» от Клариссы.
Ему следовало спешить, рабочий день заканчивался, да и десант, так внезапно высадившийся и теперь медленно поджариваемый у спорткомплекса, бросал на прохладу тента недвусмысленные взгляды.
Вилсон посмотрел на мутный опаловый шар злобно горящей над ним звезды и, вздохнув, отбросил несвоевременные раздумья об оставленных на юбилее родных.
Ещё два-три часа, и вся планета будет смотреть масштабную эпопею о сорванном, но вовремя обезвреженном киборге и отважных спасителях Галактики.
«Что за чушь!» — с досадой подумал сценарист и выдал планшет оператору.
***
Прочитав опус на тему «Как спасти нацию», Митрий Дмитрич почувствовал себя идиотом, но, кивнув головой, передал сей документ невозмутимому Дмитраку.
Тот посмотрел на майора и посоветовал:
— Расслабьтесь. Я изучал мировое право на Асцелле. Никто больше не пострадает.
Грицацук кивнул и потёр потеющий затылок.
— Отдаю приказ, через двадцать минут начинаем.
После чего он позвал сержанта и, велев собрать командный состав, вернулся в палатку.
Теперь, когда жара снаружи перестала его беспокоить, в мозг с силой шуруповёрта врезался внезапно сформировавшийся вопрос: «А что, уже есть пострадавшие?».
В этот момент вошёл военврач, а мысль ускользнула за ненадобностью.
— Где наш полиглот? — для начала поинтересовался он.
Поводив глазами и найдя второго, майор начал:
— Надеюсь на Ваш коллективный разум. Нам не нужна огласка. Нам нужны высококвалифицированная работа и реляция в штаб, свидетельствующая о наших высоких достижениях. Необходимо произвести захват «сорванного» киборга и условно уничтожить его. При этом «убийца должен остаться неизвестным», а местный идиот — убраться восвояси, понятно?
Военврач только приоткрыл рот.
— Господин майор, — услышал Грицацук от переводчика. — А тело то куда?
— Тело? В мусоросжигатель. Никаких вещественных доказательств. Только запись с дрона. И побольше трагизма. Капитан-лейтенант ждёт.
***
За отгороженным лентой периметром толпились зеваки.
Переодетая из обаятельной кухарки в стильного репортера Кларисса брала интервью у Салли Вогурта, слегка растягивая слова:
— Неужели Вы видели его самым последним? Вы говорили с ним? Он был возбуждён?
Салли, впечатлённый вниманием общественности, гордо выпятив не потерявшее калорий за время занятий брюшко, со значением кивал головой.
Люди вокруг ловили каждое его слово. Всем было интересно.
***
Чтобы придти в себя и как-то выйти из шока после содеянного, Кирку понадобилось не менее часа. Да и сейчас, потрясение было настолько сильным, что он не мог до конца оценить ситуацию, в которой оказался. Психиатры назвали бы это состоянием аффекта.
В сознании клубилась густая мгла, но работающий процессор смог показать красочную картину убийства.
Кирк протянул руку к лежащему рядом телу и потрогал его. Человек был мёртв. Рука непроизвольно отдёрнулась, и киборг обратил внимание, что она дрожит.
Внезапно он ощутил усталость. У него оставалось менее шестидесяти процентов энергетического ресурса. Из фильмов Кирк знал, что сорванным киборгам не дают воды и еды. Но он слишком устал, чтобы переживать из-за этого. Тело свернулось в комок, и уже через пятнадцать секунд он спал.
***
— Вообще-то следует поторопиться, — деловито сообщил мне сержант, вытирая мокрый от пота лоб. — Так мы и до ночи не вернёмся. Обеда не видели. Ужин пропустим…
— Да ладно, — хмыкнул я. — Ты больше всех выпил и рыбы сожрал.
— Так то — мы. А остальные голодают, — заботливо сообщил трудолюбивый воспитатель.
— Давайте и правда начинать, — со вздохом резюмировал врач.
Выданный нам план содержал кучу схем со множеством ошибок и смешных повторов. Это был безумный сценарий, настолько отдалённый от действительности, что имел все шансы воплотиться в полнометражную видеодраму. Читая его, я видел, какое наслаждение получал сценарист, описывая кровь-кишки, разлетающиеся из поверженных «сорванным» киборгом солдат.
— Ждём? — вновь поинтересовался осмелевший Свиридов.
В этот момент на площадку приземлился флайер, из которого вылезли три весьма напоминающих Ириенов товарища.
— Гримировать кого?— осведомился один из них.
Я мстительно указал на сверхсрочника и ещё на пару плавящихся на жаре ребят.
Через полчаса мы созерцали изуродованные трупы, пытающиеся почесать вываливающиеся внутренности и под громкое ржание описывающие свою славную кончину. Наконец, отсмеявшись, один из покойников протянул мне пакетик с плавающим в крови плотным тёмным кусочком.
Такое далёкое, но какое-то постыдное нечто накрыло меня.
Я, уничтоживший не один десяток людей и нелюдей, с грустной неловкостью вспомнил эту смерть.
«… — Надо достать процессор. Там информация.
Ад покосился на мирно лежащую со свернутыми шеями роту и пошёл доставать из узкого прохода между стеллажами спасённых родственников. Сухой бледный старик посмотрел на нас и, время, вмороженное в его пронзительный взгляд, остановилось в мёртвой тишине пирамиды.
Пять секунд растянулись тугой пружиной.
— По-другому вас никак было не спасти, — попытался объяснить я.
Си Ань вздрогнул, споткнулся и тихо добавил:
— Это Саша…
Мы стояли рядом с девушкой, мирно лежащей со сломанной спиной, а она не мигая смотрела на нас.
— Там, в её голове, про нас информация… Нельзя оставить.
— Веди их, — гулко звучит голос друга, и я, подняв, на руки невесомое тело старика, подчиняюсь.
Через несколько секунд хруст вскрытого при помощи прямого удара увесистым булыжником черепа возвещает о бесславном конце нашей оппонентки…».
***
Наконец, защёлкали затворы предохранителей, и под бодрый голос Клариссы: «Какие же вы смелые. Мне уже два рулона туалетной бумаги заранее надо!» — нас всасывает входная дверь спорткомплекса.
В больших залах сумрачно и прохладно.
Группа рассредоточивается и не торопясь начинает передвигаться по трём параллельным коридорам.
Без шума и суеты наш бравый десант медленно распределяется по территории.
— Объект безлюден, господин лейтенант. Признаков установленных взрывных систем не обнаружено, — слегка заикаясь, десантник докладывает мне заученный сценарий.
— Какие-нибудь особенности? — строго спрашиваю я, предварительно сверяя слова с текстом.
— Обнаружен ящик с инструментами, которые можно использовать в качестве холодного оружия. Уничтожить? — это Свиридов, изображает киборга из известного сериала «Слепая десантура».
— Ждать. Мы имеем дело с серьёзным оппонентом. Не наделайте шума,— Вовка выразительно читает текст с дисплея.
Ребята начинают хихикать. В динамиках раздаётся шипение, и Грицацук хрипло каркает: «Начали захват!».
***
Его процессор не смог выдать точное время забытья!
Сколько Кирк пролежал вот так, неподвижно, в странной полулетаргии?
Потом что-то зашуршало в коридоре, какой-то необычный звук вывел его из состояния тяжкого безвременья.
DEX осмотрелся.
Кабинет директора имел нестандартную планировку — в виде буквы «L»; вход в него и дверь были погружены во мрак, и только в конце коридора, напротив злосчастного бассейна, ярко горели лампы. Однако их свет не проникал в закрытую дверь. Само помещение также было погружено в сумрак — жалюзи создавали защиту от полуденного света.
Кирк, услышав звуки, затаился, забился в угол и ждал, что будет дальше.
Шум повторялся, нарастал; перейдя в скрип полов, и киборг понял, что по коридору медленно перемещаются в его сторону несколько человек.
— Кто там? — истерично выкрикнуло тело, почти забившись в конвульсиях.
Казалось, коридор зашатался под ногами людей.
Но воздух кабинета оставался неподвижен и окружал своей тишиной вновь скованную ужасом панической атаки фигуру.
В сознание ворвалась, наконец, сформировавшаяся мысль: «Меня поймали!».
Ему придётся вынести все мучения допросов, и приказ «Умри» не придет как освобождение.
Кирк представил себе каменные полы залитого его кровью карцера и тяжёлую железную дверь мусоросжигателя, закрывающую его навсегда от голубого неба и яркого тёплого светила.
Внезапно в коридоре выстрелом раздалось:
— Мы входим! Сидеть смирно! Руки за голову!
«Там киборги, — понял он. — Всё».
С каждой секундой ожидания в нём возрастал всё больший ужас. Он был само исступление, которое является кошмаром по сравнению с пустяком пытки и физическими истязаниями. Мозг работал на своё уничтожение.
«Я — убийца», — сформировалась единственная мысль.
Он убил человека, и сам он тоже человек, преступник!
Перед глазами плыла одна и та же картинка. Тётя Марта, мать убитого им, приглашает к себе на веранду и успокаивает:
— Пойдёшь в колледж, не всегда же бассейны чистить, надо учиться. Вот возьми, я испекла его для нашего с тобой директора. Вкусный пудинг, ещё тёплый, поешь…
Кирк вспомнил чудесный запах свежего пирога, вздохнул и, закатив глаза, тихо завыл…
***
На «раз-два» распахнулась и упала внутрь снесённая дверь. Мы, толкаясь, ворвались в маленький кабинетик.
На полу сидел седой киборг и тихо скулил. У перевёрнутого рядом кресла валялось тело человека со свернутой шеей…
Монастырь встретил их выбеленными стенами, ухоженными цветущими клумбами и хмурым отцом-настоятелем. Аманда шла с братом, в который раз оглядываясь назад и проклиная напарника с его учеником, которые, вероятно, решили отделаться от нее таким обидным способом.
«Где ты видела послушников такого вида? — говорил ей Себастьян, — да нас сразу здесь и накроют. Надо разделиться».
— Здравствуйте, отец Крамп, — проговорил спокойно и уверенно Рени, пожав руку священнику, за долю секунды узнав имя и повод заявиться такой странной компании в их уединенный уголок. — Нас прислали к вам из столицы, по поводу расследования. Их очень удивили случаи появления призраков в святом месте, полтергейст и другие паранормальные явления.
— Да, мы вас давно ждем, сын мой?..
— Меня зовут Ренил, и это моя коллега Эмма. — Представился менталист, ткнув сестру в бок. Она поклонилась и коснулась губами руки настоятеля. Их проводили в главный корпус и препоручили сестре-хозяйке.
— Голодные, наверное, родненькие? — хлопотала тетка Марьям, накладывая постных котлет из нута и досыпая рассыпчатой ароматной гречки, явно на сливочном масле.
— Очень! — признался Рени и стал уплетать за обе щеки.
— А что за привидения у вас здесь? — начала расследование Аманда, — вы сами видели?
— Их все видели, — прокудахтала сестра-хозяйка. — Тут такое дело, привидений-то этих мы не боимся, ни днем, ни ночью…
— Они и днем показываются? — удивился, Рени, принимаясь за тарелку сестры.
— Да, это ведь и не привидения вовсе. — Марьям наклонилась и закрылась от ненужных слушателей ладонью, — ведьма у нас в монастыре живет. Молодая. Она хорошая, вы не думайте, нигде не училась, силы контролировать не может, вот и пускает этих под потолок… А отец-настоятель ее выкурить мечтает! — сзади зазвучали громкие мужские шаги. Тетенька продолжила громко и наигранно, — Стыд и позор нашего светлого монастыря святой Мартарины!
— Все сплетничаешь? — Крампл погрозил подопечной кулаком и знаком велел путникам взять свою сумку и двинуться вслед за ним. — Вот ваши кельи, если чего-то потребуется, то спуститесь и попросите у сестер. Ночью в часовне идет непрерывный молебен, так что по пятеро всегда не спят и вам помогут. Привидения встречаются чаще всего здесь и вот здесь, всегда рядом с тринадцатой кельей. Да, она сейчас жилая. Там и живет наша Аврора, можете ловить… То есть, знакомиться. Доброго вечера.
Когда одна на двоих сумка была уложена Аманде вместо подушки, а условия оценены, как чуть более приятные, чем в темнице, следователи подняли носы на скрип открывающейся двери.
— А вы меня арестовывать приехали? — сказало русое веснусщатое существо в длинной белой ночнушке. Девушка, возраст которой едва перевалил за семнадцать, была очень худой и казалась нездоровой.
— Тебя зовут Аврора? — Рени подошел и взял виновницу монастырского неспокойствия за бледную руку.
— Да, господа. — Девушка внимательно рассматривала их зелеными глазами, скрывая неуверенность, но все-таки теребя второй рукой кончик густой косы.
— А ты гулять часто ходишь? — спросила Аманда, — нам бы с тобой поговорить.
— Мне отец Крамп не разрешает. — Зеленые глаза стали влажными.
— С нами можно. Собирайся! — послушница вскрикнула от радости и убежала одеваться.
— Что ты думаешь, Рени? — сестра негодовала. — Как нам разобраться с этим хрычом?
— Думаю, что ты права, но есть одно «но» — я ее не читаю.
— То есть как?!
— Именно так. Я не могу прочесть ни мыслей, ни эмоций, и воздействовать тоже никак.
Дверь отворилась, влетела довольная и румяная Аврора в белой рубахе до пят, аккуратной и выглаженной и прямом послушническом коричневом сарафане. На кончике косы алела лента.
«Зато я ее читаю», — подумала Аманда и улыбнулась.
Хеш, одурманенный транквилизатором, не осознавал, как Саймон и Мунго мастерили волокушу и прилаживали ее на шестиногую «лошадку», а потом укладывали его двухсоткилограммовую тушку и притягивали ремнями. Не слышал, как ругались, обещали осыпать золотом или закопать про самые уши, закованные в наручники наркоторговцы, вынужденные вереницей плестись вслед за теперь уже не их караваном и как аборигены торговались, пытаясь вытребовать поблажки за то, что проводят караванной тропой. И долгую дорогу назад тоже не запомнил – как только начинала развеиваться сонная одурь, Саймон снова делал укол транквилизатора.
В себя Хеш пришел только в транспортнике, в грузовом отделении, где до их пор отчаянно воняло мандаринами. Зверски хотелось пить. Хеш тяжело встал и на подгибающихся лапах подошел к миске с водой. Долго лакал, макая в воду морду до половины, так, что захлестывало ноздри – язык никак не хотел слушаться и вхолостую шлепал по жидкости, не зачерпывая. Вода отдавала горечью, но это была вода, мокрая и прохладная, и от этого удивительно вкусная. Напившись, осмотрелся. Да, он был в трюме транспортника. Но в клетке. Не слишком большая, три на три, клетка была наспех сварена из стальных прутьев. И закрывала весь мир от него. Хеш от такой несправедливости сел и обиженно заскулил. На жалобный звук пришел капитан корабля и остановился на безопасном расстоянии от решетки.
— Если правда то, что ты все понимаешь, то поймешь и сейчас. Зря ты напал на своих людей. Боюсь, что помочь тебе будет невозможно – отправишься на списание. Окончательно решит командование вашей базы. Так что сиди и не усугубляй свое положение.
Капитан вышел, а Хеш вытянулся на решетчатом полу и спрятал морду в лапах. Люди не поняли его. Подумали, что он хотел им навредить. Но это же неправда. Как теперь доказать им, что он хороший, послушный пес? Так и не сумев ничего придумать, Хеш заснул.
Весь полет он провел в полусне. Просыпался, пил воду, засыпал снова. Голова была тяжелой и клонилась к земле, лапы еле волочились, во рту пересыхало и все время хотелось пить.
Транспортник приземлился, через некоторое время в трюм вошли двое парней и подцепив клетку под крышу на пару длинных труб, куда-то поволокли. Хеш вяло принюхался – не люди, а киборги, в питомнике были такие, они были полезными: кормили и убирали, но не интересными, поскольку не разговаривали и не играли.
Клетку принесли к родному вольеру и открыв дверцу, приставили ко входу. Взвизгнула дисковая пила и в мгновение ока в клетке был выпилен проход, достаточный, чтобы протиснуться. Хеш некоторое время посидел, размышляя, стоит ли овчинка выделки и не лучше ли опять лечь поспать, но потом все-таки перешел в вольер – там было просторнее, да и решетчатый пол поднадоел. Дверца захлопнулась за спиной.
Хеш еще поспал. А потом проснулся. Полностью проснулся, а не как последнее время, проснулся удивленным и голодным. На своем обычном месте его уже ждала миска с кормом. Когда Хеш ел, к вольеру подошел знакомый доктор в сопровождении киборга. Хеш обрадовался и, выразив свою радость раскатистым лаем, подскочил к стенке вольера. Доктор испуганно отшатнулся, чем изрядно обескуражил Хеша. Поставив передние лапы на решетку, Хеш недоуменно гавкнул, интересуясь, что же так напугало доктора, который всегда был веселым и смешно щекотался, добираясь сквозь шерсть до кожи или стучал гнутой железякой по зубам. Пока Хеш недоумевал, в вольер стремительно проскользнул киборг, жестко зафиксировал за шею и, пробив хрящ, защелкнул на ухе датчик диагноста. Хеш дернулся, вырываясь, но киборг уже отпустил и так же стремительно выскользнул наружу. Доктор удовлетворенно покивал:
— Воот, сейчас мы тебя проверим, полечим, и будешь новенький-здоровенький.
Всмотрелся в показания диагноста в руке. Хмыкнул. Вполголоса пробормотал: «Совершенно здоровая собака, надо понаблюдать в динамике». И ушел. Датчик на ухе остался. Хеш помотал головой: дырка в хряще чесалась, а датчик противно попискивал на ультразвуке. Но поделать было нечего, и Хеш прилег на подстилку. Постепенно стемнело. Датчик все так же попискивал и мешал спать. Хеш неловко поскреб его лапой. А потом опустил голову к земле, прижал надоедливую штуковину к шершавому покрытию вольера и резко дернул головой. Датчик соскочил, разорвав ухо. Обиженно заворчав, Хеш сомкнул на нем челюсти. Противный писк смолк, и Хеш удовлетворенно растянулся на подстилке.
Не пищит. Хорошо. Ухо больно. Пройдет. Надо, чтобы люди не боялись. Они хорошие. И я хороший. Почему они боятся меня, а не ту желтую смерть? Странно. Не понимаю. Спать. Надо спать. Утром доктор придет, скажет, что я здоров и выпустит. Пойду в столовую, давно не был, обрадуются и косточку дадут.
Но утром пришел не доктор, а Саймон и Мунго. Грустно встали возле вольера. Хеш было обрадовался их приходу, но, видя их огорченные лица, притих и сел возле решетки.
Что случилось? Где доктор? Я болен? Я увидел желтую смерть и заболел? Надо меня полечить.
— Привет, дружок, — сдавленно кашлянув, нарушил молчание Мунго, — мы попрощаться пришли. Продают тебя. Далеко отсюда и подальше от людей. Может, овец каких-нибудь пасти будешь, может, еще что.
— Мы-то знаем, что ты нормальный, с ума не сошел, ну, подумаешь, один раз напал, может, перегрелся, но вот только кто нас спрашивает. Продать и все тут, — с горечью в голосе подтвердил Саймон.
— Так что прощай и не поминай лихом.
Продают. Опять продают. Я скучать буду. Овец пасти – хорошо. А кто такие овцы и как их пасти? А вы? Как же вы без меня?
Хеш заволновался, подскочил к решетке, но люди уже уходили, не оборачиваясь. Хеш громко гавкнул, привлекая внимание, ухватил решетку зубами и потряс. Люди ускорили шаг.
Больше к нему никто не подходил, только безмолвный киборг приносил еду и воду. Хеш плакал и выл, жалуясь на такую несправедливость, но если кто и слышал его, то либо не придавал значения, либо был занят своими людскими очень важными делами, либо не мог нарушить приказ командования – не подходить.
На следующий вечер вода в миске опять оказалась горьковатой.
Почему я опять хочу спать? Я же не хочу. Или хочу? Но ведь только что не хотел. Но уже сплю. Это вода такая неправильная.
Хеш заскреб лапами по полу в тщетной попытке подняться, но снотворное оказалось сильнее, и он бессильно свалился, напоследок довольно сильно стукнувшись мордой.
Проснулся он опять в трюме космического корабля. Не того, что возил мандарины, а совсем другого, и пахло там смазкой и почему-то большим и хищным зверем. Хеш завертел головой, надеясь увидеть зверя первым, но чуть поодаль стояли принайтованные к стене ящики, и больше ничего в трюме не было. Хеш поднялся осмотреть ящики поближе, сделал шаг по направлению к ним и страшно удивился, когда неведомая сила дернула его за шею, не пустив приблизиться. Умный пес замер и скосил глаза, чтобы увидеть этого, такого сильного. Не обнаружил. Обнаружил лишь цепь, тянущуюся от стены к ошейнику. И, судя по ощущениям, ошейник тоже был другой, не из легкого пластика, пропитанного инсектицидом, а тяжелый металлический.
Пусти! Рррр!!! Пусти, кому говорю! Меня? На цепь? Я вам не Бобик из кино! Я шеррская сторожевая, самая умная собака галактики! Пусти, я свободный пес!
Хеш рвался и грыз цепь, пачкая пол кровью из рассаженных губ, и оставляя на нем следы от когтей, но очень быстро оставил свои попытки освободиться, поняв, что ничего не получается. Он все-таки действительно был шеррской сторожевой, самой умной собакой обитаемого космоса. Замерев на несколько мгновений с цепью, натянутой до отказа, так, что едва не ломались позвонки, Хеш резко расслабился, демонстративно неторопливо, погромыхивая стальными звеньями, прошел к подстилке у стены и лег. Подумал и лег на бок – если уж втираться в доверие, то уж по полной программе. И именно поэтому, когда в трюм вошел человек, Хеш, вывалив язык, дурашливо на него посмотрел и перевернулся на спину, выставив нежное подбрюшье на всеобщее обозрение.
Человек довольно усмехнулся:
— Вот так вот вы все, только силу понимаете. Немного ж тебе было надо, чтобы ты понял, кто здесь хозяин. А хозяин здесь я.
Человек бесстрашно подошел вплотную, наклонился, почесал брюхо, отчего Хеш, имитируя припадок восторга, задрыгал задней ногой.
— Сидеть!
Хеш вскочил и плюхнулся на попу, по пути оттоптавшись всеми лапами по ноге человека, заколотил хвостом.
Человек поморщился – двести кило – это не шутки, даже через ботинки.
— Лежать!
Хеш растянулся на полу, снизу-вверх подобострастно глядя в глаза человеку.
— Хорошо. – Человек приоткрыл дверь и позвал стоящего за ней киборга, ткнув в точку на полу, приказал ему остановиться.
— Взять!
Хеш рванулся, целясь в горло. Еще до броска он знал, что не достанет. Ну, как не достанет… Если будет по-настоящему нужно, вот так вот повернет лапу, зацепит неподвижно стоящего в миллиметре от лязгающих клыков киборга за комбез, подтянет к себе и там уже клыки сомкнутся, перебивая позвоночник. Но сейчас этого не нужно, нужно лишь показать, что послушен, что не нужно цепей и прочего железа.
— Молодец! – Человек приказал киборгу выйти, бросил мгновенно успокоившемуся псу кусок сыра и тоже ушел.
Сыр был вкусный. Хеш с удовольствием съел его, вознаграждая себя за нелегкое, ранее не изученное искусство лицедейства.
***
Саймон и Мунго были вызваны «на ковер» к полковнику. В безукоризненно вежливых фразах, за которыми невысказанными стояли отнюдь не парламентские выражения, им было высказано недовольство потерей ценной собаки. А также передан файл с письмом.
В письме Шенк, мечась по комнате и бросая в сумку белье вперемешку с документами, почти кричал в экран:
— Хеш, ты только там держись! Я приеду и выкуплю тебя, я тебя не брошу!
Каждый вечер, в преддверии ранних сумерек, Есеня тащил Полоза посмотреть на море: шторм не утихал, ветер все так же выл и рвал с головы шапку, волны с грохотом разбивались о берег, и Есеня мог смотреть на это без конца. Если бы Полоз не волок его за руку обратно в город, он мог бы торчать на берегу всю ночь. Они всегда уходили за мыс — что толку любоваться морем сквозь лес мачт столпившихся в порту кораблей? Да и волны в бухте были ниже.
Их четвертый день в Урде ничем не отличался от остальных — они успели обойти весь город и даже побывали за крепостной стеной, но Остроум еще не вернулся. На этот раз они отошли от города чуть дальше, за поворот скалистого берега, и Есеня, к своему восторгу, увидел на песке развалины старого корабля. Однако Полоз запретил ему лазить внутрь: прогнившие доски могли проломиться в любую минуту. И вообще, пустынным этот берег не был: кроме корабля, вдалеке стоял полуразвалившийся каркас какого-то деревянного сооружения и несколько сарайчиков вокруг него.
— Здесь когда-то был маяк, — пояснил Полоз и показал наверх, где угадывались остатки разрушенной каменной башни, — тут лежит гряда рифов. Но сейчас башню построили в порту и на ее вершине зажигают огонь, так что издали видно, куда нужно плыть.
Есеня посмотрел в море: волны здесь катились не так, как за поворотом, — они пенились и вставали на дыбы, не достигнув берега.
— Пойдем назад. Холодно, — Полоз зябко повел плечами.
Есеня выторговал еще несколько минут на осмотр корабля, но и сам продрог до костей на промозглом ветру, поэтому повернул к городу с видимым удовольствием. Они дошли до поворота, когда навстречу из-за черной, нависшей над морем скалы вышли четверо здоровых бородатых и вооруженных цепами парней. Намерения их сомнений не вызывали, но Полоз, слегка отодвинув Есеню назад, показал им рукой какой-то условный знак.
— Отдай золото и серебро, и останешься цел, — ответил на это тот, что стоял немного впереди.
— Своих не узнаешь? — усмехнулся Полоз.
— Нету для меня своих и чужих.
— Беги, Жмуренок! — крикнул Полоз и резко отпрыгнул в сторону. — Беги!
Есеня увидел, как в его руке мелькнул цеп. Один из нападавших кинулся к Есене, и тот сначала отступил на пару шагов назад, а потом, сообразив, что у него могут отобрать медальон, развернулся и побежал к развалинам корабля. Полоз сшиб с ног разбойника, который бросился за Есеней, — за грохотом моря Есеня едва расслышал его стон. Ноги вязли в песке, и каждую секунду он думал о том, что надо вернуться, помочь Полозу. Он нисколько не боялся драки с чужими разбойниками, напротив, после обучения у Полоза Есене не терпелось испытать себя на деле. Куда сильней его пугала возможность снова остаться в одиночестве, в чужом городе, гораздо большем, чем Кобруч, и еще более далеком от дома. Но Полоз столько раз повторял, что его задача — быстро бегать, что ослушаться Есеня не посмел.
Полоз победит, он должен победить — Есеня не столько верил в это, сколько на это надеялся. Он все время оглядывался и видел драку: Полоз не давал подойти к себе ближе чем на два шага — он владел своим оружием лучше нападавших. Никто не гнался за Есеней, и только потому, что Полоз прикрывал его отход.
Есеня слегка замедлил бег и снова подумал о том, что надо вернуться. В конце концов, он не выдержал и остановился, глядя по Полоза. Один из нападавших упал на колено, а потом, обхватив руками голову, медленно опустился на песок. Их осталось двое! Надо вернуться, вернуться!
Полоз дрался красиво. За его движениями нельзя было уследить, он играл тяжелым цепом, словно это был маленький, легкий кистень. Нож, зажатый в левой руке, иногда делал быстрые выпады вперед — ну точно как разящая змея. Как вдруг Есеня заметил, что разбойник, упавший на песок первым, приподнимается и замахивается для броска. Полоз не видел его, он теснил противников к скале.
— Сзади, Полоз, сзади! — крикнул Есеня, но его крик тут же унес ветер и заглушило громыхание волн.
Разбойник замахнулся и метнул в Полоза свой цеп. Сил ему не хватило, удар получился легким и скользящим, с Полоза только шапка слетела, но на секунду — на одну маленькую секунду! — он оглянулся, позволив одному из противников зайти к нему слева.
Нож вылетел из его руки, кисть на миг рванулась вверх — цеп запросто мог перебить кости, и Есеня вскрикнул. В это время второй нападавший ударил цепом по другой руке Полоза, но промахнулся. Цепочки перепутались, Полоз вырвал оружие из рук разбойника, но опоздал: за тот миг, что он не мог защититься, прижимая левую руку к груди, тот разбойник, что стоял левей, обрушил ему на голову тяжелый удар.
Цеп мог проломить железный доспех стражника, под его ударами проминались шлемы. Полоз не успел уклониться, принимая на темя удар, направленный в висок. Он упал, как подкошенный, лицом вниз, не вскрикнув и не взмахнув руками, никак не стараясь падение смягчить, и Есеня от ужаса не смог даже закричать. Он кинулся было к разбойникам, на ходу выдергивая поломанный нож из-под фуфайки, но разбойники и сами двинулись ему навстречу.
Если Полоз не смог с ними справиться, куда соваться ему! Они отберут медальон, и этим все закончится! Есеня развернулся и побежал к кораблю, чувствуя себя зайцем — таким же быстрым и таким же отважным.
У него было преимущество, да и бегал он хорошо. Еще разглядывая корабль, он заметил в борту провал и хотел в него залезть, но Полоз вытащил его оттуда, ухватив за ногу. В общем-то, Есеня был ему благодарен: внутри корабля отвратительно воняло, и доски изнутри покрывала мерзкая слизь. Теперь выбирать не приходилось. Он нырнул в дыру, тут же поскользнулся и съехал вниз, повалившись на спину: киль корабля глубоко зарылся в песок, и катиться пришлось довольно далеко.
Света внутри оказалось очень мало. Есеня, остановившись, ощупал доски вокруг себя — он лежал в вонючей луже. Если разбойники сунутся за ним, то попадут сюда же и тем же способом. Он поднялся, содрогаясь от отвращения: потревоженная вонь смердела так, что слезились глаза. Из прямоугольного отверстия над головой падал тусклый свет, и Есеня поспешил уйти в сторону носа, туда, где света не было вообще. Несколько раз он то спотыкался, то бился головой о переборки; наконец забрался в самый дальний угол и присел на корточки, надеясь слиться с бортом.
Тихий свист раздался около дыры, и Есеня увидел бородатую голову разбойника.
— Я туда не полезу. Если хочешь — можешь попробовать, — сказал он товарищу. — Небось, полный трюм дохлых невольников.
Есеню едва не вырвало. Он пододвинулся повыше, чтобы ноги не касались грязной жижи.
— Да каких невольников! Рыбу они везли. Это просто тухлая рыба.
— А без разницы. Рыба, покойники — я не полезу.
Есеня зажал рот рукой и судорожно вдохнул. Действительно, никакой разницы, — тухлая рыба ничем не лучше.
— Да нету у него ничего, кто такому шалопаю деньги-то доверять станет! — разбойники отошли от провала в борту и теперь шли в сторону Есени снаружи. — Все у старшего было.
— А даже если и есть, оно того не стоит… — проворчал второй в ответ.
Есеня сидел в трюме долго. Не столько потому, что боялся разбойников, сколько из-за отвращения: вернуться к выходу можно было только по щиколотку в вонючей грязи. Он бы сидел там еще дольше, если бы не мысль о том, что Полоз, может быть, жив и ему нужна помощь!
Разбойники ушли. А может, и спрятались за скалой, но Есеня решил об этом не думать. Он побежал к Полозу, не замечая отвратительного запаха, который его преследовал. Полоз! Пусть он будет жив! Пусть он будет жив!
До скалы оставалось не больше трех саженей и Есеня видел кровь, которая текла на мокрый песок из головы Полоза, когда из-за скалы появилась темная фигура в плаще с капюшоном, и шея ее была обмотана шарфом. Белые глаза сверкнули из темного провала, и мелькнули блестящие залысины.
И как Есеня мог принять его за Белого всадника? Меньше секунды потребовалось ему, чтобы вспомнить слова Полоза и догадаться, откуда взялись эти разбойники, не признающие своих. Злоба стиснула ему кулаки.
— Балуй, погоди… Не горячись… Погоди, — тихо попросил Избор, — я хочу поговорить.
— Я тебя убью… — прорычал Есеня, нащупывая под фуфайкой нож.
— Я сильней тебя и старше, я владею искусством фехтования с детства, — Избор отбросил полу плаща, и Есеня увидел в его руках тонкую, гибкую саблю. Он в один миг признал булат Мудрослова и ковку отца. Та самая сабля, что висела на стене спальни в Кобруче! Вот, значит, как? Убить его отцовской саблей? Есеня оскалился и первым пошел на Избора, стискивая в руке изломанный нож. Почти булат. Вот если бы отец отдал ему тот нож, который выковал сам и повесил на стену, Есеня бы не сомневался в своей победе.
— Балуй, остановись. Просто отдай медальон, и больше мне ничего не надо, — Избор отошел на шаг. — Я не хочу тебя убивать.
— Хрен тебе собачий, а не медальон, — прошипел Есеня, подходя все ближе.
Сабля описала в воздухе быстрый полукруг: Избор метил в руку, надеясь выбить нож, но Есеня резко повернулся и принял удар на лезвие ножа. Рукоять больно ударила по пальцам, булат звякнул о булат, и Избор рывком увел саблю вниз. Есеня едва не потерял равновесие, но прыгнул в сторону, прикрываясь ножом от следующего молниеносного удара.
— У тебя хороший нож, — невозмутимо сказал Избор, нанося еще один удар, от которого Есеня снова увернулся.
— Это мой булат! Он лучше, чем булат Мудрослова!
— Только короче, — усмехнулся Избор. — А еще к булату нужно прилагать умение им пользоваться.
Он играл с Есеней, как кот с мышью. Ни один из его ударов не мог быть смертельным. Есеня отступал, едва успевая прикрыться ножом. Ладонь гудела и теряла чувствительность. Да, Полоз научил его защищаться от сабли, но только защищаться. А чтобы победить, нужно было наступать! Иначе у него просто кончатся силы! На губах Избора блуждала странная улыбка, он размахивал саблей безо всяких усилий.
Есеня попробовал пойти в атаку, но три быстрых взмаха сабли заставили его снова отступить. Рука больше не могла держать нож, и Есеня старался не столько парировать удары, сколько ускользать от них. От испуга он снова начал наступать, но Избор лишь шагнул назад, и лезвие сабли на несколько мгновений блестящей стеной преградило ему путь. После этого Избор стал теснить его всерьез, Есеня отскакивал в стороны, парировал удары и чувствовал, как дрожит онемевшая рука. Избор едва не смеялся над ним! Есене казалось, что он просто развлекается и даже не показывает, на что способен всерьез.
Есеня, очередной раз подставив нож под лезвие сабли, увел его вниз и, отступая, споткнулся о ноги лежавшего на песке Полоза. Он бы ни за что не упал, если бы не боялся сделать ему больно — шагнул бы назад, не разбирая дороги. Но глянул под ноги, не удержался и повалился на песок, прикрывая лицо ножом. Избор нанес удар сбоку, и это стало последней каплей: рука разжалась, нож отлетел в сторону. В ту же секунду острое булатное лезвие уперлось в подбородок, приподнимая его вверх, скользнуло под платок и царапнуло шею.
— Отдай мне медальон, — вздохнул Избор, — я не хочу тебя убивать.
От отчаянья Есеня сгреб пальцами песок, сжимая кулаки, и вдруг почувствовал под рукой шипастую гирю цепа. Он осторожно начал перебирать цепочку, надеясь добраться до рукояти, и молча смотрел Избору в глаза.
— Ну? Что ты молчишь? Ты проиграл, надо уметь проигрывать. Я взял медальон в честном поединке.
— Ты его еще не взял, — пробормотал Есеня, стискивая в кулаке рукоять цепа. — И это был нечестный поединок. Сабля против ножа!
— Какая теперь разница. Отдай медальон, Балуй. У тебя нет выбора.
— Хрен тебе собачий! — заорал Есеня и изо всех сил хлестнул его цепом, выбивая саблю из рук. Лезвие больно и глубоко прорезало Есене кожу под подбородком, Избор вскрикнул, выпустил саблю и схватился за запястье. Есеня поднялся прыжком, взяв саблю за острие, отбежал на несколько шагов в сторону и кинул ее в пасть вставшей на дыбы волны. Избор попытался поднять нож, выбитый из рук Есени, но тот ударил возле него цепом, и Избор отдернул руку. Есеня пнул нож ногой, но лезвие завязло в песке, отлетев всего на два шага.
И тогда Избор кинулся на него с голыми руками, перехватывая правое запястье. Он был выше и оказался намного тяжелей; Есеня повалился на песок, но перекатился через голову, вскочил и взмахнул цепом. Избору не хватило сил удержать его левой рукой, а правая, похоже, надолго вышла из строя.
— Я тебя убью… — прошептал Есеня и снова замахнулся, заставляя Избора отступить назад.
— Балуй, выслушай меня… — взмолился Избор, — всего лишь выслушай! Ты должен понять!
— Ничего я понимать не собираюсь, — Есеня ощетинился. Рука его подрагивала.
— Нельзя открывать медальон, не слушай его! Он одержим, он хочет власти, он рвется к ней и не станет считаться с чужими жизнями!
— Это неправда!
— Это правда. Я старше и умней.
— Даже если это правда, пусть лучше власть будет у Полоза, а не у вас. Полоз не станет отбирать чужое!
— Ты не понимаешь! Это бунт, это восстание, это гражданская война! Люди будут убивать друг друга, и только потому, что этот простолюдин возомнил себя достойным власти над городом!
— Это ты возомнил, что чем-то лучше меня! И его… — Есеня вдохнул. — Всех нас!
— Нельзя от обиды хвататься за оружие! Нельзя потрясать основы только потому, что кто-то посмотрел на тебя свысока! Неужели ты не видел Кобруча? Неужели ты хочешь Оболешью бедности и голода? К власти придут разбойники, их сыновья разжиреют на отобранных у народа деньгах, а все остальные скатятся в пропасть нищеты. Ты этого хочешь? Власти разбойников?
— Я хочу, чтобы мой отец снова стал добрым и веселым. И мне наплевать, кто придет к власти!
— Ты рассуждаешь безответственно!
— Да мне плевать! — заорал Есеня. — Убирайся прочь! Убирайся! Или я тебя убью! Ты дрянь, ты предатель, ты побоялся сам драться с Полозом, ты нанял убийц! Убирайся!
Избор ссутулился вдруг и закрыл лицо руками.
— Я не хотел никого убивать. Я не хотел, поверь мне… Мне нужен был только медальон.
— Уходи! — взмолился Есеня. — Уходи, или я тебя сейчас убью!
Избор, почуяв его слабину, шагнул вперед, но Есеня с размаху жахнул цепом, целясь Избору в лицо. Тот прикрылся левой рукой, вскрикнул и упал на колени, прижимая руку к животу. Есеня замахнулся еще раз, и тогда Избор испугался, закрывая голову обеими руками.
— Я уйду. Не убивай меня, — сказал он, и Есеня опустил занесенную руку.
— Я бы взял с тебя слово, что ты никогда ко мне не подойдешь, но я не верю твоему слову… — прошипел он.
Избор поднялся на ноги, продолжая прикрываться руками, отошел на несколько шагов и крикнул:
— Вы все — разбойники и убийцы! И есть только одно достоинство у того, что вы задумали: без медальона таких, как вы, будут вешать!
— Ты сам — вор и убийца! — рявкнул Есеня и подобрал нож.
Он долго смотрел на скалу, за которой скрылся Избор, а потом медленно, словно во сне, опустился на колени над Полозом.
— Полоз, — шепнул он и тронул его за плечо, — Полоз, вставай… Они все ушли, слышишь?
Полоз не шелохнулся. Теперь он лежал лицом вверх, в расстегнутом полушубке и разорванной рубахе — разбойники обыскали его и срезали кошелек.
— Полоз, пожалуйста… ну скажи что-нибудь, а?
Есеня тронул его щеку — она показалась ему холодной. Он так испугался этого холода и не верил, что Полоз мертв!
— Полоз! Ну не надо, не надо… — слезы побежали из глаз. Есеня припал ухом к его груди в надежде услышать сердце, и вдруг из горла Полоза вырвался странный булькающий звук, грудь вздрогнула, и приоткрылся рот. Его стошнило! И тут же Полоз закашлялся и захрипел, едва не захлебнувшись собственной рвотой.
Есеня не знал, что делать! Радость от того, что Полоз жив, сменилась отчаяньем: да он же сейчас задохнется! Захлебнется и умрет!
Его вырвало снова, он снова захрипел, и звук этот был так страшен! Есеня потряс Полоза за плечи, чтоб тот очнулся, но это не помогло, только усилило рвоту: она текла изо рта и из носа, конвульсии сотрясали его тело, лицо покраснело и начало наливаться синевой, он задыхался! Есеня запрокинул голову и завыл, сжимая кулаки: от бессилия, от страха, от боли! Слезы капали и текли за воротник и под шапку по вискам.
— Помогите! — заревел он во весь голос. — Помогите! Помогите!
Его голос тонул в шуме прибоя, и ветер уносил крик в сторону.
— Помогите, помогите, помогите! — орал Есеня изо всех сил, потому что ничего больше не мог сделать! Рыдания трясли его грудь, и он захлебывался ими, как Полоз рвотой.
— Помогите! — Есеня закрыл лицо руками, уткнулся носом в колени и шептал: — Помогите… помогите…
Шаги он услышал только когда человек подошел вплотную — море заглушило все остальные звуки: над Полозом склонился старик, худой и одетый в лохмотья, с редкой и длинной бородой, похожей на серую мочалку. Впрочем, смотрел он недолго, перевернул Полоза сначала на бок, а потом положил его грудью на свое колено.
— Ну и чего ты орал? Надо было просто повернуть ему голову! — скрипучим голосом сказал старик.
Есеня вмиг перестал плакать. Полоз все еще хрипел, всхрапывал и кашлял. Старик легко постучал ему по спине, а потом сделал какое-то непонятное движение, стиснув ребра Полоза пальцами. Изо рта у него вылилась целая струя, Полоз кашлянул еще раз и замолк.
— Набок голову надо поворачивать, если человека без сознания несет ве́рхом, чтоб не в дыхательное горло текло, а наружу выходило, — назидательно проворчал старик, — можно и догадаться.
Есеня всхлипнул, сглотнул и вытер нос рукавом.
— Отнесем его ко мне, — старик поднялся. — Я буду держать за плечи, а ты — за ноги. Здесь недалеко.
Терна
Когда Терна открыла глаза, ей показалось, что она все еще спит. Ей снится бескрайнее поле, похожее на темное море, снятся звезды, освещающие мир вокруг. Стоит немного подождать и проснуться окончательно – и вот снова вокруг будут стены конюшни и пол, который холоднее, чем укрытая травами земля.
Она села, протирая глаза. Голод уже начал терзать ее желудок, потому что за день ею не было съедено и крошки, но на губах появилась счастливая озорная улыбка. Она оглянулась на спящего Лилоса, вытянула немного затекшие ноги, и сорвав сочный бутон полевого цветка, стала жевать его, посасывая сладкий сок.
В конце концов, какое дело до уже привычного голода, если это – свобода?
Вдалеке дышал лес, шелестя листвой на могучих деревьях, сонно вздыхало небо, разливаясь миллиардами звезд, мурлыкал ветер, то ложась у ее ног, то прыгая по земле и шурша травой.
Ей казалось, что этот момент никогда не наступит даже сейчас — может быть, это один из ее практически реальных снов, мгновение, которое сотрется, как только она распахнет глаза. Девушка боялась лишний раз пошевелиться, чтобы не стряхнуть с себя одеяло безграничного счастья.
-Тебе здесь нравится?
Она вздрогнула, оборачиваясь на голос, предполагая увидеть там пустоту, но удивилась еще больше, увидев темного принца. Он прошел мимо спящего Лилоса, не задевая травы сапогами, и невесомо сел рядом с девушкой на траву.
Так близко она видела его снова — лишь второй раз. Но теперь трепет и страх, который вид принца внушил ей сперва, пропали, и между ними натянулась нить общей нерадостной судьбы.
-Как ты здесь оказался?
— Это просто перенос эфемерного присутствия. Я затратил много сил, и мне не часто удается так делать. Хотел увидеть тебя после всего, что тебе удалось пережить.
-Ясно. — девушка кивнула, и они оба снова замолчали.
Ветер в небе тихо гнал облака, которые то скрывали луны, то снова выпускали их из плена. Косые лучи света проходили, едва задержавшись, сквозь фигуру мужчины, но он все равно выглядел реальным, и даже его тепло, казалось, можно было почувствовать.
Аргон, в отличие от девушки, косящейся в сторону и задумчиво теребящей травинку, разглядывал ее прямо — кроме как в искривляющем картинку шаре, он и вовсе не успел ее рассмотреть. Та Терна, которую он видел перед собой первый раз, худую, захлебывающуюся кровью, с ужасом в голубых глазах, и сидящая перед ним девушка словно были разными людьми.
Она действительно похорошела со временем, но это было не главное — он смотрел на нее совсем иначе, не так как обычно смотрел бы темный принц на ничего из себя не представляющего человечишку.
Если раньше ему не казалось интересным разглядывать черты — что может сказать ему лицо бедного незнакомца? — то сейчас он задерживал взгляд на каждой черточке, пробежался от чистых голубых глаз до складки у губ, к тонкому подбородку и расцарапанной шее. Аргон слышал ее взволнованное дыхание и напряжение, создаваемое молчанием. Она не решалась заговорить первой и не знала, о чем – у Терны в голове после побега словно образовалась огромная, но счастливая пустота.
-Я подумал, что нам нужно закончить ритуал, — нарушив тишину ночи, произнес мужчина.
Терна вздрогнула, поднимая голову и разворачиваясь в сторону Аргона корпусом.
-Но ведь это принесет еще больше проблем? — она пыталась найти в смотрящих на нее в упор черных глазах подвох, но не находила.
-Куда уже больше? Или ты против?
Аргон смотрел на нее, не меняя спокойно-беспристрастного выражения лица, и ждал ответ. Девушка прекрасно понимала, что будет означать для нее завершение ритуала — они будут рядом бесконечно, день и ночь, станут абсолютным кошмаром друг друга. Но если раньше принцу казалось, что это самое ужасное, что могло с ним случиться, то теперь не видел иного выхода.
— Ты можешь еще раз рассказать, чем это нам грозит?
— Я буду приходить, когда тебе будет нужна моя сила, чтобы наши сердца бились ровно друг с другом, буду вторгаться в твои мысли, когда мне этого захочется, если мне будет что услышать там. — Аргон усмехнулся, увидев, как девушка скептически изогнула бровь, и продолжил уже без пафоса, — Ты будешь звать меня, когда мир будет настроен против тебя, и моя кровь сможет даровать тебе силу, поможет тебе стать сильнее. Наши сердца связаны неразрывной нитью, перерезать которую мы не в силах. В наших руках — только укрепить ее и начать получать от этого хоть какую-то выгоду.
— Хорошо, я согласна. — Терна сложила руки на коленях и кивнула — В конце концов, это забавно? — прибавила она.
-Я буду читать заклятие, на твоем языке, чтобы тебе было понятно, после чего мы пожмем друг-другу руки и принесем клятвы.
-Я слушаю.
Аргон на мгновение замолчал, переведя взгляд куда-то во тьму, и девушка практически услышала, как его двойник в реальности, где-то в комнате холодного замка шелестит страницами древней книги.
— Как стрела пронзает тушу оленя, наши сердца пронзает вечная клятва. Как солнце озаряет путь свой по горящему небосводу, бросая нам остатки света — так жизнь моя озаряет твою, делясь благами своими. Как ночь крадет свет у его жаждущих, так твоя жизнь крадет мою, овладевая ей навечно. Как мир создавался, чистый и светлый, так создается отныне нить, связующая наши жизни так же крепко, как нить корней сшивает земные пласты воедино.
Аргон замолчал, прокашлявшись, и Терна почувствовала, как от его слов шрам на ее груди начинает гудеть, раскаляясь, как теплое золото, претворяя жар, но не обжигая.
— Отныне и до самой смерти, наши души будут вечно следовать друг за другом. Сердце мое — в груди твоей. Кровь моя — станет кровью твоей, глаза твои — взглядом моим, дыхание твое последнее — последним станет моим дыханием.
Мужчина замолчал, разворачиваясь к девушке с легким шуршанием призрачного плаща. Колени их соприкоснулись.
Терна увидела, как в его груди сияющим солнцем загорелся цветок, прорастая сквозь одежду и раскрывая свои огненные лепестки ей навстречу. Ее собственный шрам, раскаляясь, пустил росток — озаряя своим светом ее удивленное лицо, прошел стебельком наружу через запахнутые полы одежды, и бутоном раскрылся, покачиваясь на тихом, убаюкивающем ветру.
Они оба сидели, окруженные сиянием, на против друг друга, не отводя взглядов, а цветы, распускаясь, листьями шуршали по их телам, тонкими усиками пробегая по верх одежды, рисуя вены — вот один из ростков устремился к руке принца, прополз по плечу, спустился к локтю, и наконец замер, оказавшись возле ладони.
Терна опустила взгляд — в ее ладони, прорастая от самого сердца, распустился маленький бутон золотого цветка.
— Ты пожмешь мне руку, Терна? — выдернул ее из своих мыслей принц, склоняясь ближе и вопросительно глядя, в то время как его рука медленно приблизилась, ладонью раскрытая ей навстречу. — Если ты не желаешь этого, то этого не произойдет. Помни, что тьма, живущая в моей душе, поселится в твоей.
Терна шумно выдохнула. В голове рассыпались все мысли, и даже ветер стих — на миг показалось, что во всей вселенной, кроме них, все перестало существовать. Она глубоко вдохнула, бросая короткий взгляд в глаза принца, и протянула навстречу ему дрожащую руку. Цветок дрогнул, шевеля лепестками — он тянулся к ростку на мужской ладони, как к колодцу с живительной влагой. Терна почувствовала, как сердце ее забилось, и от него натянулась прочная, вполне ощутимая нить, проходя сквозь каждый нерв ее тела, задевая каждый миллиметр души и впутываясь, врастая в каждую мысль в ее голове. Она отчетливо слышала биение сердца принца, застывшие в ожидании мысли.
Аргон облизал губы, все так же держа ладонь неподвижной. Руки его подрагивали, но первым пожать ладонь он то ли не решался, то ли не считал правильным. Нужно было позволить ей самой сделать выбор, пусть, формально, его нельзя было здесь отыскать. Даже если она отнимет ладонь, скроется, убежит — порвать нить ей уже не удастся. Но что если она отнимет ладонь? Мужчина внимательно смотрел, как девушка разворачивает к нему ладошку, несущую маленький распустившийся бутон.
Мгновение, и Терна осмелев, коснулась кончиками своих пальцев — пальцев мужчины, чувствуя живое тепло и немного шершавую кожу. Принц принял это за знак — и мягко подавшись вперед, обхватил своей ладонью ее маленькую руку и сжал так крепко, что девушка почувствовала, как он вкладывает всю силу в это прикосновение.
Свет озарил лес короткой едва заметной вспышкой, рассыпаясь на микрочастицы. Стебли цветков Терны и Аргона переплелись, завязываясь в узел, и по ним от ладоней до самого сердца пробежали волной колючие искры.
Сердца заключающих договор на миг остановились, заставляя вздрогнуть обоих, и запустились снова, в синхронном биении. По смоляным глазам принца пробежали голубоватые искры, рассыпаясь алмазами, в то же время как в небесные глаза Терны словно кто-то капнул черной краски — она мутью разошлась по радужке, и осела, исчезая в зрачках.
Аргон, не выпуская руки девушки, сощурился и снова облизав губы, произнес клятву.
— Пусть душа моя, как тьма поглощается светом, будет поглощена душой твоей. Отныне и до самой смерти клянусь — охранять сон твой, когда твои веки станут тяжелы, покрывать спину твою в бою, когда мир отвернется от тебя, охранять мысли твои, как свои собственные, беречь сердце твое, бьющееся в моей груди.
Он выдохнул, и обратил взгляд на девушку. Терна почувствовала, как в ее голове сами собой всплывают строки клятвы.
— Отныне и до самой смерти клянусь — покуда сердце бьется в моей груди, тенью стоять за твоей спиной, призраком замирать у изголовья твоей кровати с мечом, ждать тебя гостем в мыслях моих и открывать каждый уголок души моей. Как яблоко острым лезвием делится пополам — так и сердце наше, души наши, слезы наши, сила наша будет поделена.
С последними словами девушки по ее руке вновь прошел ток — она почувствовала странное движение в венах, словно другую кровь, вливающуюся в ее собственное тело. Волна, слегка тягуче ноющей болью прокатилась по руке до плеча, взобралась на шею, обожгла щеку и от виска хлынула по волосам, окрашивая их в черный цвет.
Терна удивленно коснулась прядей, лежащих на груди, обвитых стеблями цветка.
— Весь мой род черноволос, темнодуш, — усмешка легла на губы принца — Ты получила силу мою, наследуя часть моих предков, часть тьмы.
Терна кивнула, выдыхая. Так, значит так. Оба они посмотрели на ладони друг друга — стебли цветка начали угасать, растворяясь, рассыпаясь прахом, пока крупные, раскрывшиеся на месте шрамов цветы не впитались в одежду, обжигая грудь, и не исчезли совсем, будто из не было вовсе.
Холод накрыл их своими крыльями. Ночь, всколыхнутая ритуалом, успокоилась. Все что оставалось — это призрачное ощущение тепла от руки мужчины, сжимавшей ее собственную. Спустя мгновение принц резко отнял свою ладонь, распрямляясь — стан его становился все прозрачнее и с трудом держался рядом с Терной.
— Ну вот и все — он поднялся, поправляя одежду и одергивая полы камзола — Лучше вам с Лилосом лучше будет убраться подальше в леса. В паре часов езды.. в эту сторону – он махнул рукой – есть деревенька, ты сможешь подкрепиться там и возможно, даже остаться. Поторопись, будет обидно если после всего на свободе ты умрешь от голода.
Он развернулся и через мгновение уже абсолютно растворился в воздухе, оставляя девушку одну. Она осталась вдыхать запах звезд, рассматривая руку, которая еще хранила тепло человеческого тела.
Кто ошибется, кто угадает…
— Хорошо. Согласен с тобой, Светлана – Соловьевых надо обсудить. – Савел знаком отказался от предложенного напитка. – И этот день ничуть не хуже других.
— Тогда я сейчас приглашу Александра, и…
— Зачем Александра?
Светлана непонимающе нахмурилась:
— Ты… хочешь решать судьбу юношей без их отца и нашего собрата?
— А ты хочешь внести разлад в душу нашего собрата? Когда ум говорит одно, а сердце – другое, легко ошибиться.
— А ты уверен, что при решении нужно слушать именно разум? – женщина мягко улыбнулась, словно разговаривала не с коллегой, а со своими любимыми чадами.
— Светлана… — ох, женщины, — Неужели лучше все решать эмоциями?
— Все? Нет… Я поддержала тебя с этим наказанием для старшего мальчика – юноше с его уровнем магии нужно уметь взвешивать последствия своих поступков и не действовать столь импульсивно, но… наказание – лишь один из методов воспитания. По крайней мере, так должно быть. Наказание призвано способствовать осознанию своих ошибок, выработке правильных решений. А что мы сделали? Блокировку магии и охоту на нарушителей соглашения! Разве это самое действенное?
— Но Светлана…
— Что? – с горечью переспросила Координатор. – Даже оставляя в стороне наши цели… Отнять большую часть магии и бросить на отлов преступников-вампиров, изгоев-оборотней, суккубов? Это все равно что отобрать у земных полицейских пистолеты и отправить на задержание банды. Неудивительно, что Алеша усомнился в нас…
— Да… — вмешался Пабло, — Мне сообщили, последняя охота прошла с осложнениями. Суккуб ранила младшего.
— А младшего, кстати, туда никто и не звал, — проворчал Савел, ощущая, что проигрывает…
Пабло поднял седые брови:
— Было бы странно, если бы он остался в стороне. У юноши обостренное чувство справедливости, Савел, и если в этой истории он встал не на нашу сторону, это о чем-то говорит.
— Вот и я о том же, — Светлана переводила взгляд с одного на другого, — Мы поступили неправильно. Формально верно, но по сути – неправильно. Блокировка магии, пусть даже частичная, не способна ничему научить – только озлобить! Мы можем их потерять…
— Если мы потеряем и этих юношей, то чего мы вообще стоим? – еще один Координатор, немолодой японец, покачал головой, — Нас меньше с каждым столетием… теперь с каждым десятилетием. Мы теряем своих не только в схватках – молодежь покидает нас. Жадность, тщеславие, жажда власти, эгоизм – любое из этих чувств отнимает людей и магов у Добра, прокладывает дорожку прочь. А теперь получается, мы караем и за милосердие… Кто же тогда останется?
— Не за милосердие. За легкомыслие! Если бы мы не успели, весть о внезапном исцелении этого ребенка облетела бы все средства массовой информации.
— И за нарушение закона. Вы об этом не забыли? Юноша знал, что преступает закон. И все-таки нарушил, — Савел нахмурился. – Если он позволяет себе такое, едва достигнув двадцатилетия…если они позволяют себе осуждать нас…не уверен, что они стоят такой твоей заботы, Светлана.
— Мы не можем позволить себе потерять их. Древняя кровь, сильная магия, способность принять Исток. Они могут стать сильнейшими за последние столетия магами. Стражами. Координаторами…
— Или отступниками, — попытался остудить пыл собрата Савел. – Как Владимир, как Теодор. Но… наказание будет пересмотрено, если ты настаиваешь на этом. Вы согласны, собратья?
— А здесь у нас гостиная мадам Рамбуйе*!
Баронесса де Гонди, полная щекастая дама с буклями, распахнула дверь и пригласила гостью в комнату, обитую ярко-синим бархатом. Корделия вздохнула. Ей уже предъявили Оружейную комнату Карла Девятого, будуар мадам де Помпадур, игрушечную ферму Марии-Антуанетты и даже Грановитую палату Ивана Грозного.
— Я бы предпочла подземелье графа Дракулы, — кротко изъявила желание Корделия.
Баронесса поперхнулась. В течении нескольких секунд ее холеное круглое личико с мелкими, будто согнанными к самой середине фасада чертами, отражало борьбу между великосветской обидой и надеждой прослыть либерально ориентированной. Второе победило. Баронесса засмеялась и воскликнула:
— Ах, Корделия, вы такая… затейница!
Гостья, возведенная в «затейницы», шутку не оценила. Затейница, тьфу… Корделия покосилась на комм. Она торчит в резиденции барона, губернатора северной провинции, уже битый час. А точнее, пятый. И это не считая тех от полутора до двух, которые она потратила на дорогу.
В своих предположениях Корделия не ошиблась. Губернатор в самом деле затеял игру в демократию. Он готовился к выборам. Чисто формальным, мало что значащим, но обставленным как судьбоносное и переломное событие в истории планеты. У губернатора выискался конкурент. Такой же родовитый и тщеславный, напыщенный и высокомерный граф Солсбери.
Невзирая на пышность генеалогического древа, этот «вельможа» взял на себя роль статиста не из честолюбия, а из сугубо меркантильных побуждений. Доверившись нечистоплотному брокеру, граф вложил все свое состояние в гостиничный бизнес на Шии-Ра и… прогорел. Над аристократическим семейством, ведущим родословную от подвязки королевской любовницы**, нависла угроза разорения, продажи родовых земель и высылки на плебейскую Аркадию. Дабы избежать последнего и на худшее согласишься.
Разумеется, в открытую губернатор об этом не говорил. Напротив, он цветисто излагал свою предвыборную программу, свои прогрессивные проекты и ждал, что его элегантная гостья проникнется величием замысла. Гостья молчала. Она еще во флайере ознакомилась с этой многостраничной презентацией, вся суть которой сводилась к ужесточению правил охоты на медведя-спинорога, волка щетинистого и большую геральдийскую лису, которая своей прожорливостью не уступала лисе шоаррской. Эти лесные хищники, названные в честь своих земных аналогов, выказывали вопиющее пренебрежение к священному феодальному праву, беспрепятственно мигрировали вслед за лесными грызунами и мелкими травоядными, составлявшими их основноме меню, и провоцировали соседей на бесконечные распри и тяжбы. Охотники увлекались травлей и нередко вторгались в чужие владения.
Корделия слушала, не возражая и не поддакивая. Она хотела домой. Хотела зажечь свой странный плавающий камин, сесть за рабочий терминал, где ее ждал меморандум о намерениях (кинокомпания «КорнерБразерс» жаждала многомиллионных инвестиций), и поглядывать на Мартина, который, лежа на животе посреди гостиной, был бы занят головоломкой десятого уровня сложности. Охота казалась ей забавой если не отвратительной, то, по крайней мере, устаревшей. Что за радость гонять по лесу на гравискутере, рискуя быть сожранным? Есть же гораздо менее затратный способ унять жажду крови. Заменить реальную охоту на компьютерную симуляцию. Уровень современных технологий позволяет пережить и погоню, и усталость, и шишек наставить, и даже собрать выпущенные внутренности. Можно и по лесу побегать. Например, в компании с шоаррской кибер-лисой. Забавная, говорят, игрушка. Корделия видела такую в магазине. А есть еще и шоаррский медведь, и шоаррский страус. Правда, как они выглядят, Корделия представлять не рискнула, учитывая буйную фантазию шоаррских изобретателей, но если уж выбирать между охотой на живое существо или на его шоаррскую копию, то второе и для шкуры и для совести все же менее обременительно.
Но эти мысли она опять же благоразумно оставила при себе. Хочет губернатор дебаты, будут ему дебаты. А ей выпадет возможность поквитаться с соседом, Генри Монмутом, взявшим за обыкновение устраивать травлю на ее землях. Тем более что сезон уже начался.
Заручившись согласием Корделии, просиявший губернатор потребовал ее непременного участия в надвигающейся, как бедствие, трапезе. Скучнейшее мероприятие!Его предстояло пережить в компании дядьев, теток, племянников и кузенов Гонди, а затем отправиться на экскурсию по перигорскому замку, подглядывая в будуары, спальни и клозеты некогда известных персон. Корделия снова покосилась на комм. Как же она хотела домой! Мартин уже больше пяти часов один. Конечно, при любых форс-мажорных обстоятельствах, пожаре, наводнении, нашествии саранчи или пиратов, «Жанет» сразу же с ней свяжется. Но при менее угрожающих событиях искин и не подумает озаботится. Впрочем, что может случится? Если только Мартин, гонимый голодом, опустошит холодильник и получит заворот кишок. Но он не настолько глуп, да и не смотрит на еду с тоской желудочного наркомана. Достаточный уровень питательных веществ поддерживал работоспособность и ускорял регенерацию, а удовольствие от еды он, кажется, перестал испытывать пару лет назад. Возможно, когда окончательно лишился надежды. Вернуть ему это удовольствие, наслаждение вкусом, оставалось задачей все еще неразрешимой. Наслаждение едой эквивалент наслаждения жизнью. Если хочет есть, значит, хочет жить. Кстати, следует поблагодарить баронессу за мороженое. На десерт подавали несколько сортов, и Корделия не поскупилась на похвалы повару. Ее усердие было немедленно вознаграждено — в багажник флайера загрузили десятилитровый термобокс.
Корделия посмотрела в окно. Темнеет. Над шпилями, башенками, трубами Перигора, уютного городка, компиляции всех провинциальных городков Европы, сгущались тучи. Тяжелые, дождевые. Где-то в железный бубен ударил гром. Вот только этого не хватало. Ползущий с юго-запада грозовой фронт. И это в конце лета! Похоже, ей придется отклониться от курса километров на двадцать и облететь грозу, или подняться выше, чтобы не угодить под сине-белый зигзаг. Баронесса, повторно оскорбленная в лучших чувствах (Корделия пожелала взглянуть на комнату Синей Бороды), повела ее дальше, к покоям Евгении Монтихо.*** Комм приглушенно пискнул.
— Прошу прощения, баронесса, — прервала лекцию гостья, бросая взгляд на дисплей.
Сообщение от «Жанет»: «Связь с устройством модели DEX-6 потеряна». Корделия закрыла глаза, собираясь с мыслями, затем прочла еще раз. Какое еще устройство?
— Какого… — едва не выругалась Корделия, но вовремя спохватилась. — Простите, ваше сиятельство, небольшие домашние неприятности.
Быстро набила ответ. «Что случилось? Где Мартин?» «В настоящий момент местонахождение неизвестно. Покинул указанную как базовая локацию 96 минут 30 секунд назад».
— Да что у вас там происходит?
«Жанет», полный отчет».
— Простите, баронесса, но мне придется вас покинуть. Передайте мои глубочайшие сожаления господину губернатору.
— Но как же это… Корделия, дорогая, но вы же еще не видели моей мастерской! И цветник! Как же цветник?
— В следующий раз, баронесса! — крикнула невоспитанная гостья, уже сбегая по лестнице к вестибюлю.
У нижней ступени вытянулся дворецкий. Он не позволил себе удивиться этой странной неаристократической поспешности.
— Любезный, скорее… Простите, не помню вашего имени. Мой флайер! Мой флайер к подъезду!
«Карету мне! Карету!» совсем некстати всплыло где-то в мозгу.
Губернатор все же счел нужным пуститься в погоню. Послышался дробный топот множества ног. Дядья, тетки, кузены, племянники сбежались взглянуть на новоявленную Золушку. Корделия даже поискала на лестнице свой слетевший туфель. Нет, оба на месте. Выбивают дробь. Держатся надежнее хрустальных.
— Корделия, дорогая, моя супруга так меня огорчила. Вы нас покидаете? Так скоро?
Губернатор, как мяч, запрыгал по ступеням.
— Я вынуждена, ваше сиятельство. Я сделаю все, чтобы искупить свою невежливость.
— В такую непогоду!
— Не тревожьтесь за меня. Я умею летать.
Вернулся дворецкий.
— Ваш флайер у входа, госпожа Трастамара.
Корделия бегом пересекла вестибюль. За дверью в лицо ударил ветер, уже размоловший в водяную пыль первое подвернувшееся облако. Флайер, в серебристых крапинах, напоминал горного орла, подстерегающего жертву. Птица застыла в бесконечном терпении. В этой неподвижности, в разгорающихся навигационных сигналах Корделии почудился упрек. Почему так долго? Она вскарабкалась на водительское место, хотя ее присутствие казалось чистой формальностью. Флайер, торжествующе взвыв двигателем, вертикально ввинтился в небо.
Внизу, наблюдавшая за этим безумным стартом губернаторша степенно заметила:
— Я всегда говорила, что она чокнутая. Все они, Трастамара, такие.
Корделия с тревогой поглядывала на приборы. Видимость практически нулевая, сильный боковой ветер. Двигатель на предельных оборотах. Ей навстречу ползет грозовая туча. Перекрывает путь. Придется облетать или подниматься выше, над облаками. Если свернет, то на дорогу понадобится времени гораздо больше, часа три, не меньше. Она потянула штурвал, вздергивая нос флайера. Навигационная программа выводила красным пунктиром заново проложенный курс поверх облачного, утыканного молниями, скопления. От «Жанет» никаких известий. Корделия повторила запрос. Но искин молчала. Может быть, мешает гроза? Сигнал не проходит? Ну почему она не догадалась раздобыть Мартину комм! О чем она думала? Вот что значит столько лет жить одной. И думать только о себе. Мартин всегда дома, у нее на глазах, беспрекословно приходит по первому слову. Внешний мир его пугает. Куда он может пойти? Неожиданно комм пискнул. Пришло сразу несколько сообщений от «Жанет».
«Устройство типа DEX-6 находилось в пределах локации, обозначенной как базовая, до 20 часов 40 минут».
«В 20 часов 40 минут объект покинул пределы локации в северо-восточном направлении. В течении 96 минут с ним сохранялась связь».
«Связь с устройством прервана».
— Да что с тобой, «Жанет»? Кончай называть его устройством! Ты язык человеческий забыла?
Флайер летел уже выше облаков. Внизу сверкали, змеились огненные зигзаги. В корпус били глухие громовые раскаты. Но выше, над летящей машиной, светилось неземными созвездиями чистое, глубокой синевы, небо.
Пришел ответ.
— В данный момент оболочка, идентифицируемая как «Жанет», системой не поддерживается.
— Почему это? Что с тобой? Тебя взломали? Отвечай!
Ответа долго не было. Наконец Корделия услышала тихий вздох.
— Нет, — услышала она привычный голос искина, — мне стыдно.
Корделия обнаружила, что поверх ее сердца уже несколько минут растет железная корка, которая вдруг лопнула, и сердце плеснуло загустевшую кровь в аорту.
— Да вы меня в могилу сведете! Что у вас там происходит?
«Жанет» чуть слышно всхлипнула.
— Я… его… я его… потеряла.
— Что значит «потеряла»? Он что иголка в стоге сена? У него рост метр восемьдесят четыре.
— Ты же сама разрешила ему покидать дом в любое время. Вот он и вышел.
— И?
— Не вернулся…
Корделия помолчала, собираясь с мыслями.
— Когда это случилось?
— В 20:40.
— Ты сказала, что девяносто шесть минут нет связи.
— Да, связь пропала не сразу. На запросы он не отвечал, но я его видела. Как устройство.
— Не называй его устройством! Он живой. Ему сейчас холодно и страшно.
— Мной была зафиксирована удаленная активность процессора DEX-6. Активность наблюдалась в течении 96 минут, затем объект был потерян.
«Жанет» снова всхлипнула.
— Куда он пошел?
— На восток. Пока находился в зоне досягаемости, двигался строго по прямой, не сворачивая. Двигался быстро, средняя скорость 30 км в час.
— Так он бежал?
— Да.
— От кого?
— Не знаю, — вздохнула «Жанет».
Корделия взглянула на развернутую навигационной программой подвижную виртуальную карту. До места назначения оставалось полчаса лету.
— Вот что, «Жанет», активируй периметр по границе. Фиксируй все передвижения в пограничной зоне. Установи ограничения по массе объектов. Все объекты массой ниже 60 кг и выше 80 считать не подлежащими учету. Активируй все дроны внешнего патрулирования. Задействуй инфракрасные визоры. Всю информацию мне на комм. И еще… Вскипяти воду.
Грозовые тучи ползли, царапая брюхом крышу. Молнии били в развернутые громоотводы, уводя дармовое, атмосферное электричество в резервные аккумуляторы под землей. Корделия, вздохнув поглубже, нырнула в кипящую бликующую бездну. Увернулась от молнии. Почувствовала, как тихо завыл, завибрировал корпус машины. Вторая молния ослепила приборы. Флайер вильнул, заваливаясь набок. Навигационная карта мигнула. Корделия выровняла машину и по дуге пошла на посадку. Створки ангара уже разошлись. Корделия чиркнула крылом по одной из них, выбив сноп искр, и жестко приземлилась. Посадочные стабилизаторы загудели от нагрузки. Створки над головой сомкнулись, приглушая вой ветра до невнятного шепота. Двигатель смолк. Корделия с минуту сидела неподвижно. Затем рывком сдвинула дверцу.
— На обморок и сердечный приступ времени нет, — сказала она себе, выбираясь из флайера.
В доме, натягивая комбез, она крикнула:
— «Жанет», прокрути мне запись с внешних камер. Ты же фиксируешь все, что происходит снаружи?
— Снаружи — да, внутри — нет. Ты же запретила мне за ним подглядывать. Ах, ах, мальчик стесняется…
В доме не обнаружилось следов ни нападения, ни техногенной катастрофы. Все оставалось в том же виде, в каком Корделия оставила. Только посреди гостиной валялся планшет. Тот самый, который она подарила Мартину. Планшет с голографиями родителей. Корделия подняла его и задумчиво повертела.
— Что же тебя так напугало?
— С какой минуты начать воспроизведение?
— Покажи мне полную панораму дома за полчаса до ухода Мартина.
В развернувшемся вирт-окне пошла запись с одной из внешних камер. Лужайка перед домом, увитые плющом каменные стеллы, подстриженный кустарник, ступени из местного аналога мрамора. Ничего внушающего опасения. Со второй камеры пейзаж столь же безмятежный. Деревья. Петляющая между ними дорожка. Третья камера. Вид сбоку. Тут стена сплошь каменная. И тоже ничего.
— Верни первую. Там видно Мартина.
Да, вот он. Сидит на полу в гостиной. Видимо, решает головоломку или читает. Ничего не происходит. Вот он поднимает голову, как будто прислушивается. Подходит к стене. Стена отъезжает в сторону. Смотри влево и вверх.
— «Жанет», к дому кто-нибудь приближался?
— Никого. Только флайер фирмы-поставщика. Выгрузились и улетели.
— Во сколько это было?
— В 20:35.
— А в 20:40 Мартин покинул дом. Покажи-ка мне этот флайер.
В вирт-окне возникло изображение неуклюжего, пузатого, грузового флайера с черно-белой надписью на борту. Dextro Energy.
— А что они привезли?
— Ты заказывала дополнительные солнечные батареи.
— Вот же черт!
Dextro Energy! Первые три буквы выведены жирно, крикливо. Ну конечно. Черный флайер. Белая надпись. Он увидел первые три буквы и дальше читать не стал. И подумал, разумеется, что хозяйка намеренно его бросила. Умыла руки. Вот и рванул, куда глаза глядят. Даже если процессор и зафиксировал название фирмы (а он, скорей всего, успел это сделать), всплеск эмоций не позволил донести безобидный смысл до помутившегося сознания. Лучше сгинуть там, в страшном незнакомом мире, чем снова попасть на лабораторный стол!
— «Жанет», заправь флайер под завязку. Воду согрела? Я возьму термос с чаем. Этот кибер-дурак мерзнет где-то под кустом. Еще мне понадобится термоодеяло. Нет, лучше два. Грязный ведь будет, мокрый… Еще аптечка.
Корделия рассовала по карманам блистеры с глюкозой.
— У всех нормальных женщин по карманам и сумочкам рассованы противозачаточные и презервативы. А у меня — глюкоза.
Она заполнила вскипевшей водой двухлитровый термос, бросила заварку и целую горсть сахара.
— Заправка флайера успешно завершена, — доложила искин.
— Отлично. И вот еще. Открой-ка мне оружейный сейф. Похоже, вечер перестает быть томным.
Комментарий к Глава 11. Золушка
*Мадам де Рамбуйе — хозяйка парижского литературного салона первой половины XVII века.
** Имеется в виду графиня Солсбери, фаворитка короля Эдуарда III. Король поправил ее подвязку и учредил Орден Подвязки.
*** Евгения Монтихо — супруга Наполеона III, последняя императрица Франции.
— Имя.
— Александра Морозова.
— Возраст?
— У женщины такое не спрашивают! — огрызнулась я. И тут же прикусила язык. Ой… не хотела же! Просто неудобно так лежать — на спине, лапы вверх, подставляя бока под щекотные кисточки-палочки этих Гарри Поттеров… Ну вылитая курица! Хорошо еще — не гриль. Эх… дома мне б подушечки под спинку подложили, соку принесли… интересно, что бы папа сказал, увидев меня в таком виде? На Хэллоуин, помню, вырядилась трупом, так он потом всю неделю ругался, все маски отобрал и даже тыквы повыкидывать велел. А тут — две тонны живого веса в чешуе. Выругает или будет ко мне экскурсии таскать? Эх… — Двадцать. Не готово еще?
— Уберите голову, леди Александра. Потом все посмотрите. Потом, хорошо? Реальный возраст, пожалуйста.
Вот же зануды…
— Мне реально двадцать!
— О духи… Клан.
— А?
— Ах да, иномирянка, — бормочет голос седого.- Жаль мне этот мир. Коллеги, я в затруднении… Иномирянка — это какой элемент?
Ковен помолчал.
— Прецедентов, чтоб иномирец оказался при обращении драконом, пока не было. Символ не разработан…
— А что тогда ставить?
— Ставьте, что она неполнолетняя и находится в поисках клана, который ее примет.
— Ага… Ну-ну… И завиток, что она са… дама. К губернатору послали?
— Разумеется. Он готовится к свадьбе, но помощь при необходимости окажет. Обещал дать стражу, если поступит сигнал. Тридцать человек. Управимся?
— Кто его знает… А как с амулетом по наводке?
— Оставила. Заряжен на полную мощность.
— Уровень?
— Нормальный уровень. Рассчитано на полусотню, так что хватит с избытком.
— Хорошо, Береникка. Александра, а теперь постарайтесь не двигаться, а то узор выйдет хаотичным и трудноопознаваемым… Непригодным для локации, понимаете?
— Чего?
— Дайте я объясню, — вмешался старикан, — Александра, помните, вы рассказывали про тату? Вот и здесь так. Не шевелитесь, а то некрасивый узор получится.
Я замерла.
— Отлично. Теперь накладываем позывные… имя патрона… уровень доступа, Гаэли?
— Давайте пока детс… э… зеленый…
— Почему зеленый? — удивилась я.
Ковен запереглядывался…
— Э-э… под цвет чешуи! — объявила та, что постарше, — Для гармонии…
— А-а… — хм… кажется, мне туфту впаривают… Но разборки устраивать некогда.
— Идет.
— Так, готово. Теперь обязательства. Поручения для ковена… Сколько мы сказали, коллеги, десять?
«Коллеги» с чего-то замолчали… И стали башню осматривать. Балкончик бывший, стеклышки на полу… крышу. Тормозы, точно! Они думают, я до вечера буду тут лежать?
— Коллеги, Александра ведь еще несовершеннолетняя… — наконец сказал один из Поттеров — тот, рыжий, — Справедливо ли будет, если мы взвалим на нее нагрузку, которая под силу лишь взрослому дракону?
— Эй!
— Мы можем давать что-то легкое… — предложила Береникка, — Например, попросить у девочки что-нибудь на зелья… пару чешуек, например… или…
— И мы могли бы слетать в Верховья. За звездоглазкой! На зелья для Академии…
— По-моему, это немного опрометчивое решение, дорогая, — почти пропел голос темноволосого мэна, — Мне кажется, после сегодняшнего мы б могли сократить немного количество обязательств этой милой др… девушки. Скажем, до семи… Или пяти.
— Но… — начала эта… Ника, но темноволосый перебил:
— Леди Александра, а вы правда свалили мост через Карпову заводь по дороге сюда? И гостиницу в поселке?
Что за наезды?
— Неправда! С моста я просто упала! А гостиница… я не хотела!
Ковен опять посмотрел на башню.
— Пять поручений, — решила ведьма.
— Уверены? Александра, вы случайно не смотрите, куда лег ваш хвост? Там, между прочим, клетки для подопытных крыс… Нет-нет, они пус…
— А? А-а-а! — я судорожно дернула хвостом, и он с оттяжкой хлестанул по колоннам. Брызнули обломочки…
— …тые… — договорил колдун, — Были…
Ковен ничего не сказал. Только вздохнул
— Три…
— Вот и хорошо, — пробурчал седой, — Можете вставать. Александра Морозова, волею ковена вы наделяетесь правами оседлого дракона и получаете знак Пламени…
Где зеркало?!
Прелесть какая! Татушка была просто чудо. То, что надо — изящная, броская, гламурненькая-я-я! Прелесть-прелесть-прелесть! Я чуть не расцеловала этот ковен, но они так шарахнулись, что лучше потом поцелуемся. Когда я буду в человеческом виде.
Рику понравится.
Так, с меткой разобрались, пусть теперь стражники только попробуют по мне чем-нибудь выстрелить — я из них удобрение сделаю!
Следующее — Рик.
— Леди Александра, извольте глянуть сюда.
— Ух ты…
Картинка была что надо. Как на компе, только побольше. На полу словно лежала большая карта — зеленая, синяя, коричневая… желтая там, где пустыни. А кое-где розовенькая и красненькая. Там вообще непонятно что было. Я потянулась потрогать, но Гаэли так зыркнул, что я быстренько отдернула крылышко и уставилась на зелененькое.
— Мастер Гаэли, встаньте в поисковик.
Дедуля почесал макушку лапкой.
— Может быть, лучше Александра?
— Почему? Вы же…
— Да-да, я смогу дать четкий слепок ауры, но зато у Александры… скажем так, очень сильный стимул его найти.
— Хм… Александра, вы можете видеть рисунок ауры?
— Чего? Нет…
— Понятно. Тогда давайте сначала вы, Гаэли. Вы зададите цель, а уж ваша временная питомица, образно выражаясь, подбавит жару. Идет?
— Осторожней с этими образными выражениями, Кристаннеке, — пробормотал лягух, послушно топая куда-то к краешку странной карты. И на меня почему-то покосился. Колдуны тоже… покосились. А этот … Крыс… Кристаллик… даже объяснил, что он вовсе не про огонь говорил, он имел в виду сильное желание… нет, не то желание, а желание найти объект… Я даже обидеться хотела.
Я им что, дура?
Не понимаю ничего, да?
Да любой дебил поймет, что он не про факел говорит. Блин. Ладно, ищем Рикке… а там я вам докажу, кто тут дурак.
Дедушка-заквак дошел до карты, поднял лапку и стал щупать воздух — как водила ключи за козырьком ищет…
— Выше, Гаэли, — посоветовал рыжий, — Помочь?
— Вижу. Годы мои не те, по высоте скакать. Эх…- и дедушка, что-то проворчав, полез в центр карты. Прямо по воздуху. Попрыгал над игрушечными горами, подтянул лапки и уселся сверху, как мужской вариант царевны-лягушки. Тока листика и короны не хватает. И стрелы…
— Начинайте.
Ковен взялся за работу. Окружили карту, тронули границы…
И карта ожила.
Нарисованные моря заплескались, замелькали тени по степям, крошка-вулканчик пыхнул огнем и важно задымил…
Как интересно… Ой, вон в море что-то плывет, тоже как дракончик, только водяной. Какой крошечный. А вон там остров. Красиво… Только человечки совсем мелкие… ну в смысле их не видно совсем. Тут даже города размером с ноготь мизинца, а люди вообще мельче мурашек. Как они собираются по этой карте Рика искать? Не разглядишь ведь?
Но все равно классно. Лучше чем World of War Craft, честно.
Карта еще и крутилась потихонечку — как карусель. И словно просвечивалась — вспыхнет на миг кусочек (такой, как ломтик арбуза), померцает искорками и потухнет. Нормальные спецэффекты… Я притихла…
А вот ковену что-то не нравилось. Карта прокрутилась раз… второй… а они все смотрели и молчали. Только и услышала, что «левее» и «поправь обзор». Что-то долго…
— Гаэли?
— Пусто… Как будто и нет ничего.
— Плохо.
— Весьма.
— Может быть, он…
— Не думаю. Скорей всего, какая-то защита. От обнаружения.
— Но… Кто может противостоять ковену?
— Не знаю… Еще раз. Александра, ближе.
Мне стало не по себе. Они переговаривались очень коротко, по-деловому, но… Когда мой папа получает какой-то пакостный привет от конкурентов, или какой-нить кризис наезжает, он рычит и может своих банкиров обозвать как-то, секретаря послать, даже мне сказать, чтоб шла куда-нибудь… (например, в магазин) и не мешала. А вот когда дело реально плохо (вот например, когда у папы украли маму, мою бабушку), он молчит и или говорит коротко и спокойно. Но так, что по сердцу холодок. Вот и ковен сейчас говорил так…
Что с Риком?
Что значит — пусто? И куда это — ближе? Я и так почти носом в этой карте стою!
— Мне туда залезть? Или взлететь?
— Нет-нет, подними ко мне голову. Вот сюда… Так. Видишь слепок? То есть… смотри, в воздухе плавает такая маленькая сеточка, оранжево-алая. Сейчас увидишь… Вот, вот она… Видно?
— Да.
Сеточка была еще и золотистая и смотрелась, как эта… блин, в клубах постоянно мелькают… короче спецэффект такой. Типа плетеный огонек. Классно.
— Это аура Рикке. Красивая, верно? — голос Гаэли звучал мягко-мягко, как шелк… и сеточка увиделась еще яснее — по ней пробегали искорки! То красные, то черные.
— Очень красивая.
— Он солнечник, поэтому она такая…
— Золотисто-красная?
— Да. Как солнце. Ты хорошо ее видишь, девочка?..
— Ага… Супер!
— А куда она плывет? — голос вдруг стал острее, напряженней, — Смотри, девочка, смотри. Это Рик… Где он?
Он не видит? Вот же золотисто-красная бабочка, прямо у горы, над тем домиком с башнями и флажком…
— А вот.
Не думая, я махнула крылом… и зацепила огонек крылом. Самым кончиком…
Заискрило.
— Нет! — ахнул дедушка, — Девочка, нет! Осторожнее! Убери крыло!
Поздно.
Зацепило…
Полыхнуло.
Скрутило так, что я закричать не смогла — так страшно стало. Так… Так… Мамочка…
Карта пропала… нет, она была, была, но сквозь карту я видела… другое. Лед, везде лед, острыми сосульками, которые все время растут… только присел, и снова из пола поползли, толкаясь, покалывая, острые белые льдинки… и нужно вставать и переходить на другое место, а сил нет, нет, потому что холодно… Так холодно, что руки уже не слушаются. Тяжелые, очень тяжелые браслеты из серого льда оттягивают руки вниз.
Дыхание светлым облачком рвется из губ…
Холод…
Усталость…
Чей-то злой смешок…
Собственное отражение в ледяной глыбе… плохо видно, на ресницах иней, мешает… нет, не мое, не мое… Рик!
Рик!
— Александра, осторожнее! Отпустите!
— Девочка, отпусти, мы нашли, уже нашли!
— Александра!
Я слышу и не слышу, руки жжет холодом, меня трясет, стены трясет, с потолка что-то сыплется, Береникка кричит.
— Александра…
Больно…
Темно.
Темно… Холодно… Пусто… Почему так пусто, ведь рядом голоса? Я выплюнула какой-то камешек и прислушалась. А, ковен.
— Александра!
— Бесполезно, она не отзывается…
— А где она? Ничего не видно в этой темноте…
— Зажгите свет… Кто-нибудь, засветите шар…
— Сейчас попробую… Кажется, я руку сломала…
— Что произошло вообще?
— Сам… не понимаю… ох… Кажется, я на чем-то лежу.
— Не на чем-то, а на мне! — сварливо отозвался Гаэли, — Что происходит? Где мы?
Свет наконец зажегся, и я зажмурилась.
— Мграззз дро…
— Где мы?!
Я приоткрыла глаз. Обломки… Сплошные обломки… Какие-то доски. Кусок стены… Ледяные сосульки. Ковен выкарабкивается кто откуда…
— По-моему, мы не в своей башне…
— В своей. Стол наш. И символика та же… Башня наша, точно.
— Но горы? Горы в окне? Это… это…
— Это хребет Синего Ящера, — прошипел рыжий колдун, — Место, к которому потянулась на карте ваша подопечная, Гаэли.
— Что вы хотите сказать?
— По-моему ясно, что! Заклинание поиска прошло сверхуспешно, если это можно так назвать! Ваша подопечная не просто нашла Рикке! Она обладала столь «сильным стимулом», по вашим словам, что перенеслась сюда сама! Более того, она каким-то образом перенесла в эти мгразовы горы и нас, и нашу башню! Ну и что нам теперь делать?
И ВОТ МЫ ВСТРЕТИЛИСЬ *
Понятно, что докатить тележку до деревни, где проводился конкурс красоты, стало для меня жутким испытанием. Одежда на мне от мороза стояла колом. Я прям поскрипывал от усердия. Инопланетянка же ходила вокруг меня и тележки и маялась от моего тихоходства. «Быстрее, скорее, шустрее, а-а-а…» — бубнила она и громко представляла ужасы, которые сейчас происходят с ее бедными детьми. Я узнал, что для них опасны чистая вода, белое солнце и каменный дождь.
Я предложил ей отдохнуть от переживаний в тележке, она отказалась. От отдыха отказалась, а от переживаний нет. Она вертела рекламный буклет с Останкинской башней в руках и постоянно вздыхала: а вдруг они потеряли бинкринктон (флажок) и теперь их выкрали инокраки (разбойники). А вдруг Ионофин (старший сын) заболел ингримой (простудой). А вдруг Грия (младшая дочь) видуализировалась в игримию (выиграла в реальной трёхмерной игре) – перевод Инопланетянки.
В конце концов, мне надоело ее слушать, и я решил поговорить с дедом. На любую тему, лишь бы не о страхах Инопланетянки.
— Павел Афанасьевич? — позвал я деда.
— Что такое? — завозился в тележке задремавший дед. — Чего, Василий?
— Вот если выиграете конкурс красоты, что делать будете?
— Не думал, — толкнул Мавру Кирилловну. — Маврушка, что в ответ-то скажем?
— Дед, — я остановил тележку, хотел присесть на край, не получилось. — Давай вернёмся, свой конкурс сделаем?
— Да ты шо! — дед аж приподнялся от такого предложения. — На кой он нам?
— Ну, так, — замялся я. — Прославим наш дачный поселок, загремят «Аушки» на всю страну или на всю вселенную. Я буду в белом фраке.
— Вот еще придумал! — дед отмахнулся, завозился, укладываясь поудобнее. — Ты бы поторопился, целый день трясемся. Инопланетянка мается.
— Ты сам попробуй, — обиделся я.
— Делать больше нечего, — проворчал дед и натянул фуражку на лицо.
Мавра Кирилловна хихикнула, прижалась к деду.
Я позавидовал их идиллии и вновь тронул тележку в путь. Солнце светило в лицо, ветер носил одинокие снежинки, Инопланетянка брела сзади. Дед с бабкой шептались. И только мне не было покоя. Тревожная мысль бродила по мне. Я удержал тележку, чтобы она не попала в яму, потом направил по земляной колее. Хорошо хоть, земля подмерзла, а то бы не пройти. Дорога пошла чуть под уклон, стало немного легче.
В прохладной глубине лесопосадок мирно дремала лесная жизнь и шевелилась лишь, когда слышала шум моей тележки. Сразу начинали скрипеть деревья, снимались птицы. Они, наверное, думали, что идут люди, и, скорее всего, удивлялись, заметив нас – пугал.
«Бу-умс-с-с!» — кто-то с грохотом долбанул меня по голове.
Ошалевшая мышь высунулась наружу.
«Бу-умс-с-с!»
— Прекрати, — приказала мышь сороке.
— Уснул что ли? — Сорока села мне на нос и уставилась мне в глаза.
Прогоняя ее, потряс головой.
— Посмотри туда! — И сорока ухнула клювом по дну моего горшка. Мышь, оглохнув, зажала уши лапами.
— Я, между прочим, болею, — это одновременно сказали воробей и соловей. Когда и зачем соловей вернулся, я не заметил и не понял.
— Туда смотри, — убеждённо повторила сорока.— Продолблю дыру!
— Я тебе продолблю, — пригрозил я сороке, но тележку остановил.
И тут я оторопел, то есть очень удивился. Настолько, что отпустил тележку, а она покатилась дальше. Я растерянно смотрел вперед.
У обочины стояли шесть точных копий Инопланетянки, только разного размера. Самый первый был выше и больше Инопланетянки раза в два, остальные пятеро по нисходящей.
— Оптическая иллюзия? — спросила мышь.
— Очуметь! — это воробей.
— Колдовство? — пропел соловей и закашлялся.
— Нет, — ответила сорока, — это, похоже, действительно ее муж и пятеро детей.
— Чей муж? — спросил я, хотя и так было понятно чей. Я оглянулся назад, где-то там плелась сама Инопланетянка. А она уже стояла и все видела. Она переминалась с ноги на ногу, словно пыталась стартануть и при этом боялась, – как только она тронется с места, образы мужа и детей пропадут.
— Василий, — осторожно позвала меня Инопланетянка, продолжая смотреть на мужа и детей, — что здесь происходит?
— Не знаю, — честно признался я.
Тут Инопланетянин чуть ударил древком флажка о землю. На другом конце флажка появился маленький пузырь. Быстро лопнул. При новом ударе выдулся новый. Сияющий, радужный огромный. Ветер потащил пузырь к Инопланетянке. Она поймала его своим флажком, и ленты на ее флажке сразу распутались, затрепетали. Она заговорила с мужем какими-то странными булькающими сигналами. И тут посыпались пузыри со всех сторон: от детей к ней, от нее к мужу, от мужа к детям.
Когда один из пузырей пошел на мышь, она испугалась, спряталась в моей голове. Пузырь липко лопнул о мою голову, а я все не мог поверить, что Инопланетянка реально инопланетянка. Она говорила, а ей никто не верил. А тут такое! Видимо, сегодня самый неудачный день в моей жизни. Возникло ощущение, что разом пропали все счастливые дни моей жизни. Я расстроился. И все это поняли.
***
СЕМЬЯ *
— Он говорит, что меня не было шесть криутов (дней), поэтому он стал беспокоиться и прилетели на поиски. Мой флажок не работает, они шли по биометрической волнообразующей криптовенограмме, — стала переводить нам Инопланетянка.
Мы все переглянулись. Понятно, что никто ничего не понял. Они, похоже, так заигрались (зачеркнуто) увлеклись.
Если бы я умел дышать, я бы сейчас затаил дыхание и, может быть, задохнулся. Ничего другого в тот момент в голову не пришло. И снова неправда. В голове моей всегда пусто, кроме соловья, мыши и воробья. Но и сейчас они сидела на моей голове и тихо меня успокаивали. Я их не слушал. Я ловил каждое слово Инопланетянки, а она сказала, что им пора возвращаться домой.
В дело вступил сам Инопланетянин. Он сделал пару шагов к детям, отслоил от подола своего серебристого камзола кусок ткани, смял в комок, затем методично растрепал его так, что почти растворил в воздухе. Посмотрел на просвет. Вдоволь налюбовавшись его прозрачностью и лёгкостью, осторожно подбросил. Комок взлетел, взорвался желтым огнем. Выплёскивая длинные дымные всполохи, стал падать. Сваркой трещали металлические нити, тень от мотка росла, разбрасывая причудливые формы. Комок сгорел до металлической горошины. Инопланетянин поймал ее практически у земли, вставил в паз на флажке и ударил о землю.
— Я совсем забыла, как это делается, — выдохнула Инопланетянка.
К великому моему сожалению, я не понял ее. Я просто стоял и вообще ничего не понимал. Как такое возможно?
Инопланетянин, как жутко крутой волшебник, продолжал творить чудеса. Его флажок пошел по кругу, как волшебная палочка мага. После нескольких витков появилось облако из блуждающих точек. Постепенно они росли, объединяясь в мелкие предметы. Проявился контур миниатюрной Останкинской башни. Флажок поднимался выше, башня тянулась следом.
Башня горделиво раскинулась на всю дорогу, через рощу (зачёркнуто) на весь мир. Причудливые очертания окон, тугие изгибы арок, макушка растворилась в небе.
Я смотрел на корабль и во мне зрело желание напроситься в гости. Это была настолько нелепая мысль, что она подавила слабый голос благоразумия. Куда я без своего дачного поселка с прекрасным названием «Аушки».
Инопланетянин осторожно поймал свой флажок, подошел ко мне.
— Спасибо, — сказал он.
— Что случилось? — это конечно не тот ответ, который от меня ждали, но как говориться, что пришло в голову. Не каждый день такое увидишь.
— Это обычный греозг, по-земному принтер, — пояснил Инопланетянин и добавил. — Никакого волшебства.
Ни греозга, ни принтера я не знал. Я посмотрел на Инопланетянку, она кивнула.
— Эта штука что еще может? — я показал на флажок.
— Многое, — ответил Инопланетянин. — Хотите проверить?
— Хотим! – ответили старики.
Я растерялся.
— Давай придумывай, — накинулся на меня Павел Афанасьевич.
И тут я сообразил.
— Сделайте так, чтобы тележка сама катилась.
Как только флажок обогнул тележку по кругу, в ней что-то заурчало. Тележка дернулась, Павел Афанасьевич чуть не вывалился.
— Пульт управления, — протянул Инопланетянин деду пластину с разными стрелками. — F/G/D/A. Извините. Право, лево, вперед, назад. Зарядки на пятьсот земных лет.
Павел Афанасьевич растерянно кивнул, взял пульт. Он и не представлял, что будет так легко. Нажал кнопку, тележка плавно пошла вперед.
— А гитару можете сделать какую-нибудь такую этакую, чтобы не расстраивалась и …в общем, чтобы многострунная и крутяшная. — От удивления правильно-нужные слова забылись.
«Получите, пожалуйста».
Я ахнул от гитары. Какая-то совершенно непонятная, многострунная, многоуровневая…
— А можно… мне белый фрак, ботинки-самоходы? — я смотрел на флажок Инопланетянина, будто разговаривал с ним.
Инопланетянин усмехнулся, когда увидел меня в белом фраке. А я ждал ее реакции. Неужели не оценит мой белый нарядный фрак? Ну же?! Но Инопланетянка совсем на меня не смотрела, она обнимала детей, что-то им щебетала и булькала на своем инопланетном языке.
— Нам пора, — все-таки в какой-то момент сказал муж Инопланетянки.
Я боялся этих слов. Жаль, конечно, расставаться. Эх, если бы они могли остаться. Вместе бы столько могли сделать.
Они развернулись, самый мелкий – впереди, следом по возрастающей, мама с папой последние. Как только они вошли в ближайшую арку, корабль бесследно пропал.
Я остался один. Мышь с птицами спрятались в голове и тихо там перешёптывались. Старики укатили на тележке и, похоже, возвращаться не торопились. Я не знал, что делать. Я опустил голову. Кажется, не было дождя, но мои глаза почему-то промокли, набухли от воды.
— Ты плачешь? — вдруг спросила сорока.
Я помотал головой.
— Я не умею плакать.
— Теперь куда? — заглянула сорока мне в глаза.
— Не люблю, — помотал головой.
— Я все видела. Эта Инопланетянка ужасна…
— Не надо, — попросил я. — Я не представлял, что будет так грустно.
— Почему ты не придумал что-нибудь другое, например…. Впрочем, у тебя и так все есть. Не, ну это надо было догадаться попросить для гитариста гитару, а для Рыболова крючки, которые ловят, но не травмируют рыбу. Что с этим делать будешь?
— Отнесу Рыболову.
— А как же конкурс красоты? Ты отлично выглядишь в этом белом фраке. Не, реально круто. В белых лаковых ботинках, белой шляпе — точно победишь!
— Я свой конкурс провалил. — Не помог ни белый фрак, ни белые ботинки. Хотя, должен признаться, во фраке и ботинках было гораздо удобнее и легче двигаться.
— Ну, как знаешь, — грустно вздохнула сорока. — Деревня за поворотом.