Козёл быстрый зверь. Мало того, что ног у него четыре, а у Ыыха две, так к каждой ноге у козла ещё каменюка внизу приделана. Чтобы по камням прыгать и ноги не ушибить. Ыых погнался за козлом, споткнулся на камне и палец ушиб. ЧуднО, палец самый маленький, а боль большая!
И козёл ушёл. Теперь ни мяса жареного, ни тёплой шкуры. Без мяса ещё прожить можно, от вчерашнего зайца уши остались и Вау корешков насобирает. А вот как без шкуры? Это всё Громкие. Так шкуру саблезубого изгадили, что Вау ее в речке мыла. Теперь шкура мокрая, противная. На такую не ляжешь. Вау ее на солнце повесила, сохнуть.
Теперь до завтра не высохнет. А как Вау на шкуру позвать, когда шкуры нет?
Хоть бы самого маленького зверя найти, всё равно кого, только со шкурой. Тогда можно мягкой травы накидать, а сверху шерсти — получится как шкура. Не совсем, конечно, шкура. Но, может, Вау не догадается?
Только нет никого. Разбежались от Ыыха, одни лягушки орут и страха не знают. Им-то что, они не пушистые. И рыбы стаями носятся. Смотрел на них Ыых, смотрел и вовсе опечалился. Сел на берег, ноги поджал, подбородком в колени уткнулся. Где же найти шерсть?
И тут чувствует: коленям-то тепло. Вот она шерсть, на лице растёт! Не так много, как козлиная шкура, но выбирать не приходится. Соскрёб шерсть острым камнем. Заячьей тоже добавил, чтобы побольше. И поверх травы на место шкуры положил. Как раз успел, когда Вау с корешками вернулась.
Она увидела и сразу прибежала. Довольная, урчит, по лицу гладит. То место, где шерсть росла, облизнула и удивлённо так:
— В-а-а-ау…
Оторопел Ыых. Теперь он Вау? Нет, не может быть! Ыых почувствовал как протест в нём поднимается, поднимается… и потащил Вау на шкуру. Всю ночь доказывал, что он Ыых! И доказал, Вау от восторга все слова забыла.
Наутро Ыых пошёл охотиться в обход соседской пещеры. На всякий случай. Он-то, конечно, Ыых! Но сосед большой. У него руки — во! И зубы.
Ему поди докажи, что не Вау.
По дороге потерь.
Еженедельные совещания у Координаторов проходили по-разному. Кое-что оставалось неизменным всегда – например, рассадка по кругу и шар в паутинке серебряных нитей – но кое-что менялось. Традиции…
Например, если сбор проходил в первые три дня месяца, то собираться надлежало в саду. Зелень умиротворяющее шелестела, Координаторы невольно приглушали голоса, а Деметра молча вытаскивала светляков из прически и веретениц из-за воротника (насекомые пламенно обожали эколога и постоянно норовили подобраться поближе и погреться в лучах любви). На вторую неделю месяца Координаторов «приветливо» встречала голая площадка на самом верхнем этаже Свода и бушующий ветер… А Сборы в июньское полнолуние обязательно требовали присутствия Стражей на берегу реки, причем в месте впадания оной реки либо в озеро, либо в море. На худой конец, годились ручей и болото. Правда, заседания на берегу болота обычно были самыми краткими – при всей любви к живой природе даже Координаторы не в состоянии были долго терпеть проявления комариной любви, а Лаура этих серых вампиров уничтожать не разрешала!
Однако, самыми экстремальными были даже не эти сборы…
Традиции, конечно, не всегда были так безжалостны – нормальных совещаний, в более привычной обстановке, проходило не в пример больше. Правда, иногда требовалось сидеть на кошмах или циновках, а порой на неудобных, очень низких табуретах, но по сравнению с остальным это были сущие мелочи!
Юные ученики, конечно, сначала слегка столбенели, застав почтенных магистров, к примеру, в бассейне кипучей воды или на циновках, но потом привыкали и долго азартно строили самые невероятные догадки, с какой стати сбор происходит в таких странных условиях…
Причина, однако, была простой и совсем не такой веселой, как казалось.
Просто некогда состав Координаторов был куда шире. Входили в него не только потомственные Стражи, но и эльфы, и представители морского народа, и сильфы, и айяны, давшие миру стольких магов… Потому заседания и собирали в более привычных для них условиях, чтобы каждый народ мог на время побыть хозяином, «принимающей стороной».
Как же давно это было…
Ныне айяны исчезли вместе со своей культурой. Их остров исчез в одну ночь, вместе с городами и людьми, и море мгновенно отвоевало место, где он располагался. Сильфы постепенно вышли из Совета – у них перестали рождаться маги.
И остались Координаторы лишь с традициями, хранившими память о прежнем круге дружеских лиц… С памятью о прежней силе, прежнем могуществе… С памятью. Но не силой. Главный, самый мощный источник магии пропал вместе с островом айянов. И, судя по тому, что от него не осталось ни следа, ни остаточного тока сил, дело было не в природном катаклизме, а в Сопределье. С тех пор прошли тысячи лет… а уцелевшие Доверенные Стражи так и не смогли восстановить прежнюю численность. Наоборот, бесконечное противостояние с Уровнями пожирало жизни и ресурсы слишком быстро для естественного восполнения. Силы оставшихся источников едва хватало на повседневные нужды, а третий работал слишком хаотично и непредсказуемо. И теперь нельзя, как раньше, просто выбирать достойного человека и наделять его магией. Нельзя… Не хватает сил. Надо, чтобы будущий Страж имел хоть небольшую долю магической крови. Надо, чтобы он хотел стать Защитником. Надо… Как-то даже вносилось предложение пополнить ряды Стражей за счет магов Уровней. Проще говоря, найти способ забирать к себе детей, которые все равно там гибнут. А воспитать их должным образом – не такая уж большая проблема. Наверное. Только кто поручится за успех? Да и моральная сторона вызывает сомнение. Кое-кого спасти все-таки попытались. Как говорил этот мальчик – или помогать целиком, или… Спасенные растут под заботливой опекой, сформированы две экспериментальные группы. При удаче они смогут пополнить ряды стражей… И все-таки, как же мало нас осталось.
Так мало…
И от этого Координаторов иногда охватывала безнадежность – что будет дальше? Когда-нибудь они не смогут дальше сдерживать Уровни – демоны ринутся на поверхность. Вампиры махнут рукой на правила, забудут про все свои усилия создать себе положительный имидж, обедая всеми, кто попадется под руку. Когда-нибудь Координаторы не смогут поддерживать барьер – и люди ринутся на исследования в другие миры. А потом где-то кто-то нарушит правила или не обратит внимания на странности – и на мир снова рухнет эпидемия. Или новое нашествие драконов. Или… Люди так неосторожны. Любопытны, неосторожны и агрессивны. Взрывчатая смесь.
Что будет дальше? И сколько их останется лет через сто? Двадцатый век выдался тяжелым. Координатор Эндрю убит на сорванных переговорах с Уровнями. Сложила голову, замыкая прорыв из мира Тарконессо, Зинаида. Стало не по силам бессмертие Августу… Две мировые войны подорвали его веру в будущее.
Но, сколько б их ни осталось, никто не мог снять с их плеч груз ответственности. А значит, нужно работать
— Итак, сегодня у нас несколько проблем для рассмотрения. Кто первый?
— Я, — Нинне, задумчиво перебиравшая воздушные бусы, оставила цветную нить висеть в воздухе и переплела пальцы. – Я… именно я и попросила всех собраться. У нас очередной всплеск.
Савел тяжело вздохнул:
— Так. Что произошло?
Нинне мало походила на классический образ Стража, мага или Координатора. Невысокая, полненькая, вся уютно-округлая, она скорей напоминала моложавую бабушку-сказочницу. Но несмотря на внешность, Нннне была воистину незаменима на своем месте. И одна из ее обязанностей была отслеживать работу экстрасенсов. Провидческие сны, пророчества, результаты трансов, гадания. Работа немаленькая, а учитывая противоречивость таких видений, неопределенность вероятностей и хрупкость самих экстрасенсов, то и вовсе трудная. Особенно с всплесками. Недобрый знак… Всплески возникают обычно незадолго до периода каких-то массовых возмущений. Войны. Эпидемии. Прорывы. Катаклизмы.
— Снова назревает военный конфликт? Сможем погасить?
— Нет… не знаю. К сожалению или к счастью, но это не обычные человеческие проблемы. Немного терпения, я сейчас покажу…
Синее море в золотых бликах. Над улицей курорта вдруг начинает дрожать воздух, прорезанный странно-прямой серебристой нитью. Нить расширяется в мерцающую щель, зависшую в полуметре над плиточным тротуаром.
Привлеченные зрелищем, у щели начинают скапливаться курортники. Оживленно перешептывающиеся девушки, любопытные мужчины. Подозрительно щурится старушка.
А через секунду они, ахнув, отшатываются – из щели выскальзывают и прыгают на тротуар люди! Нет, не люди.. У них серая кожа и красные глаза. И когда первый «серый» поднимает руку, люди… начинают… падать.
Ветерок мягко трогает золоченые осенью листья, воздух прозрачен и чист, и деревья плотно обступили небольшую полянку, словно поймав бредущих по ней людей в золотую сеть…Но люди, кажется, вовсе не чувствуют себя пойманными – молодая пара в легких куртках шагает по траве, точно по облакам, и в ее волосах рдеет кисть калины, в его – целая корона из сплетенных листьев. И лицо девушки полно радостным ожиданием чуда, а он… он бережно греет ее руки и, кажется, готовится сказать те самые древние слова, от которых каждая девушка оказывается в сказке…
Когда воздух вдруг расступается перед группой серокожих незнакомцев, влюбленные успели их увидеть… и даже испугаться успели – парень попробовал заслонить девушку и схватиться за сережку экстра-вызова.
Но больше ничего не успели. Так и остались лежать на золотой поляне, все-таки поймавшей их в ловушку…
Небольшая комната, заполненная аппаратурой. Двое мужчин в теплой одежде. Свист вьюги за обледенелым окном. Метеорологическая станция? Люди ведь не могут спросить сильфов о погоде… Один из мужчин озабоченно смотрит на часы, второй со вздохом поднимается, натягивает теплую куртку, надвигает на лицо капюшон…
И дверь распахивается, впуская в человеческое жилье снег и холод. И смерть.
— Что это? – Светлана зябко поводит плечами. – Кто они?
Пабло молчал. Александр не отрывал взгляда от замершего изображения.
— Я не знаю, — качнула головой Нинне. – Вы знаете моих подопечных, они не самые жизнерадостные и легкие в общении люди… Таков отпечаток дара. Будущее редко показывает им хорошие знамения. Но сейчас они в тревоге, какой давно не бывало. Нас ждет что-то очень плохое.
— И ясно, что. – Пабло задумчиво шевельнул пальцами – шар чуть подрос, сфера изображения расширилась. И снова поплыли картинки сверкающего моря, снежинок в клубе пара… падающей короны золотых листьев.
Наконец над столом замерло изображение нападавших. Красноглазые, серокожие, в темно-серой, почти черной одежде. В наборных поясах из разноцветных пластин. С оружием…
— Таких нет в классификации. Это не Уровни… К тому же… вы видели телепорт? Ашхи немного похожи, хоть глаза у них не красные, но они передвигаются телепортом «площадка». Остальные просто «прыгают». Это не Уровни. Это… если б не барьер, я бы сказал, что это прорыв.
— Но как же…
— А это, кажется, вторая плохая новость. – Даниэль поднял голову, — Барьер слабеет. Не знаю, сколько ему осталось, но он не принимает чужую подпитку и не в силах поддерживать себя сам.
Комнату наполнило подавленное молчание. Новости и впрямь были плохими. Уперся взглядом в стол Авдий, закаменел лицом Даихи. Савел положил обе руки на стол и уже собрался попросить коллег высказаться, когда заметил, что Даниэль еще не закончил.
— Так. И еще, коллеги… должен признаться. Я никогда не считал себя провидцем или предсказателем, но в последнее время мне уже несколько раз снился один и тот же сон. И должен сказать, что он меня немало тревожит.
Терна
Когда Аргон исчез во тьме, Терна снова вернулась под бок посапывающего зверя. Лилос обычно спал очень чутко, но погоня утомила его, и он не смог учуять присутствия призрака и пробуждение хозяйки. Что ж, это к лучшему – по крайней мере, он выспится.
Девушка решила, что путешествие к деревне может потерпеть до утра. Мало кто будет рад таким странным гостям, как девчонке на коптархе, глубокой ночью! К счастью, было слишком тепло чтобы замерзнуть, и можно было заночевать прямо в поле. Вокруг было тихо и абсолютно спокойно.
Терна запрокинула голову, полулежа на боку коптарха, и взгляд ее уперся в звездный небосвод. Если лежать вот так, когда даже не видно шумящих трав, можно представить, что плывешь на облаке. Высоко, там, где никто тебя никогда не достанет.
Терна заулыбалась и прикрыла глаза, мгновенно проваливаясь в счастливый, легкий сон.
Сегодня ей не колола бока ненавистная сухая солома, а холодные камни не упирались в бок. Теплая земля, выстланная травой, и теплый бок Лилоса были даже мягче, чем черная королевская постель. Сегодня она не приснилась ей – во сне Терна плыла среди трав, в воздухе, который был залит солнечным светом и была абсолютно счастливой.
А где-то там, далеко, принц уснул, сидя в своем кресле. Усталость настигла его сразу же, как только он вернулся от Терны после завершения ритуала. Он прикрыл глаза на минутку и остался сидеть. Бедняга принц бы совсем не выспался, но в этот раз ему снились бескрайние медовые поля.
Когда Терна проснулась, солнце уже было высоко. В небесах сновали юркие птицы, вылавливая мошек, ветер мягко шелестел травами. Лилос, который проснулся гораздо раньше, уже сжевал всю траву, до которой смог дотянуться, но тревожить хозяйку не смел.
Девушка сладко зевнула, потянулась, взъерошила гриву коптарху и сразу вскочила на ноги. Несмотря на то, что она давно уже стала отлично высыпаться благодаря Аргону, такой живой с утра она ощущала себя первый раз. Солнце слепило ее глаза, и казалось, мир напевает какую-то мелодию, под которую хотелось пуститься в озорной пляс.
Кстати, голодной себя девушка совершенно не ощущала, разве что, немного хотела пить. Законченный ритуал уже давал о себе знать в мелочах – пока один из связанных кровью сыт и напоен, второму смерть от голода не грозит при любых обстоятельствах.
Однако путешествие в деревеньку лучше было не откладывать. Как минимум потому что именно этого Терне хотелось меньше всего.
Девушка попросту не знала, что будет делать, встретив очередного живого человека. Она уже не могла вспомнить кого-то кроме Овода и его слуг, которые окружали ее с самого детства. Это были единственные люди, с которыми ей приходилось общаться. Был ли кто-то менее осведомленный, как и чем живут люди в округе близ фермы? Разве что, Аргон, но тому в этом просто никогда не было нужды.
Терна не придумала еще, будет ли просить помощи, наймется на работу, просто попросит ночлега и отправится дальше, или что-то еще. Она предполагала, что о своем происхождении ей точно лучше соврать и прикинуться нищенкой – с ее одеянием это получится убедительно. Однако, в таком случае Лилоса нужно было оставить на подходе в деревню. Коптарх не пропал бы, а вот она?
В любом случае, нужно было быстрее покончить с этим делом и не откладывать его больше. Терна огляделась, увидела дымок в стороне, и подозвала наевшегося досыта коптарха.
— Давай, я надеюсь ты сыт. – она легко запрыгнула на спину животному — Нам бы добраться с тобой до вон той деревушки, — Терна указала рукой, и Лилос неспеша направился в нужном направлении, похрапывая на реплики хозяйки — Мне надо поесть, привести себя в порядок и подумать, что будем делать дальше. Но я думаю, тебе стоит подождать меня рядом с деревней, а я, как разведаю, приду к тебе и сообщу что и как.
Лилос согласно качнул головой, встряхнув гривой. Со стороны беседы девушки со скакуном могли показаться странными, но Лилос понимал ее настолько, насколько мог.
Они не спеша направились в сторону небольшой деревушки, расположенной на опушке очередного леса. Вся местность вокруг Фатрахона была весьма лесистой.
Терна по пути немного проверила свою одежду, вытащила застрявшие соломинки, кое-как собрала руками спутанные волосы в хвост. Она проверила, цела ли на ней рубашка – помимо шрамов на ее спине, под лопаткой, было кое-что более неприятное – клеймо раба. Его поставил самолично Овод, и боли от этой процедуры Терна давно не помнила. Зато хорошо знала, что это – ее верная дорога обратно к хозяину. На клеймах обычно была вся информация о том, откуда раб, какой он по важности и сколько стоит. Кстати, исходя из клейма Терны, ее можно было бы даже не возвращать хозяину, а просто убить, потому что ее стоимость в сравнении с всей фермой и даже с одним битым коптархом была просто ничтожной. Поэтому девушка искренне надеялась, что ее клеймо останется ее маленькой тайной.
До деревни они добрались меньше, чем через час. Лилос не очень торопился, а под конец нырнул в лесок, чтобы довезти свою хозяйку как можно ближе к деревне незамеченной. Когда из-за деревьев уже виднелись дома, но все еще не было ни одного человека, Терна остановила скакуна, спрыгнула с него и поцеловала в нос.
— Потеряйся где-нибудь недалеко. Свистну, придешь. Я постараюсь пораньше, как только узнаю что-нибудь нужное.
Лилос фыркнул и быстро исполнил указ хозяйки, нырнув за кусты и поцокав обратно в поля.
Девушка перевела дыхание, оглянулась вокруг себя. Видно было, что в этой части леса уже много и часто ходили – деревенскими были протоптаны целые тропки. В чаще, вероятно, часто охотились, а еще рядом должна была быть река. Кое-где на ветвях висели ленточки, Терна приметила даже несколько игрушек в траве. Это вселило в нее уверенность – пейзаж не казался зловещим.
Она потихоньку обошла один из домов и оказалась окруженной деревянными постройками.
Деревней это даже было трудно назвать – это было скопление ютившихся бочком друг к другу домишек. Кривые, покосившиеся, они даже стояли не на равнине. Деревня была вытянутая, и это выглядело примерно, как овал, по контуру которого кривенько стояли жилища. У домов не было дворов, перед каждым стояла пара скамеек, шесты с веревками для сушки шкур и белья, стояли и валялись бадьи и инструменты. Терна сразу отметила, что до сих пор не было видно ни одного человека. Однако, в конце деревни стоял большой, более ладный дом, и оттуда доносился галдеж – видно, вся деревня собралась на каком-то празднике или собрании. Даже девушке это показалось опрометчивым. Но видимо, в этих краях нечего было бояться, раз деревенские побросали свои дома без страха.
Терна решила пойти туда же, по крайней мере, подкрасться и поглядеть. Она шла по деревеньке, разглядывая домкишки и утварь внутри через распахнутые окна. Ей сразу показалось странным отсутствие крупной скотины – даже Овод держал нескольких коров, а здесь только бегала толпа куриц, которые, судя по всему, были общие.
В прочем, было видно, что люди живут не богато. Более чем. Каково тут было зимой, Терне вообще не хотелось представлять – в любом из этих домишек вряд ли было теплее, чем у нее в стойле. Хотя конечно, в домах были печи.
Однако, жизнь людей в Фатрахоне выглядела совсем иначе. Терна помнила запах выпечки и мяса, который дразнился, пока она проезжала город в карете на церемонию. Здесь она чувствовала только запах чего-то алкогольного. Ни запаха хлеба, ни жарящейся дичи.
Если бы девушка действительно знала, как живут люди, то не удивлялась бы так. Иллюзия богатой жизни была только в городах – но только иллюзия. Когда она проезжала по улицам, то все нищие были разогнаны к приезду принца, главные улицы вымыты. Все, что сулил большой город обычному смертному – это бесконечные налоги, помои из окон, болезни и затхлость. В деревнях было больше свежего воздуха и свободы – но зато нищета там царствовала с удвоенной силой.
Темны король забирал с своих земель Маадгарда все, что могли отдать жители, а что не могли – брал силой. Поэтому жизнь в округе замка была довольно безрадостной, и отсутствие скотины неудивительным. Обычно люди жили собирательством, охотой и рыбалкой, с этого, по крайней мере, здесь еще не было налогов.
Девушка уже почти подошла к зданию, и собиралась заглянуть внутрь, как двери дома распахнулись. Видно, это был дом старосты, и из него на улицу высыпал гудящий народ. Терна сразу расслышала мужскую брань и сразу рефлекторно юркнула за стену дома. Мужчины активно выражали свое несогласие с чем-то, услышанном, видимо на собрании, а женщины вздыхали. Только детишки, рассыпавшись с порога горстью бусин, были счастливы, что их наконец выпустили на свет божий, и сразу разбежались играть.
Терна замерла, глядя, как оживает деревня. Ей срочно нужно было что-то придумать и как можно безобиднее выйти из укрытия – ждать, пока ее раскроют было опасно. Подумают еще, что она воровка.
Она уже хотела выходить, но сделав шаг в сторону, внезапно наткнулась на сухонького старичка.
— Ай, что творишь, девчонка! – возмутился старик, и Терна чуть не поседела от его хриплого возгласа. Ей показалось, что это должна была слышать вся деревня – но все занялись делами, не особо обращая внимания на то, что творилось за домом старосты.
— Извините, я не хотела, — пролепетала девушка и замялась – старик смотрел на нее бельмами обоих глаз и был, кажется, абсолютно слепой. – Дедушка, как вы подкрались так незаметно?
— Я слепой, хожу медленно и тихо, — доверительно сообщил старик, опираясь на клюку. Он сам был маленький и сухой, как старый сухарик, завалившийся за скамейку, и совершенно безобидный. Его седая борода спускалась ему до колен – когда-то, наверное, это была густая бородища.
— А как вы догадались, что я девушка? – не удержалась и уточнила Терна.
— Нога у тебя легкая, наступил бы мне на ногу мужчина – раздавил бы косточки. Ты не местная? Голоса не узнаю.
Терна решила, что вряд ли ей стоит бояться старого деда и кивнула.
— Я, в общем-то, бездомная, наткнулась на эту деревеньку и хотела попросить работы и ночлега, но все были на этом собрании.
— Авось сперла чего? – все с той же довольной улыбкой уточнил дед, и добавил – Ничего, главное, чтобы не из моей хаты.
— Не крала я ничего! – возмутилась Терна
— Тогда хорошо. Говоришь, нужна работа? Иди ко мне в девки-помощницы. Будешь моими глазами. У меня, видишь ли, сил нет готовить уже и за скотиной смотреть. А без ласковой руки курица то у меня так и помрет! Будешь выручать меня, а кров и еда – проблемой не будут.
Терна оглянулась вокруг. Старик, видимо, действительно нуждался в помощи, раз звал к себе первую встречную. То ли по-стариковски наивен был, то ли мудр, но ей было важнее найти какой-то кров, чем вдаваться в детали.
— А в деревне не будут против?
— Будут! – заверил ее дед – Надо было лучше за стариком смотреть, чтобы ему не пришлось чужаков нанимать. Подумаешь, против. Иди за мной, хату покажу.
Она захромал на обе ноги, тыкая в почву кривой палочкой, и пошел уверенным шагом куда-то мимо девушки.
Терна покачала головой и выдохнула. Это было, кажется, слишком просто?
Тогда мне это тоже казалось безумием. Блажью. Когда Мадлен в первый раз робко высказала предположение, я ей не поверил. Это было в день Святого Иосифа, епископ в храме благословлял детей. Она тоже присутствовала, раздавала мелочь. Одна монетка досталась Марии. Когда мы вышли, Мадлен, споткнувшись, едва не упала. Я поддержал ее, а она, спрятав лицо в ладонях, долго молчала. Меж пальцев блеснула слезинка. Я не придал тому особого значения, ибо в те последние недели перед родами она часто плакала.
У нее отекали ноги, ей трудно было дышать, а по ночам она почти не спала. Если удавалось заснуть, то просыпалась внезапно и с криком. Ей снилось, что воды отошли, начались схватки, а рядом никого нет. Она одна в пустом доме. Она зовет, кричит, но никто не слышит. И ей страшно. От ужаса она просыпалась. На худеньком личике испарина. Я утешал ее, как мог, уверял, что я всегда буду рядом, что ей нечего бояться… Она молча, как зверек, прижималась ко мне.
И вот снова слезы. Я не спрашивал, ждал, когда она сама найдет в себе силы и заговорит. Мы уже вернулись к себе, в свои две комнатки под самой крышей. Мария катала по полу монетку, позвякивая новой игрушкой. Когда попыталась прикусить, я привлек ее внимание куклой с соломенными волосами и забрал монетку. Целый луидор.
– Ого, да мы богаты! Сегодня будет королевский ужин!
Мадлен тихо сидела в углу. Потом обратила ко мне бледное личико. И тихо сказала:
– Она смотрела на тебя.
Я не понял и продолжал подбрасывать монетку на ладони, прикидывая, в каком трактире заказать ужин и что еще можно купить на оставшуюся мелочь.
– Она смотрела на тебя, – повторила Мадлен. – Кто смотрел? – беззаботно переспросил я. – Она.
– Да кто она?! Я не понимаю, Мадлен.
– Герцогиня.
Я опять ничего не понял. Мария требовала назад игрушку, и мне пришлось вступить с ней в переговоры. В качестве откупного я вручил ей мяч из цветных лоскутков и крошечную биту.
– И что с того? Она и на тебя смотрела.
Мадлен покачала головой.
– Нет, она видела только тебя.
Я пожал плечами. Мы, мужчины, слишком рациональны, нам нужны доказательства. В предчувствия мы не верим. А мне как раз предлагалось поверить в предчувствие, и не просто в предчувствие, а в предчувствие беременной женщины. Всем известно, что, ожидая ребенка, женщины становятся подозрительными, их одолевает тревога, им мерещатся предприимчивые соперницы, и они ревнуют, даже не находя для этого достаточных оснований.
Именно так я себе это объяснил. Мадлен, бедняжка, так чувствительна. Беременность протекает тяжело. Она сильно подурнела, у нее появились отеки, темные пятна на лице. Она очень страдает. Даже избегает смотреть на себя.
В последнее время она часто упрекала меня, обвиняла и даже требовала признаний. Утверждала, что всё знает о моих изменах. С той модисткой из соседнего переулка или с женой лавочника с улицы Дю Ша-Ки-Пеш. Не зря же эта толстуха так охотно отпускает в кредит! А эти гризетки, горничные, молодые хозяйки. Они все в этом замешаны! И чтоб я не смел отпираться. Я и не отпирался. Только гладил ее по волосам и целовал мокрые ресницы. Через пару часов, уткнувшись в мое плечо, она каялась и просила у меня прощения. Все это было как игра. Ни она, ни я всерьез в эту игру не верили. Так было положено по роли. И Мадлен старательно ее исполняла.
Но на этот раз в ее голосе что-то изменилось. Она что-то чувствовала. Одна женщина всегда разгадает другую. Да, на меня смотрели другие женщины – и горничные, и жены лавочников, и юные монастырские воспитанницы, и даже благородные дамы, которые бывали у епископа на исповеди. Эти последние прятали свой интерес за презрительным равнодушием. Секретарь епископа! Нищий студент. Простолюдин. Но все же они смотрели, отводили взгляд и снова смотрели. Я не обращал на это внимания, знал, что дальше взглядов это не пойдет, и потому смело убеждал Мадлен в своей супружеской неприкосновенности. А при упоминании сестры короля (сестры короля!), виновной в тех же прегрешениях, я и вовсе смеялся.
– Ты мне льстишь, Мадлен. Подумать только, сама герцогиня Ангулемская! Я могу загордиться, а гордыня – смертный грех. Неужели ты хочешь, чтобы я попал в ад? Пожалей мою бессмертную душу!
Я все еще пытался обратить ее ревность в шутку. Мария ударила по мячу, и я откатил его ей обратно. Но Мадлен не улыбалась. Глаза высохли, она все еще морщила лобик.
– Она смотрела на тебя.
Но я отмахнулся. Не верил. Уж слишком невероятным было то, что она предполагала. Все равно что заподозрить султана Марокко в тайном почитании Христа. Или папу Урбана в совершении намаза. Страхи беременной женщины – вот что это.
Мадлен что-то почудилось в ее глазах. В ее холодных, серо-стальных с червоточиной глазах. Но это безумие.
Мадлен завела этот разговор еще раз, когда герцогиня явилась с очередным пожертвованием. Ее высочество была на удивление щедра. Отец Мартин дрожащими руками пересчитывал тяжелые мешочки. Глаза его сияли. Сколько добрых дел, угодных Господу, он сотворит благодаря этим мешочкам, скольких голодных детей накормит, скольким несчастным укажет путь… Старик не сомневался. Это сам Промысел вмешался и заронил жемчужину милосердия в душу высокородной дамы. А Мадлен твердила свое:
– Она на тебя смотрела!
Блажь беременной женщины.
Господи, за что Ты наказываешь нас? За что лишаешь нас разума? Это все гордыня. Я не слышал ее. Не слышал свою жену, хотя она отчаянно взывала ко мне. Вот она, слепая и глухая самоуверенность мужчины. Женщина сотворена из ребра и дана мужчине в помощники. У нее нет разума.
Но у нее есть сердце. И это сердце мудрее и прозорливей самого проницательного ума. Ум складывает картину из цифр, а сердце – из знаков. Ум требует доказательств, а сердце довольствуется чувством. Она чувствовала, а я выстраивал силлогизмы. Мои доводы укладывались в безупречные логические цепочки, а она твердила свое, и в глазах ее стояли слезы.
А потом мне представили доказательства.
Ее высочеству понадобилось написать письмо, а я был призван в исполнители, ибо собственного секретаря у высочайшей особы под рукой не оказалось. Я был польщен. Сама герцогиня Ангулемская! И за труды вознаградит. Достопамятные пистоли серебром. Целых два. Отец Мартин посылал меня в Аласонский дворец представить полный отчет внезапной благодетельнице. Когда я принес ей счета и расписки, она меня отблагодарила. И на этот раз не поскупится. Не скупится же она на подарки сиротам! Она щедрая. Ею руководит Господь.
Она диктовала, а я прилежно выводил буквы. Делал паузы, пока она размышляла. Слушал ее шаги за спиной. Она ходила по комнате, размышляла, прикидывала. Я ее не видел, только слышал. Да и зачем мне на нее смотреть? Мое дело исполнять. Она как- то затихла слева от меня, совсем близко. Слова не произносила. И юбки не шелестели. Я терпеливо ждал, не оборачиваясь. Как вдруг почувствовал на затылке руку. Ее руку. Она запустила в мои волосы пальцы. Потом ее рука властно, без колебаний скользнула по моему плечу и груди. Она наклонилась, и я услышал ее дыхание. И ее духи. Ее безукоризненный белокурый локон коснулся щеки. Я оцепенел. Привычный мир затаился и готов был взорваться. Мой рассудок пугливо замер. Только сердце бешено колотилось. Она вновь сгребла мои волосы, потянула назад и вновь накло- нилась. Совсем близко. Горячее и влажное коснулось моего уха. Ее язык… Он скользнул с каким-то особым, сладострастным изворотом, с пугающей греховной опытностью. Мадлен ничего подобного не умела, ей бы это и в голову не пришло. Она была так застенчива, бедняжка. А кроме Мадлен, ни одна женщина так не касалась моего тела. У меня горло перехватило, а она уже шептала, ровно, без признаков смущения.
– Через три дня я вновь навещу твоего благодетеля. К вечеру у меня случится легкий обморок, и по причине дурноты мне придется остаться на ночь. В полночь я спущусь в библиотеку, и там меня будешь ждать ты. Слышишь, мой мальчик? Фортуна любит тебя.
И вновь этот изворот языком. Пауза, горячий скатившийся по шее вздох. Затем отпустила. Обошла стол и встала напротив. Смотрела на меня и улыбалась. Голову склонила набок – изучала. Я чувствовал ее взгляд. На коже. Ей было интересно, хотела знать, что изменилось и что произойдет дальше. Наслаждалась моей растерянностью.
– Продолжим?
Ее голос звучал с игривым равнодушием.
О чем это она? Ах да, письмо. Но я забыл, как это делается.
Посыпались кляксы. Лист был безнадежно испорчен. Кажется, я просил прощения. Но она была великодушна, все мне простила и даже накрыла мою руку своей.
Я вышел из комнаты. Руки и ноги тряслись. Я прислонился к стене и попытался вдохнуть. У противоположной стены стояла придворная дама, та самая, кого герцогиня отослала прежде, чем начать диктовать. Ее скуластое лицо с темными глазами было мне знакомо. Кажется, я ее знал и даже говорил с ней, но в тот момент не мог вспомнить, где и когда. Она мрачно на меня взглянула. Затем, приблизившись, произнесла:
– Будь осторожен. Она всегда берет то, что желает.
Три дня горожане громили замки на холмах. Оставшиеся в живых стражники давно побросали оружие и поспешили уйти за городскую стену. Из ближайших деревень в город стекались бывшие ущербные, из лесов постепенно подходили вольные люди.
Кровь и вино лились по улицам города — пьяная, счастливая толпа праздновала свое освобождение. Когда со стражей было покончено, когда благородные господа были окончательно поставлены на колени, победа показалась вольным людям слишком легкой, и тогда разбой перекинулся на кварталы победней.
Избор смотрел на город из окна гостиной: никто из разбойников не посмел ступить в его сад, никто не пытался ограбить его или убить. Если бы Избору пришлось защищаться, если бы его вынудили сражаться, может быть, тогда бытие не показалось бы ему столь пресным, унылым.
Вместо веселого ручья меж карликовых сосен матово поблескивала стоячая вода, подернутая нездоровой, масляно-пыльной пленкой. Мох, которым поросли игрушечные валуны по берегу искусственного пруда, был похож на прелое мочало. А в окнах серый, плоский мир уходил за далекий горизонт, зазубренная кромка леса на его краю напоминала покосившийся гнилой частокол. Ни капли жизни… Мир словно умер…
Иногда Избор смотрел на белую стену, перепачканную углем: рисунок стерся, осыпавшись на пол угольной пылью, и теперь никто не смог бы вернуть жизнь этим когда-то совершенным линиям. Он пробовал перечитывать свои эссе, но не увидел в них прежнего смысла.
Три дня Избор изучал этот новый для него мир. Ведь когда-то — в детстве, до Посвящения — он не казался таким бесцветным? В нем пели птицы, журчали ручьи, по утрам всходило солнце. Может быть, виной тому промозглая, пасмурная погода?
На следующий день Избор проснулся рано утром и выглянул в окно: над городом вставало солнце. Тяжелый светящийся диск поднимался в пустое белесое пространство, называемое небом. Медальон поступал с людьми гуманнее: ущербные не осознавали своей ущербности.
Избор поморщился: он сделал этот мир плоским и пустым своими руками. Он так много говорил об ответственности, что теперь глупо отпираться: он сам, и никто больше, виноват в произошедшем. Он долго сидел на смятой, неубранной постели, глядя, как солнце медленно перемещается от востока к югу. Он сам виноват в том, что солнечные лучи, расплавляющие серый снег, не согревают его лица.
Избор поднялся на подоконную доску, отделанную мрамором, подставив стул, — взошел наверх, как по ступеням. Он думал, у него ничего не получится: он очень боялся выглядеть смешным или беспомощным в эти минуты. Солнце светило ему в спину, на незастланную кровать падала его длинная, уродливая тень. С массивного бронзового карниза между двух гардин на пол безжизненно свешивался шелковый шнур, похожий на мертвого удава. Приготовления не заняли много времени: Избор не обманывал себя и не оттягивал решающего мига. Лишь оглянулся напоследок, посмотрев на серый город у своих ног, и покачал головой.
И только когда ноги его соскользнули с подоконника, в голове появилась запоздавшая мысль: а что если этот безвкусный, плоский мир не так плох, как ему показалось?
Благородный Мудрослов сидел со своим сыном в лаборатории, когда с ним произошло… это. Он не заметил перемены, лишь почувствовал, будто его что-то покинуло и дыхание стало спокойней и ровней. Только потом, услышав на улице крики, догадался: теперь его сын ни в чем ему не уступает. Теперь они — два самых знающих, два самых ученых в городе металлурга. Может, и не самых талантливых, но самых образованных — точно. Как ни странно, Мудрослов не ощутил горечи.
А пережив в новом статусе всего одну ночь, убедил себя в том, что это — к лучшему. Он всегда хотел объяснять, а не показывать. Он всегда хотел, подобно урдийским мудрецам, иметь много талантливых учеников.
На следующий день Мудрослов сам распахнул двери своего дома навстречу толпе разбойников: он знал, как спастись от гнева простолюдинов, — он провел среди них слишком много времени. И уже к вечеру распивал вино из собственных богатых подвалов за одним столом с подлорожденными.
Есеня лежал в спальне, на своей кровати, и через открытую дверь в кухню слушал, что отцу говорит Жидята, смотрел, как Чаруша управляется с хозяйством, и чувствовал себя счастливым. Отец не отходил от него ни на шаг, они успели сказать друг другу больше, чем за всю жизнь. Отец смеялся. Есеня в первый раз видел, как его отец смеется.
Если бы не приходы лекаря, которого дважды в день приводил Жидята, Есеня бы и вовсе забыл о тюрьме. Во всяком случае, он этого очень хотел. По ночам отец сидел рядом с ним и держал его за руку — спал Есеня плохо и во сне видел стены из желто-серого камня.
Чаруша тоже ухаживала за ним, и Есеня три дня рассказывал ей о своих приключениях по дороге в Урдию. Чаруша ахала и верила каждому его слову. Она называла его «Есенечкой», но он это простил за те оладьи, которыми она кормила его по утрам. Она так трогательно его жалела, так осторожно расчесывала ему волосы и помогала умываться, так ласково успокаивала его, что при ней он не смел и пикнуть, разве что морщил лицо. И это тоже ее восхищало.
На четвертый день вечером пришел Полоз. Лицо его посерело, плечи опустились — он выглядел подавленным, усталым и разочарованным. Он мялся у двери, и отец смотрел на него не очень-то дружелюбно. Но Есеня подскочил на кровати с криком:
— Полоз! Полоз, я думал, тебя убили! Тебя нигде не было!
— Меня не убили. Убили Неуступа и Зарубу, — сказал Полоз в пространство, но понял его только Жидята, который поднялся и кинулся помогать Полозу раздеться — тот путался в рукавах полушубка.
— Мне не остановить этого, — устало пробормотал Полоз, но потом, словно успокоившись, посмотрел на Есеню и улыбнулся. — Здоро́во, Балуй.
— Полоз! — Есеня хотел встать, но тот остановил его жестом и, вопросительно глянув на отца, зашел к нему в спальню. Отец качнул головой, но возражать не стал.
— Какой ты все-таки живчик! — Полоз присел у кровати и окинул Есеню взглядом. — Какой ты… молодец.
— Да ерунда все! Полоз, ты… это все из-за меня… Ты прости, что я тогда убежал.
— Это ты меня прости. За все прости. Я очень перед тобой виноват, — Полоз сцепил руки замком и прижал их к подбородку.
— Да в чем ты виноват-то?
— Я чуть не убил тебя…
— Да брось! Подумаешь! Ведь не убил же! Полоз, расскажи мне, что там, а? Жидята ничего толком не говорит, батя тоже…
— Там? — Полоз вздохнул. — Там появился новый предводитель вольных людей. Его зовут Харалуг. На самом деле, его всегда звали Елагой, но Харалуг звучит лучше, правда?
Жидята, услышав эти слова, снова встал с места и подошел к дверям спальни. Есеня ничего не понял: ни почему Полоз говорит это так устало, ни почему Жидята смотрит на него, широко раскрыв глаза.
— Сейчас толпа на руках вынесла его на площадь, и знаете, что они кричат? Они кричат: Харалуг открыл медальон!
— Это батя открыл медальон! — крикнул Есеня, поднимаясь. — Это мой нож открыл, а не какой-то там Елага!
— Ляг, Жмуренок, не скачи. Никто теперь не вспомнит о твоем ноже. Знаешь, что у меня в котомке? Посмотри, Жмур. Тебе, наверное, захочется это сохранить, я для тебя принес. Их сняли сегодня утром, один сгорел в костре, а второй я подобрал…
Отец нагнулся за котомкой Полоза, которая лежала у дверей, и вытащил из нее полотно размером с простыню, на котором, поверх лица Есени, отпечатались следы множества сапог.
— Полоз, — шепнул Есеня, чувствуя, как жгучая обида комком встает в горле, — я ведь не для того… Я ведь чтоб его открыть, а не чтоб все меня благодарили…
— Когда я подбирал это полотно, ко мне подошел человек, бывший разбойник, он много лет был ущербным. Он спросил меня, знаю ли я этого мальчика. И я ответил, что сейчас иду к нему. Мы поговорили с ним, выпили пива. Он попросил передать тебе три золотых и вот эту вещь. Я думаю, это самая ценная вещь, которую он имел. Он просто не знал, что еще можно тебе отдать…
Полоз залез в карман и вытащил стеклянный шарик размером с яйцо, на яшмовой подставке, внутри которого в синей воде между водорослей плавали махонькие золотые рыбки. Есеня подержал тяжелый шарик в руке. Конечно, забавная штука, но для детей. Или для девочек. Однако Есене стало необычайно приятно, что кто-то дарит ему самую ценную вещь, которую имеет.
— Такие игрушки делают в Урдии, и они очень дорого стоят, — улыбнулся Полоз и протянул Жмуру деньги.
— А три золотых-то зачем? Я и сам могу заработать, если понадобится! — хмыкнул Есеня.
— Эти три золотых неделю назад заплатил ему я, — тихо ответил Полоз, — чтобы он тебя пожалел, чтоб не покалечил.
Он провел рукой Есене по волосам и, словно одумавшись, встрепал седые пряди.
Перевод не пошёл сразу. Мысли сбивались не туда, и после почти часовой пытки «Домостроем» Нина отложила работу и по привычке сразу выключила терминал. Кузя исчез – его голоплатформа была подключена к сети.
Нина не заметила этого – и спокойно пошла спать.
***
Прошло восемь дней.
За это время Змей по одному перевёз Irien’ов на Жемчужный остров, и они стали долечиваться уже там. Из шести привезённых разумность проявил только один – который назвал Змею свое имя, Клим.
Фрол разделил порученных ему киборгов на две бригады, в каждой бригаде девушка DEX и три Irien’а. С одной бригадой организовал сбор и переработку грибов и ягод, вторая бригада занялась сбором и обработкой жемчуга, и заготовками рыбы. Сам Фрол несколько раз нырял в поисках сома и скутера, но нашёл лишь несколько затонувших брёвен – но доставать пока не стал. Когда парни поправятся, можно будет попытаться достать дерево с ними. А пока можно в свободное время заняться заготовкой кормов – если будет достаточно, можно думать о покупке нескольких коз на зиму.
В воскресенье испортилась погода и резко похолодало, пошли дожди, и деревья также резко изменились и из тёмно-зелёных превратились в жёлто-красно-фиолетовые – и начался листопад.
В понедельник Степан привёз Фролу скутер, осмотрел модуль и киборгов, и пообещал привезти программиста. На обратном пути остановился у Змея и осмотрел найденный байк – машина была вымыта и вычищена, но было необходимо заменить какие-то детали и найти хозяина. По номеру удалось определить, что байк принадлежал сыну одного из владельцев рудника на Серебрянке, и был украден почти год назад.
Степан увёз собранный Вороном жемчуг (почти двести грамм), из дома дозвонился до хозяина рудника, сообщил о находке, отправил видеозапись поднятия байка из озера – и выкупил его за четверть стоимости, получив все документы на байк в электронном виде. Нине сообщил, что документы на байк и киборгов ей поможет оформить юрист заповедника, а сам он оплатит находку жемчугом.
Во вторник начались ливни, плащей не было, и потому из модуля на одном острове и из дома – на другом без необходимости никто не выходил. Но на рыбалку на рассвете Змей выезжал ежедневно, силки проверяла Злата, Ворон занялся изготовлением глиняной посуды на гончарном круге по просмотренным в сети видеозаписям.
Вечерами все трое занимались глиной – Ворон сидел за кругом, Змей лепил игрушки, Злата раскрашивала готовые поделки – и на поставленном на стол планшете смотрели старые мультфильмы, которых практически уже не найти в свободном доступе в сети.
***
В среду Нина вернулась к переводу.
Всё-таки полезная книга «Домострой»… но общий комментарий надо давать для сайта родноверов и с точки зрения родновера.
Для этого самой надо верить в богов… не так… надо верить богам. Кто-нибудь их видел? Говорил с ними?
Ну, говорить-то идолу можно – но разговор односторонний получится. Как идол может ответить? И что?
А закончить работу надо.
В этой книге всё расписано – когда встать утром, сколько каких поклонов сделать, как с кем поздороваться, как куда пойти, что кому надеть, когда что съесть, кому где сидеть за столом, что кому и как сказать… вплоть до того, когда и как ложиться спать! — словно программа для киборга!
Жизнь родновера тоже упорядочена – но не до такой степени! Язычник знает свои права и свои обязанности – и выполняет их по мере возможности. Если нет возможности принести требы прямо сейчас – то можно и завтра, но в таком случае на моральную поддержку бога особо не рассчитывай. Если нет молока для требы – сойдет мёд. Можно заменить хлеб кашей… — всегда есть выбор, и есть право на этот выбор.
А это и есть свобода для родновера – «сво» небо, «бо» боги, «да» согласие – жизнь в ладу с природой и в согласии с богами, живущими на небе.
***
Утро четверга началось с получения письма от редактора сайта – Кузя возвестил об этом полшестого. Пришлось вставать.
«Желаем здравствовать! Вы стали писать, словно знаете что-то об этом Воине-Славном, и при этом объясняете всё просто и понятно, как будто киборгу. Кто он? Он имеет какое-то отношение к киборгам?
Статья стоит на первом месте в топе, там же в первой десятке ещё две Ваши работы. Благодарим за сотрудничество и нестандартный взгляд на мифологию. С уважением… редактор сайта».
Приятно. И деньги сразу пришли – почти две тысячи.
Но… неужели так заметно со стороны, что статья написана для киборга… разумного, но все же – киборга? Даже редактор это понял. Признаваться в этом… рано. Личного знакомства с этим редактором заводить не стала, и потому даже представления нет, как он отреагирует на такую новость.
Ответила, что на работе общение в основном с киборгами, и потому привыкла обращаться с ними как с подчинёнными-людьми.
Потом наконец-то ответила альфианам – «…в течение недели рыба будет привезена в отделение заготконторы при посёлке турбазы. Киборгов можно привезти туда же. Каким образом будет осуществляться обмен? С уважением… (подпись)»
Отправила.
***
В пятницу после обеда в чайной комнате прошло первое – пробное и только для своих – мероприятие по чайной церемонии с последующим чаепитием. Комната была оформлена в японском стиле – по приглашению Светланы прилетал старший сын фермера-самурая, привез в подарок ещё одно женское кимоно, две пары гэта, парик для гейши и второй сямисен, помог заменить мебель, подобрать цветы и веера, а заодно смог убедить и Светлану, и директора, что без гейши чайная церемония недействительна.
В качестве оплаты за помощь попросил разместить на сайте музея и на билетах информацию об их семейной чайной плантации – и получил согласие директора музея.
Удивлённая Света поделилась новостью с Ниной, и Нина предложила в качестве гейши Клару:
— Ей ведь надо будет всего лишь подать чай гостям и немного помузицировать… ну, ещё может потанцевать… без раздевания… плюс кимоно, парик и косметика… и она справится. Она уже может сама ходить.
— Попробуем… но… она точно справится?
— Это у Райво спрашивать надо, сможет ли он ей такую программу поставить… а он самый лучший программист в округе.
Райво программу поставил, мероприятие прошло блестяще и потому было включено в план мероприятий на осенне-зимне-весенний период года.
От сдачи киборгов в аренду Нина отказалась, сказав, что она собирается их обоих время от времени уводить домой. Сошлись на пятидесятипроцентной выручке от проданных на мероприятие билетов, и потому билеты были оценены в полтора галакта каждый. Программа по ношению кимоно и игре на сямисене на Клару встала не хуже родной – но часть родных программ всё же пришлось удалить.
Первое мероприятие провели уже в субботу после полудня – до сих пор в музее ничего подобного не проводилось, и потому небольшая комната была заполнена гостями.
Агат готовил чай, Клара в кимоно и в парике, и с выбеленным краской лицом играла на сямисене, потом инструмент взял Агат, а Irien’ка танцевала – её очень удивил программный запрет раздеваться во время танца, и всё прошло более чем благопристойно и прилично.
Событие сразу же попало в местные СМИ и Нине пришлось дать интервью, так как оба киборга принадлежат ей. Речь её содержала хвалу самому крутому программисту, который так реалистично написал программы для её киборгов, и главе просветителей, которая придумала так использовать киборгов. О том, что их обоих – и программиста, и просветительницу — пришлось уговаривать, Нина решила не говорить. Но сказала, что Светлана Юрьевна имеет желание проводить ещё и вечера каллиграфии – раз уж есть готовая комната и готовые киборги.
Светлана слушала эту речь с полнейшим изумлением – если такое ей и приходило в голову, то она никому это не сообщала.
После ухода журналистов Света предложила провести пробное мероприятие по каллиграфии – и тоже включить его в график, если оно пройдет без происшествий.
— Это будет даже очень хорошо… но мне тогда нужен будет этот график, чтобы оба киборга были уже в музее. Домой водить буду. Иногда.
На том и договорились.
***
В воскресенье с утра прилетал Змей, опять привёз рыбу, но уже с ветеринарным свидетельством, и потому Прохор Петрович взял оба мешка на реализацию по полтора галакта за килограмм, но всю сумму за рыбу сразу перечислил Нине на счёт. Нина возражать не стала, но на половину суммы сразу накупила макарон и круп, подсолнечного масла и сахара, и велела Змею всё погрузить в багажник своего флайера.
На вопрос о соме Змей ответил, что день назад рыбину с трудом, но нашёл и вместе со Златой смог убить и достать, сразу сообщил Степану Ивановичу, и что готовое копчёное мясо уже в магазине заготконторы, альфиане на днях привезут выкупленных у каких-то вояк киборгов в заповедник, а так как альфиане привезут DEX’ов, то часть привезённых Степаном Irien’ов сразу после обмена будут перевезены в модуль на Жемчужном острове.
И потому Нина на полученные за статьи деньги купила швейную машинку, нитки-иголки-пуговицы и три рулона достаточно плотной ткани разного цвета, поручила Змею отвезти всё и передать Фролу лично, чтобы киборги могли сами шить себе одежду.
Змей улетел вполне довольный, и с повторённым приказом быть всё время на связи.
***
Иметь в доме работающий искин неожиданно оказалось очень удобно. Кузя, выключенный в первую ночь, на хозяйку если и обиделся, то никак это не проявил.
Утром Нина первым делом включила терминал, и Кузя тут же доложил о входящих звонках и постороннем киборге у калитки. Пришлось надевать куртку поверх толстого халата и идти знакомить Кузю и Авеля – и сообщить Кузе, что Авелю разрешено приходить на участок за кошками. Кузя выдал фразу, что Irien’у самому стоять у калитки совершенно незачем и что он сам в состоянии следить за кошками и сообщить ему о необходимости унести своё животное. Авель ответил голосом пани Софии: «Ну, знаете ли, это уже слишком!», развернулся и ушёл.
Зато полдевятого пришла Эка с полной сумкой продуктов и вопросом от Прохора Петровича: «Что это такое?». Пришлось и её знакомить с Кузей – и необходимость каждое утро ходить в магазин отпала сама собой.
Через пару дней Нина с Кузей сработались, а еще через пару дней Нина стала подозревать, что её искин – не просто программа.
Или это Райво так постарался и удалённо что-то такое установил, или… так и было, и просто она сама не умеет правильно обращаться с искином… но что-то менять уже поздно, да и денег лишних нет тоже.
***
В понедельник двадцать второго сентября утром, примерно пол-одиннадцатого, позвонил юрист заповедника, сказал, что летит в город по делам, и предложил встретиться – но по возможности так, чтобы не было посторонних рядом:
— Степан Иванович попросил помочь Вам. Разговор будет о Ваших киборгах… и, возможно, не совсем приятный для Вас.
— Значит, кафе отпадает. На работе нельзя… в фонды нельзя посторонним, а Вы далеки от музея… в музейных кафе полно народа… в час дня у меня дома Вас устроит?
— Вполне. Дайте адрес, я буду. Но я буду с киборгом.
— У меня тоже киборг найдётся, – усмехнулась Нина, – и даже два киборга. Записывайте адрес…
Нина отправила домой Василия и Агата, чтобы Mary приготовил обед на четверых, максимально простой и калорийный – юрист всё-таки человек деревенский, в городе бывает не так часто и пообедать в столовой вряд ли успеет – жареная треска в сметане и гречневая каша с мёдом. Васе сказала, чтобы без десяти час прилетел за ней и привез Агата.
Василий взял карточку, сделанную для Сани и оставленную у себя, когда повезла Саню в поселок, ответил за двоих: «Приказ принят» и оба киборга вышли.
Полдня прошло спокойно, Нина с Лизой ушли на минус четвертый ярус хранилища, Петя остался в кабинете – и за два часа не впустил начальника охраны и группу туристов, которые так захотели непременно попасть именно в эту дверь, что смотритель с третьего этажа вызвала этого самого начальника.
Петя наслаждался процессом – теперь у главного музейного охранника только третий уровень на него – и сообщил Нине о его приходе только после того, как он ушёл. Нина позвонила главному охраннику с мыслью извиниться за выходку своего киборга – но тот так радостно ей ответил, какой у неё молодец кибер, никого не впустил без её ведома, что желание извиняться исчезло.
Иван Сергеевич сказал, что приедет с киборгом – и только когда за ней прилетел Вася подумала, что у юриста может быть «семёрка», и если что, то Вася не справится… но забирать домой сразу двух своих DEX’ов рискованно, поэтому снова взяла Агата. Просто на всякий случай – более для солидности, чем для охраны. Хоть посуду уберёт после обеда.
Киборгом юриста оказалась совершенно беловолосая девушка ростом чуть выше полутора метров и одетая в простой темно-серый деловой костюм – но смотрелся на ней этот костюм шикарнее, чем на модели на показе мод.
— Irien, – тихо доложил Василий, связавшись с девушкой, – пять лет три месяца, потенциально разумна.
Иван Сергеевич поздоровался с Ниной, проследил за её взглядом и мрачно ответил на незаданный вопрос:
— Лиля из привезённых киборгов… она мне досталась… в секретари. DEX’а мне не хватило. А Irien’ов по Вашему желанию привезли… программа охраны ей дана. Дитё дитём… на мою младшую похожа… если бы не… ладно, её тоже надо чем-то занять… секретарь теперь у меня. Ведь кому рассказать, что скажут? На старости лет с ума спрыгнул? Но девочка умненькая…
— Проходите в дом. Кстати, это Василий… он DEX. А это Агат, Mary. Вы будете обедать? Или сначала дело? Садитесь.
Из дневниковых записей пилота Агжея Верена.
Абэсверт, Аннхелл
Тетрадь я сумел открыть только за два часа до подъема, кое-как умостив в постели избитое перегрузками тело. По коридору прошелестели шаги дежурного – дверь в каюту я не закрыл, и мне хорошо было слышно, как дышит спящий корабль.
Обложка оказалась крепкой и совершенно без царапин. Дьюп вообще отличался аккуратностью, особенно в разговорах и с оружием. Но я сроду не видел, чтобы он что-то писал, пока мы были вместе. Если только по ночам? Спал я тогда, что называется, без задних ног. Даже сирену мог проспать. Сейчас просыпаюсь от любого случайного звука. Нервы не те.
«Анджей спит… »
Я вздрогнул.
«Так только щенок может спать, предварительно нагадивший во все доступные ему туфли, оборвавший занавески на кухне и сделавший посреди прихожей лужу больше самого себя.
Надо иметь очень незамутненное понятие о совести, чтобы вот так раскидать во сне руки и ноги. И это после всего, что он натворил сегодня. Я думал, корабельный реактор не выдержит разницы температур, что он ухитрился ему задать. Как только меня угораздило зайти проверить. И как ему могло прийти в голову, что он вообще имеет право вмешиваться в управление реактором?
Спит. Какой идиот придумал ставить к реактору первогодков?
Хорошо хоть я не ударил его сегодня, оба бы не спали. На такого, как Анджей, трудно злиться, он делает все от души. Да и мне порой легче убить, чем ударить. Хотя ему сегодня больше пригодилась бы порка. Дисциплинарное взыскание в таком возрасте как раз пока без надобности: молочная совесть уже отвалилась, коренная еще даже не режется. Ты, Анджей, думаешь, испугался того, ЧТО сделал? Ты испугался того, что узнают.
Попросил техников проверить замедлители по-тихому. Если прогорели…»
Я помнил тот случай. Правда, помнил смутно и ненадежно, как дети помнят всякие неприятные вещи – похороны близких или ссоры родителей. Помнят, не понимая и не принимая до конца. Оказывается, дело было даже хуже, чем я предполагал. Хорошо, что первым пришел Дьюп, а потом уже сменщик. И я вряд ли обиделся бы, если бы он меня тогда ударил. Или я сам себя еще так мало знаю?
«…Спит. У меня мог расти такой же сын, ну, может, чуть постарше. Или, пойди я другим путем, имелись бы уже праправнуки. Но не срослось.
Мне 154 года. Когда мне было столько же, сколько сейчас тебе, Анджей, люди так долго не жили.
Теперь я застрял годах на сорока пяти, да и то лишь потому, что взялся за себя слишком поздно. Хотя мне уже, честно говоря, и жить-то не очень хочется. Когда заразился «синькой», мучился, очередной раз приходя в сознание, что все еще не там. Но организм выдержал. Ему плевать – хочу я или нет.
Или я чего-то не успел в этой жизни? Чего? Щенка вот этого воспитать? Это мне божья кара за то, что не завел своих, сторонился в академии курсантов, не брал в пару малолеток. Боги нашли-таки.
Нужно хоть ему успеть рассказать, может, пригодится. Если все будут начинать службу с попытки взорвать корабль… Хотя я и сам начинал не лучше.
Спи, Анджей, я попробую рассказать тебе кое-что, на случай, если сдохну и не успею показать. Раз уж эта проклятая бессонница… «
Я закрыл глаза. Мне было и больно, и тепло одновременно.
«Скоро начнется война, мальчик. Я знаю, я пережил их три. В меня и в тебя будут стрелять. И стрелять так долго, что скоро тебе станет больно от одного сознания, что в тебя стреляют. Осознание иногда больнее, чем раны.
Ладно. Давай попроще и по порядку. Если ты это читаешь, значит меня, скорее всего, нет. И это хорошо. По-моему, глупо листать при живом хозяине его записи.
Детство мое тебе без надобности.
А вот в Академии мы учились в одной. Ее и раньше так называли – Академия. Только тогда это было официальное название, а сейчас, вроде, как кличка. Но, по сути, в ней ничего не изменилось, и даже портреты на стенах все те же.
Я, правда, поступил туда поздно. Мне уже сравнялось двадцать пять. Это чуть больше, чем ваши двадцать пять, потому что тогда не существовало понятия стандартного года, и на каждой планете считали по-своему. Я закончил историко-философский факультет на Диомеде (не удивляйся, тогда Империя почти ничего не делила с Экзотикой), какое-то небольшое время преподавал, писал диссертацию. Я – диссертацию. Смешно.
А потом вселенная медленно, но верно покатилась к войне. И я понял, что не смогу тихо сидеть и читать никому не нужные лекции.
Я был молод и глуп. Ты хотя бы попал в эту мясорубку в том возрасте, когда от человека не ждут взрослых решений. Я же отдал себя Беспамятным сам».
Я вспомнил. Мне об этом же говорил отец. Что любая военная служба – безумие. Потому что кровь притягивает кровь. И вырваться из этого кровавого окружения я уже никогда не смогу.
И что вокруг людей – не ангелы. Вокруг них те, кто потребляет энергию их трудов и мыслей. И потому вокруг военных – кровопийцы.
Я тогда посчитал это истерикой человека, обросшего навозом, детьми, поросятами…
Прикрыл глаза и начал вспоминать отца, маму, братишку Брена. Интересно, к ним уже пришло известие о моей «смерти»? Мама, наверное, плачет.
Мне впервые за все эти годы очень захотелось увидеть их всех. Мама постарела, наверное. Процесс реомоложения – дорогая штука, а у отца приоритеты – удобрения да семена.
Я стал вспоминать свою жизнь на ферме и уснул. Прости меня, Дьюп, я не спал толком двое суток.
Утром следующего дня мы начали готовиться к передислокации на Аннхелл.
Сестриц Вланы я решил взять с собой. Девушке хотелось их куда-то пристроить, а, учитывая темперамент обеих, это было непросто. В конце концов решили сдать сестренок в какой-нибудь интернат непосредственно на Аннхелле.
Младшая, кстати, оказалось еще хлеще старшей. Золотоволосая, с огромными зелеными глазами и надписью через всю физиономию: «Не тронь меня, я кусаюсь». И ведь действительно кусалась. Влану она убедила в этом, когда ее ловили, Гармана – буквально вчера. Не знаю, он-то чего от мелкой хотел?
Я на полном серьезе предложил сдать юных леди не в интернат, а в колонию, после чего они немного присмирели. Хотя, намордники все-таки не помешали бы.
С остальными подростками разобрались проще. Я приказал ребятам построить помост на центральной площади и согнать остатки городского населения, которое в последние сутки, видя, что стало тише, повылазило из своих подвалов. Причем площадь мы обустроили, как для показательной казни.
А потом щенков выставили на помост и… по одному сдали на руки родственникам. Надеюсь, в городе надолго запомнят эту странную историю.
По логике военного времени, щенков надо было расстрелять, по уставу – отпустить: ни одному из них не исполнилось даже семнадцати, когда наступает ответственность за преднамеренное убийство.
Я редко поступаю по уставу…
Влану, с моей «легкой» руки, бойцы уже называли за глаза Птицей.
С самого утра она носилась туда-сюда как угорелая. Я дал девушке ознакомиться с должностной инструкцией, и, в общем-то, до подписания приказа она могла бы читать ее еще день-два по слогам. Но Влана решила иначе.
Я не возражал. Тем более что доукомплектация – дело именно зама по личному составу. А нам предстояло завербовать полдюжины ребят на Мах-ми (я посчитал, что это безопаснее сделать здесь, чем на Аннхелле).
Мы объявили о своем желании по специальной городской связи (в расчете на местную полицию). И по остаткам обычной связи – тоже. Объявили утром, а после обеда выяснилось, что выбирать уже есть из кого.
Влана рвалась в бой. Я забрал Келли и предупредил ее, что утверждать каждого кандидата буду лично.
Она послала за мной дежурного меньше, чем через час. Предложила взять восемь вместо шести, что меня сразу насторожило. Одна физиомордия, к тому же, показалась мне знакомой. Где-то я видел этого парня, но вспомнить где – не мог.
Прошелся раз-другой вдоль шеренги добровольцев, думая: ну где? Остановился напротив другого кандидата, спросил кто он и откуда. Сам думал. Парнишка белобрысый, высокоскулый, будь он помоложе… Вот оно. Новобранец похож на отморозка с крыши, с экзотианской заколкой в волосах. Мило. Ну и кто это у нас? Брат?
Интересно, Влана мне его нарочно подсунула? Восемь вместо шести… Может, не одна подстава, а две? Прошелся, вглядываясь в лица, еще раз. По сжатым, побелевшим губам крайнего новобранца понял – пройдусь в третий, случится что-нибудь интересное.
Влана смотрела на меня спокойно. Уж у нее-то обморока не ожидалось при любом раскладе.
– Шесть, – сказал я. – Мне пальцем ткнуть, или так понятно?
– Они справятся, капитан, – сказала Влана, не теряя выражения лица. – Оба.
Я мотнул головой, предлагая ей отойти. Хотел поинтересоваться, давно ли условия в спецоне причислили к санаторным, но сдержался. Просто спросил:
– Ну ладно, крайний, по твоему мнению, справится. А белобрысого возьмем для тренировки нервов?
– А ему что теперь, пойти повеситься, раз у него такой брат?
– А зачем вешаться, если дешевле утопиться?
Обменявшись любезностями, мы стояли и созерцали друг друга.
– Я бы не стала на вашем месте доверять первому впечатлению, – неожиданно твердо сказала Влана. – Вы, капитан, даже местности толком не знаете. А я с детства знакома с каждым из здесь стоящих.
– Ну что ж, – сказал я с улыбкой питона, который, что бы там кролик себе ни думал, ужинать сегодня все равно будет. – Первая же неделя – и все станет ясно. – (Щас я к ним какую-нибудь свинью из сержантов поставлю, и дело с концом.) – А отправка с Аннхелла – за ваш счет, – я посмотрел на грустное подобие шеренги… – Документы на всех – ко мне в каюту!
— Аттестат о полном общем образовании вручается Авроре Кареловне Склодовски. Дочь военных, замечательных специалистов по антитеррору, она собирается пойти по их стопам и планирует стать военным психологом, а пока Аврора украшение и гордость нашей школы. Золотая медаль, победы в интеллектуальных и спортивных олимпиадах – все это есть в ее достижениях
— Аттестаты о полном общем образовании вручается Маю Лех Склодовски и Марту Лех Склодовски. В младенчестве близнецы потеряли родителей, были усыновлены и до десяти лет получали домашнее образование на отдаленной планете. Все свои таланты они посвятят земле, ставшей им домом – будущие геолог и агротехник, замечательные товарищи, спортсмены и серебряные медалисты остаются на доске почета нашей школы.
***
Отшумели фейерверки выпускного, и наутро неразлучная троица шла в сторону космопорта.
— Ну что, сейчас к моим, покажемся, отоспимся.
— Ага, а потом к нашим, па обещал на маршрут взять, говорит, спецом для девочек – тонны бабочек и прочей романтики.
— И рифы в море. Я тут акваланг в инфранете присмотрел, должны уже по адресу доставить.
Перед юными смелыми сердцами были открыты все пути Галактики.
Анна Борисовна пришла в середине сентября, не одна и не с пустыми руками.
Впереди шёл незнакомый Зое и Беру DEX и показывал дорогу. Сзади Кощей нес тяжелый рюкзак с тёплой одеждой, инструментами и продуктами.
Встреча была назначена на середине пути – на это согласились обе стороны. Зое не хотелось приводить в землянку незнакомого человека, а Анна Борисовна не была уверена, что в свои пятьдесят два года сможет пройти пешком по тропинке через лесное болото.
На тихой сухой полянке обе стороны долго разглядывали друг друга.
Зоя видела на записях, которые приносил Костя, как выглядит начальница посёлка, и даже узнала в DEX’е Первого.
Точно так же Анна Борисовна – она по приносимым Костей видеозаписям уже знала, как выглядят Зоя и Бер.
Но одно дело – видеозапись, и совсем другое дело – личная встреча.
Сели и начали говорить. Непривычно профессору Академии говорить с киборгами на равных – так и киборгам было не легче, никто никогда из людей на равных с ними не говорил.
А ситуация такая, что силой не решить. Да и нельзя решать силой – на Зою у профессора есть настолько далеко идущие планы, что действовать надо крайне осторожно.
Да и пришедший с Зоей DEX решимости не прибавил. Четыре киборга и один человек в осеннем лесу – но нельзя показывать страх, ни в коем случае нельзя! И нельзя врать – четыре детектора ловят не только каждое слово, но и каждый взгляд и вздох.
— Скоро зима, и надо в посёлок идти, здесь нельзя оставаться – озвучено первое предложение Анны Борисовны, но это скорее для пробы, вряд ли Зоя пойдёт к людям.
И Mary отказалась. Это было ожидаемо.
– Можем поставить в лесу жилой модуль со всем необходимым, и ты можешь жить здесь и включиться в план научной работы.
— Как это? – удивлённо спросила Зоя — У меня и программ никаких научных нет.
— Наблюдение за лесом, сбор и анализ проб воды и воздуха, сбор грибов и ягод, заготовка растений для ткачества. Кстати, у тебя отлично получается и ткать, и шить. Ты молодец, и можешь даже делать ткани ручной работы на продажу.
— Хорошо. Я буду жить… в модуле. Но не в качестве оборудования!
— Нет, конечно! Пока лаборанткой, а потом и младшим научным сотрудником кафедры Охраны леса Академии. Сделаю вам паспортные карточки, и оформим на работу по всем правилам. Согласна?
— Да. Но чтобы Кощей и Бер тут остались. И… вот этот… тоже. Охранять.
А вот такого поворота Анна Борисовна не ожидала. Но быстро взяла себя в руки.
Зоя уже ставит ей условия! И надо бы возмутиться – и радостно, потому что девушка-киборг разумна! – а это значит, что она сможет работать без постоянного контроля с её стороны.
— Естественно! Модуль на четыре жилых комнаты с лабораторией, кухней, столовой и душем. Соберем и экранируем за неделю. Согласны?
— Да. – сначала ответила Зоя, а за ней, после минутной задержки, и остальные киборги.
— Вот и договорились! Втроем жить будете.
— Вчетвером – упрямо повторила Зоя – с ним… вчетвером.
— Да, …согласна.
За оставшиеся полдня обсудили место установки модуля и договорились о поставках продуктов, которые не добыть в лесу, и медикаментов.
После чего гости ушли. То есть – Кощей остался, ушла Анна Борисовна и Первый.
Но утром Первый пришёл к землянке, чтобы остаться. Для охраны.
И Зоя назвала его Петром.
Больше времени ушло у Анны Борисовны на переговоры с директором Академии и дирекцией заповедника об установке жилого модуля в лесу для четырех киборгов.
Но своего она добилась – получила разрешение на проживание в лесу лаборантки, её помощника и двух охранников. Это была победа!
Настоящая победа профессора Зерновой!
Её внезапная мысль была верной! – почти полтора года шло предельно осторожное налаживание контакта с сорванной Mary – и закончилось успешно!
Хоть и пришлось оставить здесь двух купленных DEX’ов и ещё одного – фактически украденного.
С разрешения киборгов через неделю Анна Борисовна привела из посёлка программиста Рому, но не в установленный модуль, а снова в условленное место посередине пути между модулем и поселком.
Рома удивился безмерно, увидев программу неподчинения у Кости, Бера и Зои, но удалять не стал, поставил новый антивирус всем, убрал лишние программы, но поставил фоновую программу, где прописал всем хозяйкой Анну Борисовну без возможности замены, для их же безопасности, и поставили программы, необходимые для изучения и охраны леса.
Петру оставили раздел «хозяин», прописав в хозяйки, кроме Анны Борисовны, ещё и Зою.
Голограммы прикрытия Рома обновил, но оставил те же – образ старухи для Зои, избушка – для модуля. Кощею и Беру сделал прикрытие соответственно их образам в сказках – высокого тощего старика и бурого медведя. Петру сделали голо большого, но подвижного камня.
Заповедник удалось отстоять от вырубки, а браконьеры сами перестали ходить, когда в лесу такие чудища завелись.
Нанятые егеря охраняли периметр – и от браконьеров, и от туристов.
Это все?
Все.
Слова прозвучали. Все…
— Что?… — прошептал Лёш. — Лина…
Это было невыносимо. Она не думала, что будет так…
— Я Лина из клана Феникс, ветвь Файер. Наемница. И… в общем, тебе пора.
И лишь в этот миг, увидев, как расширились в потрясении глаза Лёша, Лина с мучительной болью в сердце осознала, что пути назад нет. Слова сказаны, все, что могло бы быть между ними в эти несколько коротких дней, все, на что она надеялась… этого не будет.
Между Светлым Стражем и Темной ведьмой ничего быть не может.
Лёш не отрывал от нее взгляда. И не уходил. И под этим потрясенно-недоверчивым взглядом она тоже не могла уйти.
И было больно.
И было…
— Черт, да уходи же! Меня наняли убрать тебя, ясно?!
Лёш молча качнул головой…
Черт его знает, что бы он сделал в этот миг… что бы она сказала… чем бы все кончилось… но в этот миг рядом полыхнуло светом, и плечистая фигура шагнула к ним, почти прыгнула.
— Лёш! Цел… — выдохнул голос с заметным облегчением.
Вадим!
Ох, как своевременно! Он разберется и позаботится о брате. Вадим присмотрелся к обстановке… и серо-голубые глаза сощурились пристальном взгляде:
— Лёш, что случилось? Лина?
Ох, как же не вовремя… Старшего Соловьева не проведешь и не заставишь отступить. И с этим его чертовым талантом к перемещению не сбежать. Блин! Лёш — Лина почему-то верила, — не стал бы ее преследовать. А вот Вадим…
— Лёш?
— Нападение ассасинов, — наконец проговорил Лёш, — Троих. Лина… она помогла.
Что?
Девушка изумленно распахнула темные глаза: Лёш, ты… что ты делаешь?
— Помогла? Лина?
— Она… э… отвлекла…
— Ага-ага.. — покивал Вадим… и вдруг резким движением вытянул руку, словно накрывая площадку невидимой сетью.
На миг девушке показалось, что резко сдвинулся сам свет… замелькали тени… зазвучали голоса… тени голосов.. А потом все стихло, и Лёш быстро придвинулся к Лине, словно защищая.
— Помогла, значит, — взгляд голубых глаз ощутимо похолодел. — Интересным танцам вас учат, леди-феникс! Стоять!
Допрос.
‘Стоять!’ прозвучало так, что она невольно замерла. Когда говорят таким голосом, то слушаешься автоматически… а на всякий случай он еще и руку вскинул… и напряженно подрагивавшие пальцы замерли, готовясь бросить магию.
— Дим, стой!
Первое, что ощутила Лина — это досаду, что Лёш перекрыл ей сектор обзора… он был куда выше, и теперь она видела его спину, напряженную, обтянутую темной рубашкой… Стоп. Спину? Спину?!
Он закрыл ее собой… Он рехнулся?
— С ума сошел?
— Вадим, подожди! Лина, стой…
— Отойди от нее! Лёш, ты спятил? Она убийца!
А. ну конечно… Хоть один нормальный в этом семействе. Теперь Лина могла бы и уйти… переместиться, ведь Вадим не посмеет бросать ничего уничтожающего. Но какое-то странное чувство, похожее на горькое любопытство, заставило ее остаться на месте.
И послушать…
— Она мне помогла! Оставь ее. Оставь, слышишь?
— А как же ‘контракт на твою жизнь’? — беловолосый ведьмак весьма точно скопировал ее интонацию.
— Дим!
Хорошо, что она не эмпат. Наверное, сейчас ее бы испепелило на месте досадой и бессильным гневом — он просто воздух плавил… Наконец старший брат сдался:
— Да не собираюсь я ее убивать! Расспрошу только. Раз помогла — пусть уходит. Просто не подставляй ей спину! Отойди же, черт…
Лёш наконец сдвинулся… Лина сдержала порыв отступить — ей почему-то страшновато было смотреть сейчас в глаза юноши. Почему-то было не по себе. Она же не сделала ему ничего, не выполнила заказ! Не тронула… почему же ей сейчас так горько и стыдно?
Но противника надо видеть… всегда надо видеть… и поэтому она подняла глаза.
— Значит, ты познакомилась со мной из-за контракта? — сейчас голос Лёша совсем не был похож на тот волшебный теплый тенор, который завораживал и грел сердце. Тихий был голос, невыразительный… словно Лёш учебник читал.
— Да.
— И все это время… С самого начала?.. — он, кажется, все еще не верил.
— Да.
Оправдываться смысла нет.
— Почему ты?
— Это моя работа, — Лина чуть пожала плечами, — Я феникс. Клан наемных убийц.
— Наемных? Поэтому ты тогда?…
— Да.
Лёш хотел еще что-то спросить… но сжал губы и промолчал. Зато Вадиму нашлось что сказать:
— А кто тебя нанял?
Вообще-то она не имеет права… а, к дьяволу.
— Посредник.
— Что обещал? Какая цена?
— Оплата по высшему тарифу и половина его, — кивок на Лёша, — магии.
— По высшему, значит… Гордись, братишка.
Лёш дернул плечом — ему явно было не до гордости.
— Кто посредник? Имя, уровень, клан, магия?
— Понятия не имею.
— Причину заказа он назвал?
— Нет.
— Местонахождение?
— Его вы уже не спросите. Он покойник.
Братья переглянулись…
— Ты?
— Да. — а что скрывать.. — Он мне не понравился.
И снова молчание… И взгляды — Лёша, Вадима. И неожиданное:
— Пойдешь с нами. Родителям ни слова.
Барьер слабеет…
— Ну? – Даниэль не улыбался. И это было еще одним тревожным признаком. Координатор Даниэль был притчей во языцех уже не первое десятилетие именно потому, что прославился как невозможно-упертый оптимист. Что бы не происходило в Своде – неведомо куда испарялись заготовленные ингредиенты эликсиров, появлялась на стене классическая рожа с надписью «Васька-дуракъ», юные кандидаты в Стражи влезли в учебник для старшекурсников и нечаянно отрастили на любимом учителе крокодилий гребень – Даниэль только солнечно улыбался и вместе с учениками брался исправлять их промахи.
И под мягкий, чуть торопливый говорок «ага, вот так, молодчина» отпадал крокодилий гребень, вырастал до нормальных размеров попавший под действие уменьшительного заклинания Координатор Савел, возвращалось на постамент сбежавшее учебное пособие – Mammuthus primegenius, в просторечии мамонт. А заколдованная сумка прекращала бегать за своим затравленным хозяином-неумехой и портить ему жизнь, то подкрадываясь сзади, то прыгая на руки, как любимый щенок, то вламываясь в самый неподходящий момент за некую белую дверку. Все получалось… И только надпись «Васька – дуракъ» так и оставалась нестираемой, с удручающим постоянством возникая на стене перед комнатой Наставника. Кто именно намалевал на стене эту вредную рожицу, кто послужил моделью и какое именно заклинание нестираемости наложено в незапамятные времена на эту картинку, так и осталось тайной. Но Даниэль умел отличать мелочи от действительно важного, и рожица никоим образом не портила его настроения.
Но вот Координатору было не до улыбок.
— Все то же. Слабеет. Медленно, но… — продолжать Пабло не стал. И так понятно. Не первый год Стражи и Координаторы бились лбом о неразрешимую проблему, вставшую перед ним вместе с этим чертовым барьером. Барьер, воздвигнутый неведомо кем четырнадцать лет назад, мало того что отрезал Землю от Сопределья. Во-первых, он смел менее прочный барьер самих Стражей, во-вторых, из-за этого четверо коллег так и застряли в других мирах, и что с ними сейчас – неизвестно. Координаторы в принципе, очень живучи, а миры относительно благополучны, но все-таки…
Но самое главное, что жгуче беспокоило совет, кто автор барьера и какова, свет ее побери, причина?
Огромная мощь, задействованная в это сложное переплетение чар и потоков энергии, не могла быть истрачена только ради прихоти. Значит, неведомый творец барьера добивался какой-то цели. Но какой? Отрезать или защитить?
И что будет, когда он, наконец, истает? Ведь он слабеет.
Если забыть на солнце шоколад и он растает, это на первый взгляд не заметно. Коричневый брусочек остается почти таким же гладким. Но тронь его – и палец утонет в теплой липкой массе, еще секунду назад казавшейся твердым телом.
Когда тает ледник, это не сразу заметно. Сначала ледяная поверхность покрывается поблескивающей пленочкой, в которую можно смотреться, точно в зеркало. Потом он подтаиваивает изнутри, скрытно, и только ручейки, говорливые и едва заметные, могут подсказать внимательному наблюдателю, что вся многотонная глыба, возможно, держится на тонкой перемычке. Что один толчок – и вся эта блистающая масса, хрустнув, оторвется от скал… На секунду зависнет. И понесется вниз, сдирая землю, толкая камни, ломая деревья, чернея на глазах… превращаясь в бушующий поток грязи. Но люди этого не видят.
Только звери иногда чуют и уходят с опасного склона.
Но когда тает барьер… этого не заметишь вовсе. Энергопотоки невидимы и не слышны никому, кроме магов. И люди спокойно живут под привычным синим небом. Они строят новые дома, подправляют крыши у старых, читают вечером сказки детям, влюбляются, женятся, планируют будущее…
Не чувствуя, как над их головами медленно и неотвратимо слабеют сплетенные неведомо кем энерголинии. Не видя, как месяц за месяцем, день за днем распускаются сложнейшие охранительные плетения. Не зная, сколько осталось до того мига, как воздух прорежет вертикальная серая щель.