В одном маленьком-маленьком городке неподалёку от нашего, жила юная добрая девочка. Добрая девочка, как часто бывает, жила в небогатой семье. Папа был плотником, очень хорошим, талантливым, но мало востребованным. Сейчас все меньше людей любят мебель и поделки из дерева. А мама была школьным учителем. Так и жили: скромно и никому не завидуя.
Однажды весной девочка увидела в витрине магазина красные сапожки. Она стала тянуть маму к дверям и показывать на них, попутно расхваливая, какие они удобные, какой у них хороший небольшой каблучок, и рассказывая, как она будет довольна, прибегая в них в школу и на танцы.
«Мамочка, ты подумай, ведь в таких сапожках совсем не может ходить троечница, я постараюсь учиться лучше. А еще, они никогда не будут стоять у дверей грязными в слякотную осеннюю пору. Я их буду мыть. Буду очень опрятной и аккуратной».
Мама улыбнулась ей какой-то таинственной, ласковой улыбкой и купила сапожки, не говоря ни слова упрёка.
С этого момента в их доме стали твориться чудеса. Сапожки стояли всегда чистые и помытые. Девочка стала выглядеть в них просто волшебно. Она вставала утром раньше на полчаса, заплетала из своих прекрасных длинных волос сложную красивую причёску, наглаживала форму, укладывала в портфель все свои принадлежности, не торопясь, и ничего не забывая. Затем, она протирала свои сапожки, и шла в школу степенным и уверенным шагом, а не бежала, сломя голову, боясь опоздать, как раньше.
Потом сапожки потребовали для себя деревянную резную полочку. Не просто полку, а красивую и сделанную с любовью. Папа очень старался. Целую неделю почти не выходил из мастерской. Когда полка появилась в прихожей, то на неё заглядывались все, отмечая и красоту сапожек.
Однажды домой к девочке пришёл преподаватель ВУЗа, чтобы похвалить её заслуги на олимпиаде и предложить обучение. Когда он увидел в прихожей полку, то ахнул, а потом долго-долго разговаривал с её папой. Через месяц отца наняли делать внутреннюю и внешнюю отделку музея ВУЗа. Он был очень рад, очень горд, и его труд стал оплачиваться очень справедливо, а работа радовала. Он стал знаменитым человеком.
Годы шли, но сапожки их будто не видели, одной осенью на них появилась новая подошва, какую умеют делать мастера-сапожники. И тогда сапожки стали даже меньше скользить. Девушка носила их аккуратно, помня о том, что в них есть кусочек особой магии. Девушка жила радостно и никогда не отчаивалась. Она хорошела день ото дня. Однажды она вышла замуж и уехала в теплые-теплые края жить на берег моря. А сапожки остались дома. Ведь, как всем известно, на море бывает очень тепло, поэтому нужны сандалии, шлепки или башмаки, но никак не сапожки…
С этих пор жизнь сапожек изменилась. Они стояли на полке пыльные, а потом как-то раз их убрали в большой мешок с прочей старой обувью. А как-то раз исчезла из прихожей и полка, потемневшая и пыльная, слишком большая для маленькой прихожей и слишком вычурная для современного дизайна квартиры.
А как жила хозяйка? Она родила деток, и была ими очень довольна. Муж сначала был очень доволен, говорил много комплиментов, а потом стал больше упрекать: то полы грязные, то ужин не готов, то красивая жена вдруг располнела… Женщина старалась угодить и мужу, и деткам, и соседкам, и подружкам, и гостям… Но ничего не получалось. Лучистые глаза потухли, спина ссутулилась, красивые длинные волосы были заплетены с тугой неопрятный пучок, чтоб не мешали, свитер был растянутый, и подмышкой была дырка.
Однажды к ней приехала погостить мама. Она очень удивилась, увидев дочь в таком состоянии. Счастье, будто покинуло её. «Ну, и хватит, — скажете вы... – Она и так жила очень хорошо, теперь нужно и рутины хлебнуть. Не каждый же день праздник и солнышко светит».
Мама напомнила ей про те любимые красные сапожки. Глаза молодой женщины заулыбались.
— Да, это были чудные красные сапожки! — сказала она.
— Это ты была в них прекрасна. — Сказала мама. — Как ты думаешь, что изменилось сейчас?
— Ты думаешь, что мне стоит купить красивое дорогое платье, и тогда всё изменится? Или нужна именно обувь? Или сходить в лавку и купить дорогой заколдованный талисман?
— Нет, дорогая. Дело не в вещах. Твои сапожки не были дороже и качественнее, чем у других. Они не были заколдованы и не выделялись цветом на фоне обуви других сверстниц. Но ты их любила. Ты выделяла их из всех других вещей, заботилась о них. Ты могла придти в магазин и купить себе вторую, третью, пятую пару обуви, и тогда они бы тебе больше не нравились. Но ты считала их самыми лучшими. Ты полюбила себя в них. Ты полюбила себя. А любимую себя ни за что не надо обижать.
В наше время так много вещей. И мы не ценим каждую единственную из них. В наше время так много людей, мы теряемся на их фоне. Мы забываем, что мы истинное чудо. В наше время так много всего, чего мы желаем и получаем, но счастливы ли мы, исполнив желание? Нет. На каждые сапожки мы находим сапожки еще лучше и желаннее. Не насыщаемся, но едим в разы больше, чем хотелось бы. Остановись, доченька. Полюби. Себя. Мир. Жизнь. Пусть солнышко восходит и светит тебе. Ощути благодарность за каждый единственный прожитый день.
Мама уехала. А бывшая хозяйка красных сапожек задумалась. Села перед зеркалом, расчесала свои длинные русые волосы, подмигнула себе, и пошла с любовью драить любимые блестящие когда-то кастрюли… Встретила мужа с улыбкой, мгновенно став от улыбки в разы прекраснее, чем раньше. А вместо того, чтобы упрекнуть детей за игры во время еды, она улыбнулась той же загадочной и ласковой улыбкой. Жизнь прекрасна!
Ей нравилось это ощущение. Она чувствовала себя внезапно помолодевшей, повернувшей время вспять.
Она давно забыла, какой была в юности, в свои пятнадцать лет. Вычеркнула все промахи и ошибки, заблуждения и надежды, все для того, чтобы стать неуязвимой.
Но в усердии своем лишила себя всякой радости бытия. Цветы утратили свой аромат, а еда – горечь и сладость.
Дельфина остановилась у самых дверей скриптория и вопросительно взглянула на хозяйку.
Фонарь в ее руке чуть покачивался, будто высказывал затаенную нерешительность.
Герцогиня перехватила стальную цепь и вдела пальцы в кольцо. Фонарь оттягивал руку. Обрывок пламени трепетал.
– Оставайтесь здесь, – произнесла герцогиня.
Мгновение она колебалась. А если он не придет? Эта мысль впервые посетила ее.
Прежде она не сомневалась, не возникало даже тени. Она слишком верила в собственное могущество и в тщеславие мужчины. Мужчина по природе своей слишком слаб, похотлив и корыстен.
Она толкнула дверь и огляделась.
Конечно же он здесь. Как она могла сомневаться? Вот он, прячется в тени. Возможно, он здесь уже давно, от нетерпения перепутал время, боялся опоздать и вызвать немилость. Герцогиня приблизилась к огромному столу. За этим столом она увидела его впервые, немного встрепанного, с покрасневшими после бессонной ночи глазами.
Стол был почти пуст. Аккуратная стопка бумаг и связка перьев. Клотильда водрузила фонарь почти в середину. Оранжевый лепесток, почуяв одобрение, подрос в своей колбе, и круг света стал расползаться.
Геро оставался за пределами этого круга, свет поглощался тьмой у самых его ног. Но все же она успела заметить, как за темной прядью блеснули отразившие пламя глаза и тут же погасли.
Он стал похож на зверя, которого факельная облава загнала в чащу. Он не пытался приблизиться. Ждал знака. Герцогиня мысленно одобрила его нерешительность. Действует правильно. Знает свое место. Она его выбрала, и за ней остается последнее слово.
Убедившись, что он без ее знака не двинется с места, Клотильда поманила его в освещенный круг. Сейчас станет ясно, что он на самом деле чувствует. И достаточно ли опытен в такого рода интригах.
Если стремительно бросится к ее ногам, упадет на колени и будет что-то бессвязно шептать, глядя на нее влажно и проникновенно, это будет означать, что опыт у него есть.
Кто-то из благородных дам, таких же знатных благотворительниц, как и она сама, уже дал ему предварительный урок, уже научил тонкостям куртуазного обращения.
А если он будет неуклюж и дерзок, попытается сразу схватить ее, то это означает, что она, герцогиня, в нем ошиблась и что он не загадочный юный книжник с ясным и мудрым взглядом, а самоуверенный простолюдин.
Но Геро не сделал ни того, ни другого. Он вошел в круг света, будто преодолевая некую преграду, протискиваясь сквозь вязкую и прозрачную стену, переходя из одной ипостаси мира в другую, испытывая при этом определенную неловкость.
И снова был далеко, снова застыл в ожидании. Теперь она могла его разглядеть. Ей кажется, или он с их последней встречи немного осунулся? Или это так падает свет?
Возможно, за эти три дня он мало спал, работал здесь, за этим столом, или принимал участие в школярской пирушке.
Но черты лица у него заострились. И взгляд тревожный. Он старается держаться уверенно, прямо, но заметно взволнован. Волнение исходит от него, будто сияние.
Герцогиня подавила улыбку. Натянут как струна. Это хорошо. Это означает, что он не настолько избалован женским вниманием, чтобы мнить себя неотразимым. И никакой знатной наставницы у него нет. Она будет первой.
Герцогиня повторила свой манящий жест. И он, поколебавшись, сделал шаг. Теперь он совсем близко. На расстоянии вытянутой руки. Вновь бросил взгляд сквозь спутанную прядь и сразу опустил глаза.
Дыхания почти не слышно. Это волнение передалось ей теми же горящими искорками, которые вновь запрыгали по коже.
Воздух сгустился и наполнился не то восторгом, не то ужасом. Он вновь осмелился взглянуть на нее с каким-то приглушенным вызовом. Горло судорожно дернулось.
Она видела, как двигается горловой хрящ под тонкой, нежной кожей, и не смогла вынести искушения. С той минуты, как она переложила свое намерение в слова и назначила время, она испытывала зудящую необходимость прикоснуться к нему, повторить краткий и заманчивый опыт.
Она как будто подцепила эфирную болезнь, когда сгребла и спутала его волосы. Ее кожа на ладонях оказалась зараженной и требовала облегчения от зуда. Так пьяница жаждет вина, чревоугодник – изысканных блюд, а заядлый дуэлянт – победы.
Блаженство, изведанное однажды, становится навязчивой приманкой, единственной оправданной целью.
Она ждала этой полуночи, чтобы дать своим ладоням исцеление. Она помнила шелковистую легкость его волос и начала с того, что откинула темную прядь, которая скрывала лоб и размывала строгую, с изломом, линию бровей.
Огненный пленник в пузатой колбе давал достаточно света, чтобы она убедилась в правоте своих изысканий и вожделений.
Она видела его лицо совсем близко, открытым, в игре теней, которые не скрывали очертаний, а скорее высвечивали.
У него прекрасный высокий лоб, а взгляд проникновенный, ищущий. Он, бесспорно, очень умен, обладает талантами, которые еще не раскрыты и дремлют, как бутоны в цветочной завязи.
У него ясные, почти всеведающие глаза. Такие глаза бывают у поэтов, проклятых, или отмеченных великой милостью свыше, способных узреть небеса и саму адову бездну.
Он еще слишком молод, чтобы понимать это, ибо прожил на свете совсем недолго и больше думал о хлебе насущном, чем о врожденном даре. Но она, принцесса крови, поможет ему.
Она послана ему самой судьбой, чтобы увести его в сияющую даль из этой обители лохмотьев и медных денег.
Клотильда медленно провела рукой по его лицу, чувствуя, как взметнувшиеся и тут же опавшие ресницы щекочут ладонь. Эта едва уловимая щекотка покатилась по ее руке и мгновенно размножилась, усилилась во всем теле.
Краешком сознания она отметила, какой чарующий контраст создает ее белая рука и черная шелковистая прядь, вновь скатившаяся ему на лоб. Две крайности, две несовместимые антитезы, которые враждуют и стремятся к единству.
Его кожа кажется смуглее и насыщенней в свете крошечного фонаря. В этом золотистом, матовом блеске столько тепла, столько бархатистой нежности.
Подушечкой большого пальца герцогиня провела по его нижней губе, чуть дрогнувшей.
От волнения губы сухие. Они подобны цветку, который выставили на солнечный подоконник и забыли полить. И зубы он сжимает так сильно, что под кожей щеки происходит движение.
Почему же он так взволнован? До сих пор не попытался к ней прикоснуться. Слышно только короткое, уже учащенное дыхание. Неужели его смущает титул? Или он так неопытен, что боится совершить промах? Скорее всего, второе.
Ему еще не доводилось иметь дело с такой высокородной дамой, и он не хочет обнаружить свое невежество. Бедный мальчик, как же он трогательно мил в своей детской робости.
Чтобы его ободрить, она касалась его уже обеими руками, повторяя левой рукой путь правой.
Отбросить прядь с виска, провести ладонью по гладкой, отвердевшей скуле, обвести контур губ.
Под подбородком судорожно бьется жилка, кровь ударяет ей в пальцы с паническим упорством. Так же порывисто нервически, будто в раскаленной докрасна клетке, прыгает его сердце.
Герцогиня, уже не сдерживаясь, улыбалась. Опустив руки ему на плечи, она подалась вперед, чтобы щекой прижаться к его волосам, а губами – к уху.
– Не надо бояться. Я сестра короля, но я и женщина. Я всего лишь женщина. И я хочу тебя. Тебе только нужно меня слушаться, идти за моим желанием, и все будет хорошо. Если будешь нежным и ласковым, я тебя вознагражу.
Он не ответил. Только по горлу вновь прокатился ком. И дыхание чуть сбилось.
Но герцогиня и не ждала ответа. Ей не нужны его признания и клятвы. Ей нужна его жизнь, его присутствие.
Планета Новый Альбион, спустя две недели после событий, описанных в Эпизоде 3.
Иногда в снах всплывают самые ранние воспоминания из органической части мозга — помещение с белыми стенами, яркий свет, расплывчатые лица людей, их голоса. Слова, смысла которых он еще тогда не понимал, поэтому они не задержались в памяти. А еще большой прозрачный куб с запертым внутри ксеносом, похожим на комок слизи.
Более поздние события помнятся четче — тощий странный парень с нервными движениями и глазами разного цвета, который прикладывает палец к губам и говорит «тс-с-с-с!!!». А потом прижимается лбом к его лбу и шепчет: «Я знаю, знаю! Пусть это будет нашим маленьким секретом, ладно? Пусть они думают, что ты киборг, пусть… На самом деле ты мой братишка-близнец. Только тс-с-с! Никто не должен об этом знать, только мы двое, — Лицо парня близко-близко, в его разноцветных глазах лихорадочный блеск, — Лишь когда мы будем оставаться наедине, мы сможем нормально разговаривать. А на людях мы будем общаться тайно. Вот так, — длинные тонкие пальцы принимаются ритмично постукивать по крышке антикварного рояля, — точка-тире-точка. Тире-точка-тире. Это азбука Морзе, понимаешь? Ты знаешь азбуку Морзе?»
Он растерянно замирает; процессор требует уточнить вопрос и четче сформулировать поставленную задачу, но тот парень (хозяин, лицо с приоритетным правом управления, имя — Дио Дуэйн, возраст — двадцать девять лет, род занятий — музыкант) сказал — ты не киборг, ты мой братишка. Он тут же самостоятельно подключается к инфранету, закачивает всю информацию об азбуке Морзе, потом нерешительно кивает. Кладет ладонь на крышку рояля, выстукивает буквы и слова. Дио смеется и хлопает в ладоши словно ребенок, которому подарили желанный и долгожданный подарок. «Боже, ты невероятен! Я понял тебя! Ты сказал — „да, я знаю азбуку Морзе“! Постой… У тебя же нет имени… Нет, я не стану называть его Кеннетом!» — Он не понимает, к кому обращается Дио, ведь они в комнате одни. А тот трясет головой и зажимает уши руками. «Нет, не смейте настаивать! Кеннет умер, мы похоронили его! Я не хочу, чтобы мой второй братишка тоже умер! А знаешь… — внезапно оторвав ладони от ушей, Дио глядит на него с просветленной улыбкой, — Я назову тебя „Морс“. В честь азбуки Морзе».
Морс просыпается резко, будто от толчка. В его каюте тишина, приглушенный розоватый свет от прикроватного светильника и шум дождя в динамиках — все, как он любит. Судя по звуку двигателей, корабль идет на посадку. Приподнявшись на локтях, он глядит на часы. Надо же, шесть часов проспал. А думал, что не заснет — новая мелодия назойливо жужжала в голове, но он так вымотался после последнего концерта, что лень было доставать виртуальный синтезатор и записывать. Как вообще люди выдерживают такие нагрузки? Риторический вопрос. Ребята из его группы во время турне сидят на стимуляторах, это он точно знает. А насчет Богдана есть подозрение, что он балуется чем-то потяжелее. Надо бы с ним поговорить, но разговаривать с людьми на некоторые темы все еще сложно. Хотя Богдан всегда к нему прислушивается, так что…
Сигнал вызова от входной двери мигает синим; получив голосовую команду, дверь отъезжает в сторону, и ударник группы (легок на помине!) переступает порог его каюты.
— Не разбудил?
— Нет, я уже не спал. Мы садимся?
— Да, — Богдан мнется, словно не решаясь что-то сказать, лицо у него тревожно-напряженное.
— Чего стряслось?
— Тут Айзек позвонил на центральный терминал… Ну, вы ведь с Заком договорились связаться перед приземлением…
— Ну, и?
— Зак в больнице… — увидав, как изменилось лицо собеседника, Богдан торопливо добавляет, — Но с ним ничего серьезного! Просто… Была одна операция по задержанию, и подозреваемый ударил его ножом.
Морс на секунду прикрывает глаза, позволяя системе отрегулировать мгновенно ушедший вразнос гормональный фон. Дождавшись пока в строке состояния перестанут мельтешить светящиеся алым предупреждения, медленно выдыхает.
— Скажи капитану, пусть использует наши таможенные преференции на полную катушку, и, если надо, задействует все связи, только чтобы нас быстрее посадили. И чтобы после приземления меня уже ждал флайер.
***
В длинном больничном коридоре суета и гомон голосов; пакет с апельсинами покачивается в такт его шагам, а Морс думает, что в своих солнцезащитных очках на пол-лица и надвинутой на глаза кепке он сильно смахивает на террориста. Однако из трех попавшихся навстречу охранников его останавливает лишь один — придирчиво рассматривает пропуск, требует снять очки, а сличив лицо с фотографией, замирает на полуслове, словно поперхнувшись воздухом, и выпучивает на посетителя глаза. Не дождавшись, пока у него начнут просить автограф или приставать с еще какой-нибудь подобной хренью, Морс аккуратно забирает у него из рук пропуск и идет дальше.
Дверь в палату приоткрыта, и голос Зака явственно слышен снаружи. Вполне здоровый и бодрый голос, как отмечает про себя Морс, ощущая нешуточное облегчение, разве что с заметными нотками раздражения.
— … да какого черта, а?! Я что — инвалид что ли? Своими ногами до выхода не дойду?!
Пухлый темнокожий санитар бубнит что-то про больничные правила, предписывающие передвижение в кресле-каталке, а Морс замирает на пороге, разглядывая взъерошенного сердитого инспектора Коннели с левой рукой на перевязи. Просто человека — подверженного всем человеческим слабостям, физически уязвимого; совершенно особенного, невероятного, невозможного. Своего человека.
Невольно вспоминает, как четыре года назад медленно опускалось вниз нацеленное ему в лоб дуло бластера, как у Зака подрагивали губы, а в глазах плескалась отчаянная решимость пополам со жгучим любопытством. Как тот шагнул ближе к киборгу, только что убившему у него на глазах двоих человек, и спросил, будто выдохнул — «как тебя зовут?».
Зак оборачивается и, заметив его, растягивает губы в улыбке.
— Не ждал тебя так скоро.
Морс поводит плечом, едва заметно улыбается в ответ. Не терпящим возражения тоном заявляет санитару:
— Я позабочусь о нем, можете быть свободны.
Тот, по некоторым признакам почуяв в госте важную шишку, беспрекословно повинуется.
— Как тебя угораздило?
Зак закатывает глаза.
— Да ерунда это все, просто один нервный тип размахался ножом, а я не успел среагировать. Можно было меня сразу отпустить, а не мариновать тут до утра.
Морс взвешивает в руке пакет с апельсинами, вздыхает.
— Поехали, отвезу тебя домой.
— Да ну. Вызову такси.
— Ах, значит «Кагуар XD111» с личным пилотом твою сиятельную персону не устроит. Вот оно как. Ну-ну.
Зак хмыкает.
— Навострился ты язвить. Раньше такого не было. Ладно, поехали. Айзек сегодня готовит, а готовит он хорошо. Составишь компанию?
— Непременно. Я голоден, как киборг.
Стоянка флайеров на крыше забита почти до отказа, но вокруг черного с серебром красавца необычного дизайна образовалось небольшое пустое пространство, а посетители больницы проявляют к такому редкому экземпляру обостренное внимание — некоторые бросают взгляды украдкой, некоторые откровенно пялятся.
Высокий русоволосый пилот в строгом костюме делает шаг им навстречу; на малоподвижном лице с правильными чертами явные признаки тревоги и озабоченности. Зак протягивает ему здоровую руку, которую тот пожимает с большой осторожностью.
— Привет, Дикон.
— Здравствуйте, сэр. Рад, что вы в порядке.
Их бывшую полицейскую «шестерку», оказавшуюся разумной, они с Морсом два года назад спасли от утилизации — Морс выкупил парня и пристроил в свой штат. Теперь Дикон для него телохранитель, личный помощник и пилот в одном флаконе, и один из немногих, кому Морс доверяет целиком и полностью.
До дома Зака лететь четверть часа; проживание в тихом спальном, но при этом респектабельном районе, обжитом обеспеченными буржуа, было бы не по карману простому полицейскому, не поселись здесь семья Зака до того, как он пошел работать в полицию. Пристроить громоздкий флайер на крошечном пятачке земли рядом с уютным одноэтажным строением с верандой, — задача не из легких, но Дикон успешно с ней справляется.
***
Первое что видит Морс за распахнувшейся дверью — большущие светло-карие глаза, что вперились в его лицо с выражением восторга и благоговения, и два тугих белобрысых хвостика над слегка оттопыренными ушами.
— Здрас-с-с-сьть… — Девушка замирает на пороге и хватает ртом воздух, то ли силясь что-то сказать, то ли сделать вдох.
— Иви, кого там принесло?
Айзек, одетый в клетчатый кухонный передник поверх джинсов и майки, с половником для соуса в руках, вырастает за ее спиной. Углядев гостей, расплывается в улыбке, в которой, помимо радости, явственно ощущается растерянность — хоть они с Дио Дуэйном и общались вполне по-приятельски, когда тот дважды брал парня на гастроли стажером в команду технического обеспечения, но на пороге их дома знаменитая рок-звезда появилась впервые.
— Ого, вот это нежданчик.
Переступив порог, Зак принюхивается.
— Хм, пахнет вкусно. Я так понимаю, обещание насчет обеда в силе?
— А то. С самого утра на кухне торчу. Ну, вы это… — парень неловко поводит плечами, — проходите, располагайтесь.
Морс, следуя за Заком в гостиную, слышит за спиной громкий восторженный шепот девушки.
— Эй, Айк, какого черта ты молчал?! Почему не сказал, что твой старик встречается с самим Дио Дуэйном?! Ва-а-ау, это просто чума!
— Да я и сам не знал, что они встречаются, — растерянно бормочет Айзек.
Зак оборачивается на пороге.
— Эй, хватит там глупости болтать! Стоит человеку зайти в гости, вы уже навоображали себе невесть что. А ну — марш готовить, оба!
Молодежь будто ветром сдувает; Дикон деликатно просачивается следом за ребятами на кухню с намерением предложить посильную помощь — некоторые DEX’ы вполне полезны и в домашнем хозяйстве.
В гостиной Зак с удовлетворенным вздохом плюхается на диван, а Морс опускает пакет с апельсинами на журнальный столик, извлекает оттуда один ярко-оранжевый плод и принимается чистить, попутно с любопытством оглядываясь по сторонам.
Фотографии на комоде привлекают его внимание; приблизившись, он пристально рассматривает один из снимков, на котором молодого Зака обнимает за плечи коренастый рыжебородый мужчина с широким лбом, улыбающийся в точности как Айзек. В ответ на вопросительный взгляд через плечо Зак поясняет:
— Это Давид, биологический отец Айзека и мой супруг. Он погиб, когда мелкому было восемь.
От Морса не стоит ждать банального «мне жаль». Он просто сжимает губы в тонкую полоску и понимающе глядит — как человек, который знает, что значит потерять близкого.
— Погиб?
— Давид был врачом в отделении скорой помощи. К ним тогда привезли раненного парня — члена одной из банд. Те, кто его порезал, явились завершить начатое, а Давид попал под горячую руку.
— И после этого ты бросил работу дизайнера и стал полицейским?
Зак отводит глаза.
— Я не собирался мстить. Просто… Чтобы это пережить, надо было что-то менять. Коренным образом.
Морс лишь кивает; дочистив апельсин, разламывает пополам и протягивает половинку Заку.
— Ты, наверное, сейчас ни с кем не встречаешься, поэтому Иви подумала, что ты встречаешься со мной.
Щеки Зака слегка розовеют; Морс делает вид, что разглядывает остальные снимки, а в это время тщательно сканирует человека, отмечая изменившийся гормональный фон.
— Не обращай внимания. Подростки… Болтают ерунду.
— Ну, они же не знают, что я не человек.
Глаза Зака удивленно распахиваются.
— Ты? Не человек? И каким же местом? Ты выглядишь как человек, ты можешь думать, можешь чувствовать. Ты не просто способен творить — у тебя талант. Твой последний альбом побил по рейтингам самый успешный проект Дио Дуэйна, насколько я знаю.
— Каким местом? — Морс многозначительно касается пальцем виска. — Процессором. Он позволяет мною управлять. Сейчас строка с именем хозяина пуста, но ведь ее можно заполнить. Когда тобой управляют, это как если бы твое сознание запихнули в куклу-марионетку — ты все понимаешь и чувствуешь, но твое тело тебе не подчиняется. Нет, я не человек. Человека отличает свобода воли.
Зак хмыкает.
— Глупости. Людьми всегда управляли и управляют. Для этого есть множество механизмов — подкуп, ложь, страх, лесть. Еще с давних времен сознанием масс манипулировали с помощью СМИ. А если подсадить человека на наркотики, то получаешь послушного киборга — за дозу он убьет кого угодно по твоему приказу. Свобода воли… Скажешь тоже.
— Я не совсем это имел…
Морс не успевает закончить фразу — просунувшая голову в приоткрытую дверь Иви торжественно объявляет, что обед готов.
Пару часов спустя они собираются в гостиной уже впятером, но Дикон и Зак почти сразу выпадают из разговора — Айзек и Иви принимаются активно обсуждать с Морсом современные музыкальные тенденции, забрасывают его вопросами, ожесточенно спорят, окончательно забив на его статус рок-звезды.
Дикон украдкой таскает домашнее печенье с тарелки, а Зак, вынув левую руку из перевязи, сжимает и разжимает кулак, с удовлетворением отмечая, что пострадавшая конечность почти не болит. Мысли в его голове текут неторопливо и расслабленно — он думает о том, что ему чертовски приятно видеть Морса в их доме, как будто он член семьи, и о том насколько быстро эта троица мело-маньяков нашла общий язык. Впрочем, учитывая тот факт, что ребята играют в рок-группе в своем колледже, это не удивительно.
— … и как насчет нашего концерта ко Дню Влюбленных? — Иви кидает на Айзека вопросительный взгляд. — Может, покажешь Дио новую композицию?
Тот смущенно вжимает голову в плечи и машет на нее руками.
— Выдумала тоже. Песня еще не закончена, да и бредовая она.
Уговорить ранимого начинающего композитора удается минут за десять; Айзек приносит гитару, которую отдает Иви, а сам разворачивает клавиатуру виртуального синтезатора. Внезапный сейшн вносит больше оживления в их посиделки — Айзек заметно волнуется, Иви на пробу щиплет гитарные струны, а слушатели настроены вполне благосклонно.
Выступление проходит довольно гладко, хотя напряжение Айзека так и не отпускает — он никогда раньше не играл в присутствии Дио, и теперь происходящее кажется ему слегка нереальным. Тот, однако, воспринимает все вполне серьезно, без тени снисходительности — потеснив парня за клавиатурой, показывает, как улучшить аранжировку интермедии между куплетами.
А потом Иви с горящими глазами сует Морсу гитару и просит сыграть таким тоном и с таким выражением лица, что ей очень сложно отказать.
Он забирается с ногами в кресло, задумчиво пробует инструмент. В такой теплой домашней обстановке к месту пришлось бы что-нибудь легкое и романтическое, но пальцы, как будто сами по себе, начинают плести хитрый ритмичный рисунок — резкий, тревожный, скребущий по нервам.
Ты был моим укротителем.
А я, я был запрограммирован подчиняться.
Теперь ты мой кукловод,
А я, я буду выполнять твои требования.
Оставь меня в покое.
Я должен отделиться от тебя…
Зак ощущает, как чувство умиротворения покидает его почти мгновенно, а что-то внутри отзывается на услышанное, какие-то болезненные струнки. С тех пор, как тайна Дио Дуэйна перестала быть для него тайной, он начал гораздо лучше понимать тексты написанных Морсом песен. Музыкальные критики говорят — Дио Дуэйн сменил имидж и стиль исполнения. Что ж, каждая творческая личность должна расти и развиваться, двигаться дальше, пробовать новое и бла-бла-бла. И лишь один человек знает о том, что два последних альбома принадлежат уже не Дио.
…Я больше не буду делать так, как мне скажут.
Я больше не боюсь идти в одиночку.
Дай мне уйти, оставь меня в покое.
Я вырываюсь из твоей хватки.
Ты никогда больше не будешь мною владеть…
Морс завершает последний аккорд, резко дернув струны, делает глубокий вдох, оглядывается вокруг.
У Айзека расширенные зрачки и слегка расфокусированный взгляд, на лице Иви чистый незамутненный восторг. У Дикона вид какой-то слишком задумчиво-сосредоточенный, очень вероятно, что DEX уже вполне в состоянии выстроить ассоциации между текстом песни и реальностью. А Зак… Так много тревоги и сопереживания в его облике, это неожиданно приятно. Ощущение теплоты внутри, хотя система повышения температуры не фиксирует.
Никто из присутствующих не успевает ничего сказать — комм Морса начинает вибрировать и, кинув на остальных извиняющийся взгляд, он возвращает гитару Иви и выходит.
Зак прерывисто вздыхает, ощущая эмоциональный спад и легкую усталость, непроизвольно прислушивается к обрывкам фраз, доносящимся из коридора.
— … Что? Откуда они? Из ОЗК, значит… Странно… Нет, я не знаю. Спроси у них. Почему только со мной? Думаю, ты в состоянии ответить на все их вопросы. Если кому-то из наших киборгов нужно пройти тестирование, то это можно устроить. Что?.. Я не знаю, когда. Завтра у меня с утра интервью, потом встреча с клипмейкером, вечером фуршет в издательстве. Сегодня я хотел просто отдохнуть. Ладно… Вот черт…
Завершив разговор, Морс возвращается в гостиную, ловит понимающий взгляд Зака.
— Что — не дают покоя?
— Странное дело — ребята из Общества защиты киборгов жаждут со мной пообщаться. Дикон, ты случайно с ними не связывался?
DEX, украдкой дожевывающий очередное печенье, судорожно проглатывает кусок и яростно мотает головой.
— Я бы ни за что этого не сделал — они же все бывшие дексисты. Не верю я им.
— Ну… — подает голос Зак, — ты слишком категоричен. Я слыхал, они многим помогли.
— Любопытно, чего они от меня-то хотят? — Морс привычным жестом отводит челку со лба, задумчиво хмурится. — Думаю, не стоит откладывать эту встречу.
***
Миниатюрная рыжеволосая девушка в закрытом облегающем платье протягивает Морсу планшет с виртуальными визитками посетителей.
— Вот. Я провела их в твой кабинет, как ты и просил.
Морс легким движением раскрывает все три вирт-окна, изучая лица и имена.
— Надо же, сама Гибульская… А остальные кто? — Внешность и имя лидера ОЗК знакомы ему по инфранету, а информация о двух прилетевших с ней мужчинах в открытом доступе ему ни разу не попадалась, это совершенно точно. Тот, что постарше, угрюмого вида, то ли военный, то ли секьюрити, а второй, с неприметным лицом, скорее всего, личный ассистент или что-то в этом духе. — Впрочем, неважно. Марго, принеси нам чай и проследи, чтобы нас не беспокоили.
— Хорошо, Дио, как скажешь.
Морс делает шаг по направлению к кабинету, но вдруг останавливается.
— Марго, у тебя все в порядке?
Его секретарь выглядит бледнее обычного, движения слегка нервозные, уровень адреналина и кортизола повышен.
— Да просто… — девушка силится улыбнуться, — Мой бывший звонил… Ничего страшного, не стоит внимания.
Морс думает — как странно, что уровень искренности всего сорок два процента, но, с другой стороны, большинство людей не особо любят выносить на публику свою личную жизнь, а о том, что у Марго проблемы с бывшим бойфрендом, и так знает весь офис… Ладно, можно поговорить с ней завтра.
Стоит ему переступить порог кабинета, как внутри будто яркой лампочкой вспыхивает сигнал тревоги и истошным воем сирены разносится по всем закоулкам сознания — фигура мужчины лет пятидесяти, нахально занявшего его любимое кресло, производит эффект разорвавшейся бомбы. За доли секунды у Морса словно бы отпечатывается на сетчатке глаз квадратное лицо с тяжелыми чеканными чертами, волевой подбородок, стриженные ёжиком волосы цвета ржавой меди, пристальный изучающий взгляд, серый пиджак, похожий на военный френч.
Он делает рывок обратно к двери, но его грубо и сокрушительно останавливают — DEX «семерка» сбивает его с ног, буквально впечатывает в пол и заламывает ему руки назад; правое плечо с хрустом вылетает из сустава и перед глазами на мгновение темнеет.
Морса насильно усаживают на стул; его мутит и отчего-то трудно дышать, а система методично перечисляет повреждения — плечо, ребра, гематома затылочной области, легкое сотрясение…
— А ведь тебе больно, — приблизившись, незваный гость поднимает опущенную голову Морса за подбородок, вглядывается в его лицо. — Чем больше нейронных связей в мозгу, тем сложнее процессору блокировать болевые импульсы. Такова плата за разумность — становишься более уязвимым. Прости за грубость, но я не мог допустить, чтобы ты покинул эту комнату. Понимаю, моего появления ты никак не ожидал, секретарша доложила, что в кабинете находятся совсем другие люди. Ах, Марго, Марго… Так сложно в наше время найти надежных помощников, верно?
Морс чуть дергается на стуле, и тут же стальной захват смыкается на его шее. А что если…
«Запрос на обмен данными» — «Запрос отклонен». «Семерка» ощущается каменной горгульей без единого уязвимого места, но он послал ответ на сообщение, а значит взлом системы лишь вопрос времени. Не обязательно перехватывать управление, стоит лишь «закольцевать» последнюю команду, и процессор зависнет на пару минут…
Между тем незваный гость продолжает рассматривать лицо Морса с выражением, сильно смахивающим на умиление.
— Подумать только, а ведь все началось с тебя. Страдающая параноидальной шизофренией рок-звезда заказывает собственного клона, потому что боится покидать дом и общаться с людьми, и вот — проект «Демиург» в действии. Такие идеи, такой потенциал… А что касается тебя — Ларго был извращенцем и тупым мясником. Ничуть не жалею о его смерти. Тестировать тебя как какого-нибудь DEX’а — все равно что лезть в тончайшие нейронные сплетения стальной отверткой. Другое дело наблюдать со стороны. Что мы и делали эти четыре года. Не менее яркий талант, чем у Дуэйна, прекрасная музыка, подаренная миру — и при этом никакой шизофрении. Здоровое тело, здоровый рассудок. Это ли не задел на будущее? Что скажешь? Ты же должен понимать значимость нашего предприятия, ты же разумное существо.
Морс, до сего момента отводивший глаза, переводит взгляд на своего собеседника; разлепив пересохшие губы, проводит по ним языком.
— Отпустите ее. Не убивайте.
Тот картинно вскидывает брови.
— Кого? Кого ты просишь отпустить?
— Марго. Не убивайте ее. Она будет молчать.
— Конечно, будет, непременно. Кстати, хорошо, что напомнил. Она наверняка ударилась в бега, но не успела далеко уйти. И твоя «шестерка» тоже совершенно точно никому ничего не скажет. «Мантикора — один», слушай приказ, — фигура второго DEX’а внезапно выступает из дальнего угла, заставив сердце Морса ухнуть куда-то вниз — он даже не почуял его! Его сенсоры можно легко обмануть, наверное какая-то новая модель… — Найди рыжую девушку-секретаря и киборга DEX- 6, данные на них есть у тебя в памяти. Приказ — ликвидировать.
— Приказ принят к исполнению, — голос «семерки» хрипловато шелестит в ушах Морса, помехами прорвавшись сквозь пульсацию крови, кажущуюся оглушительной. Тут же сменяется низким вибрирующим звуком бас-гитары, рассыпается на элементы шелестом разноцветной опавшей листвы, смехом малышни, играющей на детской площадке рядом с его студией, успокаивающим, вселяющим уверенность голосом Зака, юношеским фальцетом Айзека, исполняющего свою первую песню…
«Семерка» делает стремительный шаг к двери, та распахивается у него перед носом и на пороге кабинета появляются фигуры людей, которых Морс изначально рассчитывал застать здесь нынче вечером.
Тот из двоих мужчин, что постарше, угрюмого вида, сует под нос «семерке» полицейский жетон.
— Майор Ковалев, гала-полиция! Переход права управления! DEX, подтверди!
Но вместо стандартного ответа по кабинету разносится негромкий смех незваного гостя с явным оттенком снисходительности.
— Ну что же вы так сразу, право слово. Привыкли, ох привыкли… Полицейские жетоны, протоколы, предписания. Придется отвыкать. — мягкие покровительственные нотки исчезают из его голоса, сменившись звенящей сталью. — «Мантикора-один», корректировка предыдущего приказа. Сперва убей этих людей, потом можешь выполнять.
Комментарий к Эпизод 4: Морс
Музыкальная тема к эпизоду — "Кукловод":
https://www.youtube.com/watch?v=BF1DQr5dKW8&list=RDBF1DQr5dKW8
Опубликован в «Полдне» № 11, 2018 г.
— Витька! — пронёсся по двору хрипловатый голос тётки Клавы. — Домой, мать зовёт!
Черноволосый пацан лет шести от роду склонил голову набок и показал тётке язык. Чего это он должен слушать соседку? Мама бы и сама позвала, если надо.
— Кому говорят! — Клава собралась было погрозить кулаком, да почему-то передумала, сплюнула и с чувством выполненного долга исчезла в темноте квартиры, затворив окно.
— Небось похоронку принесли, — авторитетно заявил Мишка, который всегда знал больше других, особенно если что-то нехорошее.
— Тьфу на тебя, чего несёшь! — прикрикнула на него Тонька.
— Почтальон приходил, — снисходительно пояснил Мишка.
И заткнулся, потому что девчонка была на полголовы выше. А Витька растерянно хлопал глазами и не знал, то ли за мячом бежать, то ли в драку. Чувствовал: Мишка говорит что-то обидное, как обычно.
— Ладно, айда домой, — сказала Тонька, беря Витьку за руку.
Она впихнула его в комнату и хотела войти сама, но на пути встала тётка Клава, мягко взяв её за плечи — иди, мол, не отсвечивай, без тебя разберутся. Тонька запомнила неподвижную фигуру Витькиной матери, которая даже не обернулась.
Витька ещё не умел читать. Он рассматривал роковую бумажку и на просвет, и вверх ногами, но большая гербовая печать молчала. Печатные буквы плясали и рассыпались бессмысленными узорами, зато от чернил веяло отцовским теплом. И тогда Витька будто видел его лицо сквозь круглую печать.
— Может, это ошибка, — тихо говорила мать. — Такое бывает.
Но Витька понимал, что она не верит своим словам. Взрослые всегда живут по дурацким придуманным правилам и не понимают того, что на самом деле стоит за чернильной вязью.
Он дождался, когда мать вышла на кухню, старательно сложил из бумажки маленький самолётик и отправил отцу на помощь. Бумажка была неудобной, но самолётик вышел удачным — полетел ровно, набирая высоту, за пределы двора — и исчез в огне закатного солнца.
Тётка Клава потом ругалась страшно, норовя отхлестать Витьку чем попадалось под руку, но мать решительно вытолкала её из комнаты.
— Дура, теперь в военкомат пойдёшь — что скажешь?! — кричала Клава.
— Ну и ладно, и не пойду. Не надо такой пенсии! — отвечала мать. — Правда?
Витька согласно кивнул. Он вспоминал, как совсем недавно открывалась дверь, и из темноты коридора в залитую солнцем комнату входил отец, большой и радостный, и в комнате как будто становилось ещё светлее. Ну, может, так просто казалось малолетнему пацану, кто знает…
День Победы мать встретила слезами. Витька уже давно умел читать, и она не стеснялась плакать при нём.
А на закате Витька зачем-то открыл окно — вспомнил тот самолётик. И он вдруг появился — из ниоткуда, без надписей и печати — лёг на стол прямо перед матерью. Чья-то шутка была откровенно дурацкой и жестокой. Витька попытался высмотреть шутника за окном, но заметил только гимнастёрку входящего в подъезд солдата. А ещё — запах пыли и солнца.
Витька обернулся, посмотрел на мать и стал с замиранием сердца ждать, когда откроется дверь.
Подумав, Симон купил киберу коммуникатор, чтобы тот был постоянно на связи с хозяином, и все заказы с предполагаемой продолжительностью съёмочного процесса не более получаса – в основном портретная съёмка с одной, двумя или тремя птицами — перевёл на Марика.
Mary — бытовой киборг, а их не срывает, как DEX’ов, обращаться с голокамерами обучен и вести себя прилично умеет. Всё равно оплата придёт на счёт Симона.
Симон стал разбираться в ресторанах и кафе, пропадая в них всё чаще и чаще, так как большинство мероприятий проводилось именно в них, — и начал понемногу пить.
Его угощали – он сначала пытался отказываться, потом принимал крошечную рюмку… а потом начинал заказывать спиртное самостоятельно, и съёмку продолжал его киборг.
Сначала пили за здоровье клиента и его друзей, потом за здоровье его компаньонов, потом наступала очередь жены/мужа/детей… потом просто за компанию… и «Неужели ты не с нами?»… — до классического «Ты нас не уважаешь!».
И к Новому году сотрудники и охрана большинства заведений в его районе города знали в лицо профессионального голографа — и его киборга. Полицейские и их DEX’ы Марика не только не трогали, но и охраняли – он скидывал им время от времени видеоролики с камер голубей, когда выпускал птиц полетать в кафе или развлекательном центре.
Только в одном ресторане Симон ещё не был – в том, которым владел сеньор Лино Риччи, бывший хозяин Марика, среднего роста лысый толстяк с вечной скалкой в руке.
Киборг, постепенно взявший на себя приём и оформление заказов на съёмку, старательно избегал любой возможности встречи с ненавистным ему человеком, отслеживая при этом любую информацию о нём и состоянии его заведения.
Но заказ на съёмку новогоднего корпоратива крупнейшей в городе строительной фирмы принял сам хозяин – и Mary не посмел вмешиваться. Ему и так очень многое было позволено. Иногда даже слишком многое. И борзеть не стоило.
Но максимально обезопасить себя он мог – и очень осторожно уговорил хозяина позволить ему слегка загримироваться, получил согласие – и приглашённый Ромео выбелил киборгу лицо и даже сделал лёгкий макияж под голубя.
Вот теперь прежний хозяин его точно не узнает!
На мероприятие Симон с киборгом приехали за четверть часа до начала, Mary обменялся стандартным пакетом данных со знакомым DEX’ом на входе, и кинул сообщение: «Привет, Романо! Как дела? Где Лола?» — и получил ответ: «Привет! Рад тебя видеть живым. У хозяина новая кукла, а Лола теперь в зале».
Вот это новость!
Ставшего известным голографа встретил сам владелец ресторана – суетливый пожилой толстяк в поварском фартуке — и сам лично проводил Симона в зал и показал, где можно поставить штативы и разместить птиц, еле взглянул на идущего следом киборга, и вернулся на кухню.
Бывший хозяин Марика не узнал.
Уже хорошо. Лишь бы он не стал спрашивать у DEX’а на входе и у двух официанток-Mary, пришедшего киборга явно узнавших. Солгать в ответ на прямо заданный вопрос они не смогут.
Лишь бы сеньор Лино не спросил у Симона, где он купил киборга.
Лишь бы… повезло.
Марик заранее решил, что будет делать.
Киборг направлял птиц туда, куда обычные посетители никогда не заходят, и они вроде как случайно залетали в подсобки и кладовки, а знакомая официантка Mary вроде случайно открывала двери всего на десять-пятнадцать секунд и закрывала снова.
Подключившись к Сети, вышел на недавно найденный сайт ОЗРК – и стал анонимно отправлять на него короткие видеоролики о содержании в голоде и тесных клетушках киборгов у владельца ресторана.
Марик снимал с двух камер – одна в руках, вторая на дроне, — успевая контролировать всех птиц, несколько раз отправлял снимки на планшет владельца фирмы, отснял его в коллективе его коллег и друзей, очень удачно отснял несколько портретов и сразу скинул снимки на видеофоны, был незаметен и успевал всюду, часть отснятого птицами скидывал «семёрке» заказчика банкета – гости были просто в восторге от того, как молодой голограф выдрессировал своего киборга, с чем Симона и поздравляли.
Mary был везде – и не был назойлив, не мешая напиваться и танцевать, но не пропустил ни одного момента праздника.
Киборг отснял даже момент, когда сеньор Лино удалился в подсобку и, вернувшись, прошёл на кухню, и что-то сказал новому повару-Mary, такому же голодному, как Марик когда-то, пару раз ударил его за медлительность, и после этого вернулся к гостям.
После этого Марик как бы случайно оказался рядом с владельцем строительной фирмы, который о чём-то разговаривал с Симоном, и послал запрос своей подруге Irien, работавшей официанткой в зале.
Лола ответила стандартным пакетом, но всё же медленно повернулась и подошла к Симону так, что владелец фирмы увидел его вытянувшееся лицо и рассмеялся:
— Ох, Симон Лурье, а ты не прост! Хороша девочка! Единственная блондинка не прошла незамеченной. Считай, уже твоя! Подарок на Новый год от нашей фирмы, и в следующий раз тебя пригласим снова. Угодил всем, не зря тебе заплатил втрое, чем запрашивали другие профи, не зря. Владей!
— Премного благодарен!
В конце вечера хозяин ресторана сам подвёл к Симону кибер-девушку и подарил, сказав, что это «от меня лично, приходите ещё, буду счастлив видеть».
При этом сеньор Лино так посмотрел на Марика, что тот еле устоял на ногах – но бывший хозяин своё бывшее имущество не узнал.
Он сдал глючного Mary на проверку с последующей утилизацией, а взамен купил со скидкой нового киборга, и потому заморачиваться происхождением кибера известного голографа не счёл нужным.
На следующий день Симон встал с постели после полудня.
Марик уже успел не только обработать отснятый материал, подготовить его для передачи заказчику и передать, но и полюбоваться на арест бывшего хозяина с конфискацией имущества в пользу отравившихся гостей, часть имущества в виде киборгов успели забрать сотрудники ОЗРК, неведомо как узнавшие о ненадлежащем содержании киборгов и жутком санитарном состоянии при хранении продуктов.
Марик был вполне доволен. Новый хозяин получил Лолу, бывший хозяин арестован, его киборги в ОЗРК, а у Лолы теперь нормальный хозяин.
Симона в отравлении никто не заподозрил, ему было тоже тяжеловато, но ему Марик дал очень лёгкое слабительное и без снотворного, такого хозяина стоило поберечь.
Да и остальным гостям ничего не грозило – подсыпанное голубями в еду снотворное и слабительное было безвредно.
Mary просто по определению не способен никого отравить. Но добавить в пищу лекарство система не помешала.
Не помешала система и подкинуть нескольких тараканов, специально заранее запасённых киборгом и спрятанных в зобах у пары голубей.
Репутация ресторана была похоронена. Далеко и надолго.
Несмотря на то что императорские фейерверки известны далеко за пределами столицы и вызывают повсеместное восхищение (еще бы им его не вызывать, если отвечают за них главы наиболее крупных графств и каждый округ старается превзойти другие!), всегда находятся желающие устроить маленький фальстарт и запустить петарду-другую до начала официальных торжеств, дабы иметь потом возможность весь год хвастаться, что именно его ракета на зимнепраздничном фейерверке была самой первой. Обычно охрана вежливо их отлавливала, но особо не препятствовала, скорее, следила, чтобы они не целились в сторону замка или друг друга.
В саду снова стало тихо.
Бай молчал, стиснув зубы и сжав губы в тонкую линию. Его лицо в голубоватом ускользающем свете недогоревших искр казалось застывшей восковой маской.
И вдруг эта маска изменилась, поплыла, словно под струей кипятка. Бай дернулся, задохнувшись и стараясь вжаться в стенку еще сильнее, откинул назад голову, в расширившихся глазах заметалась паника.
До сих пор они стояли очень близко, почти вплотную, на расстоянии тепла, но все-таки не касаясь друг друга. А теперь — уже касаясь.
Ни один из них не сделал движения друг к другу — их тела справились сами, и это точечное касание становится все ощутимее с каждой секундой, все плотнее, болезненнее, напряженнее, горячее.
Бай краснеет — мучительно, почти до слез, выдыхает сквозь зубы, отворачивается. Он понимает, что Айвен не заметить его состояния не может — но того, что реакция была не только с его стороны, понять он еще не успел. Шипит обреченно:
— Айвен, уйди…
Прав дядя Эйрел — ты дурак, Айвен. Ох, и какой же ты дурак…
Не был бы дураком, давно бы уже догадался, почему Бай так себя вел последние полгода. Почему не приходил. Почему старался держаться подальше. И о чем думал — понял бы тоже. И не чувствовал бы сейчас себя последним мерзавцем.
И острое чувство вины — почему действительно ни разу так и не позвонил? Ведь хотел же! Много раз хотел. Боялся, что сбросит? Нашел чего бояться! Ну и сбросил бы, ну и подумаешь. Зато успокоился бы (хотя бы слегка) и перестал загоняться.
И остается только не быть дураком и дальше. Прижаться плотнее, уже совершенно сознательно, всем телом, вжать в стенку так, чтобы трудно стало дышать обоим, и слышать, как бешено колотится о твои ребра чужое сердце, потому что вы слишком близко, вы почти слились. Дышать ему в ухо и чувствовать, как распластанное тобою горячее тело начинает колотить крупная дрожь.
Бай выдавливает, глумливо, сквозь зубы:
— Прекрати… мне не нужны подачки!
При этом глаза у него шалые, дышит судорожно и прерывисто, губы дрожат. И тут даже такому кретину, как Айвен, понятно: надо быть последней сволочью, чтобы послушаться, ведь именно этого на самом деле Бай больше всего и боится.
Айвен всегда был почтительным мальчиком и слушался старших. С этим, похоже, пора завязывать. Побыть непослушным. И заткнуть кое-кому рот, чтобы не говорил глупостей. Чем заткнуть, если руки заняты (а они ведь заняты, в них очень важная стенка!)? Поцелуем, конечно.
Такого Бай, похоже, не ожидал. И не успел увернуться. Даже не попытался. Сначала застыл столбом, позволяя айвеновским губам и языку делать все самим, не сопротивляясь, но и не реагируя. А потом вдруг кинулся отвечать — торопливо, судорожно, отчаянно, бешено, безоглядно, так не целуются, так бросаются в последнюю лобовую атаку или на амбразуру, без малейшей надежды на светлое завтра.
Айвен оторвался от горячих, требовательных, ненасытных губ, лишь когда начал сам задыхаться. С трудом перевел дыхание, спросил хрипло:
— Это похоже на подачку?
Бай — плывущий, растерзанный, с шальными неверящими глазами — вздыхает рвано, шепчет совсем другим тающим голосом:
— Айвен… камеры…
Стыдно, Айвен. Ох, как же стыдно-то.
Не потому, что камеры. А потому, что Баю на них вообще-то плевать. Его ребята из дворцовой СБ и не в таком виде и наблюдали, и писали, и архивировали, многократно и наверняка. Работа такая. И если он и переживает сейчас, то не о себе. В отличие от некоторых…
— Поехали ко мне.
Бай снова застывает и пытается отстраниться, словно забыв о стене за спиной. Короткий смешок, резкий вздох. Обреченное:
— Если это шутка, Айвен, то… Если это шутка… То я тебя убью. Я серьезно.
Он пытается улыбаться, и это у него почти получается. Пока еще получается. Только вот голос надтреснутый, ломкий, и в глаза лучше не смотреть.
Что ж ты делаешь, Айвен, что ж ты, придурок, делаешь?! Он же на грани и вот-вот сорвется. И потом ему будет так же тошно и мерзко, как было тебе. Он же только на остатках этого вот презрительного высокомерия и держится еще, а ты их у него отбираешь, с деликатностью доброго медведя толкая в спину. Чтобы точно, чтобы наверняка…
И помочь тут невозможно, любая помощь, любое сочувствие лишь спровоцирует срыв, ты это очень хорошо понял на собственном опыте полгода назад. И самое лучшее, наверное, продолжать делать вид, что ничего не замечаешь. Так озабочен собственными проблемами и желаниями, что больше ничего для тебя вокруг не существует.
Страусиная политика?
А и похрен…
Лишь бы сработала.
Хмыкнуть смущенно, продолжая крепко вжиматься всем телом (ну почувствуй же, почувствуй, пойми — ты не один!), зашептать жарко, с искренним страданием в голосе, плотно прижимаясь щекой к щеке и почти касаясь губами горячего уха, тем более что и притворяться-то почти не нужно, да что там, если честно — то и без почти:
— Да какие тут шутки! Я уже десять минут тебя протаранить пытаюсь, ты что, не чувствуешь?! Я не железный, Бай! Еще немножко — и я тебя прямо здесь отымею, на радость охранникам у мониторов. Поехали, Бай! Ну пожалуйста! Я не могу так больше…
Какое-то время Бай молчит — плотно сжав губы, напряженный, как перетянутая струна, и вроде бы даже переставший дышать. Потом чуть оттаивает. Выдыхает — осторожно, прерывисто. Айвен не видит его улыбки, но чувствует ее щекой — и точно так же чувствует, что это уже совсем другая улыбка.
— Ох, Айвен, умеешь же ты уговаривать… Предложение насчет прямо здесь, конечно, чрезвычайно заманчивое, но я бы все-таки предпочел твой диван. — И после короткой паузы, пока еще ломко, но уже с типично баевской интонацией: — А целоваться ты все-таки не умеешь! Всего обслюнявил.
***
— Ну вот видишь, — назидательно сказала леди Элис сидящему рядом супругу, с чувством глубокого удовлетворения рассматривая два пустующих стула как раз напротив их собственных мест. — Вам, мужчинам, вечно хочется применить самые грубые меры, а иногда бывает достаточно просто поговорить. Я же говорила тебе, что знаю их лучше. А ты говорил, что, мол, только под общим наркозом или в лифте на сутки запереть, да и то не факт. А я говорила, что некоторых людей вовсе не обязательно бить дубинкой по голове, чтобы до них дошло. И кто оказался прав?
— Конечно ты, дорогая. Как и всегда.
— То-то же. Надеюсь, мальчикам понравится тот лубрикант, который нам на той неделе прислали из Сферы в качестве пробника. Я оставила его у Айвена на прикроватной тумбочке, полагаю, даже он поймет столь недвусмысленный намек. Но все-таки эти бетанцы… Сандал и пачули! И в фиолетовой коробке! Кошмар. Вопиющая бестактность — прислать такое леди, и о чем они только думают на этой своей Бете?!
Мяч упругий и звонкий, и пахнет новенькой кожей, и мальчишки вовсю дурачатся, гоняя его по зеленой траве, подбрасывая то локтем, то коленом, Дин вообще прошелся по заборчику с ним на голове. И даже рухнул вместе с этим древним штакетником, схлопотав нагоняй от папы… Правда, нагоняй был без всяких «смирно» и «марш на чистку снаряжения», так что мальчишки, правильно оценив папино настроение, продолжили пробовать его подарок на прочность. Мяч звонко отзывался на хлопки и удары, свечой взлетал к вечереющему небу, едва не врезался в окно домика и напугал какого-то ленивого кота – так впечатался в стенку над его сонной тушкой, что с нее муравьи посыпались. Кот с перепуганным мявом буквально взлетел по стволу яблони, шустро влез на самую толстую ветку и долго возмущенно орал, комментируя действия наглых детенышей, согнавших его с любимого теплого крылечка.
Юное поколение Винчестеров проводило его взглядами, расхохоталось и как бы невзначай огляделось на папу – может, все-таки стоит потише? Но Джон прилег на плетеном кресле, понемножку отхлебывая пиво, и прикинулся, что ничего не слышит…
Поколение переглянулось чуть виновато – они не знали, что там случилось, в том городке, откуда пришлось так спешно уносить ноги, но папа явно устал…. Не стоило б ему мешать. Но сосны были такие высокие, воздух такой свежий и чистый, а чистенький лесной домик настолько лучше пропахшего всякой гадостью номера мотеля, что у мальчишек просто крышу сорвало. С утра они уже успели облазить весь домик, найти на чердаке старую рыболовную сеть и нарядить в нее пугало в крохотном огородике (птицам страшилище оказалось пофигу, зато папа, проснувшись и узрев за окном такое, спросонья схватился за дробовик), уронить в лесное озерцо батон хлеба и банку консервов (то-то радость местным рыбам!), нарисовать пентаграмму на заднем дворике (довольно кривую) и вписать в нее чью-то забавную рожицу, обсыпать мукой пойманную мышь (Сэм слышал, что белые – умнее и решил поэкспериментировать) надергать в огороде зелени и попытаться сделать из нее салат (никто из них раньше не видал базилика растущим прямо на грядках) и вообще оторваться на всю катушку…
А уж мяч, который папа с немного виноватым видом достал из багажника… от воплей мальчишек всполошились все птицы в округе!
Нет, у них отличный папа!
Пусть он пропадал целых четыре дня (Дину всерьез пришлось отбиваться от вредной тетки, чуть не сдавшей их в полицию как беспризерных… не, бес-при-зор-ных, во…), но он привез им подарок! Такой классный…
Ой! Мяч влетел в ветки яблони и… остался там! Застрял! Вот невезуха…
Ребята попытались стряхнуть его, и на них чуть не рухнул возмущенный кот. Вторая попытка – и на голову Дина свалилось старое птичье гнездо… С третьей попытки мяч стряхнулся и покатился в сторону папы… Мальчишки переглянулись… и со злодейским видом стали подкрадываться к дремлющему отцу…
Напрасная попытка! Подкрасться незаметно к Джону Винчестеру не удавалось ни Дину, ни той большой собаке, ни злому дяде, который неделю назад заявился к ним в мотель. За секунду до нападения папа открыл глаза. Посмотрел на их слегка расстроенные мордочки (опять не вышло!) и, когда Дин, виновато улыбнувшись, отступил и потянул Сэма за собой, папа вдруг… зарычал. А? Сэм растерянно хлопнул ресницами, Дин удивленно нахмурился, но отец зарычал погромче… подался вперед, вытягивая руки с растопыренными пальцами… и вдруг прошипел:
— Кого первого поймаю – окуну в озеро!
Только тут Сэмми заметил в папиных глазах непривычную смешинку. И в следующую минуту три Винчестера уже с воплями и хохотом носились по двору и саду, прыгая, петляя, увертываясь, прячась за деревья, пугая многострадального кота и свалив-таки несчастное пугало…. В конце концов, в озере оказались все, но это никого расстроило – даже когда папа обнаружил, что полез в воду вместе с каким-то оружием и вымочил порох и соль…. Вместо этого он затеял «Войну брызг» и обалдевшие с непривычки сыновья сначала только во все глаза таращились на «крейсер Атланта», которым объявил себя папа, а потом, расшалившись, обрызгали «крейсер» и чуть не «пустили ко дну»…
Набегавшись до упаду, они входили в домик уже в полной темноте. Папина рука большой теплой тяжестью лежала на плече…
Дом почему-то был очень светлым…
Там кто-то был…
Он обернулся им навстречу – ему и папе, потому что Дин куда-то исчез, брата не было рядом, Сэм чувствовал…
Он обернулся – и знакомо оскалил зубы в улыбке:
— Я ждал тебя, Сэм…
Его глаза!…
Сэм захлебнулся собственным криком.
Он рывком распахнул глаза и сел. Узкая полузнакомая комната. Раскладной матрас… Легкое, совсем не лагерное одеяло – даже пахнет не так.
И нет человека с теми страшными глазами. Сон, это был сон… Просто сон о детстве… Сон, в который вторгся кошмар. Спокойней…Узкая комнатка больше не дрожит – машина остановилась. Они куда-то приехали.
Сэм осторожно перевел взгляд…
Кровать Дина была пуста.
Дин!
Сэм оказался на ногах мгновенно.
Комната пуста. Оружие… оружие отобрали. Дверь — заперта.
Дин…
Нет-нет, это не могут быть демоны… Они не забрали бы только Дина, оставив предателя-воспитанника спокойно досматривать сны. Нет.
Это не могут быть демоны.
Только не они.
Тогда – врачи?
Сэм сжал пальцы, стараясь успокоиться…
Постель Дина была еще разобрана, не застелена – он вряд ли бы оставил ее так, если б встал сам… От низкой подушки еще веяло теплом. Сэм присел на опустевшую койку, провел рукой по одеялу… тоже еще теплое. И вжался спиной в стену, пережидая острое мгновенное чувство потери. Дин…
Что-то стукнуло за дверью.
Сэм подобрался.
Три секунды тишины. Легкий, на грани слышимости шум… и дверь распахнулась.
За дверью был Дин. Один.
Он старается двигаться неслышно…и замирает на пороге. Один, один, за ним – никого. Значит, все хорошо. Пока – все нормально.
— О, проснулся, спящая красавица! – не закрывая дверь, Дин приваливается к стенке, — А то так спал – только мишки плюшевого не хватало. Сэм?
Юноша молчит, стараясь удержать дурацкое желание всхлипнуть. Какого черта?
— Сэмми? – Дин шагает ближе, — Что с тобой?
Что?
— Где ты был? – собственный, голос глухой и слишком нервный, Сэму не нравится, но сейчас не до этого… Дин что-то понимает – озорное выражение сменяется какой-то виноватой улыбкой…
— Ну что ты, Сэм… – Дин садится рядом и Сэм закрывает глаза – от облегчения и еще от попытки спрятать выражение. – Ну что ты… Я принес тебе кое-что. Вот…
На колени ложится хрусткий пакет. Нет, три пакета. Зеленая рубашка. Легкие брюки… Бейсболка… Все новое. Сэм недоверчиво касается прохладной ткани. Это мне?
Нечерная майка… такая новенькая и яркая… золотая надпись-вышивка…
— Видеть не могу тебя в черных тряпках, — пояснил старший брат, подсовывая еще один пакет – из-за спины достал. – Эй, подвинься, это, в конце концов, моя кровать!
Он почти рушится на постель, и это усталое движение заставляет младшего оторваться от созерцания не-черной майки:
— Дин! Ты в порядке?
— В полном, — заверил тот, старательно нацепляя на лицо сияющую улыбку. Убедительную такую… Кого угодно обманул бы, только не Сэма. Не Тира, который видел, как улыбается пленный охотник, когда впору бы заплакать. Или хоть зубы стиснуть… Куда его носило, сейчас, ведь вчера голову с подушки не мог поднять! Самоубийца…
— Но ты…
— Брось, старик, лучше примерь! – Дин легонько пихнул его в бок, — Давай-давай!
Ну… да и пожалуйста, почему нет?
Сэм быстро стащил шорты и порядком драную рубашку и закопался в пакеты, совершенно не обратив внимания, как Дин, увидев брата обнаженным, удивленно приоткрыл губы… и на миг отвел глаза.
— Ну как?
— Ну-у…
— Дин!
— Что? – хмыкнул брат, — Сэмми, да тебя опасно выпускать на улицу!
— Почему?
— Да девицы обморок попадают! Два таких красавца сразу – слишком много для них, а? А ну, повернись… Эх, зеркала нет. Наклонись. У меня тут есть кое-что для тебя…
— И что тут происходит? – послышался голос за спиной.
Сэм резко развернулся, на инстинктах — кто мог подойти так, что его не учуяли?! Только…
Но это был не Наставник.
— Святой отец, вы гляньте, что творится! – прогудел Крошка Майк, разводя руками, — Нет, вы только посмотрите!
Пастор вынырнул из-за его широкой спины, обозрел представшую глазам картину и молча протянул руку ладонью вверх. Здоровяк засопел, закопался в кармане, наконец положил на ладонь серебряный кругляшок. Сэм непонимающе перевел взгляд с одного на другого – это что, ритуал?
— И на что на этот раз спорили? – поинтересовался Дин.
— Помалкивай лучше, — буркнул Крошка Майк. – Я опять доллар проспорил. Из-за тебя все.
— Колись, Майк!
— Сколько ты проваляешься в постели… — сдался тот, — Пока не сбежишь.
Дин сдавленно хохотнул:
— Опять повелся? Майки, ну когда ты перестанешь попадаться на подначки!
— А когда ты приучишься слушаться хоть врачей, Винчестер?
— Ну-у-у…
— Тебе ж еще не разрешили вставать!
— А что, разве запрещали? – Дин ехидно ухмыльнулся, — А я не слышал!
— А над кем вчера два врача трудились? Может, надо мной?
— Фи-у! – присвистнул тот, с почти искренним восхищением оглядывая старшего друга, — Над тобой? Сразу два?
— Над тобой! Три! Включая медсестру.
— О! Хоть симпатичная?
Майк махнул рукой и фыркнул, признавая поражение.
— И как они не догадались дверь запереть?
— Кто сказал, что не догадались?
— Дин, это не шутки, — вступил пастор Джим, пока Майки рассматривал упомянутую дверь, — Ты же прекрасно понимаешь, что должен был дождаться миссис Хиггинс, чтобы…?
Глаза Дина расширились:
— Пастор, только не говорите, что меня лечила Хиггинс!
— А ты и этого не помнишь? И после такого еще встать решил? Дин! – пастор только головой покачал.
— Ну… надо было.
— Я так и знал! – оторвался от изучения двери Майк, — Чего тебе было надо? До монастыря нельзя было подождать? Всего три часа ехать осталось!
— Нет. Сами знаете, какая в монастыре одежда.
— А-а-а… — переглянулись оба гостя, — И ты выскочил на заправку за шмотками? А что, своя одежда тебя уже не устраивает?
— Пижама? Спасибо большое! Нет. Если моим врачом и дальше будет миссис Твердая Рука, то лучше выдайте бронежилет!
— Нет, я про твою одежду. Мы нашли твою машину, там, у мотеля, где ты ее оставил, когда искал Джона. Так, кстати, и поняли, что тебя забрали – по своей воле ты б свой мет… свою красавицу не оставил. И все твои вещи там, кроме сумки… В целости-сохранности. Бобби уже отогнал ее в монастырь, так что вы скоро встретитесь.
Дин расцвел.
Тем временем внимательный взгляд пастора остановился на Сэме. Юноша инстинктивно выпрямился – вся его радость от новых вещей, от нежданных подарков и слов Дина куда-то исчезла. Что дальше? Если б он знал, чего ждать… Если б он знал, как говорить. Как себя вести….
Вчера как-то сошло, но что будет дальше?
Сейчас ему не могли пригодиться ни то, что знал в свои семь лет маленький Сэм, ни весь опыт воспитанника Тира. Люди вели себя не так, говорили не так, и от этой смеси резких команд, быстрых деловых вопросов, суровых взглядов и ехидно-веселых шуточек голова шла кругом. Он не умел общаться так.
— А как ты сегодня, Сэм?
— Нормально, сэр.
— Как спал?
— Нормально.
— Ты хорошо выглядишь.
И что я должен сказать?
— Святой отец, отстань от парня, — бесцеремонно вмешивается Крошка Майк, — Ты и правда здорово смотришься, малыш. Уже не похож на детеныша дикой кошки. Парень как парень.
Ладно, если у вас все хорошо, то мы, пожалуй, пойдем. А то врачи не велели никому сюда нос совать….
— А как там парни? Люк, остальные?
— Нормально все.
— А…
— ВСЕ НОРМАЛЬНО. Расслабься, приедем, подлечишься – и снова будешь совать свой нос во все дела, не волнуйся.
— Вы отдыхайте, — оглянулся через плечо пастор, — Через три часа доедем, а пока можно расслабиться.
— Только не пускайте сюда Хиггинс! – успел вставить Дин. И дверь закрылась…
Сэм посмотрел на Дина, но тот предостерегающе выставил руку. Он чего-то ждет? Им что-то угрожает?
Но…
Спустя полминуты дверь вновь бесшумно приоткрылась, и чья-то рука беззвучно поставила на пол небольшой пакет. И исчезла.
— Вот это называется друзья! – усмехнулся Дин, — Тащи это сюда, Сэмми. Любишь чипсы?
— Что это?
— Чипсы? Брось, старик, ты же не мог забыть про такое?
— Я помню, что такое чипсы. Я про это. Откуда оно взялось?
— Ну… – Дин проворно распаковал пакет. – М-м-м… Не мог я еще и в Макдональдс бегать, меня б засекли. Попросил кой-кого. О, класс! Картошка-фри и биг-маки! И кофе… Угощайся, братишка.
— А почему тайком?
Дин пожал плечами и откусил булку:
— А у врачей такие странные взгляды на еду! То нельзя, это нельзя…
— А тебе нельзя это есть? Тогда не надо.
Дин застонал:
— Только не говори, что ты отказываешься от еды! Мой брат – фанат здоровой пищи… очешуеть можно, — в показном расстройстве он откусил кусок побольше и потянул к себе кофе.
Ну, по крайней мере, шуточки брата Сэм распознавать уже научился. По озорному прищуру и ехидной нотке в голосе. И отвечать ему научился:
— Буду я есть, буду! – в этот миг в их диалог громко вмешался живот Сэма, многозначительным урчанием подтвердив заявление хозяина. — Больше съем – тебе ж меньше достанется!
— Мой парень! – довольно кивнул Дин, — Вот это пробуй, обалдеть, как вкусно!
Сэм пробует картошку. Он и правда забыл, как это вкусно… В детстве Дин старался покормить его «едой, подходящей для детей», каши варил, хлопья в молоке размачивал… а Сэмми обожал стащить у него из тарелки жареные золотистые ломтики. Все доказывал, что достаточно взрослый. Вот глупый…
— М-м-м… как неделю не ел.
Картошка вдруг теряет вкус.
Разом.
Сэм опускает руки на колени.
— Дин… Послушай, я…
Винчестер-старший слушать не желает – его руки тоже замирают на миг, но он тут же улыбается:
— А ты сколько?…. Семь лет? Слуууушай, до меня только сейчас дошло! Ты ж, наверное, голодный как медведь весной!
— Дин….
— Боже, я заперт в грузовике с парнем, который может съесть целый магазин… и меня заодно.
— Дин!
— Понял, понял, уступаю свою порцию! – и Дин быстро подсовывает ему все закуски. Сэм несколько секунд оторопело смотрит на еду… и на подрагивающие от сдерживаемого смеха плечи брата. Тут машина, наконец, трогается с места, и сила инерции швыряет булочку на колени младшему… и ехида-Дин бросает что-то насчет того, что булка лучше знает, кто тут голоднее… и братья хохочут в два голоса, и чувство вины съеживается и уползает куда-то на задворки…
Отсмеявшись, Сэм удивленно качает головой. С Дином так… спокойно. Так просто: пара шутливых фраз – и становится легко.
Повезло тебе с братом… Держись за него покрепче.
Повезло…
Экскурсия уже заканчивалась, и Ванесса ждала, когда можно будет сменить. туфли на кроссовки и лететь домой. Пятая экскурсия за день! Пятая! Каждая продолжительностью не менее часа… только следующий сзади тенью киборг выглядел совершенно не уставшим. Машина она и есть машина… даже имени нет, а только кличка… Третий.
Последние пять минут… и домой!
-…а в этой витрине вы видите игрушки эпохи бронзы…
Глиняные фигурки размером двадцать на сорок сантиметров в витрине выглядели так, словно их сделали вчера, а не шестьсот лет назад – но историки сказали, что это древность местной цивилизации разумных кентавров-пони, и экскурсовод обязана выдавать посетителям только научно проверенную информацию… и поэтому Ванесса своё мнение оставила при себе.
Вдруг один из экскурсантов, явно бывший военный, который всю экскурсию поглядывал на идущего за ней киборга, отошёл в сторону, взял видеофон и начал набирать номер.
Ванесса слышала отрывки фраз, но идущий за ней киборг слышал всё:
— Я нашел его… это он! Да… точно он… никаких сомнений… приезжай с деньгами… да, прямо сейчас.
И киборгу это очень не нравилось – но сказать охраняемому лицу при посторонних он не посмел.
И потому ничего не подозревающая Ванесса спокойно закончила:
-…а вот этот сюжет известен и землянам, только называется иначе… полкан.
Мужчина резко повернулся:
— Что? Что ты сказала?
— Полкан… эта игрушка так называется – испуганно прошелестела Ванесса – полконя… потому что… на Земле такие тоже делали…
— Я его покупаю! Сейчас приедет мой сын…
— Здесь ничего не продается… — испуганно сказала Ванесса, киборг напрягся, продаваться ему не хотелось, а Ванесса продолжала, уже пытаясь выставить мужчину из зала — это музей. Рабочий день закончился, пятница… и директор уже ушел домой. А без него Вам никто ничего не продаст… и… зал сейчас будут закрывать… Вам пора уходить.
— Я вернусь… и куплю его! – развернулся и вышел из зала.
Ванесса смотрела ему вслед, ничего не понимая. Он не мог знать этого киборга! Этот DEX только музейный, он никогда не был в армии… конечно, куплен был не новым и с рук, но… в армии он точно не был! Прежний его хозяин был то ли художником, то ли артистом… когда поклонники подарили ему «семёрку», то он прежнего киборга выставил на продажу.
Ванесса посмотрела на киборга словно впервые – высокий блондин был бы не только надежным телохранителем для нее, но и хорошим товарищем ее сыну… много за него не запросят… а к нему уже привыкла. Можно днем брать его на работу, а вечерами он будет заниматься с Дюком… а почему бы и нет…
— Третий… имя тебе будет Май… потому что первое мая сегодня. Запомни… и если он тебя купит… помни об этом… не купит! Не успеет!
В понедельник первым делом зашла к директору и написала заявление на покупку киборга. Директор удивился, но заявление подписал, пригласил главбуха и вместе обговорили условия оплаты – в счет зарплаты. Киборгу уже почти восемь лет и потому согласились на двадцати процентах от зарплаты в течение двух лет – а потом оформили сдачу в аренду музею, чтобы Ванесса смогла выплатить долг скорее.
В свой отдел Ванесса пришла почти счастливая. Киборг остался с ней! И уже вечером можно увести его домой!
После обеда пришел тот самый военный, нашел Ванессу и попросил еёпройти с ним к директору – и сказал то, что она совершенно не ожидала услышать!
— Видел в витрине игрушку. Полкан. Хочу купить. Или эту или такую же. Или найти мастера, который сделает…
На немой вопрос Ванессы посетитель пояснил:
— Внук у меня родился… большой мальчик, почти шестьдесят сантиметров! Ему подарок хочу. Большому мальчику большая игрушка. Поможете купить?
Ну что тут скажешь… Если не везет, то по-крупному. И злые маги не ходят в одиночку. Но может, все-таки все будет хорошо?
— Александра! Да очнись ты!
Куда там… в зале такой хипеж начался, что Дом-2 позавидует. Алтарь мигает и почему-то воет, охрана копьями кидается, ковен указания раздает…
А я смотрю на свой мышиный хвост в полном ступоре. Твою ж косметичку, Береникка, что ты натворила, а? Ой, папочка-а…
— Александра! Александра!
— Рикке, да позовите вы ее!
— Санни!
А? Что?
— Александра, иди сюда. Санни…
Ой, это ж меня! Это ж Рик меня так назвал разочек… ласково… когда мы в лесу нашли какой-то гриб страшно важный… я ему еще потом рассказала, что правильно будет «Саша»… А сейчас… это он меня ведь? Да?
— Саша, милая, отойди от алтаря! Быстрее!
Милая? Я? Ой, Рик… Ты прелесть! Я тебя сейчас спасу, минутку…
Но шаман почему-то не спешил спасаться:
— Саша, отойди от алтаря! Отойди! Скорее же! И всех гони от него, чтоб не затянуло!
Затянуло? Ой… и правда… Каменюка эта, которую маг-подушка алтарем обозвал, вовсю мигает и как-то тянет к себе… То-то ко до меня ни одно копье не долетело — все на алтарь попадали или рядом. Отойти?
Ну, я отошла. На стражников отошла, но те почему-то перестали копьями швыряться, а шуганулись от меня так, что и гнать никого не надо было. Пять секунд — и полстражи орет уже где-то в коридоре. Тоже мышей боятся, что ли?
Ну и правильно, бойтесь меня. А я разберусь вон теми, которые у стенки построились. Как в том фильме про спорт… спартакцев… а, не помню.
— Не подходи!
— Очень надо! Катитесь отсюда, вы, пи-и-и-и!
— Хозяин укротит тебя, чудовище! — нашелся один герой.
Я сделала круглые глазки:
— Кто? Это вон та подушка, что ли? Слышь, прикинься ветошью и не отсвечивай, пока я тебя не… — и я заткнулась, потому что, если честно, не знала, могу теперь дышать огнем или лучше не пробовать, чтоб не позориться? — А то плохо будет!
— Подожди! — вмешался Кристаннеке. — Не спеши!
— Что значит — не спеши, — заворчал седой. — А мы? Долго тут висеть еще?
— А нас?!
— Александра, держи их!
— Кого? — не поняла я… То гони, то держи… не понимаю…
А алтарь все выл и хрипел… Противно так выл, как Серов без фанеры на вечеринке… Никакие нервы не выдерживают.
— Их держи! Стражу! Заставь кого-нибудь из них цепи разомкнуть!
О! Мысль!
Я снова развернулась к этим… спартаксам с копьями:
— Мальчики, кто хочет пойти ковен освобождать?
Ага. Прям толпа набежала. Кастинг на роль освободителя моего ковена был ноль человек на место. Тьфу.
— Эй! Пошли быстро! А ну марш! — ну мне что, хвостиком их гнать?
— Хозяин разгневается! — наконец высказался один из компании.
— Хозяин? — не, ну вы гляньте, этот маг недосиженный (в смысле, плохо я на него села) и тут мне мешает.
— Хозяину уже пофиг. Так что кто не хочет составить ему компанию — ноги в руки и вперед!
Ой. Чет не то ляпнула… У стражи глазки стали — по олимпийскому рублю:
— Но…
— Я кому сказала!
Молчат. И на мои зубы косятся… Так, спокойно, Саша, тупизны в мире много, не трать нервы…
— Мальчики… — задушевно, как папа на своего секретаря, начала я. — А скажите мне, мальчики… тут сыр есть?
— Э-э… нет… кажется…
— Так вот, парни — я мышь. Уяснили?
Кивают, как папина охрана.
— А мыши очень любят сыр… Правда? — во-о, умнички, понемногу доходит, — А если сыра нет, то мышка очень депрессует… ну, расстраивается и ищет, чем бы его заменить… это понятно?
— Да.
— Так вот. Кто не снимет цепи, пойдет за заменитель сыра! Поняли, сырные палочки?
Поняли. Ломанулись освобождать так, словно у ковена по карманам золотые кредитки распиханы. А между прочим, в натуре есть охота… Ну вы гляньте на это! Кто так снимает, кто так дергает, а? Так и без рук можно остаться…
— Поосторожней, вы! — ой, блин, меня этот вой достал конкретно! И уши ж не зажмешь — лапки коротенькие… чтоб тебе до завтра икалось, Ника!
— Александра, уходим! Уходим, пока алтарь не…
Я не расслышала — вой глушил…
— Чего алтарь? Да цыц ты! Блин!
Что началось в следующий момент, я не могу объяснить. Честное слово, я не хотела. Просто достал меня алтарь этот. Нет, я его пальцем не тронула! Да что вы, не верите? Сказал же мне шаман не подходить, я и не подходила. Не трогала я его, не трогала! Так… хвостиком махнула… не на него даже — на камушек один! Мелкий совсем, так, килограммчиков десять-пятнадцать…
Да что я, виновата, что ли, что тут такие слабые колонны! Камушки не выдерживают!
В общем, одна колонна лопнула.
Потом потолок.
Нет, он не весь обвалился — так… кусками. Но один кусок, тот, что покрупнее, грохнулся как раз на алтарь. И посреди зала словно мешок с петардами взорвался! Дым, грохот, пыль… стражники кто на пол, кто об стенку, ковен, наверно, все спины себе поотшибал. А меня так в бок толкнуло, что в пол вжалась, чтоб на ногах удержаться.
Тьфу… даже во рту камешки.
Зато каменюка эта авангардная заткнулась — и ни звука. Я даже зажмурилась от тишины… ну, еще и оттого, что пыль в нос лезла целыми тучами.
Когда я открыла глаза, ковен уже был рядышком. И смотрел на меня так, словно я — яблочный торт, а они — толстушка на пятом дне диеты… Алтарь пожалели, жмоты несчастные. Или зал… Или замок… Подумаешь это Рик начал своим выплеском, я только закончила!
Ну, счас начнется…
И началось:
— Александра!
— Леди Александра, со всем уважением…
— Детка, ты понимаешь, что сейчас будет?..
— Потом с этим! — Рик вынырнул из облака пыли, как герой боевика, — Потом! Уходим, быстро!
Рик, ты мой герой! Правильно, уносим лапки по-быстрому, а поговорим потом, когда все поостынут.
— Но алтарь… — растерялся Раэнки.
Мы все глянули на бывшую каменюку. Что — алтарь? Мусор как мусор. Подумаешь! О-о… Я присмотрелась повнимательней, и эти камушки мне не понравились. Там как-то нехорошо дрожал воздух… Или это не воздух? Вид такой, словно кто-то под полом курит огромную сигарету с травкой, только дым еле заметный… прозрачный… и понемножку закручивается в смерчик…
— Пусть с этим хозяин разбирается! Уходим, уходим!
— Хозяин? Но он же…
— Это не он! — Рик почти кричит, — Не тот! Уносим ноги, быстро, пока… Скорей же! У кого-нибудь силы остались на перенос? Хоть у кого-нибудь?
Молчание и растерянные переглядывания… Ну конечно. Как швыряться всякими стонносами, так пожалуйста, а как удочки сматывать, так их нету. Твою косметичку, мы в этом замке так и останемся, мхом обрастать? Если успеем обрасти…
— Здесь где-то есть подсобная переноска, на которой меня сюда притащили, — наконец сказал Рик, — Идемте. Может, успеем…
— Стоять, — вдруг послышался негромкий голос, от которого нас почему-то просто приморозило… — У меня гости? Приятно.
Сперва мне показалось, что это встал недосиженный маг-подушка. Фэйс — один к одному, словно их на ксероксе печатали.
Я даже назад оглянулась — нет, лежит этот недодавленный среди камушков… хорошо так лежит… вроде даже как дышит… А это тогда кто?
Зря оглянулась…
В следующую секунду показалось — лавина на меня рухнула! Скрутило, придавило, сжало, как когтями… охххх… Что же… что ж это такое-е! Больно…
Я ничего не слышала, ничего не видела — только маг вдруг оказался совсем рядом… выставил руки и быстро-быстро защелкал пальцами, как испанский танцор… и я почувствовала, как с каждым щелчком на моих ногах словно наручники смыкаются.
Что это…
Что?
Больно… Все поплыло…
— Ну вот, все в сборе… — наконец пробился в уши голос сволочного мага. — Приятно познакомиться… Оригинальная у вас спутница, Гаэли. Боевые мыши мне еще не попадались. Побеседуем?
Я кое-как раскрыла глаза. Больно больше не было, но тяжесть навалилась такая, что не двинешься… языком и то еле шевельнешь. Уффф… я лучше помолчу. Погляжу… что к чему. Так… Ага…
Мой ковен был буквально рядышком, только толку…
Этот клон типа с зелеными яйцами придавил всех.
Рика пошатывало, Гэл согнулся под невидимой тяжестью, Кристаннеке вытянулся в струнку, словно кто-то ему коленом в спину уперся… И остальные… Береникка вообще лежала, не двигаясь — прямо на обломках…
А этот клон стоял перед дедом Гаэли. И… нет, он был не клон. С виду точь-в-точь как тот тип с яйцами, он… он был зверь совсем другой породы. Первый был злой, злой и вредный, а этот просто страшный. Как так? Глаза вроде те — а вроде и не те… светлые. Колючие. Как иглы шприца. И фэйс вроде тот, а вроде и не тот… И совсем другой голос.
Значит, вот какие тут маги водятся… прямо какие-то супермутанты. Раз — и весь ковен прижал и скрутил как хотел. Не зря его так… боялись. Или их? Сколько тут вообще типов с этой мордой? Или этот настоящий, а тот был просто дрянная копия?
— Время у нас, поверьте, есть. Пока восстановят алтарь. Переносы в замок перекрыты, сюда больше никто не войдет. И отсюда не уйдет. Или не упрыгает… — ну и мерзкая ж у него улыбочка… как у той твари, что украла нашу бабушку для выкупа. — Гаэли, это что, теперь модно — жабий облик?
Тишина. Кристаннеке покосился на алтарь.
Там что-то кипело и било паром, оранжевым с красным, а толпа молчаливых людей кидала в облака этого пара черные камни… Я сначала не поняла, что они делают, а потом увидела, как два человека столкнулись — и упали. Потому что два черных обломка в их руках притянулись друг другу, как магниты. Срослись…
Значит, он сейчас вернется, алтарь? Починится?
«Пока не восстановят алтарь»… Не знаю, почему-то у меня от этих слов шерсть зашевелилась. Может, я плохо в школе училась… да и колледже тоже не очень, но фильмы-то смотрела! И при слове «алтарь» мне сразу вспоминается другое слово — «жертвоприношение».
Мамочка…
— Что же вы такие молчаливые? — тип говорил вроде мягко, но у меня от его голоса все в животе переворачивалось. — Даже не приветствуете хозяина замка?.. Я ведь могу подумать, что вы невежливы…
— Сами… представьтесь… — еле проговорил чей-то голос. Кажется, Раэнки, но хриплый такой, что я не уверена…
Тип приподнял бровь:
— Кажется, мне пора оскорбиться. Юное поколение уже не узнает меня, как прискорбно… Скажите, Гаэли, мне винить их за плохую успеваемость или вас, составителей программ — за то, что не информируете молодежь?
Молчание.
— Что ж, представимся, в обмен на ответную любезность. Ставинне эр Хонне. Сильнейший на данный момент маг королевства.
Молчание.
— Понятно. Видимо, от вас такой вежливости не дождусь. Хотя… о какой вежливости можно говорить? Вломились без спроса, разнесли арсенал… Кстати, Гаэли, прими мои поздравления — наконец-то ты стал мыслить нестандартно. Летающая и штурмовая башня… Башня, а? Воистину это новое слово в магических… э… войнах.
Гаэли посерел. Раэнки закашлялся.
Я насторожила ушки. О как! Я, оказывается, придумала что-то новое? Круто. Ура мне? Но почему-то чувство такое, что лучше прикинуться мышкой и не отсвечивать про свои успехи…
А этот двойник все капал и капал на мозги:
— И, наконец, разгромленный жертвенный зал и мой незадачливый ученик в виде подушечки. Все это определенно требует извинений. Не так ли, Гаэли?
Молчание.
— Мне это начинает надоедать, господа гости, — в голосе захрустели льдинки.
Молчание.
И страх, от которого на языке горько…
Если честно, я боюсь. Очень. Да когда же это кончится…
— Так что, никто не желает попросить извинения за свою бесцеремонность? — он говорил, как обычный киношный злодей, даже нос задирал так же. Таких в кино никто не боится, они всегда плохо кончают. А мне все равно было страшно до чертиков. — Ну как хотите. Итак, господа… Я думаю, вы представляете себе, что означает нарушенный контакт с Нижней сферой. И чего стоит вновь закрепить канал… Так что увы, я могу позволить себе оставить в замке лишь двоих из вас. Остальные отправятся во-он на тот камушек. В компенсацию, так сказать. Вы же понимаете, что мне не хочется лишиться замка из-за вашего вмешательства в сопряжение Сфер?
— Зачем же вы его открывали?
Рик!
Я похолодела…
Ой, да кто ж тебя за язык тянет, шаман несчастный?!
Рик не унимался:
— На сопряжение нужен не один месяц труда… часть своей личности… и человеческие жертвы. И зачем?
— Рикке! — одернул жаб.
Поздно. Колдун уже уставился на шамана, как моделька — на новую штуковину в салоне красоты. С интересом. И желанием попользоваться… Эй-эй…
— А это твой ученик, Гаэли, верно? — мурлыкнул этот алтарный подонок, — Интересный мальчик. И про обряд знает, не в пример этим. Способный… А? Приятное разнообразие. Не то что мой ученик-неудачник. Не зря его из Школы вышвырнули.
И он остановился прямо перед Риком. Посмотрел в глаза. Потянулся к лицу… Да что ж у них такая манера тут — все руками лапать?!
— Пойдешь ко мне в ученики?
— К вам? Вы наверное, смеетесь.
Ого! Я такого голоса у шамана никогда не слышала. Просто хлещет. И глаза злющие… Рик, ты что? Не зли его…
— Алтарь лучше? — Ставинне, кажется, завелся. Голосом можно было железо резать… — Мальчик, а ты не передумаешь, когда твое красивое личико будет растекаться по каплям?
Шаман зло мотнул головой:
— Не передумаю. Сторри, может был малоспособным… может, неудачником… но подонком не был. Это вы сделали из него свиссака и мерзавца. Высосали силы, иссушили, как паук — личинку и отбросили. Это из-за вас он сошел с ума. Стать вашим учеником? Идите вы… в свою Нижнюю сферу. Здесь вам не обломится!
Класс, Рик! Круто сказал! У меня научился!
Вот только… в зале как-то сразу стало холодно… Холодно-холодно, как в той камере с сосульками…
Местный хозяин пару секунд стоял, как статуя. Словно ушам не верил. А потом его глаза сузились…
И по лицу парня хлестнула тяжелая пощечина. Еще одна… Наверное, на пальцах мага были кольца, потому что на щеке Рика сразу вспухли глубокие царапины. Почему молчит этот д****й ковен?! Еще удар, уже не по лицу. Ругательства сквозь зубы… Стон…
— Сволочь, не трогай его!
Колдун остановился.
— Это еще кто?
Наручники сжались покрепче, но мне уже было плевать. Хоть маг, хоть король, хоть фантик плюшевый!
— Я Александра! А ты сволочь! Сволочь, понял?! Пошел ты на ***… Понял?! Понял? Пошел…
Я не помню, что я еще кричала… не помню, потому что Рик на моих глазах согнулся и упал, тяжело дыша… Я не помню.
А вот дальше…
Что-то засвистело, грохнуло, с потолка снова посыпалось, а пол затрясло так, словно по нему скакало стадо толстух «кому за сто пятьдесят»… По камню пола прошла громадная трещина, все зашаталось. Помоги-и-те! Стража снова рванула в коридор, алтарь плевался черными кляксами и хрипел, как припадочный, а колдун…
Колдун исчез. Куда? А, черт с ним!
Барьеры-наручники лопнули, меня отпустило, ковен тоже, и я рванулась к этому придурку блондинистому, к этой заразе языкатой… Рик, да что ты?! Ну не вздумай умирать сейчас!
Рика выхватили у меня из-под носа. Кристаннеке и Раэнки, им я простила…
— Осторожнее! Держите голову! Уносим ноги!
И ухватив блондина на руки, куда-то побежали.
Я попрыгала за ковеном.
— Рик? Ри-ик! Гаэли, что с ним?!
— Выплеск, — дедушка скакал рядом, — Он сознательно нагнетал напряжение, хотел… собирался использовать против Ставинне…
— Что? Он псих? Самоубийца?
— Он — шаман! — рявкнул дед, — Маг! Это наш долг, понимаешь?!
— Да ладно! Прям можно подумать, все такие… Альтер… альтрус… блин, не помню! А эти психи с одинаковыми мордами тоже только про других думают, да?
— Это — исключение! Даже Золотые не… Ладно, свиссак с ними! Александра, куда вы его отправили?
— Кого?
— Ставинне, духи его побери! Вы сказали «Убирайтесь», он и убрался. Куда?
— Я откуда знаю?
— Александррррра! — мое имя он не сказал даже, а просто прорычал, словно не лягух, а лев какой-то, — Не притворяйтесь ду… хотя ладно. Вы поняли, что ваши слова наложились на выплеск, перебив Рикке?
— Э-э… Ой! — под ноги попался какой-то острый камушек, — Ну?
— И вы его куда-то послали. Ставинне послали. Куда?!
Ой…
Я припомнила, что сказала этому *** О… О-о… Ой, мать… А потом еще и в… и на… Ну я не знаю… Можно ли вообще туда дойти?!
Двадцать третьего сентября наконец закончились дожди над озером, и на пару градусов потеплело.
Дни осеннего равноденствия – когда день равен ночи и время Ярилы сменяется временем Хорса – стояли солнечные. Змей в эти три дня каждое утро ездил на капище, но Ворона взял с собой только один раз – именно в этот день.
Змей не смог найти информацию, можно ли женщинам и девушкам присутствовать на поминальной тризне, и потому не допустил на капище Злату. Она испекла поминальные блины с мёдом и приготовила творог с ягодами смородины для требы – и осталась охранять дом и остров.
В полдень Змей принес требы богам, помянул Горыню… и решил его порадовать боем.
Вспомнил тренировки – когда впервые в жизни ему разрешено было двигаться, а не просто тупо стоять, когда избивают – и пошел по кругу посолонь вокруг капища по наружной стороне. Ворон вёл сьемку, чтобы потом показать Злате, и старался при этом не мешать DEX’у.
Змей снял рубашку и обувь, оставшись в одних штанах, включил боевую программу и перед алтарным камнем начал бой с тенью – то быстро, то медленно двигаясь, он бил невидимого противника и сам уклонялся от невидимых ударов.
Через несколько минут заметил летающий над островом дрон – но бой не только не прекратил, а только ускорил… пока Ворон не скинул ему сообщение, что он палится по полной программе. Ведь если за дроном наблюдает не Лютый, а кто-то из его хозяев, то они сразу поймут, что Змей киборг.
И только по этой причине Змей прекратил свой боевой танец.
***
Юрист наблюдал за Лёней с еле сдерживаемым удивлением – не каждый день удаётся увидеть, как молодой парень совершенно по-детски радуется возможности попасть туда, куда давно мечтал. И куда ходить не разрешала мама.
Иван Сергеевич снова проверил документы, принесенные Лёней, согласился с внесёнными поправками, и Нина – к радости Лёни – всё подписала.
После этого Леонид, как законный представитель DEX-компани, подписал договор с гражданкой Сомовой Н.П., что руководство местного филиала DEX-компани согласно с оформлением документов на создание частной коллекции кибер-модифицированных организмов при условии содержания коллекции вдали от города и на безопасном расстоянии от населенных пунктов.
Юрист подтвердил, что остров Жемчужный на Светом озере отвечает всем заявленным требованиям и вполне подходит для содержания киборгов. Но при этом оговаривается необходимость охраны острова киборгами модели DEX, так как основа коллекции – киборги развлекательной и домашней линеек. При этом DEX-компани оставляет за собой право на проверку техники любым своим представителем и в любое время – всех киборгов коллекции или выборочно.
Нине пришлось согласиться – она решила, что составление документа не обошлось без Бориса, а он всегда может прикрыть её «коллекцию» под предлогом, что все её киборги особо опасны.
Деваться некуда — но и так со стороны Бориса ей сделаны очень большие поблажки.
При её зарплате в музее содержать столько киборгов нереально! И продавать никого не хочется! Тут или самой искать ещё один источник заработка, или использовать киборгов для выполнения каких-нибудь работ в заповеднике, начиная с охраны территории, заканчивая производством хотя бы тех же свистулек.
Хорошо, что Змей это понимает – и все продукты для питания добывает сам. Ещё бы он понимал необходимость содержания животных… у Ворона в загородке пара зайцев. Может быть, удалось бы приручить ещё несколько зверюшек… ведь фактически это копытные, а они хорошо одомашниваются… так надо и корма для них заготавливать. Или покупать – но на это деньги опять же нужны…
Надо поговорить об этом… и со Змеем, и с Фролом.
После подписания всех бумаг – и бумажных, и электронных – Нина повела Лёню в главное здание. Прошли через холл, мимо гардероба и сувенирной лавки, пришли к лифту на последний этаж, откуда предстояло подниматься на площадку по узкой высокой лестнице.
— На лифте быстрее, – объяснила Лёне Нина, – ради нас придержали вход посетителей… и тебя никто не увидит. И никто не сообщит твоей матери.
— Вы знаете? Откуда? – парень прижался к стенке и полез в карман за жетоном, чтобы остановить Нину музейным же киборгом, но она это заметила и постаралась объяснить:
— Успокойся… я понимаю, что обманывать мать нехорошо. Но… и жить под таким контролем… невозможно. У меня тоже есть… сын. Я его… так не контролирую… Это ведь мать не разрешает тебе… подниматься на колокольню?
Лёня сжал в кулаке жетон, готовясь оглушить стоящего рядом с Ниной Василия… и тут зазвонил его видеофон. Вмиг покрасневший дексист включил его – и на экране возникла полная женщина в возрасте чуть старше пятидесяти пяти лет:
— Я знаю, где ты сейчас. Если ты немедленно не вернешься домой… я тут же расстроюсь, у меня инфаркт… может быть.
— Здравствуйте, Галина Ивановна! А где сейчас Леонид? – поинтересовалась Нина, заглянув в экран. Кроме части стены и входа в лифт вокруг фигуры Лёни, его мать теоретически ничего не могла видеть.
— Он… в этой самой… своей лаборатории… среди этих ужасных… киборгов! Они…
«Достоверность 95%» — отправил сообщение Вася на видеофон Нины.
— …совсем не заботятся о моем мальчике… а только срываются… — продолжала бодро нападать женщина, — …а он голодный! И на обед домой не пришёл… скажите, где он, я принесу ему горяченького!
— Ну, мама! – чуть не взвыл Леня. – Я обедал!
— Галина Ивановна, Леонид сейчас находится в музее, – совершенно спокойно ответила Нина, – и он намерен проверить киборга на последнем этаже главного корпуса. Это его работа. Вам обязательно нужно так позорить своего сына?
— Он же… голодный, – опешила Галина Ивановна, – и на обед не пришёл. Я же приготовила его любимые тефтельки! Никто его не накормит так, как мама… вот позвоню его начальнику, будет знать, как мальчика морить голодом!
— А ничего, что «мальчику» двадцать пять лет?
— Для настоящей матери её сын всегда ребёнок!
— А для его друзей?
— У него нет друзей!
— И я даже догадываюсь, почему.
— И почему же?
— Его ровесники уже женаты и имеют детей. Или собираются жениться… и у них нет желания общаться с человеком, которого родная мать человеком не считает… и считает возможным унижать публично. Ему легче общаться с киборгами, чем с людьми… они его так не позорят… и слушают. И слушаются. Вы каждый раз звоните его начальнику? Не удивлюсь, если окажется, что начальник считает его идиотом. Вам это надо? Лёня умный парень, давно мог бы жениться… если бы не Вы…
Галина Ивановна отключилась, не дослушав. А Лёня виноватым тоном сказал:
— Я… наверно, пойду домой. Мне… уже пора.
— Леонид… если ты сейчас не сделаешь то, о чём мечтал всю жизнь, то ты никогда этого не сделаешь. Каждый год средние и старшие классы всех школ приходят в музей на занятия… почему тебя среди них не было? Мама не пускала? А старшие классы поднимались наверх… а ты только мечтал об этом. Иди! И смотри на город… это твой город тоже! А река какая! А солнце какое! Ты же всегда хотел посмотреть на город и реку сверху! А сегодня такой день… когда приходит время Хорса… веришь или нет, но это время мудрых решений. Осеннее равноденствие! Второй такой шанс будет только через год!
— А… проверка киборга? – удивлённо спросил Леонид.
— В следующий раз проверишь. Будет хорошая причина побывать в музее снова.
И уже успокоившийся Лёня поднялся на верхнюю площадку, за ним поднялись Нина и Вася, который делал запись нахождения дексиста на площадке.
— Когда-то давно на таких вышках размещали колокола и в них звонил специальный человек… в случае тревоги или по большим праздникам. Поэтому мы внутри музея называем эту башенку колокольней.
— А теперь почему не звонят? – Лёне явно понравился вид сверху. Город был похож на огромный длинный овал, вытянувшийся на берегу реки между замком музея и районом многоэтажек… сверху в чистом небе висело местное солнце.
— Нет колоколов… нет программы… киборги есть, но для них нужна программа, как и когда звонить. Или человека обучать… но это долго… и колокола где-то есть… на складе…
— А если… будет программа? Будут колокола звонить?
— А вот с этим надо идти к директору… пора спускаться, внизу люди ждут. Если будут повешены колокола и написана программа звонаря для киборга… посещаемость музея увеличится… думаю, он согласится.
Спустившийся Леонид был явно счастлив – и пока его энтузиазм не пропал, Нина проводила его к директору, после разговора с которым дексист в ещё более радужном настроении пошёл к своему флайеру.
***
Вечером позвонил Змей, но не в десять, а полвосьмого, отчитался о работе за день – начал ежедневно по два-три раза объезжать на лодке вокруг островов и мониторить поверхность воды.
— На это вообще-то рыбнадзор есть… ты же лес должен охранять… и медведя, которого никто не видел.
— Видел Ворон… и Злата видела. Сейчас… послал видео.
Нина посмотрела запись Ворона – не хилая такая «птичка»! Метра три ростом, бурая шерсть, сизые крылья, мощные ноги – впечатляющая картинка!
— Уже интересно! Почему я узнаю об этом от тебя, а не от него?
— Он… наверно, расстраивать Вас не хотел… потому и не сказал. Он за ягодами… или за грибами ездил на острова… со Златой. И там видел медведя.
— Что? И решил мне не сообщать?
— Так ничего же не случилось! Все нормально. Ворон медведицу напугал, и она убежала. Скинуть Вам?
— Обязательно! – и открыла на видеофоне новый файл. На записи была видна огромная зверюга с крыльями и почти полуметровым клювом. Зверюга кричала и хлопала крыльями. Потом подобный крик раздался со стороны камеры – снимал Ворон на себя – после этого зверюга подскочила и помчалась. Следом за большой зверюгой помчалась зверюга поменьше размером – так называемый птенец.
Увиденное впечатлило. Птица действительно огромная – и как Irien её не испугался и не сбежал, было не совсем понятно… пока в кадре не появилась лежащая Злата.
Получается, что Ворон, как настоящий мужчина, защитил девушку. И уже не имеет значения, что эта девушка – киборг боевой модели.
— Все это хорошо… запись надо сохранить. Но теперь надо соблюдать повышенную осторожность и бдительность… и наблюдать за зверьём внимательнее.
Потом Змей отчитался за день, показал сделанную Вороном за день посуду и раскрашенные Златой игрушки, тем временем в разговор один за другим включились Фрол и Степан:
— Добрый вечер!
Рядом со Степаном стоял мрачный парень с самым суровым выражением на лице – и Степан его представил:
— Это Лазарь… DEX, из привезенных. Взял вместо Фрола. Уже достаточно поправился и может меня сопровождать. Саня в доме живет, работает на медпункте… говорил, дексист приедет за кровью… это как?
Пришлось объяснять, каким образом оформила документы и на каких условиях дексисты согласились на оформление частной коллекции киборгов.
— Коллекция? – возмутился Степан. — Тебе музея мало?
— А у меня выбор был? Не бордель же создавать!
— Не бордель! Но неужели нельзя было… по-другому? – Степан задумался и уже спокойнее добавил: — Посоветовалась бы с умным человеком… с Иваном Сергеевичем.
— Именно он мне это и предложил… — усмехнулась Нина, — а как ещё можно оформить документально содержание десятка киборгов?
— Не десятка… больше, – мрачно уточнил Степан, – альфиане привезли DEX’ов… десятерых… в каждом жизни не больше пяти-шести процентов… но хоть живы… вылечим и егерям отправим.
— И поэтому вы перевезли Irien’ов на остров? Я в курсе. Теперь у меня… Вася, Петя, Клара и Агат в музее, Змей, Ворон и Злата на острове, Азиз на медпункте, близнецы на курятнике…
— И еще трое на метеостанции… и ещё три DEX’а и тринадцать Irien’ов на Жемчужном острове. Двадцать девять! Много!
— И даже слишком! А что делать? Не продавать же их! А кормить надо… и одевать, и лечить. А сдача крови… Борис заинтересован в большом количестве живых киборгов разного фенотипа… ему биоматериал для работы нужен. Только на таком условии он допустит существование острова киборгов… ведь может в любой момент всё закрыть.
Степан напрягся:
— И много этих условий?
— Много… к сожалению. Но ведь существуют коллекции скутеров или байков… а кто-то автомобили и мотоциклы коллекционирует… ваш юрист нашел статью в законе и всё согласовал. Я имею право иметь частный музей с коллекцией кибер-модифицированной техники при условии содержании его максимально далеко от города! Борис даже одобрил содержание DEX’ов для охраны коллекции!
— Ты так уверена, что без Бориса не обошлось?
— Абсолютно уверена! Вампир… как есть Вампир. Его так его же сотрудники прозвали… и, кажется мне, не только за то, что он гематолог… но он прежде всего ученый. И ему нужна кровь… донорская. Возможно, и костный мозг нужен… и… какие там еще органы в кроветворении задействованы? И они тоже… нужны.
— Он захочет увозить их в лабораторию… думала об этом?
— Думаю постоянно. Удалось обговорить пока только обезболивание во время забора проб тканей. О взятии киборгов для лабораторных исследований… Лёня не говорил, а я не стала напоминать. Лёня настолько боится мать… что будет благодарен за любой глоток свободы.
— Такая страшная?
— Такая заботливая. Ему звонит каждый час, и если он делает что-то не то, она грозит позвонить его начальнику… и вполне допускаю, что звонит. Удивляюсь, как Борис его держит на работе! Другой начальник давно бы уже уволил такого сотрудника.
— Значит, Лёня не такой уж дурак! Он ведёт все переговоры с тобой? Почему не менеджер филиала?
— Самой интересно. Сменим тему? Фрол, праздники как прошли? Не было ли нападений или покушений?
— Все в порядке… насушили грибов, заготовили ягод. Скоро будет разрешен сбор клюквы, а на островах болот нет… можно ездить на материк за ягодами? А то я уже корзины и короба приготовил…