Усилиями Бориса Кроля, директора Центра реабилитации DEX Company, в полиции приняли решение, что требуется сформировать отдельное подразделение, расследующее преступления, связанные с киборгами или совершенные самими киборгами.
Максим Сергеевич Кобарин, один из ведущих юристов компании, был не так чтобы против, скорее не за, уверяя, что их собственных полномочий и возможностей вполне достаточно для решения любой ситуации.
Однако Борис был тверд. Раз киборгов приравняли к людям, им положен присмотр полиции. Надо пользоваться всеми своими правами.
Ринат ответил, что без этого права киборги вполне бы обошлись, Анатолий Волков, нынешний владелец компании, чье бурное прошлое никто не назвал бы законопослушным, кстати, был с ним согласен. Полиция — это хорошо, но лучше не надо.
Обоим было сделано строгое внушение о публичности и законности, после чего бывший ликвидатор DEX Company, а ныне командир поискового отряда, был официально назначен ответственным за связи с полицией. Это был уже третий недовольный, но и ему пришлось ограничиться ворчанием.
Четвертым недовольным стал сотрудник полиции Томас Мор, которого по этому случаю повысили в звании и припечатали сверху обязанностью всячески сотрудничать с дексовиками. И если работы будет много, а статистика пока не утешительная, то ему светит пост начальника новой службы.
— Зачем? – предпринял Мор последнюю попытку уклониться. — С ОЗК мы прекрасно сотрудничали и без выделения отдела.
— Затем, — уверенно парировало начальство, — что возможности и помощь ОЗК и рядом не стояли с помощью производителя.
— Материально это как-то выражается?
Начальство сделало вид, что не поняло намека, отгородившись словами, что полицейским платят за соблюдение закона в целом, и доплата за каждую новую статью не предусматривается.
Томас ни на что другое и не надеялся, но все-таки уточнил, на какую территорию распространяются его обязанности.
— Везде.
— Может, в галаполицию тогда сразу пусть передают?
— И галаполиция будет прибегать на каждую драку, кражу или мошенничество? Мы и так этим всегда занимались. Всего лишь упорядочили классификацию.
Понимая, что отговориться не удастся, Том вернулся в отдел. Вскоре у него появился свой собственный небольшой архив. В нем были разные дела. Была в нем и небольшая папка, перечитывая которую, он вновь начинал верить, что люди все-таки разные.
Название говорит само за себя. Это несколько историй о тех киборгах, которым повезло с хозяевами. После напряженных перипетий и противостояний мне захотелось «ламповых» полунаивных историй о найденышах и спасенышах)
Примечания автора:
Если помните, в базе данных по разумным киборгам, которую собрали ОЗК и DEX Company, все они маркированы цветами. Зеленый — хорошо социализированные, оранжевые — те, чьи жизни выкупили хозяева, когда к ним нагрянул шантажист-ликвидатор, а есть фиолетовая маркировка. Те, кто не попался и при этом сумел найти свой путь. Они отказываются приезжать в Центры, менять что-то в своей жизни. Они искренне любят своих хозяев))
Да. По замечаниям читателей. Часть персонажей взяты из сборника «До, между, после» и «Космоолухи рядом».
Она в сорочке стояла у двери, в которую вошел я.
Это была низенькая створка, выходившая на черную лестницу.
Герцогиня пришла с противоположной стороны, через дверь, которая вела к покоям отца Мартина. Эту дверь она заперла, а вот ту, вторую, не заметила, а я был слишком взволнован, чтобы подумать об этом.
И Мадлен проделала тот же путь, что и я. Она время от времени спускалась ко мне среди ночи, приносила что-нибудь перекусить. Потом она тихонько сидела рядом со мной и смотрела, как я работаю. Она ничего не смыслила ни в устройстве человеческого тела, ни в атомистической теории Демокрита, но ей нравилось сознавать свою косвенную причастность ко всем этим тайнам.
Ибо сказано, что муж и жена – плоть единая, следовательно, в моих трудах содержится и ее доля.
Мне не так часто удавалось бывать с ней, вот она и восполняла своим бдением эти пробелы. Старалась мне не мешать. Брала с собой неизменную вышивку или штопала детские вещи, которые Мария успела порвать.
Если рука отказывалась держать перо, я откладывал его в сторону. Тогда она забиралась ко мне на колени, и мы отдыхали, каждый от своей работы. Не произносили ни слова, только остро ощущали близость друг друга. Мы были вместе. А вместе мы ничего не боялись.
Вероятно, она, как обычно, решила спуститься ко мне. Захватила хлеба и сыра. Накинула на плечи шаль. Тяжело ступая, добралась на ощупь до двери. В окна светила луна, и фонарь ей не понадобился.
Она кричала так пронзительно, как будто боль уже продиралась сквозь ее кости и жилы.
Отшатнулась и бросилась бежать. Я кинулся за ней. Только бы она не упала! Только бы благополучно добралась до верхней площадки. Но я опоздал. Она споткнулась. Она задыхалась от рыданий, и слезы застилали ей глаза. Она не различала ступенек, ничего не видела перед собой. Потеряв равновесие, рухнула головой вперед, на живот.
Я пытался ей помочь.
Она отшатнулась, как безумная. А когда невзначай коснулась моего голого плеча, то зашлась криком. Ибо сорочка моя осталась в библиотеке, на полу, у проклятого стола.
Мне все же удалось взять ее на руки и отнести наверх. Уже на лестнице я почувствовал, что ее длинная полотняная рубашка намокла, а Мадлен, как- то вытянувшись, болезненно застонала.
У нее отошли воды. А это первые схватки. Я положил ее поверх одеяла и увидел на своих руках кровь…
То, что произошло дальше, будет ночь за ночью возвращаться ко мне неизбывным кошмаром. Моя жена истекала кровью, и остановить эту кровь не было никакой возможности.
На шум прибежала экономка, мадам Шарли, а с ней и мэтр Бонне. Послали за акушеркой.
Мелькали свечи, звенела посуда, раздавались голоса. Прибежал и святой отец. Но я почти ничего не слышал. Я сжимал руку Мадлен и не сводил глаз с бледного, залитого потом и слезами лица.
Откуда-то из угла испуганно закричала Мария. Женский голос что-то успокаивающе шептал. Девочка хныкала.
Кто-то бросил мне сорочку с назидательным советом одеться. Кажется, мадам Шарли…
Потом меня попытались выдворить из комнаты, но я уперся. Я же изучал медицину, я могу помочь своей жене. Я хочу быть с ней рядом! Я не оставлю ее.
Жар, чад,суматоха. Мадлен кричит. Кричит страшно, пронзительно, иногда хрипит и даже воет. Мэтр Бонне говорит, что положение ребенка неправильное, что придется, вероятно, наложить щипцы…
Между схватками Мадлен смотрит на меня. В ее глазах упрек. Зрачки расширены. Прядки на лбу и на висках намокли. Я не пытаюсь оправдаться, только отчаянно трясу головой.
Нет, Мадлен, нет! Это не так!.. Как ей это объяснить? Как вымолить прощение?
Но тут она стискивает зубы, закидывает голову, пытается сдержаться, но из груди вырывается стон… Мэтр Бонне требует горячей воды. Я бегу вниз. Сделать для нее хотя бы это. Больше я ничем не могу ей помочь.
Нет на свете наказания страшней, нет пытки мучительней, чем страдания того, кого любишь. Сам готов принять эту муку, но тебе дано лишь изнывать от бессилия. Любимое существо истекает кровью, а ты только сжимаешь кулаки и кусаешь губы.
Мэтр Бонне дал ей настойку из маковых зерен, и она впала в забытье. Кровотечение не прекратилось. Бонне торопит с наложением щипцов, чтобы извлечь ребенка. В то, что он жив, никто уже не верит. А мне уже все равно. Этот ребенок убивал ее, разрывал изнутри. Я почти ненавидел его. Господи, прости мне это отчаяние, прости это безумие!
Когда извлекли щипцы, в их пасти была голова моего сына.
Он был мертв. Крошечное тельце посинело.
Мадлен затихла и даже не стонала. Бонне кричит, что нужен лед. Я снова бегу вниз, рискуя свернуть себе шею, чтобы принести из подвала скользкий, прозрачный брусок.
Один кожаный бурдюк со льдом у Мадлен на животе, два других по бокам. Акушерка не успевает менять простыни и полотенца. Все в крови.
Лицо Мадлен белее снега. Я осторожно обтер ее лоб. Внезапно кровотечение прекратилось.
Акушерка шумно возблагодарила Бога. Бонне был мрачен.
Вдруг Мадлен открыла глаза. Ясные, без тени страдания, или страха. Окинула взглядом всех, потом увидела меня.
– Я здесь, девочка моя, здесь, с тобой. Я всегда буду с тобой.
Она протянула дрожащую руку к моему лицу, погладила по щеке.
– Я… тебя… Я тебя… ненавижу, – чуть слышно шепчет она. – Будь ты проклят…
Это были ее последние слова. Она вздохнула и затихла.
Я ждал, что она снова вздохнет, что грудь ее поднимется, губы дрогнут, она откроет глаза и что-нибудь скажет, пусть даже проклянет опять.
Но Мадлен лежала тихо, будто затаилась. Я позвал ее. Сначала негромко, боялся потревожить. А вдруг она задремала? Она же так измучилась, бедняжка. И неожиданно заснула. Так бывает. Неожиданно проваливаешься в небытие, а потом возвращаешься, и сил хватает на то, чтобы все начать сначала. Спасительная передышка.
Она не ответила на призыв. Тогда я позвал ее еще раз и даже потряс за плечо. Она опять не ответила.
Голова мотнулась на подушке. Страшная догадка холодом ползла по спине, нависала тенью. Я знал ответ, но отвергал его. Я не желал оборачиваться к тому темному, страшному, что стояло за спиной.
Мне казалось, что если я не взгляну в ту сторону, если сделаю вид, что не вижу, то тень рассеется. Надо только убедить Мадлен прекратить эту игру, остановить эту грустную шутку.
– Мадлен!..
Я уже кричал и немилосердно встряхивал ее, требуя повиновения и ответа. Она моя жена! А долг жены повиноваться мужу. Почему же она молчит? Кто-то коснулся моего плеча. Епископ.
– Не надо, сынок. Она не слышит.
Я дернулся, скидывая руку.
– Это неправильно, неправильно. Господь этого не допустит!
Я не верю! Она здесь. Она просто устала. Я разбужу ее.
И снова звал ее. Но она не слышала меня.
Уже не слышала. Мадлен была далеко. Она уже брела где-то по лунной дороге, босая, неуязвимая, и несла на руках нашего сына. Малыш так же безмятежно дремал на ее груди, как прежде дремал в ее чреве. Он не успел испугаться.
Акушерка положила тельце ребенка рядом с матерью. Я смотрел на них в немом отрицании. Их больше не было. Только две безжизненные скорлупки.
Мадлен напоминала восковую фигурку. Обескровленная, пустая. На лице страдальческий упрек. За что?.. Рука ее остывала. Она уходила от меня. Глаза мутнели, подергивались дымкой.
Если бы отец Мартин задержался тогда чуть дольше… Если бы он поговорил со мной… Он бы нашел нужные слова, не позволил бы мне соскользнуть в пропасть и утратить разум. Он всегда умел находить самые невероятные оправдания для Промысла Божия, объясняя страдания и болезни неведомым планом, во имя которого мы все обречены на скитания и муки в этой юдоли слез.
Он разделил бы мою скорбь, взвалил бы ношу на свою худую, согбенную спину. Он шел бы со мной по той же дороге, что устлана слезами и покаянным стенанием. Обдирал бы кожу терниями, разбивал бы ступни о камни, глотал бы горькую пыль…
Но отец Мартин вынужден был уйти: он спешил навстречу гостье. Знатная дама пребывала в дурном расположении духа.
Я услышал грохот колес. И все вспомнил. Ее белое равнодушное лицо. Капризный, высокомерный рот. Жадные руки. Это она убила Мадлен! Это она убила моего сына!
Опубликовано в Астра-нове 1-2018
Спи, не плачь.
О чем тебе плакать? Уложили спать, ты проснулся, в комнате никого? Не беда, придут. Утром. Когда проревешься.
Или примчатся среди ночи, обнимут, утешат. По-разному бывает.
Вот я в твоем возрасте умерла от высотной болезни – это да, беда.
Проходила тогда такая чистка королевства от инородных элементов. Явились из крепости солдаты с ружьями, очистили наше село от моей мамы, твоей бабушки. До перевала пешком, из ручной клади взять разрешили только меня.
Этого я не помню, мама рассказывала. Я тебе рассказывать не буду. Сам по истории пройдешь. Будь верным подданным короля.
Помню я себя только тогда, когда я уже не человек. В больнице на Пыльном плато. Как я ни лежать не могу – задыхаюсь, ни сидеть не могу – падаю, и как меня тошнит, а рвать нечем, и доктор говорит – «белый халат», а мне чудится, будто он красный. И еще говорит доктор: «Она умрет», а я хочу маму спросить, что такое «умрет», но нет сил.
Не умерла я ни в ту ночь, ни на другую. На третье утро показал мне доктор спичечный коробок через дощечку. То ли я увидела, то ли померещилось, но я сказала: да, вижу. И нас выписали из больницы.
Лечить нужно людей. Я оказалась не человеком. Черным магом.
Ты тоже станешь магом. Я тебе обещаю, хоть ты и не слышишь. Лет в десять, не раньше, но и не позже. Мы с тобой ездили в крепость, сдавали кровь – это папа тебя проверил на наши с ним гены.
Кто умер взрослым, тот умер, а кто в детстве – тот маг, почти бессмертный. Перерождения ты не почувствуешь. Но прежде хочу вырастить тебя человеком.
***
Туристы любуются на восходе тенью от гор на облаках. Я им вещаю, что эти грандиозные массивы подняты из земли силой таких, как мы, во время войны, тысячу лет назад. А мне не рассказывал никто. Я видела сама.
Родился наследник, объявили амнистию, мы с мамой ехали домой на автобусе. Я сидела у окна и вдруг за поворотом, в пыльном луче, увидела все. Землетрясения, пожары на три королевства. Раздавленных, сожженных. Как наши с тобой собратья изводили друг друга и кучу народу впридачу. Как последние маги изобрели заклинание мира, но чтобы оно подействовало, им пришлось сжечь себя.
Я прикинулась, что меня укачало, и мама не заметила.
Я думала, я девочка, которую ругают ни за что. Нельзя жаловаться, нельзя размазывать сопли и температурить, но и совсем выздоравливать нельзя слишком быстро, а то в гостинице заподозрят неладное и нас выставят. Только и умела – следить за сердцем да смотреть внутрь через кожу. Развлекалась этим вместо кукол.
И вот тень на облаках, которая не тень, а души магов, вплавленные в частицы пепла, – эта тень, стоящая над поселком день и ночь, говорила мне, что я из их племени.
***
Когда ты родился, папа сказал: «Ты до сих пор ни разу не обрушила горы на поселок? Потому что тебя так воспитали». С тех пор я воспитываю тебя. Лаской, любовью. Изредка вот такими уходами из дому.
Ничего плохого ты не сделал. Это я тебя приучаю ценить заботу и любовь. Надеюсь, ты вырастешь человеком добрым, не дерганым и не плаксивым. Ну, не совсем человеком.
Постарайся заснуть.
Признак ли это доверия, или просто камера оказалась слишком сложна для Симона, киборг так и не понял. Понял только, что ему в руки дана суперсложная техника, и он не просто имеет уникальную возможность её опробовать – но даже должен.
В голове не укладывалось – он киборг, и тоже техника, биомашина, и его самого многократно тестировали самыми разными способами, теперь же он сам должен провести тестирование другой техники.
Запутавшись в рассуждениях, Марик отложил их на потом, и сначала скачал себе инструкцию, прочитал – и только тогда понял, какой шанс предоставил ему хозяин, сам того не ведая.
Одних только автоматических режимов съёмки почти полсотни – а проверить надо каждый! – плюс великолепное множество ручных настроек!
И можно просто ходить – или ездить – по городу, снимая всё подряд, начиная от детей у фонтана и заканчивая бомжами на помойке! Если кто-то остановит – есть прямой приказ хозяина на проверку голокамеры.
И в перерывах между заказами Марик стал ходить на площадку с фонтаном перед торгово-развлекательным центром, условно названную им парком – голографировать птиц у воды, и всех желающих с птицами за небольшую плату на счёт Симона.
***
Конец января прошёл тихо и спокойно, Симон много работал, но сам ездил только на крупные заказы – юбилеи и свадьбы. Все остальные заказы принимал и отрабатывал Марик.
На то он и киборг, чтобы делать за хозяина всю его работу. А с новой камерой и на хозяйском флайере он просто обязан успевать везде и всюду!
Обязанности по уходу за птицами постепенно перешли к Лоле, она кормила и чистила голубей, содержала клетки в порядке и учитывала запас кормосмеси и витаминов, и при необходимости заказывала через Инфранет новые корма, витамины и средства ухода.
***
Свой тридцать третий день рождения – в середине февраля — Симон отметил широко, с размахом, в шикарном ресторане на крыше небоскрёба, пригласил многих заказчиков, друга Ромео с девушками, и ещё одного модного стилиста и нового художника – тоже с подружками, нескольких «звёзд» местной эстрады и даже столичную поп-группу.
В разгар праздника Марик выпустил из клеток всех голубей – и они то летали над гостями, то садились на руки и на столы между тарелок, гости были в восторге и предлагали выпить, Симон был счастлив и выпить не отказывался.
Сначала были лёгкие наливки, потом чуть крепче, тосты «За нашего дорогого друга!» и «Почему ты ещё не женат?», потом «За здоровье!» и «За новую камеру, кстати, где она?».
— Как это — у киборга? У тебя киборг что, снимать умеет? Ну, ты крут! Тогда тост. За лучшего дрессировщика киборгов!
— Друзья мои, как же я счастлив, что вы есть! За друзей!
Появились вина крепче, появились танцовщицы, рядом с Симоном образовалась сначала одна девица, потом ещё две… на сцене приглашённая группа выдала весь репертуар, и играет всё то же самое и по новой… «в тестовом режиме», как выразился солист группы.
Лола в белом длинном платье, в жемчужном ожерелье и таких же серьгах была великолепна, но не смогла помешать напиться, и домой хозяина киборги доставили в совершенно невменяемом состоянии.
А дома, уложив хозяина спать, Марик снова зашел на сайт местного отделения ОЗК – уже не первый раз собирался он написать и признаться в разумности, но духу не хватало и палиться не хотелось. Хватит с него и одного визита в офис компании-производителя.
Почитал новости, пролистал снимки и хотел уже выключить терминал, но заметил статью, где доказывалась с таблицами и выкладками теория, что Mary даже теоретически не могут быть разумными.
И его это задело. Написал комментарий: «Mary разумнее DEX’ов, раз до сих пор ни один не спалился!» — и лёг спать. Но через пару минут вышел на сайт снова и удалил комментарий. Но было уже поздно – на сайте уже вовсю разгоралась дискуссия о разумности или неразумности Mary, и каждый из собеседников с яростью отстаивал свою версию.
А Симон с того дня стал пить – понемногу. Но каждый день. Каждый вечер уходил на очередную тусовку с очередными друзьями, иногда брал Лолу и двух или трёх голубей, и девушка управляла летающими по залу птицами и одновременно пыталась не давать ему напиться.
Домой стал приходить под утро, почти трезвый, но уже с трудом удавалось совладать с дрожащими руками, и тогда всю аппаратуру к съёмке готовил Марик, и на большинство заказов ездил тоже он.
И Марик же всё чаще и чаще забирал у Симона камеру из рук и работал вместо него, управляясь одновременно и с двумя – а иногда и с тремя — камерами, и с голубями, и с пьяненьким хозяином, что временами было для него сложно, так как программа требовала смотреть в лицо хозяину, когда он говорит, и выполнять его приказы вроде «Не отсвечивай!», «Стой здесь!» и «И чтоб я тебя больше не видел!».
И все чаще снимки и видеоролики у Симона при съёмке в ручном режиме на его любимую камеру получались смазанными, нечёткими и с обрезанными головами – явный брак, совершенно недопустимый для профессионала.
И всё чаще Марик забирал камеру у хозяина в самом начале мероприятия и работал сам.
Клиентам Симон сдавал только качественные снимки и видео, уже обработанные киборгом, поэтому в тусовке ему не только прощали «маленькую слабость» в форме алкоголя, но и наливали снова.
Но однажды в ночном клубе разгулявшиеся гости начали стрелять по голубям – не попали ни в одного, Лола увела птиц с линии выстрела, но это событие отрезвило Симона, и даже заставило по-другому взглянуть на подвыпивших приятелей и их подружек.
Похождения по клубам прекратились.
Но ненадолго.
***
В начале марта Симон всё же удосужился разобрать подарки, принесённые на день рождения, подаренные деньги давно были на счету, а вот что в коробках – стало интересно. Несколько инфокристаллов, пара бутылок элитного спиртного, элитный шоколад, пара галстуков, парфюм, элитное бельё и серьги для Лолы, пара золотых булавок для галстука и… нейрохлыст.
И открытка с надписью: «Лучшему дрессировщику киберов!».
Интересная штука! – Симон подозвал Mary, пару раз ударил слегка, для пробы, потом приказал раздеться и ударил пару раз посильнее. Полюбовался на вздувшиеся рубцы на спине – и ещё пару раз ударил.
Симону понравилось.
Но не понравилось Марику.
И он начал всерьёз помышлять о побеге и самостоятельной жизни – без хозяина и его заскоков.
Для этого нужны деньги. Много денег. И документы.
Деньги на самом деле – не такая уж проблема, завёл электронный кошелёк и часть выручки с заказов стал переводить на него.
Симон так часто меняет цены в прайс-листе, что уже сам не помнит, за какую работу сколько надо брать – и вряд ли вспомнит, что какой-то клиент вместо сотни галактов заплатил девяносто.
А весь учёт и отчётность уже давно ведёт киборг.
С документами намного сложнее. Но тоже решаемо.
Громкое тиканье шахматных часов (во весь экран). Голос Врача:
— Вот поэтому-то ты до сих пор и здесь… Всё остальное — чушь собачья. Отговорки. Да ты и сама это понимаешь. Раз до сих пор здесь — значит, понимаешь. Просто ведёшь себя, как страус — сунула голову в песок и думаешь, что всё в порядке.
Голос его гулко отдаётся от серых стен, сложенных из крупных камней. Высоко под потолком — узкое окошко с допотопной решёткой, сквозь неё виден кусочек неба. Камера теперь напоминает глубокий каменный мешок или башню, в ней нет ни углов, ни дверей. Голос Воображалы, такой же усталый и неприязненный:
— Заткнись…
Смех Врача больше похож на кашель. Крик чайки за окном.
— Голову в песок — это очень удобно. Но так нельзя — всю жизнь. Не получится. И когда-нибудь ты наберёшься смелости признаться самой себе, что убегать тебе больше некуда. И вот тогда. Именно тогда. Ты станешь работать на них. На свой оживший кошмар.
За узким окошком — пронзительно-яркое небо. Шум прибоя. Яркое солнце.
Мельком — две лежащие валетом фигурки глубоко на дне мрачного каменного колодца. Гулкий звук падающих капель. Голос Воображалы:
— Я могу вернуть всё к самому началу…
Шум прибоя. Ослепительный блеск прямо в камеру, потом тускнеет, дробится, рассыпается брызгами на мокрых камнях.
Смена кадра
Камни желтеют, мельчают, превращаясь в песок.Трёхлетняя Воображала играет на песке туфелькой. Голос китайца:
— Выбор за вами… только за вами.
Крик чайки. Она — как белый штрих на ярко-синем небе. Отдаляется. Белый штрих на узкой полоске ярко-синего неба в крупную клетку, окаймлённой серым камнем.
Смена кадра
Изнутри башня залита оранжевым предзакатным светом. Голос Врача насмешлив:
— … И всё повторится опять… — оранжевый свет. Чернильные тени. Воображала сидит у каменной стены, голова запрокинута. Пальцы автоматически перебирают оранжевый песок.
— … Может быть, уже повторялось… И не раз…
Звук падающих капель. Чайки больше не видно в окне. Небо светлеет, выцветает, становится неотличимым от стен. Оранжевый свет тускнеет. Голос Воображалы тих и точно так же бесцветен:
— Но ведь я могу и не притворяться. Я могу всё… В том числе — и на самом деле стать такою, как все.
смена кадра
Салон движущейся автомашины. Маленькая девочка в светлых колготках и красно-оранжевом платьице стоит на коленках на детском сиденье. За стеклом — ночная дорога. Идёт дождь. Раздражённый голос женщины:
— Сядь нормально, кому сказали?!
Девочка оборачивается, послушно устраивается на сидении. Сама защелкивает ремешок безопасности. Она слишком спокойная, слишком послушная, слишком аккуратная, слишком тёмный оттенок платья и волос. В салоне полутемно, лица не разобрать.
Машина останавливается.
— Ну что ты там копаешься?
Хлопает дверца, раздражённый голос женщины приглушён. Девочка послушно сползает с сиденья, оказывается на свету. Поднимает голову.
У неё лицо Анаис с неизменной еле заметной улыбочкой маленького Будды.
Камера надвигается на стекло машины, залитое дождём.
смена кадра
Залитое дождем оконное стекло. Вид на ночной город сверху, с уровня пятого-шестого этажа. Огни реклам, строчка фонарей вдоль дороги.
У огромного окна стоит Воображала. Смотрит на мокрую улицу. Её лицо смутно отражается в тёмном стекле. Огни расплываются, сливаясь, отражение становится отчётливым. Оно еле заметно улыбается, не размыкая губ. Ярко-рыжие волосы гаснут, не отражаясь, светлое личико в стекле обрамлено сгустившейся темнотой. Стекло затуманивается — Воображала дышит на него, протягивая по чёрному фону непрозрачную серую полосу. Пальцем рисует на ней три флажка в ряд. Серая полоска быстро тает, нарисованные флажки пропадают, вновь проступает отражение. Слишком светлое лицо, слишком тёмные и аккуратные волосы. Воображала снова дышит на стекло, и на туманной полоске проявляются нарисованные ранее флажки. Воображала стирает их рукой. Говорит вполголоса:
— Конечно, не смогу! Ты прав. Я никогда не смогу перестать верить в свою исключительность, хоть тресни. Да и никто бы не смог. Надо иначе.
Она щёлкает пальцами, и на них оранжево-синим цветком распускается неоновая бабочка. Шевелит светящимися крылышками, переливается. Воображала смотрит на неё задумчиво, голос её тих:
— Я пыталась им объяснить, что я тут ни при чём… что они и сами всё это могут. Стоит только поверить. По-настоящему поверить. Но они не верили. Теперь я думаю — хорошо, что они мне не верили. Представляешь, что было бы, если бы они всё-таки смогли? Только они одни, пока другие не могут. Ж-жуть… Нет, всё-таки хорошо, что у военных так туго с верой, даже с верой в себя самих. Если уж делать— то всем. Иначе нечестно…
— Счастья для всех и даром, и чтоб никто не ушёл? — Врач лежит на боку, подперев голову рукой, смотрит на Воображалу снизу вверх, голос ехиден. — Ню-ню…
Воображала смотрит на бабочку. Бабочка машет крылышками — ритмично, словно танцуя. Вображала протягивает бабочку Врачу:
— Держи!
С пальцев её срывается сине-оранжевый лучик, ударяет в поднятую Врачом ладонь. Сжимается в шарик, расправляет сине-оранжевые крылья. Врач смотрит на бабочку недоумённо, потом переводит взгляд туда, где только что стояла Воображала. Лицо его меняется – он понимает. Вскакивает, бросается к окну.
У окна никого нет, рамы открыты, ночной город внизу — нерезко и мутно, словно его затягивает туманом. Врач с размаху налетает на стену — окно не настоящее, оно просто нарисовано на белой штукатурке. Слой побелки с рисунком осыпается, оплывает. Врач стоит лицом к сплошной бетонной стене.
Лязг открывающейся двери. Врач, почти не шевелясь, поворачивает голову в сторону вошедших. На лице его – усталая гордость человека, выполнившего трудную работу.
смена кадра
Воображала идёт по ночному городу. В мокром асфальте отражаются неоновые иероглифы реклам. Набережная, мокрые деревья, ажурные решётки. За мостом и домами, мельком — Эйфелева башня. На мосту — широкие стеклянные двери, не ведущие никуда — за ними всё тот же мост.
Воображала легко толкает их, входит в ярко освещённую станцию канатной дороги. Поскрипывая, движется трос, увозя в темноту пустые сиденья. Воображала садится в одно из них, её медленно выносит в ночь. Небо впереди светлеет, очерчивая контуры гор. Светает. Воображала закрывает глаза, встречный ветер ерошит светлые волосы, треплет флажки над тросом.
Три флажка морской сигнализации.
смена кадра
Настенный коврик с котёнком. Над ковриком — три флажка. Звонит телефон. Он красный, блестящий, стоит на маленьком столике. К столику подвинут стул, Анаис стоит коленками на сиденье и ставит на красный пластик аккуратные чёрные горошины тушью.
Телефон звонит.
смена кадра
Воображала, закрыв глаза, прислонилась к стеклянной стенке таксофонной будки. Лицо бледное, мокрые волосы прилипли ко лбу, на макушке медленно тают снежинки. В трубке слышны гудки.
Воображала вешает трубку. Хлопает дверь. Быстрые шаги. Конти хватает телефон — красный, в чёрные крапинки:
— Алло! Тори?! Тори, это ты?!..
В трубке гудки. Анаис еле заметно улыбается, рисуя алые горошины на черном столике.
смена кадра
Степан удивлённо и словно впервые взглянул на бывшего своего киборга – оборудование мыслит не только самостоятельно, но и очень дельно. Фрол, заметив это, продолжал говорить, а вот Змей с самым серьёзным видом только слушал и смотрел, не вмешиваясь в разговор.
Ответила Фролу Нина:
— Не только можно, но и нужно. Но. Не в ущерб местным крестьянам. Они тоже на болото ходить станут… на свои места, не пугать их и не нападать. И не провоцировать… ты знаешь, где там ягодные болота?
— Отправлю дрон, посмотрю… — Фрол задумался. Жизнь его неожиданно изменилась настолько, что он порой сам себе не верил, что командует другими киборгами. Но… это шанс жить свободно, и он выпадает далеко не каждому DEX’у… и потому он продолжил: – Могу сам сходить и разведать.
Степан удивился:
— У тебя есть дрон? Один или не один? И… откуда?
— Есть. Но не у меня. Если дали бы, было бы легче… контролировать территорию. На метеостанции есть три дрона, они их каждый день запускают с датчиками погоды. Один попрошу… обещали прислать.
— Ты был на метеостанции? – воскликнула Нина. – А я так и не собралась! Как там?
— Был. Там тоже всё в порядке. Игорь уже ходит… при кухне теперь. Девочки охраняют… там ведь не один остров… тоже архипелаг. И море рядом… а Веселина орнитолог по образованию… так что и Стефан за птицами присматривает. Видео скинул… получили?
— Да… есть, – немного растерянно ответила Нина, – посмотрю… когда поговорим.
Надо же! Она не ошиблась, выбрав именно Фрола в качестве управляющего! Какой же он всё-таки молодец!
— Ну… дрон пришлю… есть запасной. У тебя всё? тогда до свидания! Пора отключаться! – и Степан исчез с экрана.
Вслед за ним отключились и киборги.
***
После душа и ужина Нина просмотрела документы снова – договор с заповедником на аренду острова и сумма арендной платы, которую можно выплачивать ежемесячно производимой продукцией; договор с местным филиалом DEX-компани о признании частной коллекции киборгов при условии их постоянного содержания вдали от города; договор с этим же филиалом DEX-компани о своевременной проверке входящего в коллекцию оборудования и условия оплаты проверки; договор на забор крови и образцов тканей с оплатой кормосмесью (Нине удалось внести пункт об обязательном обезболивании процесса забора тканей и о проведении процедур без вывоза киборгов из заповедника).
Большая пачка документов на бумаге, не меньшего размера папка с файлами – и согласие Ивана Сергеевича на юридическое сопровождение всех документов, связанных с киборгами.
Перед расставанием Нина попросила его помочь в составлении налоговой декларации, на что он удивленно ответил:
— Разве в музее нет юриста?
— Мне бы очень не хотелось без крайней необходимости связываться с Тамарой Елизаровной… я у неё купила Ворона… и я знаю, как она относится к киборгам.
— Понятно… помогу.
— Благодарю!
***
Киборгов стало слишком много. За всеми уследить самой нереально совершенно! Хорошо, что есть всё понимающие ребята, которым можно доверять.
В поселке трое, на одном острове трое, на метеостанции трое, в музее четверо и на другом острове… с Фролом шестнадцать. Всего двадцать девять!
Слишком много!
Надо посмотреть в музейном законодательстве, какие документы надо оформить для создания частного музея техники. А… ведь техника – понятие растяжимое. Это и скутеры, и байки, и флайеры… а на дне озера и проток они действительно могут быть.
Нужны гидрокостюмы. Не меньше пяти… или даже шести штук. Разных размеров и плотности. Сколько же денег на них надо?
Пусть уж собирают эту клюкву… сезон сбора всего две недели. К тому же болото. DEX’ы ещё имеют какое-то представление о перемещении по болоту, а вот умеют ли это Irien’ы? Опять надо приглашать программиста. И платить ему.
Вот только деньгами или натурой? В смысле – ягодами.
Клюква ягода мужская. Женщины её не ходят собирать – без крайней необходимости… потому, что это очень тяжело. Дойти до болота… а это иногда до десяти километров по лесу… не у каждого болота может опуститься флайер или скутер, на болоте день пробродить, обратно с грузом… не каждая выдержит… вероятно, потому и сложилась традиция собирать клюкву только мужчинам… и киборгам.
А DEX’ы – из троих двое — девушки… оно конечно, киборги одинаково сильны обе модификации… но при встрече с людьми лучше будет не привлекать к себе излишнего внимания.
А уже похолодало… скоро и снег с дождём пойдут. Нужны утеплённые комбинезоны, термобелье, обувь… и носки, и шапки… только на что все это покупать?
Заповедник обязался обеспечить киборгов всем необходимым… но возможность сбора жемчуга с появлением льда на озере исчезнет. Зимой надо зарабатывать чем-то другим.
Глину надо заготавливать на зиму… знать бы ещё, сколько. На миску уходит до двухсот грамм глины. Опытный гончар миску сделает минуты за три. Киборг сделает миску за тридцать секунд. Или даже быстрее.
Центнера глины киборгу – даже одному – хватит самое большее на неделю. На зиму надо тонны по три на киборга заготовить… Фрол наверняка знает, в каком карьере разрешено добывать глину местным крестьянам… или разрешение надо брать в конторе заповедника? Глина такая тяжёлая и плотная, что выемка даже десяти тонн не должна быть очень заметна… инструменты нужны. Лопаты, вилы… и что там ещё используют? Купить современные электрические? Опять денег надо немерено…
Узнать, можно ли заготавливать бересту… земные березы прижились, но можно ли снимать кору с берез? Не забыть бы спросить у Степана. Утром… только утром. Пора спать.
***
На следующее утро погода испортилась окончательно. Ледяной дождь никак не способствовал желанию выходить из дома.
Но надо.
Перед тем, как выйти, позвонила Лёне:
— У меня в поселке на медпункте оставлен Irien. И есть парень Mary медик. Вы можете обновить ему медицинскую программу, привозить пустые контейнеры под кровь и шприцы, он один… или даже вдвоём… раз в неделю могут объезжать всех моих киборгов, брать кровь, а вы потом обменяете полные контейнеры на пустые.
Лёня заметно обрадовался – отпадала необходимость самому лично присутствовать при процессе взятия крови:
— Это было бы здорово! Могу все привезти уже завтра… в смысле пустые контейнеры в переносном термосе и шприцы… и что там ещё надо… сегодня слетаю в Янтарный. Узнаю сначала, как они выглядят… и как называются правильно.
— Вопрос только в том, что у Сани… так его зовут… нет своего… в смысле медпунктовского… транспорта. Нужен скутер… или небольшой флайер. Купить ему я пока не могу. И лишнего у меня нет.
— Аренда? А если… я свой флайер на автопилоте буду отправлять ему… с упаковками и термосом, а он будет отправлять его обратно с кровью?
— Можно и так… но… тогда нужна программа для Mary… и для Irien’а тоже… на вождение флайера… и новая медицинская на Irien’а тоже. Эти программы можно в счет первых пакетов крови. Согласны? Тогда… вечером… Вы можете после шести вечера лететь в посёлок?
Леня смутился — и Нина поняла, что в этом случае его мать вполне может полететь вместе с ним.
— Тогда в субботу с утра… или… завтра? Возьму день за свой счёт и слетаем. Но это на весь день. И надо будет взять что-то с собой поесть.
— Лучше… послезавтра… мне надо собраться, – ответил Лёня. — Я найду нужные программы и привезу.
— Тогда привезите на Irien’ов программы от Mary по ведению домашнего хозяйства, ветеринарную… там есть животные вроде бы… и агрономическую… по выращиванию цитрусовых в теплице… тоже для Irien’а.
— Хорошо… тогда послезавтра? Я к дому подлечу? Часов в восемь утра не рано?
— Нормально. До свидания.
— До свидания.
***
С двадцать пятого сентября в заповеднике было официально объявлено разрешение на сбор клюквы на болотах.
И заготконтора при поселке активизировалась и назначила цену покупки у населения клюквы – полтора галакта за десять килограмм ягод. Предполагалось, что сдавать будут по две или три тонны с семьи – сбор был разрешен всего две недели, но бралось в расчёт, что все взрослые мужчины и почти все киборги будут ходить на болота за ягодами.
Фрол, знающий, что из себя представляет сбор клюквы на местных болотах, подготовил восемь ручных грабилок, пластиковые мешки, корзины для сбора, короба для переноса ягод и в одной мастерской устроил место для сушки ягод.
Киборги были разделены на три бригады – обе девушки DEX и пять Irien’ок оставались в модуле для охраны острова, сушки и чистки ягод и приготовления еды. Другие две бригады состояли из парней-Irien’ов плюс сам Фрол – в одной бригаде старшим поставил Клима, в другой – сам.
Парни перед рассветом стали уезжать на материк на трёх лодках, Фрол летел на скутере, там оставляли лодки и скутер под присмотром Ворона, вызвавшегося помочь хоть чем-то и собиравшего жемчуг, пока остальные собирают ягоды.
Потом надо было идти пешком на дальнее болото за восемь километров по лесу, старательно обходя людей.
Собирали ягоды в корзины, высыпали в короба, двое парней переносили короба на берег, один из них на скутере перевозил короба в модуль, потом возвращался и оба шли за следующим грузом. На ночь все возвращались в модуль. Работать приходилось по двадцать часов в сутки, но еды было достаточно, никто не бил – и разумные понимали, что только так они смогут остаться жить на острове и дальше.
***
Двадцать шестого сентября ровно в восемь утра Лёня на собственном флайере опустился перед калиткой дома Нины. Она уже была готова, но – к удивлению Лени – без киборга.
— Здравствуйте! Вы без киборга? А я взял… рабочего. Он исправный… права управления дать?
— Утро доброе! Все мои киборги на работе. А право на Вашего… дайте, хуже не будет.
— Декс, запиши себе Нину Павловну с третьим уровнем… — Лёня неуверенно взглянул на Нину: – Третьего уровня достаточно? Да, третий… и на время командировки.
— Приказ принят, – отчитался киборг, – приказ выполнен.
Киборг сидел на переднем сиденье прямой, как столб.
— У него имя есть? – привыкшая к именам у всех своих киборгов Нина растерянно смотрела на парня.
— Нет. А зачем? К имени привыкаешь… а его в любой момент обменять могут на другого… просто Декс.
— А не жалко? Менять его на другого?
— А что я могу сделать… — теперь растерялся Лёня, — один?
— Выкупить его… и ездить с собственным киборгом… у которого будет имя.
— Я… подумаю. Вы со мной?
— Я на своем полечу… вдруг тебя… ничего, если на «ты»?.. вызовут внезапно обратно? И надо будет возвращаться… а у меня день взят, я своих проведаю.
***
К медпункту подлетели полдевятого – у флайера Нины уже был разрешенный воздушный коридор. Ираида встретила гостей на пороге и с пирогом, приветствуя радостно и от всей души – но вмиг помрачнела, узнав, что Лёня дексист.
— Ираида Петровна, Лёня программист. Он проверит Азиза и поставит ему новую программу медицинскую… по взятию крови у остальных моих киборгов. И программу по управлению флайером. А где Саня?
— Ну… коли так, проходите. Саня ночует у Снежаны… сейчас вызову… будете ждать?
— Будем. Для Сани тоже есть… задание.
Азиз вошёл в кабинет медика совершенно здоровый и спокойный, поздоровался и встал у стенки, ожидая приказ. Но явившаяся основная хозяйка предоставила право командовать дексисту, сразу объяснив, для чего они прилетели.
Ираида успокоилась, показала, куда можно сесть Лене и Азизу, чтобы не мешать вести приём, если кто-то решит полечиться – и Лёня подключился к киборгу. А Нина стала спрашивать у Ираиды, все ли есть для киборга и не надо ли что-то докупить и привезти – осень на дворе и нужна ли тёплая одежда.
Лёня открыл файлы Irien’а и удивленно спросил:
— Кто его уже смотрел? Программа медицинская стоит хорошая, местные программы есть… так… тогда ставлю только вождение флайера, урезанный пакет от Mary и… программу-план взятия крови у киборгов. Нужны ещё с каждого киборга, у которого будет браться кровь, копировать файлы о питании и нагрузке на киборга за прошедшие сутки… и это поставлю.
— Сколько это займет времени?
— Минут двадцать… вряд ли больше.
И ровно через двадцать две минуты Лёня закрыл ноутбук, Азиз смог встать, а Лёня смог скомандовать:
— Приступить к отработке программы по забору крови у киборга!
— Выполнение данной программы не представляется возможным по причине отсутствия киборга, – в ответ выдал Азиз.
— И что будем делать?
— Пойдем на курятник, – спокойно ответила Нина, – тебе ведь в основном от близнецов нужна кровь… а они оба на курятнике. Саня, здравствуй! – только сейчас заметила Нина стоящего в проходе парня. – Давно пришёл?
— Только что, – тихо ответил Саня, – я готов идти.
— Лучше полетим.
***
На курятнике у забора незваных гостей встретил Рудж в боевом режиме – но, узнав хозяйку, гостей впустил и проводил в комнату отдыха.
Азиз и Саня безупречно отработали программу – и в изотермической лабораторной сумке появились первые два контейнера с кровью, промаркированные от руки, так как принтера, чтобы распечатать этикетки, не обнаружилось. Азиз продублировал маркировку на планшет Лёни, Лёня выдал киборгам по две пачки кормосмеси, которые принес его Декс, и гости покинули курятник.
***
— А теперь в столовую… — посмотрев на часы в видеофоне, сказала Нина. — Пообедаем и полетим дальше. Азиз и Саня полетят с нами… и каждый будет знать, как и у кого брать кровь далее… возможно, потом летать будут по очереди. Но… пока только у двоих, все остальные на сборе клюквы.
— У меня с собой пирожки взяты, – ответил Лёня, – и суп в термосе.
— Неужели не хочется попробовать здешней кухни? Здесь тоже пироги есть.
— А… термос с супом?
— Отдай киборгу. Его все равно кормить надо. В любом случае кормосмесь дороже, чем еда в столовой. Пойдем… надо и с местными познакомиться.
Мы вывалились в коридор. О-о… В коридоре была та еще суматоха — все куда-то бежали, чего-то тащили, орали, натыкаясь друг на друга…
Кто-то волок узлы, кто-то мешки, кто-то зеркало… Я мимоходом глянула на себя… и отвернулась, чтоб не расстраиваться. Мало того, что мышь, так еще и пятнистая. И пыльная… А, фиг с ним, потом устрою себе неделю спа-процедур, дайте только выбраться! Три типа тянули сундук, тяжеленный даже на вид, а один — вы не поверите — свинью на закорках тащил! Куда это они все?
Ковену тоже стало интересно:
— Что происходит?
— Паника! Кажется, они догадались про алтарь и пытаются выбраться…
— Но ведь замок уцелеет?
— Не поручусь! В истории была пара-тройка случаев разрыва контакта с нижниками, но чтоб два раза подряд в одном и том же месте и так скоро…ох, бынхитте вар быбыдрых! — какой-то псих выскочил из-за поворота, глянул дикими глазами и давай швыряться бутылками. Ну не придурок? Нет, я знаю, что плохо выгляжу, но чтоб настолько?
— Урод! Я тебе эту бутылку знаешь куда засуну?!
Испарился. Знал, наверно. Долго нам еще бежать? И куда мы вообще-то?
— Куда мы?
— Подальше от зала! Желательно, вообще из замка, но не знаю, успеем ли…
Перед нами замаячили два одинаковых коридора, и мой ковен притормозил.
— Куда дальше?
Народ с узлами ломился по обоим коридорам, как за халявными бутерами на тусовках.
Кристаннеке вытер лицо:
— Не знаю. Из обоих коридоров веет опасностью. Сторожевыми чарами.
— Может, развеялись? — вздохнула Береникка, — Все-таки привязки нарушены.
— Освещение же держится. Значит, и сторожевики должны.
— Может, поисковик пустить? Проверить…
В опасные коридоры полетели два огонечка. Если они вернутся, можно дальше идти. А мы пока присели отдохнуть. В смысле повалились кто где стоял. Только Серавеса присел рядом с Риком и его голову к себе на колени пристроил. Я не стала возникать. Из-под пальцев мага потекли искорки, но и так понятно было. Видно ж, когда лечат, а когда что другое. Гэл тоже рядом суетился — советы давал.
А Кристаннеке упал рядом со мной. Вздохнул:
— Хотел бы я знать, где Ставинне и что все это значит…
— Доживем — спросим у Тоннирэ. Он, похоже, общался с первым кандидатом на наше жертвоприношение.
— И мне кажется, они довольно хорошо знакомы. Как Тоннирэ его назвал? Сторри?
— Мне это ни о чем не говорит.
— Да какая разница! Сейчас речь о настоящем Ставинне и его… м-м… необычном исчезновении. Александра? Александра!
— Что? — я посматривала на Рика, и отрываться от этого не хотелось. Не нравилось мне, как он смотрится. И как дышит… Черт бы драл все выплески вместе со всякими придурочными властелинами, чтоб их… Почему он до сих пор глаза не открыл?
— Леди Александра, я разделяю ваши чувства, поверьте. Но все-таки… судя по тому, что я уловил, наш негостеприимный хозяин находится где-то далеко? По крайней мере, я на это надеюсь.
Надеется он. А и впрямь… куда его унесло? А, куда б ни уносило! Чтоб он там корни пустил, зараза!
— Как вы считаете, он сможет оттуда вернуться?
— Ну… не знаю я.
— Он вообще жив?
Я снова попыталась припомнить, чего такого хорошего нажелала этому поганцу. Э-э… Нет, ну жить, наверно, после такого можно… Или нет?
— Не уверена. Может, пойдем уже?
— Подождите. Вы можете сказать, куда вы его отправили?
Вот же … любопытные.
— А вы не слышали?
— Слышал, вообще-то. Но я половину слов не разобрал.
— А я вообще таких не знаю, — вставил молодой маг.
Тьфу ты. Не, ну это ж надо — из всех мужиков мне попались какие-то… Ну прям цветочки-одуванчики, а не мужики! Эх, ладно.
Я сказала. Все, что смогла припомнить. Потом еще и объяснила, что неясно. Отсталая планета какая-то — простых слов не знают!
Ковен притих. Береникку передернуло. Молодой хмыкнул. Гаэли сменил цвет и уставился на меня, как папа на депутатов. Раэнки шевелил губами и загибал пальцы… Кто-то начал:
— Ну, ду… э… в смысле, вы неподражаемы, леди Александра!
— Но лучше б высказался Тоннирэ, — вздохнул Гаэли, — Он бы прикончил, а тут без гарантий.
А Пристаннеке… тьфу ты, блин, Крис, только головой покачал:
— Далековато. Но, в принципе, он может вернуться. Нам лучше…
Грохнуло.
Грохнуло так, что по коридору просто волна прокатилась. Пыли, камней и горячего воздуха. Блин, опять всю шерсть запорошило… Какого…
Все повскакивали. В том конце коридора, где был зал, что-то трещало и несколько раз полыхнуло, как громадный фотик. Потом потухло…
— Алтарю конец, — проговорил Кристаннеке тихо, — Теперь надо выбираться быстрее.
— Куда?
Почему-то Кристаннеке не ответил. И Гэл молчал. Словно бежать было некуда.
И правда… Только тут я сообразила, что огоньки так и не вернулись. И народа в коридорах давно нет. Тихо-тихо, как… как в гробу.
Значит… дальше нельзя?
Эй, ну ответьте же!
А они смотрели на конец коридора и лица были такие, словно там, в темной дыре, должна была взорваться бомба. Я не понимала, почему все молчат. И почему Серавеса, все время сидевший возле моего шамана, вдруг встал…
Это что же… это что — все?! Не может быть…
— Может, все-таки попробуем через сторожевики? — хрипловато высказался Раэнки.
— Мы чужаки. И против чар подобного уровня не потянем. Они на таком замешаны, что нас в порошок разотрет…
— А поверх?
— Там пропасть со всех сторон. Левитировать кто-то может?
Молчание.
— Так, что так и будем сидеть, дожидаясь волны?!
— Мы можем попробовать… пробиться, — Серавеса закашлялся, — Но шансы совсем слабые. А для Тоннирэ и девушек… — он махнул рукой и отвернулся, не договорив.
Молодой маг почему-то уставился на меня. И волосы поерошил, хоть там и так уже… воронье гнездо отдыхает.
— Может, Александру колдануть?
Здра-а-асте! А кто жаловался, что сил нет? Себя колдуйте! А я и так не отстану! Наверное…
А ковен с чего-то оживился:
— Александра…
— Ой, только вот этого больше не надо! Спасибо, накушалась! Сперва — дракон, потом мышь, а теперь что? Кого вы из меня сделать хотите? Танк? Летучую мышь?!
— Александра…
— Нет!
Гаэли положил мне руку на бок.
— Девочка, мы хотим попробовать вернуть тебе облик дракона. Чтоб ты смогла улететь…
— О… это классно! — я быстренько развернулась фэйсом к Береникке. — Стоп-стоп… Попробуем?!
— У нас мало сил… — разводит лапками зеленый дедушка. — Мы попробуем. В худшем случае ничего не получится.
Ага.
— А в лучшем?
— Ты улетишь и заберешь Рикке. Может, вы еще успеете… И Береникку. Она покажет дорогу.
Я потопталась на обломках… Ох, блин. Ну ладно. Если надо…
— Давайте.
Что они там делали и почему Береникка закатывала рукава драной мантии, я не присматривалась. И не слушала… Радовалась потихоньку. Господи, неужели я наконец стану драконом? Черт с ней, с фигурой и бюстиком, потом вернем, главное, снова получить нормальное тело, с крыльями. Только б получилось! Пожа-а-алуйста…
Женщина подняла руку… Так, лучше зажмуриться, кажется, будет боль… Ой!
Пыххх…
И меня снова скрутило. Просто до слез…
Вашу ж м-ма… магию, блин!
Отпустило… Я осторожно приоткрыла один глаз — ковен в полном составе пялился на меня.
— Ну? Получилось?
Молчат.
— Что такое? — мне стало страшновато…
— Э-э…
— Да что? — я в панике завертела головой — как назло, в этом д****м коридоре ни одного зеркала! Что они опять натворили, ***, *** и ****!
Скоро стало понятно — что. Когда на стене я увидала свою новую тень… Я просто зарычала!
Так и знала, ну вот просто чувствовала, что эта хрень с колдовством хорошо не кончится! И вот, пожалуйста! Новая фишка! Что значит, почему я расстраиваюсь?! Вы видали когда-нибудь громадную мышь с крыльями?!
— Александра…
— ***!
— Девочка, успокойся.
— Дед, ты издеваешься?! Какое успокоение, вашу магию! Ты только глянь!
— Попробуй полететь.
— Что-о?!
— У тебя есть крылья… значит, ты можешь… полететь. Попробуй…
Я перестала рычать. Это мысль.
— А потолок?
— Если я правильно понимаю, то над нами только крыша. Попробуем пробить.
Они попробовали.
Наверное, ковен и правда был вымотан до предела. Потолок они пробивали в несколько приемов. С потолка все время что-то сыпалось: то камни, то деревяшки… то крысы. Причем крысы, как назло, липли именно ко мне! Тоже мне, знакомую нашли! Я рыкнула… и обнаружила, что пламя тоже вернулось вместе с крыльями! Ура! Ковен на мою радость ничего не ответил — потолок долбил. Только один маг, который все время молчал, высказался, что огнедышащая мышь — это уж слишком. Подумаешь! Можно подумать, что мышка с крыльями в три метра ростом — это так, дело житейское. Хотя кому как…
В конце коридора снова что-то грохнуло, но маги вроде как не обратили внимания, а только быстрей принялись махать руками.
Да что они там так долго возятся? Я спросила у ковена, может им того… помочь? Но они почему-то не захотели моей помощи. Мол, жарковато будет. Пусть я лучше возле шамана постою, присмотрю, а? Или в конец коридора гляну. И если там появятся блики огня, скажу. Ладно?
Да без проблем.
Я рядышком возле Рика примостилась и лоб потрогала. Вроде негорячий, наоборот. Водички б тебе… или джина. Ничего, ты полежи… отдохни пока… мы скоро улетим отсюда, хорошо? Найду мага какого-нибудь и вытрясу из него лекарство. Ничего, все будет хорошо. И ковен отсюда выберется…
Наконец с потолка грохнулся громадный кусок камня, над головой замаячило что-то черное. Ночное небо. И звезды… никогда не думала, что так обрадуюсь обычным звездам.
Красота-а…
— Все, — выдохнул Кристаннеке, — Александра, идите сюда. Раэнки, Пеллеке, несите Тоннирэ. Береникка…
Когда на мою спину прицепляли шамана и волшебницу, в коридоре снова загромыхало… Маги дернулись, дружно глянули в ту сторону… и зашевелились еще быстрее. Нервничали… Привязывали не веревками, а этой, блин, магией своей. Кожу покалывало. Я потребовала веревку, маги развели руками. Твою ж косметичку… ну не доверяю я магии. Странно, а коридоре посветлело…
— Скорее…- прошептал чей-то голос.
— Сейчас-сейчас.
Кристаннеке что-то втолковывал женщине, куда лететь и чего говорить. Я половину не понимала, так что не слушала… Что за рыжие зайчики по стенкам? Те самые блики? Я открыла рот, чтоб сказать про них — просили же — но не успела. Помешали.
— Береникка, Александра… — молодой маг закрепил последний «узел» и поднял голову, — Можно попросить?
— Ну?
— Будете в любом Ковене — передайте браслет. Он семейный. Младшему братишке… А?
Браслет, литая тускло блестящая штука, уже лежал у него на ладони.
— Передадите?
Береникка молча наклонилась и взяла серебряную полоску, а я… а у меня защипало в глазах, и очень захотелось плакать. Парень не думал, что уцелеет. И никто из них не думал. Когда-то давно мы с бабушкой смотрели фильмы про войну. Старые, еще черно-белые. Там было про солдат, которые собирались в бой и знали, что живыми им не выбраться. Я только раз то кино смотрела, но лица этих солдат, оказывается, помнила. Такие… такие… не знаю я, как сказать, слов у меня нет таких!
Вот и ковен мой сейчас… так нас и провожал. С такими лицами. Гаэли, Раэнки, Пеллеке… лохматый тот и этот, молчаливый, до сих пор имя не знаю. И рыжик…
— Александра, пора.
— Давай, девочка.
— Только помни, крыши касаться нельзя.
— Лети…
Я… мне надо лететь. Мне правда надо! Только… только…
Надо ж помочь. Хоть чем-то!
Я повернулась к коридору с теми самыми сторожевиками, которые собирался проходить ковен.
— Александра?
Зажмуриться…
— Александра, что ты дела…
…И дохнуть! Все, что могла, все, что было, все — в выдох, от которого язык обожгло…
Это было здорово — волна огня, которая выжигала стены, крошила пол, прожарила потолок от и до! Я старалась изо всех сил, ведь огонь есть огонь, и может, эти самые сторожевики там тоже погорят! Это было здорово, правда.
Две минуты.
А потом снова начал падать потолок.
А-а-а! Мне показалось — замок в пропасть сорвался!
Пол выдрался из-под ног и пошел трещинами. Маги попадали, где стояли, Береникка вцепилась в шерсть так, что чуть не выдрала нафиг… а глыбы валились, стены корежило, и желтые фонарики-окошки под потолком стали гаснуть один за другим…
Это из-за меня? Из-за меня?! Мамочки! Я не хотела!
В облаке пыли почти ничего не видно… только и раберешь, что пола дальше нет — одни глыбы. Завал…
Как же они теперь пройдут по развалинам этим? А эти блики сзади — все ближе. А больше двоих мне не поднять. Ой, папа-а…
Ковен ничего не говорил. И от этого почему-то было еще хуже.
Ну я же не хотела!
Я же…
— Кристаннеке? — спросили развалины.
А?
Я потрясла головой. Уже глюки пошли?
— Кристаннеке? Гаэли? Это вы? — не отставали глыбы.
— Маэссе… — прошептал рядом седой… — Гаэли, это же Маэссе! И Синикка! Это помощь, помощь!
— Эй, мы здесь!
— Помощь… — прошептал новый голос на моей спине, и я чуть не взлетела от радости.
Рик!
Я с тобой.
Темнота… Глухая черная полночь…
Лина всегда любила ночь – ночью меньше изматывающих тренировок, ночью можно расслабиться хоть ненадолго… отдохнуть…
И если сон не наваливается неодолимой каменной глыбой, то можно сесть на подоконник и посмотреть на звезды… такие далекие, такие прохладные. Если посмотреть на них сквозь ресницы, то кажется, что они движутся. Кружатся в неспешном хороводе, касаются друг друга, танцуют… им не одиноко.
Она любила ночь.
Но сейчас темнота не была другом.
Что-то… что-то было не так. Здесь нет звезд. Нет покоя… Это черное небо… лживое…
Х-холодно-о…
По крови плавают ледяные Кристаллики… на коже нарастают льдинки… нет, целые льдины… айсберги… дыхание серебряными снежинками осыпается обратно, в остывающие губы… холодно! Очень… очень холодно… Где я? Что со мной…
Чернота, глухая чернота… и холод. Они затягивают…
В не-жизнь. В лед.
— Лина, открой глаза!
— Лина!
Они кого-то зовут, эти настойчивые безликие голоса, и им отзывается что-то в груди… внутри нее самой, что-то маленькое, перепуганное, и они мешают… мешают…
Не надо тепла… Я уже не хочу. Темнота… спокойнее… не хочу, отпустите!
А голоса не умолкают. Они толкутся, переплетаются, наливаются злостью.
— Что творится?
— Черт возьми, чем вы ее?
— Это обычный «ледяной лепесток», парализующее с примесью… Я не понимаю!
— Чем?! Вы с ума сошли! Ей нельзя!
— Но Хранительница, Лиз сказала…
— К дьяволу Лиз! И вас тоже! Мария, сюда, быстро!
А внутри уже нет холода, там пляшет погибельный жар, огненный вихрь. Волосы ожившим полымем обжигают голову, губы горят… и хочется поднять руку, чтобы посмотреть на пляшущие по коже языки пламени…
Но глаз не открыть, никак не открыть, там только огонь…и он все выше…
— Ну?
— Не получается, Хранительница… Простите…
— Пустите, я сама!
— Но…
— К дьяволу!
И пламя застилает все.
Оно поднимается кипящим огненным валом, надвигается гудящей стеной, зависает над головой. Она зачарованно смотрит, как из ало-оранжево-багровой волны выстреливают золотистые языки – почти игривые…
Но почему-то пламя не жжет. Золотистые огонечки словно расслабляют что-то внутри, какой-то больной, туго затянутый узел… и то, перепуганно застывшее, словно… расцветает… О, это такой же золотисто-оранжевый огонек – такой красивый. Он растет и растет, он наливается силой, оплетает сияющими золотистыми нитями… он словно расцветает, обращаясь в птицу, обнимающую ее птицу…
С зелеными глазами.
Никогда раньше…
Леш?
В доме было тихо. После ливня вопросов и урагана предположений (Лёш молчал, как статуя), а главное, после неосторожного высказывания расстроенной Марго о том, что она так и знала – игры с фениксом до добра не доведут, Александр волевым решением отправил всех спать и, пошептавшись о чем-то со старшим сыном, увел с собой Людмилу.
Покосившись на застывшего Лёша, разновозрастная компания магов и ведьм все таки разошлась по комнатам.
— Лёш, ты идешь?
— А? А… да…
Лёш продолжал хранить молчание и в комнате. Молча стащил куртку, отрицательно покачал головой на предложение поговорить и лег лицом вниз, больше не отзываясь ни на один вопрос. Уткнулся лицом в сгиб локтя и не откликается…
Что ж, ясно. Умный поймет, понимающий не потревожит рану, когда она еще свежа. Кто сказал? Кто-то из древних.
Вадим довольно быстро замолк, вызвал Иринку, но та не отвечала – наверное, опять сняла сережку, бережливая. Сколько раз говорил, сережка вороженная, ее ни возьмет ни вода, ни даже кислота, и снимать ее не надо, ему спокойней будет… Упрямая Иринка подарок берегла и снимала перед тренировками и при купанье. Иринка-Иринка, снежинка моя…
Вадим отстучал Иринке, чтоб не ждала сегодня, выключил компьютер, погасил свет и зашуршал пледом и простыней…
Когда с его постели донеслось ровное дыхание, Лёш шевельнулся…
Совершенно бесшумно приподнялась с подушки голова, чуть прищуренные глаза быстро оглядели комнату… задержавшись взглядом на Вадиме. Тот, совершенно очевидно, спал – даже вроде как посапывал. Связка тоже ничего определенного не доносила: судя по ровному фону и настроению, от Дима шло спокойствие – и все.
Лёш беззвучно соскользнул с постели, снова оглянулся на брата… молча кивнул своим мыслям и придвинул к себе кроссовки.
— Далеко собрался? – послышался прохладный голос.
Та-ак. Вадим проснулся.
Вадим был от души благодарен судьбе, что родился старшим сыном. Серьезно. Еще в самый первый момент, когда ему, маленькому, поднесли нового братика, познакомиться, Вадим осторожно тронул его щечку, удивляясь тому, какие у нового мальчика крошечные пальчики…
И тут братик открыл глазки – сонные… И самое интересное, не выпустил пузырика. Так Дим про себя называл защитный экран, который обязательно выскакивал, если к нему приближался кто-то незнакомый-опасный. А маленький ничего не сделал. Только смотрел, и глаза у него были совсем непонятливые.
И Вадиму не захотелось его отпускать. Он вдруг почувствовал, насколько он сильнее этой беззащитной крохи. А значит, должен его защищать и заботиться. Конечно, двухлетний малыш таких слов еще не знал, но папа и мама скоро убедились, насколько серьезно настроен их старший ребенок. Братцев невозможно было разлучить, Вадим желал видеть рядом младшего братика и на прогулке, и в комнате, с интересом наблюдал, как того купают и кормят… Ему даже пришлось объяснять, что таким малышам, как Лёш, еще нельзя ни шоколадку, ни орешки – Дим желал поделиться вкусненьким.
Взрослые такое поведение одобряли, хотя часто шепотом чему-то удивлялись. «Тетя Лита» даже приводила какую-то другую тетю, советоваться, но та захотела о них куда-то написать, а папе и маме это не понравилось, и больше та тетя не приходила.
Время шло, Вадим и Леш подрастали, в доме звучало все больше детских голосов (в соседях у ребят были сплошь молодые чародеи, и потомством решили обзавестись как-то разом), и братья часто сидели с малышней. Няни из них были что надо – кто еще удержит в узде малолетних магов и ведьмочек, как не более сильный маг?
Вадим любил меньших братиков-сестренок-малышат – и родных, и двоюродных, и соседских. Ему нравилась та веселая, шумная, капризная, ясноглазая малышня, постоянно виснущая у него на руках, он с удовольствием обо всех заботился, но младший… младший был особенный. И не потому что первый. Просто потому, что он такой.
Лёш.
Вадим чуть с ума не сошел дважды – когда Лешка погиб, а потом – когда он оказался живой… Мама даже психолога нанимала потом…
И в школе они очень часто были вместе, несмотря на кучи друзей-сокурсников, так и норовящих растащить их в разные стороны. И влетало им тоже вместе за разные проказы, на которые братцы были большие охотники. И никакая ответственность и серьезность им не мешала.
Когда стало ясно, что отговорить младшего от сумасбродной идеи разделить наказание и поохотиться на нарушителей Соглашения, Дим угробил кучу времени на личные тренировки. И свои – он должен был точно знать, что защитит брата в любом случае – и на другие. Взялся за такое опасное дело, как охота, так надо обеспечить максимальную безопасность. Вот.
Мама качала головой и улыбалась на такое рвение, Марго ставила их с Лешкой в пример своим близняшкам … отец одобрял.
История с загадочной Лешкиной невестой Вадиму не понравилась с самого начала. Нет, он радовался, что у брата наконец появился кто-то кроме гитары и многочисленных зелий – у самого-то Дима давно была девушка. И они даже подумывали пожить вместе когда-нибудь.. А пока их все устраивало и так.
Но вот сама «невеста»…
Что-то странное, затаенное, непонятное было в этой внезапно возникшей незнакомке, что-то неестественное – точно она айсберг, прячущий под водой свою большую часть, словно смертоносный сокол вдруг решил притвориться лебедем и присел на воду, сложив усталые крылья…
Дим на всякий случай проверил ее на зло – ничего. В клубе она действительно танцевала, и хорошо – у темпераментного менеджера Рамаза при одном воспоминании глаза разгорелись. И вообще… все вроде было спокойно.
Жаль, что он не знал про фениксов. И почему это племя так засекречено?
И вот, пожалуйста.
Контракт.
Проклятье. У какой сволочи язык поднялся?! Кому так хотелось убить Лёшку? Тем более так, сначала привязав парня к себе, заставив полюбить… Руками любимой девушки, так, что ли? Младшего это буквально подкосило. Отец попросил приглядеть за ним, но Вадим и сам прекрасно знал, что Лёш недолго усидит дома.
И вот, как по заказу.
— Далеко собрался?
Стоит. Смотрит… Вот глазищи… Неудивительно, что девушка-феникс про контракт забыла. С таким забудешь.
— Дим… я должен пойти за ней.
Так и знал.
— Здорово. Зачем?
Младший закусил губу. Из-под челки снова полыхнуло – тревогой и мольбой.
— Ей плохо…
Когда-то он думал, что самое сложное — шифрограммы: все мозги сломаешь, пока подберешь к ним ключ. Как же наивен он тогда был! Простые слова простых людей намного сложнее любых шифрограмм. Попробуй подбери ключ к тому, что говорит, например, Айвен…
«Нам надо поговорить…»
Ну да, конечно, понятно, что надо. Глупостью было с вальсом, глупостью страшной, и понятно, о чем разговор будет. Да только вот зачем он потом добавил вдруг торопливо:
«Не-не-не, ты только не подумай, это вовсе не свидание! Просто деловой ужин».
Словно Бай ничего не понимает, словно он такой дурак и действительно мог себе вообразить что-то подобное. Он все понимает.
Но вот как понять это? Столик в одном из лучших столичных ресторанов. И двадцать пять алых роз. И приветственный поцелуй, обыденный такой, словно так и положено, словно это в порядке вещей и обниматься у них при встрече словно бы тоже давно уже заведено…
Это шутка такая, Айвен, да? Шутка? Ну да, хорошая шутка. Смешная. Наверное…
«Нет-нет-нет, это не поцелуй, я просто проверяю, не замерз ли у тебя нос, пока ты меня тут ждал. Долго? Извини. Да ты совсем закоченел, и руки… Давай погрею. И пошли в зал, там тепло».
Дальше все распадается на цветное конфетти отдельных фрагментов, эмоций, картинок. Накатывает волнами шока, неверия и непонимания на непрошибаемую глыбу спокойствия по имени Айвен. Он все для себя решил, потому и невозмутим — или Баю это только так кажется? Просто ужин, просто спокойный разговор ни о чем. А цветы — это просто цветы, двадцать пять алых роз в серебряной вазе.
«Правда красивые? Ради таких можно было немножко и опоздать, ты не обиделся?»
Просто ужин, и ничего более. Айвен не ведётся на подначки, шутки и истерики, и от этого все происходящее ещё более непонятно и жутко. А главное, он вроде как и не смущается. Совсем. Словно это в порядке вещей — вот так, вдвоем в отделенном от общего зала алькове, и приглушенная музыка, и бархатные портьеры, и плавающие в бокалах свечи, и розы, алые, двадцать пять штук. И вино.
«Правда приятный букет? Лучшее того урожая, я всегда говорил…»
И огоньки свечей дрожат в черных зрачках слишком близко, и красное вино кажется черным. И до усрачки хочется продолжения. И до одури страшно предложить самому.
Не из-за возможности отказа, а из-за того, что это, скорее всего, воспринято будет неверно, в том смысле, что, мол, кто девушку ужинает, тот ее и танцует, это же Бай, все знают, он со всеми такой, по-своему честный. И попробуй тут объясни, что это не так, что сейчас все иначе, когда это же Айвен, а он не понимает намеков! И вот как ему объяснить?!
Он ведь непрошиБАЙем…
Он садится во флаер — неторопливо, спокойно. Как будто так и должно быть. И ждет, пока сядет Бай. Словно так и надо. Словно у них давно уже все обговорено. Летит к себе домой.
«Ты ведь зайдешь на бокальчик-другой? Время детское, завтра суббота…»
В голосе вроде бы неуверенность. Или это просто так кажется? Вот интересно, а что бы Айвен сделал, если бы Бай отказался? Вызвал бы такси? Подбросил бы сам? Сказал бы: «Ну тогда до встречи».
Словно он мог отказаться!
Снова разговор ни о чем, на этот раз на диване. Рядом, почти касаясь коленями. Ну ладно, не почти. Снова вино, красное и на этот раз какое-то жутко элитное, из подвалов Форкосиганов. Бай не чувствует вкуса. Бай вообще ничего не чувствует, кроме того, что еще немного вот таких разговоров о пустяках, обжигаясь коленками, — и он просто набросится на Айвена, и ему уже похрен, кем после этого будет он выглядеть в айвеновских глазах. И если все это было затеяно Айвеном лишь ради секса (ну захотелось ему попробовать экзотики, мало ли), то все это трижды глупо. Бай и так бы не отказал. Не Айвену. Он и так бы пошел, что он, девица какая-то?
Айвен смотрит в упор и улыбается так, словно все понимает. Отставляет бокал. И от этой его улыбки обрывается что-то и окончательно сносит крышу…
И снова фрагментами — остро, пронзительно, медленно. И стон, выпитый с губ, словно вино, сладкое и пьянящее. И задыхающийся смех:
«Ну куда ты несешься так, торопыга? Притормози. Ночь длинная, все успеем. И не один раз».