— Что ему ночью на улице делать? — спросил человек в синем свитере.
— Мало ли. Он все-таки сторож. Может, услышал что-нибудь. А может, ему положено время от времени обходить двор.
— Зачем он тогда возвращался?
— Что-то забыл, наверное, — пожал плечами психиатр.
— А может, ему что-то за окном привиделось? Ты не допускаешь такого? Он в окно смотрел.
— Ему положено смотреть в окно. Не вижу в этом ничего странного. И я не заметил никакой тревоги или страха. Может, он вышел по нужде.
— Его слишком долго нет.
— Не слишком.
Дымов собирался выбросить из головы кошмар, достойный пионерского лагеря, и вернуться в сторожку. Он уже протянул руку к двери, но тут в глубине дома раздался тихий стон со всхлипом, а потом детский голос:
— Вадик?.. Вадик, это ты?
— Кирилл? — переспросил Дымов. Мальчишку волкодавы ни за что не тронули бы, на охрану детей собак натаскивали специально приглашенные инструктора. Но как он тут оказался? И откуда у него ключи? Впрочем, ключи Кирилл мог стащить у отца.
Ответа не последовало, и Дымов пересек гостиную, направляясь к кухне, откуда, скорей всего, и слышался голос.
— Кирилл! — позвал он на всякий случай.
Но вместо ответа услышал отвратительное чавканье, которое тоже было ни с чем не перепутать: с таким звуком собаки едят мясо, Дымов слышал это ежедневно.
— Кирилл? — чуть громче окликнул он мальчишку, но ответа не получил.
Гостиная худо-бедно освещалась и уличным фонарем, и лампой над крыльцом, впереди же маячила лишь полная темнота. Дом строили в новомодной манере, на первом этаже не было дверей, только арки, и Дымов помедлил, прежде чем повернуть в кухню — надеялся, что глаза привыкнут к темноте.
Сначала тьма показалась ему непроглядной, лишь посреди кухни, на полу, угадывалось какое-то движение. Чавканье смолкло вдруг, и вверх, словно умоляя о помощи, взметнулась детская ладонь, светлая и от того видимая в темноте. А потом хаски подняла голову: сверкнули маленькие глазки, сквозь мрак проступил белый рисунок на ее морде — совсем как на картинке. Она поглядела на Дымова и улыбнулась. Победно.
Дымов не подумал, как нелепо происходящее, как похоже на кошмарный сон. На его глазах собака загрызла ребенка, а он не успел ничего сделать, даже не попытался его спасти. Медлил и чего-то ждал. Может быть, еще не поздно? Но, ударив хаски кулаком в нос, он предполагал, что рука провалится в темноту. Или наделся на это. Потому что лучше бы происходящему быть сном или видением…
Рука в темноту не провалилась. Костяшки пальцев врезались во что-то холодное и влажное, скользнули по зубам, обдирая кожу, — странно-податливое, расслабленное тело собаки беззвучно отлетело к мойке и шмякнулось на пол. Будто это была мертвая собака. И снова пахнуло дохлым хомячком.
Дымов присел на одно колено и пошарил рукой по полу — там было пусто. Но тут же из угла раздался голос Кирилла:
— Вадик, ты прости. Мне хаска так велела. Я не мог ее не послушать.
Бледное неподвижное лицо выступило из темноты.
— Она… ничего тебе не сделала? — спросил Дымов, отступая в сторону не столько от собаки, сколько от мальчика.
В кармане психиатра заиграл телефон, он снял трубку, долго кивал, повторяя: «Понятно», а потом сказал:
— Дай им по полтаблетки родедорма и оставь в комнате ночник. Можешь посидеть с ними, пока они не заснут… Ничего страшного нет, уверяю.
Он выслушал ответ и сказал раздраженно:
— Ну и убери свою Жульетту, раз дети ее боятся.
Он отсоединился и ответил на вопросительный взгляд человека в синем свитере:
— Дети не могут уснуть, мать беспокоится. Кирилл собирался поехать на дачу, но его вовремя отправили обратно в постель.
Человек в свитере взглянул на собеседника неуверенно, если не сказать — удивленно.
— При том, что я не верю в смертельные файлы, мне кажется, это как-то… рискованно… После того, что произошло с братьями Радченко… Есть же не только внушение, но и самовнушение, а ты предлагаешь лишь оставить им ночник… Может, матери от них лучше не уходить?
— Братья Радченко — редчайший случай в моей практике, если не сказать — единственный. И произошедшее с ними вовсе не говорит, что с братьями Витковскими произойдет то же самое. К тому же я наблюдал за ними всю прошлую ночь — ничего экстраординарного. И… — психиатр улыбнулся, — Они же выполнили условие — распространили, так сказать, картинку…
— Ты это серьезно? Про условие?
— Что значит «серьезно»? Выполненное условие должно успокоить их, а не меня. — Он зевнул. — Интернет-легенда гласит, что хаски из окна выбросил ее хозяин. При падении ее морда разбилась об асфальт и приобрела эту чудовищную улыбку. Теперь хаски мстит людям за свою смерть. Это полароидное фото найдено в квартире хозяина после его смерти. Кто его сделал — неизвестно.
— Таких историй о бедных несправедливо убитых призраках я слышал сотни, от «Черного кота» до «Звонка». — проворчал человек в синем свитере. — Да, еще «Медведь — липовая нога». Жаль, фотографий не осталось.
— Она перегрызла мне горло, — спокойно ответил Кирилл. — И тебе тоже перегрызет.
Дымов не успел задуматься над его ответом — возле мойки зашевелилась собака. Наверное, надо было бежать с этого места. Хотя бы в гостиную, где хоть немного света. Но, оглянувшись, Дымов увидел в проходе бледное лицо мальчика.
— Верней, не совсем она, — продолжил тот, делая шаг навстречу Дымову. — Хаска может вселяться в кого угодно. Мне, например, перегрыз горло мой младший брат. Ночью, когда все спали.
— Сережка? — задохнулся Дымов.
— Почему Сережка? Моего брата зовут Андрей. Это за то, что мы никому не послали smile dog.
Это не Кирилл. Соображал Дымов плохо, видел в темноте еще хуже. Мальчик только напоминал Кирилла, но не более.
Хаски села возле мойки и широко улыбнулась. На секунду Дымов почувствовал себя загнанным в угол, одиноким и беспомощным, безоружным. Мальчик сделал два шага назад и сел на пол, на его лицо упал тусклый свет, и Дымов увидел еще одну улыбку хаски — на его шее.
Нельзя поворачиваться к собаке спиной, тем более нельзя от нее убегать. Пусть это ненастоящая, несуществующая, нарисованная, выдуманная собака — нельзя подставлять ей шею. И лучше бы у выхода в гостиную сидела она, потому что ударить ощерившуюся собаку можно, а ребенка… Нет, Дымов не мог ударить ребенка, не мог даже оттолкнуть.
— А тебя загрызут волкодавы. За то, что ты сжег картинку, — сказал мальчик. — Хаска им велит, и они тебя загрызут.
Хаски кивнула с улыбкой.
Дымов не любил, когда его пугают. Это вызывало в нем раздражение, а не страх. Он пожал плечами, пробормотал «посмотрим» и шагнул к выходу из кухни. Мальчик не шевельнулся, лишь приподнял подбородок, отчего улыбка на его шее стала еще шире. Но хаски движение Дымова не понравилось — он услышал угрожающий рык и резко оглянулся.
Эта нарисованная тварь не давала ему покоя в самый долгожданный из вечеров! Она еще в сторожке надоела ему так, что он сжег ее изображение!
— Ты еще и рычать на меня будешь? — спросил Дымов, глядя в маленькие дурные глазки.
Пожалуй, он не мог точно сказать, на что злиться сильней: на нарисованную собаку или на свой собственный страх перед ней. Он натянул рукава ватника на пальцы и двинулся на хаски. Настоящая, живая собака отступила бы, испугалась, хаски же только подалась вперед. И улыбка ее перестала быть улыбкой, превратившись в жуткий оскал. Не злостью — холодной яростью дохнуло на Дымова, волнами покатилась спокойная уверенность зверя в своей непобедимости. Но и Дымову было не занимать спокойствия и уверенности.
Он ударил сверху вниз в тот миг, когда хаски прыгнула вверх, целясь зубами в горло. Собака мешком свалилась к его ногам… Дымов не ожидал столь легкой победы, но решил ее закрепить, ухватив хаски за загривок, — под рукой разъехалась покрытая шерстью плоть, это была не собака, а гнилой вонючий труп собаки…
— Думаешь, испугаюсь и отпущу? — процедил Дымов сквозь зубы. — Не дождешься…
От входа вдруг раздался шум ветра, потянуло холодом — будто открылась дверь. Дымов глянул в сторону гостиной — мальчика не было в проеме, зато по паркету осторожно клацнули собачьи когти. Волкодавы…
Они шли через гостиную медленно и неуверенно, не привыкли к такой бесцеремонности — разгуливать по хозяйским апартаментам. Но Дымов словно видел их опущенные к полу головы, взгляды исподлобья — они не просто приближались, они подкрадывались к добыче. И добычей их был он, Дымов.
Расползающаяся плоть выскользнула из захвата, тело собаки шлепнулось под ноги, и Дымов отступил на два шага, задохнувшись запахом тухлятины.
— Это я открыл им дверь, — сказал мальчик, снова появляясь в проеме. — Мне так велела хаска.
— А своей головы у тебя нет? Ты только и можешь, что слушаться хаски? — проворчал Дымов, не думая о том, с кем (или с чем) разговаривает.
— Однажды я ее уже не послушался…