На свою ночную вахту Гоша пришел за двадцать минут, внимательно прослушал инструктаж, прошелся со своим начальником по торговым точкам. И радостно плюхнулся в мягкое кресло за своим рабочим столом. До трех ночи все было спокойно и благостно: он сделал два обхода и трижды отчитался в голосовой журнал о том, что все в порядке. Но в пять минут четвертого волком завыла пожарная сигнализация. Гоша встрепенулся, подскочил, пробежался по этажам с датчиком — нигде не было ни дыма, ни огня. Зато на первом этаже возле секции товаров для отдыха по потолку полз шишимор — крупный, взъерошенный, неплохо откормленный на людских страхах. Гоша посветил на злыдня портативным фонариком и, подпрыгнув, попытался поймать за хвост.
— Руки прочь, — возмутился шишимор. — Ишь, разошелся, себя за зад хватай, а то мой-то не казенный.
— Еще раз забалуешь, — Гоша скрестил пальцы в каменеющем заклинании и побежал в подсобку за стремянкой — во время обхода видел ее там. Шишимор оказался мощным: пока Гоша отсутствовал, даже сумел на несколько метров сдвинуться в сторону вентиляционных каналов. — Щас, так-то я тебя и выпустил. — Гоша оперативно установил стремянку и полез ловить шишимора. Против этих пакостников хорошо работали дубовые обереги и березовая каша, но за неимением натуральных деревьев, сгодятся и прутья из веника. Орал шишимор громко, уменьшаясь прямо на глазах, а в перерывах между воплями обещая напустить на Гошу мертвяков, сожрать его печень, и уйти с концами из этого негостеприимного торгового центра. Гоша через десять минут воспитательной беседы выдохся и разжал руку — шишимор, что уже стал размером с мышонка, проворно ушмыгнул куда-то под плинтус. Так что можно было надеяться, что обратно вернется он не скоро и уже точно не в гошину смену.
Гоша заварил себе крепкого чаю и прошелся по павильонам, устраняя последствия от проделок шишимора. Впрочем, нашкодил тот немного: вывернул несколько лотков да полок с обувью, да связал из сумок гирлянду. Почти час Гоша потратил на уборку, а потом снова вернулся на свой пост. Конечно, можно было бы и не убираться, но как наутро объяснять начальству случившееся безобразие, он не представлял.
Начальник охраны, который должен был прийти с проверкой в семь утра, примчался около шести. И долго бегал по этажам, инспектируя каждый квадратный метр по несколько раз, потом с подозрением оглядел нового сотрудника.
— А ты ночью ничего странного не слышал? Не видел?
— Никак нет, — бодро гаркнул Гоша. Всем своим видом старательно демонстрируя, что дежурство было на редкость скучным и обыденным.
— Ну-ну, — восхитился начальник и расписался в журнале. Гоша тоже шлепнул в указанную клеточку свой автограф и отправился домой.
Тишка ошивался на подоконнике и, заприметив своего приятеля-хозяина, с облегчением замахал лапкой. Гоша тоже помахал в ответ — хорошо возвращаться домой, когда тебя ждет с разогретой едой домовой, да и о грязной посуде и стирке можно забыть.
— Ну, как все прошло? — Тишка, подпрыгивая от нетерпения, помог Гоше стянуть куртку и стащить ботинки.
— Ты знаешь, — Гоша довольно потянулся, — на редкость удачно, один шишимор только и попался за все дежурство.
— Шишимор? — опешил Тишка. — Ты же вроде уволился.
— Ну, да, — пожал плечами Гоша. — Так он один был, хоть и
откормленный. Да и отпора явно не ждал. Так что все хорошо. Все просто прекрасно. И сметаны я тебе, кстати, купил, по акции — так что еще и экономия получилась. А то у Шиша Семеныча шиш даже молока за вредность допросишься.
Она жила в своей божественной обособленности и не желала из нее возвращаться.
Чего еще ей было желать?
Геро не выказывал недовольства и ничего не просил. Напротив, он, казалось, учился ей угождать. Его опыт как любовника был ничтожен. Анастази, несомненно, была права, когда утверждала, что у него не было любовницы.
Была только жена, слишком юная и слишком набожная, чтобы позволить ему узнать все тонкости любовной науки. Все его познания сводились к самым простым и незатейливым ласкам. И ласки эти были строго ограничены супружеским ложем.
Этой деликатной нежности хватало для его добродетельной супруги, но герцогине этого было мало. Она вкушала страсть как экзотический плод и жаждала им насытиться.
***
Однажды я решаюсь задать ей вопрос.
Стоя у окна, гляжу вниз. Там гарцуют всадники. Свита заезжего герцога. Их господин прибыл, дабы засвидетельствовать даме свое почтение. Он ждет, что она присоединится к его охоте, украсит своим присутствием. Горячит коня, поднимает его на дыбы. Под широкополой шляпой – гордое, мужественное лицо. Волна белоснежных перьев.
Герцогиня, уже в платье для верховой езды, неслышно приблизившись, стоит рядом. Не отрывая взгляда от всадника, спрашиваю:
– Почему я? Почему не он?
Она смеется.
– Хорош жеребчик! Даже не знаю, кто из них лучше – тот, кто в седле, или тот, кто под седлом.
– Он знатен, богат…
– А еще глуп и самонадеян.
Она берет меня за подбородок и поворачивает мое лицо к свету.
– Чтобы было понятно, я объясню. Этот господин при всех
его неоспоримых достоинствах прост, как барабан из отлично выделанной кожи. Он пустой. Ударяешь по нему, и он гремит. А внутри… пусто.
– Тогда кто же я?
– Ты… – она задумчиво улыбается.
– Ты… Кто же ты? А, знаю… Ты скрипка. Инструмент таинственный, нежный, струнами режет пальцы, издает то крик, то восторженный шепот. Манит своим чарующим голосом. Истязает душу, гонит ее из рая в ад. Но как звучит… Музыка божественная. Вот только играть на тебе трудно.
Тут она вздыхает. И переводит взгляд на гарцующего всадника.
– А на нем легко. Но… скучно.
Я ничего не понял. Я струнный инструмент, на котором сложно играть. Зачем же она тогда играет?
Проще взять барабанные палочки. Пусть эта сложность для нее привлекательна, но не будет же она утруждать себя вечно. В конце концов она устанет, собьет себе пальцы о скрипичные колки, бросит инструмент или сломает. Конец неизбежен.
Иногда она уезжает в Париж, и тогда надежда вспыхивает вновь. Там она обязательно кем-нибудь увлечется. Или запутается в интригах. Там, в столице, ее истинная обитель. Там она ведет другую войну, другим оружием, но с той же целью – радость победы.
Как сказала Анастази, «позволь ей чувствовать себя богом…». Игрок, кукловод и музыкант. Она соединяет в себе сразу три ипостаси, позволяя каждой из них время от времени выходить на сцену. Со мной у нее нет радости притворства, а при дворе она и хищник, и жертва.
Игра получается сложной, со множеством ответвлений. Мне одному с этим не управиться. Там найдется немало соперников, и я мысленно подбадриваю счастливца.
Я даже воображаю его, наделяю сложностью струнного альта и громким голосом барабана. Ей должно быть интересно. Она не узнает скуки. Она увлечется.
Но она возвращается. Точно в указанный срок, ни часом, ни минутой позже, с очередным драгоценным взносом. Берет то, что ей причитается, и платит.
— Пришееееел!!!!
Мадина запрыгивает на высоченного DEX-а с ловкостью кошки — ей уже семь, по физкультуре у нее высший балл.
— Ну-ну, аккуратнее! — притворно ворчит Сабир Идрисович, который выглядит по-особенному домашним и уютным в вязаной кофте и яркой футболке со смешной мультяшной рожицей, — не поломай мне боевого киборга!
Рафик со снисходительным выражением на круглой веснушчатой физиономии ждет своей очереди поздороваться – ему почти четырнадцать, запрыгивать кому-то на шею несолидно. Хотя в те моменты, когда Брут поднимает его на вытянутых руках и вертит будто мельницу, парень просто в восторге.
Данди наблюдает со стороны – для основательной беседы на тему того, что все действия нужно согласовывать с напарником, еще будет время. Видя, что Брут уже разулся и вручил сидящей у него на плечах Мадине коробку с пирожными, он отступает вглубь комнаты и случайно задевает декоративный треножник с посудой и статуэтками в восточном стиле. Чашка, стоящая посередине, издает негромкий звон, чуть подпрыгнув на блюдце и невольно вызывает у него воспоминания годичной давности. Тогда он впервые переступил порог этого дома.
Это было сделано нарочно — та самая чашка, про которую Сабир Идрисович только что рассказывал целую семейную историю, подчеркнув ее особенную, ни с чем несоизмеримую ценность, словно в замедленном кадре, падала вниз. Данди на одних инстинктах подхватил ее у самого пола, продемонстрировав совершенно нечеловеческую реакцию. Впоследствии он оправдывал свой порыв тем, что неделя выдалась тяжелой, и спал он урывками.
Собственная ладонь с чашкой отпечаталась на сетчатке глаз стоп-кадром – каждый цветок, каждая загогулинка. И абсолютное понимание в глазах человека напротив – узких, продолговатых, серо-голубых.
Что он тогда нес? Какую-то ерунду.
— …Вы хотели меня разоблачить настолько сильно, что рискнули собственными детьми? Они вон там, за стеной, в двух шагах! Вы притащили сорванного киборга в свой дом – вы совсем спятили?! Другого места не нашли?!
И тогда старший инспектор Хасанов начал смеяться. Смеялся он долго, со вкусом, так, что слезы на глазах выступили. Потом вытер их рукавом, странно сдавленно кашлянул и произнес:
— Извини. Я сейчас просто оценил иронию ситуации – сорванный киборг упрекает меня в том, что я плохой отец и пренебрегаю безопасностью детей. А ты оценил? Я вообще плохо представляю себе на что способен, а на что не способен сорванный киборг. Вернее, разумный киборг. Сталкивался с такими всего пару раз. А ведь ты совершенно точно не DEX…
Данди закатил глаза.
— Вы полный идиот. Или самый умный и коварный человек из тех, кого я знаю. За исключением одного.
Глаза напротив чуть сузились, взгляд стал острым как игла.
— Расскажешь мне о нем?
Данди словно ушатом холодной воды окатили, и собеседник это почувствовал.
— Прости. Я не лезу в твою жизнь. Но ты спас мою, благодаря тебе мои дети не остались круглыми сиротами, ты же в курсе насчет моей жены. Я тебе обязан. Вам обоим. И хочу отплатить.
Данди машинально кивнул; цифровая память услужливо подкинула кадры темных немых оконных проемов с отражающимися в сверхпрочном стекле местными природными спутниками – один выщербленный круг и полумесяц; топот бегущих ног, запах крови, и то, как он вышел на связь с Брутом.
«Встреча с информатором сорвалась, его выследили и убили. Тут подвернулся некстати полицейский, он ранен. Нас окружили, у них по меньшей мере, одна «шестерка». Высылаю координаты, вытаскивай нас».
Сломанный барный стул, летящий в оконный проем, брызги осколков. Прыжок на крышу соседнего здания – на грани мощности имплантов, с обмякшим человеческим телом на плечах.
«Старший инспектор… Сабир Идрисович, не отключайтесь! Откройте глаза! Вот так… Держитесь…!»
Лучше бы он тогда отключился, ей-Богу.
Потом кошки-мышки с преследователями, появление Брута в последний момент в лучших традициях боевиков. Суета, беготня, полицейские сирены. Досадливая мысль, что свою частную детективную деятельность он начал не особенно удачно и, скорее всего, им с Брутом в ближайшее время придется сменить место дислокации.
— Йу-хууууу! Брут, ты лучший! – Мадина жадно ощупывает игрушечное яйцо, подрагивающее под ее пальцами и светящееся серебристо-розовым.
Тот лишь поднимает бровь.
— Вообще-то это заслуга Данди. Он умеет доставать дефицитный товар. А подарок от нас двоих лишь потому, что он так решил.
Мадина забирается на поручень кресла, благодарно чмокает Данди в щеку.
Нет, он не завидует. Брут почти всегда и у всех вызывает симпатию, такой уж он есть. Что с этим поделаешь? Его самого создали быть невидимкой – он и есть невидимка. Неяркий, невыразительный, незаметный. Такой уж он есть. Они разные. Как люди.
Данди почти не ощущает вкуса еды с праздничного стола; автоматически поддерживает беседу. Улыбается в ответ на проницательно-обеспокоенный взгляд Сабира Идрисовича. Дует на слишком горячий чай, смеется шутке Рафика. Ему наверняка станут задавать вопросы, но к счастью не сейчас.
— Ну Мадииии, тебе же семь! – Насмешливо тянет Рафик. – Ты сама читаешь уже года три, ты ходишь в школу. И просить папу почитать сказку?! Ты серьезно?!
Пирожные съедены, как и праздничный ужин, на завтра намечается визит Мадининых одноклассников. Она капризно выпячивает нижнюю губу, в ее больших карих глазах-вишнях почти слезы.
— Да! Я хочу! Пусть папа почитает про девочку, Луненка, Мишку и злого волшебника! И пофигу, что ты думаешь, Раф! Это МОЙ день рождения!
— Я готов послушать. – произносит Данди совершенно искренне.
— И я! – тут же откликается Брут.
В самом деле – из всего пласта человеческой литературы, детская вызывает у них обоих больше всего эмоций и дает больше всего информации. Особенно в поэтической форме, когда строфы запоминаются сразу после прочтения, совершенно без участия цифровой памяти. Данди пробовал читать какие-то взрослые стихи – получалось ловить отдельные образы органической частью мозга, насильственно отрезая логику и структуру. С детскими было проще.
Добродушно улыбаясь, Сабир Идрисович берет с полки одну из книжек в чуть растрепанном переплете, открывает, вопросительно обводит глазами присутствующих.
Данди, Брут и Мадина глядят с ожиданием; Рафик иронично поводит бровями, но не исчезает в своей комнате и не утыкается в планшет – пристраивается на диване рядом с Брутом, принимает самый что ни на есть независимый вид.
Кашлянув, Сабир Идрисович приступает к чтению. Тембр его голоса и интонации как нельзя лучше подходят сказкам, и Мадину можно понять – это куда интереснее, чем читать самой.
Все, что Данди усвоил после прочтения некоторого количества детских книжек – для человеческих детей придумывается особый мир. Его не стоит путать с реальностью, он предназначен для того, чтобы человеческие дети максимально безболезненно перешли в мир взрослых. Им придумывают в качестве друзей часто совершенно фантастических существ.
Глядит Луна в окошко
А луч ее дрожит
И лунною дорожкой
По зеркалу бежит
Бежал, бежал — и на пол
Вдруг спрыгнул, как живой
Нескладный, косолапый,
С ушастой головой,
Как спички, руки тонкие,
Картофелинкой нос,
Малюсенький мальчонка,
До кошки не дорос…
Или оживляют детские игрушки.
— Давай поплачем вместе
Сказала, — ты и я
И лунный мальчик в кресле
Заплакал в три ручья
И тут-то странный шорох
Послышался в углу
Зашевелился ворох
Игрушек на полу
И вышел к детям бурый игрушечный медведь
— Молчать! сказал он хмуро
Довольно вам реветь
А еще для детей специально придумывают злодеев. Теоретически они предназначены для подготовки детей к трудностям жизни, хотя, по мнению Данди, злодеи из детских книг и фильмов со своей задачей совершенно не справляются.
…и ветер как-то раз
В лесу посеял семя,
Чуть видное для глаз.
В дождливую погоду
То семечко взошло
И деревом-уродом
До неба доросло.
Раздался голос страшный:
«Вот я вас всех сейчас!»
И глянул глазом красным
Волшебник Одноглаз.
Несмотря на отсутствие логики и странных персонажей, сказка Данди понравилась. По пути домой он шевелит губами, повторяя про себя отдельные строчки. Рифмованные словесные конструкции такие привязчивые.
Брут по-видимому тоже вертит историю в голове, потому что произносит вдруг:
— Этот Одноглаз в точности как хуонс с Брауни-2. Деревья там почти разумные, я про них читал, давно еще. Сказка была написана задолго до колонизации – откуда автор знал про хуонсов?
Данди чуть приподнимает уголки губ.
— Автор и не знал. Просто у людей богатая фантазия.
— Это хорошо наверное – иметь богатую фантазию. Мне в ОЗК как-то дали задание – придумать и нарисовать что-то, чего я раньше не видел. А я не смог.
— Люди тоже далеко не все умеют придумывать то, чего никогда не видели. Если тебя это утешит.
В понедельник вечером, довольно поздно, в дверь избушки постучали. Илья никого не ждал в такой час, он в это время валялся на кровати и читал. Простукивать дом он закончил, жучка нигде не обнаружил и в который раз подивился тому, как же все-таки случилось упасть этой злосчастной балке. Хозяйка дома с красивым именем Вероника не сказала ему ни слова, отчего было обидно и как-то не по себе. А ведь еще как минимум два дня ему придется торчать в ее доме. Она притягивала его чем-то, вызывала жгучий и какой-то иррациональный интерес. Загадочная, надменная, холодная — как снежная королева. Ладно, он готов простить ей снобизм, граничащий с дурным воспитанием. Но зачем она на каждом шагу поминает избушку, которую вот-вот снесут? Да, он пробовал заговорить об этом с ее мужем, но ничего не добился, только поставил себя в дурацкое положение. Залесский лишь посмеялся над ним, не злобно, по-доброму так, снисходительно. Лучше бы он распустил пальцы и попытался поставить наглого плотника на место, тогда можно было бы ответить грубостью на грубость. А чем можно ответить на благосклонную улыбку?
Непросыхающий Мишка как всегда храпел на лавке в столовой. Пришлось встать и выйти навстречу гостям — Илья успел запереть двери на ночь.
На пороге стоял старик. Очень старый, столько не живут. Но особенный. Илья привык видеть стариков бедными, побитыми жизнью, непритязательными в еде и одежде. Этот же был одет в безупречный темный костюм, галстук, узкие вычищенные ботинки. На голове его сидела элегантная шляпа, а опирался он на зонтик-тросточку. Его редкие седые волосы, зачесанные назад, похоже, только что укладывал парикмахер. Илья попятился назад и пробормотал смущенно:
— Вам, простите, кого?
— Здравствуйте. Я хотел бы видеть Максимова Илью Анатольевича, — старик церемонно кивнул.
— Здравствуйте, — Илья вместо кивка на секунду втянул голову в плечи, — это я. Проходите, пожалуйста.
Ему стало очень неловко от того, что Мишка храпит на лавке в таком непрезентабельном виде.
— Вы никогда не спрашиваете незнакомцев, кто они такие и что им надо, когда они ночью вламываются к вам в дом? — поморщился старик и широко шагнул через порог, опираясь на трость.
— Если честно, то никогда, — хмыкнул Илья. — Наверное, вы сами мне объясните, зачем пришли, разве нет?
Старик улыбнулся и кивнул.
— Я могу присесть к столу?
— Конечно, — Илья смахнул с лавки на пол Мишкину грязную полотняную сумку, — если, конечно, не боитесь испачкать костюм…
— Нет, не боюсь, — улыбнулся старик, и лицо его вдруг осветилось и помолодело. И если до этого Илья чувствовал себя неловко, то после этой улыбки ему стало легко и комфортно, — и пусть вас не смущает ваш нетрезвый товарищ, я не ожидал увидеть ничего другого.
— Почему? — удивился Илья.
— Строители никогда не отличались трезвым образом жизни. К тому же я наводил о вас справки.
— Обо мне? Зачем? — Илья удивился еще больше.
— У меня к вам дело. Верней, предложение. Но перед тем как изложить его суть, мне бы хотелось задать вам несколько вопросов. Вы не возражаете?
Илья помотал головой.
— Тогда сядьте и предложите мне чаю, что ли… — старик снова улыбнулся. Удивительная улыбка — открытая и добрая.
— Конечно, — Илья потянулся к чайнику и щелкнул выключателем, — но у нас кружки только железные остались, остальные перебили.
— Ничего, — старик закусил угол губы, пряча улыбку, — из железных кружек мне тоже доводилось пить. На фронте.
Илья прикинул, сколько ему может быть лет, и присвистнул. Самое малое получилось — восемьдесят.
— Мне восемьдесят шесть, — кивнул старик, как будто прочитав его мысли, — и зовут меня Павел Тихонович Ропшин, так что будем знакомы.
Илья пожал протянутую руку, худую и сморщенную.
— Хорошо у вас пахнет здесь… — пробормотал старик, помолчав.
— Это перегаром, что ли? — усмехнулся Илья, глянув на Мишку.
— Нет, стружкой, свежей стружкой.
— Так мы плотники. От нас так всегда пахнет. Я привык, не замечаю.
— Хороший запах.
— О чем вы хотели меня спросить? — Илья никак не мог сообразить, какое дело могло привести сюда этого человека.
— У меня много вопросов. Для начала я хотел бы узнать, не случалось ли с вами несчастных случаев за то время, что вы жили здесь?
Илья пожал плечами:
— Да вроде нет. Серьезных, по крайней мере.
— Это хорошо. А что у вас с руками?
— Меня собаки покусали. Новые хозяева привезли двух азиатов и не уследили за ними.
— Забавно. Собаки новых хозяев… — старик посмотрел на потолок, как будто обдумывая что-то, — вы действительно живете здесь два года?
Илья кивнул.
— И как вам здесь нравится?
Странный вопрос. Илья удивленно наклонил голову и поднял брови.
— Ну, вообще-то мне здесь нравится, — хмыкнул он, а потом решил, что этого мало, и добавил: — Если честно, я хотел бы остаться здесь навсегда, но, боюсь, у меня это не получится.
— Хорошо. Скажите, а пока вы жили здесь, не замечали ли вы чего-нибудь странного? Ну, например, взгляда в спину?
Илья откинулся к стене и дунул на челку.
— Да, замечал.
— И какой это взгляд? Добрый, злой, враждебный?
— Нет, теперь не враждебный. Мы… мы здороваемся, — Илья смутился и опустил голову. Слишком это прозвучало… по-детски, что ли.
— Прекрасно, — старик подался вперед, — это замечательно. Может быть, вы и Печника видели?
— Нет, не видел, — Илья вскинул голову и улыбнулся, — только слышал. Вот Мишка видел.
Он кивнул на распростертое тело.
— Я думал, мне придется долго расспрашивать, — старик потер руки, — однако вы превзошли мои ожидания. Я не ошибся. Наверное, теперь мне стоит сказать вам, кто я такой. Простите, что не сказал сразу, мне нужно было понять, что вы за человек. Кстати, это правда, что вы хотели отремонтировать избушку?
— Правда, — Илья помрачнел, вспомнив, как снисходительно улыбался Залесский, — только мне не дали.
— Вы тоже называете этот дом избушкой, не правда ли? А это помещение — столовой?
— Да, — усмехнулся Илья, — а как вы догадались?
— Я ее хозяин. Законный владелец, так сказать…
Илья привстал с места, глядя, как довольно улыбается старик.
— Так что, в некотором роде, это вы у меня в гостях, а не я у вас.
Илья сел на место, совсем смутившись. А потом вдруг вскочил снова. Что на него накатило? Он заговорил быстро и сбивчиво, боясь, что старик не даст ему закончить. Он хотел быть убедительным, хотя ни секунды не верил в удачу.
— Послушайте, я знаю, что не имею права просить вас. Но я вижу, вы не бедный человек, вам это ничего не будет стоить. Пожалуйста, я очень прошу вас — продайте избушку мне! Она для меня… Вы, наверное, не представляете… Она мне как родной дом стала, понимаете? Я жить не смогу, если ее снесут, а они хотят ее снести. Я не знаю, почему мне это так важно, но, может быть, вы поймете? У меня есть деньги, тысяч пять долларов, я все вам отдам. И потом буду выплачивать сколько скажете. Только не отдавайте ее им, я прошу вас. Я не хочу, чтобы ее снесли. Я даже не для себя, понимаете? Вы извините, что я вас прошу, мне просто ничего другого не остается.
Старик расхохотался и опустил голову, исподлобья глядя, как Илья мучительно подбирает слова.
— Замолчите уже, — махнул он рукой.
Илья осекся и растерянно посмотрел на старика — неужели он был настолько смешон?
— Извините, — Илья поджал губы, которые подозрительно дрогнули.
Старик улыбнулся и ласково глянул на Илью:
— Я рад, что наши желания совпали.
— В смысле? — не понял Илья.
— Я приехал сюда, чтобы предложить вам купить у меня избушку. И не думайте, что это радостное событие в вашей жизни, а я — ваш благодетель. Я очень стар, я скоро умру. И у меня нет ни сил, ни времени за нее бороться. Так что оставьте себе свои жалкие пять тысяч, мне они не пригодятся. Мои дети обеспечили мне достойную старость, им ваши пять тысяч — два раза сходить в хороший ресторан. Они не обеднеют, если я лишу их этого наследства. Лучше я расскажу вам все по порядку, а вы решите, соглашаться или нет, хорошо?
Илья кивнул:
— Да я и так согласен, честное слово.
— Нет уж, дослушайте меня. Вся ваша жизнь, здоровье и благополучие будут связаны с ней. Пока стоит избушка — вы будете счастливы, вполне обеспеченны и довольны собой и жизнью. Но если она рухнет, то и ваша жизнь будет разрушена до основания. Но для вас, я вижу, это не главное?
Илья покачал головой.
— Да, для меня это тоже не имело никакого значения. Я берег избушку вовсе не потому, что боялся что-то потерять. Я просто любил ее. Ее и все то, что ее окружает. Я знал, что на склоне дней найду преемника, так же как меня нашел ее предыдущий хозяин. Мне было чуть больше тридцати, когда я приехал сюда строить механический завод. Жить мне было негде, и однажды я случайно набрел на этот домик. Он пустовал, я поселился в нем и прожил около трех лет. Пока ко мне из леса не вышел старый, бородатый человек, очень похожий на лешего. И я тоже уговаривал его продать мне избушку. Мое время пришло несколько позже. Не знаю, случайно это получилось или так было запланировано где-то наверху, но, чтобы защитить избушку, мне пришлось стать председателем местного поселкового совета. Моя карьера складывалась стремительно и легко. Я не знаю, есть ли в этом хоть толика моих заслуг. Хотя, конечно, есть. На месте Долины собирались построить пионерский лагерь. И к тому времени я понял, что дело не в избушке. Избушка — только центр Долины, ее пуповина, если хотите. Долина не подпустит к себе людей. Она не позволит людям поселиться здесь. Вы, наверное, и сами это уже заметили.
Илья кивнул, еще не вполне уверенный в том, что понял это.
— Разве мог я допустить, чтобы тут поселились дети? Всеми правдами и неправдами я добился того, чтобы место для строительства перенесли на другой берег реки. Потом поступило предложение отдать Долину под дачные участки, и снова я отвел от нее удар. Это случилось уже на излете моей карьеры, в восьмидесятых. На много лет про это место забыли, потому что на всех топографических планах — кроме военных, конечно — оно помечено как непроходимое болото. И вот теперь ей снова угрожает опасность. Верней, еще неизвестно, кому угрожает опасность, Долине или тем, кто собирается тут поселиться. Но, так или иначе, я ничего не смог сделать с этим. У меня достаточно денег, точнее, достаточно денег у моих детей. Но стоимость этих участков сейчас превосходит все мыслимые суммы, я поздно узнал о том, что здесь ведется строительство. Я стар, я очень редко выхожу из дома. Теперь я не могу ничего сделать для Долины. Кроме одного: найти преемника. И, похоже, я его нашел. Я могу честно переложить свой груз на ваши плечи, я сделал для Долины все, что мог, теперь пришла ваша очередь. Мне даже неловко перед вами. У вас нет времени сделать карьеру, как это произошло со мной, нет денег, чтобы с их помощью что-нибудь предпринять. Но вы молоды. По сравнению со мной, разумеется. И в то же время вы уже не мальчик, кое-что можете, не правда ли?
— Я не знаю, что я могу, — Илья пожал плечами, — но я не отдам им избушку, можете не сомневаться.
— Да я и не сомневаюсь, — усмехнулся старик. — Только, боюсь, люди, пришедшие сюда на этот раз, сильно отличаются от тех, кто посягал на Долину до этого. Мне кажется, передавая вам такое наследство, я подвергаю вашу жизнь опасности. Но есть у меня мысль, что я всего лишь закреплю юридически ваши права на избушку, а приняли вы на себя этот груз без моего участия и уже давно. Скажите, вы не боитесь?
Илья покачал головой.
— Да чего мне, собственно, бояться? Насколько я понимаю, снос избушки для них не более чем прихоть, разве нет?
— Ну, пока да, — согласился старик, — но кто знает, как дело повернется дальше. А кроме того, эти люди привыкли идти на поводу у своих прихотей. Вы понимаете, как на вас начнут давить, когда узнают, что хозяин избушки — вы?
— Ну не убьют же они меня, честное слово, — улыбнулся Илья.
— Нет, думаю, до этого не дойдет. Повод мал. Но им самим тут придется несладко. И я не знаю, что они предпримут, когда Долина начнет выживать их отсюда всерьез, а не только пугать, как делает это сейчас. Последний раз люди пробовали селиться здесь в девятнадцатом веке, собирались построить монастырь. Это была кучка религиозных фанатиков, борьбу с нечистой силой они почитали своим долгом, поэтому не догадались вовремя уйти. Долина убила всех, по очереди. После этого кто-то предпринимал жалкие попытки, но все они кончались ничем. Люди бежали отсюда, не успев закончить строительства. Во время войны немцы попытались разместить здесь детский лагерь, им требовалась кровь для раненых. Лагерь, конечно, они открыли, километрах в пяти отсюда. А здесь их полегло не меньше сотни человек, солдат и офицеров. Как ни странно, никто из детей от Долины не пострадал.
— Подождите. Вы хотите сказать, что людям, которые поселятся здесь, грозит опасность? — перебил Илья.
— Да, и еще какая. Но я не советую вам даже пытаться их предупреждать. Поверьте моему опыту, это ни к чему не приведет. В лучшем случае над вами посмеются, а в худшем — обвинят в злом умысле.
— Но как же… Это же… как-то не по-людски. Они же опасности не понимают. Они не верят…
— Вам сорок лет, если я не ошибаюсь? Не будьте ребенком. Не пытайтесь гнаться за двумя зайцами, вы не поймаете ни одного. Люди разберутся без вас.
Илья опустил голову. Наверное, старик прав. В лучшем случае над ним посмеются…
— Скажите, а что это за место? Почему здесь происходит столько странностей?
Старик усмехнулся:
— Если честно, я не знаю. Место, где инфернальный мир соприкасается с нами. Верней, не так. В этом месте все сходится. Все является единым целым. Узел. Я не могу этого объяснить, я только чувствую это. И знаю, что сносить избушку нельзя. Я понятия не имею, что после этого случится. Наверное, нечто страшное.
Мишка вдруг засопел, сел на лавке и пробормотал себе под нос:
— Болото, кругом болото. Как нарыв. Как жить, Илюха?
— Спи, — посоветовал Илья.
— Да. Спасибо.
Мишка упал на лавку и через секунду снова захрапел.
— Я полагаю, ваше согласие на покупку избушки я уже получил? — хитро прищурился старик.
Илья кивнул.
— Завтра утром мы с вами поедем к нотариусу. Все документы на продажу у меня готовы, надо вписать только ваши паспортные данные. Регистрацию сделки я возьму на себя, это, знаете ли, тягомотина, а у меня остались связи. И еще. Подлинники документов мы оставим у моего юриста, на всякий случай. Сейчас все продается и покупается. Ваш экземпляр документов уничтожить будет сложней, чем заплатить чиновникам за изменение имени собственника в их регистрах.
— К чему такие сложности? — пожал плечами Илья.
— Я не знаю, как повернется дело, — вздохнул старик, — и более того: предлагаю вам немедленно оформить завещание на имя вашего сына с условием, что избушка не может быть продана до его совершеннолетия. Это обезопасит вас, и… для избушки это будет дополнительная страховка.
— Хорошо, — согласился Илья. Никто не знает, как сложится жизнь. Пусть хотя бы до Сережкиного совершеннолетия избушка будет в безопасности.
— Ну а теперь налейте мне наконец чаю, — старик улыбнулся.
Илья потрогал чайник и снова щелкнул кнопкой включения. Он был счастлив.
— Ты ей веришь? — хотелось узнать, что об этом думает Пашка.
Сам я поверил Насте, или как она себя назвала, Насиме, сразу. Не может человек таклгать. А то, что она рассказала про нас, было жутко. Неужели и правда мы почти все исчезнем? Ну, может не мы, но наши потомки. И когда это случится, она не сказала. Может, через пятьсот лет, а может, через сто… Но про это сейчас думать было некогда.
— Я думаю, она не врёт. Ей без нас не выжить, получается. Давай побудем до завтра. Дослушаем её до конца, тогда можно будет подумать, как помочь. Только спать будем наверху. Я сюда, — он кивнул на закрытую дверь нашей клетки, — не хочу больше возвращаться. Ты согласен? Тёма, мы же…
Пашка своим горячим шёпотом щекотал мне ухо, крепко ухватившись рукой за шею. Непрошенные мурашки несмелой толпой пробрались под футболку и побежали по позвоночнику. Я взял его за плечи, чуть отстранил и, неожиданно для самого себя, чмокнул в тёплый нос. Пашка захлебнулся на полуслове и расширенными зрачками посмотрел на меня. Я смущённо улыбнулся:
— Ты мне ухо сейчас съешь, — и, протянув руку, убрал вихры с Пашкиного лба, которые тут же вернулись на место.
— Хорошо, останемся до завтра. Сейчас голова совершенно не работает — все мысли вразбег. Нужно всё это переварить.
Пашка смотрел на меня нечитаемым взглядом, и я не был уверен, что он сейчас вообще меня слышит. Но уже придя в себя, я будничным тоном продолжил:
— Надо сходить ещё раз за дровами, принести побольше. Ладно, пошли, надеюсь, мы потом не пожалеем.
Мы вернулись в комнату. Насти не было, но дверь в кладовую была открыта. Она появилась оттуда с корзиной.
— Я кое-что из продуктов взяла, чтобы потом не ходить.
Настя как-то жалко улыбнулась и суетливо прошла в сторону кухни, избегая пересечься с нами взглядом.
— Если хотите сейчас уйти, то идёмте. Я вас выведу, — она говорила это быстро, как будто сама торопилась поскорей нас выпроводить, и по-прежнему смотрела мимо нас.
— Настя, мы решили пока остаться, — сказал я.
Она резко остановилась на полдороге и, развернувшись, посмотрела на нас. Пальцы, державшие ручки корзины, разжались, и та с глухим стуком шмякнулась возле её ног и опрокинулась набок. Часть продуктов вывалилась на пол. Настино лицо вдруг сморщилось, и она опять разрыдалась, нервно вздрагивая всем телом, прикрыв рот обеими руками.
Когда нам не без труда удалось её успокоить, мы сходили за дровами. Пашку оставили разбирать продукты. К дому притащили целый воз дров, а Пашка складывал их на веранде. Таким образом проделали это трижды. Конечно, поленья набирал и тащил на брезенте я сам, Настя же просто шла позади, крепко держа меня за футболку. Теперь о дровах можно было не волноваться.
Растопив печку, мы с Пашкой принялись кашеварить. Оказалось, что Настя почти не умеет готовить. В их мире натуральные продукты стоят очень дорого, так как их на всех не хватает. Обычная еда — это концентрированная сбалансированная смесь питательных веществ в вакуумных упаковках на одну или несколько порций. Смеси имеют разные вкусы и запахи, напоминающие натуральные продукты.
Пресных водоёмов тоже мало. Они тщательно охраняются, чтобы не допустить их загрязнения. Поэтому морскую воду перерабатывают, отстаивая и пропуская множество раз через очистительные и нейтрализующие фильтры, чтобы её можно было использовать для питья.
Блюда, приготовленные из настоящих продуктов, в их семье бывали крайне редко: по праздникам или каким-то особым случаям — в дни рождения, или если кто-то, например, болел. Готовые блюда заказывали в специализированных фирмах. Дома никогда не готовили. Ещё выяснилось, что Настя — страшная сладкоежка. Особенно ей нравился молочный шоколад с орехами и изюмом. Я её предпочтений не разделял. В моём понимании шоколад должен быть горьким и без всяких наполнителей. Пашка же пожирал всё без разбору. Ну, на то он и Пашка!
То немногое, что Настя могла приготовить — всему научилась у нас, в нашем мире: почистить и сварить картошку, пожарить яичницу и испечь оладьи. Мы это и сделали. Только вместо картошки сварили гречку на завтрак. В кладовой оставалось ещё несколько бутылок молока. Утром вполне сойдёт холодная гречка с молоком. И можно порезать овощи. Среди кухонной утвари я нашёл ещё один термос и заварил травяной сбор сразу в двух.
Мы поужинали и помыли посуду в ванной комнате, где для этого стоял тазик на невысоком столике. Слив был тут же — в полу. Вода в ванну набиралась с помощью насоса из подземной речки. К насосу был приставлен объёмный бачок, наполовину заполненный водой, сбоку висел алюминиевый ковшик.
Почти как у нас в деревне. Были, конечно, общие колонки на улицах, но у многих деревенских во дворе были установлены свои насосы, качавшие воду из подземных речек. При этом воспоминании опять тоскливо сжалось сердце. Домой хотелось ужасно! От деревни нас отделяли какие-нибудь 15-20 минут ходу, может, чуть больше. И мы дома! Это просто сводило с ума!
Но Настя… Как мы могли её бросить? И ещё я подумал: скорее всего, ей мало той крови, что она выпила. Ведь она, как и мы, «голодала» три дня. Просто не решается сама об этом сказать. Выходит, мне нужно ещё дать ей хоть немного. Пашке не позволю — пусть сам сил набирается. Когда мы опять устроились с Пашкой на диване, а Настя в кресле, я спросил её об этом.
— Да, для хорошего самочувствия моего малыша ещё порция крови нужна. Но как я могу? Вы же не…
— Настя, — перебил я её, — если нужно — я готов. Мы должны уйти отсюда вместе. Оставаться здесь мы с Пашкой не хотим ни одной минуты. Ты должна это понимать. Но бросить тебя одну тоже не можем. Другого выхода я не вижу, если ты сама что-то не предложишь. У меня есть семья — мои родители и бабушка. Они хорошие люди. Тебе нечего бояться. А как дальше быть с кровью… Думаю, мы это решим на месте. Ургорду, если он всё-таки вернётся, ты оставишь записку, где тебя найти.
Настя молчала, и я её не торопил. Пусть думает. Я понимал, как ей тяжело довериться, но другого выхода не видел. Она ведь нам не всё пока рассказала. Может, кроме Ургорда у неё ещё здесь кто-нибудь был. Лично я готов уйти прямо сейчас, после того, как дам ей ещё своей крови.
Пашка сидел рядом, попеременно смотрел то на меня, то на Настю, часто моргая своими светлыми пушистыми ресницами, и молчал. Для него это тоже был вопрос жизни…
— Тём, я себя нормально чувствую, возьми кровь у меня. Прям сейчас возьми. Потом я буду отдыхать, а Настя нам дальше про себя расскажет.
— Нет, Паш…
Он перебил:
— Да, Тём, не спорь. Вдруг ты опять отключишься. Я без тебя один боюсь оставаться, и мы тут ещё на дольше задержимся. Со мной всё хорошо, правда.
Я сидел на диване и молчал. Пашка и Настя выжидающе смотрели на меня… А я колебался. Просто не мог себе представить, каквсё это будет. Взять тонкую Пашкину руку и полоснуть по ней скальпелем… невозможно!
Я вдруг посмотрел на нас и всё происходящее со стороны. Мы нормальные, вообще? Сидим в каком-то Зазеркалье и спокойно режем руки, выкачивая кровь для полувампирки, как она себя называет, и её будущего ребёнка. Причем, добровольно! Может, это всё сон… или грандиозный обман? Ну не может этобыть правдой. Н Е М О Ж Е Т! Как и исчезновение нашей цивилизации. Блин! Тоже мне, Атлантида!
Тут я вспомнил, как молился. Как просил помощи у бога. Как давал обещание, что больше никому не причиню зла. А вдруг он меня услышал? Мы ведь вышли из клетки! А если мы не поможем Насте, выходит, я нарушу своё обещание, данное богу? Может, это ещё одно испытание? Тогда… надо идти до конца. Будь что будет!
— Ладно, Паш. Давай я попробую взять кровь у тебя. Но не уверен, что у меня получится. Иди ложись в той комнате на диван.
Не хочу вспоминать, как это всё происходило. Пашка держался молодцом, в отличие от меня. Я был весь мокрый, с дрожащими руками. Хорошо, что Настя мне помогала, один я бы точно не справился. С горем пополам, но мы это сделали.
Я тут же стал поить Пашку отваром. А Настя вышла из комнаты, перед нами пить кровь не стала. Не думаю, что мы смогли бы на это смотреть спокойно. Потом она унесла контейнер в ванную, чтобы всё помыть и почистить, а я притащил из клетки один матрас. Мы решили, что Пашка будет спать на диване, а я рядом — на полу. Но пока мы настроились слушать дальше Настин рассказ.
И она продолжила:
— Из-за катаклизмов, происходивших на Земле; из-за того, что все силы были брошены на спасение планеты и оставшихся в живых людей, мы потеряли связь с прошлым. Борьба за выживание шла не одно столетие. Очень многое из научных достижений прошлого было утеряно.
Мир строился заново. По этой причине не смогли возродить почву в том виде, какой она была до катастрофы. То же было с животным и растительным миром, населявшим раньше планету. И даже микромир изменился. Люди по своей генетике мало походили на своих предков из прошлого, то есть на вас. Изменился состав крови, тканей.
Высшим советом учёных по восстановлению экологии планеты, сокращённо ВСУВЭП, было принято решение отправить человека из нашего мира в прошлое. Не просто человека, а ребёнка. Чтобы он рос вместе с другими детьми, прошёл обучение в школе, а затем поступил в университет и закончил его.
Этим человеком выбрали меня. Выбор пал по многим причинам. В то время мне было сорок пять лет. Я была подростком, почти взрослой девушкой, ведь нельзя же в чужой мир на самом деле отправить малолетнего несмышлёныша. А я была худышкой невысокого роста, вполне могла сойти за девятилетнюю девочку из вашего мира. К тому же я из семьи учёных высшего состава: мой дед один из членов совета ВСУВЭП.
Отпадала необходимость искать кого-то со стороны, тем более это всё-таки был огромный риск. Но всё равно предложение, выдвинутое моим дедом, долго обсуждалось и было принято не сразу. Многие сомневались и были против. Вторгаться в миры прошлого было под запретом, слишком хрупок был наш, с таким трудом восстановленный, мир.
За время пребывания в вашем мире я должна была изучить историю прошлых поколений, «вырасти» среди людей, познакомиться с их жизнью, собирать вместе с Ургордом и передавать необходимые материалы для исследований, и ещё многое другое. Ну, это в общих чертах.
Мы с Ургордом вошли в Безвременье, где для нас уже был установлен дом с подворьем. Это даже не дом, а заключённое в оболочку временное пространство — территория с жилыми помещениями. Если не иметь ориентира — вот такую восьмиконечную звезду, можно затеряться в пространстве и во времени. Именно поэтому вам одним никуда выходить нельзя. Даже Ургорд, случись такое, смог бы вас обнаружить не сразу, а, возможно, вы к тому времени уже не были… живыми. Это всё равно, что оказаться одному в открытом космосе. Правда в тумане есть кислород, но Безвременье бесконечно и не имеет выхода. Ориентироваться в нём могут только проводники. Они умеют создавать оболочки с закрытыми зонами внутри, как наша. Войти в эту зону и выйти из неё тоже можно только с проводником или по специальному наноустройству в виде звезды.
Мы с Пашкой при этом Настином замечании переглянулись и… оба поёжились, представив такое. Она же раньше ничего не объясняла, ссылаясь на то, что нет времени на это. А ведь мы могли и не послушать. Я — не знаю, а вот Пашка точно мог, просто из вредности.
Настя тем временем продолжала:
— Когда мы наконец вышли из Безвременья в ваш мир, то увидели заброшенный дом и вдалеке вашу деревню.
Вот так мы и стали деревенскими жителями. Я закончила школу и поступила в прошлом году в МГУ на два факультета — микробиологии и почвоведения. И если бы не моя беременность, через шесть лет, став специалистом, я бы вернулась назад с теми знаниями, в которых так нуждается мой мир.
— А Ургорд? Он человек или, как ты — полувампир? — прервал Настю Пашка, поёрзав на диване, устраиваясь поудобнее.
— Он ни то и ни другое. Он проводник — так мы их называем. Ургорд — житель другой планеты и даже другой галактики. Как он выглядит сейчас — это всего лишь оболочка. А настоящее его обличье я и сама не видела ни разу. Проводники уже в образе человека выходят в мир из лабораторий института Возрождения. Они могут перемещаться в пространстве и во времени, чего не умеем делать мы. И они могут провести нас в другой мир. Правда, это можно сделать только с разрешения Совета. «Бегать» самовольно по разным мирам нам не позволено. Но с ними у нас налажен контакт. Многие проводники, переместившись в наш мир, так и остались жить в нём. В том числе и Ургорд. Он живёт в нашей семье более четырехсот лет, как член семьи. Меня он, можно сказать, вырастил. И это было ещё одной причиной, чтобы в ваш мир отправить именно меня: Ургорд мне как заботливый отец, с ним я всегда была в безопасности.
Ургорд на протяжение этих лет объездил всю Россию, собирая образцы почвы, воды, воздуха. В питомниках и ботанических садах он покупал семена и саженцы растений, деревьев — всё то, что давно исчезло с планеты. Даже сумел передать несколько видов животных — детёнышей. Например, в нашем мире не было собак и кошек. Теперь же каждая семья мечтает завести домашнего питомца. Правда, пока для всех это недоступно: этих животных ещё очень мало, и они на особом контроле у нашего государства. Я, конечно, всё это узнала из рассказов Ургорда. Когда он рассказывал о том, как в нашем мире приживаются и начинают расти, давать плоды новые виды растений, деревьев, а у животных, перенесённых Ургордом из вашего мира в наш, появляется потомство, мы радовались, как дети, и были счастливы.
Ваша деревня — очень хорошее место. Просто рай на земле. Очень много образцов почвы, спор грибов, семян лесных ягод, растений было собрано именно в вашем лесу.
И всё шло хорошо, пока я не познакомилась в городе с одним парнем. Это был Марк. Я сразу поняла, что он опасный для нас человек, и прекратила с ним всякое общение. Но он не отставал: стал меня преследовать, подкарауливал после лекций, ждал у общежития. Мы с Ургордом просто не знали, что нам делать. Мы не можем вторгаться в жизнь других людей. Это нам не позволено. Мы даже не можем защитить себя, если это причинит вред кому-то из людей.
Поэтому мы и в деревне старались жить обособленно. Ведь большую часть времени проводили не в том доме, а здесь, где у нас было всё для жизни. А Ургорд, когда я была в городе, вообще зачастую или переходил с образцами в наш мир, или колесил по стране. Нам нельзя было с кем-то тесно сближаться. Это помешало бы нашей миссии.
И вот Марк выяснил, где мы живём, и приехал следом за мной в деревню. В доме я была одна: Ургорд ушёл в Безвременье, чтобы переместиться в наш мир ненадолго — передать собранную им коллекцию минералов и пополнить наши продукты. Я только что его проводила и сама собиралась пойти на остановку. Это было в конце октября в воскресенье, и мне нужно было на следующий день с утра на лекции. Когда я уже выходила из дома, подъехал Марк. Я забежала назад в дом, но закрыться не успела. Он ворвался следом за мной и, схватив, прижал к стене. Вырваться я не сумела — он был сильнее.
Да и что я могла сделать? Причинять вам вред мы не можем — нам это не позволено. Вы — наши предки. Если по нашей вине кто-то лишится жизни, неизвестно, как это отразится на будущем. Может исчезнуть целое поколение людей в нашем мире.
Он утащил меня в другую комнату, бросил на кровать и взял силой. При этом в перерывах, когда ненадолго давал мне передохнуть, прикладывался к бутылке, которую принёс с собой, потом рассказывал о себе.
Он родился на Сахалине в тюремном бараке. Его мать была заключённой, а об отце он ничего не знал. Мать не рассказывала. Свои первые пять лет жизни он провёл в тюрьме за колючей проволокой. Потом мать освободили, но идти им было некуда. Один из охранников, возможно даже, он и был отцом, дал ей адрес своей родственницы. Это была пожилая, больная женщина. Жила тут же — в посёлке рядом с зоной. Приняла она их неприветливо. Мать её боялась и делала всё, что та скажет. А Марка старуха полюбила, проводила с ним много времени, баловала.
Мать устроилась уборщицей в столовую. Зарплата была крохотная, но иногда она приносила с работы какие-то продукты: суп в бидоне, котлеты с гарниром или ещё что-то съестное. Это помогало им хоть как-то выживать. А вот сверстники над ним издевались. Он был худым из-за недоедания, одежды хорошей у них сроду не было. Одевались в то, что приносили соседи, видя их нищую жизнь. Его часто били и обзывали уголовником.
Бабка умерла, когда ему было десять лет. С матерью отношения были прохладные: она мало о нём заботилась и редко бывала с ним ласкова, да и он особой привязанности к ней не испытывал. Поэтому детство он вспоминать не любил. Единственным светлым пятном была бабка, да и той рано не стало. А в четырнадцать лет он попал в колонию. В драке кто-то пырнул ножом одного из нападавших на Марка, а обвинили его. Защитить было некому. Его недруги, такие же мальчишки, как и он, были из обеспеченных семей, хотя те ещё отморозки избалованные, как он их называл.
У родителей были связи — у пацанов адвокаты. И его, как несовершеннолетнего, отправили в колонию на пять лет. Так началась его другая жизнь. После колонии он к матери не вернулся: отправился в Москву, по адресу, который дал ему друг. Тому оставалось сидеть ещё год. В Москве он попал в одну из бандитских группировок. Жить, как он говорил, было опасно, но весело. Его настоящее имя — Семён. Как и почему стал Марком — не рассказывал. И лет ему на самом деле двадцать пять, а не девятнадцать, как я думала вначале. Он выглядел совсем юным, и был очень красив. Но жесток и безжалостен.
Он мучил меня до самого вечера. Я была вся в крови, в синяках и ссадинах. Наконец он уснул, а я потихоньку выбралась из-под него и встала. Успела только сделать два шага от кровати, как он проснулся. Схватил меня за руку, но я вырвалась и выбежала в соседнюю комнату, прижавшись к стене за открытым погребом. Я очень устала и была вся изранена, и мне уже было всё равно. Марк стал приближаться, пошатываясь и грязно ругаясь, и случайно упал в яму погреба.
Я слышала, что он там стонет, но ничего не сделала, а полуголая убежала в наш домик в Безвременье. На следующий день вернулся Ургорд. Выкупал меня, залечил раны, накормил, и я, наплакавшись на его плече, уснула. А он вернулся в тот дом. Марк уже был мёртв. Он, когда падал, напоролся на жердь, стоявшую у лестницы и сильно ободрал о ступеньки лицо.
Не знаю, что нашло на Ургорда, видимо, он был очень зол, что не уберёг меня. А может, от досады на то, что по нашей вине погиб человек вашего мира. И он выхватил свой нож и начал в ярости рубить им всё вокруг. А нож этот непростой, он служит только одному хозяину и в его руках может трансформироваться в меч-молнию.
Я видела такое лишь однажды. Когда мы гуляли с Ургордом в лесу, я убежала от него и упала в овраг, растянув ногу. Ургорд вытаскивал меня потом, всаживая меч в стенку оврага, подтягивая себя и меня. Стена была почти отвесной, и выбраться было непросто. Если бы не его меч, мы бы выбирались намного дольше. К тому же рукоять меча светилась, как фонарик, освещая нам дорогу.
Так вот, выхватив свой нож-меч, он начал крушить всё в доме. Порубил всю мебель. Меч до того раскалился, что вещи стали гореть. Так начался пожар. А Ургорд вернулся ко мне. Мы не собирались больше здесь оставаться, а решили сразу перейти в наш мир. Из-за нас погиб человек, а это тяжёлое преступление. Хоть мы его и пальцем не трогали, но косвенно были виноваты. Из-за этого в нашем мире уже могла произойти катастрофа — исчезнуть его потомки, если они у него были. Мы должны были вернуться, прервав свою миссию.
Но на следующий день, когда я проснулась и вышла к нему на кухню… Он посмотрел на меня и понял, что я беременна, и перемещение из одного мира в другой не перенесу — погибну при переходе. Новая жизнь во мне только начала зарождаться, и моей крови было вполне достаточно для развития плода. Ургорд переместился один и быстро вернулся назад.
В нашем мире всё было спокойно. Значит, у Марка либо не было детей, либо его ветвь была прервана ещё раньше. Ургорд ничего не рассказал о моём положении и о том, что с нами случилось. Может, и зря, ведь тогда он бы мог приносить мне кровь из нашего мира. Но он решил по-своему. Не хотел рушить покой в нашей семье и сказал, что сделаем это потом, когда вернёмся все вместе, с ребёнком.
Я взяла академический в университете. Мы решили, что когда родится малыш — вернёмся домой. Ребёнок останется в семье, а мы, если это будет нам позволено, продолжим свою миссию. В деревне нам появляться было нельзя, так как нас искали. Ургорд изредка переходил в наш мир за продуктами.
Так мы жили до тех пор, пока не наступил момент, когда я стала нуждаться в крови. Я начала слабеть и уже перестала вставать с постели. Тогда Ургорд и привёл к нам первого человека. Он поселил его внизу и тем же вечером принёс мне первую кружку. Я, конечно, сразу догадалась, откуда кровь, хотя и не слышала, как они пришли: из-за закрытых дверей ничего не слышно. Но мы это не обсуждали.
Оба понимали, что другого выхода просто не существует. К тому же ощутимого вреда мы людям не приносили. Человек, зашедший в Безвременье, выходит из него в тот же момент, в который вошёл, то есть для него время как бы останавливается. И ещё мы можем, если это необходимо, стирать память про Безвременье.
Этот человек пробыл у нас двое суток. Ургорд отпустил его с одним условием: он должен через каждые три дня приносить для нас продукты в сгоревший дом и оставлять их там. Конечно, тайно и не за бесплатно. Ургорд за продукты платил, как за золотые слитки. Ваши деньги для нас не имеют никакой цены.
Вот так мы и жили, ожидая рождения ребёнка. Ургорд ненадолго приводил новых людей, потом возвращал их обратно. То, что они здесь побывали, забывали в ту же минуту, как только выходили из тумана. И так мы прожили почти год. Пока не исчез Ургорд. Он отправился в сгоревший дом за продуктами и не вернулся. Я ждала его три дня, а когда поняла, что дольше тянуть уже не могу, пошла вниз. Решила — или уговорю человека дать мне немного крови… или хотя бы выведу его из Безвременья. Дальше вы знаете…
На дворе стало темнее, была уже глубокая ночь. Мы начали укладываться спать. Настя в своей комнате на кровати, а мы, прикрыв дверь, вышли в «прихожую-гостиную-кухню», как назвал её Пашка. Он улёгся на диване, а я рядом — на матрасе. Правда, он предлагал принести сюда и второй матрас, чтобы спать вместе. Ему, видите ли, без меня спать непривычно. Но я не хотел устраивать здесь тарарам. Да и, честно сказать, побаивался Пашки и… себя самого. После того чмока в нос в себе был точно не уверен. Решил в этом потом разобраться, сейчас было не время.
Но нам с Пашкой не спалось. Он крутился на своём диване, как волчок, то дёргая покрывало, то изо всех сил лупя подушку.
«Вот шут гороховый! Нифига у тебя, дорогой, не выйдет! Я сплю и ничего не слышу! Мелкий вымогатель! На диване сегодня поспишь! Завтра домой вернёмся — привыкай!»
А у меня из головы не выходила Настя. То, что она о себе рассказала, было совершенно невероятно и не вписывалось ни в какие рамки нашей обычной жизни. Просто в голове не укладывалось, что существует другой мир, и этот самый мир — наше далёкое будущее. Эта информация напрочь срывала крышу. Всё равно, что думать про Вселенную и её бесконечность… мозги начинают плавиться. Ведь должна же эта бесконечность где-то заканчиваться… А что дальше? Мозг просто отказывался усваивать это понятие — б е с к о н е ч н о с т ь! Так и про Настин мир.
Вот было бы здорово хоть ненадолго туда сходить! Увидеть всё своими глазами и, может быть, маленький кусочек того мира — пусть хоть мелкий камешек — забрать с собой! Ха! Размечтался! Сходить! Кто же нас туда пустит? И потом, сейчас нужно было думать, что нам делать с Настей. Выходит, раз мы выйдем отсюда в тот же момент, как зашли, значит, нас никто и не терял. Ура-ура! Какое облегчение! Слава тебе, Господи! Ты — есть! И ты меня услышал! Как выйду отсюда, обязательно схожу в церковь в соседнее село и поставлю свечку за наше освобождение!
Но как же быть с Настей? Придётся всё рассказать своей бабуле. Вот только она у меня коммунистка. Компартии давно нет, а моя бабуля-коммунистка — есть! И не верит она ни в бога, ни в потусторонние миры, ни в прочие чудеса. Она материалист. И всегда мне говорила, что все чудеса человек создаёт для себя сам — своим упорством и трудом. Я тоже так думал, пока моя жизнь круто не изменилась.
И всё-таки я уснул.
***
Пашка никак не мог уснуть… Он долго крутился на диване: то мешала пылинка, попавшая в нос; то подушка жгла ухо; то сползало покрывало, оголяя ноги. Всё раздражало и гнало сон. А ещё в голову лезли, не давая успокоиться, разные мысли… И Пашка понимал, что не неудобная постель была причиной бессонницы. Он уж давно привык спать на полу, на жёстком матрасе. Причиной были ЭТИ САМЫЕ мысли…
«Он меня поцеловал… и по голове погладил… и глаза у него в этот момент были т а к и е…
Уй-й! Флаги, транспаранты — сюда!
«Кричали женщины: ура! И в воздух чепчики бросали!» Ага! Женщины! Причём тут женщины-то? Ебанат!
Может, он тоже… что-то ко мне почувствовал? Тогда же — было… Он же тогда меня тоже…
Вообще-то, нет! Это был не поцелуй, так, в нос чмокнул… И не погладил, а слегка притронулся… А я, придурок, чуть слюнями не захлебнулся! Размечта-а-ался, блин! Нет, это ничего для него не значило. Просто он был рад, что я думаю так же, как и он.
Щас вернёмся домой, начнёт опять своей Ленке названивать, этой козе выпендрёжной. Хоть бы она там, в своём Челябинске, замуж, что ли, выскочила… За какого-нибудь шахтёра. Или кто там у них, металлурги? Ну, значит за металлурга… И чего он в ней нашёл? Подружка, блин! А я — друг! Хах! Друг! Друг вдруг оказался… не друг! Ненавижу это слово… дэ-рэ-уг!
И сейчас вон, лежит, как тупое бревно. Раз уже вышли, то можно обо мне и не думать? Отвернулся даже…
«Эй! Ты там спишь?»
Наверное, уснул уже.
Чё же делать-то нам с Настькой? Домой её к себе не потащишь: бабы сразу по деревне разнесут такую уебенную новость — Настька беременная откуда-то взялась. И чего это мы к себе домой её притащили, раньше, вроде, не общались? Ещё скажут, что это Тёмка ей заделал! Фублядь! Даже думать об этом тошно! Нафиг-нафиг!
Их же ищут, бля-я-а!
Может, Тёмка её сразу в город к своим увезти хочет? Вот какого хрена, спрашивается, уснул? Мог бы хоть поговорить: чё сам про всё это думает. У меня тут мозги плавятся, а этот дрыхнет! Как будто с нами ничего такого особенного не случилось. В лес, ёпт, погулять сходили! Ага! А вернулись, блин, с Красной шапочкой-вампиркой! Лесорубы, бля! Пиздец… не могу! Оборжаться! А Волк на Марс улетел, в хрензнаеткакой будущий мир!
Свалить бы отсюда поскорее! Страшно! Одному спать страшно! К Тёмке, что ли, лечь? Не, не пойду! Ну его — ещё рассердится… Да и хрен с ним, не могу один спать!»
— Тё-ёём, подвинься немного…
— А? Паш, ты чего? Чё тебе не спится… ещё же рано…
И притянув Пашку к себе поближе, уткнувшись в его затылок, Тёмка опять уснул. Пашка, немного поворочавшись, завернулся потуже в покрывало и, зевнув, тоже провалился в сладкий предутренний сон.
Томас разбирал личную почту.
Реклама, выписки из банка, радующие сообщением, что счет еще есть, но не размерами накоплений. Он оплатил счета, подвел баланс, подумал, что новая работа его не обогатила. Но она ему все-таки нравилась.
Писк известил о новом входящем письме.
Отправитель – управление полиции Лос-Анджелеса.
Томас удивленно моргнул, пытаясь понять, что это значит. С третьего раза, пробежав взглядом подпись, понял, что речь идет не о городе на Земле, а колонии в семидесяти пяти парсеках.
— Хорошо, не с Болливуда, — хмыкнул полицейский, относившийся к пафосным названиям со здоровым юмором.
Сотрудники управления прислали отчет об эпизодах с участием киборгов. По новым правилам такие сводки стали собирать с начала этого года и присылать Томасу. Радовало, что не одновременно. Впечатляло то, на скольких планетах киборги попадали в истории и неприятности.
Отчет с Лос-Анджелеса содержал всего пять абзацев, один из которых привлек внимание Томаса.
«DEX-6 самостоятельно нашел хозяина».
Томас, заинтересованный, ткнул в ссылку, пытаясь сообразить, что происходило на самом деле. Разумный киборг попросил какого-то человека стать его хозяином? Что значит «самостоятельно нашел»? А до этого он как жил? Кстати, что там в общем реестре есть по этой планете?
Томас пробежал взглядом список киборгов, не увидел ни одной пометки на всю планету. Но на таких отдаленных планетах это не показатель.
Пожал плечами и набрал номер управления.
— Томас Мор. По поводу присланного отчета. С кем я могу поговорить?… Да, я подожду… Спасибо.
Через пару минут подошел нужный сотрудник. Оказавшийся молодой женщиной.
— Почему вас это дело интересует? С тех пор прошло уже несколько лет, – с некоторой заминкой спросила она. – Оформить киборга, от которого отказался хозяин, на заплатившего пошлину гражданина закон не запрещает.
— Да? А я не посмотрел на дату. Я решил, что это сводка за последние несколько недель.
— А мы поняли, что вас интересует общая статистика, — так же удивилась девушка, — поэтому подняли весь архив по событиям с «шестёрками».
— Это тоже хорошо. Если это не свежие данные, то… Но мне все-таки любопытно. Меня заинтересовала формулировка «самостоятельно нашел». Она предполагает наличие собственной воли и разумность, но в вашем городе нет зарегистрированных разумных киборгов.
— А, вот вы о чем, — на лице женщины явно читалось облегчение, — тут никакого секрета нет. Обычная история. Киборга оставили на улице, когда полиция позвонила хозяину, тот сообщил, что биомашина ему не нужна и городские службы могут его утилизировать.
— У вас это нормально? – на этот раз Томас искренне удивился. — Бросать такую дорогую технику на улице?
— Нет, вообще-то. На моей памяти первый раз, чтобы просто бросили. Нам позвонил хозяин кафе, около которого он увидел парня в комбинезоне с нашивками киборга. Мы приехали, взяли управление на себя, а тут проходил мимо пожилой гражданин. Полюбопытствовал, что происходит, и подал отличную идею передать киборга в социальную службу. Перепрошить и выдать кому-то как сиделку. Хоть на какое-то время его должно было хватить, киборг сильно потрепанный. У него даже оказался на примете бывший космодесантник, которому такая сиделка требуется. Недавно после ранения. И мы решили вопрос на месте. Я проводила регистрацию, киборга передала ветерану, а уже потом оформила машину через страховую компанию. Возможно, это не совсем по закону, но я готова защищать свою точку зрения.
— Не нужно, — успокоил ее Томас, — мне действительно было просто интересно.
— Я могу задать вопрос?
— Конечно.
— Я пробовала найти информацию о вашем подразделении, но мало что поняла. Только то, что вы занимаетесь выборочными делами, связанными с киборгами. Мне тоже интересно — какими.
— Разумными киборгами, — просто ответил Томас.
— Вы подумали, что киборг в самом деле ходил по улицам и искал хозяина? – прыснула полицейская.
— Признаться, да, — — улыбнулся Томас в ответ, — из текста было похоже, что так.
— Нет, у нас тут разумных нет. «Шестерок» и то — раз, два и обчелся.
— А данные на него точные? Номер, серия.
— Точные.
— Спасибо, — Томас закончил разговор и запустил поиск совпадений с общей базой “DEX-Company”.
Киборг входил в партии, помеченные в базах как потенциально способные к саморазвитию, да и возраст подходящий. Но строка была белой. То есть с ним никто не общался. Посмотрев его известную историю, Томас догадался почему. Он из той партии, которую предприимчивые дексовики выкупили у частных лиц и компаний и передали военным. Как раз производство они еще не возобновили, а поставка была нужна. Так что этот DEX месил грязь и форсировал реки на очередной горячей точке.
Хм… Данных о киборге в общей базе нет, зато есть номер видеофона его хозяина. Томас стал набирать шестнадцатизначный номер, чтобы удовлетворить свое любопытство.
* * *
Дождь на внутреннем экране отображается столбцами данных о химическом составе выпадающей из облаков жидкости, уровне влажности, температуре и еще десятке параметров и показаний, в правом верхнем углу список рекомендованных режимов работы. Снег тоже вода, но режимы совсем иные. Сейчас система подмигивала первым списком, периодически то добавляя две строки, то убирая, в зависимости от силы ветра. Ниже алым цветом мигали сообщения о необходимости повысить температуру или сменить обмундирование, пополнить уровень энергии и сменить дислокацию, чтобы ледяные струи не заливали за шиворот. Хотя бы встать под козырек.
Но DEX упорно оставался на месте, повернувшись к улице и продолжая активно сканировать проходящих мимо людей. Не совпадает ли цвет глаз, не та форма ушей. Люди идут, бегут. Вода стекает по водостокам, тротуарам, заворачивается воронками в водостоки. Сквозь струи едва видны витрины, фонари размываются нечеткими желтыми пятнами. Еще данные. Светимость, мощность, уровень потребляемой энергии. Снова ненужная информация, она не может ему помочь…Он всматривается в каждое лицо. Почти уже не надеясь. Не он… снова не он. Где же ты?
У “DEX-Company” есть серия тестов на невыполнимые приказы. Сдвинуть стенку, например. Вырвать вбетонированную балку. Приказ, который нельзя не начать выполнять, хотя результата не получить. Найти человека, который тридцать шесть месяцев назад обещал забрать его с собой.
Эту запись разговора киборг раньше воспроизводил для себякаждый день.
Потом цифровую память очистили. Но он помнил. Почти покадрово. Помнил имя, лицо, голос человека, который дал ему обещание. Почему же он не вернулся в часть? Почему?
Последнее задание вышло сложнее, чем предполагали. Разведданные оказались неполными, половина людей погибла. Его человек и напарник человека не могли самостоятельно покинуть поле боя, и DEX вытащил обоих. Человек обещал, и киборг делал все, чтобы тот выжил. Выживет — значит, уедет, уедет — значит, заберет. DEX не очень хорошо представлял куда, но любое место будет лучше, чем это.
Он дотащил. Людей отнесли в лазарет, ими занялись врачи.
Киборгу же приказали отмыться и в награду выдали сразу два пайка. Горячих. И крепкий комбинезон. Не новый, конечно, но плотнее, чем был у него, без прорех и со всеми работающими молниями, всеми кнопками на месте и с капюшоном. И новую обувь.
Потом был санитарный транспорт, увезший его человека.
Он плохо знал, с какой скоростью регенерируют люди, больше как ломаются.
Подключиться к общей сети возможности не было, боевая программа включает основные навыки оказания первой помощи. Но сколько заживают раны? Если производители заявляют, что у киборга регенерация выше от сорока до сорока семи раз, чем у человека.
DEX произвел подсчеты, беря за основу свои повреждения. Выходило от месяца до двух, но киборг не был в этом уверен. Считать не программой у него получалось очень плохо, так же как и говорить. Лежа в темноте ячейки хранения, он не раз пробовал говорить сам. Но получалось плохо, короткие фразы и только. Приходилось учиться элементарно выговаривать слова.
Начал его учить случайный человек. Как тогда казалось киборгу, от скуки. Непонятно с какой конечной целью.
Программа имитации личности у телохранителя штатная. После того как его переправили сюда, на базу, ее не удалили, но ни разу не приказали активировать. Когда человек начал пытаться научить его какими-то словам и фразам, киборг его проинформировал, что для комфорта пользователя он ее может запустить. Но приказа не последовало. Человек продолжал чему-то его учить на привалах, на патрулировании, иногда даже в засадах, если не требовалось соблюдать полную тишину. DEX тогда немного схитрил. Использовал программу самообучения и записывал «уроки» в цифровую память.
Первый раз этот человек появился в части зимой. На задания все равно нужно было выходить и ночевать. Поэтому бойцы, бывало, спали в палатках по двое, забравшись в один мешок вдвоем. Насколько киборг знал, никаких неуставных отношений не было, в отрядах, к которым он был приписан, так точно. Исключительно чтобы было теплее.
Киборгам полагалось спать отдельно. Чаще всего именно они несли ночные дежурства.
В первом походе количество людей было нечетным. Недолго думая, человек приказал киборгу ложиться рядом. И чуть-чуть поднять температуру. А утром, в ответ на удивление всего отряда, сказал, что если никто до сих пор не догадался спать рядом с такой грелкой, это их трудности. А он отлично выспался. Солдаты пофыркали, но призадумались. Но право спать рядом с теплым киборгом новичок не уступал никому. Страдал иногда бессонницей и мог полночи донимать «грелку» своими: » А скажи это, а вот это, а еще вот так».
Он был очень странным. Человек с именем Виктор.
Потом настройки после задания сбросили к заводским, и несколько сотен слов исчезли из цифровой памяти, но где-то, киборг понятия не имел где, сохранилась пара десятков. В том же месте, где записаны случайные копии их разговоров, обещание забрать, описание озера и мирного пейзажа вокруг. Киборг каждый раз, приходя в себя, первым делом инспектировал этот загадочный уголок памяти. Тогда он понял, что где-то в нем есть брак. Битый кластер или аналогичная поломка. Поэтому программа, доходя до него, останавливается и то, что записано в эту память не стирается.
Но прошло два месяца, три. Потом четыре. А человек не появился на базе.
Вместо него приехали другие. Потом еще и еще. Но больше никто с ним не разговаривал, считая просто оборудованием.
А он ждал. Выживал, цепляясь за жизнь зубами, выбираясь на последнем дыхании и капле крови. Спасал людей, догадавшись, что чем полезнее оборудование, тем дольше его оставляют в эксплуатации.
Через полгода киборг перестал ждать. К тому времени он накопил много нецифровых данных, прислушиваясь к разговорам вокруг. И узнал, что люди не приезжают в часть по собственному желанию. Это в армию они записываются добровольцами. Но в армию в целом. А дальше командование распределяет их по частям. Количество мест на базе конечно. DEX рассудил, что к тому моменту как человек починился, на этой базе не было свободных мест для людей, и его отправили в другое место.
И он воспрянул духом. Значит, Виктор не обманул, просто не может нарушить приказ. Нужно только дождаться, когда он закончит службу. Тогда человек может делать что захочет, и он точно вернется за киборгом. Значит, его, DEXа, задача — дождаться. Ведь сам он никогда не сможет покинуть место расположения части. Он киборг, он не бывает свободным.
Он может только немного отступать от программы, совсем немного. Или чуть больше. Или не подчиняться программе. Оказывается, он может бояться, может сомневаться, у него могут появляться вопросы. Он может придумывать и задавать себе режим работы.
Первый раз он таким образом проник на санитарный транспорт. Никто его не сканировал.
Транспорт поднял раненых и киборга на орбиту, там он спрятался и спустя час, когда был самый пик в работе врачей, подошел к дежурному администратору и выдал заранее отрепетированный запрос. Что он приписан к базе такой-то, и командованием ему поручено выяснить состояние человека по имени Виктор МакЛинд, доставленного в госпиталь такого-то числа.
Дежурный хотел отмахнуться, но киборг остался стоять. Зная, что машина не отвяжется, тот быстро вбил данные в базу.
— Виктор МакЛинд, выписан два месяца назад.
— Сообщите, пожалуйста, конечный пункт его высадки.
— Рррррр! Новый Бобруйск. На два месяца на лечение. Больше ничего не знаю. Запомнил, жестянка?
— Информация сохранена.
Киборг развернулся и снова спрятался в медицинском транспортнике. Так как операция на поверхности была кровопролитная, транспортник спустился на базу снова. Пожалуй, еще никогда раньше киборгу так не везло.
Но где же человек теперь? И где это место – Новый Бобруйск? На тактической карте этой планеты, загруженной в память киборга, такой пункт или объект не значился. Он вновь обратился к своему нестираемому сектору памяти. Но там были только очень обрывочные и нечеткие данные. Используя их и сопоставляя фрагментарные сведения, полученные от находящихся вокруг людей, он понял, что речь идет о другой планете.
Неожиданно эта информация потянула за собой появление в бракованном секторе новых данных. Словно было введено кодовое слово, открывшее доступ к файлам. Виктор перечислял планеты. В том числе была и Новый Бобруйск. Но его планета выпуска… место рождения, называлось по-другому. Данных катастрофически не хватало!
Киборг начал искать, где данные пополнить.
***
Не подчиняться программе удавалось все больше и больше. Он запоминал не только слова и данные, запоминал и сценарии поведения людей. В том числе явно отличающиеся от уставных: поход за территорию базы, встречи с гражданскими вне заданий, появление среди личных вещей новых предметов, колебание складских запасов, несоблюдение норм питания и учета.
Киборг не собирался докладывать о нарушениях, команды такой не было. Его интересовало, как люди получают информацию, доступ к которой закрыт. Как они узнают, что подъехал торговец и пара человек отправляется в неучтенный дозор, чтобы принести спиртное? И это только самый простой вопрос. А где они загружают свою базу данных? Знания ведь не берутся в их головах из ниоткуда. Как они туда попадают? Почему все киборги умеют одинаково пользоваться программами, а люди, в одном звании и одной специализации, нет?
Следующий шаг на пути поисков Виктора МакЛинда DEX сделал через месяц. Ему потребовалось несколько раз побывать в штабе, провести не один десяток сканирований, чтобы засечь момент, когда начальник садится вносить пометки в личные дела. Ранения, ходатайства о награждении и множество других данных. С замиранием сердца DEX устроил погром на складе, точно рассчитав, чтобы пожар не причинил большого ущерба, зато отвлек половину присутствующих на базе военных, в том числе заставил командира вскочить и подойти к окну, а потом выскочить в коридор на несколько минут. Диверсии пришлось организовывать трижды – первые два раза полковник закрывал окно, а пароль нигде не записывал. К досаде киборга.
Третья была самая трудная – отключение генератора. У него была только одна минута – ввести имя и личный код.
Виктор МакЛинд. Планета Лос-Анджелес. Послужной список… ранения… реабилитация… срок контракта… текущее назначение.
DEX скопировал данные и выскочил из кабинета за три секунды до возвращения командира. Тот увидел светящийся экран, чертыхнулся, что настолько забылся и оставил компьютер, но, так как никого не было, а отлучался он всего на минуту, то быстро об этом забыл.
***
Виктор теперь служил на другой базе в трехстах километрах севернее.
До конца контракта еще полгода.
DEX объединил данные о погоде, топографии, графики патрулирования. Никак не получалось скрыться, чтобы добежать до другого объекта. Угнать транспорт? Собьют. Сбежать с базы? За сутки он не сможет добежать по пересеченной местности туда и обратно. Нет, теоретически сможет, но ему понадобится запас продовольствия, чтобы восполнить уровень энергии. И еще, его не выпустят с базы.
Единственный вариант – отбиться от группы, «потеряться», а потом найтись, сославшись на сбой программы. Случай представился только через несколько недель. Зато он успел натаскать и спрятать в тайнике несколько банок консервов и, отсыпая каждое задание по несколько грамм кормосмеси, собрал почти полноценную порцию.
К его отчаянию, когда он добрался до нужного объекта, то застал там только воронку от взрыва. Словно враги сровняли ее с землей…
DEX побрел обратно, едва переставляя ноги. На базе его как раз признали потерявшимся и оформляли списание. Обратно ставить на довольствие не стали. Но и уничтожать не стали, а передали на аукцион подержанного имущества.
Однако тут он услышал разговор, от которого снова обрел надежду. Он услышал имя МакЛинда! Это были люди из отряда, в котором тот раньше служил. Солдаты обсуждали закрытие базы и то, что МакЛинду повезло и не повезло одновременно. Что объект 56 был свернут, остатки взорваны. Все солдаты распределены по другим объектам, демобилизовались или погибли. А их приятель снова был ранен и теперь уже из госпиталя только домой.
Значит… значит МакЛинд может быть жив! Значит, шансы еще есть! Надо только узнать, куда его перевели лечиться и когда! Но больше никакой возможности подсмотреть в базу, чтобы узнать, куда переведен или уехал МакЛинд, не было. А с гражданского аукциона тем более не будет.
DEX тоскливо смотрел на базу. Что делать? Как теперь связаться с человеком? Не оставлять же ему письмо, как делали люди. И как добираться до его родной планеты? Где это вообще?
— Чего кислый такой? – спросил его интендант. — Радуйся. Отвоевался. Теперь на гражданку пойдешь. Купит тебя кто-нибудь охранником, будешь целый день дурака валять. Ни тебе стрельбы, ни тебе врагов.
— Отсутствуют необходимые навыки, — попробовал пожаловаться DEX.
— Да какие там навыки? Стой себе и смотри по сторонам.
Он скептически посмотрел на киборга. Тот осунулся за трое суток шатания неизвестно где, комбинезон истрепался, вообще вид был помоечный. За такого ничего и не дадут, пожалуй. Он скривился, вернулся на склад, покопался на полке и выудил целый комбез.
— Переоденься вот.
— Обмундирование не соответствует температурному режиму.
— Так тебе не тут ходить, — проворчал интендант, впихивая в руки киборгу летний комбинезон, — еще спорить со мной вздумал!
Киборг переоделся, за час, пока ждали транспорт, едва не окоченел. С тоской думал, что лучше бы ему вместо новой одежды выдали порцию еды.
В транспортном модуле он особо сил не набрался.
Включился на складе. Через полчаса после этого его поставили в шеренге таких же как он DEX-ов, к комбинезону прикрепили таблички и приказали стоять в стойке вольно, на ночь разрешалось сесть на пол или лечь. Перед сном десять минут на туалет, утром столько же, крохотная порция кормосмеси (десятая часть нормы) не чаще одного раза в два дня.
Где он, киборг узнал сразу – в зале работало радио.
С понедельника начала работу самая крупная ярмарка подержанной техники на Новом Бобруйске. В ассортименте вы можете найти любой прибор или машину, от чайника до флайера, от гравиплатформы до киборга. Мы ждем вас на сорок первом километре кольцевой столичной дороги. Магазин работает круглосуточно! Спешите! На отдельные товары предоставляется скидка до пятидесяти процентов! Не забывайте купоны…
Реклама звучала круглые сутки, залы постоянно были полными. Но покупать военных DEX’ов никто не спешил.
Киборгов было пятеро, все одеты в военные комбинезоны, более или менее чистые. Однако организаторы распродажи просчитались с этим товаром. Позарившись на возможный доход, они выставили военные машины на, в общем-то, гражданской ярмарке, куда собирался народ, покупающий технику для дачи или дома. Искать тут себе охранника или грузчика никому в голову не приходило. Для этих целей или проводилась отдельная распродажа, или подержанных киборгов из армии передавали в специализированные магазины. Причем в самом городе, а не на таких вот распродажах, в магазине «Твой дом и дача». Стоили они, даже с огромной уценкой, несколько тысяч. В магазин приходили покупатели, чей годовой бюджет на дачу и отдых мог быть меньше, ища товары по дешёвке. Серьезные или состоятельные люди сюда просто не заглядывали.
Так что киборгов, простоявших в витрине десять дней, раскидали по комиссионным магазинам города, усадив парочку юных менеджеров на телефон и приказав найти на этот висяк покупателей, обзвонив ЧОПы, агентства по прокату и крупные супермаркеты.
На этот раз собравшихся было намного больше — и все спорили, кричали, пытались выяснять отношения и сваливать друг на друга вину. Мортиция молча слушала, как с огромного белого камня, где она когда-то с такой торжественностью объявила о создании ордена, слышатся взаимные обвинения и упреки.
Делались самые разные предположения: мол, инквизиция захватила или активировала какой-то сверхмощный артефакт, который позволяет ей следить за всеми действиями нечисти. Мол, инквизиция вывела специальную породу собак, которые не боятся нежить и чувствуют ее на огромном расстоянии. Мол, из-за кретинизма оборотней (заносчивости чародеев, медлительности некромантов, кровожадности вампиров) и только из-за этого проваливаются все тщательно подготовленные операции. Началось несколько потасовок.
Сапожник бушевал громче всех, но ничего путного так и не сказал. Мортиция прошептала на ухо Вийону: — Что я наделала? Я пыталась возродить старое — и я его возродила. На свою голову. Теперь даже инквизиция не нужна: они сами перебьют друг друга, а попы будут танцевать данс макабр на наших костях. Что я наделала?
Франс неопределенно хмыкнул, резко пожал ей руку и бесцеремонно сбросил с камня разошедшегося не в меру упыря. Тот попытался протестовать, но Сапожник крепко прижал его к земле, а вступиться никто не решился.
Остряк начал речь:
— Благородные господа! Я всего лишь человек, и я не использую всяких боевых артефактов и магических штук. Но я часто знаю больше вашего благодаря голубиной почте и дымовому телеграфу. А самое главное — благодаря тем связям, которые мне дают сила и деньги. Про наши, уж извините за такой базар, гнилые дела — я скажу только одно. А вам не кажется, милостивые господа, что у нас завелся стукачок?
И спрыгнул с камня. Поднялся невообразимый гвалт — но уже не споров и препирательств, а возмущения и ярости:
— Кто?
— Смерть предателю!
— Кол в сердце за измену!
— Развоплотить ренегатов!
Вийон повернулся к побледневшей Мортиции:
— Что ж, моя прекрасная госпожа. Единство в ордене восстановлено. Не могу поручиться, что надолго — но на какое-то время. Теперь главное — быстро найти предателя.
Ничего не ответив, ведьма крутнулась на месте и растворилась в темно-синей ночи.
Зима понемногу вступала в свои права. Холодный ветер до костей продирал сквозь теплые, отороченные мехом плащи. Чтобы немного согреться — и для куражу перед вечерним делом — приятели заглянули на огонек в небольшую харчевню на левом берегу. Дело предстояло жаркое: из подвалов Лувра выкрасть три чудесной величины рубина. По легенде, эти рубины несли в себе отблески самого адского огня. И только посвященные ордена знали, что легенда не лжет.
Но Лувр — это даже не Венсен. Чтобы проникнуть туда, нужно совместить и воровскую сноровку, и колдовство. Сапожник как раз втолковывал Франсу, как он с помощью заклинания может на полчаса, не больше, заморозить человек пять-шесть — и как можно незаметно проскользнуть под это дело во внутренние покои, когда Вийон ткнул его локтем в бок и глазами молча показал в темный угол харчевни. Привыкший понимать друга с полуслова и полужеста, колдун уставился туда. Потом протер глаза, посмотрел еще раз. Потом, не говоря ни слова, молча кивнул Остряку на выход.
Идя в сторону Сены и не замечая уже пронизывающего, бушующего ветра, они молчали. Первым заговорил ирландец:
— Ты видел то же, что и я?
— Еще бы, — мрачно ответил француз. — С чего бы я стал тебе показывать?
— И этот гребаный черно-белый тип с гребаными темными стеклами на глазах…
— Не просто инквизитор, большая шишка у них. Я узнал его, он допрашивал меня тогда, в Тампле, вместе с Монпелье.
— Но она, она-то!
— Да, не думал я, что все так закончится, дружище.
— Гребаный свет, гребаный орден, гребаная инквизиция!
— Я тоже так думаю, друг мой. Но для нас сейчас я не вижу другого выхода.
— Гребаный мир, гребаная жизнь, гребаная-перегребаная гребучая подлянка-жизнь!
— Абсолютно так. Но и у нашего братства, и у вашего на этот случай только один закон. Смерть. С учетом ее имени — и того, кем она была — символично, правда?
— Гребаный лягушатник, ты еще поумничай со своими гребаными символами! Я сам это сделаю, я все сделаю сам, это наше гребаное дело, ты понимаешь?
— Не кипишуй, братуха. Я так считаю, мы должны вместе сделать это — ты и я. Но не сейчас, мы можем спалиться. Поэтому пойдем-ка лучше выпьем, дружище. Глядишь, легче станет.
— А гребаное задание?
— А смысл?
На следующую ночь все было кончено. Двое друзей — один со стилетом, другой с магическим жезлом — подстерегли свою бывшую возлюбленную, изменницу Мортицию на пустыре за городскими воротами. Послушник в бенедиктинской рясе, выглянув из-за угла, ойкнул и резко дал тягу в город.
Мрачно посмотрев на тело молодой ведьмы, понемногу тающее в сизой предутренней мгле, Вийон процедил:
— Ordo Benedictina est non penis canina. <лат., искаж., вульг. — бенедиктинский орден — это не хрен собачий > Не могу сказать того же про доминиканцев.
Сапожник минуту соображал, потом мрачно хохотнул:
— Значит, гребаные доминиканцы — это они собачьи и есть, да?
— Примерно это я и хотел сказать, дружище. И кстати — по-моему, у нас гости.
Стена у городских ворот покрылась какой-то мутью, потом исчезла — на ее месте сверкнула вспышка ослепительно-белого света. Когда двое друзей смогли снова что-то различать, они увидели старика в черно-белом орденском одеянии, склонившегося над почти растворившимся в утренней дымке телом.
— Слишком поздно, — прошептал он. — Слишком поздно, — и поднял голову.
Вийон немедленно узнал таинственного инквизитора — хотя уже и без темных стекол на глазах, а Сапожник — вчерашнего «знакомца» из случайной придорожной харчевни.
— Поговорим? — спросил он усталым хриплым голосом.
И прежде, чем Вийон успел что-то ответить, его друг заорал:
— Не о чем нам разговаривать, собака ты бешеная, гад, урою щас нахрен! — и бросился на инквизитора.
Франс хотел помочь приятелю, но тот, процедив: — Нет уж, это наш бой! — бросил заклятие стены. Поэту и разбойнику оставалось только через прозрачную преграду наблюдать за схваткой. Впрочем, схватки как таковой не было — все решилось очень быстро.
Или так просто показалось помраченному горем сознанию поэта Вийона. Он запомнил только несколько моментов.
Как инквизитор, обороняясь и, видимо, не желая убивать его друга поднял руки в каком-то магическом жесте, откинув капюшон.
Как округлились глаза Сапожника, а потом наполнились еще большей яростью и болью:
— Ты?! Мы все ждали тебя, а ты все это время работал на наших врагов, гребаный ренегат. Получи! — и ледяная стрела летит прямо в голову инквизитору. И разлетается на миллион прозрачных осколков.
— Я. Ты не понимаешь, что происходит, какую борьбу нам нужно вести, чтобы выжить. Она — понимала. Давай поговорим.
— Не о чем с тобой говорить. Получи! — И яркая шаровая молния разлетается миллионом огненных искр, не причинив никакого вреда.
— Мы должны поддаться, чтобы победить. Уйти, чтобы остаться, ты понимаешь?
— Нет!!! — и новый жест для смертельного заклинания, которое должно (Вийон только вчера читал о нем в древнем манускрипте) разнести все в пыль на многие мили вокруг.
Но взрыва не произошло. Инквизитор сделал быстрое движение — и простой белый камень, пущенный умелой рукой, пробил череп тому, кого Франсуа знал как Сапожника, и чьего настоящего имени ему не суждено было узнать.
Не снимая темно-зеленых очков, инквизитор посмотрел на Остряка. Тот поднял стилет, но старик грустно покачал головой — кривая усмешка на узких, плотно сжатых губах.
— Найду тебя! — бросил Вийон, не в силах пройти через незримую стену. — Найду и…
— Нет, Франсуа. Это я тебя найду, когда придет срок. Тебе еще очень многое предстоит узнать — и, если ты захочешь, конечно, продолжить дело своих друзей.
— Но ведь ты убил их!
— Мару развоплотили вы вдвоем, хотя мне казалось, что боги, даже бывшие, не умирают так быстро и просто. Что ж, я ошибался, — старик устало оперся на посох и вздохнул: — Не в первый, и, видимо, не в последний раз.
— А он? — Франс кивнул на Сапожника.
— И его смерти я не хотел. Но ты видел, что он хотел сделать? Пострадали бы люди.
— Он обезумел от горя!
— Да. От горя, от разочарования, от ревности и от безысходности. Он узнал меня — и обезумел.
— Но кто ты? Кто ты, черт тебя возьми? — не в силах думать о чем-то, не понимая, что делает, Остряк бросился на призрачную стену с кинжалом — и стена поддалась, расступилась. Он упал в грязь — а когда поднял голову, только легкая мреть исчезающее мерцала там, где стоял старик.
Кровь проступила на прокушенной губе мэтра Франсуа.
«Ну, мрази, держитесь» — процедил он и сплюнул.
Тем же днем парижскому прево доложили, что в центре города, у ставки Инквизиции возникли беспорядки, и в массовой спонтанной драке убит главный инквизитор Франции господин Жером де Монпелье. Беспорядки организованы людьми Вийона, а сам он после долгого отсутствия появился, наконец, в своих апартаментах на безымянной Покойницкой улице.
Неизвестно точно, что творилось в кабинете виконта, и о чем он размышлял в последующие четверть часа — известно только, что когда он вызвал префекта, чтобы отдать приказ об аресте этого опаснейшего бандита, в комнате не оставалось ни одного целого предмета обстановки.
Сам же мэтр Франсуа, расположившись с бокалом кроваво-красного вина за дубовым столом, заваленным пыльными пергаментами, писал:
Я знаю, кто по-щегольски одет,
Я знаю, весел кто и кто не в духе,
Я знаю тьму кромешную и свет,
Я знаю — у монаха крест на брюхе,
Я знаю, как трезвонят завирухи,
Я знаю, врут они, в трубу трубя,
Я знаю, свахи кто, кто повитухи,
Я знаю все, но только не себя.
…
Я знаю, как на мед садятся мухи,
Я знаю смерть, что рыщет, все губя,
Я знаю книги, истины и слухи,
Я знаю все, но только не себя.
<пер. И. Эренбурга>
Закончив эту балладу, он тряхнул головой, сверкнул белозубой улыбкой и потянул к себе следующий пергамент. Макнув перо в чернильницу, он начал писать, насвистывая трогательный, печально-веселый удалой мотив:
Прибыл в Парижопинск некромантский орден:
В честь звезды, чернеющей во мгле;
И вели тот орден злые псы господни,
Что с крестами бродят по земле.
Услышав, как снизу колотят в дверь: — Именем короля! — он и не попытался спастись. Полностью уйдя в текст, отдавшись ритму мелодии, он писал. Писал, и не слышал, как дубовая дверь рухнула под тяжелыми ударами алебард, как гремели по лестнице кованые сапоги стражи. И только когда префект положил ему на плечо руку и начал произносить формулу ареста:
— Франсуа, именующий себя Вийоном, именуемый…
Только тогда поэт поднял глаза и попросил:
— Можно, я допишу свое последнее лэ? Архимеду когда-то не дали закончить задачу… Но может быть, мне повезет больше, милостивые господа?
Префект махнул рукой, и Франс вновь заскользил пером по бумаге:
Что же, моя Морка, что же, дорогая…
Здравствуй дорогая и прощай.
Ты сдала святошам Орден некромантов,
И теперь кол в сердце получай.
Чёрный ворон грачет, мое сердце плачет,
Мое сердце плачет и грустит:
На глухих задворках, где лишь псы да орки,
Морка бездыханная лежит.
На глухих задворках, где лишь псы да орки,
Морка бездыханная лежит.
Спи теперь, Морайя, спи, моя родная,
Спи, моя родная, сладких снов…
Эх, мой упыренок, ласковый волчонок,
Был я для тебя на все готов
Морка, мой упыреночек,
Морка, ты мой волчоночек,
Морка — Морайя Лебенфра —
Прости за все, сестра…
Потом сложил пергамент в четыре раза и быстро запечатал воском:
— Последняя просьба, господин префект. Передайте этот пергамент господину прево в собственные руки. А я — я отдаюсь в руки доблестной королевской стражи.
О мэтре Франсуа Вийоне: поэте, бродяге, разбойнике и школяре, неукротимом и неугомонном, сложено много легенд. Говорят, что ни одна темница не могла удержать его в своих стенах. Говорят, его красноречие так влияло на судей, что даже при неопровержимых уликах они выносили оправдательные приговоры. Говорят даже, что он был личным другом короля.
А еще говорят, что когда ничто уже не могло помочь ему вырваться на свободу — обвинение в убийстве инквизитора было слишком тяжелым, а стены Тампля крепки и высоки — тогда якобы всадник на восьминогой кобыле вломился в камеру и утащил его за собой. Не то на небо, не то прямиком в ад.
Но конечно же, стражники были просто пьяны, и у них двоилось в глазах. И тем более не могли они отличить жеребца от кобылы.
Влад Копернин
Коренной москвич. Вырос в районе, приравненном к Крайнему Северу, среди доски, трески и тоски. Живет в городе ветров и шпилей, дворцов и болот, островов и туманов. Поэт на службе вечности и прозаик у истории на полставки.
Победитель и призер литературных конкурсов. Счастливо женат.
Лёня посадил изъятого DEX’а в свой флайер, дал ещё банку кормосмеси, запретил выходить наружу, и вернулся на своё место, чтобы продолжить наблюдение.
До обеда групп не было, одиночные посетители редко обращали внимание на «киборгов», вместо обеда студентам дали по банке дешёвой кормосмеси – пить было противно, но нужно – и разрешили сходить по одному в санузел. Раз уж взялись изображать киборгов, так и питаться должны по-киборгски.
В результате до четырёх часов пополудни достоял только один студент. Карина была в шоке – ей и в голову, как показалось Нине, не приходило, как люди относятся к киборгам. После обеда были две группы старшеклассников из Янтарного – и в каждом классе находились ученики, которые пытались «киборга» пнуть или любым способом дёрнуть.
На вопрос Карины: «Зачем?» отвечали: «Просто так… им же всё равно… это же кибер!.. всё равно не тронет… им запрещено бить детей… они всё равно мне ничего не сделают…» — и подобные ответы в том же духе. Учительница на вопрос ответила просто: «Они же дети!»…
Полпятого Карина отпустила последнего студента, он быстро переоделся в свою одежду и умчался. А Карина осталась в кабинете у Нины:
— Вы знали, что так будет?
— Да. Наши просветители постоянно говорят школьникам, что с киборгами надо обращаться хорошо… они так похожи на людей!.. но у городских детей… у некоторых… есть киборги дома. И они видят, как обращаются с ними их родители… бьют, мало кормят… и так далее. А в сельских школах дети относятся к киборгам, как к немного неразвитым людям. Потому как киборги очень дороги, в деревне на сорок или пятьдесят человек один… самое большее два киборга… всего… купленные на распродажах в основном… а работы у них много… и ни играть, ни развлекаться с киборгами не дают.
— Это хороший урок для студентов… я приведу ещё группу. Дадите киборга? Того самого… который был студентом?
— Приводите. Всех приводите… пока каникулы. Скоро будут группы взрослых из Янтарного и из Серебрянки… там киборгов больше, чем здесь… приводите студентов. Им полезно примерить на себя комбез киборга. А насчёт Василия… это если он сам захочет…
Расстались Нина с Кариной ещё не подругами, но уже не врагами.
***
Вечером, уже после ужина, позвонила Линда:
— Нет ли у тебя Авеля? Куда-то вышел и пропал…
— Не видела… Кузя! Иди сюда… видел, когда и куда вышел Авель?
— Имеется запись с наружной камеры. Включить воспроизведение записи?
— Да.
Над голоплатформой возник экран. Стало видно, как из дома выходит мужчина лет тридцати пяти, за ним выходит Авель в домашней одежде и тапочках, садится на заднее сиденье флайера. Мужчина садится на место пилота и флайер взлетает.
— Что это было? – шокированная увиденным Линда могла только шептать: – Как… он мог?
— Кузя, повтор записи.
Нине мужчина показался знакомым… показалось… но Линда начала быстро говорить:
— Это Константин… мама решила меня познакомить… и замуж выпихнуть. Она говорит… жить с киборгом несерьёзно… внуков хочет… а он сын её знакомой… она была директором школы… а теперь на пенсии…
— Он сотрудник DEX-компани. И он, вероятно, считает, что избавил тебя от опасной машины… я видела его голографию у Леонида. Костя лучший тестировщик филиала. Он проверит киборга и вернёт…
— Сама-то веришь? Для взятия на проверку нужно согласие хозяина… я не давала согласия… он меня вообще не спрашивал!
— А пани София? Она могла отдать киборга?
— Нет! – шарахнулась Линда. — Она… нет, она не стала бы…
— Позвоню сейчас Борису… пусть сам разбирается со своим сотрудником. Я тебе перезвоню. Кузя, набери мне номер Бориса… и выведи на терминал. Спасибо.
Нина отключила видеофон, перешла в гостиную и села перед монитором:
— Борис, вечер добрый…
— Ночь уже вообще-то! Ты видишь, что я в операционной? Мне некогда… много работы…
— Твой сотрудник украл у Линды киборга! Есть видео с искина, как Константин выводит Авеля и сажает в свой флайер! Линда собирается заявлять в полицию… если Авель у тебя, верни его. Он смирный и тихий… ты ведь помнишь его?
— Помню. Исправная, хоть и старая потрёпанная машинка… значит, говоришь, Костя увел? У тебя есть искин?
Нина подозвала Кузю и велела скинуть Борису запись увода Авеля. Борис помрачнел, отошёл от стола – и стал виден лежащий на столе киборг.
— Кто это?
— Глючная «семёрка». Его хозяин приказал ему… — и Борис немного вышел из обзора камеры, чтобы Нина могла рассмотреть разрезанное тело. Её передёрнуло.
— Отдай его мне! – Нина и сама не заметила, как вырвались у неё эти слова. – Ты обещал! Что отдашь долг киборгами…
— Ты в своем уме? – заорал Борис и вновь занял собой весь монитор. — Это глючная «семёрка»! Он не подчинился хозяину!
— А что ему приказал хозяин? Может, то, что ни один DEX сделать не может?
— Приказал снять кожу с Irien’а… он его с рук купил как раз для этого… Irien’а этого самого… совсем дёшево… программу обкатать новую… а «семёрка» начал выполнять приказ не с головы, а со спины, а потом вообще на хозяина кинулся… мужик приказал обоим замереть и вызвал ловцов… а пока ждал ловцов, избил обоих битой. Теперь оба здесь… DEX на столе, а Irien… — и камера видеофона отодвинулась ещё дальше, и стал виден изуродованный киборг в стенде, – вот он.
Подошедший Кузя тихо сказал Нине:
— Это Авель.
Нина от неожиданности закричала:
— Это же Авель! Ты не узнал его? Костя украл его у Линды и перепродал, а чужой мужик его испортил! Почему он весь синий… и в крови? DEX успел его ободрать?
— Авель? Как видишь,… на голове волосы сбрили уже здесь… а на груди тот мужик сам сдирал, пока DEX подчинялся… и зубы ему сам выбил… битой… и рёбра тоже… На спине кожа содрана… и яйца оторваны.
— У тебя наверняка есть его серийный номер… ты без проблем можешь узнать, что его хозяйка Линда Ковски… это же уголовное дело! Твой Костя просто… гад! Гад и садист! Тебе нужен скандал? Ты его получишь! Линда готова заявить в полицию!
— Как он оказался в её доме? Костя этот? – уставший от криков Нины Борис присел в кресло. – Что вообще происходит?
— Как я понимаю… пани София пригласила сына своей знакомой… который решил познакомиться с незамужней… типа для создания семьи… а на самом деле, чтобы украсть киборга! Отдай мне его и… его тоже! Ведь тебе не нужен скандал?
— Скандал мне не нужен. Но… зачем тебе глючная «семёрка»?
— Чтоб был! В заповедник отдам, рыбу ловить… артель рыболовецкая там будет… лодки охранять он в состоянии!
— Может и этого тебе отдать? Только что привезен из вашего же музея… Лёня изъял… нет больших пальцев на ногах… истощение… хлам! Надо? А вот этот*… — и камера отодвинулась ещё дальше и в сторону, – привезен прямо с фронта… не выглядывай так! Да, в секторе кое-где идут боевые действия… и если у нас этого нет, то это не значит, что нигде не воюют… сейчас его функциональность полтора процента… четверть часа, как на стол положил, ещё не резал… представь, он в бою прикрывал так называемых своих… кого-то там спас… а после боя выжившие… «свои»… его же поставили е стенке и метали в него ножи! Развлекались так… типа стресс снимали… не успели добить, наш сотрудник принял мою заявку на этого DEX’а… он последний в той партии… редкий фенотип…
— Он жив? Он может выжить и работать? – Нина то говорила внешне спокойно, то срывалась на крик. — Ты… ты… ты садист просто! Его же можно спасти!
— Да кому он нужен после такого! И не садист я… ради науки режу… наука прежде всего… и в этом смысл есть… ты и сама так говорила, строчила свои статьи с голографиями предметов!.. а ведь фондовские предметы нельзя показывать… у вас ведь там инструкция! Да, я режу киборгов! Да. Но это помогает спасать людей! Пойми, наконец, хоть это!
— Отдай его мне! В счет твоих акций… угробить исправного киборга, чтобы спасти… какого-нибудь садиста… это слишком! Чья жизнь ценнее? Твои акции…
— Ты их нашла? Этого следовало ожидать… ладно, пусть полежат в сейфе. Пригодятся ещё. Там же живешь?
— Да. Дай им обезболивающее! И кормосмесь! Они же…
— Будут у тебя через два часа. Жди, – и отключился.
***
Через два часа! Что делать? Уже поздно… и скоро полночь… но другого выхода нет. Приказала привезённому Агату быстро расчистить от снега площадку перед домом и за домом.
И схватила видеофон:
— Степан! Ты можешь прилететь ко мне прямо сейчас? С врачами?
— Ну… могу… а не поздновато?
— Звонила Борису… — и Нина рассказала брату, что видела в операционной у Бориса, и что выпросила у него этих киборгов, и что их привезут через два часа…
— Ты с ума сошла! Выпросить глючную «семёрку»! Тебе ещё мало киберов?
— Но ты же сам говорил… что DEX’ы нужны… — чуть не плача, начала оправдываться Нина, – и что рыболовецкую артель хотели создать… тогда… всех к себе на острова отправлю. Извини.
Кому бы ещё позвонить?.. Илоне и Фоме. Оба оказались заняты… она только что со смены, он только что с тренировки…
Позвонила Василию, велела явиться с Лидой… и увезти Клару – незачем дексисту, который привезёт киборгов, её видеть. А у Лиды всё-таки медицинская программа стоит.
Пометалась по дому – надо же места приготовить четырем раненым киборгам… нужны лекарства и кормосмесь… нужно бельё и одежда… а с содранной спиной Авелю даже не лечь! И выбиты зубы – не поесть тоже…
Велела Васе сделать заказ на упаковку кормосмеси, хотя бы самой дешёвой… возможно, и другим привезённым нормально есть нельзя будет. Через десять минут явились Вася и Лида, Нине стало заметно легче – эти помощники не сбегут и будут рядом. Вася тут же забрал Клару, пообещав вернуться сразу же.
— Пока время есть, Лидочка, приготовь ужин… и побольше всего… вас накормить надо. Свари пельменей всю пачку… и посмотри, чего ещё сготовить… что есть в холодильнике, то и готовь… нам нужны силы… успеем поужинать сами… Агат, помоги ей.
Через полчаса примчались Фома и Илона:
— Здесь мы нужнее… киборгов уже привезли?
— Спасибо, что появились… — с видимым облегчением вздохнула Нина. — Жду. Нужны какие-то лекарства? Можно успеть заказать и выкупить?
— Обезболивающее, витамины и шприцы у меня с собой… а искусственная кожа стоит дорого… да и ночь на дворе… может, Ваш киборг поделится кожей?
Появившийся из кухни Василий молча кивнул – телохранитель по определению универсальный донор.
Ещё через полчаса примчались Степан с Ираидой и Саней:
— Вечер добрый! Мы не могли оставить тебя с толпой глючных киборгов! Аптечка с собой… где больные?
— Здравствуйте… как много желающих помочь! Слава богам! Проходите. Ждём. Пока… кто хочет ужинать, проходите на кухню. Лидочка, корми гостей… кстати, это Лида… Агата вы знаете, надеюсь.
Ещё через десять минут явились Змей и Фрол:
— А где… киборги? Всё-таки четыре киборга… они опасны в любом состоянии! Мы вот… прилетели.
— Спасибо… молодцы… жду. Все мы… ждём…
Ещё через полчаса напряжённого ожидания прямо перед домом опустился флайер DEX-компани, и удивлённо-напуганный Лёня вошел в дом:
— Здравствуйте… я привез, выгружать надо… смену хозяина произвёл… держите документы… но они еле живы… по банке кормосмеси перед погрузкой скормлено… но… зачем Вам они?
— У меня есть, кому выгрузить… здравствуй, Лёня… у меня тут уже есть немного DEX’ов. Змей, Фрол… выносите осторожно… на дворе мороз… одеяла возьмите… и кладите на кровати. Лида, молодец, все приготовила…
Нина пошла к прилетевшему флайеру дексиста вместе с DEX’ами и заглянула внутрь. Лёня уже разбудил первого, привезённого с поля боя, Змей подхватил его на руки и понёс в дом. Фрол подхватил Авеля, два других киборга вышли сами.
— Идите в дом… Степан, двое тебе, двое на остров… или один на остров… Лёня, если будут ещё сорванные… или сданные на проверку киборги… вези сразу ко мне… если начальство разрешит.
— Хорошо… Борис Арсенович говорил об этом… но киборги ему нужны для науки… вот после исследования он может Вам отдавать… он перезвонит Вам на днях… я полечу обратно… а то мама расстроится… — и быстро забрался на место пилота. Его Декс не пошевелился ни во время разгрузки, ни при взлёте.
Лёня улетел, а Нина долго стояла на крыльце в одном домашнем халате и тапках… и думала о Лёне. Вроде неплохой он парень, музыку любит, изучает звоны… а в киборгах видит только машины, не замечая в упор сходство с человеком.
Вышел на крыльцо Змей:
— Холодно… пора в дом. «Семёрка» не подчиняется никому… права управления никому не даны… и Авель… умирает.
Нина кинулась в дом. Привезённые киборги были расположены на кроватях в одной из киборгских спален, сделанных из бывшего кабинета. Люди, не имея прав управления, подойти к киборгам не смели, но Змей и Фрол дали привезённым доступ – и показали, что все они принадлежат одной хозяйке.
*Персонаж макси Сучьи дети — Глава Армейский Пёс. Автор Ася Кревская. Разрешение автора получено
Разницы нет никакой между правдой и ложью,
Если, конечно, и ту, и другую раздеть.
В.С. Высоцкий
Три недели прошло с тех пор, как ополчение выступило из Новгорода к Ярославлю. Пятитысячное войско выставил Новгород, три тысячи прислала Ладога; Ярославль и Владимир готовились присоединиться, чтобы вместе двигаться к Нижнему Новгороду. Москва направила войско ко Мценску, на Курск вышел младший из князей Киевских со своей дружиной.
Псков ничего не ответил новгородцам, – впрочем, и без его ответа было ясно: псковичей не пугает угроза со стороны татар, и расплачиваться за ошибки новгородцев они не собираются.
Казанское ханство хранило гробовое молчание, крымчане пресекли обычные разбойничьи набеги на пограничные земли, хотя всегда клялись, что это им не под силу.
Первое, что сделал Волот после памятного разговора с доктором Велезаром, – послал в университет за Вернигорой. Он долго думал, кого отрядить послом к человеку, обиженному в Городище: вдруг они окажутся врагами? Князь хотел ехать сам, но вовремя одумался – об этой поездке будет трубить весь Новгород; даже если он отправится один, верхом, – все равно будет узнан немедленно. Летом можно было бы добраться до университета малопроезжими лесными дорогами, зимой же оставался единственный путь – по Волхову, где и ночью непрерывным потоком двигались обозы и сани, мчались одинокие всадники.
Поразмыслив над этим, Волот написал Вернигоре длинное письмо: как умел, выразил ему уважение и именем отца позвал вернуться в Городище, хотя бы для разговора с князем. И с письмом этим отправил в университет дядьку – самого верного человека, которого знал, наставив его поклониться Вернигоре и выказать ему всяческое почтение.
Вернигора отверг богатые сани, посланные вместе с дядькой, не принял княжеского подарка – золоченого кубка с памятной надписью, но ответил князю письмом, в котором соглашался приехать в Городище через три дня, если к тому времени князь не передумает его принять. И при условии, если тот выйдет встречать его на Волхов: без торжеств и только для того, чтобы не стучать понапрасну в ворота княжьего терема.
Волот улыбнулся, изучая ответ Вернигоры: между строк читалась готовность служить.
И через три дня, как было уговорено, Вернигора приехал на встречу с князем. Приехал верхом, в одежде, присущей скорей малым людям, но с неуловимыми признаками настоящего богатства, которое не выставляют напоказ: и за коня его на новгородском торге знаток отдал бы высокий терем, и узда, отделанная золотом, куплена была далеко за морем, и инкрустированные ножны, мелькнувшие за поясом под расстегнутой шубой, хранили в себе дорогой булатный нож, да и шуба, с виду простая, без длинных рукавов, стелющихся по земле, была собольей, только обшитой не бархатом или парчой, а тонким заграничным сукном без блеска.
Сам Вернигора оказался человеком высоким, широким в плечах, но не от богатырской силы, а от крупной, широкой кости, что создавало впечатление некоторой угловатости, медвежьей неуклюжести. Лицо его, прямоугольное, словно вытесанное из темного дерева, покрывали крупные и глубокие морщины, сощуренные глаза смотрели насмешливо, но опущенные уголки больших бледных губ придавали лицу брезгливое, презрительное выражение. Волот видел его когда-то, когда отец был еще жив, но не обращал внимания, как на множество других людей, окружавших князя Бориса.
Вернигора принял предложение князя, не выставляя никаких условий со своей стороны. Он, казалось, давно ждал этого предложения, предвидел его, но считал, что если бы князь его не позвал, хуже от этого стало бы самому князю. И назваться предпочел скромно – главным дознавателем, как и звался при Борисе.
Когда Волот заикнулся о поиске убийц Белояра, Вернигора покачал головой.
– Оставь это дело посаднику, князь, – лицо его исказилось то ли от презрения, то ли от горечи, – убийц Белояра никто и никогда не сможет предать суду.
– Но почему?
– Если мы их и найдем, мы не докажем их виновность. Пусть люди посадника тратят казну Новгорода напрасно…
– Но как же… как же Правда? – Волот поднял брови.
– Забудь о правде, князь, – усмехнулся Вернигора, – правды нет. Есть корысть разных людей, враждующих между собой. Кто побеждает, того и правда.
Волота передернуло от святотатственных слов Вернигоры:
– Слышал бы это Белояр…
– Белояр погиб, защищая Русь, а не Правду. Я думаю, он знал об этом не хуже меня. Поэтому и погиб. И я приехал на твой зов: смотреть из окон университетских теремов, как враг топчет мою землю, уж больно горько.
– Враг? – удивился Волот. – Топчет?
– Я сказал это образно… – Вернигора улыбнулся. – И предлагаю тебе, князь, заняться расследованием не смерти Белояра, а беспорядков в Новгороде в ночь перед вечем.
Каждое слово нового главного дознавателя удивляло Волота, выворачивало наизнанку все его представления о суде, о жизни, о своем предназначении. И в то же время этот человек вызвал у князя желание на него положиться, довериться и слушать, подставив оба уха и раскрыв рот: никто еще не говорил с князем с такой убежденностью. Ни презрения, ни заискивания, ни попыток научить юношу жизни – Вернигора говорил коротко, дельно и на равных.
– Но почему? – все же спросил князь. – Разве непонятно, почему новгородцы устроили беспорядки? Разве их надо за это наказать?
– Тебе откроются удивительные вещи… – усмехнулся Вернигора. – Замечу, что поджигателей по судной грамоте положено предавать смерти, а разве хоть один поджигатель предстал перед судом? Между тем, выгорела половина торга, пострадали люди, товары, за которые с иноземными купцами расплатилась новгородская казна. А Воецкий-Караваев не спешит искать виновных.
– Почему? Разве поджигатели могут подкупить посадника?
– Нет, конечно. Смеян Тушич не берет мзду, если за последний год не обнищал настолько, чтоб изменить себе. Он боится. Не сомневаюсь, он начинал дознание, ему положено заниматься этим по закону. Но как только понял, что это связано с лживым гаданием сорока волхвов, сразу бросил это дело – оно ему не по зубам. Если бы не смерть Белояра, он бы обратился к Белояру.
– Лживое гадание? – растерянно произнес Волот.
– Лживое гадание, поджоги, смерть Белояра. И войско новгородское за тридевять земель от Новгорода…
Волоту вдруг стало страшно. Настолько страшно, что по телу пробежала дрожь.
– Значит, тот волхв говорил на вече правду? И есть сила, и есть люди…
– Есть. И сила, и люди. И если вече не согласилось с объявлением войны, то клевета, резня и поджоги в Новгороде вынуждают Амин-Магомеда ответить войной. Иначе он перестанет быть ханом: у него довольно противников в Казани и нет защитника, каким был князь Борис.
– Но если Смеян Тушич ничего не смог сделать, то что же сделаю я? – испуганно спросил князь и тут же понял: не стоило этого говорить, не стоило так откровенно выпячивать собственную слабость.
– А мы с тобой, князь, займемся поджигателями, а не темными силами. Беда посадника только в том, что он боится посмотреть правде в глаза, только и всего. Мы же знаем, что правды нет, – Вернигора подмигнул князю, – так что бояться нам нечего. Впрочем, и до темных сил доберемся, дай только срок.
– Но без Белояра… Кто еще сможет нам помочь? – Волот не заметил, как принял от главного дознавателя это странное «мы», еще час назад казавшееся невозможным. И это неожиданно ему понравилось, вселило в него уверенность, ощущение рядом надежного плеча, на которое можно опереться. Со времени смерти отца он ни разу не чувствовал ничего подобного. Даже с Белояром, даже с доктором, даже с дядькой.
– Знаешь, есть у меня одна мысль… Слишком долго рассказывать, как я пришел к этому выводу, но, думается мне, есть в Новгороде волхв не слабей Белояра. Млад Ветров. Мало того, что Сова Осмолов пытался его оговорить, – его еще и отравить хотели, а теперь тащат в суд докладчиков.
Говоря о суде докладчиков, Вернигора поморщился.
– А в суд-то за что? – не понял Волот.
– Наступил он на хвост Черноте Свиблову и любезным ему христианам. Не отдал душу ученика чужому богу. Так они решили его за смерть ученика через суд наказать. Гнилое, казалось бы, дело, ни один здравомыслящий судья не посмеет вынести обвинительный приговор. Но суд докладчиков – суд особый… – Вернигора скрипнул зубами.
– А он на самом деле виноват?
– Не думаю. Насколько будет виноват учитель воина, если ученик погибнет в бою? Так и здесь примерно. Сначала я думал, что это месть Свиблова, а теперь понимаю: это пятно на честное имя волхва. Стал бы Белояр тем, кем был, если бы его в далеком прошлом обвинили в чьей-нибудь смерти, да еще и осудили за это? А раз хотят запятнать, значит, чего-то боятся. И я даже знаю, чего. Как вспомню его выступление на вече – мурашки по спине. Да и морок он один почувствовал. Белояр не почувствовал, а Млад заметил. И грамоту не подписал.
Волот подумал, что Белояр выглядел куда представительней для того, чтобы Новгород ему доверял.
От первого же движения в горле снова всколыхнулась тошнота, кровь стукнула в голову. До кучи с хворостом — верней, до того, что от нее осталось, — было не больше трех шагов, Зимин прополз их на четвереньках. Старик смотрел на него с удивлением.
Когда пламя поднялось повыше, потекло из носа, но теплей не стало — наоборот, от озноба сводило живот. Зимин с опаской подвинул ноги к огню — но не близко, только чтобы ощущать тепло.
— Сними носки, — посоветовал старик, и Зимин его послушал.
Минут через десять он лил слезы, матерился, кусал волосатый мешок из-под сахара и свой мушкетерский плащ, молотил кулаками по снегу и по коленкам старика — и ничего не помогало.
— Было бы хуже, если бы ты ничего не чувствовал, — «успокоил» его старик. — Значит, еще живые ноги…
Пальцы на ногах покрылись темными пузырями, а на правой средний палец совсем почернел. О том, чтобы встать на ноги, было страшно даже подумать. А уж впихнуть их — распухшие и сине-багровые — в ботинки…
— А пройдет всего несколько часов, и начнется гангрена, — добавил старик с улыбкой. — Сейчас это лечат, но в стационаре, а не в лесу у костра.
— Заткнись, — Зимин шарахнул его кулаком по коленке.
— Да я-то могу и помолчать, только кому от этого будет лучше?
— Вот и помолчи немного!
Боль отпустила не совсем, и Зимину даже казалось, что он просто немного привык к ней, а слабей она не стала. Он повернулся на спину, продолжая пользоваться коленями старика как подушкой, достал сигареты и сначала протянул пачку старику. Тот молча взял одну штуку.
На руках полопались пузыри, и дрожь от холода не проходила.
— Как думаешь, ботинки надевать? — спросил Зимин, затянувшись.
Старик промолчал.
— Да ладно, я это просто так сказал, — Зимин запрокинул голову, чтобы взглянуть ему в лицо.
— Босиком пойдешь? — старик скосил на него глаза.
— Я думаю портянки из одеяла сделать.
— Может, ты умеешь их на ноги наматывать?
— Что там уметь, дело нехитрое…
Дело оказалось хитрым, особенно в отсутствии веревок — Зимин провозился долго, сидя на стволе сосенки, край которого лежал в костре. И хотя у носков из верблюжьей шерсти уже не было подошв, их он тоже высушил и приспособил внутрь своих «опорок». Ногам было тепло, но больно, даже сидя; рукам — холодно даже возле костра. К ознобу добавилась икота, но дышать вроде стало легче.
Зимин попытался встать, что само по себе было непросто: в глазах потемнело, голову сдавило ледяным обручем, и среди деревьев примерещились лохматые тушки неуклюжих леших. Если бы старик не стоял рядом и не подставил плечо, Зимин бы упал. Нет, не острые ножи — в пятки ударили тупые гвозди, да еще и пробили ступни насквозь.
— А что я говорил? — старик смерил его взглядом: Зимин боялся вздохнуть и открыть глаза. Впору было расплакаться снова…
— Мне нужен посох, — пробормотал он сквозь зубы. — У тебя нету посоха?
— Нет, мне посох не нужен. А тебе нужен не посох и даже не клюка, а костыли.
— Костыли мне дадут в стационаре, когда будут лечить гангрену, — взгляд Зимина упал на торчавшую из снега лопату — до нее было шагов пять или шесть. Старик не отстранился, наоборот — помог до нее добраться.
— Ты не дойдешь и до просеки…
— Посмотрим.
— Здесь у тебя хотя бы есть костер. Метель рано или поздно кончится, дым увидят с вертолетов…
— А если она кончится поздно, а не рано? И кто будет искать меня с вертолетами, мне интересно? В милиции у жены заявление возьмут только через три дня.
Зимин сел обратно, намотал на голову шарф и вытянул из-под куртки рукава свитера — хоть немного прикрыть руки. Холодно… В канистре оставалось немного бензина, Зимин выплеснул его в костер, чтобы хорошенько полыхнуло напоследок.
Полыхнуло… Но ненадолго и без толку. Через минуту огонек уже прилежно лизал ствол сосенки — жалко было от него уходить. Может, старик снова прав? Ведь иногда он бывает прав.
Зимин не вставая зачерпнул снегу лопатой и кинул на веселый теплый огонек — костер обиженно зашипел и дохнул в лицо дымом. Сразу стало темно, и мороз показался чересчур сильным. В темноте вспыхнули глаза осмелевших тут же леших. Или это были бешеные лисицы?
— Нету у меня здесь костра, — сказал Зимин старику, кинул в костер еще немного снега, а потом шарахнул лопатой о ближайшую елку: фанерный совок разлетелся в щепки, зато осталась крестовина на конце черенка.
Опираясь на клюку, подниматься было легче, и плечо старика не понадобилось. Гвозди — ржавые гвозди! — вбитые в ступни, зашевелились, Зимин поморщился и шагнул вперед. Напрасно он переживал: как только глаза привыкли к темноте, сразу стало видно, в какой стороне просека, — оттуда в лес летели маленькие белые бесенята. Невидимые ведьмы, подхватив метлы, гуськом потянулись за ним, а призраки со свистом накинулись на неуклюжих леших, разгоняя их по лесу.
Зимин сделал десять шагов и остановился: все тело тряслось от напряжения, на лбу выступил пот — не от жары вовсе.
— У тебя здесь больше нет костра, — напомнил старик.
Зимин кивнул и пошел дальше. Когда в лицо дохнула метель, по щекам уже катились слезы. Он снова остановился и вытер их рукавом свитера.
Потом он долго стоял перед канавой, не решаясь через нее перебраться. Брюки высохли у костра, а теперь предстояло снова извалять их в снегу. Вылезать наверх пришлось цепляясь за кусты и подтягиваясь на руках. Когда Зимин оказался на другой стороне, в голову закралась соблазнительная мысль и дальше ползти на четвереньках, но он подумал, что за час окончательно отморозит руки и колени. Старик смотрел на него сверху то ли вопросительно, то ли чему-то удивляясь.
Ветер пригибал кусты к земле, и Зимин уже не слышал в его вое шарманок чокнутых мельников: метель шипела сотнями разъяренных змей, гонимых по аэродинамической трубе просеки. Подобрав клюку, Зимин долго поднимался на ноги и отряхивался, дрожа то ли от холода, то ли от усталости. Ветер обжигал лицо — в лесу было теплей.
Старик молча брел рядом.
Зимин прошел несколько шагов, выбирая дорогу поровней, и остановился, разглядывая просеку. Маленькие белые бесенята летели мимо него вперед, и он с сожалением подумал о летучем корабле с парусом, который за несколько минут донес бы его до дома. Черт его дернул немного отдохнуть! Ржавые гвозди в ступнях раскалились докрасна, а рука, которой он опирался на клюку, уже устала. Призраки выбрались из леса и в нерешительности стояли за спиной, оглядываясь по сторонам. Ведьмы уныло волочили за собой метлы, и только лешие злорадно посмеивались, выглядывая из-за деревьев.
— А до просеки я все же дошел, — сказал Зимин старику улыбаясь.
— Я посмотрю, как ты пойдешь дальше.
Зимин поднял голову, надеясь за пеленой метели разглядеть чокнутых мельников, и махнул им рукой:
— Маэстро, урежьте марш…