Город Тахко. Градоправитель и тайный драконовер Миусс Райккен Ирро
В мире Пяти богов (сейчас он называется именно так) непросто жить, если ты селянин. Зависимость от причуд погоды печальна, ибо сейчас человек на нее повлиять не в силах. Один неурожай — и до конца жизни тебе не выбраться из долгов. Если ты, конечно, выживешь.
Здесь не так ж легко жить, если ты — горожанин. Ремесло прокормит тебя, если есть руки, здоровье и хоть капелька удачи. Но оно же и убивает. Кожных дел мастера умирают от болезней дыхания, пекари от сердца, и так везде.
Тебе также сложно жить, если ты вельхо. Несмотря на защиту магии, смертность только среди личинок — каждый двенадцатый. А только вошедшие в силу молодые вельхо гибнут еще чаще… теперь.
Можно посочувствовать, наверное. Только никто из одаряемых сочувствием, вероятно, не согласится поменяться местами с ним. Ибо драконовером в мире Пяти богов быть еще сложнее.
Если у кого-то — у любого человека — сгорит дом, окружающие посочувствуют. И правитель города, если он на своем месте, выделит пострадавшим помощь. А не выскажет публично злорадное: «А еще говорят, что у них особые отношение с огнем! Не настолько особые, видимо!» Если на дом любого обычного человека случится нападение преступивших, на помощь придет городская сторожа. Должна придти. А если у кого-то заберут из семьи ребенка, то это назовут преступлением. А не спасением детей из грешного семейства.
Впрочем, за это он почти благодарен… временами. По крайней мере, на своем месте он приносит немалую пользу.
Словом, выжить «сектантам, в грехе веры в разумность нечестивых драконов пребывающих» не самое просто дело. Потому и живут драконоверы не поодиночке, а общинами, сплотившись вокруг своих убежищ и «сокровищниц», потому и на юге их почти нет, а вот здесь, близ гор, почти спокойно, почти открыто. Потому поддерживают тесные отношения, всегда и везде, где это возможно, защищая своих. И, наверное, именно поэтому, драконоверов в последние лет тридцать повадились звать белыми лисами. Мол, увертливы и пронырливы они, как эти малопочтенные, зато живучие звери.
Сам Поднятый против новой репутации своего народа не имел. Наделение противника неправильными и зачастую унизительными кличками — традиция древняя и бороться конкретно с ней — бесполезно. Наоборот, бывший мальчишка из разоренной общины всемерно следовал некоторым белолисьим традициям, например той, что про устройство норы: на один основной ход делай семь запасных. Семь не семь, но четыре запасных выхода в доме Поднятого было. А еще четыре кладовки с неприкосновенным припасом, подземный ход и слуховые канальца.
И когда он приглашал почтенных вельхо уважаемой Руки поселиться в его доме, было это далеко не только по причине гостеприимства…
А за стеной кипели страсти:
— Ты понимаешь, что происходит? Запретные знаки не один, не два — целая система, отработанная, явно часто применяемая! И никто из Круга — ни один из наших так называемых покровителей — не сказал по этому поводу ни словечка!
— Не знают?
— Прикрывают!
— Все?
— Не тупи!
— Гэрвин, хамить обязательно?
— Простите. Извини, Вида.
— Я тоже видел полигон. Извинения приняты, — как всегда суховато проговорил тот. — И ты не так уж неправ.
— Ты о чем?
— О покровителях этих захватчиков. Ренегаты наша вечная пугалка для молодежи. Все знают, что ренегаты время от времени появляются «в дружных рядах доблестных вельхо», — в бесстрастный голос вплелась нотка непривычной злости. — Все знают, что причина тому несовершенство Зароков и «излишняя пытливость ума, свойственная юному поколению»…
— Или жадность, — пробормотал Эвки Беригу.
— И прочие недостойные вельхо желания. Иными словами, в появлении ренегатов виноваты не наставники, сформировавшие систему Зароков, а отдельные недостойные личности. Так?
— К чему ты клонишь?
— Погоди.
— Эти недостойные представители выискивают несовершенства в целях личной выгоды, доблестная Нойта-вельхо и мы, ее Руки, разоблачаем недостойных и судим по делам их и по намерениям. Строго и наглядно. А проверки у нас регулярные и уклониться от них невозможно. Раз, допустим, пропустил, потому что был на задании, два… но потом все равно покажешь руки высшему. И если есть нарушения, то следует кара — лишение магии. Так ведь?
— Так. Ты хочешь сказать, что…
— Что без прямого покровительства кого-то из Круга такая организованная группа ренегатов невозможна. Жилище. Снаряжение. Укрытие. Нанесение запретных знаков. Это сложно для рядовых вельхо, тем более для презренных одиночек, изгнанных за нарушение запретов. Но возможно для одного из Высших Магов, пожелавшего себе маленькое личное войско.
— Ты сейчас договоришься до того, что система Зароков специально составляется с прорехами для того, чтобы их можно было нарушить… — пробормотал Гэрвин. — Что? Что вы так на меня смотрите?
— Я нарушил Зароки еще будучи личинкой, — очень ровно проговорил Вида, и подслушивающий за стеной Правитель города едва не уронил поднесенную к губам флягу с водой — от откровений вельхо у него изрядно пересохло в горле. — Семейные дела. И тогда же мой Покровитель обязал меня клятвой верности и словом неразглашения. Он не подозревает, что теперь она пропала — скорее всего, из-за драконьей магии.
— Пропала?!
Господин Поднятый Правитель города почтенный Миусс Райккен Ирро оцепенел, в полной мере разделяя чувства своих гостей. Официально система Зароков, Клятв, впечатываемых в тело каждого вельхо, была надежной гарантией того, что вельхо не совершит убийства, воровства и прочих недолжных правильному человеку поступков. А неофициально — что он не выступит против своего Вышнего Круга и против своей организации в целом. Ибо при нарушениях Зароки убивали своего носителя.
Именно поэтому, несмотря на то что маги Руки были неплохими людьми, не гонялись за драконами и не преследовали драконоверов, несмотря на то что им приходилось много работать вместе, главный драконовер города в его собственном лице старался держаться от гостей на некотором расстоянии.
И он, и они были неглупыми людьми, умеющими находить взаимопонимание, умеющие жертвовать некоторыми излишне жесткими нормами законодательства ради общей пользы. Но он всегда знал, что однажды Зароки остановят их и вынудят поступить по закону Нойта-вельхо.
Но если нет…
Миг ошеломленной тишины – вельхо проверяли Зароки – сменился шумом.
— Но как?
— И когда?
— Через несколько дней после того нашествия драконов. Было много работы, и я не сразу заметил.
— И молчал!
— Подожди. Вида, что ты сказал сейчас? Ренегат? ТЫ?!
— Ренегат или мог бы стать им, сообщи мой высший об этом в Круг.
— Ты серьезно сейчас?..
— Он предпочел получить личного раба. Думаю, он не один такой «мудрый». Просто хозяин наших незваных гостей настроен более серьезно. Ему нужны не отдельные рабы, а организованная группа, скорее всего боевая.
— Но Вида… ренегат… ты?! – Гэрвин никак не мог смириться и поверить. Это немыслимо. Только не Вида, не это олицетворение правильности и самоконтроля!
— Я сказал это, для того чтобы… чтобы… потому что мог, — в молодом голосе была усталость. — Потому что, наконец, могу не молчать… И чтобы вы знали.
— Ничего себе откровения!
— Гэрвин, уймись!
— Почему? Один такой правильный, который меня все время учил, оказался скрытым ренегатом! А теперь ты!
Говоривший споткнулся. Наступившую за стенкой тишину, казалось, можно было потрогать.
— Подожди. Ты хочешь сказать?..
— Да. Я тоже.
— Что? Нет, Эвки…
— Да. Забавно даже, какие у нас похожие истории, Вида. Я попался точно так же. Точней, тогда же. Магией решил похвастаться перед старшими братьями, сопля зеленая. Знак сорвался… И точно так же вызвал меня глубокочтимый… ну вы знаете. Имя говорить не хочу… и предложил второй шанс такому способному юноше. И нет, не стоит благодарностей, люди должны помогать друг другу. Ведь если ему понадобится моя помощь когда-то, я ведь не откажу своему благодетелю в небольшом одолжении, правда?
— С тебя тоже сейчас клятва спала?
— Ага. Так что там с презрением к недостойным личностям, Гэрвин?
— Перестань. Чего вы вдруг…
— Надоело. Молчать, врать и эти небольшие одолжения уже поперек горла. Но это не мой. Я бы знал.
— Что?
— Эти «гости» — не моего благодетеля. Искать надо среди оставшихся трех.
— Интересно, почему сейчас…
— Интересно, что делать! И… кто из трех.
— Помощь нужна?
— Господин Поднятый…
Ценность женщины определяется стоимостью плененного ею мужчины, того мужчины, которого ей удалось обольстить и удержать.
Она выставляет его напоказ, как мужчина выставляет напоказ голову загнанного кабана или оленя. Редко какой сын Адама догадывается о той участи, что ему уготована, – быть выставленным в зале охотничьих трофеев.
Гордыня застит им разум. Они даже не подозревают, что на них охотятся. Как не подозревают об этом мухи, пока не запутаются в паутине.
Мужчины верят в свою богоизбранность, в свое первородство. Разве не сотворил Господь Бог Адама по образу своему? Разве не его, мужчину, назначил наместником на Земле? Мужчины уподобили Бога самим себе, чтобы подкрепить свое могущество. Точно так же как поступили бы мухи, дабы устрашить паука.
Но даже этот небесный защитник, этот носитель высшей воли не смог уберечь их от участи кабаньего окорока. Женщина появляется при дворе и демонстрирует всем эту пресловутую голову.
***
Герцогиня ставит на стол внушительных размеров шкатулку, поверхность которой разбита на черные и белые квадраты. Напоминает шахматную доску. Сама шкатулка из черного дерева, а белые клетки – из слоновой кости. Сбоку два изящных серебряных замочка. Очередной подарок. Пища для ума. Шахматы.
Она открывает шкатулку, и там на самом деле оказываются фигурки, тоже из слоновой кости, вырезаны очень тщательно, в деталях. Монарх в золотом венце, в тоге через плечо, рядом с ним – первый министр. Офицер, выхвативший из ножен шпагу. Всадник на вздыбленном коне. Герцогиня извлекает их из шкатулки медленно. Сначала подержит в руке, повертит, поиграет на солнце драгоценной крошкой и затем опускает на стол.
Предусмотрительный автор размещает на поле брани своих персонажей.
– Ты нездоров? Не отвечай. Я и так знаю. Был в Париже, виделся с дочерью. Снова крик, слезы и ругань. Ты расчувствовался – и вот результат. Лихорадка.
Она оставляет фигурки в замешательстве, незадействованными.
– Я не препятствую тебе, мой мальчик, позволяю тебе встречаться с дочерью, но не вижу в том пользы. Напротив, один вред. В прошлый раз ты едва не загубил себя пьянством, на этот раз слег в лихорадке. Что будет в следующий? Эти встречи убивают тебя. Если так пойдет и далее, я буду вынуждена их прекратить.
– Нет!
– А если нет, придумай, как нам избежать последствий.
И я думаю. Проходят дни, недели. Я не нахожу выхода. Только
отказаться и потерять ее. Или ждать перемен. Ждать, как ждет
этих перемен приговоренный к вечности узник. Но перемен нет, все повторяется, вращается, как колесо.
Кончается лето, подкрадывается осень. Я вижу, как деревья в парке постепенно желтеют, как проступают из-под умирающей листвы ветви, обнажаются, как кости из-под тлеющей плоти. Листья сначала вспыхивают, агонизируя, коробятся, как бумага, и опадают. Небо оплачет их дождями, зима укроет саваном, листья обратятся в прах, а весной взойдут травой и цветами.
Приближается Рождество, и ее высочество все чаще покидает замок ради увеселений и празднеств. Все чаще сетует, что ради этих придворных пустяков вынуждена расставаться со мной. Ей бы хотелось видеть меня рядом. И вот она спрашивает меня, не хочу ли я стать графом. Я никогда не думал ни о чем подобном и потому искренне удивлен.
– Зачем?
– Тебе не нужен титул?
– Титул получают по праву рождения или за военные заслуги.
У меня нет ни того, ни другого.
Герцогиня смеется.
– Титул еще и покупают. Или получают в подарок. А если виной
тому заслуги, то не всегда военные, чаще всего это подвиги иного сорта. Вот возьмем, к примеру, господина коннетабля. Ты знаешь, как Люинь стал герцогом? Я тебе расскажу. Происхождения он не самого благородного, можно даже сказать, сомнительного. Его отец был незаконнорожденным, сыном некого священника и девицы Альбер. Мать разрешилась от бремени в местечке Люинь, вот сын и взял себе это имя, Альбер де Люинь. Титулов и земель он не имел, но был храбр, предприимчив и хорошо владел шпагой. Во время гугенотских войн он неплохо поживился и даже зару- чился поддержкой герцога Аласонского, возможного наследника престола. Позже, при содействии графа де Люда, приверженца того же герцога Аласонского, он пристроил своего сынка в пажи к графу де Бар. При Генрихе Четвертом сынок был уже дворянином из свиты короля. Таких как он при царствующем монархе десятки, никто не помнит даже их имен, ибо вся их ценность в бессмысленной толкотне у двери, но ему повезло. Де Люинь сумел очаровать юного Людовика. Мой братец забавлялся охотой на воробьев, а де Люинь научил его делать это с помощью дрессированных сорокопутов. Казалось бы, подвиг невелик. Де Люинь не захватил Ла-Рошель, не разгромил Великую Армаду, не сверг с престола Филиппа Испанского, но ради него Людовик восстановил звание коннетабля. Бездарный вояка получил армейское звание, не сделав ни единого выстрела. Те маленькие города в Беарне не в счет, они сдались от страха. Он получил титул и земли, он вошел в Королевский совет, он сверг Кончини. По какому праву? По праву рождения? По праву доблести? Вздор! По праву королевской прихоти. Все его заслуги состоят в том, что он сумел угодить королю. Он стал ему приятен, стал необходим. Вот за это король и возвел его в достоинство герцога.
Приведу другой пример, весьма схожий с первым. Блестящий Джордж-Вилльерс, герцог Бэкингэм. Фаворит Якова Стюарта и первый министр нашего дорогого кузена Карла. Та же картина. Сомнительное происхождение, захудалый дворянский род. И головокружительная карьера – герцогский титул, присвоенный в Англии впервые за последние пятьдесят лет. Напоминает историю с коннетаблем. И за что присвоен этот титул? За взятую крепость? За караван с испанским золотом? За усмирение Шотландии? Вот уж нет! За содомский грех. Этот старый греховодник Яков именовал его в своих письмах… женой! И не постеснялся объявить об этом во всеуслышание даже перед Парламентом. Каково?! И никто не посмел возразить, никто не усомнился в титулах и правах этого господина. Воля помазанника Божьего превыше всего. Если королю будет угодно, он и своего лакея сделает пэром. Сделал же Калигула сенатором своего коня Инцитата. И опять же никто не усомнился, достаточно ли знатного происхождения этот конь. Дело тут не в заслугах, и не в доблестях, и даже не в происхождении. Решающим была и будет воля монарха. Подданный призван прежде всего служить его слабостям и порокам, и уж потом интересам государства. Даже великий король – всего лишь смертный, и он одержим страстями. Он точно так же страдает от неуверенности и страхов, так же сомневается и так же жаждет признания. Избавь его от этих страхов, удовлетвори страсть, и он возвысит тебя до небес. Если ты страдаешь от недостатка происхождения, он даст тебе титул, если природа обделила тебя отвагой, он подарит тебе полк. А если ты не умеешь говорить, но у тебя четыре ноги, он сделает тебя консулом. И удивляться тут нечему. Сильные мира сего – всего лишь люди.
– Я и не удивляюсь. Я всего лишь не понимаю, зачем мне титул. Герцогиня задумчиво вертит в руках перо.
– Я в который раз спрашиваю себя. Что это? Гениальное притворство или неведение? Предположим, неведение. Ибо притворство по-прежнему не находит у меня никаких объяснений. Ты, как малое дитя, не понимаешь предназначения многих предметов и потому отвергаешь. Но твое кажущееся неведение может исходить из гордыни. Это особый вид тщеславия, средство, чтобы подчеркнуть свое незамутненное первородство. Мученичество от презрения. Ты желаешь отделить зерна от плевел. Ты – зерно, а я – плевел. Ты выше этой суетной мороки, этой тщеславной ярмарки. Титул тебе не нужен. Ты хорош и без него. Он не затронет твоей сути, не изменит тебя.
Она говорит, и я вижу ее острые, ровные зубы между чуть подкрашенными губами. Два ее верхних клыка чуть длиннее остальных и слегка выдаются. Она сопровождает свои фразы движениями руки, в которой у нее зажато посеребренное перо. Она водит им в воздухе, выписывая невидимые знаки – круги, запятые, скобки. Как будто вносит все ею сказанное в невидимую книгу. Магическая субстанция памяти призвана сохранить ее слова навечно.
С последней ее фразой я соглашаюсь.
– С титулом следует родиться. Тогда он полезен и важен. А мне он – как драгоценная безделушка. Именно что тешить тщеславие. Титул ничего не изменит. Не вернет мне свободу и не воскресит жену.
Герцогиня усмехается.
– Так я и знала, что именно этим все кончится. Мы опять будет вспоминать о жене. Но если титул тебе не нужен, то он пригодится мне.
– Вам? Зачем?
– Затем, чтобы бывать с тобой при дворе.
Это повергает меня в еще большее смущение. Речь идет о мотивах скрытых, мне совершенно неясных.
И я глупо твержу свое:
– Зачем?
Она благодушно смеется.
– Хочешь, чтобы я призналась тебе в своем тщеславном капризе? Я уже и так много потеряла в твоих глазах, а тут еще повинюсь в столь мелочном соблазне, против которого не нахожу сил устоять. Ну да ладно. Поздно читать Confiteor, когда черти тащат в ад. Зачем? Потому что я хочу бывать с тобой на людях. Хочу подняться с тобой по парадной лестнице Лувра или Фонтенбло. И чтобы все на тебя смотрели.
Я ошеломлен.
– Только ради этого?
– Это не так уж и мало! Ах да, по-твоему, это действительно
мало. Даже ничего. Ты же мужчина. Для тебя это ничего не значит. Тебе спасение души подавай. А я женщина и довольствуюсь малым, и я тщеславна, в чем не стыжусь признаться. Чем похвастаться? Чем похвалиться? У женщины не такой уж богатый выбор. Городов она не берет, головы врагам не рубит. Следовательно, одно из двух. Либо драгоценности, либо мужчины. Щеголять драгоценностями при дворе моего лицемера-брата – дурной вкус, а вот похваляться любовником… Это никогда не выйдет из моды. Для того этими любовниками и обзаводятся. Страсть, наслаждение, любовь – это все вторично. Тщеславие. Вот основной мотив. Явить свою силу, свою значимость. И возбудить зависть. Что бы те, другие, менее удачливые, менее привлекательные, завидовали и терзались. Отчего женщины так изобретательны в своих туалетах? Думаешь, для того, чтобы привлечь мужчин? О, нет! Нет! Заблуждение. Вовсе не для этого! Они делают это, чтобы повергнуть в уныние других женщины. Мы стараемся не для вас. Ибо вам все равно, во что мы одеты. Вы с трудом цвета различаете. Мы трудимся для себя. Ибо нет более сладостного комплимента, более желанной награды, чем зависть в глазах соперницы. Только не воображай, будто мужчины от нас отличны. У них не менее предосудительные мотивы. Только соперничают они не в нарядах (впрочем, встречаются и такие), а в количестве нанесенных ударов и отнятых жизней. У вас предмет бахвальства – разбой. Или убийства. Что такое захват испанского галеона английским капером? Разбой. А война с неверными во имя Господа? Убийство. Правда, под все это подводятся благородные цели, государственные интересы, ибо никто не обнажает свой клинок просто так, из одной лишь жажды убийства. Честь короны, благо государства.
Но сути дела это не меняет. Везде грабеж и убийства. Только названия разные. Менестрели трубят о подвигах во имя прекрасной дамы, о поисках Грааля. Но это тоже ложь. Мужчины никогда не совершают подвигов во имя дамы, они совершают их во имя самих себя, а прекрасная дама – всего лишь удачный предлог. И добыча. Но лицемерная мораль побуждает их лгать. Мужчина не может выхватить шпагу только потому, что хочет убить соперника. Он вынужден сделать это под благовидным предлогом. Якобы этот соперник покусился на честь его прекрасной дамы. На деле этот благородный защитник жаждет явить свою удаль. Поразить соперника и утвердить превосходство. Как молодой волк в стае. Бросить вызов более сильному или поглумиться над слабым. Но, дабы не вызвать осуждения, вынужден прикрывать наготу фиговым листом. Дабы выглядеть пристойно. И красиво. Все хотят выглядеть пристойно. Одеваются в перья и украшают себя листьями. Но я предпочитаю ходить голой. Как в эдемском саду, еще до грехопадения. Во всяком случае, если речь идет о тебе. Зачем же мне лгать? Я предлагаю тебе титул вовсе не из благородных побуждений, моя цель – не тебя возвысить, моя цель – собственное удовольствие. Впрочем, ты и без меня это знаешь.
– Да, знаю. И не питаю на ваш счет никаких иллюзий. Вам нет надобности что-либо мне объяснять.
– Истинное наслаждение беседовать с умным человеком. Нет нужды лицемерить и притворяться лучше, чем ты есть на самом деле. Это так утомительно. Сокровище, – вздыхает она сладко.
– Так как насчет титула?
– Но каким образом? Фальшивая генеалогия?
Герцогиня пренебрежительно взмахивает рукой.
– Ах, боже мой, как же ты наивен! Зачем нам генеалогия? Переписывать геральдические анналы и подделывать церковные книги мы не будем. Все гораздо проще. Мы заключим удачный брак.
Я не нахожу что ответить, а герцогиня с воодушевлением продолжает.
– В провинции найдется немало обнищавших девиц или вдов благородного происхождения, чье семейное древо произрастает аж от Меровингов, а за душой ни гроша. В их замке протекает крыша, а в погребах царствуют крысы… Ничего, кроме крыс. Да они будут счастливы продать свой титул за сотню пистолей. Ты женишься на такой вдове или девице и возьмешь ее имя.
– Разве это возможно?
– Не смеши. Конечно возможно. Карл Валуа, брат Филиппа Красивого, через свою жену, мадам де Куртене, стал наследником Неаполитанской короны. А брат вышеупомянутого нами де Люиня, женившись на герцогине Пине-Люксембург, стал герцогом Люксембургским. Ты ни в чем не уступаешь этому нахальному выскочке. Ты достоин и титула герцога, и короны наместника, но это, однако, было бы затруднительно. Тут пришлось бы очаровывать уже не меня или вдову, а моего брата…
У меня кровь стынет в жилах, и герцогиня сразу же делает оговорку.
– Нет, нет, оставим эти мерзкие игрища мистеру Стини. Ограничимся вдовой.
– А что же бедная женщина? Ей придется участвовать в этом фарсе. Знать, что все это обман.
– Бедная женщина будет щедро вознаграждена. Возможно, я даже позволю ей исполнить свой супружеский долг. Или… не позволю. А то выйдет, как у моего батюшки с принцем Конде. Отдал за него свою любовницу Монморанси, полагая, что тот больше интересуется своим лакеем, чем горничными, а тот возьми и укради жену. И бедный мой батюшка остался с носом. Затеял было войну с испанским наместником, чтобы вернуть любовницу, двинул войска на Брабант, но… Равальяк помешал. Нет, меня подобная участь не прельщает. Я выберу тебе некрасивую жену.
Начавшийся с быстрого прохождения автоматической таможни, десятичасовой перелёт шёл тихо и скучно: поначалу полицейские с любопытством осматривались, но неизбежно натыкались на устало-безразличные взгляды сотрудников «PredGenetics», и уже через час полёта Джуди уснула в наушниках, упав на плечо Ника. Уайлд посмотрел на посапывающую крольчиху как на что-то неизбежное, но сам засыпать не спешил, прислушиваясь и приглядываясь ко всему происходящему. В просторном молочно-белом салоне с мягкими креслами, спокойно умещавшими лиса вместе с кроликом или буйвола, в одном ряду с напарниками сидел Накомото. Капитан и Фурнье сидели во втором ряду. Мордой к полицейским сидел проводник-куница, скучающе пялящийся в планшет.
Ник с прищуром присмотрелся к отражавшемуся в глянцевом выступе обшивки салона экрана планшета, но быстро утратил интерес, разглядев низкопробный детектив. Лис едва заметно усмехнулся: вышколенные сотрудники тоже имеют свои маленькие слабости. За спиной раздался едва слышный вздох, и Уайлд мгновенно напрягся, обратившись в слух:
— Что там по разбою на Терновом переулке? — Шёпот Фурнье. Шорох комбеза о сиденье.
— Висяк, — Ник был уверен, что Буйволсон досадливо поморщился, хоть и знал, что вины полиции в этом не было: больно мало нашлось улик, поиск по горячим следам не дал результатов, а единственный свидетель через неделю после происшествия попал под машину. И тщательное расследование показало: наезд действительно был фатальным стечением обстоятельств, а не попыткой избавить следствие от последних ниточек, тянувшихся к разгадке. — Да, Снарлов и без этого зашивается. Как они там без меня вообще справятся?..
— Да брось, Стэн, — Фурнье добродушно усмехнулся, — не умрёт наш отдел без своей грозной мамочки-наседки! Разберутся и без тебя, куда денутся?
— О да, конечно, разберутся они. Я до сих пор не могу отойти от того, как вы на летучке жребий тянули, выясняя, кому какое дело достанется, пока я на больничном был, — хмыкнул отнюдь не повеселевший Буйволсон, и Ник сделал мысленную пометочку расспросить Джуди о больничном шефа, ведь наверняка есть и то, о чём Буйволсон так и не узнал.
— Зато каждый день что-то новое! — со смешком тихо парировал Фурнье. — Клыкадо перестал снисходительно поглядывать на Когтяузера, на своей шкуре познав все прелести занудных посетителей, МакРог больше не чурается работы на парковке, а я просто в восторге от работы в архиве. Как думаешь, может, плюнуть на следствие и уйти в архивариусы, попивать чаёк да бумажки перекладывать?
Буйволсон еле слышно рассмеялся.
Ник покосился на с любопытством уставившегося на него Накомото и нахмурился. Лисья морда всё это время не отражала никаких эмоций, но от проницательного взгляда соболя всё равно стало немного неуютно: акустические особенности строения салона скорее всего предполагали некоторую звукоизоляцию рядов кресел, а значит, далеко не всякий зверь мог слышать разговоры соседа. Удобная штука для деловых поездок с коллегами-конкурентами. Впрочем, зайцы и кролики успешно обходили такие штуки и быстро стали почти незаменимы в переговорах.
Соболь отвернулся, не сказав ни слова, и Ник немного расслабился, хотя внешне это на нём никак не отразилось. Задумчиво посмотрел на Хоппс, сползшую куда-то в район лисьей груди, и заключил, что нет смысла отказываться от небольшой компенсации за бессонную ночь.
Осторожно подхватив Джуди правой лапой, чтобы больше не сползала, Ник немного отклонил голову назад и прикрыл глаза. Семь часов сна даже сидя в кресле — это тоже весьма неплохо.
***
База встретила полицейских суматохой: у зверей закончился рабочий день, но ещё не начался ужин. Работников тут было относительно немного — всего чуть больше сотни зверей, по большей части некрупных хищников, но промелькнуло так же несколько травоядных: Джуди успела насчитать трёх овец и одного зайца, но не могла гарантировать, что не пропустила кого-то в далёкой толпе в конце холла.
После нескольких минут ожидания к прибывшим наконец вышел начальник базы, чьё появление заставило Буйволсона удивлённо округлить глаза: на террасе, достигавшей ему примерно до талии и тянувшейся вдоль всего зала (а скорее всего — вдоль всех коридоров станции), стояла с бесстрастным видом земляная белка в чёрном деловом костюме. Она смерила полицейских ничего не выражающим взглядом и невозмутимо протянула лапку для лапопожатия:
— Добро пожаловать на базу нашей корпорации, надеюсь, перелёт вас не слишком утомил, — белка спокойно приняла осторожное лапопожатие капитана, больше походившее на пугливое прикосновение. — Меня зовут мисс Сусликтон, можете обращаться ко мне просто Дора. Сразу предупреждаю, что любые следственные действия на этой базе лучше согласовывать со мной, это не столько прихоть, сколько вопрос безопасности. Вашей в том числе.
— Капитан Буйволсон, начальник следственной группы, — капитан постарался не поморщиться: корпорация и её сотрудники спокойно смели указывать полиции как ни в чём не бывало. Впрочем, утренний звонок от мэра ясно дал понять: на территории «PredGenetics» придётся играть по правилам корпорации. — Спасибо, что предупредили.
Белка оглядела полицейских и кивнула:
— Не за что, — Дора дождалась, пока к ним подойдёт заяц в идеально сидящем чёрном костюме, и указала на него лапкой: — Это Дэниэл, мой помощник. Пожалуйста, сдайте ему ваши паспортные карточки, к ужину мы подготовим для каждого из вас пропуски.
Заяц протянул лапу, и полицейские торопливо достали из нагрудных карманов карточки. Кроме недобро сощурившегося Буйволсона:
— Прошу прощения? Мне казалось, все данные на меня и моих сотрудников ваши коллеги до отлёта собирали не просто так.
— К сожалению, наша станция и главный офис пользуются разными базами данных, вероятнее всего моё руководство просто опасалось производственного шпионажа. В любом случае, в данный момент выход в инфранет отсутствует и, скорее всего, не появится в течение нескольких недель, — белка пожала плечами. — Мы приносим извинения за доставленные неудобства.
Капитан кисло кивнул, протягивая паспортную карточку Дэниэлу. Следом послушно отдали и все остальные. Заяц ободряюще улыбнулся:
— Идёмте за мной, я проведу вас в ваши комнаты, — он махнул лапой, приглашая следовать за ним в один из коридоров.
— А… — Буйволсон обернулся было попрощаться с Дорой, но белка уже ровным шагом удалялась по террасе в один из коридоров. Капитан хмыкнул: — Дружелюбно, ничего не скажешь.
— А, Дора? — встрепенулся Дэниэл, обернувшись на всё ещё стоящих полицейских. — Не обижайтесь, она немного замкнутая, но… как бы сказать, — заяц задумчиво почесал лапой затылок, — из принципа гадости делать не будет и протоколу следует только когда это действительно важно.
— Например? — полюбопытствовал Фурнье, удивлённый, что Дэниэл спокойно вышел из образа вышколенного сотрудника «PredGenetics».
— Ну, например, у нас тут отбой после десяти, но если Дора застукает вас в полночь бредущим по коридору с чашечкой чая — не влетит. Хотя по ночам всё-таки лучше не бродить: тут везде камеры, мы потом запись отсматриваем и следим за порядком, — Дэниэл махнул лапой в потолок, показывая полицейским крошечные чёрные точки. — Ну и ещё искин всё это дело мониторит.
Джуди высунулась вперёд начальства и невинно захлопала глазками:
— Скажите, а как же так получилось, что на станции с таким контролем появилась отравленная продукция? — Крольчиха вложила во взгляд всё своё обаяние, и Дэниэл несколько смутился. Ник на это только ухмыльнулся краем губ: он прекрасно знал эту умоляющую мордашку, которую умела строить напарница, когда ей чего-то очень хотелось.
Правда, в отличие от зайцев в деловых костюмах, Ник Уайлд обладал определённым иммунитетом и мог сопротивляться, не давая напарнице посмотреть «ну вот точно последнюю» серию на ночь, не позволяя съесть пятую пироженку в первый же день решительной диеты или отказываясь разговаривать с Хоппсами-старшими вместо самой Джуди.
— Ну, — Дэниэл отвёл взгляд, — мы надеемся, что вы сможете разгадать эту загадку, потому что… если убийца действительно здесь, то это меня пугает.
— Ваше начальство сказало нам, что никто не покидал базу с момента изготовления той злосчастной партии, — хмыкнул незаметно просочившийся к напарнице лис.
Заяц печально кивнул. Буйволсон за его спиной закатил глаза, смирившись с тем, что подчинённые в незнакомой обстановке совершенно отбились из лап. Обстановка, кстати, оказалась неожиданно уютной: белые стены чередовались с панелями, обработанными под дерево, и зелёными вставками самой настоящей земной травы. Интерьер коридоров напоминал интерьеры главного офиса «PredGenetics», который Буйволсону довелось осматривать, не хватало только панорамных окон в пол. Впрочем, как капитан понял позже, окна имелись, однако сейчас были закрыты плотными белыми мембранами, вероятно, защищавшими от вредного излучения.
— Так, — спохватился Дэниэл, — вот этот коридор — главный в жилом отсеке. Вообще вся жилая часть соединяется вот такими же коридорами; в рабочих, экспериментальной и технической частях есть цветовая навигация, у лифтов и в холле можете посмотреть обозначения и закинуть файл с картой себе в комм. В комнатах располагаются по одному, у каждого свой санузел, а в конце каждого жилого коридора есть небольшая кухня: ну там чай попить, бутерброды сделать, поболтать. Но большая просьба: не таскайте еду в комнаты, у нас это запрещено, — заяц остановился у огромной цифры три, изображённой на стене. — Так, ваши комнаты в третьем коридоре… Двадцать пять, двадцать шесть, тридцать, тридцать два и сорок девять, — Дэниэл провёл карточкой у сканеров перед каждой дверью и оставил их открытыми. — Проходите, располагайтесь. Ужин будет через полчаса, перед ним я зайду к вам, выдам пропуски, чтобы вы могли уже без моей помощи заходить в свои комнаты, и покажу, где находится столовая.
Полицейские закивали и проводили взглядом дружелюбно махнувшего на прощание лапой Дэниэла, торопливо скрывшегося в коридоре.
***
Джуди и Ник выбрали двадцать пятую и двадцать шестую комнаты, располагавшиеся друг напротив друга, и не торопились закрывать двери после ухода сопровождающего, бегая из номера в номер и раскладывая вещи, попутно перекидываясь фразами по поводу предстоящего расследования.
— И как тебе это? У них столько камер, тотальный контроль… — Джуди вытащила из чемодана стопку вещей и поставила на кровать. Комната была небольшая, хотя ей и Нику было вполне комфортно, но вот за начальство и детектива Фурнье крольчиха искренне переживала и надеялась, что у них нет клаустрофобии. Часть стен была привычно белой, часть — ярко выкрашенной в разные цвета в разных комнатах; в углу скромно ютилась небольшая ванная комната. Кровать, стол и шкаф разделялись между собой узкими полосками газона на стене.
— …и девять трупов? — хмыкнул Ник, присаживаясь на кровать. — Жаль, результатов вскрытия не получили до отлёта: один вопрос, если это ошибка на производстве, совсем другой — если отравлена.
Крольчиха хмыкнула:
— Знаешь, я склоняюсь ко второ… Ник!!! Когда ты успел?! Когда ты успел взять с собой эту гадость?! — Джуди вытащила из чемодана злосчастный коричневый свитер и трагично потрясла им перед лисьей мордой. Старый, вытянутый, но бережно заштопанный свитер с рыжими ромбами на груди был вечным яблоком раздора: Ник упорно носил этот предмет гардероба, в котором когда-то был найден неугомонной крольчихой, Джуди с не меньшим упорством его выкидывала.
— Мне в нём комфортно, — пожал плечами лис, выхватывая у напарницы свитер.
На Уайлда недовольно сверкнули фиолетовыми глазами:
— Моя мама прислала тебе прекрасный зелёный свитер, если ты мёрзнешь.
— Его я тоже взял, — Ник состроил морду, полную искреннего непонимания.
— Тебе не идёт коричневый!
Ник сощурился. Этот спор повторялся по кругу каждый раз, и сдаваться он не собирался: может, он действительно бы и выкинул старый свитер ещё пару месяцев назад, но это означало лишиться шикарной возможности поиздеваться над подругой. Лис пожал плечами:
— И когда мы успели переквалифицироваться в полицию моды, Морковка?
Ответом ему было только глухое рычание, на которое эта крольчиха была способна вопреки всем видовым предрассудкам.
О да, свитер определённо стоил того, чтобы за него бороться.
Если бы Гэвин узнал о трекере как-то иначе, он был бы первым пришедшим под офисы Управления со старыми покрышками, чтобы там их поджечь. Потому что выходило нечестно — они отпустили тритона, но начали следить за ним, а зачем? Чтобы выяснить места обитания остальных? Чтобы потом поймать его и вернуть в знакомый аквариум?..
Гэвин не понимал, как будет выполнять свою часть обещания, но соглашался на все условия. Поставил факсимильную подпись на электронный документ, обязывающий его оказывать содействие Управлению в отношении вопросов с тритонами — теперь на листе были не только его имя с фамилией, но и полные паспортные данные, которые Рид лично туда вписал. Прошлый обман ему тоже припомнили, но без конкретизации: немец просто дал понять, что не забыл ни о чем, и Гэвину стало ясно, что нарушение условий ему выйдет боком.
Но о том, что будет завтра, Рид редко волновался раньше времени. Полчаса он потратил на все подписи и загрузку программы для ноутбука, которая позволяла видеть индикатор вживленного в тритона трекера. Тот, связанный со спутником, помигивал редко и слабо, ведь масса воды не позволяла сигналу свободно тянуться от одной точки к другой. Гэвин зафиксировал координаты, вбил их в программу навигации катера, и вдруг оказалось, что Коннор находится совсем рядом, всего в шестнадцати милях к юго-востоку.
Совсем не возле Кейп-Мея, где его выпустили. Это насторожило Гэвина, взволновало — не похитил ли его кто-нибудь, не попал ли тритон в неприятности?.. Он совершенно точно был жив, Рид своими глазами видел, как он выбрался из фургона и исчез в море, но что, если ему стало плохо уже там, в воде?
Точка на карте океана оставалась неподвижной, и Гэвин взял на нее курс, даже не представляя, с чем придется столкнуться.
На месте Рид оказался уже через десять минут, выжав из мотора максимум его возможностей. Остановив катер, он сверился с навигацией: здесь не было островов или возвышенностей, кораблей или барж. Только волны и ветер, и солнце в решете белых облаков.
— Коннор!
Крик разнесся далеко вокруг, но не получил отклика. Рид и не надеялся, что тритон услышит, ведь вода с трудом пропускала звуки; это был эмоциональный возглас, пустой и не несущий смысла. Очевидно, что Коннор если и здесь, то под водой, на неизвестной глубине, а Рид без акваланга и костюма, поэтому нет надежды его отыскать.
А если немецкий крысюк обманул Рида в ответ? Отомстил? Дал координаты не тритоньего трекера, а маячка, посаженного на какого-то дельфина или кальмара?.. И теперь они сидят в своих белоснежных халатах и смеются над ним, доверчивым идиотом, который еще и документы во второй раз подписал…
Гэвин завел мотор, сердясь на обман, который сам только что придумал, но уплывать не стал. Он медленно пустил катер вперед, вглядываясь по обе стороны от кормы — план состоял в том, чтобы охватить территорию в несколько миль вокруг основной точки: может быть, Коннор встретится по дороге. Рид не знал, что станет делать, если не найдет его. Может, поплывет назад. Там, на суше, появились другие новости за время, пока он не следил. Коннор мог уже приплыть с Иаром в Кейп-Мей, или правительство договорилось о чем-то с тритонами, или произошло еще что-то, меняющее ход истории.
Или коллеги из Департамента пытаются с ним связаться.
Или фан-клуб Коннора ждет на берегу своего кумира. Предполагать можно вечно — Рида пугали возможные изменения в штатах, и в этом была еще одна причина, по которой он не хотел возвращаться.
***
Ни Коннор, ни Иар не слышали, как Рид звал тритона по имени, но оба уловили вибрацию мотора. По ней же поняли, в какую сторону движется судно, насколько оно крупное и как скоро проплывет наверху. Поскольку это не подводная лодка, волноваться было не о чем, и они не отвлеклись от своего занятия — Коннор пытался удержать Иара как можно дальше от себя, пока тот орудовал хвостом, лишая брата возможности сбежать.
Разговора под водой не получалось. У обоих были заняты и хвосты и руки, брови одинаково морщились, а губы стискивались в полосы; жабры раздувались, пытаясь ухватить побольше воды, а гребни на хвосте топорщились горизонтально — их кромкой можно было ранить, если бы хоть один подставился.
Дракой это не назвать — так, противостояние двух братьев. Иар поддавался, Коннор это ощущал, когда его мышцы слабели, а по хвосту пробегала судорога из-за того, как сильно он напрягался. Иар, наверное, просто зол, взбешен, но не ненавидит. Захотел бы убить, уже бы сделал это: недаром же он встречал Коннора с пустыми руками, без крюка, щита с острой каймой или другого оружия.
Сказать бы ему, чтобы закруглялся. Сказать бы, что можно поговорить по-нормальному…
Их лица одновременно накрыла медленная тень. Поползла по камням, прочертила глубину; вибрация начала доноситься совсем рядом — мотор работал на редких оборотах и судно никуда не торопилось. Коннор задрал голову, перестав следить за Иаром. Из его положения можно было разглядеть только темное дно катера, никаких подробностей, кроме размера, но Коннору и этого хватило. Слишком сильно катер напоминал две предыдущие яхты Гэвина, а ведь за первой тритон следил так долго, что знал подробностей больше, чем кто угодно другой. Нет, это не была «Сцилла», но узнавание все равно дернуло сердце легкой болью, захотелось подняться, наплевав на правила и риски, и посмотреть.
Двухсекундное промедление, а Иар уже сжал пальцы на шее Коннора. Жабры тяжело задвигались в его хватке, мышцы сократились, но Коннор сдержал себя и вместо того, чтобы начать отбиваться, посмотрел брату в лицо, прямо и серьезно.
Теперь его руки были свободны, чтобы говорить.
«Достаточно», — начал он, но Иар даже не подумал остановиться. Воздуха становилось меньше, но Коннор не чувствовал головокружения, только боль от того, как сильно Иар держит. Не дождавшись реакции, тритон продолжил: — «Брат, стой. Я устал. Нужно поговорить серьезно».
Он видел в глазах Иара ту же ярость, что и вначале, но теперь к ней примешалось сомнение. Складка между бровями немного разгладилась, уголки губ, прежде сжатых до белого, немного опустились. Коннор вдруг понял, что Иар переживал за него гораздо сильнее, чем показывал, а может и любил его так, как все нормальные братья.
«Пожалуйста. Я устал».
В запасе был еще один жест, который показывал Гэвин — «кончается воздух». Коннор и подумать не мог, что однажды захочет воспользоваться этим обозначением, но в памяти всплыло положение рук и пальцев, и он едва не повторил его, чем наверняка разгневал бы Иара еще больше. Но тот уже смягчился, его руки стали податливее, а потом отпустили, и Коннор глотнул наконец воды, полузакрыв глаза от удовольствия.
Тень прошла мимо. Катер удалялся.
«Там человек», — быстро обозначил Коннор. — «Нужно подняться».
«Твой?»
Вопроса Коннор не ожидал. Можно было рассчитывать на новый поток обвинений насчет людей и связавшегося с ними придурка, ждать угроз в адрес себя и Гэвина, но никак не такого короткого и емкого замечания.
Коннору показалось, что он и сам не знает ответ. Что Иар вообще подразумевал, спрашивая, его ли это человек?.. Все еще шутит о надписи, с которой Гэвину пришлось плавать по океану? Или поддевает его насчет близости? Или в этот раз Иар серьезен? Его лицо, по-обыкновению спокойное, уже лишившееся следов злости, не помогало определиться с ответом.
«Да», — решился Коннор. — «Мой человек».
Никогда прежде два этих жеста не стояли рядом — ни в его руках, ни в руках других тритонов. Коннор успел удивиться тому, как легко пальцы перетекают из первого слова во второе, а потом Иар расслабил хвост, Коннор почувствовал свободу и вместо того, чтобы тут же рвануть догонять катер, порывисто обнял брата, смыкая руки за его спиной и один раз оборачивая кольцом хвост.
Иар на объятия не ответил, но и возражать не стал. Через мгновение Коннор уже плыл вперед и вверх, догоняя тень и больше не опасаясь — там, на борту, мог стоять кто угодно: хоть ученые, хоть туристы, хоть браконьеры, но он чувствовал, что появившийся прямо над ним катер не может быть совпадением.
Это Гэвин, который нашел его снова, который пришел за ним так же, как в тот аквариум; который его освободил.
Мышцы болели от усталости, когда Коннор наконец всплыл над поверхностью. Катер был в десяти метрах впереди, с этого расстояния глаза тритона различали только цветные пятна, и он видел человеческий силуэт на корме, но не узнавал его. Набрав в грудь воздуха, он захотел крикнуть, позвать по имени, но сдержался, в последний момент уступив инстинкту самосохранения.
Тогда Гэвин позвал его сам.
— Окунь! Я же знал, что ты будешь здесь! — человек орал во все горло, махал руками над головой, выражая крайнюю степень эмоциональности. — Дуй сюда! Или нет, я сейчас остановлюсь!
Гэвин побежал к приборной панели, чтобы заглушить мотор, а Коннор смело поплыл вперед, только один раз обернувшись. Иара нигде не было — наверное, следил за ним из-под воды, оставаясь незамеченным.
— Гэвин! — Коннор ухватился за свисающий по левому борту канат, ведь строение кормы не позволяло за нее зацепиться. — Мне можно как-нибудь подняться к тебе? Я хочу наверх. Ты один?
— Я один, Кон, — на лице человека, когда Коннор наконец смог рассмотреть его, вместе с усталостью отражалось такое же облегчение, какое испытывал сам Коннор. — Сейчас что-нибудь придумаем.
Сил у Коннора после длительного плавания и изнуряющей борьбы почти не осталось, и Гэвину пришлось сбросить на воду резиновый плот, через который тритон забрался, хватаясь за канаты, на корму. На палубу подниматься не стал, оставшись там и полностью подобрав под себя хвост, чтобы Иару неповадно было следить за ним снизу; о брате он ни слова не сказал, но эта тема поднялась сама:
— Твой брат сперва показался мне мерзким типом, Кон. Как вы можете быть так непохожи друг на друга? Он мне плечо проколол! Угрожал вообще убить!
— Это у него было хорошее настроение, — успокоил его Коннор, замечая, что все время держится близко к Гэвину, даже трогает его руку. — Мог бы и убить. Я… потом пожалел, что отправил тебя к нему, знаешь.
— Ты хотел пожертвовать собой, как идиот, — Гэвин улыбался и гладил его хвост, сев рядом на единственное свободное место, где этого хвоста не было.
— А плохого для всех не хотел.
Тритон улыбался, но теперь на лице отразилась грусть. Словно только сейчас до него начала доходить суть проблемы, которая перед ними стояла. Проблемы глобальной, опасной и щекотливой — один неверный шаг, и все свалится в морскую бездну. А дальше война, в которой победитель очевиден.
— Как вышло, так вышло, — Гэвин уверенно кивнул, изучающе разглядывая торс Коннора, его лицо и шею, основание хвоста. — Ну тебя эти суки и потрепали…
— О, это не они, — вынужденно признался тритон. — Я немного повздорил с Иаром.
— Иар!
— Но мы уже все уладили.
— Скажи, что ты как следует его отмудохал!
— Он сильнее и крупнее меня, а я был уставшим, так что наоборот. Но он меня отпустил, когда мы увидели тень катера. Думаю, он знал, что ты за мной придешь.
Коннор все не мог избавиться от состояния восторга — настоящим чудом было то, что Гэвин отыскал его посреди океана и в подходящий момент прошел на катере ровно над тем местом, где Иар сдавливал руками его шею. О следящем устройстве он даже не подозревал, и Гэвин по его сияющему взгляду понял, что раскрывать глаза на правду сейчас не стоит. Радостный тритон выглядел замечательно, и Гэвин был счастлив видеть его живым и свободным.
— Ты голоден? Думаю, тебе надо отдохнуть. — Гэвин наконец перестал гладить хвост и сцепил руки перед собой в замок. — В ближайшее время всюду будет неспокойно. Мы с твоим братаном заварили огромную кашу, люди теперь о вас знают и хотят взаимодействовать.
Вкратце Гэвин объяснил, как все происходило и чего теперь можно ожидать от людей. Для Коннора понятие организаций по защите окружающей среды было темным и расплывчатым, но Гэвин в общих чертах обрисовал, как это работает. О популярности Коннора среди людей он тоже упомянул, но тритона это напугало — он хорошо помнил, как выглядят ученые сквозь толстые борта аквариума, и сама мысль о разговорах с кем-то другим заставляла его напрягаться.
Что ж, переговоры придется вести Иару, Маркусу или кому-нибудь еще. Коннор наверняка останется символом для людей, никто о нем так просто не забудет, но сейчас Гэвин был согласен всячески ограждать Коннора от чужого внимания. Он был эгоистом и хотел оставить право разговаривать с ним только себе, ведь это ему тритон когда-то помог, ему он доверился так, как еще нескоро другой из них доверится человеку.
— Я думал, что никогда больше тебя не увижу.
Гэвина выдернуло из мыслей, вернуло в реальность, где Коннор стрелял в него темными глазами из-под ресниц.
— Не верил, что это ты, когда увидел первый раз. Вдруг это все мне казалось.
— Они использовали транквилизатор, чтобы тебя успокоить или усыпить. Так делают, чтобы крупные животные не дрались и их можно было перемещать и обследовать. Что они сделали с тобой еще?
— Я не знаю, — Коннору неприятно было вспоминать, поэтому он отделывался простыми словами и минимумом подробностей. — Я много спал.
— Кон, тебе ничего не отрезали? Всякие плавники на месте?
Хвост тяжело шевельнулся, часть его переместилась Гэвину на колени, и он начал поглаживать по чешуе пальцами: это простое движение успокаивающе действовало на обоих.
— Плавники на месте. Мне не было больно, Гэвин. Я испытывал другое.
Коннор по-прежнему избегал подробностей, но уже по его голосу Гэвин многое понял. Уточнять расхотелось, возникло другое желание — обнять Коннора, защитить его, уберечь от потрясений сейчас и охранять от них в будущем, хотя бы пока тритон полностью не восстановится. Сколько времени уйдет на это, трудно представить, но Гэвин по своему обыкновению не загадывал наперед, довольствуясь настоящим.
В настоящем Коннор обнял его сам, привалился горячей головой к плечу и умолк, как будто засыпая, а Гэвин сидел, бездумно водя руками то вдоль его спины, то по хвосту, пока солнце не зашло за тучу у горизонта. На катере стало темно и холодно, ветер усилился, море собралось волнами и раскачало катер, намекая, что засиживаться на одном месте не нужно.
Гэвин осторожно позвал Коннора, немного потряс за плечо, чтобы разбудить:
— Хэй, красавчик, хватит дрыхнуть. Нас ждут великие дела.
— Не хочу дел, — Коннор зевнул широко и долго, по-кошачьи, и в конце замечательно клацнул зубами, среди которых проглядывали короткие резцы. — Хочу плавать с тобой и смотреть фильмы.
Гэвин невольно улыбнулся, ведь тритон уже не в первый раз говорил ему простые, но по-настоящему приятные вещи.
— Тогда дела будут у меня, а ты пока поплаваешь, отдохнешь, поешь любимую рыбу с медузами и все такое.
— Ты не можешь остаться?
Именно об этом Гэвин долго думал, прежде чем прийти к выводу, что нет, он не может. Слишком велико было искушение махнуть на все рукой и остаться в море; пусть бы все вопросы с прессой, правительством, полицией, Управлением и прочими решал кто-то другой. Крис, например, или Иар, или кого там успели по вопросу тритонов уполномочить. Но где-то на Конноре до сих пор оставался трекер, и это значило, что как минимум одна крыса может их в любой момент вычислить. Поэтому Гэвин не мог задерживаться — нужно разрешить несколько важных вопросов, прежде чем Коннор действительно станет свободным.
Коннору об этом он не сказал — лучше пусть не волнуется. Наверное, Иар и так многим с ним поделится. А не он, так кто-нибудь еще: Гэвин своими глазами убедился, что тритонов бывает много.
— Я не останусь, но вернусь сюда снова, — успокоил его Гэвин, почесывая в подсохших волосах рядом с ухом. — Сколько времени нужно, чтобы ты восстановился?
Серьезно задумавшись, тритон льнул к его руке и кусал губы, его взгляд бегал по палубе и неизменно утыкался в волны, и Гэвин оглядывался, чтобы узнать, кого же он среди них видит.
— Несколько дней, — решил он. — Два или три. Или четыре.
— Три, — определил Гэвин, выбирая среднее. — Через три дня я сюда приплыву, идет? А тебя пока попрошу не приближаться нигде к берегу, Кон. Сможешь ты это сделать?
— С большим удовольствием.
Он даже вопросов задавать не стал. Гэвину сделалось грустно, снова захотелось придушить белохалатных крыс голыми руками, но он себя осадил: не убивать их придется, а сотрудничать.
— Я возьму с собой фильмы. Будет, чем заняться.
Наблюдая за тем, как Коннор расправляет хвост, потягиваясь, и соскальзывает с кормы в воду, Гэвин понимал, что и сам не в курсе, сумеет ли вернуться через положенные три дня. На берегу его могут ждать какие угодно новости, даже те, с которыми он не справится, и что он станет делать в этом случае — ясно не было.
***
Следующие три недели были наполнены нововведениями. Специальный правительственный комитет разрабатывал законопроекты, относящиеся к тритонам, взаимодействию с ними и их защите, Управление океанических исследований опубликовало официальный документ, который можно было назвать извинением перед Коннором. Они же представили троих экспертов для отдела по взаимоотношениям с тритонами, и мнение общественности о них начало меняться. Покрышки, по крайней мере, перед их офисом больше никто не жег и не собирался.
Гэвин принимал участие в переговорах с Иаром и Маркусом, ему доверяли так, будто он официально был назначен парламентером — а он не был и ни капли этого не хотел. Когда немец дернулся предложить ему официальную должность, Рид шатнулся от него, будто от огня, и сказал, что делает все добровольно и не хочет ничем себя связывать.
С Коннором за это время Гэвин увиделся только несколько раз. Приплыл через три дня, как обещал, пересказал новости, затем они поговорили втроем с Иаром — братья больше не ссорились, хотя и особенно дружными не выглядели. Глядя на них, Гэвин с тревогой понимал, что и ему рано или поздно придется переговорить с Элайджей, но пока что имелась масса поводов этого не делать.
Коннор и в официальных переговорах успел принять участие. С ним записали небольшое интервью, которое Гэвин раз за разом пересматривал — там тритон опирался на деревянный пирс небольшого порта, солнечные блики блистали на серебристой чешуе, и он немного улыбался, отвечая на вопросы. После этого видео, Рид был уверен, его фан-клуб увеличился втрое.
В начале четвертой недели дел у Рида поубавилось. Он успел съездить в Департамент, откуда его только чудом не уволили, и даже написал заявление на отпуск за свой счет. Фаулер особенно не упрямился — морда Гэвина успела примелькаться в новостях, и Департамент от этого только выигрывал, поднимая собственную популярность.
Гэвин планировал немного позже написать заявление на перевод в морскую полицию, которую только-только начали формировать на базе городских патрулей и береговой охраны, но пока до этого было далеко, и у Рида оставалось последнее незавершенное дело.
Он крутил мобильник в руках, поворачивая его то так, то эдак. Номер был вбит под коротким «Э», и Рид гипнотизировал букву так, словно именно она, а не тот, кого она обозначала, обязана ответить на его мысленные призывы.
Ну, думал он, все еще не решаясь, Коннор ведь сумел как-то со своим братцем поладить. Иар та еще сука агрессивная, Элайджа в этом плане и в подметки ему не годится. Зато во многих других опережает на порядок, и Гэвин перебирал их ссоры одну за другой, будто бусины на четках. Вот они знакомятся подростками, выясняют, что у них общая мать-кукушка, подбросившая Гэвина одному папаше, а Элайджу другому. Вот они дерутся за лучшее место в комнате, когда отец четко дает понять — жить им придется вместе, по-другому никак.
Вот Гэвин в шестнадцать сбегает из дома; вот он возвращается спустя месяц, потрепанный и злой. Вот отец срывается на нем, на Элайдже, на их собаке, на соседском автомобиле.
Вот снова драка, теперь уже с отцом. Лицо Гэвина в крови, Элайджа обнимает его и не отходит ни на шаг, даже когда старшего Рида увозят копы. Ссора, в которой Гэвин срывает голос; пятичасовое судебное заседание; родная тетка Элайджи, переехавшая к ним жить. Вот Гэвин уговаривает брата уехать из штата, когда тюремный срок подходит к концу; поезд с расшатанными креслами, три дня вместе, а потом Элайджа уезжает один — к кому, куда? Гэвин даже не спрашивал его. У каждого своя дорога, что их вообще объединяет?
Ответа он не знал. Должно быть, неведомая сила время от времени играла с ними, то притягивая ближе друг к другу, то отшвыривая, как будто сталкивая полюса магнита и проверяя, что из этого получится.
Позвонить он не решался до ночи, изводил себя мыслями, предположениями, строил диалог с воображаемой копией брата, но ни разу не почувствовал себя готовым. Наконец усталость притупила эмоции и заставила Гэвина договориться с гордостью: он позвонит сейчас, в два ночи — может, Элайджа и не ответит, — а в награду разрешит себе поспать на пару часов дольше. Нервы скажут ему спасибо, будет хоть немного пользы.
Элайджа поднял трубку после второго сигнала. Его голос, по-обыкновению выверенный до спокойствия, не выдавал удивления:
— Я ждал тебя раньше, Гэв.
— Мало ли, что ты ждал, — рефлекторно огрызнулся Рид. — Мог бы и представить, сколько у меня сейчас забот.
— Я могу, — сознался Элайджа. — Был не раз в центре внимания.
— Ну-ну, «человек года»…
Усталость не давала Гэвину взаправду сердиться на брата. Да только ли она? Рид прошел за последний месяц через многое и знал, что без помощи Элайджи ничего бы не было. Он не то что до людей не достучался бы — даже денег не смог бы наскрести на катер!
Но деньги второстепенное. Зелени у Элайджи одолжить можно всегда, наступить бы на гордость. Важнее была его публичная поддержка, не стоившая Камски ни копейки, но говорившая яснее и громче любой долларовой суммы.
— Чего ты поддержал меня?
Трубка умолкла, но Гэвин ждал, ведь сам ответа найти не мог. А ещё потому, что говорить с братом оказалось не так неприятно, как он вообразил — из-за того, что через телефон, или еще почему.
— Ты мудила, Гэв, но у тебя бывают просветления. Может, на тебя сходит озарение или планеты правильно встают, но иногда ты совершаешь такие поступки, что я не могу не гордиться тобой.
Гэвин прикусил губу, сдерживая комментарий о том, куда Элайджа может вставить свою гордость.
— Я смотрел твое видео и не узнавал тебя. Я обычно когда лицо твоё вижу, сразу думаю — придурок какой, а тут другое… «Брат». Такой же, каким я тебя в тот раз запомнил, только старше на двадцать лет.
— Да и замес крупнее, — Гэвин вздохнул, падая на незастеленную с прошлой недели кровать спиной. — Могло не кончиться разбитой мордой.
— Могло, — согласился Элайджа. — Расскажешь, как оно там?
И Гэвин рассказал, часто перемешивая речь с матом, приправляя ее эмоциями и хриплым, порой злорадным смехом. Рассказал о журналистах, осаждающих его как знаменитость, об ученых крысах (чертовски умных и, как выяснилось, адекватных), о катерах и портах, принимающих его с распростертыми объятиями. О тритонах, узнающих его в лицо, о том, как один из них при первой встрече впаял крюком в гэвиново плечо, но потом все равно оказался нормальным типом. О Конноре; но мало и осторожно, будто Элайджа мог передать всё ненасытным журналюгам, которых и сам не любил.
К концу рассказа веки налились тяжестью, открывать их стало невыносимо трудно, и Рид понял — нужно закругляться, иначе скоро он вовсе перестанет соображать, что и кому говорит.
— Заезжай в гости, — прощаясь, предложил Элайджа, — если сможешь выкроить время.
— Ага, посмотрим, — Рид отмахнулся, зная, что ни в какие «гости» к Элайдже не придет. Раньше от одной мысли об этом его бы перекосило, но сейчас идея побывать в хоромах без повода, просто чтобы выпить чаю, выглядела нормальной, пусть и не самой лучшей. — Спокойной ночи, богема.
— Спокойной ночи, Гэв.
— И спасибо тебе за все, — быстро добавил Рид, сразу сбрасывая вызов.
Через пару минут он уже спал, одетый и кое-как накрывшийся одеялом.
***
Для того чтобы снова повстречаться с Коннором, больше не нужно брать катер и плыть в открытое море. Власти отдали тритонам заказник Вассо, бухту Вассо-Саунд и часть Тайби-айленда, порезанного водой так часто, что люди не могли там ни жить, ни строить. Тритоны начали обустраивать для себя поселение, наполовину расположенное в море — их было не больше сотни, потому что многие до сих пор не доверяли людям и боялись их, но Коннор одним из первых высказал желание там поселиться.
Журналистов к Тайби-айленду не подпускали, въезд с материковой части патрулировала охрана, водные подходы проверяла морская полиция, но Гэвина на контрольно-пропускном знали в лицо и даже пропуск уже не требовали.
Он оставил автомобиль на единственной парковке и дальше пошел пешком, засунув руки в карманы куртки и нацепив на одно плечо рюкзак. Он еще не видел дом Коннора, но рассчитывал сегодня побывать там, а для того, чтобы найти тритона, он остановился в заливе Халф-Мун-Крик и, заметив кое-кого из братьев Коннора, позвал их. К Гэвину они привыкли, и двое вызвались сопроводить его до нужного дома, ведь любящие уединение тритоны жили на изрядном отдалении друг от друга.
Коннор нашелся в получасе дороги, в устье Уилмингтона. Издалека заметив моторную лодку, он вынырнул и поплыл навстречу, так что Рид заглушил двигатель, чтобы случайно его не ранить — хвост Коннора окреп уже достаточно, но хрупкие гребни нужно было беречь.
— Все готово! — издали прокричал он. — Почти целый дом! Знаешь, что там еще есть?
Гэвин не знал, но заулыбался из-за того, как сияло лицо Коннора — в его доме могло быть что угодно, если оно так сильно радовало тритона.
— В душе не ебу, Кон. Что там?
В моторке были весла, но Гэвин их не трогал, зная, что Коннор вот-вот схватится за трос, тянущийся от носа, и потащит легонькую посудину за собой быстрее, чем смог бы Рид.
— Там… — Коннор поплыл торопливее, оставляя за лодкой полосы расходящихся волн. — Специальное место для тебя. Оно сухое, есть окна… Те люди спрашивали всех, чем помочь, когда мы строили, и я рассказал им, как хочу сделать, а они все отлично сделали.
— И что за это попросили? — в груди у Гэвина потеплело от мысли, что в доме Коннора и для него найдется угол; приятно оказалось знать, что тритон об этом позаботился, что думал о Гэвине в то время, когда у него и других забот было предостаточно.
— Фотографии. Любят они фотографироваться. Обнял одного хвостом, он пришел в восторг.
— Эй!
— Да, да, я потом уже решил, что теперь обнимать только тебя буду.
— Обнимать тебе понравилось, что ли? Да еще и каких-то левых мудаков!
— Они мне помогли, Гэвин, не ревнуй.
— Ха! — Рид покачал головой и заткнулся. Раньше, он был уверен, Коннор и слова такого не знал — «ревность». Быстро же он учится! Сколько всего нахватался!
После устья реки Коннор свернул налево, добрался до канала, названия которого Рид не знал, и наконец подплыл к берегу. Там уже виден был свежий деревянный сруб — светлые бревна, связанные толстыми веревками, длинный настил, уходящий в воду и держащийся на нескольких опорах. Первый «этаж» дома тоже наполовину тонул в воде, зато второй, куда вели три огромные ступени, удобные разве что для тритонов, поднимался высоко над поверхностью. Гэвин увидел широкое незастекленное окно: похоже, именно там и было «место», которое Коннор ему обещал.
Гэвин рассчитывал увидеть пустые комнаты, но оказалось, что рядом с окном лежал широкий матрац, стояла этажерка с ячейками, частично заполненными всяким барахлом — Коннор собирал здесь ракушки и другие мелочи, как прежде делал в пещере. Рид, только увидев эту конструкцию, решил, что в следующий раз принесет с собой что-нибудь памятное и поставит его на самое видное место: пусть будет.
— Уютно, но мало у тебя вещей, — оценил Гэвин, усаживаясь на матрац. Коннор, ловко забравшись по ступеням, обосновался рядом, заливая пол водой, и успел обвить хвостом ноги Гэвина, а руками опереться на его колени. Рид фыркнул: личное пространство Коннор любил, раз поставил себе дом на отшибе, но в присутствии Гэвина что-то менялось.
Или тритон просто впустил его в это пространство. Сделал Гэвина его частью.
— Какие еще нужны вещи?
— Хм, ну… — жил бы здесь человек, и Рид сходу вспомнил бы с десяток полезных штуковин, но Коннор в них не нуждался, и в голову пришло одно: — Экран. Знаешь, такое белое полотно на стене… Хех, да откуда тебе знать. Я сам все устрою. Экран, значит, и проектор. Только электричества нет, но и с этим что-то придумаю.
Он вообразил себе солнечные батареи на крыше, тяжелые жалюзи на окнах, чтобы во время просмотра фильмов уличный свет не мешал. Можно еще столик, чтобы класть туда еду, и холодильник, чтобы ее хранить. Не помешала бы ванна, но Коннору она без надобности, а Гэвин, так и быть, справится. Рядом река, вода из-за близости океана немного соленая, но сойдет.
— Расскажи, как вы тут обживаетесь, — попросил Гэвин, поглаживая мелкую чешую у конца хвоста.
Ответ Коннора обещал затянуться, но сегодня Рид никуда не спешил. И завтра, и послезавтра тоже.
Утром Гэвин проснулся рано — в комнате стало слишком светло из-за солнечных лучей. Из окна, поднявшись на локтях, он увидел Коннора, мастерящего из сухого тростника плетень; его руки двигались ловко и быстро, так что Рид загляделся и некоторое время молчал. Потом встал и поплелся вниз, рассчитывая вместо душа нырнуть в прохладную речную воду.
— Эй, Кон. Что там на дне?
— Ил, — отозвался тритон, отвлекаясь от дела. — Немного водорослей, камней мало.
— Глубоко?
— Как целый хвост.
Это Гэвина устраивало, и он, подойдя к краю настила, поднял над головой руки.
— Смотри, как могу! — полуприсев, он оттолкнулся и сиганул в воду головой вниз, подняв намного больше брызг, чем обычно Коннор.
Тритон проследил за ним взглядом и юркнул под воду сам, в считанные секунды добираясь до настила. Обхватив торс Гэвина хвостом, он поднял его над поверхностью, но и там не отпустил.
— Я так рад, что мы теперь можем открыто плавать вместе. И что не страшно до тебя так дотрагиваться.
Хватка усилилась, Гэвин почувствовал, как ему становится тесно и жарко от этой близости. Он старался смотреть Коннору в лицо, но взгляд соскальзывал на грудь, оглаживал твердые соски и неумолимо полз вниз. С этим нужно было что-то делать, и Рид не нашел ничего более умного, чем сказать:
— Но сейчас-то ты не светишься.
На что Коннор, дополнительно обняв его руками, ответил:
— Солнце слишком яркое, тебе не видно.
Потом у Рида не было времени присматриваться. Он первым поцеловал Коннора, протолкнувшись языком в его рот: тритон до сих пор был немного наивен в поцелуях, но в остальном проявлял удивительную сноровку. Миг, и его хвост успел сменить положение, протиснувшись между ногами Гэвина и обвиваясь как-то по-сложному, но мягко и удобно. Сам Рид уже не держался на воде, полностью полагаясь на силу Коннора, никакая дополнительная точка опоры ему была не нужна.
— Я не очень хорошо знаком с человеческой анатомией лично, — сразу после поцелуя заметил Коннор, — но те, которые здесь строили, объяснили мне некоторые моменты…
— Ты спрашивал про секс у строителей? — уточнил Рид, запутавшись, то ли бледнеть от таких новостей, то ли краснеть.
— Я осторожно. Не конкретно. Просто спросил, как вести себя, если мне нравится человеческий мужчина и он будет не против близкого контакта. Они не догадались, о ком я.
— О да, — саркастично фыркнул Гэвин. — Никто ведь не знает, с каким человеческим мужчиной ты общаешься.
Он не чувствовал злости или страха, было просто смешно, а еще тепло — Коннор, этот наивный и непосредственный тритон, не скрывал свои чувства. Для Гэвина это было в новинку, вместе с Коннором он тоже учился быть открытым если не перед всем миром, то перед одним конкретным тритоном.
— Они мне все объяснили. — Руки Коннора спустились по спине Рида и дотронулись до плавок, потянули их вниз. Хвост расслабился, отпустил ноги, перехватил за талию, его конец приподнял под колени, и через несколько секунд Гэвин уже чувствовал себя незащищенным из-за полной обнаженности.
Это чувство быстро пропало, стоило хвосту снова обернуться вокруг ног, предусмотрительно поудобнее их раздвинув. Коннор прижался к его промежности, Гэвин дернулся от двух вещей сразу — шибануло возбуждением и страхом, и он поторопился сказать:
— Подожди, эй, день на дворе, это так не делается, не сейчас…
— Еще они объяснили, как понять, когда у мужчины возбуждение, — поделился Коннор, обхватывая рукой гэвинов член. — Вижу, оно у тебя сейчас, хотя на дворе и день.
Спорить с выводом Гэвин не стал, потому что да, возбуждение было, и стоило теплым пальцам коснуться чувствительной кожи, как оно возросло и потребовало себя удовлетворить. Рид чертыхнулся сквозь зубы, так много было нюансов: как они будут в воде, где взять смазку, за что ему держаться, но Коннор больше не позволял разговаривать, постоянно целуя, кусая острыми зубами губы, всюду гладя и согревая.
Объяснили ему неплохо, и Коннор начал использовать пальцы, только выбравшись вместе с Гэвином на нижнюю часть деревянного настила. Его хвост настоящим клубком обвился вокруг Гэвина, он был со всех сторон, словно удлинившись в несколько раз, а на самом деле тесно и компактно сжимая. Гребни сложились и почти исчезли, поэтому Гэвин только догадывался о том, что трогает их, когда хватался за хвост, перебирал по нему пальцами, выискивая чувствительные места. О смазке говорить не понадобилось, она оказалась естественной и такой же теплой, как тело тритона; его член недолго терся рядом, а потом толкнулся внутрь, и Коннор весь подобрался, засияв так, что никакое солнце не помешало это увидеть.
Коннор дотрагивался до него, узнавая и изучая, пробовал целовать грудь и шею, покусывал кожу там, где ему казалось удобным, а приникая ко рту — мягко надавливал языком, проводил между губами, раздвигая их и делая поцелуй глубоким или быстрым, болезненным или жадным.
Гэвин, вначале цеплявшийся за тритона, расслабился, откинул назад голову, сообразив, что хвост тянется отовсюду, защищает, держит, контролирует. Никогда в жизни его не обнимали с такой любовью и заботой, и уж точно не трахали так сильно, сладко и долго — он все думал, когда Коннор устанет, но тот двигался, менял темп, разворачивал Гэвина, сжимал его ягодицы, член, шею, запястья, и продолжал, пока мозги у Рида совсем не закоротило, а голос не стал хрипнуть от слишком частых стонов.
Тело совсем ослабло, Рид вжался лбом в тритоний хвост и отпустил себя, доверился и заскользил по течению, и перемена состояния наверняка была заметной, ведь Коннор задвигался быстрее, перехватил Гэвина поперек груди и стал шептать на ухо ужасающие вещи о том, как сильно скучал, как рад быть с ним и как он, дьявол забери, его любит.
Оргазм вымел Гэвина из реальности, но, вернувшись в нее, он все так же обнаружил себя в надежных объятиях, которые не хотелось разрывать. А над ним по-прежнему светило солнце, дул ветер и пахло солью, пролетали чайки, шумел тростник, и не было никого лишнего, совершенно ни одного человека на многие мили вокруг, но Гэвин не испытывал одиночества.
Он лежал на прогретом настиле, держал Коннора за руку и думал, что в следующий раз приедет на дольше. Сразу на неделю, на полторы… А потом переведется в морскую полицию, выберет для патрулирования этот участок, а то и возьмет Коннора в напарники — пусть для него пошьют особую форму с надписью на спине, придумают подводный коммуникатор, и они станут первой в мире опергруппой из человека и тритона; и тогда ничто и никто, ни шторм, ни буря, ни сама Сцилла с Харибдой, не смогут им помешать.
Женщины такие странные и смешные, думает Данди, просматривая аккаунт Марты Корсак в сообществе любителей сериала «Дитя ночи». Ну как можно смотреть эдакую занудную пафосную ерунду? Да еще многословно обсуждать персонажей. Процент искренности актеров сериала колеблется между 10 и 15, совершенно бездарная игра и дурацкий сюжет про женщину-вампира и ее многочисленных любовников. То ли дело мультики – там персонажи не врут, потому что они нарисованные. Ну и боевики бывают неплохие – все бегают-стреляют, особо не заморачиваясь на длинные диалоги. А детективы лучше читать, чем смотреть, в фильмах слишком легко угадываешь кто настоящий преступник – актеры своей игрой невольно дают подсказку.
И никнейм Марта придумала себе дурацкий и пафосный – Ванесса Блэк. Тоже мне, женщина-вампир… Стоп. Имя отчего-то кажется знакомым. Не доверяя органической памяти, Данди запускает поиск в цифровой, затем, свернув несколько текущих вирт-окон, открывает другие – раздел заказов на сайте магазина «Райский сад», принадлежащего Габриэлю Жардену. Точно. Вот оно – «культиватор, удалитель сорняков с лазерной головкой, универсальный секатор, насос…». Заказов от имени Ванессы Блэк всего четыре, ни на одном из них нет отметки «выполнен». Не мудрено – Ванек сам всегда заказывал инструменты и технику для фермы, жене не доверял. А это значит…
Данди запускает программу-дешифратор и, спустя три минуты удовлетворенно хмыкает – шифр проще пареной репы, просто логическая перестановка букв. В заказах спрятаны сообщения о назначенных свиданиях – даты и время, день убийства в том числе. Что ж, с этим уже можно идти к шерифу и санкционировать задержание и допрос Габриэля.
Брут, пристроившийся в кресле с планшетом, вдруг замирает и с шумом втягивает ноздрями воздух; планшет на его коленях издает звук, похожий на взрыв, и кто-то замогильным голосом сообщает – «вы убиты!».
Данди, следуя его примеру, тоже принюхивается, только сейчас осознав, что он почуял запах дыма задолго до DEX-а, но не обратил на него внимания.
И тут Брут внезапно включает боевой режим. Поднимается, в два широких шага преодолевает расстояние до двери, тянется к замку….
А в голове Данди за эту секунду успевают зародиться сразу несколько догадок. Он так стремился защитить Брута, но совершенно не воспринимал его как недостающую деталь головоломки, а зря.
— DEX, стоять!
Окрик заставляет импланты киборга намертво заблокировать мышцы – шериф, властью своего жетона, сделал Данди лицом с правом управления. До сего момента он этим правом не то, что не злоупотреблял – даже старался избегать фраз, которые могли быть распознаны системой как приказ.
Брут, замерший у двери, похож на скрюченную радикулитом марионетку, даже грудная клетка не шевелится. Получив команду «отомри», хрипло выдыхает, настороженно глядит исподлобья, сканирует эмоции человека. Нет, человек не злится. Он отчего-то испугался. И по лицу видно – бледный, губы подергиваются.
— Ты что – совсем тупой?! – голос Данди похож на свистящий шепот. – У них же там глушилки! Они только этого и ждут – в опасной ситуации человек не полезет на рожон, пошлет киборга проверить что там происходит. Я сам гляну.
Непроизвольно коснувшись широкого пластикового браслета на своей левой руке, со встроенными часами и фонариком, маскирующими антиглушилку, Данди открывает дверь и переступает порог. Брут неверяще глядит на его взъерошенный русый затылок, только теперь осознав, что человек испугался не за себя, а за него. Человека очень не хочется отпускать туда, где запах гари становится все более явным и пока еще тонкая пелена дыма поднимается с нижних этажей гостиницы, но ему же нельзя приказать остановиться…
К огромному облегчению DEX-а Данди возвращается спустя пару минут, целый и невредимый.
— Горит где-то внизу, правая лестница вся в дыму и туда явно лучше не соваться, все постояльцы с нашего этажа спускаются по левой. Но нам лучше не стоит следовать их примеру – раз все сделано для того, чтобы направить всех вниз по этой лестнице, значит нас ждут у левого запасного выхода.
— Так как мы тогда выберемся?
— Через крышу.
Квадратный широкий люк, ведущий на верхний технический этаж оказывается заперт, но Брут просто выбивает замок кулаком, и, миновав помещение с причудливым переплетением труб и сенсорными панелями вдоль стен, они наконец выбираются на воздух, надсадно кашляя – дым уже заполонил все закоулки.
Внизу собралась приличная толпа выбежавших из здания постояльцев и собравшихся зевак; издалека доносится вой сирен.
Остановившись на краю крыши, Данди внезапно понимает, что кое-чего не предусмотрел – до соседнего двухэтажного складского корпуса восемь с половиной метров, стоит подключить импланты и можно легко допрыгнуть, даже при том, что они сейчас функционируют примерно на шестьдесят процентов от прежней мощности, тем более, что прыгать вниз, а не вверх. Но человек не способен преодолеть это расстояние если он не чемпион галактики по прыжкам в длину, а в «так случайно получилось» Брут не поверит, он слишком умен. Выдавать себя DEX -у без крайней необходимости не хочется, и стоит ли считать сложившуюся ситуацию крайней необходимостью?
Брут решает эту дилемму встав рядом и повернувшись к человеку спиной.
— Давай, залезай и держись крепче.
Данди без колебаний запрыгивает ему на спину, обхватив руками и ногами; его пристраивают поудобнее, поддернув под коленки, и в следующую секунду DEX без разбега птицей перепархивает на соседнюю крышу.
***
Столовая у Лендеров просторная и уютная, отделанная «под дерево» и отгороженная от совмещенной кухни широкой поперечной столешницей, на которую хозяйки обычно выставляют готовые блюда.
Здесь удивительно хорошо и уютно – дневной свет из широких окон косыми лучами ложится на пол и предметы мебели, зажигает точечные блики на черепаховой заколке, удерживающей на затылке Марии Лендер, занятой приготовлением завтрака, собранные в пучок тронутые сединой темные волосы; на лезвии небольшого ножа Ричарда, вырезающего из дерева какую-то фигурку; на цветных стекляшках, которые любовно раскладывает по столу лендеровский киборг по прозвищу «Крот»; на измазанной вареньем ложке в руке Брута.
Лендеры сами вызвались приютить погорельцев, за что Данди им крайне признателен – сгоревшая гостиница в поселке единственная, до ближайшей около двухсот километров.
Правду говорят, что можно бесконечно смотреть как течет вода, горит огонь и работает другой человек. Данди приятно наблюдать за Марией – ее высокая сухощавая фигура буквально излучает энергию; отточенными движениями она выливает на широкую сковороду ровные кружочки теста, подхватывает лопаточкой готовые оладьи и помещает на большое расписанное цветами блюдо; одновременно посыпает мелко нарезанной зеленью яичницу с салом, аппетитно шкворчащую на соседней сковородке, режет сыр и делает одновременно еще несколько дел со сноровкой, которой позавидовал бы и киборг модели Mary.
Попутно Данди размышляет над тем, что он узнал за последние часы. Когда они с Брутом оказались в безопасности, вдали от гостиницы, он припер DEX-а к стенке и заставил рассказать то, о чем тот умалчивал, несмотря на их договоренность.
В целом, биография этого киборга могла бы послужить материалом для занимательной книги – дон Чезаре Монтенья купил его у «DEX-компани» буквально сразу после финальных тестов, привез в свой дом с предустановленным программным пакетом «элитный телохранитель» и… начал вести себя с киборгом так, будто тот был не машиной, а его близким родственником. Пробуждение у DEX-а разума не испугало, а напротив — очень порадовало хозяина, и тот начал активно загружать органическую часть мозга Брута, заставляя развиваться с невероятной скоростью, и все больше вовлекал в дела Семьи наряду с двумя своими племянниками.
Галаполиция долгие годы пыталась собрать на дона Чезаре компромат, но ни ей, ни планетарной полиции Новой Сицилии это не удавалось. Вплоть до того момента, когда благодаря анонимному информатору и прямым уликам его имя привязали к поставке крупной партии контрабанды. Дон Чезаре получил тюремный срок, а власть в Семье временно перешла к одному из капо по имени Витторио Челестино. Брута он, как и большинство капо, втихую ненавидел – его бесило, что тупой жестянке дон доверяет больше чем кому бы то ни было. Но перед тем как отправиться в тюрьму, дон Чезаре позаботился о своем подопечном – Брут по поддельным документам попал в партию списанных армейских DEX-ов и отправился на аукцион, где его и купил Ванек Корсак.
Мониторя накануне полицейскую базу в офисе шерифа, Данди не только искал хозяина отпечатков, оставленных на глушилке. Информация о том, что дона Чезаре Монтенья досрочно освобождают за примерное поведение и по состоянию здоровья, еще не попала в инфранет, об этом мало кто знал, и мало кто мог связать его скорое освобождение с несколькими недавними громкими убийствами на Новой Сицилии. Очень вероятно, что временно исполняющему обязанности главы Семьи Монтенья захотелось сохранить свой пост на постоянной основе, поэтому он расправлялся со сторонниками дона Чезаре, чтобы лишить старика поддержки.
Исходя из всей имеющейся информации, можно предположить, что на ферму Корсаков наведались вовсе не случайные кибер-воры. Плюс пожар в гостинице — в современных постройках шансы на случайное возгорание мизерные, поджог куда более вероятен. Ситуация становилась опасной, определенно стоило привлечь к расследованию шерифа.
— Ну все, пора завтракать!
Голос Марии отвлекает Данди от раздумий; Крот торопливо ссыпает стекляшки на ладонь, а потом в карман, порывисто вскакивает на ноги и принимается помогать хозяйке накрывать на стол, а в процессе некоторое количество оладий исчезает с блюда словно по волшебству. Подзатыльник от Марии заставляет киборга лишь чуть приподнять уголки губ; на его широкой курносой физиономии под копной рыжевато-русых кудрей на миг появляется по-мальчишески озорное выражение.
Крот попал к Лендерам взамен украденного Ворона, категорически не пожелавшего возвращаться к фермерскому труду. Этот DEX, в отличие от собрата, питал к сельскому хозяйству душевную склонность, из-за чего Ричард время от времени грозился лишить своих блудных отпрысков наследства, оставив ферму киборгу, когда придет время уходить на покой. Впрочем, в нем еще теплилась надежда на внуков, которым могла генетически передаться любовь деда и бабки к фермерству.
Спустя час, когда завтрак подходит к концу, а Данди торопливо дожевывает последнюю с трудом отвоеванную у прожорливых DEX-ов оладью, слышится стук в дверь.
Гостем оказывается сам шериф – его усаживают за стол, ставят перед ним чашку чая и вазочку с вареньем. Эзра Ванхольм уже не так похож на сонного моржа – его одежда пропахла дымом, он непривычно собран и серьезен, и даже вроде бы лицо слегка осунулось. По крайней мере, выражение безграничного самодовольства с него исчезло.
Данди кажется, что это довольно удачный момент для откровенности, и он принимается рассказать обо всем что ему удалось узнать, опустив разумеется, некоторые детали.
Шериф негодующе хмурится, услышав о несанкционированном проникновении на место преступления, а при упоминании о мафии заметно бледнеет и даже как-то съеживается. Он наверняка предпочел бы, чтобы этот разговор состоялся без свидетелей, но не укажешь же на дверь Лендерам в их собственном доме.
Крот, как ни в чем не бывало, собирает со стола грязную посуду, Мария слушает с суровым видом, скрестив руки на груди и выпятив подбородок, Ричард хмурится, теребит седой ус, а в конце качает головой и осуждающе произносит:
— Э, Эзра, непорядок ведь! Вон какие дела творятся. У нас ничего подобного не происходило сколько себя помню.
Шериф не успевает ничего ответить на адресованный ему откровенный упрек в бездействии – в дверь снова стучат. Громко, заполошно, так, что всех мгновенно накрывает предчувствием беды.
Переступившая порог дома Рената Жарден обводит присутствующих потерянным, мечущимся и каким-то полубезумным взглядом, машинально заправляет за ухо выбившуюся из обычно аккуратной прически прядь волос. Голос у нее как будто незнакомый – ломкий, срывающийся.
— Мне сказали, шериф здесь… Тери пропала… Пожалуйста, помогите!
Тишину Центра Управления Временем внезапно взорвал крик дежурного оператора Степаныча, круглолицего и добродушного обычно человека:
— Петруха! А ну иди сюда, паршивец!
Не получив ответа, Степаныч грохнул кулаком по столу:
— Петруха, твою мать, иди сюда, не то голову оторву!
Из дальнего угла выполз взъерошенный молодой человек в круглых очках. Дежурный техник Петруха. Он с трудом поднялся и неуверенно подошел к Степанычу.
— Не кричи… Пожалуйста. Я после вчерашнего празднования Конца Начала…
— »Не кричи! Не кричи!» Ты посмотри! Что это?!
Техник глянул на монитор преобразователя многовероятностного будущего в единственно реальное прошлое.
— Ох, до сих пор в глазах двоится, — проговорил Петруха, поворачиваясь к Степанычу. Но едва глянул на того, как остатки хмеля вылетели из головы. Он снова посмотрел на монитор. Вместо одной линии, обозначающей прошлое, было две. Петруха бессильно опустился в кресло.
— Что это? — спросил он.
— Это я у тебя спрашиваю, что ЭТО!
— Два прошлых…
— Вот именно. Люди и с одним-то разобраться не могут, а тут два. Это же всеобщее раздвоение личности и повальная шизофрения. Признавайся, что ты сделал?
— Почему я?
— Потому, что это ты у нас гений. Гений-недоучка.
— Ну, когда вчера Светка приходила…
— Что?! Еще и посторонние в операторской! Если начальство узнает… Нас в лучшем случае просто уволят.
— Но ты же не скажешь…
— А тут и говорить ничего не надо, — прорычал Степаныч, и ткнул пальцем в монитор.
— Да, дела. А что, если того. Ну, одну линию стереть.
— А вдруг полную распечатку посмотрят? Все же записывается.
— Они что, не люди? Они же тоже Конец Начала праздновали. А пока все выходные закончатся, столько всего накопится…
— Не знаю… Только, как ее сотрешь-то?
— Устроим какую-нибудь аннигиляцию или там, черную дыру, или на крайний случай — взрыв сверхновой.
— Думаешь, получится?
— А то! — воодушевился Петруха, и быстро нажал несколько кнопок, потом щелкнул рубильником. В следующий момент одна линия потухла. — Есть!
Но, пару раз мигнув, пропала и вторая.
— Вот тебе и начало конца, — сказал Петруха, и в ужасе посмотрел на Степаныча. А тот уже занес кулак для удара. Но ударить не успел, поскольку в это самое мгновение исчезло все, в том числе и начальство, которое так и не узнало об этом происшествии.
Анна Самойлова
Родилась 22 ноября 1965 года в городе Пржевальске Киргизской ССР. Там окончила среднюю школу. После чего приехала в Барнаул и поступила в Алтайский Государственный Университет на физический факультет. По окончании увлеклась психологией и пошла учиться в Барнаульский Педагогический институт.
Первая печатная публикация — рассказ «Нагаданный» была в декабре 2003 года в газете «Вечерний Барнаул». С тех пор рассказы неоднократно публиковались в газете «Вечерний Барнаул», еженедельнике «Алтайская неделя», Журналах: «Роман-Журнал XXI-век», «Барнаул», «Если», «Уральский следопыт», «Магия ПК», «Встреча», «Алтай», в «Литературной газете. Алтай», «Махаон» и др.. Вышли авторские сборники рассказов «Якорь для крыши» и «Найденный дом» и поэтические сборники «После осени» и «Облака-корабли».
Лауреат премии «Лунная Радуга» имени С. И. Павлова за вклад в развитие отечественной фантастики.
Член Союза писателей России. Живёт в Барнауле. Работает литературным консультантом в Алтайском Доме литераторов.
Паша
После недельного рая возвращаться в город было тоскливо. Как будто все переживания и тягостные мысли, отодвинувшись на время, дали мне короткую передышку, как последний вздох умирающему, а теперь всё возвращается на свои места. Приговор никто не отменял! Это была просто отсрочка его исполнения.
Во дворе всё по-старому: бутылки из-под пива возле доминошного стола, семечная шелуха, окурки, не долетевшие до урны. И среди этого бедлама наша дворничиха: с утра безуспешно борется с вечным мусором и обнаглевшими голубями. Я уже хотел было крикнуть ей своё обычное: «Здрасьте, тёть Тась!», — как вдруг на лавке у подъезда увидел Ленку и, застряв на полушаге, следом услышал глухой шмяк моей упавшей сумки.
«Финита… приплыли! Кто бы сомневался!»
Дальше я ничего не видел, верней, не хотел ничего видеть. Всё было как в плохом кино: подбежала, пустила слезу, и финальный поцелуй главных героев. Массовка может быть свободна: «Пиздуйте, господа, из кадра, не загораживайте проход!»
— Ладно, пока! — услышал я свой голос и на негнущихся ногах потюхал дальше.
Если бы мне сейчас пустили пулю в лоб — вот это было бы самое оно: в голове противно звенело, и остановить этот мучительный звон могла только пуля.
Мамы уже не было: ушла на работу. Я зашёл на кухню, упал на табурет и завис. Всё! Материнская плата сгорела — аппарату один большой кирдык! Звон в голове продолжался, мешая думать. Сидел, тупо смотрел в пространство и ничего не видел. И больше ничего не хотел. Устал. Похер всё! Хочу в тундру, к медведям, на Северный полюс — зарыться в сугроб и сдохнуть, и чтобы никто не нашёл.
Потом пошёл в комнату и лёг на кровать, отвернувшись к стенке. Морозило. Накрылся с головой пледом. Голова не проходила. Боль отвлекала от мыслей и даже давала облегчение. Незаметно для себя уснул.
Проснулся от звонка. Звонили в дверь. Вставать не хотел, да и никого не хотел видеть.
«Отъебитесь все! Нет меня!»
Не уходили. Ненавистный, настойчивый звон продолжался.
«Да твою же мать!»
Встал. Пошёл. Открыл. На пороге стояла Ленка.
— Чего тебе?
— Можно войти?
— Уверена, что туда попала? Квартирой не ошиблась?
— Мне поговорить с тобой надо, на лестнице будем разговаривать?
— Входи! — я нехотя отстранился, пропуская Ленку в квартиру.
«Какого хрена ей от меня понадобилось?»
— Зачем пришла?
— Может, присядем где-нибудь? Не очень-то ты гостеприимный хозяин, — бросила Ленка на меня язвительный взгляд.
— Я тебя не приглашал. Чё надо? Говори и уходи. У меня дела, — ответил, проходя в комнату.
«Ещё я перед этой курицей не распинался. Делать мне больше нечего. И чё припёрлась? Странно! Да мне пох!»
— Небогато живёте! — продолжала язвить эта стерва, оглядываясь по сторонам.
— А ты чё, в долг пришла просить?
— Ладно! Я не ругаться пришла, Паш! Извини! Хотела узнать, где вы были? Почему Тимур такой расстроенный, на себя не похож? Что случилось, можешь рассказать? — начала тараторить как обычно, присев на краешек кресла.
«Да! Жизнь идёт, а люди не меняются! Какой козой была, такой и осталась! Красивая, тупая кукла!»
— Ты же с ним была! Чего не спросила? — сел я на диван, положив ногу на ногу. — Я тут при чём? Ещё вопросы есть?
— Ну, ты же понимаешь, полгода не виделись! Не до разговоров нам было, Пашенька! Просто вижу, что он чем-то расстроен, а делает вид, что всё нормально. Я переживаю. У него дома всё в порядке?
— Вот когда до разговоров будет, тогда и спросишь. Не по адресу обратилась!
— Паш, не веди себя так по-хамски! Я с тобой нормально разговариваю, но могу поговорить и по-другому!
Глаза этой козы недобро сузились и приобрели металлический оттенок.
«Бля! Волчица! Того и гляди, горло перекусит!»
— Лен, тебе чего от меня надо, не пойму? Чё за угрозы? Ничего, что ты у меня дома?
На этом запас хороших манер иссяк, и Ленка пошла в наступление:
— Ты думаешь, я слепая? Ты же Тимуру про меня без конца всё нашёптываешь! Хочешь нас разлучить? Думаешь, я не знаю про твои «голубые» мысли насчёт него? — сочился ядом её язык, а лицо исказила гримаса ярости.
— Пошла вон!
— «Пошла вон?» Паша, тебе со мной лучше дружить. Ты же не хочешь, чтобы вся школа узнала о твоей «голубой» крови? И держись от Тимура подальше! Не хватало ещё, чтобы из-за тебя у него были неприятности. Друг-пидор — плохая история. Ты меня понял? — и, направляясь в прихожую, со змеиной улыбкой добавила:
— Ладно, я думаю, мы друг друга поняли. Можешь не провожать. Надеюсь, у тебя хватит мозгов сохранить в тайне нашу беседу, Павлик!
«Вот гадина! Произнесла имя таким тоном, как грязью вымазала. Стерва! Да идите вы лесом! Оба!»
Я с размаху захлопнул за ней дверь.
Мысли путались:
«Неужели так заметно? Бежать, бежать надо отсюда! Сегодня же поговорю с мамкой. Эта сволочь не успокоится, пока своё не получит! Тёмку жалко! Он слепой — не видит, с кем связался. Идиот! Блин, что же делать-то?»
Тимур
Первая мысль: «Надо позвонить Пашке!»
Я набрал номер. Долгие гудки. Наконец взял трубку. Сопение.
— Паш? Алло? Ты меня слышишь?
— Ну… и чё?
— Как ты?
— Говори, чё надо?
— Я сегодня вечером с ней встречаюсь…
— Рад за тебя, чё дальше?
— Всё ей скажу. Можешь ко мне счас прийти?
— Что «всё» ты ей скажешь? Что в другую команду записался? Совсем больной? Даже не думай!
— Давай не по телефону. Приходи.
— Нахрена? Не хочу ничего обсуждать. И вообще… ничего не хочу. Оставьте меня все в покое! Всё! Отбой!
Пашка отключился. Я перезванивал, но он не брал трубку. А потом: «… абонент недоступен».
К Пашке не пошёл, мне нечего было ему сказать. Сначала нужно встретиться с Леной. Встретиться и… расстаться. Бля, почему всё так сложно?
«Ладно! Надо за продуктами смотаться. Холодильник пустой. Да и дома сидеть уже невмоготу».
Я поехал в центр. Пообедал в кафешке, поболтался без дела по городу и, закупив продуктов, вернулся назад. Домой идти не хотелось, и я решил завернуть в парк, где бегал по утрам.
Он располагался в середине нескольких жилых кварталов, был очень старым, и от этого уютным и живописным. Не парк, а кусочек настоящего леса с лужайками, уединёнными уголками в тени высоких ветвистых деревьев, с лесными тропинками, по которым хотелось пройти и попасть в неизведанное, куда не ступала нога человека.
И только вначале был облагорожен круглой, заасфальтированной площадкой у входа, от которой шли несколько аллей со скамейками и фонарными столбами, с такими же асфальтовыми дорожками, уходящими от центра в разных направлениях.
Центральная зона с обширными полянами и декоративными кустарниками вокруг площадки никогда не пустовала: мамы с колясками, ребятня на роликах, бабульки с внуками, собачники, парочки. Мне же хотелось в тишине всё обдумать, и вся эта весёлая, беззаботная кутерьма не соответствовала моему сегодняшнему настроению. Поэтому нашёл скамейку подальше от людей и шума. Вообще-то, я не любил одиночество, и всегда был кто-то рядом: родители дома, одноклассники в школе, ребята в спортивке, Пашка, Ленка…
Ленка… Через три часа я должен ей позвонить… И должен всё сказать… И как же этовсё на неё вывалить? Ведь она ни в чём не виновата. Приехала из-за меня, три дня ждала, дурочка! И дождалась! Приехала к любимому, а «любимый» ей нож в спину… Утром ведь сказал, что всё хорошо, успокоил, а теперь получается, что нифига не хорошо. Бли-и-ин! Как же муторно-то! Неужели у всех так?
Выходит, её отец был прав, когда назвал меня подонком. Подонок и есть! Предал!
А ведь думал, что люблю. Да что думал — уверен был до последнего, что люблю! И ждал, пока не случилась эта неделя с Пашкой. Может, и раньше разлюбил, только не понял сразу. Она вот подошла ко мне, плачет, поцеловала… а я стою и думаю про Пашку, что он это всё видит. Про Пашку думаю, блять! Не про неё! Выходит, что… Что выходит? Что теперь я его… Нет, стоп! Как мужик может любить мужика? Чё за бред! Не… это совсем не то. Тут что-то другое. Не могу я его любить, он же не девушка!
Фигня какая-то! Это совсем не то… А что тогда? Что я к нему чувствую? Почему меня всё время к нему тянет и крышу сносит? Нет, это не любовь! Этому названия ещё не придумали. Я просто должен быть всегда рядом, чтобы знать, что с ним всё в порядке! Да, точно! Так и есть! Это называется за-бо-та. Вот… да! Я привык о нём заботиться.
Охтэжблять, заботливый! А в Сосновом тоже… заботился? Косточки разминал и мышцы растягивал, заботливый ты наш? Что этобыло, а? Массаж? От которого тебя пёрло так, что сердце из грудной клетки выскакивало, массажист ты хренов? Чё ты себе-то врёшь сидишь? Забота, бля! Нихера это не забота! В животе вон опять гномики танцуют, и ладошки вспотели!
Не знаю. Любовь всё равно что-то другое — к девушкам. Вот как у отчима к маме — это любовь! Цветы дарит, ухаживает и заботится тоже, да. А у меня к Пашке что? Да ничего у меня к Пашке! Я без него, сука, просто подыхаю, какая нахер кисейная любовь с цветочками? Пиздец!
«На тебе, Паша, букетик в знак моей любви!» Оборжёмся вместе!
Нет, тут другое… Просто мы всегда должны быть вместе — всё! Я без него — не я! А он без меня… как? Этого я не знаю. В Сосновом ему тоже было со мной хорошо! Господи, как же классно с ним! Так, тихо! Про это не надо вспоминать, а то в кустах дрочить придётся, как гомику какому-нибудь. Интересно всё-таки, он тоже меня так же чувствует? Временами кажется, что он меня ненавидит. Вот как сегодня… телефон отключил, сволочь! Как будто я виноват, что меня Ленка при нём поцеловала. Не я же ей на шею бросался! Нахрена было сбегать?
Что ж душа-то так болит? Чего он сейчас там один делает? Тёть Нина на работе. Жрал или нет? Чё, блять, прийти было трудно? Самому сходить? Нет, не пойду. Сначала с Ленкой поговорю. Лучше сразу всё сказать. Постараюсь поговорить по-хорошему, она не глупая, должна понять. Что понять? Что я мудак? А причина? Другую себе нашёл? Другого. Так не скажешь.
Да никого я не нашёл! Просто разлюбил. Полгода не виделись, и всё пропало. Называется — проверили чувства. Твою ж ма-а-ть! Нахрена утром этот спектакль устроил?
«Не переживай, Лена, всё будет пиздец как хорошо!»
Придурок! Нихера не хорошо! А что я должен был? С порога сказать:
«Извини, Лена, я тебя разлюбил. Иди домой».
Так, что ли? А ведь раньше я без Ленки и дня не мог прожить! Или мог? Ну да! Мы разлучались на каникулы. Но я-то и тогда знал, что мы всё равно вместе! И скучал даже! Или нет? Ну, а чё было скучать, если знал, что через пару месяцев встретимся! И теперь так же! Все полгода знал, что приедет, и ждал спокойно. Не, ну по-первости переживал, конечно! А потом как-то привык.
А что с Пашкой? Если этот дурень щас сорвётся и уедет, что будешь делать? Будешь скучать? Да нихера я не буду скучать! Он мой! Точка! Поеду и верну этого Буратину с букварём! Пусть дома сидит и книжки свои читает!
А если не захочет вернуться? Пошлёт меня? Фублять! Муторно-то как! Может, нам вместе уехать? Или в другую школу перевестись? Вариант! Здесь Ленка каждый день перед глазами, и все в курсе, что мы дружили. Пиздец! Будешь как голый на площади. Да пофиг, что там кто говорить будет, ей вот тоже не в кайф меня видеть каждый день. Надо переводиться!
А колледж — херня! Оттуда в армию забирают. И мои будут против. Как я им объясню, с какого перепуга решил уехать? Нет, надо с Пашкой всё обсудить. Говнюк, мобилу отключил.
Пельмени начинали подтаивать, да и колбаса уже стала тёплой. Откусил от розового ароматного круга, пожевал… Несколько воробьёв подлетели поближе и заинтересованно поглядывали на еду в моей руке. Достал батон и, раскрошив немного мякиша, бросил в их сторону, чем спугнул юркую стайку.
— Ладно, сами разберётесь, а мне пора. Пока, птички! — проговорил вслух, покидая уютное местечко.
«Ну точно — параноик! Мож, споёшь ещё? С птичками уже начал разговаривать — до дурки недалеко осталось!» — лениво посмеиваясь над собой, направился к выходу из парка.
Впереди маячила встреча с Леной, и ожидал очень нелёгкий разговор. А как его начать, я так и не придумал.
Земная орбита, июль 2012 г.
Заправив на место последний провод, Мортимус глубоко вздохнул и вылез из-под консоли. Кажется, он проверил и перепроверил все, что только мог, заменил все (ну, или почти все!), что устарело или показалось слишком изношенным, настроил маскировочный механизм, а заодно и выбросил из консольной весь хлам, оставшийся от его прошлого воплощения. Правда, потом испугался, что выкинул что-нибудь нужное, и спрятал мешки с мусором в одну из кладовых. Так будет надежнее.
Ну, что ж, ТАРДИС работала, как лучший хронометр в палате мер и весов — то есть, все-таки не идеально, но сносно, — и теперь стоило проверить, было ли дело в аппаратуре или в темпоральных возмущениях. Мортимус вытер руки о костюм. Куда бы отправиться? А, да не важно. Лишь бы не удаляться от Земли. Он настроил время и место прибытия, скрестил пальцы, и ТАРДИС без всяких проблем и перипетий материализовалась.
Ну, слава Господу всемогущему! Теперь лишь бы все координаты совпали. Мортимус включил сканер: ТАРДИС, как он и планировал, материализовалась на земной орбите. Время… время. Начало двадцать первого века. Да, все точно. Значит, все-таки темпоральные возмущения. Надо высчитать поправку, прежде чем отправляться в Германию.
Мортимус еще раз посмотрел на экран сканера. Земля всегда выглядела из космоса одновременно внушительно и заманчиво, и ему казалось, что отчасти и поэтому сюда так рвались различные инопланетные захватчики. Невозможно было просто пройти мимо, не позарившись на эту прелесть. Кстати, о захватчиках. Мортимус не отслеживал, сколько они болтались во временном вихре — он настраивал ТАРДИС. А Сек обнаружил-таки, что на борту имеется библиотека, думается, очень интересная и для далека, и для человека. С тех пор Мортимус его не видел — только слышал иногда звуки патефона: старые виниловые пластинки тоже хранились там. Кажется, Сек даже спал в библиотеке, но приготовленная еда из кухни исправно исчезала. Все-таки ТАРДИС слишком велика. Двое могут жить в ней и ни разу не встретиться, разве что случайно, если не заходить в консольную.
Но на Землю с орбиты посмотреть стоило, особенно сейчас: кажется, он случайно направил ТАРДИС в самую гущу роя изолус, космических светлячков. Очень, очень красивое зрелище, а главное — редкостное.
Из-за дверей библиотеки снова играла музыка — еле слышно, но узнаваемо. Грегорианские хоралы. Мортимус фыркнул. Надо же, пластинки сохранились! Он был уверен, что забыл их в одиннадцатом веке.
— И как, тебе нравится музыка? — спросил Мортимус, стоя в дверях. Сек, который сидел с книгой за столом, обернулся и пожал плечами.
— Немного однообразно, — признался он. — У тебя есть и лучше… Эта слишком нечеткая. Мне нравится, когда есть ритм.
Мортимус подошел ближе и заглянул через плечо в книгу. Слава Богу, беллетристика, а не какой-нибудь домашний раритет с секретными технологиями.
— А, все равно. Кстати, читать можно и лежа. Вон, специально для этого есть диван и раскладные кресла. И ковер.
Сек захлопнул книгу и уставился на него своим серым глазом — кажется, немного обиженно, а может, и нет. Не разберешь, слишком мало мимики. А прочитать его, как человека, Мортимус не мог. Не получалось.
— Я думал, что на диване нужно спать, — сказал он.
Мортимус рассмеялся и покачал головой.
— Хотелось тебе кое-что показать. Бросай эти скучные жизнеописания и пойдем со мной!
— Это не скучно, — возразил Сек, но все-таки встал из-за стола. — Это помогает лучше понять психологию людей.
— Почитай лучше Фрейда, — бросил Мортимус через плечо, выходя в коридор, — если уж речь о психологии… И не отставай, все самое интересное пропустим!
Он открыл дверь и выглянул наружу — кто знает, какую форму приняла ТАРДИС? Потом понял, какую, и рассмеялся.
— Осторожнее вылезай, — сказал он. — И делай, как я.
Он взялся за створку двери, высунулся наружу и шагнул в сторону, а потом сел, устраиваясь поудобнее на мягких подушках. Вот будет смеху, если кто-нибудь сейчас наблюдает эту часть неба в телескоп. Диван, дрейфующий в космосе — сущая нелепица, конечно же, а уж если на этом диване кто-то сидит…
Сек осторожно выбрался и сел рядом, сложив руки на коленях. Он молча смотрел перед собой. Странно, неужели ему не нравится вид?
— Красиво, правда? — спросил Мортимус, решив нарушить молчание. — Видишь, вон там Нью-Йорк. Слишком шумный город, хоть и прекрасный. Даже по галактическим стандартам прекрасный. Мне есть, чем гордиться.
Сек пожал плечами.
— Да, очень, — вежливо, но сухо ответил он. Да что это с ним? — Мы же собирались в Германию.
— Вот и отправимся после этого, — ответил Мортимус, слегка раздражаясь. — Я все перепроверил и настроил. Не хочу опять попасть в какую-нибудь передрягу. Мне и одной хватило!
Щупальца Сека вздрогнули и нервно зашевелились.
— Ты что, влюбился, что ли? — фыркнул Мортимус.
— Нет! — возмутился Сек, а потом вдруг замолчал и начал рассматривать ботинки. Продолжил он совсем другим голосом: — Не знаю. Мне не с чем сравнивать.
Настоящим психологом Мортимус, конечно же, не был и начинать практику не собирался. Социология — наука об обществе — привлекала его куда больше. И сейчас он даже не знал, что сказать. И надо ли что-то говорить? И как? Все слишком запутанно!
Но, наверное, Секу было гораздо труднее, чем ему.
— Ее потом сумеют освободить, — начал Мортимус. — Она не должна умереть… ну…
Сек помотал головой.
— Мне все равно!
Вранье. Неприкрытое.
— Люди очень вероломны. Это… нормально. Так всегда было и будет.
Сек вздохнул.
— Это их преимущество, — выдавил он. — Они умеют это делать даже лучше, чем далеки. Изощреннее.
Он сделал паузу, переплел пальцы и крепко сжал.
— Я был уверен, что все предвидел. Кроме одного.
Мортимус покосился на него. О, как интересно. Предвидел? Ну-ну.
— Кроме того, что она тебя использует? — спросил он осторожно. — А не предложит партнерство и все такое?
Сек кивнул.
— Я… не хотел об этом думать, — сказал он с затаенной яростью. — Как у людей получается? Эти инстинкты… с ними почти невозможно бороться.
— Вообще-то ты гораздо больше человек, чем я, — с иронией отозвался Мортимус, но, поймав яростный взгляд Сека, поправился: — Они учатся этому с детства. И все равно не у всех выходит. Большинство просто следует им, не думая. Расслабься.
Сек замолчал, глядя перед собой. Повисла неприятная пауза, словно что-то нужное не было сказано, какие-то слова, которые стоит произнести — и они все изменят. Мортимус поерзал на месте. Все-таки с настоящими людьми было гораздо проще. Их чувства и эмоции ясны и понятны, а Сек был чем-то вроде плотного свинцового ящика — абсолютно закрыт и непроницаем для телепатии.
— Мою спутницу убили далеки. Давно, — сказал Мортимус. Сек повернул голову и пристально посмотрел на него.
— Противоречивое чувство. С одной стороны, что-то подсказывает мне, что нужно извиниться, с другой — я не виноват в этом, — сказал он спокойно.
Мортимус отмахнулся. Толку от этих извинений.
— Я постарался об этом забыть. Просто… вспомнилось.
— Она тебе нравилась? — неожиданно спросил Сек. Мортимус вздрогнул. Сердца застучали быстрее, он пожал плечами и отвернулся.
— Ну… да, — признался он.
К счастью, Сек не стал ничего уточнять и спрашивать. Он вообще не стал ничего говорить — просто положил ему руку на плечо и улыбнулся. Мортимус посмотрел на него и несмело улыбнулся в ответ. Слова казались лишними.
Время шло. Они просто сидели на диване и молчали. Земля медленно вращалась, и Нью-Йорк постепенно исчез, уполз за край. Япония сияла сквозь облака огнями.
— Теперь нам нужно отправиться в Германию, — сказал Сек. — Давай достанем твоего Гитлера из шкафа.
— Он не мой, — возразил Мортимус. Еще чего! Он никогда не интересовался рейхом, хотя кто-то из его школьных друзей увлекался… Магнус, что ли? А, плевать. — Но я все настроил. Попробуем попасть куда надо. Возвращаемся? Отодвинь тогда вон ту подушку, это дверь.
Сек откинул подушку в сторону, но заходить не стал, повернулся и посмотрел все-таки на яркую, бело-голубую Землю, висящую посреди океана огоньков.
— Что это за огни? Красиво, — спросил он.
— Изолус. Они такие маленькие… но их так много. Рой.
— Разумные?
— Условно.
— Это не опасно — материализоваться посреди роя?
Мортимус пожал плечами.
— Нет. Что они могут нам сделать?
— Я имел в виду — для них, — уточнил Сек.
— Нет, — беспечно отозвался Мортимус. — Даже если и сбили пару штук, ничего с ними не будет. Вернутся как-нибудь. Залезай, нам пора отправляться.
Он бросил последний взгляд на Землю и следом за Секом забрался обратно в ТАРДИС.
Оставалось надеяться, что поправка сработает, и их не зашвырнет куда-нибудь к динозаврам или вовсе… на Скаро. Не дай Бог! Мортимус запер дверь и по глупой привычке постучал по ней три раза. Стоило еще сплюнуть через левое плечо, но это будет уже слишком.
Он подошел к консоли и начал настраивать маршрут. Сек стоял рядом и, наклонив голову, следил за его руками.
— Ты должен был учесть мю-возмущение в воронке, — сказал он.
— Я учел! — возмущенно ответил Мортимус и переключил еще один рубильник. Еще не хватало, чтобы далек его учил управлять ТАРДИС! Тоже мне знаток. — С самого начала! Не мешай!
ТАРДИС мелко задрожала, контуры предметов по краю зрения поплыли и расползлись, но тут же собрались обратно. Мортимус выдохнул и скрестил пальцы снова. Центральная колонна замерла. Кажется, материализация прошла успешно — судя по всему, ТАРДИС все-таки прибыла в нужное место… или нет? Датчики снова сбоили. Мортимус постучал ногтем по монитору. Тот показывал белый шум. И сканер тоже. Все-таки лучшее — враг хорошего. Не нужно было так тщательно все настраивать! Легкая небрежность никому еще не повредила.
— Ничего не говори, — быстро сказал Мортимус Секу. Тот скептически скривил рот, но все-таки промолчал. — Я сейчас выгляну и посмотрю, что там — очень оперативно.
Снаружи был белый и почти стерильный на вид коридор. Занавески с одной и другой стороны. Что-то гудело. До боли знакомое и даже родное… Нет, не Германия. Точно нет. Надо было брать бóльшую дельту, как минимум на три десятых градуса больше, и временной люфт на пару часов. Никогда не поздно попробовать еще раз. Реальность все равно стабилизировалась.
Мортимус уже собирался захлопнуть дверь, как его взяли за шиворот и выдернули наружу.
— Я еще одного нашел! — крикнули за его спиной. — Прятался в туалете. Иди! Иди вперед! Руки за голову!
О Господи. Опять! Мортимус медленно обернулся. Прямо ему в лицо смотрело дуло дробовика, а заодно и тот, кто держал оружие — черноволосый и очень восточный человек с густыми бровями, сросшимися в одну. Земля, конечно. А век, очевидно, двадцатый. Самый конец.
Пол под ногами задрожал и немного поплыл. Турбулентность.
А это самолет. Точно.
— И когда вы, паршивцы, собирались мне об этом сказать?
Джек исподлобья посмотрел на Мальцева.
— Мы не собирались.
— Почему?! – оторопел спасатель.
Киборг насупился еще больше, не будь в нем метр восемьдесят пять роста, точь-в-точь шестилетний мальчишка, которого допрашивают, зачем он нашалил.
— Все и так было хорошо. А могло измениться, если бы люди узнали.
Мальцев снял шлем и потер лоб, как если бы помогал услышанной информации устроиться в голове. Было немного обидно. Даже не немного. Вроде бы не давал повода себя бояться! Наоборот!
— Ладно, — пристально глядя на Джека, выговорил он, — чего я еще не знаю?
Тот смотрел так же настороженно и исподлобья.
— Уточните вопрос.
— Дать бы тебе по шее за выкрутасы.
— Что у вас тут? – подбежал парамедик. — Живой?
— Живой.
Доктор махнул на гравиносилки, которые все работающие врачи таскали за собой.
— Укладывай его, Джек! – Врач уже распаковывал капельницу. — А ты, Глебка, руку ему освободи. Вот, хорошо. Степа, он у тебя почти критический, давайте в машину его, мальчики!
Киборги бросились толкать носилки к машине. Мальцев дернулся было за ними, но врач уже вцепился в него.
— Куда? Стоя-ять!
— Черт, Леха, да в порядке я! Пусти!
— Да счас! – Врач помахал перед его носом пробиркой анализатора. — У тебя в легких столько кислорода осталось, что еще пара минут — и начнется их отек! Маску в зубы!
Степан дисциплинированно прижал специальную медицинскую маску к лицу, делая глубокие вдохи. Как положено, десять раз. После чего закашлялся, выгоняя мокроту, которая образовалась в результате очищающей химической реакции.
— Мать твою!! – это врач всадил через одежду два укола.— Предупреждать надо!
— Иди к нашей машине, Степа. И не вздумай по дороге заблудиться! Егора не видел? – Доктор внимательно осматривался по сторонам. — Всех наших нашел, а его нигде нет.
— Его скорая забрала час назад.
Врач покачал головой.
— Тяжелый?
— Средний. Выживет.
— Иди к машине. Да, возьми там пару пробирок и своих киберов проверь. Инъекторы в третьем боксе, в баллоне еще на одну дозу зарядки. Разделишь. Я побежал к лестнице, там что-то жуткое творится. Если киберы в порядке, отправь ко мне, людей из-под завалов спасать!
Мальцев кивнул. Пожар стих, спасение продолжается.
***
— Дыхнули оба! – он протянул пробирки Джеку и Глебу. Цвет едва красный, система практически очистила легкие. Хорошо им, с завистью подумал Мальцев, чувствуя, что у него самого грудь изнутри как наждаком трет. – По уколу и догоняйте Алексея.
Он устало оперся о борт машины.
— Я с Васей тут посижу. Бегом!
Оба киборга скрылись.
Вася лежал неподвижно, как выключенный. Ничто не напоминало о произошедшем буквально десять минут назад. Но Степан все помнил.
Тяжело дошел до гравиносилок, оперся о борт и провел рукой по коротким волосам киборга.
— Не бойся, Васек. Придумаем что-нибудь с тобой. С вами обоими. Вот же вы черти! И меня обманули, и ребят из ОЗК. Они вокруг вас хороводы водили со своими тестами, а вы, паршивцы, небось со смеху покатывались.
Он говорил, но не сердился. Первая обида тоже уже прошла, он знал и понимал, почему киборги не спешат открываться людям. Надо серьезно поговорить с ними. Только в спокойной обстановке, в тишине, чтобы никто не услышал. Вот закончится этот адский день, и они поговорят.
Он очень устал. Сел рядом с носилками, на минуту прикрыл глаза.
***
Очнулся в койке. Переодетый в больничную пижаму, чистый, с противоожоговыми наклейками на руке, но он совершенно не помнил, когда это его угораздило.
— Как я тут оказался?
К нему обернулась медсестра.
— Очнулись? Хорошо. Вы уснули около машины. Вас совсем недавно привезли всех. Вам нужно отдыхать. Поспите еще.
— А мои ребята все где? Тридцать седьмой участок.
— Я сейчас узнаю.
Медсестра покопалась в планшете.
— У нас, кроме вас, из этого участка еще трое. Через одну палату, по той же стороне коридора. И доктор Белов добился, чтобы на двое суток здесь же оставили киборгов, — она чуть поморщилась, — такой скандал устроил. Неприлично просто.
Мальцев сел на койке.
— Где они? – зная отношение к киборгам, он готов был поверить, что их в какой-нибудь подсобке заперли.
— Лежите, — шикнула она, — — в запасной процедурной они. Место было только там. Люди — и те в коридорах сейчас лежат, больница переполнена. Хотели их там же положить, но решили не провоцировать, оставляя со всеми.
Он честно дождался, пока медсестра уйдет. Пациентом он был опытным, выждал еще полчаса и только потом сполз с койки.
Медперсонал тоже знал многое про спасателей. И тапки около кровати отсутствовали. Что Мальцева не остановило. Аккуратно отсоединив капельницу, он обмотал вокруг себя одеяло и отправился проведать свою команду. В отделении было шумно, медперсонал был поглощен больными. Слышались стоны, в воздухе особенно резко пахло лекарствами. Мальцев воровато нырнул за дверь медсестринской комнаты, там, на полках в шкафу, всегда были разложены постельные комплекты, униформа, обувь, халаты. Он натянул простой комплект из штанов и туники, прикрыл лысину шапочкой и, уже с уверенным видом, потрусил в конец коридора, ища запасную процедурную.
Врасплох он киборгов не застал. Едва зашел — встретился взглядом с Джеком. В процедурной хватало места только для двух медицинских кушеток, тумбочки для лекарств и пары шкафов с лекарствами. На одной лежал Вася, сразу под двумя подсоединёнными капельницами. На соседней растянулся Глеб. На Глебе были только штаны. Киборг лежал на боку, по спине раскиданы лужицы застывшего биогеля. Джек, полностью одетый, правда в пижаму, сидел на краю.
Мальцев приложил палец к губам и крадучись сделал два шага вперед.
— Как вы тут?
— В норме, — шепотом ответил Джек, — а почему шепотом?
— Чтоб не разбудить.
— У киборгов слух острее, — Джек перевел взгляд на Васю, — мы вас за семь метров до двери засекли.
— Так вы не спите? – Мальцев прищурился.
— Режим регенерации внешне похож на сон. Но датчики при этом работают.
— Ну, ладно. Раз все равно не спишь, — Мальцев устроился на краю Васиной кушетки, — рассказывай все по порядку.
Джек практически все время думал, как пройдет этот разговор. Как себя вести, что говорить, а что нет.
— Может быть, — неуверенно начал он, — — вы будете спрашивать? Так я смогу дать интересующую вас информацию.
— И не соврешь?
— Киборги не умеют врать.
— О, да. Последние… сколько лет ты уже такой вот, а?
— Я — два с половиной года. Вася тоже.
— Но что ж вы раньше ничего не сказали? В ОЗК, например.
— Не хочу. Нет информации, как они с нами поступят. Могут разделить, а Вася без меня не сможет общаться ни с кем.
— Сказали бы, чтобы не разделяли.
— Могли не послушать! И нам здесь нравится. Работа нравится. Вы очень хороший хозяин. Мы ничего не хотим менять.
— А с Васей вы давно… того… дружите?
— Два года. Мы оба были приписаны к береговой службе.
— А ведь я вас обоих забрал почти случайно, — удивился Степан. – Сначала хотел только тебя.
Джек едва заметно пожал плечами.
— Хорошо, что мы об этом не знали. Нас поставили в известность за час до вашего приезда. А то… не знаю, как бы я поступил. Вася не смог бы без меня. Когда один, от всего отрезан, особенно, когда знаешь, что может быть по-другому. Это трудно.
— Думаю, понимаю. То есть, когда ты за мной нырнул, то тебе все-таки никто приказа не отдавал?
Джек покачал головой.
— Никто. Но вы Васю вытащили. Он горел и до полного отключения оставалось чуть-чуть. Мы думали — последний раз на связи. А вы его вытащили. Никто никогда не помогал киборгам и тогда, тоже, и мысли не было, что помогут или приказ отменят. И я за вами нырнул.
Степан провел ладонью по подбородку. Вот оно как.
— Не надо было рассказывать? – после того как молчание затянулось, спросил Джек.
— Нет, надо было. Когда все знаешь — — иллюзий не остается. Не смотри так испуганно. Я не злюсь и не обижаюсь. С чего бы, раз ты меня вытащил? С тобой мне более или менее понятно. Про таких, как ты, я читал.
— Да. У вас очень хорошая подборка материалов, — согласился Джек.
— Ты в моем компьютере лазил?
— Вы не запрещали, — тут же ощетинился киборг.
— Верно. Что не запрещено — то можно. Народная мудрость. Ладно. А что же с Васей? Почему он такой?
Джек вздохнул и в подробностях рассказал о состоянии своего друга.
— Я не нашел ни одного достоверного описания, как такое состояние объясняется и можно ли его исправить. Сначала у нас была надежда, что со временем контроль ослабеет. Но за два года не изменилось ничего.
— Он все слышит, все понимает, но сделать в ответ ничего не может? – Степан перевел взгляд на Васю.
— Ничего, — подтвердил Джек, — он чувствует, слышит, видит, понимает, но словно в скафандр закован.
— Хреново, — резюмировал Мальцев. – Как общий паралич. Не повезло нашему Васе.
— Что вы с нами сделаете? – после минутной тишины спросил Джек.
— Ничего. Съездим в ОЗК, расскажу что да как.
— Сдадите нас им, как неисправных? Но Вася же отлично работает. И со мной никогда нет проблем.
— Никуда я вас не сдам. Просто поговорим с ними.
— Это обязательно?
— Что?
— Рассказывать в ОЗК.
— А кто еще нам поможет? Джек, я понимаю, ты сам вырос, сам себя воспитал, за друзьями своими присматриваешь, как брат старший, но в ОЗК же специалисты. Подскажут, научат.
— Не надо меня ничему учить. Я все знаю, что мне нужно.
Он выбил окно и подтянул люльку.
— Переходите.
— Я боюсь, — заплакала девочка. Ее тетя почти с ужасом смотрела на хлипкую конструкцию, и тоже не могла заставить себя сделать шаг через бездну, высотой сотню метров.
— Держись за меня.
— Я боюсь!
— Я не упаду. Вероятность падения меньше процента. Держись.
На этом хлипком устройстве они спустились на несколько этажей, но Глеб не мог предвидеть того, что троса намного не хватит. И они преодолели только десяток этажей вниз.
Вася спускался по лестнице вместе с ремонтно-аварийной бригадой. Их задачей было подобраться к месту крушения и попробовать соединить разрушенную систему пожаротушения. Несмотря на огонь, если бы удалось восстановить герметичность, она заработала бы и огонь перестал бы угрожать людям. А так, дым, высокая температура и продукты горения грозили смертью больше, чем сгореть в пламени.
— Нужно потушить три помещения, — — приказал старший в их группе, — иначе огонь спалит трубу.
Вася кивнул, оглянулся, ища опору. За одну из колонн зацепили тросы и спустили киборга начинать тушение. Этаж за этажом. Двое подавали Васе и второму спускающемуся за ним спасателю огнетушители. Следом, практически сразу, раскручивали бухту шланга.
Киборг влез в помещение, остановился, сбивая пламя и пытаясь отодвинуть его границу подальше от окна. Ремонтники, отчаянно ругаясь, устанавливали соединительную муфту, соединяя размочаленный край дублирующей системы с целым куском. Минуты шли, герметичности добиться не удавалось, напор не поднимался.
— Где-то забилось! – крикнул ремонтник.
— Или перебита подача из резервного резервуара на семидесятом этаже.
— DEX, спустись и проверь, — приказал старший ремонтник.
Вася полез вниз, цепляясь за шланг.
— Жуть берет, когда смотрю, — пробормотал ремонтник, глядя вслед.
— Радуйся, что такая штука с нами. Ты, что ли, полез бы проверять сам?
— Да я что? Но согласись, что-то в нем… такое. Хрен его знает что в нем перемкнет и что оно выкинет.
— Заткнись. Следи за манометром.
***
Джек и группа Мальцева поднимались с другой группой по соседней Башне, чтобы добраться до людей через второй, пока еще уцелевший переход. Через него прокатилась огненная волна, но пожарная система Третьей Башни сработала отлично. Пожар длился не больше трех минут.
— Смотрите! – крикнул один из спасателей, указывая вверх.
— Они с ума сошли! – ахнул кто-то еще из отряда.
Спасатели увидели спускающуюся, а потом зависшую люльку. До перехода не хватило всего нескольких метров.
— С ними Глеб! – узнал своего киборга Мальцев. — Отлично придумал! Ах, черт!!
Люлька зависла.
— Надо им помочь!
— Как?!
— Вылезти на крышу перехода!
— Что он делает?
Мальцев увидел, что люлька стала раскачиваться, пока не врезалась в стекло. Еще раз, еще.
— Он пытается завести людей в здание. Оттуда всего пара этажей до перехода.
— Бегом! Надо помочь!!
Спасатели перебрались по верху, снаружи. Пробили еще одно окно и помогли людям добраться до спасительного перехода.
Однако на такой высоте никто из людей перейти бы не смог. Ветер, скользкая поверхность. Да никто и не собирался подвергать спасшихся опасности.
— Осторожно! – едва люди собрались на площадке перед переходом, Джек преградил путь. Он просканировал переход, и расчеты показывали, что просто так это не сделать.
Киборг медленно прошел по стеклянному полу, раскладывая за собой обрывки светоотражающей ленты, таким образом проложив безопасный путь.
Он повел Лилу, за ней еще одну девушку. И тут не выдержали нервы у мужчины. Не слушая никого, он бросился по мосту напрямик, не слушая криков спасателей. Напрямик, по опасным участкам, по трещине…
Девочка плакала, оторвать ее от Глеба было невозможно. А они как раз преодолели первые несколько шагов пути, когда переход начал рушиться.
Киборг успел запрыгнуть обратно на площадку.
Мост рухнул.
Башня накренилась на метр.
***
— Глеб! – Мальцев, помогавший перейти второй спасенной девушке и теперь оставшийся в Третьей Башне, сквозь завывание ветра пытался докричаться до киборга. — Попробуй через подъемник!!!
Киборг обработал информацию, потом кивнул.
— Приказ принят. Вероятность успешной эвакуации меньше семи процентов. Других вариантов нет.
Глеб вывел людей к грузовому лифту. Даже скорее подъемнику.
— Но лифтами пользоваться нельзя. И они блокированы.
— Я перебью тросы, — — спокойно ответил киборг.
Что?!
— Под нами возгорание. Лифт застопорен. Ниже, на этажах возгорания, система электронных тормозов отключена. Ниже зоны возгорания нет. Начиная с тридцатого этажа она сработает.
— Мы разобьемся!
— Другого способа нет.
— Ты, чертова машина!!
— Прошу вас прекратить шум. Вы нервируете остальных.
— Я не полезу в эту коробку, чтобы мы долетели до земли и превратились там в фарш!!!
— Прошу вас, пройдите в кабину.
— Не смей меня трогать, урод!!!
Глеб сверился со своей базой данных, система выдала рекомендации, и… он одним ударом оглушил спасаемый объект.
***
Электронные тормоза действительно сработали. Лифт застрял между пятым и шестым этажами. Киборг выбрался, стал помогать выбираться остальным. Девочка на руках у него начала кашлять. Из-за поворота коридора как раз выскочили другие спасатели, и киборг быстро побежал с ребенком на руках из здания на воздух, к врачам.
А потом вернулся обратно, высвобождать тех, кто застрял в лифте.
Система пожаротушения кое-как, со скрипом, заработала. Но просто залить огонь для спасения конструкции уже было поздно. В штабе эвакуации приняли решение взрывать, пока еще можно провести управляемый взрыв, жертвуя остатками людей. Башня должна будет сложиться, как карточный домик, а иначе начнет падать набок, погребя под собой несколько тысяч квадратных метров города вокруг.
Теперь слить воду из резервуара нужно было уже не для тушения, а для облегчения конструкции.
В целях безопасности автоматически это сделать было невозможно. Вдруг замыкание или сбой. Действие нужно выполнить только осознанно, вручную.
— Доступ к запирающим люкам отрезан. Там только киборг, который с ремонтниками был. Он приказ такой поймет?
Мальцев стиснул зубы.
— Вася, прием.
— На связи, — отозвался киборг, только-только выбравшийся из шахты. Течь он устранил, можно было начинать запуск системы пожаротушения. Но приказ не поступал. Вместо этого приказано было всем спасательным и ремонтным бригадам покинуть здание в течение десяти минут.
— Нужно открыть заслонки. Выпустить воду.
Последовала пауза в несколько секунд.
— Спуск воды из резервуара опустошит всю систему.
— Все верно. Открывай и быстро на выход. Здание будут взрывать.
— Приказ принят к исполнению.
Вася развернулся и пошел обратно. Заслонки можно было выбить только вручную.
— Он не успеет выбраться, — негромко произнес кто-то в штабе.
— Кибер, может, и вывернется.
Мальцев не ответил. Он очень-очень надеялся, что Вася успеет.
Вода пошла не только по шахтам, но и по лестницам, часть вылилась через окна. Пламя она так и не потушила, лишь немного сбила.
Самого киборга выкинуло потоком в шахту.
Данные проверки, после того как он выбрался из-под льющейся сверху воды, говорили, что он получил повреждения нижних конечностей, травму головы, ушибы внутренних органов, но, в целом, ничего критического.
Он выбрался и оказался перед стеной огня, вместе с другими людьми. Вода обошла это место, пожарные и восемь человек продолжали вручную раскидывать обломки, чтобы выбраться.
Помощи не будет. Все это знали, но просто сидеть и ждать, когда придавит падающая конструкция, глупо. Даже если расчеты киборга дают не больше полутора процентов шанса на спасение. Даже если у киборга только сорок процентов работоспособности. Сзади подступает огонь, кончается кислород. Камень за камнем. Еще полметра. Еще.
— Проход!!! Быстрее!!!! DEX, держи дверь в коридор, иначе пламя потянется в пролом за кислородом!
Вася уперся спиной в дверь, послушно выполняя приказ.
Люди выбирались в расчищенный пролом очень быстро. У киборга еще есть немного времени. Главное было уйти из разогретого, как домна, помещения, где температура повысилась настолько, что угрожала не только и не столько органической части, сколько перегревом процессора. Он слишком долго находился в здании. При всей живучести киборгов, у них есть уязвимые места. Одно из них – перегрев процессора.
Но Василий держался до последнего. И бросился на выход, только когда люди спустились почти на этаж. Даже если огонь вырвет дверь, до людей он не дотянется.
Он тоже побежал, дверь практически раскалилась. Дольше он ее не удержит. Бежал, понимая, что не успевает. Внутренний экран покрылся полосами и красными строками аварийных сообщений.
DEX выскочил с лестницы в коридор. Впереди опен-спейс. Офис без перегородок. Он рванул в сторону, преодолел последние метры до окна, максимально разбегаясь, выбил своим телом стеклопластик и вылетел на улицу.
Там не зимний холод, но в разы холоднее, чем в здании.
Прыгать с высоты, с учетом уже имеющихся повреждений, было опасно. Имплантаты максимально скорректировали падение, но температура уже перешла критическую и когда до поверхности остался всего метр, процессор отключился.
Вася разлепил глаза не понимая, что видит. Процессор не работал, система не включалась, внутренний экран полностью пуст, но он сам все равно был. Видел как-то изображение. Осознавал себя и даже мог пошевелиться. Тело дернулось, ощущения были абсолютно непонятными, но настолько интенсивными, что картинка потемнела. Вася никогда не чувствовал что-то сам, информацию от нервов к мозгу процессор перехватывал, и он теперь не понимал, что происходит. Странно тяжело дышать, нет данных о происходящем, температуре, нет связи с Джеком и координирующим тушение пожара центром. Он один. Изолирован полностью.
Нет данных о повреждениях. Что сказать? Нет подсказки из слов. Он так сломан, что еще несколько мгновений — и его совсем не станет. Ни его, Васи, ни хозяина, ни мира. Это так страшно! Не надо! Он не хочет!!! Кто-нибудь, помогите… Джек… Где ты?..
— Хозяин… — едва слышно позвал он, с отчаянием и безнадежностью. — Джек… помоги… Не хочу…
Мальцев добежал до упавшего киборга одновременно с Джеком и Глебом. Тот лежал на спине, раскинув руки.
Хозяин. Странно, как же он может понять, что это он, если нет данных со сканера?
— Помоги… те… Страш… но…
Мальцев замер, пораженный, обо всем на миг забыв и встретив взгляд киборга. Испуганный, беспомощный. Живой.
— Система… не… включается… я… меня… нет…
— Васька! – пораженно уставился на него хозяин. — — Вася!!
Потрясения на этом для человека не закончились. Джек рухнул на колени с другой стороны и схватил руку сородича.
— Отчет состояния системы!
— Не… не… нет системы…
— Перезагрузка не началась? Зависла? Принудительно запусти! Давай! Не отключайся! Как я один останусь?!
— Перегрев…
Джек мгновенно сообразил, что произошло. Процессор, пока не остынет, не включится обратно. И раз Вася еще не полностью прекратил жизнедеятельность, значит выкарабкается.
— Включится. Остынет и включится. Обязательно.
Теперь Мальцев в изумлении таращился на Джека. Никакая имитация личности не могла выдать настолько встревоженный голос и такое отчаяние, когда киборг посмотрел на человека.
Не бывает, чтобы у киборга руки дрожали мелкой дрожью, когда он, сняв с Васи шлем, неловко проводит всей ладонью по его волосам. Уговаривает. Успокаивает. И не может киборг всхлипывать и говорить с таким отчаянием, что у него тело потеряно, ему страшно… не может просить не отпускать.
Многолетняя закалка не дала Мальцеву долго рефлексировать, в критической ситуации он привык действовать, спасая и помогая. Задать полсотни вопросов он успеет и попозже, когда они уберутся из-под падающих осколков, остатков воды и опасности, что их похоронит под обломками.
— Бери его!
Они бежали на фоне клубов дыма, роящегося искусственного снега, сквозь грохот, заглушающий вой сирен.
Вырвались.
Вася дернулся на руках у Джека всем телом. Схватил его за плечо. Взгляд наполнился ужасом.
— Нет… Не хочу… Неееее… — он прекратил промаргиваться, расслабился, глаза потеряли жизнь. — Аварийная перезагрузка завершена.
— Чего?! – окончательно перестал понимать Мальцев. – Это что?!
— Процессор восстановил работу, — тихо ответил Джек, — Вася снова заперт внутри.