Из дневниковых записей пилота Агжея Верена.
Абэсверт, открытый космос
«Я стану бусиной на твоем запястье,
Глотком воды между языком и губами…»
«…Я никогда особенно не любил стихов. Но бывает, что в память врезаются вдруг две-три строчки. Пробую читать дальше – не то. Но запомнившиеся строки могу носить с собою всю жизнь.
Написал «жизнь», и рука остановилась. Я по самым скромным меркам прожил их две.
Большинство моих современников едва дотягивает до девяноста. Нет, многие живут и дольше, но статистика плюсует всех: умерших во младенчестве, погибших в авариях и катастрофах, больных, спившихся, убитых в войнах. И тогда выходят эти самые девяносто. Да и качество жизни потом уже совсем не то, чтобы считать продолжающийся процесс чем-то серьезным.
Однако омолаживаться не очень бегут. И дело не только в цене вопроса. Хотя и цена, конечно, запредельная.
Первое реомоложение положено делать между сорока и пятьюдесятью годами, и, если человек живет обычной жизнью, стоит оно как раз столько, сколько он мог бы за это время заработать.
И все-таки останавливают не только деньги.
Искусственное омоложение – процесс жестокий во всех отношениях. Он напрочь выбрасывает тебя из того мира, где ты вырос. Ты теряешь социальные и семейные связи, меняешь образ жизни. И изменяешься сам – потому что в клинике с тобой будут делать такое, чего ты сам никогда бы не позволил, если бы знал, что будет так.
Ты проснешься без старых шрамов и половины привычек. (И еще долго будешь гадать – каких?) Тебя могут сделать гораздо более лояльным или возбудимым. Или…
Впрочем, штатским это не грозит, наверное. Это нашего брата, дослужившего до определенного звания, вынуждают проходить омолаживающие процедуры. И на каждого из нас сделана такая ставка, что сам ты уже не распоряжаешься ни своими нервами, ни привычками.
Я понимаю – правительству жалко терять вложенные в специалиста деньги. Его и растят не меньше сорока лет. Потом на столько же получают совершенную рабочую машину. Лучшие специалисты – это те, которые прошли первое реомоложение. Они вооружены необходимыми знаниями и полны сил. А вот потом в этой отлаженной схеме что-то ломается.
Видимо, циклы созревания мозга изучены пока плохо. Мы предполагаем, что в сорок-сорок пять человек уже «готов», и дальше он радикально изменяться не будет. Вернее, предполагали. Но человек, как выяснилось, продолжает проходить определенные этапы «взросления». Примерно в районе ста лет наступает какой-то новый кризис личности, новые функциональные изменения мозга.
Мы просто не успевали заметить это. Не доживали. И вдруг начали доживать.
Большинство таких вот насильственных долгожителей, как я – военные или политики. Есть немного аристократии…
Когда все началось, это проклятое «омолаживание» было делом редким и опасным.
В первой, экспериментальной серии, выжило всего 22% подопытных человекокроликов. Большинство принявших участие в эксперименте находилось в положении вынужденных добровольцев.
Я в свое время имел возможность отказаться. Очень гипотетическую возможность, которая лишила бы меня как минимум карьеры.
Впрочем, когда тебе под шестьдесят, от омоложения отказаться нелегко. И первые выжившие после этой процедуры были, наверное, счастливы. Как и я был счастлив, снова ощутив в себе желание двигаться и подвергать тело тем же нагрузкам, какими грешат двадцатилетние.
После первой, не очень удачной серии экспериментов, в течение примерно тридцати лет массовых реомоложений не проводилось. Смертность омолаживаемых снизить так и не удалось, и, насколько я знаю, за все это время было всего два или три случая разовых операций с хорошим исходом.
Время, однако, шло. Те, кто прошел реомоложение первый раз, приближались ко второму сроку. Медики и ученые решились на второй массовый эксперимент первого цикла, но результаты оказалась еще хуже.
В это же время в мирах Экзотики, где омолаживать начали на десять-пятнадцать лет раньше, там, где первыми на эксперимент пошли именно представители правящей верхушки, решились на проведение повторного курса.
Нужно знать, как воспитывают потомственных аристократов на Экзотике, чтобы понять: у ученых просто не было другого выхода, нежели рискнуть. И они рискнули.
И получили вдруг очень хорошие результаты. Выяснилось, что если уж организм приспособился один раз, то, как правило, справляется и во второй, и в третий. В результате мир приобрел столетних двуногих, которые двигались и перегоняли по мозгам кровь как двадцати-тридцатилетние.
И вот тут началось.
Сначала попер позитив – тройка прошедших второе реомоложение ученых выяснила, отчего первое омоложение давало такую высокую смертность. Дело было в основном в генетике. (До сих пор есть абсолютные генетические противопоказания для реомоложения, преодолеть их не удалось.)
Потом возникло сразу полдюжины новых религий, был совершен прорыв в инженерии планетных систем и биомеханике.
Потом… прошедшие второй курс реомоложения начали пропадать из поля зрения властей и средств массовой информации. Посыпались странные слухи, на задворках Галактики стали возникать укрепленные форпосты – с нами эти люди жить уже не хотели.
На Экзотике спохватились, как водится, раньше. Там сейчас пройти второй курс реомоложения имеют право только члены аристократических фамилий, причем есть масса условностей, которые должны быть соблюдены. У нас эти вопросы пытается решать генетический департамент. Решает плохо. В ГД до сих пор не пришли к единому мнению, какие качества личности являются абсолютным препятствием к повторному курсу.
Потому что…
Если называть вещи своими именами – те, кому перевалило за сто – уже не люди.
Я давно не ощущаю себя человеком в этом мире, Анджей.
Я был во второй официальной «волне» тех, кто прошел первое омоложение, а затем второе и третье. Уже тогда раздавались голоса, что не стоит спешить делать этот процесс массовым. Что продление полноценной жизни до 80-90 лет – вполне достаточный срок. После у человека будет еще лет 40-50 активной старости, и в сумме 120-140 – не так уж и мало.
Но меня не собирались спрашивать, хочу ли я играть в эту игру дальше. Я был нужен на своем месте, и из меня медленно, но верно создавали монстра.
И, наверное, создали.
Я не хочу уже ничего, кроме как избавиться от той взбесившейся твари, которая сидит у меня внутри и смотрит на мир моими глазами.
Перевожу взгляд на твой обстриженный вчера затылок, и ты вздрагиваешь во сне. Я ЗНАЮ, что тебе снится. А хочешь, ты будешь видеть совсем другой сон? Пошли они к черту, эти «полеты». Зачем они тебе? Где-то далеко у тебя есть дом, вот пусть он и…
А я не могу спать. Да возможно, и не нуждаюсь уже в этом. Вроде и не чувствую, что не высыпаюсь.
Я устал от себя такого. Если бы ты знал – как я от себя устал…»
Я закрыл глаза.
Будь я хоть немного постарше, догадался бы показать Колину, что принимаю его любым, что он мне нужен. Но я был слишком глупым щенком.
А он, наверное, просто хотел умереть. И пытался хоть как-то оградить меня от этого. Но одни Беспамятные боги знают, какой я упрямый.