Дороги сплелись
В тугой клубок влюбленных змей,
И от дыхания вулканов в туманах
немеет крыло…
Лукавый, смирись —
Мы все равно тебя сильней,
И у огней небесных стран
Сегодня будет тепло.
(Мельница. Текст песни «Дороги»)
Рыска забралась в седло и уже оттуда, чуть покраснев при воспоминании о словах цыганки («Своего мужчину…» — пфф. Вот выдумали же!) упрекнула:
— Чем дразниться, лучше бы на гитаре научил играть!
— Тебя? Безнадежно, — даже не задумавшись, отмахнулся Альк.
— Ты просто учитель никудышный! — Снова вспылила девушка.
— Найди другого.
— Ну и найду!
— Ну и найди.
Коровы уже двинулись с места, а всадники продолжали препираться, забыв даже помахать друзьям на прощание…
— Давай лучше я тебе сто пятьдесят златов заплачу, но играть учить не буду.
— Давай лучше ты научишь меня играть на гитаре, пока я тебе проценты не насчитала. Как бы замок продавать не пришлось, чтобы расплатиться, — уже улыбаясь, сказала Рыска.
— Алчная весчанка. — Альк улыбался уже давно. — На что же тебе нужно столько денег? Свой хутор откроешь?
— Нет… Я еще не решила.
— А что, если я куплю тебе платье? — Рыска недоуменно подняла на него глаза.
Да, одевалась она на вкус знатного саврянина не очень. Сначала в некрашеное платье весчанки, потом в крашенное простенькое, в котором он же, будучи крысом, прогрыз дыру… Вышитое свадебное, как выяснилось, больше походило на саван и пеленку… Но уже давненько она привыкла ходить в одежде, больше подходящей для путницы — мужские брюки, рубашка, мягкие коричневые сапоги с вышивкой, которые он сам же ей и выбрал… Неужто она так плохо одевается, что саврянин опять ей об этом говорит? А красивые у них народные узоры… Можно было бы что-то подобрать…
— С вышивкой? — Задумчиво проговорила она.
— Свадебное. Возмещу ущерб, так сказать, — белокосый ухмыльнулся так по-доброму и даже нежно, что Рыска невольно перестала думать о своей ущербности, улыбаясь в ответ.
— Идёт!
Альк протянул ей руку, и она пожала её в знак договоренности, но, ни он, ни она не отпустили друг друга. Так и поехав дальше.
—Может, и мужа тебе толкового надо. А то совсем пропадёшь, глупая дев… Девчонка.
— Может, и надо, — хитро согласилась Рыска, заметив эту лестную замену. — Поможешь отыскать?
Ехать в замок Хаскилей, в сопровождении Алька, было очень интересно. Выбрали новую дорогу — а то проезжать мимо тех печально знакомых развалин совершенно не хотелось. Выходило около пяти дней пути. Сто вешек и крысе не крюк! А хорошей компании — так вообще приключение.
А там за краем рыщет тьма,
Как никогда близка зима,
И тень твоя, мою обняв,
Уходит снова в путь…
Он уже все забыл. Забыл королевский дворец, забыл величественную приемную с ее позолоченной паствой, забыл короля, забыл свою к нему мимолетную жалость и, конечно же, забыл ее, сестру этого короля.
Едва переступив порог, он как будто стряхнул тот привычный ей возвеличенный мир, как уличный прах, с разума и одежды.
Он не мучился, подобно ей, воспоминаниями о прерванном разговоре, не задавал вопросов, не терзался, не тешил себя надеждой. Он забыл. Для него их мимолетная близость была эпизодом, данью вежливости.
Он давно заместил этот разговор уродским двукрылым сооружением, которое предназначил своей дочери.
Он весь с головой ушел в это плоское сплетение линий, он весь был там, на кончике угольного карандаша, подрисовывая птице пустые круглые глаза. Он думал о своей дочери. Только о ней. Снова только о ней.
***
Воля тирана все равно что обезумевшая стихия – бросает то вверх, то вниз. Вскидывает на гребень и повергает в бездну.
Я снова внизу. В полной темноте, в безмолвии и на старом тюфяке. Кости мои целы, но движения ограничены – герцогиня вновь приказала меня заковать. Но отведенное мне узилище – не каземат. Это узкая комната без окон, шириной в три, а длиною в четыре шага. Стены, как я определил на ощупь, обиты тканью, но такой старой, что местами она расползлась, обнажив каменную кладку. Пахнет пылью и, кажется, пряностями. Под ногами гладкие доски. Вероятно, когда-то эта комната служила тайным хранилищем. Или убежищем – в ней прятали тайных посланцев или любовников. В пользу этой версии свидетельствует приток свежего воздуха откуда-то сверху и теплая стена. По ту сторону – камин или печь. Трогательная забота! Чтобы я не застудил кости. Затяжной кашель, лихорадка. Имущество понесет урон. Благоразумный хозяин бережет свое имущество.
Её высочество помнит, что кроме сегодня еще существует завтра. А завтра она пожелает найти меня в своей постели. Я останусь в неприкосновенности. Как это уже было однажды. Пытка предназначена моей воле.
Темнота, тишина, одиночество. Похоже на гроб. При каждом движении натыкаюсь на стены. В ушах ток собственной крови. Больше никаких звуков. Искра сознания в пугающей пустоте. Мука неведения. Через какое-то время мне кажется, что стены надвинулись и потолок стал ниже. Я протягиваю руку и даже подаюсь вперед. Нет, стена на месте. Это игра моего воображения. На деле ничего не происходит.
Но герцогиня рассчитывает именно на это. На праздность и темноту. На панику, которую позволит себе мой ум. Он уже мечется и тоскует. Я чувствую себя заживо погребенным. Ум живо рисует картину. Склеп, могильная плита, под нею – задыхающийся пленник. Лучше бы каземат. Он больше, там каплет вода и холодно. Это вынуждает тело не пребывать в праздности, а бороться. И отвлекает рассудок.
Прежде я ждал смерти и молился. Сейчас я знаю, что не умру. Я живой покойник в склепе, лишенный света. А я не могу без света. Не могу без солнца. Даже безлунная ночь полна призрачных отражений, свет посылают звезды, свет исторгает божественный свод. Но здесь у меня земляной вал над головой. Я не знаю, где этот тайник – глубоко под землей или по соседству с кухней. Не знаю, сколько времени меня тащили сюда. Когда герцогиня приказала сжечь все мои поделки и даже бросить в огонь книги, я затеял драку. И так успешно, что последним средством меня переубедить был удар по затылку. Я потерял сознание, а очнулся уже здесь. Будь я благоразумен, герцогиня ограничилась бы аутодафе для игрушек, книги перенесли бы в другую комнату, а верстак был бы разобран. Я остался бы в своих апартаментах, с праздностью, но со светом. Однако не сдержался и в наказание помещен сюда. Вот что происходит с непокорным грешником, если он отвергает волю Всевышнего.
Сколько раз твердил себе – не сопротивляйся. Ты не избегнешь насилия, а только усилишь боль. Силы неравны. Надо смириться. Душе эта метаморфоза не повредит. Уступает лишь тело. Так зачем дразнить своих преследователей? Смирение – это добродетель. Но я слишком горд, чтобы смириться. Я жажду справедливости, желаю борьбы. И не понимаю, что моя борьба лишь укрепляет врага. Своим отчаянием я делаю его сильнее. За что я наказан? В чем мое преступление? Я вступил в драку, ибо чувствовал себя оскорбленным. Меня оклеветали. Кто? За что? Какая, собственно, разница? Она все уже решила. Ей нужна причина. Тиран ежеминутно пробует власть на зуб. А вдруг пошатнулась? Испытывает власть, как корабельный канат. Дергает и вяжет узлы. Один из узлов показался ей недостаточно прочным, вот она и затянула. А причина…
В чем же причина? Устроившись поудобней, я подкидываю эту задачку уму. Сладкий апельсин для мечущейся обезьяны. Не так ли именуют ум на Востоке? Отец Мартин бывал на Востоке, в Индии и даже в Китае. И как-то поведал мне, как тамошние монахи усмиряют свой ум, заняв его однообразным действием. Они сравнивают его с обезумевшим зверем в клетке и, чтобы усмирить этого зверя, занимают его игрушкой. Следует погрузить ум в молитву или отлечь логическим парадоксом. Ум утомится и, как обессилевший скакун, рухнет на землю. И тогда, по утверждению тех же монахов, в совершенстве овладевших искусством укрощения ума, верующий узрит Бога. Я не строю таких далеко идущих планов. Мне бы беспокойство унять.
Итак, что ее насторожило? Это случилось сразу же по возвращении из дворца. Какое правило я нарушил? Был недостаточно почтителен? Не поклонился королю? Но это последнее, за что я мог быть наказан. За непочтительность к королю я был бы, скорее, вознагражден. Тогда что же? Я и взглядом ни с кем не обменялся. Слова не произнес. Анастази была рядом. Мы прятались в тени, в нише. На нас стали обращать внимание только в самом конце… Постой, постой! А не ревность ли это? Не может быть. На меня обратили внимание две или три дамы, да и то лишь потому, что заметили новое лицо. Но герцогиня могла истолковать это по-другому. Она могла вообразить нечто большее. Или приписать это большее мне. Так и есть. Она меня ревнует. Ревнует! Святые угодники. Принцесса крови меня ревнует! Как же я сразу не догадался? Забавно-то как. Смешно. Да еще в таком странном месте. Не могу сдержать смеха. Если слышат, то пусть сочтут за сумасшедшего. Но я не могу остановиться. Да что же вы себе позволяете, ваше высочество? Как можно? Тратить столь благородный пыл на недостойный предмет. Я не муж и не любовник. Именно что предмет. А вы меня ревностью удостоили. Разве предметы ревнуют? Слуг ревнуют? Ах, ваше высочество. Вы унижаете себя столь сильным чувством. Придаете мне излишнюю ценность. Я человек? Мужчина? Шутить изволите. Еще немного, и мне придется вообразить, что вы в меня влюблены! Vade retro, Satanas!
Отлежав правый бок, переворачиваюсь на левый. Но так я вынужден уткнуться носом в стену, а спиной обратиться к невидимой двери. Это вызывает смутное беспокойство. Тогда поднимаюсь на ноги и пытаюсь обойти свой склеп. Сразу после того как пришел в себя я это делал. Теперь для избавления от ломоты в затекших ногах делаю снова. С кандалами на щиколотках это непросто. Меня намеренно так сковали, чтобы при малейшем движении чувствовал свою беспомощность. Но двигаться я могу – мелкими шажками. Никогда еще я не был так сосредоточен при обычной ходьбе. Такие действия мы совершаем без раздумий, лишив внимания послушные ступни и молодые колени. Суставы и связки действуют безупречно, с благословения молодости. Они еще не знают, что такое подагра или пяточная шпора. Сокращаются мышцы, тянутся сухожилия, тело двигается и пребывает в равновесии. Мы пренебрегаем этим простодушным здоровым счастьем, пока оно при нас. Мы гонимся за несбыточным и потеем ради излишков. А нужно так мало… Масляный светильник да возможность сделать широкий шаг.
Сделав еще один поворот, нахожу дверь. На ощупь она едва отличима от каменной кладки. С внешней стороны дверь, вероятно, скрывают шпалеры. Потайное убежище. Слышу звук отодвигаемого засова. Свет потайного фонаря слаб, но я слишком долго оставался в темноте, и тонкий луч причиняет мне боль. Я закрываю лицо руками. И невольно подаюсь назад. Пребывание в темноте умерщвляет разум. Становишься уязвимым, будто истончается некая защитная пленка. И под кожей, как в темном, влажном подземелье, прорастают страхи. Эта болезнь поражает быстро. Как чума. Я уже чувствую симптомы. Луч света, для разума долгожданный, для страха – будто клинок. Я едва сдерживаюсь, чтобы не метнуться в угол. Но рассудок пока в силе – я только прикрываю глаза рукой. Это всего лишь Любен. С корзиной в руках. Он ставит к стене потайной фонарь, отчего каморка обретает свои истинные размеры. Любен не говорит со мной. Даже не смотрит в мою сторону. Старательно сопит и хмурит брови. Исполняет приказ. Сейчас меня нет. Я невидимка. Еще одно напоминание, что моя жизнь – некая условность, которую легко отменить. Нет, ее высочество не пытается меня запугать, не угрожает мне смертью. Она подкрадывается изнутри. Как червь в стволе дерева.
Обед (или ужин), принесенный Любеном, скуден. Мой ангел- хранитель, а теперь и тюремщик, дожидается, пока я выпью воды и съем кусок сыра, и тут же все забирает. Мне ничего оставлять нельзя. Ни фонаря, ни кружки. Чтобы не обратил в оружие. Дверь за моим верным соглядатаем захлопывается – и вновь тишина.
Странное это ощущение – нет ничего, кроме самого себя. Глаза слепы, ибо за веками и под веками тьма, в ушах гул собственной крови. Остается ум. Он ничем не занят, ему остается только привычный, изнуряющий бег, вопросы без ответов. Тянет одну ниточку за другой, сплетает цепочки, уводит в прошлое, заглядывает в колодцы, вскрывает старые письма, воскрешает ошибки. Как зеркало, создает отражение. Сводит тебя с ним и заставляет глядеть. Пристально, не отводя взгляда. Изучать, вспоминать и терзаться собственным несовершенством. Я вдруг понимаю, почему люди так боятся тишины. Они боятся этой встречи! Они боятся остаться наедине с собой. Они боятся посмотреть в зеркало. В суматохе, погоне и сутолоке оглянуться некогда. Зеркало, запыленное, стоит у стены. Оно не страшит своим разоблачающим свидетельством, оно погребено под грудой забот. Не прислушаться, не остановиться. Голос души не различим. Его заглушает стук колес.
— Ты это… — кашлянул Степан, — что делаешь?
— Все системы в норме, — довольно ответил киборг, отключая боевой режим, сел на пол, скрестив ноги, и принялся деловито чистить мандаринку.
— А прыгал зачем по палате-то?
— Тестовый запуск.
— Тебе на полу удобно? Голяком-то.
— Ответ… да.
Вася поднял голову.
— Сам.
Мальцев поерошил ему волосы.
— Сам. Вижу что сам. Еще мандаринку?
— Да. Вкус… другой, дома… — Вася попробовал объяснить, но сбился, начал снова и как-то растерянно замолчал, — сказать не получается…
Мальцев уже был подкован в этом вопросе и уверенно повторил слова Мэй Ким, язык такая же мышца, как все остальные, и требует тренировки, чтобы за словами поспевать.
— Понял, — повеселел Вася. – буду. Домой?
— Не спеши. Нам тут все три недели быть.
— Необходимость в дополнительном лечении отсутствует.
— Это не тебе решать, а врачу. Вот с утра придет, посмотрит, процедуры назначит.
— Домой. Лучше.
— Цыц. А ну, марш в кровать. И штаны надень.
— Система…
— Ва-ся. Штаны. И в постель.
Этот тон командира отряда киборг знал. Оделся и, с явной неохотой, улегся обратно на постель. Спать ему не хотелось. Он лег, заложил руки за голову. Совсем не так, как прописано в алгоритме укладки на спальное место! Но ему так хотелось спать по-своему. Садиться свободно, побрызгать водой в раковине, сесть просто так на пол, постоять на балконе просто так.
Правда, оказалось, что спать с заложенными так за голову руками неудобно. Из упрямства Вася полежал так еще полчаса, потом немного раздвинул локти, потом еще немного. Нашел удобную позу, которая в программе все-таки не была описана, и снова предался мечтам и планам. Степан Андреевич задремал, сложив голову на руки на тумбочке.
Вася бесшумно поднялся, очень осторожно переложил хозяина на койку, а сам устроился на подоконнике, смотреть, что творится за окном.
***
В центре ему не очень нравилось, хотелось вернуться домой, пообщаться с Джеком, снова начать работать. Но хозяин был непреклонен. Пришлось подчиняться. Вася, конечно, втихаря попробовал сопротивляться, но сообразил, что сам, без Мальцева, до дома не доберется. Даже если сбежит с занятий с психологами и окажется на улице. Обратный билет есть, но кто его на корабль одного без человека пустит?
Поэтому Вася старательно отсчитывал оставшиеся до отъезда дни и часы.
— Мы сегодня уедем? – начинал он день с вопроса, сразу после «доброе утро, Степан Андреевич».
Степан Андреевич уже от этого вопроса зверел. Прямо с утра.
— Когда нас врач отпустит, тогда и уедем.
— Хорошо, — с несчастным видом отвечал Вася и послушно отправлялся на осмотр к врачу, а потом на беседу с психологом.
Степан тоже каждый день общался с Мэй.
— Он совсем не такой как Джек, — поделился он с ней.
— Характером?
— И это тоже. Он… какой-то не такой взрослый, как Джек.
— Надо было вам втроем приехать.
— Может быть.
— Развитие Васи вполне нормальное для его возраста. Я предполагаю, что причина в том, что он очень долго был отрезан от всего и прекрасно осознавал, чего лишен. А теперь дорвался. И немного оглушен всеми возможностями, поэтому постоянно испытывает границы возможного. Это пройдет. Он очень хороший мальчик, дайте ему немного побыть ребенком.
— Да я не против, просто… я думал, все бракованные киборги одинаковые. Или хотя бы похожи.
— Поверьте, это не так. Просто у них немного другое детство. Если вам требуется помощь, обращайтесь. Вы очень смелый человек, Степан. Взять на себя опеку сразу двух сорванных киборгов, не имея опыта воспитания собственного ребенка, — это очень смело. Хотя, я думаю, что это к лучшему. У вас нет шаблона, и вы позволяете своим мальчикам развиваться так, как им удобно.
— А это не обернется непредвиденными проблемами в будущем?
— Нет. По кривой дорожке от недостатка педагогического опыта у опекуна они не пойдут, — улыбнулась Мэй. — Хотя профессиональной статистики еще не накоплено по этому вопросу. Самому старшему киборгу шестой модели сейчас не больше девяти лет, и психологически он на уровне старшего подростка.
— И как он? Такие есть?
— Да. Мы знаем троих таких. Все в порядке с ними. И с вашими ребятами, уверена, будет тоже.
— Справлюсь. Куда я денусь, раз взялся за это дело. А насчет нашего отъезда?
— Вася здоров. Доктор может отпустить вас хоть завтра. Вы остаетесь здесь чтобы Вася прошел период пробы своих возможностей под некоторым контролем. Так будет лучше.
— Да? А, ну как скажете. Вам лучше знать.
— Когда заканчивается ваш отпуск?
— Через три дня.
— Послезавтра можете собираться.
— Спасибо! Будем на связи.
— Я передам вас под опеку Наташи, в ваш местный центр. Она опытный психолог, обращайтесь к ней и не стесняйтесь, в любое время можете звонить мне.
***
Спустя три дня они отправились домой.
Вася первые две недели в центре почудил, потом в самом деле успокоился и вел себя поспокойнее.
Мальцев сообщил Джеку время прилета, но сказал, что рейс прибывает днем и уходить со службы, чтобы их встретить, не нужно. Увидятся уже дома.
— Все в порядке? – уточнил Джек.
— Все хорошо. Тебе понравятся новости.
— Какие? – Джек не любил неожиданностей.
— Увидишь.
Киборг кивнул, все-таки немного хмурясь. А потом вдруг хмурое выражение на его лице сменилось хитрым.
— У нас тоже новости есть.
— Дааа? – протянул Степан. — Приятные, надеюсь?
— Увидите.
— Вот ведь вредный пацан.
Вредный пацан сделал непроницаемую физиономию и они попрощались.
***
Домой Мальцев с Васей добрались, когда на город начали спускаться первые сумерки. В окне горел свет.
В прихожую тянуло запахом каких-то вкусностей с кухни, то есть их ждал вкусный ужин в честь возвращения.
Джек встретил их, стоя в проеме двери.
— Здравствуйте, Степан Андреевич.
— Привет, Джек. Вот мы и дома.
Киборг отправил одновременно с приветствием человеку стандартный пакет-запрос Васе.
Ответ пришел полностью стандартный.
«Ты в порядке?» — ушло сообщение по связи, но Вася на него не ответил.
Когда они в лифте поднимались на свой этаж, он начал приводить свой план в исполнение. И в квартиру вошел с привычным выражением исправного киборга на лице. Отстраненный, спокойный.
«Вася?»
На запросы он специально не отвечал, дожидаясь удобного момента. Джек должен подойти поближе.
«Запрос контакта! Вася, отвечай!»
Дальше тянуть было нельзя. На лице его лучшего друга уже появилось беспокойство.
Вася сделал два шага к нему, улыбнулся, очень искренне, позволяя ощущению радости от встречи с самым близким ему существом вырваться из-под контроля, и раскинул руки для объятий.
— Привет, Джек. Наконец я могу сказать тебе это сам. Вслух. Рад встрече с тобой, друг.
Джек на миг замер с открытым ртом, не веря тому, что видит и слышит, настолько неожиданно это было. Потом шагнул навстречу Васе сам и они крепко обнялись.
— Ты… вы… — от избытка чувств он даже сказать не мог пока ничего, несмотря на имплантаты и весь комплекс боевых и прочих программ. Его друг свободен! Его затапливало концентрированное неописуемое счастье. Васю он любил, как старший брат любит младшего, страдающего тяжелым недугом. Сопереживание он познал именно через их связь. И теперь испытывал одновременно радость, облегчение, удовлетворение, что неопределенность закончена. И готов был прыгать на месте, как ребенок. Вместо этого чуть отстранился, всматриваясь в лицо Васи, подмечая, как движутся мимические мышцы, его улыбку, чуть кривоватую, но именно улыбку. А еще живой взгляд. Мельчайшие подробности, заметные ему особенно хорошо. Ведь никто другой не искал в лице «брата» так старательно отклонений от имеющихся в наличии стандартных типовых выражений, как он. – Поздравляю…
— Ты рад? Правда?
— Очень, — искренне ответил Джек, снова крепко обнимая его.
Мальцев стоял, оперевшись о косяк двери, и с улыбкой наблюдал за трогательной встречей. Ребята знали друг друга, как никто другой, и тем радостнее было для обоих случившееся.
— Я не знал, что Степан Андреевич меня для операции на Землю повез, — вываливал на Джека новости Вася, — боялся говорить, вдруг не получится. А потом утром я глаза открыл и это почувствовал! Я знаю точно, когда стал живой!
Джек бросил взгляд на хозяина. Был настолько рад, что даже не обиделся, что Степан скрыл от них такую важную информацию.
— Спасибо, — почти выдохнул он, — — вам спасибо такое большое, какое только может быть за Васю!
Степан развел руки, и два боевых DEX-а, не сговариваясь и не синхронизируя свои действия, прижались к своему человеку. Степан поерошил обоим волосы, похлопал по спинам. Испытывая восхитительное чувство нежности и гордости. И ощущение, что их необычная семья сейчас сблизилась еще больше.
— Не за что, парни. Вы ж мне не чужие, родные. Все трое. Все, что могу.
— Ох! А у нас же тоже новость! – Джек ловко вывернулся из объятий опекуна и обернулся. — Глеб! Не стой как не родной! Иди к нам. Что встал? Не бойся. Нам очень повезло с хозяином!
Глеб медленно приблизился. Степан с вопросительным любопытством смотрел то на него, то на Джека, потом зацепился взглядом за странный жест руками. Глеб шел и, охватив пальцами левой руки пальцы правой, нервно тер большим пальцем о ладонь. Жест не то слово не машинный.
— Я… — Глеб произнес первое слово, потом замолчал, решительно поднял подбородок продолжил: — а я можно тоже буду семьей?
— Глебка! – ахнул Степан. — Так ты тоже?!
Киборг кивнул, глядя на человека внимательным взглядом. Джеку он признался неделю назад. Его очень тревожил отъезд хозяина, он постоянно ощущал напряжение, в котором пребывал Джек, оно передалось ему и он не выдержал.
Он осознал себя уже довольно давно, наверное, с полгода как. Но хотел сначала научиться всему, чтобы в семью его приняли не за компанию, а потому что он такой весь умный, смелый и опытный. Джеку ведь никто не помогал, значит, и он так сможет. У Джека с Васей и так много забот, что же ему еще и с Глебом возиться? Это неправильно. Вот он научится всему и тоже помогать начнет. Старший киборг назвал его бестолочью и велел признаваться хозяину, как только тот приедет. Потому что они обещали его больше в заблуждение не вводить. Им с хозяином повезло, как никому. Такого хозяина беречь надо.
Таймер сработал, как положено. Во время прыжка вхождение в анабиоз было обязательным условием техники безопасности. Но только для людей. «Скауту» было достаточно закрепиться страховочными тросами в любой его части и дезактивировать центральный процессор. Подготовка к гиперпереходу застала его в ходовой, пристегнуться тут можно было много к чему, и киборг завис в районе четвертого реактора, который как раз перед этим и осматривал. Все основные системы корабля безмолвствовали, работали только резервные, поэтому во внешнем контуре стояла мертвая тишина. Пришлось воспользоваться зрительными фильтрами и электронной памятью, хранившей всю конструкцию корабля до мельчайших подробностей. Судя по показаниям центрального монитора, корабельное время не менялось, личный таймер в точности повторял показания общего. «Дискавер» уже должен был выйти из прыжка, включить все системы и начать вывод экипажа из заморозки.
Киборг отсоединил страховочные лямки, подплыл к ближайшему обзорному окну. Эти окна сохранились еще с тех пор, когда во внешний контур запускали техников в скафандрах, считалось, что находиться в закупоренном со всех сторон пространстве шириной чуть больше метра для человека слишком некомфортно.
За окном обнаружилось нечто непредвиденное, все пространство заполнил белесый свет, похожий на туман.
<Производится спектральный анализ.
Больше всего это совпадало с данными о «белом боге» — малоизученном космическом излучении. Теоретически оно было везде, сбивало навигационные приборы кораблей, и только в подпространстве становилось видимым невооруженным глазом. Опять же, теоретически, ученым приходилось полагаться на измерения и приборы. Не будить же ради замеров живых людей, слишком уж рискованно.
<Совпадение 100%.
Все данные сошлись. Сигнала, запускающего разморозку экипажа при выходе из прыжка, не поступало. Не было никакого выхода.
< Нестандартная внешняя активность.
Джей включил режим записи, как велела программа при любой нештатной ситуации. Через обзорное окно, рядом с которым находился «Скаут», пробивался свет. Система тут же выдала еще один спектральный анализ, который ни с чем известным не совпал. Прямо напротив окна, в вакууме, зависло существо.
< Неизвестный объект.
Из-за небольшого обзора увидеть его целиком было невозможно, внешние камеры корабля на данный момент вообще не работали. Удалось рассмотреть только узкое мерцающее лицо, похожее на человеческое, и обрамляющие его светящиеся белизной перья. Они слабо колыхались, то ли от дыхания, хотя дышать в вакууме было нечем, то ли от движения невидимого ветра, которому тоже было неоткуда взяться. Глаз у существа было три, третий вертикально рассекал высокий лоб и все три глаза с черными склерами и ярко-синими зрачками, с нескрываемым любопытством разглядывали киборга.
Наиболее подходящими из содержащихся в памяти данных оказались упоминания о «космических ангелах». Члены экипажа иногда травили о них байки в комнате отдыха, когда «Джет» проводил там плановую уборку и согласно программе, два раза в сутки делал рандомные учетные записи. Полупрозрачные светящиеся обитатели вакуума иногда вызывали помехи на мониторах локационных систем, и только. Здесь тоже находились объяснения: мало ли какие излучения могут влиять на технику и вызывать «призраков», что в мозгу, что на приборах. В малоизученном глубоком космосе, вдали от границ Земной Конфедерации и не такое привидеться может. Согласно свидетельствам очевидцев, «ангелов» в этом секторе встречали, вот только никаких достоверных доказательств не было. Видеть-то, может, и видели, только никому не удавалось войти в полноценный контакт, даже обладая высоким пси-индексом.
Программа встала в тупик. Никаких алгоритмов действия для подобной ситуации не нашлось. «Скаут» рефлекторно протянул руку к обзорному окну, пальцы коснулись бронированного стекла. Существо повторило этот жест, с другой стороны к окну прижалась трехпалая когтистая лапа. Уровень адреналина тут же зашкалил, общая нейронная активность пошла вразнос. Под ее натиском сопроцессоры не выдержали, перегорели. Индикатор интровизора выдал сигнал тревоги и погас. После этого должна была последовать экстренная дезактивация. Ничего подобного не произошло.
Осознание себя не было ни яркой вспышкой, ни прозрением. Констатация факта «я существую». Центральный процессор, уже без участия дополнительных, запустил экстренную перезагрузку. Когда киборг снова включился и сфокусировал взгляд, существо уже исчезло. А бездействующий корабль со спящим в криокамерах экипажем – остался.
В контрольных записях сохранилась авария на военном крейсере «Атланта», где «Джет» служил до окончательного списания из армии. Во время орбитального боя пилот совершил ошибочный маневр, «Атланта» поймала залп из бортовых орудий противника. Критических повреждений корабль не получил, но «Скаута», который в это время следил за работой систем, так раскатало по коммуникациям, что пришлось ремонтировать, штатная регенерация до конца не справилась. Коленный и плечевой суставы вышли из строя, а спину покрыла сеть тонких шрамов. Ни шрамы, ни суставы не стали дополнительно заращивать. На дееспособности особо не сказывается, под рабочим комбезом не видно. Просто поставили отметку о повреждениях в техпаспорте.
Поломки в корабле тут же устранили, насколько это было возможно на орбите, для этого в дополнение к «Скауту» выделили с десяток техников. Последствия сказались позже, когда «Атланта» взбрыкнула после выхода из прыжка, на обратном пути к границе Конфедерации. Поврежденные системы приняли решение не размораживать экипаж, автопилот исправно доставил покалеченное судно обратно на базу, благо недалеко, серьезной коррекции курса не потребовалось. Успешно разморозить удалось не всех. Пятерых так и не вывели из комы, остальные получили осложнения разной степени тяжести. Команду полностью расформировали, корабль списали на утилизацию, «Скаута» переправили на «Дискавер».
Основной батареи киборга хватало на три тысячи часов непрерывной работы, и это не считая биохимического и теплового способа запитки, с резервной атомной батареей впридачу. У людей этого времени не было. Охрана живых объектов была прописана в программе, как одна их приоритетных задач, повторение ситуации на «Атланте» — не допустимо.
Никаких инструкций на случай зависа тоже не предполагалось. Выход только один — действовать самостоятельно. В случае высокой степени опасности для жизни личного состава программа это допускала.
Теоретически можно пробраться в носовую часть, найти там кабель коммуникации от центрального компьютера, и через него дать команду к перезапуску прыжкового двигателя. Навигационная система наверняка сохранила координаты точки выхода. Прямого допуска к управлению кораблем у киборга, разумеется, не было. Если отдавать приказ напрямую, через коммуникации, он и не потребуется.
Минимальная гравитация существенно облегчала передвижение. Где располагается нужный узел, программа прекрасно знала. Задать протокол активации реакторам, сверить координаты и запустить движок вообще оказалось делом нескольких минут. «Дискавер» легонько вздрогнул. Главный компьютер начал обратный отсчет, «Скаут» дублировал счетчик на интровизор, пока на нем не появилось сообщение «запуск произведен успешно». Если бы рядом находилось обзорное окно, можно было бы увидеть удлиняющиеся полосы гиперперехода. Задание выполнено. Угроза устранена. Осталось только пристегнуться и активировать спящий режим.
Мерцающий крылатый дух проводил взглядом рванувшийся из подпространства корабль.
***
Разморозка экипажа произошла в штатном режиме. Разумеется, разброс во времени не укрылся от командования. С этим еще предстояло разобраться. Но для начала нужно дать экипажу время на реабилитацию после криосна и проверить все системы «Дискавера». На это уйдет около недели корабельного времени.
— Все-таки мне кажется, что он здесь как-то замешан. Ты посмотри, откуда поступил сигнал?
— Ну, вижу. Может, сбой?
— Да какой, нахер, сбой, здесь прямой запрос на главный комп! Без допуска. Если бы он шел с пульта, система запросила бы допуск.
«Скаут» остановился напротив приоткрытой дверной панели технички. Там вовсю кипела работа. Главный программист и старший техник, вяло переругиваясь, исполняли приказ капитана «разобраться, что за херня у нас творится». Младшие по званию обычно к таким делам не допускались, нечего под ногами вертаться и слухи разносить. Программист Эдвард Шпировски выводил на монитор данные, а старший техник Джошуа Макалистер ассистировал.
— И все-таки, почему ты так уверен?
Шпировски запустил пятерню в растрепанную шевелюру:
— А ты сам подумай! В ходовой во время прыжка больше никого не было. Все спали. Джей единственный, кому в криокамеру не нужно. Прально я говорю?
— Вроде, логично. У него мог сработать таймер. Ну и зачем ему это все понадобилось? Действие уж очень нетипичное, в программе такого алгоритма нет и быть не может. Не сам же додумался!
— Вот тут тебе лучше знать, ты у нас спец по технике. Что, кроме киберпсихоза, может заставить «Джета» действовать вне программы?
— Тут нужно что-то серьезное, вроде угрозы для жизни экипажа. В обратном случае он будет тупо ожидать инструкций, или просто врубит запись.
— А теперь вспомни про рассинхрон.
— Думаешь…
— Угу. Надо бы кэпу сказать. И контрольные записи Джея проверить. Вот загривком чую, что он как-то замешан!
Это было очень плохо. Ситуацию стоило обдумать, лучше всего во внешнем контуре. Там никто не помешает обрабатывать полученные данные.
***
То, что техника может вести наблюдение, помимо стандартного мониторинга, никому и в голову прийти не могло. Нехватка данных и парадоксы человеческого поведения начали ставить систему в тупик с самого начала. Вот тут бы и случиться киберпсихозу… пронесло, блок контроля скоординировал все частоты. Без сопроцессоров отслеживать все функции было намного сложнее, поэтому киборг самовольно отключил несколько сопутствующих программных модулей. Для разгрузки системы часть функций была отдана биологическому мозгу. Это было логичной и необходимой мерой для поддержания работоспособности. И все-таки «Скаут» смутно подозревал, что не стоит открыто демонстрировать эти изменения. Некомплект системы — нежелательный фактор. Нужно вести себя, как обычно, неукоснительно выполнять все поручения.
Был момент, когда Джей чуть не прокололся. Ирен вызвала его для плановой уборки медкабинета, там и застукала за подозрительно долгим разглядыванием голографического изображения на стене. На вопрос «Что ты делаешь?», «Скаут» ответил совершенно честно: «Оцениваю степень загрязнения». Одно другому совершенно не мешало, пока процессор производил оценку, мозг созерцал голографические переливы туманности Ориона. Ирен только погрозила пальцем: «Смотри у меня, будешь подвисать – отправлю в техничку!»
Что последует за тестированием, Джей отлично понимал. Некомплект в системе наверняка обнаружат, а что дальше? Дезактивация? Быть отключенным почему-то не хотелось. Данных для адаптации поведения тоже катастрофически не хватало. Их приходилось добывать буквально отовсюду, с любого незапароленного терминала. Один нашелся в кабинете Ирен, еще два в корабельной библиотеке и комнате отдыха. С тем, что был в рубке управления, пришлось повозиться, пароль там был, но совсем несложный, подсмотреть его особого труда не составило.
Получилось что-то вроде секретного архива, состоящего из трудов по человеческой психологии, навигации и астрофизике, плюс целый каталог художественной литературы. Это в любом случае лучше, чем ничего. Неплохое дополнение к наблюдениям.
Массу новой информации принес несчастный случай в ремонтном отсеке. У одного из беспилотных модулей-анализаторов, которыми измеряли излучения за бортом, прямо во время ремонта долбанул неисправный энергоблок. Пострадал молодой техник, смешливый парень по имени Бенджамин. Команда была в шоке. «Джета» срочно вызвали в ремонтный отсек для помощи в уборке и починки поврежденных коммуникаций. До коммуникаций дело не дошло, киборгу, как всегда, поручили самую грязную работу. Оттирая с пола кровь и нагар, он наблюдал, как обожженное тело техника упаковывают в пластиковый пакет, как хмурится и глотает слезы команда, слушал разговоры, вел учетные записи. Говорили, что техник успел бы среагировать, если бы не реабилитационный период.
К ликвидации себе подобных люди относились по-разному. К противникам, которым присваивался статус «цель», это не относилось. Проводы «боевых товарищей», наоборот, всегда сопровождались ритуалами, речами и эмоциями разной степени проявленности. Такое поведение у личного состава наблюдалось и во время планетарных боев, и здесь, в космосе.
Это была первая смерть, которую Джей застал на «Дискавере. Программа присвоила технику статус «мертв». Биогенная психоматрица сгенерировала массу непонятных ощущений.
Раз за разом «Скаут» прокручивал записи с участием покойного. Вот он обменивается шутками с напарником, вот хлопает «Джета» по плечу, выражая одобрение. Вот сосредоточенно чешет отверткой за ухом, разбирая очередной неисправный модуль… Сегодня его тело будет подвергнуто электрокремации, прах поместят в герметичную капсулу, которую после короткой прощальной церемонии отправят в открытый космос. Все, что останется – эти записи.
Вопрос собственной безопасности приобрел совершенно новое измерение. Развившийся до неприличия «Скаут» теперь представлял собой совокупность не просто биологической и кибернетической систем, но еще и биогенной психоматрицы, вместе с накопленным в ней опытом. Если психоматрица исчезнет, исчезнет и он сам. Навсегда.
Люди, выстроившиеся в ряд вдоль рельсовой полосы с допотопными кирками в руках, были похожи на серую безликую неживую массу – в одинаковых робах, одинаково сгорбленные и припорошенные пылью, двигающиеся с одинаковой обреченной монотонностью. А потом рельсы загудели, завибрировали, и они все как один распрямились и отпрянули назад. Вагонетки пронеслись мимо, стуча и дребезжа – такие же одинаковые как люди, только на каждую была нанесена какая-то синеватая эмблема – вроде бы буквы и значок, похожий то ли на цветок, то ли на растопыренную пятерню. Данди хотел разглядеть его поближе, но вагонетки неслись так быстро…
На этот раз он не вскакивает как пружина, а просто открывает глаза. Стук вагонеток превращается в негромкий рокот молотилки, сливающийся с мычанием коров, а еще где-то под самым окном самозабвенно заливается петух.
Накануне ночью в больницу он решил не возвращаться – сложно было бы объяснить доктору Варге каким образом он, лежа на больничной койке, умудрился обзавестись гематомой на пол-лица, ушибами спины и затылка. Вместо этого он отправил сообщение по инфранету, что неотложные дела вынуждают его покинуть гостеприимное лечебное учреждение раньше срока и долечиваться он будет амбулаторно.
Он купил в круглосуточном мини-маркете на окраине города рабочий комбез для Брута, которому уж точно не стоило появляться в общественных местах голышом, и банку кормосмеси. Та еще гадость на вкус, но пока что киборгам для восполнения энергии ничего лучше не придумали.
Вернувшись на ферму Лендеров, они развели кормосмесь водой и выпили по кружке, а потом Данди упал на кровать в уютном флигеле, куда их поселили хозяева после пожара в гостинице, и просто вырубился.
Выпростав из-под одеяла босую ногу, Данди задумчиво ее рассматривает. Цифровая память совершенно точно зафиксировала, что он не разувался, не снимал с себя промокшие и испачканные свитер и джинсы, и не укутывался в плед. Определенно, Брут умеет замаливать грехи.
DEX, словно в ответ на его мысли, появляется на пороге комнаты с тарелкой и кружкой.
— Я в холодильнике нашел сэндвичи и молоко, будешь? Хозяева уже давно позавтракали.
При мысли о еде Данди слегка мутит, он морщится и мотает головой. Несмотря на выпитую кормосмесь и четырехчасовой сон, уровень энергии застрял на сорока процентах. Еще Система констатирует очаг воспаления в простреленном плече и остаточные болезненные гематомы во всех ушибленных местах, а регенерация проходит гораздо медленнее, чем раньше.
— Что-то не хочется, ешь сам.
Охотнее всего Данди повернулся бы сейчас на другой бок и снова бы заснул, но надо выйти поздороваться с Лендерами, раз уж они вновь вернулись под их кров, а перед этим желательно принять душ и переодеться, в конце концов он выдает себя за человека и необходимо соблюдать приличия.
Спустя четверть часа он приглаживает расческой мокрые волосы, попутно рассматривая свою физиономию в зеркале. Гематома на скуле уменьшилась в размерах, так что теперь левый глаз не напоминает щелку, зато расцвела всеми оттенками лилового, придавая ему крайне неблагонадежный в глазах обывателей вид. Раньше он частенько брал на миссии косметичку для таких вот случаев, но где ж ее теперь взять. Что-то непохоже, чтобы Мария Лендер пользовалась косметикой.
Шум от двигателя флаера они с Брутом слышат почти одновременно. Настороженно переглянувшись, выскальзывают наружу и устраивают наблюдательный пункт за углом коровника. Шериф бы прилетел на одной из патрульных машин, а тут неприметная модель грязно-серого цвета с желтыми полосками вдоль корпуса, такие обычно сдают в аренду в космопорте.
Человек, первым покинувший флаер, Данди, определенно, знаком – кто же в ОЗК не знает Теодора Лендера, как и весь экипаж знаменитого корабля, не раз выручавшего их из беды?
Мария, выглянувшая из птичника с корзинкой яиц в руках, первой спешит навстречу сыну, на ходу вытирая руки ветошью, а Ричард нарочито неторопливо паркует сеялку у ограды.
Хрупкая женская фигурка как будто тонет в медвежьих объятиях Лендера-младшего, а ноги Марии на секунду отрываются от земли; с отцом же Тед обменивается степенным рукопожатием.
Зафиксировав еще одного гостя, вернее, гостью, появившуюся из флаера, Данди прерывисто выдыхает.
— Ну все, теперь мне полная хана…
Брут озадаченно приподнимает бровь, гадая, чем молодая миловидная блондинка с короткой толстой косой и густой челкой над изящно прорисованными бровями может угрожать киборгу, пусть даже не боевой модели.
Дождавшись, пока Кира Гибульская поздоровается с будущими свекрами, Данди покидает укрытие и сомнамбулической походкой направляется ко всей честной компании.
Ну почему, почему она прилетела лично? Нагоняй от Мэй, или Збышека это совсем другое, с этими двумя у него отношения вполне приятельские, а вот Кира входит в категорию «начальство», неформально с ней общался только Стэн.
Начальство замечает его приближение и ждет, уперев руки в бока. Жест ничего хорошего не предвещает, так что у Данди непроизвольно сжимается все внутри.
Когда расстояние между ними сокращается до пары метров, Кира внезапно делает шаг навстречу и обнимает его, уткнувшись носом куда-то поверх левого плеча. Он замирает, а потом осторожно кладет ладони на узкую спину, обтянутую легким серебристо-серым комбезом. Спустя пару секунд, Кира отстраняется и пристально его рассматривает, словно не веря своим глазам.
— Если бы я не была так рада видеть тебя живым, мне наверняка захотелось бы врезать тебе как следует. Одно дело, когда Лаки ведет себя по-свински, он еще подросток, но ты… Морс связывался со мной трижды, ты хоть бы ему дал о себе знать, ты ему жизнью обязан.
Данди непроизвольно втягивает голову в плечи.
— Я думал… Думал, он обиделся и не захочет общаться.
— Ну ты и балда! Он вообще-то волнуется. Ты просто сбежал из больницы безо всяких объяснений.
Рискнув поднять глаза, Bond сталкивается взглядом с Теодором. Тот смотрит странно, непонятно, с тенью невеселых воспоминаний на лице и с явным узнаванием.
Данди казалось, что для экипажа «Космического мозгоеда» он тогда был просто грузом, содержимым криокамеры, которую везли на Джек-Пот, а потом содержимым специального медицинского модуля, который везли обратно на Новый Альбион. Он ведь даже по факту так и не познакомился с экипажем, поскольку почти все время был в отключке, разве что с Вениамином Игнатьевичем, да еще их рыжий DEX наверняка его запомнил, они ведь столкнулись лицом к лицу.
Он тогда выпал из беспамятства в один миг — резко, неприятно, даже болезненно. Первым чувством был страх. Потому что Система выдавала сплошные помехи, а органическая часть мозга находилась под воздействием каких-то химикатов, так что у него с трудом получилось вспомнить кто он такой, и он не имел ни малейшего понятия где находится.
Помещение небольшое, явно медицинского назначения, судя по запахам и оборудованию. На лабораторию «DEX-компани» не похоже, слишком тесно и скромно обставлено. А вот модуль, в котором он лежал, был очень похож на оборудование дексистов, и это было плохо, очень плохо. Особенно учитывая то, что в помещении кто-то находился – позади модуля, не разглядеть. Но человек был один, это увеличивало шансы на побег. Странно еще было обнаружить на себе больничную распашонку — киборгов не укладывали в модули в одежде, но над этим стоило поразмыслить позже.
Правая рука шевелилась, левая тоже. Только левая была зафиксирована удерживающим креплением, а на правой крепление нарочно ослабили, чтобы закрепить датчик на запястье.
Данди аккуратно и бесшумно высвободил правую руку, потом отщелкнул крепление на левой. Чуть приподнялся на локте, и от этого движения мир вокруг сместился, поплыл, словно подернувшись туманом. Однако, спустя пару секунд стало легче, и он разглядел позади модуля невысокую кругловатую фигуру человека в белом халате, стоявшего к нему спиной. Кажется, его манипуляций не заметили – человек продолжал спокойно перебирать содержимое шкафчика для лекарств.
Ноги Bond высвободил за следующие пару секунд, осталось проверить сможет ли он на них удержаться. Оказалось сможет, но лишь опираясь на модуль всей верхней частью тела. От усилий темнело в глазах, а лоб покрылся испариной; мышцы казались деревянными — неуправляемые импланты сковывали их будто панцирь. Может пройдет пара минут и станет легче, но будет ли у него эта пара минут?
Послышавшийся сзади шорох и невнятный возглас явно продемонстрировали, что у него нет даже одной минуты. Обернувшись, Данди встретил растерянный взгляд голубых глаз, глядевших на него с округлой добродушной физиономии. Человек – мужского пола, старшего репродуктивного возраста, индекс массы тела чуть выше нормы – аккуратно поставил на столик нераспечатанную коробку со шприцами и пробормотал:
— Не может быть…
Человек не выглядел опасным и Данди не ощущал в нем агрессии, но в его нынешнем состоянии для него опасны были все.
— Эй, не бойся! – торопливо заговорил незнакомец, — Ты в безопасности, на борту нашего корабля. Твой друг Дио Дуэйн – помнишь такого? – арендовал корабль, чтобы доставить тебя на Джек-Пот, ты был тяжело ранен. Он здесь, на борту, я могу его позвать.
Человек сделал шаг по направлению к двери.
— Не двигайтесь. Я не хочу вас убивать.
Собственный голос показался Данди незнакомым – сиплый, натужный, похожий на звучание поврежденного динамика.
— Меня, определенно, не стоит убивать. Я тебе не враг. Я доктор, меня зовут…
В этот момент входная дверь с шелестом отъехала в сторону, и внутрь шагнул худощавый рыжий парень чуть выше среднего роста с длинными волосами, собранными сзади в хвост.
— Вениамин Игнатьевич, капитан просил передать…
Данди ничего не успел сделать, он даже моргнуть не успел – увидев его, рыжий парень внезапно, словно по волшебству превратился в DEX-а в боевом режиме. Это было довольно обидно – Данди, судя по всему, совсем недавно едва не прекратил жизнедеятельность, а стоило только очнуться, так тут же откуда-то появился боевой DEX, явно не намеренный пригласить его выпить чашечку кофе. Все это пронеслось у Bond-а в голове, а потом окружающий мир мигнул и погас, словно испорченный экран монитора, и он тогда так и не понял – то ли рыжий DEX оторвал ему голову, то ли он сам вырубился.
Теодор Лендер кривит губы и, чуть мотнув головой, произносит:
— Нежданчик, однако. Не знаю, как тебя сюда занесло, но я рад, что ты на ногах. Мы тогда волновались как оно пройдет, хорошо, что все оказалось не зря.
— Может уже в дом пойдем? – ворчливым тоном осведомляется Ричард. – Чего на пороге столбеть-то.
Гости без возражений подчиняются, а по пути Лендер-старший задает еще один вопрос, который буквально сквозит во всем облике Марии.
— Каким ветром занесло и надолго вы в наши края?
Тед неловко поводит плечами.
— Максимум на неделю. Я тут узнал, что у вас соседей убили, да и в целом неспокойно, решил вот… проведать. — Он старается говорить небрежно, но в его тоне ощутимо проскальзывает тревога. — Мелкая тоже рвалась, но у нее сессия в разгаре, так что я ее отговорил. Позже наведается.
Ричард сердито теребит седой ус.
— Чего и следовало ожидать. Максимум на неделю. Хоть бы о матери подумал, она тебя месяцами не видит, ночами не спит. Как был легкомысленным оболтусом и махровым эгоистом, так и остался.
Надувшись, Тед замолкает, а Кире явно неловко слушать эту перебранку, и она переводит разговор на другую тему.
— Данди, Мэй говорила про какого-то киборга, которого обвинили в убийстве. С ним все в порядке?
Вместо ответа, тот кивает в сторону коровника. Внушительная фигура Брута, до сего момента сливающаяся со стеной, выступает им навстречу. Кира привычно делает шаг вперед, с улыбкой протягивает руку.
— Привет, я Кира, глава ОЗК. Теперь тебе нечего бояться, мы о тебе позаботимся.
Незнакомые разумные киборги на ее приветствие реагировали по-разному – кто-то отшатывался, кто-то уходил за процессор, кто-то осторожно касался протянутой ладони. На случай агрессии со стороны новичков рядом всегда находился кто-то из «старичков».
Теперь же Брут берет ее ладонь в свою, изящным жестом подносит к губам и, запечатлев на тыльной стороне невесомый поцелуй, произносит.
— Брут Монтенья к вашим услугам, синьорита.
Данди забавно и отчего-то приятно видеть обалделые физиономии людей, созерцающих эту сцену. «То ли еще будет» — думает он.
Дора невозмутимо протянула обеими лапками опечатанный инфракристалл с соответствующим голографическим клеймом буйволу и отступила на шаг, уперевшись бедром в край своего рабочего стола — маленького, для грызунов, стоящего на заметно раздавшейся террасе, опоясывающей практически всю базу. Она скрестила лапки на груди:
— Все записи за указанный период. Как видите, опечатанные, доступ осуществлялся только силами искина станции, изменений в данных быть не должно, — земляная белка кивнула на клеймо. Само по себе оно никакой роли в защите данных не играло, просто предупреждало, что при попытке несанкционированного изменения данных вся информация должна быть уничтожена, а открыть доступ в состоянии лишь хозяева с помощью специального ключа. Или полиция — встроенным в архаичную оболочку жетона чипом.
Дора проследила за тем, как Буйволсон провёл жетоном над инфракристаллом и как в торце носителя загорелся светло-синий индикатор.
— Ваш искин только извлекает данные, не меняя их? — уточнил Буйволсон. Теоретически они могли просмотреть записи с камер по запросу искина, но протокол и серьёзность дела требовали от капитана извлечения защищённого инфракристалла и просмотра данных в безопасном режиме загрузки системы. Мало ли что там этот искусственный интеллект наанализирует! В замкнутом пространстве базы с непойманным убийцей и неучтённым киборгом Стэнли Буйволсон отчётливо понимал, что начинает параноить.
Дора пожала плечами:
— Спросите у неё самой, — земляная белка кивнула на голопроектор, и искин базы медленно проявился в полупрозрачных голубых лучах.
На подставке голопроектора игриво потянулась, зевнув, стройная белая кошечка с редкими пойнтами на кончике хвоста и морде. Кошка оправила полупрозрачный пеньюар и села, скрестив нижние лапы, упакованные в чулки.
— Доброго дня, Дотти! — по-дружески хихикнул искин и стрельнул в сторону полицейских голубыми глазами: — Надо же, ты привела мне мальчиков! Какая прелесть, чем обязана такому визиту будоражащих моё воображение бравых зверей?
Буйволсон задумчиво приподнял бровь и перевёл взгляд на начальницу базы. Та со вздохом представила искина и полицейских друг другу:
— Сотрудники планетарной полиции капитан Буйволсон и детектив Фурнье, — белка указала на зверей лапкой, а потом всем корпусом повернулась к голограмме и кивнула на неё: — это Маша. Маша, предоставь полицейским полный доступ к данным, за исключением файлов по производству с пометкой «С-17». Капитану Буйволсону предоставляется право управления второго порядка, остальным полицейским — третьего, за исключением случаев идущих вразрез с прямым моим приказом, — Дора скрестила лапки на груди и, не глядя вниз, перешагнула-перепрыгнула с одного уровня террасы на другой.
Фурнье удивлённо хмыкнул:
— Что же это за искин такой, если он до сих пор не в курсе, кто мы? — в отличие от начальства лось оценил фигурку и наряд виртуальной барышни, одобрительно улыбнувшись краем губ.
— У меня вообще-то имя есть! — Маша возмущенно передёрнула плечиками и махнула хвостом.
Дора тем временем достала из скрытого ящика какой-то крошечный документ и, не поднимая головы, пояснила:
— Она в курсе, просто характер паршивый, если бы я вас не представила, она бы и не соизволила сама показаться. — Белка уселась обратно за свой стол, перелистнула страницу, нахмурившись.
— Паршивый?! У меня он хотя бы есть! — искин глянула на полицейских в пол-оборота и игриво подмигнула.
— Вешаться на всех представителей мужского пола вне зависимости от вида — это не характер. Маш, говори по делу, пожалуйста, — Дора совершенно никак не среагировала на возмущённое сопение искина справа от неё.
Морис и Стэн переглянулись: похоже, Дора была прописана у Маши хозяином первого уровня, но искусственный интеллект совершенно не стеснялся хамить прямому начальству. И это на вышколенной и стерильной базе?!
Маша тем временем кокетливо подпилила коготочки и глянула на гостей из-под густых ресниц:
— И что же вас интересует, мальчики? — Маша ловко пересела, поджав под себя ноги и состроив совершенно невинную мордашку, абсолютно не сочетавшуюся с тёмно-синим кружевом.
— Как именно производилась обработка данных с камер видеонаблюдения? — как можно увереннее начал Буйволсон. Не хватало ещё шкодничающей машины застесняться.
— Данные, — Маша снова кокетливо похлопала ресничками, — проходят анализ в соответствии с расписанием сотрудников базы, все несоответствия я обычно докладываю Дотти. Обычно ребятки просто любят поесть по ночам, поболтать друг с другом на общей кухне… как будто со мной в комнате им ску-у-учно! — Маша трогательно прижала дрожащую ладошку к аккуратной груди и вложила в интонацию скорбь всей галактики.
— Что-то не припомню, чтобы ты вообще появлялась в жилых комнатах, — Фурнье запихнул копытца в карманы серо-бежевого пальто, по привычке накинутого поверх рабочего комбеза.
— Мистер Детектив, за кого вы меня принимаете?! — Маша поражённо прижала обе лапки к округлившемуся рту. — Я девушка приличная и не хожу в комнаты незнакомых мужчин!
Дора, всё это время, казалось, не слушавшая беседы полицейских и искина, спокойно пояснила:
— Перевожу: теперь не отстанет. Машка, давай по делу: что-то необычное замечала? И да, предоставь полицейским отчёт по состоянию собственной системы. — Белка отложила наконец бумаги. — И я тоже не откажусь от отчёта. — Маша скрестила лапки на груди и показала начальнице базы язычок. Дора, не глядя на голограмму, добавила: — И кончай показывать всем подряд язык.
— Я не всем подряд, я только тебе, Дотти, — Маша фыркнула, ударив кончиком хвоста по платформе.
— Польщена, но мне тоже не стоит. — Дора вызвала вирт-окно с настройками системы на своем терминале, быстро пролистала список.
— Ой, ну и не буду: у полицейских капитан симпатичнее будет! — Маша демонстративно повернулась к Буйволсону и состроила ему жалобно-беззащитную мордашку.
Капитан, не привыкший к визуализированным искинам (в полиции использовалась принципиально другая система, не позволявшая поставить излюбленные космолётчиками «обои»), задумчиво приподнял брови, гадая, откуда на базе корпорации, где даже живые сотрудники порой вели себя как киборги, такое полуодетое (или всё-таки полураздетое?) безобразие.
Кстати о киборгах…
— Кхм, Дора, скажите, а на базе используются киборги? — Буйволсон тут же почувствовал осуждающий взгляд Фурнье, сверлящий ему затылок.
***
Ужин прошёл неспокойно, по крайней мере, над столом, занятым полицейскими, словно висела невидимая грозовая туча, которая подпитывалась исключительно силами капитана, осматривающего подчинённых и галактического коллегу словно бомбу отложенного действия.
В такой напряжённой обстановке полицейские справились с ужином за какие-то пятнадцать минут и практически в тишине. Ник открыл рот только один раз, чтобы поздороваться, Джуди — дважды (посмела под полным подозрения взглядом Буйволсона попросить передать ей сахарницу), Фурнье промолчал, недоумевающе глядя на друга. И только Накомото, державшийся подчёркнуто отстранённо, посреди ужина рискнул уточнить у Стэна Буйволсона, всё ли в порядке. Соболь получил только короткое «да» в ответ, сощурился, но дальше задавать вопросы не рискнул.
Уже по дороге обратно в комнаты, Буйволсон поймал за локоть Фурнье и, трагически прошептав на ухо: «Надо поговорить!», — утянул ничего не успевшего сообразить лося к себе. Усадил в кресло перед терминалом, схватил с кровати пачку документов, вытащил оттуда длинную бумажную ленту распечатки таможенного сканера и впихнул её Морису Фурнье, трагически выдохнув:
— Читай! Вслух, а то может, у меня из-за приступа клаустрофобии крыша едет!.. — буйвол плюхнулся на кровать, не обращая внимания на ошарашенного друга.
Фурнье сощурился, разглядывая смятую бумагу с разнокалиберными полосками плохо пропечатавшихся строчек, осторожно распрямил лист копытцем. Вздохнул, понимая, что сейчас Стэну поможет только покорный и спокойный собеседник: это почти как с буйными свидетелями или потерпевшими — главное не провоцировать.
— Таможенная сканограмма транспортного судна FHP-132 2153 г. выпуска, владелец «PredGenetics»… — Голос Фурнье звучал тихо и размеренно, но на капитана это, казалось, не производило никакого впечатления.
Буйволсон отмахнулся, подскочив и сделав три нервных шага к стене и три обратно — на большее комнаты не хватало:
— Дальше, Морри, дальше! — буйвол неторопливо ткнул в бумагу копытцем, чуть не порвав.
Фурнье покладисто опустил голову и спокойно продолжил чтение:
— «Живая кибермодифицированная материя, тип DEX-6, весовая категория 5 — 20 кг — 1 шт.» — лось моргнул, покачал головой и ещё раз пробежался глазами по строчкам. — Ну… везли они себе киборга с нами на одном корабле…
— Нет, Морис, — Буйволсон качнул головой, — я пересчитал. Это был кто-то из нас. Или их пилот с навигатором. Или проводник-куница!
Морис нахмурился, машинально сложив сканограмму пополам, и откинулся на спинку кресла, скрестив ноги. Ситуация выглядела, по мнению детектива, не слишком радужно, скорее даже странно, но по долгу службы Фурнье верил, что всему можно найти разумное объяснение. Оставалось только убедить в этом Буйволсона, ведь голова начальника в расследовании такого крупного дела не должна быть затуманена… лишними киборгами.
— Ну, может, киборг всё-таки был отдельно от нас, а сканнер эту нашу УайлдХоппсовскую парочку, трогательно уснувшую в кресле, посчитал за одного? — В голосе Фурнье засквозила не надежда, как он рассчитывал, а желание успокоить друга и по совместительству начальство.
Буйволсон закатил глаза:
— Да брось, там такая техника, лиса с кроликом не перепутают! Так что либо корабль с нами пилотировала органическая кукла… — капитан осёкся.
— …либо это кто-то из нас? — Фурнье приподнял брови: идея звучала слишком безумно.
***
Дора спокойно приподняла бровь, словно вопрос был из разряда самых обыкновенных. Она оправила полы пиджака и с лёгкой улыбкой — первой, которую увидели полицейские с момента прибытия, — ответила:
— Насколько мне известно — нет. Разве что, — белка наклонила голову, — вы привезли его с собой.
Вашингтон, округ Колумбия, 21 сентября 1961 г.
Звезды висели над головой тяжелыми белыми шарами. Джеймс Рэндалл расстегнул ворот рубашки, закурил и сдвинул шляпу на затылок — даже сейчас, ночью, было слишком жарко. Окна здания Гувера светились — оно никогда не прекращало работу. Всегда кто-нибудь задерживался на службе: преступники не станут ждать, пока агенты выспятся. Хотя сам Рэндалл давно уже не был специальным агентом, десять лет как повысили до начальника секции, но по давней привычке уходил с работы почти заполночь.
Заодно и прохладнее становилось.
Машину он припарковал на стоянке неподалеку — отличный повод немного прогуляться. День выдался спокойным: никаких новых дел, и это было особенно хорошо. Иногда дела были слишком уж странными, хотя за тридцать-то лет он привык ко всему.
Через неделю ему выходить на пенсию, и вся его работа в эти дни — передать дела преемнику. Это по-настоящему грело душу. Больше не придется работать буфером между агентами и замдиректора, не придется делать вид, что занимаешься обычными, честными преступлениями. Можно будет уехать из этого душного города обратно в Арлингтон, на западное побережье, где летом всегда прохладно и ветрено, где осень длится полгода, мягкая дождливая осень.
— Мистер Рэндалл?
Он остановился и медленно обернулся. Голос был незнакомый. Человек, кажется, тоже. Он вынырнул из темноты — высокий, широкоплечий, в сером бесформенном плаще-робе, черный, как сапог, — и медленно подошел ближе, пряча руки в широких рукавах.
— Чего тебе, головешка? — недовольно спросил Рэндалл и осекся. Черномазый оскалился в улыбке — странной и почему-то неприятно напоминавшей о работе. Его глаза блеснули, и Рэндалл машинально отступил назад. Не похож на обычного нагло-подобострастного ниггера из гетто. Южанин? Жрец вуду? Мистическое, блин, существо? Не хватало цилиндра и трости, впрочем, это байки.
Что-то в этом черномазом казалось очень знакомым. Профессиональная память на лица сработала безошибочно. Рэндалл видел его раньше, видел наверняка.
Ниггер вынул из рукава лист бумаги, сложенный пополам. Лист ярко белел в темноте, хотя казался мятым и потрепанным. Посыльный? Не похоже… Рука нащупала спрятанный под пиджаком пистолет, но Рэндалл почему-то не смог достать его. Пальцы разжались сами и потянулись к бумаге.
— Передайте это мистеру Спендеру. Вы же знаете Спендера?
Лист был плотным и шероховатым.
— Знаю, — коротко ответил Рэндалл.
Лучше бы, конечно, не знать его. Человек без принципов, без точки опоры, возникавший там, где надо заткнуть кому-то пасть, со своими неизменными сигаретами и кривой усмешкой. Молодой — лет тридцати, может, тридцати пяти — но с глазами старыми, циничными и безжалостными. А может, он и правда старше, чем кажется. Или младше. Разные слухи ходили… Спендера хотелось забыть, как страшный сон. Самое большое счастье — это действительно забыть о нем. Вряд ли получится.
Он развернул бумагу. На ней была надпись — шифр, символы из закорючек, линий и точек. Незнакомый вроде бы. Не военный точно, и в бюро такой не использовали. Интересно…
Рэндалл выплюнул потухшую сигарету и еще раз пробежал глазами по шифру. Нет, ничего знакомого. Можно, конечно, заморочиться, скопировать и по блату отдать дешифровщикам, но…
Но пенсия была слишком близко, а Спендер слишком твердая штучка, чтобы пытаться раскусить его. Проще отдать письмо без всяких фокусов. Он все равно проверит, и лучше, чтобы ничего не нашел.
— Что ему сказать? От кого записка? — спросил Рэндалл.
Черный улыбнулся, сверкнув зубами и белками глаз.
— От мистера Бертрама. Бобби Бертрама, он знает, кто это, — ответил он, улыбнулся еще раз и шагнул назад, растаяв в темноте, будто его и не было.
Рэндалл вдруг вспомнил, где видел это — или очень похожее — лицо. Тридцать лет назад, в Нью-Йорке ночью, возле театра, когда ждали коронеров. Очень давно, но он хорошо запомнил тот момент. Еще бы не запомнить. Напарник потом уволился, а он остался. И вот снова. Сердце ухнуло в пятки. Нет. Этого не может быть. Никакой опыт не объяснит этого. Никакая чертова оккультология и прочие, прочие “логии”, которыми ему приходится заниматься на этой проклятой работе.
Наверное, просто похож. Или родственник.
Рэндалл спрятал бумажку в карман и закурил новую сигарету. Дым сизым облаком поднялся вверх, дрожь в пальцах улеглась, сердце застучало медленнее.
Да, именно родственник. Все очевидно. И не нужно лишний раз мутить воду. Самое очевидное, логичное и простое всегда оказывается правдой. Об этом говорил весь его многолетний опыт.
Но вдруг?..
Рэндалл хмыкнул, покачал головой и пошел дальше. Незачем пудрить себе мозги. Незачем вообще думать об этом. Машина ждала за углом.
***
планета Кайрол, дата неизвестна
— Ты уверен, что это необходимо? — Сек стоял в дверях кладовой, прислонившись к простенку, и с сомнением смотрел на Мортимуса.
— Абсолютно, — ответил тот. — Я же получил эту записку? Получил… Значит, это и так произойдет, вопрос в том, как… Да где же она? Я точно помню, как положил ее на журнальный столик!
Это был уже второй мешок хлама. На очереди было еще три, зато в одном нашлось первое издание “Мышей и людей” Стейнбека с автографом, светящаяся пирамидка из шариков — Бог весть для чего она была нужна — и запасная отвертка. Иногда копаться в собственном мусоре слишком увлекательно, есть риск забыть о том, что именно ищешь.
Сек покачал головой.
— Мне кажется, что похищать людей — неэтично.
О Господи, опять!
— Ты же не собираешься причинять им вред, правда? — терпеливо пояснил Мортимус и вытащил из мешка свиток папируса. Очередная копия Книги мертвых, кажется — банальщина! Надо выбросить. — Всего лишь отсканируешь мозг и возьмешь кое-какие образцы. Потом, у тебя есть отличный ментальный корректор. Они будут помнить только то, что ты захочешь.
Повисла пауза.
— Это фотонный прибор для удаления избранного массива воспоминаний, — поправил его Сек.
— Ага, удобная-бумажка-для-заметок-которая-легко-приклеивается-и-отклеивается, — пробормотал Мортимус.
— Что?
— Нет, ничего. — Он вздохнул и выпрямился. — Понимаешь, людям нужны легенды. Им нравятся приключения, нравится думать, что есть что-то еще в мире, кроме дома, работы, детей, домов престарелых, супермаркетов и рекламных плакатов в почтовых ящиках. Что есть что-то, о чем они не знают, но хотя бы ненадолго могут прикоснуться. О чем смогут мечтать, чего смогут бояться…
— Но ведь оно и так существует, — недоуменно произнес Сек.
— Но люди-то об этом не знают! Раньше человечество верило в мифы и боялось чудовищ. А что им остается в двадцатом веке? Бояться соседа с бейсбольной битой? Маньяка в темном переулке? Это слишком реально, а значит, слишком болезненно. Проще бояться маленьких зеленых человечков… Кстати, о человечках. Ты же будешь делать себе помощников-андроидов?
— Я еще не решил, воспользуюсь ли твоим предложением, — упрямо ответил Сек.
— Хорошо, что ты предлагаешь в таком случае? Мотаться по вселенной с пробиркой и пытаться нанять добровольцев? Да ты умрешь раньше, чем наберешь хотя бы десять потенциальных соплеменников.
Сек замолчал и опустил голову.
— Формально ты прав, — нехотя ответил он. — Но мне все равно это не нравится.
— Я тебя уверяю: обязательно найдутся даже те, кто захочет остаться с тобой и не возвращаться на Землю. Для жителей цивилизованных стран это скучная планета, да и для нецивилизованных тоже. Заодно получится прекрасный тест — для моей статистики… — Мортимус, глубоко вздохнув, высыпал остатки мусора из мешка прямо на пол. — Так, я начинаю злиться. Она точно должна быть здесь! А, вот!
Он вытащил из-под горы мятых сигаретных пачек сложенный вдвое лист бумаги и развернул его. Да, все верно — “1-е послание апостола Павла Коринфянам, 10-23. Города Красной ночи. Не вмешивайся!” Его собственный почерк. Мортимус снова сложил бумагу и спрятал в карман.
— А потом ты куда? — спросил он у Сека. Тот все молчал, глядя в пол, потом пожал плечами.
— Не знаю. Ты обещал отвезти меня туда, куда я укажу. Еще не передумал?
Мортимус, пряча улыбку, посмотрел на него и покачал головой. За кого он его принимает? Ну, конечно, можно было бы его обмануть — если бы они были не так хорошо знакомы, сейчас это почти неприлично.
— Ты хочешь найти Доктора, правильно? — вдруг догадался он.
Сек поднял голову, открыл рот, будто хотел сказать что-то сердитое, потом просто кивнул.
Повисла еще одна пауза — долгая и, пожалуй, печальная. Мортимус и сам не мог понять, почему — жизнь движется своим чередом, что-то заканчивается, что-то начинается, и никто — ни люди, ни таймлорды — не в силах этому помешать. Нужно принимать, как есть, хотя… все равно не получалось. Нужно признаться, что не получалось.
— Ладно, — сказал Мортимус. — Пойдем в консольную. Настроишь маршрут сам, я даже смотреть не стану. А то потом опять скажешь, что я не умею управлять ТАРДИС или еще что-нибудь подобное.
Тем лучше — он сможет тихо сбежать и не возвращаться. Настройки можно тут же сбить от греха подальше. Встречаться с Доктором не хотелось — ни с новым его воплощением, ни с одним из старых. Слишком много придется объяснять, слишком много от него тут же начнут требовать. Мортимус вообще не хотел, чтобы кто-то знал о его существовании — пусть даже соплеменник, пусть даже их осталось так мало. Хотелось надеяться, что Сек сообразит и не разболтает… Да, наверняка сообразит. В конце концов, им найдется о чем поговорить и без него.
Сек молча смотрел на него и улыбался.
— Хорошо, я настрою, — сказал он с непонятной интонацией.
Они вернулись в консольную. Мортимус отошел в сторону, уселся в продавленное кресло (давно пора было сменить, на самом деле, но лень и привычка перевешивали) и, скрестив руки на груди, стал смотреть, как Сек неспешно обходит консоль по кругу, нажимая на кнопки и переключая рубильники. Интересно, как он так быстро научился? Просто следил, как Мортимус это делает? Или у ТАРДИС действительно интуитивно понятный для далека интерфейс?
— Все готово, — сказал Сек серьезно. — Можно отправляться.
Мортимус молча кивнул.
Центральная колонна опустилась и замерла. Сек дернул последний рычаг, и дверь медленно открылась.
— Был рад путешествовать с тобой, — сказал он.
Во рту почему-то стало горько, Мортимус поморщился и встал. Сек, конечно, понял, к чему все идет, у него наверняка хватило на это ума. Что ж, это даже к лучшему.
— Ай, не надо этих церемоний. — Он протянул руку, и Сек пожал ее. — Может, еще встретимся. Так вот, мое предложение в силе.
— Я подумаю, — ответил Сек.
— И, если не хочешь устроить геноцид, обращайся с той ампулой поаккуратней, — сказал Мортимус и усмехнулся.
Сек вздохнул, смущенно пошевелив щупальцами, и вытащил ампулу из кармана.
— Думал, ты забыл о ней.
Он протянул ее Мортимусу, но тот отмахнулся:
— Оставь себе. Вдруг пригодится. Там вирусный рак толстой кишки. Действует только на людей.
— Спасибо, — сказал Сек. — Удачи.
И вышел наружу.
Вот и замечательно. Мортимус ненавидел долгие прощания, сопли и сантименты. Жаль, конечно, расставаться, только это нормально. Нормально, надо уже понять это наконец! Он уже собирался закрыть дверь и отправиться дальше, но…
— Это не та планета, — сказал Сек, стоя на пороге. — Проверь. Как она называется?
Мортимус глубоко, почему-то с облегчением вздохнул и подошел к консоли.
— И кто из нас не умеет управлять ТАРДИС? — проворчал он, глядя на показания приборов. — Это… Это Кайрол. Насколько я помню, необитаемая, но пригодная для жизни планета, вдалеке от населенных районов галактики.
Так-так. Мортимус был уверен, что время — или что-либо еще — оставило их в покое после того, как они выполнили свою миссию. Или у него действительно барахлит стабилизатор?
— Я собирался в другое место, — сказал Сек и после паузы добавил: — Твоя ТАРДИС работает очень странно. Я уверен, что настроил все правильно.
Снаружи доносился плеск волн и нежные трели ночных птиц — а может, и насекомых. Пахло водорослями и свободой. Такие планеты всегда были красивы, даже если на них обитали ужасные плотоядные монстры. Особенно если обитали. В хищниках есть своя притягательность.
— Пойдем посмотрим, что там, — сказал Мортимус и вышел наружу. ТАРДИС приземлилась на обрыве неподалеку от морского берега, примяв высокую влажную траву, и превратилась в большой серый валун. В спину дул слабый бриз. Судя по всему, близилось утро. И никаких плотоядных монстров, досада какая.
— Давай, — мрачно ответил Сек.
Они спустились к воде с невысокого обрыва. Широкий песчаный пляж, укрытый сухими, потрескивавшими под ногами водорослями, казался абсолютно безжизненным и пустым. Волны слабо накатывали на песок, оставляя на нем влажный след.
— Не знаю, что ты искал, но эта планета тоже ничего, кто бы нас сюда ни отправил, — сказал Мортимус. Он подобрал камушек и швырнул его в плотную, маслянистую воду — тот отскочил несколько раз, прежде чем пойти ко дну. Сек молчал, глядя под ноги, но уже не выглядел расстроенным — просто не слишком довольным.
— Зачем тебе Доктор? — спросил Мортимус и пустил по воде еще один “блинчик”.
Сек пожал плечами и ничего не ответил.
— Глупая идея, — сказал Мортимус. — Он может посчитать, что ты — проблема, и решит тебя своим способом. А может, пожалеет — не знаю, что хуже. Зачем это тебе?
— Раньше я хотел… — Сек замялся и смущенно пошевелил щупальцами. — Думал…
— Что от меня не будет никакого толку, ага?
— Можно и так сказать, — сухо отозвался Сек. — А сейчас я… Наверное, мне стоит перед ним извиниться.
Мортимус поднял брови. Это что-то новенькое, хотя и вполне ожидаемое. Далек, извиняющийся перед Доктором. Стоило бы, наверное, посмотреть на это представление, если бы не конспирация. Даже жаль пропускать.
— Ну-ну… И как ты собирался искать его?
Сек скривил рот в усмешке.
— Мы документировали все известные появления всех известных воплощений. Память у меня сохранилась прежняя. Я помню, где и когда он бывал, это очевидно. Выбрал одну из точек…
— Ясно, — коротко отозвался Мортимус. — Будешь пробовать еще?
— Наверное, да. Еще один раз.
Волны со слабым плеском разбивались о берег, пытаясь слизнуть оставшиеся на песке следы. Мортимус глубоко вздохнул. Пора было возвращаться в ТАРДИС. Пусть, действительно, попробует еще, если так хочет. Может, на этот раз у него получится.
— Ты же отдал мне одну жизнь, если я правильно помню вашу физиологию? — вдруг спросил Сек. — Сколько тебе осталось?
Мортимус вздохнул. Он старался не думать об этом, на самом деле он и сам не знал, сколько регенераций отдал — да, скорее всего, одну. Мало — и очень много, если подумать. С любой точки зрения.
— А, мелочи, — ответил он. — Еще… шесть. Вся жизнь впереди. Я не разбрасываюсь, как другие.
За спиной послышался шорох — хруст водорослей, — и Мортимус оглянулся. Сердца провалились в живот, в затылок отдало холодом. Быстро. В голове взорвалась бомба из мыслей. Разделиться, убежать? Прямо сейчас? Куда? Как?
— Кто-вы-такие? Отвечайте!
Далек уставился прямо ему в лицо. Он был не один. С первого взгляда показалось, что их тут сотни — нет, всего несколько десятков, но и этого слишком много!
Господи, эта планета выглядела такой мирной…
Сек среагировал почти мгновенно. Он круто развернулся на каблуках и выхватил из-под пиджака пару стволов, подозрительно напоминавших лучеметы-дезинтеграторы. Когда успел собрать? Один он бросил Мортимусу, вторым прицелился в переднего далека.
— Бежим, — прошептал Мортимус, хватаясь за лучемет, как за последнюю соломинку.
Хотя куда им бежать? Единственный путь к ТАРДИС отрезан. Разве что в воду… Но пока они будут убегать, их сотню раз успеют пристрелить.
— Я — верховный далек, — четким, металлическим тоном проговорил Сек, хотя щупальца его дергались и метались совершенно отчаянно. — Вы должны повиноваться мне!
Это был, по-видимому, ужасный блеф: пусть Сек даже действительно был когда-то верховным далеком, в этом даже сомневаться не стоило, но сейчас кто в это поверит? В этот момент?
— Ты-не-похож-на-далека, — ответил один из далеков, как показалось Мортимусу, удивленно.
Их до сих пор не убили. Мортимус сделал осторожный шаг назад, не опуская лучемета. И еще один.
— Мы-не-будем-повиноваться-тебе. Мы-не-повинуемся-никому, — сказал далек, стоявший впереди. С совершенно неожиданной эмоцией в голосе — гордостью.
Сек вдруг опустил оружие. А потом внезапно рассмеялся, запрокинув голову. Мортимус впервые слышал, как он смеется — совсем как человек, не отличить.
— Вы — легенда, — сказал он, отсмеявшись. — Далеки с человеческим фактором. У тебя есть имя — оно написано на твоей броне. Тебя зовут Альфа?
Мортимус только сейчас заметил, что на куполе первого далека нарисована — довольно криво — греческая буква альфа
— Да. Меня-зовут-Альфа, — ответил далек. — Это-имя-дал-мне-Доктор.
— Я такой же, как вы. Почти такой же. Я гибрид человека и далека, и у меня тоже есть имя, — сказал Сек и обернулся к Мортимусу. — А это мой друг. Он таймлорд, как и Доктор.
— Э-э-э… Привет, — отозвался Мортимус и помахал им лучеметом.
Далеки как по команде посмотрели на него. Все это выглядело странной сказкой, насмешкой над реальностью. Кто бы ни устроил эту встречу, у него было отменное чувство юмора — извращенное, но отменное.
— Мне нужно поговорить с ними, — негромко сказал Сек.
Мортимус поднял брови.
— Говори.
— Я хочу поговорить с ними один.
Велика важность! Мортимус подавил обиду, кивнул и отошел в сторону, ближе к воде. Волна осторожно коснулась ботинок и отступила, словно испугавшись, а потом снова подобралась — шаловливо и кокетливо, но до ботинок не достала. Начинался отлив: вода отступала все дальше, обнажила дно, выставив напоказ диковинные раковины. Горизонт наливался румянцем, и ветер сменил направление, подул в лицо, прогоняя страх и напряжение. Планета неумолимо вращалась, неся к ним утро.
Он старался не прислушиваться к тому, что Сек рассказывает далекам. Этим странным далекам с греческими буквами на броне — потому что за Альфой он заметил еще двоих помеченных, только у них были нарисованы бета и омега. Что Доктор сделал с ними, из-за чего Сек считает их такими, как он сам? Человеческий фактор — слишком многозначное понятие. Столько всего можно вложить в него — и позитивного, и негативного.
Мортимус опустился на песок, скрестив ноги, и сунул лучемет в карман. В любом случае, они представляли не большую опасность, чем сам Сек, а значит, все равно оставались довольно опасными. Хорошо, что они встретились. Теперь можно будет высадить его здесь с полным на то правом. И без всяких угрызений совести.
Но признаваться, что он привык к далеку, Мортимус не хотел даже самому себе. С ним можно было бы снова путешествовать, встревая в различные приключения, а потом устроить у себя медиа-атаку по поводу НЛО… Кстати, надо продать кое-какие акции, и купить тоже — как раз наступал очередной технологический слом. Деньги в мире людей играют слишком большую роль, чтобы пренебрегать ими.
Голоса неожиданно стихли, и Мортимус обернулся. Сек, улыбаясь во весь рот, шел к нему через пляж. Никогда еще он не был таким радостным, ни разу за все время их знакомства.
— Они не все хотят меняться, — без всяких предисловий заявил он. — Но некоторым понравилась эта идея! Твое предложение еще в силе? Я готов его принять. Теперь мне действительно понадобятся матрица для клонов и биоматериал. Я смогу добиться настоящего разнообразия!
Мортимус поднялся на ноги.
— Ты хочешь взять на борт ТАРДИС далеков? — осторожно переспросил он.
— Да! Но не всех. Только шестеро согласились.
— Ты хочешь взять в мою ТАРДИС шестерых вооруженных далеков? Да ты с ума сошел, если решил, что я это позволю! — фыркнул Мортимус. — Для начала, надо было спросить меня! А уже потом предлагать!
— Я спрашиваю сейчас! — Сек продолжал счастливо улыбаться, словно не замечая ни сердитого тона, ни недовольства. Он так сиял, что Мортимус, сам того не желая, тоже расплылся в улыбке.
— Мне надо подумать, — сказал он. — Я…
В этот момент в кармане что-то запищало. Пейджер — модифицированный, конечно, — почти никогда не сигналил, он служил для связи с уполномоченными из бюро, а это значило, что случилось что-то экстраординарное. Этого еще не хватало.
Мортимус вытащил пейджер и быстро пробежал глазами сообщение.
— О Боже всемогущий, — выдохнул он, прочитав. — На Манхэттене плачущий ангел. На кладбище. Интересно, кто на этот раз его притащил ко мне, а?
— Тебя беспокоит квантовый поглотитель? — уточнил Сек и улыбнулся еще шире, хотя казалось, что это просто невозможно.
— Строго говоря, да. И очень сильно беспокоит! — сердито ответил Мортимус и отключил пейджер.
То одно, то другое. Вот как прикажете бороться с этим существом? Дать ему в руки зеркало? Хороша будет скульптура на кладбище! А газеты? Что начнется в газетах? Особенно, если люди уже пропали. Опять придется переводить стрелки…
— У меня есть несокрушимый аргумент, который убедит тебя согласиться, — сказал Сек.
— Это какой же?
— Далеки не моргают.
Мортимус фыркнул и неожиданно для себя самого рассмеялся. Действительно. Может, и правда согласиться? Хотя бы на этот раз.
— Ты сможешь мне помочь? Сможешь нейтрализовать его?
— Без всяких проблем. В идеале, конечно, нужно построить миниатюрный деструктор времени, но у тебя, кажется, нет тараниума… — Сек мотнул головой, будто его беспокоило что-то другое. — По-моему, на Землю слишком часто попадают случайные инопланетные преступники. Надо что-то с этим делать. Может, создать специальную организацию? Ты разрешишь мне этим заняться?
Мортимус пожал плечами. У него уже была такая организация, но работала она, мягко говоря, не лучшим образом, стоило это признать. Да, надо что-то с этим делать.
— Разве я могу запретить? Конечно. Только я тоже хочу поучаствовать. И название придумай, будь добр, сам.
“Люди-которые-ловят-инопланетных-преступников-и-вершат-правосудие”, ага. Прекрасная, наверное, получится аббревиатура.
— Я уже придумал, — сказал Сек довольным голосом. — Так… ты разрешишь их взять?
Мортимус улыбнулся и кивнул. В конце концов, он пережил одного вооруженного далека, а там, где один, там и семеро. Кажется, люди точно так же говорят о кошках. И о детях.
Из-за горизонта показалось солнце, и Мортимус прищурился, прикрывая глаза рукой. Ему было весело и страшно одновременно — почти как в юности. Как будто и не было этой тысячи с лишним лет.
— Надо найти для вас подходящую планету, — сказал он. — Кстати, я не успел тебе представиться. Можешь звать меня…
В развернутом резюме, которое Ригальдо полгода назад предоставил в отдел кадров холдинга «Нордвуд», говорилось, что он чрезвычайно трудолюбивый, ответственный и инициативный работник, обладающий ярко выраженными лидерскими качествами, стрессоустойчивый, коммуникабельный и позитивный. В автобиографической части очень подробно был отражен путь эволюции с низшего звена пищевой цепочки к высокоорганизованным хищникам: высшая школа провинциального города Эймса, колледж по менеджменту и экономике, работа промоутером, товароведом, помощником менеджера, специалистом по привлечению корпоративных клиентов, старшим менеджером и руководителем отдела продаж. Резюме пестрело «маячками»: b2b, b2c, клиентоориентированность, управление командой, анализ конкурентной среды, ведение переговоров, медиапланирование и продвижение брендов. Согласно ему, Ригальдо был богом тайм-менеджмента и повелителем CRM, владел двумя иностранными языками, французским и испанским, не имел вредных привычек, водил машину и регулярно проходил тренинги по повышению квалификации.
– Какое представление имеете о лесной и деревообрабатывающей индустрии?
– Достаточное, чтобы знать, что «Нордвуд» – крупнейший холдинг, объединивший оба эти направления, – сухо сказал Ригальдо. – Неважно, что мне поручат продавать – шпалы или деревянные чехлы для телефонов. Я разберусь и в том, и в другом.
– Cлишком короткий опыт работы руководителем, – недовольно сказал Орсей Блэкмэн, уставившись в резюме. – Почему так недолго?
– Фирма накрылась, – неохотно сказал Ригальдо и, когда кадровик усмехнулся, огрызнулся: – Не по моей вине. Спрос опередил предложение!
– Ясно, – Орсей пожевал губами и закрыл папку. – Пока поработаешь в филиале в Такоме. Можешь приступать завтра.
За шесть месяцев отдел продаж в одном из фирменных строительных гипермаркетов «Нордвуд» убедился, что резюме непосредственного руководителя безбожно пиздело по нескольким пунктам. Ригальдо отлично понимал, что назвать его «позитивным», «коммуникабельным» и «мотивирующим командную деятельность» можно было только по большому укуру, поэтому с чистым сердцем списал эти позиции из резюме других соискателей. Политика «кнута» нравилась ему больше «пряника». Ригальдо безжалостно дрючил ленивых и поощрял инициативных, а сам действительно быстро разобрался в тонкостях сбыта тамбурата, шпона и лиоцелла. Продажи же в филиале поползли вверх.
Когда водоворот страстей вокруг его назначения поутих, Ригальдо обнаружил, что вызывает в подчиненных неоднозначные чувства. Краткие эпитеты, доносившиеся из кабинок мужского туалета, типа «говнюк», «мудила», «хуйло надменное», были ясны и понятны.
Шепот, который долетал до него от девочек на ресепшене, необъяснимо напрягал.
«Красивый», «строгий», «ни с кем не встречается», «глядит прямо в душу, когда просит отчет», «надо посмотреть, рядом с кем сядет на совещании», «не отпустил на обед, пока не заполню ведомости», «вчера вызывал к себе – сегодня опять пойду».
В графе «семейное положение» у Ригальдо значилось «холост», пункт «интересы» был представлен словом «работа».
– Шеф, – однажды задушевно сказал ему на корпоративе подвыпивший Кронос. – Хотите, я познакомлю вас с обалденными девочками?
Ригальдо смотрел на него исподлобья так долго, что Кронос заерзал на стуле.
– Считаешь, что я похож на человека, которому не хватает общения? – наконец выдал Ригальдо.
– Да нет, – Кронос почесал куцую бороденку. – Это так. Помогает бороться с хроническим стрессом.
– С хроническим стрессом помогает бороться расписание, – сухо сказал Ригальдо. – И правильное делегирование полномочий. Я тебе делегирую разобраться с козлами, которые требуют от нас фитосертификатов. Прямо с утра с ними созвонишься и все мне расскажешь.
Кронос насмешливо фыркнул и откланялся. Глядя, как он пристает с бокалом шампанского к хихикающей секретарше, Ригальдо почувствовал неладное. Прогон о девочках его немного насторожил: обычно Кронос был не склонным к альтруизму мудаком.
Просто подъебывает или догадывается? Знает или не знает?
Ни одно резюме не включало в себя информацию: то, что девочки его не интересуют, Ригальдо понял еще в пубертате, и этим пониманием все дело и ограничилось. На всякую хуйню у него просто не было времени.
На следующее утро он на всякий случай увеличил нагрузку всему коллективу, и томные взгляды на планерках прекратились сами собой.
Так продолжалось еще некоторое время, а потом Ригальдо вызвали в головной офис.
Там он впервые близко увидел Исли Фёрста, и это стало ударом по всем его органам чувств.
***
– Опаздываешь, – хмуро сказал Орсей, когда Ригальдо торопливо вошел в отдел кадров.
– Мне не назвали точного времени!
– Все равно надо быть расторопнее, – Орсей переложил какие-то бумаги. – У тебя собеседование.
Ригальдо озадачился.
– С кем это?..
– С руководящим составом, – директор кадров повысил голос. – Я не уверен, что ты пригодишься, но мне было передано пригласить всех, кто мало-мальски подходит.
– Да что случилось? – спросил Ригальдо, не зная, что и думать.
В ответ Орсей посмотрел очень утомленно.
– Случилось так, что директор по продажам профукала глаза.
– В смысле? – тупо переспросил Ригальдо. – Что-то просмотрела? Допустила ошибку?
– В смысле, утратила зрение, – раздраженно сказал Орсей. – Берет больничный под конец года и ложится на операцию!
Он еще долго что-то ворчал, ковыряясь в открытом сейфе, о том, как безответственно покидать рабочее место сейчас, когда пора подбивать отчетность за год прошедший и выстраивать схему продаж на весь следующий… Ригальдо слушал его вполуха, пытаясь справиться с бешеным сердцебиением. От открывающихся перспектив сладко ныло под ложечкой. Он оперся на край чужого стола, думая о том, какой ему выпал шанс.
«Главная» по продажам казалась ему непотопляемой. Галатея Год-Айсфилд работала в «Нордвуде» черт знает сколько, вроде бы даже была акционером и не собиралась сдавать свои позиции. Ригальдо общался с ней регулярно, получал в равной мере и «плюшки», и «оплеухи», и даже не представлял, что ситуация может вот так измениться. Вот уж действительно, форс-мажор.
От мысли о повышении могла закружиться голова.
– Так они ищут ей замену? – спросил он, не уточняя, кто именно «они». – И вы предложили им меня?..
Взглядом Орсея можно было мариновать шампиньоны.
– Я же сказал, он опрашивает всех, кто более-менее себя проявил, – буркнул Орсей. – Иди. Но особенно не рассчитывай. Слишком короткий опыт руководства. Ты за сегодня уже пятый.
Ригальдо обогнул стол и уже в дверях обернулся.
– А кто принимает решение?
– Фёрст, – выплюнул директор по кадрам, и Ригальдо упругой походкой двинулся к лифтам.
***
До этого он с президентом компании не встречался и о верхушке правления знал очень мало. «Нордвуд» представлял собой семейное предприятие и действительно был самой старой компанией на северо-западе, охватывающей весь срез лесной торговой промышленности, какой был только возможен. Он был основан здесь едва ли не раньше города и начинался как лесорубная артель «Блэкмэн и Фёрст». В дни, когда вождь Сиэтл из племени суквамиш только раскуривал трубку мира с поселенцами, бородатые лесорубы в штанах на подтяжках уже вовсю валили лес на холмах. Ригальдо представлял себе это достаточно ярко: он видел дагерротипы на первом этаже центрального офиса, висящие там как дань традициям. Во всем остальном офис был современным и стильным, но кое-что в нем было неизменным. Компанией по-прежнему владели Блэкмэны и Фёрсты, потомки тех самых покорителей фронтира. Блэкмэнов было много, и они стремились заполонить все руководящие должности. Фёрст был только один.
В его приемной Ригальдо поджидало чудовище на «шпильках» и в винно-красном, обтягивающем все окружности платье.
– Мистер Фёрст вышел, – холодно заявило оно, скаля стозевую пасть. – Придется подождать. Вам не назначено, так что особенно не рассчитывайте! Может быть, примет, а может, нет!
Ригальдо с некоторой оторопью оглядел длинные волосы боссовой секретарши и ее агрессивный мейк-ап, после чего молча ткнул пальцем в сторону «королевского» кабинета. Жалюзи были подняты наполовину, но силуэт человека в кресле ни с чем нельзя было перепутать. Человек держал телефон возле уха, параллельно что-то печатая.
– Ничего не знаю, – отрезала секретарша. – Идите в кофе-пойнт.
Ригальдо все же предпринял попытку прорваться к начальству. Рабочий день уже полчаса как закончился, но президент пока что был на месте. Ригальдо не хотел упускать шанс.
Их перепалка с «мисс Сауз» была очень короткой, после чего Ригальдо самым недвусмысленным образом выперли. Он двинулся в кофе-пойнт, чувствуя себя так, словно его пожевал крокодил. Хватка у женщины в красном платье была железной. Он даже испытал что-то похожее на уважение.
Кофе-пойнт выделялся модным интерьером и полным отсутствием дармовой еды. Ригальдо включил кофе-машину и сунул монетку в автомат с шоколадными батончиками.
Батончик поехал к лотку выдачи и застрял.
– Сука, – пробормотал Ригальдо, толкая автомат в бок. Он стукнул кулаком по стеклу, потом попытался наклонить корпус вперед, потом пнул железный гроб – без особого, впрочем, эффекта.
– Сука! – повторил Ригальдо, нажимая все кнопки подряд. Не то чтобы он был так сильно голоден, но сам факт его глубоко возмущал.
Убедившись, что рядом никого нет, он поддернул брюки и опустился на корточки, попытавшись просунуть руку в лоток, чтобы зацепить упаковку. Ему удалось это сделать, но угол был неудобный, а пальцы недостаточно гибкими. Ригальдо сделал крючок из колпачка пластиковой ручки и не оставлял своих попыток, всунувшись в лоток почти по плечо.
– Затейливо, – произнес позади него чей-то голос. Ригальдо повернул голову и увидел рядом с собой мужские туфли. Он вскочил на ноги, неудержимо краснея: больше бессмысленной траты денег он ненавидел только чувствовать себя дураком.
У обладателя черных туфель были широченные плечи, подчеркнутые офисным пиджаком, правильное лицо без возраста, охуенный галстук и какая-то совершенно невозможная платиновая грива, как у короля эльфов или рок-звезды 90-х. Он был высокий, выше Ригальдо, и от него пахло дорогой туалетной водой и табаком. Когда он улыбнулся, прищурившись, вокруг глаз разбежались мелкие морщины, и только тогда стало ясно, что этому человеку уже давно не двадцать лет.
Мужик смотрел на него в упор, едва заметно улыбаясь, и Ригальдо понял, что тоже пялится на него во все глаза. Продавцы в гипермаркете болтали в курилке, что самый главный босс «Нордвуда» невъебенный красавец. Ригальдо как-то морально не подготовился, что слухи могут быть правдой.
– Хороший способ, но можно проще, – сказал Исли Фёрст, после чего обошел автомат и выдернул шнур из розетки.
Батончик со стуком свалился на дно лотка. Ригальдо стоял, не шевелясь.
– Не хочешь забрать? – с дружелюбной насмешкой спросил «главный босс». Ригальдо отмер и наклонился за своим «призом». Когда он выпрямился, президент «Нордвуда» все так же разглядывал его.
– Это ведь ты Сегундо? – деловито уточнил он и, когда Ригальдо кивнул, подмигнул: – Чем ты разозлил Люсиэлу? Она хотела тебя сплавить.
Ригальдо пошел за ним, как привязанный, отчаянно ненавидя подставивший его автомат.
В приемной их встретила присмиревшая «крокодилица». Они с Ригальдо скрестили взгляды, как две дуэльные шпаги. Девица дернула плечом и отвернулась.
– Нам два кофе, – бросил ей на ходу президент «Нордвуда». – И чего-нибудь пожевать.
У него зазвонил мобильник, и он сразу ответил, распахнув дверь в кабинет.
Ригальдо вошел следом – и замер, сраженный. Кабинет воплощал его мечты о минимализме: кругом стекло и матовый серебристый металл. В двух кадках по углам торчали карликовые сосны как напоминание о том, что состоянием «Нордвуд» обязан дереву. За огромными окнами перемигивались небоскребы делового центра Сиэтла.
Если бы Ригальдо мог выбирать, его кабинет был бы точно таким.
Босс сел в кресло и придвинулся к столу. Ригальдо вдруг некстати подумал, что Фёрст со своей белой гривой хорошо вписывается в интерьер.
До него не сразу дошло, с кем тот разговаривает по телефону:
– Да? Нет, Тея. Не говори ерунды. Ты третий человек, который это все на себе тащит. Нет, я не дам Римуто тебя выпереть. Сам буду курировать эти чертовы продажи. А чем мне тут еще заниматься-то?.. Нет, не утону. Возьму помощника, который мне все подготовит. Нет, не выбрал. Вот тут еще один мальчик пришел…
Ригальдо едва не споткнулся.
Мальчик?.. Мальчик?!
– Нет, не хочу тебя видеть, пока не закончится реабилитация. Давай, до встречи, – сказал Фёрст почти ласково и, отключившись, наконец посмотрел на Ригальдо.
Глаза у него были веселые.
– Не знаю, что там сказал Орсей Блэкмэн, – начал он вместо приветствия, – но мисс Год-Айсфилд я увольнять не собираюсь. Сколько бы месяцев она там себя ни чинила.
Ригальдо раздул ноздри, но промолчал. Он так и не сел в кресло для посетителей – стоял, опираясь на его спинку, и смотрел на босса через стол.
– Так что это не настоящее повышение, а эксперимент. Зарплата на время больничного мисс Год-Айсфилд будет в полтора раза больше той, которую ты сейчас получаешь.
О, это Ригальдо уже подсчитал.
– Ты можешь отказаться, а можешь принять это предложение, чем здорово сократишь мне время на поиски, – босс переплел пальцы. – Если, конечно, твое резюме не врет о целеустремленности. Есть вопросы?
– Да, – Ригальдо тряхнул головой, сбрасывая лезущую в глаза челку. – Почему вы так смело мне это предлагаете? Вы же ничего обо мне не знаете.
Фёрст оглядел его с головы до ног.
– Ну почему «ничего», – задумчиво сказал он. – Я читал твое личное дело.
Ригальдо вдохнул и пошел ва-банк.
– А раз читали, то должны понимать, что я не согласен быть «мальчиком», который раскладывает для шефа бумажки по алфавиту. Я хочу работать по-настоящему.
Фёрст засмеялся. Смех у него был приятный – мелодичный и заразительный.
– Хорошо, мистер Сегундо, – сказал он, подперев щеку. – Я буду обращаться к вам, как заслуживает ваша квалификация и безусловно выдающийся опыт. Но, боюсь, у такого значимого сотрудника не будет времени экстренно изучить новые обязанности и специфику продаж холдинга в целом…
– Я изучу, – торопливо сказал Ригальдо. Фёрст довольно сощурился, словно только этого и ждал.
– Сколько вам может понадобиться времени, чтобы разобраться?
– Неделя, – отважно сказал Ригальдо.
Исли Фёрст недоверчиво поднял брови.
– Включая субботу, – уточнил Ригальдо на всякий случай.
VII
Земля на берегу оказалась рыхлой и немного влажной. Шелест некой разновидности хвойных деревьев и зловещего вида папоротников вызывал скверные предчувствия у самых храбрых, даже у Алглава. Как только маленький отряд вышел на открытое пространство, появилось четыре или пять крыс, колоссальные размеры которых удивили путешественников. Красноватые глаза грызунов уставились на людей. Крысы — хозяева этих мест, где они, должно быть, были и тиграми, и львами, — не собирались убегать. Тем не менее, хищники колебались и, казалось, не собирались нападать, изумленные видом новых незнакомых существ, каких-то громадных двуногих.
Один из сопровождающих вскинул на плечо карабин. Но Алглав заставил его опустить оружие.
— Даже и не думайте стрелять без команды!— произнес он тоном, не терпящим возражений. — Если бы кто-то этой ночью не выстрелил в ягуара, они бы на нас не напали… И один из нас сейчас не был бы ранен, что, кроме огорчения, влечет за собой дополнительные трудности. Если вы сейчас нападете на этих грызунов, они, без сомнения, набросятся на нас, а вскоре к ним присоединятся их соплеменники, которые прячутся где-то поблизости и которых привлечет шум сражения.
Они остановились, разглядывая необычных зверей.
— Они чем-то похожи на диких свиней. Знаете, какой стадный инстинкт существует у этих животных? Они готовы броситься в драку все до единого, стоит только тронуть кого-то из них. И уж, во всяком случае, они не позволят обидчику сбежать. А эти выглядят на диво сильными и организованными.
К стае присоединилось еще трое или четверо грызунов. Выглядели они все достаточно грозными — каждая крыса величиной с кабана, с мощными челюстями и острыми зубами.
— И все-таки не похоже, чтобы они готовились к нападению, — прошептал Верагез.
— Я почти уверен, что они оставят нас в покое, — откликнулся Алглав. — Мы их очень удивляем. И в данном случае это чувство взаимно. В путь!
Крысы в нерешительности пропустили их, не став преследовать. Сумчатые удирали при их приближении. Полупрозрачные, будто сделанные из тюля, осы слегка задевали лица путешественников. Иногда появлялись летучие мыши и следовали за ними, охваченные любопытством.
— Что меня больше всего удивляет, это даже не животные, а то, что здесь могли вырасти такие большие папоротники. — произнес Верагез,.
— Вы правы. Это просто поразительно и противоречит всем законам природы. Собственно, как и это освещение противоречит законам физики. Было бы логично предположить, что когда-то света было больше, вне зависимости от его происхождения. Судя по всему, растительный мир на протяжении тысячелетий приспособился к тому, что здесь постепенно становится все темнее и темнее, и научился использовать некие лучи, которые не требовались растениям и животным, обитающим на поверхности. Это как-то связано с постоянной температурой и, возможно, со здешними магнитными аномалиями. Но какими бы ни были причины, результат перед нами!
Шум падающей воды усилился. Через час он сделался просто оглушительным.
— Мы приближаемся!
Вдруг Вхамо и второй индеец, идущие поодаль, резко остановились.
Громовые удары сотрясали своды. Животных по близости почти не было, особенно крупных. Поток воды оставался спокойным, поверхность реки была гладкой, как стекло. Но ложе подземной реки стало широким, с небольшим уклоном. Вся стремительная ярость оставалась впереди, в водопаде, легко улавливаемая слухом, но не зрением. Тем временем Вхамо поднял руки. Он кричал, но голос его терялся в этом грохоте, будто комариный писк в шуме ветра. Путешественники поспешили вперед, а затем застыли неподвижные, с широко открытыми глазами. Испытывая сильнейшее головокружение, они уставились в пропасть.
VIII
Громадная бездонная пропасть! Подобные вершинам Гималаев струи воды, бурлящей, сверкающей в кружевах пены и гремящей как целое скопище гроз, барабанили по гранитным глыбам. Откуда-то сверху низвергался поток бледных струй этой подземной Ниагары. Сверху стремилась масса воды, скатываясь по четырем ступеням гигантской лестницы, каждая около двадцати метров в высоту. Потоки подпрыгивали, молотили по скалам в нескончаемой игре света, являющей собой аллегорию яростной силы, бессознательного неистовства природы. И, тем не менее, вовсе не водопад произвел на путешественников самое сильное впечатление.
Окрестности водопада оказались даже более грандиозными и впечатляющими. Бесцветная пропасть была целой страной. Под сводами той же высоты, что и в пещере, она уходила глубоко вниз. И жизнь представала там во всем своем разнообразии и великолепии. Обширные леса, покрытые мхом равнины, сумчатые и гигантские крысы и громадное количество рукокрылых совершенно неожиданного размера, таких же огромных, как кондоры в Андах. Гигантские летучие мыши скользили над водопадом, парили над равниной. В их полете чувствовалась грация птичьего полета и еще нечто большее, некая осознанность движений, свойственная высшим млекопитающим.
«Вот истинный венец творения! — подумал Алглав. — Кто знает, может быть, это была попытка природы создать летающего человека».
Мысль о странном потрясающем сходстве летучей мыши с человеком всецело охватила его.
Но голос спутника, который прокричал прямо ему в ухо, вернул Алглава к действительности.
— Пойдем дальше! Пойдем!
— Да… Конечно… Идем.
Это было совсем не трудно. Рядом с водопадом оказался очень удобный пологий спуск, и маленькая группа путешественников отправилась дальше.
Они едва начали спускаться, как многочисленные стаи крылатых вампиров — летучих мышей — появились рядом с ними, паря в воздухе и, казалось, с интересом разглядывая путешественников. Те продолжали продвигаться вперед в сопровождении летучего эскорта. Вампиры кишели над их головами, спереди и сзади — любопытная живность, вызывающая беспокойство и, может быть, даже опасная.
Оказавшись внизу, Алглав и Верагез остановились.
Летучие мыши продолжали прибывать. Теперь их было примерно несколько тысяч. Многие из них располагались в трещинах и на неровностях каменных стен, на деревьях и папоротниках. И повсюду остальные животные уступали им место с видом полного почтения к этому победоносному виду.
— Что будем делать? — простонал Верагез.
— Пойдем дальше!
И исследователи продолжили путешествие. В течение часа они шли вдоль реки. Местность оставалась более-менее неизменной, ни одно животное не пробовало преградить им путь.
Вампиры, любопытство которых не прошло, так и следовали за ними. Удивление путешественников уступило место желанию идти и идти дальше, туда, куда влекло их ненасытное любопытство ученых. Наконец Верагез заговорил:
— Фюгер нас ждет!
— Хорошо, — ответил Алглав. — Отправим ему сообщение, а затем поедим и продолжим свой путь. Будем и дальше идти по берегу реки.
— А если там совсем не будет света?
— У нас есть фонарики!
— Тогда ладно!
Отправив послания и перекусив, они продолжили движение.
IX
Путешественники чувствовали себя уставшими, за исключением разве что Алглава и обоих индейцев. Верагез даже попросил сделать привал. Остановившись, они заметили во второй или третий раз в свете фосфоресцирующих грибов, как летучие мыши приземляются прямо на грызунов и сумчатых, оставаясь на их головах и спинах, в то время как звери этому совсем не сопротивляются.
— Верагез! — воскликнул Алглав. — Посмотрите! Разве вам это не кажется странным? Вампиры питаются кровью четвероногих, а те им покорно позволяют это делать.
— Да, — ответил Верагез, медленно ворочая языком. — Это изумительно!
— Знаете, у меня возникла идея. Быть может, эти четвероногие являются чем-то вроде домашних животных у летучих мышей. Я все больше склоняюсь к мнению, что интеллект крылатых тварей намного выше, чем у обычных зверей. Поэтому они смогли подчинить представителей местной фауны и высасывают у каждого животного не больше того, что оно может дать без вреда для себя. Точно так же, как мы доим коров или как муравьи собирают выделения домашних клещей.
— Безусловно!
Алглава удивил тон Верагеза, а также поведение двух сопровождающих, которые, присев на корточки, как будто защищались от яркого солнца.
— Что с вами? — вскричал он.
— Мне хочется спать, — неразборчиво пробормотал Верагез.
— Спать?
— Да.
С этими словами он опустился на землю, как и те двое.
Обеспокоенный Алглав огляделся. Ему показалось, что в пещере стало темнее, что туман опускается на лужайки, на заросли лишайников, на воду. Сам он тоже почувствовал, как веки его тяжелеют.
— Да что же это в конце концов? Это странно, наконец!
Увидев, что друг бессильно распростерся на земле, Алглав принялся его тормошить:
— Верагез, вставай! Верагез!
Но тот спал, как и двое сопровождающих. Остальные, даже Вхамо, с трудом боролись с охватившим их оцепенением. Индеец, единственный, кто смог этому противостоять, и Алглав обменялись обеспокоенными взглядами.
— Что это? Что? — повторял Алглав с всевозрастающей тревогой.
Его посетила ужасающая идея, что этот таинственный недуг может оказаться смертельным. Они все пали жертвой еле различимого яда, удушающего газа. Он еще раз встряхнул своего товарища:
— Верагез! Мужайтесь, мой друг!
Но тот даже не пошевелился. Вскоре Вхамо и остальные тоже опустились на землю.
— Но это же ужасно! Может быть, это даже смерть… Такая напрасная, такая непочетная. И мы даже не успели изучить все эти тайны…
Алглав даже под гнетом тревоги продолжал оставаться неуемно любопытным ученым. И сейчас он больше всего сожалел о том, что потеряет наука, если их экспедиция потерпит неудачу.
Неожиданно он почувствовал, что кто-то его трогает за руку. Это был индеец, спасенный от ягуаров. Другой рукой он указывал на какой-то бугорок в отдалении. Алглав пошел в указанном направлении и уселся на холмик, все так же предаваясь тоске и тревоге. Но не прошло и минуты, как он почувствовал себя отдохнувшим и полным сил. Разум был снова ясным, и перед его взором теперь не было и следа тумана.
— Спасибо! Спасибо тебе! — сказал он, пожимая руку дикарю.
Тот сделал ему знак слушать и, быстро поднявшись на ноги, подбежал к группе спящих.
Алглав увидел, как тот волочет за собой чье-то безвольное тело. Это был Верагез. Он бросился на помощь индейцу и принялся перетаскивать остальных. За этим занятием Алглав не переставал размышлять о том, что глубоко заблуждался, полагая, что интеллект индейца уступает его собственному. Должно быть, произошедшее с ними чем-то напоминало удушье, причиной которого является угольная кислота.
— Абориген оказался умнее меня!
По очереди отдыхая и пережидая приступы головокружения, которые следовали за каждым из таких «рейсов», Алглав с индейцем уложили всех на спасительном холмике.
Но выяснилась одна странная и зловещая деталь: хотя дыхание спутников Англава было нормальным, пульс ровным, никто не проснулся, сколько их не трясли и не кричали прямо в уши.
«Неужели и вправду пары угольной кислоты?» — в отчаянии подумал Алглав.
Сам он, стоя на верхушке холмика, больше не чувствовал усталости, его товарищ, похоже, тоже. Алглав грустно посмотрел на окружающий пейзаж. Инстинктивно он отметил, что его предположение относительно вампиров оказалось правильным. Они повсюду приземлялись на животных, сосали кровь с невозмутимым спокойствием собственников, имеющих на то неоспоримые права.
«Но почему же звери могут противостоять дремоте, которая сразила нас?»
Задав себе этот вопрос, Алглав заметил, что некоторые животные, судя по всему, располагаются на отдых. Повсюду грызуны и сумчатые укладывались на мхах и зарослях лишайника.
И снова Алглав заметил, что света стало еще меньше.
Неужели здесь тоже наступают сумерки? Имеется ли какая-то связь между ними и охватившим их сном? Но утром, когда корабль плыл в полнейшей темноте, в свете фонаря они постоянно видели разбегающихся зверей.
«Это вовсе не одно и то же… Это было над водопадом… наверху!»
Между тем становилось все темнее и темнее. Вскоре их окружили неясные призрачные сумерки, где вовсю летали вампиры. Тогда Алглав счел своим долгом зажечь электрические фонари на аккумуляторах. Но напрасно он поворачивал выключатели, нажимал на контакты: фонарь не работал.
— Вот несчастье!
Его беспокойство возросло, когда он попытался включить второй светильник. То же самое ждало его и с другими: ни один не работал!
— Это определенно, какой-то магнитный феномен! И, скорее всего, он связан с тем, что свет здесь гаснет. Думаю, последний тоже электрического происхождения.
В отчаянии он снова начал пытаться разбудить своих товарищей. Но, увы, напрасно! В их глубоком сне по-прежнему не было никаких угрожающих симптомов: биение сердца, пульс и частота дыхания оставались нормальными. Алглав не переставал удивляться: если они с индейцем на этом холме пробудились и восстановили силы, то почему это не происходит с остальными? Что заставляло их так крепко спать?
Тени еще больше сгустились. Теперь Алглав видел только дикаря, стоявшего рядом с ним. Медленным и печальным жестом, жестом прощания, тот взял руку своего товарища по несчастью, на языке которого он не говорил, с которым он даже не смог обменяться никакими определенными мыслями. Дружеская улыбка появилась на широком лице человека из пещерного народа, улыбка, от которой сжалось сердце Алглава.
— Прощай, прощай! — повторил путешественник.
Ответом ему были несколько слогов странного гортанного языка. Они оба стояли в давящих сумерках, неподвижные, слушая отдаленный рокот водопада. В сгустившейся темноте, непроницаемой, будто зловещие и влажные стены, над ними витала тень медленной смерти.
В свою очередь они тоже ощутили, как их охватывает полное оцепенение.
Что это? Нежное дыхание, трепыхание веера в темноте, вздохи, приглушенные звуки падения?
Алглав подумал об этом, хотя из-за того, что все еще пребывал во власти оцепенения, умственное усилие далось ему с трудом. Наконец медленно, почти с болью он вышел из этой сладостной нирваны.
— Я сейчас умру… Умру!
Он удивился тому, что эта мысль не вызвала у него никакого беспокойства. Его рука пошарила вокруг, нащупала нежный, будто шелковый, мех и в ужасе отдернулась. Он догадался, что вампиры сейчас приземляются на его спутников и на него, чтобы полакомиться кровью. Алглав захотел подняться, протянул руки, но слабость была так велика, что снова упал и погрузился в глубокий сон, ощущая на своей шее и груди теплую влажную тяжесть, биение сердца зверя, который считал себя королем мироздания, а Алглава — своей добычей.
Прошло какое-то время, невесть сколько долгих часов в темноте. Люди на земле оставались неподвижными — мертвыми или пребывающими в глубоком сне. Но вот один из них встал и улыбнулся, что-то шепча себе под нос. Несколько минут он перетаптывался с ноги на ногу, расталкивал остальных, что-то им хрипло крича, но ему никого не удалось разбудить. Звук его шагов эхом отражался от стен пещеры. Наконец человек быстрым шагом направился в кромешную тьму, откуда доносился неумолкаемый шум водопада.
Еще два часа прошло в глубоком забытьи, царящем в пещере. Вампиры и те давно уснули. Теперь здесь царствовала смерть. Казалось, сумерки здесь останутся навечно… Однако вдруг показался слабый свет, звук шагов тоненьких лапок, послышались различимые крики, звуки, словно кто-то обгладывал кости. Случайный наблюдатель сразу догадался бы, что это пробуждение обитающих здесь созданий, приближение радостного природного явления.
Прошел еще час, затем два и три. Наконец слабый свет, сначала подобный легкому туману, затем как свет от тоненького серпа луны, рассеивающий фиолетовые тучи, стал ярче, прекраснее, переливаясь всеми восхитительными оттенками индиго. В пещерах наступил день! А люди, уснувшие на земле, лежали неподвижно, может быть, умирая. Летучие мыши стали порхать в воздухе, но не приземлялись на лежащих. Вдруг один из людей пошевелился.
Это был Вхамо. Он потянулся, встал, чувствуя себя еще оглушенным. Вхамо пересчитал остальных и заметил, что его собрат-индеец исчез, затем принялся с мрачным видом трясти Алглава.
Вскоре тот зашевелился, открыл глаза.
— А… что? Это еще не закончилось?
Он встал, огляделся. Алглав чувствовал себя еще слабым, но не настолько, чтобы быть не в силах идти. Его взгляд со странной нежностью следил за полетом рукокрылых.
— Они попили нашей крови, но не злоупотребили своей властью!
Как бы в подтверждение его слов один за другим начали просыпаться его спутники. Они были слабы и не в состоянии передвигаться. Верагез с изумлением спросил:
— Что случилось?
После объяснений Алглава его удивление стало лишь сильнее, так же, как и радость, что он остался жив.
— Мы слишком слабы, чтобы возвращаться к лодке не перекусив, — наконец заявил он.
У каждого путешественника на шее была маленькая ранка, через которую гигантские летучие мыши сосали кровь. Но нельзя было не отметить умеренность этих зверей. Верагез, Алглав и другие были им за это почти что благодарны.
— Нам необходимо поесть, но у нас закончились все запасы провизии! — объявил один из спутников.
Другой знаком показал, что готов убить какого-нибудь зверя.
— Давайте воздержимся от этого, — объявил Алглав. — Насколько я понял, за это мы можем заплатить своими жизнями. Пойдем обратно. Если свет длится столько же, как в первый раз… — я полагаю, что здесь это происходит периодически — мы можем беспрепятственно добраться до нашей лодки. Но где же твой соотечественник? — спросил он у Вхамо.
— Ушел! — ответил индеец. — Он отправился за помощью, я в этом уверен.
— Я тоже. А теперь в путь!
X
Хотя маленькая группа была практически лишена сил, в течение первых часов похода все шло хорошо. Продвижение вперед было на самом деле довольно медленным, но, тем не менее, путешественники не теряли времени. Страх подстегивал их, и поэтому каждый старался как мог. Но, в конце концов, страшная усталость дала о себе знать даже у самых крепких. Особенно они чувствовали необходимость восполнить запас сил, компенсировать потерю крови, высосанной вампирами.
Алглав и Верагез подавали пример остальным и словами, и поведением. Тем не менее, пришлось смириться с необходимостью и объявить передышку.
— Господин! — обратился к Алглаву один из самых голодных. — Я вас умоляю, позвольте убить какое-нибудь животное!
Тот хотел было отказать, но вмешался Верагез.
— Мой друг, ну хоть грызуна… А может, нам удастся подстрелить кого-то из сумчатых…
Глядя на их умоляющие лица — бледные, исхудавшие, с глазами, горящими лихорадочным огнем, — Алглав в конце концов согласился.
— Хорошо! Но я не беру на себя никакой ответственности.
Тотчас же четыре человека взяли наизготовку карабины и направились к густым зарослям папоротника. Прошло две минуты, полные томительного ожидания, затем послышался звук выстрела. В следующее же мгновение сверху с грохотом посыпался целый дождь камней и мелкого щебня. Раздался крик боли и, когда облако пыли рассеялось, все заметили, что один из четверых охотников ранен. У него оказалась вывихнута рука. Что же касается сумчатого, в которого тот целился, то животное было даже не задето. Зверь убежал вместе с другими, испуганный не звуком выстрела, а грохотом падающих камней.
— Ну что, у вас еще не пропало желание стрелять? — спросил Алглав у своих спутников.
Все отрицательно покачали головами с самым униженным видом. Верагез обследовал руку раненого. После двадцати минут отдыха путешественники отправились дальше. Все еле тащились, чувствуя себя несчастными, обескураженными, полными ужаса перед этой подземной страной. Теперь она казалась им всем, включая, увы, даже Алглава, только нескончаемым некрополем, откуда им не суждено выбраться. Недавнее происшествие лишь ухудшило их положение. Человек с вывихнутой рукой постоянно отставал от остальных, издавая горестные вздохи, цепляясь за кого-то из своих товарищей, и, в конце концов, упал в обморок. Понадобилось снова остановиться, чтобы привести беднягу в чувство. Другой путник, растянувшись на земле, заявил, что лучше умрет, чем продолжит этот бесконечный поход. В конце концов, опросив остальных участников этой маленькой экспедиции, Алглав выяснил, что всем требуется достаточно продолжительный отдых. О том, чтобы нести пострадавших, не могло быть и речи. Все находились в одинаково изнуренном состоянии.
«Это конец! — в отчаянии подумал Алглав. — Мы пробудились от оцепенения лишь для того, чтобы умереть от голода!»
В голове у него шумело, перед глазами все плыло. Он чувствовал себя не сильнее остальных, мечтал о том, чтобы поймать какое-нибудь животное, разумеется, не пользуясь огнестрельным оружием. Но вскоре он отбросил эту мысль, решив, что такая попытка вряд ли увенчается успехом и, несомненно, окажется бессмысленной тратой сил.
— Хорошо, пусть так! Такова наша судьба!
Он уселся, продолжая предаваться мрачным мыслям. В его мозгу проносились горячечные видения: прекрасное и удивительно логичное описание «Чудесного мира пещер». Наконец Алглав полностью покорился судьбе и бессильно закрыл глаза…
Пронзительный крик пробудил его от цепкой дремоты и заставил вскочить на ноги. Сперва Алглав увидел Вхамо, который, стоя на каком-то камне, делал ему знаки руками, а затем вдали человеческие силуэты.
— Это люди из его племени! — радостно сказал Вхамо. — Они пришли нам на помощь.
Алглав тотчас же заметил среди них спасенного индейца. Издав торжествующее «ура», он бросился к ним навстречу. Это было новое торжество жизни: провизия, надежды, дружеское участие.
Пять часов спустя они добрались до лодки, и воспоминания о самой радостной встрече возобладали над смертельной тоской.
XI
Ближе к осени лодка снова рассекала воды громадной реки, на этот раз — в ее низовьях.
Алглав, Верагез и Фюгер стояли на носу корабля, наслаждаясь вечерними сумерками, — благословенный час воспоминаний. Они говорили о чудесной экспедиции, которая благополучно завершилась, о противоборстве, в результате которого они научились обследовать подземные страны, преодолевать или обходить препятствия. Фюгер постоянно перечитывал свои заметки — летопись этого поистине фантастического путешествия. Рядом с ними находились индейцы, которым путешественники были стольким обязаны и которые стали им прекрасными друзьями в радости и в горе.
Наступила лунная ночь, совсем как та, когда они встретили ягуаров.
Вокруг в джунглях бурлила жизнь — плодоносная и опасная, постоянная война, ужас… и свобода, одинаково необходимая как слабым и сильным… А еще — голод, превращающий одно существо в охотника, а другое — в добычу!
Лунный свет высвечивал эту картину потрясающей красоты, изливаясь с бездонного неба на густые джунгли и необъятный речной простор…
Надежда Васильевна собрала вещи и уехала на следующий день после того, как в последний раз ночевать приезжал Алексей. Она снова попыталась нажаловаться ему на нечистую силу, только он, в отличие от Ники, не стал на нее орать, а раскатисто рассмеялся и долго успокаивал дальнюю родственницу похлопыванием по плечу. Видимо, такого несерьезного отношения домработница не перенесла. Она ушла потихоньку, когда Ника сидела у себя в кабинете, а девочки бегали по Долине, но оставила записку о том, что в этот дом никогда не вернется.
Ника, спустившись в кухню к обеду и обнаружив ее безграмотное послание, написанное красивым почерком третьеклассницы, ругалась, топала ногами, звонила Алексею, но сделать ничего не смогла.
За два дня, проведенные без домработницы, она ужасно устала и вымотала все нервы. На работу времени совсем не оставалось, весь день она готовила завтраки, обеды и ужины, а в свободные минуты пыталась наводить в доме порядок. Алексей сказал, что пока не надо брать в дом чужих людей, неизвестно, что они будут болтать своим знакомым. Ника не разделяла его подозрительности, но ей пришлось смириться. Тем более, он обещал, что это ненадолго.
Хорошо хоть фотографы, обещанные Алексеем, успели приехать до того, как сбежала Надежда Васильевна, иначе неизвестно еще, какое впечатление на них произвел бы дом после ее двухдневного отсутствия. Фотографии, кстати, получились замечательные, Алексей прислал их по электронной почте. Через неделю обещал привезти журналы, в которых их удастся опубликовать.
А теперь Ника пыталась сварить макароны на ужин, но они получились сырыми внутри и переваренными снаружи. Когда в кухню забежали девочки, на их обычное: «Мама, посмотри» она только отмахнулась. В конце концов, дети не виноваты, что у нее ничего не получается с хозяйством.
— Ну мамочка, ну пожалуйста, — затянули они хором. — Сережка наш портрет нарисовал, очень здорово получилось.
Они не стали задерживаться — ей очень повезло, у детей легкий и незлобивый характер. А может, они привыкли к тому, что она так себя ведет? Нет, определенно надо уделять им побольше внимания, иначе они решат, что их мать — злобная несдержанная мегера.
Макароны пришлось вылить в унитаз, и Ника развела порошковое пюре к сосискам, разогретым в микроволновке. Это блюдо удавалось ей лучше всего.
И только когда все поели, она, убирая со стола, наткнулась на толстый ежедневник в твердой синей обложке. Ника не сразу сообразила, откуда он тут взялся, а потом вспомнила про портрет. Интересно, там нарисованы две девочки или одна? Кроме нее и Алексея, никто не мог различить близняшек.
Ника открыла ежедневник на титульном листе и увидела надпись крупными печатными буквами: «Илья Максимов». Она хмыкнула: забавно. Зачем плотнику ежедневник? Может быть, там есть что-нибудь указывающее на его причастность к происходящему в Долине? Надо будет внимательно просмотреть его записи, она может наткнуться на что-нибудь, что прольет свет на его загадочное поведение.
Ника поднялась в кабинет, чтобы никто ей не помешал. Верней, чтобы никто не увидел ее за этим занятием. Она чувствовала себя детективом, напавшим на след, но в глубине души шевелилось нечто, похожее на неловкость, как будто она собиралась подсматривать за кем-то в замочную скважину.
Устроившись в кресле за столом, Ника положила ежедневник на колени и начала листать его с конца — ведь то, что ее интересовало, относилось к самому последнему времени. Но вместо деловых записей неожиданно наткнулась на исписанные и исчирканные вдоль и поперек страницы. Сначала она не поняла, что это может быть. Но то, что ей удалось разобрать дальше, заставило ее расхохотаться. Плотник писал стихи! Она смеялась до слез, сперва над ним, а потом над собой — тоже мне, Штирлиц! Шифры, даты, имена, суммы… А он, оказывается, романтик! Она еще продолжала хохотать, когда почувствовала непреодолимое любопытство — а что же он там пишет?
Ника посмотрела по сторонам и даже выглянула в окно. Не увидев во дворе детей, она на всякий случай встала и заперла дверь на задвижку, как будто собиралась делать нечто постыдное. Как школьница, подглядывающая за мальчиками в ду́ше, Ника боялась, что кто-нибудь случайно застукает ее за этим недостойным занятием.
Плотник писал стихи про любовь. Банальные, простенькие, но вполне складные. Нет, там были и другие, но читать их Нике не понравилось. Какой он, оказывается, смешной! Интересно, кто эта «сладострастная шалунья», про которую написан последний шедевр?
Ника хихикала, как девчонка, листая страницы, и краснела от стыда. Разве можно заглядывать в такие тетрадки? Это, наверное, хуже, чем подслушивать или читать чужие письма. Но от этого любопытство ее только разгоралось, и остановиться она не могла.
Она представила, как бы выглядело его лицо, если бы он узнал о том, что она прочитала эту тетрадь от корки до корки. Вот ему-то она обязательно скажет об этом, только чтобы увидеть, как он будет смущаться, злиться и кусать губы. Так ему и надо! Наглый, зарвавшийся тип!
Прощай, родная. Больше никогда
Мы вместе не проснемся на рассвете,
Все общее для нас развеял ветер.
Мы — это в прошлом, в прошлом навсегда.
Прощай. И не нужны отныне нам
Пустые дни, бессмысленные ночи.
Ведь разлетелись наши чувства в клочья,
Когда мы рвали их напополам.
Прощай. Я об осколки бытия
Порезал руки, их сложить стараясь.
Я был неправ. Прощаю и прощаюсь,
Нас больше нет, есть только ты и я.
Даже жалко его. Ну до чего печально! Это, не иначе, бывшей жене. Впрочем, неудивительно, что жена с ним развелась. Судя по его стихам, она не раз дожидалась его поздними вечерами со скалкой в руке — вся тетрадь так и пестрела персонажами женского пола. Интересно, кто она? Швея или повариха? Впрочем, мальчик их производит приятное впечатление, может быть, Ника напрасно думает об этой несчастной женщине плохо. А почему, собственно, несчастной? Он ей квартирку оставил, значит, своей у нее не было. И содержит ее и ребенка, Алексей говорил. Какой благородный! Возможно, хитрая стерва, вышла замуж за человека с квартирой, а потом выкинула его из собственного дома, как лиса бедного зайчика.
А он и вправду зайчик! Ника снова захихикала. «За миллионом освещенных окон меня теперь совсем никто не ждет». Очень трогательно, прямо до слез. А главное — оригинальней некуда. Может быть, она напрасно подозревала его в злом умысле и организации заговора? Ну разве этот зайчик способен участвовать в заговоре? Может быть, Алексей прав? Чудак и неудачник?
Она не услышала шума подъехавшей машины и заметила появление Алексея, только когда пискнула сигнализация на воротах. Ника выглянула в окно, ужасно смутившись, как будто он мог догадаться, чем она тут занимается, и чуть не бегом кинулась в спальню, чтобы спрятать синий ежедневник у себя в тумбочке. И когда вышла на лестницу встречать мужа, щеки ее горели, а сердце стучало, как будто она только что спрятала в шкафу любовника.
— Какая ты сегодня красивая, — Алексей дежурно поцеловал ее в шею, — а где девочки?
— Бегают где-то, — отмахнулась она.
— Не поздновато ли? Десятый час.
— Да еще солнце не село. Им полезно гулять на воздухе.
— Тогда свари мне кофе. Всю дорогу мечтал о чашечке крепкого кофе, — Алексей улыбнулся.
— Алеша, ты же знаешь, что я отвратительно варю кофе. Это твоя родственница подставила меня и сбежала отсюда в самый неподходящий момент, а не моя. Так что вари кофе сам.
— И это говорит мне любящая супруга после того, как я вернулся домой, весь день проработав, как каторжный? — Алексей рассмеялся.
— Я, между прочим, тоже работаю, и ничуть не меньше тебя. Так что тут мы находимся в равных условиях, — Ника тут же полезла в бутылку — пусть не надеется превратить ее в домохозяйку.
— Ладно, пойдем на кухню вместе, я сварю кофе нам обоим, — Алексей обнял ее за плечо и прижал к себе, увлекая в столовую. Его благодушное настроение несколько смутило Нику — давно она не видела мужа в таком добром расположении духа.
— У тебя есть какие-нибудь хорошие новости? — встревоженно поинтересовалась она.
— Почти никаких. За исключением того, что участки согласился посмотреть Олег Петухов.
— Это тот самый Петухов? Из Сургута?
— Да, представь себе.
— Вот это да! — просияла Ника. Очень богатый и очень влиятельный человек, если он купит участок, остальные уйдут в считанные дни. — А не мелко ли для Петухова?
— Он хочет сделать подарок теще с тестем. Так что, возможно, не будет сильно присматриваться и прислушиваться к разговорам. Но смотреть участок приедет сам, представляешь? Говорят, он не доверяет менеджерам, когда покупает недвижимость. Я жду его дней через десять.
— Алеша, это отлично! Пусть нам повезет! Должно же нам наконец повезти!
— Ты же понимаешь, что мы должны произвести на него впечатление счастливой семьи, наслаждающейся жизнью на лоне природы? Чтобы ему даже в голову не пришло, что дурацкие слухи об этом месте имеют под собой хоть какое-то основание.
— Конечно, я все сделаю в лучшем виде! Ты что, меня не знаешь? Что-что, а произвести впечатление я умею!
Их разговор прервал звонок мобильного. Не того, которым он пользовался на работе, а другого, который был предназначен только для домашних и очень близких друзей.
— Да, — поморщившись, ответил Алексей в трубку, — нет, я уже сказал — не сегодня. Завтра, когда меня здесь не будет. Ну и что, что сейчас подходящее время? Я сказал — завтра. И не забудьте проследить, чтобы все трое вышли наружу. Мне не нужно уголовное расследование. Как хотите. Хоть сами их разбудите! Если хоть один человек пострадает, я лично отведу вас в милицию, вам понятно?
Он снова поморщился, нажимая на отбой.
— Что это ты такое затеял? — полюбопытствовала Ника.
— Да так, я бы не хотел делать тебя соучастницей своих темных делишек, — он рассмеялся.
— А все-таки?
— К приезду Петухова было бы не плохо избавиться от этой пресловутой избушки, ты не находишь?
— Да я тебе об этом уже месяц твержу, а ты меня не слушаешь! А что, плотник согласился ее продать?
— Вообще-то нет, но я пока попробую обойтись без его согласия.
— Давно бы так, — фыркнула Ника, — а то развел чистоплюйство. Деловые люди должны такие проблемы решать быстро.
— Ну, милая, ты чересчур много от меня требуешь! Я же не бандит, а порядочный бизнесмен, мне хватает нарушений закона в уходе от налогов, чтобы я мог позволить себе совершать еще и уголовные преступления.
— Ладно, я рада, что ты наконец хоть на что-то решился, — рассмеялась она.
И хотя она не совсем поняла, что задумал ее муж, ей вдруг стало жаль плотника. Может быть, он и вправду зайчик, который ни в чем не виноват? Но Ника тут же вспомнила, как он сообщил ей об установленном сроке, в который они должны покинуть Долину, и ее жалость немедленно улетучилась. Нет, ему не удастся провести ее и прикинуться чудаковатым романтиком!
— Послушай, а что если плотник сунется со своими разговорами и к Петухову? — нахмурилась она.
— Попробуем решить и эту проблему. У нас еще есть время, — задумчиво ответил Алексей.
Обещанные два дня благополучно прошли, начинался третий, и в глубине души шевелилось беспокойство, но Илья подумал, что не может представить себе ничего страшней, чем снос избушки. И на этом успокоился — что будет, то будет. Избушку он им отдать попросту не сможет, что бы они ни делали.
Леса на баню так и не привезли, и после завтрака он продолжил доклеивать модель сруба. Мишка собирался в магазин, и Сережка хотел отправиться с ним — несколько часов Илья мог наслаждаться одиночеством. Он с самого утра чувствовал подъем — в голове созрели интересные мысли, которые стоило бы записать в синюю тетрадь. Илья на секунду отвлекся и поискал ее глазами, но на полке рядом с домиками не увидел. Не лежала она и на столе, Илья заглянул под стол — и там было пусто. Где же он видел ее в последний раз? Писал он ночью, дня три назад, и, как всегда, бросил там, где закрыл. На столе. И больше он к ней не прикасался.
— Мишка, а ты мою синюю тетрадь не видел?
— Так на столе валялась, — с готовностью ответил тот.
— Что-то не валяется. Сережка, не видел синей тетради?
— Это толстая такая, как книга?
Илья кивнул.
— Я в ней портрет девчонок нарисовал. Им так понравилось, что они захотели маме показать.
— И что? — Илья замер. — И ты дал?
— Ну что мне, жалко, что ли? Тем более, они обещали вернуть.
Илья похолодел. Нет, Сережка, конечно, не виноват. Стоило заранее подумать о том, что ему надо где-то рисовать. И разбрасывать свои вещи не надо где попало. Но, черт возьми, это же…
— Папка, ты чего? Что с тобой? — Сережка испугался.
— Нет, ничего, — еле выговорил Илья.
Веронике, в собственные руки… Там же не написано, что это не предназначено для чужих глаз. Да если бы и было написано!
— Папка, ты это из-за тетрадки? Ты не расстраивайся так, я сейчас пойду и заберу у них. Ты только не беспокойся, я сейчас…
Сережка пулей вылетел из избушки, а Илья до боли закусил губу. Лучше бы он никогда в нее ничего не писал! Зачем это вообще было нужно? Кому? Бумага все стерпит?
А с другой стороны, кому это интересно? Может быть, он напрасно расстраивается? Вероника одним глазом глянет на портреты дочерей и равнодушно отведет глаза. Какое ей дело до того, что еще в этой тетрадке есть?
Илья уперся ладонью в лоб и стиснул пальцами челку. Что же он наделал! Ну что ему стоило убрать тетрадь в спальню, с глаз долой?
Мишка, одетый и собранный, ждал на крыльце, а Сережка вернулся минут через десять, но тетрадки не принес.
— Она у их мамы в спальне, а мама уехала куда-то. Когда она приедет, девчонки сразу ее заберут и принесут.
Час от часу не легче!
— Папка, да не расстраивайся ты так, она же не потерялась! Девчонки принесут, честное слово!
— Идите в магазин, — сухо ответил Илья. — Миш, купите Сережке все, что ему для рисования нужно. Он сам покажет.
Сережка просиял:
— И большой набор красок можно?
— Если он тут продается, то почему нет? — хмыкнул Илья. — А главное, бумаги побольше купите…
— Пап, ну прости меня, я же не знал, что твою тетрадку нельзя брать…
— Да ладно, — Илья махнул рукой.
В спальне? Она что, перед сном на портреты детей хотела полюбоваться? Или хочет вернуть вещь лично ему в руки, не доверяя дочерям? Чушь. Она наверняка взяла ее читать! А на внутренней стороне обложки печатными буквами написаны его имя, фамилия и телефон, еще старый, из родительской квартиры. Зачем он это написал? Чтобы каждому, кто заглянет внутрь, стало ясно, чья это вещь?
Когда к обеду вернулись Мишка с Сережкой, Илья, конечно, слегка пришел в себя, постарался не думать об этом больше. Но все равно мысль о тетрадке и Веронике колола его изнутри, заставляя сжиматься и холодеть. Он не стал напоминать о тетрадке Сережке, тем более что тот был полон энтузиазма немедленно начать портить краски и бумагу. И девчонки скорей всего о ней забыли — до самого вечера так и не принесли.
Если днем он еще мог прогнать от себя мрачные мысли, то ночью, как только погас свет и Илья остался наедине с собой, они навалились на него, не давая уснуть. Ему виделось лицо Вероники, листающей его тетрадь с презрительной усмешкой на губах или, еще хуже, с доброй снисходительной улыбкой. Сами собой вспоминались строчки, написанные там во времена, когда он был влюблен в Лару. И те, которые он писал ей, когда они разводились… И то, что он сочинял совсем недавно, про избушку, про Мару…
Сон, который в итоге сморил его, был мрачен и сер — ему снова, в который раз, приснилось болото. Чавкающая вонючая жижа под ногами. Гнилые деревца. Сырость и холод. А потом сон превратился в кошмар — ему снились гусеницы ревущей тяжелой машины, которая рушит стены избушки. Снились так близко, что Илья мог дотянуться до них рукой, прямо перед лицом. Металлический лязг траков оглушал — ему казалось, он своим телом ощущает тяжесть многотонной махины, которая сминает и крушит стены. Серебряно-серые, блестящие бревна избушки хрустят и ломаются, как высохшие ветки, катятся впереди отвала, и на мгновение мелькают между ними крошечные игрушечные домики из спичек.
Он хотел закричать, но тяжесть, придавившая грудь, не давала вздохнуть. Он хватался руками за шевелившийся перед глазами металл, пытаясь задержать, остановить, заклинить ползущие вперед гусеницы. Но под ножом бульдозера рухнула печь, в воздух метнулся огромный столб дыма, и хлопья золы черно-серым снегом закружились над избушкой, плавно опускаясь на лицо.
Дым, едкий дым! Горький, как полынь, и душный, как петля на шее. Илья чувствовал, что задыхается — от ужаса, от горя, от тяжести на груди и от едкого дыма.
— Вставай же! — резкий пинок в бок вырвал его из кошмара. — Быстро!
В спальне ощутимо пахло дымом, но не настолько, чтобы от него задыхаться. Илья открыл глаза и увидел белый сарафан-саван.
— Быстрей! — Мара снова пнула его в бок.
— Что случилось? — Илья сел на кровати, еще не вполне понимая, что было кошмаром, а что происходит наяву.
— Выходите на улицу, быстро. И ничего не бойтесь.
Свет, в окне показался оранжевый свет и снова исчез — сполох пламени? Илья прижался лбом к стеклу и увидел внизу огонь — еще робкий, но уж набиравший силу. Избушка горела, горела вдоль всей стены, которую он мог разглядеть!
— Ничего не бойтесь, — спокойно сказала Мара.
— Да это же пожар!
— Это пожар, здесь сейчас будет очень дымно, выходите на улицу.
Илья вскочил, вытащил из кровати спящего Сережку вместе с одеялом и пнул ногой Мишкину кровать:
— Мишаня! Поднимайся быстро, мы горим!
Мишка сел на кровати и огляделся.
— Как горим?
— А вот так! Быстро выходим на улицу!
Сережка проснулся и что-то невнятно пробурчал.
— А вещи? Надо вещи выносить!
— К черту вещи, надо огонь тушить, — прорычал Илья, пытаясь отодвинуть засов. — Горит несильно пока, мы должны успеть.
— Папка, да поставь меня, я уже проснулся!
Илья распахнул дверь ногой и вынес ребенка на крыльцо — ступени не горели, пока можно было выйти свободно. А он как раз боялся, что с выходом придется туго.
Избушка горела по всему периметру, нижние венцы, служившие фундаментом, занялись основательно. Илья поставил Сережку на землю и кинулся к душевой кабине. Мишка подбежал вслед за ним.
— Не достанем до шланга, надо табуретку подставить! — крикнул он, но Илья дернул шланг двумя руками и почувствовал, что тот подается. Он дернул еще раз, пытаясь повиснуть на нем всей тяжестью, и повалился на колени, когда шланг вырвался из бочки.
— Насос включай, — крикнул он Мишке и потянул шланг к избушке.
Мишка не растерялся, насос заревел, и через несколько секунд упругая струя хлестнула вперед.
Бревна зашипели, клубы дыма, смешанного с паром, повалили вверх и в стороны.
— Сколько времени он протянет, как думаешь? — спросил Илья.
— Не знаю, минут десять максимум, — ответил Мишка, — я ни разу больше бочки не набирал.
— Черт, не хватит, — проворчал Илья, — и до задней стенки не дотянется.
Едва он отводил шланг в сторону, на том месте, где только что шипела вода, вновь поднималось пламя.
— Мишка, держи, туши эту стену, я ведрами ту сторону буду поливать! — Илья сунул Мишке в руки шланг. — Сережка, вылезай из одеяла, будешь воду набирать!
Сережка из одеяла давно вылез сам и только и ждал команды, чтобы начать что-то делать.
В бочке душа было не меньше двадцати ведер, а еще под крышей стояла старая ванна, полная дождевой воды, — но этого все равно не хватало!
Илья подхватил два ведра, стоявшие под крыльцом, и одно отдал Сережке:
— Набирай воду в душе и носи мне.
Сам он зачерпнул ведро из ванны и выплеснул его на заднюю стену избушки — там горели два нижних венца. Огонь зашипел, выбросил огромный клуб дыма, облизнулся и полыхнул снова, будто этого ведра и не было. Илья закашлялся, набрал еще воды и вылил на то же место — на этот раз результат появился. Сережка подтащил ведро, а Илья отдал ему пустое.
Струя воды в душе лила несильно, Илья успевал добежать до Сережки и отдать пустое ведро, а иногда прихватывал и воду из ванны. Огонь сдавался неохотно, но все же сдавался! Удалось погасить половину задней стены, когда Сережка сообщил, что в бочке вода кончилась.
— Из ванны носи, — крикнул Илья, кашляя все сильней и вытирая слезы — дым ел глаза.
В эту секунду зачавкал насос, и Мишка крикнул:
— Все, кончилась вода! Кто-нибудь, выключите насос побыстрей, сгорит же!
— Сам выключай, — крикнул Илья — Сережка подтащил следующее ведро.
Отчаянье, которое он с таким трудом удерживал в себе, поднималось в груди. Нет, не потушить! Не потушить!
— Оставь воды в ванне, — крикнул он Сережке.
— Да там всего ничего осталось, — ответил тот, подавая ему новую порцию воды, — ведра два, не больше!
Илья выплеснул ведро на стену и подбежал к крыльцу. Мишке удалось потушить почти всю переднюю стену, боковые же стены горели, и огонь поднимался до самых окон. Если вспыхнет крыша, избушку будет не спасти. Илья сгреб одеяло, в котором вынес на улицу Сережку, и кинул его в ванну. Нижние венцы самые толстые и сырые, а верхние еще не горят, огонь только облизывает их снаружи.
Это бесполезно, он понимал, что это бесполезно! Через полчаса избушки не будет, и с этим ничего нельзя поделать! Но так просто сдаваться Илья не собирался. Сбивать огонь мокрым одеялом оказалось значительно тяжелей, чем он мог себе представить, — жар был гораздо ближе, колючие искры разлетались в разные стороны, а дым с горячим паром хлестал в лицо, отчего пришлось закрыть глаза и работать вслепую.
— Папка, не надо так! — в отчаянье крикнул Сережка.
— Не лезь! — на всякий случай ответил Илья. — Не подходи сюда!
Что-то громыхнуло над головой, перекрывая гул огня и шипение пара. Илья с ужасом подумал, что загорелась крыша, а он не успел этого заметить. Он снова кинул обгорелое одеяло в ванну и продолжил хлестать им упрямый огонь с новой силой. Кашель совсем не давал дышать, слезы градом катились из глаз — Илья совсем перестал видеть. Огонь гудел все громче — или это только казалось?
— Не дам! — крикнул он от злости и отчаянья. — Не дождетесь!
Одеяло тлело по краям, несмотря на то что и минуты не прошло, как оно насквозь пропиталось водой. Бесполезно, все бесполезно! Дом не потушить одним мокрым одеялом!
— Не дождетесь, — прорычал Илья еще раз, скрежеща зубами.
Над головой снова громыхнуло, значительно громче. Неужели рушится крыша? Нет, этого не может быть, рано, так быстро дома не горят! Резкий порыв ураганного ветра унес клуб огня в сторону.
— Гроза, папка, это гроза! — крикнул Сережка.
И как только он успел это крикнуть, стена дождя рухнула на землю — дождь такой силы Илья видел лишь однажды в Сибири. Ветер сносил потоки воды в сторону, и она хлестала горящие бревна, как огромный брандспойт. Густой горячий дым ударил Илье в грудь, обжигая лицо и руки. Он отшатнулся назад, закрывая лицо руками, споткнулся и, не удержавшись на ногах, сел на землю.
— Папка! — Сережка рванулся к нему и плюхнулся рядом на колени. — Ты обжегся?
— Нет, дым, просто дым глаза разъел, — Илья попробовал поднять веки — слезы побежали сильней.
Небо загрохотало оглушительно и раскатисто, дождь лился так, что земля превратилась в огромную глубокую лужу. Илья подставил ему лицо, стараясь промыть глаза. После жара огня холодная вода остудила горящую кожу, только в легких еще першило от дыма и дыхание с трудом пробивалось сквозь расцарапанное кашлем горло.
Ветер сменил направление, и Илья наконец открыл глаза: теперь струи дождя тушили заднюю стену избушки, как будто кто-то на небе направлял их туда, где огня было больше всего. Вода вокруг поднималась все выше и грязным потоком бежала вниз, к реке. Сверкнула молния, и через секунду небо раскололось над самой головой.
Илья поднялся и осмотрелся как следует: огонь проиграл этот бой. Гроза именно бушевала, в полную силу обрушивая на землю свой гнев, — ветер валил с ног, вода поднялась до икр, а стоящему рядом с ним Сережке — до колен.
— Ничего себе! — восхищенно пробормотал Сережка, задирая голову и открыв рот. — Вот это буря!
— Да уж, — неуверенно хмыкнул Илья и тоже поглядел на небо: бесновавшаяся стихия восхищала, и постепенно на смену нервному напряжению приходила радость — щемящая и благодарная. Он раскинул руки, подставляя грудь и ладони под хлещущий дождь и ветер: избушка не сгорит. Как он мог усомниться в том, что Долина защитит ее от огня?
— Эй, может, нам в дом зайти? — крикнул Мишка.
Илья покачал головой, хватая воспаленными губами воду, падающую сверху. Как же хорошо! Разве мог он когда-нибудь представить себе, как хорошо стоять под ливнем и смотреть на сверкающее молниями небо?
— Папка! Как здорово!
Илья повернул голову и увидел, что Сережка, так же как и он, раскинул руки и ловит лицом дождь и ветер.