Ванна наполовину заполнена красным клейким раствором, и я в ней. Я опять в Безвременье, в знакомой ванной комнате. Меня обволакивает нежное желе. Мне хорошо, даже отлично! Жар удовольствия рождается внизу живота, волнами поднимается вверх, растекаясь по всему телу, гоняя по нему толпы мурашек, наполняет каждую клеточку возбуждением и готовится вот-вот взорваться, превратив тело в клюквенный кисель. Я уже подхожу к этому желанному моменту и… просыпаюсь.
Внизу между моих подрагивающих ног торчит вихрастая, всклокоченная голова мелкого засранца, яростно терзающего член в попытках сделать минет. Я молча кладу руки на его голову. Пашка замирает, взглянув на меня исподлобья чернотой расширенных зрачков, и с ещё большим усердием продолжает на мгновение прерванное занятие. Боже, как же классно! Неумолимо приближаюсь к пику и в последнюю секунду отрываю Пашку, оросив его лицо выплеснувшейся вязкой, мутноватой струёй. Он мгновенье недоуменно смотрит на меня, хлопая склеенными белыми ресницами, фыркает, затем обтирает лицо о простыню и ложится рядом, прижимаясь вплотную ко мне — влажный и горячий.
— Привет, солнце! — шепчу с улыбкой и накрываю красные припухшие губы своими.
Поцелуй затягивается, рождая новую волну возбуждения. Пружина сорвана! И нам уже не страшно повторить вчерашнее, то, чего мы так долго избегали: мы больше не бежим от любви, мы больше не боимся секса. Мы приняли это н, а в с е г д а! Неторопливо ласкаем друг друга, отдавая вагон неистраченной нежности. Мы любим! И опять, вопя и содрогаясь, улетаем в космические дали.
— Тём… — шепчет Пашка, щекоча ухо. — Я бы хотел так просыпаться каждое утро! Давай уедем в Москву, а?
— Малыш, не начинай. Не порть впечатление. Так хорошо!
Я чмокаю его в нос и тут же закрываю рот поцелуем, предотвращая новый поток излияний по поводу Москвы, колледжа и совместного проживания.
— Пошли вставать. В одиннадцать мои возвращаются, в двенадцать будут дома. Мы поговорим, но позже. Сейчас в душ, убираться и завтракать! Иди первый, я пока постель поменяю. И включи по пути чайник!
— Ладно, — удаляясь, недовольно бурчит Пашка, поёживаясь и почёсывая затылок.
— Паш! — окликаю я его.
Он вопросительно оборачивается.
— Иди сюда!
Он подходит. Приподнимаю его голову и притягиваю к себе за всклокоченные белые вихры. Целую. Улыбаюсь, убирая с лица непослушную прядку.
— Иди.
Пашка больше не сердится. Уходит в ванную медвежьей, подковыливающей походкой, но с лыбой на лице.
«С жопой нужно что-то делать. Где-то у мамы мазь была», — с беспокойством думаю про себя и тут же иду в родительскую спальню искать в комоде заживляющее средство.
Начинается новый день, наш первый день с Пашкой, навсегда закрывший последнюю страничку прошлой жизни, в которой мы были друзьями. Кто мы теперь? Ненавижу слово — «любовники» и никогда не произнесу его вслух. За ним прячется что-то пошлое, вульгарное и непристойное, абсолютно далёкое от любви. Кто-то, может, захочет со мной поспорить и доказать, что это совсем не так. Я и не настаиваю. У каждого своё понимание значения этого слова. Нам с Пашкой оно не подходит, мы — другое. А что, я и сам не знаю. Знаю только одно — мы всегда будем вместе! — я с ним, а он со мной. И никаких любовников!
Родители не зашли, а ворвались в квартиру, принеся с собой аромат дальних экзотических берегов, жар солнца, запах океана и дуновение южного ветра — красивые, загорелые и ужасно молодые в своих ослепительно-белых, хэбэшных, не стесняющих движения костюмах. Я, конечно, скучал, но даже не представлял, что настолько сильно на самом деле соскучился по маме и отчиму. Не очень-то люблю все эти целования-обнимания со своими: уже давно не ребёнок. А тут сам к ним кинулся, чем обрадовал и слегка удивил. Знали бы они, что не так давно в жизни их любимого сыночка был момент, когда он с ними мысленно прощался навсегда.
А Пашка стоял в сторонке и лыбился смущённо, глядя на наши бурные изъявления чувств. Мама оторвалась от меня, подошла к Пашке, обняла, поцеловала в обе щёки и потрепала по волосам. Было видно, что она ему рада не меньше. Пашка цвёл и тоже был рад. Они навезли нам целую кучу разноцветных футболок с разными наклейками и всяких сувенирных безделушек, которые можно было вешать на стену или ставить на полку, с гордостью показывая гостям: вот, типа, мы там были и привезли, а вы нет. Лохи вы, господа! Ну, это я так, прикалываюсь. Сейчас такой ерундой уже никого не удивишь. Езжай, куда хочешь, никто слова не скажет. Были бы деньги да загранпаспорт, и «…мы едем, едем, едем в далёкие края!».
Всё-таки я убедил Пашку, что лучший вариант — перевод в другую школу. За обедом объявили о своём решении, сославшись на то, что в сорок пятой есть класс с математическим уклоном, куда нам вот ну прям очень нужно попасть. Интересно, мы тоже будем такими же наивными и доверчивыми, когда повзрослеем? Вопрос был решён в нашу пользу, и мы собрались завтра с утра заняться этим вплотную. Вернее, не мы, а отчим по каким-то своим, одному ему известным каналам. Ну и мы не против: отпала необходимость самим кого-то искать и доказывать, что без нас с Пашкой сорок пятая школа — не школа, а так… «школка». С тёть Ниной тоже проблем не возникло: она всегда была на стороне Пашки, как главного и единственного мужчины в доме.
До конца каникул оставался ещё целый месяц, даже чуть больше, и мы решили опять уехать в деревню: в городе делать было нечего, да и возможная встреча с Леной тоже была причиной. Хоть она и говорила, что уезжает, но я с некоторых пор ей не слишком-то верил. И Пашке так было спокойнее. Решили, что как только утрясём дела с переводом, сразу уедем. Я попросил родителей купить мне новый письменный стол — большой офисный, чтобы место было не только мне, но и Пашке с нашими ноутами. После обеда как раз этим и занялись — отправились в мебельный магазин.
Цель была, конечно, не совсем та, которую я озвучил: мне нужно было надёжно спрятать наши деньги. Мой старый стол для этого не годился. Новый выбрали с выдвижной, запирающейся на замок, тумбой. То, что надо! Можно ехать, не переживая за сохранность нашего капитала и тайны его возникновения, что было ещё важнее.
Так незаметно прошёл наш первый день. Вечером ещё погуляли в парке, покатались на аттракционах, посмотрели сверху на наш городок из кабинки колеса обозрения. Я проводил Пашку до его дома, украдкой на прощание чмокнув в липкую от сахарной ваты щёку. Завтра утрясаем дела с переводом и на машине вместе с родителями едем в деревню: они соскучились по бабуле и решили её навестить.
***
Лена
— Ау, детка! Слышишь меня?
— Да. Привет!
— Ты ещё в городе?
— Да, решила на пару дней задержаться. Послезавтра вылетаю. Есть новости?
— Да как тебе сказать? Есть, но, боюсь, они тебе не понравятся… Хе-хе. Мальчики проследили за твоим Тимуром. Они с дружком всё время, тот не отлипает от него ни на минуту. Х-хех! Нет у него крали, у него есть краль — этот самый дружок. Мои их засняли. Интересные картинки… Целуются они не по-детски. Думаю, тебе, золотко, ничего не светит: перешёл твой Тимур в команду синих… э-э-э… голубых.
— …
— Чего молчишь? Вопрос исчерпан?
— Всё остаётся в силе, ты же обещал!
— Я-то обещал, только теперь какой смысл? Нахрена попу баян… эээ… гармонь? Он — пидор, малыш! А это — диагноз! Понимаешь меня?
— Убери этого мелкого гадёныша, убери!!!
— Эй, эй! Что за истерики? Я, вообще-то, бизнесмен, а не пожиратель младенцев! Нашла Ирода! Я так понимаю — дело тут не в мелком, а в твоём Тимуре. Подумай ещё раз хорошенько. Месть — блюдо, которое подают холодным. Остынь пока. Я перезвоню позже, когда вернёшься.
— Подожди, я… Отключился, сволочь!
Я была вне себя:
«Кто бы мог подумать — Тимур и этот ублюдок тра… О, Господи! Невозможно! Гадость какая! Тимур! Мой Тимур! Бросить меня — меня! — из-за этого червяка? Фу-у, как такое, вообще, возможно? Не верю… не могу поверить! Здесь что-то не так! Они ошиблись. Точно — они ошиблись! Встретиться с ним и ещё раз поговорить? Времени нет. Если не вернусь через два дня, мои меня убьют, я уже и так здесь почти неделю. Надо лететь назад. Да… надо остыть и всё обдумать. Месяц ничего не решит: приеду — разберусь! Если это окажется правдой, я не буду больше церемониться и играть в хорошую девочку! Не прощу! Ты меня плохо знаешь, дорогой Тимурчик!»
***
Паша
— Я дома!
В прихожую заглянула мама.
— Здравствуй, сынок! Иди умывайся, и пойдём ужинать! Что у тебя с лицом — щёки блестят?
— Да… фигня! С Тимуром в парке были. Это от ваты.
— Ну, иди, сладкоежка! А в пакете что?
— Тёмкины родители подарили — с отпуска привезли мне и Тёмке: футболки и так… сувениры всякие. Потом покажу.
«О-о-о! Мои любимые блинчики с вареньем! Обож-ж-жаю!»
Мама сидела напротив и, подперев голову рукой, с грустной улыбкой смотрела, как я расправляюсь с ужином.
— Вроде и ешь хорошо, а всё никак вес не наберёшь! Приходи завтра ко мне на работу, Изольде Гургеновне тебя покажу.
— Не, мам! Завтра из школы доки заберём и в сорок пятую пойдём записываться. А после обеда в деревню поедем. Мы уже договорились.
— Ох, не знаю, сынок, что вы там с Тимуром придумали. Последний год, а вы — школу менять! Кто вас там ждал? Чего здесь не сидится? А зимой… на остановках стоять? И вставать тебе, засоне, на час раньше придётся!
— Да ерунда это всё, мам! Мелочи! Там класс математический, поэтому так решили!
Мама как-то странно, испытующе, посмотрела на меня, но ничего больше не сказала. Подошла, поцеловала в макушку и, вздохнув, ушла в комнату.
***
Тимур
Мы живём в деревне уже неделю. И всю неделю занимаемся хозяйством, как настоящие деревенские жители: совместными усилиями помогаем нашим бабулям в неравной борьбе с сорняками на огородах, собираем смородину, клубнику, окучиваем нескончаемые рядки картофельной плантации и даже один раз пытались под недовольное ворчание бабы Липы освоить хитрую науку консервирования огурцов на зиму. Ну, правда, нас с Пашкой допустили только к процессу закатывания банок. После обеда грязные и потные едем на скутере купаться на речку. Ох, как же приятно после нескольких часов тяжкого труда забросить своё утомлённое тельце в самую глубь прохладных, оживляющих вод, а потом упасть и замереть на горячем песке в позе морской звезды. И пусть весь мир подождёт!
Управившись на обоих огородах с сорняками и картошкой, мы решили устроить себе турпоход на озеро. То самое, о котором мне вспоминалось в Безвременье. Решили — поехали! В местном маркете купили кое-какое обмундирование, настоящую рыболовную сеть и палатку. Я бы даже сказал, не палатку, а шатёр Шамаханской царицы! Хэх! Куда меня завернуло! Но палатка, действительно, была классная — ярко-зелёная, в полный Пашкин рост, с окошками, с внутренними кармашками для разных мелочей и мягким напольным покрытием. И складывалась она в продолговатый валик, который удобно надевался через Пашкино плечо. Основное бремя по доставке собранной для похода утвари нёс на себе Пашка, так как я занимал почётное место водителя.
Озеро встретило нас перекличкой птиц, всплесками играющей рыбы, расходящимися кругами по изумрудной глади воды, солнечными бликами на кружевных ветвях деревьев, пьянящим ароматом разнотравья и прочими прелестями подмосковного лесного рая.
Если меня когда-нибудь спросят, как я представляю себе счастье, я вспомню именно эту картинку. Никакие пальмы с кокосами и заморские экзотические страны не сравнятся с простой, неприхотливой красотой природы Руси.
Конечно, главным источником счастья в этой, до боли родной и привычной картине, был вон тот человечек, побросавший как попало мешки с тюками и поскакавший с диким гиканьем вдоль берега. И уже успевший извозиться чуть ли не по самые брови в прибрежной грязи.
«Вот что делать с этим сусликом? Столько нужно разобрать, установить, а он… Ай, да и фиг с ним, успеем!»
И я, пристроив в тени прибрежных кустарников скутер, сбросил потную футболку и побежал ловить одуревшего от свободы сайгака.