Да, похоже, Дьюп был такой же, как и лорд Джастин.
Я вспомнил, что поначалу, пока не притерпелся, вообще не переносил его недовольства. (Хоть он его и не демонстрировал.) И не я один. Одногодки смотрели на меня как на чумного уже за то, что я не кинулся тогда от Колина сломя голову. Мне, правда, некуда было особо кидаться. Но новички по традиции держались на корабле вместе, а я…
И Дьюп, пожалуй, был ничуть не легче в общении, чем инспектор. Разве что никогда не издевался надо мной. Наоборот, я видел, что иной раз сильно достаю его любопытством или глупостью. Но Колин не сердился. Теперь я понимал – почему. Он себя знал. И не мне было тогда его злить.
Я вспомнил, как проснулся первый раз в каюте Колина. Голова с похмелья у меня никогда не болела, хотя особенно легкой тоже не была, и привкус этот во рту… Но все-таки, открыв глаза, я ощутил, что мне хорошо, что я дома, что я … спокоен!
Ты этого не поймешь. Ты никогда не просыпался в открытом космосе, меняя один искусственный корабельный «день» на точно такой же другой. И твой мозг не утрачивал «день» ото «дня» последние ориентиры в пространстве.
И ты не вертел в ужасе «по утрам» затуманенной ото сна башкой от переборки к переборке, пытаясь понять, где же тут север или юг, где всходит это проклятое солнце! И тебе не хотелось удавиться потом от собственной слабости и щенячьей паники.
День, два, три – и это, вроде, проходит. Чтобы неожиданно накатить с новой силой. И даже когда не накатывает, всегда знаешь – ты в космосе. Но весь твой космос в тебе, а там, вокруг – только бездна.
Так вот, в каюте Дьюпа я почувствовал себя иначе. Поначалу решил: это потому, что мы почти стоим на земле. (Корабль болтался на «короткой» орбите вокруг Ориса.) Но и потом по утрам на меня больше не накатывало. Ни разу за те два года, что мы провели вместе. Дьюп сам по себе являлся устойчивой опорой, вокруг которой раскручивалось мое личное мироздание.
Я снова заглянул в лежащий поверх стопки «пластика» (на бумаге уже почти не пишут) дневник.
«…А может, я не ту дорогу выбрал в жизни? Почему я не бусина в твоем браслете, Алана? Скажи, стал бы я счастлив?»
Алана? Ее же звали… Я полистал, чтобы удостовериться. Айяна, точно.
Но Дьюп явно имел ввиду одну и ту же женщину.
Полез в сеть. Выяснил, что Алана – просто «наш» вариант экзотианского имени Айяна.
Кто у меня тогда Влана? Въяна? Забавно. И вообще имена эти, как сестренки. Алана-Влана. Влашка – сирота, а вдруг? Вот только на Колина она совсем не похожа…
Справа лежали бумаги по новому кораблю, слева – дневник. По центру – листок пластика, где я время от времени ставил плюсы или минусы напротив фамилии нашего навигатора. Были у него плюсы, были. Да только по его допускам и поправкам можно было не корабль – астероид гонять, то есть глыбу с нулевой маневренностью.
Я принес из корабельной библиотеки учебник по навигации (книгу даже в руках держать приятнее, надоели «экранки»), и выяснил, что вообще-то Эмерс считает, как положено. Вот только мы с Келли привыкли летать иначе. Про Роса или Тусекса по прозвищу Ходячее Пузо, я вообще молчу. Эти «пешком» летают, или, как еще у нас говорят, – «на ощупь». Я видел не раз сам, как Рос прижимает пальцем кнопку «координатора», и пока строчки скачут, как бешеные, выравнивает по ним шлюпку.
Эмерс был в нашем чумном коллективе явно не на месте. Сменять его у кого-нибудь? Но у кого? Мне нужен достаточно «сумасшедший» навигатор с «живыми» руками и ясной головой. Где такого возьмешь?
– Да на «Выплеске», – сразу сказал мне Келли, когда я ему пожаловался. – Тамошний навигатор всех достал уже.
Келли был бодр и деятелен. Перемены в моем настроении подействовали на него благотворно.
– А чем достал? – спросил я на всякий случай без лишней заинтересованности.
– Боятся с ним летать. Впритык считает.
– Молодой?
– Да… как я.
– Чего тогда считает без допуска?
– Земляк нашего Джоба потому что. В гробу он эти допуски видел.
Я задумался. Земляк Джоба – рекомендация хорошая. Парни с Тайма основательные и честные. И профессиональная гордость в тамошних семьях часто рождается раньше наследников. Стоило познакомиться с этим «навигатором».
– Келли, я нормально выгляжу? – спросил я на всякий случай. Бойцы вроде больше не шарахались, но все-таки…
– Да ты Влану-то пошли. Как за профессионала я за него поручусь. А что за человек – она лучше разберется.
– Это мне комплимент, что ли? – фыркнул я.
– Чего?
– Иди пульты запасные проверь! Не раскрутили там их? Передавать же. Иди-иди! Похвалил начальника, называется, – расхохотался я.
Ладно, пусть действительно Влана летит.
Я убрал со стола документы. Надо бы к новобранцам сегодня зайти. Семеро у нас с Мах-ми, трое – с соседнего Прата. Последнее пополнение. Мелочь голомордая, но тоже надо поговорить. Неприятные дела откладывать никогда не стоит, приятными они от этого не становятся.
Новобранцы занимались под руководством Гармана стратегией. Задача была на тему – как ничего не сделать, но добиться результата. Вот вам огневые позиции. Выполните маневр или перестроение, чтобы испортить жизнь противнику. Хорошая задачка. Красивая. Я постоял, посмотрел. Потом прямо при Гармане, чтобы веселее было, решил поговорить с мальчишками. Сержант сразу понял, о чем я, и под уважительным предлогом бежал. Нервы у него тоньше моих. Я выдержал, в общем-то, а вот глаза у ребят стали круглые-круглые. Такого они от капитана не ожидали. Капитан в глазах новобранцев вполне имеет право вести себя, как последняя сволочь. Но вот извиняться за это?..
Уже хотел уйти, когда парнишка с Прата, которого даже не я (я тогда был «временным сержантом»), Келли еще завербовал, посмотрел как-то уж больно тоскливо и жалобно. Я затормозил.
– Ты чего, боец? Может, обижает кто?
– Господин капитан, это тогда… я был.
Глаза в пол.
– Где был? – не понял я в первую секунду. Но когда спросил – уже понял. И выругался про себя.
Он начал сбивчиво что-то объяснять, но я перебил.
– Давай-ка, пойдем ко мне поговорим, – не хотелось, чтобы он при всех тут начал «раздеваться».
– Да ребята знают, – сказал боец и уставился на меня, как собака на палку.
«Ну ни фига себе, – подумал я. – Заговор на уровне младшего личного состава».
– Ну, тогда все и рассказывайте. Вместе.
Мальчик помотал головой.
– Вы меня не поняли, господин капитан. Это я один. Но я рассказал потом всем. Просто…
Он опустил голову.
– Просто тебе тяжело было все это в себе держать? Понимаю.
Голоса я не повышал, и кроме сочувствия ничего вообще-то не испытывал.
– Я не знал, что так будет…
– Как будет?
– Стыдно.
Ну детский сад, ей богу. Захотелось присесть на корточки и заглянуть мальчишке в глаза.
– Давай, рассказывай, а я подумаю. Сядем, может быть?
Первогодки и сидя сбились в стайку. Они пытались хоть как-то защитить от меня своего товарища.
Оказалось, в увольнительной на Аннхелле к парню подошел толстый дядька, представился начальником нашей службы безопасности (что так и было) и попросил установить под пультом в навигаторской маленькую коробочку. (Обломки мне тут же передали.) Толстяк сказал, что на корабле преступник, и это поможет… детский лепет, в общем. По логике пацан должен был произошедшее забыть, но любая конкретно взятая голова – всегда свои потемки. Он сначала и забыл вроде, а потом, когда начали искать перед проколом бомбу, вспомнил. Может, даже я на него как-то подействовал. Но мне он признаться побоялся. Сказал ребятам. Они «коробочку» вытащили и на запчасти разобрали.
– Что же теперь с тобой делать? – спросил я. – Надо тебя психотехнику показать, вдруг в подсознании что-то осталось? Сегодня мой врач прилетит, я поговорю с ним, чтобы шума особого не поднимать… А так, на будущее – ты не больше виноват, чем все остальные, – я посмотрел на него строго. – Попасть в такую историю каждый может. Но! Когда вспомнил, надо было сразу рассказывать. Хотя бы сержанту. И если вдруг будет следующий раз, только попробуйте кто-нибудь из здесь присутствующих поступить иначе. Головы поотрываю! Тоже мне, теоретики. А если бы разобрать не сумели? Да мало ли что это за штука вообще могла оказаться?!
Хоть и не хотелось, но надо было эту компанию наказывать. Всю. Спустить такое безобразие я не мог.
– Вот что, умники,– сказал я, подумав. – Эмку мы на днях, как вы знаете, будем сдавать. Чтобы вы этот корабль на будущее хорошо запомнили, приводить его в порядок будете сами. Дежурные пусть рыдают от счастья. А вы изучите корабль, который чуть не угробили. И это я еще очень добрый сегодня!
Вызвал через браслет Гармана и повторил ему приказ. Сержант был ошарашен. Понял, что пропустил что-то в этой жизни не маленькое.
– Тогда и я останусь, – сказал он, поймав меня на выходе.
– Ты-то зачем? Пусть дежурный сержант…
– Ну, раз я это проворонил, значит – тоже заслужил.
– Как знаешь, – согласился я. – Ты поговори с ними и объясни, что за такую самодеятельность под трибунал отдать можно. Вокруг война, а на борту – детский сад.
И, оставив Гармана самого докапываться до истины, я быстро пошел к себе.
Не забыть бы переговорить с медиком, когда он придет по мою душу. Хэд, я даже фамилию паренька не спросил.
Но возвращаться не стал, лучше личное дело гляну.
Вот так история. Хорошо, если без последствий. А то заберут сейчас пацана в госпиталь. Только этого мне не хватало.
До медика время оставалось, и я опять сел за документы. Новый корабль мне нравился. Ничего неполезного (то есть каких-нибудь идиотских новшеств) я в нем пока не находил. Были коррективы, конечно…
Ну вот, например, отражатели эти. Пластины у них развернуты под углом 90 градусов друг к другу. Что это, интересно, дает, хотел бы я знать? Зато, если уж их заклинит, то только снаружи обрезать можно. Дурь натуральная.
Нужно было срочно погонять нашу новую посудину, хотя бы и с неполной командой, и пристреляться хоть как-то. Я стал писать запрос комкрыла, чтобы он разрешил нам участвовать в маневрах.
Приперся медик. Меня один вид его скоро будет вгонять в депрессию.
Но на этот раз я знал, чем его занять. Вызвал мальчишку, надеясь, что на меня самого и времени особо не останется, оставил их вдвоем и ушел в навигаторскую.
Провозился медик больше часа. Дотошный, гад. Позвал меня. Сказал, что следы психического воздействия есть, но слабые. Видимо, какой-то большой стресс…
Я вспомнил, какой устроил тут всем «большой стресс» и кивнул.
Медик объяснил, что оставит указания своему корабельному собрату насчет мальчишки, и переключился на меня. Эта ходячая исполнительность успела, оказывается, связаться с госпиталем и доложить, что задерживается. Удавил бы.
Ощутив мое активное неудовольствие, медик с лица немного спал и прыть поутратил.
Я начал раздеваться и подумал: а чего, собственно, злюсь? Парень исполняет свой долг, как он его понимает.
В общем, упал я на кушетку автодиагноста и сдался. Даже задремал, кажется. Поздно уже было. Потом перед сном почитал немного. Но отрывок оказался трудный, и я почти ничего не понял.
«…В мире есть темное и светлое начала. Но это – только слова. Потому существуют религии, где мироздание окрашено иначе.
Эйниты, например, выделяют синий и белый. Как две грани. А между ними – серые Земли. Место, где живем мы. Место непреходящего страха перед промежуточным бытием, потому что мы не мертвы и не живы… Страшная религия.
Эйнитам кажется, что миром людей правит великая Серая Мать. Ее еще называют Мертвой Матерью. По-экзотиански – Танати Матум.
Наверное, это правильно, что религии создают иллюзии мироустройства. Жить голым – страшнее.
Впрочем, иллюзии создают все.
Недавно, после разговора с тобой, Анджей, мне пришлось просматривать в сети учебники по истории. Потому, что в НАШИХ учебниках было написано, что мы ПОКИНУЛИ родную планету. В твоих учебниках пишут, что Планета-Мать погибла, и у нас нет единого дома во Вселенной. Пройдет еще сто лет, и начнут писать, что его и НЕ БЫЛО.
Вот так мы творим историю.
Запоминай, Анджей. Планета, с которой ушли в космос мы все – существует. Те, кого сейчас называют экзотианцами, ушли с нее первыми. Потом ушли мы.
Спустя 785 лет связь с родной планетой прервалась. Но Земля не погибла. И нет никакой черной дыры в том секторе галактики. Просто нас там больше не хотят видеть. Это политика, Аг. Мы не сошлись во многом. И разорвали связь с материнской планетой.
Все, что было написано в НАШИХ учебниках – вранье. Потому ваши решили просто переписать набело.
Историю легче всего именно переписывать. Это очень удобно. Ведь через пару-тройку поколений очевидцев реальных событий останется так мало, что написанное превратится в правду. Правда – не то, что происходит в реальности, мальчик, а всего лишь некий угол зрения… Правда всегда выгодна определенной группе людей, этим она и отличается от истины…»
«Хэд с ней с историей, кого она волнует?» – думал я, пряча дневник.
Вот если бы Влану под бок… В этом я был с Дьюпом согласен: порой весь мир «не тянет» против прикосновения любимой женщины.
Но – прикосновения этого нет, и мир тоже – пошел на хрен. Не нужен он мне такой.