Из дневниковых записей пилота Агжея Верена.
Абэсверт, открытый космос
Только когда за мной с шипением закрылась дверь, я понял, что по инерции вломился к лорду Джастину так же, как вламывался обычно к Мерису: без стука, без предупреждения. Ведь он же вызывал, я и…
Но затормозил я только на пороге.
– Заходи давай, чего столбом встал? Если я один – можешь и не докладывать.
Лорд Джастин выглядел уставшим. Да и как, интересно, может выглядеть человек, который разбудил меня в четыре часа утра, а сам, видно, вообще забыл, что по ночам спят.
Я прошел к столу, налил воды в чайник, выбросил старую заварку, заварил, что нашел.
– Может, стюарда поднять? Завтрак там какой-нибудь?
– А будешь?
– Если вы мне компанию составите, почему нет?
Лорд Джастин улыбнулся словно бы через силу.
– Я бы тебя порученцем взял. И было бы дело. А ты у меня уже капитан, и надо тебе как-то самому…
– Да справлюсь, – пробормотал я, чувствуя, что мы опять вступаем на зыбкую почву разговора о моей дееспособности. – Не свинья же я какая-нибудь, в самом деле…
Инспектор прикрыл ладонями глаза. Похоже, он очень устал.
Понимая, что любой лишний человек – лишнее раздражение, стюарда я встретил перед дверью, забрал у него поднос и накрыл на стол сам. Зачем лорд Джастин меня вызвал, если ему нужен не я, а отдых?
– У тебя Дарам живой? – спросил он, игнорируя белковый коктейль и бутерброды.
– В смысле? – растерялся я.
– Как твои бойцы к нему относятся?
– Хорошо относятся, – ответил я осторожно.
– Прямо-таки хорошо?
– Прямо хорошо, – я не понимал, к чему он клонит. – Дарам – человек умный, с большим опытом. Молодняку с ним интересно. А каких-то дисциплинарных моментов у нас действительно не много, как бы вы к этому ни относились.
– Чем он у тебя в таком случае занят?
– Гарману помогает, с первогодками возиться. А сейчас консультирует бойцов по Гране. Традиции, обычаи…
– А это зачем? – спросил лорд Джастин без удивления.
– Ну, десант же, наверное, будем сбрасывать, раз Грану мы захватили. Странно, что до сих пор не высадились.
– Вот то-то и оно, – сказал инспектор. – Да ты сядь.
Я сел.
– Десант на Грану сбрасывать нельзя, а придется, – он посмотрел на меня выжидающе.
Я молчал.
– Чего молчишь-то?
– Я должен объяснить, почему нельзя?
– Ну, давай.
– Думаю, что можно как раз. Щас ребят проинструктируем…
– И на других кораблях инструктировать будешь?
– Ну… Если специалистов мало – мы можем помочь.
– У тебя их много, что ли, специалистов?
Я почувствовал в голосе инспектора и удивление, и раздражение сразу.
– У нас на эмке парнишка больше года жил с Граны. Когда с меня нашивки сняли, Келли его пристроил в интернат на одной из малых планет в районе Аннхелла, на Пайе, теперь просят забрать. Тот еще был фрукт. Но, так или иначе, весь мой старый состав о грантсах представление имеет.
– Выходит, не зря я тебя разбудил? Ты у меня единственный более-менее компетентный капитан?
– Не знаю.
Получалось, что лорд Джастин поднял меня ночью, повинуясь интуиции, но не разобравшись толком, зачем именно я ему сейчас нужен.
– Зато я знаю. Будь тебе хотя бы лет на сорок побольше – цены бы тебе не было!
Он вытащил из сейфа интерактивный галактический атлас, швырнул его на стол. Стол дрогнул и покачнулся на магнитной подушке.
– Нет, – сказал я твердо. – Так не пойдет. Я не завтракал, а вы, судя по всему, вообще не ложились. Что, за десять минут в этом секторе космоса что-то радикально изменится?
Инспектор сдвинул брови, собираясь возразить, но неожиданно кивнул.
– Ладно. Твоя взяла. Тем более, все равно Дайего надо звать.
– Дайего – это..?
– Командир крыла, генерал Дайего Абэлис.
– Мне связаться?
– Я сам. Ты чай свежий завари. Постой, не чай. Йилан или сому. Лучше йилан. Сому тебе рано пробовать.
– Это же наркотик, вроде?
– Сам ты – наркотик. Сома – напиток богов.
– На Экзотике?
– На Земле.
– Где?
Я обернулся и увидел, что лорд Джастин смотрит на меня с желанием сказать пару крепких словечек. Но так они с его языка и не сорвались. Инспектор криво улыбнулся, покачал головой и заговорил по связи с комкрыла. Тот или тоже не спал, или пострадал, как я.
Комкрыла – самый доступный у нас из большого начальства. Так вышло, что адмирал, командующий армадой, девяносто процентов времени проводит в расположении северных. И мы тут вообще-то варимся потихоньку сами. Мы – дикари по северным меркам. Если бы мне, когда я служил на «Аисте», сказали, что десант может находиться не на специальном транспортном корабле, а болтаться по техническим палубам боевого КК, я бы просто не поверил. По нашим стерильным палубам… А тут уже привык к тому, что все вместе. У меня, на «Каменном вороне», еще и пилоты – то десантируются, то встают в оцепление… Дурдом просто.
Меня это привело только к одной здравой мысли: на «Каменном вороне» любой человек – на вес титана. А все несогласные пусть бодрым маршем идут хоть на Грану пешком. Я же дорожил и дорожу каждым членом своей команды. Мои ребята слишком много чего умеют и могут, чтобы я относился к ним как к «живой силе».
С комкрыла я был знаком только номинально. Приказ получил – запрос послал. Но чисто внешне он мне нравился. Выглядел молодо, решения принимал быстро. Вошел он, однако, не один. За широкой спиной генерала маячил… Душка генерис! Свежий и напомаженный. И когда успел, гад?
Во мне зашевелилось что-то нехорошее.
– Познакомься, Агжей, генерал Абэлис, а это – лорд Айвин.
И только тут меня осенило. Клэбэ фон Айвин! Так я же и раньше знал этого подонка!
Когда-то родовое поместье Айвинов располагалось рядом с нашей фермой. Наследники давно продали его. Но мальчишкой я возил туда молоко и свинину. И видел, скорее всего, именно этого урода. Он приезжал, когда старый фон Айвин впал в кому. Ненадолго приезжал, и в лицо я его совсем не запомнил. Мне было тогда лет одиннадцать-двенадцать, а этой свинье в оборках примерно столько, сколько сейчас мне, ну, может, чуть больше. Вряд ли и он запомнил меня, но, почитав биографию, мог сообразить. Обидно, что переиграл тебя фермер, а, «лорд» Айвин?
Комкрыла протянул мне руку, как равному. Он вообще отличался, судя по отзывам, лояльностью и свободой привычек.
– В неофициальной обстановке можете называть меня Дайего. А почему – Агжей? Кажется, мне попадалось в приказах другое имя?
Генерис сжал и без того тонкие губы. Он-то знал, почему Агжей, ему-то доложили, кто я.
Врать генералу не хотелось. Раз лорд Джастин назвал меня так, значит генерис в курсе, а комкрыла можно доверять.
– Спецон, – пояснил я коротко. – Когда-то меня звали Агжей. И сейчас иногда называют, по старой привычке.
– Вы не против, если я тоже буду «на старенького»? Агжей вам как-то больше идет.
Он улыбнулся мне.
На лице генериса проступало тем временем, что бы он со мной сделал, имей сейчас доступ к моему телу. Я бы тоже его, голубчика, сварил в собственной моче, а скелетом украсил медотсек.
Я даже не понял, как завелся с пол-оборота. Волна холода пошла по каюте…
Лорд Джастин перехватил мой взгляд, и тут же сердце дернулось, выскакивая из груди, а на висках выступил пот.
Будто холодной водой облили. Или горячей? Не понял. Но остыл сразу.
Комкрыла покосился на меня с любопытством. Он успел что-то почувствовать. А уж душка Айвин как посмотрел… Я на него тоже глянул ласково. С убийственной просто любовью. Прикажи он меня тогда избить, я бы таких чувств к нему не питал. Вот только не надо за меня решать, нужны мне руки или нет. Может, я и потерял частично квалификацию, но это не его собачье дело.
– Рассаживайтесь, – предложил лорд Джастин. – Чай, йилан… Спиртного не выношу, – повинуясь его кивку, я стал разливать чай. – Дайего, ты объяснил лорду Айвину, почему мы должны закрепиться на Гране, и как не выгодна нашим кораблям огневая позиция, в которой мы сейчас находимся?
– Я пробовал, – ухмыльнулся комкрыла. Его смоляные волосы качнулись над правым ухом. Над левым было выстрижено коротко. Где же так носят?
– Успех, я вижу, небольшой… – покачал головой лорд Джастин.
– Прежде чем мы начнем, – не выдержал мой поросеночек, – я хочу знать, почему здесь присутствует именно ЭТОТ капитан? Других не нашлось?
– К сожалению, – равнодушно констатировал лорд Джастин, – это единственный капитан, знакомый с поведением грантсов. Я бы предпочел, чтобы перед встречей со мной и вы, Клэбэ, хотя бы полистали словарь. Но вижу – вы снова ИЗЛИШНЕ самонадеянны.
Свои слова лорд Джастин подкрепил приличным эмоциональным посылом, и поросенок начал белеть. Косметика не спасала, хоть он и потрудился над собой. Видно, знал особенности своего кровообращения. Я вот сроду не краснел и не бледнел.
Красив он был, этот Клэбэ фон Айвин, тут ничего не скажешь. Но я не ценитель такой женоподобной красоты. Мне больше нравился комкрыла с его тяжеловатыми, но прямыми чертами и перебитым носом. Хотя я, в общем-то, даже посочувствовал Душке: вот так размазать при младших…
Лорд Джастин, видимо, знал, что большими врагами, чем есть, мы вряд ли сможем стать, потому и не стеснялся. Я предвидел, что он и мне вставит, в случае чего. И старался вести себя тихо. Правда, огрызался иногда и мысленно развлекался картинками жареного с гарниром поросенка.
Договориться мы не смогли. Комкрыла понимал, о чем речь, но, в силу отсутствия личного опыта, не мог оценить серьезность ситуации. Генерис же был полным идиотом или играл в «чужие ворота».
В результате лорд Джастин просто предложил назначить меня военным комендантом Граны, а Душку – удушить прямо здесь, если его такое решение не устраивает. Генерис прилюдного удушения почему-то не пожелал. Дайего поинтересовался, не жалко ли меня Лорду Джастину, если положение действительно такое, как он нам расписал.
– Жалко, – сказал инспектор. – Но другого варианта не вижу. Ты-то не боишься? – повернулся он ко мне.
– Не знаю пока, – сказал я честно. – Надо садиться со своими, считать – что и как. Полагаю, именно я теперь должен решать, куда мы высаживаем людей и в каком количестве?
– Ну, – сказал комкрыла, – вы сами напросились. Кто вас заставлял изучать эту проклятую Грану?
– Логика происходящего заставляла, думаю, – уколол я его нечаянно.
Но он не обиделся.
– Логика? Бабы – они такие, – помолчал, зевнул. – А это правда, что у вас на корабле – женщина?
Тальгерт, псковский князь, бражничал с дружиной и встретил Волота хоть и приветливо, но с надменностью равного по крови и старшего годами. И Волот сперва смешался под его взглядом, едва не забыв, зачем явился в Псков. Псковский князь был немолод, но далеко еще не стар. Он вышел из рода Великих Литовских князей, но перессорился со своими еще в ранней молодости, ненавидел ливонских «братьев» и поляков. Придя много лет назад на Русь, впечатал нательный крест сапогом в землю, трижды плюнул на него и поклялся служить Пскову и русским богам, по примеру своего великого предшественника. И с тех пор действительно служил им верой и правдой – Борис полагался на него и ничего с ним не делил. Тальгерт никогда не стремился взять больше власти, чем имел, оставаясь для Пскова не более чем воеводой, обрусел, перенял привычки своей дружины, славил Перуна, приносил ему жертвы и с презрением говорил о боге, которому его посвятили в младенчестве.
Хитрые глаза литовца смотрели на Волота из-под густых бровей; высокое, – пожалуй, чрезмерно высокое – чело морщилось, словно Тальгерт хотел рассмотреть новгородского князя и никак не мог. Он говорил по-русски с еле заметным чужеземным выговором, чуть растягивая слова и смягчая шипящие звуки.
– Здравствуй, брат мой Волот, – первые слова он произнес помедлив, не сразу после того, как Волот переступил порог дружинной палаты его дворца. Сказал он это нараспев, продолжая рассматривать новгородского князя с высоты своего немалого роста – в последний раз он видел Волота ребенком.
– Здравствуй, Тальгерт, – ответил тот, поднимая голову.
– Вина князю Новгородскому, – псковский князь махнул рукой дружинникам, и тут же ему в руки передали большой изогнутый рог.
Хитрые глаза литовца смеялись, и его дружина смотрела на Волота с сомнением, когда он принимал у Тальгерта рог. Волот мог выпить много вина, но испытание показалось ему слишком наигранным, чересчур откровенным намеком на его юный возраст и требовало ответного хода.
– Мне не до веселья, Тальгерт. Это вино мы выпьем в память новгородского посадника, который нашел свою смерть за вверенными твоей дружине стенами, – сказал он, пригубил вино и передал рог дальше – сопровождавшим его дружинникам.
Литовец усмехнулся и качнул головой, отдавая должное и словам Волота, и его находчивости.
– Садись рядом, брат Волот, – он махнул рукой в приглашающем жесте, – мы поговорим об этом.
– Да. Нам надо о многом поговорить. Мне жаль, что я омрачаю тебе преддверие праздника, но говорить хочу не здесь. Я приехал ненадолго, и у меня нет ни времени, ни желания доказывать твоей дружине свое право на княжение.
– О, – протянул Тальгерт, – а ты многому успел научиться у отца!
– К сожалению, нет.
– Хорошо. Поднимемся ко мне. Там нам никто не помешает, – кивнул псковский князь.
Он был мудрым, опытным и осторожным. Он был отменным военачальником. Но, защищая псковскую землю, псковичом так и не стал. Тальгерт не лез в дела посадника и веча, принимая их как должное, как высшую власть, из-под которой не стремился выйти.
– Мое дело – вести дружину в бой, когда враг пересечет границу Псковской земли. И, будь уверен, я сделаю это так, что враг надолго запомнит меня и мою дружину. А что до решения веча – это воля народа, они сами будут расплачиваться за него, когда ты двинешь сюда свое ополчение. И я встречу тебя совсем не так, как сегодня, – Тальгерт приподнял верхнюю губу то ли в усмешке, то ли в оскале.
– Новгород раздавит твою дружину, – презрительно ответил на это Волот, – и ты знаешь об этом.
– Я – воин. Что прикажет мне Псков, то я и сделаю. Прикажет отступить – я отступлю. Прикажет стоять насмерть – и я умру, защищая его землю.
– Ты говоришь так, словно ты наемник, проливающий кровь за того, кто больше платит! – поморщился Волот.
– Я и есть наемник. И Псков платит мне так, как не согласился платить никто: любовью и доверием.
– Но ты же понимаешь, Псков не будет свободным никогда – либо мы, либо немцы. В свободе Пскова нет никакого смысла!
– Я – понимаю. И вече понимает тоже, будь уверен, – литовец посмотрел на Волота сверху вниз. – Но Псков не станет расплачиваться за твои ошибки, князь. Псков не даст ни серебра, ни людей на войну с татарами. Ты прохлопал мир на востоке, с таким трудом завоеванный твоим отцом. И когда Новгород ставил тебя на княжение, он не спросил псковичей, а хотят ли они, чтобы ими правили новгородские бояре. С тех пор как умер Борис, псковские земли беззастенчиво грабят, прикрывая грабеж твоим именем и решениями твоей думы. И пока ты этого не остановишь, нам легче жить под угрозой войны, чем под гнетом твоего боярства. Псковские земли не так богаты и не так велики, но, потеряв их, ты лишишься торговых путей и союзов. У тебя нет сил на войну с нами, и если ты ее начнешь, то потеряешь гораздо больше, чем приобретешь. Считай, что это наш ответ на год твоего княжения.
– Вы воспользовались временной слабостью Новгорода. То, что вы сделали, – предательство.
– Мы воспользовались твоими ошибками, а не временной слабостью Новгорода. Твоими собственными, князь. И это не самая высокая цена за ошибки, поверь. И почему ты называешь предательством наше нежелание платить за них вместе с тобой? Мы не ставили тебя на княжение.
– Вы признавали власть Новгорода, а значит, дали ему право на принятие решений за вас.
– Пока власть Новгорода была в надежных руках – мы ее признавали. Но отдаваться на милость стервятников, разоряющих нашу землю, – это не верность, а глупость. Платить своими жизнями за то, что пьяные новгородцы прирезали сотню татар? Зачем нам это нужно?
– Может быть, затем, чтобы пьяные псковичи могли прирезать сотню немцев и не опасаться войны? – вскинул глаза Волот.
– Псковичи миром дорожат и торговыми союзами не бросаются. И это наши крепостные стены держат на своих плечах всю тяжесть вражеских вторжений, а не ваши. Новгород мира не ценит, потому что не помнит войны. Одно дело – ходить в далекие походы и возвращаться с победой и добычей, и совсем другое – встречать врага у себя дома, смотреть, как горят свои дома, как насилуют жен и сестер, как убивают отцов и матерей.
– Для войны не нужен повод. Для войны нужны благоприятные обстоятельства. Новгород совершает одни ошибки, а Псков – другие. Не менее дорогие и для нас, и для вас.
– Ты сам отвечаешь на свой вопрос, князь, – рассмеялся Тальгерт. – Новгород придет на помощь Пскову в любом случае, а Псков может позволить себе этого не делать. Мы нужны вам больше, чем вы – нам. Поэтому мы будем изъявлять свою волю, устанавливать свою власть на своей земле, определять торговые пошлины, открывать и закрывать пути на свое усмотрение.
– До того дня, пока Новгород не повернет на вас свое войско!
– Новгород не повернет на нас свое войско, пока под ним шатается Москва, пока он воюет с татарами, пока усмиряет Киев, пока… пока власть в нем не вернется в твердые, надежные руки, которым мы, возможно, покоримся.
– Почему бы вам тогда не покориться твердой руке Ливонского ордена? Или польского короля? – Волот сузил глаза, понимая: это проигранный спор.
– Потому что они смотрят на нас как на чужаков. Потому что они придут сюда не обирать – владеть нами. И зачем нам нужна чужая твердая рука, если Новгород все равно не оставит нас и войной на нас не пойдет?
– Ты так уверенно говоришь об этом, как будто знаешь, о чем думает новгородское вече. Ты так говоришь, будто война не принесет псковской земле смертей и разорения!
– Отделение Пскова не приблизит и не отсрочит войны на западе. День, когда она начнется, выбирается не нами и зависит не от нас.
– А от кого? – спросил Волот и тут же прикусил язык – так наивно прозвучал этот вопрос.
– От заключения военного союза между Крымом и Османской империей. Если этот союз будет заключен, война может и не потребоваться. Впрочем, не возьмусь говорить, но несколько жирных кусков у Руси, наверное, оттяпают.
– Почему же война не потребуется?
– Тебе предложат военные союзы. На таких условиях, от которых ты не сможешь отказаться. Но рано или поздно эти союзы подведут тебя под их власть.
– А зачем им тогда эти жирные куски? Если они в конце концов рассчитывают получить все?
– Перекрыть тебе пути и встать под твоими стенами. В первую очередь на линии Копорье – Орешек – Ладога. Потом – Псков, потом, возможно, Смоленск.
Волот слушал литовца раскрыв рот. Ивор никогда не говорил с ним о большой военной политике, он учил его ведению боя, построению войск, расположению обороны и переходам в наступление, размещению пушек и внутреннему устройству крепостей. Но никогда Волот не думал о том, что заключение союза между Крымом и османами может повлиять на начало войны с Западом. Никогда за все время своего княжения он не чувствовал себя настолько ничтожным, никогда не представлял всего размаха дел, с которыми легко справлялся его отец.
И постепенно, по мере того как Тальгерт раскрывал ему одину тайну за другой, князь начинал понимать, в какую ловушку попался. Вернигора смотрел на мир со своей колокольни, и, какой бы высокой она ни показалась Волоту вначале, псковский князь сидел гораздо выше и смотрел гораздо дальше. А ведь Волот едва не послушался главного дознавателя, едва не уверился в том, что Новгород нельзя оставить неприкрытым! Как только ополчение повернется к западным границам, так сразу турецкий султан вступит в войну на стороне Крыма. Как только ополчение уйдет из Новгорода на юг, обнажив северо-запад, так сразу шведы ударят по Ладоге, а Ливонский орден – по Копорью и Изборску. Потеряв всего одного союзника – Амин-Магомеда, – Русь подставила себя под удар с обеих сторон. А ведь Амин-Магомед – это многотысячная конница, хоть и легкая, но быстрая и сильная…
Прошло немало времени, пока Волот решился прямо спросить:
– Как ты думаешь, что мне делать? Поворачивать ополчение на Москву или на запад?
Псковский князь усмехнулся и потер пальцами длинный ус.
– Мне было бы выгодно сказать тебе – поворачивай на запад. Пскову, которому я служу, тоже было бы выгодно именно это. Но я скажу тебе – поворачивай на юг. Потому что это выгодно Русскому государству. Поверни на запад, и сначала ты потеряешь Москву, а вслед за ней – Киев. Они раздробят Русь на куски, а потом возьмут каждый из них в отдельности, они будут то твоими союзниками, то добрыми покровителями, то ненасытными врагами. У них тысяча способов справиться с тобой. Русь обезглавлена, и никто не упустит своего. Твоя цель – не дать им раздробить государство. Псковское вече может кричать о свободе Пскова, но Псков никуда от тебя не денется. Киев же будет выбирать, кому платить дешевле – Великому княжеству Литовскому или османскому султану. Москва… Москва будет надеяться взять над Новгородом верх и очень быстро станет врагом, привлекая на свою сторону и восток, и запад. А за ними – владимиро-суздальские князья, а за ними – нижегородские земли. Поворачивай на Москву, гаси этот пожар в зародыше. А Псковская земля прикроет Новгород. Как всегда. И никому не говори о том, что это мой совет: вече порвет меня на куски и спляшет на моих останках.
– А кто прикроет Ладогу?
– Ладогой тебе придется пожертвовать. Отдай им выход к Балтике. Ты заберешь его, как только встанешь на ноги.
Глаза Мариборы были сухи, губы плотно сжаты. Сани скользили по льду, новорожденное солнце клонилось к закату, и Волот чувствовал, что засыпает. Тело посадника везли впереди, а князь сидел рядом с его вдовой и всем телом ощущал ее боль.
– Я хотела поговорить с тобой, князь, – вдруг сказала посадница.
Едва не задремавший Волот шевельнулся и открыл глаза.
– Я слушаю тебя, – поспешно ответил он.
– Совет господ в ближайшие дни соберет вече. Я думаю, сразу после прощания с моим бедным Смеяном Тушичем, чтобы не дать мне опомниться. А значит – послезавтра. Совет господ предложит в посадники Черноту Свиблова. Осмолов запятнал себя в деле с татарами, никто не сделает на него ставки. А Свиблов имеет возможность купить все вече целиком. У меня много врагов и мало союзников в Совете господ, но в Новгороде меня поддержат. Я хочу, чтобы посадником стал мой старший сын, Удал Смеяныч.
Волот сначала обомлел от ее нахрапа. Вот так, без зазрения совести просить князя, и о чем? О том, чтобы поставить своего сына во главе Новгорода? Не слишком ли?
– Князь, я правила Новгородом без малого десять лет, – вздохнула посадница, – и Смеян Тушич был мне правой рукой. Да, Удал моложе и опыта у него меньше, хотя он давно не мальчик и унаследовал от отца многие его добродетели. Сейчас не время менять власть. Когда-то твой отец привел меня на степень и не позволял оттуда сместить. Сделай посадником Черноту Свиблова, и Новгород разорвут на куски, как собаки рвут кусок мяса: кто больше успеет.
Волот посмотрел на нее в недоумении, не зная, что ответить.
– Тебя это удивляет? Я не ищу серебра, посадничьи палаты – не лучшее место для жизни, а род моего мужа столь богат, что смешно зариться на чужое, – Марибора говорила медленно и тихо, словно преодолевала что-то в себе, словно делала это с усилием. – Твой отец считал, что за его спиной должен стоять прочный тыл. И я обеспечивала ему прочность этого тыла. Чернота Свиблов тылом для тебя не станет, он из тех, кто готов открыть врагам ворота в город, лишь бы сохранить свою мошну в неприкосновенности.
Ее слова – веские, словно гири на торге, – медленно доходили до сознания князя. Чернота Свиблов? В посадничьих палатах? На княжьем суде?
– О чем ты говорил с литовцем, князь? – неожиданно спросила посадница.
– Я? Я говорил с ним о предстоящей войне.
– И что он сказал тебе?
– Он сказал, чтобы я направлял ополчение в Москву.
– Не делай этого, – она покачала головой, – литовец лжет. Он очень умен, но он чувствует себя застоявшимся в конюшне конем. Он хочет повоевать. Он тщеславен, он хочет власти над Псковом, которой не имеет, и война даст ему эту власть.
– Он говорил, что если я поверну ополчение на запад, османы заключат союз с Крымским ханом.
– Турецкий султан не даст крымскому хану и пяти тысяч воинов. Этот союз останется пустыми словами, способными напугать тебя, и не более. У османов есть чем заняться и без помощи Крыму. Они владеют северным Причерноморьем, низовьем Буга и Днепра, и больше им ничего от нас не надо. Они хлопочут о магометанском мире, наши скудные земли их не прельщают. Они перекрывают нам торговые пути, и этого вполне достаточно, чтобы не связываться с Русью. Не верь в этот союз. Татары никогда больше не овладеют нашей землей, у них не хватит на это сил. Их попытка объединиться ни к чему не приведет: каждый из них тянет одеяло на себя, каждый хочет быть единовластным правителем, и каждый из них понимает, что единовластным правителем он может быть только на своем клочке земли. Они жалки в своих попытках возвыситься вместо того, чтобы возвысить свой народ.
– Литовец говорил, что мы потеряем Москву…
– Мы потеряем выход к Балтике, это перережет наши торговые пути. Мы потеряем Псков, а там и увидем врага на стенах Новгорода. Отделение Москвы – вопрос убеждения Москвы в нашей силе. Победа на севере убедит их в этом лучше, чем торжественное шествие войска новгородского под стенами московского кремля. А потеря Ладоги и Пскова – это выжженная земля и тысячи убитых новгородцев. Наше ополчение – сильные и хорошо вооруженные мужчины, не раз бывшие в бою. Кто останется в нашей земле, если они пойдут бряцать оружием под окнами московских князей?
Волот растерялся и запутался. Тальгерт говорил убедительно, но и слова Мариборы не оставляли сомнений в ее правоте. Ему хотелось лечь на дно саней и закрыть голову руками: он не готов к таким решениям! Он хотел остановить сани и бежать в лес, где никто не тронет его, никто не потребует ответа, никто не потревожит! Он хотел одиночества и спокойствия так сильно, что дрожали сжатые кулаки и скрипели зубы.
Вернигора не мог подняться с постели, и Волот поехал к нему сам, сразу после прощания Новгорода с посадником, собираясь вернуться в Новгород на тризну. До этого князь не бывал в университете, только проезжал мимо, любуясь на высокие терема над берегом Волхова.
Это был целый город, населенный молодыми парнями и их наставниками. И такой город, которого Волот не мог себе представить. Он нарочно объехал его верхом: студенты высыпали из теремов, чтобы поприветствовать князя, но приветствовали его совсем не так, как это делали новгородцы. Это был особый мир, с особыми законами и обычаями – они смотрели на Волота как на равного. Примерно так же, как смотрел на него Псковский князь, только не с презрением, а с любопытством, испытующе. Их глаза словно приглашали его в свой круг, и круг этот еще не решил, принять его или отвергнуть.
Еще сильней князя поразила наставничья слобода. Уютные теремки, разбросанные под сенью леса, со всех сторон окружали заиндевевшие кусты, из-под снега выглядывали ряжи колодцев, вокруг вились расчищенные дорожки, бежавшие к теремам университета. Никаких заборов и оград – несколько собачьих будок, баньки и большая конюшня на самом краю. Сказочный городок, не знающий опасностей внешнего мира…
Домик Вернигоры ничем не отличался от остальных, кроме двух лошадей у коновязи, но главный дознаватель и тут нес службу: в светлой просторной горнице за длинным столом сидели его люди – дознаватели, писари, двое нарочных, готовых сорваться с места и во весь опор скакать в Новгород или в Городище. Сам Вернигора, со всех сторон окруженный подушками, полулежал в спальне на высоком широком ложе и в открытую дверь смотрел за своими людьми. Сквозь нижнюю рубаху видны были тугие повязки на руках и через плечо, а над ключицей на белое полотно просочилась кровь.
– Я рад тебе, князь! – сказал он громко, когда Волот перешагнул через порог. – Я ждал тебя.
– Здравия тебе, Родомил, – Волот почему-то сразу вспомнил болезнь отца и похожее высокое ложе под пологом. У Вернигоры полога не было.
Дружинники, сопровождавшие князя, остались ждать на дворе, и шубу ему помог снять один из нарочных. Волот зашел в маленькую спальню и увидел, что рядом с ложем стоит стол, на котором разложены бумаги и письменные принадлежности.
– Садись, князь. Извини, что так вышло… Мне надо было ехать в Псков сразу: возможно, Смеян Тушич остался бы в живых.
– Ты бы все равно не успел, – ответил Волот, разглядывая бумаги на столе. – Как ты себя чувствуешь? Мне сказали, ты очень плох…
– У меня пустячные раны, но доктор Велезар говорит, один из ножей был отравлен. Обещает поставить меня на ноги, – Вернигора махнул рукой. – У меня к тебе долгий и серьезный разговор. Мы нашли место, где собирались те самые люди, которые напали на нас в лесу. Немного, конечно, но кое-какие бумаги мы обнаружили. К сожалению, пока никто не смог их прочитать.
– Почему? – не понял князь.
– Они написаны на языке, которого никто не знает. Возможно, это и не язык вовсе, а тайнопись. И, сдается мне, никто ее прочитать не сможет. Лучшие люди университета сейчас стараются раскрыть их секрет, с бумаг сделаны точные списки. Это немного напоминает арабскую вязь, и дело, конечно, осложняется тем, что у нас по-арабски только читают, но не говорят.
– По-арабски? – Волот поднял брови.
– Да. Именно. Но есть несколько грамот, которые кое-что могут пояснить: это карты. Их много, это чертежи с землеописанием наших северных городов.
– Военные чертежи? Это лазутчики? – глаза Волота загорелись.
– Нет, хотя чертежи эти довольно подробны, на них отмечены крепостные стены и другие преграды. Но их занимало совсем другое. С чертежей тоже сделано несколько списков, они разосланы по капищам, их изучают волхвы.
– Почему по капищам?
– Погоди. Сейчас мы пошлем за Младом и начнем наш долгий разговор. Он говорил с Перуном, и ему есть чем подтвердить мои слова, в которые ты не веришь.
– Я верю тебе. Но… я делаю скидку на то, что ты можешь ошибаться. Доктор Велезар говорит, что каждый человек смотрит на мир со своего места, и с разных мест мир кажется разным. Я должен стоять выше всех и видеть как можно дальше.
Вернигора усмехнулся. Волот все еще чувствовал неловкость перед ним за подозрение в подлости. А ведь на деле Вернигора был ранен, защищая своего соперника…
Волхв пришел быстро, словно ждал, когда его позовут. Он снова был в ярко-рыжем треухе, который издали бросался в глаза, скинул у двери полушубок и валенки, оставшись босиком, в простой вышитой рубахе и синих штанах в полоску, словно хлебопашец. Правда, даже в этом наряде волхв хлебопашца нисколько не напоминал. Любой на его месте, отправляясь на встречу с князем, надел бы кафтан и сапоги, но Волота это не обидело, а только повеселило. Впрочем, Белояр никогда не надевал кафтана, а зимой и летом ходил в белоснежном армяке.
– Здравствуй, князь, – волхв сдержанно кивнул и пристально посмотрел Волоту в глаза, словно прочитал в них что-то, и лицо его смягчилось и расслабилось.
– Здравствуй, – ответил Волот и осмотрелся – куда же он сядет?
Но волхв нисколько не озаботился этим и сел на постель Вернигоры, в ногах, чтобы видеть лица и князя, и главного дознавателя. Вернигора велел закрыть дверь, и в спальне некоторое время висела неловкая тишина.
– Ну что, князь, – главный дознаватель кашлянул, – сначала посмотри на чертеж Новгорода. И заметь, они убивают своих, чтоб только никто из них не попал нам в руки.
Он потянулся к столу, вытащил из-под вороха свитков тонкий лист бумаги и протянул князю. Волот сразу узнал на рисунке Новгород: ветви множества рек вокруг изогнутого ствола Волхова и разлив Ильмень-озера, четкие линии крепостных стен детинца и прямых новгородских улиц. Чертеж пестрел расставленными крестиками – черными и красными, некоторые из них были обведены в кружок.
– И что это значит? – спросил он, глядя на чертеж.
Волхв поднялся, подошел к нему и встал за спиной, чтобы видеть рисунок так же, как его видит Волот.
– Сначала мы заметили, что крестами отмечены все наши капища и мелкие святилища. Имеют значение цвет креста и цвет обводки. Красными крестами отмечены и три христианские церкви в Новгороде. Они обведены в кружок, – волхв нагнулся и показал на пометки сухим кончиком пера. – Капище в Перыни тоже отмечено красным крестом, но он не обведен. А капище Ящера напротив – черным крестом и тоже без обводки. На месте капища Хорса в детинце – красный крест, в Городище два красных креста – на месте твоего терема и на краю посада, где бьет родник. В университете два креста: на месте главного терема – красный, на месте капища – черный. А вот обведенные черные кресты, – все, которые мы успели проверить, – поставлены на местах, так или иначе священных для нас: родники, возвышенности, крупные валуны, одиноко стоящие деревья.
– И что это означает? – спросил Волот.
– Они делят нашу землю, князь! – скрипнув зубами, ответил Вернигора и сжал кулаки.
– Они не только делят нашу землю, – вздохнул волхв. – Сдается мне, черным обведены те места, которые утратили свою potentia sacra. Они убивают нашу землю, лишают ее силы. Там, где стоит красная пометка, сила сохранится. Там, где стоит черная, – будет уничтожена.
– Но зачем они оставляют нам силу? Не правильней ли было бы с их стороны уничтожить все?
Волхв сел обратно на постель и посмотрел Волоту в глаза:
– На местах, помеченных красными крестами, они поставят церкви…
– Да кто же позволит им поставить столько церквей? – пробормотал Волот.
– Я же говорю, – едва не крикнул Вернигора, – они делят нашу землю! Они знают, что сделают с нею, когда придут сюда! Таких чертежей у нас – полтора десятка. И Псков, и Ладога, и Олонец, и Руса. Вся Новгородская земля!
Волхв говорил долго: сначала сбивчиво, не вполне понятно, потом пустился в долгие объяснения, а потом словно освоился, и Волот слушал его раскрыв рот – за словами волхва стояли зримые образы. Солнечный лик Хорса катился в Волхов, изваяния богов оседали на землю, поднимая в небо пыль и копоть, горели дома и капища… И полчища, несметные полчища текли на русскую землю со всех сторон: земля содрогалась под копытами тяжелой конницы, рушились крепостные стены, осадные башни катились по льду рек и рвов, летели тучи стрел, грохотали пушки, снег плавился от пролитой крови, и враг шел по взрытым, грязным полям, перешагивая через павших.
Михаил-Архангел вплывал на облаке в сожженный Новгород, а перед ним по водам Ильмень-озера шагал враг в белых одеждах, перепачканных кровью и ядом… И почему-то был похож на Белояра.
Волот передернул плечами и тряхнул головой, когда волхв замолчал.
– Ополчение нельзя уводить из Новгорода, – закончил за него Вернигора. – Татары не представляют собой силы, Москва справится с ними без нас, легко и быстро. Как всегда. От татар можно откупиться, и они уйдут обратно в Крым. И откупиться золотом и серебром, а не жизнями новгородцев. Ты видишь? Нас вынуждают ослабить Новгородскую землю, и началось это с гадания на Городище! Это тщательно продуманное нападение, настолько тщательно, что они успели решить, где поставят храмы своему христианскому богу!
Волот подумал, что это началось с его сна в годовщину смерти отца. А может быть, гораздо раньше – с того дня, как князь Борис однажды утром не смог подняться с постели?
Газ и правда был убойный. Когда люди стали падать, это было понятно (и знакомо, дьявол, так знакомо – до шевеления волос на затылке), но когда замедлились движения серых!… Впрочем, они быстро пришли в себя.
Это стало понятно, когда они перестали огрызаться файерами и один из серых, невысокий, в изодранной где-то форме, вдруг вышел вперед. Встал почти перед Димом, чуть левее, будто чуял, кто командует. А может, и правда, чуял – с чутьем у серых убийц всегда был порядок…
На опустевшей площади они смотрели друг на друга. Когда-то, возможно, соратники, теперь –непримиримые враги. Поредевший отряд Дима (от первоначальных пятисот осталась едва ли половина) и сгрудившиеся, сбившиеся в стаю дай-имоны. Чуть меньше двух сотен…
Затем серый что-то скомандовал своим, отрывисто, не поворачивая головы – и к нему подтащили одного из спящих людей. Того самого мужчину в фартуке. Резкий лающий выкрик на полузнакомом-полузабытом языке – и мужчину уронили обратно. А на руки серому поспешно передали… ребенка. Малыша в легкой пижамке. Ах, вы…
Вот этого даже не думайте. Зря вы так, серые. Совсем напрасно.
Соои-ша медленно, напоказ провел когтем по нежной коже, слизнул проступившую кровь – и повелительно махнул рукой. Ясно без слов. Пропустите, или…
Рядом сдавленно простонал мальчишка-Страж, а справа прилетело крепкое словцо на дей-бра. Демонам ситуация нравилась ничуть не больше.
— Милорд, мы…
— Спокойно. Разберемся.
Серый начал терять терпение. Угрожающий жест, нетерпеливый рык… рык, умолкший как только Дим поднял руку.
— Самгар, чои.
Дай-имон замер. Меньше всего серые ожидали услышать слова на своем родном языке.
Самгар, чои… Зря ты это, воин…
Красные глаза изумленно сверкнули:
— Откуда…
Дим ударил. На краткий миг, когда ослабли от удивления руки, когда рассеяно внимание. Ударил. В глазах потемнело, виски отозвались яростной болью, и он пошатнулся, чувствуя, как по губам течет кровь…
— Милорд! Милорд, вы?..
— В порядке, — чужим голосом отозвался он, изо всех сил пытаясь устоять на ногах.
Когда ты уже отвыкнешь ломить силой, Дим? – всплыл голос Лешки.
Вот теперь и отвыкну. Когда мощи – одна десятая прежней…
Перенапрягся. После всего…
Но дело сделано. Сквозь алую пелену (сосуды в глазах тоже, кажется…) он увидел, что стало с серыми.
Резко сжавшийся купол переместился рывком, оставив позади неподвижный людской «ковер». Энергии у Дима осталось на донышке, иллюзия пламени с купола пропала, и он отчетливо видел, как черно-фиолетовые стены обступили уцелевших серых. Больше они никого не могли схватить – на аккуратной мостовой не было ни одного человека.
Точно попал… Только не закончил.
— Сано!
Стой… стой…
Серый в форме еще стоял. Еще надеялся на ссои-ша, на то, что они смогут сконтактировать с магией барьера? Или просто пытался тянуть время?
— Сано… Нан симэ-сим брибэ! Нан инэр тар чои!
Стой… Дай мне… нам… поединок. Дай умереть как воины!
— Чего они хотят, милорд?
— Хотят умереть с честью, — разомкнул губы Вадим. – Требуют… поединка…
По рядам проходит понимающий шепоток. Ну да, воинская честь.
— Так может, того… подеремся? Милорд?
Последние почести побежденным… Горящие глаза, легенды у костров… юношеская вера в правила чести.
Мы все равно добьем их. Но при этом я положу как минимум треть моего отряда, из тех, кто еще на ногах. А ссои-ша обескровят или выпьют из юнцов магию и сломают жизнь не меньше чем десятку человек. А время, которое можно потратить на помощь раненым…
Все – на чашу во имя призрачной чести для серых людоедов?
Вадим медленно качает головой.
— Дерутся – с достойными, — тяжело звучит его голос.
И купол вскипает настоящим пламенем.
«Что вы здесь делаете?» грянуло громом. Марина вздрогнула, а Ян и близняшки мгновенно оказались с трех сторон от девочки…
Как эти оказались тут? Ведь секунду назад никого не было.
— Спокойно… — довольно мягко проговорил чей-то голос. – Парни, приглядите…
Молчаливые «парни» поняли пожелание по-своему. Группа из шести парней в черных костюмах (точь-в-точь «агенты из фильма «Матрица») как-то разом сдвинулась с мест, и на ребят уставилось сразу несколько «стволов».
Те замерли. Они могли успеть в телепорт, могли попробовать колдануть незваных гостей, но для этого требовалось время. Совсем немного, пара секунд…
Только вот этих секунд теперь не было.
— Спокойно, — повторил голос. – Не надо нервничать. Так кто вы и что здесь делаете?
— А вы? – заставить Марину держать язык за зубами получалось только у братьев, и то через раз. А уж этим-то…
За спинами охраны послышался не то смешок, не то удивленный выдох.
— Наглые… Не стоит дерзить хозяину дома, в который вы явились без приглашения.
— Так по приглашению к вам придешь – не выберешься, — Сережка влез в разговор легко, будто общался с одноклассником. И встал рядышком…
— А так – выберешься? Уверен?
— Уверена, — снова ощетинилась Марина.
— Девчонка? Однако. Пятница, ну-ка, глянь, кто это так не хочет нашего приглашения.
Пятница? Что за Робинзон Крузо?
Но когда из-за спины «агента» вперед вышел демон, Маринка замерла. Нет, это не кино… До сих пор все воспринималось как-то не всерьез, будто очередная комбинация в «прикрытии» — люди ведь так легко покупались на хитрости. А сейчас все стало смертельно серьезно.
Демон — на земле! Демон под контролем человека!
Житель Уровней был хорошо замаскирован под человека: черный костюм, скрывающий характерные «шпоры» на запястьях, шапка густых кудрей, прикрывающая дам-ра – выступающие косточки чуть выше висков. Ауру не спрячешь, но ауру видят не все… Остальные видели вполне обычного, хоть и бледноватого молодого человека с экстравагантной прической. Кстати, понятно, как «хозяева» прибыли так неслышно и незаметно: демон перенес. У них такие бесшумные телепорты…
Совсем молодой демон. Откуда он тут?
Он устало осмотрел насторожившуюся группку.
— Маг. Маг. Маг. – тусклый голос лишь чуть дрогнул, когда рука с раскрытой ладонью замерла напротив Яна. – Демон…
И что-то изменилось. Никто из ребят эмпатией не обладал, но сгустившееся напряжение готово было заискрить. Охрана подобралась, отслеживая каждый намек на движение.
Кажется, все-таки придется пробовать телепорты на скорость…
Оборванный провод в очередной раз полыхнул искрами, и в этом синеватом неровном свете на горле демона блеснул ошейник. Маринка изумленно шевельнула губами… но сказать ничего не успела.
— Вот как? – телохранители наконец расступились, и невысокий мужчина, шагнув из темноты, стал рассматривать ребят. – Спокойней. Крайне любопытно. Маги… и демоны… так что же вас привело ко мне? Вы в гости или что-то ищете?
— Кого-то, — на пробу бросила Марина.
— Ах вот как…
И это небрежное «вот как» вдруг мгновенно растопило все сомнения. Всей кожей они почувствовали: Дим здесь. Дим здесь…
— А вы думали, никто не придет? – уверенно проговорила он, — Маги не бросают своих.
— Знаю. Просто ожидал несколько иных… визитеров. Так маги и демоны теперь вместе?
— Да. И не только они.
— А почему такой странный… облик?
— Какой есть, — фыркнул Сережка.
— Представитесь?
— Хозяева первые.
Но Ян разом оборвал странную пикировку короткой фразой:
— Нам нужен наш коллега. Вы не можете его удерживать. Верните.
Усмешка человека приугасла. Он окинул взглядом развалины и покачал головой, словно отгоняя досаду или злость.
— Вот что, парни, опустите оружие. Значит, так. Я Кэмерос. Эйке Кэмерос, хозяин этого комплекса. И, кажется, у нас плохие новости. Ваш Дим был здесь.
Словно дождавшись нужного момента, в глубине здания что-то снова громко протрещало, заскрежетало и с шумом осыпалось вниз. И словно тень накрыла и развалины, и разношерстную группу людей и магов.
— Был… — тихо повторил Ян.
— И вы видите, что тут теперь.
— Что вы сделали? Почему… так? – и синие, почти черные в полутьме глаза юноши полоснули таким взглядом, что хозяин, кажется, вспомнил: демоны – не обязательно уже ручной Пятница…
— Это не я. Боюсь, мои коллеги неверно повели себя в мое отсутствие. Я сожалею.
Подростки переглянулись. Они рвались искать Дима, не представляя, что поиски могут кончиться так. Дим – мертвый? Нет…
— Сожалейте о себе, — глухо уронил Ян, снова поймав взгляд хозяина. – Он живой. И мы его найдем.
Провода наконец перестали искрить – электричество отключили. Стало темно, непроглядно темно и опасно. Охрана откуда-то притащила фонарики, каждому досталось по два, один про запас. Ян и Пятница не взяли вообще, у демонов все в порядке с ночным зрением.
..именно этим зрением Ян поймал короткий предостерегающий взгляд.
Осторожно.
Понял. – блеснуло в ответном взгляде, — Поговорим?
Потом…
— Здесь четыре подземных этажа, — инструктировал тем временем хозяин. – Он был на последнем, четвертом. Спускались все через лифт, но там сейчас…
— А лестница? Пожарная, какая-нибудь?
— Есть лестница. Но тоже уцелела не вся.
— Телепортами пойдем.
— Далеко собрались? – вдруг послышался голос сзади, от которого нервы дернуло так, будто и впрямь плеч коснулся оборвавшийся провод. Темнота заплясала вперемешку со светом, лучи фонариков заметались по обгорелым стенам и скрестились на лицах новых людей.
— Леш?!
От грима Вадим отказался. Только сменил рубашку – на старой насчитали сразу три опалины – и прихватил волосы, чтобы не мешали.
Времени было в обрез, город стоял на ушах, и уже что-то смутно говорили о войсках. А уйти просто так уже нельзя. из ситуации надо выжать все, что она может дать, и упускать этот шанс – верх идиотизма.
Так что предложение сотрудников местного телецентра пришлось очень кстати. Аппаратуру установили быстро…
— Вы готовы? – шустрый журналист успел уже побывать у целителей, приводивших в порядок многочисленных раненых, заснять трупы серых, пошептаться с операторами, консультантом-энерговампиром и достать каких-то «мальчиков», требуя с них панораму города с куполом, без и в настоящее время. Профессионал… — Через минуту пойдет эфир.
— Да.
Передача началась тревожной музыкой, бьющей по нервам и буквально притягивающей обещанием: «Сейчас что-то будет… сейчас».
И журналист, как-то вдруг растеряв всю свою шустрость, заговорил негромко и проникновенно.
— Сограждане…
Наверное, это тоже искусство – говорить так, чтобы тебя слушали, чтобы верили каждому слову. И журналист (имя Вадим не спросил) владел им отменно. Он кратко обрисовал ситуацию, разделил с согражданами горе и ужас этой ночи и мягко подобрался к Вадиму.
— Что же произошло этой ночью? Кто были эти нападавшие? Кто нежданно пришел нам на помощь и без кого сегодняшние потери были бы куда горше? И, наконец…не повторится ли сегодняшняя трагедия, которая лишь благодаря этой помощи не стала катастрофической? На все эти вопросы может ответить наш сегодняшний гость – маг Вадим…
Шоу, хоть и нежданное, было срежиссировано почти идеально. Словно безымянный (опять не спросил!) режиссер будто был один из тех, из будущих звезд Службы Пропаганды. Страшные, без прикрас, картины нападения (с камер наблюдения?), кадры с прибытием отряда, постановка купола. Несколько коротких интервью с теми, кого вмешательство спасло в буквальном смысле, слезы, благодарности. Длинный ряд раненых, лежащих прямо на площади, целители, склоняющиеся над безнадежными, по человеческим меркам, пострадавшими. Чудесное исцеление умирающей женщины, за руку которой отчаянно цеплялся ребенок…
Мысль «Маги – добро» не была сказана ни разу, но пронизывала программу буквально до последнего кадра, причем не пережимая.
А потом дело дошло и до объяснения причин.
— Милорд Вадим, вы глава магов, которые сегодня вмешались в судьбу нашего города?
— Да. Но про сообщество магов предлагаю поговорить в следующий раз. У нас есть более насущные проблемы.
— Вы можете объяснить, кто были нападавшие?
Что ж, хороший вопрос.
— Представьте, что наш мир –бусина. Оно может висеть на нити свободно или рядом с другими… бусинами. При соприкосновении порой открываются стихийные порталы, через которые из одного мира в другой попадают люди или животные… или растения.
— То есть эти серые существа… инопланетяне?
— Иномиряне. Это вторжение, не из космоса – из-за Грани. Из мира Дайомос. Свой мир они сожгли и решили отвоевать себе новый. Наш.
— То есть… то есть такие нападения еще будут?!
— К сожалению. Порталы дай-имонов не стихийные, а намеренные, они рвутся в новый мир. И не остановятся. До сих пор жертвами их стали русская деревня Вороновка и болгарский город Нерсебр. Сегодня ваша очередь. Хорошо, что нас вовремя предупредили и мы смогли быстро организовать помощь.
Быстрое включение показало все ту же площадь, заполненную людьми площадь… бледные лица, тревожные глаза. Когда здесь успело собраться столько народу? Камера выхватывала то одного, то другого.
— Это чудо, это воистину чудо.
— Сеньор, а как узнать, маг ты или нет?
— Сынок, пива хочешь? – мужчина в мятой майке (тот самый Вася из витрины) сжимал в руках ящик пива – интернациональный способ выражения благодарности. Молоденький Страж изумленно хлопал глазами…
— А если они вернутся?
— Вы уйдете? Неужели вы просто уйдете?
— Ничего, отобьемся сами.
— Грацио… грацио… — молодая девушка все старалась нацепить на шею Бэзила что-то вроде цветочной гирлянды, а молодой колдун, вежливо улыбаясь, пытался отстраниться (еще бы, по законам Уровней такая гирлянда – дело свадебное).
Вадим невольно усмехнулся. Оператор — мастер, ухитряется выловить то, что работает исключительно на положительный имидж… хотя недовольных тоже наверняка немало. Испуганных, возмущенных, недоверчивых, злых. Но камера ловит других….
— Но… что вы можете сейчас сказать нашим зрителям? Что нам делать, если это повторится?
Тоже своевременный вопрос…
— Мы постараемся помочь. – Вадим мягко поднял руку, раскрыл ладонь и призвал.
Через секунду на ладони мягко засиял шар размером с человеческую голову.
— Вот. Это тоже магическое устройство. Мы оставим такое во всех городах и местностях, которые попросят нас о защите. Стоит лишь положить ладонь…
— Кто это?
— Я спрашиваю, далеко собрались? – лицо Леша не выразило никакой радости встречи, наоборот, взглядом вполне можно было заколачивать гвозди и замораживать холодильные камеры… ребячья компания отчего-то почувствовала себя виноватой. – Идите-ка сюда.
— Леш, мы Дима нашли, — попытался объяснить Игорь. — Он где-то тут.
— Я разберусь. Добрый вечер, господин Кэмерос. Надеюсь, мы обойдемся без недоразумений с заложниками?
Как-то раз Лине пришлось доставать клиента, вздумавшего надуть мать с оплатой заказа. Клиент обнаружился быстро и все бы ничего, если б этому жулику не пришло в голову устроить себе жилье в Осыпях. Тамошние пещеры держались на честном слове и обваливались не то чтобы при сотрясении, а при достаточно громком звуке. Общаться с клиентом пришлось осторожно-бережно, будто красться среди пещерных фантомов в период случки. И все равно пещеру завалило.
Вот и здесь.
Здание словно взорвалось изнутри. Стены, полы, панели вздыблены и перекошены, где-то висят на арматуре, кое-где вообще непонятно как. Пол, там, где он есть, усыпан полуобгоревшими бумагами, битым стеклом и всевозможными обломками. Кое-где пол просто «растаял», и светивший в черные дыры фонарик так и не мог достать дрожащим столбиком света до дна…
— Дим!
Нет ответа…
Лезть сюда было полнейшим безумием, но вариант «не лезть» не рассматривался. Правда перед спуском все успели тихо, но ожесточенно поругаться, кому именно спускаться в этот висящий на честном слове хаос, а кому – оставаться наверху и страховать.
Страховать почему-то никто не хотел…
Лине несказанно мешали фонарики, напрочь сбивая ночное зрение, поэтому она старалась держаться впереди группы.
Мягко… легко, едва касаясь, спускается вниз владеющий левитацией демон (или Леш, по очереди), касается ногами пола. Набирает вес, проверяя устойчивость, в любую минуту готовый порхнуть обратно в воздух, если пол в очередной раз посыплется под ногами…
Но пока им везет.
Второй этаж.
Жуткий запах горелого. Чье-то тело поперек коридора, чуть дальше еще одно, в когда-то белом халате…Откуда-то капает вода, где-то сработала система пожаротушения, но никого не спасла.
— Дим! Дим, отзовись!
Третий этаж… Осторожно. Тут пола практически нет, он вздыблен так, будто здесь сотни лет работали корни деревьев. Левитаторы медленно движутся между встопорщенным полом и провалившимся кое-где потолком – ищут площадку для телепорта. Лина ловит себя на том, что сглатывает, старается сдержать тошноту. Качается на проводе потухшая лампочка. Мерзко, отчего-то не страшно, а именно мерзко, тошно… словно… словно…
— Леш, стой!
Зависшая над дырой в полу фигура мужа разворачивается:
— Что случилось?
— Там, внизу… черные кристаллы.
Темные глаза Леша вспыхивают:
— Где?
Если б не странные, будто оплавленные дыры в полу, они не смогли бы сюда попасть. Дверь, лестница и аварийный люк – все было завалено так, что страшно тронуть, в любой момент все готово было посыпаться в преисподнюю.
Здесь еще пахло дымом. С потолка чудовищной гроздью свисали обломки бетона. Стекла под ногами захрустели как-то странно – приглядевшись, Лина поняла, что стеклянные обломки измолоты в крошево.
И все сильней несло «чернотой». Так, что Феникс испуганно притих, не желая даже касаться этого.
Именно здесь, у стены, они нашли того, кого искали…
Тимур
Первого несколько раз звонила Ленка. В конце концов мне это надоело, и я отключил телефон. Про него старался не думать и думал всё время — каждую грёбаную минуту. Но передо мной в одно мгновенье вырос огромный бетонный щит. Вырос в то самое мгновенье, когда я увидел их… там… на скамейке. Этот щит отрубил меня от него и от моей прошлой жизни, где мы были вместе.
Второго я улетел вместе с родителями в Таиланд. Они, конечно, удивились такому моему решению, но были рады. Загранпаспорт у меня был. Отчим быстро утряс дела с билетами и с турфирмой по поводу ещё одного номера. Как ему это удалось в праздник — одному богу известно. Но удалось. Хотя меня всё-таки попросил в следующий раз предупреждать заранее, без сюрпризов.
Оставаться в городе одному на почти две недели не было никакого смысла и… сил. Знать, что он здесь, в городе, совсем рядом и… с ней. Когда эти мысли подпускал слишком близко, становилось нечем дышать. Оставалось только терпеть и ждать. Ждать, когда пройдёт эта мучительная боль. Это не может длиться вечно. Нужно просто потерпеть.
Психологи говорят, что душевная боль проходит полностью через десять месяцев. Я не собирался ждать так долго. Я что-нибудь придумаю. Я обязательно что-нибудь придумаю!
«Пошёл к чёрту! Слышишь, ты! Пошёл к чёрту! Тебя больше нет!»
Уже в самолёте резанула мысль: «А вдруг я ошибся? Может, показалось?»
Меня охватила паника. Зачем я сорвался? Захотелось немедленно вернуться назад. Но самолёт мерно гудел, унося меня всё дальше и дальше от Пашки. И никому вокруг не было никакого дела до моего рвущегося назад сердца. А впереди двенадцать дней отдыха — двенадцать дней моей пытки.
Паша
Два дня прошли как в тумане: я ждал звонка от Тимура. Ждал и боялся: боялся, что он позвонит и скажет: «Прости, так получилось. Я снова с Леной».
Или позвонит и начнёт говорить, как ни в чём не бывало, опять станет врать, что всё хорошо и всё нормально. Всё это мы уже проходили, и это его враньё сидело уже в печёнках.
И то и другое для меня было невыносимо и не оставляло мне никакого выхода, кроме как разорвать отношения. Лучше один раз перемучиться и жить дальше.
Я чувствовал, что вязну в каком-то болоте, и оно затягивает меня всё глубже и глубже. Я ненавидел его и… продолжал любить. Но на этот раз всё — не прощу. С меня хватит!
Но он не позвонил. Вот так! Даже не посчитал нужным оправдаться или попрощаться. Значит, я для него значил ещё меньше, чем думал. Ну заебись! А может, так даже лучше? Клятв или обетов верности мы друг другу не давали, с какой стати ему передо мной оправдываться?
«Кто я ему? Н И К Т О! Переживу! Нахер пошёл из моей головы и из моей жизни! Больно? Нихуя, выдержу! Пусть там хоть закувыркается со своей Леной, сукаблять! С меня хватит! С меня хватит, блять! И хватит ныть! Заткнись, я тебе сказал! Нехер лить слёзы и сопли размазывать по подушке! Всё, пиздец! Настрадался!»
Нужно было что-то делать, куда-нибудь выйти, чтобы не сойти с ума в четырёх стенах. Было около пяти, и уже начинало смеркаться. Я решил сходить в кино. Мороз опять был нешуточный, но сидеть дома и дальше выносить себе мозг приносящими острую боль воспоминаниями я больше не мог.
Закутал поплотнее лицо и шею в шарф и пошёл на остановку.
Возле меня остановилось знакомое БМВ. Из машины посигналили.
«Надо же, увидел!» — усмехнулся я зло про себя и, открыв дверцу, залез на переднее сиденье.
— И куда на этот раз собрался наш снеговик? — с усмешкой спросил адвокат.
— Здрасьте! С Новым годом! — пробурчал я в ответ из-под шарфа.
— И тебе не хворать, Паша! С Новым годом! Ну, так куда тебя подвезти на этот раз?
— В кино хотел сходить. Каникулы — дома делать нечего. Давайте к «Факелу».
Мы тронулись.
— Почему не позвонил? Визитку потерял? — мельком взглянув на меня, спросил адвокат.
— Да, где-то затерялась. А зачем вам? Ну… чтоб я вам звонил?
— Испугался?
— Чего мне бояться? На бандита вы, вроде, не похожи. Просто странно.
— Хотел с тобой поближе познакомиться. Думаю, если ты узнаешь причину, то тоже будешь не против.
— Ну так скажите причину.
— Паш, это долгий разговор. Давай ты отложишь поход в кино, и мы с тобой посидим где-нибудь в тихом месте и обо всём потолкуем. Как, ты не против?
— Против. Я вас не знаю, и что это за тихое место такое? Что вам от меня надо?
— Я тебя всё-таки напугал. Извини, не хотел. Я думал пригласить тебя куда-нибудь. Вот хоть в «Рапсодию». Был там когда-нибудь?
— Нет, не был. Туда несовершеннолетних не пускают… без родителей, — съязвил я.
Это был самый крутой ресторан в Ключе. И ужин в нём стоил половину зарплаты моей мамы.
«Нахрена я ему сдался?»
Мне это не нравилось и хотелось поскорей слинять из его крутой БМВэшки.
«Да пошёл он нахер, адвокат этот! Чё привязался ко мне?»
— Я вижу, что ты сейчас обо мне подумал что-то плохое. Паша, у меня и в мыслях не было причинить тебе какой-то вред. Просто хочу с тобой поговорить. Это очень важно не только для меня, но и для тебя. Поверь!
Мы уже подруливали к ресторану.
— Ладно. Но денег у меня только на кино.
Он засмеялся:
— Это же я тебя пригласил, значит и плачу тоже я. Идём.
Он припарковался, и мы подошли ко входу, где, несмотря на мороз, стояло с десяток человек, пытаясь пройти в ресторан. Но дверь была закрыта. Адвокат вытащил мобилу и позвонил, сказав несколько слов. Я стоял поодаль и не прислушивался, о чём он говорил. Из открывшейся двери вышел громила и рукой махнул адвокату, другой отстраняя с крыльца особенно назойливых парней и пропуская нас в дверь под возмущённые возгласы толпы. По всему было видно, что его здесь знали и относились с почтением.
В зале оглушительно играла музыка, народу было — не протолкнуться. Одет я был явно не для приёма — в джинсы и толстовку.
Он увидел моё смущение и сказал:
— Насчёт одежды не беспокойся. Мы будем сидеть не в общем зале.
У нас забрали верхнюю одежду и проводили на второй этаж по боковой лестнице в отдельную комнату, занавешенную синими шторами.
«И что он за фрукт такой? И на кой я ему сдался? Вот, блин, попал!»
Стол с синей скатертью был окружён тремя полукруглыми диванчиками. Панели тоже синие, в тон скатерти, с рисунком: по полю атласные розы кремового цвета. Светильники, как свечи, неярко освещали замкнутое пространство. На центральной стене были закреплены искусственные ветки в виде ёлочки с серебристыми шарами и мишурой. Вокруг свободное пространство мерцало маленькими звёздочками-огоньками. Стол уже был сервирован на две персоны.
«Странно! Он что, знал, что меня встретит и что я соглашусь сюда прийти?»
— Присаживайся, Паша, где тебе удобно, — сказал он, садясь на боковой от входа диван.
Я сел напротив.
— Что ты скажешь насчёт солянки? В такой мороз, как сегодня, по-моему, самое подходящее блюдо! Как считаешь?
Официант, проводивший нас сюда, предупредительно стоял у входа с ожидающе-вежливой миной.
— Заказывайте, что хотите. Мне всё равно, — не очень дружелюбно ответил я и поймал на себе снисходительный взгляд хмыря в красном плюшевом пиджаке и с такой же бабочкой.
«Вот мудак! Ещё и лыбится тут стоит! Цирк ему, что ли? Какого хрена я здесь, вообще, делаю, блин?»
Адвокат это тоже заметил и взглянул так, что у того вмиг лыба слетела с лица, а в глазах промелькнуло что-то наподобие страха. Но тут же лицо приобрело прежнее ожидающе-вежливое выражение.
«Пипец! Лучше дворником всю жизнь проработать, чем официантом! Я бы точно не смог!»
Сам не знаю, из чего сделал сие заключение, и нахрена оно мне вообще надо. Пусть работают, кем хотят. Мне-то что? Я здесь вообще случайно.
— Элик, принеси две солянки, два стейка с грибами, салат с сёмгой и… — он обернулся ко мне. — Что ты хочешь на десерт? Клубнику со сливками или пирожное?
— Всё равно!
— Элик, принеси апельсиновый мусс и всё остальное, только позже.
— Что будете пить, Владимир Павлович? — хмырь склонился к адвокату.
«Бля, щас переломится!» — ржал я про себя.
Адвокат глянул на меня в замешательстве, потом сказал официанту:
— Мне двойной коньяк, как обычно, а молодому человеку апельсиновый сок. К десерту кофе.
Официант поклонился и исчез. Я выдохнул: отвратный тип, и парфюм вонючий.
Мы немного помолчали, разглядывая друг друга. У меня с языка срывался вопрос: «И что вы от меня хотели? Чё за разговор?» —
но решил молчать: пусть первый скажет. Надоело впустую спрашивать. Чё он там темнит? Пусть говорит, а я послушаю.
Элик, отодвинув занавеску, вкатил этажерку на колёсах. Расставил тарелки с дымящейся солянкой и всё остальное, что полагается: хлеб, сметану каждому в маленьких мисках и ещё, тоже в мисках, типа красной пасты с зеленью. В середину стола поставил продолговатое блюдо с салатом.
Потом в широкий низкий бокал налил коньяк адвокату, а мне в высокий стакан сок из графина, который оставил тут же, на столе. В пузатые бокалы налил минералку. И, пожелав нам «приятного аппетита», исчез вместе со своей каталкой.
Я чёт злой сидел: чувствовал себя, как кролик подопытный рядом с этим хмырём Эликом. Ни разу не был в подобных заведениях, и мне в своей старой толстовке и ботах было жуть как неудобно здесь находиться.
«Поскорей бы слинять отсюда. Отвратное местечко — точно не для меня! Прям как в фильмах про нэпманов — «Трактир на Пятницкой», блин!»
Адвокат вёл себя просто, не приставал с расспросами, только сказал:
— Ну, приступим. Солянка здесь настоящая, как в старые добрые времена. Попробуй соус с хлебом. Он островат, но к солянке подходит идеально. Это томаты с чесноком и хреном.
«Ха! «Томаты с чесноком и хреном!» Это хреновина, дядя! Простых вещей не знаешь. У моей бабули это главная закуска на зиму!»
— Давай сначала пообедаем, а потом, Паша, я тебе объясню суть вопроса. Не стоит перебивать аппетит разговорами.
Я кивнул, мельком взглянув на него, и взял ложку.
Мы молча ели. Солянка была обжигающе-вкусная, но мама готовила её не хуже, а может, и лучше. К салату ни он, ни я не притронулись, хотя он мне предлагал попробовать. Если честно, я не знал, как его есть. Пластины сёмги были большие, завёрнутые кружками среди зелени. Целую в рот не засунешь. А можно её резать ножом или нет… Вроде, рыбу с ножом не едят. В общем, забил я на этот салат.
На второе Элик привёз на этажерке две тарелки с плоскими брусками мяса, облитыми белым соусом с кусочками грибов и ещё чем-то зелёным — тоже в мисочке. Я уже наелся солянкой, поэтому мясо ел без особого аппетита, хотя тоже было ничего.
Когда наш хмырь привёз десерт, вот тут мои глаза загорелись! Тарелочка с обалденным куском шоколадного торта, украшенного сверху вишнями в малиновом желе, вазочка с настоящей клубникой в белой воздушной пене сливок и оранжевое апельсиновое чудо в вазочке на ножке. Ммм! Я же за сладкое могу родину продать! Ну, это образное выражение! Продавать я ничего не собирался, но всё сладкое обожаю всю мою жизнь!
И тут я перехватил взгляд адвоката. Он с усмешкой смотрел на мою восторженную физиономию. Вот гад! Подловил!
«Ну уж нет! Такого удовольствия я тебе не доставлю!»
Я отодвинул тарелку с бисквитом, глотнул сока из стакана и спокойно посмотрел на него:
— Спасибо! Я уже наелся! Сладкое не люблю. А на клубнику у меня вообще аллергия.
Похоже, он мне не поверил, но кивнул Элику: — Десерта не нужно. Убери!
И все мои сладости плавно перекочевали со стола на его идиотскую каталку и уплыли за занавеску. На столе остался только кофе. А кофе я пью с молоком. Поэтому тоже мимо.
— Ладно, говорите, зачем я вам понадобился, и я пойду. И спасибо за обед!
Владимир Павлович не торопясь сделал глоток коньяка из бокала, отставил и посмотрел на меня. Взгляд его был серьёзным, без обычной усмешки.
— Паша, понимаешь, какое дело? В общем… дело вот в чём, Паша. Ты мой сын.
— Чего? Эт-то что, шутка такая?
Я не представлял, что он собирается мне сказать и о чём поговорить. Перебирал разные версии, одну невероятней другой, но все они казались мне дикими и глупыми. Но то, что я услышал! Это что ж получается? Передо мной папа сидит? Папа, бля! Адвокат оказался папой! Моим папой! Бред! Мой папа давно умер, ещё до моего рождения. Так сказала мне мама. Почему я должен верить не ей, а этому… адвокату? Да и не похожи мы с ним нисколько. Он темноволосый и глаза какие-то странные — зелёно-карие.
— Паш, я понимаю, как для тебя неожиданно услышать такое. Но поверь, это правда. Я твой родной отец. Я знаю о тебе всё с самого твоего раннего детства. Просто ждал, когда ты подрастёшь.
— Дождались, значит?
Он помолчал, глядя перед собой. Весь его форс исчез. Передо мной сидел обыкновенный немного растерянный мужик, даже адвокатского в нём ничего не осталось.
— Паша, я понимаю, как тебе нелегко принять эту новость. Мне, видишь ли, тоже непросто было решиться к тебе подойти. Твоя мама запретила мне с тобой видеться. И от помощи отказалась. Я бы мог многое для вас сделать. Вы жили бы совсем другой, лучшей жизнью, но она не позволила.
Я чувствовал себя полным дураком. Передо мной сидит чужой, посторонний мне человек и заявляет, что он мой отец. Как вам хохма? Мне — не очень! Совсем не смешно. Я его почему-то сразу возненавидел. Вот прям сходу! Сейчас он был жалок. Сидел, что-то мямлил про свою нелёгкую долю. Запретили ему, бля! Чё ж ты сделал такое, что моя мама тебе запретила? Она у меня добрая, хорошая. Да что хорошая — самая лучшая мама! Мне ничего никогда не запрещала. Только расстраивалась из-за моих закидонов. А мне это было хуже, чем если бы она меня отругала или даже побила. Но это не про мою маму: она мухи не обидит. Это что нужно было сделать моей маме, чтоб она сказала такое?
Он вдруг встрепенулся и, посмотрев мне в глаза, сделал рукой отрицательный жест:
— Но она ни в чём не виновата! Во всём, что случилось, только моя вина!
«Ха! Мама не виновата! И почему я в этом даже не сомневаюсь?»
Мне было неприятно, что он маму называет «она» и что вообще упоминает её в разговоре. Мне было страшно неприятно, что ещё кто-то, кроме меня, мог быть ей близок. И от этого я ещё больше его ненавидел. Конечно, я не младенец и всё понимал про зачатие и так далее. Но ничего с собой поделать не мог: мне было мерзко от одной мысли, что он прикасался к моей маме. Я еблан? Да! Но от моей мамы пусть отъебётся!
Он ждал, что я что-нибудь отвечу или спрошу, но я молчал. Сам начал, пусть сам и объясняется. Я не собирался ему помогать. Не дождавшись, он продолжил:
— Ты уже взрослый и теперь должен сам решить, как дальше нам быть. Я очень хочу стать тебе ближе. Ждал этого много лет.
— Почему мама запретила? Мне у неё узнать, или сами расскажете? — спросил я с кривой усмешкой. — Чё молчите? Рассказывайте, раз начали. Что вы сделали моей маме?
Адвокат посмотрел на меня, и в его глазах я увидел боль. Как будто его ударил. И хоть он был мне неприятен, всё равно как-то стало неловко: будто больную собаку пнул.
— Паша, понимаешь, в чём дело… Я сейчас не готов ответить тебе на твой вопрос. Это сложно, и ты, боюсь, не примешь мой ответ. Давай для начала будем с тобой изредка общаться. Узнаем друг друга поближе. Возможно, тогда ты сможешь меня понять и принять. Ты мой сын! Я никогда про тебя не забывал. У меня дома три альбома твоих фотографий разного возраста. И в компьютере папка под твоим именем. Тоже ты.
Он замолчал и опять сделал глоток из бокала. Я тоже пивнул минералки: в горле пересохло, а ладони наоборот стали влажными. Я был в полном ахуе от услышанного. Если бы ушёл сразу, то всё осталось бы как раньше: мы незнакомы, и мне нет до него никакого дела. Сейчас было уже поздно. Он вывалил на меня эту хрень про сына и отца, и я уже из постороннего превратился в участника всего этого водевиля под названием «Возвращение блудного папы».
— А мама? Она очень мудрая у тебя и поступила правильно. Она замечательная женщина. И я перед ней виноват. Думаю, не стоит её тревожить и рассказывать обо мне, о нашем с тобой общении. Может позже, когда ты познакомишься со мной поближе и привыкнешь ко мне. Ты ведь мне не откажешь в этом?
— А как же всё-таки насчёт мамы? Я должен тайно от неё, ну… общаться с вами? Это же как бы… не-пе-да-го-ги-чно с вашей стороны мне такое предлагать.
Бля, вот мой язык! Ну не могу, чтобы не съязвить! Веду себя, как идиот.
— Паша, ты уже взрослый человек, почти мужчина. Я хочу, чтобы ты сам во всём разобрался. Без мамы. Я прошу только сейчас, первое время, пока ты не узнаешь меня лучше, ничего не говорить маме про нас. Из-за неё самой. Я знаю, что это её ранит, и она будет против нашего общения. Я прошу об этом только на какое-то время, понимаешь?
— Хорошо. Давайте свою визитку. Я подумаю и вам позвоню. Щас ничего не могу обещать. И мне домой пора.
— Идём. Я тебя подвезу, — кивнул он, доставая из бумажника визитку и две пятитысячных купюры.
— Не нужно, сам доберусь.
— Паша, пожалуйста!
Он смотрел на меня усталым взглядом. Я опять увидел боль в его глазах.
«Вот чёрт! Почему я должен его жалеть? Чё он тут передо мной, как побитая собака? Кто тут из нас брошеный сын?»
— Ладно. Поехали.
Я спрятал визитку в карман толстовки, и мы вышли.
Ресторан, который они посетили сразу после галереи концептуального искусства, выглядел как провокационно-узнаваемый пиздец, хотя после длительного фланирования в галерее их уже ничего не должно было удивить.
– Полосатый пол? – Ригальдо ковырнул носком туфли зигзагообразный узор, внезапно выходя из состояния анабиоза, в котором пребывал последние часа два. – Красные шторы? Это как в Черном Вигваме, что ли?
Это были его первые слова за означенное время, и Исли порадовался прогрессу.
– Ну, – Исли кивнул распорядителю, манившему их под свисающие портьеры, и положил ладонь на плечо Ригальдо, задавая направление. – В прошлом году были Звездные войны, в этом Линч. Тоже в каком-то смысле концепт. И искусство.
С тем же успехом он мог бы обнимать статую. Одна такая, белая и угрюмая, как раз стояла в конце коридора.
– Руки убери, – не поворачивая головы, сказала статуя. Исли послушался, и Ригальдо добавил уже мягче:
– Никогда не понимал, что люди находят в этой ретрошизе.
Исли подавил ухмылку. Раздраженный голос Ригальдо плохо сочетался с неожиданно заблестевшими глазами. На языке вертелась шутка о том, что поклонникам самого загадочного сериала далеко до тонких ценителей «Кровавой бани» и «Зомби-бобров». Он еще раз оглядел идеально прямую спину Ригальдо в тонком черном свитере и с усмешкой сказал:
– Иногда руки здесь сами заламываются назад. Проходите дальше, агент Купер. Нам с вами в Красную комнату.
В жутко дорогом приватном кабинете Ригальдо уселся как можно дальше от Исли и старательно продолжил делать каменное лицо, полностью игнорируя раскрытое меню. Исли доставляло искреннее удовольствие его разглядывать. Он сделал заказ по своему усмотрению и подождал, пока им принесут вино. Внимание Ригальдо, казалось, поглощали репродукции на стенах. Когда официант расставил перед ним тарелки с дымящимися кальмарами, сырными профитролями и карпаччо из гребешков, он на них даже не посмотрел.
– Эти каракули не имеют никакого отношения к Твин Пикс, – наконец сказал он обвиняющим тоном. – Что там вообще нарисовано?
– Это Магритт, – сказал Исли, подцепляя с тарелки мидию. – По-моему, он очень в духе Линча. Такой же загадочный.
– Если ты про черный тоннель между ног девушки…
– Я называю ее «Юбка Лоры Палмер», – улыбнулся Исли и сам разлил шампанское по бокалам. Он сразу предупредил, чтобы их не беспокоили. – Не то, чем она кажется.
– А отзеркаленный черный затылок?..
– Портрет спины Бобби Бриггса, – Исли улыбнулся шире. – Не спрашивай, откуда такие ассоциации.
– А вот и совы, конечно. Они… растут из куста.
– Она называется «Линч смотрит в корень, – Исли переставил бокал ближе к Ригальдо, и тот машинально его принял. – И видит там сов».
Ригальдо хрюкнул совершенно негламурно и резким движением, будто пил виски, опрокинул бокал в себя.
Исли проследил, как он жмурится, как длинная челка прыгает у него надо лбом, когда Ригальдо вскидывает голову, и сказал:
– Теперь, когда мы так лихо обсудили искусство, ты можешь, наконец, высказать свои претензии.
Смотреть, как Ригальдо моментально принимает стойку, точно защитник третьей базы, было и умилительно и смешно.
– А что я! – предсказуемо ощерился защитник. На небритой морде обозначилась готовность отбиваться до последнего. – Это ведь все ты!..
Исли молчал, склонив голову к правому плечу, и согревал в ладонях шампанское, которому, как и Ригальдо, это не шло на пользу.
Не получив ни опровержения, ни поддержки своему крику души, Ригальдо насупился.
– Ладно, – сказал он и странно повел плечом. – Проехали. Вчера я себя не контролировал. Ты, по-моему, тоже. Я очень надеюсь, что это никак не скажется на работе. Только вот никак не пойму, зачем все это дерьмо?
Он широким жестом обвел все: кабинет, концептуальные шторы, не менее концептуального Магритта, суп из моллюсков с рукколой и пармезан.
– А какие у тебя есть предположения? – как можно невиннее спросил Исли.
Ригальдо снова дернул плечом. Исли решил, что у его каменной девы, должно быть, скрытый тик.
– Не знаю, – сказал Ригальдо тихо и на удивление несчастно. – Если честно, я все время жду, когда из-за штор наконец покажется парень со скрытой камерой.
Исли прикрыл глаза. О господи.
– Здесь нет никаких парней с камерами, – сказал он. – Если только она не установлена в тоннеле лона Лоры Палмер. Есть еще какие-нибудь предположения? Ну, давай, здесь не надо быть дипломированным психологом. Двое спят, потом гуляют на выставке, потом обедают в отдельном кабинете. Что обычно движет такими людьми?..
Ригальдо молча комкал салфетку.
О господи, снова повторил про себя Исли, а потом сказал, делая паузы между предложениями:
– Я тебе предлагаю встречаться. Ты мне нравишься. Как показала практика, это взаимно. Ты совершеннолетний и свободный; я тоже. Я со своей стороны гарантирую секс, общение, культурно-развлекательную программу… эротический массаж. В ответ хочу чего-то примерно того же. Люди называют это «близкими отношениями». Дошло, наконец?
– Дошло, – после долгого молчания отозвался Ригальдо. И после еще более долгой паузы добавил: – Пиздец.
***
Защита ушла в глухую оборону. Исли просто глаз оторвать не мог: Ригальдо максимально отодвинулся, пытаясь, кажется, срастись с красной обивкой дивана. На Исли он не смотрел.
– Ладно, – наконец произнес Ригальдо. Он потянулся к заднему карману, и его лицо неожиданно просветлело, как будто близость бумажника придала ему сил. – Ладно. Я вот что скажу. Сейчас ты позовешь официанта, нам выпишут раздельный счет, и мы никогда больше не будем возвращаться к этой хуйне.
Он начал подниматься, в самом деле собираясь вытащить кошелек, и тогда Исли, сбросив ботинок, преградил ему путь из-за стола, некуртуазно возложив левую ногу прямо на диван рядом с Ригальдо. Тот посмотрел на его черный носок так, будто это была змея.
– Я вчера сделал что-то, что тебе не понравилось? – спросил Исли. Он тоже откинулся назад и заложил руки за спинку дивана. – Что-то противное, неприятное, унизительное?
Лицо Ригальдо запылало. Он растерянным движением потер переносицу, сразу став выглядеть моложе.
– А? Ну так… Я думал, будет хуже, – тихо и будто удивленно сказал он и неожиданно твердо закончил: – Да все нормально было. Забей.
Исли почти восхитила его попытка взять себя в руки. К несчастью для Ригальдо, он был намерен дойти в этом разговоре до конца.
– Значит, я правильно понял, – уверенно сказал он. – У тебя такого раньше не было. И, похоже, вообще ни разу не было, так ведь?
– Нет! – рявкнул Ригальдо. – Просто я был по другой части!
– По девочкам? – прищурился Исли.
– Да, – произнес Ригальдо похоронно.
– Я так и подумал, – Исли миролюбиво поднял руки и, не делая паузы, спросил: – Как звали твою школьную подружку?
Ригальдо схватил фужер. На мгновение Исли показалось, что тот сейчас полетит в него. Вместо этого Ригальдо хватанул шампанское своим коронным движением. И прорычал:
– Сьюзан!
– Классно! – Исли показал большой палец. – Когда ты первый раз ее раздевал, во что она была одета?
Ригальдо молча смотрел на него через стол. Пальцы, сжимающие ножку фужера, побелели.
– Такое не забывается, – пояснил Исли и тоже сделал глоток. – Первый раз снимать лифчик – врагу не пожелаешь. А сколько девушек у тебя было в колледже?..
Ригальдо тряхнул головой. Его глаза сильно блестели.
– Пять! – с вызовом сказал он.
Исли уважительно присвистнул.
– И сколько у тебя уходило в месяц на презервативы?
– Ты издеваешься? Я не помню!
– А я вот помню, – сокрушенно сказал Исли. – Помню каждый скачок инфляции в студенческие годы за счет того, как росли цены на «резинки», сигареты и кофе. Наличных постоянно не хватало, а это были вещи первой необходимости.
– Мальчику из богатой семьи не хватало на кофе?..
– Отец жестко ограничивал меня в средствах до совершеннолетия, – Исли обаятельно улыбнулся. – Чтоб не спустил семейный фонд на кокаин и казино.
Молчание по ту сторону стола сделалось гробовым.
– Я даже начал думать, что ты баптист, – задумчиво сказал Исли.
– Что?.. – Ригальдо смешался. – Это еще почему?!
– Ну, или адепт другой конфессии, запрещающей добрачные отношения. Ну что ты злишься. Религия – достойное оправдание. Это же не фобия какая-нибудь…
Лицо Ригальдо вспыхнуло еще ярче, он чуть не взвился с дивана.
– У меня нет никаких фобий! – рявкнул он. – И не охуел ли ты?.. Думаешь, если… если мы… трахнулись… То теперь можно издеваться?! Ты притащил меня сюда, кормишь гадами, – Ригальдо пихнул от себя нетронутых мидий и гребешков, – и считаешь, что я должен выслушивать вот это все? Ебал я такое общение. Я не ваш секретарь, мистер Фёрст, чтобы терпеть вас сверхурочно.
С этими словами он не глядя выгреб банкноты, шваркнул на стол и встал, вознамерясь уйти.
– Ригальдо, – сказал Исли как можно спокойнее. – Я не издеваюсь. Я просто хочу убедиться, что понял все правильно.
Ригальдо некоторое время молчал, а потом с вызовом бросил:
– Ты все понял правильно.
Исли потянулся вперед и взял его за руку. Пальцы в его ладони дрогнули и сжались в кулак. А потом Ригальдо сказал, угрюмо и почти обиженно:
– Давай завершим шоу «Последний девственник Америки»?
Исли накрыл его запястье.
– Не злись, – тихо сказал он. – Я, конечно, немного удивлен, но не в ажитации. Я только хочу узнать, как же так получилось? Хочешь, тоже расскажу что-нибудь про себя? Чтобы ты поверил, что все, что здесь сказано, останется между нами?
Понуждаемый им, Ригальдо сел обратно. Исли так и держал его за руку. Ригальдо смотрел в сторону. Шампанское у них закончилось. Исли был бы не против выпить еще, но не хотел, чтобы кто-то сейчас заходил.
– Ладно, – хрипло сказал Ригальдо. – Я тебе расскажу. В детстве меня начал преследовать один странный мужик, и однажды, когда родители спали, он влез в мою комнату через окно…
Все выпитое шампанское мгновенно поднялось из желудка и сифоном ударило Исли в нос. Он зажмурился и затряс головой, пытаясь сообразить, что сказать и как побороть тошнотворный ужас, когда Ригальдо все так же мрачно продолжил:
– …он делал со мной ужасные вещи, которые навсегда отбили у меня тягу к сексу, и я до сих пор слышу по ночам его голос: «Огонь, иди со мной»…
– Сука, – после долгой паузы сказал Исли, когда к нему снова вернулось дыхание. – Какой же ты урод. А еще притворялся, что не любишь сериал!
Ригальдо ухмыльнулся – совсем по-мальчишески:
– Расслабься, у меня и родителей-то не было. Кстати, Лору Палмер убил ее отец.