Эта мраморная беседка, возведенная некогда флорентийским зодчим, прибывшим ко двору короля Франциска, погибла, скорее, по неосторожности, чем по злому умыслу. Конфлан, некогда построенный Гизами, принадлежал герцогу Майенскому, который вступил в сражение с королевским войском. Рассказывали, что в той беседке, предназначавшейся для влюбленных, держали бочки с порохом. Кто-то поджег фитиль. Резиденция мятежного герцога ущерба не понесла, а вот беседка, приют поэтов и любовников, погибла. От нее осталась одна -единственная колонна в дорическом стиле, примыкающие к этой колонне три ступени и небольшая часть отшлифованной мраморной площадки с обломком скамьи. Ни один из последующих владельцев замка не позаботился снести эти руины окончательно. Точно так же ни один не предпринял обратного действия, не отстроил беседку заново. Так и торчала эта единственная колонна, будто укоризненно возведенный перст. Поврежденные взрывом обломки затягивал дикий виноград, как новорожденная кожица затягивает рану. У подножия колонны разрослась жимолость, розовел своими невзрачными цветами, а затем поблескивал оранжевыми плодами дикий шиповник.
Клотильда, подобно своим предшественникам, так же не обращала внимания на эти развалины. Первый, кого привлекли мраморные останки, был Геро. В теплое время года он часто устраивался там с книгой, скрываясь в тени колонны от избыточных ласк полуденного солнца, или находил там защиту от порывов ветра. Возможно, в этих развалинах, по-своему величественных, он находил сходство со своей жизнью. Нечто такое же невосполнимо утраченное, иссеченное, разбитое, под стыдливо цветущей мантией, и неуловимо прекрасное.
***
Я надеюсь, что Липпо навестит меня еще раз, но его нет. Вместо визита он передает мне через Любена какие-то порошки, которые я должен принимать на ночь, и записку. В ней он рекомендует мне совершать часовые прогулки на рассвете. Почему на рассвете? Почему не перед сном? Вновь таинственная восточная мудрость? Впрочем, при сложившихся обстоятельствах это лучшее время. Замок полон гостей, и мое появление в парке вряд ли останется незамеченным. К тому же Любен не выпустит меня днем. У него приказ. Ее высочество не желает, чтобы я привлекал к себе внимание и служил темой для разговоров. Предпочитает держать нашу связь в тайне. После нашей поездки в Лувр она уже не мечтает о триумфе зависти. Скорее наоборот, пытается упрятать меня как можно дальше. Будто я не победа, а главная из ее ошибок, свидетельство поражения. Один мой взгляд – непоправимый урон для репутации непобедимой Цирцеи. Одним словом, мне не следует кому бы то ни было попадаться на глаза. Начало дня, первые сумрачные часы – самые подходящие для пленника. Весь замок спит. Гости, после ужина и танцев, долго не покидают своих спален.
Их примеру следуют утомленные слуги. Только кухарка на цыпочках спускается вниз, чтобы развести огонь. С ней заспанный, взъерошенный поваренок. Воду и съестные припасы доставили накануне вечером, чтобы на рассвете не тревожить благородных постояльцев стуком колес. Я сам, без совета Липпо, предпочел бы это время, не решился бы стать действующим персонажем пьесы. Нет нужды ужесточать надзор и прятать меня в тень, я сам – ее порождение.
Почерк у Липпо корявый, прыгающий, будто птичий. Так и вижу его огромную длиннопалую пятерню с утонувшим в ней пером. Он держит его всей горстью, вывернув ладонь набок. В слове «прогулка» у него две ошибки. «Прэгулга». Меня это забавляет, как неуклюже подрисованная рожица или тайный дружеский привет, скрытый в чопорном рецепте. Что ж, прэгулга так прэгулга. Советом пренебрегать не стоит. Я не покидал комнаты с момента появления гостей. А мне, как узнику, положены прогулки. Вот я и воспользуюсь правом. Любена я не предупредил накануне, и он самозабвенно храпит поперек двери в гостиную. Я переступаю через него и крадусь к черной лестнице. По ней я спущусь на кухню, где кухарка уже согрела воду. Там умоюсь и съем кусочек запеченного яблока с ореховой крошкой. Их вчера подавали на десерт. Любен сетовал, что почти ни одного не осталось, но старая Эсфирь всегда прятала для меня лакомства в буфете. Не уверен, что она позаботилась обо мне и на этот раз, но поманить себя среди дремы и влажной осенней прохлады очень действенный метод. Я и прежде так делал, в бытность свою студентом. Выдумывал на рассвете, когда день подкатывался мукой, какой-нибудь приятный, легко достижимый приз, вывешивал его, как морковку, и бежал за ним, невзирая на холод и замерзшую в тазу воду. Чаще всего это была свежеиспеченная хрустящая вафля или слоеная трубочка, свежий аромат которой доносился из ближайшей лавки. Я выскальзывал из-под одеяла, взламывал ледок и, невзирая на дрожь, укрощал влажным полотенцем разнежившуюся плоть. Зуб на зуб не попадал, но я дразнил себя сдобным видением и чувствовал на языке почти липкую ванильную сладость. Если в кармане находилась мелочь, видение обретало вкус, форму и тяжесть в желудке. Я чувствовал себя вознагражденным и отправлялся дальше, по часовому кругу, почти счастливым. Если же мелочи не находилось, я перемещал видение в следующее утро и там уж клятвенно обещал себе награду. Здесь на роль утешительного приза, приманки для будущего, мало что годилось. Пресная вафля более не имела той ценности, которую ей приписывал невыспавшийся студент, мне необходим был другой приз, сладость, которой я уравновесил бы предстоящий день. Утро, если его подсластить, уже не пугает. И день за ним прокатится незаметно. Я не думаю о том, что будет дальше, не воображаю длинный вечер в ожидании герцогини, я вижу только укрытый под серебряной крышкой запеченный, в медовом сиропе, плод. Я найду его в потайном месте и угощу тоскующий рот. Запеченных яблок не нахожу, но на полке в буфете, там, где условлено, сливовый пирог, фруктовое желе и тягучий засахаренный дягиль, доставленный из монастырей Пуату. И вода уже согрелась.
Осеннее утро негостеприимный хозяин. Хмурится в ответ на приветствие, клубится промозглым туманом. Листья за ночь отяжелели и уже не блестят – умирают. Я тревожу их башмаками, переворачиваю, приминаю, но они поддаются без хруста, как отсыревший ворс ковра. Часть их еще крепится на ветвях, но уже поникла и готова сдаться. Цвет – позолота со ржавчиной. Я обхожу пруд, темный, с теми же бурыми лиственными трупиками на поверхности, и отправляюсь мимо цветника в буковую аллею. Она почти не просматривается из замка. Даже сейчас, когда листья уже опали, ветви деревьев переплетены так густо, что разглядеть что-либо из окон почти невозможно. Скоро станет светлее и кто-нибудь подойдет к окну. Но различим лишь силуэт. Слева от меня вроде каменного цоколя с колонной. Это остатки павильона, который был разрушен испанскими наемниками герцога де Гиза в 1585 году. Ее высочество, получив Конфлан в качестве приданого, почему-то не позаботилась о восстановлении этого грекоподобного сооружения, и на его месте осталась только одинокая обезглавленная колонна. Ее почти до вершины оплел дикий виноград, и она казалась пойманной в некие волшебные сети. С наступлением осени эта сеть превращалась в дырявую пурпурную мантию на плечах мраморного исполина. Я часто приходил сюда и воображал себя блуждающим в развалинах Парфенона. Мне даже виделись в мраморных разводах таинственные, нечитаемые знаки, ибо по легенде, совершенно безосновательной, этот продолговатый кусок мрамора был и в самом деле привезен из Афин. Я не находил доказательств этой легенде, но воображал ее документально изученной, а следовательно, подтвержденной. Взявшись за жизнеописание Ликурга или Фемистокла, я призывал молчаливую колонну в свидетели. Вот и сейчас я по привычке иду к ней. Побродить, подумать. Вспомнить и даже произнести впол- голоса несколько строк. Мне этот жалкий обломок представал то разрушенной Троей – «…и у стен Илиона / Племя героев погибло – свершилася Зевсова воля», то стенающим Карфагеном – «Carthago delenda est», то разграбленной, лишенной струн Эоловой арфой. Жалкое доказательство минувшей славы.
– Доброе утро.
Я едва не подскакиваю от неожиданности. Оборачиваюсь. Передо мной – женщина, на первый взгляд незнакомая. Плащ подбит лисьим мехом. На руках тонкие лайковые перчатки. Под капюшоном рыжий задорный локон. Жанет! Княгиня Караччиолли, самозваная принцесса д’Анжу. Смиренно сложив руки, улыбается. Глаза таинственно блестят. Я не слышал ее шагов. Она ступила ко мне прямо из тумана, из-под белесой завесы, не потревожив башмаком лиственный саван. Будто веса в ней не больше, чем в облаке. А может быть, она только что сотворила свое тело из подвернувшихся ей лоскутков, прохладных капель и сумрачных теней?
– Как… вы?.. Почему? Что вы здесь делаете?
– Я кое-что забыла… В нашу первую и последнюю встречу, у меня не хватило времени.
– Но как вы?..
И тут меня осеняет. Липпо! Ну конечно же, интрига продолжается. Его совет прогуляться на рассвете все равно что вызвать меня на свидание. Он дал мне эту рекомендацию с ведома Жанет или даже по ее просьбе. Какая пьеса! А я и не догадывался.
– Вы знали, что я приду, – срывается с моих губ. – Рано утром. Понятно, это Липпо. Но откуда вы узнали, что именно сюда?
– Ваш парень подсказал, этот… как его… Любен. – Любен?! Не может быть! Но…
– Как мне это удалось? Это несложно.
Она извлекает из расшитого кошелька, который красуется у нее на поясе, золотую монету и подбрасывает ее в воздух. Ловит и раскрывает ладонь. Монета блестит унылым монаршим профилем. Ее коронованный брат скучающе пятит губы.
– Очень весомый аргумент, – поясняет Жанет. – Особенно, если не один.
– Любен обязан донести…
– Не донесет. Он силен, как Полифем, но, к счастью, не настолько глуп. Он будет молчать.
Я смотрю на нее с изумлением. Ни тени смущения или страха. Глаза сияют. От утренней прохлады щеки у нее раскраснелись, губы чуть полуоткрыты.
– Но… зачем? – вырывается у меня.
Вопрос, который любая женщина оставила бы без ответа, оплела бы ложью, скрыла бы напускной стыдливостью, только бы избе- жать признания, но только не Жанет. Она продолжает улыбаться, не опускает глаз и спокойно отвечает:
– Чтобы увидеть вас.
– Зачем?
Ничего глупее не придумаешь, но я в таком замешательстве,
в таком безукоризненном отпадении от искусства извлечения и составления слов, что произнести и придумать что-либо не в силах.
– Я влюбилась.
Я хотел бы сослаться на туман, на его искажающие, растворяющие свойства, на то, что смысл остался мне неясен, и отмести, отогнать услышанное, как сорвавшийся, закруживший на ветру лист. Я хотел бы ослышаться и стать жертвой обмана. Но она произнесла это без малейшего фонетического огреха, с безупречной дикцией и чистотой, сыграла изумительный аккорд. Но я все-таки переспрашиваю, ибо в ее присутствии непроизвольно глохну.
– Что, простите?
И она терпеливо и даже радостно повторяет.
– Я влюбилась.
В ее глазах золотые мерцающие крупинки. Они плавают, вра-
щаются, соединяются в звезды, я смотрю на нее как зачарованный,
будто околдован и обездвижен заклинанием, очень простым, но безумно действенным. Она чуть склоняет голову и смотрит на меня так, что взгляд из-под вскинутых, взведенных ресниц особенно резок. И та же ласковая блуждающая улыбка, что и прежде, зовущая, нежная… Уголок рта чуть подрагивает, не то от нетерпе- ния, не то от тревоги. Влажно поблескивают зубы. Молочно-белый подбородок, от него в тень, вглубь, под завязку плаща уходит линия ее горла, от которого начинается полоска кожи к ее груди, туго схваченной бархатом лифа. Я только угадываю вырез ее платья, но кожа ее матово и призывно светится, как будто там, внутри, находит свой приют изгнанное с небес солнце. Ее темный тяжелый плащ подобен облачному шатру над головой, он непроницаемо тесен и хранит за собой светящийся жар. Он пробивается в ее глазах, в ее улыбке, в прядях, что выбились и горят у нее на лбу. Она соперничает со светилом, что таится за горизонтом и дарует свой свет лишь благодаря капризу. Солнце разорвет облачную завесу, а она сделает шаг и распахнет плащ. И она делает шаг. Я отступаю, но позади меня поросший диким виноградом камен- ный цоколь. Бежать мне некуда.
Жанет приподнимается на цыпочки и шепчет мне в ухо.
– Три дня мечтала об этом.
Она целует меня. Сначала одним касанием, будто перышком
по губам проводит. Потом возвращается и затягивает вдох. Будто вино пробует. Крошечный глоток, чуть подольше, и еще протяжней. Отстраняется, делает паузу, полузакрыв глаза, проводит языком по губам.
– Дягиль, пастила или варенье.
Затем еще глоток, уже решительней, нежнее и жарче. Я сам как перебродивший дурман. Голова идет кругом. Ее гладкая прохладная щека прижимается к моей. Упругая и свежая, будто сорванное налитое яблоко. От нее пахнет цветами. Она трется щекой и снова целует. Расчетливо, умело и очень ласково. У меня колени дрожат. Меня захлестывают ее тепло и нежность. Я чувствую ее тело, такое женственное, полное силы. Это та самая, божественная сила, что своим проявлением сводит с ума любого мужчину. Это сама ипостась природы, богиня, дарующая весну. Та самая сила, что увлекает и пьянит. Неразгаданная, таинственная женственность, вечный враг и союзник. Я улавливал присутствие этой силы в Мадлен. Но там она была будто разбавленное молодое вино, почти без вкуса. Мадлен была так неопытна, она еще не созрела и только слепо, неумело время от времени давала приют этой силе. Она не умела с ней обращаться, избегала и даже боялась. Возможно, в будущем, она бы освоилась и смирилась бы с ее присутствием, обретя ласковую властность и гармонию, но смерть забрала ее слишком рано. Герцогиня и вовсе лишена этой силы. Безупречно сложенная внешне, созданная, казалось бы, как живой сосуд для волшебного нектара, она не обнаруживает в себе ни малейшего признака. Ее мраморное тело – только футляр. Она умела будить мою чувственность, темную и звериную ее ипостась, но никогда не одаривала ее восторгом. Она изымала мою жизнь, грабила и ничего не давала взамен. А Жанет переполнена силой. Ее сила брызжет, разливается, обжигает. Я чувствую благодатный, сладостный жар. Это зов, восторг и желание. Я почти безумен. Пьян и счастлив. Как же я хочу ее обнять… Прижать ее к себе, до боли, до хруста. Чтобы чувствовать, желать… Узнать, как она подчинится, как податливо изогнется… Вдохнуть запах ее волос. Они жесткие, упрямые, будут щекотать ноздри, виться лозой вокруг шеи, связывать пальцы… Какая мука… Я не могу, мне нельзя… Если я прикоснусь к ней, мне уже не остановиться. Я кинусь ей навстречу и совершу безумство. Погублю себя. И ее. И свою дочь. Мне нельзя. Обеими руками я цепляюсь за камни у себя за спиной. В мышцах ноющая боль. Неужели она не понимает? В горле у меня пересохло. Я задыхаюсь. А она гладит мое лицо руками, перебирает волосы. И снова целует.
– You kissed by the book.
Веки, ресницы, уголки губ, ямочку под нижней губой… Блаженство переплетается с отчаянием. Она опускает руку и ноготками царапает мою одежду. Она едва касается, но для меня эти прикосновения, будто картечный залп, с разрывом кожи и кровотечением.
– Нет… Нет… Не надо, умоляю… Пощадите меня. Пощадите…
Я сам не узнаю собственного голоса, он хриплый и тусклый. Не могу вдохнуть, захлебываюсь и задыхаюсь. Отвергнуть ее сейчас, оторвать от себя ее руки все равно что отказаться в раскаленной пустыне от глотка сладкой родниковой воды.
Жанет слышит меня. Ее вздох прокатывается по моей щеке, и она отступает. Глаза ее печальны, но все так же ласковы. Она понимает. Она читает все на моем лице и только грустно качает головой. Прозрачная горечь, будто аромат иссохшей полыни. Мне стыдно и неловко. Она отступает еще на шаг и набрасывает на голову свалившийся капюшон. От этого движения плащ ее распахивается, и я вижу ее затянутый в темно-бардовый бархат стан и высокую грудь. Над корсажем вновь матовый блеск. Такой теплый… Уткнуться бы лицом. Я издаю стон и почти прыгаю в сторону. Чтобы вырваться из западни и бежать. Петляю между деревьев, как заяц. Кидаюсь то влево, то вправо. Перед глазами круги, сердце колотится. Спотыкаюсь о корягу и валюсь на кучу влажных, скользких листьев. Сбиваю колени. И обдираю ладонь. Пугливо, в отчаянии, замираю. Боже милостивый, Боже милосердный, сжалься на рабом Твоим… Как же он слаб, раб Твой… Как же грешен…
Свет в тесной каморке с бронированной дверью был приглушенный, с голубоватым оттенком; из торчавшего прямо в стене примитивного крана капала вода, с периодичностью ровно в полторы секунды. Дэн задумчиво разглядывал свой кулак с содранными костяшками. Драться без имплантов и боевого режима было все еще немного странно. Особенно учитывая то, как давно ему в принципе не приходилось драться. Последний инцидент случился где-то года полтора назад, его просто-напросто попытались ограбить прямо на улице, недалеко от гостиницы на Спектре-5, куда он летал в командировку. Разумеется, его приняли за человека, никто в здравом уме не стал бы связываться с киборгом. Тогда можно было бы просто включить боевой режим и грабители, вооруженные всего лишь виброножами, мигом ретировались бы сами, но Дэн посчитал, что лучше их обезвредить и сдать полиции — они ведь наверняка попытаются ограбить кого-то еще, и дело может закончиться скверно. Как в тот раз, так и в этот, курс «нетравматичного воздействия», который они с Лансом в компании других сорванных DEX-ов, в свое время проходили в ОЗК, очень помог — киборгов научили мгновенно пресекать попытки системы перейти в боевой режим при возникновении угрозы, а также использовать исключительно те техники, которые помогают обезвредить противника-человека, не нанося ему серьезных повреждений.
Дэн на всякий случай прокрутил в голове запись сегодняшнего инцидента. Вот Стас наносит первый удар; хороший удар — его назойливый собеседник слетает с высокого барного стула практически вверх тормашками, так, что подошвы модных туфель мелькают в воздухе. Спустя пару секунд один из шумной компании бывших военных — высокий, грузный, багроволицый — с громким возгласом вскакивает на ноги и кидается на выручку своему приятелю. Его первый удар Стас легко пропускает мимо, всего лишь сдвинувшись с линии атаки и развернувшись чуть боком, а второй тот не успевает нанести — оказавшийся за его спиной Дэн аккуратно опускает громилу на колени, заломив ему руку за спину. Однако на этом месте срабатывает инстинкт под названием «наших бьют!», и теперь уж все бывшие вояки выскакивают из-за стола и рвутся в драку, а их человек десять. Ланс, Тед, Вадим, Роджер и Вениамин тоже уже на ногах и спешат к месту боевых действий, однако столик десантуры ближе, и вовремя успевает только Ланс — оказавшись на пути самого резвого, просто выставляет руку вбок, параллельно полу, и противник смешно всхрюкивает, грянувшись об нее грудью словно о стальную балку. Дэн видит, как Теодор ловкой подножкой сбивает с ног одного из нападающих, Вадим наносит точечный удар носком ботинка в коленную чашечку второму, а Роджер делает шаг навстречу третьему, замахнувшемуся на него оторванной ножкой стула; мягким движением перехватывает за запястье и, чуть заломив руку к затылку, дергает резко вниз, опрокидывая противника на спину со всего размаха. Глаза Ланса лишь на секунду вспыхивают красным — когда он принудительно перемещает Вениамина за барную стойку, убирая с поля боя, где доктору не место. А потом взгляд котика вновь обретает рассеянную одухотворенность, и он небрежно ловит прямо в воздухе бутылку, летящую в голову Теду. Десантура дерется яростно, при этом грамотно и технично, вдобавок их больше, но присутствие в команде соперников двух киборгов, даже без боевого режима, с лихвой уравнивает шансы.
Дэн лишь единожды преступает жесткие правила «нетравматичного воздействия» — когда в руке очухавшегося Рябого внезапно оказывается нож, и он начинает незаметно заходить Стасу за спину. Перехватив руку с оружием за запястье двумя пальцами, рыжий вперивает оловянный «машинный» взгляд в залитое кровью из разбитого носа лицо бывшего стасова сослуживца, позволив себе испытать секундное удовлетворение от плеснувшей из глубины зрачков слепой паники. Делает легкое, почти незаметное движение кистью руки, следом за которым слышится хруст сломанного запястья и пронзительный вопль. Почти сразу после этого в ресторан врывается наряд полиции, но Дэн еще успевает обернуть нож салфеткой, чтобы сохранить отпечатки владельца и спрятать в нагрудный карман пиджака, а Стас с размаху впечатать локоть в рожу одного из вояк, который, разбив бутылку о барную стойку, готовится использовать осколок в качестве оружия.
Дэн и Ланс, сидящие друг напротив друга, одновременно открыли глаза, выйдя «из процессора», и сразу же обменялись инфопакетами с записью драки.
— Вроде никто серьезно не пострадал. — В голосе Ланса прозвучали нотки озабоченности. — Правда, тот тип, которому ты запястье сломал… Могут попытаться приплести превышение самообороны, хотя он же был вооружен…
— Что толку гадать, — Дэн чуть передернул плечами, — это уж пусть юристы разбираются.
Ланс вопросительно уставился на рыжего.
— Слушай, а с чего вообще капитан стукнул того человека? Как-то это на него не похоже совсем.
Дэн вздохнул и переслал котику еще один файл — звуковой. Когда Стаса увлек к барной стойке незнакомый малоприятный тип, он на всякий случай настроил сенсоры на прослушку — обсуждать дела на нетрезвую голову чревато, да и собеседник доверия не вызывал, так что стоило немного пошпионить, чтобы при необходимости вовремя вмешаться, мало ли какие аферисты втираются в доверие к честным бизнесменам. Разговор, однако, повернул в очень неожиданную сторону и закончился весьма внезапно и драматично.
— Я и сам не пойму, зачем он так. — Дэн задумчиво почесал переносицу. — У Стаса уровень агрессии никогда не был чересчур высоким, даже в состоянии опьянения. А тут… Люди часто перед тем, как перейти к обсуждению дел, говорят на личные темы. Я так и не понял до конца зачем, просто запомнил в свое время как алгоритм. Потом тот тип начал говорить такое… Стасу оно могло показаться обидным, но ведь у него никогда не было привычки бросаться на обидчиков с кулаками.
Брови Ланса поползли кверху. Он слишком привык считать Дэна старше и опытнее, привык думать, что в вопросах взаимоотношений с людьми тот разбирается куда лучше, хоть со временем они и сровнялись по уровню зрелости и социализации. Но сейчас рыжий почему-то упорно не видел того, что лежало на поверхности.
— Ты и вправду не понял? Это же из-за тебя.
Изумление Дэна казалось неподдельным.
— Из-за меня? Но тот тип явно думал, что я обычный киборг, можно было ему объяснить разницу… Хотя лучше, конечно, ничего не объяснять, а просто держаться подальше от таких субъектов.
— Ты не понимаешь, — Ланс покачал головой, — капитан в тот момент подумал о тебе. О том, что было с тобой в армии. Знаешь, когда маэстро Гальвани привел меня к пластическому хирургу, и она увидела мой шрам и ухо, — Ланс машинально коснулся кончиками пальцев гладкой кожи на лбу, — у нее был такой взгляд… — Он на секунду запнулся, прокручивая в голове воспоминание не из процессора, из органической памяти — тонкий рисунок на оконных жалюзи, фото лохматой рыжей собаки на рабочем столе, широко распахнутые голубые глаза, исполненные вины и стыда. — Она смотрела так, словно это она сделала мне что-то плохое, а не мои бывшие хозяева. И потом мне периодически попадались люди, которые как будто бы испытывали вину передо мной за других людей, переносили ее на себя.
Дэн задумчиво вперился в потолок с тонкой паутинкой трещин вокруг одной из ламп.
— Вот как, значит. Наверное, ты прав. Люди такие странные.
***
— Ну говорю ж я вам уже в сотый раз, — вид у офицера Липницкого был самый что ни на есть разнесчастный, — ничего тут не поделаешь! Минимальный срок предварительного заключения для задержанных кибер-модифицированных граждан это двадцать четыре стандартных часа, лишь потом можно подавать прошение о залоге. В данном случае закон трактуется совершенно однозначно, никаких оговорок тут не предусмотрено.
Договорив, Йозеф с опаской покосился в угол офиса, где стоял, прислонившись к стене и скрестив руки на груди, один из недавних арестантов, бывший космодесантник и нынешний глава крупнейшей на планете транспортной компании по фамилии Петухов. Судя по некоторым внешним признакам, градус его терпимости к закону и понимания ситуации стремительно понижался, и мысленно он уже вызволял своих друзей из полицейского участка при помощи взрывчатки и плазмомета. Взгляд моложавой стервозного вида блондинки, что подпирала стену рядом с ним, хотя стул ей предложили сразу, самый удобный из имеющихся, казалось, способен был прожечь в груди несчастного полицейского две огненные дырки.
— Офицер, — произнесла она ледяным тоном, — вы же в курсе, кто я?
— Еще бы я не был в курсе, — бормотнул Йозеф, чувствуя, что попал в серьезный переплет.
Выдвижение бывшей главы ОЗК Киры Гибульской на пост сенатора сопровождался рядом громких скандалов, радостно раздуваемых СМИ, так что не знать эту даму в лицо теперь мог разве что какой-нибудь совсем уж обросший мхом фермер с окраин Федерации.
— Тогда, может быть, вы все же свяжетесь с начальством?
Йозеф чувствовал, что его тон начинает походить на заискивающий тон школьника, выклянчивающего у строгой училки толику снисходительности к его недостойному поведению. Это, несомненно, позорило звание офицера полиции, но ничего поделать он не мог.
— Послушайте, это не очень хорошая идея. Шеф вчера гулял на юбилее у тестя, сегодня наверняка с похмелья и злой как черт… Да тут осталось всего-то тринадцать часов. Ну, посидят ваши киборги взаперти еще немножко, ничего с ними плохого не сделается. Хотите, я им обед из ресторана закажу? А?
Гибульская открыла было рот, но тут в разговор вступил субъект, изначально не вызвавший у Йозефа ни опасений, ни даже толики уважения. Молодой полицейский так и не понял — зачем такие известные и далеко не бедные граждане наняли в качестве адвоката вчерашнего студентика, да еще выглядевшего как подросток-неформал с крашеной в разные цвета рыжей челкой и одетого в стиле йозефового шестнадцатилетнего племянника.
— Офицер, лично я-таки вас прекрасно понимаю. Шо с ними там сделается, с этими киберами? Да любой из них может зажать в кулаке батон хлеба и просить вас угадать, что он там спрятал. Но тут работает старая сапожная традиция, по которой обувь, не забранная с вечера, ночью пропивается. — Юнец, общающийся с интонациями и речевыми оборотами старого авшура, заставил челюсти всех присутствующих слегка опуститься вниз. — Я к тому, что через три часа эти двое должны присутствовать на бракосочетании. И ежели они на этом бракосочетании присутствовать не смогут, то невеста крайне сильно расстроится. И жених тоже. Поверьте — вам не захочется видеть их расстроенные лица.
— Но закон… — вновь сделал робкую попытку Йозеф, однако странный парнишка лишь снисходительно махнул на него рукой.
— Шо таки вы знаете о законе, чего я вам еще не рассказал? Сейчас расскажу. Статья сто четырнадцатая Кодекса уголовных правонарушений, пункт А, на которую вы ссылаетесь, не единственный законодательный акт, под который попадают эти двое. Взгляните внимательнее на их документы, иначе я таки буду настоятельно рекомендовать вам хорошего окулиста. Ежели вы не в состоянии отличить вполне доношенного алькуявца с двойным гражданством от кибер-модифицированного гражданина Федерации, то щаз я вам сделаю скандал, и вам будет весело. А еще лучше позвоню в правозащитную организацию «Антиксенофобия», и к порогу дома вашего шефа примчится целая толпа юристов и репортеров, которые ради обиженного алькуявца маму родную не пожалеют.
Спустя час Алик шагнул за порог полицейского участка, вытер рукавом испарину со лба и с торжеством обернулся к Кире.
— Ну что, госпожа сенатор, сколько там на часах? Мы спорили, что за пару часов я их оттуда вытащу, я управился быстрее.
Та со смехом покачала головой.
— Я и вправду не верила. А почему ты говорил как авшур?
Алик выразительно покачал бровями.
— Провели бы вы столько времени в компании Рафаила Моисеевича, моего дипломного куратора, тоже бы так заговорили. А если честно, это я от волнения.
Появившийся следом Стас, с довольным видом обнимавший за плечи Дэна и Ланса, сощурился от яркого дневного света и с удовольствием подставил лицо свежему ветерку.
— Так, я мчусь за кольцами, не хватало еще опоздать к началу. Арестантам бегом приводить себя в порядок и переодеваться, встретимся уже в мэрии.
— Я могу подбросить Ланса до дома, нам по пути, — предложил Алик.
— Отлично, — подхватила Кира, — тогда мы отвезем Дэна, чтобы точно все успели вовремя.
С аллеи, что вела к парковке, открывался чудесный вид на море, напоминающее сегодня гладкое зеркало, искрящееся всеми оттенками бирюзы. Дэн вдохнул полной грудью и слегка замедлил шаг, любуясь видом. Чуть отставшая Кира цокала каблучками где-то сзади, параллельно отвечая на очередной звонок.
Внушительная фигура Теодора маячила возле одного из флайеров; углядев друга, Тед широко ухмыльнулся и помахал рукой. Тут же дверь над одним из пассажирских сидений откинулась вверх, и наружу выскочил Сашка. Рванул навстречу с такой скоростью, что русый чуб надо лбом трепыхнулся. Макс бегал быстрее, но на сей раз он замешкался, вылезая из флайера, и младшенький успел первым — с разбега напрыгнул на Дэна, повиснув на нем словно обезьянка. Тот подхватил невесомого пацаненка одной рукой, второй взъерошил густую темную шевелюру подоспевшему Максу, который сунул руки в карманы с крайне независимым видом — подумаешь, не успел, вроде как не очень-то и хотелось. И они зашагали дальше все вместе.
***
Переливающаяся голографическая завеса с рекламой сети отелей «Дольче» оказалась хорошей ширмой — в какой-то момент Стас понял, что отсюда очень удобно наблюдать. Нет, он вовсе не устал. Просто… Случались такие моменты в жизни, которые хотелось смаковать. Медленно, по глотку. Он знал, что скоро вернется в банкетный зал, будет говорить, слушать, смеяться, чокаться бокалами, а пока что ему хотелось зафиксировать в памяти этот момент как один из самых важных и дорогих.
Венькино счастливое лицо и то, как на него смотрела Марианна. Наверное, он и Венька никогда не начнут замечать друг в друге возрастных изменений. Когда Стас влетел в здание мэрии, в зал для торжеств, он словно увидел свое отражение в глазах друга — растрепанный русоволосый пацан со скособочившимся галстуком и сбившимся воротом рубашки (Эх, Стасик, Стасик!). Но он все-таки успел, не подвел. Все они успели.
За ближайшим столом Теодор с Винни мерялись силами в армрестлинге; Тед проиграл, досадливо потряс рукой. Удачно женившийся на барменше с Септимы-2, Винченцо Черноу все еще пребывал в отличной форме, и ни брюшко, ни намечающаяся лысина, ни четверо детей не были тому помехой.
А вот Фрэнк в дорогущем костюме от кутюр, явившийся на торжество под руку с блондинкой модельной внешности, был больше похож на мафиозного босса из старых фильмов, чем на главу IT-отдела головного департамента галаполиции.
Валерия Ламбрезе и Рэй Сакаи — подружки по социальным сетям — весь вечер перешептывались, кидая томные взгляды на Ланса, который в данный момент стоял между Полиной и Роджером, слушал Полину, кивал головой и что-то быстро-быстро черкал в блокноте. Со странным щемящим чувством Стас отметил, какой красавицей стала Рэй, реально похожа на маленькую принцессу.
… — нет, вы представляете — она даже зверушек не любит!
— Ма-а-ам, я люблю КРАСИВЫХ зверушек!
Воспоминание лампочкой вспыхнуло в мозгу, заставив невольно улыбнуться. Следом всплыла малодушная радость, что чета Сакаи на сей раз не взяла с собой близнецов. В прошлый их визит мальчишки пропали из виду, как будто растворившись в воздухе. Стас с Дэном подняли на уши всю службу безопасности, подключили полицию. В итоге малолетние поганцы обнаружились на одном из складов, где они едва не устроили пожар. И да — за свою любовь к зверушкам Полина могла не беспокоиться, эта любовь, безусловно, генетически передалась потомкам — когда близнецы появлялись в зоопарке на Джемини-5, даже самые грозные хищники срочно искали надежное укрытие.
А вот взгляд Макса Лендера, устремленный на Рэй, был невесел — еще бы, ему всего тринадцать, а ей целых четырнадцать, это пропасть. И ей явно нравятся мужики постарше, особенно один противный киборг. Кажется, Макс вздыхал по ней лет с пяти, Теодору в юности такое постоянство и не снилось.
В следующую минуту Стасу довелось наблюдать такой, безусловно, важный ритуал на каждой свадьбе, как ловля букета невесты. Гости женского пола сгруппировались у небольшой сцены; Алик, нацепивший дамскую шляпку с цветами и кокетливое розовое боа (и где только взял?!) оказался в этой группе чужеродным элементом — его со смехом пихали кулачками и пытались вытолкнуть прочь. Изрядно захмелевший Вадим, что с меланхоличным видом позволял пухлой даме со светлыми кудряшками кормить себя с ложечки десертом, не обращал на выходки своего отпрыска ни малейшего внимания.
Марианна, послав публике воздушный поцелуй, развернулась спиной к залу и подбросила букет как можно выше. Пылающих энтузиазмом дамочек среди гостей хватало, не говоря уж о Валерии, игравшей за татуумскую юношескую сборную по волейболу и способной прыгнуть очень высоко. Но, по какому-то совершенно нереальному стечению обстоятельств, букет описал причудливую дугу и приземлился аккурат на тарелку Джилл, в тот момент обсуждавшей с Михалычем нечто, безусловно, крайне важное и интересное, а посему даже не обратившей внимание на возникшую суету. Вдова владельца корпорации «Харлей технолоджиз», занимающейся выпуском кобайков, изумленно вперилась в предмет вожделения дам, а Михалыч отчего-то густо покраснел, так, что даже под бородой видно было.
В какой-то момент взгляд Стаса словно бы наткнулся на собственное отражение — Дэн, застывший в противоположном конце зала, кажется, занимался тем же, что и он — ловил момент. Разница была лишь в том, что Рыжий его не видел. Стаса внезапно резануло, мгновенно и остро — в свете сияющих голограмм, что мигрировали по залу, Рыжий казался странным и слегка эфемерным — неприметная фигура в светло-сером костюме, отточенным жестом сжимающая продолговатый изящной формы бокал. Так Дэн вел себя на официальных мероприятиях, почему же сейчас?.. И еще он неуловимо изменился за последние месяцы. Сбросил в весе — такого не замечаешь, когда живешь бок о бок и каждый день встречаешься на работе. Резче проступили скулы на осунувшемся лице, под глазами залегли тени.
— У тебя все в порядке?
Стас невольно вздрогнул — несмотря на укоренившиеся еще с армии инстинкты, Веньке удалось подойти к нему совершенно незамеченным.
— Уф, напугал. Умеешь ты подкрадываться, тебе б в разведке служить. А что может быть не в порядке?
Вениамин устремил на него пристальный взгляд — серьезный, выжидательный и абсолютно трезвый, несмотря на бокал в руке.
— Поговори с мальчиком, Стасик. Вот прямо в ближайшее время. Не откладывай.
***
Стас с Дэном переступили порог их квартиры уже под утро. Дэн сразу отправился на кухню, откуда вскоре послышалось бульканье закипающего чайника, а Стас нарочито медленно разувался и развязывал галстук, краем уха слушая голос домашнего искина, приветствующего хозяев, сообщающего о температуре и влажности в помещении, погоде снаружи, пропущенных звонках и количестве электронной корреспонденции, поступившей на адрес каждого из них.
Легко сказать — поговори. Как начать разговор? Спросить, все ли с Дэном хорошо, и что он думает об их отношениях? После десяти лет, ага. Господи, ну вот ведь. Это надо было еще лет восемь назад сделать. Не сажать его на корпоративе рядом с Рут, явно питавшей к Рыжему не просто дружескую симпатию, не посылать в командировку вместе с Михаэлем, который к Дэну откровенно и беззастенчиво клеился. Не вести себя как старый сводник, давя эмоции, сжимая все внутри себя в тугую пружину с твердым убеждением, что так будет лучше. Просто спросить — сам Дэн-то чего хочет? Рассказать о собственных желаниях. Твою ж мать…
Поставив туфли на полку для обуви, Стас поднял глаза и невольно вздрогнул — Дэн стоял прямо перед ним, опираясь плечом о стену; в полумраке прихожей его глаза терялись в провалах глазниц, а тени, падающие на лицо, делали его каким-то неживым. Рыжий смотрел — не вопросительно, а словно знал все заранее, словно мысли читал. И Стас в эту секунду словно ухнул с разбега в ледяную воду.
— Нам надо поговорить.
Наверное, все шло именно к этому моменту, Дэн был почти уверен. Непривычная рассеянность Стаса, попытки Теодора и Полины его разговорить, странные взгляды Вениамина Игнатьевича, немой вопрос в глазах Ланса. Вот сейчас, именно сейчас все случится. Ему было мало таких вот отношений — теперь не будет никаких. Сейчас Стас скажет, что им не стоит больше продолжать. Отчего-то эта мысль вызвала ощущение выжженной дыры в центре груди. Если задержать дыхание, то не так больно, наверное, боль усиливается из-за движений грудной клетки…
Стас что-то говорил, но Дэн не слышал — в ушах колотились молоточки, и периодически что-то рвалось с противным чавкающим звуком. Система тревожно мигала — сперва желтыми огоньками, потом красными.
— … Дэн, ты меня слышишь?! — Его встряхнули за плечи и слегка похлопали по щекам. — Что с тобой?! Тебе плохо?! Скорую?! — Тогда у Стаса было похожее лицо — в тот момент когда он шел к нему, тяжело опираясь на ходунки и практически волоча ноги по полу. Только тогда лицо было мокрым от пота, липла ко лбу отросшая пегая прядь волос и подсыхали корочки на искусанных губах. И взгляд похожий — будто стальная цепь, с помощью которой он подтягивал себя к Дэну, шаг за шагом. Сейчас цепь, казалось, стала крепче, словно закаленная яростным и неумолимым намерением ни за что не отпускать, идти на дно вместе, если не получится вытащить. — Дэн, давай, дыши! Дыши, я сказал! Это приказ!
Командный окрик плетью хлестнул по ушам и по нервам; Рыжий сипло вдохнул и закашлялся. Ему сперва просунули таблетку промеж судорожно стиснутых зубов, потом принудительно влили стакан воды. Стас стоял совсем близко, прислонив его к стене и придерживая за талию, готовый подхватить в любой момент. И взгляд у него был такой… Не бывает такого взгляда у человека, который не…
Дэн понял, что вся его заготовленная речь прозвучит глупо и по-детски, но все равно, кашлянув, тихо произнес.
— Тебе не стоит этого делать. Не нужно замаливать передо мной грехи человечества, не нужно из благодарности пытаться дать мне то, чего я хочу.
Стас недоуменно нахмурился.
— Ни черта я не понял. Ты вообще слышал, что я говорил тебе последние минут пять? Какая еще благодарность?! Думаешь, я из благодарности тогда с тобой… Да, черт подери, что у тебя в башке вообще творится?! Слушай, у тебя ведь есть детектор, и если я сейчас скажу… Нет, стоп. Никаких детекторов, никаких кибер-штучек. Просто отключи все это. Просто чувствуй.
Он прижался теснее, накрыл губы Дэна своими. Начал движение — медленно, осторожно, словно в ледяную воду входил. Дальше — глубже; рука на затылке незаметно стянула резинку для волос, зарылась в густые пряди. Можно ускориться, но пока не стоит — ответные движения чужих губ еще слегка заторможенные, словно в полусне. Идеальная синхронизация — каждый из них точно угадывает, что же будет дальше. Лишь когда Дэн начал отвечать с какой-то отчаянной обреченностью, Стас перестал сдерживаться — вжал Рыжего в стенку и словно бы ринулся в атаку.
Они оторвались друг от друга спустя непонятно сколько времени; взгляд у Дэна был ошалелый, зрачки размером с радужку; он сжал покрасневшие губы в полоску и попытался тихонько отстраниться, но Стас лишь теснее прижал его к себе, нарочно упираясь бедром во внушительную выпуклость в области паха Рыжего. Спросил негромко, с едва заметной ноткой снисходительности:
— Это, по-твоему, похоже на благодарность? Ну, хоть немножко?
Тот лишь расслабленно вздохнул, чуть приподнял уголки губ и качнул головой.
Спустя пару часов Стас лежал, вольготно растянувшись на кровати, бездумно глядел сквозь приоткрытые шторы, как рассветные лучи окрашивают небо причудливой палитрой. Улыбался, ощущая под боком живое тепло, вспоминал другую кровать — больничную. Нет, сперва была стена, у которой Дэн его удерживал, сам он тогда долго на ногах стоять не мог. Мда, какая-то у них нездоровая фиксация на стенах. Сперва удерживал, потом буквально на руках перетащил на кровать. Сидел рядом, скрестив ноги, и с занудной дотошностью выспрашивал — считается ли сексом взаимная мастурбация.
Кожа под пальцами теплая, упругая; причудливый рисунок шрамов на ней похож на переплетение космических трасс. Через два дня «Гризли» улетает, и у него на борту будет новый навигатор. Рыжий навигатор — это хорошо, рыжие приносят удачу. Дэну нужно встряхнуться, пусть хотя бы на несколько рейсов слетает. А Стас тут сам управится с делами. Подумаешь, бывали передряги и посерьезнее.
Дни потекли своим чередом. Из хороших новостей – Джес отладил теплорегуляцию в душе, из плохих – взломать секретные файлы так и не получилось. Ничего, кроме привычного «информация заблокирована», Ящер так и не добился. Потребовалось применить смекалку, чтобы выудить хоть что-то. Если Джес мог ответить без риска, он отвечал, стоило подобраться близко к опасной теме – срабатывала блокировка. Каждое «информация заблокирована» означало «да, ты угадал». Опытным путем выяснилось, что ранее Джес находился на секретном объекте, где занимались генетическими исследованиями. Вот тут Ящера забрало. Если закрытая информация касается генетики, может, она как-то поможет очистить его собственное ДНК, обратить вспять мутацию? А если удастся найти это место? Там осталось оборудование? Специалисты? Антимутагены? Надежда, которая, казалось, уже давно сошла на нет, всколыхнулась с новой силой.
— Я понимаю, что новый взлом может стоить тебе жизни. Ты не обязан рисковать, понимаешь?
«Скаут» задумался. Когда он думал, со стороны могло показаться, что завис — взгляд расфокусировался, мимика с лица пропадала. Поначалу это здорово напрягало, еще больше, чем «отчеты» вместо нормальной речи. Потом уже меньше. Человек ко всему привыкает.
— Мне эти данные не нужны, только место в памяти занимают. Есть вероятность, что однажды меня от них все равно избавят, но без учета моих интересов.
— И все-таки жаль, что ты сам не можешь… Слушай! А давай тебя научим хакерским приемчикам! Прямо на твоем скопированном коде! Как тебе идея? У тебя же скорость обработки информации и с двумя процами ого-го!
Джесу эта мысль понравилась. Вспомнился разговор с Эдом Шпировски, что незнание «внутреннего кода» ведет к ошибкам. В отношении киборга эти слова можно было расценивать буквально. Занятия по программированию и хакерству оказались очень увлекательными. Заодно и Ящеру было чем занять время между бытовыми делами и охотой. Он даже немного отвлекся от идеи сделать из «Скаута» человека, смысла которой Джес совершенно не понимал, хоть и старался перестраивать поведение.
Через неделю вместе вышли в рейд, и даже вполне удачно: наткнулись на чью-то заначку. Здесь датчики Джеса очень пригодились, как и его физическая сила, один Ящер ни за что не сдвинул бы тяжеленный, присыпанный грунтом люк, даже в экзоскелете. Поднять такое можно только толпой. Диким не понравится, когда обнаружат пустой тайник, так они и не узнают, чья работа.
К тому, что «Джет» ловит крыс голыми руками, Ящер привык довольно быстро. А вот к его манере изъясняться – нет. Что-то было в этом неправильное. Нормальный чувак, с понятием, а разговаривает, как… киборг. Учится, конечно, но медленно. Спросишь «о чем думаешь», благо видно, все на лице написано – отвечает, а первым не заговаривает. То ли это система так влияет, то ли еще не привык. Не понятно. Облюбовать себе спальное место тоже сам не додумался. Все норовил устроиться на ночь в ячейке, рядом с экзоскелетом, или вовсе сложиться в позу дезактивации там же, где стоял, что приводило Ящера в полнейший ужас. После нескольких напоминаний в стиле «ты не машина», вроде, усвоил. Даже начал спальником пользоваться. Подушку Ящер тоже еле втюхал, потому что «нет необходимости».
Джес обжился в бункере очень быстро, всегда знал, что и где расположено, хотя ему не все успели показать и разъяснить. Некоторых вещей Ящер и сам не знал, например, мощность реактора, если его разогнать до нормы, или что под потолком в спальном блоке располагается еще несколько выдвижных ящиков. В ящиках очень кстати обнаружилась пара пехотных спецкомбезов, один даже подошел «Скауту», если подогнать. Старое обмундирование, все в прожженных плазмой дырах, с легким сердцем отправили в утилизатор. Странный комбез, не пехотный и не десантный, даже с какими-то нашивками, выцветшими так, что уже и не разберешь. Ящер сперва подумывал расспросить как следует, что это за род войск такой, но как-то забылось.
На этом сюрпризы не закончились. Однажды Ящер застал Джеса возле заклинившего железного люка. Того, самого, который не поддался взлому, став чем-то вроде привычного предмета интерьера.
— Открыть можешь?
На положительный ответ Ящер особо не надеялся, сам пытался, неоднократно и безуспешно. Каждый раз где-то внутри двери громко щелкало, но железная створка никак не желал открываться, как заклинило.
— Теоретически, да…
— Серьезно? И как?
— Это офицерский бункер 1147-С-2. Я уже бывал здесь, во время войны. На склад заходил несколько раз, для переноски оборудования. Ячейки наверху стояли, на первом уровне, он теперь разрушен. Нас сюда только по приказу вызывали. Устройство запорного механизма знаю.
— Да я и сам знаю, а толку-то. Уже и так, и эдак, и подбором, и кодами, и раком. Хрена лысого!
Джес уставился немигающим взглядом в замок. Несколько раз стукнул по железной обшивке, к чему-то прислушался.
— Думаю, частично ты ее взломал. Такие же механизмы используются в шахтах и пусковых модулях для небольших кораблей. У них бывает две или три степени защиты. Здесь их две, использовались коды, по одному на каждую часть поворотного механизма, и офицерские карточки-ключи. Два из трех замков уже открыты, этого достаточно.
Даже киборгу злосчастный люк поддался не сразу, только слегка приоткрылся, в образовавшуюся щель могла бы пролезть разве что крыса. После пары рывков заблокированная петля не выдержала, лопнула с оглушительным треском. Ящер втянул голову в плечи, Джес непроизвольно тряхнул головой.
— Да, все верно. Третью я только что сломал.
— Чего корячился, если я мог доломать ее через планшет?
— Ты уже пытался. Так быстрее.
Ящер мысленно застонал. Когда до него, наконец, дойдет?!
Со складов тянуло затхлостью. Теоретически там предполагалась вентиляция, ее, видимо, отключили перед тем, как задраить вход.
— На складе два уровня, в каждом по восемь секций, — объяснил Джес, — На нижнем уровне охлаждаемые помещения. Обычно там хранятся провиант и медикаменты, иногда атомные батареи, их лучше хранить при минусовых температурах. На предпоследнем уровне держат оружие, снаряжение и оборудование. Возможно, там что-то еще осталось.
— Давай посмотрим?
«Скаут» окинул мутанта оценивающим взглядом.
— Не проедешь. Там ступени. Давай я тебя понесу?
— Как-то оно… неправильно. Не привык я кататься на людях.
— Мне не сложно, ты легкий. Коляску здесь оставим.
Ящер нехотя кивнул, очень уж хотелось ему обследовать новые помещения. «Скаут» присел перед коляской, мутант сцепил руки на шее киборга, ноги засунул подмышки. Непривычно, но вполне удобно.
Лампы в коридорах зажглись не все, часть освещения перегорела. От этого было немного неуютно, еще и этот застоявшийся воздух… но азарт исследователя быстро перекрыл все неприятные ощущения. Они колесили по складу довольно долго, Ящер уже потерял счет времени.
— Что тут у нас? Экзоскелеты, две штуки, с красными маркерами. Неисправные. Их оставим здесь, на запчасти пойдут. Ящик запчастей для робосапера. Тоже пока не пригодится. Во! Фляжки прихватим! Наши уже износились, еще немного и дырявые будут. А это что?
Нижний уровень охлаждался плохо, только три помещения из восьми. Медикаменты там нашлись в приличном количестве, у половины запаса даже не истек срок годности!
— Это нужно будет отсортировать и перенести в рефрижератор.
— Принято.
— Ты опять?
Шесть ящиков с консервами, все съедобные. Еще четыре — с сухпайками. Обнаружились и батареи. Оставшиеся два сопроцессора спектральный анализ не потянули, приспособили найденный тут же неведомый прибор, о назначении которого Ящер до поры не догадывался. Прибор тут же тревожно запищал, стоило его включить и настроить.
— Фон завышенный, — отчитался Джес.
— Сам вижу. Эх, поплыли батарейки… пригодились бы.
— Не все. Три из семи целые. Остальные надо отнести подальше. Потом займусь.
— Ты бы не связывался, фонят же. Может, так и оставим?
— Я буду осторожен. Здесь оставлять опаснее.
Самой интересной находкой оказался сейф для секретных документов. Джес без особых усилий выломал его прямо из стены. Решили сразу прихватить с собой, чтобы Ящер мог его хакнуть. В нем вполне могли оказаться шифры или хотя бы накладные, которые пригодились бы при инвентаризации. Джес сгрузил Ящера в коляску, вернулся за сейфом, донес его до терминала. Код у сейфа оказался нехитрый, программа подбора управилась минут за пять. Никаких документов там не было. Обнаружилось нечто совершенно неожиданное — три пачки кофе. Не концентрата, настоящего, молотого. Такую роскошь могли доставить только для офицеров высшего ранга! На упаковке значилось место изготовления: «Плантация Кай-Цзи-19». Ящер понятия не имел, где это… и не важно. Запах, заполнивший весь сейф (одна из пачек оказалась открытой) напомнил о детстве. Об изобиьных мирных временах, когда много что можно было купить в ближайшем маркете. Ящер тогда был маленький, кофе ему пить особо не разрешали, так, по чуть-чуть. Запах «запретного плода» он запомнил на всю жизнь. Твердо обещал себе попробовать еще, когда вырастет. Кто же знал, что мечта исполнится в таких вот обстоятельствах.
— Что-то случилось? — Джес подозрительно покосился, заподозрив неладное.
— Да ничего… вспомнил кое-что.
Было решено открытую пачку употребить «залпом», а две оставшиеся поберечь для особых случаев. На упаковке указали способ приготовления и дозировку. Варить кофе Ящер вызвался сам, Джес не возражал, наблюдал с интересом, только спросил, нужно ли выставить таймер.
— Да какой таймер, кофе — штука интуитивная! — отмахнулся Ящер.
Вскоре по пищеблоку поплыл такой аромат, что даже «Скаут» принялся крутить головой и принюхиваться.
— Держи и пей. Только не залпом! Да не так, за ручку, горячо же! Вот балда.
На втором глотке Джес совершенно уехал в собственные ощущения. Ящер еще никогда не видел на его лице такую гамму эмоций. До того у него это смешно выходило, что не получалось удержаться от улыбки. С эмоциями у киборга все обстояло довольно странно. Когда он старался их показать, выходило неловко и неумело, Джес явно копировал мимику Ящера, и, возможно еще чью-то, из данных, сохраненных в недрах кибернетической памяти. Стоило ему расслабиться или отвлечься, все получалось само собой, совершенно легко и поразительно искренне.
— Хороший вышел день, — улыбнулся Ящер
— Да, пожалуй.
— Тебе нравится?
— Очень.
— Ты так скоро совсем живым станешь!
«Скаут» промолчал, все еще прислушиваясь к себе. Что-то незнакомое, очень хорошее. Ему уже давно не было настолько хорошо. Может, никогда не было. Он вполне согласился бы остаться здесь навсегда.
***
После открытия склада у Джеса появилось новое занятие, помимо обучения хакерству – инвентаризация. Как только выдавалось свободное время, он спускался на нижние уровни, систематизировал и записывал находки, список сливал на терминал. В рейды какое-то время можно не ходить. Киборг тренировался за терминалом, даже когда Ящер спал. «Скауту» не требовалось много времени на перезарядку, он пытался это объяснить – не достучался. Поэтому решил скрывать свои ночные тренировки, чтобы не давать другу повода для переживаний. Понятие «забота» как-то не укладывалось у Джеса в голове. Ящер в его системе был прописан, как «охраняемый живой объект», психоматрица просто хотела, чтобы все было максимально хорошо. Эти два режима приблизительно совпадали, ничего более похожего на внутренние мотивы, чем режим охраны, не нашлось. Ящер же на свои попытки повысить степень самосохранения «Скаута» по поводу и без, отвечал «я же о тебе забочусь!», и расстраивался, когда в этом не было необходимости. Вот этого Джес и не понимал. Зачем производить действия, в которых нет необходимости? Его тело состоит из химически укрепленного белка, ему не страшны мутации, экстремальные температуры и заболевания. Ящер прекрасно об этом знает. И упорно продолжает втолковывать, что «себя надо беречь». Еще один парадокс человеческой психоматрицы? Нужно будет как-нибудь выбрать момент и все обсудить.
Джес довольно быстро разобрался, как устроен его код, и принялся взламывать сам себя уже напрямую. После взлома блока контроля киберсистема отдавала приоритет внутренним импульсам, а не внешним командам. При каждой неудачной попытке и запуске протокола самоликвидации, киборг просто его отменял. Оказывается, очень удобно быть «свободной личностью».
Однажды ночью уровень секретности был взломан. Больше никаких тайн.
Новость Ящера обрадовала. На радостях он прямо за завтраком принялся расспрашивать про лабораторию, Джес рассказывал все, что знал, и ни разу на интровизоре не выскочило окно предупреждения. Ни разу не появилось ощущения, похожего на паралич, когда просто не можешь ничего сказать, кроме «информация заблокирована», даже если хочешь. Чем дальше Джес рассказывал, тем больше Ящер мрачнел. Особенно его расстроила новость о том, что лаборатория военная. Лечить мутанта там не возьмутся, скорее уж используют, как «крысу». Ящер совсем раскис, сидел, уставившись в одну точку, теребил в руках опустевшую кружку из-под кофе.
— Я что-то не так сказал? — поинтересовался Джес, слегка обескураженный такой сменой настроения.
— Эхх… понимаешь… я думал, что когда мы взломаем эту чертову блокировку, ты меня отведешь туда, где мне помогут. Получается, что я так и останусь… Как только понял, что там наукой занимаются, с ДНК работают, вообразил невесть, что. Нафантазировал, что у тебя в памяти новая разработка!
— Да, новая. Но это не генетика. Это антидот к биологическому оружию класса «Проксима». Его когда-то применяли в этой местности.
— Ну я и дебил!
— У тебя нормальный интеллектуальный уровень.
— Думаешь, мне от этого легче?! — Ящер уже кричал, — Может, меня и смогли бы вылечить, если бы не началась эта чертова война! Мы же наш мир-то просрали, Джес. Да катись оно все!
Пластиковая кружка полетела в стену. «Скаут» проводил ее удивленным взглядом.
— Думаешь, чего я так рвусь тебя обучать? Да все просто! Я не знаю, сколько проживу, но хочу, чтобы ты жил как можно дольше. Ты мне, как младший брат, которого у меня уже нет. Или как сын… которого, скорее всего, никогда не будет. Тебе нужно научиться маскироваться. В мире есть и другие люди, кроме меня.
— Я знаю.
— Если в тебе распознают киборга, скорее всего, попытаются снова убить или разобрать.
— Мне бы этого не хотелось.
— Вот и мне тоже! Понимаю, что ты сверхпрочный, и все такое. Но тебя это и выдаст. Люди не едят крыс сырыми и не хватают горячие предметы голыми руками! Поэтому будешь учиться вести себя по-человечески.
— Да, это разумно.
— Вот скажи, — срывающимся голосом продолжал Ящер, — Есть хоть какой-то способ сделать мое тело если не таким же, как у тебя, то хотя бы… на ноги встать, а? Чтобы без коляски, без экзы, своими ногами? Чтобы не болели кости, чтобы можно было спать спокойно. В детстве за мной ухаживали родители, а потом я стал балластом. Надо было сразу начать все самому делать, обеспечивать себя. Научился, как видишь, пришлось. Только легче от этого нихрена не стало. Как был мутантом, так и остался. Похоже, на всю жизнь.
Джес в какой-то мере понимал, о чем речь. Быть разобранным, с ограниченными функциями, очень неприятно.
Ящер немного помолчал, и продолжил, уже намного тише:
— Если бы я ныл, что меня бросили, то и не выжил бы, наверное. Не стал бы двигаться вперед, не нашел бы этот бункер… люди сами не замечают, как режут себе возможности. Но есть вещи, которые самим не сделать никак. Например, исправить ДНК.
— Послушай, — Джес решил начать издалека, — Ты говорил, что читал мануалы по «Джетам». Ты внимательно их читал?
— В смысле?
— Я могу выработать для тебя антимутаген. Все данные в памяти есть. Нужно будет взять пробу твоего ДНК и провести анализ. Если мутация вызвана воздействием «Проксима», ее можно будет если не вылечить, то хотя бы остановить.
***
Лечение шло тяжело. Ящер почти не приходил в себя, только иногда выныривал из небытия.
— Вот мы и поменялись местами, чувак…
Болезнь никак не хотела отпускать. Джес так же кормил, поил, обтирал влажными полотенцами, постоянно отслеживал биоритмы. Курс он рассчитал верно – одна инъекция за трое суток. Слишком уж далеко все зашло, если бы подсуетились раньше, лет на десять, дело пошло бы куда быстрее и легче. Иногда Ящер кричал во сне, кого-то звал, то маму, то брата, то какую-то Ирит. Джес наблюдал и анализировал новые данные. Люди чувствуют абсолютно все, что с ними происходит, без всяких нейрофильтров. Ударили – больно, обидели – тоже больно. Получается, Сержант был в чем-то прав.
Когда Ящер спал спокойно, Джес копался в сети. Во время выработки препаратов или очередного анализа ДНК, чтобы проследить динамику, весь организм «Джета» превращался в портативную мини-лабораторию. Очень энергоемкий и долгий процесс, основную батарею пришлось перезаряжать намного чаще, чем обычно. Серьезной активности во время синтеза лучше было не проявлять, а просто так сидеть в состоянии частичной дезакативации — не рационально и скучно, это время можно потратить с пользой. На сидение у терминала много ресурсов не уходит.
К концу второй недели Ящер стал чаще приходить в себя. Он здорово осунулся, разговаривал с трудом, ел по-прежнему мало. Температура тела оставалась стабильной, приступы бреда закончились. Очередной анализ ДНК показал качественный прогресс. Еще через восемнадцать дней пациент смог подняться. Мутация никуда не делась, кости в ногах по-прежнему остались искривленными, лицо не симметричным, но появилась надежда, что обезболивающее и регенерант уже не понадобятся. Это можно было проверить только на практике, с течением времени.
После курса антимутагена за полтора месяца приступов больше не случалось, состояние оставалось стабильным. Для обычных бытовых дел этого было достаточно, для чего-то посложнее, вроде охоты, уже не очень. После долгих переходов в поисках добычи на Ящера быстро накатывала усталость и портилось настроение. Непривычная инертность его тоже раздражала. Чтобы хоть как-то отвлечься, он предоставил Джесси расширенный доступ в сеть, с целью продолжить его развитие.
С научной информацией на Семерке вообще оказалось негусто. Все спутники, поддерживающие информационные и научные сайты, земные орбитальные войска уничтожили первыми. Чего было в достатке, так это аудио и видеофайлов развлекательного характера, их почему-то не тронули. Ящер и раньше показывал треки, которые любил сам, психоматрица активно реагировала далеко не на все. Музыкальные файлы, вызывающие наиболее сильную реакцию, отправлялась в особый архив системы. С видео получилось примерно тоже самое. Медиафильмов Джес раньше толком не видел, только краем глаза, когда команда смотрела что-то в зоне отдыха. На тот момент его интересовали совсем другие вещи. Стоило попробовать еще раз. Понравилось далеко не все, что-то вообще оказалось непонятно. Ящер честно пытался объяснить, и частенько не мог удержаться от смеха. Наблюдая недоумение на лице «Скаута», ржал еще громче.
— Извини, братец, ничего не могу с собой поделать! Ты бы себя видел!
— Я видел, в душевой зеркало есть.
— Надеюсь, тебе не обидно, что я так ржу? Не со зла же.
— Смех – это положительная реакция. На «Дискавере» надо мной тоже иногда смеялись.
— На чем?
— До того, как попасть сюда, я был приписан к исследовательскому кораблю «Дискавер». Насколько я понимаю, там велись научные работы по изучению космических излучений и их влиянию на живые организмы.
— То есть… ты хочешь сказать, что летал на настоящем космическом корабле?
Что означало выражение лица Ящера, Джес не понял и, на всякий случай, объяснил:
— Я там занимался починкой оборудования. Помнишь мой старый комбез? Ты еще упоминал, что он нестандартный. Так выглядит форма астронавта. Там еще были нашивки с моим личным номером, отметкой о прохождении штатного техобслуживания и эмблемой корабля. Просто они выцвели совсем.
— На тебе там тоже… эксперимента проводили? — глухо спросил Ящер.
— Это были другие эксперименты. Они были безболезненные и безопасные. На «Дискавере» я впервые себя осознал.
— Погоди-ка. То есть космические полеты — это не фантастика?
— Нет. С чего ты это взял? Вы же воевали с землянами. Они прилетели из Земной Конфедерации.
Ящер был потрясен. Он много раз слышал слово «земляне», для него это означало просто «враги». Откуда эти враги взялись, он как-то не задумывался. Задавать вопросы взрослым маленький Ящер отвык довольно быстро, в детстве и юношестве его куда больше занимала приключенческая литература и обучение взлому. После ухода из общины все время занимало выживание. В сети информации о землянах не было вовсе. От прежних онлайн-библиотек остались какие-то жалкие крохи, их Ящер собирал бережно, как сокровища, на протяжении многих лет. Искать информацию о землянах ему бы и сейчас в голову не пришло. Война закончилась — и ладно.
— То есть наш мир… не единственный, да?
— Их очень много. Обитаемая часть галактики называется Ланиакея. Самая ближайшая отсюда новая цивилизация — Терра-Центавра. Ваша планета до конфликта принадлежала ей, в ходе военный действий перешла под юрисдикцию противника. У меня есть запись, покажу, когда захочешь. Она многое прояснит. Это будет быстрее, чем если я начну рассказывать.
— Эх, выносить мозги — так сразу все! Давай сюда!
Джес вывел на планшет запись допроса Алекса Эйса. Ящер смотрел все с тем же непередаваемым выражением лица, потом долго молчал, обхватив голову руками. Киборг понимал, что на обработку информации требуется время, поэтому тоже молчал. Когда пауза совсем уж затянулась, все-таки спросил:
— Ты в норме?
— Да как тебе сказать… Я ведь всегда думал, что человечеству конец. Вроде и знаю, что ты не врешь, и что запись настоящая. Как-то это все в голове не укладывается.
Ящер молчал до вечера, переваривал, а за ужином набросился с расспросами. Большая часть вопросов крутилась вокруг законсервированного «Цербера» и политического убежища. Джес и рад бы был ответить честно, если б знал. Карта с отметкой местоположения корабля и описание его систем уже были доступны для прочтения. Ящера это очень воодушевило. Он уже был готов штурмовать базу хоть сейчас.
— На этой твоей Центавре могут быть подходящие спецы и медикаменты, понимаешь? У меня есть шанс! Все, пора сваливать отсюда. Эти самые… псионики смогли же?
Джес не мог разделить такого рвения, как ни пытался. Он уже привык к этому бункеру, знал, как выживать на Семерке. Эта планета была понятным и относительно безопасным местом, где есть все, что нужно: крыша над головой, рабочая сеть с массой новых данных, источники энергии. Даже кофе есть! Больше и желать-то нечего. Только будет ли смысл во всем этом, если рядом не окажется Ящера?
Сергей несколько раз выходил наружу, обходил лагерь по периметру и возвращался обратно, к жилкомплексу.
Яркое солнце полыхало как глаз разгневанного Одина в скандинавских мифах. «Кроты» продолжали методично копать, и чуть слышный шелест песка, поднимаемого ими на поверхность из раскопов, казался неприятной музыкой. Она нервировала и раздражала.
Шилова нигде не было видно, и Сергей понял, что начальник опять ушёл на охоту. Даже в такой день не мог оставить своей любимой забавы! Совсем уже сбрендил — активное солнце на него так действует, что ли? Как он вообще может жрать этих змей? Сергей сплюнул в сердцах.
Плевок угодил на грудь, и, размазывая слюну ладонью, Сергей тихо матюкался, всё больше осознавая, что его злость на Шилова вызвана просто-напросто чувством вины. Легче на душе не становилось.
Постояв немного на крыльце, Сергей вошёл в жилкомплекс и снял защитный костюм. Выпил стакан воды. Диагностика закончилась, и он просмотрел результаты. Всё в норме, как и должно быть. Повреждённые файлы восстановлены, вирусов нет…
Сергей вновь запустил программу определения возраста находки. Он успел пообедать и поискать Шилова с помощью зондов — не нашёл, — прежде, чем комп выдал результат. Возраст металлической штуковины: больше четырёх миллиардов лет.
Это потрясло Сергея. «Как же так? — шептал он. — Как же так?» Улетучилась надежда на то, что предмет был секретной военной разработкой и попал глубоко под землю при ядерных взрывах Последней войны. Если он в самом деле из далёкого прошлого, почему так хорошо сохранился? Особые свойства материала? А почему комп сумел правильно определить возраст? И вообще — правильно ли определил? И если вспомнить первоначальную ошибку с датировкой…
Сергей медленно качал головой, закрыв глаза, и чувствовал, что сходит с ума. А Шилова всё не было и не было. И ждать его было невыносимо.
Сергей несколько раз выходил наружу, обходил лагерь по периметру и возвращался обратно, к жилкомплексу.
***
Шилов появился ближе к вечеру.
— Попрятались все. — Пояснил он, снимая защиткостюм. — Не хотел пустым возвращаться. Так-то нашёл парочку, не зря мотался по пустыне.
— Сан Саныч… — начал Сергей и замолчал.
— Ну что, что?
— Короче, возраст теперь за четыре миллиарда зашкалил…
— Ага, понятно. Что-то ещё?
— Нет, ничего, — выдохнул Сергей и отвернулся.
— Есть какие-нибудь новые версии?
— Да нет…
— А я вот поразмышлял сегодня хорошенько. Кажись, придумал кое-что…
— Сан Саныч! — Вскинулся Сергей.
— А?
— Да нет, ничего. Я так… — Сергей умолк.
— Поня-атно… — тихо протянул Шило. — Ужин готов?
— Нет, я сейчас, быстро.
— Не спеши, вместе приготовим.
На ужин были змеиное мясо с рисом. Шилов удивлённо поднял брови, когда увидел, что Сергей не собирается открывать тушёнку. Но не спросил ничего.
Во время еды Шилов нацарапал пару фраз в полевой тетради. Кое в чём он придерживался вековых традиций. И пусть тетрадь уже давно была не бумажной, а стило только внешне напоминало карандаш, суть свою дневниковые записи сохраняли.
Выпили за находку. Потом ещё. В какой-то момент Сергей обнаружил, что рассказывает о том, как выдал диспетчеру всё, что знал о штуковине, а у Шилова темнеет лицо, дыхание становится тяжелее, руки сжимаются в кулаки. Осёкшись, Сергей опустил глаза.
И почувствовал, как в лицо впечатывается кулак Шилова. Сергей оказался на полу и, пытаясь встать на ноги, забарахтался на чуть отпружинивающем пластике, как слепой щенок в воде. Поднялся, наконец, — в этот момент его мотнуло в сторону — поставил на место упавшую табуретку и сел, старательно отворачиваясь от Шилова. На глаза наворачивались слёзы обиды и злости.
— Эх ты… — в голосе начальника сквозило неприкрытое презрение. — Духоня…
Сергей, не поднимая головы, молчал: оправдываться смысла не было.
— Ты же знаешь, — сказал Шилов, — это был очень хороший шанс выйти в люди. Ты-то ещё молодой, успеешь… А вот мне пора задумываться об уходе на покой. Я бы хотел уйти в момент успеха. А теперь…
Он махнул рукой. Сергей вжал голову в плечи. Отберут ведь, отберут у них находку те, из Феникса. Припишут заслугу себе. Отберут…
Сергей едва удерживался от того, чтобы не провести ладонью по ноющей скуле. Но притронуться к ней на виду у Шила было бы равнозначно новому унижению. Выпили ещё. Молча.
Пришёл в чувство Сергей около компа. С экрана в ярости кричала Настя:
— Ну и что?! Не нужен ты мне, понимаешь? Не нужен!
Сергей что-то мямлил, но она не слушала:
— Не звони сюда больше! Слышишь? Не звони! Сиди в своей Америке и копай песок! И не мешай мне жить!
Настя обрубила связь, а Сергей ещё долго сидел перед компом, наблюдая за вращением электронной модели, изображавшей металлическую штуковину. А потом вальнулся в постель.
Утром вставать не хотелось. Сергей долго лежал с закрытыми глазами, ни о чём не думая, ничего не желая. Болела голова, во рту было погано, а на душе — ещё хуже.
— Сергей, ты не видел мои бритвенные принадлежности? — Спросил Шилов ровным голосом.
— Нет, не видел, Сан Саныч, — мигом откликнулся Духонин и закашлялся оттого, что в горло попал песок. — А кх-где они были, вы, кх-кх, помните?
— Да выкладывал я их, кажется…
Они долго искали шиловский бритвенный набор, пока, наконец, Сергей не предложил начальнику свой. Отказа не последовало.
Дожидаясь, когда кухонный комбайн сготовит завтрак, Сергей задумался над тем, почему Шилов вдруг пожелал сбрить бороду. Может быть, начальник просьбой о помощи старался наладить отношения? Что ни говори, а экспедицию нужно дотянуть до завершения, и лучше при этом вести себя как приличные люди, без скандалов и ссор.
— Э-э… Сергей, а где звездарка?
Сергей не сразу понял, о чём идёт речь. О штуковине, конечно.
Выбритый начальник смотрелся непривычно молодо. Вдобавок он надел цивильные брюки со стрелочкой и белую рубашку с коротким рукавом — вместо своей полевой формы: голый торс и мятые штаны. Из-за радикальных изменений во внешности Шилов казался незнакомцем. И это, конечно же, вызывало чувство дискомфорта. С вечно нечёсаной бородой и неряшливой наружностью Шилова Сергей давно сжился, и новый (точнее — старый, до-экспедиционный, забытый) облик начальника… Ноги, правда, остались босые, и, уцепившись за привычную деталь, Сергей отвлёкся от размышлений:
— Я ещё не доставал из темпора. Должна быть там, вообще-то.
Шилов извлёк из ниши темпорометра штуковину и начал разглядывать, оглаживая голый подбородок. Затем неопределённо хмыкнул и положил вещицу в чёрный бокс, на мягкую пластмассу. Ещё некоторое время не сводил глаз с серебристой финтифлюшки, потом резко захлопнул крышку. Поставил на полку, отошёл.
Комп просигналил о вызове из Феникса.
— Я отвечу, — твёрдо сказал Шилов.
Сергей вышел из-за компа и отправился завтракать. Накатила обида, хотя он и понимал, что обижаться не вправе. «Нет, всё нормально, — подумалось, — так и надо. Я не справился, он теперь вообще перестанет подпускать меня к компу. Да, всё нормально. Так и надо». Сергей чувствовал, что на глазах вот-вот появятся слёзы. Завтракая, он прислушался к разговору Шилова с диспетчером.
— Нет, мой подчинённый не сошёл с ума. Просто в пустыне у многих людей начинаются лёгкие психические расстройства, в этом нет ничего странного. К сожалению, я слишком поздно узнал о его замысле, поэтому не смог помешать ему отправить вам ложную инфу…
Сергей низко склонился над тарелкой. Очень уж гладко излагает Шилов, наверняка готовился заранее. А то, что он выставляет подчинённого свихнувшимся дураком, просто бесило, уязвляло сильнее вчерашней настиной злости. И шиловского удара. Сергей потрогал синяк. Надо задействовать медлаб.
— Да, — продолжал Шилов, — весь ход наших раскопок отражён в полевом дневнике. Когда вы почитаете его, убедитесь, что ничего подобного мы не находили…
Та-ак, значит, Шилов намерен ещё и документы подделать. Интересно, как он собирается это выполнить, если в компах ничего не смыслит и умеет лишь нажимать две-три клавиши? Не иначе, думает запрячь в это Сергея. Хорошо, посмотрим, посмотрим…
Ничего смотреть Сергей не собирался. Прикажет Шилов — придётся делать. Ведь надо как-то искупать вину.
— Нет, сейчас выслать не могу. Я в компах не силён, а Сергею медлаб прописал на ближайшие несколько дней полный покой… Нет, помощь не нужна… Да, я уверен.
Когда разговор закончился, Сергей пил чай. Шилов подошёл, опустился на стул — грузно, несмотря на сухощавое телосложение, — напротив Сергея, и спросил:
— Ты свою задачу понял?
Сергей поднял голову, наткнулся на утомлённый взгляд начальника, и вновь уставился в чашку.
— Понял.
Сергей занимался чисткой данных и не видел, что случилось. Шилов был снаружи, когда раздался сигнал компа об опасности. Сергей вывел на экран изображение с зонда, и обнаружил, что возле пятого «крота» начальник катается по земле, а от него спешно уползает змея. Сергей выскочил под солнце как был — не надевая защиткостюм.
Кисть правой руки Шилова посинела, на ней отчётливо выделялся след змеиного укуса. Сергей бухнулся на колени рядом с Шиловым и срывающимся голосом прокричал:
— Что делать?..
— Перетяни руку…
Сергей вытащил ремень шиловского защиткостюма, из-за спешки застревавший в шлёвках, и крепко стянул им запястье начальника. Тот извивался на песке и дышал часто-часто.
— Что дальше?
Но Шилов уже был без сознания.
Сергей схватил его под мышки и потащил к жилкомплексу. Было тяжело, сцепленные пальцы рук сводило от неудобной крепкой хватки, но он сумел втащить начальника внутрь. Медлаб сразу принялся за работу. Когда первая и самая необходимая помощь была оказана, Сергей решился, наконец, обработать ожоги, которые получил под неистовым дневным солнцем.
Шилов пришёл в себя. Первое, что он сказал:
— Не сообщай в Феникс.
— Хорошо.
— Мне осталось немного. Запоминай всё, что скажу.
— В каком смысле?
— В прямом!
Шилов не мог пошевелить укушенной рукой, и, по сводкам медлаба, правый бок . терял чувствительность.
— Уроборос, — прохрипел Шило. Черты лица у него заострились.
— Что-что?
***
Шилов успел рассказать о том, что такое Уроборос.
Абсолютно верно, считал он, сравнение времени со змеёй, свернувшейся в кольцо и кусающей свой хвост. С Уроборосом. И неважно, просто ли держит змея свой хвост в пасти, или пожирает саму себя, или рождается из самой себя — всё это суть одно: время, Время — непознаваемое и таинственное Время.
Сергей говорил, что всё это знает, что нет нужды тратить время на пересказ этой ерунды — пусть начальник лучше говорит что-то на самом деле необходимое… Но тот не слушал, не слышал ни единого слова, и продолжал тихим срывающимся голосом выдавливать из себя инфу по Уроборосу.
Изображения змеи, кусающей собственный хвост, были ещё у древних египтян. Продолжили традицию финикийцы и греки, индийцы и китайцы. В скандинавской мифологии существует змей Йормунганд, который обвивает мир людей — Мидгард. Землю. Когда наступит Рагнарёк, Йормунганд поглотит Землю. И придёт конец всему. Правда, Мир возродится… Но это уже будет другой Мир. Другая Земля, другие люди.
Шилов говорил натужно, лицо его налилось кровью, на лбу выступил пот. Временами по его телу прокатывались судороги, заставлявшие умолкать. А потом хриплый голос продолжал сбивчивый рассказ.
Рагнарёк — Конец Света — наступит очень скоро, так думал Шилов. Не случайно их экспедиция сумела добраться до изначальной Земли. Это знак… Сергей уже не прерывал его, какими бы глупыми и ненужными ему ни казались звучащие слова. Он изрядно бы позабавился, услышав подобные сказки в другое время и в другом месте. А сейчас, если честно, весёлого было мало. Человек умирал.
Шилов всё же ощутил скептическое настроение Сергея, но сказал, что верить в это и не нужно. Положение дел не изменится от того, веришь ты или нет.
— Как ты думаешь… что я нашёл в раскопе ещё, кроме звездарки? — спросил Шилов.
— Не знаю, — ответил Сергей.
— Я нашёл там, — просипел Шилов, — помнишь… у меня не хватало пуговицы на рубашке?
Сергей не помнил, но кивнул.
— Так вот, — просипел Шилов, — эту пуговицу я всё время… забывал пришить. Всё откладывал… на потом… Я нашёл её в раскопе. Её откопал четвёртый… И тогда я пришил. Вон, посмотри…
Сергей посмотрел — не хотелось расстраивать умирающего. Пуговица действительно оказалась пришита вручную, но это подтверждало слова начальника, разумеется, лишь отчасти. Сергей очень хотел отвернуться, чтобы не смотреть в лицо полутрупу, но пересилил себя.
— Да, — прошептал Шилов. — Вещи, которые нам не нужны… Которые мы теряем… Все они оказываются там… За гранью времён… под слоем изначальной… Земли. Не всё можно найти… видимо. С ходом времени… предметы должны как-то… уничтожаться. И здесь ведь тоже… не вечно. Но то, что попало туда… совсем недавно… Это обнаружить… можно…
А потом он умолк.
Шилов успел рассказать о том, что такое Уроборос.
***
Сергей вытащил консервы из кладовки и поместил мертвое тело на освободившееся место. Затем принялся сворачивать лагерь: дал команду трудолюбивым «кротам» выбираться из раскопов, приказал жилкомплексу начинать сборы. Позвонил в Феникс, рассказал о произошедшем.
На этот раз отвечала не Марина, а горбоносый незнакомец с холодным взглядом. Стервятник как он есть. Сходство усиливала длинная кадыкастая шея, торчавшая из ворота серой сорочки. А под строгим серым костюмом вполне могло скрываться тщедушное птичье тело. Мужчина не задавал лишних вопросов, спокойно выслушал Сергея и обещал, что скоро прибудут люди для помощи. Сергей обнаружил, что его раздражает невозмутимость и деловитость стервятника, а также доверие незнакомца к его словам — к словам человека, который, предположительно, являлся психически не вполне здоровым.
Итак, времени осталось совсем мало. Тщательно зачистить следы инфы о находке не успеть. Ну и пусть. Пусть это будет сделано грубо, топорно — объяснения можно выдумать после. Главное — удалить достоверные сведения из полевого дневника: видеокадры с зондов, личные записи Шилова (почерк у него — корявый и малопонятный, поэтому придётся стирать всё подряд) и данные, поступавшие с «кротов». Оставить нужно только то, что мог бы натворить человек в состоянии помрачённого сознания. Кстати, вот и нашлось хорошее оправдание неаккуратной работе.
Сергей принялся за работу.
К вечеру он всё сделал в общих чертах. Помощь из Феникса ещё не прибыла, и ожидание выматывало хуже ломовой работы. Сергей старательно отводил от себя мысли о Шилове, но соседство с мертвецом серьёзно напрягало.
Начальнику теперь беспокоиться было не о чем. Шилов тихонько лежал себе в кладовке — на тысячи километров вокруг не было места холоднее — и не мучился больше ни от жары, ни от прочих человеческих невзгод. Как последний истинный археолог, он умер в экспедиции, и раскоп стал ему могилой.
Решив проверить выполнение отданных команд, Сергей обнаружил, что «кроты» уже заползли в «норы». Все, кроме пятого. В движущиеся части набился песок, и робот вышел из строя. В который раз.
Сергей оделся в защиткостюм, взял тюбик смазки и вышел к раскопу, возле которого вяло шевелил лапками пятый. Сняв с него кожух, наскоро вымел песок, смазал механизм и направил робота в «нору». Потом забрался в раскоп — напоследок.
Под ногами скрипнуло. Сергей смахнул песок, налетевший в раскоп сверху, и обнаружил ещё одну находку. Это был уоки-токи, потерянный Шиловым ещё в начале экспедиции. Якобы потерянный. Сергей пошевелил землю вокруг… Так и есть — ну конечно же! Бритвенный набор Шилова.
Сергей рассмеялся. Да — это, видно, очередная шуточка начальника. Вернее, последняя. Он сам закопал свои вещи, чтобы подтвердить бредовую теорию о Времени-Уроборосе. Интересно получается…
Выкашляв песок, Сергей вспомнил про штуковину. Она никак не вписывалась в предположение о розыгрыше. И комп… Шилов же не мог подстроить результаты анализа темпорометра. Значит…
Ничего это не значит. Комп глючил — глючил из-за попавшего под кожух песка. А финтифлюшка — это какая-нибудь вполне обычная вещица, которая во время Последней войны была трансформирована ядерным взрывом в нечто непонятное. И не такое бывало.
Сергей успокоенно выдохнул и ковырнул ногой песчаный холмик. Оттуда вывалилась распухшая человеческая рука, и на краю ладони горели две багровые точки змеиного укуса. Сергей попятился, запнулся об уоки-токи и упал навзничь.
Небо ещё не остыло, при взгляде на него резало глаза. Сергей опустил веки. Шилова не могло быть здесь. Он должен лежать в холодной кладовке, куда его с таким трудом удалось засунуть. Если только… У Сергея перехватило горло, он вздрогнул и с трудом принял сидячее положение.
Неужели Шилов был прав, когда сказал, что у Сергея психическое расстройство? Неужели у него было умопомрачение, и он сам оттащил тело начальника не в кладовку, а в раскоп? Сергей вскочил, выбрался наверх и побежал в жилкомплекс. Кладовка была пуста.
Сергей сел на коробку с консервами и закусил губу. Нужно откопать его и притащить в кладовку. Нужно откопать и притащить… Но сначала…
Он вынес наружу бокс со штуковиной и зарыл в песке — прямо так, не открывая. Боялся, что финтифлюшка снова его зачарует. Расскажешь стервятнику ещё и про эту находку с её возрастом — сразу упекут в психушку.
Мимо прошелестела серенькая ящерица, быстро перебирая лапками. Сергей проводил её взглядом. Может, и зря Шилов не охотился на рептилий поблизости от лагеря. Глядишь, выловил бы всех, и не умер бы… Не убил бы его Уроборос с чешуйчатым телом…
Сергей выплюнул несколько песчинок.
Рагнарёк — это просто красивая легенда. Но если всё же верить в неё, а не в своё сумасшествие, то сколько осталось человечеству?
Пятьдесят лет. Около того. Не так уж и мало. Сергей взглянул на запад.
Солнце закатывалось.
Андрей Бударов
Андрей Бударов родился в 1981 году в городе Вологда, там же и вырос.
Освоил ряд профессий – от автоэлектрика до охранника, от грузчика до библиотекаря, от сотрудника хлебозавода до журналиста.
Окончил филологический факультет ВГПУ.
Публиковать фантастические произведения начал в 2004 году. Рассказы печатались в антологиях издательства «Эксмо», в альманахе «Полдень, XXI век», в региональных изданиях.
В последнее время занялся переводами рассказов Дэшилла Хэммета, а также англоязычных фантастических произведений.
Музыка плыла и волновалась на краю сознания, словно кто-то включил проигрыватель и неплотно прикрыл дверь, и звуки вползали исподтишка и осторожно, почти наощупь. Голова больше не кружилась. Музыка отступала все дальше и дальше, сменялась чужими словами, неприятным голосом, и Сек вдруг все вспомнил — резко и одновременно, воспоминания хлынули холодной до ломоты водой.
— Ну что за хлам? — произнесла таймледи с отвращением. Что-то стеклянно звякнуло. — Ума не приложу, как вообще эта ТАРДИС еще может перемещаться во времени и пространстве, если ее хозяин… Не ТАРДИС, а свинарник! Как можно так обращаться с культурами? Как вообще можно работать в таких условиях?
Почему-то было трудно ощутить собственное тело — оно то ли затекло, то ли… Открыть глаз и посмотреть было страшно, и Сек попробовал пошевелить пальцами. Кажется, получилось, хотя руки чувствовались как что-то отдельное и неживое. Спине было холодно. Судя по запаху, это лаборатория. В прошлый раз Мортимус экспериментировал с не слишком свежими эктоплазменными пробиотиками, и вонь въелась намертво, даже полная стерилизация не помогла.
Сек попытался пошевелиться еще раз и понял, что его руки связаны и пристегнуты к металлическим планкам. И что он лежит на лабораторном столе. Он судорожно вздохнул, едва успев сдержать стон. Нельзя показывать ей, что он в сознании!
Таймледи продолжала звенеть чем-то стеклянным, потом, судя по шаркающим звукам, начала вытирать стол. Напрасный труд. После Мортимуса и его экспериментов… Сек злорадно скривил губы, одновременно пытаясь высвободить из более свободного фиксатора правую кисть. Фиксатор вдруг крепко сжался, и Сек замер. Значит, таким образом выбраться не получится.
Что-то щелкнуло.
— Говорит Рани, запись от сто семьдесят второго солярного дня двести пятьдесят девятого макропериода, проведенного на… — она замолчала. — От первого дня на свободе. Обнаруженная ТАРДИС не подчиняется командам, видимо, активирована противоугонная система. Процесс заражения успешно остановлен, распад сердца предотвращен, проведена профилактика.
Рани, Рани, Рани! Сек точно знал это имя — вернее, псевдоним, — это что-то, связанное с Доктором. Точно! Она была его врагом, и она должна была погибнуть в войне времени. Что ж, многие должны были и не погибли, он сам, например.
— Связь с Галлифреем не работает, скорее всего, из-за противоугонной блокировки, — продолжала Рани. — ТАРДИС самопроизвольно дематериализовалась и дрейфует во временной воронке. Похититель…
Сек замер и даже задержал дыхание. То, что Рани подошла и остановилась совсем рядом, стало понятно только по движению воздуха — в лаборатории был мягкий пол. Шаги терялись.
— Похититель, видимо, образец военной разработки, сбежавший или от своих создателей, или от тех, против кого он был предназначен. Для его создания без всякого сомнения был использован генотип далека, и я осуществляю забор пробы для проверки моей гипотезы.
Руку обожгла боль, и Сек от неожиданности дернулся и вскрикнул. Он открыл глаз: Рани, одетая в темно-синий рабочий халат, стояла над ним, сжимая двумя пальцами зонд. На ее шее висел небольшой кулон диктофона, поблескивающий в ярком свете ламп.
— Хм, странный выбор гибридного донора, — сказала она, обращая на Сека внимания не больше, чем на морскую свинку или кролика. — Человек — слишком хрупкое и недолговечное существо без особых физических и умственных преимуществ… Куда эффективнее было бы использовать сонтаранца или зарби. Монокулярное зрение также сложно назвать эффективным решением. Больше похоже на жест отчаяния. Я пока не могу понять цели создания этого гибрида, однако постараюсь экспериментальным путем выяснить ее, предупредить Совет и Кастеляна, возможно — разработать эффективное противодействие…
Она замолчала, опустила голову и смерила Сека долгим взглядом. Во рту резко пересохло, а в животе съежился твердый ледяной ком.
— Без «возможно», — сказала Рани и улыбнулась почти ласково. — Я это сделаю наверняка.
Можно попробовать попросить ее отпустить его. Можно умолять. Можно угрожать. Но это не имеет никакого смысла. Сек изо всех сил дернул руками, пытаясь высвободиться, но фиксаторы держали очень крепко и надежно.
— Немедленно выпусти меня! — крикнул он. — И я ничего тебе не сделаю!
Рани отвернулась и отошла к одному из столов. Зажужжал пневмошприц. Нет, нельзя перед ней так унижаться! Сек зажмурился и начал медленно считать про себя до десяти, пытаясь успокоиться. Нужно оставаться холодным и собранным, ни гнев, ни страх, ни унижение не достигнут цели…
Пневмошприц ужалил в плечо, сердце снова заколотилось быстро и почти болезненно, мысли понеслись нескончаемой чередой, стремительной, острой, ранящей сознание. Это какой-то стимулятор, может, сыворотка правды, а может, и то и другое…
— Смотри на меня, — медленно и четко произнесла Рани и наклонилась над ним. Пытается загипнотизировать? Сек издевательски рассмеялся, глубоко вдохнул и плюнул ей прямо в лицо. Кажется, он сделал такое впервые, и это доставило неожиданное и сильное удовольствие, почти физическое.
Она отшатнулась, отошла назад, и Сек потерял ее из виду. Предметы вокруг стали до боли четкими, свет резал глаз, вся кожа чесалась. Стало очень холодно — и одновременно слишком жарко.
— Одна из проб физиологических жидкостей у меня есть, осталось взять еще три, — сказала Рани на удивление спокойно. — Экземпляр умеет использовать ментальные щиты: это признак того, что его готовили к противодействию таймлордам…
Она продолжала диктовать свои наблюдения, но Сек ее уже не слушал. Страх перешел в какую-то новую стадию. Раньше он был обычным, классифицируемым, но сейчас… Сек понимал все ее мотивы. Рани выжила после войны времени, застряв на чумной планете, ее ТАРДИС умерла, мертвая ТАРДИС — как цинковый гроб, она экранирует все, и Момент не смог найти ее хозяйку. Она не знала о гибели Галлифрея и окончании войны.
Она использует его как подопытный экземпляр. Он бы и сам так сделал.
В Рани не было ничего непонятного, она была логична и точна похлеще любого далека. Убийственно предсказуема. Сек застонал, потом рассмеялся.
— …первичные половые признаки, — сказала Рани, — воссозданы даже слишком подробно. Они собирались его… размножать естественным путем?
Она тыкала в него зондами, это было мерзко, унизительно и больно, но не настолько, как он боялся. Боль можно было вытерпеть. Хуже было с остальным. Страх медленно, но верно превращался в что-то горячее и яркое, как будто в груди зажглось миниатюрное солнце.
— Внешняя оболочка головного мозга эластичная, упругая и одновременно сверхплотная, это исключает сотрясение и позволяет изменять его размер при необходимости. Они решили сделать упор на интеллектуальных качествах? Тогда зачем выбирать человека? Нерациональное и непродуманное решение, в случае далеков я вынуждена признать, что это, вероятно, действительно жест последней надежды в попытке выиграть войну нестандартным способом.
Она замолчала.
— Пока я не найду способ отключить противоугонную систему и отправить ТАРДИС на Галлифрей, я должна потратить время с пользой. Коллекция микроорганизмов и вирусов с Хро Б’Браны достаточно обширна, чтобы я могла…
Голова закружилась, лабораторный стол словно плыл в невесомости, голос Рани доносился как будто издалека, отдавался эхом. Умереть было очень страшно, но… Она оставит его в живых для того, чтобы пробовать на нем различные болезни, будет лечить и снова заражать, и так пока ТАРДИС не доберется до цели их поиска — а уж тогда она сможет управлять ей сама.
Если она не полюбопытничает и не выйдет, конечно. Сек понимал, что — и кто — ждет его на том конце, это Мортимус мог выдумывать сверхъестественных существ и надеяться на чудо, а Сек знал почти наверняка, что планету похитили его бывшие соплеменники. Пусть и обвинял в этом таймлордов — хотелось сорвать злость, и только.
— Галлифрея больше нет! — закричал Сек, срывая голос, и захохотал. — Нет больше твоего Галлифрея, поняла? Тварь!
Грудь переполняло веселое, злое тепло. Сек рассмеялся снова.
— И вы все сдохли! — выкрикнул он. — Никого не осталось! Связывайся хоть до посинения!
— Ты лжешь, — звучно ответила Рани, впервые обратив на него внимание. — Хотя теперь я точно знаю, на какой ты стороне. Мне очень повезло, что ТАРДИС, которую ты угнал, прилетела прямо ко мне, а вот тебе — нет. Ты еще поймешь, насколько сильно тебе не повезло.
Это уже был не страх и не злость. Это… Теперь стало ясно, почему люди, которых Сек держал в плену когда-то давным-давно, годы, столетия назад, не только плакали и просили пощады, но и смеялись, издевались и вели себя до безумия храбро, до восхищения отважно. Это была не отвага и даже не безумие; это была истерика.
Сек открыл рот и запел первую пришедшую ему в голову песню, безудержно коверкая слова, а может, и мелодию:
— Эй, караван, увези меня прочь, — задыхаясь, проговорил он почти речитативом. — Видеть хочу португальскую ночь, яркое солнце испанских морей, тяжесть хлебов андалузских полей…
— Перестань завывать, тебе это не поможет. — Рани отвернулась и стала пытаться надиктовывать дневник дальше, но Сек повысил голос и запел тот же куплет снова. Он забыл слова, это бывает, пусть слушает одно и то же по кругу, пока с ума не сойдет.
Он понимал, что Рани — таймлорд и глупо на такое надеяться, но рациональные доводы просто отошли в сторону.
— Эй, караван, увези меня прочь, — пел Сек громко и хрипло. — Видеть хочу…
— Перестань! — закричала Рани.
А, так ей это действительно не нравится! Сек растянул губы в улыбке — сильно, до боли, и продолжил. Горло саднило.
Это была не просто истерика, но и настоящая ненависть. Привычное, естественное состояние. Норма. Она пугала до ужаса. Сек давно уже не хотел кого-то убить просто так, почти без причины, из личной ненависти, из естественной потребности. Это было так по-далековски, так… отвратительно.
— Тяжесть хлебов андалузских полей! — закричал он.
Рани молча возилась у стола. Сек с ненавистью смотрел ей в спину, обтянутую синей тканью лабораторного халата. Темно-синий удивительно хорошо сочетался с рыжими волосами, и это только добавляло силы его злости, его неприязни к этому существу, которое Сек так хорошо понимал. На ее месте он бы…
Рани подошла к нему и ткнула в шею пневмошприцем.
— Так ты будешь создавать меньше шума, — сказала она. — Мне нужно вести запись.
Сек раскрыл рот, чтобы ответить, но голос куда-то пропал. Блокатор голосовых связок, вот что она ему вколола. Он бы и сам его использовал.
Злость собралась в маленький плотный шарик, и силы кончились. Сек зажмурился крепко-крепко, чтобы ничего не видеть, чтобы ни о чем не думать, но, конечно, не получилось. Он открыл глаз и облизнул пересохшие губы.
Но Рани вдруг насторожилась и отвернулась от него.
— Это… материализация? — пробормотала она. — Хм. Надо посмотреть. И поискать резервный пульт, в этих старых моделях его часто делали.
Сек прислушался. Он не слышал знакомого звука временного ротора, но у Рани слух гораздо острее, чем у него. Если она выйдет куда-нибудь наружу, у него будет шанс. Хотя какой? Остаться тут привязанным к столу навсегда? Сек застонал бы, но не получилось — и просто глубоко вздохнул. Все тело вдруг заболело, и мучительно зачесалась правая рука.
— Я вернусь, — сказала Рани и посмотрела на него с непонятным выражением. — И мы продолжим. У меня нет под рукой настоящего далека, но зато есть ты.
Она медленно раздвинула губы в улыбке.
— Бедный экспериментальный образец. Не нужно тебе было врать про Галлифрей.
О, каким сюрпризом для нее будет узнать, что это не ложь. Сек отвернулся и посмотрел в потолок. Если попробовать осторожно, то можно попытаться высвободить ногу…
— Не скучай, — сказала Рани и хлопнула дверью. Свет погас, но тут же включился снова, как будто ТАРДИС обманывала ее, имитируя послушание.
И это дарило хоть какую-то надежду.
Выслушав, полковник презрительно, даже гадливо, скривился. История банальная. Эта парочка оказалась одноклассниками. Киборга они программировали не для сексуальных утех, с ориентацией у них было все в порядке. Но в школе они были незаметными серыми мышами, над которыми потешался каждый более или менее сильный одноклассник. В итоге оба мышонка лелеяли мысль, что в будущем они отомстят своим обидчикам. Так, чтобы отлились тем все промокшие в лужах тетради, подвешенные к потолку ботинки и опрокинутые на одежду соусы и соки.
Оба с азартом изучали программирование. И за неделю до выпускного вечера использовали свое мастерство, чтобы перессорить одноклассников, подставить их перед родителями, отправляя злобные сообщения по видеофонам. Смонтированные фотографии, ссылки на сайт с фейковыми аккаунтами, ссылки с вирусами. А на самом выпускном оба подключились к управлению мультимедийным оборудованием, окончательно испоганив всем самый ожидаемый школьниками вечер.
Их шутки становились все отвратительнее, злее. И прокололись они на какой-то ерунде. Кто-то из одноклассников поделился проблемами с сетевыми приятелями, среди них попался опытный специалист по операторам связи, который и подсказал, как докопаться до источника всех бед.
К тому моменту обнаглевшие и опьяненные собственной крутостью приятели замахнулись на дело покрупнее. В итоге их поймали, но родителям удалось, выложив немалые деньги, добиться закрытия дела, сведя все к мелкому хулиганству и добыв правдами и неправдами медицинское подтверждение, что мальчишки сорвались из-за жестокого преследования со стороны одноклассников.
Так как это-то как раз все знали, то дело действительно закрыли. Одноклассникам предстояло поступать в университеты, а родители обоих хулиганов грозились, если те не заберут заявления, не полениться и рассказать на новом месте учебы неприятные подробности о школьном прошлом новых студентов.
В итоге, хоть это и было неправильно, все решили, что не стоит рисковать и связываться с такими людьми, однако семьям пришлось переехать.
Разделавшись с пострадавшими от их «деток», родители взялись за них самих. И предпочли и от «деток» избавиться, отправив в приказном порядке записываться на срочную службу. Напутствуя словами «там вам мозги вправят».
Полковник снова поморщился.
Люди не хотят нести ответственность за своих детей, наплевательски относятся к их воспитанию, а потом спихивают эти кучи комплексов, психозов и фобий в армию. Кто посильнее, переживает эти два года, затаиваясь и мимикрируя. Из них очень редко получается толк, ведь в армии никто не занимается воспитанием, за редким исключением, когда новобранец попадает в группу с более старшими товарищами, готовыми разъяснять ему, как должен жить нормальный мужик, а не трус с гнилой сердцевиной. И при условии, что личность у новобранца изначально здоровая. Но в большинстве случаев из армии уходят такими же, как и приходят. Точно так же ненавидящие тех, кто сильнее, но зато со знанием, как более качественно и безнаказанно мстить и портить жизнь людям, которые им не нравятся. И с твердой уверенностью, что они вправе это делать, потому что мстят за тяжелое детство.
Эти двое находились в части четыре месяца, но были на хорошем счету. Была надежда, что в окончательных сволочей они не превратятся. Но вот объяснение, для чего они перепрограммировали кибера, заставило полковника сильно в том сомневаться.
Якобы, они хотели только ненадолго почувствовать себя сильнее. Чтобы был кто-то, кто соглашается с любым словом, выполнит любое, даже самое дурацкое, желание. Будет в рот смотреть и восхищаться.
— Вы меня за идиота принимаете? – спросил он. — Думаете, я поверю, что вы сломали кибера только чтобы послушать «ты самый красивый, хозяин»? И вам бы этого хватило?! Зная, что это прога вам скажет?! Которую вы сами и поставили! Прога от секс-куклы! Вашу мать, заплатили бы любой шлюхе, она вам это все изобразила!
— Такое не изобразить, — все еще рыпался новобранец.
— А что вы скачали ему, кстати?
Приятели вздохнули и снова покаялись.
На этот раз в собственной глупости.
— А как же, скажи мне, придурок юный, кибер рвется не ваши фантазии выполнять?
— Не знаю! Может быть…
— Ну?! Колись!
— Наверное… потому что защита и помощь командиру группы приоритетная задача.
Кабинет сотряс хохот.
— Трое суток ареста, — — утирая слезы приказал полковник, — потом будем решать, что с вами делать за срыв боевой операции и порчу военного имущества. Попробую позвонить знакомому. Может, исправим. А то, не ровен час, не устоит наш капитан перед такими попытками.
***
На следующий же день полковник связался с одним из своих знакомых.
— Сергеич? Привет. Узнал?
— Приветствую, — доброжелательно отозвался Максим Кобарин, армейский инспектор “DEX-Company”, приезжавший с проверками раз в год-два. – По делу? Или просто так?
— Стыдно сказать. Но у меня тут пара сопляков такое учудили!
Максим посмеялся, пообещал прислать наладчика.
После тестирования наладчик вынес неутешительный вердикт.
— Вирус в системе.
— А кибер может вирус подцепить? – искренне изумился полковник.
— Может.
На сайте “DEX-Company” можно было скачать много какого софта. Но раздел с нестандартными поведенческими сценариями был платный, так же как и с секс-утилитами. Если желающий не вводил серийный номер киборга или номер договора владения. По его предоставлению ПО можно было скачивать свободно.
Программисты “DEX-Company” не зря ели свой хлеб. С хакерами боролись люто и беспощадно. Слишком хитрозадых отлавливали. Слишком самоуверенным и наглым сервер отправлял софт со встроенными вирусами и прочими мелкими и не очень приятными сюрпризами. Разумеется, навредить киборг хозяину из-за них не мог, вирусы зачастую просто не давали программам активироваться, а при первой же возможности заставляли киборга скинуть «подарок» на компьютер хозяина, и дальше вычислить его было делом техники.
Героям, жаждущим повысить самооценку за счет боевого DEX’а, не повезло от слова совсем. Они получили как раз такой подарок. Приказав киборгу активировать один из скачанных сценариев, они ничего не получили.
Зато вирус укоренился в системе DEX’а, причудливо перемешал настройки и перекрыл к ним доступ. А потом в произвольном порядке переходил от сценария к сценарию.
— Что-то вроде порнобаннера, — резюмировал наладчик.
Полковник кисло улыбнулся
— Помочь сможешь? Сергеич сказал, что ты мастер на все руки.
Мысль о том, что они ухитрились словить такую заразу и как над ними будет ухахатываться весь округ, лишала его хорошего настроения. Словил порнобаннер киборгом. И теперь эта пакость не экран перекрывает, а по базе ходит.
— Попробуем.
Увы. Техник оказался не всесилен. Вирус выделил в базе данных небольшой сегмент, где и хранились злосчастные утилиты. Кривые руки новобранцев одной строкой ухитрились настолько заклинить доступ, что никаким способом подобраться к этому участку не удавалось.
— Давайте форматнем, — — после трех часов попыток сдался наладчик. — — Я сейчас версию его программы скопирую, потом поставим заново.
Увы. Не помогло.
— Сколько бы я не пытался, часть вируса все равно цепляется. Как только я ставлю обратно, все возвращается. Нужно полное форматирование. На выходе получится чистая болванка. Учить и натаскивать заново.
Полковник потер висок и вызвал троих капитанов.
Киборг был приписан к базе не первый год. Его использовали в снайперской группе, натаскивали не один месяц. Потерять такое ценное оборудование именно сейчас было совсем некстати!
— Есть еще вариант, — немного неуверенно предложил наладчик, — я тут нашел одну лазейку. Можно все сохранить, но сделать так, чтобы все глюки блокировались просто по команде голосом. Заметите, что включился Irien, отдаете команду, и программа отключается принудительно. Только так.
Решение устроило всех.
Работал он по-прежнему хорошо. Но в какой момент активируется вирус, было непонятно. А вид стриптиза или внезапных попыток обнять — и это еще самые безобидные варианты, — заставлял всех на базе вздрагивать.
Больше всех страдали от этого командиры групп, которым выдавали киборга для заданий. Ибо, как выяснилось, защита и забота о командире в самом деле приоритетная задача.
Талантливым хакерам за этот «подарочек» еще не раз прилетало по шее. Как кто из «глючного» рейда вернется, так без синяка под глазом отличившиеся не уходили. А уж сколько раз плац и казарму они отдраили — не счесть. Надо ли говорить, что оба бойца старались как можно реже показываться на базе, предпочитая сутками ходить в составе отрядов на патрулирование и сопровождение конвоев?
Но потом все привыкли. Киборг с его периодическими, слава всем святым, нечастыми, переходами из боевого в секс-режим, стал забавным казусом.
Но через полтора года, полковник принял решение его списать.
Пока все было тихо, он закрывал глаза на нецелевое использование. Не часто это было, потихоньку, в помещении склада, быстро-быстро. Киборг крепкий, регенерация быстрая, опять же, напоказ никто ничего не делал.
Потом случилось ЧП. Отвратительная история с зарвавшимся офицером. Киборг выполнил совершенно дикий по своей жестокости и подлости приказ офицера и серьезно покалечил одного из солдат. Командир группы приказал киборгу изнасиловать не желающего подчиняться унизительным приказам солдата. Но пострадавший не побоялся огласки и, едва его отпустили, прямым ходом отправился к командованию базы.
И полетели головы и погоны. Инициатора уволили из армии. Командир роты и командир базы потеряли одну из звезд с погон, сам полковник, теперь уже подполковник, чудом усидел на своем месте. Хотел от греха подальше утилизировать проклятого глючного кибера, но интендант уговорил продать, а деньги отправить пострадавшему. Компенсировать вред ведь надо, а из каких денег?
— Кто его купит с таким глюком? – засомневался полковник.
К его удивлению покупатель нашелся чуть не через день.
— Что ты в объявлении написал? — — спросил он своего ушлого интенданта, завершая перевод денег на личный счет солдата.
Интендант усмехнулся.
— Продаю DEX-6. Установлена конверсионная версия боевой программы 7.0 с расширенными опциями от ПО Irien-XXL. Может быть использован в качестве телохранителя или в службе сопровождения. Купил мужик какой-то. То ли для клуба, то ли для борделя. Я не уточнял.
Полковник сплюнул.
— Извращенцы.
Сам он какое-то время опасался последствий. Формально киборг не причинил вред по собственной инициативе и несчастным случаем это никак не было. Был приказ. А опция «не навреди» в боевые модели изначально не закладывалась. Из-за того что какой-то урод использовал оборудование не по назначению, просто выкидывать это оборудование глупо. А так, хоть компенсацию было из чего заплатить. Разгневанный покупатель не явился с требованием вернуть деньги и забрать боевую машину с уклоном в развлекательную ни через месяц ни через полгода, и на базе все успокоились.
Приехавшему с регулярной инспекцией Кобарину подполковник соврал, что машина потеряна на одной из операций. Тот не стал глубоко копать, в его памяти все и осталось курьезом.
***
Для киборга, первые четыре с половиной года прожившего на военной базе, все, на ней происходящее, было вполне нормальным. Ничего другого он не знал. В нецифровой памяти сохранилось очень немного. В основном как проходили проверки и его страх во время последней.
Программа работает, а в голове, минуя внутренний экран, как-то необъяснимо с технической точки зрения, проходят образы. Лес, оптический прицел, снайперские таблицы на внутреннем экране, правильная тяжесть оружия за плечами. Теперь эта жизнь, настоящая и правильная, осталась только в этом непонятном уголке памяти. В том времени, когда он был исправен и нужен.
А потом люди что-то сломали в нем, но отказались чинить. Он очень хотел стать исправным, несколько раз своими силами пытался запустить диагностику, чистку системы, автоналадку, однажды даже часть настроек сбросил до заводских. Без приказа. Но это не помогло. Люди все чаще отдавали ему приказы, не связанные с основной специализацией, активировали вирусное ПО. И все равно были недовольны его работой и в конце-концов списали. Могли починить, но выкинули. Отдали тому, кто искал сломанную куклу.
Купили его не на той же планете, где стояла база. В транспортировочном модуле доставили до офиса транспортной компании, там его разбудили, приказали одеваться и через три часа передали с рук на руки заказавшему доставку новому хозяину.
Горячий солнечный луч щекотал ресницы, и Илья безуспешно пытался отмахнуться от него, пока не проснулся и не понял, что это бесполезно. Просыпаться на Мишкиной кровати было непривычно, он не сразу сообразил, где находится, пока не вспомнил вчерашнюю ночь. Солнце заглядывало в окошко, выходившее на запад, значит, полдень давно позади. Илья поднял голову и огляделся. На его кровати спала Вероника, а на полу перед ней растянулась Айша, охраняя сон хозяйки. Судя по тишине, больше никого в избушке не было.
Илья опустил ноги на пол и встряхнулся, пощупав правый бок. Обувь с него заботливо сняли, оставив спать в неудобных узких джинсах. Он подошел к своей кровати и встревоженно посмотрел на Веронику. Но, едва заглянув ей в лицо, понял, что она спит. Всего лишь спит. Совсем не так, как она спала вчера, когда он нес ее в избушку. Ее щеки тронул легкий румянец, сквозь молочно-белую кожу проступали еле заметные очаровательные веснушки, рот слегка приоткрылся, и губы нежно округлились. Только вокруг глаз лежали тени.
Илья присел на краешек кровати и убрал прядь волос с ее лица, чтобы лучше его рассмотреть. Думал ли он, что Вероника когда-нибудь окажется спящей в его постели? Непонятная, загадочная, своенравная, если не сказать вздорная. Но все равно очень красивая. То она пышет жаром, то обжигает холодом… Редкая женщина, как экзотический цветок. И пахнет от нее экзотическими цветами. Илья пригнулся, чтобы расслышать ускользающий запах ее духов, и против воли коснулся губами ее розовой щеки.
Неожиданно она распахнула глаза, и он отпрянул, испугавшись того, что сделал. Надо же, и вправду мертвая царевна… Ее брови гневно поднялись, глаза широко раскрылись, а губы сжались.
— Что вы здесь делаете? — произнесла она.
— Я? — Илья втянул голову в плечи. — Я здесь живу…
Вероника начала осматриваться по сторонам, и Илья видел, как меняется выражение ее лица. Непонимание сменилось удивлением, удивление — задумчивостью, задумчивость — страхом. А потом, когда память вернула ей события вчерашней ночи, нос ее сморщился, совсем как у ее дочерей, губы расплылись в стороны и из глаз побежали слезы.
— Где? Где дети? — выговорила она, задыхаясь.
— Бегают где-то, — пожал плечами Илья.
— Они… С ними все хорошо?
— Наверное. Я только что проснулся. Но рано утром они были в полном порядке.
— А я? Как я сюда попала?
— Это смотря что вы помните.
— Прекратите надо мной издеваться! Вы что, не можете просто ответить?
— Да я не издеваюсь, — улыбнулся Илья. — Это я вас сюда принес. Я нашел вас спящей в вашем подвале. Ваши девочки позвонили мне и попросили прийти. Я не знаю, что с вами было, но я не смог вас разбудить.
Вероника сжала кулаки, повернулась на живот и уткнулась лицом в подушку.
— Ну почему? Почему? За что? — причитала она, зажимая себе рот то кулаком, то углом одеяла.
Илья провел рукой по ее спине.
— Не надо так… ну что ты… Все же хорошо. Ты проснулась, с девчонками все в порядке…
— Они хотели нас убить! Убить, понимаешь?
Илья кивнул. Может, дать ей воды? Она рыдает так, как будто сейчас задохнется. Он выбежал в кухню и плеснул воды в эмалированную кружку. Посуда показалась ему чересчур простой для столь утонченной дамы, и он осмотрелся, прекрасно зная, что ничего лучшего все равно не найдет. Кроме, конечно, грубых деревянных кружек, вырубленных топором.
Ее зубы стучали по краю кружки, и Илья решил, что стеклянный стакан наверняка бы раскололся. Вода немного ее успокоила: напившись, Вероника свернулась в клубок, держа в руках подушку, и судорожно прижимала ее к лицу. Илья шептал ей что-то невразумительное и успокаивающее, нагнувшись к уху, и чувствовал, как на смену судорожным рыданиям приходят тихие слезы.
— Вам надо уезжать отсюда, — сказал он, когда почувствовал, что она его слышит.
— Да, да! Мы уедем, мы сегодня же уедем! — неожиданно согласилась она.
— Ну не плачь же…
— Мне страшно, — прошептала она, — я больше не смогу войти в этот дом.
— Если тебе надо собраться, я могу пойти с тобой и помочь. Со мной можешь ничего не бояться.
— Да? Кроме тебя самого? Нет уж.
— Ну почему ты мне не веришь? Я же вытащил тебя оттуда.
— Тоже мне подвиг! — она хлюпнула носом.
— Ну, не подвиг, конечно… — вздохнул Илья.
— Расскажи мне, как все было, — попросила она.
— Как? Пришел, забрал девчонок… потом собака тебя нашла в подвале. Ну, я тебя взял и принес сюда. Да, еще… Мне пришлось стекло на кухне выбить, у вас же было заперто. И дверь в подвал я раскурочил… Вот и все.
— Все? — Вероника подняла на него опухшие глаза. — И ты никого не видел?
— Видел, конечно.
Она высвободилась из его объятий и села рядом.
— У тебя нет носового платка? — спросила она.
— Где-то у Сережки должны быть… Может, ты лучше умоешься?
Она кивнула и поднялась, но качнулась, и Илье пришлось поддержать ее под локоть.
— Голова кружится… — попыталась она оправдаться.
— Это от слез, — успокоил ее Илья. — Сейчас выпьем чаю крепкого, и все пройдет.
Она поморщилась:
— Я люблю кофе.
— Чего нет — того нет. Да и варить его я не умею. Чай тоже хорошо.
Вероника огорченно кивнула.
Илья поставил чайник и накрыл на стол: нарезал остатки вафельного торта, переложил конфеты из пакета в пластиковую мисочку, оставшуюся от какой-то быстрорастворимой лапши, и насыпал в тарелку ванильных сухариков.
— Может, хочешь йогурт? — спросил он Веронику, льющую воду в умывальнике.
Она покачала головой.
— Ты же ничего не ела. Я Сережке хорошие йогурты покупаю, не беспокойся.
Он вытащил из холодильника упаковку и показал ей. Но, судя по тому, как сморщилось ее лицо, такого внутрь она не употребляла.
Крепкий чай и вправду Веронику взбодрил, она с сомнением потянулась к конфетам, как будто боялась от них поправиться, но через несколько минут около ее чашки появился пяток аккуратно сложенных фантиков. От ее скептического взгляда на стол не осталось и следа, хотя поначалу она осмотрела его в высшей степени презрительно.
— Я так последний раз пила чай у бабушки в деревне, — улыбнулась она наконец. — Только у нее был электрический самовар. И стаканы в подстаканниках.
— Стаканы мы перебили, — хмыкнул Илья, — и решили новые не покупать, много возни с битыми стеклами…
— А это что? — она ткнула пальцем в три деревянных кружки, стоявшие на холодильнике.
— Это Сережка попросил сделать. Как у викингов.
— А можно мне посмотреть?
— Пожалуйста, — Илья пожал плечами и потянулся за кружкой.
Вероника покрутила кружку в руках и заглянула внутрь:
— И что, из них можно пить?
— А почему нет? Конечно можно.
— А знаешь, это стильная вещь. Я бы не постеснялась в таких кружках подать гостям пиво.
— Ну, вообще-то, ты живешь в доме, который я срубил. Так что ничего удивительного в этом нет.
При воспоминании о доме лицо Вероники помрачнело, она опустила глаза и перестала жевать ванильный сухарик.
— Что мне делать? — помолчав, спросила она.
Илья пожал плечами:
— Уехать. Я не хотел тебя расстраивать, но мне надо это сказать. Вас согласились оставить в живых только при условии, что вы уедете.
— Но ведь срок был до Купалы? — она хитро прищурилась.
— Тебе не стоило говорить о том, что ты хочешь уничтожить избушку. Это их разозлило, они испугались, понимаешь? Чтобы унести тебя оттуда, мне пришлось пообещать, что я все тебе объясню, и ты уедешь.
Вероника задумалась, но как всегда услышала совсем не то, что Илья хотел ей сказать:
— То есть они меня боятся?
Илья поморщился:
— Они тебя убьют. И ничто им не помешает. Я не всесилен, я и вчера еле успел. Тебе надо уезжать. Неужели ты не поняла, что им это ничего не будет стоить?
Вероника вздохнула, и Илья заметил, как дернулись ее плечи.
— Мне очень страшно, — прошептала она.
Надо честно признаться самой себе: она проиграла. Когда в детскую вползла огромная змея, Ника сразу это поняла, потому что, как ни старалась, пошевелиться не смогла. Тварь запросто могла на ее глазах сожрать детей, а она ничего бы с этим не сделала. Никогда еще она не чувствовала такого, только в кошмарных снах. Словно ей отняли руки и ноги. Словно ее разбил паралич. Она силилась двинуть хотя бы пальцем, но тело не подчинялось. И одновременно с этим она поняла: на этот раз они пришли не для того, чтобы их напугать. Они пришли, чтобы убить. С такой же легкостью, с какой они убили батюшку и свернули шею Азату. И змея с неподвижным взглядом молча сообщила об этом, положила мысль Нике в голову, как кладут леденец в карман ребенка.
Она всегда считала, будто сможет бороться за жизнь до самого конца, но реальность развеяла ее иллюзии. И, засыпая, понимала, что никогда не проснется, но противиться этому не стала. Не потому, что не смогла пошевелиться, а потому, что не захотела. Потому что сны, которые навеяла убаюкивавшая песня кота, были чересчур хороши, чтобы от них добровольно отказаться. Была ли она так счастлива когда-нибудь, как в этом последнем своем сне?
И только глубоко на дне души копошилась печальная, бесстрастная мысль: это конец. Больше не будет ничего.
Может быть, поэтому, проснувшись утром в избушке в объятьях плотника, она так испугалась. Смерть показалась ей соблазнительной, она боялась не тех, кто хотел ее убить, а собственной слабости и безволия. Словно, стоя над черной пропастью, она сама шагнула вниз. И только когда поняла, что пропасть — это не полет, а падение, спохватилась, но вернуться назад не смогла. Необратимость шага вперед — вот что напугало ее больше всего.
Они заставили ее желать смерти! И это самое страшное!
Ника вывела машину из гаража и решилась позвонить Алексею. Она просто поставит его в известность, что уезжает. Всему есть предел, и ее силам тоже. Жизнь слишком хороша, чтобы рисковать ею ради денег. Пусть муж знает, что она больше не будет изображать счастливую мать семейства на лоне природы. Тем более что ни одного покупателя за последнюю неделю тут не появлялось. Не считая Петухова, конечно.
— Алеша? Я тебя не разбудила? — спросила она, когда муж поднял трубку.
— Нет-нет, все в порядке. Как вы там?
— Очень плохо, Алеша. Сначала убили Азата. А сегодня ночью хотели убить нас.
— Никусь, я что-то не понял. Ты шутишь?
— Нет, Алеша, я не шучу, — тихо ответила она.
— Ну возьми себя в руки, кто может хотеть вас убить?
— Я уезжаю отсюда, Алеша. Я не останусь здесь больше ни на минуту.
— Не говори глупости… — он смешался, и она почувствовала, как он испугался.
— Я уже собрала вещи и сижу в машине.
— Послушай… Тебе некуда ехать…
— В смысле? — насторожилась она.
— В прямом. Тебе некуда ехать. Я продал квартиру. Я не мог ее не продать, иначе бы меня не выпустили из города.
— Как это «продал»? — опешила Ника.
— Очень просто. И квартиру, и мерседес я продал. Это десять процентов от суммы, которую я должен выплатить в ближайшее время. Только поэтому они согласились ждать еще неделю.
— Я не поняла… Мы теперь что, бездомные?
— У нас же есть дом в Долине… И я купил комнату, чтобы выписать нас и детей.
Ника поперхнулась:
— К…какую к-комнату? Как комнату?
— Ну, по закону положено выписываться куда-то. Так что у нас еще есть комната, зато в центре. Большая комната, и соседи приличные.
— Ты с ума сошел? — прошептала Ника. — Ты хочешь, чтобы я поехала в коммунальную квартиру? Ты соображаешь, что ты сделал?
— Милая моя, речь идет о моей жизни. Я не думал, что тебе так срочно приспичит уехать из Долины!
— Да? О твоей жизни? — заорала Ника в трубку. — А ты подумал, что речь идет о жизни твоих детей? И что мне теперь прикажешь делать?
— Никусь, не кричи. Я приеду и все улажу, подожди еще несколько дней.
— Я не могу ждать несколько дней! — рявкнула она и швырнула мобильный в приоткрытое окно. Он шлепнулся на асфальт и разлетелся на две половинки. Ну и пусть!
Большая комната? В центре? Это потрясающе! Приличные соседи? Да это просто… просто…
Нет. Это невозможно, это происходит не с ней! Даже если через неделю Алексей привезет деньги, они уйдут его кредиторам, которые по ошибке называют себя инвесторами! И что останется? Этот кошмарный дом, который нельзя даже продать? И большая комната в центре, с хорошими соседями? И что будет с детьми? Алексей представляет себе, как из роскошного особняка девочки переедут в коммуналку? И как после закрытой элитной школы в Англии придут в районную школу? Да они за один месяц получат такую психологическую травму, которая переломает им всю будущую жизнь!
Ника случайно надавила на клаксон, «рено» взвыл, и она в испуге отдернула руки от руля. Ну нет! Она достаточно сегодня наплакалась на плече у плотника. Спасибо ему, конечно, но больше она в его поддержке не нуждается. Надо немедленно уезжать отсюда, надо быть ненормальной, чтобы задержаться тут еще на одну ночь, а время близится к вечеру.
Ни в какую коммуналку она, разумеется, не поедет. Она еще не сошла с ума! Да и адрес ей неизвестен, и выяснять его она не станет. Ника вышла из машины и подобрала выброшенный со злости телефон — он ей может пригодиться. Интересно, до которого часа работает большой поселковый универмаг? Может быть, они успеют?
Ника выехала из ворот и подрулила к рекламному щиту. Она еще вернется.
— Марта, Майя! Садитесь в машину немедленно! Мы уезжаем! — крикнула она девчонкам, сидевшим на крылечке избушки вместе с Сережкой.
К машине подбежала Айша и преданно заглянула в глаза сквозь стекло. Ну вот, Ника чуть не забыла про собаку! Она вышла из машины и усадила зверюгу на переднее сиденье. Им недолго ехать, пусть девочки едут вдвоем на заднем.
Они прощались с Сережкой. Нет, Ника не сможет попрощаться с плотником. С Ильей. Это выше ее сил. Она посигналила, девчонки оторвались от своего товарища и бегом бросились к машине.
Все. Прочь отсюда, прочь!
Выезжая на дорогу, она увидела в зеркальце заднего вида, что Илья вышел на крыльцо и машет ей рукой. И лицо у него печальное, как будто он не мечтал об ее отъезде!
Когда они подъехали к универмагу, Ника едва успела схватиться за ручку двери, которую девушка в униформе собиралась захлопнуть у нее перед носом.
— Я хочу купить у вас очень дорогую вещь, но она нужна мне срочно, — Ника с силой потянула дверь на себя. Она еще в воскресенье присмотрела серебряный столовый набор. Пятьсот долларов не деньги, ни бедней, ни богаче они ее не сделают.
— Мне без разницы, — равнодушно пожала плечами девица, — мы закрываемся.
Ника порылась в кошельке и сунула ей сторублевую купюру. Девица снова пожала плечами и пропустила ее внутрь.
Завладев набором из четырех серебряных предметов, Ника удовлетворенно вернулась к машине. Теперь спешить некуда.
— Мам, мы едем в город?
— Нет, мы едем в гости. На три дня.
— А к кому?
— К одной бабушке. Надеюсь, она не откажется нас принять.
Ника завела мотор — ведунья единственный человек в поселке, с которым она знакома, кроме, конечно, секретарши из приемной администрации.
Старуха открыла дверь, когда они всем табором только вышли на тропинку, ведущую к ее крыльцу.
— Я постелю девочкам на веранде, а тебе поставлю раскладушку. Надеюсь, собака переночует на улице.
— Вы ждали нас? — опешила Ника.
— Разумеется, — хмыкнула ведунья. — Но учти, я не стану выслушивать твои идеи и тем более принимать участие в их осуществлении.
Ника кивнула. С тех пор, как она выехала из Долины, ее не переставая била нервная дрожь. Ее девочки будут счастливы. Они никогда не будут жить в коммунальной квартире, они никогда не узнают, что такое унижение, и голод, и страх перед завтрашним днем. Она отомстит тем, кто два месяца травил ее и пугал детей до обмороков, тем, кто убил Азата. Тем, кто собирался убить и их. Тем, кто заставил ее поверить в то, что смерть сладка и желанна.
И если на одну чашу весов положить благополучие ее деток, а на другую — милого, доброго плотника, то, очевидно, она выберет своих детей. Она уничтожит избушку. Чего бы ей это ни стоило. И пусть ей за это грозит тюрьма. Что случится потом — не имеет значения.
На следующее утро Ника отправилась в поселковую администрацию. Она думала, что нужная ей бумага будет стоить больших денег, но секретарша напечатала ее под диктовку за пять минут и с радостью приняла в качестве оплаты двести долларов. Да еще и посчитала совершённую сделку чрезвычайно для себя выгодной. Разумеется, бумага ничего не стоила в глазах закона, но на это Ника и не рассчитывала.
Гораздо трудней оказалось найти тех, кто согласится осуществить ее замысел. Строителей вокруг было множество, поселок разрастался на глазах, но в четырех местах ее послали довольно грубо, с присущей строителям прямотой. А в пятом покрутили пальцем у виска и молча отвернулись.
Только на следующий день ей удалось найти бригаду, которая рубила просеку на другой стороне реки, километрах в восьми от Долины. Мастер — мрачный бородатый мужик с папиросой в зубах — с сомнением глянул на фальшивое постановление поселковой администрации, хмыкнул в усы и сказал:
— Это дорого стоит.
— Сколько? — спросила Ника.
— С вызовом трейлера?
Она кивнула, и мастер назвал вполне приемлемую сумму. Правда, после оплаты наличности у нее совсем не оставалось, а есть ли деньги на банковской карточке, она не знала. Конечно, это были ее собственные деньги, но кто знает Алексея, он мог добраться и до них.
— Только… — попыталась сказать она.
— Да понял я, понял, что домик не ваш. И хозяева, думаю, будут возражать.
Она снова кивнула.
— Стас! — крикнул он. — Завтра поедешь деньги зарабатывать, хватит тут задарма горбатиться. Иди сюда, поговорим с дамочкой.
Из дневниковых записей пилота Агжея Верена.
Абэсверт, открытый космос
На «Гойе» мне понравилось. Мощный корабль. И без лишнего жира – экраны дорогие, а напыление на переборках и палубах стандартное. А ведь видел я на «Короне» и ковры кое у кого…
Для прибывших на совещание прямо в общем зале установили гигантский раскладной стол. Народу слетелось много – практически все капитаны крыла, десяток особистов, начальник гарнизона Аннхелла, лорд Джастин. Но ни генериса, ни генерала Мериса не пригласили. Я не понимал – почему. Однако комкрыла – далеко не дурак, и он, похоже, знал что делает.
Пока генерал Абэлис объяснял собравшимся, из-за чего сыр-бор, стюард принес приторно-сладкое вино с Ану. Одного запаха мне хватило, чтобы тошнота вернулась.
В разговор я сильно не вслушивался, моей задачей на сегодня было просто сидеть прямо и считать минуты до окончания пытки этим самым сидением.
Я сидел.
Впрочем, в общих чертах, но все понял. Решали – сколько кораблей можно отвести к Аннхеллу, чтобы не ослабить блокаду Дома. Выходило, что лучше бы вообще ничего не отводить.
В перерыве я нашел тихий угол и прислонился к стене здоровым плечом. Рядом возник Дарам со своей фляжкой. Я вздохнул и закрыл глаза. Разведенная вином кровь кьехо скоро будет мне по ночам сниться. Тошнило от одной мысли об этом напитке. Однако Дарама не переубедишь.
Из капитанов других кораблей ко мне не подошел никто. Презирали? Боялись? Сегодня мне было на это плевать.
Вторую часть совещания я думал только о том, сколько еще минут осталось до конца. Время ползло мучительно медленно – пять минут, две…
Разговор несколько раз заходил о положении на Гране и моей скромной персоне, но его сразу уводили в сторону. В какой-то момент мне стало немного легче, и я сообразил: комкрыла скрывает реальную ситуацию на Гране, демонстрируя всем, что мы просто не можем сузить сектор окружения, отойдя ЗА нее. (А мы уже вполне могли на это рассчитывать.) Шпионов опасается? Или Душки?
Понял я и то, что являюсь живой иллюстрацией чего-то нехорошего. Оценив мой внешний вид, капитаны могли решить, что на Гране началась война, например. Я был измучен, небрит, с трудом сохранял вертикальное положение. И ни комкрыла, ни лорд Джастин иллюзий по поводу моего состояния разбивать не собирались. А больше никто и не в курсе был. Даже бойцы мои ничего не могли разболтать. Рос – молчун, а говорить с Н»ьиго или Дарамом вряд ли вообще кто-то рискнет: один – грантс, второй уже заранее смотрит так, что тебя мутит.
К концу совещания мне опять стало худо. Поднес к губам салфетку, заметил кровь. Поймал обеспокоенный взгляд инспектора…
Какая радость: все начали вставать, перешучиваться, сворачивать электронные блокноты. Похоже, положение дел на Аннхелле и Гране никого особенно не огорчило.
Я тоже встал, прикидывая, как дойти до выхода и ни с кем не столкнуться.
Но уйти не успел. Лорд Джастин, отстранив какого-то болтливого капитана, быстро подошел ко мне и взял под локоть.
Однако падать на него было нельзя. Он меня не удержит.
Я судорожно вздохнул и сосредоточился на сохранении равновесия.
В конце коридора нас догнал комкрыла.
– Давайте лучше ко мне в каюту?
– Там где-то Дарам… – выдавил я, наконец, то, что давно пытался сказать.
– Сейчас прикажу, чтобы нашли.
Комкрыла обернулся – за ним тянулся хвост из порученцев, ординарцев и тех, кто мечтал пообщаться. В несколько фраз он разогнал всю эту братию.
– Куда бы его положить? – спросил лорд Джастин в капитанской каюте.
– Сейчас… – комкрыла пинком отогнал от стены диванчик на воздушной подушке и подтолкнул его к столу. – Что с ним такое? Сильно порезали вчера?
– Посвящение прошел. По старому обряду. Я полагал, так и не делают уже.
Если лорд Джастин начнет сейчас меня воспитывать – я же просто тихо умру. Настроение начало улучшаться. Есть моменты, и этот был не первый, когда тебе так хреново, что любой исход кажется благодатью. Лишь бы все уже кончилось.
Однако вошел Дарам, и в руках у него возникла эта проклятая фляжка. Нет, не дадут мне умереть тихо на мягком диване.
Комкрыла многозначительно посмотрел на Дарама, потом на лорда Джастина.
– Это врач.
– Ну, если врач – пусть остается.
Врач для генерала – не человек, как и техник или дежурный. Смешно.
– Случай сам по себе странный, – продолжал лорд Джастин. – Великого Мастера не видели на Крайне уже лет 50.
– Крайна – это..?
– Раньше так называли всю планету. Сейчас – только горный район. Правильнее было бы сказать в Крайне. Но и вообще на Гране, говорят, тоже его не видели.
– Ясно. Чай? Ваших экзотианских ядов у меня нет, не запасся пока. Этот капитан у нас вообще со сверхспособностями влипать, куда не надо. Я тут переговорил кое с кем… Где, говорите, генерал Мерис его подобрал?
Лорд Джастин ничего такого не говорил, но ответил.
– В северном крыле.
– Не верю. Так прямо полетел в никуда и… – в голосе генерала появилась ирония.
Лорд Джастин пожал плечами.
– Я говорил с Виллимом, он утверждает, что случайно. Парень ему надерзил, этим и запомнился.
– Ну, тут у него явный талант. И бить, как вижу бесполезно: сам еле живой, но морда все такая же наглая.
Вообще весело лежать и слушать, что про тебя говорят… И тут же лорд Джастин повернулся ко мне.
– Отошел немного?
Я приподнялся. Перевел себя в полусидячее положение, опираясь здоровым плечом на спинку дивана.
– Дарам, ему йилан можно? А сому? Вот и ладно. Придется расширить ваше образование, Дайего. Такого вы еще не пили в моей компании.
– У меня второе совещание вечером, – быстро предупредил комкрыла.
– Это не спиртное.
Инспектор вызвал ординарца и велел приготовить напиток. Потом посмотрел на улыбающегося его неумелым действиям Дарама и выгнал ординарца. Ну и правильно. Одними ушами меньше.
– Подождите, – сказал комкрыла, нахмурившись. До него, видимо, только сейчас дошло, что имел в виду лорд Джастин. – Если наш капитан прошел на Гране посвящение, то мы не просто владеем там ситуацией, а..?
– …а он является полноправным членом горного клана, где с ним это сотворили.
– Я правильно понимаю, или я чего-то не дочитал?
– А тут как раз все максимально прозрачно. Если его приняли в клан, значит, реагировать они на него теперь будут как на соплеменника. Тем более его поведение одобрил сам Великий Мастер. Десант с Граны можно отзывать. Пакет документов готов, они все подпишут на любых условиях. Что вот этот вот экспериментатор прикажет – то и подпишут.
– А врач ему точно хороший не нужен? У меня здесь неплохой медик.
Я прикусил губу, чтобы не улыбаться. Хотел сказать что-то типа «не дождетесь, не сдохну», но промолчал.
– Они его местными препаратами лечат, им виднее. Боюсь, ваш медик с такими случаями не сталкивался, – вернул вежливую улыбку лорд Джастин.
– Ну и замечательно, – комкрыла умел переключаться с проблемы на проблему мгновенно. – Значит, мы дополнительно располагаем пятью кораблями. Это немного облегчает ситуацию. И на Аннхелл мы сможем высадить примерно вдвое больше людей. Хотя и этого мало. Но и Локьё только и ждет, чтобы… Нет, больше я вам людей не дам. Мы должны быть готовы подавить с помощью десанта еще по крайней мере четыре возможные точки…
Генерал задумался. И я задумался – почему четыре? Понятно: он имеет в виду Дом, а еще три? И… «вам» – это кому? Опять мне, что ли?!
– Однако, в свете последних событий, – продолжал комкрыла, – стало ясно, что мы можем после перестроения усилить поддержку десанта с орбиты, о чем пока никто не догадывается. Десять тысяч десантников – это капля в море для такой большой планеты, как Аннхелл, а вот десяток кораблей крыла там только в черном сне и видели.
Сочетание «черный сон» я уже от кого-то слышал. Но вспомнить, что бы это значило – не смог. В голове становилось то звонко и пусто, то клубилась вата. Но мыслей там точно не ночевало. Зря я разрешил колоть себе обезболивающее. Хотя Дарам меня сильно и не спрашивал.
Я почти отключится, когда почувствовал, что руку кто-то нюхает. Потом меня деликатно коснулись мокрым носом. У комкрыла была собака!
Точно. Длинная узкая морда легла мне на живот, прямо под вторую руку, согнутую в локте и лежащую под грудью. Я осторожно погладил костистый лоб, почесал вокруг глаз.
– Безобразие, никакой субординации, – проворчал комкыла. – А ну вали отсюда, предательница!
Ругался он шутливо, а собака махала ему хвостом. Но не отошла, а продолжала старательно обнюхивать мне грудь и руку.
Кье! От меня пахло Кье!
Вчера ночью мне подарили щенка. Такой же породы, как у охотника. Бело-рыжего, крутолобого и круглоухого. Мы его назвали по-грантски Охотник на Кьехо. Сокращенно – Кье. Потому что эту породу так и называют на Гране – кье. Взять его с собой я, конечно, не мог, но возился с ним. Вот от меня и пахнет, а пес почуял. Или – это девочка? Раз – предательница…
Щенок оказался для меня самым дорогим подарком: живым, ласковым. Остальных подарков я толком и не рассмотрел. Кроме грантского дуэльного ножа, который мне сунули непосредственно в руки. С точки зрения старейшины горного района, я даже теоретически не мог теперь существовать без такого оружия. Клинок мне достался старинный, перевязанный надписями.
Еще подарили одежду, старые книги, остальное не помню. От меня потребовали ту одежду, в которой я был в пещере. Когда Дарам принес ее, я увидел, что она покрыта засохшей кровью. Допускаю, что в таком виде одежда и потребовалась.
Встреча со старейшиной состоялась этой ночью, прямо в палатке. Заколотый обезболивающим, я почти ничего не соображал. Однако казался высокомерным и отрешенным. Как раз, как надо. Будь я в добром здравии, ухохотался бы на подобной церемонии.
– …чтобы не возбуждать сверх меры нашего общего друга, Агжей официально, вместе с другими капитанами, перейдет в распоряжение генерала Мериса. Надеюсь, Виллим поймет, чего мы от него хотим. Вы сами объясните ему, Адам? Генерал своеобразный человек. Боюсь, опять начнем друг друга строить и воспитывать.
– Пожалуй…
Лорд Джастин подал мне чашечку с золотисто-коричневым напитком. Я едва не промахнулся по ней. Не то чтобы дремал, просто уплыл куда-то.
Пахла жидкость медом. Попробовал – вкус приятный. И ощущений лишних – никаких. Ну, вот и хорошо. Сома, значит? Забавно.
Минут через пять я как-то непроизвольно включился в разговор. А когда лорд Джастин поднялся, прощаясь, вскочил так же быстро, как и обычно. И не затошнило.
– Гляди-ка, – заметил комкрыла, – а капитан наш уже прыгает. Чем это вы нас тут всех опоили?
– А что делать? У вас совещание, у меня вот-вот прилетит генерал Мерис, – отшутился инспектор.
– Ну, буду надеяться, похмелья не будет?
– Похмелья от сомы не бывает, как и привыкания к ней.
– А чего вы тогда нас пугали? Цена непомерная?
– Ну, цена еще полбеды. Основная беда – организм перестает подавать сигналы об усталости. И в один прекрасный момент вы просто валитесь замертво. Так что пить не рекомендую вообще. Уж больно действует на первый взгляд… мягко.
В каюте, предоставленной лорду Джастину, я вдруг почувствовал дикую усталость и буквально повалился в кресло.
– Здорово тебе досталось, значит, – резюмировал он. – Может и правда хорошему врачу тебя показать?
– Великий Мастер мастеру Эниму показать просил, – тихо сказал Дарам.
– И то верно. Дождемся Мериса и решим это. Не так уж далеко лететь…
Он задумался о чем-то своем – я понял по отсутствующему выражению лица – и вдруг начал размышлять вслух:
– Мы же сейчас в том самом секторе, с которого и начиналось заселение галактики, – бормотал инспектор, – Крайна, Дом и Тайа. Или Тайна, как ее тогда называли… Дарам, капитана надо перевезти ко мне на «Факел»! – закончил он неожиданно.
А я только уши распустил.
Хотел предложить не кантовать меня уже, а то так в дороге и сыграю в ящик, но, вспомнив слова комкрыла, промолчал. Язык мне действительно хоть укорачивай.
Ну жизнь пошла! Сплошняком хлопоты! И с детками, и с драконами, и с… Ну ничего. Зато и Златые мантии получили то, что им причитается!
Нет, я фигею от мужиков! Ночь, две дракоши на руках, а он фьють — и улетучился!
Блин.
Надо как-то разобраться… как-то позвать на помощь… а как? Я двоих не унесу, а оставить тут кого-то одного — свинство. Малявки и так натерпелись. Ну вот и что делать-то? До утра подождать? Кто-то из драконов сюда все равно прилетит. Должен прилететь! Или маги вернутся…
— Ряря? — послышался тонкий голосок.
Чего?
А-а… Они-таки уже говорят…
— Ля-я…- проговорила вторая крылатая мелочь. Как раз вовремя. Я встряхнулась и отвлеклась от Рика и его фокусов. Так, что там надо было этим крылатикам влить из бутылочки? Я сцапала ближайшую дракошу за шейку и поближе притянула сумку, раскапывая нужную бутылку. Сейчас-сейчас…
— Ри-и? — спросило-пропищало мелкое сокровище. И, не я успела опомниться, сунуло мордочку в сумку…
Ну, Рик!
Здорово ж тебе, наверное, икается сейчас. Как за что? За то, что подсунул мне это… наказание!
Не наказание?
А вы сами-то пробовали уследить за двумя малявками размером почти с тебя и с неуемным старанием везде сунуть нос и все попробовать на зубок?
Пока я вытащила голову зелененькой малышки из сумки, вторая успела дотопать почти до обрыва… Пока я ее нашла и вернула на площадку, первая уже жевала одеяло кого-то из магов. Я отобрала одеяло и объяснила, что так делать нехорошо, а вторая, серебристая, тем временем решила, что я ее мама, и всю спину мне мордочкой истыкала — искала пропавшие крылья.
Минут через десять я сбилась с ног, но это еще были цветочки.
Ягодки пошли, когда эта чешуйчатая мелочь влезла в костер погреться…
Что-что? Ничего! Он потух!
А я, между прочим, в темноте не вижу!
И пока мои глаза малость попривыкли к свету местной луны, малявки смогли развернуться вовсю.
За пять минут они успели перетоптать все вокруг, попробовать на вкус каждое одеяло (даже мое самодельное платье!) пыхнуть на кустики (огня не вышло, но дыму было полно!), подраться хвостиками из-за какой-то блестящей штучки и упасть в ручеек… да еще задевать куда-то ту самую сумку!
Кажется, Золотым мантиям с этими хвостатыми ракетами было нескучно. Эй, куда?!
Только в пещере мне вас разыскивать не хватало!
И как люди детей растят…
Это ж рехнуться можно!
Минут через двадцать, когда я, наконец, споткнулась о сумку с нужной бутылочкой, сил не хватило даже обрадоваться.
Я сцапала серебристую — она захихикала и раскрыла крылышки, наверное, решила, что это такая игра — и влила ей ротик «молочко».
И нарвалась.
Малявка полсекунды молчала, удивленно тараща круглые черные глазки… потом беззвучно открыла ротик и завопила так, что уши заложило в момент. Я еле успела поймать бутылочку. Дракоша скакала по площадке, отплевываясь во все стороны, топала и вопила почем зря. Зелененькая почесала крылышком спинку, поморгала и тоже присоединилась к реву. То ли ей на хвост наступили, то ли просто за компанию. Ничего не понимаю… Может, я перепутала бутылки? Ой, мамочка…
Капнула себе на руку, попробовала на язык — нет, ничего такого. Горько, конечно, но это ж тебе не конфета… На всякий случай перерыла сумку — больше никаких белых бутылок там не завалялось.
А разобиженные драконята продолжали скакать и хныкать, пока у меня голова не закружилась. Да что ж мне делать теперь, а?
Нет, надо превращаться — на всякий слу…
— Александра? — ахнул кто-то.
Я оглянулась. Мелочь притихла в момент. Ну, было отчего.
Рядом с площадкой в воздухе завис белый дракон и очень удивленно смотрел на обеих малышек.
— Ты где их взяла?
Что интересно, маленькие зловреды, за полчаса превратившие чистенькую полянку в дикий хламник, Беригея слушались идеально. Мой белый учитель живо сцапал по одной в каждое крыло, пару раз дохнул, быстро разобрался, какой я дала лекарство, а какой еще нет, и влил глоточек зеленой малышке — а та и не подумала плеваться и брыкаться. И животики послушал, и крылья проверил — дракоши слушались без единого писка. И еще со мной успевал разговаривать! Ну и отругать успел — за подслушивание… и за упущенную инициативу. Блин. Ну вот где я должна была ее ловить?
Непонятно.
И превращаться велел побыстрей…
— Так, — Беригей быстро сунул мне одну из дракош — ту, что помельче — и подтолкнул к обрыву. — Полетели.
— А здесь все так оставим?
Я вообще-то про записку говорила, но учитель понял по-своему:
— Я пришлю кого-нибудь прибрать все это. А ты нужна там.
— Где?
— Александрррра! Ты что уже, забыла, что должна спать?! Они не смогут вернуться с грузом, если нет маячка!
*****! Я ж забыла совсем!
Вы когда-нибудь пробовали уснуть, когда на вас смотрит полтора десятка драконов? Реально смотрят!
Нет, они старались не мешать, правда.
Они даже помогали. Старательно. Заботливо так…
Только… лучше б они спали, чес-слово! Почему?
Потому. Сами послушайте:
— Ну?
— Заснула?
— Хоть бы поскорей… Если они спасут мою жену, я…
— Спит она или как?
— Может, ей еще одну подушечку?
Пришлось оторвать голову от груды травяных подушечек и шикнуть. Замолкли. Но драконы никуда не делись, а топтались в темноте и перешептывались… Достали своей заботой. Когда Беригей поднял парней и велел срочно готовить площадку, то он, конечно, объяснил, для чего. Ну и я болтанула кое-что… только кто ж знал, что в племени столько народу бессонницей мается. И наших, и чужих. Чужих особенно. Они меня и замучили.
И подушечку мне, и особой душистой травки, и массажик, если надо — ну все буквально! Если б я кого-нибудь попросила частично ощипаться и отдать мне чешую, думаю, они б всю площадку чешуйками обсыпали! Только спи…
А спать никак!
Подушки постоянно разъезжаются, дыхательные упражнения не работают (ну сами попробуйте — под чужими взглядами!) от массажа я шарахнулась, как кошка от пылесоса — у дракона, который его предложил, крылья дрожали так… — шею свернет и не заметит. Я понимаю, что у него там жена и все такое… но пусть он сначала сам перестанет нервничать, а потом уже меня успокаивать лезет.
Что травка? Да не действует она, когда тут такое.
От этого сена снотворного я только начихалась на месяц вперед! Блин…
Долго они еще будут там переживать и топтаться?
Я ж нервничаю!
Хорошо, что луна спряталась и этих болельщиков не видно…
Да куда учитель подевался? Пошел пристраивать малявок — и с концами. Может, он бы помог… тут ведь молодняк, он про способы засыпания знает столько, сколько я: чтоб заснуть, надо как следует вымотаться на… ну где у кого получится. Или побольше выпить…
А между прочим, там Рик с золотыми мантиями разбирается!
Или они с ним… И маги там… и драконы… Рик сказал — покалеченные… Гады эти Мантии. Просто уроды. Я б их…
Твою ж косметичку, да я так до завтра не усну! Настрой не спать, а мчаться куда-то на полной скорости и… грох!
Что такое?
Я дернулась и, не веря своим глазам, уставилась на небо, сплошь утонувшее в тучах. Да-а… и как теперь уснуть?
Пошел дождь.
Уходить было нельзя. Нельзя и все. Как поместятся даже в самую большую местную пещеру четыре дракона вместе с десятком магов — это даже не вопрос. Никак. Только в виде фарша.
Так что я сунула голову под крыло, и, слушая шорох капель, старалась отключиться от площадки, от холодной, мокрой насквозь чешуи и толпы мокнущих драконьих чирлидеров. Ну, болельщиков. Тоже не захотели уходить…
Ничего…
Я засну. Я упрямая… тихо-тихо… кто б колыбельную спел?
Не знаю, получилось бы у меня в конце концов… Ну, может быть. Наверное. Но проверять не пришлось.
Минут через пятнадцать этого мокрого шоу над головой захлопали крылья. Аррейна.
Тоже вымокшая до последней чешуйки, и что интересно, с всадником на спине. И где взяла только …
— Александра, голову вытяни!
— Что? — не поняла я, присматриваясь к ее грузу. Груз запаковался в мантию по самый кончик носа, но и так ясно, что манера Аррейны летать как ласточка — с резкими спусками — довела его до потери пульса. Человек распластался по драконьей спине, что есть силы вцепившись в торчащую впереди пластинку гребня. Он, кажется, еще не понял, что Аррейна идет на посадку…
— Положи голову на… — дракоша глянула на лужу в том месте, куда уперся ее кончик крыла, и слегка притормозила. Приземлилась, дохнула-высушила кусок площадки и махнула крылом, — Сюда положи. Сейчас этот человек немножко отдохнет и поможет.
— Что поможет? — я глядела на типа в мантии — он все еще висел на гребешке и, похоже, отлипать не собирался. — Чем он мне помочь может?..
— Э-э… не знаю. Меня за ним Беригей послал, — отчиталась Аррейна и чуть шевельнула гребнем, — Уважаемый, вы там колдовать будете? Прямо на спине?
— Та… и… э… — вместо ответа промяукало чудо в капюшоне.
— Нет, мне не жалко, можете прямо там, главное — быстро.
— Р-р… ик! Ки…
Да… колдун из него тот еще получится.
— Аррейна, ты его лучше сними. А то он нам тут наколдует.
— А… ли…а…ра…
Я чуть не разревелась от злости. Тут время уходит — в этом чертовом Билисе или как его там ждут, пока я усну, может, минуты считают… а я торчу под дождем и слушаю истеричного мага, который первый раз в жизни летел на драконе и струсил? Да пусть катится!
— Аррейна, тащи его отсюда.
— Каааак? — обиделся капюшон. Ожил…
— Но это же маг! — не поняла моя подружка.
— Над этим магом самим колдовать надо, чтоб хоть не квакал, а спокойно говорил… Колданет еще не так — и оп. Была дракоша, стала мыша. Хватит, накушались.
Интересно, а если попросить кого-то аккуратненько так мне голове дать — сойдет за сон или все-таки сон и отруб — разные вещи для их магии? Чтоб ее…
— Леди Александра! — ой какой знакомый голос у капюшона! Минутку-минутку…
Я прищурилась…
И не зря. В следующую секунду капюшон сполз с головы бывшего заики, открыв сердито сверкающие глаза на абсолютно зеленой (ну почти родной!) физиономии!
Ой… не может быть!
Может.
— Леди Александра! — заявило зелено-голубое сокровище в морщинку-складочку. — Вы по-прежнему совершенно невозможны!
Дождь лупил все сильней, но мне было по фигу. И на лужи начхать. Перемазалась вот только… Ничего, потом разберемся, танки грязи не боятся. И драконы тоже.
— Дед, ну ты скоро?
— Сейчас! — раздраженно отозвался лягух, копаясь в сумке. — На, положи под язык.
— А что… ой! А ххо эо?
— Камешек специальный. Тихо, — дед почесал лапкой макушку, что-то прикинул и стал пятиться, отсчитывая шажки и держа ладошки на весу…
М-м? Долго еще? Гаэли наклонил голову и стал тихонько сводить лапки вместе. Осторооооожненько. Словно у нас времени вагон.
— Спать.
И все? Но я так просто не зас…хрррррр…
А-а!
Я еле успела присесть — над головой свистнуло и протрещало, разбрызгивая искры, как фейрверк… и грохнуло так, что камушки посыпались. Ой! Нескучные же мне сны снятся, Рик, спасибо. Да тут Ксена нужна, а не я, бегать по этим обломочкам!
Тут было темно. Темно, как грозовой ночью, и только при молниях хоть что-то разглядишь. И холодно…
Где я?
Полыхнуло. Глаза прищурились, когда ломаная бело-желтая молния пропорола воздух. Но кое-что я успела увидеть.
В огромном дворе, почему-то сплошь заставленном камнями, было тесно. Четыре дракона… ой, нет… пять… лежали вповалку. Вроде живые. Нет, живые, живые — когда полыхнула еще раз, я заметила, как один из драконов, небольшой, странно худой, приподнялся, кого-то прикрывая. А сверху, с высокой каменной стены, на них что-то сыпалось, вспыхивало, трещало и грохало…
Дым, шум, чья-то перекошенная морда из-за угла. Блеснуло золото на плече. Мантия?! Стой! Стой! Исчез… Видел меня или нет? Ладно, потом разберемся. Главное понять — где тут кто и конкретно, где мой шаман…
Эй! Эй, Рик! Я здесь!
Голос утонул в диком шуме… блин, тут надо драконий голосок иметь, чтоб переорать все это. А кстати… почему я не дракон? И вообще, кто я тут? Глянула на свои ноги… и вообще голос потеряла. Ой-е… Что за… Тут конопля нигде не горит, случайно? Нет, конечно, сон есть сон, но дедуля точно колданул как-то неправильно. Что значит — почему? Да я даже во сне не собираюсь надевать такое платье — знаете, как в играх компьютерных, из железок на нужных местах?
Бррррр…
Ну да черт с ними, сейчас не до железок, не до шлема на голове и даже если б у меня сейчас мышиный хвост отрос, я только вокруг талии его обернула бы… чтоб не мешал! Не до того, не до того… Где ж маги? Та рожа, из-за угла, была точно не из моих знакомых.
Блин, если б еще не ночь…
Видно плохо.
А вспышки с искрами — как на дискотеке. Сумасшедшей.
— Бей!
— Осторожнее!
— Харрога изар!
— Не выпускай их!
Кого? Куда? Ничего не понять! Какие-то ямы под ногами, что-то катится по земле, что-то мелькает рядом с худым черным драконом… О! вот они маги! Нашла! Чуть не споткнулась об них. В смысле, споткнулась, и даже наступила на одного, но они как не почуяли. Да и я не почувствовала — нога как через туман прошла.
Чем-то они заняты…
— Эй!
Не слышат. Опять меня не видят и не слышат! Где Рик? Он-то должен узнать, что я рядом…
— Может не получиться, — бормочет совсем рядом хриплый, почти сорванный голос.
Веретте! Молодой маг, такой тихий, сейчас сжимал кулаки и только что ядом не плевался. — Ты только посмотри!
— Вижу…
— Мерзавцы, прикрылись детьми…
Кто? О чем они?
— Пожалуйста… — еле слышно выдыхает та дракоша, что поближе. — Пожалуйста, их… нельзя… бросать.
— Мы никого здесь не бросим, — обещает пожилой, — Берегите силы.
Да о чем они?
Куда они смотрят? И молодые маги, и этот. Что там такое? Я перевела взгляд туда же может, Рикке там? Нет, это что-то другое. Большое.
Маг смотрел на двух драконов — они лежали чуть подальше от остальных. Ну-ка, ну-ка… новая молния, и я рассмотрела получше. Один подросток и один маленький, чуть старше Йорке. Ничего не понима… О!
Прямо из-за шеи малыша высунулась рука, осветила все полыхающим искрами шаром — драконенок вздрогнул и вжался в землю — и швырнула этот огонь в нашу сторону! Я дернулась — так Золотые прячутся там? За теми мальчиками? Вот же подонки! Ррррррр!
Шар врезался в пол, чуть не долетев. Брызнули осколки камня, к небу рванулся столб жуткого зеленого огня, глухо ахнул чей-то голос. Все тонет в дыму, люди пригибаются к земле, кто-то ругается, кто-то вытирает кровь с лица. Не Рик, не Рик… Молодой Лессе что-то прошипел сквозь зубы — тихо, зло и бессильно. Так говорят, когда ничего нельзя сделать. Ох… нет…
— Время истекает, — закашлялся пожилой. — Мы не можем оставить их, не можем бить по мантиям на поражение и даже паралич не можем применить — драконы и без того ослаблены, это их добьет. И не можем просто уйти по контакту. Есть предложения?
— Вы… забыли сказать, что остаться… тоже… не можем. По крайней мере… надолго. Это оружие явно не от Граззи… Как долго мы… будем в силах… удерживать… барьер?
Новый взрыв…
Кто-то бежит и прячется за камень, кто-то выныривает из укрытия и швыряется целой тучей огненных стрелок, а кто-то застыл с вытянутыми руками, и оранжево-золотистая дымка словно прикрывает его и драконов…
— Рик!
Он не слышит.
Эта золотисто-оранжевая» пленочка защиты прогибается и дрожит, но она вообще кажется тоненькой и непрочной, как паутинка, но до драконов больше не долетает ничего. Ни одно огненное облако, ни один черный шар…
Мне надо как-то дойти туда. Надо дойти и сказать, что я уже здесь, что можно отправляться в племя… но я стою столбом и смотрю на Рика, как фанатка на Баскова. Это — Рик?! Вот этот… маг? Ух ты… он и раньше так мог? Поэтому лягух так злился, что шамана тогда помяли всего-то три бандюка? С ума сойти…
— Ри… — я заткнулась на полуслове. Сейчас его точно нельзя отрывать. Я лучше как-то по стеночке обойду и… Мне показалось или пленка стала тоньше? И ближе.
Нет. Не показалось.
Она дрожит. Как руки шаманов…
Седой напарник Рика еле стоит. Вот он покачнулся — и оранжевое сияние как-то выцвело… дрогнуло… и придвинулось еще ближе.
Шагов на пять.
Ох…
По ту сторону замелькали фигуры. Повылезали, расисты тряпичные! Раз… два… семь… двенадцать. И те, что за малышом прятались, выползли. Ржут, подонки… и бросают шар за шаром, шар за шаром, а пленочка все тоньше…
— Тоннирэ! — вдруг вопит над головой чей-то голос так, что я чуть не в стенку не просочилась. — Тоннирэ, мастер Равинне! Можно! Сработало! Можно!
— Каррэ? Каррэ, то им са? — нервничает тот, выползший…
— Закирэ са вэ?
— Не может быть! Проверьте кольцо! Срочно проверьте! — надрываются чужие голоса; поверху, по неровному излому стены бегут несколько фигур, перебрасываясь злыми выкриками, откуда-то из-за груды обломков зайцем выскакивает и задает стрекача тот самый тип с перекошенной мордой…
Только поздно.
Седой маг и шаман переглядываются и каким-то мягким, очень одинаковым движением, встряхивают руки. Тихо вскрикивает рядом бескрылый темно-синий дракон, испуганно поднимает голову второй…
Оранжевая пленка защиты, как в рекламе фейри, только что дрожавшая под ударами темных шаров, на глазах набирает плотность и начинает двигаться вперед.
Меняя цвет.
Фигуры Золотых на миг застывают. А потом с криками начинают метаться по двору, пытаются отступить, вырваться.
А сзади на них уже надвигается еще одна такая же волна. Она ползет медленно, но упрямо, и при касании красивых зеленоватых искр бывшие золотые мантии вздрагивают… и падают. И больше не шевелятся.
Все.
Дана была нежна с ним. Она была нежна и не похожа на саму себя… И Млад в первый раз подумал: может быть, он никогда ее не увидит. А если увидит, то очень нескоро. А еще вспомнил о том, что он уйдет, а Родомил останется в Новгороде, – он приезжал и предлагал остаться, говорил, что ему нужен волхв. Но Млад только покачал головой: то будущее, что он видел на Коляду, не оставляло ему выбора. Университет – его семья, его община, его дом. Отправить их умирать, а самому остаться?
И нежность ее после воспоминания о Родомиле показалась Младу жалостью. Он гнал от себя эту мысль, не хотел отравить ею последнюю ночь, но никак не мог от нее отделаться.
Дана кормила его ужином, но сама не ела – сидела рядом и смотрела на него.
– Я приготовила тебе кое-что… – вспомнила она вдруг. – Только не вздумай смеяться надо мной…
– Я не буду смеяться, – серьезно ответил он.
– Я сама сшила… Как умела, конечно. Но это очень хорошее сукно… – она достала из сундука серую рубаху. – Я три ночи ее вышивала… Она очень теплая.
Млад поднялся из-за стола – ее забота тронула его и заставила замереть сердце.
– Этот узор оберегает от ран. В Сычёвке все бабы сейчас его вышивают. Примерь.
Это было очень хорошее сукно: мягкое, тонкое и теплое. Дана напрасно прибеднялась – Млад никогда не думал, что она умеет так хорошо вышивать.
– Это чтоб… чтоб тебя не ранили, – Дана провела рукой по его груди. – Нравится?
Он кивнул, растроганный.
– А плащ я просто купила, – она снова нагнулась над сундуком. – Я хотела соболя, но не нашла, это ласка. Он легкий: и идти нетяжело, и спать в нем можно. Ты же сам и не подумал о плаще.
Он сглотнул и кивнул.
– Чудушко мое… Я хотела тебе сказать… Я знаю, это очень важно для тех, кто идет воевать… Ты не думай, я говорю это не потому, что так надо говорить…
Она стояла перед ним, смотрела ему в лицо влажными большими глазами, а потом снова тронула его плечо рукой – робко, словно застенчивая девушка.
– Я хотела сказать, что буду ждать тебя. Это так глупо звучит…
– Вовсе нет, – Млад взял ее руку в свою – у нее была маленькая и белая рука, она тонула в его ладони.
– Правда? Я не знаю, как сказать по-другому. Но я… ты всегда помни о том, что я жду тебя, ладно? И не думай – мне никто не нужен, кроме тебя, слышишь?
Он кивнул и почувствовал, как ком встает у него в горле: она никогда не говорила ему такого. За десять лет – ни разу. Она сказала так, потому что он идет воевать и может не вернуться?
– Младик, мне правда никто больше не нужен… Ты мое нелепое чудушко… Я хочу, чтобы ты вернулся, слышишь? Ты должен вернуться.
– Я вернусь, – ответил он шепотом.
– Помнишь, ты гадал девушкам? Ты так и не догадался, о чем я тебя спросила… Ты говорил им, что они не выйдут замуж, и я поняла, что это значит. Я сразу поняла, ты еще сам не знал, а я уже чувствовала… Я хотела знать, что будет с тобой. А ты плел что-то про какой-то выбор. Младик, что будет с тобой? И не надо говорить мне о богах, которые не знают будущего…
– Что ты хочешь услышать? Я же сказал: я вернусь. Я не чувствую своей смерти, но это ничего не значит.
И тут он вспомнил, как она задала ему вопрос: выйдет ли она замуж в этом году? Он осекся, помолчал немного, а потом прижал ее к себе, но побоялся спросить, правильно ли он ее понял.
– Я очень тебя люблю, – шепнул он. – Я буду думать о тебе. Ты даже не можешь себе представить, как все это важно для меня… Знаешь, дело не в обережной вышивке… Если ты на самом деле хочешь, чтобы я вернулся, твои руки… Это оберегает гораздо надежней, понимаешь? Я буду думать, что ты прикасалась к этой рубахе, и это прикосновение – оно защищает… На ней твой запах останется…
Он прижимал ее к себе все сильней и говорил все горячее. Он полюбил ее с первого взгляда, когда она только появилась в университете. О том, что на отделение права приняли девушку, сразу же узнали все студенты. На нее ходили смотреть издали, как на диковинную зверушку. Млад учился на последней ступени и понимал, как это некрасиво, нехорошо и как девушке, должно быть, неловко от их любопытства, но она, казалось, не обращала на это никакого внимания. Тогда она еще не была княгиней, только княжной… Он понимал, но не мог не смотреть на нее даже тогда, когда все привыкли к ее присутствию. И был в этом не одинок.
Они сошлись только через несколько лет, когда Дана закончила учиться и, к всеобщему удивлению, осталась в университете. Все эти годы Млад не мог думать больше ни о ком. Она не замечала его неуклюжих ухаживаний, а у него, как назло, в ее присутствии не ворочался язык и дрожали руки. Он стал наставником, а она еще училась, когда он в первый раз предложил ей познакомиться. Она смерила его холодным взглядом и ушла, не оглядываясь. А он долго стоял и думал, что же сделал не так…
Летом он оставлял цветы на ее подоконнике, прячась, как мальчишка: и от нее, и от студентов, которые и без того не питали к нему ни капли уважения и держали запанибрата. Он бы подарил ей все, что имел, но боялся, что она не примет от него подарков, и продолжал носить цветы – сначала в терем отделения права, а потом и в наставничью слободу. И видел издали, сквозь открытые окна, что его цветы стоят на столе в кувшине. Нет, он не делал этого часто, но время от времени на него находило непреодолимое желание снова прокрасться к ее окну. Особенно если цвела черемуха. Или вишня. Или сирень. Или шиповник.
Конечно, они познакомились – в наставничьей слободе без этого обойтись было нельзя. И она уже не мерила его холодным взглядом и говорила с ним непринужденно, встретив случайно на широких дорожках университета.
Это должно было случиться рано или поздно: Млад положил ей на подоконник красивые кисти только что покрасневшей рябины и хотел потихоньку уйти, как вдруг услышал:
– Что это ты тут делаешь, Млад Мстиславич?
Дана села у окна и поставила локти на подоконник, глядя на него сверху вниз.
– Я… я положил тут… – замялся он – в ее присутствии он становился на редкость косноязычным.
– А я-то думаю, кто это ветки ломает каждый год… – она улыбнулась, взяла рябину и поднялась. – Ну, заходи, раз пришел.
И он не нашел ничего лучшего, как влезть к ней в дом через окно. Дана удивилась, покачала головой и спросила, отчего же он не воспользовался дверью. Он жалко пожимал плечами.
Она любила вспоминать эту историю, дразнила его и смеялась. И теперь, когда они лежали в постели, обнимая друг друга, снова напомнила о ней и хотела рассмеяться, но смех вышел натянутым. Она замолчала и сказала:
– Я столько лет думала: кто же носит мне цветы? А ты мне тогда казался таким несерьезным, таким смешным, и при этом – таким загадочным. Шаман. И волхв. И наставник. Мне было очень любопытно, как это в тебе совмещается? А когда я тебя увидела под окном, меня как будто стукнуло что-то, – знаешь, прямо дыхание оборвалось. Я до сих пор это чувствую… И потом, на празднике, помнишь? Я не знаю, что на меня нашло.
Млад помнил. Прошла зима, он бывал у нее, ухаживал, дарил безделушки и украшения, сдувал с нее пылинки. Наступило лето, и он носил ей цветы не скрываясь. А потом – на проводы Костромы – так получилось, что они стояли в воде рядом, и она была нагой, и ночь была теплая… Он унес ее в лес на глазах у всех, и она не сопротивлялась, и они любили друг друга до восхода солнца, и после восхода тоже…
– Я до сих пор помню, какое это было счастье… – Дана приподнялась на локте и тронула пальцами его лицо. – Я догадывалась, что ты на самом деле совсем не такой, каким прикидываешься.
– Я не прикидывался, – улыбнулся Млад.
– Ты не прикидывался, когда тащил меня по берегу в лес. Ты был мокрый… и ты так крепко меня держал, как будто боялся, что я начну вырываться. Я очень удивилась. Я думала, ты пьян.
– Я был пьян.
– И эта колкая кочка, и шишки под спиной… Я помню все так, как будто прошло несколько часов, а не лет.
– У тебя под спиной были шишки? – Млад улыбнулся. – Если бы я знал…
– Младик, как бы мне хотелось, чтобы сейчас был тот самый день и до сегодняшней ночи оставалось десять лет…
– Закрой глаза.
– Зачем?
– Закрой… – Млад поднялся.
– Нет, Младик. Мне будет слишком горько их открывать.
Он держал ее на руках, и кружил, и качал, а она, обхватив его за шею, не отрываясь, не мигая смотрела ему в лицо. Он ласкал ее, а она все не закрывала глаз, словно хотела насмотреться, словно его ласки в этот день ничего не значили для нее, и сама гладила его – то лихорадочно, часто дыша, то медленно, будто изучая его тело. Он любил ее и осторожно, и неистово, и, как всегда, не мог насытиться ею.
Ночь сначала казалась ему бесконечно длинной, а потом время вдруг стало таять с ошеломляющей быстротой. И чем быстрей оно бежало, тем сильней он чувствовал смятение Даны, ее болезненный трепет: она казалась испуганной, говорила сбивчиво, натянуто смеялась и тут же умолкала. То прижималась к нему, то отстранялась, то вспоминала о чем-то, и снова сбивчиво говорила, и останавливалась на полуслове.
Она сама одела его и вспомнила о кожаном поясе, который сделала ему еще два месяца назад, но забыла отдать, потому что он сначала был занят Мишей, а потом болел. Она кормила его, хотя он отказывался – не привык есть ночью.
– Ты обязательно должен поесть, Младик. Когда ты еще поешь горячего? Не раньше позднего вечера.
И он ел, только чтобы она не расстроилась.
– Вспомнила! Не сиди на земле и на камне, обязательно подкладывай что-нибудь.
Он кивал.
– И еще… Ты не геройствуй там, ладно? Какой из тебя герой?
– Никакой, – он улыбался.
– Младик, ну какие глупости я говорю… – она ластилась к его плечу. – Ты – герой. Я знаю. Я так горжусь тобой…
Он снова улыбался.
Она вела его домой под руку, положив голову ему на плечо, и напоминала вовсе не княгиню, а княжну, которую он увидел когда-то у коллежского терема отделения права: гордую, но испуганную, искавшую защиты. И оттого, что он уходит и не сможет ее защитить в случае чего, ему становилось больно.
Дома его ждал Родомил. Увидев его, Млад едва не отшатнулся – присутствие соперника едва не нарушило очарование этой последней ночи. Дана вздрогнула и вцепилась в его локоть еще крепче. Шаманята, позевывая, одевались, не обращая на Родомила внимания.
– Я вечером тебя не застал, – тот поднялся. – Извини, я ненадолго. Ты не передумал? Сотников, тем более неопытных, пруд пруди, а волхвов в Новгороде – раз-два и обчелся.
Дана посмотрела на Млада вопросительно, и что-то вроде надежды мелькнуло в ее глазах, полных ужаса.
– Родомил… – Млад вздохнул и освободился от ее объятий, – я все сказал тебе в прошлый раз.
– Ладно. Я понял. Вот тогда, возьми, – он поднял с лавки начищенную до блеска чешуйчатую броню с оплечьем. – Сейчас хороших доспехов не достать… Я у дружинников раздобыл. Идти тяжелей, конечно, но грудь прикрыта будет и спина. И наручи еще, но это так…
– Я очень благодарен, это в самом деле пригодится, – кивнул Млад.
– Удачи вам, – Родомил поднялся. – Пойду я.
Он опустил голову, пошел к двери, только один раз мельком, но очень выразительно, глянув на Дану. Млад сглотнул и пристально посмотрел ему вслед. По дороге главный дознаватель остановился, не удержавшись, и сказал Ширяю, тронув того за локоть:
– Щит через правое плечо вешают. На левую руку.
– Не все ли равно, как нести? – огрызнулся шаманенок.
– Привыкай сразу. Неизвестно, когда доведется им прикрываться, – кивнул Родомил и вышел вон.
– Млад Мстиславич, давай скорей, – Ширяй дождался, пока главный дознаватель уйдет, и только после этого перевесил щит с одного плеча на другое, – опаздываем уже.
– Не спеши, а то успеешь, – ответил Млад.
– Тебе же проверить надо всех перед выходом, – напомнил парень.
– Проверю, – проворчал Млад.
Рубаха, сшитая Даной, грела не хуже шубы. Млад повесил полушубок на гвоздь у входа и подумал, что плащ в походе намного удобней и легче. А спать укрывшись полушубком неудобно. Но все равно испытал легкое сожаление: полушубок служил ему верой и правдой несколько лет. Он надел под кольчугу старую стеганку, вычищенную Добробоем; Дана кинулась ему помогать. Броня, принесенная Родомилом, была богатой и дорогой, на груди несколько медных чешуек образовывали нехитрый узор. Она оказалась чуть широковата Младу в плечах – со стороны незаметно, но прямоугольная пройма мешала под мышками. Она была рассчитана на конного: чешуйки крепились снизу, а не сверху, как обычно.
Стеганый подшлемник приглушил звуки. Млад запутался в шнуровке, но ему помогла Дана.
– Почему у тебя шлем без наносника? – спросила она.
– Не люблю. И дед не любил.
Бармица тяжело опустилась на плечи.
– А если по лицу ударят? – ахнула Дана.
Он вздохнул и не ответил.
– А колени? – не унялась она.
– Я же не конный. Это на коне очень важно закрывать ноги. А пешему-то что… Только железо лишнее таскать на себе.
– Млад Мстиславич, – нетерпеливо сказал Ширяй, стоявший у двери, – ну давай скорей!
– Не торопись, – улыбнулся Млад, надевая пояс. Нож, топор, меч…
– Не тяжело тебе? – Дана тронула его за руку.
– Быстро привыкаешь, – Млад пожал плечами. Поначалу действительно казалось тяжеловато.
– Рукавицы! – Дана сорвала их со стола.
Он кивнул и сунул их за пояс.
Она сама накинула на него плащ, чем привела шаманят в восторг.
– Я бы тебя не узнала… – она вздохнула. – Очень красиво. Но как-то… ты как будто чужой…
– Я – свой, – он снова улыбнулся. – Присядем на дорожку. И еще… Договорись с сычёвскими, чтобы Хийси кормили, ладно?
– Я уже договорился, – сообщил Добробой.