Чтобы сбежать от Глеба, мне пришлось уйти с последней пары. Денисов перенёс пересдачу на перерыв как раз перед этими парами. Глеб ушёл на перезачёт, а я, отключив мобильник, быстрым шагом направился к станции метро.
Свобода! Да здравствует свобода! Как же давно мне хотелось одному поболтаться хоть где-нибудь, просто пройтись по улицам, перекусить вредным фаст-фудом и запить его колой из бутылки. Поглазеть на людей, на праздно шатающихся туристов, на стайки то ли вьетнамцев, то ли корейцев, которых я никогда не умел различать. Среди них были уже и довольно пожилые, со старческими иссохшими лицами, но все они вели себя как дети: что-то лопочут, перебивая друг друга, — улыбчивые, смешливые, страшно любознательные — и постоянно фотографируются.
Наблюдать за ними и в то же время представлять их настоящую жизнь, которой я на самом деле не представляю, интересно. Это совсем другой мир, другая жизнь. Но они тоже живут, как и я — здесь и сейчас. Мы — жители одной планеты, одного времени, хоть и очень разные.
И ещё меня всегда удивляло: отчего они так рвутся в Москву? Почему не в другие города мира, а именно к нам? Почему им так интересна наша культура? Это неплохо. Нет! Это здорово! Мир и дружба народов, и всё такое! Только вот мне за всю мою жизнь ни разу не пришло в голову, что я обязательно должен побывать в Сеуле или Ханое. Иначе и жизнь без этого — не жизнь! Нет, ну, теоретически я не против, конечно. Но чтобы вот так туда рваться… Может, я идиот? Другие-то были и ещё собираются. Вот мои родители два раза были во Вьетнаме, в Китае тоже — на отдых летали. Хвалили. Но мне почему-то всё равно — побываю я там когда-нибудь или нет?
Ну точно идиот! Чуть не прошёл мимо входа в метро. Расфилософствовался, блин!
Московское метро — это вообще отдельная тема. Многие его не любят, а я, наоборот, чувствую здесь себя москвичом. Хотя большая часть народа — приезжие. Вливаешься в спешащую к эскалатору толпу, и вот уже едешь вниз в душной тесноте к платформам, затем, увлекаемый потоком людей, выходишь на оную и ждёшь громыхающее чудо. Оно несётся из чёрной глубины шахты, проносится мимо, мелькая вагончиками, за окнами которых люди, люди, люди… наконец останавливается, и ты, опять же влекомый толпой, заскакиваешь в открывшиеся двери.
«Осторожно, двери закрываются. Следующая остановка…» Поехали. Кто-то сидит, углубившись в собственные мысли, кто-то читает, уткнувшись в планшет, основная же масса пассажиров стоит, угрюмо глядя перед собой. Такого «разношерстья», как в московском метро, не увидишь, пожалуй, больше нигде. Вот это подиум! Вот это стили! «Пятый элемент» отдыхает!
Я люблю разглядывать людей. Мне интересно придумывать о них истории: кто они, чем занимаются, куда спешат. Но картинка, как в детском калейдоскопе, быстро меняется. Остановка. Одни выходят, на смену им заходят другие. Новые люди, другая одежда. Только не меняется выражение лиц — отчуждённая угрюмость и напряжённое ожидание своей остановки. Здесь никто не улыбается, и никому нет ни до кого дела — каждый сам в себе, в своих мыслях и заботах. И всё-таки именно здесь, в метро, я ощущаю себя маленькой частичкой этого огромного безразмерного мегаполиса, вмещающего всех желающих, имя которому — МОСКВА!
И вот он, огромный торговый центр — Охотный ряд на Манежной площади, московское трёхуровневое «подземелье» — пещера Али-Бабы с галереями, террасами, переходами, торговыми рядами в стиле à la russe. Сюда в основном стекаются приезжие: что-то купить, полюбоваться атриумом, который венчает вверху огромный стеклянный купол, пофотаться, поудивляться на большой бронзовый фонтан на самом нижнем этаже в центре того самого атриума, вокруг которого расположились небольшие торговые точки и каскады мраморных лестниц, ещё пофотаться, посидеть в одной из кафешек, которых здесь превеликое множество, поглазеть на сам стеклянный купол — фонтан «Часы мира» на крыше торгового центра, ещё раз пофотаться, дальше пройтись по Красной площади, опять пофотаться, зайти в ГУМ, погулять по Александровскому саду…
Ещё пара музеев — и можно по приезде домой с уверенностью рассказывать друзьям о том, что «видел» Москву. А как же Арбат, Воробьёвы горы, ВДНХ, Чистые пруды, Сокольники, набережные Москва-реки, Патриаршие… скверы, соборы, театры, площади?..
Увидеть, охватить всю Москву невозможно! Как сказал один известный персонаж не менее известной комедии русского классика: «Дистанции огромного размера». Даже я, прожив здесь больше года, сумел побывать мало где. Элементарно — нет времени. У каждого москвича есть свой, годами проложенный маршрут, своя «область обитания», вырваться из которой нет времени, нет возможности, а зачастую и желания. Театры, соборы, музеи, выставки — это для гостей столицы. Вылазки куда-нибудь с семьёй или друзьями москвичи позволяют себе редко: слишком много проблем и слишком мало времени для развлечений. Мне повезло: я живу не так далеко от МАРХИ и практически в центре Москвы. Поэтому транспортировка своей тушки до универа занимает не более получаса. Многие тратят на дорогу до места работы по часу и больше, с несколькими пересадками в метро до конечного пункта маршрута. А если ты счастливый обладатель собственного авто, то добро пожаловать на московскую автостраду. Пробки — наше всё! Какие уж тут театры!
Побродив и потолкавшись по этажам Охотного ряда, я приобрёл себе новые наушники для мобильника и несколько пар носков. Люблю, чтобы было много, так как ношу их недолго и редко заморачиваюсь со стиркой. Такой уж я! Дел у меня никаких не было, просто хотелось побродить среди людей, что я и делал — бродил и глазел по сторонам. Затем мой голодный желудок направил меня на нижний этаж подземелья — к еде. Я решил не скупиться и оторваться по полной. Был там один небольшой итальянский ресторанчик с очень приличной кухней, куда я пару раз уже заходил с Глебом и Катей. Собственно, они мне и показали этот маленький кулинарный островок Италии.
От общей площади он был огорожен балюстрадой, уставленной всевозможной растительностью: среди пышно разросшейся зелени глянцевых листьев пестрели красным, жёлтым, синим россыпи всевозможных цветов. Ресторанчик с небольшими круглыми столиками и удобными креслицами освещался приглушённой неоновой подсветкой и на каждом столике — пузатый бокал-свеча. Уютное местечко, располагающее к приятному, неторопливому отдыху за чашечкой кофе после утоления голода блюдами, приготовленными по итальянским рецептам.
Я сделал шаг внутрь за перегородку и замер. В нескольких метрах от входа за одним из столиков мой блуждающий взгляд остановился на блондинистой шевелюре парня. Я сразу узнал Пашку. Он сидел вполоборота рядом с отцом и что-то оживлённо ему рассказывал, по обыкновению жестикулируя руками. Это были его движения, его мимика, его привычка то и дело взлохмачивать волосы пятернёй, не переставая при этом говорить и подкреплять слова жестами, или, вдруг задумавшись на минуту, придавить нижнюю губу пальцем.
Это был мой Пашка и… не мой. В его одежде не было прежней небрежности. Обычно он натягивал на себя, что под руку попадёт. Сейчас на нём были дорогие джинсы и не менее дорогая кожаная косуха. На ногах не растоптанные кроссовки, а крутые ловерсы из светло-коричневой замши. На запястье из-под рукава вишнёвой куртки тускло поблёскивал браслет часов. И стрижка была не обычная Пашкина, а сделанная в недешёвом салоне хорошим мастером. Это был совсем другой, незнакомый мне Пашка, но всё равно мой… моя бессонница, моя боль, моя не прошедшая любовь из прошлого.
Я стоял и смотрел, как заворожённый. Меня толкали, просили посторониться. Я отходил и опять возвращался на то же место, откуда он хорошо был виден. Меня опять толкали… Я опять отходил и опять возвращался… Смотрел и впитывал каждую деталь, каждую чёрточку, каждый жест. Подмечал все изменения, удивляясь им, и радовался прежнему — узнаваемому — Пашкиному… Не знаю, сколько так простоял — время остановилось. Я обо всём забыл.
Вдруг Пашкаон обернулся в мою сторону, и мы встретились взглядами. Я увидел мгновенное удивление в его глазах: он меня узнал. Он привстал, сделал приветственный жест и… и всё. Дальнейшего я не видел: уже мчался, прорываясь через идущую навстречу толпу людей, оставляя позади себя возмущённые окрики задетых мною прохожих, к эскалатору — скорей и подальше от своего прошлого, так внезапно опять ворвавшегося в мою спокойную жизнь — подальше от Пашки. Вмиг пролетел по эскалатору вверх, перескакивая через три ступеньки и очнулся уже у входа в метро и… пошёл дальше.
Просто бесцельно шёл и шёл, останавливаясь на светофорах, переходя по зебрам вместе с толпами прохожих, продолжал шагать дальше по тротуарам незнакомых улиц, мимо площадей, скверов, домов. Я не чувствовал усталости, не чувствовал голода, не видел, что день уже клонится к вечеру, и на улицах зажигаются фонари, а с потемневшего неба накрапывает дождь — ничего не замечал.
Передо мной был Пашка — новый, незнакомый, оживлённый и безумно красивый. Я шёл и лыбился, как дурак. Я был счастлив. Счастлив от того, что увидел его, что он именно такой — весёлый и благополучный. Значит у него всё в порядке, и это самое главное. Я и не представлял, что, оказывается, это такое счастье — просто его увидеть. А я, дурачок, боялся этого, боялся ехать в свой город, боялся случайно встретить. Оказалось, что это совсем не страшно, а наоборот — здорово! И мне хотелось подольше побыть одному, чтобы никто не мешал, не разрушил его образ, стоявший перед глазами. Я хотел его сохранить наподольше, запомнить и сберечь внутри, как самое ценное сокровище.
А почему не подошёл? Да всё просто. В его новой жизни я ему не нужен. Потому и сбежал. Не хочу встречаться с ним вот таким — ненужным, лишним. Он не виноват, что всё забыл. А я не виноват, что стал для него никем. И всё-таки я очень надеюсь, что он меня вспомнит… когда-нибудь.
Наконец впереди замаячила большая «М». Пора было возвращаться в действительность. Я только сейчас почувствовал, что ноги гудят от усталости, что весь промок и голоден так, что съем что угодно, даже рыбные котлеты, которые терпеть не мог с детства. Спасибо школьному общепиту! И ещё понял, что мне больше не больно думать о Пашке. Нет, я не перестал любить, но я его отпустил. Моя любовь меня больше не ранила, она просто была во мне и больше не мешала жить своей жизнью.
Спасибо московскому метрополитену — через час уже открывал двери нашей с Глебом квартиры. Ура! Я дома!
***
— Это не Тимур там сейчас был?
— Тимур.
— Странно! Постоял и ушёл.
— Да ничего странного! Он вообще такой… мутный.
— Да? Мне так не показалось. Я видел его, когда ты в больнице лежал, он переживал за тебя. Вы ведь дружили раньше, до аварии? Только ты не помнишь…
— Откуда ты знаешь? Он тебе говорил?
— С отцом его разговаривал. Мы заочно познакомились — по телефону.
— Интересно. Ты не рассказывал.
— Это он насчёт вертолёта договаривался, чтобы хирурга для тебя отсюда доставить. Они тогда семьёй в Таиланде были на отдыхе. Пришлось туда звонить. Он помог. Даже лишних вопросов не задавал, когда я объяснил — кто я, и что ты в опасности. А Тимуру, видно, решил про тебя не рассказывать, чтобы не расстраивать. Они через несколько дней прилетели, и Тимур сразу к тебе в больницу пришёл. Правда, его всё равно не пустили: ты был ещё в реанимации.
— Офигеть! Я не знал. Почему ты мне ни о чём не говорил?
— Зачем? Главное, тебя вовремя прооперировали, остальное несущественно.
— Всё равно. И Тимур мне про это почему-то ничего не сказал.
— Думаю, он про это и не знает. Вряд ли Валеев стал об этом распространяться, даже семье. Очень серьёзный мужик. Большой авторитет в своих кругах… да и не только. Паш, а вот сейчас почему вы с Тимуром не общаетесь? Он ведь тоже где-то здесь учится?
— Да, говорили, вроде сюда из Ключа в архитектурный перевёлся… давно ещё, в прошлом году. Я точно не знаю, куда.
— И что?
— Да не знаю я. Как-то так получилось… Он ходил поначалу, когда меня выписали, а потом перестал. Я так ничего и не понял, странный он какой-то. Придёт — молчит. Ну и я тоже. Понятия не имел, о чём с ним разговаривать. Да ладно, давай не будем больше об этом. Пойдём уже, засиделись. Мне ещё кое-что доделать нужно по курсачу. Сдавать завтра.
— Ну пошли, студент!
***
Услышав звук открываемой двери, в прихожую выскочили Катя с Глебом.
— Привет! О, Кать, ты сегодня у нас?
— Ты где был? — хором спросили мои друзья со встревоженными лицами.
— Я? Да так, нигде. Гулял по городу. А вы что, меня потеряли? — как ни в чём не бывало ответил, бросая сумку в угол и разуваясь. — Чё за кипиш? Чё всполошились-то?
— Он ещё спрашивает! Мы тут с ума сходим, а он «гулял»! Что у тебя с телефоном, позвонить было не судьба? — вскинулась на меня Катька, в то время как Глеб молча развернулся и ушёл в комнату.
— Не знал, что я перед кем-то должен отчитываться, — продолжал гнуть своё, хотя уже понимал, что перегнул. С одной стороны, чувствовал себя виноватым, но с другой — меня это уже начало раздражать.
— Ну ты и говнюк! — зло бросила мне Катюха и крикнула в комнату: — Глеб, я ушла! Провожать не надо, такси вызову и внизу подожду. Видеть не могу этого засранца!
— Погоди, я с тобой.
Глеб прошёл мимо меня, быстро обулся и, схватив валявшуюся в углу куртку, вышел следом за Катей.
«Нет, чё все всполошились-то? Подумаешь, погулял немного. Меня что, неделю дома не было? Вот она, оборотная сторона медали — жить вдвоём. Обязательно нужно докладывать, куда пошёл и когда приду. Ничего, пусть привыкает, это не последний раз. Надо же, ещё и Катьку приобщил. Ваще засада! Нашли детку! Может, у меня свидание, я и про это докладывать должен? Свидание… — я невольно вздохнул. — Нет у меня никаких свиданий и будут ли?»
Я прошёл на кухню. На плите ещё тёплая кастрюля с пловом и чайник горячий. То, что нужно умирающему от голода. Поел, сходил в душ, завалился на кровать и стал опять вспоминать Пашку:
«Он здесь живёт с отцом или в гости приехал? А может, где-то учится? Интересно, где? Узнать бы у кого… Женьке позвонить? Нет, не буду. Зачем мне знать? Пусть живёт. Женька обязательно скажет Ксюхе, что я про Пашку спрашивал, Ксюха — Пашке. Ещё подумает, что сведения про него собираю. Нет, пусть живёт. Главное, что у него всё хорошо. Да! Это главное! Интересно, а как у них с Ксюхой? Встречаются? Нет! Не интересно. Это мне точно неинтересно. Мне — пофиг!»
Отвернулся к стене, закутался поплотней в одеяло и уснул. Проснулся от того, что рядом сидел Глеб и осторожно гладил меня по волосам. Я резко повернулся и привстал:
— Ты чего… не спишь?
— Думал, с тобой что-то случилось. Тим, не делай больше так… пожалуйста, — вполголоса произнёс Глеб.
— Господи, что со мной могло случиться? — я сел и в свете луны из незашторенного окна увидел, что он… плачет?
— Глеб, ты чего?
Он резко поднялся и почти бегом ушёл на кухню. Я встал и пошёл следом. Он стоял у окна, и плечи его тряслись от сдерживаемых рыданий. Честно сказать, растерялся и был обескуражен. Не ожидал такой реакции от своего друга на моё не слишком продолжительное отсутствие. Меня даже родители так в детстве не контролировали, хотя, чего контролировать, если мы с Пашкой всегда были либо у меня, либо у него. Или где-нибудь во дворах поблизости. Да и с Ленкой так же.
А теперь, глядя на напряжённую фигуру Глеба, на подрагивающие плечи, на дёргающийся затылок, я растерялся.
«Они что, меня уже похоронили? Вот, бля, ситуация! Называется, вышел погулять!»
Подошёл к Глебу и тронул за плечо:
— Глеб, ну извини. Не думал, что ты будешь так переживать из-за ерунды. Ей, богу, глупость какая-то!
Да-аа, его реакция меня смутила. Не видел его таким никогда. Он вообще по жизни такой впечатлительный? Вроде раньше за ним не замечалось.
Глеб резко повернулся:
— Глупость, говоришь? Выходит, если я вот так пропаду, тебе будет наплевать, где я и что со мной? Ты вообще кроме как о себе самом, о ком-нибудь думаешь?
— Слушай, кончай истерику и пошли спать. Первый час ночи, а мы и ту ночь толком не спали. Я живой и здоровый — вот он я, видишь? Перед тобой стою!
Меня чёт вся эта ситуация и его дурацкие переживания развеселили. Я потрепал его вихры и рассмеялся. И совсем не ожидал, что Глеб резким движением притянет меня к себе и накроет внезапным поцелуем мой нагло смеющийся рот…