Дрэг особо не противился, когда я его схватил за руку и потащил на выход. Но тащить было тяжело, буквально за десяток шагов я так упарился, что готов был бросить огнедышащего придурка на растерзание толпе его поклонниц. И даже обернулся, чтобы ему об этом сообщить и поперхнулся от возмущения: пока я из последних сил его спасал на нем висели две девицы, оперативно ухитрившиеся вцепиться в драконьи ноги, когда объект их обожания выволакивали из ванны. Кое-как отодрав незваный груз — сам при этом больше исцарапался, чем когда по неопытности решил отмыть кота без дополнительной защиты, — я все-таки добрался до своей комнаты. И даже по дороге совершил подвиг: трижды отбил дракона от мокрых полуобнаженных фанаток.
Дверь комнатки я захлопнул с такой силой и энтузиазмом, словно врата в сокровищницу. Еще для верности и сам прислонился, прикидывая как лучше смываться сразу с вещами или налегке да по стенке. А что, маршрут уже освоен, да и мотивации побольше будет, чем просто попасть в комнатку и поспать. Тут речь уже о целости всего организма, который мне почему-то дорог.
Лишних минут, чтобы перебирать шмотки и думать о том что нечегонадеть, не было — так что я сунул в руки Дрэгу первые попавшиеся штаны, выловил из-под кровати домашние тапки и сорвал с вешалки свою летнюю куртку. Мелочи типа отсутствия носков и белья меня совсем не волновали, Дрэга, очевидно, тоже. Да и в целом за дверью было как-то неспокойно, несмотря на отдаленный шум и зловещую тишину царящую в нашем отсеке коридора. А интуиция вообще ревела наподобие пожарной сирены. Все-таки паника и предчувствие скорого опездюливание — вещи заразные, так что Дрэг без лишних споров втиснулся в еще влажные после вчерашней стирки треники, с трудом напялил на себя футболку — судя по расцветке девчачью, и я даже не помню как эта штука у меня на полке оказалась, и сунув ноги в мои тапки, печально склонил голову к плечу, слушая как потрескивает на нем одежда, распираясь по швам. Вздохнул и приглашающе похлопал себя по шее. Я тоже медлить не стал, а бодрым «эх» запрыгнул ему на спину.
— А? — на пробу вякнул я, когда Дрэг с короткого разбега выскочил в окно. Лететь вниз в россыпи осколков занятие неблагонадежное и как только я это сообразил, то заорал на всю мощь легких: — А-а-а-а-а-а!!!
В фильмах когда герои без страха и упрека прыгают в пропасть или безбашенно ныряют в бездну со скалы, или самоотверженно переступают край крыши небоскреба, время замедляется, играет печально-торжественная музыка, а перед их глазами проносится вся жизнь, причем лучшие и памятные моменты. У меня ничего подобного не было: вместо музыки дикий вопль из трех букв, вместо прекрасных воспоминаний — чернота в глазах. И единственная мысль, что успела промелькнуть в моей наполненной ужасов башке, о том что не стоило прыгать не подстелив соломки… тонн этак пять.
— Лети, мать твою!!! — попытался вразумить я дракона, но что он там говорил мне в ответ я не разобрал.
Приземление оказалось жестким, да еще и с погружением. Впрочем и сам полеты получился каким-то неказистым, и перед глазами жизнь не проносилась и о вечном подумать не успел. Но жарнулись, конечно, здорово, да и оглушило нехило, и воздух из легких выбило. И я несколько минут просто лежал и пытался вообще понять на каком я свете и в какой комплектации. А потом истово возблагодарил ленивых дворников и службу уборки, которые, начиная с ноября, не вывозили снег за кольцевую, а тупо сгребали и ссыпали его на задний двор общаги, куда и выходило окно нашей комнаты. Впрочем, летом, весной и осенью сюда так же безалаберно стаскивали мусор со всех окрестных кварталов и порой воздух ароматизировался так, что даже в жару окно открыть невозможно. Но вот теперь выходит эта куча, вернее сугроб высотой почти до второго этажа, спас мне жизнь.
После такого чуда хотелось лежать и бездействовать, наслаждаться жизнью, вдыхать сырой и противный городской кислород, радоваться грязному снегу и думать о вечном и прекрасном. Но в проем от высаженного окна — и за что, спрашивается, этому прародителю стеклопакетов так не везет: то жаром плавят, то огнем коптят, то выбивают с разгону? — высунулась завхоз и замахала кулаком с энтузиазмом ветряной мельницы.
— Я же вас, паршивцев, из-под земли достану! Я с вас семь шкур спущу! Я с вас все убытки стрясу до копеечки, что без трусов останетесь!
Вряд ли герои, пережившие персональный апокалипсис, помирали или оживали под подобные напутствия. Так что до конца осмыслить свое чудесное спасение у меня не получилось — пришлось торопливо подниматься на четвереньки и улепетывать. Уже заворачивая за угол соседнего с общагой дома, я сообразил, что чего-то не хватает. Пригибаясь и мысленно костеря чертового дракона, я вернулся к куче снега. Да, дракон валялся так, куда мы приземлились — потому что был только след от моего спуска, — и на мои призывы и обещания «придушить гада голыми руками!» никак не реагировал.
От того, какими словами я поминал и самого дракона и всех его предков до фиг пойми какого колена, Дрэг должен был проикаться до печенок. Но эту заразу даже икота не взяла — как лежал распластавшись и безразлично уставившись в серое небо, так и продолжил, несмотря на то, что я вцепился в его руку и поволок вниз. Оказывается сдвинуть дракона, пусть он даже и в человеческом обличье, с места, если он сам не желает двигаться задача непосильная. Разве только самосвалом попробовать. Но я, сколько не пыхтел, так и не смог его сдвинуть даже на сантиметр, хотя и склон был довольно-таки крутой и скользкий — по крайней мере я раз двадцать скатился до основания, пока лез дракона с вершины добывать.
— Да в чем дело?! — возопил я, не оставляя попыток допинать гада к краю, чтобы оттуда он, наконец-то скатился вниз. — Да говори, гриль ты пережаренный!
— Оставь меня… — с видом и отчаянием павшего безвременно рыцаря простонал Дрэг.
Идея была, несомненно, стоящей. Тем более что и голоса спешащих к месту возлежания представителей администрации общаги и, кажется, с подкреплением из ближайшей ментовки — становились ближе с каждой секундой. Так что промедление смерти подобно или, как минимум, долгому и нудному разбирательству.
— Поднимайся ты… — моей фантазии хватило ровно на пятнадцать нецензурных существительных и на двадцать семь глаголов-обещаний, что я сделаю, если этот нехороший нечеловек сей момент не возьмет ноги в руки и не последует за мной.
— Уходи один… — напутственно прошептал дракон.
Ну точно один в один последний вздох и завет, который нельзя не исполнить. Но только вот одна проблемка: я на роль верного соратника походил слабо да и никогда не увлекался высоким церемониалом, так что прочувствованные слова-прощания меня не вдохновили, а банально выбесили. И в этот пинок я вложил всю душу — и дракон заскользил вниз. Хотя тут скорее не моя заслуга, а результат того, что гад был горячим и снег чуть подтаял, растекаясь от развалившегося тела, и моментально замерзая — как ни крути, но тридцать градусов — это не хухры-мухры.
— Бежим! — я бодро шмякнулся на пятую точку и, помогая себе руками, тоже съехал. — Давай, поднимайся! Чтобы тебя, хрень огненная!
— Я никудышный дракон, — печально поведал мне Дрэг, не меняя позы.
— Никудышный, а если будешь тормозить, то станешь еще и хреновым чучелом! И будут на тебя приходить экскурсии, а ты будешь стоять и пылиться в музее естествознания. И народ будет щипать и щекотать твою тушку!
— Не надо меня щекотать, — вяло трепыхнулся Дрэг. — Я не люблю щекотку.
— Тебе будет все равно, — пыхтел я, поднимая гада. — Ты будешь мертвым и безмолвным. А вокруг тебя будет скакать толпа девственниц и щекотать тебя!
— Девицы — это хорошо, — на губах дракона скользнула мимолетная мечтательная улыбка. — Я, вообще-то, есть хочу…
— Ну, вот и поднимайся, мой хороший, — засюсюкал я. — Побежим и покушаем, пока нас самих не съели живьем и с потрохами.
Это и в самом деле был заговор. Только зачинщиком была не моя сестра, зачинщиком была судьба. А люди всего лишь подневольные участники. Бедняга Монтрезор… Он послужил орудием, сам о том не подозревая, а я отдавила ему ногу. Он был так назойлив. (Я даже морщусь, как будто Геро может меня видеть. Но это воспоминание, как назойливый комариный писк. Отмахиваешься, отгоняешь, а он все кружит и кружит, невидимый, но осязаемый и голодный. И какое удовольствие совершить это маленькое, с кровавым следом, смертоубийство.)
Этот господин из числа тех, кто полагает, что женщина — это добыча, которую надо выследить и загнать в клетку. А когда она там окажется, то лаской и угрозами заставить подчиниться. Он был уверен, что победа близка.
Я, сломленная предательством возлюбленного, опозоренная, представлялась ему легкой добычей. Нужно только проявить ловкость и терпение. Слепец! Я пыталась ему объяснить… По мере сил сохраняла спокойствие и была в достаточно мере вежлива. Но он не слышал. Он ничего не слышал!
Мужчины такого склада за нашим «нет» слышат «да». И нам порой приходится действовать безжалостно. Вот и мне пришлось принять меры. (Я склоняюсь низко, низко, так, чтобы губами почти касаться его повлажневших волос. Возможно, мне удастся поделиться своими воспоминаниями, через мой голос они перетекут в его сны, и он увидит всю комичность и нелепость той сцены, мою изящную ловкость и растерянность посрамленного противника. Я хочу похвалиться своим подвигом, будто ребенок, требующий взгляда родителя. И чтобы этот родитель улыбнулся и восхитился.)
Я отдавила ему ногу. Каблуком. Впечатала и провернула. Поверь, я не хотела причинить ему боль, ибо он был виноват только в излишней самоуверенности, но у меня не было иного выбора. Он не слышал меня, не понимал. Вот мне и пришлось прибегнуть… к такому вот, отрезвляющему маневру.
А как же иначе? Я могла бы обойтись с ним гораздо хуже, много хуже… Я замолкаю почти смущённо. И чувствую жар на щеках. Не знаю, стоит ли мне признаваться в том нравоучительном и немного жестоком действии, к которому я намеревалась прибегнуть.
Благодаря своему мужу Антонио я умею постоять за себя. Могу быть безжалостной. Я дитя этого мира, плод королевских опочивален. Я не могу быть другой.
— Но я его пожалела. Знаешь почему? Потому что он и так проиграл. Мне всегда было жаль тех, кто избавляется от иллюзий ценой потерь и страданий. Они, как неудачливые скалолазы, срываются с вершин и приходят к прозрению через боль. И долго потом залечивают раны. Жизнь немилосердный учитель.
Сомневаюсь, однако, что приближённый моего брата избавился от иллюзий с одним лишь вторжением каблука, но неприятное и краткое пробуждение он испытал. За это я ручаюсь. Никогда не забуду его полный недоумения и растерянности взгляд. Смотрел на меня как побитый пес. Что ж, в следующий раз будет более осмотрителен. Я не стала дожидаться, когда он выйдет из замешательства и потребует объяснений или сам попытается что-то объяснить, я удалилась.
Только вот куда? Я не имела представления, в какой части замка нахожусь. Он так искусно увел меня от других гостей, так изящно преследовал и расставлял ловушки, что я совершенно потерялась. Я ничего не знала об этом замке, я была там в первый раз, моя сестра…
Вновь замолкаю. Еще немного, и я произнесла бы имя Клотильды. Свою старшую сводную сестру я встретила в Лувре, после аудиенции у королевы-матери. С первого взгляда я её не узнала. До моего отъезда мы виделись всего лишь раз, да и то мельком. Ей тогда было шестнадцать.
Высокая, белокурая девочка с кожей цвета алебастра. Она стояла рядом с Марией Медичи. Скромно потупилась, ресницы опущены. Изумительно хороша! И сознает это.
Я едва не задохнулась от естественной девичьей зависти. По сравнению с ней я больше напоминала голенастую, веснушчатую индейку.
Меня пренебрежительно оттеснили куда-то в сторону. Я приподнялась на цыпочки и разглядывала дам и кавалеров. Это была помолвка нашей сестры Изабеллы с королем испанским, Филиппом.
Позже я узнала, что королевой Испании должна была стать Клотильда, но Филипп предпочёл четырнадцатилетнюю жизнерадостную Изабеллу.
Клотильда осталась во Франции и стала герцогиней Ангулемской. Я безмолвно ею любовалась. Какая же она красавица! Волосы, будто китайский шелк, струятся и сверкают на солнце, глаза ясные, серые, с голубоватой поволокой. Кожа почти прозрачная, подсвеченная изнутри розовым. Фигура как у сильфиды.
Мне казалось, что ей достаточно сделать шаг, и она взлетит. Так она была стройна и грациозна. В мою сторону она и взгляда не бросила.
Кто я? Дитя порока, бастард. Моя участь исчезнуть, скрывая позор. Я и вообразить не могла, что встречусь с ней вновь. Что же с ней случилось? Что за чудовищная метаморфоза?
Нет, она по-прежнему красива. Даже еще более хороша, чем была в юности. Тогда она была подростком, полураспустившимся, бледным цветком. А сейчас она женщина в апогее красоты. Мужчины должны сходить от неё с ума. Ей ничего не стоит завладеть любым из них, очаровать, пленить, соблазнить.
Почему же ей показалось предпочтительней измучить и запугать? До сих пор теряюсь в догадках. Когда-нибудь я задам ей этот вопрос. Или ему.
Но не сейчас. В ближайшие дни или месяцы её имя будет оставаться под запретом, будто имя демона.
— Так вот, было темно, но я слышала звуки скрипок и голоса, но как вернуться обратно? Я блуждала в темноте, натыкалась на лестницы и косяки, по пути дергала все двери. Некоторые из них были заперты, за некоторые я ступить не решалась. По дороге мне не встретилось ни души, будто эта часть замка вся вымерла. Ни шороха, ни звука.
И вдруг — шаги. Первой была мысль, что упрямец не усвоил урок и преследует меня. Я поспешила укрыться за какой-то дверью, которая, к счастью, оказалась открытой. Бесшумно затворив дверь, я долго прислушивалась. Но шаги стихли. Возможно, это был не он. Это был кто-то другой, мне незнакомый, безымянный пособник судьбы.
Без этих шагов за спиной я не скрылась бы в кабинете, прошла бы мимо. Когда мои глаза привыкли к темноте, я догадалась, где нахожусь. Разглядела огромный стол, кресло с высокой спинкой, связку перьев, разложенные бумаги. Несколько часов назад я была в этой комнате. Мне понадобилось написать несколько строк своему управляющему, и придворная дама привела меня сюда, в рабочий кабинет…
Я даже сидела за этим столом. Теперь я знала, где нахожусь. Чего же я ждала? Почему медлила? Мне следовало воспользоваться этим знанием и немедленно уйти. Но что-то мне мешало, что-то удерживало меня. Что-то неосязаемое, необъяснимое.
Я стояла на перекрестке, но ничего не знала об этом. Только смутное беспокойство. Что я делаю здесь? Что? Ответа на вопрос я не находила, но и уйти не могла. А уйти следовало. Если кто-то меня застанет, наедине с хозяйскими письмами…
Я приняла решение и повернулась к двери, но тут… Тут я увидела свет. Во время своего дневного посещения я запомнила гобелены. И примерное их расположение. Все стены увешаны гобеленами. Их было двенадцать.
Они представляли собой иллюстрации к библейским сюжетам. Это я хорошо запомнила. Потому что гобелены были восхитительны. Моя бабка Мария д’Антраг знала в них толк, и я от неё кое-чему научилась.
Ковры были живописней и ярче, чем картины. Иаков с Рахилью у колодца, Авраам с тремя мужами, два ангела, пришедшие к Лоту.
И ещё там был Иосиф с женой Потифара. Прекрасный, юный Иосиф… Невинный юноша, обманом проданный в рабство.
Именно за этим гобеленом был свет. Тонкая, едва различимая полоска. Будто связующая золотая нить. Связь времен и событий. Тайный знак.
Я сразу догадалась, что там дверь. Обычная уловка, к которой прибегают в наше неспокойное время. Скрытый за шпалерой потайной ход. В доме моей матери был такой же. И в доме моего дяди. В королевском кабинете в Фонтенбло и в Лувре. Во дворцах подобный лаз мог привести к государственной тайне. Но куда он мог привести здесь?
Это была не моя тайна. И я не имела права в нее вторгаться. Но я опять слышала шаги. Видимо, судьба решила меня подтолкнуть. Уж слишком долго я размышляла. А тут еще засомневалась. Моя тайна, не моя…
Могла и отступить из щепетильности. Но звук шагов подтолкнул меня к действиям. Я откинула гобелен и в самом деле обнаружила дверь. За ней полуосвещенный коридор. Три или четыре масляных светильника вдоль стен. И пол, устланный мягким ковром, который совершенно скрадывал звуки.
Шаг становился бесшумным. Следовательно, рассудила я, кто-то не желает быть услышанным. Для чего? Подслушивать? Подглядывать? Мне стало любопытно.
Нет, это слабо сказано. Нестерпимо любопытно! До дрожи, до судорог. Я испытывала мучительную жажду, и утолить её было крайне необходимо. Я переступила порог и пошла вперед.
И любопытство по непонятной причине сошло на «нет». Ни винтовой лестницы, ни лязгающих засовов. Несколько разочарованная, я предположила, что окажусь в другом крыле замка. Еще один привычный маневр. Запасной выход на случай осады или покушения. Хозяйка дома предусмотрительна.
Вот ещё одна дверь. Скорей всего ведет на черную лестницу. Или прямиком в пиршественный зал. Вот будет потеха. Я пройду сквозь стену и окажусь среди гостей. Последуют восторженные и удивленные возгласы. Меня, без сомнения уже считают похищенной, а я предстану невредимой в неколебимом целомудрии.
Но за второй дверью было тихо, и я снова прислушалась. Ни шороха, ни шагов. Я нажала бронзовую ручку. Она плавно и совершенно беззвучно ушла вниз, но в самой двери щелкнул какой-то рычажок. Никакой лестницы по ту сторону не оказалось.
Была комната, тёмная. В противоположной стене — дверь, но закрыта неплотно, и там за ней горели свечи. В камине потрескивали дрова.
Комната, в которой я оказалась, была похожа на спальню. Первое, что пришло в голову, это спальня кого-то из гостей. Апартаменты, соединенные с кабинетом хозяйки потайным ходом. Очень удобно. Встречи тайком, секретные переговоры. И моя деликатность не помешала мне это обнаружить.
Оставалось заглянуть в освещенную дверь и выяснить все до конца. Я заглянула туда. И там… там я увидела тебя. У меня вновь перехватывает горло.
Я говорю уже больше трех часов и чувствую сухость. Внутри болезненная, неприятная щекотка. Только вряд ли причина в перенапряжении связок, дыхание обрывается от воспоминаний.
Потому что я вновь переживаю каждый свой шаг, каждый вздох, каждое движение и даже каждую мысль, которая билась в висок. Я возвращаюсь в прошлое, в тело самой себя, той далекой, прежней, уже не узнаваемой, все еще крадущейся в темноте, с вытянутой шеей, с дрожью в коленях, с замершим сердцем.
Я чувствую то же колебание и неустойчивость шага, ту же обманчивую мягкость ковра и тишину нетопленной комнаты. Вижу полуоткрытую створку двери и движущиеся за ней тени. Это от сквозняка пляшут лепестки пламени.
Я помню, как задержала дыхание и прошла несколько шагов, приподнявшись на цыпочки. Там, в освещенной комнате, кто-то был. Я слышала шорох и шелест бумаг. Звук отодвигаемого кресла.
Страха я не испытывала, только неловкость. Ибо сознавала, что нарушила чьи-то границы. Но отступать было поздно, я вышла на свет. Так как я довольно долгое время пребывала в темноте, то не сразу сообразила, где нахожусь.
Передо мной возник молодой мужчина и, не говоря ни слова, почтительно склонился, даже опустился на одно колено. Он коснулся губами краешка моего платья и чуть слышно произнес приветствие.
Я не испугалась и даже не смутилась. Я была уверена, что это розыгрыш. Клотильда, похоже, задалась целью излечить мои сердечные раны. Сначала маркиз де ла Валет, затем граф Монтрезор, теперь ещё один, мне неизвестный, призван в эту когорту утешителей. Вероятно, его намеренно скрывали.
Молодой человек всё ещё склонялся передо мной, и я не видела его лица. Только черные шелковистые волосы и чуть заметный пробор. Когда он тихо произнес: «Ваше высочество», я поддержала игру и ответила что-то игривое, бессмысленное, на что обязывал и давал право этикет, в ответ ожидая нечто зеркально-схожее. Как бывает принято в подобной игре. Комплимент, любезность, затуманенный взгляд.
Но случилось прямо противоположное. Он взглянул на меня и сразу поднялся. Поспешно отступил. Даже отпрянул. В глазах не удивление, а страх! Настоящий страх. Глубинный, животный. Будто я не женщина, а призрак.
Я, в свою очередь, тоже смотрела на него. Он был очень бледен и очень красив. Чуть больше двадцати лет. Черные как смоль волосы, овал лица и скулы как на портретах испанской знати. Глаза почти скрыты за тенью скатившихся на лоб прядей. Подбородок упрямый, рот чувственный и прекрасный. На придворного не похож, ибо любой из придворных в Италии и во Франции с лёгкостью вышел бы из подобной ситуации. А он смущён, странно, неестественно смущён.
Он не попытался смягчить неловкость, не обратил свой первый порыв, свой ужас, в неуместную шутку. Напротив, довольно грубо спросил, кто я и как я здесь оказалась, а затем, без объяснений и вопросов, потребовал, чтобы я ушла.
Вот так прямо и сказал: «Уходите». Сказал глухо и враждебно, с тем же пугающим взглядом исподлобья. Его глаза, почти неразличимые, сверкали как у настороженного зверя. «Уходите» — повторил он. В его голосе мне послышалась мольба.
Будь у меня чуть больше времени, я бы огляделась, освоилась и повела бы себя более достойно, придумала бы ответ, который наказал бы его за грубость. Но времени у меня не было.
События развилась слишком стремительно, я теряла равновесие и балансировала, как неопытный юнга на вантах. Резкий порыв ветра, корабль кренится, и босые ноги уже болтаются в воздухе. Я чувствовала пропасть под ногами и далекую недосягаемую палубу. Меня охватил гнев, я бросилась прочь, к потайной двери, в полутемную комнату, но мой побег не удался. Я шарила по стене в поисках рычага или петли. Да где же она, эта дверь? Как её открыть?
Но дверь не находилась. Стена казалась сплошной. Под рукой только мягкая шерстяная обивка и каменная неровность. Ни замка, ни скважины. Что же это? Ловушка? Но если он гонит меня, зачем препятствовать?
Мне ничего не оставалось, как вернуться в комнату и требовать объяснений. Он стоял там же, такой же настороженный, красивый и бледный. Только на лице вместо тревоги и замешательства, печаль. Когда я вошла, он машинально отвел со лба пряди, поднял голову, и я увидела его глаза…
Прежде они были в тени. Комната была освещена неярко, несколько свечей и пламя камина. Его глаза я только угадывала в темных впадинах под полумаской ресниц, замечала недобрый блеск. Он избегал встречаться со мной взглядом. А тут, ошеломлённый, забылся.
Цвет его глаз я не различала, видела только застывшую в них муку. Нехороший взгляд. Холодный и отчаянный одновременно. Господи, да что это с ним? Почему он так смотрит? Будто с его губ сейчас сорвется крик…
Если бы у Лэнса спросили, не разочаровался ли он в своем выборе уйти из ФБР ради мистической организации, которая регулирует деятельность инопланетян на Земле, он бы ответил «Ни за что». Только так и следовало отвечать на этот вопрос.
Думать по этому поводу можно было что угодно.
Лэнс, который на данный момент носил имя «агент Эс», про себя не соглашался самоидентифицироваться с однобуквенным обозначением. Правила организации, пусть так, но внутреннее самоопределение может сохраняться каким угодно — разве возможно заставить состоявшуюся личность называть себя кодом из одной буквы? Тем не менее, люди интерпретируют подобные вызовы в совершенно индивидуальной манере. В организации Лэнс насмотрелся разных вариантов: кто-то искренне сопоставлял себя с таким обозначением, избавляясь от старой личности и старого мироощущения в пользу нового (агент Кей, например), кто-то превращал букву в имя и легко манипулировал новой сущностью (Эл, Джей, да и Бета тоже), кто-то пользовался прозвищами наряду с официальным кодом, игнорируя протокол при любой возможности. Например, Гаутама.
Да, в общем, с Гаутамы все и началось.
В штате организации он значился как «агент Си»; один из старейших агентов после Зеда и Кея. Стажеры понятия не имели, что он — инопланетянин, действующие агенты знали, но молчали. Негласная проверка новичков, обычный социальный ритуал, как сказала бы доктор Бреннан.
Сам Лэнс разгадал эту загадку довольно быстро: по отсутствию микровыражений на его голографической маске, тогда еще — с другой внешностью. После разоблачения Гаутама усовершенствовал ее — теперь она иногда мелко помаргивала, дергала уголками губ и в целом сбила бы с толку любого профайлера, который бы попытался читать эту какофонию.
Зато у Гаутамы были щупальца, которые работали куда лучше любых микровыражений.
В данный момент они застыли без движения, и это говорило об очень многом. Например, что вопрос серьезный. И что он не хотел бы, чтобы Лэнс этим заинтересовался подробнее, чем стоило. И что Гаутама долго колебался, прежде чем поручить ему это задание.
Любопытно.
— Одному из наших агентов требуется психологическая помощь, — сказал Гаутама. Он стоял, опираясь рукой на край стола, и пытался напустить на себя неформальный вид, но получалось у него это плохо.
— Большинству наших агентов требуется психологическая помощь, — ответил Лэнс. Это было правдой. Хотя подбирали персонал очень тщательно и в агенты редко попадали эмоционально неустойчивые личности, но зато клинических социопатов было хоть отбавляй.
Прямо как в ФБР. И, пожалуй, именно поэтому Лэнс чувствовал себя слегка разочарованным последние несколько лет.
Гаутама выразительно вздохнул. Его щупальца едва заметно вздрогнули. Он всегда воспринимал организацию как свое личное детище — забавный вариант самоидентификации. Лэнс понятия не имел, сколько Гаутаме лет, но явно много, и вряд ли большая часть его жизни прошла в ЛвЧ.
— Этому агенту она требуется сильнее, чем прочим, — отчеканил Гаутама и встал ровно, в позу «вольно», уставившись на Лэнса своим единственным глазом. — Проблема, которая есть у него, мешает работе. Поговори с ним. Разберись. Дай свои рекомендации.
— Я давно не занимаюсь психоанализом и не хотел бы начинать снова, — ответил Лэнс. Любопытство разгоралось все ярче, но ему действительно не хотелось бы снова возвращаться на эту чудовищно, как выяснилось, зыбкую почву.
— Психоанализ и не требуется. Нужны только твои выводы и рекомендации.
Ну конечно. Интересно, что на этот раз? Допустим, как источник научных данных ЛвЧ куда плодотворнее ФБР. В ФБР никогда не выпадет возможности узнать, какие психологические последствия несет за собой беременность у мужчин. Или как влияет генетическая модификация на мозг взрослой состоявшейся личности.
Это была главная причина, почему Лэнс согласился на предложение работать здесь: возможность исследовать то, чего в других местах попросту не существует. Согласился, невзирая на последствия — полный отказ от прошлого.
— А если ему понадобится помощь психиатра? — спросил Лэнс.
— Ты скажешь об этом. Ты эксперт.
О, теперь Гаутама манипулирует им в своей неповторимой манере. Но манипулирует, надо признать, успешно: Лэнс непроизвольно расправил плечи. Эксперт — правда. Констатация приятного факта. Если бы Гаутама продолжил с похвалами, это разрушило бы эффект, но Гаутама не продолжил.
— Может, объяснишь хоть вкратце? — спросил Лэнс. — В чем дело, что именно мешает ему работать, да и кто этот агент, в конце концов. Ты ведь даже его букву не назвал.
Щупальца Гаутамы задумчиво зашевелились. Решает, говорить или нет. Или, вернее, что именно говорить.
Гаутама не врал — Лэнс не мог вспомнить, чтобы он это делал, — но замалчивал факты виртуознее любого лжеца.
— Ты его не знаешь. Он работал здесь раньше, потом брал отпуск… и теперь снова вернулся. Называй его… — Гаутама задумался. — Агент Икс. Да. Мне нужно, чтобы он мог исполнять свои обязанности.
— Тебе нужно? — спросил Лэнс. — Или организации?
Очевидно, этот вопрос поставил Гаутаму в тупик, потому что он немедленно разозлился: выпятил острый, как у сказочной ведьмы, подбородок, дернул щупальцами, скривил тонкие, сливающиеся по цвету с кожей губы. Наверняка на той планете, откуда был родом Гаутама, и слыхом не слыхивали об управлении гневом.
— Не важно, — отчеканил он.
Действительно, идентификация «я являюсь неотъемлемой частью организации» предполагает такую реакцию. Разделить себя и работу не представляется возможным, но это не растворение, а нечто другое.
«Государство — это я».
Лэнс примирительно улыбнулся и развел руками.
— Это был глупый вопрос. Извини. Конечно, я поговорю с ним, если ты этого хочешь.
— Агент Икс будет ждать тебя на уровне D, в медицинском отсеке.
— Он что, ранен?
— Нет! — ответил Гаутама. — Но там очень удобная кушетка, так что я решил…
Фраза прозвучала довольно двусмысленно, и Гаутама, невзирая на свое инопланетное происхождение, это понял и замолчал. Лэнс сдержал улыбку. Не хотелось его обижать.
— Иди. Не задерживайся, — буркнул Гаутама и отвернулся к столу. Он снова включил голографическую маску агента Си. — Кроме того, тебе временно придется стать его напарником.
А вот и ложка дегтя. Впрочем, чего еще было ждать?
— Ты возьмешь себе нового напарника? — спросил Лэнс. Обидеться будет непрофессионально. Недостойно. Это не попытка его уязвить, обычная ротация… И его никто не бросает. Снова.
— Нет, — не оборачиваясь, отозвался Гаутама. — Я же сказал: временно. Семь-десять рабочих дней.
Кажется, ему было стыдно. Лэнс сдержал улыбку. Все-таки базовые эмоции у большинства разумных видов потрясающе схожи, хоть и возникают по совершенно разным причинам.
— Это не должно причинить неудобств, — продолжил Гаутама. — Он готов сотрудничать и сам хочет поскорее избавиться от своей проблемы.
Что ж… Гаутама не лгал, и это внушало определенные надежды. Остался один, последний вопрос, который и решит исход дела. Лэнсу хотелось думать, что он может еще что-то изменить и отказаться. Конечно, может.
— Он человек? — спросил Лэнс.
Гаутама обернулся. Его человеческая маска выглядела безучастной, но что скрывалось под ней? Не угадаешь.
— Не знаю. Не могу сказать. Спроси у него сам, — ответил он.
Лэнс кивнул и вышел в залитый белым светом коридор. Голова кружилась, как после алкоголя. Гаутаме было очень трудно отказывать, особенно когда он не приказывал, а просил. Привязанность. Импринтинг. После Бута и Бреннан требовался тот, кто сможет заменить Лэнсу близких. Почему бы и не напарник? Но Лэнс, хоть и принял уже решение и теперь уверенно шагал в направлении лифта, ощущал странное внутреннее напряжение и не мог его объяснить.
Супервизия нужнее всего, когда не к кому за ней обратиться. Врачу, излечися сам.
В главном зале, как всегда, было шумно: толпились инопланетяне-туристы, быстрым деловым шагом спешили куда-то другие агенты (как выяснилось после более близкого знакомства, многие нарочно напускают занятой вид, проходя через главный зал), то и дело раздавались объявления. Обойдя аркиллийского дроида, у которого заклинило сервомеханизм (агента И уже почти освободили из рукопожатия), Лэнс краем глаза посмотрел на главное табло. Все было в норме, карта сияла зелено-желтым, только где-то в Орегоне мигал красный огонек. Близнецы возились над пультом — наверное, опять неприятности с Разломом, — и Лэнс, помахав Бобу, вызвал лифт.
Он уже перебирал варианты, как начать разговор.
Все агенты были своеобразными личностями — черта, характерная и для ФБР, но в ЛвЧ своеобразие просто зашкаливало. Разумеется, психологических проблем у каждого из них было хоть отбавляй. И большинство успешно компенсировало их — к счастью, потому что меньше всего Лэнсу улыбалось становиться штатным психоаналитиком организации. Он так и сказал Гаутаме, когда тот предложил ему эту работу, и Гаутама согласился. Только наука и только ксенопсихология, никаких исключений. Этот агент Икс, судя по всему, относился ко второму случаю. Лэнс хлопнул по рецептору, и дверь бесшумно отъехала в сторону.
Говорят, хороший патпсихолог сможет поставить диагноз пациенту, пока тот идет от двери к кушетке. Лэнс считал себя хорошим, но сейчас все было наоборот, и, шагнув через порог, он замер на месте.
Во-первых, пациент был гуманоидом, визуально идентичным человеку. Во-вторых, он сидел на месте врача, а не на предназначенной для этого кушетке. В-третьих, на нем был до боли знакомый темно-синий халат института Джефферсона.
Ладно, первое могло быть голографической маской, но зачем тогда у него дреды? Зачем изображать экстравагантную прическу, если рациональнее придерживаться средних значений? Второе, как и первое, впрочем, говорило о пациенте довольно многое: стремление доминировать, демонстративность, возможно, анальная акцентуация, если он человек. Но третье?
Черный траурный костюм был идеальным способом слиться со средой и одновременно идеальной защитной броней, естественно, в переносном смысле. Комплекс психологических защит предполагал и унификацию как способ скрыться от опасной окружающей среды и справиться с неуверенностью в себе. В армии для таких целей служит форма. Лэнсу самому было спокойнее в костюме — хотя те времена, когда он одевался в черное и раскрашивал лицо, чтобы справиться с внутренним напряжением, давно остались позади.
Третье означало, что проблемы агента Икс привели к тому, что его отстранили, а не попытку Гаутамы проверить Лэнса так или иначе.
— Добрый день. Я… — начал Лэнс.
— Доблестный сэр Ланселот, которого король Артур отправил заниматься грязной работой, — перебил его агент Икс и противно захихикал. Он сидел, закинув ногу на ногу, и смотрел на Лэнса снизу вверх. Его светло-серые глаза не смеялись и даже не улыбались, а холодно изучали, анализировали. И улыбался агент Икс неумело. Человек ли он? Запросто может быть. Но не исключено, что под этой хорошо подогнанной оболочкой скрывается зеленый и ушастый инопланетянин.
И откуда он знает, как Лэнса зовут? Лицо агента Икс было на сто процентов ему незнакомо. Они никогда не пересекались в Джефферсоне, Лэнс бы не забыл такую снисходительную мину. Нет, это точно какая-то проверка. Лэнс, стараясь сохранять профессионально доброжелательное выражение лица (в конце концов, ему удалось наладить общение даже с откровенно враждебно и пренебрежительно настроенным Бутом), протянул агенту Икс руку и сказал:
— Не настолько доблестный, как хотелось бы, и работа, надеюсь, не настолько грязная. Я агент Эс, и я могу помочь в решении твоей проблемы.
Агент Икс приподнял бесцветные брови, не двинувшись с места.
— Дружеские прикосновения не обязательны.
Лэнс уселся на кушетку, открыто и располагающе улыбнулся. Картина складывалась все более четкая: не нужен никакой MMPI, чтобы с уверенностью сказать, на какой из шкал у агента Икс будет пик, а на какой — провал. Даже судя по внешности — подобранной как попало одежды, которая, впрочем, смотрелась на нем вполне органично, островков светлой щетины на щеках, а еще прически. Дреды, наверное, для удобства, не для позерства, но и второго исключать нельзя.
— Хорошо, обойдемся и без прикосновений, если они неприятны. Итак, давай пообщаемся, если ты не против…
— Я против, — быстро вставил Икс.
Лэнс моргнул.
Во-первых, Гаутама солгал. Во-вторых…
Гаутама солгал так умело, что Лэнс не распознал его ложь, даже не задумался, что тот может соврать прямо и неприкрыто. Соврать ему, его напарнику, с которым они работают бок о бок уже почти десять лет. Обидно. Неприятно. Лэнс выдохнул, стараясь сдержать совершенно лишнюю сейчас злость.
— Твой уровень компетенции недостаточен. Нам не о чем с тобой общаться, — продолжал агент Икс. Когда-то белые, его кеды выглядели такими заношенными, что даже их марки теперь не определить. Но руки у агента были идеально чистыми, а ногти аккуратно подстрижены.
— Ну хорошо, общаться тоже не будем, — ответил Лэнс и взял с тумбочки медицинский планшет. Он давно считал этот метод примитивным, но Икса теперь хотелось проверить по-полной. И даже не потому, что тот вел себя вызывающе и пренебрежительно. Так… Лэнс открыл пустой файл для графики и протянул планшет Иксу. Как он его возьмет? Возьмет ли?
Икс взял планшет спокойно и уверенно, но движения его тела… Лэнс задумался. Пациент двигался так, словно тело было не слишком-то ему привычно, и это могло означать, что Икс действительно инопланетянин в человеческом «костюме» — или что он недавно выздоровел после тяжелой травмы. Для ЛвЧ не в новинку ни то, ни другое.
— Нарисуй мне несуществующее животное, — сказал Лэнс.
— Несуществующих животных не существует, — ответил Икс без улыбки, но Лэнс почему-то был абсолютно уверен, что он издевается.
— В этом и смысл задания, — ответил он.
— Ты не можешь давать мне заданий. У тебя недостаточно полномочий.
Зашкаливающая ригидность. Сама по себе эта акцентуация не была проблемой — многие агенты оказывались склонны к ригидности, да она и помогала при работе. Но в сочетании с демонстративностью это делало агента Икс совершенно непригодным к работе в организации, человек он или нет.
— Агент Си поручил мне проверить твою работоспособность, — подстраиваясь под стиль его речи, сказал Лэнс. — У него достаточно полномочий, как думаешь?
Икс промолчал, развернул планшет к себе и начал водить по экрану пальцем.
— Может, будет удобнее стилусом? — спросил Лэнс. После этого задания он даст Иксу тест MMPI: пускай помучается над пятью с лишним сотнями вопросов. Спешить им все равно некуда, а результаты получатся более наглядными. Гаутаме придется признать, что проблема агента Икс — в самом агенте.
— Нет, — ответил Икс, продолжая тереть экран.
— Агент Си поручил мне быть твоим напарником. Временно.
Икс, не говоря ни слова, пожал плечами. Потом поднял голову и протянул Лэнсу планшет.
Экран был полностью и очень тщательно заштрихован черным. Что ж, чего-то подобного и стоило ожидать.
— Это и есть животное? Какое оно? Как называется?
Икс осторожно убрал назад один из дредов, глядя перед собой.
— Абсолютная и бесконечная чернота, — ответил он.
Лэнс покачал головой и улыбнулся:
— Но как она может быть бесконечной? У нее ведь есть края.
— А это только фрагмент, — ответил Икс. Он посмотрел на Лэнса, потом расплылся в улыбке и захихикал уже знакомым противным голосом. Шутка, которая тоже говорила о многом.
Лэнс выключил графический редактор и начал листать проводник в поисках теста, но свет вдруг мигнул. Загудела сирена: значит, чрезвычайная ситуация. В тот же миг запищал коммуникатор, и Лэнс включил экран. Гаутама, как и стоило ожидать.
— Отправляйтесь к Центральному парку, — без лишних слов скомандовал он. — Там зафиксировано множественное проникновение внеземных жизненных форм. Разберитесь с этим.
— Разберитесь? — удивленно спросил Лэнс. — Мне брать с собой агента Икс?
— Да.
— Но он же…
— Это не обсуждается! — рявкнул Гаутама и выключил связь.
Лэнс встал и обернулся к Иксу. Тот продолжал неприятно улыбаться.
— Знаешь, что? Пожалуй, я нарушу его приказ, — сказал Лэнс. — Оставайся здесь, а я поеду на задание один.
— Ошибка, — ответил Икс. Он тоже встал: худощавый, нескладный, но довольно широкоплечий. Халат Джефферсона болтался на нем, как чужой. — Мое присутствие будет необходимо.
— Ты слишком нестабилен, чтобы исполнять обязанности, — отчеканил Лэнс, — и тебе нельзя позволять…
— Какая глупость! Ты совершенно не можешь судить о том, стабилен я или нет, — перебил его Икс. Он обошел Лэнса по дуге и теперь целеустремленно шагал к двери. Лэнс пробормотал под нос ругательство и поспешил следом.
В коридоре царил заведомый хаос. Сирена продолжала гудеть.
— Нет, могу. Мне поручили проверить твое состояние, — выкрикнул Лэнс, перекрикивая шум. — И я определенно могу сказать, что тебе не место среди агентов ЛвЧ. Ты непригоден.
— Конечно, не место, — не оборачиваясь, бросил Икс и вызвал лифт.
— Тогда что ты тут делаешь?
— Подчиняюсь приказу, как и все мы. — Икс наконец повернул голову, посмотрел на Лэнса и поднял руку. В его пальцах звякнули ключи. — Кроме того, тебе не разрешается водить машину, а мне — да. Так что тебе не обойтись без моего присутствия.
Лэнс открыл рот, потом закрыл. Нужно было забрать у Икса ключи в тот же момент, когда он их показал, но сейчас уже поздно. Раньше за рулем всегда сидел Гаутама, и Лэнс не возражал, наоборот. Гаутама водил блестяще даже в забитом пробками Манхэттене, но насчет агента Икс у Лэнса были вполне закономерные сомнения.
Сирена наконец смолкла. Главный зал почти опустел. Лифт наконец добрался до них и открыл двери. Икс вошел первым и тут же нажал кнопку — кажется, гаража. Хорошо бы гаража, а не подземной тюрьмы. Лэнс едва успел впрыгнуть в закрывающийся лифт.
— У тебя есть оружие и нейрализатор? — спросил Лэнс и привычно приоткрыл рот, чтобы от резкого подъема не заложило уши.
— Нет. Оружие не имеет смысла. — Икс пожал плечами и презрительно скривил губы. — Я все равно не смогу им воспользоваться.
Лифт остановился. Икс пошагал вперед так же целеустремленно, как и раньше. Кеды едва слышно шуршали об асфальт.
— Как это? — не понял Лэнс, который едва успевал за ним. Их с Гаутамой «ниссан икс-трейл электро» остался где-то позади. Ну и замечательно — еще не хватало, чтобы Гаутама сам дал этому самоуверенному засранцу ключи.
Икс не ответил. Он открыл дверь машины (кажется, вообще случайно выбранной; по крайней мере, она была довольно старой, такими не пользовались уже лет десять, если не больше) и забрался внутрь.
Лэнс устроился на пассажирском сиденье, пристегнулся. В машине пахло пылью и затхлостью.
— Почему оружие не имеет смысла? — спросил он еще раз.
— Я не могу причинять вред разумным существам, — сквозь зубы ответил Икс и завел мотор.
— Табу? Законы?
— Нет. Просто не могу.
Машина рванула с места и понеслась вперед. Лэнс ухватился за ручку над дверью, но это не помогало. Они чудом не вмазались в стенку: Икс в последний момент словно нехотя повернул руль. Машина вылетела из гаража и помчалась по встречной полосе.
— Поворачивай! Поворачивай! — заорал Лэнс. — На обочину!
Икс только хмыкнул и прибавил скорость. Тяжелый «форд-виктория» несся, не разбирая дороги, как черный носорог по саванне. Вслед ему возмущенно гудели другие машины. Лэнс вцепился в ручку, словно в последнюю соломинку. Они чудом увернулись от такси. Потом под колеса кинулась маленькая «тесла», но Икс среагировал вовремя и только слегка царапнул ее.
— Слишком медленно, — пожаловался он. — Отвратительно устаревшая техника.
— Только не включай ракетный дви… — начал Лэнс, но Икс, широко улыбаясь, уже нажал кнопку. Дома и машины расплылись в длинные цветные полосы, горизонт тошнотворно завалился набок. Полицейские сирены, завывавшие за спиной, стихли вдали.
Лэнс никогда не думал, что ему будет так страшно в машине. Десять лет опыта исчезли, словно их и не было. «Форд» метался с тротуара на обочину, с обочины на стенки домов и снова на тротуар, чудом ни на кого не наехав. Потом они нырнули в тоннель, и это означало, что Центральный парк уже совсем близко. Лэнс выдохнул и еле слышно произнес:
— Нельзя так водить автомобиль в большом городе. Отдашь ключи мне, и я сам поведу, когда поедем назад.
Надо признать, по Манхэттену Икс ехал гораздо быстрее, чем Гаутама. Лес небоскребов вокруг них шевелился и менялся, как живой, словно это они стояли на месте, а огромные дома спешили куда-то прочь. Лэнс едва успел заметить Эмпайр Стейт по левой стороне, как они свернули на Мэдисон-авеню и помчались дальше.
— Я умею управлять даже космическим крейсером, — заявил Икс безапелляционно. — Кроме того, я просчитал риски и ехал так, чтобы никому не повредить. У тебя нет поводов утверждать, что я управляю этим транспортным средством недостаточно аккуратно.
Он свернул налево, швырнул автомобиль через полосу к обочине и остановился, но на его очередной опасный маневр никто не обратил внимания. Навстречу прямо по проезжей части бежали, крича, люди. Вот черт, работы будет действительно много. Лэнс быстро настроил нейрализатор на час (с небольшим запасом), надел очки и выскочил из машины.
Его тут же едва не сбили с ног. Мимо проскакала перепуганная лошадь, волоча за собой остатки тележки. Лэнс замахал руками, чтобы обратить на себя внимание, но так и замер.
На месте знакомых деревьев Центрального парка шевелилась зеленая стена. Плотная, сочная зелень, слишком бодрая для растений, выглядывала из-за невысокого заборчика. Ровная, как под линейку. Словно какой-то пришлый гигант аккуратно вырезал Центральный парк и вклеил вместо него фрагмент из совсем другого паззла.
Лэнс пришел в себя и снова замахал руками.
— Стойте! Остановитесь и посмотрите сюда!
Если инопланетная угроза инертна, сначала надо отнейралить гражданских, которые бегут — для оптимизации затрат по их дальнейшим поискам. А парк явно не собирался никуда уходить.
Но тут через забор перепрыгнуло существо и неловкими, рваными движениями поскакало на одной ноге дальше. Существо напоминало семифутовый гриб с конической шляпкой. Оно остановилось, и Лэнс, подчиняясь неожиданной вспышке интуиции, снял его из нелетального карбонизатора. О гражданских стоило забыть — ими займутся стажеры и другие агенты. Лэнс побежал мимо памятника прямо к зеленой стене джунглей и остановился перед забором. Зеленые заросли тут же жадно потянулись к нему.
— Эффектно, правда? — сказал кто-то за спиной, и Лэнс, резко обернувшись, прицелился в говорившего. Но это был всего лишь агент Икс, который разглядывал джунгли, сунув руки в карманы халата. Он выглядел таким довольным, словно сам спроектировал эти изменения в городском ландшафте. А может, так и было? Лэнс продолжал в него целиться, ловя малейшие изменения на его лице. Икс поднял руки и покачал головой.
— Ты что-то об этом знаешь? — спросил Лэнс.
— Какая площадь Центрального парка? — вместо ответа задал вопрос Икс.
— Зачем тебе?
— Чтобы огородить это место временным замком. Или тебе больше нравится бегать вокруг и отстреливать хищников, которые отсюда выходят?
Икс опустил руки и полез во внутренний карман — нет, в карман толстовки, которую он носил под халатом. Стрелять? Гаутама будет очень недоволен, но если Икс не тот, за кого себя выдает? Полумифический Альфа, основатель организации, мог пользоваться услугами клонированных…
Но Икс извлек из кармана диск временного замка, и Лэнс нехотя опустил оружие.
— Примерно полмили на полторы, — ответил он.
— Окей, — ответил Икс и начал настраивать замок. Через забор прыгнул новый «гриб» и направился к ним, угрожающе раскрыв шляпку. Действительно, хищник, и вряд ли разумный. Лэнс подстрелил и его, потом вытащил коммуникатор.
— На месте Центрального парка — неустановленные джунгли, — сообщил он, когда на экране появилось лицо Гаутамы. — Известных нам разумных форм жизни пока не зафиксировано. Нейтрализовали две жизненные формы, предположительно хищные, предположительно…
В этот момент коммуникатор выдернули у него из руки.
— Фрагмент джунглей Механуса, приблизительно три с половиной квадратных километра, — сказал агент Икс. — Фунгоиды пытаются атаковать нас, но безуспешно. Планирую применить временной замок до выяснения дальнейших обстоятельств.
— Действуйте, — резко сказал Гаутама и выключил связь.
Икс просиял, включил замок и, увернувшись от потянувшихся к нему зеленых усиков, прихлопнул его к забору. Воздух задрожал, и от замка разлилась прозрачная стена, растянулась в стороны и вверх, закрывая парк со всех сторон, заключая его в непроницаемый «аквариум».
Потом Икс уверенно пошагал обратно к памятнику, на ходу подхватив громкоговоритель из брошенной патрульной машины. Лэнс спрятал оружие и улыбнулся. Икс нравился ему все меньше, но теперь стало ясно, что именно за проблема мешает ему работать. И по какой вероятной причине она у него возникла. Тем не менее, Икс все равно не приспособлен для работы агента, хоть и оказался потрясающе эффективен сейчас.
Никаких ритуальных действий — значит, чистые обсессии. Какой интересный экземпляр. Гаутама, видимо, хотел как лучше — и для Икса, и для самого Лэнса. Это почти подарок, такой пациент. На нем можно было бы защитить диссертацию по ксенопсихологии… или даже можно, только не на Земле.
Тем временем Икс вскарабкался на капот перегородившего Гранд Арми Плазу школьного автобуса.
— Внимание! Внимание! Жители Нью-Йорка и гости города! — Громкоговоритель искажал его голос, делая его более механическим, но это совершенно не выбивалось из образа. — Проводится научный эксперимент. Центральный парк закрыт для посещений. Повторяю: Центральный парк закрыт для посещений. Я — доктор Дженкинс, а это, — он указал в сторону Лэнса, — агент Уайатт. Немедленно подойдите к нему для решения вопроса о компенсациях за ущерб. Повторяю: кто хочет получить компенсацию, подойдите к агенту Уайатту.
Зеваки, которых, как всегда, хватало (и которым чаще всего приходилось придумывать правдоподобную причину смерти), потянулись в сторону Лэнса. Очень быстро потянулись, надо признать. Можно даже сказать, побежали. Лэнс вытащил нейрализатор и громко сказал:
— Желающим получить компенсацию необходимо сфотографироваться для идентификации! Посмотрите, пожалуйста, в объектив!
Он снова вспомнил о диссертации и улыбнулся. Самая утомительная часть работы ждала впереди.
«Да что такое эта ваша любовь?», говорите вы. «Что она может?»
И делаете такое лицо, что сразу ясно: вы-то знаете, какие силы правят этим миром.
Ничего вы не знаете.
Давайте я объясню.
Представьте себе: где-то впереди по ходу нашего поезда лежат два параллельных рельса. Обычные куски металла, ничего особенного в них нет.
Теперь представьте себе, что пролетавший мимо бог любви решил пошалить и коснулся их своими серебристыми крыльями. И в этих самых кусках металла, которые до того момента вообще ничего и никогда не чувствовали, внезапно разгорается бешеная страсть друг к другу.
Только — вот беда-то! — быть вместе им не суждено. Они же рельсы. Они параллельны и не могут пересечься. Это закон.
Вы, думаю, и представить себе не можете, какая это мука — не иметь возможности прикоснуться к тому, кого обожаешь, особенно когда он находится так близко. Проводить целую вечность рядом, но не вместе. Жить в плену чужих законов и путевых шурупов.
К счастью, там, где в дело вступает любовь, никакие законы уже не действуют.
И вот раздается скрежет. Это рельсы избавляются от крепежей, отрываются от шпал — и устремляются навстречу друг другу. Они переплетаются, запутываются в узел, становятся неразделимы.
Навсегда.
Вот оно — могущество любви!
Нелепица, говорите? Смешно?
Что ж, может и так. Не буду больше вас отвлекать своими глупыми разговорами. Исчезаю.
Но, пока в тесном пространстве купе кружатся последние пылинки, потревоженные моими серебристыми крыльями, подумайте, над чем вы смеётесь. У вас есть ещё время, чтобы понять.
Любовь делает неживое живым.
Любовь сметает любые преграды на своём пути.
А сколько поездов пойдёт при этом под откос — ей совершенно наплевать.
Выбить закрытый канал на полусекретный военный объект было нелегко. Сдержанные, деловые отношения с командованием базы нельзя было назвать сотрудничеством. Не обошлось без вмешательства Кибы, он-то имел немалый вес, начальство с ним считалось.
— Мэг… это он. Точно он! Я думала, его уже… Что с ним сделали?
Голос Даяны сорвался на всхлип. Маграт впервые за полтора года знакомства видела, как она плачет. Киба бережно прижал ее к себе и начал гладить по голове, как маленькую девочку. За их спинами, в удобном гравикресле расположился заместитель командира базы. Он терпеливо ждал, пока псионик справится с эмоциями. Долго ждать ему не пришлось.
— Значит, вы подтверждаете личность биохимика?
— Это Алекс Эйс, специалист по биологическому оружию, содержащийся в военной лаборатории на Терра-Центавра-77. Остальных двоих первый раз вижу.
Даяна почти пришла в себя, говорила четко, но тихо, пряча глаза под опущенными мокрыми ресницами. Ей было неловко за свой срыв, да еще и в присутствие военного офицера.
— Ему дадут убежище?
— Это решать не нам. Копию сообщения сегодня же отправят наверх. Там соберут экстренное совещание и примут решение.
На лице заместителя читалось сочувствие. Плачущая женщина, мало кого оставит равнодушным, независимо от наличия погон. Обычно боевые псионики не отличаются излишней эмоциональностью. Военных сразу отличишь, по взгляду, по пси-фону, по выражению глаз. У Даяны точно такой же взгляд, только сейчас за невидимой броней все-таки проскакивают отчаянные искры. Полтора года это слишком мало, и в то же время — целая вечность.
— Одного мы уже идентифицировали, — спокойно продолжил офицер. — Он вообще не человек. Это «Джет» 912-й модели, хотел бы я знать, как он туда попал. Второй больше всего похож на аборигена с Семерки. У нас, так сказать, цивилизация, люди уже много поколений не мутируют.
— Как долго ждать?
— Максимум двое суток. Антидот от «Проксима» — весомый аргумент. За своего Эйса можете быть спокойны. Его, конечно, здорово обработали, потребуется долгая реабилитация. Не совсем понятно, что делать с остальными.
— Алекс сказал, что они спасли ему жизнь, вытащили из конфедератской лаборатории. Если он говорил правду и формула в памяти «Джета» — не фикция…
— Позвольте вставить пару слов от прессы, — внезапно вклинилась Маграт.
Все трое повернулись в ее сторону.
— Мутант с Семерки может стать отличным инфоповодом. Я бы этим занялась.
— Спасибо за предложение, это тоже обсудят на совещании. А сейчас я вынужден прервать нашу беседу. Выделенное время истекло. Всего доброго, госпожа Махао.
Маграт так и не успела попрощаться, канал отсоединился.
— Ну, Мэг, что думаешь?
Честер выглядел немного прифигевшим, многочисленные цветные косички стояли дыбом, бандана на лбу промокла насквозь. Все это время компьютерщик оставался вне поля зрения, никто из находившихся на том конце канала его не видел.
— Пока не знаю… — Маграт продолжала пялиться в радужно переливающуюся заставку голоэкрана. — Ты уже все настроил?
— Почти. Спутник древний, как жопа моей прабабушки. Как только не утилизировали еще! Ладно я старые запчасти не выкидываю, даже не знал, что у меня есть коннектор под такое старье.
— Насколько безопасный будет канал?
— Безопаснее только в бункере. Кому вперлось отслеживать это ведро с микросхемами? В реестре он вообще числится, как космический мусор. Поддерживает парочку подпольных сайтов, на которые уже лет пять никто не заходил. Ну кто теперь играет в онлайн-казино, когда есть нормальный вирт? Не тереби меня, лады? А то до вечера проковыряюсь.
— Спасибо, Чес, с меня причитается.
Дымчатый кот, призывно мякая, вертелся у ног хозяйки.
— Пошли, Лорд, пора тебя кормить. Не будем отвлекать человека от важных дел.
— Погоди-погоди… Есть! Есть контакт! — Чес радостно запрыгал по комнате. — Кто молодец? Я молодец! Мэгги, дуй сюда, канал кривой, долго не удержу.
— Так врубай уже, хватит скакать!
— Айн момент…
Иногда с Честером просто невыносимо было работать. Правду говорят, все компьютерные гении немножечко сумасшедшие. На счет «немножечко» Маграт очень сомневалась.
— Готово.
В диалоговом окне замигал значок вызова.
***
С момента отправки сообщения прошло больше полутора суток. Ящер играл на планшете в какую-то несложную игру, скаченную из сети, Эйс хрустел концентратами, Джей вообще ушел в спящий режим, не выходя из коннекта со спутником. Если бы не активность системы, он, пожалуй, рехнулся бы от скуки вместе с остальными. Внезапный вызов заставил всех троих синхронно вздрогнуть, Алекс поперхнулся концентратами.
Джей активировал проекцию. С мутного от помех изображении смотрела уже знакомая кареглазая брюнетка, рядом с ней вертелся какой-то разноцветный тип в белой бандане.
— Прием! Вы нас видите? – орал он, приблизив лицо к проекции, на мгновение картинка прояснилось и стало видно, что глаза у него разного цвета, один ярко-зеленый, другой оранжевый.
— Видим, — откликнулся Ящер из-за плеча Джея, — но не очень, связь плохая.
— А чего вы хотели? Вы бы еще с мультикомбайна позвонили.
— С чего? – не понял мутант.
— Чес, не маячь, лучше за каналом следи! – шикнула Махао. — Значит так, господа, времени у нас мало, у этого спутника очень нестабильная связь. Ваше послание я отправила, куда надо, за двое суток решат. С Алексом, считай, все понятно, его примут, насчет остальных не ручаюсь. Кстати, ему привет от Даяны! Она его очень ждет.
— Вы ее… видели?
Алекс в очередной раз потерял контроль над собой, его затрясло, как от холода, глаза лихорадочно заблестели. Брюнетка сочувственно покосилась с проекции в его сторону.
— Связывались сегодня утром, с ней все в порядке.
— Тогда почему не удалось найти ее контакты?
— Вся бригада находится в… особом месте. Им там ничего не угрожает. Связи там нет.
— Что будет с нами? Со мной и с… Джеем?
Ящер хмуро, исподлобья смотрел на журналистку. Таких красивых и ухоженных женщин он не видел очень давно, наверное, с детства. В самый раз залюбоваться, но ему стало горько. В памяти неожиданно всплыли растрепанные волосы Ии, ее полинявшее платье и рассыпанные на пол-лица веснушки. Махао молчала, опустив глаза. Молчал и ее беспокойный приятель. Откуда-то снизу раздалось негромкое «мау». В поле зрения возникла крупная серая морда с кисточками на ушах, любопытно уставившаяся с проекции круглыми зелеными глазами.
— Я понимаю, что вам нелегко пришлось, — медленно заговорила Маграт. — Но у меня в этой истории очень мало полномочий. Единственное, что я, как представитель независимой прессы, смогу сделать – обеспечить огласку. Постараться склонить общественное мнение в нужную сторону. Мне пока не давали разрешения на еще одну трансляцию.
— Ты будешь спрашивать разрешения? – тихо спросил Ящер.
Кажется, его слова попали в цель. Глаза Махао на секунду вспыхнули, совсем как у устроившегося на ее коленях кота.
— Может, и не буду… Если пойдет резонанс, всем будет уже не до разрешений. За двое суток можно успеть кое-что. Ждите следующего сеанса связи через сутки. Сделаю, что смогу.
— Мэг, закругляйся, канал глючит! – предупредил за кадром разноцветный парень.
Проекция зарябила так, что стало почти ничего не разобрать.
— Держитесь там, конец связи! — долетел напоследок ее приглушенный голос, перед тем, как изображение распалось на множество цветных полос.
Ящер устало откинулся в своем кресле. Прекрасный новый мир больше не казался ему таким уж прекрасным.
***
— Фуууу… давно я так не упахивался.
Честер стянул с головы бандану и теперь обмахивался ей, игнорируя кондиционер. Маграт дружески дернула его за одну из косичек.
— Увеличу гонорар вдвое, не переживай. Ты это заслужил.
— Еще бы не заслужил! У меня все импланты в башке перегрелись! Думал, психоз поймаю.
— Хватит причитать. Езжай домой, дальше я сама.
— Угу. А что это были за странные чуваки?
— Много будешь знать… короче, забей.
— Опять эти твои профессиональные тайны, — проворчал Честер, сворачивая портативный терминал.
— Они, родимые. Дуй уже, пока я тебя не выпроводила.
— Иду, иду.
Мэг сотрудничала с Чесом далеко не первый год, и все как не могла привыкнуть к его манере общения. Вечный ребенок. В том, что касается техники, делает практически невозможное, в двадцать-то лет! А ведет себя, как будто и двенадцати не исполнилось. Вот оно, технологическое поколение, в вирте бывает чаще, чем в реальности.
— Мр-мра-а!
— Мя-я-я.
Под ногами вертелись уже четыре пушистых комка, к серому Лорду присоединилась остальная мохнатая команда, ради кормежки покинувшая свой любимый суперконтейнер. Можно было настроить его на автоматическую подачу еды, что Мэг иногда делала. Если так будет постоянно, коты, пожалуй, совсем про нее забудут. Сейчас она очень нуждалась в их компании. Разговор с пришельцами с Семерки вернул на полтора года назад, в космопорт «Коралла-кид».
Про этих троих… двоих, если не считать «Джета», и говорить нечего. Представить сложно, через что им пришлось пройти, особенно Алексу. Такой сдвиг по фазе бывает от тяжелой синтетической наркоты, киберпсихоза и сильного псионического воздействия. Интересно, такое вообще можно вылечить, или это насовсем? Мутант, представившийся Ящером, тоже, по ходу дела, не в себе. Вон как вцепился в кибера! Как в брата родного. Когда делали шифрованную запись, постоянно на него оглядывался. Эйса на свою сторону склонил. Биохимик не в том положении, чтобы диктовать условия, однако диктует. Готов рискнуть, лишь бы эту машину оставили с мутантом. Точно не врет на счет спасения. Обязанным себя чувствует. Как еще можно вытащить военного преступника, приговоренного к трибуналу, с военного объекта? Вот именно, никак. Если нет специального оборудования. Это все понятно, но насколько надо башкой поехать, чтобы за технику так впрягаться?
Что бы там не случилось, нельзя это просто так оставлять. Маграт решила, что не будет ждать никакого разрешения. Она не могла бы точно сказать, чего было больше – человеческого сострадания или профессионального интереса. Первая трансляция наделала много шума, вторая обещала стать настоящей бомбой! Показать обывателям живого мутанта, как доказательство бесчеловечности земного правительства – такого еще никто не делал! Если и остались противники отделения от Конфедерации, после такого точно сменят позицию. Легко гавкать наверх, сидя в мягком анатомическом кресле у головизора, ничего толком не зная ни про биологическое оружие, ни про гибнущую соседнюю планету. Всю эту недобитую оппозицию давно пора встряхнуть как следует. Шок — лучшее средство для включения мозгов!
Как и в прошлый раз, велико было искушение обойтись без присутствия коллег. Многие из них и по сей день зубы точат, за то, что толком не захотела тогда делиться сенсацией. В памяти хорошо отпечатались сверлящие спину завистливые взгляды, когда она садилась в гравикар с псиониками. Этим «акулам» не объяснишь, что все это, по сути, случайность.
После нескольких разгромных статей про «плохую Конфедерацию» Махао заинтересовались «наверху». Узнав, что все написанное — ее принципиальная позиция, обратили внимание на репутацию и доверие аудитории, в итоге предложили сотрудничество. Хорошо устроились! Пройди интервью с Кибой через госканал, соседи запросто могли бы принять это за провокацию. С независимой прессой намного проще, заодно повод щелкнуть по носу бывших хозяев: у нас, чтоб вы знали, свобода слова! В отличие от некоторых.
После соглашения стоило немалых усилий и еще большей дипломатичности, чтобы сохранить свое кредо. Освещать внутриправительственные дрязги, как и трясти нижним бельем отдельных политиканов Маграт отказывалась наотрез. Нелюбовь к Конфедерации она, тем не менее, разделяла. Если уж писать, — хотя бы то, с чем можешь согласиться. Все-таки хорошо, что Центавра больше не «Терра».
Размышления в профессиональном русле немного притупили усталость, оставшуюся после сеанса связи. Пора созывать коллег. Достаточно трех-четырех звонков, дальше новости разлетятся со скоростью света. Чем большее количество камер запечатлеет Ящера с его кибером, тем больше шансов на успех.
— Ма-а-ау! – снова раздалось из-под стола.
Ну да, конечно. Деловые звонки подождут, сперва накормить питомцев. Они-то ни в чем не виноваты.
Драконья кровь… Великая сила и великая слабость. Ценный ингредиент для алхимиков, болевая точка и основной рабочий материал для магов крови. О ней слагают сказки и легенды, вплоть до самых бредовых, ее способности воспевают барды. Но, видимо, ее сила проявилась только спустя… тысячу лет.
Сила, заставляющая меня собирать всех сирых и убогих. Тащить в приюты различных брошенных, раненных, почти дохлых и уже практически умерших существ всех рас и национальностей. Это делал Шеат, теперь это делаю я.
С момента проведения «ритуала» (подозреваю, весь антураж был лишь для того, чтоб я не бесилась и не сбежала), я научилась многому. Гораздо лучше контролирую плазму, соединила в кучку две ипостаси, на привычные дела – лечение, открытие телепортов, создание предметов и веществ трачу гораздо меньше времени и энергии. Умею открывать пространственные карманы и хранить там вагон дребедени. Умею носить нужную мелочь внутри собственного тела, при этом предметы не портятся и не разъедаются.
А так же прекрасно могу таскать внутри самой себя живых существ, если их нужно вытащить из неблагоприятной среды, например, из кислотного озера, космического вакуума, лавы и тд. При этом плазма не растворяет живую органику, наоборот, питает и самолично воспроизводит воздух для дыхания. Это сложная система, но к сожалению, ею приходится пользоваться все чаще, и я насобачилась таскать на себе или в себе потеряшек.
Да и благодаря соединению с демонической ипостасью теперь могу даже, смешно сказать! — вынашивать детей, как большинство человекоподобных рас. Но не хочу, с детьми у меня связаны не самые приятные ассоциации.
Конечно, эта история будет не такая интересная, как приключения дракона, но я ее расскажу. Ведь это часть моих воспоминаний, моей жизни, какой бы печальной и паршивой она ни была.
В одной из своих предыдущих историй я рассказывала о том, что некий период времени жила в мире демонов. Эх, даже супруг был императором местным. Но не сложилось. В подробности расставания я не вдавалась, теперь же придется. Началось все банально – однажды меня занесло в какой-то убогий мирок с эльфами. Бедняги находились на грани вымирания, а поскольку я не отличалась излишними умом и сообразительностью (впрочем, как и сейчас), то решила им помочь.
И изобрела некий препарат, стимулирующий женский организм к размножению. Принцип был простой – препарат, названный от отсутствия фантазии Вакцинкой, влиял на железы внутренней секреции, заставлял вырабатывать нужные гормоны и стимулировал яичники. В адекватных дозах и под присмотром врачей, целителей и лекарей препарат прекрасно переносится, помогает зачать и родить детей большинству живородящих организмов. В том числе и эльфийкам, которые рожают раз в сто лет и только в благоприятных условиях.
В идеале – чудесная панацея, источник счастья многих семей, великолепное лекарство. В жизни – убойная вещь, испортившая судьбу мне и многим другим созданиям.
Предпосылки к произошедшему были еще в самом начале моего замужества, мягко говоря неудачного. Как и все венценосные особы, мой супруг был озабочен получением наследника. Но в силу строения моего организма это совершенно не реально. Я честно старалась и выкручивалась всеми методами, выращивая гибридных детей в пробирках. И, как по мне, то результат был прекрасен.
Великолепные дочери и, после некоторых опытов, сыновья были прекрасными существами. Они совместили в себе все лучшие качества двух рас – демонов и синериан. Быстрое развитие – за считанные дни получался почти взрослый организм, скорость, сила, регенерация, магия, вагон способностей – что еще надо?
Отличные наследники, способные разобраться с империей демонов и помогать в государственных делах. Но супругу чего-то не хватило. Скорее всего мозгов.
Моя вина здесь тоже есть. У нашей расы нет понятия материнского инстинкта. Отделённые куски плазмы самостоятельно превращались в новых уже взрослых особей, и их «родители» практически не участвовали в жизни своего потомства. Иногда даже вредили.
Я честно пыталась заботиться, но не получалось. Никаких восторгов, кроме научных – великолепная работа, потрачено много усилий, потомство здоровое и трудоспособное, реагирует на раздражители адекватно. Нет, я не подвергала их пыткам, не проводила на них опыты, кроме самых гуманных, позволяющих выявить степень жизнеспособности. Например, реакция на свет, звук, воду, пищу, но это делают абсолютно все родители и родственники детей, гремя над головой младенца погремушкой или соблазняя карапуза конфетой. Но я их и не любила.
Видимо из-за отсутствия моей любви к ним – вылезли из капсулы, здоровы, разумны – вперед, на баррикады, супругу и пришла в голову больная идея. Заставить меня не просто числиться, а быть матерью. И он втайне от меня с помощью своих ученых доработал Вакцинку в лаборатории…
К моменту этих событий у меня был уже неплохой гарем, и я искренне надеялась доработать технологию и вручить каждому венценосному или не очень царственному благоверному по наследнику. Дабы ко мне персонально претензий не было и никто не посмел упрекнуть в увиливании от прямых обязанностей. Между тем быстрое выращивание детей в капсулах – специальных устройствах, где поддерживалась необходимая температура, влажность, давление, подавались кислород и питательные вещества, было прекрасным способом восстановить численность любой загибающейся расы…
Но все пошло наперекосяк. Дражайший первый супруг получил в свои загребущие ручки доработанное вещество, превратившееся из чудесного лекарства в оружие массового поражения. И подлил мне в еду на ближайшей трапезе. По заказу вещество было прозрачным, без вкуса и запаха, моими сенсорами не фиксировалось, а потому плазма благодарно сожрала все, что дали.
А после дражайший устроил оргию вкупе с остальными супругами. Чтоб наверняка. Увы, демиурги создали демонов слишком эгоистичными, слишком себялюбивыми и гордыми. Тем более, императора демонов, с самого рождения привыкшего к исполнению всех своих прихотей и хотелок. И эту хотелку он тоже реализовал в меру своих возможностей.
Поначалу я не совсем поняла, куда пропадает уйма энергии и почему это все время хочется даже не есть, а жрать. Казалось бы простые повседневные дела требовали все больше и больше усилий, энергия уходила на ноль, стоило сделать хоть что-то выходящее за рамки, например исцелить кому-то перелом. Задолбанная этим состоянием я самолично улеглась под сканер, не доверяя лаборантам, подкупленным супругом. Те постоянно твердили – все хорошо, все в порядке…
Хорошего ничего не было. Двенадцать зародышей – видимо каждому супругу, чтоб хватило, плавали в плазме, требуя себе пищу и энергию. Развиваться как обычные плазменные они не желали, предпочитая ослаблять меня по максимуму. Первая попытка обычным образом извлечь из собственного тела столь медленно растущих детей провалилась.
Я отыскала вольного мага, не зависимого от государства и напросилась на магическое сканирование. Результат был плачевный. Венценосный супруг, зная мой характер и возможности, наложил сеть специальных заклинаний, дабы я не похерила его труды. Похерить труды очень хотелось. Я не планировала в ближайшем будущем превратиться в гору слизи, единственный смысл существования которой – выращивание потомства.
А потому взялась взламывать заклинания. Увы, со свойственной мне горячностью и поспешностью. Заперлась в собственном отсеке лаборатории, навесив гору охранок, чтобы меня никто не беспокоил. А после методично и планомерно раскурочивала заклинания, все больше слабея и мечтая уже или сдохнуть, или избавиться от этого кошмара.
К счастью или к сожалению, сдохнуть не получилось. После многих попыток я раскрутила вязь заклинания, вытащила зародыши и запихала их в капсулы. Да, я не зверь уничтожать детей. Дети не виноваты, что их родители идиоты.
Откат от разрушенных заклинаний был ужасным. Он ударил по самому ценному – по связи между плазменными клетками. И настал кошмар. Самое большее, что я могла – открыть кран в ванне и лежать там. Каждое движение – адский труд, каждая попытка хотя бы сгруппироваться и приобрести гуманоидный облик была безрезультатной.
Я практически ничего не видела, не слышала и не воспринимала. Сенсоры отказывались повиноваться, сознание не могло толком управлять телом. Собственное тело, предмет гордости, превратилось в мрачную вечную тюрьму, без выхода и амнистии. Зато появилась боль. Часть клеток распадалась, часть отмирала внутри. Неправильное действие огрызков разорванных заклинаний и препарата привело к отмиранию клеток плазмы. Я была обречена.
Спасение пришло откуда не ждали. Обеспокоившись моей пропажей, супруг и его придворные маги взломали охранные заклинания и мои блокировки. Нашли мое поверженное тело. Попытки вылечить меня результатов не давали. А тут еще враги активизировались и начали регулярно щипать границы империи, набегая из порталов и уничтожая, что могли. Большинство магов было отозвано на границы.
Я попросила убить меня. Оружие и способ были. Не хотелось ждать, пока отомрет последняя живая клетка, лежа в тишине и темноте, изредка удостаиваясь шаткой телепатической связи. Но и этого мне не дали.
Венценосный супруг решился на редкий и полузабытый ритуал, с помощью которого можно было переселить мое сознание в искусственно созданное демоническое тело. Минус ритуала – все придется начинать с нуля, в том числе обучение магии, воинскому искусству и прочее, что сейчас у меня было, грубо говоря, в базовых настройках.
Ритуал удался. Это я говорю точно, поскольку все еще жива и все еще рассказываю различные истории. Но его участники об этом не знали. Под конец, измученная болью, злостью и обидой, я уже в новом теле не справилась с нахлынувшими возможностями и телепортировалась куда подальше.
Для императора демонов я была потеряна. Он решил, что ритуал не удался, раз исчезло демоническое тело, а остатки плазмы больше не подавали признаков жизни, превратившись в просто кусок разлагающейся органики. После же им стало не до ритуалов…
О дальнейших моих приключениях я буду потихоньку рассказывать, а сейчас вот наученная горьким опытом думаю… Не убей я Шеата, ничего бы этого не было. И дракон никогда бы не позволил себе так поступить со мной. Он всегда уважал мое мнение и выбор, какими бы глупыми они ему не казались. Конечно, с высоты прожитых семи немаленьких жизней (последняя длилась 20 тыс. лет) ему было видней. И он мог дать дельный совет, который я как обычно игнорировала…
Грустно смотрю в окно, пока корабль опускается на защитное покрытие космопорта на Приюте. Жизнь порою странная штука, поверьте.
С тех пор я связываюсь для интима только с совершенно стерильными созданиями, например, биониками. Полученная при странных обстоятельствах плазма не дает расслабиться. Кто знает, удалось ли полностью очистить ее, ведь доверенные источники говорят, что полученная мною плазма была той самой моей собственной и настоящей…
Из нашего поселка-то выхода ведь нет совсем. Он ведь так и называется потому неспроста — Глухарь. И это ведь не охотники какие-нибудь его так назвали, понимать надо, да и охотников у нас здесь просто так ведь и не бывает вовсе. Где им тут охотиться? В степи, что ли? А откуда тогда на охоту приезжать-то? У нас же тут даже дорог никаких вокруг нет. Вон, только железная, да и та в пяти километрах — будто кто-то специально поставил дома поселка так, чтобы ничего вокруг не было: ни холмов тебе, ни лесов никаких, ни рек — степь да степь, серая от полыни. В одну сторону глянешь — сто километров ничего нет, в другую… Глухарь, в общем. Верное слово.
Что говоришь? Железная дорога?
Так, чо, там же просто два рельса, значит, и сарайчик старый для обходчика. А кто того обходчика хоть раз видел? Может, никакого обходчика вовсе и нет. Я вот лично не видел его ни разу. Хотя к дороге бегал часто. Мы тут все к дороге бегаем — куда еще-то?
А, заметил, да? Ну, это так говорят у нас просто: сбегать на огороды, значит, на зады, то есть, сбегать за водой, сбегать на железку. Говор такой местный, традиция, вроде. Иногда и вправду так бывает, что бежишь. Ну, тут же простор кругом — бегай себе и бегай. Особенно если в детстве.
Вот на железку мы и бегали. Поезда у нас тут не останавливаются. Надо если, так ехай на вокзал в район. А на чем и как? Дорог-то ведь нет никаких. Это только если вдруг придет рабочий поезд, который у каждого столба тормозит, так на него еще надо заранее собираться и потом ждать весь день — кто знает, когда он точно подползет. Рабочий поезд смену везет. У нас там, на юг дальше, карьеры большие, так народ туда нанимается и вахтовым способом работает. Два месяца через два — говорят, нормально получают. А нам даже и туда не добраться никак иначе, чем по той же железке.
А потом мы узнали про Черный поезд. Рано или поздно всегда узнаешь про Черный поезд.
Ну, чего, чего ржать-то сразу? Чего сразу — «в черном-черном городе, на черной-черной улице»… Вы послушайте, послушайте! Черный поезд — он взаправду был, и он есть, и я его сам видел неоднократно. Мы тогда с дружком моим Васькой решили из нашего Глухаря слинять. Пешком тут — сами видите — просто некуда. На рабочем поезде — кто нас возьмет, мелких и безденежных? А вот когда про Черный поезд услышали…
Ну, да, тоже посмеялись сначала-то. Но книжки правильные были всякие. Типа, там, Кинг и все такое прочее. Конечно, наш Глухарь — это не Безнадега тебе американская какая-нибудь. Но там у Кинга даже веселее было. Движуха, хоть и страшно. А у нас тебе здесь вовсе не Америка. У нас тут, понимаешь, степь. Туда — сто километров, сюда — сто километров… Да, больше, пожалуй!
А Черный поезд — он пролетает мимо, не оставляя ни запаха, ни звука, только рельсы прогибаются, и долго еще стук колес слышен, если к рельсу ухо приложить.
В общем, мы с другом Васькой поняли тогда, что из Глухаря — только Черным поездом.
Ну и что, если он не тормозит? Он же — Черный! Понимаете? Он не настоящий на самом деле! Он такой… Ну, как адский, что ли. Или еще сказать — как такая прореха во всем мировом пространстве. Вот! Точно! Прореха такая черная, которая носится по кругу по нашей железке, запертая у нас в древности кем-то. И мы даже догадывались с Васькой, кем. У нас тут есть могилка, за которой все всегда ухаживают. Там пирамидка простая и фамилия-имя-отчество. А весь поселок, значит, следит, чтобы все в порядке было. Это не на кладбище. Это вот на как раз полдороги к железке с правой стороны. Так мы тогда сами все додумали, докумекали. Ну, хорошо, пусть будет — придумали, ладно. Что смешного-то? Зато логично все было. Эту прореху адскую вот тот самый, чья фамилия на памятнике, закольцевал, запер как-то чуть не в древности. А сам он тут и остался, вроде как сторож над нею. А когда помер, так те, значит, кто в курсе был, еще дальше от железки строиться стали. Потому что страшно это и опасно. Если бы не так все было, то стоял бы наш Глухарь прямо на железной дороге, и была бы станция, и ресторан при ней, и поезда бы ходили регулярно. А у нас вон как. Понятно же каждому, отчего и почему.
Вот мы с Васькой стали каждую свободную минуту на нашей железке проводить. Мы с ним отслеживали Черный поезд и составляли такой специальный график. Он, понимаешь, не только ночью пролетал. Он и днем мог просвистеть, и рано утром — вот в самое как бы любое время. Но мы график составили, потому что целых три года ходили и отслеживали. Три года ровно. Все равно ведь в школе надо было доучиться, а потом уже решаться на что-то.
На что решаться-то? Да линять с этого Глухаря, нафиг! Тут жизни нет! Что значит родители жили и деды жили? Это их жизнь, а это — наша. Вот мы и решили для себя, что мало ли кто и как тут живет, а нам тут в глухой степи не место.
Три года! Вам не понять, как это долго. То по очереди, то вдвоем — чуть что, сразу на железку. И караулить там Черный поезд…
Да мы его тормозить-то и не собирались. Вот не хватало нам еще эту дырку черную остановить. Тогда бы и степь наша и поселок — все туда ухнуло. Я думаю, что до карьера бы дотянулось точно. Такой был бы катаклизм — ого-го! Нет, тормозить его не надо было ни в коем случае. Надо было просто встать перед ним, перед Черным поездом. И он уносил тебя, как если бы ты нырнул в настоящую космическую черную дыру.
Есть, слышь, такая теория, что можно выжить, даже если — в черную дыру. Тогда, мол, насквозь пролетаешь и вылетаешь в другом совсем пространстве, за миллионы километров. А может и в другом времени. Наука сейчас разное говорит. Но это все в космосе. А у нас тут — Черный поезд. Надо, выходит, просто дождаться, встать перед ним, и тебя перенесет сразу в город.
В какой? Ну, это мы тогда с Васькой не обдумывали, чтобы точно с названием. Но мне лично казалось — в самый большой должно перенести.
И вот мы три года составляли график движения Черного поезда. И мы его, блин, составили! Оказывается, была такая хитрая формула, которой можно посчитать, когда он появится в следующий раз. И даже время вычисляется с точностью примерно до часа.
В общем, мы с Васькой собрали свои рюкзачки. Ну, там, поесть на первый случай, попить. Трусы-носки, как положено. Немного денег. Совсем немного — мы бы в городе заработали, потому что уже не маленькие были. И однажды ночью, решившись, оставили записки родителям, а сами побежали на железку. Все у нас было рассчитано. Час шагом до рельсов, час там ждать, а потом придет за нами Черный поезд. И мы улетим на нем в город.
Что?
Ну, дождались, ага. Стук колес, гудок такой страшный, просто сердце рвет, прожектор в глаза…
Мы с Васькой встали прямо между рельсами. А чтобы не так страшно было, просто отвернулись. А то ведь дрогнешь там, испугаешься, шарахнешься в сторону… И вот, значит, он летит, гудит, рельсы под ним прогибаются и стонут, шпалы трясутся, а мы стоим спиной.
Васька первым к поезду встал. Я вторым, за ним следом. Рядом там все же тесно было. А надо было как раз рядом становиться, это я уже теперь понимаю — рядом надо было! А так вышло, что Ваську-то толкнуло, он — меня. И я сорвался, качнулся, шагнул чуть в сторону. Вот и все, значит. И не вышло из-за этого у меня ничего.
Ага, тогда как раз и ноги свои потерял.
Ну, так что, мужики, угостите инвалида, а? Я ж старался, рассказывал вам про наш Глухарь, да про наш страшный Черный поезд..
Что? Про Ваську-то? А что про Ваську говорить. Васька теперь в городе. В самом большом. Вы его тут в Глухаре с тех пор видели хоть раз? Не видели. Вот то-то же и оно.
Опять приволок какие-то веники. И горшки. Скоро пройти негде будет. Распихал по углам, развесил по стенкам, над аквариумом и то что-то примостил. Рыбки немного повозмущались, а потом им даже понравилось. На кухне тоже… Он и в комнату попробовал впихнуть, хорошо, Игорь дома оказался и к себе эти веники не пустил. И так пройти некуда, чтоб не наткнуться на очередную «красотищу»! Достал уже своей зеленью. Леший самозваный. Русалка мужского пола… Флорррист!
Игорь следил за Яном.
Если кто узнает, ему опять попадет, но… да пусть попадает!
Игорек любил свою новую семью. Конечно, папу и маму никто заменить не сможет, но у них как-то получилось. Когда на похоронах ему, заледеневшему от горя, сказали, что его ждет новая семья, которая постарается стать для него родной, Игорек только плечами передернул. Пусть говорят, что хотят. Пусть стараются. Все равно без толку. Папы и мамы больше нет. А теперь и родного дома. Ничего и никого.
А потом были тетя Мила и дядя Александр. Понимающий взгляд — они не прикидывались, они правда понимали! — и тихое «Лёш, ты нужен» куда-то в сторону… И теплые пальцы на запястье, от которых таяла ледяная стенка, словно отгораживавшая его от всех. Она лопнула, эта стенка, лопнула и осыпалась колючими осколками, и он наконец смог заплакать. Даже зареветь — по-детски, уткнувшись в первое попавшееся плечо, широкое, надежное… Позже он понял, что выбрал в качестве «жилетки» Вадима. Потом, уже на следующее утро, познакомился с квартирой, с говорливой Маринкой и рыбками (те вообще могли переговорить десяток телеведущих), потом слушал песни Лёша, занимался фехтованием, носил Маринке записки и кристаллики от ее поклонников, ездил на рыбалку с Александром, под руководством тети Милы варил первую смесь…
А в первый вечер он просто плакал, пока не заснул прямо на руках у Дима.
Новая семья была шумной и большой, в квартире постоянно толклись друзья-приятели, звенела гитара и плыли, несмотря на все вытяжки, аппетитные запахи. Здесь никогда не было скучно; здесь рыбы могли попросить подержать трубку телефона у аквариума, чтоб они могли ответить на вопросы какого-то шоу; здесь собирались по вечерам у стола, разговаривали, спорили… Здесь он был нужен, здесь его любили. И он тоже любил новую семью. И все равно решение приютить демона — ошибка!
Это же демон.
Дядя Александр может ругать его «за нетерпимость» сколько угодно. И Лёш сколько хочет может говорить, что этот демон не злой, но кто это может знать точно? А если у этого «гостя» амулет какой-то экранирующий? А Вадим просто добрый… и остальные тоже. С Линой бы поговорить, она тоже не доверяет демонам и хорошо знает Уровни, но к ней надо с доказательствами какими-то идти, Лина ведь очень верит Лёшу, и как он сказал, так она и думает…
Нужны доказательства.
И он, Игорь, их обязательно получит.
— Игорь? — послышался рядом тихий голос. Игорек дернулся, чуть не сшибив со столика очередную цветочную вазу. Демон! Подкрался…
— Чего?
— Сожалею о том, что приходится тебя беспокоить, но что такое «посылка»?
— ?
— Тут принесли какую-то «посылку», — виновато улыбнулся объект слежки. — Говорят, мне. Это что?
Посылка для демона? Это интересно. Игорь прищурился:
— Посылки надо получать. Ты получил? Давай помогу.
…Когда они отпустили почтальона-телепортиста, Игорь с интересом уставился на посылку. Нет уж, он не будет проявлять лишней скромности. Это шанс разузнать кое-что о «госте».
— Открывай.
Как ни странно, «гость» послушался. Открывать, правда, тоже не умел. Пришлось помочь. Из небольшой шкатулки на ковер выпал какой-то сувенир, напоминающий маленький каменный стол на низких ножках, выточенный из цельного камня, на вид довольно необычный.
— А почему… — начал Игорь и озадаченно смолк, глядя, как молодой демон смотрит на «стол» — как будто вместо игрушки на ковре извивается клубок ядовитых змей…
— Ты что?
Демон шевельнул губами:
— Нашли.
— Что?
— Меня нашли. Шкатулка… алтарь… Уходи, Игорь.
Нет, ну это уже слишком!
— Ты с ума сошел? Выставлять меня из моего собственного дома — это уж…
— Нам надо уйти! Они могут взломать защиту, они так уже делали, брат говорил…
— Надо же, какая у нашего братца хорошая память… вдруг послышался новый голос, от которого Ян просто окаменел. — Не надо нервничать, Ян, все равно не уйдешь.
Кто это?
Игорек резко обернулся, но в комнате никого не было. Пусто, правда пусто. Зато сама комната… что-то с ней было не так. Она поплыла, как-то перекосилась, и пол под ногами показался очень мягким, будто почва на болоте. И пошел волнами. Цветными, ковровыми…
Эй… эй… да что такое…
— Мне вот любопытно, откуда у него взялась устойчивость к яду, — протянул еще один голос, ленивый и насмешливый. — Нам вроде бы обещали, что он упадет сразу после прикосновения к шкатулке, а он вон стоит и даже раздумывает, не сбежать ли.
— Яду?! — вскрикнул Игорек. Или ему показалось, что он вскрикнул. Губы бессильно шевельнулись, не пропустив ни звука, а одна из цветных волн вдруг рванулась вперед и накатила, поднявшись в человеческий рост. Да так и застыла.
— Ах вот оно что… — с интересом проговорил один из невидимок. — А ты умней, чем отец думал. Сам не стал хвататься, детеныша подсунул?
Хвататься… Он трогал шкатулку. Это он…
Игорек хватнул губами прохладный воздух, и в голове немного прояснилось. Пол, он лежит на полу. Потому что брал «посылку» голыми руками. Дурак такой. Из рук демона. Тот небось счастлив.
Ян отступил к стене. Счастливым его лицо не выглядело… А справа и слева от него из невидимости выскользнули двое. Один оглянулся на ходу, и мальчишку скрутило ненавистью. Потому что эти точно были демонами. Он бы их по одним глазам определил, даже не будь у них этих характерных выступов над висками и «бахромы» — каменных бусин на шнурках.
— Как они прошли через защиту?
На маячок, дурак! Ты же не проверил посылку на чары.
— Нам очень не хватает тебя, братец, — едва ли не мурлыкнул один из непрошеных гостей.
— Пора бы и вернуться, а? — поддержал второй.
Оба прислонились к стене в нескольких сантиметрах от Яна и почему-то вдруг очень напомнили Игорьку птицеловов из фильма «Приключения в джунглях».
— Ты ведь знаешь, КАК нам нужен. Правда?
Нужен? Нужен… Игорек бессильно прикрыл глаза. Если он вам так нужен, то почему не забираете? Почему стоите и смотрите?
— Вам… — кивнул Ян. — Вам… А отец? Вы ведь не сказали ему, что идете сюда, так?
— Это не твое дело! — Из голоса первого исчезли ленивые Нотки. — Заткнись, иначе…
— Что? Тронете меня? Уменьшите свою добычу?
— На двоих нам и так хватит!
— Значит, не сказали. — Ян снова кивнул, словно ему «да» ответили. — Вы сами пошли. Значит, вы не оставите жизнь никому из свидетелей.
— Свидетелей? — Правый обернулся, окатив Игоря недоуменным взглядом, как бы не понимая, почему один парализованный мальчишка именуется «свидетелями». И почему о нем вообще идет речь. Разумеется, его не оставят в живых, никто этого и не ждет…
Может, хоть рыбки расскажут, что случилось. Про них эти твари ничего не знают, а Ян, может, не вспомнит. Или он помнит, поэтому говорит «свидетели»?
— Каких свидетелей? С каких пор демоны видят людей?
— Я вижу, — тихо, но странно твердо проговорил демон«гость». — И требую оставить его в покое.
— Ух ты, наша овечка чего-то требует! — восхитился левый, как бы между делом поднимая руку. Пальцы по-змеиному мягко скользнули по стене совсем рядом с головой Яна, тот отдернулся, хоть и было почти некуда. — Так, может, овечка тогда сама в стойло побредет? А мы в таком случае оставим этого «свидетеля» тепленьким и с целым горлом…
Быстрый взгляд. Закушенные губы. И…
— Хорошо, — кивнул Ян. — Пошли.
ЧТО ОН СКАЗАЛ? От неожиданности Игорек почувствовал, что может издавать звуки. Кашлять. И закашлялся, глухо, задыхаясь, уткнувшись щекой в ковер…
Что он сказал… он решил…
Демоны тоже удивились. Но откликнулись быстро:
— Идет. Пошли, раз так. Надень перчатки и давай руки. Вот, отлично! А этого все-таки лучше прирезать.
Он сказал это так буднично, что Игорек не сразу понял смысл. Зато понял Ян.
— Нет! Ты же сказал…
— Вот уж действительно овечка, — хихикнул правый. — Но-но, лапками не дергай, все равно перчатки негорючие…
— Держи его! — перебил левый.
А потом началось что-то непонятное. По рукам, по сцепившимся фигурам хлестнула какая-то зеленая плеть, потом вторая, что-то хрустнуло, полыхнуло. В воздух взлетело что-то темное, послышался вскрик боли. А потом вдруг как-то оказалось, что Ян, уже без перчаток, в обгоревшей рубашке, стоит в одном углу комнаты, рядом с Игорем, а его братья — в другом. И на ладонях Яна набухают кипящие огнистые шары…
— Убирайтесь вон. Слышите?
— Ах ты, хыбруц… — начал левый… и замолк. Не потому, что рядом хлестнул огненный сгусток. А потому, что перед его лицом прозмеился невесть откуда взявшийся зеленый стебель. Еще один цепко обвился вокруг шеи. — Это… это что?
Объяснять младший брат ничего не стал. Он бросил короткий взгляд на вцепившиеся в незваных гостей стебли, и на короткое мгновение на его лице мелькнула растерянность. Но она тут же пропала, и молодой демон зло сдвинул брови.
— Только двиньтесь, — угрожающе проговорил он. — Они просто мечтают выцарапать вам глаза.
Долински замерли. Конечно, вряд ли демоны испугались бы растений. Но растения, которые вцепляются тебе в горло и угрожающе шелестят у лица… ой-ой, а растения ли это вообще? На Уровнях, говорят, положено бояться всего нового и неожиданного. Дольше проживешь. Так что братья Долински благоразумно замерли на месте, опасаясь даже попытки телепорта — ну а вдруг телепорт получится по частям? И на своего… ну кто он им, брат?., смотрят так, будто вместо него стоит каратель Ложи Уровней, явившийся по их души.
— Вон! — прошипел Ян.
И демоны растаяли…
Они исчезли по-демонски — разом, без шелеста, без свечения, как у ведьм и магов. Просто дрогнули — и все. Стебли растений впустую дернулись, сжались… и разочарованно поникли, снова уползая за окно.
В чертову шкатулку, все еще валявшуюся на полу, врезался сгусток пламени, второй испепелил копию стола.
Дым черным клубком рванулся к потолку, на обгоревший ковер посыпался пепел. Игорек закашлялся.
Ян уронил руки. Тихо выдохнул… Теперь, когда демоны ушли, из него, кажется, испарились и силы и храбрость. Растерянные глаза обежали взглядом комнату, посмотрели на Игорька, и демон-флорист как-то сразу «включился». Он подхватил мальчишку на руки, сгрузил на диван и заметался по комнате, проверяя защиту. А левая рука плотно стиснула амулет вызова…
— Я не понимаю… — Иринка медленно отложила книжку. Светлые глаза непривычно пристально всматривались, казалось, прямо в мозг… — Я ничего не понимаю…
Она и правда меня чувствует. А теперь и не только меня.
— Иринка, это я.
— Дим… — прошептала она. — Дим, но…
— Просто… кое-что случилось.
— Случилось… — эхом отозвалась Снежинка. — Что случилось, Дим?
Она тебя не только чувствует. Она тебе верит. Так что…
Уйди, Вадим. Это — мое.
Прости.
— Мне нужно много тебе объяснить, Снежинка. Начнем с того, что я — маг.
— Хорошее начало, — выдохнули дрогнувшие губы.
— Мы живем изолированными общинами, скрывая свои возможности. Маги, сильфы, фейери…
— Вампиры…
— Вампиры тоже. Это не сказка, Иринка. — Он шевельнул пальцами, и книжка закрылась.
Девушка вздрогнула и посмотрела на книжку, будто там лежала по меньшей мере жаба.
Он заметил это, и сердце его сжалось. Он хотел, чтобы Иринке не было опасно с ним? Ну вот, пожалуйста. Если она достаточно испугается, то проблема решится сама собой. Наполовину. Потому что без него тоже очень опасно сейчас. Очень.
— Не бойся, — попросил он.
Пожалуйста, не бойся меня, Снежинка. Только не ты.
— Так вот почему ты поймал меня в воздухе… — точно в забытьи прошептала девушка.
— Что?
— Тогда, с этими крыльями… когда мы познакомились. Ты подумал, что я падаю, и поймал. Я все гадала, почему мне показалось, что ты летишь мне навстречу. А это не показалось. Ты умеешь летать.
— Ну, в школе у меня за левитацию ноль баллов, — автоматически ответил Дим. — Так что, наверное, дело было в адреналине.
— Или в судьбе…
— Что?
Снежинка вдруг улыбнулась. Пусть ее губы по-прежнему дрожали, пусть она морщилась, будто собиралась заплакать, но в ее глазах точно зажглись два солнышка.
— Не бойся, — передразнила она. — Кто тебя здесь боится? Дим, ты же спасать меня тогда рванулся, а не превращать в лягушку. Дим, сядь. — Ласковые ладошки невесомо легли на грудь. — Дим, солнце ты мое, ты это боялся мне сказать?
И это тоже.
Но он ничего не сказал вслух. Только поймал ее ладони и накрыл своими, словно пытаясь согреть… или согреться.
— Не только.
— Тогда я тебя потом отругаю. А сейчас рассказывай.
Иринка — и «отругаю»? Вадим и сам едва не улыбнулся, настолько не вязалась его солнечная девочка с этой угрозой.
— За что… отругаешь?
— Да за недоверие. И за конспирацию эту. И за… но это потом. Сейчас ты мне расскажешь другое: почему ты пришел сегодня такой… с тенью.
— С какой тенью?
— У тебя здесь… — ладошка коснулась лба, провела по виску, — или рядом… не знаю, как сказать. Просто раньше такого не было. Так странно получается — это ты, а словно не только ты. Я с ума схожу?
— Э-э… нет. Просто видишь ли, ты, кажется, тоже маг. Вряд ли сильный, иначе б тебя давно нашли, но какие-то данные есть.
Снежинка замерла.
— О…
И потому ты теперь в опасности. Из-за серых, из-за дара, из-за меня. Снежинка моя. Нежная, нежная. Разве я смогу тебя оставить?
— Снежка… пойдешь знакомиться с моими родителями?
Девушка жарко покраснела. Так, что порозовела даже шея. Даже плечи. Тонкие пальцы неосознанно схватились за брошенную книжку.
— А они тоже маги? Ой, мамочка…
Диму неожиданно стало смешно.
— Так пойдешь?
— Конечно, пойду. Только не сейчас, ладно? Дим… Ну не в тапках же мне идти? И не в сарафанчике домашнем. И… Ой!
Кажется, она сказала что-то еще, но Дим не услышал. Один из наложенных на руку «знаков», тот, что был привязан к амулету Яна, резко дернулся… и буквально вспыхнул тревогой.
Интересно, умрет он или нет? Игорек не успел решить этот интересный вопрос. Шелестнул телепорт, и в гостиной оказались два человека: Вадим и какая-то незнакомая девушка. Девушка ахнула, а Дим мгновенно вскинул руки — то ли проверяя защитку, то ли готовясь к атаке. Наверное, все-таки первое, потому что в следующий миг он опустил ладони и быстро спросил Яна:
— Где они?
— Ушли.
— Игорь?
Демон не успел ответить. Девушка за спиной Дима увидела Игорька — и рванулась с места, на ходу выдергивая из кармана какие-то салфетки из пакетика. Вытерла руки и тут же ухватила Игорька за шею — проверяла пульс.
— Дим, ему плохо.
— Кому? Что произошло? — Маринка телепортировалась, как всегда второпях, так что из ее сумки опять что-то сыпалось — такое бывает при неточном переносе. — Ой, Дим, это кто? Игорь, бедненький… Ян, вы что, подрались?
— Ой, тут такое было! — Рыбки наконец отмерли и сейчас попытались вывалить на головы народа все разом. — Демоны!
— Зеленые змеи!
— Я чуть не умерла от страха!
— Только ты, можно подумать! — возмутилась такой попыткой перетянуть на себя общее внимание Екатерина.
— Тихо вы! — Дим посмотрел на девушку, но та словно не слышала ни про змей, ни про демонов, а общалась с Яном, выпытывая, что такое мальчик ел или чем укололся… — Иринка, это не токсикология. Это чары. Дай я посмотрю.
В следующий миг рыбки в аквариуме радостно взвыли — кто-то открывал дверь, и, кажется, эти хвостатые ябеды знали, кто.
— А-а! Хозяйка Людмила, хозяйка Людмила-а-а-а!
— У нас тут демоны!
— Тихо, дура, она же подумает…
Неизвестно, что подумала Людмила, но дверь снесло с петель, и Людмила с Маргаритой воздвиглись в проеме, как две Немезиды. Руки Маргариты чуть заметно искрились…
Немая сцена длилась недолго. И уже спустя секунду превратилась в свою полную противоположность. Все заговорили разом:
— Игорек! Что с Игорьком? — Людмила.
— Хозяйка, мы такое пережили! — Кармелита.
— Прекратите свою рыбью болтовню! Что с Игорем? Кто еще пострадал?
— Я виноват… — склоняет голову Ян.
— Да все в порядке, эти чары легко снимаются! — Дим.
— Тут побывали эти… с Уровней! — Игорек начал приходить в себя, и первым ожил, конечно, язык.
— Как они прошли сквозь защиту?!
— Ну, я… Яну посылку принесли, и я…
— Игорь!
— Дим, а кто эта милая девушка в одном тапочке? — Это, разумеется, любопытная Маргарита.
Судьба распорядилась так, что общий шум затих как раз в тот момент, когда прозвучал последний вопрос. Так что его прекрасно расслышали все. Иринка глянула на свои ноги и, кажется, остро возмечтала о возможности телепортации.
Квартира Соловьевых на глазах превращалась в терем-теремок. Наверху в двух комнатах спали Маринка и «уплотненный» Игорек — в его комнату временно переселили Яна, и что интересно, подросток не попробовал брыкаться. Даже не возражал против горшков со всякой зеленью, которые Ян, естественно, приволок с собой. Игорь даже помог перетаскивать какую-то лиану…
Маринка хотела было уплотниться Снежинкой, но невесту Дима решено было поселить в его комнате — в конце концов, она ведь его невеста. Лёш окончательно переселился к Лине. А сам Вадим решил ночевать в гостиной.
Впрочем, вечером все равно все перепуталось. Маринка почему-то торчала в комнате Игоря и Яна, и оттуда то и дело доносились смех и звук падения чего-то тяжелого. Снежинку увела Людмила — кормить, расспрашивать и показывать, где что лежит.
А Лёш, Лина и Дим торчали в гостиной и о чем-то секретничали, накрыв аквариум занавеской и включив музыку. Рыбки некоторое время повозмущались, но затихли и только в знак протеста иногда заводили: «Ой, мороз, мороз».
— Слушай, тут такой вопрос… — Лина переглянулась с Лёшем. — Дим, ты мне веришь?
— Допустим.
— Не допустим. Веришь?
Дим улыбнулся:
— Верю.
— Тогда потерпи.
Ее ладонь, очень горячая, ложится на грудь… наливается светом… и приходит боль. Похоже, словно в грудь мгновенно и глубоко рванулись огненные когти. Дим сжал кулаки, задохнулся, давя в себе крик, наклонил голову. На мгновение комната подернулась темнотой, истаяла. Осталось только смуглое лицо и карие глаза — внимательные, блестящие. Они смотрели точно из тени…
Что она делает, черт побери!
Свет, больно…
И тут огненное облако погасло.
Вадим буквально упал на спинку дивана. Хватанул губами воздух. Сердце частило, противно подрагивали руки. Ничего себе ощущения. И какого хрена это было? Ф-феникс, ***!
— Что это было? — наконец выговорил он. Голос дрогнул, но выровнялся, и Дим снова повторил: — Что это было, Лина?
— Пробный контакт, — неожиданно мягко улыбнулась Лёшкина невеста. — Как ощущения?
Дим поискал слово:
— Несравненно. — Из всех пришедших на ум этот вариант был наиболее… приличным. Ну и чувства отражал, само собой. — А цель?
Феникс глянула на Лёшку, как бы прося помощи. Тот чуть нахмурился:
— Ты никаких изменений не чувствуешь?
Изменений в сравнении с чем? Хотя, кажется…
Чужая память снова незвано пришла на выручку, мгновенно просканировав тело и предъявив результат. Ошеломительный результат.
— Ты перекачала мне энергию?!
— Ага.
— Так… — Мозг лихорадочно заработал, выстраивая логическую цепочку. — Так.
Будущая родственница улыбнулась:
— Я думаю, что перед новым визитом на Уровни тебе это не помешает?
— Не помешает, ох как не помешает.
С демонами говорить непросто, лучше иметь козырь в запасе. А еще эта энергия… Ощущать энергию кого-то другого приходилось нечасто, но она обычно и воспринималась как чужое, не слишком приятное прикосновение. А сегодняшнее «пополнение» ощущается совсем по-иному. Почти как своя… да что уж там, своя, и весьма мощная, просто очень яркая, искрящаяся. Может ли у силы быть привкус? Может. Во всяком случае, у этой «примеси» он был. Привкус радости, легкости.
Так…
Вадим прищурился:
— Это твоя энергия?
В карих глазах что-то промелькнуло.
— Моя. Не думай, я ни у кого не отнимала. Просто…
— Дим, не спрашивай, — вздохнул Лёш. — Она не имеет права разглашать. Клановые тайны, понимаешь ли.
Так-так, интересно.
— Ты и раньше так могла?
— Самой бы знать, — досадливо шевельнула плечом Лёшкина невеста. — Надоели мне все эти клановые секреты. Подумаешь, тайны за семью печатями!
Кажется, сегодня ее беседа с Хранительницей (так, кажется, зовут их старейшую?) была многоплановой и содержательной. Скорей всего, могла. Просто не имела права. Сказать или сделать? Неважно. Не могла, и все.
А тогда? В той реальности? Если бы тот Вадим знал, что фениксы могут передавать ему энергию, все обернулось бы совсем по-другому. По крайней мере, для фениксов. Конечно, он и сам умел отнимать силы, но это… Дим еще раз попробовал ощущения — очень даже интересные. Альтер эго бы понравилось. И была бы у девушек-фениксов совсем другая работа.
Не подозревая о его мыслях, феникс откинулась назад, в подставленные руки Лёшки, с явным удовольствием вызвала нож и принялась разминать пальцы. На смуглом лице заиграли серебряные блики.
Снова как тогда.
Не сейчас! Дим придержал чужую память, не давая себе «провалиться». У него даже методика уже вырабатываться стала. Вытащить блокнот (шар хорош, но его всюду с собой не поносишь) и набросать что-нибудь отвлеченное. Какую-нибудь пословицу в переводе на немецкий или испанский, схему, список. Что угодно, что поможет сосредоточиться.
Тихо, тихо. Потом. Кстати, вот вам еще один несомненный плюс от этой памяти. Лёшева невеста, которую он раньше подозревал демон знает в чем, стала ясной и понятной, как янтарь. Теперь он спокойно доверит ей и Лёшку, и семейные секреты, и даже своих будущих детей. Если они, конечно, будут…
— У Марианны, кстати, есть наметка на одного демона. Дим, хочешь попробовать, как это — швыряться демонскими файерами?
Карандаш дрогнул в руке, пропоров страницу.
— Что? Ты серьезно?
Только демонских сил ему не хватает для полного счастья!
Лина спрятала нож. Не спрятала, а растворила в ладони, легко и быстро. Был нож — и нет его. И покусала губу, кажется, на что-то решаясь.
— Слушай, я, наверное, опять нарушу эти чертовы правила, но вообще-то при передаче магии феникс сжигает все инородные примеси.
— Поясни.
— Понимаешь, магия ведь, в общем, нейтральна. Это мы ее перерабатываем в светлое-темное. Ну так вот, если на магию объекта наложено что-то типа заряда или смертных проклятий, то это в Пламени феникса сгорает. Тебе достается лишь сама способность. Понимаешь? Я думаю, именно поэтому та я… ну, из прошлого варианта реальности… словом, не заразилась. Наверное, Пламя спалило и это дайи, чем бы оно ни было.
Братья переглянулись. Когда-то друзья прозвали их за это близняшками. Неважно, кто был рядом — демоны, преподаватели или симпатичные девчонки, но при любой проблеме братцы тут же сцеплялись взглядами…
Вот и Лина сейчас застыла на диване, с интересом приглядываясь к этому обмену. А потом обе пары глаз уставились на нее.
— Погоди, Лина, — вдруг очень мягко проговорил Лёш. — Ты что сейчас сказала?
Разошлись они уже далеко за полночь. Когда Лина поймала себя на том, что автоматически отвечает «не знаю» уже на любой вопрос. Привыкла за последние полтора часа. После ее признания и Лёшкиного вопроса Дим вцепился в нее так, что Лина почувствовала себя информ-кристаллом в руках зубрилы Беллы. Или орехом в зубах у белки. Соловьева-старшего интересовало все: как именно очищается магия в Пламени феникса, и можно ли говорить о стопроцентной гарантии этого «очищения», да какая статистика имеется в клане на этот счет, и что говорит об этом Хранительница… Да ясно, что впрямую ничего не говорит, но хоть намеки были?
Новая встреча с Хранительницей назревала быстро и неотвратимо, как эпидемия сезонного гриппа. Когда Лина в двадцатый раз расписалась в собственном невежестве, Вадим отстал, но ненадолго. Сначала его остро заинтересовали доступные способности — мол, что именно можно получить таким нетрадиционным способом? Ах, все? Очень интересно.
А она обсуждала это с другими фениксами? Ах, с Марианной… С Марианной Фуэго? Девушкой с гаремом из «всего четыреста»? С каким гаремом? Да, действительно, пока у нее нет никакого гарема. А если все хорошо получится, то и не будет. Пока Лина переваривала сообщение о возможном гареме подруги (и особенно — о его размерах!), Дим уже интересовался, как поживает Анжелика Жар и нельзя ли ее пригласить в гости и кое с кем познакомить? С кем? Ну, с одним парнем. Кандидатом в Избранники. Шутит? Конечно, шутит.
Странно, Дим был каким-то непривычно веселым, даже улыбался. Но притом Лину не оставляло ощущение, что на самом деле за этим весельем что-то кроется. Дим то ли что-то просчитывает, то ли чего-то опасается. А потом улыбка погасла, и шутки кончились.
— Что ж, все это очень интересно, но…
— Дим, без «но», — тихо проговорил Лёш. — Брать чужую силу неэтично, не спорю, только альтернатива-то, сам знаешь — полный саркофаг.
«Гроб то есть», — услужливо перевел внутренний голос.
«Без тебя знаю, умник!»
И снова на комнату навалилась тишина — плотная, знобкая какая-то.
Взгляд Вадима утратил всякий намек на веселье и ощутимо потяжелел.
— Это мне кто говорит?
— Я говорю. — Младший брат не отвел взгляда. — Дим, выбора нет. Хочешь, расскажу, что будет дальше, если ты откажешься? Барьер протянет еще от силы несколько месяцев. Перестроить его мы не можем, можем только перезамкнуть уже на себя. Тогда он просуществует еще лет пять — семь, пока не кончится и наша энергия. А потом дай-имоны все равно рухнут на головы нашим… Кого ты выдвинешь с ними драться? Координаторов? Они без Источника еле тянут общую охрану. Дай-имоны выжгут их в первый же месяц. Демонов? Без главы демоны скорей перебьют друг друга, чем сплотятся против чужаков. Нейтральных? Светлых? Молодежь зеленую? Людей? Дим… черт, сам не верю, что это говорю. Но не до этики же… сейчас, по крайней мере.
«Сейчас начнут проскакивать искры», — отчего-то подумалось фениксу. Обстановка и вправду смахивала на предгрозовую.
— Я тоже не верю. Что, хочешь повторения пройденного? Сначала магию отобрать, потом «построить» людей, а там и до Темного Повелителя недалеко!
— Повелитель… — медленно проговорил Лёш. Так, словно пробовал на вкус смутно знакомое слово. — Повелитель… Нет, Дим. Не думаю. Я тебе верю.
— Спасибо. А я вот себе — нет. Понимаешь?
Да чего тут не понять. Тут, кажется, даже колибри уразумеет. Что поделать, все на земле и под ней чего-то боятся, так уж устроены люди — нелюди. Страху можно поддаться, страх можно преодолеть, но он есть обязательно. Даже у очень храбрых. И похоже, самый большой страх Вадима — податься в Темные Властелины. Да, видно много всякого на совести повисло.
— После всего не веришь? — через силу улыбнулся младший Соловьев. — Нет, Дим, в Темные Повелители ты уже не годишься. Я тебя слышу. И верю.
Тихо в комнате. Даже рыбки перестали возиться под своим покрывалом и шепотом негодовать на бессердечных хозяев. Шелестят листья за открытым окном. Сошлись взгляды братьев в полутемной гостиной.
— Что, по-другому никак?
— Предложи вариант. Я уже по-всякому думал. Нам нужны или станции, или барьер. Барьер сейчас никому не под силу, а для станций нужно место от людей и силы от магов. Дим, послушай…
— Подождите, — вмешалась Лина. — О чем спор-то? Мы ведь никого убивать не собираемся? А магия… магия, если ее не отобрать целиком, потом восстановится. Так что Дим просто «берет взаймы». Временно.
Лина заметила, как враз оттаяло лицо Лёша. Вадим выдохнул и почти улыбнулся.
Напряженность мгновенно угасла.
И следующие часы были исполнены мирного сотрудничества и замечательного трудолюбия в подборе кандидатов на магическое «донорство».
Из дневниковых записей пилота Агжея Верена.
Абэсверт, Аннхелл
Ужин, как я от него сегодня ни бегал, ждал меня в комнате. Пришлось-таки сесть к столу и осознать, что внешний вид пищи мне совершенно ни о чем не говорит.
Абио отчаялся меня накормить и решил озадачить? У него получилось.
С грантской кухней я так и не познакомился, когда был там. Не срослось как-то. И вот теперь я, похоже, именно на нее и напоролся.
Мясо опознал, листья, в которое оно было завернуто – нет. Спросить не у кого – Джоб и Айим спали, Тако вылез из окна и стоял с наружной стороны дома, Абио отправился присматривать за сету Дэорином.
Я попробовал это мясо больше из любопытства. Оказалось, есть можно. А маленькое круглое печенье даже понравилось, оно было совершенно несладкое, пахло маслом и орехами.
Лег. Но никак не мог уснуть. Старомодный дом, деревянные панели, мотыльки, бьющиеся о сетку. Все это напоминало родную планету. В голову лезли какие-то странные мысли. Вперемешку. О войне, о доме, о ребенке, который у нас может родиться. Мысли были тревожные и бессвязные.
Зашел Абио и разбудил Джоба. Фермер наш все-таки настроился уходить.
Со мной остался проспавший весь день, а потому веселый Айим и грустный Тако, которого не взяли.
Наконец мысли меня замучили, и я встал. Достал из нагрудного кармашка очередную ампулу стимулятора, оделся и ушел к техникам.
Техники собирали на заднем дворе под навесом какой-то агрегат на основе привезенного мной импульсного бича и трех других, снятых нами позже.
Посмотрел и понял, что дело худо. Работали они быстро, и к утру уже планировался результат. Значит, и противники наши могут то же самое.
Нет, по пути милитаризации дальше идти нельзя, нужно как-то договариваться. С кем – понятно, но как?
Я до сих пор так и не решил для себя – что за человек этот лорд Вашуг? На что он надеется? На своих людей в отколовшейся части правительства? Эти «свои» пообещали ему нечто. А я что могу пообещать? Не хулиганить в Белой долине? Я многое могу, лорд Михал имел возможность убедиться.
Но что будет с ним потом? Суд? Поражение в правах? Он слишком далеко зашел в этой игре. Отступать ему некуда.
Лорд Михал откажется, понял я. Ему не о чем со мной говорить. Пока второе правительство действует – у него есть шанс. И, чтобы реализовать этот шанс, меня всяко разно нужно уничтожить. Две тысячи бойцов – такая досадная малость.
Я понял, что лорд Михал тоже не спит сейчас, и мне стало легче. Не я один ищу в темной комнате одиннадцатый угол.
До рассвета я проверил практически по всему городу дежурных. Не в плане придраться. Просто неизвестно, как придется действовать в ближайшие дни, и нужно было, чтобы все прониклись.
Ночью же переговорил с Эккером, который тоже не спал. Действительно – мужик как мужик.
А на рассвете, часа в четыре, дежурный вызвал меня на крышу. Причем в самой категорической форме. Через браслет. «Вызов, срочно».
Взлетел на чердак и замер: верхушка горы на горизонте мигала. Она то вспыхивала, то исчезала в дыму. Словно бы кто-то бил в нее широченным лучом.
Только с корабля. Только Келли. Что у них там?
– Вот, я записываю, – дежурный протянул мне блокнот. – Две вспышки. Пауза. Три вспышки. Пауза…
Дежурный знал, что я умею читать сигналы.
«Снимаемся». «Общая тревога». Вот что это означало. Прошел приказ по крылу, и Келли сигналит мне, что больше не может прикрывать нас сверху. Там тоже что-то происходит.
Эпитэ ма хэтэ.
Я спустился и на крыльце столкнулся с Джобом.
– Проследили?
– Там нечего следить, капитан. Прут сюда. Абио набросал то, что мы успели рассмотреть. Он остался.
Повстанцы не прятались. Они знали, что мы больше не видим их с воздуха!
Навязать бой кораблям крыла и в то же время начать наземную операцию… Кто же стоит за этим? Душка генерис? Какая-то более крупная фигура в правительстве? Кто? О том, что творится сейчас в столице, я мог только догадываться, но Мерис ясно дал понять, что и там дело плохо.
Смотрел, как Джоб обозначает на карте движение повстанцев, и благодарил богов, что с ним был Абио. Этот видел и понимал больше, чем я мог рассчитывать. Нужно срочно сниматься и уходить в горы.
– Джоб, мы уходим. Давай за Абио.
– Он сказал, чтобы уходили без него. Он найдет.
– Подожди, вы же шлюпку брали? Как он нас догонит?
– Он сказал, чтобы уходили без него, – повторил Джоб мрачно. Видимо, пытался спорить и уже получил за это.
Ну, конечно, Абио найдет. Если он сумел набросать такую карту, лежа в кустах, то куда мы двинемся и где взять транспорт, он тем более догадается. Я поблагодарил его мысленно.
Связался с командирами и велел подниматься без лишнего шума. Еще час-два и город может превратиться в ловушку. Или уже превращается. Все зависит от того, каким способом повстанцы связываются с местными фермерами.
– Смотреть в оба. Сниматься и уходить, не строясь. Внимательно запоминайте курс, проговаривать не буду. Рассыпаемся, как горох. Встречаемся в точке с координатами на экране. Запоминайте или записывайте. В случае дезориентации и потери связи – затаиться. Ждать зрительных ориентиров по общей сигнальной системе. Внимание, если будут проблемы в городе – не раздумывать. Вести огонь из шлюпок на подавление.
Все, доигрались мы, эпитэ ма хэтэ. Неужели я и с этим справлюсь?
Однако противник нас тоже не видит и не слышит. Нас меньше, но мы и перемещаться можем быстрее.
Знать бы – что там, в космосе, творится? Хорошо, что я пилотов оставил на «Вороне». Шлюпки особого мастерства не требуют, а Келли будет легче, чем «Абигайль» или «Прыгающему».
До восхода оставалось примерно полчаса, когда шлюпки понеслись над стремительно просыпающимся городом. Значит, связь у повстанцев с местными фермерами все-таки была.
Но и мы успели вовремя.
Я следил, как одна за другой шлюпки уходят на запад, к разведанному нами горному массиву. Судя по всему, место там подходящее для того, что я задумал. Если повстанцы решили играть против нас в открытую, значит, пора поменяться ролями. Теперь они – армия, а мы – партизаны.
Ожидаете такого от меня, лорд Вашуг? Очень жаль вас расстраивать, но бой мы не примем. Вас больше, оружие ваше мы еще толком не освоили.
Так что, извините, но правила игры буду предлагать я.
Псковичи подтянулись со всех сторон – и по стенам, и снизу, – круша легких кнехтов. С башен снова ударили пушки – поднесли порох и ядра. На стены вернулись лучники, захлопнулись ворота, погребая в захабе отряд наемников, – штурм захлебнулся, но бой продолжался до сумерек: только когда солнце коснулось леса за Великой рекой, ландмаршал дал приказ отступить от стен.
От усталости тошнило. Лязг металла продолжал звенеть в ушах, и прочие звуки доходили до сознания медленно и невнятно.
Зажигались факелы: наступало время считать потери и подбирать раненых. Псковитянки шли искать оставшихся на поле боя мужей, и вскоре надсадный плач добавился к звону в ушах… Млад прошел вдоль стены до ниши, где оставил Ширяя, – сердце вздрагивало, потому что стучать быстрей не могло: Млад боялся обнаружить мертвое тело ученика. Сколько крови из него вылилось, пока ремень не перетянул обрубок? А вдруг какой-нибудь немец добил мальчишку? Надо было, надо было дотащить его до палат посадника! Это же совсем недолго…
В нише никого не было.
Млад в недоумении осмотрелся вокруг, но Ширяя не увидел. Наверное, кто-то успел его подобрать! Отец или Зыба могли пройти мимо, или студенты оттащили своего в лечебницу. Или кто-то из ополченцев помог парню…
Млад не мог бежать, но ноги сами понесли его к палатам посадника – убедиться в том, что Ширяй жив. А если он жив, ему нужна поддержка, нужен кто-то рядом, кто успокоит, кто поймет…
В лечебнице Ширяя никто не видел. Были двое с отрубленными руками, но не молодые и на Ширяя совсем не похожие. Млад, обойдя все палаты и избы, бегом направился обратно к стене.
Совсем стемнело, и факелов вокруг становилось все меньше. Млад забрал две штуки у попавшихся навстречу студентов – они тоже не видели Ширяя.
Бредя вдоль стены и заглядывая в лица мертвецов – и своих, и немцев, – Млад забывал, что ищет парня без руки, и частенько нагибался к земле лишний раз. Однажды ему показалось, что лицом вниз у него под ногами лежит Добробой… Боль сжала ему зубы, и ком подкатился к горлу. Сначала один ученик, а теперь и второй… Это напомнило Младу что-то, какое-то ускользающее пророчество, какое-то не предсказание даже, а предупреждение…
«И чем ты готов пожертвовать ради ответов на свои вопросы? А? Жизнью своего ученика, того, который поздоровей и повыше».
Сияющие доспехи громовержца ослепили глаза до слез: это вовсе не будущее, которого не знают даже боги, – это судьба, это жребий. Что имел в виду Перун, когда говорил об этом? Говорил об этом злорадно, с затаенной горечью: словно знал о том самом будущем гораздо больше, чем предполагал Млад. «Правую руку второго твоего ученика. Того, который любит рассуждать о том, в чем человек ничего не смыслит». Или громовержец на самом деле забрал то, что ему причиталось за дерзость шамана, осмелившегося задавать вопросы?
Млад застонал и прислонился к холодной шершавой стене. Нет!
«Мне не нужны ни ваши жизни, ни ваши руки. Я пошутил».
Шутки богов… Шутки богов, делящих власть между собой. Млад с трудом оторвался от стены и побрел дальше, нагибаясь над мертвыми телами. Он дошел до лестницы, на которой они с Ширяем стояли спиной к спине, и посмотрел наверх – там не горело ни одного факела, раненых давно подобрали, а мертвых подберут утром, когда все отдохнут, когда станет светло.
Он сам во всем виноват. Он никогда не умел заставить их себя слушать. Если бы он имел в глазах учеников хоть немного веса, они бы не плевали на его слова. И тогда… И тогда Добробой отступил бы, когда ему велели отступать… И тогда бы Ширяй спустился вниз немного раньше…
Млад сел на ступени – у него догорел один факел, а второго он не зажег. Как это получилось? Почему он не прикрыл Ширяя своим щитом? Почему не подставил меч под удар алебарды?
Холод пополз под пропотевшую стеганку – холод зимней ночи, холод серых камней и необратимости прошлого. То, что еще несколько часов назад было будущим, которого не знали даже боги, стало вдруг необратимым прошлым. И можно сколь угодно долго рассуждать о том, что надо было сделать, прошлое этим не изменить…
Дана не велела ему сидеть на камнях. Воспоминание о ней кольнуло его чувством вины еще острее: она не знает, она представить себе не может, как ему тяжело здесь, насколько он не готов брать на себя ответственность за чужие жизни.
Млад поднялся и пошел по ступеням наверх – посмотреть, что он сделал не так. Ненадолго представить прошлое будущим, которого не будет. Кровь замерзла на камнях, но не скользила – покрыла их заскорузлой коркой. Сколько крови… От его сотни еще вчера в живых оставалась половина… А когда он гадал девушкам в Карачун, у него получилось меньше трети. Может быть, боги и не знают будущего, но будущее от этого не меняется. И каждому на челе давно начертан жребий. Шутки богов…
Он достал кресало, чтобы зажечь второй факел, – на ступеньках ему попалось чье-то мертвое тело с раскинутыми в стороны руками. И только когда факел загорелся, Млад снова вспомнил, что ищет парня без руки.
На стене мертвецов оказалось больше, чем внизу, – немцы лежали на новгородцах, и наоборот. Кто знает, навсегда ли они примирились? Или, оказавшись рядом с предками, снова пойдут друг на друга?
Кто-то сидел на коленях, прислонившись боком к стене. Сначала Млад думал, что это покойник, но тело вдруг несильно качнулось вперед и тут же выпрямилось обратно. Свой – каплевидный шлем не оставлял никаких сомнений.
– Эй! – потихоньку окликнул его Млад, но человек не шевельнулся.
Млад подошел поближе и нагнулся, освещая опущенное лицо: безумные воспаленные глаза посмотрели на него исподлобья, звериные глаза – Ширяй прижимал к груди отрубленную правую руку и оскалился, будто пес, у которого отнимают кость.
Млад опустился на колени рядом с ним и зажмурился на мгновенье.
– Мальчик мой… Да что ж ты… – еле-еле выговорил он, глотая ком в горле. – Да что же…
Ширяй откинул голову на стену и вдруг сказал, отчетливо и осмысленно:
– Знаешь, Мстиславич, если бы это могло вернуть Добробоя, я бы отдал и вторую руку тоже…
Ширяя пришлось нести – он не мог стоять на ногах, потерял слишком много крови.
– Как же ты сюда добрался? – спросил Млад, надеясь взвалить парня себе на плечи, но тот сполз набок через несколько шагов.
– Не помню… На карачках…
Он все так же прижимал к себе правую руку – замороженную, со скрюченными пальцами, – поэтому не мог держаться.
– Послушай… Оставь это… не надо, – попытался сказать Млад.
Но парень окрысился на него и выплюнул вместе со слюной:
– Не «это»! Это моя рука, ты понимаешь? Моя рука! Моя!
Млад покачал головой и поднял Ширяя на руки – было очень тяжело, он смог пройти только десяток шагов, а потом опустил парня на вытоптанный снег, снял плащ и дальше потащил его, словно на санках.
– Протрешь хорошее сукно… – проворчал шаманенок еле слышно.
– Лежи себе, – ответил Млад и подумал, что еще недавно о сукне мог бы побеспокоиться Добробой, но никак не Ширяй.
Отец осмотрел обрубок, потрогал парню лоб и покачал головой:
– Омертвело все ниже ремня, надо резать выше, по локоть… Даже если сразу оправится, все равно потом кость загниет, еще хуже будет, выше пойдет. Надо было сразу ко мне.
Ширяй равнодушно повел плечом и сузил глаза. Млад поморщился – ну почему, почему он сразу не отвел шаманенка к отцу?
– Ты иди, Лютик, – вздохнул отец и положил руку ему на плечо, – нечего тебе тут делать.
– Нет уж, – покачал головой Млад. – Это мой ученик… Мой единственный ученик… Я его не оставлю. И… мне не пятнадцать лет, бать.
– Как знаешь, – ответил отец. – Ну… ты поговори с ним, подготовь…
Ширяй поднял голову и пристально посмотрел на отца:
– Да я готов. Чего со мной говорить? Мстиславич, ты, главное, смотри, чтоб они мою руку не выбросили…
– Так и будешь с собой носить до конца жизни? А? – отец посмотрел на шаманенка безо всякой жалости. – Тогда ее высушить надо, а то ведь наутро вонять начнет.
Ширяй сглотнул и приподнял верхнюю губу:
– Не твое дело. Это моя рука!
– Твоя, твоя, – усмехнулся отец.
Млад отвел глаза – он так и не научился понимать отца, хотя не мог с ним не соглашаться. Так и не принял его непробиваемой безжалостности, граничившей с жестокостью, хотя видел, что без этого нельзя.
Даже когда смотрел на острый нож, разрезавший живую плоть, – не принимал! Но отдавал должное хладнокровию.
Отец шептал на рану долгий, бесконечный заговор – он говорил, что боль от этого заговора не становится слабей, потому что существует и вне сознания, но меняется отношение к ней, ее немного легче переносить.
Зыба держал правое плечо Ширяя, крепко прижимая к широкому и гладкому столу, стоявшему за загородкой, куда Млад до этого ни разу не входил. На столешнице проступали пятна крови, хотя, похоже, ее каждый день старательно выскабливали ножом. Млад придерживал Ширяю левую руку, а наставник с врачебного отделения сидел у парня на ногах. Ширяй сжимал в зубах обмотанную тряпками короткую палку, сильно стонал и жмурил глаза, по лицу его ручьями катился пот, по телу бежали судороги, и Млад не верил в заговор отца: парень прошел пересотворение, ему хватало мужества терпеть боль и не вырываться, но боль от этого слабей не становилась.
Зыба нашептывал что-то Ширяю на ухо, но не заговор – он не был волхвом, – и, прислушавшись, Млад понял, что тот шепчет всего лишь слова утешения, бессвязные и теплые. Сам же Млад ничего не мог выговорить: в горле стоял ком, и на лбу выступали капли пота – он ощущал боль ученика почти как свою. И по телу тоже пробегала судорога, и стоны едва не срывались с губ, и голова кружилась, и зубы скрипели: он надеялся, что его волховская сила принимает хоть немного страданий Ширяя на себя. И если в бою время летело быстрей ветра, то теперь вытянулось в тонкую бесконечную нитку, как капля густой смолы… Лучше бы Млад поменялся с ним местами – ему было бы легче.
Когда отец перестал шептать заговор, Младу показалось, что за окном скоро начнет светать, хотя на самом деле прошло не больше часа.
– Ты очень сильный парень, – сказал отец и погладил посеревшую щеку Ширяя. – Мне осталось только перевязать.
Млад едва не расплакался от облегчения, но Ширяй не разжал зубов и продолжал вздрагивать.
– Ничего, ничего… – вздохнул Зыба, – скоро отпустит. Вытри ему лицо.
Млад не сразу понял, что это ему.
– Что тебе нужно для твоего шаманского настоя? – спросил отец.
– Зачем? – снова не понял Млад.
– Хорошая вещь, – улыбнулся отец. – Шаману больше подойдет, чем кипяток. А ему надо пить много воды.
– Можно просто сладкий сбитень, – пожал плечами Млад. – В настое несколько медов и десяток трав.
– Где бы еще раздобыть мед! – подмигнул ему отец. – Я-то надеялся приберечь для других…
Он выдернул палку из зубов Ширяя и швырнул в кадку с мусором. Зыба с любопытством крутил в руках окровавленный обрубок руки, разглядывая срез, сделанный отцом, поворачивая его под разными углами к свету, – Млад прикрыл глаза, чтобы не видеть этого.
– Ты мастер, Мстислав, – сказал Зыба и хотел отправить обрубок туда же – в мусор, но Ширяй замотал головой и потянулся правой рукой к рубахе Зыбы. И не сразу понял, что схватить рубаху ему нечем…
– Отдай мне, – сказал он зло и твердо, глухим, надтреснутым голосом, – это мое.
– Да зачем оно тебе? – усмехнулся Зыба.
– Не твое дело.
– Забирай, – хмыкнул он и водрузил кусок мертвой плоти Ширяю на живот. Тот вцепился в обрубок левой рукой, и по лицу его прошла корча.
– Мстиславич, пожалуйста… – шепнул Ширяй и посмотрел на Млада с надеждой, – возьми, пожалуйста… Упадет…
Млад кивнул и сглотнул ставшую вдруг вязкой слюну.