Дин замолк.
Хотел что-то сказать, но только поерошил волосы и неосознанным движением потянул к себе пистолет…
— Так. С сегодняшнего дня ходим только вместе.
Сэм давно отчаялся предсказать реакции старшего братца, но ТАКАЯ его все равно удивила. Неужели Дина настолько пугает перспектива венчания? Это… это смешно, честно. Губы братца-занозы сами собой разъехались в ехидной улыбке:
— Дин, неужели тебе не нравится быть объектом внимания стольких красивых девушек?
— Стольких – нет, — несколько нервно ответил старший брат.
— А как же мечта? – Сэм бесцеремонно наклонился, рассматривая шишку. Это каких же размеров должен был быть тот цветочный горшок?
— Я никогда не мечтал, чтоб на меня смотрели как толстушка на конфеты, выбирая, что там поаппетитней! Сэмми, нам надо сваливать отсюда поскорей. Сегодня же ночью.
— Что?
— Сегодня же ночью избавимся от этого дружелюбного привидения и сваливаем.
— Дин, я тебя не узнаю!
— Старик, ты просто не в курсе, на что способны женщины… – Дин быстро запаковывал сумку с охотничьим набором. – На выпускном вечере в последней школе я не выбрал себе подружку, думал, что буду на охоте, вот и тянул… так четыре девчонки подрались и попали в больницу. Я конечно, хорош, но не настолько же, что ломать конкурентке нос или подбрасывать в коктейль слабительное… А потом их папаши еще и разбираться пришли! «Свадьба или жизнь», переломанные руки или пожизненная каторга!
Сумка полетела на постель, Дин одобрительно кивнул и стал проверять зажигательную смесь.
— Да брось ты, никто нас в эту часовню насильно не потащит! Отец Грегори против браков поневоле.
— Стоит сказать спасибо небесам хоть за это! Ты не видел мисс Тиффани Спенсер? Моя малышка Импала весит меньше. Такая если вцепится, то намертво.
Сэм представил себе старшего братца, загнанного в угол жаждущей замужества толстушкой и расплылся в улыбке. Дин метнул на него сердитый взгляд.
— Старик, когда закончишь мечтать, двигай задницей к своему дружку и выколоти из него информацию, где похоронили этого озабоченного священника!
— Побольше уважения к церкви, местные жители вроде счастливы с этим отцом Грегори.
— Скажи это покойникам! Я так понял, что за развод в этом городишке тоже отправляют на тот свет? Старик, нам тут не выжить.
Сэм шагнул к лэптопу… и остановился.
— Дин… а как же оборотень?
— Что?
— Та женщина-оборотень… из моего видения. Мы не можем удрать сегодня же – мы пока не нашли ее, а через два дня она нападет на ребенка…
Повисло молчание…
— ***! – наконец отвел душу Дин.
Вторую половину дня братья обходили город, держась плечом к плечу.
Сэм, наткнувшись в гостях у очередной клиентки на ту самую мисс Тиффани, несколько секунд не мог вымолвить ни слова, но потом стал куда серьезней и от Дина не отходил ни на шаг.
Как оказалось, понятия о добровольности у отца Грегори весьма широкие: например, вусмерть пьяное состояние кандидата в женихи он в расчет не принимал, спокойненько «обвенчав» местную звезду футбола (19 лет) с хозяйкой кафе (27 лет), и наверно, поэтому немногочисленные местные холостяки были редкими трезвенниками. Услышав пару историй о таких свадьбах, Дин широко раскрыл глаза и шепотом проговорил несколько оччччень знакомых слов. Жалко, что неупокоенного священника рядом не оказалось: правильный святой отец наверняка испарился бы от одной интонации, а уж от смысла…
— Сэмми, можно попросить тебя кое о чем?
Сэм, который как раз в ужасе вспоминал выпитые чашки кофе, сока и лимонада, возблагодарил судьбу за то, что посещал только замужних…
— Конечно.
— Если увидишь меня с выпивкой – пристрели сразу.
— Дин!
— Ну хорошо, врежь тогда, разрешаю, — и Дин приветливо улыбнулся очередной хозяйке, каким-то защитным жестом прижимая к груди упаковку с «бэби-набором». Улыбка замерла у него на губах, когда он увидел, чтонаходится в комнате, куда их пригласили. Точней, кто. Четыре девушки. Без обручальных колец. Сэму они почему-то напомнили гарпий. Заинтересованные взгляды окинули братьев с ног до головы, и те на миг ощутили себя червячками под прицелом у проголодавшихся куриц.
— Сэмми…
— Что?
— Помни, ты обещал.
Паша
Я растерянно глянул снизу вверх на Тёмку, шмыгнул носом, вскочил и прижался к нему, крепко обхватив за талию.
Он стоял с опущенными руками и, наверное, озадаченно рассматривал мою макушку, а у меня было такое чувство, что мы не виделись несколько лет и вот наконец встретились. Я вновь ощущал до боли знакомое, любимое тело: жёсткий торс, изгибы, запах, тепло — всё то, что было нужно мне, жизненно необходимо, без чего я так долго жил, как без опоры. Блуждал в каком-то заколдованном тумане и не мог найти его — моего родного человека, без которого жизнь — не жизнь.
— Паш… — осторожно спросил Тёмка, — дома всё в порядке? Ты чего такой… вздрюченный?
— Потому что я такой… говнюк! — ответил я в мягкий, горячий от его тела халат. — Я думал, что ты не успеешь на меня обидеться. Ну, может, позлишься чуток, а тут я вернусь. Думал, что вернусь раньше, и ты не успеешь просто… Но так получилось, что выехал часа на два позже, чем собирался, а в Москве, сука, пробки эти… чтоб их! В них ещё два часа простоял, вот и приехал поздно. Хотел… сюрприз.
Тёмка повернул к себе моё лицо и приподнял за подбородок.
— Сюрприз удался! Я был сильно… — он на секунду замялся, — удивлён. Это всё? А ревел чего?
— По тебе соскучился… очень!
Рожа моя меня не слушалась… опять сморщилась, а из глаз потекли новые потоки слёз. Мокрая, красная, скулящая, слюняво-подвывающая ряха, из носа тоже, кажется, текла водичка — в общем, то ещё зрелище. Хорошо хоть в коридоре горели только синие светлячки светодиодов, еле освещавшие пространство…
Тёмка прижал мою ревущую голову к груди, положил на неё свою и тихонько похлопывал ладонью по спине… Я ещё всхлипывал и вздрагивал, но от уюта и тепла, исходящего от Тёмки, и от того, что это он рядом, я начал помаленьку успокаиваться. Так мы стояли, забыв про время, про то, что внизу ждёт накрытый стол, про то, что Новый год, скорей всего, уже наступил, а мы не сделали глотка шампанского, не зажгли ёлку.
— Тём?
— Мм?
— Я так соскучился по тебе… Поцелуй меня один разок, а?
— Эй, парень, ты кто? И куда дел моего строптивца? — с едва заметной улыбкой и деланным испугом посмотрел на меня Тёмка, слегка отстранившись.
— Это я, Тём, просто… та баскетболистка… она, оказывается, была не она, а ты!
Тёмка смотрел на меня ошарашенно и с некоторой тревогой. Я с досадой тряхнул головой.
— Да не… я не псих, не думай! Это просто… Ладно, не важно. Потом. Я вспомнил, понимаешь? Всё вспомнил! Ну, типа, расколдовался.
Мы оба замерли и с минуту не дыша смотрели друг на друга. В звенящей тишине был слышен только стук наших сердец. Я видел, как меняется выражение Тёмкиного лица. До него начал доходить смысл сказанных мной слов. Я привстал на цыпочки и прошептал в сухие губы севшим от волнения голосом — подступивший к горлу комок мешал говорить нормально:
— Поцелуй, чтобы я совсем уже точно расколдовался… А то вдруг опять всё забуду.
— Пашка…
Он с силой стиснул в ладонях моё лицо и прижался лбом ко лбу. Нас накрыло — обоих сразу. Мы жадно впивались друг в друга ртами, издавая гортанные звуки-стоны, отрывались, чтобы беспорядочно тыкаться мокрыми губами куда придётся, и опять находили нетерпеливый рот, втягивая чужие искусанные губы и давая втягивать свои… Тёмка держал мою голову обеими руками, осушая горячими губами мокрое от слёз лицо, целовал попеременно то один, то другой глаз, зарывался носом во влажные от пота волосы, шумно вдыхая и постанывая…
— Паша… вспомнил, маленький мой! Господи! — приговаривал он с придыханием, не переставая меня целовать.
Перед глазами мелькали жёлто-красно-золотистые круги, сознание уплывало, растапливаясь в полной нирване от дурманящих ощущений, Тёмкиного запаха, пьянящих поцелуев, от которых мурашки, будоража всё тело, превратились в одну большую мурашку внизу живота. Я уже не мог сам стоять, настолько ослабели ноги, и держался только за счёт Тёмкиных рук. Если мы хотели встретить Новый год, нужно было остановиться немедленно, пока окончательно не сорвало резьбу у обоих.
— Тёма… Тём, погоди… Идём! Я хочу Новый год встретить с тобой, я там всё приготовил.
Тёмка прижал меня крепко к себе напоследок, ещё раз порылся носом в волосах и отстранил.
— Иди, я сейчас. Дай хоть штаны надену, — сказал с нервным смешком, сдерживая прерывистое дыхание. — А то ты вон, как принц Датский, а я без ничего — в одном халате.
Тимур
Я зашёл в свою комнату и без сил сполз по стенке, закрыв руками полыхающее лицо. Всё только что произошедшее обрушилось на меня так неожиданно, что я ещё до конца не мог ничего осмыслить.
Вот только что я проснулся и даже не услышал, а почувствовал, что в доме кто-то есть. Едва приоткрыл дверь, как сразу бросилось в глаза неяркое сияние: оно шло от лестницы и отражалось бликами на противоположной стене. Я подошёл и глянул вниз: гостиная мерцала от множества расставленных повсюду свечек; стол заставлен тарелками с разнообразной едой; у окна на кожаном пуфе посверкивала огоньками небольшая наряженная ёлка. Всё это я окинул мимолётным взглядом. Внимание же моё было приковано к человеку, стоявшему в центре и оглядывавшему, как и я, украшенную комнату. Вот он повернулся. Пашка… В смокинге, с зачёсанными назад волосами, в ослепительно-белой рубашке с серебристой бабочкой между элегантно загнутыми уголками приподнятого воротничка.
«Он что, решил Новый год справить с Ксюшей здесь, у себя дома? Почему бы и нет? Чему я вообще удивляюсь? Блять, какого хера я выполз не вовремя?»
Но что-то такое было в его взгляде, что меня заставило сглотнуть и подумать, что, может, всё не так?
И всё-таки вернулся назад и запер дверь на защёлку. Сердце застучало в висках, а тело вмиг покрылось испариной:
«Он вернулся!»
Но тут же полоснуло обидой и болью:
«И что с того? Ему похер, что я чувствую! Захотел — уехал! Не понравилось что-то — вернулся! Я-то тут при чём? Из-за меня не стал бы возвращаться, видно что-то произошло! Да пошло оно всё нахрен, это его дом, в конце концов, пусть делает что хочет. Завтра уеду назад, пока квартиру ещё не сдали».
Он стучал в дверь, просил открыть, а я не открывал. Тогда он сел под дверью и начал шмыгать носом, как маленький. Я сидел с другой стороны и слушал его сбивчивую, через всхлипы, речь, стараясь выровнять дыхание и успокоить выпрыгивающее из груди сердце.
«Плачет, что ли? Я с ним точно скоро в дурку загремлю! Соскучился он, как же! Голодный…»
Сам был, как волк, голодный. За весь день только тарелку пельменей и съел.
«Твою же мать! — психовал я. — Когда он наконец вырастет? Сколько мне ещё нянчиться с этим мелким кровососом? Всю душу из меня вытянул, паразит! Пирожки ему с гусём! Вот и ешь иди их один!»
Но сам уже открывал дверь, бросив первое, пришедшее на ум:
— С чем пирожки?
Новый год мы встретили с опозданием на сорок минут, но это нисколько не расстроило: в это самое время мы были заняты более важными делами — целовались после долгой разлуки.
Пашка ждал меня, стоя у лестницы. Несколько быстрых шагов вниз — и я уже рядом. С силой взял за плечи, сжал, притянул к груди, услышав Пашкин прерывистый вздох, провёл губами по виску, по щеке и, шумно выдохнув, приник поцелуем к пульсирующей жилке под тонкой кожей напряжённой шеи у воротничка рубашки. Пашка вздрогнул и прижался ко мне всем телом, ткнувшись губами в ложбинку под подбородком. Я провёл носом за ухом, вдыхая родной молочный запах, и отстранился. С трудом переводя дыхание, поймал расфокусированный взгляд раскрасневшегося суслика и, сдерживая волнение, сдавленно прохрипел:
— Паш, идём за стол, иначе я сейчас пошлю всё к чёрту и завалю тебя прямо здесь, на полу.
Пашка с минуту смотрел на меня, переваривая услышанное, потом прыснул, боднул меня в плечо и, взяв за руку, повёл к столу.
Мерцание свечей создавало сказочную волшебную ауру вокруг нас. Сказка новогодней ночи — нашей ночи. Впереди нас ожидало много-много дней и много лет, где мы будем вместе и обязательно будем счастливы. Но эта ночь была первая. И это стоило того, чтобы мучиться все эти месяцы, чуть не сойти с ума, загнать себя, пропустив сквозь душу всю боль и всю собственную глупость и злость. Страдать и обожать и, уже казалось, потерять всё, что было смыслом твоей жизни, и получить ещё больше — получить того единственного, без которого жить невозможно, а жизнь — пустая трата времени.
Любовь двоих, повязанных одной нитью.
После шампанского и небольшого перекуса мы, не сговариваясь, взялись за руки и пошли наверх, в Пашкину комнату. Мы лишь поздравили друг друга с Новым годом после глотка шампанского, а так почти не разговаривали — всё потом! Сейчас мы слишком были переполнены разными чувствами: волнением, радостью, любовью, ожиданием — всем тем, что называется одним простым словом — счастье!
Мы стояли, держа друг друга за плечи, стискивая всё сильнее и сильнее, всматривались друг другу в глаза, а дыхание уже прерывалось, и губы уже были такие манящие — нетерпеливо зовущие, а за спинами искушающей белизной призывно сияла в ночном полумраке кровать.
Мы, не сговариваясь, начали освобождать друг друга от одежды: его эксклюзивные шмотки вместе с моими брюками и рубашкой мгновенно оказались на ковре, а мы упали на кровать, как два сросшихся сиамских близнеца, боясь оторваться друг от друга хоть на секунду.
— Ты мой! — шептал я, жадно проводя руками по упругой коже, оставляя на ней синяки, чувствуя, как Пашка судорожно стонет, изгибаясь навстречу моим рукам.
Я целовал, сдавливал, сжимал до тихих, беспомощных хрипов тело своего любимого суслика, плавившегося в моих объятьях, терзал его губами, прикусывал, изводя жадными ласками и ощущая такие же жадные ответные объятья, воспаленные страстью, пересохшие от желания губы.
— Ты мой! — бормотал я, прикусывая поочередно маленькие твёрдые соски, всасывая их вместе с розовыми полукружьями, оставляя следы губ и зубов на тонкой, обтягивающей выступающие ребра коже.
— Ты мой! — повторял и повторял я с придыханием, вылизывая торчащие тазовые косточки и с упоением вслушиваясь в лучшую музыку на свете — сдавленные стоны и рваное, заходящееся дыхание моего суслика.
«Моо-ой!»
Я слегка отстранился и полюбовался Пашкиным телом уже не мальчика, но ещё не мужчины, склонился и пощекотал впадинку пупка, собирая вокруг губами бисеринки пота, двинулся ниже по дорожке из блондинистых волосков к лобку и сразу прихватил губами глянцевую головку ровного, гладкого члена, обхватив его одной рукой. Я ласкал языком влажную от смазки расщелину, посасывая и втягивая глубже, нежа языком и губами, то высвобождая и облизывая головку, то опять осторожно-ласково втягивая набухший член в глубину рта, от чего Пашка заходился сдавленным криком.
Это было так сладко, так хорошо — я пьянел от Пашкиного запаха, от его тела. Пашка захлебывался от собственных стонов и, кажется, ничего уже не соображал. Меня окутало туманным маревом, а по телу от раскалённого паха пробегали волны возбуждения. Я уже не осторожничал, всё убыстряя и убыстряя темп, то выпуская, то заглатывая гладкий горячий член. Пашка крутился и извивался, непрерывно скуля, хватал меня за волосы, прижимая ещё теснее к себе, и сам выгибался навстречу. И наконец протяжно простонав, выплеснулся фонтанчиком мне в горло. Я на мгновение остановился, сглатывая, а потом начал посасывать ещё и ещё, опустошая полуопавший член до последней капли.
Приподнялся над влажным расслабленным телом и опять, пройдясь языком по ключицам, втянул припухшие мокрые губы жадным поцелуем. Пашка с жаром отвечал мне, сплетая свой язык с моим, скользя руками по влажной спине. Меня рвало от возбуждения, организм требовал разрядки, но я всё ещё медлил. Пашка сам отстранился, достал из-под подушки пластик презерватива и тюбик со смазкой и вложил мне в руку, прошептав:
— Тём, я хочу. Я готов… давай!
— Сейчас, малыш! — вдохнув пересохшим ртом раскалённый воздух, наклонился и выдохнул в горячую Пашкину щёку:
— Люблю тебя!
Выдавив сразу треть тюбика смазки на пальцы, осторожно протолкнул один в сжатую дырочку и начал потихоньку растягивать, поглаживая внутренние стеночки.
Пашка слегка заскулил и дёрнулся, но тут же придвинулся назад. Я наклонился и опять начал ласкать полувозбуждённый Пашкин член, который тут же отозвался, наливаясь и увеличиваясь в моей руке. Протолкнул второй палец, растягивая сфинктер всё больше и пытаясь нащупать бугорок простаты. Когда пальцы прошлись по бугорку, Пашка резко выгнулся, захлебнувшись собственным всхлипом, и схватился руками за мои плечи, притягивая к себе. Я протолкнул третий палец, не переставая ласкать член, полностью погрузив его в рот. Пашка повизгивал и метался по постели, но я был неумолим, хотя у самого перед глазами вспыхивали звёзды от тянущего узла внизу живота. Мой член разрывало, а яйца звенели от переполненности.
Я вытащил пальцы и, быстро надорвав пластик, вытащил презерватив и… отбросил его в сторону, решив что нам с Пашкой бояться нечего — чисты оба. Тут же, подтянув Пашку к себе за бёдра одним движением, толкнулся в узкое нутро.
Пашка сжал в кулаках простыню и запрокинул голову, но прохрипел:
— Давай ещё, не останавливайся.
— Я потихоньку, ты как? Очень больно?
— Нормально. Давай, дальше входи.
— Господи, как же я тебя хочу!
Я взрыкнул, но сдержал желание ворваться сразу и до конца, а стал проталкиваться потихоньку, то и дело останавливаясь, давая привыкнуть себе и Пашке. Было узко до звёздочек в глазах. Наконец почти полностью вошёл и, чуть помедлив, двинулся назад. Опять Пашкин судорожный всхлип… ещё всхлип. Но меня уже было не остановить.
Мой ненасытный зверь вырвался на свободу, сломав все преграды. Я вколачивал родное податливое тело в смятые простыни, не в силах больше сдерживаться и всё убыстряя темп, до синяков сжимая узкие тонкие бёдра, прогибая, изламывая его под собой. Пашка уже не всхлипывал, а непрерывно подвывал, отзываясь всем телом на каждый толчок, сжимая ногами мои бока и царапая спину, что подстёгивало меня ещё больше.
Мы, как два сумасшедших, рычали и кусались, впиваясь в друг друга, терзая распухшие, искусанные губы, то соприкасаясь, то скользя мокрыми телами, то отталкиваясь, то опять вжимаясь. Мы брали и отдавали, и вновь обретали друг друга после долгого времени разлуки.
Я приподнялся, рывком притягивая к себе податливое тело, и натужно простонал в открытый рот, взрываясь глубоко в Пашку фонтаном семени. Пашка задёргался, напрягся пружинкой в сомкнутых руках и с криком выплеснулся следом на свои и мои бёдра.
Мы приникли к друг другу, не в силах оторваться. Момент истины. Время остановилось. Тишина. Только слышен стук сердец. Наши сердца стучат в унисон — души и тела слиты воедино. Навсегда!
Исли копался в машине, не спешил ни отъезжать, ни вылезать. Да что он, издевается, что ли?..
– Проблемы со зрением? – хмуро спросил Ригальдо, когда дверь «Эскалады» все-таки распахнулась. – Не видишь желтые разграничители?
Исли на секунду замер, прежде чем опустить ногу на бетон, а потом тряхнул головой, будто стряхивая заодно и слова Ригальдо.
– Куда-то торопишься? – ровно сказал он. – Или у тебя проблемы со слухом? Тебе не сообщили, чтобы ты меня подождал?
– В четыре, – с вызовом выплюнул Ригальдо и спрятал руки в карманах, потому что ладони вдруг стали влажными. – А сейчас уже шестой час!
– Да хоть седьмой, – парировал Исли. – Я тебя не отпускал. Или ты у нас теперь можешь являться и уходить, когда захочешь, как Рубель Блэкмэн?
Тут Исли выбрался из машины, и у Ригальдо перехватило горло от возмущения. В тусклом искусственном свете парковки на щеке Исли розовел отпечаток бледной помады. Красивая рожа босса была небритой и какой-то помятой. Веки набрякли, как у человека, который мало спал. Во всем остальном Исли выглядел безупречно, от чистых ботинок до дорогого галстука. Должно быть, развлекался в приятном обществе, пока Ригальдо его ждал, изнемогая от нездорового любопытства всех, кто заглядывал к Люсиэле.
– Я явился к тому времени, которое ты мне назначил, – сквозь зубы сказал Ригальдо, давя в себе желание заорать. – Я оставил свое рабочее место, к недовольству непосредственного начальства. Буду рад, если в следующий раз ты согласуешь с ним свои пожелания. А теперь все, чего я смиренно жду, это когда ты отгонишь машину. Будь добр, дай мне выехать.
Исли вдруг потер лицо раскрытой ладонью, и Ригальдо подумал, что он действительно хочет спать. Будто в самом деле провел ночь паршиво. Или наоборот, очень хорошо?..
– Вот что, – сказал Исли, глядя ему за спину. Ригальдо услышал смех, писк сигнализаций и приближающиеся голоса. Обещанный приток офисного люда на стоянку. Он еще успел подумать, что уел Исли своим спокойствием, как тот добавил: – Садись в «Эскаладу».
– Вот еще! – Ригальдо ощерился. – У меня есть свои дела!
Он не понял, как так получилось, что Исли вдруг оказался рядом и мягко прижал его к корпусу машины. У Ригальдо потемнело в глазах от унижения, слепящей ярости и одновременно – от необъяснимого восхищения. Вот же мудак! Он набрал полную грудь воздуха и задержал дыхание, как ныряльщик, чтобы не втягивать знакомый запах, но все равно чувствовал, как одеколон Исли щекочет ему нос.
– Быстро садись, или я тебя затолкаю, – с непередаваемым выражением сказал Исли. – Мне все равно, что об этом станут говорить в офисе.
Ригальдо дернул плечом, высвобождаясь. На глазах двух охранников и своих бывших коллег из центрального офиса он, чеканя шаг, обошел капот и, усевшись слева от Исли, шарахнул дверью так, что «Эскалада» закачалась на амортизаторах.
Исли завелся, сдал назад и рванул вперед. Шины взвизгнули. У охранника на выезде сделалось совершенно охуевшее лицо. Он еле успел поднять шлагбаум.
***
В городе было серо и сумрачно, несмотря на яркие вывески, с неба валил мокрый липучий снег, который тут же превращался в жидкую грязь на земле и летел от машин во все стороны. Когда Исли повернул на центральную улицу, они чуть не встряли в гигантскую пробку, предупреждающе сияющую красными огнями «габаритов», как одна раздраженная красная река.
– Прекрасно! – с сарказмом сказал Ригальдо, и Исли едва успел вывернуть руль, чудом развернувшись и втиснув «Эскаладу» в проулок между двумя бизнес-центрами. Они едва не угодили под «красный» на пересечении улиц, а потом, снова заложив немыслимый вираж, выехали по «карману» мимо обрешетченной территории на задах какого-то частного клуба, напугав роющихся в мусоре бомжей. Ригальдо сидел на пассажирском сидении, прислушиваясь, как кресло поскрипывает под его задом, и гнал от себя мысль, что вот также яростно вел эту тачку после благотворительного бала – в ночь, когда они с Исли трахались в машине, как подростки. Больше такой херни с ними не приключится.
Словно отвечая его мыслям, Исли снова куда-то повернул и пристроился к тротуару. Мимо шла длинная вереница усталых людей, над головами гудел монорельс. Китайские забегаловки отбрасывали на лужи красные отсветы, и тележки с горячей снедью, исходящие паром, теснились между столбов, оклеенных старыми афишами. Кучка замерзших подростков подпирала собой двери клуба. Ригальдо сразу же отстегнул ремень и рванул ручку «Эскалады». Его будто подстегивало изнутри. По лицу Исли было видно, что ему тоже не усидеть на месте.
Когда Исли вылез на улицу, Ригальдо уже орал на него, как не в себе.
– …знаешь, я ведь либеральный начальник, – длинный палец Исли уперся ему в грудь. – Но, сука, не настолько же. Я ведь могу и санкции применить.
– Ох, блядь, да хоть увольняй, – на одном дыхании выдал Ригальдо и, уже договаривая, понял, что не лукавит. В каком-то смысле это его освободило бы. Он стряхнул руку Исли, вскинул подбородок и с вызовом глянул сквозь челку, а чтобы это не выглядело пустым бахвальством, попытался разъяснить свою мысль: – Не очень-то мне хотелось тухнуть в ебучем филиале. Захочу – сам уволюсь. Не надо мне угрожать!
У Исли раздулись ноздри.
– Ну так иди, – процедил он. – Иди, увольняйся. Я знаю, что ты давно все решил.
– Ну и пойду, – пьянея от собственной наглости, рявкнул Ригальдо. – Только сперва, сука, ты скажешь, зачем понадобился этот фарс с проектом!
Ему в лицо летел снег, и Ригальдо зажмурился, а когда открыл глаза, увидел, что Исли с нечитаемым выражением лица прикуривает сигарету.
– Проект охуенный, – сухо сказал Исли. – И это не обман. Но я теперь, хоть убей, не понимаю, как тебе верить, если ты то сливаешь CRM конкурентам, то увольняешься!..
Ригальдо моргнул слипшимися ресницами. Улица тонула в серой сетке снежного дождя.
– Как – сливаешь? – тупо спросил он. – В каком смысле – «сливаешь»?..
Исли сильно затянулся, втягивая щеки.
– О, ты не знаешь?.. Пойди спроси у айтишников. Тебя хакнули, дурачок. Вот интересно, – он снова затянулся, затушил сигарету о край урны. – Почему меня должно волновать восстановление твоего честного имени в компании, а тебе впадлу меня один час подождать!..
Ригальдо ощутил, как щеки заливает жаром. Пиздец какой. К такому повороту он не был готов.
– А почему я узнаю об этом последним?
В пальцах у Исли появилась следующая сигарета. Он молча мял ее, не поднося к губам.
– А потому, что ты не отвечаешь на звонки.
– Ты первый перестал со мной разговаривать, – ощетинился Ригальдо.
Исли сощурил глаза.
– Да уж, – сказал он почти спокойно. – Так вышло, что последний раз я услышал от тебя больше, чем смог переварить.
«Вот оно, – вспыхнув еще больше, подумал Ригальдо. – Начинается».
Наверное, ему следовало спросить про работу, перевести разговор в более продуктивное русло, узнать про хак, программистов и про подставу, но Исли смотрел так внимательно, что Ригальдо не выдержал:
– И что, ты доебался до тех моих слов? Правда, что ли? Ты соображаешь, что мне тогда было плохо?
У Исли дрогнули губы. А потом он задрал бровь и спросил:
– Тебя послушать, так мне всегда хорошо. Так, что ли?
Проезжавшая мимо машина окатила их фонтаном грязных брызг.
– Господи, – простонал Ригальдо, стряхнув с пальто серые капли. Он чувствовал, что его несет, несет со страшной силой, но ничего поделать с этим уже не мог. – Видишь, я говорил, что от отношений только геморрой!
И, видимо, у Исли наконец сдали нервы. Он шагнул к Ригальдо и ухватил его за рукав:
– Да, только геморрой у тебя в башке, а не в жопе, полная голова непонятно какой херни!..
Он стоял близко, неприлично близко, Ригальдо видел его потускневшие, усталые глаза, и, внезапно испугавшись, что Исли может сделать что-нибудь запрещенное, он шагнул назад, налетел спиной на «Эскаладу» и рявкнул:
– Тебе хорошо говорить, когда все есть: налаженный бизнес, счет в банке, красивая жизнь, вокруг полно желающих упасть к твоим ногам. Тебе тупо не понять, чем я живу и что чувствую.
У Исли стало очень злое лицо. Он сдул мокрые волосы:
– Ну извини, блядь, что я имею все, что у меня есть. Я понимаю, что твоему эго было бы легче, если бы я торговал на углу хотдогами. Знал бы, что ты такой дуб, ни за что бы к тебе не полез!
Ригальдо испытал почти непреодолимое желание толкнуть его в грудь обеими руками, намотать на кулак волосы и стукнуть о капот. Он огляделся по сторонам и увидел, что туса подростков у клуба пялится на них с явным восторгом. Решив не давать говнюкам повод для кайфа, он сделал выдох и вдох. И сказал, делая паузы после каждого слова:
– Я хочу увольнение прямо завтра. Прямо день в день. А мой проект можешь оставить себе как бонус.
Исли, глядящий на него расширенными глазами, молчал целых пять секунд. А потом развернулся на каблуках и рванул дверцу. Где-то что-то пищало. Ригальдо сообразил, что это у Исли разоряется телефон.
– На, – Исли вытащил с заднего места черный кожаный кейс и, придерживая его на весу согнутым коленом, раскрыл и начал копаться. – Забирай.
Синяя папка ударила Ригальдо по груди. Он машинально поймал ее и прикрыл глаза. Вот и все.
Телефон Исли звонил, не переставая. Ригальдо слышал, как он, ругнувшись, сбросил звонок, но телефон почти сразу заиграл.
– Забирай и убирайся, – донесся до него голос Исли. Ригальдо смотрел, как он возится с кейсом под снегопадом – то ли что-то сломалось в замке, то ли просто тряслись руки. Его телефон опять зазвонил.
– Да! – Исли от души рявкнул в трубку. – Нет! Это было вчера! Нет! Что?..
И в полном оцепенении, стоя под секущим его снегом, Ригальдо увидел, как Исли упускает свой кейс. И все содержимое: договора, какие-то бланки, папки, блестящая паркеровская ручка, жевательная резинка, очки – о господи, он не знал, что Исли может носить очки, – портмоне и наушники, ворох визиток – валится прямо в серое снежное месиво под ногами.
– Когда? – отрывисто сказал Исли и, будто не видя, сделал шаг в сторону от мокнущих документов. – Это точно? А почему вы говорите мне только сейчас?!
Он слушал несколько секунд в полном молчании. А потом глухо застонал и уткнулся лицом в сгиб локтя, положив руки на машину, не выпуская монотонно бубнящего телефона, зажатого между ухом и плечом.
Надо было идти. Все это его не касалось. Ригальдо медленно развернулся на сто восемьдесят градусов и увидел бородатого фрика, пялящегося на кучу документов в луже.
– Чего уставился? – рявкнул Ригальдо. – Глаза лопнут!
Он сунул синюю папку под мышку и сел на корточки. И принялся сгребать покрасневшими от снега руками бумажки в кейс, опасаясь поднять взгляд на Исли, чтобы не увидеть насмешку на его лице.
«Это не потому, что я ссыкло, – сказал он себе мысленно. – Просто так сделала бы Маргарет».
– Нет, это вы не понимаете, – сказал Исли над ним совершенно пустым голосом. – И лучше бы вам найти ее, пока я еду к вам.
Он все-таки не удержался и поднял взгляд.
Лицо Исли напоминало маску.
– Присцилла пропала из клиники, – сказал он очень тихо. – Это большая беда.
– Твоя племянница? – зачем-то спросил Ригальдо. – Сестра Лаки?
И тут же себя обругал: ну тебе-то какая разница? Пожелай шефу удачи и возвращайся пешком в деловой центр города. Надо забрать на стоянке «Форд Фокус» и тащиться домой сквозь пробки и слякоть. И начать новый виток жизни – с котом, онанизмом и интенсивными поисками новой работы.
Вместо того, чтобы так и поступить, он дособирал разлетевшиеся по снегу бумажки и выпрямился, протягивая Исли кейс. И сам его едва не уронил: Исли выглядел совершенно подавленным. Он стоял, положа руки на крышу «Эскалады», и в самой его позе, в том, как опустилась его голова и грузно поднялись плечи, была какая-то обреченная тяжесть. На глазах у Ригальдо он закурил не то третью, не то четвертую подряд сигарету, закусил фильтр зубами и с закрытыми глазами принялся слушать гудки в телефонной трубке.
– Лаки, перезвони мне, – велел он автоответчику и принялся набирать какой-то другой номер. Там было занято. Исли чертыхнулся.
– Дебилы, – сказал он в перерывах между затяжками и гудками. – Лентяи. Спросили меня, когда вернется Присцилла. По моей просьбе Лаки забирал ее вчера на совет. Вот только я отвез ее назад тем же вечером. Я видел, как она вошла в их чертово здание. А они… они ее там так и не встретили! Она могла уйти в любой момент!
– Так позвони ей, – предложил Ригальдо. Исли взглянул на него, как на идиота:
– У нее нет телефона. У нее нет даже карманов. Да боже мой, в их униформе даже трусов не предусмотрено!
– В какой еще униформе? – вытаращился Ригальдо. – Ты вроде говорил, она живет в пансионе! Это типа как хостел для фриков или приют для «молодых мам»?..
– Это психушка, – перебил его Исли. – Мягкого типа. Такой особый реабилитационный центр.
– А это законно? – брякнул Ригальдо. – Ну, что ты привозишь и отвозишь ее туда?
Исли стремительно обернулся к нему:
– Конечно! Ты как Лаки, везде видишь только плохое. Там нет решеток на окнах и санитаров с электрошокерами. Присцилла находится там добровольно.
– Тогда почему столько шума из-за того, что она куда-то ушла?
– Да потому, – глаза у Исли были тоскливые, – что она себя не контролирует. И может попасть на улице в какую угодно беду.
Он бросил на асфальт недокуренную сигарету, сел в машину и повернул ключ зажигания. Ригальдо так и стоял, держа в руках черный кейс. У него были крайне обрывочные представления о Присцилле Фёрст. Девушка с тонкой душевной организацией. Акционер компании, живущий на дивиденды. Сирота. Жертва чудовищной бойни.
Он быстро обошел морду «Эскалады», открыл пассажирскую дверь и просунул внутрь руку с кейсом.
– Держи, ты забыл, – Исли не отреагировал, пристегивая ремень безопасности. Ригальдо поколебался и все же заговорил: – Может, тогда надо в полицию…
– Нет, – сказал Исли.
Кто-то просигналил сзади, потому что Ригальдо так и стоял со стороны проезжей части, открыв пассажирскую дверь.
– У них там есть службы поиска пропавших…
Исли смотрел на него, не моргая. Ригальдо смешался.
– Ну, или можно поехать, поискать ее там у них…
Исли молчал, положив руки на руль. А потом сказал:
– Выйди из машины.
И Ригальдо понял, что влез в салон почти наполовину. Он вспыхнул и хотел выбраться, но замешкался. И, чертыхнувшись, плюхнулся на сидение, подобрав ноги.
– Я только хотел сказать, что…
– Нет, – перебил его Исли. – Не надо. Я не хочу это с тобой обсуждать. Ты тогда очень правильно сказал: есть только мои дети. А все остальное – это несерьезно. Это ведь только секс в жопу, не так ли? Ты выразился верно, как никогда.
Свет от встречных фар выхватил его лицо сквозь лобовое стекло, осветил белым пятном и быстро метнулся дальше. В этих пятнах света белые волосы Исли смотрелись, как неряшливая пакля.
– Уходи, – повторил Исли, так же настойчиво, как раньше уговаривал сесть в машину. – Иди… куда ты там шел. Завтра оформим расчет.
Ригальдо сидел, будто примерзнув к креслу. Еще ни разу не было, чтоб Исли смотрел и говорил… так.
У него были холодные чужие глаза, а на лице ни тени улыбки. В голосе Исли звучало какое-то брезгливо-насмешливое удивление, точно он никак не мог вспомнить, кто Ригальдо такой – и что он здесь забыл.
Ригальдо никогда не видел его таким. Усталым, равнодушным, разочарованным – и в жизни и в нем самом.
Он сжал пальцы на ручке черного кейса и выставил его перед собой, как щит. И успел подумать что, кажется, выронил свою ебучую папку там, на улице – в руках у него ее не оказалось. А потом Исли шарахнул кулаком по рулю, вызвав недовольный протяжный гудок «Эскалады», заглушил мотор и заговорил.
– Я тебя обманул тогда, на банкете. Мы с Терезой расстались не потому, что слишком самодостаточные. Это из-за Присциллы. Тогда она еще проводила много времени со мной. Присцилла… хорошая девочка, очень послушная. Любит животных, музыку и рисование. Но на нее очень сильно повлияло то, что она видела. Как убивали ее родителей. Помолвка закончилась, когда Присцилла напала на Терезу с ножом.
– Сильно? – только и смог выдавить Ригальдо.
– А?..
– Сильно она ее ранила?..
– Не очень. Несколько неглубоких царапин – предплечья, шея… и косметический дефект вот здесь, – Исли дотронулся до своего лба. – Я хотел оплатить его устранение, но Тереза не позволила. Сказала, что это будет служить ей напоминанием и предупреждением. У нее до сих пор маленький шрамик на лбу.
– О господи, – пробормотал Ригальдо. – Господи!
– Я, – продолжил Исли после небольшой паузы, – полностью облажался в глазах Терезы. Повел себя, как хуйло, а не жених. Я попросил ее не заявлять в полицию. Она согласилась, она всегда меня понимала. Но отношения, – он сухо хмыкнул, – отношения, естественно, сошли на нет.
– И ты пиздел про «разошлись, потому что не хватало искры»!
– Да я вообще мудак, – согласился Исли. – Тереза тоже так говорит.
– О боже, – повторил вслух Ригальдо, пытаясь собрать очумело скачущие мысли. – Но она же… Твоя девочка просто опасна! А ты не думал, что она… может так же напасть на тебя или на Лаки?
– Не может, – устало сказал Исли. – Мы ее семья. А Тереза… она сложная. И иногда очень несдержана на язык. Присцилла из-за нее часто плакала.
Ригальдо проглотил вертящееся на языке «ебтвоюмать». Отчаянно хотелось орать.
– Почему ты мне не сказал? – пробормотал он. – Почему ты мне ничего не сказал?!
Исли косо посмотрел на него и отвернулся.
«Потому что, – сам себе ответил Ригальдо, – ты и без всех его проблем постоянно посылал его на хуй».
Снова зазвонил телефон, и Исли тут же взял трубку. Выслушал, что ему лепетал абонент, и сухо сказал: «Ясно. Жаль».
– Не нашли, – пробормотал он и снова завел машину. – Надо ехать искать. И Лаки, как назло, не перезванивает.
– Он тоже в курсе того, что она…
– Да нихуя он не в курсе, – вдруг резко сказал Исли. – Он слишком ее любит. Меня окружают исключительно любящие и милые люди. И я среди них всех один злой серый волк.
Он вдруг сунул руку под пиджак и поскреб левую сторону груди, сильно морщась.
Ригальдо лихорадочно соображал, что же делать.
– Ладно, – нетерпеливо сказал Исли. – Где тебя высадить?
Да ебись оно в рот, подумал Ригальдо, демонстративно пристегиваясь ремнем безопасности. Как же я теперь тебя такого оставлю?..
Щелчок ремня совпал с зеленым светом на перекрестке.