Солнце, одно из двух — красный карлик, — спелым яблоком упало за горизонт, и на небе наконец выступили звезды. Их было немного, так всегда в сателлитных галактиках, но зрелище все равно оставалось красивым.
Фиолетовый в свете солнца песок сейчас поголубел и казался светлее воды — иссиня-черной, непроницаемой и блестящей. В ней отражалась лежащая на ребре галактика Млечный путь — отражалась и одновременно тонула, а может, просто пробовала воду, макнув в нее спиральный рукав.
Сек стащил туфли, носки и сел прямо на песок, скрестив ноги. Ночи на этой планете короткие, три часа сорок семь минут, а сутки длятся двадцать.
— Что я должен здесь увидеть? — спросил Каан. Сек оглянулся: он стоял в дверях ТАРДИС, опираясь спиной о простенок и скрестив руки на груди в совершенно человеческой защитной позе. Вероятно, он опасался мести. Тогда зачем согласился отправиться вместе с Секом на эту планету? Логика Каана ускользала от него, и это раздражало даже сильнее, чем неудовольствие на лице бывшего… Сек крепче сжал губы. Он не мог подобрать нужное слово. Соплеменника? Они и сейчас соплеменники, если подумать. Коллеги? Это просто глупо. Подчиненного, наверное, будет правильным словом.
— Галактику. Смотри. Это красиво, — ответил он.
— Я видел тысячи галактик раньше. Ты тоже. Это не новая информация, — сказал Каан.
Гнев и ненависть — как взрывная волна. Так и ищут лазейку, чтобы вырваться наружу и сокрушить все на своем пути. Ищут повод. Поводов Каан давал предостаточно, но Сек проглотил нарастающее раздражение и сказал:
— Новое прочтение старой информации. Иди сюда.
Каан оттолкнулся от простенка и подошел ближе.
— Сними обувь и сядь.
— Стоя гораздо удобнее, — бросил Каан.
Это была уже не лазейка, а целая брешь. Зияющий пролом.
— Сними обувь и сядь! — рявкнул Сек.
— Слушаюсь, — пробормотал Каан, вздрогнув, деревянно согнулся и начал стаскивать кеды.
Раскаяние совсем не похоже на взрывную волну. Оно скорее как масло, проникающее в любую щель, медленно, но неотвратимо, особенно при гравитации вращения. Едкое и липкое масло. Не ототрешь, если попадет на ткань.
Сек промолчал. С раскаянием он тоже умел бороться. Когда-то давно он учился определять, какие эмоции испытывает, на что они похожи. Потом — справляться с ними. Следующим шагом будет умение имитировать нужные эмоции, как это делают люди и таймлорды. Слишком похоже на искажение истины, но зато целесообразно. Можно этим не пользоваться, хотя уметь — надо.
Каан сел, подобрав полы халата, и пошевелил пальцами ног в песке.
— Тактильные ощущения. Я понял, зачем ты приказал мне разуться. Это приятно. Необычно.
— Я просил, а не приказывал, — ответил Сек.
Каан криво улыбнулся.
— Ты сам меня вынудил, — продолжил Сек и замолчал, поняв, что это слишком, и пора остановиться. С Кааном всегда было сложно. И раньше тоже. Он всегда сомневался. Выдвигал разгромные доводы. Это полезное умение, всегда нужен объективный критик, но теперь об объективности можно было забыть навсегда. Простить предательство нетрудно, труднее не вспоминать о нем каждый раз, когда видишь виновника.
Или жертву. Каан, кажется, тоже вспоминал об этом при каждой встрече. Мстительное удовлетворение, которое при мысли об этом ощутил Сек, было очень приятным.
— Извини, — сказал Каан. Он взял песок в руку, пересыпал из ладони в ладонь, ловя голубоватые струйки.
— За что? За то, что не разулся сразу?
— За то, что не разулся. За остальное тоже. Ты ведь это хотел услышать? — Каан не смотрел на него. Он продолжал пересыпать в ладонях песок. — Я был неправ. Я ошибся. Смертельно. Непростительно. Непростительная ошибка. Я расплатился за нее, но могу и извиниться. Это несложно. Могу еще раз. Столько, сколько нужно.
Признание собственной неправоты требует огромного мужества. Сек не был уверен, что у него хватит.
— Ты поступил, как поступил бы любой из нас на твоем месте, — выдавил он и опустил голову. Все же хватило. Оставалось надеяться, что этого будет достаточно.
— Ты — еретик и безумец, — сказал Каан. Он отряхнул руки о халат и дернул уголками губ, имитируя улыбку. — Ты усомнился в самом главном, в основе всего нашего существования. Но ты был прав. Я это признал. Мы в Малом Магеллановом облаке?
— В Большом.
— А! Я не следил за тем, как ты вводишь координаты.
Сек мог бы поклясться, что Каан нагло врет ему в лицо. Он за всем следил. Его ужасно интересовала ТАРДИС — до ревности, до отторжения, до нежелания брать его с собой или оставлять одного в консольной. ТАРДИС боялась Каана даже сильнее, чем ненавидела Джека. Сек ощущал ее страх, как свой собственный, холодом в груди. Дрожью в пальцах.
— Посмотри на небо. Это красиво, — сказал он.
— Приказываешь? — усмехнулся Каан.
— Нет.
— То есть, я могу и не смотреть? Я не имею понятия об эстетических критериях красоты, если не считать эффективности и целесообразности. И параметров золотого сечения, но у меня нет сейчас настроек визора, чтобы я их туда внес.
— У меня тоже нет, — сердито ответил Сек, — но я же вижу. Даже одним глазом. Для того, чтобы понимать красоту, не требуется ни бинокулярного зрения, ни технических приспособлений.
Каан вздохнул, пошевелил ногами, отгребая песок от себя.
— Требуется что-то другое, чего у меня нет.
— Твое тело более совершенно и продумано, чем мое.
— Я не имел в виду тело, — поморщился Каан. — Твоя… смелость. Широта взглядов. Легкость в принятии решений. Умение отказаться от старого, если оно неэффективно. Твой ум.
— Ты пытаешься сделать мне комплимент? — удивился Сек.
— Комплимент переводится с языка земной народности как «то, чего нет». Я говорю то, что есть. Нет, не пытаюсь и не делаю. — Каан приподнялся, сел по-другому, поджав ноги, и не отрываясь уставился в небо. Секу показалось, что он напрягся — то ли неудобно сидел, то ли ноги замерзли, но тут Каан снова заговорил: — У тебя получается даже то, что я считаю совершенно неприемлемым. Физический контакт. Сексуальный контакт.
Сек моргнул и не дал щупальцам вздрогнуть.
— Это естественно. Я знал, что после трансформации у меня появятся эти желания и потребности и не видел нужды с ними бороться, — сказал он. Неловкость еще хуже раскаяния. Она была даже не маслом — газом с сильным запахом. Но зато ее гораздо проще скрыть.
— Естественность! — бросил Каан. — Естественность для настолько разумного существа сложнее поведения, смоделированного искусственно. Ты умеешь чувствовать привязанность, я знаю. Любовь. Не знаю, как у тебя получается.
Если Каану хотелось услышать рецепт умения влюбляться, Сек ничем не мог помочь. Оно получалось само собой, иногда даже когда не стоило. Чувства конфликтовали с разумом и всегда одерживали победу. Степень разгромности победы была прямо пропорциональна сопротивлению этому чувству.
— Это гормоны. Не стоит тебе рассказывать о железах внутренней секреции, ты и сам о них знаешь.
— Я разработал несколько моделей виртуальной реальности для удовлетворения таких потребностей моего тела, но гормоны отвечают только за сиюминутное, — ответил Каан. Он лег на песок, подперев голову рукой, отбросил волосы с лица. — А у тебя получается долго. Сколько лет насчитывает твое текущее чувство?
Какое вообще Каану дело до его чувств? Сек все-таки дернул щупальцами, не сдержавшись, и недовольно пожал плечами.
— Это не должно тебя волновать.
— Мне надо интегрироваться в социум. Я знаю, что это Джек Харкнесс, и что между вами все продолжается уже давно. Хоть вы и скрываете. Я все знаю, — Каан хихикнул, но его улыбка тут же сменилась гримасой.
— Тогда не задавай вопросов, если знаешь на них ответы! — воскликнул Сек.
— Извини.
Сек тяжело вздохнул. Он зачерпнул горсть песка и аккуратно высыпал ее, чтобы получилась горка: так выходило быстрее успокоиться. Песок щекотал кожу. Хотелось пойти искупаться — местные простейшие все равно не могли повредить их телам из-за другой химической структуры, — но бросать Каана одного не стоило. Сек сам его сюда привел. А еще дверь ТАРДИС открыта. Кто знает, что Каану придет в голову сделать, пока никто не видит.
— Ничего. Все в порядке. Это действительно случилось давно. Еще когда я путешествовал с Мортимусом.
— Он тебе понравился?
— Сначала нет, потом — да. Я считал, что это неправильно. Но пересмотрел свою точку зрения. В природе такое тоже существует, значит, это нормально.
— Нормально, — повторил Каан медленно.
— Да. Нет разницы, какого пола твой партнер, если он другого вида.
Каан вдруг приподнялся на локте, его глаза блеснули в полутьме.
— Я хочу, чтобы ты помог мне решить одну… проблему, — сказал он напряженно.
Сек, почувствовав подвох, и сам напрягся. Дезинтегратор в кобуре подмышкой вдруг резко потяжелел.
— Зависит от того, какая проблема, — ответил он.
— Я могу переносить только прикосновения тех, кому доверяю, и кого считаю равным себе, — начал Каан. Его губы дернулись, искривились, как будто он не знал, что делать с лицом и зачем вообще нужны его выражения. — Я доверяю тебе. Считаю равным. Поцелуй меня. Пожалуйста.
Сек сделал глубокий вдох, пытаясь унять сердцебиение и мечущиеся щупальца. Не имело смысла задавать вопросы «Почему я» и «Зачем тебе это», хотя задать хотелось — чтобы потянуть время. Отказать ему? Но это глупо. Выполнение просьбы не требует никаких усилий, просто коснуться губами губ, без интимности, лишь бы Каан понял принцип и ощущения при этом. Это опыт, а где еще его получить?
— Это единственная проблема? — спросил Сек.
Каан хмыкнул.
— Нет. Но я не стану просить о другом. В данный момент меня интересует только одно.
— Хорошо, — ответил Сек, сдерживая облегченный вздох, хотя Каан мог и солгать без всякого труда, лишь бы получить, что хочет. Но даже если он лжет, ничего не изменится. — Закрой глаза.
— Почему? — тут же спросил Каан.
— Так удобнее.
— Я хотел бы все видеть.
— Твое дело, — ответил Сек, придвинулся ближе и, зажмурив глаз, поцеловал Каана. Странный вышел поцелуй — какой-то… деловой. Экспериментальный. Не такой, каким, по идее, должен быть первый опыт в подобном, если судить по образцам в человеческой культуре. Сек отстранился. Каан коснулся кончиком пальцев губ, потом посмотрел на руку, словно на ней мог остаться след.
— Давай попробуем еще! — воскликнул он со знакомым и одновременно непривычным энтузиазмом. — Я не могу понять, нравится мне это или нет.
— Нет, — ответил Сек.
Радость на лице Каана погасла, как лампа после щелчка выключателя.
— Почему?
— Я не испытываю к тебе никаких чувств. Это бессмысленно.
— Не понимаю. Ты можешь целовать только тех, к кому испытываешь сильную привязанность? Это не так. Дело во мне? Я тебе неприятен?
Наверное, стоило разозлиться, приказать Каану замолчать, но злость почему-то не пришла. И раскаяние. Даже неловкость решила, что ее присутствие не требуется. Сек пожал плечами.
— Это субъективно и добровольно. Не могу объяснить. В конце концов, в человеческой психике я разбираюсь на том же уровне, что и ты.
Кажется, Каан тоже ждал взрыва, но, не дождавшись, выпрямился и сел, пристально глядя Секу в лицо.
— Больше всего сейчас я хотел бы тебя ударить, — сказал он ровным голосом.
— Ударь, — ответил Сек. Это было нестрашной угрозой: быстроты его реакции хватит, чтобы парировать удар, а потом, так можно согнать злость. Им обоим.
— Не могу.
Сек удивленно пошевелил щупальцами. Он помнил, что Каан говорил об этом, но не считал, что все настолько серьезно, чтобы не пройти со временем.
— Не могу, совсем! — добавил Каан, и, понизив голос, повторил: — Совсем.
Гнев догнал Сека запоздало и без причины, и он, едва разжимая губы, произнес:
— Я тебе не психолог и не тренажер. Разбирайся сам со своими проблемами!
Психолог! Сек вскочил на ноги. У него вдруг возникла одна идея — возможно, безумная и обреченная на провал, но все же это могло решить много проблем разом — если бы получилось. Песок, забравшийся под штанину, щекотно потек по ноге.
— Вставай. Мы возвращаемся.
— Но я еще не понял, в чем красота падающей галактики, — сказал Каан. Да и вряд ли сможет понять. Он вытащил из кармана что-то маленькое, круглое и, кажется, оранжевое, аккуратно положил на песок.
— Что это? — спросил Сек.
Сейчас Каан ответит: «Бомба», придется бежать к дверям изо всех сил — и не успеть.
— Фишка из казино, — ответил Каан. — У людей есть дурацкий обычай: оставлять деньги в тех местах, куда они хотят вернуться. Забавно, правда?
Сек посмотрел на него сверху вниз, но промолчал. Идея, конечно, сумасбродная, да и напарник откажется, но вдруг выйдет? Потом он протянул Каану руку, и тот после недолгого колебания взялся за нее.
Его ладонь была до странного холодной, как у таймлорда.