Найт поднялся со стула, спокойно, неторопливо, полностью заставив систему игнорировать заряженный и направленный на него бластер, что уверенно держала капитан.
— И вам добрый… или доброе… Не особо ориентируясь сейчас, который час и время суток.
— Вечер, — кивнула Мэриш. — Твои условия?
— А смеяться не будешь? — на полном серьезе ответил вопросом на вопрос Найт. Или капитан отлично владела собой или действительно была честна. Хотя и подстраховывалась бластером. Но это же люди, что с них взять?
— Мне уже смешно. — согласилась Мэриш. — У тебя есть все основания диктовать условия, потому что я бы все равно открыла дверь. У тебя мой человек.
— Это я у него, на самом деле. Но если вы так хотите, я выставлю условия, мэм. Я не отказался бы от душа, если это вас не затруднит. Раз убивать вы меня не стали несколькими секундами ранее, подозреваю, что и дальше не собираетесь. — С видом «ну это же ты меня сюда притащил», Найт покосился на открывающего и закрывающего рот Дарика, так и стоявшего напротив него, а Эльга с трудом сдерживала смех, хотя дрожащие плечи ее выдавали с головой
— Расскажи как-нибудь вместо анекдота, как человек взял кибера голыми руками в заложники. — Мэриш кивнула налево: — Душ там.
— Кто же мне поверит? — Найт кивнул и направился в указанном направлении.
Закрыв за собой дверь санузла, вытряхнулся из комбинезона, сунул вещи в стоящую рядом стиральную машину, и встал под душ, с трудом удержавшись от тихого стона.
Славка не шевельнулся, но почувствовал, как от головы вниз по позвоночнику побежали знакомые жаркие искры — подготовка драконьей сферы к активации. Терхо подобрался рядом, и, кажется, успел приподнять один рукав — тревожно блеснуло золото Знаков…
К сожалению, предполагаемые драконоверы тоже слепыми не были.
— Теттава Асхат, они не связаны!
— Берегитесь!
— Не двигаться, вы!
Но Асхат — мужчина лет сорока пяти с цепким взглядом черных глаз — оборвал гомон одним движением. Он прошелся глазами по Славке (не взгляд — наждак!), скользнул по Терхо, вцепившемуся в свое запястье, и снова прикипел к Максу. И, наконец, ответил… и заметно похолодевшим тоном.
— Миром? Обычно да. А вы все-таки вернулись. Надо же, а я вам тогда почти поверил. Вы были очень убедительны, «жертва разбойников».
— Вы, предположим, тоже не отставали…
— Макс, не нарывайся, — попросил Славка еле слышно. Он не знал, с чего возможного сектанта вдруг пристигла такая перемена настроения и почему его интонация сейчас — злая колкая вежливость, граничащая с оскорблением. Но атмосфера в каменном подвале разом сгустилась, а Макс и до этого был не в лучшем настроении. Сейчас же он и вовсе смотрел исподлобья, но не двигался, как настороженный перед мышиной норкой кот. Был бы у Макса хвост — бил бы по полу… Его сферу Славка чуял намного слабее, но было ясно, что второй облик у напарника тоже наготове.
А ведь прежде чем разносить тут все по кирпичику, стоит убедиться, что это действительно враги.
Увы, времени на убеждение ему никто предоставлять не собирался.
— Значит, зеркала в каждом доме? — непонятно проговорил мужчина, глядя на Макса. Будто предлагая посмеяться над какой-то общей шуткой.
— И не только, — Воробей отзеркалил его тон, как шпагу отбил.
— Неожиданно… Обычно налетчики, решившие пограбить проклятых сектантов, приходят в несколько большем количестве. Тем более сподобившиеся прихватить мага.
— Может, это потому, что мы не налетчики?
— Нет? Что ж, я готов поверить… кто же вы, пришедшие в наш поселок? Торговцы? Маловато товара. Мирные путешественники? А вельхо пригласили так, для безопасности? Или… ах да, вы, кажется, сказали, что были в плену… У драконов? Вы героически от них спаслись и теперь добираетесь домой?
За такой тон в старину вызывали на дуэль.
— А хозяева не хотят представиться первыми? Показать, так сказать, хороший пример? — Славка вломился в разговор, перехватывая инициативу, пока собеседники не договорились до драки. Он вежливо улыбался, но смотрел вовсе не в лицо собеседнику. Во-первых, раз так, то будем взаимно невежливы, во-вторых, ему очень не нравились молодые люди за спиной «мирного человека», а точнее, предметы, которые те сжимали в руках. Удлиненные, с непонятным утолщением на конце. Оружие? Похоже, ситуацию спасти не удастся, и вместо союзников напарники обзаведутся еще парой-тройкой врагов… — А то я, к примеру, сомневаюсь, что вы те самые сектанты. Ваше гостеприимство, по правде сказать, весьма похоже на радушную встречу вельхо. Подвалы, например…
Провокация удалась. Отчасти. Парни у двери полыхнули возмущением:
— Вот тварь мажья! С кем сравнить вздумал!
— Да за такие слова…
Не вельхо… и вряд ли Ловчие. Драконоверы? Все-таки драконоверы?
Краем глаза Славка увидел, как Макс досадливо нахмурился. Поломал ему какую-то комбинацию? Извинюсь потом… если будем живы. Терхо бы только не забыл, кому под крыло нырять… а то обломков будет…
— И кто из нас нарывается? — одними губами прошептал Макс, пока его собеседник унимал пышущую негодованием молодежь. — Терхо, ты, если что, помнишь, куда прыгать?
-А? А-а… ага… — маг с трудом отвел глаза от сектантов. Лицо у него по-прежнему было пепельным.
Нет, это никуда не годится. Если… то есть когда… им удастся выбраться, Славке обязательно стоит пообщаться с магом на предмет поведения в критических ситуациях. А то драконоверов он боится больше, чем драконов. Безобразие!
— Асхат. Глава общины драконоверов поселка Рейиккен.
— Ага, — Воробей не собирался менять взятый раньше курс на обострение. — И как нам убедиться, что это правда?
— Вы привели с собой вельхо и сейчас имеете наглость…
— А это не вельхо, — хамски перебил Макс. — Это ваш собрат по вере. Ну, если вы действительно драконовер.
— Чего?!
— Он?
— Я?
— Макс!
— Тихо!
— Но теттава Асхат….
— Я сказал — тихо! Это не лучший способ переговоров, юноша…
— А я не веду переговоров с теми, кто меня опаивает и запихивает в подвал связанным! — прошипел Макс. — Итак, мы представляемся, да? Это Терхо Этку, маг и с недавних пор — верующий в говорящих драконов. Так ведь, Терхо Этку?
Наш маг явно не поспевал за разговором:
— Что?
— Драконы говорят? – наехал на него Воробей.
— Ну да… а почему ты спра…
— Убедились? Настоящий «приверженец четырех стихий и их олицетворения в драконах». Пополнение вашей общины, — Макс говорил насмешливо-дурашливо, но отчего-то в камере росла и росла тишина…
— И давно он уверовал? — почти кротко осведомился глава общины.
— А как с драконами познакомился. Понял, что всю жизнь верил неправильно и прозрел. И ныне шествует по долинам и… как это… горним высям, делясь обретенной мудростью. Жаждет обратить побольше неофитов.
— Во нахал… — почти с восторгом прошептал парень у двери.
Выдержка у почтенного Асхата была что надо. Вежливая маска на лице дрогнула лишь на миг — когда щека дернулась. И голос почти не изменился:
— Похвальное стремление… а вы, стало быть, те самые неофиты?
— Неа. Мы драконы.
Тишина стала абсолютной. И в этой тишине парень зло улыбнулся:
— И теперь вы можете верить… или не верить… господа драконоверы.
— И если мы не поверим?
— Улетим, — Славка снова счел своим долгом вмешаться. — А вы можете верить дальше… если сможете.
Драконовер смотрел на них довольно долго… как вначале.
— Ну что же… — проговорил он наконец. — Тогда прошу вас войти в мой дом… Крылатые.
Когда-то во времена языческих богов Прометей украл священный огонь, чтобы вывести род людской из тьмы невежества. Этот огонь распался на искры и поселился в душах.
Теперь каждая из этих душ подобна лепестку пламени. Лепесток сокрыт в любящем сердце.
Но сердце, хранящее этот прометеев огонь, так ранимо и беззащитно. Тот, кто рожден с этим сердцем, вызывает неутолимую ярость.
И Геро, как хранитель этого пламени, тоже должен был её вызывать. Глухую, подспудную.
Будь он алчен и честолюбив, он пребывал бы в большей безопасности. Он был бы понятен, был бы схож с прочими. Но он был другим, непредсказуемым, свободным и потому опасным. Он был обречен.
Но Господь, как видно, все же печется о тех, кто пустился в этот нелегкий путь. Господь посылает тех, кто укрывает от бури этот священный огонь, тех, кто, оказавшись поблизости, исцеляется и прозревает.
Разве Анастази не одна из них? А я?
Разве я не излечилась от слепоты и гордыни? Во мне тоже нарастал илистый осадок, накапливался как жирок в брюшных складках. Со временем он заполнил бы меня всю, до самого сердца. Я тоже тонула, но сумела выбраться.
Потому что он оказался рядом и позволил видеть этот божественный свет.
— Он в опасности, Анастази.
Придворная дама сразу вскидывает голову. Зрачки сужаются. Мгновенно подбирается, распрямляет спину.
— Что с ним?
— Девочка пропала.
Она понимает не сразу. Но недоумение длится лишь краткий миг.
— Девочка? Какая …? Что?! Его дочь? Мария пропала?
Я рассказываю Анастази о том, что произошло за последние несколько дней.
Как Геро был счастлив, предвкушая скорую встречу, как ярко горели его глаза, как он отправился на улицу Сен-Дени и какое несчастье на него обрушилось.
Затем попытка прекратить это мучительное существование, часы отчаяния, его попытка жить дальше, надежда, если не увидеть дочь живой, так преклонить колени на могиле.
И встреча с Наннет. Еще один удар. Уже для меня. Анастази слушает, не перебивая. Губы её время от времени шевелятся, и я слышу шепот.
— Я придушу эту старую ведьму. Придушу. Собственными руками… Давно должна была придушить. Еще три года назад.
— Надеюсь, вы позволите мне участвовать?
Анастази кивает.
— Непременно. Мы устроим ей английскую казнь, как тем несчастным, что покушались на старую деву Елизавету. Но это успеется. Сейчас мы должны решить, что нам делать.
— Искать. Вы знаете Париж и его подземную часть гораздо лучше меня. Я здесь почти чужая, несмотря на то, что родилась во Франции. Но я могу заняться поисками на известной мне стороне, в видимой части города, которая мне уже знакома, в приютах, в монастырях, в пансионах для сирот. Я буду действовать там, где вы мне укажете. Я безоговорочно принимаю ваше руководство и ваше советы, ибо ваш опыт и ваше знание города несравнимо с моим. Вы точно знаете, что делать, а я… я только смутно представляю. Ибо чувства мои в смятении. К своему стыду, я в растерянности, как всякая женщина, которая по большей части привыкла полагаться в подобных затруднительных ситуациях на мужчину.
В глазах Анастази мелькает не то удивление, не то интерес.
— Вы продолжаете удивлять меня, ваше высочество.
— А вы продолжаете сомневаться.
— Не столь уж усердно — печально улыбается Анастази – Вы в который раз подтверждаете, что достойны его, достойны его любви. Он вас выбрал и в вас он не ошибся.
— В вас он тоже не ошибся, — отвечаю я тихо.
Анастази отводит глаза. Я впервые замечаю, что она умеет смущаться. На ее щеках что-то похожее на румянец.
— Что до меня, то здесь другое. Я обязана ему жизнью. Мы с ним что-то вроде друзей, и ничем большим я бы для него не смогла быть. Немного жалости, долг и благодарность. Он не был бы со мной счастлив…
Потом внезапно спохватывается. И даже бросает на меня негодующий взгляд, будто я обманом вырвала у неё тайну.
— Нам следует согласовать наши усилия и выбрать место, где мы могли бы беспрепятственно встречаться. Туда же будут приходить мои и ваши люди, докладывая о предпринятых действиях. Одним словом, нам нужно что-то вроде штаб-квартиры.
— Я могу снять для этой цели любую гостиницу или особняк. Даже купить дом, если понадобиться.
— Нет, это будет слишком бросаться в глаза. На новых хозяев соседи сразу обратят внимание и будут подглядывать за теми, кто там бывает. Было бы неплохо использовать дом вашего лекаря. Его уже там знают, к нему приходят пациенты, люди разных сословий, от нищих до благородных дам. Это уже никого не удивляет. Но там Геро…
— Да, там Геро. А он ничего не должен знать.
Мы несколько мгновений смотрим друг на друга.
— Вы уверены, что ему следует оставаться в неведении? – холодно спрашивает Анастази – Он оплакивает свою дочь, как мертвую, но она жива. Не лучше ли будет…
— Нет — быстро возражаю я – Не лучше. Я уже думала над этим. И сделала свой выбор. Он ничего не должен знать. Я уже отстаивала это своё решение, которое кажется неоправданно жестоким и неразумным, в споре со своим приближенным и этой несчастной женщиной, Наннет, и они в конце концов со мной согласились. Для Геро будет лучше считать свою дочь мёртвой, чем пребывать в вечной, неизбывной тревоге. Нет ничего хуже неизвестности. Даже ужас смертного приговора меркнет перед ужасом неопределенности, ибо ужас смерти кончается с ударом палача, любую пытку можно стерпеть, если помнить, что она когда-нибудь кончится. Но само осознание вечности мучительней любой пытки. Если наши поиски не увенчаются успехом… Я не хочу думать об этом, не хочу даже тени сомнений. Но… пути Господни неисповедимы. Возможно, девочка уже мертва. Она могла — я сглатываю ком, голос становится сиплым – Она могла свалится с набережной, с моста, могла попасть под колеса, ее могли затоптать лошади, она могла угодить под строительные леса… Да и мало ли опасностей для пятилетнего ребенка в огромном городе… — Мой голос понижается до шепота – Неосторожным признанием вы подарите ему надежду, а неделю спустя на береговую отмель вынесет детский труп… И Геро во второй раз переживет ее смерть. Кому такое под силу? Но гораздо хуже, если мы подарим ему надежду, а девочку не найдем, ни живой, ни мертвой. И он всю жизнь будет ее искать, всю жизнь будет винить себя и задавать одни и те же вопросы: где она? Что с ней? Жива ли? И задавая эти вопросы, он будет сам на них отвечать, и сопровождать свои ответы страшными догадками.
Анастази склоняет голову, обдумывая только что услышанное.
— Да — резко отвечает она – Вы правы. Ему лучше считать её мёртвой. Мёртвым уже ничего не грозит. Все страшное уже случилось. Он не вообразит её в руках насильников, не увидит голодной и замерзающей, не услышит её криков и не будет узнавать ее в каждой темноволосой девочке. Если нас постигнет неудача, и мы сумеем сохранить нашу тайну, то есть надежда, что он сможет излечиться от своей скорби и все-таки быть счастливым. Но мы не прекратим поисков, пока не добудем доказательств ее смерти. Или жизни.
— Лучше жизни — тихо резюмирую я – Следует начать немедленно, но я в некоторой растерянности, не знаю, что следует предпринять.
— Для начала пошлите кого-нибудь из верных людей опросить соседей с улицы Сен-Дени. Везде найдутся любопытные, кто что-то видел или слышал. Дайте указание не пропускать ни одного дома, а в доме опрашивать всех, начиная с хозяйской кошки. Пусть допросят каждого, не исключая ни слуг, ни детей. Деньги, конечно, лучшее средство, чтобы освежить память. Разумно даже объявить вознаграждение – Анастази обращается не ко мне, а уже к самой себе. Рассуждает вслух — Распустить слух среди попрошаек, нищих, непотребных девок, уличных торговцев, содержателей игорных домов и прочих бездельников. Я, пожалуй, подумаю над этим. Почему бы нет? Люди алчны.
— Я готова выплатить назначенную сумму. Вы же знаете, у меня нет затруднений в средствах.
Анастази качает головой.
— Нет, за дочь Геро я буду платить сама. Я слишком многим обязана ему, чтобы пользоваться чужими деньгами. К тому же — Анастази презрительно усмехается – есть ещё ваша сестра. Вот кто должен оплачивать расходы. А вы, ваше высочество, тратьте свои деньги там, где сочтете нужным. Только не объявляйте вознаграждение самостоятельно, не обговорив условий со мной. Вы недостаточно опытны в такого рода делах и попросту обогатите мошенников. Пусть ваши люди запасутся мелкой монетой и дают по одному су горничным, лакеям, кухаркам, старьевщикам и уличным мальчишкам. Эти особенно полезны. На них никто не обращает внимания, но они многое видят и многое знают. А конечное вознаграждение пусть получит тот, кто действительно скажет правду. Люди не только алчны, но и лживы. Им нельзя доверять.
— Я сегодня же отправлю Перла на улицу Сен-Дени. С мешком медных денег.
— Лучше женщину — быстро возражает Анастази – Кухарки, горничные, жены лавочников не будут откровенничать с мужчиной. Да и предмет разговора сугубо женский – пропавший ребенок, девочка. А ваш шут… он господин заметный… Его лучше отправить в гостиницы и питейные заведения. Или… в публичные дома — заканчивает она тихо.
Я смотрю на нее почти с ужасом. Анастази подтверждает свои слова грустным кивком.
— Да, да, именно так. В публичные дома. Содержательницы борделей нередко скупают девочек у многодетных вдов. Или бедняки сами продают своих дочерей. А уж сироты, похищенные, потерянные… Они все их добыча. Добро пожаловать в мир теней, ваше высочество. Вы, вероятно, знали об этом мире только понаслышке, в приукрашенном, романтизированном виде, а теперь вам придется туда спуститься и даже испачкаться о склизкие, холодные стены.
Я чуть пожимаю плечами.
— Моя жизнь вовсе не пребывание на снежно-белой вершине в окружении ангелов, мне довелось кое-что видеть. Мое смятение вовсе не следствие ваших слов. Это воспоминание о том, что мне довелось услышать раньше. Когда я пряталась в тёмной гостиной.
— Это было…
— Да, когда я сначала пряталась в кабинете вашей хозяйки, а затем обнаружила потайной ход. Вы знаете, что произошло там, за потайной дверью?
— У Геро случился приступ мигрени — с усилием произносит придворная дама.
Ей, по всей видимости, непросто вспоминать об этом. К тому же, она застала меня и Геро в довольно двусмысленной позе: я сижу на ковре, а голова Геро лежит у меня на коленях. Глаза закрыты, а мои пальцы – в его волосах.
На первый взгляд узнаваемая сценка из «Астреи», Селадон и нимфа. Для Анастази — это ревнивое потрясение. Даже оправдывающий нас приступ служит слабым утешением.
Я, непрошеная гостья, прикрываясь неведением, пересекла священную границу и сразу же заняла место в его сердце, оттеснив ее, полагавшую себя единственной. Я понимаю, что при каждом упоминании той ночи она чувствует себя уязвленной.
— Это случилось прежде, до вашего прихода, Анастази. И ещё до того, как у Геро случился приступ. Почти сразу же, вслед за мной, явилась ваша хозяйка, моя сестра. К счастью, у Геро хватило хладнокровия уговорить меня скрыться в гостиной, а у меня хватило благоразумия не вступать с ним в споры – Я делаю паузу – Так вот, когда явилась моя сестра…
Лицо Анастази остается неподвижным. Только чуть опускаются веки, оставляя от мерцающих зрачков узкие пронзительные полоски. Я продолжаю:
— Когда явилась моя сестра, она… она ему угрожала. Рассказывала, как следует поступить с его дочерью, чтобы наказать неразумного отца. Она говорила… она говорила, что продаст девочку в публичный дом.
Глаза Анастази на мгновение закрываются, будто веки слипаются и срастаются, являя мне глухую, безглазую маску идола, но темный взгляд тут же вспыхивает. Она встаёт и быстро поворачивается ко мне спиной. Может быть, потому что хочет скрыть от меня лицо.
— Это не в первый раз – Голос ее звучит хрипло, как у неудачно повешенного – Она и прежде терзала его тем, что живописала возможную судьбу девочки, если он не будет достаточно покорен. Насыщала очередное повествование ужасающими подробностями, перемещала его из одной декорации в другую. То это был сиротский приют с нетопленным в зимнюю ночь дортуаром, замерзшей водой и черствым хлебом, то сводчатый тюремный подвал в Консьержери, куда собирают со всего Парижа малолетних воришек, то швейная мастерская в душном подземелье с крошечным оконцем, где разновозрастные швеи, исколов в кровь пальцы, вышивают нижние юбки по восемнадцать часов в сутки, к двадцати годам слепнут, а затем умирают от голода, или городская прачечная, где старые и юные прачки ворочают огромные чаны с господским бельем, надрываясь и задыхаясь в горячем пару. И, как завершающий аккорд, парижский бордель. А за ним болезни, гниение заживо и смерть. Ваша сестра называла это упреждением вольнодумства. Чтобы истребить на корню, выжечь и обратить в пыль ростки надежды и воли.
— Хватит! Иначе я снова захочу убить ее, но на этот раз я это сделаю.
— Нет — качает головой Анастази – Ее нельзя убивать. Пусть живет. Смерть — это слишком просто. Смерть — это почти награда. А такие, как она, должны жить, жить долго. Жить и страдать. В её жизни должна быть бесконечная череда пустых, безрадостных дней и темных, холодных ночей. Каждое утро она должна видеть солнце и знать: это будет еще одна, тоскливая вечность. И никто не наполнит эту вечность смыслом и полнотой чувств, ибо его в этой вечности нет, нигде нет. Сколько ни зови, ни приказывай, ни угрожай. Он не услышит. И нет такой власти, такой короны и такой магии, которая могла бы его вернуть. А есть пустыня. Бесцветная, безгласная пустыня, серая и однообразная, обезвоженная и беззвездная. И эта пустыня навсегда.
В школе. В конце уроков Племянницы ловят Феликса и Правдоруба.
Племянницы (с нажимом):
— Мальчики, приходите к нам в гости, мы вас очень ждем. Очень-очень!
Звучит фраза про персональный наркотик. Феликс отнекивается, пытается удрать — и не может.
Племянницы настаивают:
— Скажи что придешь!
Феликс пытается сказать нет, но вместо этого говорит ДА.
Правдоруб пожимает плечами, говорит про вампирский зов, теперь уже типа бесполезняк сопротивляться.
Феликс в панике, пытается сопротивляться — не может. Сбегает в туалет. Оставляет отцу голосовое сообщение.
Феликс:
— Это какой-то гипноз, я ничего не могу сделать, должен идти, меня словно тащит.
***
смена кадра
***
Дома у Директора. Вечер. Вампирское видео фоном. Племянниц зовут Анабель и Мирабель. Они кокетничают напропалую.
Анабель:
— Мальчики, что вы такие зажатые?
Мирабель:
— Давайте выпьем, расслабимся!
Феликс начинает получать удовольствие, ему уже нравится, он забыл, что не хотел идти. Входит Директор.
Директор:
— Я вам что говорил? Никаких парней из школы, никакой местной экзотики! Хотите неприятностей огрести сами и меня подставить?! Я вам специально козла завел!
Мирабель:
— Дядя, ну а пообщаться!
Директор:
— Вот с козлом и общайтесь!
Выставляет Феликса с Правдорубом. Те в легком ступоре. Труп Хельги свисает с дерева на школьном дворе.
***
смена кадра
***
Комната Ритки. Ксен у Ритки дома (мать алкоголичка, ей все равно)
***
смена кадра
***
Чердак Лягушкиной.
Феликс грузит инфу, читает огромные стопки книг — по пять секунд на страницу. Параллельно смотрит рекламу на ускоренном. Жалуется АС.
Феликс:
— Книги все же легче грузить, чем кино, на очень большой скорости речь перестает восприниматься. Жаль, что в книгах есть не все.
Смотрит на черного кота, спрашивает.
Феликс:
— Где твой примус?
Котик в панике прижимает уши и сигает под диван.
(Дальше Феликс начнет сыпать цитатами)
***
смена кадра
***
Кабинет Мэра.
Мэр:
— Ну что, на сегодня все?
Референтша:
— Вы не забыли, у вас еще важная встреча.
Мэр:
—На высшем уровне?
Референтша:
— На низшем.
Лифт в подвал, потом еще спускаются по винтовой лестнице, открывают люк в полу. Оттуда — красноватый свет.
***
смена кадра
***
Улицы Фатьянова, берег озера. Ритка перепрятывает Ксена.
Ритка:
— У меня на озере есть пещерка, пройдем до нее по воде, ни одна собака не найдет.
Ксен — Ритке:
— Самое страшное, это сделаться им интересным. Мне не повезло, мною они заинтересовались. И теперь не отступят. Они всегда приходят за теми, кто им интересен. А теперь им интересна и ты…
Ритка :
— Ничего! И не таких обламывали.
Ксен:
— Не таких…
***
смена кадра
***
Карлики изучают Риткин фургон. Берут след.
Крезет по личной инициативе провел больше трех суток в библиотеке. Парень там и ел, и порой засыпал, чем несказанно бесил демоницу-библиотекаря, но ничего поделать с настырным слугой та не могла.
— Надо! — решительно отвечал тот и зарывался в очередную кипу свитков по пророчествам и проклятиям.
И русоволосой демонице ничего не оставалось, как таскать пачками талмуды бедолаге, благо тот сидел тихо, действительно читал и особо не мешал. А крошки от еды… ну что крошки? Заклинанием смести можно. Только теперь личную жизнь придется обустраивать где-то за пределами рабочего места, что несказанно печалило девушку. Но ничего, была она хитрой и этот вопрос намеревалась решить в ближайшее время. А чтобы рьяный исполнитель быстрее убрался из библиотеки, следовало ему помочь побыстрее найти то, что он ищет.
Крезет искал и… нашел. В одном почти рассыпавшемся свитке было то, чего он так боялся. Пока Повелитель предавался любовным утехам, а его подданные привычно интриговали и крутили шашни, неумолимое проклятие продолжало висеть над головой владыки…
Сжав свиток в побелевших пальцах, слуга бросил несколько золотых библиотекарю за беспокойство и рванул в покои Повелителя. Следовало немедленно предупредить его, но парень боялся, что уже слишком поздно…
— Мой Повелитель! — шатен растолкал стражу, которая особо и не сопротивлялась, разомлев от доносящихся из-за дверей звуков, и просто выломал дверь. — Мой Повелитель! Беда!
Он почти не глянул на происходящее, но и так все понятно. Развалившийся на ложе Аркал, четверо демониц возле него, одна из них вторая супруга… Недопитые бокалы с вином, несколько сброшенных на пол полупрозрачных женских одежд… Крезет сглотнул слюну, отводя взгляд от пышных прелестей разноцветных красавиц, уставился в пол и едва слышно прошептал:
— Ваша новая супруга еще жива, Повелитель?
— Да откуда мне знать?! — раскатисто рыкнул демон, сжимая упитанный зад синеволосой красавицы. — Какое мне до нее дело? Она выполнила свое предназначение и больше от нее ничего не нужно. У тебя все?
— Нет, господин… — слуга приподнял скомканный со страху свиток в руке. — Здесь сказано, что для стабильного эффекта после ритуала ваша супруга должна жить как минимум десять лет…
— Что? — Аркал с силой оттолкнул забавлявшихся его телом демониц и одна из них упала, пребольно ударившись бедром о стол. Девушка тихо всхлипнула и сжалась, стараясь стать незаметнее. — И ты молчал?
Повелитель встал, не обращая внимания на собственную наготу, подошел к слуге и приподнял того за горло. Крезет растерянно выпустил из рук свиток и закатил глаза. Наказание будет страшным…
— Там… не сразу нашел… простите… господин… — заблеял парень, ощущая огненное дыхание владыки на своем лице и давящие пальцы на глотке. — Слишком много свитков, слишком много проклятий… простите…
— Проверь, немедленно! — Крезет ощутил секунду свободного падения и бессильно шлепнулся на пол. Раскрыть крылья он не успел, да и без надобности. В его бок врезалась нога Повелителя. — Если подохла, найдешь чем заменить.
— Она незаменима! — всхлипнул слуга и, чуть приподнявшись, выскочил за дверь. Стража понимающе переглянулась.
— Скотина, — прошипел потирающий бок парень.
— На, хлебни, — золотоволосый охранник сунул дурашке фляжку. Тот с благодарностью отпил и едва заметно поморщился.
— Благодарю, — фляга вернулась к стражнику, а слуга шепотом принялся жаловаться: — Я ему шкуру спасаю, в библиотеке днюю и ночую, ищу способ убрать проклятие, собираю ингредиенты, мучаю Заклинательницу, вожусь с добытой девчонкой, а он…
— Забей. Авось помрет, то хоть повоюем, — с хрустом потянулся шатенистый стражник и прислушался к двери. — Бедные девочки, он на них живого места не оставит.
— Да ну его, — шепнул блондин. — Давай лучше после караула сходим в бордель? Я угощаю, — он слегка хлопнул себя по поясу, где призывно звякнуло.
— Не помешало бы, — усмехнулся шатен. — А то после этих, — он кивнул на дверь, — такой стояк, что ух!
— Можно с вами? — жалобно попросился слуга, недоверчиво поглядывая на мускулистых парней. Главное, чтобы бордель был по девочкам, а то раз он-таки попал…
— Да не вопрос, — хлопнул его по плечу блондин и замер, прислуживаясь к довольно громким звукам, уже напоминающие не вопли страсти, а крики от боли.
Крезет пошел проверить новую супругу Повелителя. Шанс еще был, но он не думал, что с девушкой все хорошо. После зверств правителя… Слуга шел, опустив голову, стараясь не замечать презрительных взглядов придворных и перешептываний. Еще бы, сын довольно известного полководца перебивается подачками со стола Повелителя, вместо того, чтобы строить карьеру… А еще слабоват в магии, бестолков и пуглив, о чем знают все.
Он свернул в больничное крыло замка, невзначай спугнул притаившуюся за шторкой парочку влюбленных мужского полу и доковылял кое-как к собственно лазарету. Отбитый бок побаливал довольно ощутимо, а нервы просились, чтобы их подлечили…
Встретила его очередная помощница целителя. Юные демоницы частенько проходили стажировку у целителя, поскольку в будущем им это могло очень пригодиться. Если не для себя, то для своих родных, мужей, детей и прочих, кто имел несчастье пораниться, свалиться с лошади, неудачно упасть на ступеньках или выкушать дружески подсыпанного яду в любимом пироге. Вот по указу еще прапрадеда Аркала, покойного ему посмертия, тьфу ты, прадеду, а не Аркалу, хотя тому тоже не помешает и…
Крезет, задумавшись, уткнулся носом в что-то большое и твердое, оказавшееся стражником у двери. Куда подевался второй, неведомо.
— Простите… — демон отошел на шаг и взглянул в большие синие глаза зеленоволосого стражника, для чего пришлось сильно задрать голову. Вот бычара, вымахал, так вымахал!
— Не велено никого пускать! — громыхнул бас с высоты. — Личный приказ целителя Зэриана.
— Я по приказу Повелителя, — склонился в поклоне Крезет, подметая косой пол.
— Кого там принесло? — гневно рыкнуло по ту сторону двери. Зеленоволосый стражник рыкнул точно так же, чем оглушил бедного слугу окончательно.
— От Повелителя прислужник.
— Пропусти.
Зеленоволосый открыл дверь и как бы ненароком поправил чуть скосившуюся форму. Синяя с желтой полосой — охрана сугубо целительского крыла. Такие демоны не только подпирают стены и ловят беглых пациентов, не желающих лечиться, но и в случае необходимости обучены оказать первую помощь пострадавшему до прихода целителя.
Крезет ощутил себя маленьким и жалким по сравнению со стражником. Ну почему ему из всего рода достались самые мерзостные черты? Нет, чтобы был рост, как у отца, волосы, черные, как у матери, глаза красные, как у деда… Так все наоборот природа сделала — рост выдался мамкин, она и все ее сестры уродились удивительно низенькими. Глаза были отцовские, волосы деда со светлой примесью от матери… Вот и вышло, что вышло…
Он закончил с моральными копаниями и прошел в лазарет. Сначала дело, а потом можно будет напиться и пострадать вволю.
Солнце, одно из двух, красный карлик, спелым яблоком упало за горизонт, и на небе наконец выступили звезды. Их было немного — нормально для сателлитных галактик, — но зрелище все равно оставалось красивым.
Фиолетовый в свете солнца песок сейчас поголубел и казался светлее воды — иссиня-черной, непроницаемой и блестящей. В ней отражалась лежащая на ребре галактика Млечный путь — отражалась и одновременно тонула, а может, просто пробовала воду, макнув в нее спиральный рукав.
Сек стащил туфли, носки, сбросил пиджак и сел прямо на песок, скрестив ноги. Ночи на этой планете короткие, три часа сорок семь минут, а сутки длятся двадцать. За короткую ночь можно многое успеть, если правильно организовать время. Но зачем, если можно просто сидеть и любоваться тем, что создано природой? Зачем спешить там, где в этом нет необходимости?
— Снова будешь отрицать, что ты романтик? — Джек положил снятую шинель рядом с пиджаком Сека и наклонился, пропуская сквозь пальцы пригоршню песка. — Прожженный, безнадежный романтик.
— Это просто красивый вид. Тебе нравится? — спросил Сек. — В нем нет ничего безнадежного.
Ветер на этой планете пах йодом и солью. От него на языке оставалась горечь. Волны едва слышно шелестели, накатывая на берег. Джек качнул головой, сверкнул в усмешке зубами и сел рядом — спина к спине. Запрокинул голову, щекоча волосами затылок.
— Нравится. Я вообще одобряю твой вкус.
Сек улыбнулся, протянул руку и нашел его пальцы. Сейчас это движение казалось таким естественным, а раньше потребовало бы много усилий — моральных, в основном.
— Ты смотришь в другую сторону. Я хотел показать тебе галактику.
Раньше многое требовало усилий. Сначала — чтобы понять, что такое человеческие чувства и желания. Потом — чтобы уметь отличить одно чувство от другого. Что такое влюбленность? Гормональная вспышка, спровоцированная активностью нейронов. А что такое любовь? Чем она отличается?
Джек сжал пальцы, едва слышно рассмеялся и повернулся, придвигаясь ближе. От такой близости казалось, что по коже течет статическое электричество. Почти как раньше, но совсем иначе.
— Планета-курорт для одного? Твой личный уголок для приведения мыслей в порядок. Да, здесь очень красиво. — Он снова сжал ладонь Сека, помолчал немного и качнул головой. — Мне жаль, что все так сложилось. С Днем чуда. С Эстер.
Сек поморщился, дернул щупальцами. Слова Джека бритвой полоснули по памяти. Душевная боль была почти такой же острой и ощутимой, как и физическая. Он так и не смог выяснить, что именно изменилось в прошлом. Почему все случилось именно так. Когда относительно нормальное прошлое в воспоминаниях для всех сменилось гораздо менее уютным. А сам мир почти не изменился. Конечно, временная линия стремится к равновесию. Очень трудно изменить что-то абсолютно кардинально.
Песок постепенно остывал. Галактика медленно, но неотвратимо погружалась в воду. Без брызг, как опытный ныряльщик. Она ведь делала это сотни миллионов лет, опыт дает много преимуществ. Сек снова дернул щупальцами. От спины Джека по телу струилось тепло. Люди устроены так, чтобы выживать не поодиночке. И это тоже многовековой опыт. Генетическая память вида.
Джек прервал молчание.
— Как ты ее нашел? Эту планету? Наугад бил молотком по консоли, как Доктор?
А теперь Джек наверняка ждет возмущения и протестов. Сек улыбнулся, повернув голову так, чтобы Джек не мог заметить улыбки.
— Я бы ни за что не стал так обращаться с ТАРДИС, — ответил он, стараясь говорить строго. — Нет. Это была рутинная остановка… — Он не удержался и негромко рассмеялся. — Когда я впервые полетел на ней, она не подчинялась командам. Просто носилась по вселенной без разбора. Однажды она высадила меня здесь и отказалась запускаться. Я провел на этой планете несколько суток, прежде чем ТАРДИС… пошла на уступки.
— Ну конечно, — Джек тоже рассмеялся, встал на ноги, разуваясь. Рубашку он тоже снял, а потом опустился на песок перед Секом, наклонил голову, разглядывая его лицо. — Твоя ТАРДИС так же романтична, как и ты. И прагматична. Решила, что тебе нужен отдых?
Сек мимовольно улыбнулся, разглядывая Джека. Его ни о чем не приходилось просить, разве что удовольствия ради. Он как будто знал, что нужно сделать в следующий момент, и в этом не было никакого желания угодить. Сейчас он лежал на песке, подперев голову локтем, и улыбался. Наверное, отлично понимал, что выглядит сейчас красиво и привлекательно, совершенно этого не стеснялся. Наоборот, использовал. Но и наслаждался этим тоже. Смешно предполагать, что Джек, с его-то многолетним опытом и знаниями, не станет задумываться о том, что делает, но и это казалось привлекательным.
— Тогда она считала, что я ей только мешаю, — ответил Сек. — Хотя и не относилась ко мне враждебно. Просто не принимала во внимание. Как дельфин, который тащит тонущего в открытое море, но не дает окончательно уйти под воду.
— Ничего, — Джек улыбнулся, сгреб свободной рукой пригоршню песка и пошевелил пальцами. Песок, сухой и будто слегка наэлектризованный, мягкими струйками стекал с его ладони. — Ты умеешь заводить друзей. Если бы я не знал, никогда бы не поверил, что ты прежний стал тобой нынешним. Даже ТАРДИС не видит в тебе далека.
— Затрудняюсь сказать, кого она во мне видит, — сказал Сек. Хотелось протянуть руку и обвести пальцем такое яркое в полутьме лицо, ясную, почти светящуюся улыбку. Потребность в прикосновениях тоже от человека, и она так же сильна и непреодолима, как и потребность в пище и воде. — Я все-таки не таймлорд. Я не могу войти с ней в настоящую телепатическую связь.
— Тебя, — Джек протянул руку и высыпал горсть песка на босую ступню Сека. С тыльной стороны. — Она тебе симпатизирует, глупая двуножка.
Сек засмеялся и отдернул ногу. Это не было по-настоящему щекотно, только чуть-чуть, но и того хватало. Слишком чувствительная кожа — это недостаток, хотя порой и преимущество.
— Это взаимно. Она мне тоже нравится. Понравилась с первого взгляда.
Джек придвинулся ближе, протянул руку, осторожно, мягко расслабил узел галстука и стянул его с Сека.
— Знаешь, ты очень эмпатичный. И добрый. Я, наверное, никогда таким не был.
Прикосновения. Даже такие, сквозь одежду, невинные, но очень интимные. Сек расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, глядя Джеку в лицо. Тот сидел так близко — шевельни щупальцем и коснешься его. Наверное, такое нарушение границ должно раздражать, только все было наоборот.
— Ты мне льстишь. Не надо. Я знаю, кто я такой, и ты тоже знаешь.
— Конечно, не надо. Например, ты страшный зануда, — рассмеялся Джек и отстранился. — Здесь можно купаться?
Сек улыбнулся. Совершенно незнакомые ранее чувства — принятие, понимание. Даже насмешки этого не скрывали. Скорее, наоборот, проявляли ярче.
— Можно. Простейшие, которые обитают в океане, несовместимы с человеческим организмом и не могут навредить, — ответил он, пристально разглядывая Джека. — Хотя для тебя это все равно несущественно.
— Мне бывает больно, — ответил Джек, пожал плечами и встал. Оглянулся на ТАРДИС — желтый прямоугольник света за спиной, — потом снова повернулся к Секу.
— Знаешь, это поэтично. Абсолютно пустая планета и лишь раз в сотни и тысячи лет на ней появляется дверь. Чтобы исчезнуть снова…
— Это очень везучая планета. На ней есть жизнь, но недостаточно активная, чтобы превратиться в цивилизацию и разрушить свой собственный дом, — ответил Сек. — Все дело в стабильности условий. Здесь даже метеориты редко падают. Никакого качественного скачка не произойдет, пока не погаснут ее парные звезды. Простейшие, примитивные водоросли и беспозвоночные. Зато они обеспечивают пригодный для дыхания воздух. Интересно, если здесь поселятся люди, начнут ли местные организмы эволюционировать? Это серьезнее падения астероида.
— А ты не отслеживал, что там у нее через пару миллиардов лет? — Джек полностью разделся, бросив одежду на песок, и с удовольствием потянулся. Наверное, ему не было здесь холодно, ведь даже Сек не мерз. — Колонисты, астероиды, изменения климата?
Красивый. Для далека это слово совершенно ничего не значит. Нет, теоретически можно подвести под это понятие базу: пропорции, линии, эффективность — но это будет не то. Как описать цвет человеческой кожи? Слово «телесный» совершенно не подходит, тем более, что люди бывают очень разного цвета, и любой красив.
— В конце концов замерзнет сначала море, потом атмосфера. Я знаю, как смертелен лед, — сказал Сек и усмехнулся. В памяти за долгие годы застревали многие вещи, и эта строка немедленно вспомнилась.
Он не стал упоминать предыдущую строку, о ненависти. Джек, конечно, и сам об этом догадается.
— А потом одно из солнц утопит планету в себе. — Судя по улыбке, Джек действительно догадался. И судя по тому, что добавил: — В итоге мир все равно сгорит в огне.
— Не самая ужасная гибель, — ответил Сек. — Наверное, ее можно сравнить с мирной смертью от старости во сне. Думаю, ни тебе, ни мне подобная роскошь не грозит.
Он редко думал о том, что его ждет, наверное, потому, что это было не слишком-то приятным занятием. Еще и бесполезным. Точно знал его будущее, наверное, только Каан, но он никогда не расскажет, даже если попросить. И, пожалуй, правильно сделает. Такого нельзя знать. Иначе жизнь станет совершенно бессмысленной.
— Тебе — почему бы и нет? — Джек сел рядом, на этот раз сбоку. Он смотрел, не отводя глаз, на море. — И я медленно, но старею. Возможно, когда я решу, что готов окончательно это сделать, разыщу Доктора или тебя. И попрошу разрешения заглянуть в сердце ТАРДИС. Вдруг она заберет свой подарок?
Да, наверное, Доктор мог бы и согласиться на такое. А он сам? Сек понятия не имел, что бы ответил на подобную просьбу. Ориентироваться на нормы человеческой морали тоже невозможно: слишком много раз она менялась, слишком много вариантов — как одобрительных, так и запретов — предлагала.
Он покачал головой.
— Моя ТАРДИС может не согласиться на чужую артронную энергию. Думаю, она довольно переборчива в этом вопросе.
— Или не согласишься ты? Брось, это лишь вариант. Жизнь без возможности ее когда-нибудь закончить не слишком приятна. — Джек помолчал, наклонив голову. — Я не хотел бы остаться аналогом струльдбруга, угасающим вместе со Вселенной. Мы были там, в этом моменте. Там слишком безысходно и страшно. Хотя, возможно, ты и я со временем станем врагами. Или забудем друг о друге. Конечно.
Измениться может все, Джек прав. Это значит, что нужно ценить каждый миг прожитой жизни. Раньше он этого не понимал. Жизнь казалась чем-то определенным, самим собой разумеющимся. Незыблемым, хотя и потенциально конечным. Сейчас это ощущалось иначе — более остро, чувствительно, как песок на влажной коже. Время не течет, оно остается на месте, но все равно есть ощущение потери. Пройдет сотня лет, тысяча, и что с ними будет? Наверняка не то, что сейчас.
Сек улыбнулся.
— Я бы не хотел становиться твоим врагом. Ты очень опасное существо, Джек Харкнесс. И красивое, как почти все опасные существа.
— Я уязвим и редко на кого-то злюсь, — Джек удивленно рассмеялся. — Не надо преувеличивать степень моей опасности для вас и для тебя.
— Это был комплимент. Не обольщайся, — ответил Сек. Он осторожно снял и положил на песок кобуру, потом расстегнул и вытащил рубашку из брюк. — Мне бы хотелось… многое для тебя сделать. Даже то, чего бы я не стал. Это странно. Обычно со мной такого не бывает. Есть определенные границы… но с тобой их как будто не существует.
Джек пристально разглядывал его, следя за каждым движением.
— Не обольщаюсь, — согласился он. — Ни насчет комплиментов, ни насчет обещаний. Лучше жить тем, что есть сейчас.
Сек молча кивнул. Галактика уходила под воду все глубже, но ее пронзительно-яркий центр, перечеркнутый пылевыми облаками, все равно оставался над горизонтом. Потом посветлеет и почти выцветет, когда встанет первая, белая звезда, но все равно останется виден. Есть и такие люди, которые светят во тьме. Даже если они не считают себя добрыми. И даже, если действительно такими не являются, все равно, их свет манит и влечет, невозможно устоять. Пусть и за пылевыми облаками. От них свет только ярче.
Джек придвинулся ближе и без слов обнял Сека за талию. Тепло. Принятие.
Уметь понимать и принимать другого — огромное, потрясающее богатство. Эволюционное преимущество, конечно, да. Но счастье — всеобъемлющее, пусть и очень недолго длящееся, — дают не победы и не руководство огромной организацией. Не власть, не войны. Но дает любимое дело и люди, которые тебе близки. Люди, конечно, в широком смысле этого понятия. Сек улыбнулся и все же дотронулся пальцем до лица Джека, обвел контур и коснулся губ.
— Я все-таки не стану просить тебя о том, что ты не сможешь сделать, — сказал Джек. — Кстати, знаешь, я тебя люблю.
Теплая, почти горячая волна чувств колыхнулась где-то внутри. И анализировать ее совершенно не хотелось.
— Я знаю, — ответил Сек, потом улыбнулся и повторил, как будто это могло усилить смысл сказанного. — Знаю.
— А давай! — вдруг согласилась ведьма. Фаригор был уже хорошо ей знаком и поскольку пока что никаких поползновений в ее сторону не делал, то воспринимался Марьей как старший брат или давний приятель. Она искренне надеялась, что, узнав о ее проблеме, полуэльф не оскотинится и на удачу не позарится. Ссориться с Фаригором было не с руки. Как-никак сосед, более умелый ведун… ну и на поговорить кто-то же нужен? Без юморного соседа будет совсем скучно. — Только я надеюсь, он этим не уподобится? — ведьма кивнула на окно. За забором кто-то шептался и переговаривался, явно что-то задумав.
— Знаешь, я как-то слышала краем уха, какой у него кошмар был в его инициацию… — криво улыбнулась собеседница, убирая с лица светлую прядь. — Думаю, он последний, кто может прийти к тебе с подобным предложением!
— Ну тогда тем более можно передать ему весточку. Наверное, если он нашел какое-то решение, то, может, и мне подойдет, — Марья направилась в свою комнатку поискать какую-нибудь бумажку. И, вернувшись обратно к столу с обрывком и маленьким карандашом, принялась писать письмо Фаригору. Отправит с какой-нибудь птичкой, должно прибыть быстро…
Валена, тихо хмыкнув, кивнула.
— Ты только предупреди его, чтобы пришёл тайными тропками сразу к калитке, — вдруг предложила она и решила объяснить: — А то представь себе, какой срач устроят эти мужики, если к тебе придёт он, они ж меж собой едва не дерутся!
— Заколдую и превращу в лягушек! — пообещала Марья, погрозив пальцем окну. — Имею я, в конце концов, право на выбор? Хотя… как ты эту кучу дерьма ни вороши, выбрать все равно не из чего… Интересно, в нашем мире есть хотя бы один мужик, который пользуется водой, мылом и расческой? Я уж молчу обо всем остальном…
— Когда маги подоспеют, то да. Они, насколько знаю, моются регулярно… Особенно алхимики, которым тоже явно нужна удача, — усмехнулась фея, предлагая представить подобную картину. — Согласись, когда они нужны, хрен найдёшь, а когда надо им, косяками попрутся!
— А можно мне удачи? — почти жалобно проговорила ведьма, шутя шмыгая носом. — Несправедливо! За первую инициацию я получаю слабенькую добавку к силе, боль и неприятности по-женски. Мужик же получает удовольствие. За вторую я вообще ничего не получаю, может, даже ещё и болячку какую, а то эти рыла не видели ни воды, ни бритвы… И не только рыла. А мужик получает и удовольствие, и удачу! И где тут справедливость?!
Велена согласно хихикнула в кулак, но ради правды таки вспомнила, что ж она там прочла.
— Ну, по идее, ты там тоже должна получить прибавку к силе и полное равновесие, но и без мужиков оно само должно прийти в нормальное состояние через год, — задумчиво приговорила она и вдруг оскалилась. — А ещё можно надеть экранирующий амулет, приехать в город и заказать себе в хорошем борделе парнишку почище. То-то ему будет сюрприз в виде удачи!
— Вот-вот. И какой тогда смысл рыпаться, если само все устаканится? — задумчиво пробормотала Марья, призвала птичку и привязала той на лапку записку, отправляя к Фаригору. А потом она устало плюхнулась на лавку и подперла щеку рукой. Делать ничего не хотелось и настроения тоже не было…
Велена, вздохнув, захомячила пирожок. А затем, запив стаканом молока, посмотрела наконец на Марью.
— Слушай, а можно сделать из твоего нестояна мазь? Буду этим смазывать оружие, мои ковырялки и твою спицу… Что скажешь? Один порез — и ему ничего не надо месяц!
— Это конечно мысль, но ты представляешь, сколько народу нам понадобится резать или колоть? — ухмыльнулась ведьма. Мысль была хорошей и даже стоящей… как и все прошлые. Но трудновыполнимой в нынешних условиях. — Давай я просто сделаю пока отвар, а потом попробуем, что из этого получится. Надо же чем-то заняться, иначе так с ума сойти можно от этих дурацких мыслей!
Она решительно вышла во двор, обогнула дом, прислушиваясь к происходящему за забором, но пока ничего страшного не было, и Марья слегка осмелела. Нарвав целый пучок хорошо так подросшей травы, ведьма вернулась в дом и взялась готовить новое зелье в неожиданно большом количестве. Пропорции-то знакомы, но вот чтобы целый котел… так круто Марья еще ни разу не замахивалась. Большинству ее хворых требовалась щепотка травки в чай…
— Согласна, — хмыкнула воительница, следя за приготовлением эликсира. — Готова поспорить, мужики даже представить себе не могут, что две бабы готовы сделать что угодно, только бы одной из них не пришлось с ними спать! — внезапно расхохоталась она.
— Ты знаешь, если бы это все подавалось не в таком мерзком виде, то я, может, и согласилась бы, — задумчиво проговорила ведьма, нарезая траву большими острыми ножницами на мелкие кусочки и ссыпая их в котел. — Но когда тут замешаны эти мерзкие флюиды, под забором толпа идиотов, а у меня нет нормального выбора… Я ведь не знаю, для чего эти люди применят полученную удачу. Быть может, чтобы уйти от правосудия, может, чтобы навредить кому-то каким-либо образом — украсть, убить, похитить кого-то… Может, они попытаются захватить власть в королевстве и устроят смуту. — Под ее слова ножницы равномерно щелкали, срезая соцветия и листья. Особо крупные веточки ведьма откладывала в сторону.
Велена согласно кивнула, поднимаясь из-за стола и проходя к свободному участку кухни.
Марья внимательно осмотрела результат своей работы, прикинула, сколько нужно воды, и отлучилась в прихожую к большой бочке, вытащенной из погреба как раз для жары, чтобы утром наполнить и днем больше на улицу не шастать. Залив котел до середины, она, подумав, добавила еще мяты, чтобы скрыть запах, и сунула это все в печь. Жарко, конечно, будет, но как-нибудь переживут… для пользы дела.
— Мне бы хотелось сделать выбор самой, — продолжила утерянную мысль женщина, присаживаясь за стол и глядя на фею. — Самой решить, имеет ли тот или иной человек право на удачу. Достоин ли он ее. А для этого мне все же нужно немножечко больше, чем выслушивать скабрезные требования от собравшихся членоносцев. И дело даже не в обращении с женщиной, тут как минимум вывих чего-нибудь мне гарантирован. А дело в том, куда и для чего они потратят такой ценный дар. Не проклянут ли меня за это люди? Ведь виноватой, как всегда, окажется ведьма, а не тот дурак, который получит удачу.
— Да уж… Тут либо устроить строгий отбор кандидатов, либо начать искать самостоятельно… — воительница сорвала свежий листик мяты и прошлась в противоположный от печки участок кухни. Она по-своему переживала за подругу, и это переживание выливалось в метание по дому. — Либо послать к чертям их всех, потому что как раз тебе это не так уж и обязательно.
— Вот именно, что хочется все послать к чертям… Но, как видишь, черти их пока не принимают. Я даже не уверена, что они существуют. В смысле, черти, — хмыкнула Марья. — Раз уж такие пироги, давай хоть что-то сготовлю на ужин, а там, может, что изменится…
— Ага… — девушка вздохнула и вдруг коряво и несколько иронично улыбнулась. — Самое смешное, что учитывая то, насколько поздно произошла твоя вторая инициация, её у тебя вообще быть не должно было. И спасибо можно сказать тем некромантам!
— Я бы им сказала… такое спасибо! Вот такенное спасибо! Второй раз бы закопала… — Марья задумалась, что же сготовить такое, чтоб хватило на ужин и по ночам не бурчал живот у обеих. Самой-то можно и салатику или фаригоровой похлебки сготовить, а вот Велену надо кормить нормально… И она взялась приготовить яичницу и отбивные. Благо позавчера Вовчик припер немаленькую свиную тушку, которой должно хватить надолго на всех.
И со вздохом ведьма полезла в погреб за мясом.
— Ты отбивные-то будешь? А то с этими мужиками можно с голоду опухнуть, — пробурчала она, откидывая крышку погреба.
— Конечно буду! Тебе с разделкой мяса помочь? — заботливо предложила фея. — Это я готовить не умею, а с нарезкой и разделкой у меня полный порядок, — а затем внезапно резко хлопнула себя ладонью по лбу. — Ой я дура, совсем с этими мужиками забылась! — простонала она, извлекая у себя из нагрудного кармашка бумажный пакетик с чем-то сыпучим. — На днях порубила банду разбойников, которые разгулялись на тракте, и нашла у них эту гадость. Не знаю, что это, но достаточно бросить горсть в воздух, чтобы всех, кто это вдохнет, парализовало.
— Отлично! Оставим эту штуку на крайняк, когда уже невмоготу будет отбиваться, — согласилась Марья и достала из погреба увесистую тушку. — Можешь помочь, я пока поищу биточек… Где-то валялся… — ведьма вручила фее свиную тушку и пошла искать орудие труда. Мясо следовало хорошенько выбить, чтобы оно стало мягким и приятным на вкус. Ну и надо бы одарить охотника, а то как-то неловко получается…
Велена, кивнув, приняла тушку и, мясницким ножом разлиновав шкуру, принялась отделять от тушки конечности, а затем отделять мясо от костей.
— Можно ведь ещё и ребрышки стушить, согласись, неплохая мысль, правда? — осведомилась она, думая о том, что стоит-таки отвлечься от того дерьма, в которое они уже вляпались.
— Можно, не вопрос. Только давай я их утром стушу, и так жарко, скоро сваримся. Это лето какое-то совсем уж неправильное… раньше вроде бы так не пекло, — Марья утерла взмокший лоб и взялась отбивать уже вырезанные кусочки. Подумала, что стоило бы для этого взять парочку рыцарей, благо кулаки у них подходящие, но потом решила, что настолько рисковать не стоит. А то за мелкую услугу потребуют как за постройку дворца… И продолжила свое дело со слегка увядшим энтузиазмом.
Тем временем отвар в котле уже заварился, распространяя приятный мятно-травяной аромат по дому. Марья присмотрелась и достала котел, отставила его в самый дальний угол, чтобы кот не перевернул и не обварился. За волкодлака она была как-то спокойна на этот счет… А потом снова взялась за отбивные.
Посолив и поперчив слегка уже готовые кусочки, она отправила их жариться в здоровой сковороде, а сама продолжила заниматься оставшимися. Подбежавший Тишка свистнул наименьший кусочек и скрылся с места преступления под столом.
— Вот гаденыш пушистый! — усмехнулась Велена и, уже присмотревшись к Марье, хмыкнула. — Давай я отобью, а ты подливку приготовь, помнишь, ту самую остренькую! — она предвкушающе облизнулась и протянула руку к молоточку для отбивных. — Обещаю, на этот раз не расколю доску с мясом!
— Ну-ну, — шутливо улыбнулась Марья, но все же отдала молоток. — Пробуй, а иначе с тебя новая доска! А Леший уж как не любит искать подходящие на такое дело деревца…
Она зажмурилась, улыбнулась и пошла заниматься подливой. Вот что действительно заставляло отбросить дурные мысли, так это домашние дела. Марья довольно хмыкнула, разглядывая лупящую биточком по мясу фею, и взялась чистить морковку. К отбивным еще полагалось что-то соорудить… Но что именно, стоило подумать. А еще надо бы подумать, где взять столько жира на такое количество отвара. Попросить Вовчика поймать еще одну свинку или обратиться к деревенским? Вот только выйти наружу теперь нереально, а писать записку — гиблое дело. Пока найдут, кто сможет прочесть, пока то, пока се — отвар прокиснет.
— Как думаешь, где столько жира взять на мазь? — ведьма задумчиво плеснула масла на маленькую сковороду и ссыпала туда мелко нарезанную морковь, попутно она перевернула отбивные в большой сковороде.
— Ну, вот с этой свинки можно вытопить сала с полкотла, — задумчиво протянула фея, взвешивая вырезанный брюшной жир и подчеревок. — Но свинка молодая, можно кабана покрупнее поймать… Как раз жир на смалец тебе будет, а мяса нам обоим для тушенки хватит. Ты же ведьма, заклинание манка должно быть. А Леший не обидится — это же и правда нужно.
— Думаю, на первую порцию сала хватит. Ох и жарко ночью спать будет! — пожаловалась Марья, но все равно взялась за дело. Сначала надо было дожарить отбивные, сделать хорошую подливу, что-то сварить к отбивным, хотя бы и ту же картошку, а уж потом можно заниматься и салом.
— Да уж… Ну, спать можешь лечь и на крыше, вроде как никто не украдет, — улыбнулась фея, вновь отходя от стола. И в этот момент в дверь постучали. В дверь, которая с чёрного хода.
Фаригор на этот раз оказался даже без веток и, оглядев Марью, криво улыбнулся, протягивая ей ладонь для рукопожатия.
Ведьма удивилась столь быстрому приходу. Обычно полуэльф по дороге умудрялся где-нибудь застрять или с кем-нибудь напиться. Впрочем, сейчас ситуация была более чем серьезной. Потому она спокойно кивнула, пожала руку и улыбнулась.
— Привет в нашем захолустье. Присоединяйся пока к пирогам, мы сейчас сделаем отбивные, — она махнула рукой, указывая на стол. — И поговорим, раз уж такое дело скверное…
Ведун, хмыкнув, подошёл к столу и, выставив запотевшую бутыль, улыбнулся.
— Настоечка из первых вишен, для вас приберег! — заявил он, садясь напротив Велены и прихватив с тарелки пирожок. Велена лишь усмехнулась, пожимая плечами и давая понять, что ничего не изменилось и пить феям по-прежнему нельзя.
— Вы меня боитесь? — мягко спросил мужской голос за спиной.
Она обернулась и смерила говорившего взглядом.
— А надо? — решила она поддержать игру.
— Если бы это было нужно, я бы не спрашивал, а пугал, — он верно понял ее приглашающую к игре реплику, и сел рядом.
— А вы можете пугать? — усмехнулась она.
— А что, непохоже? — парировал он.
Она снова усмехнулась.
— Нууу… — она отвела взгляд, как бы взвешивая, то, что собирается сказать. — Нууу… если бы… нууу…
— …если бы все убийцы были бы похожи на убийц, хотели сказать вы? — он отразил ее усмешку как в зеркале.
— А почему вы решили, что я говорю об убийцах? — прищурилась она.
Он пожал плечами.
— Ну были еще варианты — насильник, маньяк… Если бы вы думали, что я насильник — вы бы не вели себя так открыто…
Она вздернула бровь.
— …а на маньяка, — продолжил он, — я — увы — не тяну.
— Почему «увы»? — кажется, она не умела улыбаться, а только усмехалась.
— Маньяков любят… — а вот он улыбаться умел.
— Нет, их боятся, — кокетливо покачала головой она.
— Это плохие маньяки, — серьезно ответил он. — Неликвидные, некачественные… хиленькие, в общем. Настоящий маньяк должен привлекать, притягивать, манить… его должны обожать и идти за ним хоть на край света — даже если этот свет очень скоро погаснет…
— Не, вы даже и близко не настоящий маньяк, — съязвила она.
— Да, я даже и на хиленького экзамен бы не сдал, — махнул рукой он.
***
Через полчаса они уже пили темное как кровь и такое же густое вино — а она пыталась разглядеть цвет его глаз, но это никак не удавалось.
У нее была своя теория мужчин. Голубые глаза — легкий характер, зеленые — есть в них какая-то бабская стервозность, карие — надежность, но некоторая самоуверенность, серые — фантазер и мечтатель… Но ей никак не удавалось разглядеть цвет его глаз.
***
Еще через полчаса он пригласил ее в гости — а она согласилась.
Выходя из бара, она пыталась поймать его лицо в свете неоновой вывески, чтобы разглядеть цвет глаз — но это снова не удалось.
***
В комнате был полумрак и прохлада — из приоткрытого окна тянуло ночной свежестью.
Он включил приглушенный свет — и нежно улыбнулся куда-то в угол. Она обернулась, ожидая увидеть там человека — но взгляд встретил лишь тяжелую черную вазу, в которой стояла роза — в сумраке комнаты ее бутоны казались тоже черными, с тончайшими багряными прожилками.
— Это мне? — спросила она.
— Нет, это ты — ей, — улыбнулся он.
— Красивая, — призналась она.
— О да… — мечтательно произнес он.
Он подошел к вазе и осторожно поправил стебель.
— Я нашел ее… точнее встретил… после заварушки при Азенкуре. Солдату оторвало руку и отшвырнуло на розовый куст… а может, сначала отшвырнуло — а потом оторвало…
— Какой ужас! — с чувством сказала она.
— Да, ужас, — кивнул он. — Куст был весь в крови… В темной, густой крови — и казалось, что стебель и бутон одного цвета.
Он нежно погладил стебель.
— Кажется, что кровь до сих пор на нем, — шепотом сказала она.
Он кивнул.
— И я не знаю… — тихо продолжил он. — Я не знаю… мне показалось, что мы так похожи… что мы так близки… вы будете смеяться, но близки не как друзья, нет… а как брат и сестра… или даже более — как любовники… Вы смеетесь?
— Нет, — честно сказала она.
— Я просто очень люблю свою розу, — смущенно признался он. — Очень. Это странно?
— Немного, — призналась она.
Он покачал головой.
— А мне кажется, что цветы заслуживают любви.
— Их любят, — пожала плечами она.
— Пока они свежи и ароматны, — снова покачал головой он. — Пока они не увяли. Пока они радуют вас. И пока они нужны вам.
— Так же, как и людей, — снова пожала плечами она. — И людей так же, как и цветы, выкидывают на помойку, когда они отживают свой срок.
— То люди… — туманно ответил он. — А это цветы…
Он не смотрел на нее — а ей очень хотелось понять, какого же цвета у него глаза.
Он гладил свой цветок нежно-нежно, словно его пальцы были бабочками — и она видела, как он выносил эту розу с поля боя, прижимая к запыленному и может даже и разорванному бронежилету.
— Извините… — смущенно улыбнулась она. — Я не очень слежу за новостями и не совсем в курсе политики. А что, были какие-то боевые действия недавно?
Он усмехнулся.
— Боевые действия есть всегда.
— А, ну да, ну да… — кивнула она. — Страны третьего мира… но я что-то не слышала об операции при Азенкуре. Это когда было?
— В день святого Криспиана.
— Что? — переспросила она и тут же рассмеялась. — А, вы шууутите! Думаете, что я сейчас удивлюсь? Я закончила два курса филфака, и кое-что знаю…
Она показала язык и начала декламировать.
— Сегодня день святого Криспиана;
Кто невредим домой вернется, тот
Воспрянет духом, станет выше ростом
При имени святого Криспиана.
Кто, битву пережив, увидит старость,
Тот каждый год и канун, собрав друзей.
Им скажет; «Завтра праздник Криспиана»,
Рукав засучит и покажет шрамы:
«Я получил их в Криспианов день».
Хоть старики забывчивы, но этот
Не позабудет подвиги свои
В тот день; и будут наши имена
На языке его средь слов привычных:
Король наш…[2]
Она осеклась.
— Король наш… — беспомощно повторила она и взглянула на него.
Он стоял к ней спиной и осторожно гладил стебель розы.
— Король наш Гарри… — тихо выдавила из себя она.
Он не ответил.
— Погодите… — медленно сказала она, — погодите… Но это же… это же… двадцать пятое октября… и Азенкур… Азенкур… битва при Азенкуре была… двадцать пятого декабря…
— Одна тысяча четыреста пятнадцатого года от Рождества Христова… — подсказал он, не оборачиваясь.
— Вы шутите… — она сделала шаг назад.
— Зачем, — спросил он, не отрывая взгляд от своей розы.
— Чтобы… чтобы было весело…
Он повернулся.
— Я похож на веселого человека? — спросил он.
— Но… — еще один шаг приблизил ее к двери.
— Видите ли… — тихо сказал он. — Я очень люблю свою розу…
Последнее, что она увидела, когда он склонился над ней — были его глаза, как два черных-черных, с багряными прожилками, бутона.
***
Он не сделал ни единого глотка — лишь вонзил клыки, и тут же, практически мгновенно, вытащил их. Немного подождал, когда все закончится, а потом аккуратно закатал рукава и вытащил из шкафчика длинные гибкие трубки, похожие на капельницу.
Когда ваза наполнилась, он убрал трубки, принес полиэтилен, завернул в него тело и куда-то унес.
Вернувшись через полчаса, он сел напротив цветка и стал нежно и осторожно гладить его стебель — то ли что-то напевая, то ли о чем-то рассказывая.
Он просто очень любил свою розу
Через сутки мы забрали Шиэс в Академию, поскольку дальше держать активную дракошу в больнице не было смысла. Она быстро шла на поправку, много ела, бегала по всему корпусу и по больничному саду, помогала демиургам и была просто ожившим солнышком. Видя ее пример, многие демиурги стали больше уделять внимания окружающему миру, а некоторые уже смогли говорить. Таким образом золотая включила в свою коллекцию первых потеряшек в новой реальности.
Я, по правде говоря, сильно опасалась за нее, поскольку и у Шеата, и у Шеврина были конкретные проблемы с золотыми драконами. И если она их достанет до печенок, то им ничего не стоит уничтожить надоедливую мелочь, да еще и из вражеского клана. Но опасения были напрасными. Активное непоседливое «солнышко» никто из них не тронул, а Шеврин и вовсе сказал:
— Раз она здесь, значит так надо. Не будем спорить с судьбой, лучше посмотрим, что получится в итоге.
И это тот, который двое суток назад мне доказывал про нарушение равновесия и попрание мироздания!
Легализировать ее было легче легкого, ведь золотая слаба, как котенок и никакого вреда в данный момент не причиняет. Другое дело, что прознавшие о ней золотые драконы нашей реальности с ног сбились в поисках ответа – чья же это блудная дочь сбежала к отступникам и там тусуется? Они активно закопались в архивы и библиотеки, перерывая все родословные и данные о перерожденцах. Надеюсь, это займет ребят на некоторое время и отвлечет от ковыряния в делах остальных драконов.
Кстати, пришел ответ и для Шеврина, который сильно удивлялся тому, что его не гонят взашей, а еще и поощряют гражданством с разрешением на адекватную деятельность. Ребятки из черного клана драконов на счет него вообще не парились – ну подумаешь какой-то бесклановый прибился если не к друзьям, то к союзникам точно. Мало ли я им похищенных детей притащила, умыкнув их из лап золотых драконов и шизанутых демиургов? Да и наши сверхи, скорее всего, более дальновидные, чем сверхи из его реальности. Или же они сами провернули всю эту комбинацию, ловко раскинув карты и сделав ставки.
Шеат же на женщин и детей реагировал предсказуемо и позволял золотой и своему клону делать с собой все, чего желала их душа. Души обычно желали гладить, плести косы и лопать вкусняшки. На большие пакости одобрение старшего поколения в лице Шеврина не распространялось, и они пресекались изнурительными тренировками. Впрочем, особо пакостить у них времени не было. В отличие от главы Совета.
Лично мне кажется, что этот демиург просто окончательно сошел с ума, выдавая на гора такие законы, от которых волосы встают дыбом. Чего только стоил не засчитанный экзамен у выпускников (результат – 70% выпускников его Академии раньше или позже пришли к нам в поисках лучшей жизни); закон о запрете любых форм общения с Хаосом – попробуй тут не общайся, ага. Теперь мы для них все, как заразные чумой. А закон о том, что родители всех выпускников, перешедших к нам, обязаны были явиться к нему лично и пойти на собственную казнь? Да, этот ублюдок реально собирался убивать тех, чьи дети просто выбрали иной путь в жизни.
Естественно, помирать добровольно и с песней никто не захотел, а потому у нас прибавилось беженцев. Рассвирепевший глава Совета после исхода своих почти последних подданных приказал уничтожить их миры, но и тут ему обломалось…
Дело в том, что мы раскопали технологию, как можно без особых потрясений перетащить миры в другую вселенную. Главное – иметь согласие сверха — хозяина вселенной (оно у нас в кармане, вселенная, где находится мир с Академией построена по нашей просьбе), обязательно надо знать параметры мира, размер и класс его звезды, расстояние от нее, не забыть спутники, если они есть, и, конечно же, проводить процедуру максимально быстро. Чем дольше чухаться, тем больше вероятность катаклизма в мире и начала тотального армагеддона.
Хозяева миров предупредили население через свои религиозные центры (хоть тут польза от религий), так что основную волну паники удалось пресечь на корню. Занимались «перестановкой» в основном Син и Шеврин, я благоразумно не лезла в непосильное дело. Многие наши и собственно владельцы миров были на подхвате, а такие бездельники, как я и прочие создания, послабее наших мастодонтов, просто снабжали работающих энергией.
Перед переносом мира обязательно сначала подыскивалась подходящая звезда и высчитывались нужные координаты и параметры. Если таковой звезды не было, демиурги кучно ее создавали. Тут и пригодились им навыки старой школы, где юных дарований обучали совместной работе всем коллективом.
Дальнейшее было проще. Открывался огромный экран по ходу движения мира, и через несколько секунд его жители могли наблюдать уже новые созвездия. Если все было хорошо, конечно. Работали аккуратно, по сто раз проверяя и перепроверяя координаты, ставя защитные поля и увязая в потоках бумаг с расчетами. На бумажке наглядней, чем в кристалле. Все же творцы слишком консервативны.
Серьезных катастроф и гибели миров удалось избежать. У некоторых слегка сместилось время суток, у других случались не смертельные засухи или наоборот сильные ливни, но эти все последствия легко убрать или смягчить, в отличие от полной ликвидации мира. Согласитесь, лучше жить в безопасной другой вселенной без паразитов, под крылышком сотен демиургов, пусть и при усилившихся дождиках, чем быть уничтоженными и перейти либо в чертоги своих богов, либо в дражайшую черную пустоту. И не факт, что мы успеем их оттуда повытаскивать.
Глава Совета снова был в бешенстве и снова изобретал себе какой-то гемор на свою задницу. Я печально скосила глаза от экрана на нашего главу Астораля, с увлечением колупавшего с остальной детворой драгоценные камни и простые булыжники. Самое простое, легкое и необременительное занятие. К счастью, детки привыкли видеть между собой учащихся взрослых на вид клонов и мелких драконов, каждый из которых, если сложить в суме годы их прожитых жизней, окажется старше родителей наших юных творцов. Так что особых ссор и конфликтов не было, а дразнящихся быстро вылечили трудотерапией, заставив вручную без всяких магических приспособлений мести улицы и поливать клумбы. В основном это касалось домашних ребятишек, разбалованных любовью и вниманием родителей. Детдомовцы же прекрасно понимали, что такое остаться одному никому не нужному, да еще и потеряв память, а потому взяли над Асторалем негласное шефство, пока тот не сможет вернуть себе воспоминания.
Память нашему главе возвращалась медленно и неохотно в виде кошмаров (чаще всего так у всех и происходит). Боюсь, вернуться на должность главы Совета он уже не сможет, а может и не захочет. Впрочем, от него пока таких трудов и не требуется.
В мой экран заглянул вездесущий Ирм, тащивший за собой белоснежную дракошку лет десяти на вид и непрерывно жующий. Похмыкал, показал средний палец и свинтил себе на тренировку, где драконят обучали защищать будущих творцов от магической и физической опасности. Все тренировки проходили в виде игр и состязаний.
Обычно выбирались команды – два демиурга (создатель и разрушитель) и один-два дракона. Демиурги принимались творить что-нибудь простое и что не жалко потом развеять – обычно камни, цветы или какую-нибудь бестолковую зверушку, а в них наставники или другая команда начинала пулять мячиками. Задачей дракона было отбивать мячики так, чтобы ни один не попал в творцов и не помешал им. Сначала кидали по одному мячу, размером с футбольный, ведь тогда драконы были слабыми. Сейчас самые мощные команды способны отбивать десятки мелких мячиков. Позже в мячи добавим краску, чтоб был стимул отбивать их активнее. Дальше можно добавлять магические пакости, думаю. Дракон-защитник должен быть готов ко всему и немножко больше. А когда ребят будет много, можно будет делать ежегодные соревнования и лучшей команде давать какие-либо плюшки за игру. В будущем им очень пригодится эта наука, едва ли не больше, чем физика и история…
А в пещерах всегда темно.
Светящийся мох не заменяет солнца. Впрочем, иногда это было кстати. Как, например, сейчас: всегда можно сказать, что ты просто не узнал того (ту), с кем разговариваешь в данный момент. И не видишь в ней некую особу, которую требуется задержать и представить за вознаграждение. И это всех устраивает.
Благодетельная темнота…
— Итак?
— Итак? — Лица под капюшоном не разглядеть, и вот это как раз тот недочет, который увы, неустраним. А вот голос мог быть и повежливей — все-таки за помощью обратилась она к нему, а не наоборот.
— Итак, наша часть договора исполнена. Ты получила свою «перестройку крови» и свое оружие.
Смешок.
— Получила.
— Когда же?
Еще один смешок. Ироничный, почти издевательский.
— А ты уже выгоняешь?
Совсем обнаглела.
— У нас договор. Мы выполнили свою часть. Пора и тебе выполнить свою. Если тебе это, конечно, по силам. Ходят слухи, что твоя дочь неплохо прибрала ваш клан к рукам.
Зацепил. Капюшон дрогнул, и голос, мигом потерявший свою иронию, резанул откровенной злобой:
— Не только у меня проблемы с детьми, Долински! Верно? Иначе вряд ли бы я пришла именно сюда.
— Разумеется. Иначе я вряд ли бы заключил договор именно с тобой. Ты получишь дочь, я — сына. Так когда?
— Послезавтра…