16.09.2019 9

Angelus domini. Глава 4

Полчаса прошли, как во сне. Смесь эмоций: страх окруживших город врагов, предвкушение опасного путешествия, стыд от своих грязных ног и волнение, подкатывающее к горлу комком втискивающегося в напряженные легкие воздуха. Волнение от предстоящих перемен, от странного рыцаря, который выказал ей так много почтения и вызвал гнев дяди. Почему-то, Гвинелан волновалась за него, а вдруг ее злопамятный и мстительный родственник обманом что-нибудь сделает этому человеку? Странная встреча ̶ секунда за секундой повторилась в ее голове. Девушка вздохнула, успокаиваясь: рыцарь, не побоявшийся пройти сквозь окружение и вынести раненого, знающий тайный ход и рисковавший целым городом, ради коня… вряд ли, он боится ее дядю. За его плечами сила намного больше. Либо в его плечах.

Новая девка была отвратительна. Вода в тазу обжигала до слез, а ноги ей служанка натерла, наверное, до самых дыр. Гвинелан молча снесла все эти издевательства, закусив губу. Она считала, что очень виновата в смерти ни в чем не повинных людей из-за ночного гадания. Завтра, или даже сегодня, этот замок останется навсегда в прошлом, и эта подосланная тварь ̶ тоже.

̶ Надо вещи собрать по-другому. ̶ Строго приказала бесправная хозяйка.

̶ Вещи собирать не нужно. Все сундуки давно готовы. ̶ Русая наглая бестия села напротив и стала смотреть в упор, как охранница на заключенную.

̶ Мы сейчас отправимся в путь. Нужно только два-три платья, смена белья и немного еды у кухарки.

̶ Вы никуда не поедете. Распоряжений не поступало, госп-жа! ̶ Последнее слово прислуга выплюнула с презрением и взяла в руки шелковую бечеву с кистями, которой подвязывался балдахин на постели. Гвен проследила этот жест, и он ее разозлил.

– Ты смеешь мне угрожать, дрянь?! – ножны опустели, а не ожидавшая подвоха, девка была прижата к стенке, вместе со своей веревкой, почти как она сама давеча, нож подрагивал в нервной руке, но зато смотрел прямо в сторону горла, почти касаясь желтоватой грубой кожи в пупырышках. – Пойди и выясни насчет распоряжений, и брысь на кухню!

Суровое выражение на лице девки сменилось сначала страхом, затем молчаливым уважением к врагу. «Она меня задушит во сне» – Гвен поняла это с точностью, а пока, служанка решила выполнить то, чего от нее требовали, может, вспомнив, что перед ней будущая королева, а может, потому, что дядьку любила не больше. Либо сделать вид, что выполняет.

Как только дверь закрылась за ее спиной, и раздался звук подставленной под створку каменной скамьи, Гвинелан кинулась к комоду. Два самых простых платья на частых пуговках нашлись в верхнем ящике: коричневый крашеный лен, узкие рукава, воротник, как у прислуги – стойка с палец высотой под самым горлом. Третье платье взяла, на секунду задержав дыхание: глубоко в самом верхнем углу лежал тугой сверток из пергамента и рогожки, в нем до лучшего дня был спрятан самый дорогой сердцу наряд. Принцесса не дала его просто убрать со всеми

остальными в сундуки, хотела везти его в руках, рядом с собой. Надкусив тугой узел и раскрыв сверток, она вдохнула тонкий аромат яблок, жасмина и гиацинта – так пахла ее мама.

Это было единственное ее платье, которое она смогла сберечь. Ярко-синий сарсенет, плотный и легкий. Все платье было сшито из этой дорогой и невероятно прочной материи, а не как те наряды, что ей выдавал дядька, где шелком блестели лишь видимые участки одежды: ворот и рукава, а далее, под вторым слоем, дорогостоящий шелк заменялся более дешевым льном. Гоун же здесь и вовсе был шелковым, нежно голубым и полупрозрачным, как облако. К платью тут же лежали новые туфли из дамаска, их тканый узор напоминал стены комнаты, где она выросла. Их, в тон платья, заказала у портного намного позже.

Бархатная жилетка была тяжелой, и Гвен ненадолго задумалась. Ее синева так подходила к маминым глазам, ее мама надевала, когда носила дочь под сердцем. Времени на воспоминания не было, Гвен накинула теплый и мягкий материал на плечи, а сверток затянула потуже и положила с платьями в холщовую сумку на двух лямках. Туда же отправился дворовый плащ, в котором она бегала по нужде, он защищал от влаги и ветра и был еще неплох. Надев его, она будет похожа на крестьянку, наверное, это то, что действительно нужно… кошель имел всего пять монет, и, зашвырнув его внутрь, Гвен пожалела, что не умела ластиться к дядьке и лучше спланировать бегство.

Зато была еда. Кухарке было велено кормить это «бледное убогое создание» до «приличного вида», и она часто приносила хлеб, сухофрукты и вяленое мясо, не гнушаясь разделить пару кружек разбавленного вдвое вина для прислуги. На свадьбу она подарила Гвен особенный напиток, открыв и принюхавшись, та звонко чихнула. В железной плоской бутылочке было что-то явно очень крепкое. Сунула и его. Скрежет за дверью велел поторапливаться. Зятянув, Гвинелан кинула суму прямо из окна, надеясь, что она не укатится из кустов и не попадется на пути кому-нибудь из стражников.

Девка молча вошла, застала принцессу запыхавшейся, но стоявшей смирно, и без каких-либо запрещенных действий. Комод был открыт, на ней был жилет, но девка точно не знала, что из него еще пропало. В конце концов, размышлять было не велено, а велено тащить госпожу к дяде Тюдору.

Простые черные туфли на мягкой кожаной подошве шагали бесшумно. Мы подходили к залу, Гвен уже разбирала, о чем своим громким голосом говорит ее дядя.

– Черта с два я отпущу ее с маленьким отрядом через окружение! И Шелерту в открытую пасть! Она наш козырь… наш главный ключ к казне. К Трону! О чем там думает ваш драный орден?!

– Шелерт выкурит вас из замка, и все равно возьмет то, что ему нужно. Здесь и она, и вы, и ваш наследник. Остальная родня слишком далеко или слишком дальняя, чтобы предъявить права. Вы сами заперли себя в ловушку.

– Чертова девка! Шило в мешке не утаишь. Но мы можем пройти по тайному ходу и выйти у моря. Если повезет, то окружение будет далеко позади.

– Или прихлопнет, как крыс в сточной канаве.

– Какого рожна они появились здесь сейчас?! Никак не пойму. Мне докладывали о междоусобицах в трехстах милях от границы.

– Если бы. Там лишь часть его людей. Армия растет, привлеченная наживой и безнаказанностью. Они нападают на мелкие и средние дворы, поддерживая слухи. Остальные вчера вырезали Роршах, не оставили никого. Мы подоспели к празднику воронья.

— И какого хрена ваш орден зевал?!

— Весь отряд полег. Спросите Ларонга, он уже передумал отходить в святую обитель.

— Что толку мне с его бреда. Что толку мне с этой занозы в заднице?! Если она им так нужна, то они получат… голову! И пускай убираются.

– Вы потеряете нашу протекцию. – Рыцарь с трудом оставался спокойным, перед лицом властного самодура, которому зажали хвост. – И никогда не встанете на трон. Властью, данной мне братьями и великим преподобным отцом, я снимаю с Вас ваши почетные обязательства регентства и объявляю, что в условиях войны, Гвинелан является самодостаточной и полноправной королевой.

– Да как вы смеете?! – племянница уже стояла здесь и видела, как немой красной рыбой ее дядя открывает рот, не имея слов для выражения эмоций.

– Властью, данной мне…

– Схватить!

Собственность Бога. Вторая ипостась. Глава 49

Я разбавляю набежавшую муть мечтой и надеждой. А ещё я смеюсь и люблю.

Матушка Мишель встречает нас во главе своего маленького воинства. У нее на лице написано почти священное негодование, когда она оглядывается на свершивших самовольную отлучку подданных и готова строго пресечь праздное любопытство, изгнать нарушителей прочь, к зеленеющим грядкам, к томящимся кастрюлям, восходящему тесту, но её сдерживает почти пасхальный восторг, которым сопровождается моё возвращение. Каждый мой визит здесь приравнивается к празднику, разве что ветки пальм под ноги не бросают.

Мой приезд означает столичные новости, приобщение к столичному блеску, сладкие пироги и даже танцы.

На большой террасе под виноградным пологом накроют стол, зажгут цветные фонари, на углях, испуская одуряющий аромат тмина и шафрана, будет запекаться мясо в молодых виноградных листьях, и до утра будут звучать озорные шутки и песенки Перла, таинственные истории Липпо, бахвальство Клермона и мои сказочки в стиле Брантома или Маргариты Наваррской.

На стол подавалось всё, что заготавливалось впрок, вызывало мучительные приступы чревоугодия и сулило последующую схватку со шнурком корсета, который не желал возвращаться в прежние границы.

Кормилица притворно хмурила густые брови, если кто-то их мужчин позволял себе вольности, грозила мне пальцем за излишнее легкомыслие в одежде и густо, заливисто хохотала над выходками шута.

Моя молочная сестра Валентина осторожно выспрашивала у меня о последних веяниях моды и тайком от матери, в моей спальне натягивали мои шелковые чулки и примеряла туфельки с лебяжьим пухом.

Клермон крутил ус, оценивающе взирая на восхищенных провинциальных девушек, которых честолюбивые мамаши из окрестных поместий пытались пристроить мне в свиту.

Липпо в первые часы пребывания всегда напускал на себя вид ученого мужа, обладателя всех тайн природы и самого мироздания, давая понять, что не имеет ничего общего с этими веселящимся и праздным сбродом, который только и делает, что отвлекает его от процесса познания.

Но к вечеру того же дня он становился жертвой разлагающей ауры веселья, сходил со своей кафедры и начинал мастерить хлопушки и петарды, которые с наступлением вечера местные дети запускали в небо.

Мишель громко бранилась и предрекала, что эта толпа озорников и бездельников устроит в доме пожар и доведет её до разорения. В ответ я обещала оплатить все расходы на постройку нового дома и теплицы.

Это всегда были очень счастливые дни. И покидать этот маленький оазис детства было непросто.

Это походило на возврат солдата к строевой службе после развеселой пирушки. Снова тяжелые сапоги, шлем, кираса и окрики взбешенного капрала.

Мне кирасой служит затянутый корсет, а королевский двор мало чем отличается от казармы. И почему люди во все века предпочитают рабство свободе?

Уже сворачивая на дорожку к дому, я посылаю коня в галоп. В прежние визиты меня всегда опережал Перл, который отчаянно колотил пятками своего медлительного раскормленного конька с широченным крупом.

Его конь всю дорогу перебиравший ногами с самым оскорбленным видом и не откликавшийся ни на какие понукания, внезапно развивал невероятную прыть, обгонял моего бербера и останавливался, как вкопанный перед хозяйкой, уже заранее шумно втягивал воздух, вынюхивая хлебную корку.

Перл соскальзывал с седла, вернее сваливался, как мешок, и тут же с уморительным благолепием подставлял круглую голову под ручку хозяйки, как огромный пес.

Потом старательно расшаркивался, подражая столичным щеголям отвешивал поклоны, требовал пожаловать ручку для поцелуя. Кормилица всегда краснела и отвечала на его шуточки грудным хрипловатым смехом.

Но Перла нет. Он остался в Париже, занятый поисками девочки. Нет со мной и Катерины, которая так же исполняет несколько схожих поручений.

Из женщин со мной только горничная Эстер и Лючия, не пожелавшая остаться в городе.

Липпо соблазнился возможностью побродить по окрестным лесам в поисках Folium Digitalis, чьи опасные и целительные свойства он продолжал изучать. Он намекнул, что при первой оказии вернется в Париж, где его ждет работа, если, конечно, его пациент не будет нуждаться в медицинском присмотре.

Сказать напрямую, что оставлять Геро, того, чья жизнь обошлась ему в дюжину бессонных ночей и прядь седых волос, он не решился, ибо как истинный адепт науки всячески избегал быть уличённым в привязанности и сентиментальности. Я со своей стороны сделала вид, что полностью с ним согласна.

Перед самым отъездом в Лизиньи произошел небольшой инцидент.

Когда у дверей уже стоял дорожный экипаж, куда Липпо под брань Лючии и мои насмешки собирался стащить целый короб со своими драгоценными колбами и ретортами, Геро, видимо, для того, чтобы утешить Лючию, которая с ног сбилась, бегая с поручениями брата, заметил, что с ним у неё хлопот не будет, ибо из всего принадлежащего ему имущества есть только он сам, а себя он без труда спустит по лестнице вниз.

Услышав эти слова, Липпо внезапно замер на пол пути к двери с коробом в руках. Затем даже отступил и водрузил короб на стол. Шлепнул себя по лбу, как человек, внезапно припомнивший очень важную подробность, прежде не имевшую смысла. Затем скрылся в своем кабинете.

Мы с Геро обменялись удивленными взглядами. Слышно было, как Липпо, шумно переставляя предметы, хлопает крышками и створками. Наконец мы услышали победный возглас.

— Ave Ceasar!

Он появился с кожаным мешочком в руках. Но не добавил его к содержимому короба, а направился к нам, на ходу распутывая шнурок.

— Ваше имущество, юноша, далеко не такое скудное, как вы утверждаете. Правда, сундук для него будет великоват, но если измерять не размером, а ценностью, то цифра выйдет внушительной.

С этими словами он высыпал содержимое мешочка на стол, прямо перед нами. У меня в глазах потемнело, а рука Геро, которую я держала, судорожно дернулась.

Из мешочка выкатились булавка для воротника с огромным рубином, увесистая золотая цепь, несколько усыпанных мелкими бриллиантами застежек, которые обычно скрепляют кружево манжета или разрезной рукав, и два перстня, один с прозрачным камнем, вероятно, алмазом, а второй – с ярким квадратным сапфиром.

Перстень с сапфиром я узнала сразу. Этот перстень был на левом безымянном пальце Геро в первую нашу встречу. Я заметила его и ноябрьским утром в парке, но в ту ночь, когда я попала в замок, невольно обеспечив алиби заговорщице, Геро через какое-то время повернул перстень камнем вниз, а затем и вовсе стянул.

До сих пор мне и в голову не приходило, что эти проклятые драгоценности могут быть где-то поблизости. А они, как выяснилось, все это время лежали в кабинете Липпо.

Я с тревогой взглянула на Геро. На его губах блуждала тихая, грустная усмешка.

— Вот они меня и настигли — сказал он. Потом решительно вскинул голову – Нет, Липпо, это не мое.

Лекарь нахмурился.

— Все эти побрякушки я обнаружил на вас и в ваших карманах, юноша. И был немало удивлён, что они сохранились в целости. Вас должны были обобрать в первые же часы вашего пребывания в лечебнице. Тем более, что вы были в беспамятстве. Но нет! Все осталось в неприкосновенности. Даже в кармане завалялась какая-то мелочь. Её я отдал Лючие.

— Это не мое, Липпо! – вновь повторил Геро – Я не могу это взять, не могу даже прикоснуться.

Оба тут же взглянули на меня: один – беспомощно, а другой – с недоумением. Липпо почувствовал, что совершил ошибку. Схватил прежде оставленный короб и поволок его вниз.

Геро сидел неподвижно, застывший и бледный.

Камни сверкали на столе. Искра перебегала с багрово-алой грани и тонула в синей глубине сапфира.

У меня возникла гневная потребность смахнуть их, сбросить со стола, как трупики раздавленных насекомых, чтобы они со звоном закатились в тесные мышиные норы и паучьи ловушки, чтобы там, затерявшись, были бы замазаны и залеплены пылью.

Но сдержалась.

В ту самую памятную ночь я сказала Геро, что сами по себе вещи невинны, они не совершают преступлений без человеческого участия. Только воля людей наделяет их памятью и судьбой, обращает их во благо или во зло.

Эти драгоценности могли бы спасти чью-то жизнь, утолить голод, исполнить мечту.

Но говорить я ничего не стала. Подняла оставленный Липпо мешочек и упрятала драгоценности обратно в бархатную темницу. Геро следил за моими руками с такой тревогой, будто я ловила вырвавшихся на свободу скорпионов. Потом резко поднялся и отошел к окну.

Плечи его опустились, голова поникла. Он явственно ощущал невидимую мне тяжесть, объемную кладь, доверху набитую разбухшими от крови и слез воспоминаниями.

Временами ему удавалось об этой ноше забыть, скинуть её со спины на время краткого и хрупкого забытья. Но приставленные к нему надсмотрщики вынуждали его за этой ношей возвращаться, вновь взваливать на истертые плечи и тащить дальше.

На этот раз роль надсмотрщика исполнил Липпо. Я осторожно приблизилась, как будто часть груза могла бы прийтись и на мою спину, если бы он позволил.

— Этот перстень, тот, с сапфиром — глухо заговорил он — это знак моего отступничества, моей измены. Это была плата, первый взнос. Она подарила мне его после… после первой ночи. И с тех пор я должен был носить его, не снимая. Другие перстни и кольца я мог менять или вовсе оставлять нетронутыми, но этот снимать не смел. Этот перстень стал знаком того, что я более не человек. Я вещь. Он удостоверял мое качество, цену, которую она за меня заплатила. У меня не хватало мужества умереть, я должен был жить и носить этот знак греха, знак предательства и прелюбодеяния. Огромный сапфир стоимостью в тридцать серебряников.

Я осторожно погладила его по плечу.

— Ты защищал свою дочь.

Геро резко обернулся, и я поняла, что совершила ошибку.

— Я её не защитил. Все эти жертвы, купли, продажи… Всё было напрасно. С дьяволом нельзя заключать сделки — с горечью проговорил он – А я был слаб, я не смог устоять.

— Ты излишне строг к себе, милый. Ты называешь слабостью то, что для других послужило бы недостижимой вершиной.

На его щеках проступил румянец.

— А вы ко мне излишне снисходительны, ваше высочество.

— Да, я же люблю тебя. Я всегда буду поддерживать и оправдывать твой выбор, даже если ты назовешь его преступным и неприглядным. Но это вовсе не означает, что я не способна отделить божественное от дьявольского, зерна от плевел, и я не ослеплена своим чувством настолько, чтобы не различать истинную добродетель и притворство. Нет, любовь моя, я различаю. Ты можешь винить себя в чем угодно, и сколько угодно приписывать себе несуществующие грехи. Но меня не обманешь. Я знаю, какой ты на самом деле, и люблю тебя таким, какой ты есть.

Геро окончательно смутился и, не находя, что ответить, обнял в знак благодарности за разорванный круг одиночества. Его взгляд вновь упал на мешочек с драгоценностями.

— А что… что ты собираешься с ними делать? – спросил он робко.

— С чем? А, с ними… — я пренебрежительно отмахнулась – Отдам их своему банкиру, сеньору Галли. Пусть полежат у него в сундуке. Позже мы придумаем, как поступить.

Геро вновь насторожился.

— Я не хочу их снова видеть. Никогда! Лучше с голоду умереть, лучше…

Я накрыла его дрогнувшие губы ладонью.

— Не увидишь! Он обратит их в деньги и пустит на какое-нибудь богоугодное дело. На приданое какой-нибудь бедной девушке, на выкуп пленников из сарацинского плена. На свете достаточно несчастных, кому эти камни могут облегчить жизнь. Так они искупят свой грех и очистятся.

Если Геро не желает воспользоваться этим богатством открыто, то оно послужит ему косвенно. Возможно, когда-нибудь он пожелает почувствовать себя окончательно свободным, обрести независимость, собственный дом, совершить нечто значительное, что необходимо мужчине, то у него будут на это средства, которые не вынудят его оказаться в тисках благодарности.

Геро был очень взволнован. Эти чертовы камни, которые Липпо так некстати извлек на свет божий, вернули его в прошлое, в ту бездну одиночества, в которой долго пребывал.

Я могла сколько угодно разглагольствовать на тему собственной утраты, но вообразить даже отдаленно то, что пережил он, лишившись в один день всех, кого любил, а затем, брошенный в застенок, ожидал смерти, мне вряд ли удастся.

Когда я пыталась это сделать, то мой разум проваливался в какой-то сквозной колодец безвременья. Там не было ничего, кроме всепоглощающей черноты, по сравнению с которой самая темная ночь показалась бы летним полднем.

Против той тьмы свет был бессилен. Там даже смерть была желанной гостьей, почти заблудившейся бабочкой. В этой тьме он прожил не один день.

И эта тьма все еще здесь, она не изгнана, не изжита, колодец не засыпан землей. Его прикрыли тонкой решеткой, забросали ветками, но эти драгоценности выпустили тьму, подняли с этого колодца тяжелую крышку. И тьма дохнула в лицо своему прежнему узнику, призывая к себе.

Репост. Глава 6

Двери закрылись. Автобус тронулся. Денис отдал денежку кондуктору, взял билет и протиснулся на заднюю площадку. С теплом посмотрел в окно туда, где осталась Алёна. Казалось, она – реальность, а всё, что было до неё – дурной сон.

Вот только одежда напоминала, что ни фига не сон – всё было! И обыск, и следователь, и дело об экстремизме и оскорблении чувств верующих на него действительно завели.

Денис уткнулся в окно, как будто если он не будет видеть пассажиров, то и пассажиры не будут видеть его.

С каждой остановкой автобуса тревога возвращалась, и к тому моменту, когда нужно было пересаживаться, Денис вспомнил, как Алёна подтолкнула его к двери, и начал корить себя за то, что вывалил на девушку свои проблемы. Ну и прогулялся бы пешком, ничего бы с ним не случилось! Вот зачем нужно было просить деньги? Как какой-то нищеброд…

Во втором автобусе Денис сразу же прошёл на заднюю площадку к замызганному грязью заднему окну.

Хлопок по плечу заставил Дениса вздрогнуть. Он обернулся.

Рядом стоял Кир – парень из параллельного класса – извечный противник и соперник.

– Смотрю и думаю: неужели это наш убийца покемонов? В таком виде и без охраны…

– Да вот… Оделся в одежду простолюдина, – парировал Денис. – Должен же король знать, чем живёт народ?

– Ну и чем он живёт? – усмехнулся Кир.

– По автобусам ездит в рабочее время, – заявил Денис.

– У меня законный выходной, – начал, было, оправдываться Кир и тут же перешёл в атаку: – А ты сам чего раскатываешь по автобусам.

– Домой еду.

– Ну-ну… – Кир помолчал, собираясь с мыслями, и вдруг спросил: – Слушай, Дэн, ты помнишь в вашем классе училась Варька. Такая грудастая?

– Ну помню, а что?

– Не знаешь, где она сейчас? Говорят, её посадили.

– За оскорбление чувств верующих? – вырвался вопрос у Дениса.

– Причём тут оскорбление? – удивился Кир и вдруг хохотнул: – Хотя да, оскорбление… Говорят, пацаны хотели её оскорбить в подъезде, а она сама их оскорбила. А один сынок оказался. Им ничего, а её, говорят, закрыли.

– Не, не слышал, – ответил Денис.

– Жаль девчонку, такие сиськи теперь пропадают зря.

Автобус ехал не спеша, и Денис мечтал, чтобы уже поскорее была его остановка.

Кир болтал всю дорогу. Денис кивал, пожимал плечами, улыбался или хмурился, иногда даже отвечал… Но мысли его были в другом месте. Зацепившись за слова Кира о Варваре, о том, что её сиськи теперь пропадают зря, Денис думал о том, что и его молодость тоже теперь пропала зря. А главное, за что? Ещё понятно было бы, если бы он действительно хотел кого-то оскорбить… Он бы тогда сам сделал мемчики и запустил их в сеть. Да он их и делал – в его коллекции мемов было полно фотожаб и кривых рож друзей. Но друзья как раз не обижались, они смеялись вместе с Денисом.

Бывало, что девчонки просили убрать свои совсем уж уродливые, но в то же время узнаваемые мордашки. Денис убирал – поржать-то здорово, а друзья на дороге не валяются.

Хотя, бывает и валяются… Денис вспомнил, как гуляли на даче у одногруппника, и балабол Егор напился. Его тогда потеряли, и нашли как раз на улице… Он мирно спал у забора, свернувшись калачиком и подоткнув под щёку ладони. Его тогда еле убедили уйти в дом…

Вспомнив Егора, Денис фыркнул.

– Ты чего? – тут же обиделся Кир. – Я с тобой про серьёзное советуюсь.

– Извини, я про своё… – ответил Денис, понимая, что совершенно не слышал о чём его спрашивает Кир. – Вспомнил приятеля некстати… Как он напился…

– Напился… Нашёл чем удивить… Я тебе про камеру, а ты…

– А что про камеру? – растерялся Денис, представив внезапно, как его заводят в камеру. Серые мрачные стены. Под потолком небольшое окошко с решёткой, ни свет, ни воздух через окно практически не проникают, у одной стены нары, в углу – параша – вонь та ещё, мухи летают, толстые, зелёные… и дверь с железным лязгом захлопывается за спиной…

– Какую лучше брать? Ты вообще слушал, про что я тебя спрашиваю?

Денис смотрел на Кира, и до него медленно доходило, что Кир имеет ввиду совсем другое. Другую камеру…

– Для каких целей и какой бюджет? – как можно деловитее спросил он, прогоняя мысли и делая усилие, чтобы слушать Кира.

Кир внимательно глянул на Дениса и, вздохнув, начал рассказывать, судя по всему по второму кругу.

Денис почувствовал себя виноватым и поэтому постарался подробнее рассказать о фотоаппаратах, которые подходили по цене, какие лучше для репортажной съёмки, а какие – для портретной.

Когда автобус остановился на нужной остановке, Денис с облегчением попрощался с Киром и вышел на улицу. И поспешил домой, чтобы больше никого не встретить. А если и встретится кто, то чтобы не останавливаться, не разговаривать. И всё равно пришлось разок ответить на приветствие.

До своей девятиэтажки дошёл быстро и, хотя всегда на свой третий этаж поднимался пешком, в этот раз вызвал лифт – утренняя встреча с Валентиной Сергеевной, и то, как она едва не уронила пакет, яркой картинкой всплыла в памяти.

Захлопнув за собой дверь квартиры и закрыв её изнутри на ключ, Денис сразу же обессилел. Постоял немного, опершись на дверь и, оттолкнувшись, пошёл в свою комнату.

В комнате после обыска был бардак. Постель всё так же была разобрана, вещи раскиданы – не так много, как казалось, но как-то беспардонно… И на месте системника зияла пустота – именно она сразу же приковала взгляд Дениса.

Денис почувствовал, как его голова плывёт, в глазах потемнело, а горле запершило. Но тут же поднялась волна ненависти, она обожгла, моментально высушила… Денис грохнул кулаком в стену – на кухне раздался звон разбившейся тарелки – упала со стены декоративная тарелочка.

Кулак заломило от боли, но боль немного отрезвила Дениса. Он подошёл к дивану и лёг, натянув на себя одеяло. Так же, как Егор на даче – свернулся калачиком и сунул ладони под щёку.

Печальное попадание. Глава 25

Крезет понуро плелся за Повелителем, изредка одергивая новую пеструю рубашку, натянутую в честь «празднества». Казнь лично для него праздником не являлась, но приказ Аркала — быть при полном параде, нервировал. Прийти красивым, разряженным и расфуфыренным и наблюдать, как убивают ни в чем не повинных демонов? Да, конечно, они якобы предали Повелителя своей изменой, вот только Повелитель уже давным-давно предал их всех. Когда в последний раз он защитил слабого? Когда вступился за немощного? Да никогда. Дал клятву правителя и почивает на лаврах.

Неожиданно закончился ровный коридор и под ноги попались ступеньки, покрытые ярко-красной, словно кровь, дорожкой. Парень споткнулся, дернулся, возвращая себе равновесие, в который раз выслушал привычные матюги в адрес его бестолковости и тихо выдохнул сквозь сцепленные зубы. Как же ему все это опротивело!

Ступени вывели к большой террасе над организованной площадью казней. Это место было специально построено и приспособлено только к казни — высокие трибуны вокруг небольшого пятачка для осужденных и палача. Даже напоминало театр, вот только в театре смерть не настоящая. И на площадь казней ходит намного больше народу, чем в театр. Отдельно высилась богато украшенная терраса для Повелителя и его семьи, чуть ниже — трибуны для знати и богатых демонов, а по бокам и на противоположной стороне были трибуны для всех, желающих видеть казнь и способных заплатить за такую потеху.

Слуга окинул взглядом рассаживающихся знатных, и попытался прикрыться от неприятных взглядов за алым плащом Повелителя, сегодня разодетого не на шутку. Аркал напялил на себя невыразимо яркие драгоценности, которые сверкали под полуденным солнцем, слепя глаза. Волосы, шея, руки, уши — все блестело и переливалось. Черная фигура правителя почти светилась от украшений… И еще этот пафосный красный плащ. Фу!

Слуга, как и положено, уселся позади Повелителя, не сколько пытаясь соблюдать правила приличия, сколько стараясь поменьше видеть арену. Народ рассаживался, о чем-то шушукались повелительские жены и парочка самых приближенных сучек из гарема. Может это они выдали девчонок? Скорей всего — вон на всех троих новые бирюлики висят. Для них это действительно праздник — избавились от конкуренток и получили порцию внимания Повелителя.

Тем временем трибуны заполнялись, самые бедные, которые не смогли оплатить проход на такое зрелище, залезли на деревья вокруг трибун, кто посильнее — зависли в воздухе, поддерживая себя плавными взмахами крыльев и левитацией. Крезет неловко скосил глаза на арену — приговоренных вывозили на специальных металлических стендах, приковав демонов за руки, ноги и шею к мощным толстым стержням. При всем желании не вырвутся и не сбегут. До самой казни их не трогали и не пытали, но и не кормили, судя по впалым животам.

Повелитель дождался, пока заполнятся все трибуны доверху и махнул рукой. Где-то внизу зашевелился народ, вышел на арену низковатый плотный демон в серебристом плаще и зачитал приговор. Виновны, бла-бла-бла… Крезет прикрыл глаза руками — нестерпимое сияние украшений на Аркале его раздражало. Ну почему было Повелителю позже не отбить ему ребра, сейчас лежал бы себе в лазарете, тихонечко ныл и смотрел на облачка за окном. А тут сидел бы другой слуга или еще какой прихлебала и радовался б казни-празднику…

Увы, отменное демонское здоровье не покачало и на Крезете все зажило прекрасно за три дня покоя. На самом деле, зажило раньше, но демон просто откосил, ноя и выпрашивая у помощниц целителя новые исцеляющие заклинания и порошки. Вот и пришлось выходить на службу, придя в аккурат в разгар инспекции. И получив море впечатлений.

Обвинение было зачитано, никто ничего против не вякнул — еще бы! Сорвать такую потеху! А потому пришел палач и приступил, собственно, к казни.

Голых узников подкатили в центр арены — начали сперва с мужчин. Они были, как женщины, коротко острижены, у некоторых на телах виднелись синяки — следы борьбы при поимке. Повелитель махнул повторно, в этот раз левой рукой и действо началось. Палач пользовался своим, очень редким и необычным даром. Серебристые путы врезались в лица троих мужчин и вызвали долгий вопль боли. Крови не было — только лица, руки и грудь в серебристой паутине. Только стоны и крики. Смерть нарушителей должна была быть зрелищной, потешной, долгой и запомниться навсегда, а потому заставлять жертв истекать кровью было слишком расточительно.

Палач убрал одни нити и бросил другие. Они прошлись намного ниже, по впалым животам, по бедрам, по сжавшимся, почти втянутым членам… Вопль был еще громче. Крезет отвернулся — сейчас будет не слишком приятное действо. И точно — судя по срывающимся крикам, палач приступил к оскоплению. А точнее, просто медленно отрезал самые важные органы мужчин своими тонкими и острыми нитями. Бескровно, зрелищно, можно даже сказать, красиво…

Слуга бросил мимолетный взгляд на арену — действо продолжалось. Теперь приговоренных просто медленно разбирали на запчасти — вынимали внутренности, рассматривали и показывали публике, как диковину. К палачу присоединились помощники, которые шустро подбегали по очереди к одному из пытаемых и быстро вынимали внутренности. Печень, сердце, кишечник, раскладывали это все на самом теле жертвы, давая всем возможность полюбоваться искусством палача — жертвы были еще живы.

Покосившись на Повелителя, Крезет заметил кровожадную улыбку и опустил глаза в пол. К горлу подкатывала тошнота, а еще впереди будут пытать женщин, и там уже никаких церемоний. Будет кровь и мерзость… Демон сосредоточился на собственных когтях и принялся осторожно отрывать бисер с черных штанин. Бисерный узор был красив, но руки просили что-то взять и покрутить, оторвать, потеребить. Иначе он сойдет с ума от ужаса. Угораздило же родиться трусом!

Помощники палача опустили металлические подставки со своими жертвами и ловко пустили кровь еще живым демонам. Криков не было, только шумели трибуны, переговаривались дамы, что-то показывали друг другу повелительские дети, взятые на казнь. Наследники, возможно, будущие правители. Уже сейчас они становятся зверями — жестокими и беспощадными. Они радуются кровавым фонтанчикам, вырывающимся из проткнутых длинными иглами артерий казненных. Им нравилась вонь вытащенных кишок, она наслаждались зрелищем кровавой потехи и хотели еще. Еще крови, еще смерти, еще пыток. Крезет украдкой стер предательскую слезу — он поплачет в своей комнатке. Поплачет вволю, в одиночестве, запершись и не выходя никуда. Все равно после казни Повелитель уйдет к женам в гарем, недаром Азарила вьется вокруг него змеей. Ухмылки эти, легкое поглаживание бедра… Аркалу будет не до слуги, трясущегося от ужаса и омерзения в своем углу.

— Эй, не спи! — грозный рык в ухо заставил Крезета подскочить на месте. Рядом в кресле вытянулся начальник охраны. — Где четвертая супруга Повелителя?

— Она до сих пор чувствует себя дурно и не смогла прийти на казнь, — прошептал слуга. Может и к лучшему — с человека станется и умереть от такого зрелища.

— Одно слово — бабы! — отмахнулся главный стражник всея дворца и уставился на арену во все глаза. Там убирали то, что осталось от мужчин, и вывозили на таких же стендах женщин.

Демоницы выглядели привлекательнее, чем их бывшие любовники, хотя тоже лишились большей части своей красоты. Но короткие слипшиеся волосы ясно указывали — дороги назад женщинам нет.

Вопиющая несправедливость резала сердце ножом. Сам Повелитель трахает все, что шевелится, при это не глядя на ранг, чин, знатность и пол. Вытворяет порой такое, от чего хочется выпрыгнуть из окна, связав крылья. И ему это разрешено. А женщинам, прибившимся в гарем не от хорошей жизни, нельзя ничего. Дальше гаремного сада они не выходят. Вся стража и прислуга — женщины, никаких мужчин вокруг гарема нет. Из развлечений — вышивка, песни, танцы и магические фокусы. Еду приносят готовую, одежду тоже, купальни — рядом в двух шагах. Никуда не выходят, не летают, ничего не делают. И сам Повелитель приходит раз в сколько-то лет… Не удивительно, что бедным женщинам ничего не остается, как перейти на своих товарок, лишь бы не хотелось, или пытаться найти хоть какого завалящего любовника. С подружками было легче — последствий никаких, но вот беда, не все на это соглашаются. Кто-то брезгует, кто-то просто не переваривает таких склочных баб…

Пытали женщин более изощренно. Тут палач не церемонился и пустил кровь сразу, одновременно всем запустив нити во внутренности и вывернув матки наружу. Крики, шум трибун — такое зрелище народу понравилось. Кровоточащие голые женщины с округлыми красными мешками между ног — что может быть интереснее? У одной из демониц кровь текла сильнее обычного, женщина кричала и извергала проклятья.

— Будь ты и весь твой род проклят навеки! — орала она, извиваясь на стенде. — Чтоб все твои жены и любовницы лишились сыновей, как лишилась я! Чтоб твои дети никогда не знали покоя и счастья!

— Заткните ее! — приказал побелевший Аркал. Но было поздно. Женщине быстро перерезали глотку, но черный дым проклятья повис над трибунами.

Повелитель спешно активировал защитные щиты, хотя прекрасно понимал — против материнского предсмертного проклятья уже сделать ничего нельзя. Зря, зря он приказал не трогать этих куриц, лучше бы ее греховный плод вырезали еще в подвалах палачи. Там проклинать было некого. Для палачей это всего лишь работа…

Крезет больше не смог смотреть на этот ужас. Он едва успел вытащить специально заготовленный пакет, как его вывернуло желчью. Хорошо, что он не ел ничего с утра! Демон возблагодарил всех богов, каких только смог припомнить, и повторно скрутился над пакетом.

— Выведите вон этого слизняка, — раздраженно прозвучало над головой и парня подхватили крепкие руки стражи.

Слуга не сопротивлялся, с радостью семенил подгибающимися ногами, повисая на стражниках. Кто-то отобрал у него грязный пакет, сунул под нос флягу с чем-то вкусно пахнущим.

— Пей, дурак придворный, — почти ласково сказал басовитый голос. — Настойка моей мамаши, чтоб ей хорошо было. Помогает как раз нервишки лечить.

Крезет поднял глаза на улыбающегося здоровенного стража, поразился удивительно чистому небесно-голубому цвету его глаз, и покорно глотнул настойку. Напиток обжег горло — мамаша стражника спирта не пожалела, но это как раз было хорошо. Отдышавшись и утерев выступившие слезы, демон поблагодарил стражника и попросил проводить его в свою каморку. Ноги все еще подгибались и ему совсем не улыбалось позорно свалиться где-нибудь на полпути на радость шутникам и сплетникам.

Кирилл Берендеев. Отряд Нандо Бругейры. Глава 15

Нандо встряхнулся. Мысли, мысли, почему они не преследовали его раньше? Почему только сейчас навалились, и в таком превеликом множестве, что ни шагу без них ступить, ни головы повернуть? Он словно спал все эти годы гражданской. Чувствовал, но не ощущал, слушал, да не слышал. Как умудрялся? Самому непонятно. И оттого еще противней на душе. Будто не понимал, что происходит, как случается, будто не знал, что такое испытание кровью. Когда Чавито первый раз пришел с этими словами, он поспешил отмахнуться: да, есть такое, но не в его отряде, не с его людьми. Тем более, с Даниэлем, почти мальчуганом. Про Рафу лучше не думать вовсе. И за его признание больно и за свои слова.

Он повернулся к избитым, потрескавшимся ботинкам Тарды.

– Прости, Рафа. Наговорил всякой мерзости, как будто чужой для тебя стал. Для всех вас. Как будто ничего не знал.

– Да, верно дернулся, – устало произнес каталонец. – Вернее, по делу. Я и не того заслуживал. Не сейчас, тогда. Но и сейчас можно.

– Все с червоточиной, – резанул Нандо. – Не надо было говорить, сам такой. Все время молчал, слушал Серхио, будто он командир, а не я. А что он шептал про шпионов, наймитов, предателей… про списки, наконец. Я, вот странно, так верил ему, так был убежден, что в роте и вправду есть…

– Они были, Нандо, – произнес Чавито. – Были. Теперь все ушли. А кто идет на смерть, он лгать не может.

– Ты прав, – он поднял лампу. На сердце странным образом полегчало. Даниэль прав: остались только те, кто ни при каких обстоятельствах не отступит, не покинет отряд, пойдет до конца. Тем более, что там до него – минут десять пути. И несколько часов или дней жизни под предводительством нового командира. А затем их поход действительно подойдет к концу, и что там будет, полная темнота и растворение или какая-то иная жизнь, перерождение, ад или рай… неважно. Уже неважно. Все одно, они примут это вместе, в разное время, но все одно – вместе.

Хотелось сказать, выразить нежданно нахлынувшие мысли. Но не получалось. Он умел ободрять, говорить зажигательно, умел подбирать слова, когда приходилось вдохнуть в человека столь нужные тому силы, чтоб перебороть страх, боль, ужас, неверие. Но эти люди лишились и страха и неверия. И все слова капитана были им ни к чему, Нандо читал это на их лицах. И все же хотелось сказать что-то, важное, нужное.

Он вдруг понял, что не сможет сказать. Не подберет этих слов, не зажжет новым светом сердца. Ничего не сможет сделать. Слова вроде бы вложенные в душу, он вынимал из передовиц, из брошюр, из листовок. Собранные вместе, они помогали пережить и авианалеты, и артподготовку, и наступление, и бегство. Позор дезертирства товарищей, поиск внутренних и внешних врагов. Но не могли дать ему вымолвить и фразы о том, что происходило сейчас.

– Спасибо, – произнес наконец, он, только сейчас заметив, что плачет. Вытер непрошенные слезы рукавом, оцарапав заскорузлой грязью лицо. – Спасибо вам, други. Вы только и остались, нам и идти. Недолго осталось, что там, подвал винокурни через два поворота, – знал, что не то говорит, но и молчать не мог, – А там и Контадор и последняя битва. Надеюсь, последняя. Не хочется ни поторапливать судьбу, ни оттягивать. Надеюсь, придем вовремя. Жаль только, что все так вышло. Могло быть иначе, но вот не случилось.

– Ты о чем, Нандо? – спросил Лулу.

– О твоих словах, – вздохнув, отвечал командир. – Тоже подумалось, чего ж нам своим умом не жилось, почему надо было бороться с собой и искать для борьбы внешних союзников. А не внутренних. Три года сражаться и все потерять. Биться за идеалы, а самим оказаться полем битвы других стран, наверное, готовящихся к войне друг с другом. Мы могли бы обойтись без этих опытов над собой…

– Наверное, не могли, – произнес Пистолеро.

– Да и что толку сейчас говорить, – подхватил Айгнер. – До конца дошли. Оборачиваться поздно.

– Хотя бы путь посмотреть.

– А что теперь-то глядеть. Только вперед и осталось, – добавил Рафа. – Сам сказал, всего ничего впереди, на то и уповаем.

Он сознательно произнес чуждые обычной его речи церковные слова. Нандо кивнул.

– Ты прав. Идем.

Нестандартное решение. Глава 12

На следующий день Велена проснулась почти затемно и, зевая, выползла наружу к туалету. На этот раз подкоп под забор никто не творил. И даже распил не трогали, хотя вьюнок в том месте собрался настолько густо, что легче было через забор перебраться. Но все же от чего-то было тревожно… По пути обратно она заметила Вовчика, во сне обхватившего мурчащего Тишку передними лапами. Словно в колыбели. Подивившись такой композиции, фея, улыбнувшись, вернулась на цыпочках. Всего за доли секунды уже забрезжил рассвет, заливая двор розоватыми отсветами, и Велена, хмыкнув, сняла ночнушку, оставаясь в удобном эльфийском белье, и, набрав из бочки настоявшейся воды, принялась обмываться, прогоняя сон.

Марья проснулась чуть позже, долго зевала и потягивалась, пытаясь вспомнить, что именно хотела сегодня сделать. А вспомнив, рывком подхватилась, поскольку начинать охоту надобно бы с утра… А сбор трав нужно делать, пока они ещё покрыты росой… Ведьма шустро сбегала на улицу, поприветствовала Велену и, дождавшись своей очереди, благополучно выполоскалась в любимой бочке, попутно вымыв голову.

— Утро на этот раз доброе, — проговорила она, не обращаясь конкретно к фее, но поскольку больше никого во дворе не было, то вышло немного странно. Привыкшая порой разговаривать сама с собой или с живностью ведьма иногда забывала, что в доме не одна.

— Да, с утречком тебя, — усмехнулась воительница, заплетая себе косу потуже и, сложив ночнушку, вернулась в домик за одеждой, которая за ночь уже отчистилась благодаря вшитым заклинаниям, которые по дружбе впитал в ткань Фаригор. — Отлично, ещё позавчера дождик шёл наш, наверняка грибов можно будет набрать прилично!

Вымывшись, ведьма по-быстрому нарезала простейшие бутерброды, управилась с козами и, собрав молоко в небольшой глиняный горшочек с плотной крышкой, была уже фактически готова.

— Мы дома перекусом или по дороге? — спросила она у феи, наскоро завязывая косынку на ещё мокрых волосах. Высохнут, не впервой.

— Давай лучше по ходу в лес. Я ещё могу попытаться нашим идиотам глаза отвести. Должно помочь… — протянула Велена, зачерпывая ложку мёда и быстро кладя в рот. Во избежание приступа усталости.

— Отлично, тогда пойдем, — ведьма приглашающе махнула рукой. Позади во дворе зашебуршился волкодлак, прекрасно понимая, куда прутся бабы. И собираясь составить компанию. Он поднялся, встряхнулся со сна, лениво отпихнул кота лапой и легко потянулся, разгоняя сонную муть. А затем вальяжно подошел к порогу, будто ожидая дальнейшей команды.

— Милый, может, ты пока посторожишь часик дом? — осторожно спросила Велена, все же отводя всем спящим и неспящим глаза и прочие ощущения. Ну, впрочем, что тут было сказать…

Волкодлак задумчиво рыкнул, но все-таки отошел в сторонку. Поохотиться можно будет и когда женщины вернутся. Чтобы он не скучал, Марья плеснула им с Тишкой молока, заполнив до краев большую миску. Молоко следовало выпивать быстро, поскольку летом оно умудрялось скиснуть за день и дальше уже надо было что-то готовить из получившегося кисляка.

Велена ещё взяла охотничий нож и нож для разделки. Также заправила за спину свой боевой лук, который последнее время висел у Марьи. Стрелы были кустарными, но для охоты вполне годными…

Марья заперла дверь дома, повесив старый, но внушительный замок. Заперла и ворота, выпустившие их с феей и тут же заросшие обратно до прежнего состояния. И спокойно зашагала по тонкой знакомой тропинке, хоженой много лет подряд.

Утренний лес радовал легкой сыростью и свежим воздухом. Духота временно отступила, собираясь навалиться ближе к полудню. Просыпались первые пташки, будя остальных звонким щебетом. Наливались соком плоды на деревьях и кустах. Ведьма внимательно смотрела под ноги, выискивая нужные травы среди блестящей росой зелени.

Велена же в это время принялась смачно трескать бутерброд и, вытянув из корзинки второй, протянула его ведьме.

— Спасибо, — Марья приняла угощение и медленно надкусила, не забывая поглядывать под ноги.

Лучше прогулки по утреннему лесу мог быть только завтрак в этом самом лесу!

— Глянь, тут лисичек сколько! — с трудом проглотив недожеванный кусок, воскликнула фея. — Лисички в сметанке, тушенные с лучком и чесноком! — облизнулась фея.

— Кто о чем, а ты о еде, — Марья быстро дожевала, вытерла руки какой-то попавшейся в кармане тряпицей и взялась срезать грибы. А хорошенько наклонившись, заметила нужную траву. Рыбка, названная так за характерную форму листочков, хорошо помогала тем, у кого малокровие и слабость. Ведьма взялась за нее сразу же, как собрала веселенькой светлой расцветки грибы. И отложила небольшой пучок отдельно, замотав в тряпицу. — Сгодится для отваров, — пояснила она.

— Правильная мысль, — кивнула фея, расчехляя лук и натягивая тетиву. — К тому же разве сама лисички не любишь? — фыркнула она, принюхиваясь и осторожненько отделяя от грибницы крупные белые грибы с толстыми ножками, торчащие у корневищ деревьев у лесной кромки. Похоже, деревенские грибники ходили на свои собственные присмотренные места, а эти обитатели лагеря имени ведьмы грибниками не являлись вообще.

— Можно и лисички сготовить, — усмехнулась ведьма и оглянулась в поисках — чего бы еще полезного набрать? В компании феи она чувствовала себя более уверенно, понимая, что в случае чего вдвоем отбиться будет проще. Ведь зная прибывших охотников за удачей, не стоит и сомневаться, что простым сидением под забором они не ограничатся. — А белые вот можно собрать и засушить на зиму, — она указала на довольно большой гриб, приютившийся в тени старого пня. И ловко срезала, не повредив грибницу. — Смотри, какой красавец!

— Согласна, — кивнула Велена и, лёгким жестом вытянув из кармана платок, сломала у основания огромный красочный мухомор, побаиваясь запятнать лезвие ножа ядовитым соком. — Шикарный ингредиент! — провозгласила она, заворачивая в платок ещё пару мухоморов. А затем подняла лук, мягким шагом двигаясь вглубь леса. — Прошу разрешения у лесного хозяина на поимку двоих кабанов в целях создания запасов на зиму у меня и ведьмы хранительницы, — произнесла она ритуальную, очень уважительную фразу.

Марья хмыкнула, слушая все это, но вмешиваться не стала. Навряд ли от нее будет толк в охоте. А вот грибы собирать — милое дело.

Лес чуть зашумел, пронёсся порыв ветра, и на том все стихло. Видать, леший отсыпается, раз не вышел. Или далеко находится от их места сбора. Просто дал понять, что услышал, но лично своим присутствием пока почтить не может.

Велена же спокойно двинулась вперёд, сверяясь с запахом и следами. Обычно для того, чтобы принести с собой настолько тяжелую дичь, требовалось человек пять. Но Велена надеялась, что её силенок на это хватит…

Довольно скоро фея скрылась в глубине леса.

Марья же занялась сбором грибов и трав, увлеченно сортируя то рыжики, которые в этот раз как-то уж очень активно повылезали после магического дождичка, то целебные травы, то веточки ежевики… Ягоды сгодятся в компот и в пироги, ветки и листья — для отваров и мазей. Ежевика вообще полезная штука… А там скоро и терн поспеет, его ягоды — отличное средство при несварении желудка и часто используются как значимый компонент в таких полезных зельях.

Ведьма увлеклась и забылась, преспокойно раскладывая в своем огромном коробе травы и сортируя грибы. Даже отдельно отложила пару поганок для особых случаев. Ну, а что? В жизни все пригодится. И только едва не столкнувшись с каким-то парнем, Марья соизволила разогнуться и посмотреть на мешающее препятствие.

Препятствием оказался невысокий паренёк в зелёной мантии гильдии целителей, щупловатый, но несколько постарше того мелкого оболтуса. И целитель этот держал в руках букет из цветов алтеи.

Который он едва не выронил от резкого хруста за спиной. Из-за деревьев появилась Велена с немаленьким таким диким хряком на плече. Одного ее вида хватало, чтоб понять, что весит кабанчик в два с лишним раза больше самой охотницы.

— Г-госсссппппожжжа вввеедьммма… — отчаянно заикаясь, проблеял паренек, отшатываясь в сторону и ошарашенно поглядывая на приближающуюся воительницу. — Эм… Это… Мне друг сказал — у вас амулет удачи можно купить хороший. Очень надо, край!

— Амулет — можно, — почти обрадованно выдохнула Марья. Ещё не хватало, чтоб такие мелкие приставали. — Вот первая партия напитается, — она продемонстрировала вынутый из-за пазухи кусочек смолы, — и сделаю. Как зовут-то тебя?

— Санир, госпожа ведьма! — поспешно представился парень, отчётливо содрогнувшись, когда Велена скинула с плеча тушу и та громко бахнулась оземь.

— Глянь, какого красавца добыла, кровянку приготовишь или можно тут все на прокорм лесу выпустить?

— Пожалуй, сделаю, — кивнула Марья, красочно представляя, как придется откачивать горе-целителя после «прокорма леса». Лучше уже дома самой все сделать… Она повернулась к парню: — Хорошо, Санир, заряжу тебе амулет, будешь следующим за таким тощим мелким огненным магом. Сразу узнаешь, такое не забывается… — она поморщилась и, вспомнив важное, указала: — Если хочешь скидку на амулет, то будь добр, поищи четырехлистный клевер. Если нет, то десять серебрушек.

— Конечно поищу! У меня как раз свой есть, но без нужных чар не работает, — паренек до крайности уморительно понурился, смешно алея ушами.

Велена хмыкнула при виде того, как эта мелочь суетливо вытягивает у себя из нагрудного кармана исчерканный блокнот с высушенным и выглаженным четырехлистным клевером. С пожеванным стебельком.

Марья едва не захихикала от такого зрелища.

— Давай зачарую, — предложила она, указывая на клевер. — Для амулета свежий найдется, а тебе для работы этот тоже пригодится.

Бурчать о том, что понабирают тут всяких малахольных в целители, ведьма не стала. Уж с каким даром родился, с таким и живи. И просто прошептала заговор, вливая толику силы. Клевер засветился и даже слегка расправился, становясь уже больше похожим на настоящий талисман удачи.

Пацаненок в ответ на это расплылся в радостной улыбке и, подпрыгнув, заплясал на месте, при этом аккуратно убирая талисман в свой блокнот.

— Спасибо, госпожа ведьма! Да я… Да я вам сейчас хоть ивиковые цветы найти смогу! — воскликнул он и, напоследок чмокнув Марью в щеку, умчался в лес, только его и видели.

Велена тихо присвистнула ему вслед.

— Как думаешь, одного хватит? Он размером покрупнее тетки Авдотьи будет… — тихо протянула она, кивая на кабана с качественно свернутой шеей.

Марья задумчиво потерла щеку и внимательно осмотрела кабана.

— Пока хватит. Мы этого разбирать и готовить будем хрен знает сколько… А жира тут, — ведьма кивнула на явно пухленькие бока и живот зверя, — хватит надолго. Мазей можно будет наделать много. А то вот наступит осень и потянутся старички за мазями то для ног, то для спины…

Ведьма чуть отошла в сторонку, едва ощутимо споткнулась и обрадованно выкрикнула:

— О! Смотри, какая чага выросла! — она указывала на здоровый, пышный гриб, облепивший почти вкруговую ствол высокой осины. — Тоже на растирки и зелья сойдет! — гриб был аккуратно срезан и отправлен в короб ко всем остальным.

— Да я тут заметила, что грибы будто сами тебе под ноги кидаются, — фыркнула Велена, присмотревшись, а затем срезав пышную, но очень сочную лисичку, на которую ведьма до этого едва не наступила. — Можно будет и насушить, и наконсервировать, в общем, благодать! — усмехнулась она, созерцая пучки трав, ягоды, полную корзину грибов… Ну и свой улов. — И мясца тут завались! Пошли, а то кровушке надо дать стечь как можно скорее!

— Ну пошли, — согласилась Марья. Она-то в одиночку еще бы побродила, но в этом случае мясо может пропасть. А терять целую кабанью тушу из-за своих выбриков совершенно не хотелось.

Поэтому Марья выбрала нужное направление и зашагала домой. Впереди размеренно топала фея, придерживая свой трофей, а сзади по ноге весело постукивал полный короб. И если поначалу ведьма все порывалась добрать какой-нибудь пропущенный грибочек, то на середине дороги поняла, что жадность до добра не доводит, ибо тяжелый полный короб теперь по ноге не постукивал, а больно лупил. Потому пришлось умерить собирательский пыл и тащить домой уже набранное. И так работенки хватит дня на три.

— Слушай, я могу понести и грибы, мне для этого красавца одной руки хватит, — немного встревоженно предложила Велена, перехватывая хряка за бивень. А затем осторожно перехватила корзину грибов свободной рукой. — А то у тебя же травы и вообще… — фея зевнула… — Так будет быстрее. И тебе явно будет проще. И так ягод и трав нагребла!

— Жадность графа погубила… — пробубнила Марья давнюю поговорку. — Не, сама нагребла, самой и тащить. Чтоб на будущее соизмеряла аппетиты… — ведьма подхватила короб сзади. Травам особо ничего не сделается, они хорошо упакованы. А вот грибы действительно поломаться могут, они нежные…

До дома дошли уже хорошо так в обед.

АСТРАНОВА 2015/2. Живущие рядом. ЧАСТЬ 1. ПОД СВЕТОМ ДАЛЬНИХ ЗВЕЗД. Шауров Эдуард. Мертвые не кусаются

Узиэль Файвиш умер за час до обеденного перерыва, спустя пять часов после того, как грузовой риманник «Атеист» в аварийном режиме вышел из гип-пространства в районе какого-то захолустного оранжевого карлика. Шальной космический камень, простреливший бронированный блистер кабины, разлетелся на две части: одна продырявила сферу бортовой вычислительной станции, вторая, пробив полтора десятка переборок, разворотила корпус по правому борту и дробовым дунстом вылетела в наружный вакуум.

Снейк и Джи в момент катастрофы находились на наружной обшивке. Снейк ремонтировал забарахливший масс-стабилизатор, а Джи ему ассистировал. Вообще-то ремонт корабельной оснастки был исключительно прерогативой Снейка, Джи числился вторым пилотом, и лазанье по корпусу со сварочным агрегатом в круг его обязанностей не входило, но спорить с Узиэлем он не решался. Мистер Узи Файвиш был не только первым пилотом и капитаном, но также судовладельцем и работодателем (читай рабовладельцем и судодателем). Кроме всего перечисленного, Узи был редкостным жмотом. Он экономил на чем только можно, в том числе и на безопасности. Скорее всего, носовая метеоритная пушка не сработала по причине крайней изношенности узлов, и бортовой компьютер, пытаясь уйти от столкновения, в последний момент дал тягу на тормозные двигатели.

Снейка и Джи в один миг сорвало с обшивки. Барахтаясь, они повисли на противоперегрузочных фалах, будто шарики на концах боло. В течение нескольких следующих минут космонавты, болтаясь над корпусом, имели удовольствие наблюдать, как плотное облачко искристых кристалликов кислорода застилает сияющий край огромной, опоясанной кольцом, кремово-полосатой планеты.

Чуть оклемавшись и сообразив что к чему, бортмеханик со вторым пилотом подтянули себя к поверхности медленно разворачивающегося корабля. Они перепуганными пауками вскарабкались по страховочным скобам и влезли в верхний кессон.

В наушниках шлемофонов истошно ревела сирена, на стенах вспыхивали и гасли таблички с надписью «аларм». Центральный коридор был разгерметизирован, искусственная гравитация не работала. Хватаясь за выдвижные скобы, космонавты плыли вперед, пока не уперлись во входной люк кабины, слева от которого зияла свежая пробоина. Снейк отключил аварийную автоматику и открыл люк вручную, штурвалом.

В медленно остывающей рубке царил кавардак, между кресел и шкафов плавали куски обшивки вперемешку с обломками приборов, кофейными чашками и прочей мелочью. Снейк как-то мельком подумал, что им жутко повезло оказаться пятнадцать минут назад там, снаружи, а не здесь, внутри.

Да. Им повезло, а вот капитану – нет. Тело Узи, перегнутое почти пополам, самым постыдным и нелепым образом застряло в пробитом блистере. Впечатление было такое, будто капитан, собираясь погадить на ходу, присел и, напыжившись, выставил зад в космическую пустоту сквозь просто идеально подошедшую под размеры его седалища дыру. Это выглядело как жуткая и непристойно ироничная карикатура.

Согласно инструкции, на Узи, следившим из рубки за работой подчиненных, был надет скафандр, капитан даже успел захлопнуть забрало шлема, и все же он был мертв, мертвее не бывает. Маленький монитор на шлеме однозначно сигнализировал об отсутствии каких-либо жизненных функций. Снейк, несмотря на протесты Джи, разблокировал и поднял стекло, чтобы пощупать пульс на шее тактильным сенсором.

Судя по всему, в рубке произошло следующее: в момент торможения Узи полетел вверх тормашками, в следующий миг метеорит прошиб блистер, тотчас же исчезла гравитация, а воздух устремился в пробоину, подхватив невесомое тело капитана, и впечатал его пятую точку аккурат в пробитое отверстие. Узи в полуобморочном состоянии умудрился защелкнуть стекло шлема, но воздух в скафандр не пошел. В стареньком двухслойном «энвелопе» капитана было две кислородные раздачи: нижняя, подававшая смесь в наружный защитный слой костюма, и верхняя, соединявшая баллоны непосредственно со шлемом. Подача переключалась маленьким рычажком на бедре. Но вот ирония, врубаясь попой в пробитый армогласс, Узи, сам того не желая, переключился на нижнюю раздачу. Разевая рот и выпучивая глаза, одуревший Узи молотил руками, безуспешно пытаясь добраться до чертова переключателя, пока не потерял сознание.

Трагически вздыхая, Джи изложил версию бортмеханику, на что Снейк нахмурился и сказал, что ему пофигу, как преставился старый жлоб, главное сейчас достать его зад из дыры и заделать пробоину.

В течение следующего получаса Джи и Снейк, сопя и матерясь, бултыхались в невесомости, пытаясь вытянуть Узи из блистера, но все их потуги оказались напрасны, Узиэль застрял насмерть. Заднюю часть скафандра раздуло, и кэп засел, как пробка в узком горлышке бутылки.

— Может, разрежем скафандр и выпустим воздух? — предложил взмокший пилот. – Все равно он уже мертвый.

— Стеороновую мембрану? – Снейк скептически скривился. – Может, тогда попробуем пропихнуть его наружу? Все равно он мертвый…

— Ранец не пролезет.

— Не пролезет, — согласился Снейк и неожиданно оживился. – А давай вытащим его вместе с сегментом блистера. Дырку потом заделаем спреем.

Секунду Джи удивленно смотрел на товарища потом радостно закивал.

— Будь здесь, — крикнул Снейк, отталкиваясь руками от выгнутого армогласса. — Я за инструментами.

Он уплыл в коридор, а Джи остался висеть возле мертвого капитана.

Снейк вернулся через двадцать минут с инструментальным ящиком, двумя ремкомплектами и бухтой страховочного шнура. Плавая вокруг застрявшего Узи и ловко орудуя дехолдером, он принялся сантиметр за сантиметром размыкать крепежную оправу. Пилот вертелся рядом. Наконец двухметровая прозрачная панель с торчащим из нее трупом капитана была высвобождена из старомодной окантовки.

— Сейчас поворачиваем эту дуру вокруг оси и втягиваем внутрь, — скомандовал Снейк. – Придерживай за низ.

Ухватившись за скобу на окантовке, он нажал на верхний край. Панель блистера неожиданно легко повернулась и вдруг разломилась пополам.

— Ай! – сказал Джи.

Снейк мгновенно, насколько мог, вытянул вниз руку. Его растопыренные пальцы в толстой перчатке скользнули по ботинку капитанского «энвелопа». Мертвый Узи неторопливо перевернулся в пустом проеме и нырнул в черную бездну космоса.

— Вот же блин, — проговорил механик, зачарованно глядя в белую спину скафандра, плывущую между двух прозрачных обломков.

— Может, догоним? – неуверенно спросил Джи.

— Хрен! – сказал Снейк зло. – Узи бы за нами плавать не стал. Кроме того, все равно далеко не улетит, а у нас дел невпроворот… — Мужчина ткнул пальцем в сторону коробок ремкомплекта. — Давай, хватай одну пеногонку и дуй до грузового трюма, там в обшивке по правому борту два десятка дырок, но все мелкие, заделывай их и не забудь потом прометаллизировать, а я займусь блистером. Надеюсь, трех баллонов мне хватит…

Джи тяжело вздохнул и оглянулся на летящего в темноте Узи. Под ногами капитана медленно всплывал край местного Сатурна, заливая кабину холодным желтоватым светом.

***

— Я больше так не могу, — в отчаянии проговорил Джи.

Он и Снейк сидели на полу кабины возле раскуроченного вычислителя среди коробок с годными и негодными микросхемами.

— Не могу я так, нахрен, — повторил пилот. – Я чувствую, как он на меня пялится. Я просто с ума сойду.

«Атеист» уже третьи сутки вращался вокруг желтого гиганта, захваченный силой его тяготения. Снейк с мрачным молчаливым упорством методично извлекал из разбитого бортового компьютера негодные схемы, подбирал и вставлял новые из аварийного запаса. Джи в меру сил старался быть ему полезен. Механик спешил, поскольку каждые восемнадцать часов, пресекая плоскость кольца, корабль начинал рыскать, уворачиваясь от мелкого каменного мусора и, как следствие, все больше и больше терял скорость, постепенно переходя на более низкую орбиту.

— Веришь мне, — проникновенно продолжал Джи, понижая голос, — я уже два раза видел, как он шевелит губами, и поза у него каждый раз меняется.

Зло засопев, Снейк положил на пол тестер, затем поднял глаза и уставился на товарища.

— Что за бред ты несешь? – проговорил он сердито. – Узи не может разевать рот. Он сдох целых три дня назад.

Фигурка в белом скафандре медленно плыла через перекрестия решетки блистера.

— Снейк, — Джи прижал руки к узкой груди. – Давай потратим пару часов и все-таки втащим его в корабль, иначе я точно слечу с катушек.

— Джи, ты хренов параноик, — сказал Снейк устало. – У нас нет этих двух часов. У меня немереная прорва работы. Если я за две недели не налажу вычислитель, мы не сможем запустить маршевые двигатели и свалимся на этот гребаный шарик. Счастье, что вспомогательные работают на автономных мозгах, иначе нас бы уже четыре раза превратило в дуршлаг, но горючее во вспомогательных тает, а без центрального компа нам даже не провести перекачку. Я не буду терять два часа, чтобы втащить в корабль замерзший кусок дерьма!

Джи вздохнул. Он знал, что Снейк прав. Выравнивая кувыркающийся звездолет, пилот лично потратил половину запасов маневрового горючего. Джи как никто другой понимал серьезность положения и все же ничего не мог с собой поделать.

— Не замерзший, — сказал он тоскливо, — в скафе терморегулятор и батарея свежая, а я точно свихнусь…

***

Закрепившись за скобы тремя шнурами, Джи понемногу вытравливал трос. «Только бы не промахнуться с направлением, — думал он, глядя на висящего над головой бортмеханика. – Следующего оборота ждать минут тридцать, и тогда Снейк меня точно убьет».

Снейк парил над корпусом веселым воздушным шариком на нитке. Его скафандр в сиянии близкой планеты горел желтым, в руках мужчина сжимал длинную палку с петлей на конце, «Узиловкой», как механик самолично окрестил свое изобретение.

Окрашенное осенним светом тело мертвого капитана, медленно проворачиваясь вокруг оси, подплывало все ближе и ближе. Джи затаил дыхание. Он видел, как его товарищ осторожно вытягивает вперед палку с упругой петлей. Ну! Еще чуть-чуть! Еще малость!

— Есть, — сказал в наушниках Снейк. – Я его схватил. Тащи нас вниз.

Они втянули тело Узи в корабль и, даже не разоблачаясь, поволокли капитана в медицинский отсек. Там, с минуту посовещавшись, расстегнули и сняли покрытый изморозью скафандр.

— Нужно вколоть ему мумиксидат, — сказал Снейк, рассматривая затянутые в противопотное белье ноги трупа, — чтобы не вонял и не разлагался. У нас холодильника для мертвяков нет… Смотри-ка, а выглядит почти как живой, только посинел немного, и это после трех дней в скафандре, вот же зараза.

— Я уже вкалывал, — тихо сказал Джи.

— Когда это? – подозрительно спросил Снейк.

— Когда ты за инструментами летал.

— И зачем?

Джи пожал плечами:

— Просто аптечка на глаза попалась, и я подумал, что потом мы замотаемся и забудем.

— И после этого ты мне будешь говорить, что он тебе подмигивал из космоса? – Снейк обидно усмехнулся.

Джи виновато развел руками.

— Все равно было как-то нехорошо, что он там плавает.

— Ладно. – Снейк сунул руки в карманы. – Пусть пока здесь лежит, а у нас дел невпроворот. Надо только раздеть его и чем-нибудь прикрыть, короче, сделать, так полагается.

***

Снейк отхлебнул кофе, поставил чашку на пол и помассировал пальцами усталые веки. В центральной бортовой станции больше сорока тысяч микросхем. Проклятый метеорит убил примерно четверть. И все их нужно успеть поменять за паршивые две недели, а иначе… Бах! «Атеист» свалится на драную кремовую планету. Сгорит к чертям в плотных слоях атмосферы. Хорошо, хоть не взяли старателей на Альтаире. Жадный Узи предпочел возвращаться порожняком, чем сбросить цену за посадочный билет. Проклятый сквалыга! Если бы компьютерная система корабля была дублированной… Если бы в рубке вместо престарелого «Марка-2155» стоял по крайней мере «Кеплер-114», все было бы много проще.

А теперь жадный паразит лежит под зеленой простынкой и ухмыляется посинелым ртом. Даже после смерти умудрился нагадить. Бедняга Джи, похоже, тихонько слетает с катушек. То ему мерещилось, что покойники, пролетая над блистером, машут ему ручкой, теперь он уверен, будто дохлый Узи поднимается с кушетки и ночами бродит по отсеку. Нет, однажды тело действительно оказалось на полу. Но без всякой замогильной мистики. Ежу понятно, что труп свалился из-за резких маневров на границе кольца.

А что делать Снейку? С одной стороны без помощника, даже такого безрукого, как Джи, он нихрена не успевает, с другой стороны, как подпустить к тонкой работе того, кто уверен, будто задохнувшийся кэп гуляет ночью по коридорам? Белиберда какая-то! А бедняга Джи уже готов опять вытолкать капитана в пространство, просто до смерти боится подходить к покойнику.

Назначенный самому себе пятиминутный перерыв подходил к концу. Снейк вытряхнул на язык последние кофейные капли и со вздохом подобрал с пола тестер. Негромкий шаркающий звук привлек его внимание. Бортмеханик выпрямился и прислушался. Ш-ш-ш-топ, ш-ш-ш-топ, ш-ш-топ.

Что за чертовщина?

Акустика в коридорах «Атеиста» всегда была самой чудовищной. Снейк затаил дыхание и прислушался. Шаги начали удаляться. Что за?..

Снейк почувствовал как в животе поднимается неконтролируемый страх.

— Эй! – сказал он в сторону входного люка. – Джи! Какого рожна ты не спишь.

Ш-ш-топ, ш-топ…

— Джи! – крикнул Снейк.

Тишина.

Механик быстро поднялся на ноги и, сунув руку в карман, нащупал маленький короткоствольный пистолет, который сразу после аварии забрал из каюты капитана. Капитанская пушка, монарший скипетр, символ абсолютной власти. Узи держал ствол про всякий случай. Однажды Джи осторожно спросил у капитана, зачем ему пистолет, если эксплуатационный кодекс все равно запрещает стрелять внутри корабля. На что Узи ответил: «Если стрелять в живот мягкой цельносвинцовой пулей, то с кодексом все будет в порядке».

Сжимая рукоять вспотевшей ладонью, Снейк открыл люк и вышел в центральный коридор.

— Джи! – опять позвал он охрипшим голосом.

Ш-ш-ш-топ… Звуки раздавались в правом складском коридоре, идущем параллельно главному.

Снейк свернул в первый же поперечный проход, рванул вперед и вылетел на неширокую галерею. То, что происходило дальше, Снейк помнил с трудом. Пласты реальности словно бы сдвинулись, обнажая неизвестные и никогда раньше неизведанные породы. Снейка захлестнуло изумление пополам со страхом. Если бы его волосы не были стрижены коротким ежиком, они обязательно встали бы дыбом.

Прямо на механика размеренно и методично топал синеватый труп капитана Фарвиша. Глаза Узи стеклянно блестели, руки безвольно висели по бокам, сморщенный член болтался между мерно ступающих волосатых ног.

— А… ты… с-ст-то… — в ужасе пробормотал Снейк, отступая назад.

Труп приоткрыл рот, в его стеклянных глазах появилось какое-то новое выражение, темп зомбических движений моментально ускорился, и Снейк наконец заорал:

— Джи!!!

Вытянутый вперед пистолет, содрогнувшись, изверг из себя бездымный сгусток порохового пламени. Тело Узи перегнулось пополам, он и сел, потом чуток подумал и медленно завалился на бок.

Когда переполошенный Джи влетел в складской коридор, Снейк, еще сжимая в руке пистолет, стоял в трех шагах от неподвижного тела с простреленным животом.

— Что происходит? – едва выговорил пилот, округлившимися глазами глядя на труп капитана.

Снейк обернулся к товарищу.

— Похоже, кэп теперь точно мертв, — сказал он, придерживая пальцами уголок дергающегося рта. – Я его застрелил.

Именно в этот момент Узи шевельнулся и, перевернувшись кверху задом, медленно поднялся на четвереньки. На лице трупа была благостная добродушная ухмылка.

— Дева Мария, — тихо сказал Джи, теряя сознание.

***

Олла Тьелэсс. Собственная Вселенная. Часть 4. Демиурги. Глава 32

Дружеские посиделки решили проводить в огромном бассейне на Шаале. Ну а почему бы и нет? Мы можем себе это позволить. Во-первых, это не банальный стол с едой, который есть любой таверне. Во-вторых, можно плавать, играть, баловаться и дурачиться, сколько твоя душа пожелает. В-третьих, очень удобно в таком случае переговорить – за шелестом воды и брызгающимися вряд ли кто посторонний сможет подслушать серьезный разговор.

Вот мы и собрались всей огромной компанией. Была здесь вся семейная наша четверка, Теаш, наш сверх Ольт, Тэвлин, оторванный от дел, Зар, оставшийся без капризной «женушки», Гир со своим сверхом – а куда без них? Зеру, увы не удалось оторвать от ее склянок и колбочек, зато пришлось пригласить еще одного невольного участника в наших делах.

Вышло там не совсем красиво по моей собственной глупости. Я решила проверить крепость своих нервов и вызвала инкуба. Себе, ага. Вот только ни хрена не получилось, меня сорвало в истерику и пришлось срочно драпать в саркофаг на корабле, чтобы никого своей истерикой и паническим приступом не поразить. Если бы я не смогла сдержать свой приступ, то наш корабль превратился бы в космического Летучего Голландца. Паника людского экипажа и биоников привела бы к тому, что они покинули бы корабль любым способом, даже повыпрыгивав из шлюзов в одних трусах. Терять наработанный привычный экипаж не хотелось, уничтожать невиновных ни в чем созданий тем более, вот я выкричалась себе в саркофаге.

Не знаю с чего это, но паника теперь кроет при любых намеках на эротику. То ли звезды так сошлись, то ли просто перегруз психики произошел, но результат не радовал. Часа раз два меня вытащил из саркофага Син по требованию моей семейки. Надеюсь, вызванному рыжему красавцу хватило тех кристаллов, что я едва успела отсыпать.

Собственные припадки меня не радовали никак. Который раз уже и, похоже, это надолго. Чем лечить эту нетерпимость мужиков, я не знаю. Хоть в лесби подавайся… Ну вот серьезно, общаться с ними я могу спокойно, целоваться тоже, но только со своими, вымыть их или исцелять в любом виде покалеченного организма. Но стоит дойти делу до интима – все, панический приступ. Как напасть какая.

Поговорить об этом не с кем. Зару такое чересчур личное рассказывать стыдно, хоть он и хороший психолог, а тоже мужик. Ольту тоже как-то неловко. Все-таки это не мой психолог, а Шеврина. Вышибить клин клином, а точнее инкубом, тоже не вышло. Вообще кошмар полный.

Вот я и пошла разыскать рыжего, чтобы извиниться за свое дурацкое поведение и пригласить к нам. Все-таки на вид и по энергии он неплохой парень, это я балда пожизненная.

Рыжий инкуб отыскался тоже около бассейна, меньшего чем наш, но неплохого. Я уселась рядом на бортик и покаянно опустила голову.

— Привет… извини, что так вышло. Не надо было мне вызывать тебя.

— А? – он удивленно поднял ярко-желтые глаза от воды и слегка улыбнулся. – Бывает, не бери в голову.

— Кристаллов-то хватило? – мне как-то тошно на душе…

— Хватило, не проблема. Только ты больше так не убегай, ага? Хоть предупреждай, если что случается. А то я так себе чуть комплексы не заработал, — смеется уже рыжий, плеская рукой в воде.

— Я больше таких глупостей делать не буду, — вздыхаю и выдаю наконец: — Короче, в качестве извинений я хочу пригласить тебя к нам на… пикник что ли. Тоже в бассейне проводим мероприятие. Все свои, атмосфера спокойная. Не придворные грымзы.

— Тогда можно попробовать. Кстати, если у вас там такая атмосфера, можно мне сестру взять с собой?

Я прикинула так и эдак – от суккубы вреда не будет, а если кого и уведет в кустики, то не смертельно. У других-то паники нет никакой.

— Можно, почему нет? Пусть идет, веселее будет.

— Это прекрасно, — желтоглазый демон заулыбался самой соблазнительной улыбкой и связался по амулету с сестрой.

Вскоре перед нами стояла пигалица ростом мне до подмышек, такая же рыжая и желтоглазая. Не ожидала увидеть ребенка на празднике, но так даже лучше — будет баловаться с клоном, по возрасту самое то.

Забираю эту парочку и веду к нам. Там уже все в сборе – расставляют по бортикам бассейна тарелочки и стаканы с напитками, кто-то переодевается, кто-то уже ест, Шеат плещется с Теашем, брызгают друга на друга и играют. Я представила всей честной компании новых друзей, они сменили свои одежки на купальные, и празднество началось. Обещанная приятная атмосфера таковой и осталась.

Сердце феникса. Все исправить Белова Елена Глава 34 СВИДАНИЯ И ВСТРЕЧИ

— Нет. И это нет. И это… Анжелка, ты на свидание собираешься или на очередной заказ? Что за бронелифчик?

— Отцепись. — Анжелика металась по комнате, отыскивая неведомо куда запропавшие любимые серьги — талисман на удачу. Пламя, ну почему как оружие — так в полном порядке, а как украшения — бусы там или мерцалка для волос — так ищи до второго пришествия гномов! И как раз когда ее пригласил Ян!

Феникс даже себе не готова была признаться, как ей нравится молодой демон. Особенно такой, как сейчас: повзрослевший, загорелый, уверенный в себе. Способный сотворить и увидеть красоту буквально на пустом месте. Хороший…

Анжелика чуть ли не впервые в жизни волновалась, как будет выглядеть на свидании. Кружить головы хорошо, когда у самой голова спокойная. А тут совсем другое. И ей совсем не нужны были сейчас комментарии язвы Марианны!

Да где же эта мерцалка?!

— Анжелка, а мне идет! — донеслось от зеркала. И в следующую секунду негодующая феникс обнаружила искомый предмет на голове сестры по клану! — Надо будет такую же себе ку…

— Отдай!

— Ой, чувствую, если не отдам — меня прирежут. На, держи свое сокровище. Кстати, развей мои сомнения: ты на свидание так и пойдешь в разных босоножках?

— Что? — Шокированный взгляд уперся в очень неодинаковые ноги: справа белые ремешки, слева золотистое плетение…

Спустя минуту разворошенная комната была перевернута еще раз в поисках запропастившейся босоножки. Ударный отряд из двух фениксов передвинул мебель, обыскал шкафы и на всякий случай заглянул в мусорку, хотя толку с этого было ноль. Что в мусорку попадало, то уничтожалось практически немедленно.

Еще через минуту, когда разозленные бесплодными поисками фениксы готовы были подраться (ну, почти готовы), беглянка таки отыскалась, но разнервничавшаяся Анжелика невесть почему решила, что данная обувь к выбранному наряду не подходит. Искренний совет Марианны о смене наряда вместо благодарности встретил вспышку критики, в результате чего Марианна всерьез призадумалась об успешности своего собственного свидания, с Мартом, и о том, как вредно иметь в сестрах ядовитую змею… Последняя мысль была неосторожно высказана вслух, и именно по этой причине визит главы клана, имевший место состояться в эту несчастливую минуту, был слегка омрачен пролетевшей над головой босоножкой.

— Ой…

Госпожа Приближенная совершенно хладнокровно отступила в сторону, пропуская предмет обуви, и невозмутимо поинтересовалась:

— Подруги, вы охренели?

Что поделать, женщины есть женщины, и любая решительность, хладнокровие и трезвомыслие отступают, если девушка собирается на свидание с тем, кто по-настоящему дорог. Но швыряться в подругу и по совместительству Приближенную — это все равно чересчур.

Глава клана встретила сбивчивые извинения и оправдания очень спокойно. Даже с улыбкой. Все-таки беременность очень сильно меняет фениксов — Лина словно сияла изнутри какой-то тихой ласковой уверенностью, какой-то своей, только ей известной тайной. И заметно подросшей мощью сил.

— То есть вы еще не дрались, а только собирались? — уточнила она. — А что тогда с комнатой? Ураган прошел?

— Э-э…

— Понятно, — невозмутимо отозвалась ведьма, как-то странно взмахнув рукой. Тяжелый диван, словно ожив, закряхтел и попятился на свое законное место.

— Лина?!

— Про телекинез потом, девушки, которые собираются на свидание. Есть более насущные вопросы. Вперед.

— Куда?

— В магазин. Не идти же вам в этом…

— Все. — Лина отступила и критически оглядела свою работу.

А что, ничего себе так. Обе феникс — ослепительно-яркая Марианна и обманчиво беззащитная Анжелика — были в белых «разлетайках», легких рубашках нежнейшей ткани. Если честно, Лина тайком купила такую и себе, только не белую, а голубую. Очень хороши были и ткань, и покрой. Ненормально предприимчивые люди каким-то образом ухитрились соединить тонкий хлопок с айрру, летучим мхом с Уровня Бьос. Ненавистная летучая гадость, проклятая десятками поколений демонов (никакими чарами нельзя было удержать айрру от полета в прическу, постель или того хуже, кипящий суп), в ничтожном количестве добавленная в хлопок, дала дивный результат. Новая ткань была не просто удобна и красива — она непонятным образом обрела почти невесомость, поэтому платья, рубашки и туники немедленно обзавелись шарфиками, поясками, вставками, то есть всем, что могло изящно струиться в воздухе при малейшем движении счастливой модницы.

Словом, модельеры недаром сходили с ума от новых возможностей. В рекламной коллекции фениксы видели даже нечто, напоминающее крылья…

— Хорошо? — Марианна с удовольствием крутнулась на месте, поднимая бело-рыжий вихрь…

— Ну и… как? — Анжелика поправила в волосах мерцалку и выжидательно посмотрела на главу клана. Обруч послушно полыхнул в ответ на касание и осыпал волосы девушки стайкой искр.

— Лучше быть просто не может, — утешила глава. — Так что вперед, сестры, кружите головы!

Кружить сестры по клану были согласны. У Марианны, правда, с этим были небольшие проблемы, ее Марта фиг закружишь, молодой демон не зря готовился в шпионы и отличался редкостным хладнокровием. Но Марианна есть Марианна — Лина чуть не уронила в магазине кошелек, когда сестра по клану раздумчиво обронила: «Дочку назовем Марьей. Я Марианна, папа — Март… значит, у дочки имя тоже должно быть на «м». Не будем нарушать традиций».

— Ой… Марианка, мы опаздываем!

И только воздух дрогнул, провожая испарившихся на свидание девиц. Лина покачала головой, собираясь ступить в собственный телепорт… и вздрогнула.

— А может, Милена? — Марианна вернулась на пару с вопросом.

— Что?

— Ну имя? Нашей дочки! У меня такое чувство, что она сегодня… понимаешь? Перейдет из теории в практику. Или Маргарита?

Лина молча смотрела на ошалевшую потенциальную мать.

— О! Майя! — просияла Марианна и, не обращая внимания на молчание главы клана, испарилась. Очевидно, переходить из теории в практику.

Ну-ну…

Удачи Марианне в осуществлении традиций.

А ей пора к своим ненаглядным психам. То есть к ученым.

Научный центр, который ей непонятно как подсунул Лёш (лучше б она с дай-имонами сражалась, честное слово!), отнимал бездну времени и порой заставлял усомниться в собственной вменяемости. Вменяемость подопечного «ученого стада» никаких сомнений не вызывала — по причине ее полного отсутствия. Нет, серьезно! Человека, который способен налететь на свое начальство с диким воплем: «Я хочу дрозофил! Срочно», — Лине трудно было назвать нормальным…

Ученые жили в каком-то своем мире, который пересекался с настоящим лишь иногда, когда отважным исследователям в очередной раз что-то требовалось. Дрозофилы, например…

А в остальное время для них и еда, и собственная зарплата, и все остальное за пределами лаборатории были совершенно абстрактными понятиями…

Дети малые, а не ученые умы.

Ладно, к ним еще успеется, а сейчас надо наведаться в родные пещеры. У Анны какая-то проблема…

— Детка! — Старшая феникс обняла правнучку и испытующе вгляделась сначала в лицо, потом, прищурившись, в уже заметный животик. — Все хорошо?

— Все нормально, не волнуйся. Мы растем не по дням, а по часам. — Лина поцеловала бабушку в душистую щеку и улыбнулась. — Кстати, нам что-то чаю хочется… угостишь?

— Конечно. Только… можешь сначала заглянуть в пещеру Пламени?

— Что-то случилось?

— Как сказать… Происходит что-то необычное, а я не могу понять что. Посмотри…

Пламя…

Уникально красивое зрелище, завораживающий прекрасный танец. Он останавливал взгляд любого, кто заходил в пещеру, манил, зачаровывал, и Лина всегда замирала на миг, едва завидев этот золотой свет…

Но сегодня не так.

Пламя по-прежнему мягко подбрасывало в воздух рыжеватые лепестки, и по-прежнему вскинулось, приветствуя Лину… только чего-то не хватало, чего-то важного…

Чего? Кажется, все как обычно.

— Привет. — С губ срывается облачко пара. И феникс невольно замерла, наконец сообразив: в пещере не хватало тепла. Воздух был заметно холодней обычного. Словно Пламя…

«Не тревожься. Со мной все хорошо».

«Правда?»

«Все хорошо. Просто тепло нужно кое-кому другому».

«Интересно…»

«Да, — непостижимым образом в мысленном голосе огненного сгустка промелькнула улыбка. — Это интересно. Особенно тебе. Ты умеешь хранить секреты?»

16.09.2019 9

Мы в социальных сетях