Далеко-далеко, в безымянной долине
— Тварь!
Больно.
Очень…
Первая боль всегда самая острая. Особенно… если… по свежим… следам… терпеть… Терпеть. Почти… невозможно…
Придется.
— Тварь, тварь, гадина упрямая! — чужак хлещет не разбирая, не давая отвернуться и прикрыть голову.
Только бы по глазам не попал. Ведь все, что осталось — смотреть. Если отберут и это — останется только…
Больно.
А небо казалось таким близким.
И то тепло… там… ведь чего-то удалось коснуться там, на линии соединения. Или кого-то. Кого-то… не здешнего. Это ведь было, было, не показалось — от него пришла энергия. Немного, глоток. Но она была!
Мое рождение случилось много позже Времен Безумия, но когда нам еще разрешали разговаривать, старшие говорили про такое. Так бывает, когда чувствуешь своего. Он может поделиться силой…
Неужели это правда?
Если удастся соединиться еще раз!
Если удастся упросить его поделиться! Он свой, он согласится…
Если… если получится пережить сегодняшнее наказание. Так чужак еще никогда не бил.
Больно. Больно-больно-больно. Не могу. Не надо, перестань.
Прошу…
Просить нельзя.
— Я… тебя… отучу… запрет… нарушать! Отучу!
Черные глаза, жмурясь сквозь слезы, смотрят в небо. Отвлечься…
Здесь было очень красиво. Когда-то. Даже теперь, когда половина долины оказалась засыпана, а северную часть изуродовали своими постройками чужаки, еще заметно было, какими красивыми уступами спускались к светящемуся центру долины террасы…
Знали бы строители, что их творение станет для них и их детей и внуков тюрьмой без надежды освободиться.
Или с надеждой?
Не думать про это. Не могу…
Долина тонет в черно-красном мареве, в хлещущих белых вспышках.
М-м-м…
В черно-красный мир, весь из свиста жала и чужачьих ругательств, вдруг вплетается новый звук. Еще один голос. Пустой и легкий, как выеденный мурашами панцирь. Ленивый:
— Пайонг, заканчивай это. Разве шестой номер не в завтрашней очереди? Что с этой туши выжмут, если ты снова зарвешься?
Жало замирает.
— Эта тварь опять пошла на контакт! Она, считай, пробила первую линию контроля! Да за такое… придушить за это мало! Дрянь, а?
— И что? Контроль тройной, прорвет первую линию, там и застрянет.
— Да… — голос чужака промедлил лишь самую малость, но второму этого хватило:
— Или ты, придурок, опять поленился полный контур замыкать? — лень пропадает, в голос вливается оживление. — Ха! Главному это понравится!
— Донесешь?
— А ты бы на моем месте не донес? Нет уж, твоя дурь — моя прибыль. Пока!
— Урод! — шипит чужак вслед зло и бессильно. И разворачивается к шестому номеру, снова наливаясь дурной яростью. — Из-за тебя все, тварь! Нна!
Слепящая вспышка боли почти выламывает крылья. Выгибается в судороге тускло-серебристое тело, запрокидывается в муке голова, увенчанная короной с обломанным зубцом…
Но черные глаза по-прежнему смотрят в небо. Такое далекое сейчас, недоступное небо.
Я все равно вырвусь отсюда! Слышите? Я вырвусь!
0
0