— Пойдемте, милая моя — поторопила девочку миссис Ларсон — Нехорошо опаздывать к завтраку. Леди Сатерли будет недовольна. Ласковые руки нянюшки порхали над малышкой, то помогая умыться и одеться, то сооружая нехитрую причёску из чёрных как смоль волос.
— Вот, какая красавица! — старушка подвела девочку к зеркалу. Хрупкая, но довольно высокая, для своего возраста, Келли, казалась совсем худой, будто тростинка, отчего ситцевое платьице висело балахоном на узеньких плечиках. Бледное личико, в обрамлении иссиня-чёрных волос, навевало мысли о снежных сугробах зимой. И эти, неестественно большие, тёмно-зелёные глаза сейчас казались почти чёрными. Келли не любила своё отражение в зеркале, во что бы ни нарядила её добрая нянюшка, всё это сидело глупо и нелепо. Отец называл её страшной, уродливой, сравнивая призраками и мертвецами. Но милая и добродушная миссис Мел Ларсон в малышке души не чаяла, обожала её всем сердцем, считая самым прекрасным созданием на всем белом свете.
— Пойдемте, пойдемте, моя дорогая! — торопила старушка, выводя подопечную из детской, и, направляясь к обеденной. Келли беспрекословно шла за няней, судорожно сжимая её руку. Сердце то порхало птичкой, предвкушая скорую встречу с мамой, такой далёкой и недосягаемой, и братом, таким любимым и родным карапузом, то билось в бешеном ритме, страшась раннего пробуждения главы семейства. Поглощенная этими смешанными чувствами, девочка не заметила, как дошла.
Всё пространство обеденной обволакивал ослепительный свет, и леди Сатерли в лучах яркого летнего солнца казалась ангелом, спустившимся с небес в этот бренный мир. Она была будто соткана из этого мягкого утреннего света. Всегда подтянутая, собранная, с прямой осанкой и прекрасной фигурой и грацией, коей могли позавидовать многие модницы Лондона. Всегда в центре внимания на всех балах и приемах, недосягаемый идеал для дочери.
Мама… Келли застывает в восхищении… Белокурые локоны, аккуратно уложенные в тщательно продуманную причёску, греческий профиль и небесно-голубые глаза… Наверное, так выглядели богини античной эпохи.
Мистер Сатерли за столом не присутствовал, и страх отступил, пробуждая спокойствие и радость в душе малышки. Отец долго отсыпался по утрам, и по негласной традиции, спускался только к обеду…
За обеденным столом с мамой, болтая ногами и дурачась, сидит Бенджамин, полная копия миссис Сатерли. Маленький херувим, точно такой же, что изображены на церковных иконах, розовощёкий и белокурый, был, как обычно, весел и немного шкодлив. Отрада матери и гордость отца, малыш был всего на год младше девочки, но, в силу своей упитанности, выглядел крупнее сестры. Он не очень любил завтраки, где вечно подавалась такая нелюбимая им каша. И сейчас, его нянюшка старалась уговорить малыша съесть хотя бы ложечку, весело воркуя и причитая над ним. Мама, с умилением, смотрела на это действо, и мимолетная улыбка то и дело трогала её губы.
Келли очень любила Бена, тот, в свою очередь, тоже тянулся к ней, они обожали играть вместе, бегать по саду под оханье нянюшек, а также прятаться от всех, а они делали это очень виртуозно, так, что потом вся прислуга очень долго искала их. Малышка знала все закоулки этого дома, ей показал их тот, кто всё время рядом, в чёрном… в жуткой маске…
Иногда девочка рассказывала брату о тех существах, что являются к ней в минуты её одиночества и о Нём, сотканном из тьмы, следующим за ней тенью… Желая познакомить карапуза со своими волшебными друзьями, Келли приводила его к одинокому огромному старому дереву на заднем дворе.
— Там, в дупле, проход в волшебную страну, что под теми холмами, — указывала она в даль. – Они приходят отсюда и, как-то, даже брали меня с собой… в гости… может, и тебя возьмут… нас с тобой вместе. Я бы хотела…
Именно за такими разговорами, в один из дней, их и застала леди Сатерли, донельзя недовольная такими играми детей и фантазиями дочери.
— Не забивай голову брату всякими глупостями и выдумками! — взяв Бена на руки, прикрикнула она. – Ещё не хватало, чтобы ему ночами кошмары снились! Ты уже большая, ты старшая! Чтобы я больше такого не слышала!
Но Бен просился ещё поиграть с невидимыми друзьями сестры. Отец закатил огромный скандал, и девочке вообще запретили видеться с братом. И вот уже больше месяца, Келли встречалась с ним только за завтраком и, иногда, за ужином. Очень скучала по времени, проведённом вместе, по проделкам, играм, шуткам. Но мистер Сатерли был категоричен, строг и очень страшен в гневе. Никто не хотел провоцировать его, ослушавшись его приказов, все ходили тогда на цыпочках, боясь попасть под горячую руку.
Обедала девочка на кухне с прислугой, дабы не нервировать всё того же, вечно недовольного, главу семейства, взрывающегося по любому поводу. А дочь, такая непохожая ни на одного из родителей, была как бельмо на глазу.
Вечером к ужину, бывало, собирались гости, семьями, с детьми. Умиляясь и восхищаясь малюткой Бенджамином, они, в то же время, дичились Келли за её странные разговоры, за то, что она видела…
— Я думаю, что твоя жена должна лучше воспитывать детей, Николас! Что за странные мысли в этой голове! — зло буркнул тогда мистер Стоун, папин кузен, пришедший с двумя своими дочерьми на ужин, когда девочка обвинила его в отравлении своей жены. Миссис Сатерли приказала нянюшке отвести Келли в свою комнату и больше не выводить к гостям.
— Но я видела её…. — рыдала тогда девочка. — Она спрашивала, за что… он… её… она шептала и плакала… «Деньги всему виной…», — говорила она, просила помочь… Нянюшка-а-а!
Все знали, что миссис Розалинда Стоун умерла при весьма загадочных обстоятельствах. Женщина происходила из очень знатного и богатого рода, единственная дочь любящего отца, наперекор которому она и вышла замуж за дядю Вернера, бездельника и мота, отъявленного эгоиста.
Они обвенчались тайно, а вскоре родилась и их первая дочь. Отец Розалинды смирился с выбором дочери, и всё, вроде бы, наладилось… Страшась гнева тестя, Вернер вёл себя, как примерный семьянин, до тех пор, пока тот не почил, оставив всё состояние дочери. Тут дядюшка и обнажил свою истинную натуру, гуляя направо и налево, и, проматывая состояние семьи, устраивал скандалы и поколачивал жену, а, иногда, и дочерей. Они всегда были тихими и смирными, а, после смерти матери, дрожали от каждого резкого движения отца.
Но Келли видела, видела то, чего не могли заметить остальные, и никому ещё об этом старалась больше не говорить, памятуя о том, что кроме злости, раздражения и упрёков в ответ — ничего не получит. И, пожалуй, только нянюшка была тем человеком, которому девочка иногда могла довериться. Миссис Мел не ругалась, терпеливо выслушивала, при этом ожидая, когда же детское воображение её подопечной перестанет рисовать такие жуткие картины.
Завтрак, по обыкновению, проходил в относительной тишине. Келли поприветствовала маму, склонившись при этом в лёгком реверансе. Слегка улыбнувшись, леди Сатерли попросила её сесть за стол. Бенджамин, задорно помахав руками, открыл, было, рот, чтобы поздороваться, но его няня сунула малышу ложку каши, воспользовавшись моментом.
— Сегодня на ужин опять заедет мистер Стоун, — устало проговорила миссис Сатерли, ей и самой был неприятен кузен отца. — Келли, милая, ты же знаешь, что делать?
— Да, матушка, — девочка ответила, не задумываясь. Ей намного больше нравилось принимать пишу с прислугой в простой нехитрой обстановке, где царил смех, травили весёлые байки, и можно было не задумываться о правилах этикета за столом и просто быть собой. Леди Сатерли тихонько вздохнула, а Келли, незаметно улыбнувшись, принялась за трапезу.
0
0