Рандар зачерпнул кружкой из бочонка кислого дешевого пива и задумался. Сейчас, когда в его карманах лежит полновесное серебро, а раздражающие нервы спутники не позднее следующего утра будут выставлены, как скот, на Торги, он может незаметно раствориться, а там… а там судьба решит сама: кем ему стать в этом человеческом мире. В конце концов можно купить деревянную посудину и перевозить через пролив груз, или должность в торговой страже…
«Стать отребьем с сердцем дракона и прожить человечий век», — Драконар ухмыльнулся собственным мыслям и тяжело вздохнул. Потом, не морщась, отхлебнул кислого пойла и подвёл итог: «Придётся выкупать нищих бродяг по зову души! Идиотская миссия для беглого Наследника!»
У входа в сарай, лишь по чьей-то нелепой ошибке прозванный трактиром, раздался шум. Рандар, сидевший как раз напротив дверного проема, воодушевленно наблюдал как тощий мужичонка пытается разговорить идущую Вайри:
— Такая хозяйка всегда нужна, — подслушал он кусок монолога. — Я тебе выгоду предлагаю. Будешь лекаркой тут, а я рядом: меня обиходишь, долги мои отдашь. Лекарки — они товар ценный, спросный…
Оборванец протянул цепкую руку к ее груди — и Вайри без замаха, но резко, каким-то совершенно не женским приемом, оттолкнула негодяя, который, отлетев на метр, оказался в луже.
Впрочем, капли грязи не сделали одежду нахала еще грязнее.
Рандар оглушительно захохотал — напряжение ночи рассеивалось как утренний туман.
— Вайри, — окликнул он идущую. — Помощь нужна или женихаться будешь?
***
Сознание возвращалось скачками, заставляя плотно сцепленными руками зажимать лоб и тереть правый висок. Каждая новая секунда проснувшегося разума ударом крови пыталась, кажется, проломить голову изнутри.
Шеффарн попробовал открыть один глаз, но все вокруг так внезапно закрутилось, что пришлось сглотнуть подкатившую к горлу тошноту.
Мужчина нащупал свои колени и вжался в них головой, чтобы хоть как-то прекратить мельтешение теней вокруг.
Налицо было сильнейшее перенапряжение, последствия которого он и расхлебывал.
Вспомнить последние события получилось с трудом. Память упорно рисовала бледные щеки, горевшие солеными слезами, ладошки холодные, что касались его практически обнаженной груди, обрамленной мокрой расстегнутой рубашкой… только лицо никак не удавалось вспомнить.
В Доме Воздуха эмоции были под запретом. Конфликты решались быстро, серьезно и спокойно, с предоставлением аргументов, либо во время священного боя Амерти — дословно «танец смерти». Халлен резко выдохнул, попытался ухмыльнуться — в боях он всегда был победителем. После особо тяжелых сражений, случалось схлопотать не одну «вертушку»… но такого поганого самочувствия раньше не наблюдалось.
Чьи были слезы?
Память услужливо подкидывала ненужные подробности последней ночи: шальной взгляд бездонных глаз, прикусанные до крови губы, длинные волосы, в которых запутались его пальцы, пушистая макушка, к которой так приятно прикоснуться губами… срывающееся дыхание и шепот: «Всё будет хорошо, вот увидишь. Всё наладится»…
Шеффарн нахмурил брови: неужто он кого-то успокаивал?
Всю жизнь прожив в Доме Высших, он отлично усвоил их манеры и перенял надменное поведение, и никогда не прижал бы чужачку к груди.
Память добавила звуков: волны грохотали о деревянные, страшно скрипевшие, борта судна, ветер выл, а корабль сам по себе стонал и раскачивался так сильно, что грозил развалиться на сотни мельчайших обломков…
«Ну, так и какой тучи, я не убрался сам, тихо и мирно, а полез усмирять чертову стихию?! — ругнулся Шеффарн. — Из-за какой-такой драной девки?!».
Глаза рывком открылись, потому что нет лучшего лекарства, чем злость, особенно злость на себя самого. А проморгавшись в смутном полусумраке помещения, первым делом он увидел тот самый зеленый испуганный и внимательный взгляд, ради которого так рисковал собой. Память вернулась.
— Больше не приближайся! — рыкнул ошарашенный своими эмоциями Воздушный. Альрис осталась сидеть на коленях, взволнованно хлопая ресницами.
Из угла раздался хриплый кашляющий смех:
— Вот, не смеши. Или ты думаешь, тебе одному под силу? — Халлен повернул гудящую голову на голос и увидел обожженного, но вполне довольного Рафа.
— Нас во всех учебниках упомянут и, заметь, даже не посмертно. А это дорогого стоит!
В голове рисовались схемы: при обильном всплеске сил Водный должен был превратиться, как минимум, во вполне дохленькую статую, покрытую инеем, а он в ожогах… Прибавляем внешнюю поддержку огненной, получаем ожоги — логично.
Дальше память упорно подсовывала практически ощутимые видения, среди которых были и объятий плачущей девки.
Воспоминание о боли, тугим обручем стянувшей виски, о потоке силы, что закрутился вихрем, и который невозможно было прекратить.
Руки на груди. Покалывание, практически неощутимое на фоне головной боли… Разряд!
Так вот оно что! Предохранителем сработала вспышка — и сознание отрубилось как нельзя вовремя!
— Где мы? — наконец задал разумный вопрос Халлен.
Помещение напоминало укрепленный решетками хлев или очень грязную тюрьму для отребья.
***
К полудню рабский загон был набит до отказа.
Припозднившиеся торговцы палками и криками торопились загнать пойманный за ночь товар, чтобы самим переждать жару в прохладе саманных террасок, разбитых вокруг рынка.
Вечерами, на закате, здесь начинался торг.
Впрочем, сегодня не ожидалось большого наплыва покупателей. Портовая шваль, потрошащая по ночам тех, кто опоздал укрыться в крупных торговых трактирах, и поставляющая на рынки свежее человеческое мясо на продажу, была озлоблена и напугана. Этой ночью кто-то основательно проредил их ряды и нанес значительный урон казне Ночной стражи…
Редкие покупатели, вооруженные короткими коросскими гладиусами и тяжелыми чорами, неохотно собирались к вечернему торгу.
Одними из последних, когда жара уже совсем спала и на иссушенную солнцем площадку стали сгонять товар, явилась странная пара, быстро привлекшая к себе внимание.
Высокий, словно высушенный солнцем, бронзовый скорее от загара, чем по цвету кожи, богато одетый в чистые новые одежды воин и молодая девушка в плаще с капюшоном и со знаком целительницы на плече.
Воин встал стороне, вынул из заплечного мешка кусок вяленого мяса с лепешкой и стал есть, недобрым взглядом обводя присутствующих.
Девушка, охнув, торопливо и зло что-то начала высказывать своему попутчику. Он отмахнувшись, как от надоедливой мухи, продолжил трапезу.
Наконец начался торг.
В раскаленном за день воздухе усилился запах немытого тела, мочи, лошадиного помета. Смешанная с пылью вонь забивала рот, не давая глубоко дышать.
Торги начались.
Из кривовато стоящего в самом углу площадки сарая, набитого почти до отказа, начали, словно скот, выгонять «товар».
Проведя почти сутки в затхлой жаре вонючего узилища без воды, люди спотыкались и падали, оказавшись под лучами уходящего спать светила. Периодически раздавались звучные шлепки в ответ на стоны и брань, доносящиеся из пересохших глоток.
Важно вышел распорядитель, который сквозь мерзость запахов и шума неожиданно хорошо поставленным гулким басом, плохо сочетающимся с его потным лицом и неухоженным видом, произнёс:
— Сегодня новый торговый день! Продаются три водоноса, два портовых грузчика, сильный молодой гребец на галеры и две девки, не обученные и дикие, в гарем!
— О, — сплюнул, вдруг ставшую вязкой, слюну на песок Рандар. — Дикие и не обученные? Наши!
— Как ты можешь! — раздраженно прошипела Вайри, которая, в отличие от драконара, не спала днем, и под вечер была совершенно измучена ожиданием и надеждой, а еще истощена от произошедших событий настолько, что даже настойки первоцвета ей не хватило для восстановления сил.
На другом конце загона послышался шум и чья-то грязная рука показала на Шефарна:
— Я возьму!
Вайри открыла было рот, но Рандар сжал ее плечо с такой силой, что она задохнулась.
— Жди! Пусть оценят всех!
***
Рафа вытолкнули связанным. Он тряс головой, из разбитого ударом плети лба сочилась кровь…
— Подними голову, образина, — шипел на него стражник.
— Эта помесь макаки с крысой очень сильна, — пропел бас. — Посмотрите, как он сопротивляется! Хороший сильный гребец…
Рандар поднял руку и, перекрикивая шум базара, сообщил торжищу:
— Он не слишком жирный…. Прежде чем эта куча навоза начнет грести, он должен съесть не одну и не две лепёшки, но я дам за него полмонеты серебра, а за двух… — он показал кончиком хорошего сбалансированного ножа, выполненного в пенджабском стиле, который мгновенно распознала и оценила толпа, на Рафа и Шефарна.
— За двух…. полторы!
Покупатели зацокали языками: цена за двух молодых и сильных рабов была умеренной. Но ведь они были не обучены и строптивы.
— Кто больше? — прогудел над загоном бас.
И по прошествии двух минут Вайри как сквозь вату услышала …
— Продано!
Две четверти часа продолжались торги, шум толпы нарастал: оставались рабыни.
Наконец вывели девушек.
Покупатели вытягивали потные шеи: всем было интересно.
Рандар сунул руку в сумку и достал еще кусок сухой соленой строганины, и стал неторопливо жевать.
Вайри зашипела на него, как разозленная крупная хищная кошка, но тот, усмехнувшись, предложил и ей:
— Присоединяйся, вкусно…
— Тварь, — только и смогла сказать она.
— Драконья помойка! Как ты можешь! Их… их продают, а ты …ты…
— Покупаю!
Девушка вздрогнула как от пощечины и, резко выхватив у Рандара кусок вяленого мяса, сунула его в рот, проглотила, чуть не подавившись, плеснула злостью из наполненных слезами глаз и промолчала.
***
Солнце уже почти село.
Базар пустел. Остались три покупателя, заинтересованных в приобретении рабынь.
Покупка необученных строптивец всегда расценивалась среди работорговцев как заслуживающий одобрения добродетельный поступок: ведь те, кого не подбирали, после торгов становились только шлюхами, а потом кормом для бродячих собак и портовых крыс.
Несмотря на сушь и жару уходящего лета, север не терпел бродяжек — и брошенные на улице не выживали.
Зажглись костры. Распорядитель торопился. Прохлада вечера манила его к дому, к жене и сытному лагману.
— Пять монет, — толстяк с золотым перстнем на жирном пальце ткнул сразу в двоих.
Распорядитель открыл было рот, спеша согласится, но тут услышал:
— Шесть с четвертью и закончим. Я уже устал ждать!
Распорядитель посмотрел на высокого воина, недавно купившего рабов, на бледное от ярости лицо целительницы, что стояла подле, и громко певуче прокричал:
— Прода-а-ано-о-о-о! Торги окончены!