7-8
…Заскрипев, распахнулась тяжелая дверь. Из-под церковного свода посыпалась труха и разлетелись голуби (откуда голуби на болоте, подумал Андрей), узкие лучи света ударили в щелястый пол (откуда свет?).
Ноги помнили, как пружинят ступеньки — не ступеньки, болотные кочки, выжимающие из себя соленую влагу. Андрей прищурился, вглядываясь в полумрак. За невысокой кафедрой, там, где должен был быть иконостас и алтарь, высился деревянный крест. У креста маячила фигура батюшки с кадилом. Батюшка, чернорясый, долгобородый, бормотал неразборчиво, кадило покачивалось в его руке. За крестом, в полушаге от батюшки, воздух начинал дрожать и плавиться — там уходил вверх темный купол Границы. На Границе стоял Митька и держал за руку…
— Камиль?
— Папа!
Только сейчас Андрей сообразил, что и в его руке зажата детская ладошка. Глянул вниз, на светлый хохолок на Димкиной макушке. Папа. Как Андрею хотелось, чтобы этот мальчик называл так его — но Димка тянулся к высокой фигуре за крестом.
— Приидет искупитель, — бормотал батюшка, поклакивали его зубные протезы, поблескивал высокий лоб с залысинами.
— Георгий Петрович?
— Искупитель приидет, и кровью своею нас всех причастит, и живых и умерших. И распахнутся врата…
Андрей знал, что спит, и сон этот ему не нравился. Он попытался проснуться, но воздух стал горяч и вязок, как расплавленное стекло. Сон не отпускал.
— Прошу.
Батюшка сделал рукой приглашающий жест, и Андрей почувствовал, как ноги сами несут его к алтарю и кресту.
— И молоточек-то, молоточек не забудьте.
— Папа?
Маленький Димка недоуменно смотрел, как его отец подхватывает под мышки второго мальчишку. Бледное личико Камиля было состредоточенным. Он и не подумал вырываться, когда Митька приложил его левую, сухую ручку к кресту и нанес первый удар. На пол закапало.
— Кровью своей… А что же вы, Андрей Дмитриевыч, что же вы? Ваша очередь.
Непонятно как в руке у Андрея оказался молоток — возможно, его успел втиснуть в ладонь назойливый батюшка. Димка смотрел снизу недоуменно и обиженно.
— Что же вы. Раньше сядем — раньше слезем, как говорили латиняне. Один гвоздик в одну ручку, другой гвоздик в другую. Потом за поперечину возьметесь с братцем вашим, он с той стороны, вы с этой, поднатужитесь — оно и завертится. А так никак. Присохло. Без смазки-то, без кровушки, не раскрутите. Монетка, монетка…
Кровь маленького ыырка стекала к подножию креста темной струйкой. Митька выжидающе смотрел единственным глазом, и суетился священник, и тянулся к отцу Димка. Андрей поднял молоток. Размахнулся и что было силы опустил его на поперечину креста, там, где она сходилась с основанием. Взметнулась вековая пыль. От грохота заложило уши. Стены церквушки дрогнули, зарябили, и по болоту прокатилось…
…задохнувшись, Андрей откинул с лица плащ-палатку. Вокруг ревело так, что, казалось, рушатся горы — но это всего лишь началась бомбардировка.
8
Долина кипела. Андрей отобрал полевой бинокль у лейтенанта, блюющего за грудой мешков с песком. Зачем нужны мешки, Андрей не понимал, пока одна из бомб не разорвалась в скалах внизу, и НП не окатило каменным крошевом.
— Могли бы зэков каких-нибудь нагнать, — прохрипел рядом немолодой майор.
И выматерился. Из-под его фуражки, с седоватых волос ручейками стекал пот.
— Зэки давно бы уже разбежались. Выковыривай их потом отсюда.
Голос у полковника был спокойный, но странным образом перекрывал царящий в долине ад. Андрей мельком взглянул на него и понял, что Разинцев уже все для себя решил. Откроется Граница, не откроется — вернется к себе домой, нальет коньяку и застрелится. Шрамовник навел бинокль на бывший пехотный лагерь. На месте палаток и вчерашних костров висело облако пыли. Что-то горело, хотя, казалось, гореть было уже нечему. Обильно сдобренный кровью камень потрескался, обуглились невысокие деревца, и несло оттуда гарью и пороховым дымом. Запаха сгоревшей плоти пока не было, но он будет. К вечеру потянет мертвечиной…
— Ну вот, кажется, и все, — так же ровно сказал полковник. — Ждем.
— Чего ждем? — истерически взвизгнул майор. — Ты что, не видишь? Этих перебили, сейчас за нас возьмутся. Думаешь, им нужны свидетели?
Словно в подтверждение, неподалеку грохнуло. С обрыва посыпались камешки. Майор вскочил и кинулся было бежать, но полковник ухватил его за шиворот и швырнул обратно на землю.
— Сиди.
Майор тихонько заныл. Полковник повел головой, будто воротник натирал ему шею, и повторил:
— Всем сидеть. Ждем, наблюдаем за Границей.
Долго ждать не пришлось. Андрей увидел в бинокль, как над медленно оседающей пылью зарябил воздух. Это напоминало мираж, висящий над шоссейными дорогами в особо жаркие дни. То же мельтешение на грани видимости, и черный асфальт превращается в озерную гладь. Казалось, по предгорьям разливается прорвавшая плотину вода. Не темными кляксами, как на снимках со спутника — живой волной текла по земле чернота.
Рядом охнул лейтенант. Откашлялся, но голос его все равно пустил петуха:
— Скалы… это удержат?
Андрей пожал плечами. Камень держал Границу лучше, чем земля. У плеча завозился Печник. Привстал, вытянул тощую шею и уставился на сжирающее долину черное озеро.
— Не удержат. Надо уходить.
— Без паники. Никто никуда не уйдет.
В глазах полковника бегали сумасшедшие огоньки. Печник поднялся, и, отряхнув колени, полез на груду мешков.
— Назад!
Андрей перехватил руку полковника и вырвал пистолет.
— Ах ты су…
— А-а!
Лейтенант что было силы боднул Разинцева головой в живот. Тот выдохнул и тяжело осел. Майор, не переставая скулить, поднялся на четвереньки.
— Тикать надо. Тика-ать.
Андрей понял, что у него в руке зажат пистолет полковника, и что все смотрят на него.
— Испытание прошло неудачно.
Он откашлялся, чувствуя, что еще немного — и заголосит, как мальчишка-лейтенант.
— Надо эвакуировать лагерь. И быстро. Майор, распорядитесь.
Седоватый вскочил и рванул вверх по склону, крича на бегу. Андрей продолжил:
— Лейтенант, ведите командующего. Грузитесь в вертолет.
Суворов попробовал поднять полковника. Тот мешком осел на землю. Лейтенант беспомощно оглянулся.
— Он не идет.
— Печник, помогайте.
Андрей, крякнув, вздернул Разинцева на ноги и потащил к лагерю. Голова у полковника моталась, как у дохлой птицы. Он что-то бормотал, но у шрамовника не было желания прислушиваться. С другого боку пристроился Печник, и стало полегче.
Едва они дошли до первого ряда палаток, их чуть не сшибли с ног. Метались солдаты. Гудя, в небо ушел переполненный вертолет. У второго стояла давка — летчика выкинули из кабины, и он кричал пронзительно и жалобно, извиваясь под ногами дерущихся. Печник, осевший под грузным Разинцевым, прохрипел:
— Бросьте его, Андрей Дмитрич. Бросьте.
— Помолчите. Давайте к скалам. Если заберемся достаточно высоко…
Когда они пробились к скальной стене, стало ясно, что полковника не утащить. Грузное тело обвисло у них на руках. Разинцев и не пытался двигаться.
— Черт! Че-ерт!
На гору гроздьями карабкались солдаты в пятнистой форме. Это напоминало турнир по дикому скалолазанью — разве что то один, то другой участник турнира с криком срывался вниз. Других звуков на плато не было. Только сейчас Андрей заметил, что гул в долине стих и замолчал лагерь.
— Лезьте!
Наконец и Печник не выдержал.
— Что вы смотрите, лезьте быстрее.
Андрей осторожно опустил полковника на землю и полез. Рыхлая порода крошилась под пальцами, ноги в скользких ботинках срывались. Впереди споро карабкался Печник. Даже и сейчас он не бросил мешка, и тот болтался у него за плечами. Андрей толкал себя вверх. Скоро дыхания стало не хватать, губы посолонели от пота. Пот стекал в глаза, мешая разглядеть неровности скалы. Пальцы обшаривали склон в поисках мельчайших выемок.
— Лезьте, у вас хорошо получается.
— Заткнитесь, — прохрипел Андрей, распластываясь по скале.
Мимоходом глянув вниз, он увидел, что там уже все почернело. Граница накрыла сбитые отступлением палатки и посадочную площадку, и сейчас медленно поднималась вверх, как вода, наполняющая шлюз. С удивлением Андрей понял, что забрался уже высоко. Солдаты остались внизу, и одно за другим зеленые пятна тонули в черноте. Шрамовнику даже показалось, что он видит расходящиеся круги — и тут рука сорвалась. Одно ужасное мгновение он провисел над пропастью, цепляясь одной рукой, но потом все же сумел ухватиться и подтянуться. Ноги нашли опору. Андрей прижался к камню и понял, что весь дрожит. Ободранная ладонь кровоточила.
— Все, не могу. Лезьте без меня.
Печник остановился — и стал спускаться.
— Куда?!
Не говоря ни слова, мусорщик ухватил Андрея за ворот и с неожиданной силой потянул вверх.
— Лезьте! Давайте, впереди меня, ну!
И, подчинившись этой силе, Андрей снова пополз вверх. И тут подъем неожиданно кончился. Он перевалился через край и распластался на камнях, вжавшись лицом в острое крошево. Но рука снова затеребила, не давая покоя.
— Лезьте!
— Куда?!
— Ко мне на плечи! Ну!
Андрей, уже ничего не соображая, ухватил Печника за плечо и наступил ботинком на согнутую спину.
— Держите!
Шрамовник не сразу понял, что Печник сует ему сигнальный факел.
— Давайте, зажигайте. Вертолет за вами спустится. Меня вытащит Камиль, но двоих он не удержит.
Задыхаясь, Андрей смотрел, как черная волна захлестывает скалу и растекается под ногами.
— Ну же!
Когда Граница коснулась ног Печника, тот напрягся и задрожал.
— Зажигайте!
Андрею передалась дрожь. Он сумел отломить верхушку факела только с третьей попытки, и в небо ударил сноп красных искр. Кругом уже царила ночь, и в этой ночи вдруг засветился проем. Бледная детская ручка вцепилась в ладонь Печника и потянула. Тот закричал:
— Подожди, Камиль, подожди! — но рука уже утягивала его туда, в свет.
Андрей почувствовал, что опора под ногами исчезла, и он падает. Со странным спокойствием он подумал — когда эта штука сомкнется над головой, что будет? Сразу ли остановится сердце, или еще придется помучиться, как солдатикам там, внизу? Неожиданно подошвы наткнулись на твердое, и Андрей понял, что снова стоит на чьих-то плечах. Чьи-то руки крепко сжимали его лодыжки, и пальцы этих рук были холодны. Андрей опустил глаза. Митька смотрел в лицо брату, и оба его глаза были на месте, а губы кривились и дрожали от усилия.
Сверху загудело. Канат, упавший из вертолетной двери, ударил Андрея по щеке. Поднятая винтами буря на мгновение разогнала черноту. Уже проваливаясь в свет, Андрей успел увидеть, как Митька машет ему снизу рукой и кричит что-то — но что? — и за митькиными плечами стоят сотни, тысячи… А потом вертолет ушел в натруженное, самим Господом распаханное небо.