Проклятый монах продолжал твердить свои молитвы.
Ригальдо, которого, похоже, слишком сильно приложило, или же он просто был вусмерть пьяным, моргал, будто в прострации, но, когда Исли, не раздеваясь, полез к нему на одеяла, встрепенулся и вяло сказал:
– Господи, как я вас ненавижу. Вы, наверное, боитесь меня, раз хотите унизить… Трусливый мерзавец…
– Нет, – перебил Исли, переворачивая его кверху задом. И подумал: «Я желаю тебя, глупый мальчик. Я хочу тебя с тех пор, как впервые увидел». А вслух произнес: – Я тебя спасаю. Если мы не сделаем этого, они заберут тебя и убьют.
Ригальдо дернулся, но Исли навалился на него и плотно прижал ладони к одеялам. Теплые и мягкие, из лучшей зимней пушнины, они струились под руками, сбивались на постели мягкими волнами. Под такими одеялами было бы славно спать вдвоем.
Исли отогнал эту мысль, не додумав. Они с Ригальдо здесь не затем, чтобы вместе спать. Он чувствовал под собой голый зад, покрывшийся мурашками, и не думал уже ни о чем: ни о монахе за стеной, ни о своих воинах за дверью, ни о долге перед королевством, а только о том, что его член тверд, как рукоять меча.
Под руку попался флакон. Негнущимися пальцами Исли распустил шнуровку на штанах. Масло текло в руку, пачкая одежду и одеяла. Когда скользкая набухшая головка самым краем коснулась ягодицы Ригальдо, тот вздрогнул, сжался и прошептал:
– О господи! – и принялся крутиться так, что пришлось заломить ему руки за спину. С коротким вскриком Ригальдо воткнулся лицом в одеяла. Мех тут же набился ему в рот, заглушая все звуки. Исли вздернул мальчишку за бедра, распихал ноги в стороны, глубоко вдохнул и попытался пристроиться. Вышло не с первого раза.
В своих греховных приключениях он уже делал так с некоторыми женщинами, но с мальчиком все оказалось сложнее. Он был сильный, жесткий, не готовый к вторжению, и Исли овладевал им, стиснув зубы. Было горячо и больно, и оттого так хорошо, что темнело в глазах. Ригальдо бешено дергался и вдруг, почувствовав Исли в себе, ахнул, судорожно выдохнул: «Господи!» – и умолк, перестав шевелиться, как замирает пойманный зверь с мешком на голове. Все его мышцы будто закаменели. Приноровившись, Исли размашисто толкался в него, засаживая глубоко и сильно, чувствуя, как поджимаются яйца, а по телу до самых пальцев ног волнами растекается дрожь. Он с трудом дышал, сердце яростно колотилось. Кровать скрипела, монах за стеной перестал бубнить; по спальне отчетливо разносились шлепки от соприкосновения двух тел и хриплое частое дыхание. Сам Ригальдо, которого Исли возил взад-вперед по постели, молчал, не поднимая головы. Рубашка у него на спине задралась, оголив узкую поясницу и оттопыренный белый зад. Исли на свой страх и риск отпустил его выкрученные руки и обхватил за талию, короткими рывками насаживая на себя. Запрокинул голову и выгнулся всем телом, плотно вжавшись пахом между ягодиц. И кончил так бурно и обильно, как не бывало даже в ранней юности, и, пока он изливался толчками, перед зажмуренными глазами будто плясала алая морозная луна.
Освободившись, он рухнул на Ригальдо, бессильно распластался, почти уткнувшись носом в чернявый затылок. Ему не хотелось выпрямляться, смотреть, что он сделал с мальчиком, но он знал, что должен проверить, есть кровь или нет. И привести себя в порядок: Исли чувствовал, что здорово замарался, причем мог сказать это не только о своем теле, выпачканном в масле, семени и дерьме.
В тишине негромко хлопнула дверь: это убрался монах, чтобы сообщить, что дело сделано. Через мгновение слитный рев множества глоток сотряс воздух.
Исли встал, испытывая странную слабость. Его знобило, как после боя, когда отпускает ярость и остается только пустота. Хотелось оказаться как можно дальше отсюда, от этой темной холодной спальни, тошнотворно пахнущей розовой водой, сладкая вонь которой наложилась на острые запахи мужского совокупления. Он разорвал одну из простыней и кое-как вытерся, чувствуя, что ему этого мало – хотелось вываляться в снегу, вымыться полностью, пемзой и мыльным корнем отскрести с себя Ригальдо, который, кажется, въелся ему под кожу. Исли завязал штаны, заправил рубаху и все-таки заставил себя посмотреть на постель.
Ригальдо лежал на животе, нелепо разведя ноги, вытянувшийся и неподвижный, как мертвый. Исли наклонился к нему, но не успел дотронуться: тот, словно почуяв чужое присутствие, зашевелился, приподнялся и перекатился на спину. Его лицо мокро блестело в лунном свете, он двигался очень осторожно, будто одеревенев, а поменяв положение, шумно выдохнул. Лежа на спине, он согнул ноги, плотно сомкнув колени и подтянув к себе подушку, прижал ее к животу, и так в этой странной позе и замер. Исли видел его перекрещенные лодыжки, бледные ягодицы, и испачканные нечистотами ляжки, и зажатый между ногами вялый, сморщенный член. Крови вроде бы не было. Исли дернул к себе одеяла, но их было не вытащить из-под Ригальдо, и, подобрав с пола плащ, набросил мальчику на ноги.
За дверью снова дружно расхохотались. Ригальдо отвернулся, прикрыл глаза.
– Я все-таки позову лекаря с его снадобьями, – сказал Исли. На этот раз Ригальдо не стал протестовать. И, уже обогнув кровать, Исли услышал, как он два раза резко втянул в себя воздух и на одном дыхании произнес:
– Я так хотел показать вам хижину на болотах. Я думал, может, там у меня хватит смелости вас поцеловать.
Исли почувствовал, как теперь уже его щеки заливает жгучая краска.
Он тоже этого хотел, проклятье. Если бы не хотел, ничего бы сейчас не было – Ригальдо уже давно бы перерезали горло. Исли вдруг со всей отчетливостью понял, на что похоже то, что он чувствует: на муки алчного человека, который сам себя обокрал.
Он поискал взглядом кубок, но вспомнил, что в драке они все разнесли. «Мне надо напиться», – подумал Исли и решил, что именно этим и завершит свое брачное торжество.
В дверь, безостановочно кланяясь, проник лекарь, присел на коленях возле постели и взял Ригальдо за руку, считая пульс, поцокал языком и покачал головой.
А тот немного распрямил под плащом ноги и припечатал:
– Наемником вы мне нравились больше, чем королем.
Исли сжал зубы.
– Тем хуже для вас, – сухо сказал он. – Потому что обвенчаны вы именно с королем.