Катя и Светка вошли в трамвай. Катя протянула кондуктору пластиковую карточку электронного проездного. Кондуктор подставила считывающее устройство, и в прорезь выполз чек-билет. Светка подала двадцать рублей двумя десятирублёвыми монетами. Кондуктор взяла их, провела по считывающему устройству своей карточкой и протянула чек-билет Светке.
Девушки прошли в середину салона и сели на свободные места. Ехать через весь город – от ТРЦ «Огни» до Горы – лучше сидя.
– И как тебе фильм на Валентинов день? – спросила Катя, чтобы хоть что-то спросить.
Светка пожала плечами и ответила:
– Думаю, завтра я и не вспомню, про что он, хотя снято ярко.
– Согласна, – ответила Катя, – снято ярко. В рекламе много писалось про спецэффекты, а я не так уж и много их увидела. Так, компьютерные рисунки…
– Да и нелогичностей полно. Зачем было устраивать эту экспедицию, если все заранее знали, что не выживут?! Особой необходимости я не увидела.
– Ну уж нет! – с преувеличенным возмущением сказала Катя. – Если бы они не устроили экспедицию, то и кина не было б! Как бы они тогда смогли так красиво самоубиться?
Светка засмеялась, а потом предположила:
– Ну… сбросились бы с крыши – дешевле и проще. Нет?
– Но тогда у героини не было бы шансов так с придыханием простить герою его измену.
– Надо ж! Чтобы одна дура простила мерзавца, столько человек угробили, – Светка покачала головой. – Пацана жалко. Он вообще ни при чём.
– Какого пацана? – Катя с удивлением посмотрела на Светку.
– Ну этого, который в начале…
Девушки некоторое время молча смотрели друг на дружку, Светка терпеливо ждала, когда Катя поймёт, о ком она говорит. И когда Катя вдруг поняла, то обе засмеялись. Весело, легко, как в былые времена.
Вытирая слёзы, Катя сказала:
– Да, пацана жалко. Такую эпическую картину не посмотрел. Интересно, кто ему билет покупал? Или на кассе что, не видели, что ему явно нет восемнадцати?
Светка пожала плечами.
– Может, попросил кого? – сказала она и тихо добавила: – Спасибо, что вытащила меня. Я сто лет уже не была в кинотеатре.
– Это тебе спасибо, что согласилась составить компанию, – ответила Катя и улыбнулась подруге.
– Традиция, однако, – Светка пожала плечами. – Как же на День святого Валентина и без кино?!
На улице бушевала февральская метель. Пока трамвай ехал, Катя рассказала Светке свои университетские новости, а Светка рассказала про работу и про то, как строили новую лестницу к Нагорному парку, и что вместо двадцать первой школы, которая недалеко от Катиного дома, собирались строить два тридцатипятиэтажных дома. И как люди возмутились, что всё вокруг обвалится, как письма писали везде. Вроде пока приостановили. И разбор старого здания школы тоже приостановили. Разбирали по кирпичику. Тогда кирпичи-то делали не то, что сейчас. Так вот, разбирали-разбирали, и тут открылось, что внутри стоит старое одноэтажное здание типа барака. А школу построили вокруг старого здания, не разбирая его. Там и сейчас ещё видно этот барак, можно сходить, поглядеть.
Договорились, что когда подъедут к своей остановке, то сходят посмотрят, а не сразу разойдутся по домам.
Слово за слово, и вот трамвай, уже наполненный людьми, поднялся в Гору. Светка и Катя протиснулись к выходу. Кое-как вышли на своей остановке. Дождались, когда трамвай отойдёт…
– Ну что, пойдём школу смотреть? – предложила Катя и, прикрывая капюшоном лицо от ветра, направилась в скверик.
Светка осталась на месте. Она расширенными глазами смотрела через дорогу.
Катя тоже глянула на ту сторону и прошептала:
– Этого не может быть!
На автобусной остановке, не обращая внимания на снежные заряды, стоял Пашка – в той же одежде, что и раньше, смотрел на девушек и счастливо улыбался.
***
Пашка и члены Сопротивления – кто на кровати, кто на стульях, кто на подоконнике – сидели в небольшой комнате в клинике. Сидели молча, никто не начинал разговора, хотя тот уже давно назрел.
Пашка не знал, есть у него вопросы к школьным друзьям Павлику Морозову и Юре Гагарину и к остальным присутствующим или уже нет – слишком многое в его жизни изменилось, он успел записать себя в инвалиды и понимал, что в сегодняшнем его состоянии повинны они – члены Сопротивления. Именно они подсунули ГК информацию, что Катя виновата в расщеплении мира. Именно благодаря им его, Пашку, отправили в прошлое, чтобы убить Катю, именно они написали вирус, который разрушил Пашкин чип и сделал Пашку инвалидом…
С другой стороны, благодаря им он познакомился с Катей, пожил в Барнауле, узнал другую жизнь.
Пашка сидел и молчал.
Молчали и остальные.
Когда Ольга Сергеевна «познакомила» его с обитателями клиники и ушла, а за ней ушёл и врач, который оперировал, а потом лечил Пашку, Павлик Морозов тихо сказал:
– Мы ждали тебя.
Эта простая фраза была словно удар под дых – словно это было признание вины.
Пашка пожал плечами – поговорить, да, нужно. Только что может изменить разговор? Пашка уже никогда не будет нормальным.
Но разговор получился только к вечеру, когда все собрались в комнате, где теперь обитал Пашка.
Захар Прилепин как старший хлопнул ладонями по коленям и сказал:
– И всё же нужно поговорить. Не твоя вина, Пашка, что всё пошло не так, что ГК создал образ себя и подключился к чипу через образ, а потом его просто уничтожил. Этого мы предусмотреть не могли. И такую защиту не обойти…
– Зачем?.. – спросил Пашка.
– Что «зачем»? Зачем обходить защиту? – не понял Захар Прилепин.
– Зачем вам нужно было исковеркать мою жизнь? Я жил себе и жил и был по-своему счастлив, и тут появились вы. Зачем?
В комнате снова повисла тягостная тишина.
Но в этот раз ненадолго. Иван Ползунов – самый поживший из присутствующих – тихо спросил у Пашки:
– Если предположить… гипотетически… если бы вдруг появилась возможность отмотать время назад, до точки невозврата, до того момента, как ГК пригласил вас на беседу и вы приняли решение – заметьте, сами! – отправиться стирать Катю… Так вот, зная, всё, что произошло… Будь у вас такая возможность, вы захотели бы изменить своё прошлое?
Пашка задумался. С одной стороны, он теперь без чипа, и не может жить, как все нормальные люди. С другой – представить, что в его жизни не случилась Катя, Барнаул, что он вновь не встретился с родителями…
Не дождавшись ответа, Иван Ползунов сказал:
– Вот то-то и оно! Всё получилось так, как получилось. Прошлое мы не изменим, несмотря на все наши и ГК попытки… – Иван Ползунов усмехнулся. – Но будущее нам подвластно.
Пашка посмотрел на добродушного старичка с пергаментной кожей.
– О каком будущем вы говорите? Какое у меня может быть будущее?
– Если хочешь, то можешь сидеть и страдать, – вмешался Павлик Морозов. – Но, насколько я тебя знаю…
– Что ты знаешь?! – воскликнул Пашка. – Что ты вообще знаешь?..
– Многое, – сказал Павлик Морозов.
– Так расскажи мне! – взвинтился Пашка.
Павлик Морозов помолчал, а потом сказал примирительно:
– Ты слишком сгущаешь краски.
Пашка горько усмехнулся, а Павлик Морозов продолжил:
– Всё не так страшно, как тебе кажется. В конце концов мы всю жизнь живём без чипов.
– Живёте?! – Пашка засмеялся. – И это вы называете жизнью? Ваши неадекватные игры в революцию…
– Да что ты знаешь о нашей жизни?! – обиделся Павлик Морозов.
– А ты расскажи!..
Пашку несло. Где-то далеко в глубине души он понимал, что, возможно, Павлик Морозов в чём-то прав, но тяжесть и ненависть, копившиеся с того самого момента, как он пришёл в себя, наконец-то прорвались и выплеснулись, как гной из назревшего фурункула.
Ненависть была направлена не только на членов Сопротивления. Пашка ненавидел всех: себя, ГК, Неосиб, мужчин, женщин, родителей… Единственным человеком, на которого не распространялась его ненависть, была Катя. Но каждая мысль о Кате причиняла сильную боль – почти такую же по силе, как разрушающийся чип. Только теперь болел не мозг, а душа. Причём боль от воспоминаний усугублялась тем, что привычный мир был разрушен. А доступный не устраивал Пашку совсем.
Худощавый Юра Гагарин сидел на краешке кровати и, склонив голову, хрустел пальцами. Услышав восклицание Пашки, Юра Гагарин поднял голову, посмотрел на своего школьного товарища и сказал:
– Если тебе нравится жалеть себя, жалей. Если хочется страдать, страдай. Если захочешь поговорить конструктивно, то зови. Где нас найти – знаешь.
Потом он поднялся и шагнул к двери. Взялся за ручку, но, прежде чем открыть, обернулся и сказал:
– Мне действительно жаль, что ты лишился чипа… – Но, подумав чуть-чуть, добавил: – А может, и не жаль. Может, я рад за тебя. У тебя наконец появилась возможность стать полноценным человеком.
И Юра Гагарин вышел из комнаты.
Следом за ним к выходу потянулись остальные.
Последним выходил Захар Прилепин. Он, так же как Юра Гагарин, остановился в дверях и сказал Пашке:
– Зови если что.
Пашка остался один. Он подошёл к окну и посмотрел на улицу. Вечерело. Высокие дома терялись в сумраке, белая путеводная полоса люминесцентной нитью перечёркивала, делила здания на две неравные части. Машины ехали по путеводной полосе…
У машин была путеводная полоса. Они ехали и не задумывались, куда она ведёт…
Хотя кому там задумываться? В этих машинах нет водителей. Они едут по заданной программе.
А если вдруг в программе произойдёт сбой? Что случится?.. Вдруг одно из зданий разрушится, перестанет существовать, и белая нить прервётся, что тогда?..
Пашке стало совсем тошно, и он лёг на кровать. Полежал на спине, а потом свернулся калачиком.
Темно. Такой беспросветной темноты Пашка ещё не видел.
Двигаться страшно. Но двигаться нужно.
Хоть как-то сориентироваться в пространстве позволяют сила тяжести, стена за спиной и карниз под ногами. Слишком узкий карниз и слишком гладкая стена. И полная темнота.
Пашка знает, что перед ним пропасть, а вверху – небо. Хотя нет, небо – это из другого мира – из Катиного.
Глубоко вдыхает, насколько даёт маска-противогаз. Он должен это сделать. Он должен дойти.
Перчатки с обрезанными пальцами позволяют ощупывать стену. Сухая, немного шершавая, совсем немного.
Так. Прижаться спиной к стене, расставить руки в стороны, перенести вес на одну ногу, второй нащупать карниз дальше. Поставить ногу так, чтобы большая часть ступни была на твёрдой поверхности, перенести вес тела на неё. Скользнуть вдоль стены, не теряя с ней контакта. Подтянуть другую ногу. Повторить всё заново.
Он должен пройти. Если его обнаружат… Пашка боится представить, что будет, если его обнаружат…
Раздаётся треск электрического разряда, и синяя вспышка освещает стену.
Пашка видит, что идти осталось недалеко. И ещё видит, что в одном месте карниз обвалился…
Если бы был чип, сейчас всё было бы намного проще.
Но есть одно огромное «но». Если бы был чип, Пашке не нужно было бы переходить на ту сторону. Ему бы вообще ничего не нужно было. Он был бы одним из этих – киборгом, машиной для убийств, пушечным мясом.
Пройти по карнизу – единственный способ сохранить свою человеческую природу. И Пашка прижимается спиной к стене, переносит вес тела на одну ногу, подтягивает другую…
Там, на той стороне, есть магистральный кабель. По нему можно перебраться в Барнаул. А там… там живой мир, настоящий! Там есть небо! Там есть Катя…
Там совсем нет киборгов. Это место для людей. Оно создано Богом.
Нога повисает – вот оно – непроходимое место.
Как жить хочется!
Колени начинают дрожать, а из глаз текут слёзы.
Пашке не пройти, он всего лишь человек…
Нет! Не всего лишь! Он человек!
Пашка делает глубокий вдох. Вытирает тыльной стороной перчатки глаза, прижимается к стене и пытается нащупать карниз за обвалившимся куском…
Пашка проснулся с больной головой. Солнце светило прямо в глаза, и он не сразу смог сообразить, где находится. Полежал немного, рассматривая стены и потолок. Его слегка колотило – он уснул, не укрывшись, и замёрз без одеяла.
Однако Пашка недолго пребывал в неведении – взгляд упал на стулья, и память тут же дорисовала людей, сидящих на этих самых стульях. Воспоминания о вчерашнем дне хлынули потоком, и Пашка сел в кровати, моментально переполненный и вчерашним разговором, и вчерашними впечатлениями, и вчерашними мыслями.
Но и мысли, и впечатления, и разговоры за ночь утряслись, уложились, а главное, притупились эмоционально, потеряли яркость и остроту. Видимо, поэтому Пашка искренне не понимал, почему он вчера так сильно расстроился?
Лежать было холодно. Он встал, прошёлся по комнате, разгоняя кровь и пытаясь осмыслить создавшуюся ситуацию.
Ну да, Павлик Морозов, Юра Гагарин и другие члены Сопротивления с самого детства без чипов не имели возможности на нормальную жизнь, такую, как у всех. Поэтому их недовольство ГК вполне естественно. И поэтому вполне естественно, что они захотели изменить мир, сделать его таким, чтобы не чувствовать себя изгоями, чтобы они не отличались от других людей. Точнее, другие люди не отличались от них. А так как чипов у них не было, то ГК не мог отследить мыслей, а следовательно, у них было больше возможностей и свободы действий, чем, скажем, у Пашки, когда он понял, что хочет спасти Катю, – там освободиться от навязанных ГК действий шансов не было.
Вспомнив Катю, Пашка остановился в задумчивости. Потом взял одеяло, завернулся в него, как в кокон, и сел на кровать.
Но мысли, разогнавшись, останавливаться не хотели, и Пашка продолжил думать.
Гаджеты, которые людям, лишённым чипов, дал ГК для того, чтобы они смогли социализироваться, члены Сопротивления использовали для создания новых личностей и запустили их в школу, чтобы заставить детей ненавидеть ГК.
Пашка складывал пазлы один к другому, и чем он лучше для себя прорисовывал картину мира, чем больше кусочков он мог состыковать, тем больше гордился своими умозаключениями. Мысль о том, что он может в чём-то ошибаться, не приходила ему в голову.
Хотя в какой-то момент Пашка подумал, что, может, всё совсем не так, как он себе нарисовал? Может ведь быть и другой расклад?.. Например, ГК прекрасно «знает» про Сопротивление и нарочно подсунул им идеи революции, чтобы стимулировать развитие интеллекта, заставить думать. Мама ведь говорила, что сейчас дети не хотят думать. Или даже не не хотят, а не могут. Что современные дети предпочитают потреблять готовые решения, а не искать новые или хотя бы свои. Ну да, готовые решения убирают конфликтные ситуации, но человек-то без конфликтов не развивается!
И тут Пашке пришла мысль: пока у него был чип, у него всегда наготове были любые ответы! А теперь ответы нужно искать самому!
– Нужно побольше пользоваться гаждетом, чтобы приспособиться к жизни, – сказал сам себе Пашка
С другой стороны, в Катином мире никто не пользуется гаджетом, но все живут нормально…
Но в Барнауле ещё нет ГК…
Так, не придя ни к каким выводам, Пашка лёг, пригрелся и снова уснул.
Когда он проснулся во второй раз, солнце в окно уже не светило – оно ушло за соседний дом.
Пашка встал. Он чувствовал себя отдохнувшим и полным сил. И впервые за последнее время чувствовал себя если не счастливым, то с хорошим настроением. Возможно, и необоснованно, но Пашка не хотел об этом думать.
Он ощутил голод и решил пойти поискать кухню или столовую. Умылся, привёл себя в порядок и, остановившись на минуту перед дверью, всё же вышел из комнаты. Он и хотел, и не хотел увидеть одночатников и других членов Сопротивления.
Скорее, пожалуй, не хотел.
Он не знал, о чём с ними говорить.
В холле, где вчера Пашка встретил старых знакомых, теперь было пусто. Только в кресле рядом с красивым и пышным фикусом дремал старичок.
Пашка подошёл к нему, извинился и спросил про столовую.
– А вы новенький? Слышал про вас. Пойдёмте провожу, – бодро ответил старичок, как будто и не дремал только что.
Он поднялся и, добродушно улыбнувшись Пашке, пошёл к входной двери.
Когда Пашка вслед за старичком открыл дверь в столовую, оттуда выскочили стайкой разновозрастные мальчишки и едва не сбили Пашку с ног.
Старичок с завистью, восторгом и осуждающе одновременно проворчал:
– Вот шустрята! Чуть с ног не сбили! Сколько раз говорил, чтобы не бегали!
Пашка ничего не ответил. Он смотрел на двух девчонок, которые сидели за столом и допивали чай.
К ним подошла Ольга Сергеевна и строго спросила:
– Девочки, не опоздаете на урок?
Девчонки встали, взяли посуду, отнесли её в окошко, над которым была надпись: «Для грязной посуды» – и пошли на выход.
А Ольга Сергеевна подошла к Пашке и так же строго сказала:
– Паша, вы пропустили завтрак. Как ваше самочувствие? У вас всё в порядке?
Пашка ответил, что он в порядке, и вдруг понял, что он совершенно не хочет тут жить.
Поэтому после обеда пошёл в кабинет к Ольге Сергеевне и сказал, что решил вернуться к своей работе.
– Что ж, возможно, это верное решение. Так вы быстрее социализируетесь. Мы вам дадим сопровождающего…
– Нет. Я хотел бы попробовать сам! – запротестовал Пашка.
Он вдруг испугался, что сопровождающим будет кто-то из Сопротивления.
На следующее утро Пашка поехал из клиники на работу. Добрался быстро и без приключений, и это подбодрило его, вселило уверенность. После работы поехал в свою старую квартиру. Он хотел побыть один, чтоб никто не жалел его, и не воспитывал, и… – Пашка усмехнулся, – не социализировал!
Он шёл и радовался, что не успел ни продать, ни обменять свою маленькую, без окон… Свою первую квартиру.
В последний раз он был здесь с Катей. И это позволяло его памяти рисовать любимую девушку: вот она спит на диване, вот ест, вот разворошила все шкафы в поисках аптечки…
Пашка чувствовал себя счастливым оттого, что у него нет чипа, что можно не прятать воспоминания и свои чувства, что можно дать им волю.
Пашка вспомнил, как показывал Кате Неосиб. Он взял пульт и включил окно. Красивый вид. Только был не февраль, а начало осени, но заменить картинку ничего не стоило, и Пашка набрал поиск картинок: «Неосиб в феврале», выбрал наиболее похожую фотографию и поместил в качестве обоев на рабочий стол.
Конечно, это был не тот день и не та погода, но воображение дорисовало недостающие детали.
Пашка огляделся. На диване лежали Катины спортивные штаны, его куртка и джинсы, а на полу рядом стояли его сапожки – то, в чём он был в Барнауле и что уже здесь надевала Катя.
Умом понимая, что запаха не сохранилось, Пашка тем не менее сгрёб одежду в охапку и уткнулся в неё. Так, в обнимку с ворохом одежды, он и уснул.
Когда утром Пашка проснулся, в его голове созрел план. Быстро собравшись, он пошёл на работу.
Никогда ещё Пашка так быстро не просматривал газеты и сводки – он искал информацию о Кате.
Наконец, наткнулся на статью в «Вечернем Барнауле» о том, что некая студентка социологического факультета смогла побывать в будущем. Пашка записал дату выхода газеты.
С трудом дождавшись окончания рабочего дня, поспешил домой, включил компьютер и написал запрос ГК: «Хочу жениться на Екатерине Денисовне Светловой с целью родить четверых детей. Екатерина Денисовна находится в Барнауле 14 февраля 2017 года. Прошу перенести меня в её время».
Нажав клавишу Enter, Пашка счастливо потянулся. Он был уверен в успехе, потому что на собственном опыте убедился, что семья для ГК в приоритете. И единственное, что его смущало, так это почему такая простая мысль не пришла к нему раньше?
0
0