Был мизерный шанс, что наше положение засекут дроны и шрыг отбросят с воздуха, но… слишком много нюансов. Необстрелянные новички, большое количество атакующего зверья — хотя обычно челленджеры ходили пятёрками: четыре поводыря и одна кошка, отсутствие защитного кольца… Самое паршивое, что эти твари легко могли перекусить человеческое тело вместе с боевым костюмом, но нас просто похватали. И реально хреново болтаться в клыкастой пасти без шанса что-нибудь сделать — умные звери сбивали с ног, прижимали к земле и подхватывали так, чтобы обездвижить руки.
Я стрелял… даже когда надо мной нависла чёрно-серая громадина. Последняя порция плазмы слегка нагрела прочную броню нагрудника, не причинив никакого вреда — слишком мало оставалось заряда. А потом — мерзкое ощущение беспомощности, когда болтаешься вниз головой, а кошка бежит достаточно быстро и тебя мотает как тряпку из стороны в сторону. Да, я пробовал трепыхаться и выдираться даже не ради призрачной возможности побега, а ради того, чтобы заставить тварь посильнее сомкнуть челюсти. Но чуда не произошло — меня дотащили без повреждений, только верхний слой костюма процарапан острыми клыками, на базу челленджеров.
Судя по страшилкам, которыми нас пугали старожилы поста, эти челленджеры были хуже живодёров с Четырнадцатого пояса, у которых человек мог умирать целый месяц. Насколько правдивы были рассказы о мастерах пыток Пояса, что способны каждый день наносить с десяток глубоких и болезненных порезов, при этом не позволяя жертве потерять сознание и умереть, никто не знал — не было выживших. Впрочем, лучшим свидетельством их мастерства было то, что войну с ними мы проиграли — а по официальным данным заключили взаимовыгодный мирный договор, согласно которому должны выплатить сумасшедшую сумму за ненужный нам хлам. Но если челленджеры ещё хуже и страшнее, то какого рожна с ними было вообще связываться — живут себе в своём закрытом мирке, на мировую политическую арену не лезут, особо ничего ценного не прячут… Ёпс-та… это же как надо было перетрухнуть в пасти шрыги, чтобы размышлять о мировой политике в целом и о смысле войны в частности?
Опасения, не знаю — к счастью или к сожалению, не оправдались. Да, может и глупо было ожидать, что пленников сразу развесят по каким-нибудь дыбам или рассадят по кольям, но именно это я себе и напридумывал. На самом деле всё оказалось намного проще и прозаичнее — меня шрыга дотащила до приёмной площадки базы и выплюнула прямо в какую-то трубу. Диаметр был настолько широким, что по ней можно было спокойно пройти как по коридору, если бы не слишком крутой угол — а так пришлось прокатиться на заднице, боку и животе поочередно, когда на резких разворотах меня на инерции разворачивало. Падение тоже было не слишком жёстким: да, бесцеремонным, но не травматичным, словно кто-то заботливо устелил бетонные плиты тренировочными матами. Правда, всего лишь в один слой.
Освещения в подвале не было, но создавалось волшебное ощущение, словно чистый вкусный воздух и слабый, приятный для глаз свет, просачивается прямо сквозь стеновые блоки. Я как раз успел сделать вдох-выдох и бегло оглядеться, как сверху предупредительно рыкнули. Только успел откатиться в сторону, как в трубу закинули следующего пленника. Разумеется, вторым на маты свалился мой враг. И точно также проворно кувыркнулся в сторону, старательно прижимая одной рукой к груди нож, вторая висела плетью. Мы, не сговариваясь, заняли удобные позиции по обе стороны от трубы, но больше ничего не происходило: людей не скидывали, звуки снаружи не долетали.
— Ранен?
— Ерунда, всё равно тянуть недолго.
Через пару часов мы сидели возле одной стенки, привалившись плечами друг к другу. Выбраться по трубе наверх было невозможно — слишком скользкое покрытие работало круче спасательного трапа — так что мы вволю накатались и поодиночке, и парно, когда пытались по очереди друг друга подсадить повыше. Оружия никакого — разряженный бластер да обычный солдатский нож. У моего врага ещё и рука прокушена: «…зверюга слегка обиделась, когда я её язык пёрышком пощекотал». Впрочем, стенки он и одной левой рьяно ощупывал и простукивал, так что обследовал такую же площадь, как и я, хотя у меня работали обе руки. Дырок или подозрительных щелей не нашлось. Зато мы могли ночь напролет гадать, как отсюда достают пленников и как тут убирают помещение для новых постояльцев.
Традиционного завтрака, положенного всем пленникам, согласно конвенции сорокового года, не подавали. Зато мы получили холодный живительный душ — вода хлынула прямо с потолка, причем не из какого-то отверстия, а отовсюду. Вымокли мы за несколько секунд, а вода лилась минут десять — так что у нас зубы стало сводить от холода. Да и сидеть по колено в ледяной жидкости — удовольствие сомнительное, но как только душ закончился, вся вода схлынула вниз, прямо через пол.
— Да это же яйца, — мой враг плюхнулся на колени и принялся пальцами ковырять пол.
Дальше он мог не продолжать. Про дышащую «скорлупу» из необычайно прочного материала мы слышали на ознакомительной «лекции» — как раз пока летели, было в запасе шесть часов, и нам запустили фильм про челленджеров и их обычаи. Потом на более детальное знакомство не оставалось ни времени, ни сил. Зато теперь в голове прочно сидели весьма полезные факты о том, что человек может запросто прожить в «скорлупе» месяц без питания и воды — за счёт каких-то веществ, которые излучает оболочка. Но после того, как достанут, у пленника остается примерно час или немного меньше на то, чтобы вдоволь напиться и поесть — иначе падаешь от бессилия, и достаточно быстро умираешь от обезвоживания. Но в течении сорока-пятидесяти минут организм ещё держится на той дозе, что получил в «скорлупе». Я несколько раз сглотнул — есть действительно не хотелось, да и в глотке не сушило. А вот сколько протянет в «яйце» раненый — я не знал, но у нас с моим врагом были неплохие шансы получить эту информацию на собственном опыте. Хотя вряд ли нас будут мариновать тут месяц.
Экраны на рукавах костюмов отсчитывали время, но как-то странно: то казалось, что прошло несколько часов, а на деле сменились только минутные значения. Я несколько раз даже считал до шестидесяти, до ста двадцати, до трехсот — действительно, механизмы сбоили. То ли от воздействия «скорлупы», то ли от челюстей шрыг. В любом случае заняться было всё равно нечем — оставалось только считать. Но разницу, насколько тормозили часы, я так и не определил — каждый раз выходили разные значения.
По моим прикидкам нас продержали в «яйце» четыре дня и пять ночей, но это не точно. Сложно было подсчитать, сколько мы спали, валялись в каком-то странном полузабытьи, когда перед глазами только плавает сероватая муть, бодрствовали, обмениваясь ничего не значащими фразами. Просто точно знаю, что время шло, выхода не было, а ожидание непонятно чего выматывало так сильно, что мы оба уже были готовы на любые пытки, только бы произошло хоть что-нибудь. И наши мольбы услышали: достали нас весьма оригинальным способом — просто высосали воздух через скользкую кишку. И мы, как влетели в скорлупу, так с таким же свистом и вылетели из неё прямо в радостно распахнутую пасть шрыги. Оказывается, эти твари могут работать вакуумным пылесосом.
Я думал, что меня сразу и выплюнут, и можно будет попробовать оглядеться, возможно, найти способ как сбежать. Но нет — меня снова потащили в зубах, помахивая мной из стороны в сторону, словно шрыга была щенком, забавляющимся с пожёванной игрушкой. Осмотреться я толком не успел: только успел заметить круглые сырые сооружения, подсвеченные синеватым мёртвым светом — про нелюбовь челленджеров к прямоугольным формам нам ничего не говорили, но за сотню шагов и три поворота я не увидел ни одного строения с углами.
Ёще одним открытием для меня стало то, что шрыги могут быть молодыми и игривыми. Меня тащила как раз такая — да, пасть у неё тоже была поменьше, поэтому она меня прикусывала чуть сильнее, чем та тварь, которая захватила на поле боя. И даже несколько раз эта шрыга-ребёнок меня даже подбросила, перехватывая, видимо, чтобы ей было удобнее меня нести. А потом, когда ей каким-то рыкающим звуком приказали меня отпустить, не выплюнула, а вполне бережно уложила на серый песчанник и сама же припала рядом на передние лапы и выжидательно потянулась ко мне мордой. Странно, но у меня даже не возникло желания засветить кулаком под нижнюю челюсть — твари бы это вряд ли повредило, скорее я бы себе кости расшиб, — разве что от беспомощности и выброса эмоций. Но на клыкастую ухмылку надо было как-то реагировать, а отползать или закрываться мне показалось трусостью — и я протянул руку и сильно пошкрябал пальцами нос, незакрытый пластинами брони, хотя остальное тело было в «доспехе». То ли челленджеры каждую тварь наряжают по размеру, то ли броня у шрыг с рождения — хотя вот до этого момента я вообще думал, что эти твари роботизированные и детёнышей у них не бывает.
Пока я тянулся и шевелил пальцами, щекоча и поглаживая тёплый подвижный нос, что по размеру был как два моих кулака, повисла напряжённая, до звона в голове, тишина, которая сорвалась в оживлённую рычащую перепалку — челленджеры активно обсуждали меня, и оживлённо похлопывали ладонями по своим плечам и груди.
— Она прочла твои мысли, — надо мной склонился один из челленджеров. Его голос звучал так, словно ему зажимали горло, но слова он выговаривал почти правильно. — Ты первый, кто шарииг прикоснулся — даже недельный ша может откусить руку.
0
0