— Этот юноша… тот, который вышел отсюда. Вы что-то ему сказали. Он был сам не свой. Едва стоял на ногах.
Ах, следовательно, Анастази не слышала её последних слов.
— Что… что вы задумали? – настаивала она.
— Почему вас так это волнует, Анастази? Мне всегда казалось, и вы тому не препятствовали, что вас не тревожит судьба ближнего, в особенности, если этот ближний мужчина.
— Но этот… этот молодой человек, он… Я знаю, он вам приглянулся. Ещё тогда, когда вы впервые посетили дом епископа. Вы упомянули о нем, о секретаре, о юноше в библиотеке. Вы не смогли его забыть. А затем, когда он явился во дворец с поручением от епископа, вы укрепились в своём замысле. Вы приказали мне собрать все возможные сведения о его семье, родных, происхождении, любовнице… А сегодня вы приступили к воплощению замысла, вы сделали первый шаг.
— Да, — спокойно подтвердила герцогиня. – Он мне приглянулся. Я и не пыталась скрыть это от вас, Анастази. Я призналась вам в этом сразу же, едва лишь вы задали мне вопрос, довольна ли я состоявшимся в дом епископа визитом. А несколько дней спустя я подтвердила свой интерес данным вам распоряжением. Таким образом, вы с самого начала принимали в этом деятельное участие и были в достаточной степени осведомлены, какого рода замыслы у меня зреют. Несколько минут назад я посвятила в свои замыслы и его. В конце концов, должен же он знать, каким значительным персонажем является. Молодой человек был несколько изумлён, это правда, но что же тут удивительного? Не каждый день выслушиваешь признание от принцессы крови. Но ему это простительно, ибо он, в отличии от вас, до сих пор пребывал в совершенном неведении.
— Ваше высочество, откажитесь. Подумайте ещё раз. Взвесьте все за и против. Если мой совет, а вы прежде всегда прислушивались к моим советам и, видит Бог, мои предостережения не раз спасали вам жизнь, если мой совет ещё чего-то стоит, так вот: откажитесь от него. Отступитесь. Пусть кто угодно, только не он. Не он!
— Но я не вижу причины, — все так же спокойно продолжала герцогиня. – Почему не он? Или вы что-то знаете о нём, о чём мне неизвестно? Есть какая-то тайна? Другая высокопоставленная любовница? Или, не приведи Господь, любовник?
Анастази изменилась в лице. Даже затрясла головой.
— Нет, нет! Дело не в этом. Нет никаких тайн. Нет никакой любовницы. Я уже докладывала вам об этом. Он верен своей жене. Тут другое!
— Что другое?
Клотильда начинала раздражаться. Она не любила абстрактных категорий, которые нельзя было выразить через стройную формулу подкупа или угрозы.
— Я не знаю, как вам это объяснить. Не знаю, как облечь словами. Но здесь… здесь есть какая-то опасность. Что это за опасность, я тоже не могу сказать. Знаю только, что, если вы затеете с ним интригу, произойдет что-то ужасное. То, что вы сделаете, будет очень дурно. Преступно. И очень опасно. Кто угодно, только не он. Возьмите другого. Их вокруг сотни, тысячи. Вам достаточно только пожелать. Сделать мимолётный жест. И каждый из них будет у ваших ног. Подобно Маргарите Бургундской, вы можете выбирать себе лучших, а тела бывших любовников сбрасывать с Нельской башни. Эти негодяи все равно ничего лучшего не заслуживают.
Герцогиня поморщилась.
— Анастази, дорогая, за кого же вы меня принимаете? Каким это образом я дала вам повод думать, будто мне по вкусу подобные страсти? Сбрасывать тела любовников с Нельской башни! Фи! Отвратительно. Я не настолько кровожадна, чтобы устилать путь до своей спальни окровавленными телами. Почему бы вам не предложить мне последовать примеру царицы Клеопатры и обменивать свою ночь на чью-либо жизнь? Это было бы ещё более захватывающе. Сюжет для античной мистерии. Только я не испытываю желания в этой мистерии участвовать. Мне не нужны толпы почитателей, мне не нужны шум и суета. Это так утомительно. Мне нужен один. Один любовник. И свой выбор я сделала. Мне нужен этот юноша, бедный секретарь епископа. И я не вижу причин от него отказываться. Я не понимаю, почему вы так энергично протестуете. Ваш тон свидетельствует, что вы положительно забылись.
Голос герцогини содержал угрожающий холодок. Придворная дама отступила на шаг и опустила голову. Но не сдалась. Голос её зазвучал глухо и печально.
— Они, это двое, Геро и его жена… Они так молоды и так любят друг друга. У них никого нет. Они совсем одни. Он не знает своих родителей, от неё родители отказались. Но они справляются, им как-то удаётся не впадать в отчаяние и не роптать на судьбу. Возможно, во всем Париже или даже в целом мире вы не найдёте столько искренности и преданности друг другу. Если вы вмешаетесь, вы… вы погубите их. Погубите их обоих. Ибо один не выживет без другого.
Клотильда слушала уже с интересом. Лицо придворной дамы светилось каким-то суеверным благоговением. Будто она узрела проявление сил, ей неведомых, сверхъестественных и могущественных.
— Да вы сентиментальны, Анастази. Что с вами? Что случилось? Какое удивительное превращение! Не могу припомнить, чтобы вас когда-либо прежде одолевали подобные чувства, когда мы затевали с вами множество подобных интриг. Вы помните, что сталось с дочерью герцога Бретонского, когда её жених бы схвачен в постели её мачехи? Свадьба расстроилась, отец вызвал вероломного зятя на дуэль, смертельно ранил, сам угодил под королевский указ, а девушка, потерявшая одновременно отца и возлюбленного, тронулась рассудком. Помните эту историю? Помните, по чьему наущению герцог Бретонский отправился на половину жены, чтобы произвести следствие?
— Я помню, — тихо сказала Анастази.
— Это мы с вами затеяли. Это вы подкинули герцогу анонимное письмо. Вы знали, что это письмо станет причиной трагедии. И вы не сомневались! Вас никогда не трогали судьбы тех людей, что стали жертвами наших козней. Я могу напомнить вам героев ваших собственных похождений. Например, того хозяина гостиницы, кажется, из округа Сен-Жак, который когда-то выгнал вас январской ночью на улицу без единого су. Вы отомстили ему за жестокосердие, устроив в его гостинице пожар. В огне погиб его младший сын, мальчик девяти лет, который лично вам ничего не сделал. А тот юный мерзавец, сын вашей благодетельницы, избалованный рябой недоросль, который лишил вас невинности и обрюхатил, когда вам не было и пятнадцати? Вы нашли его спустя десять лет. Он уже давно забыл о своем преступлении, остепенился, женился и вёл вполне добродетельную жизнь. Он даже выплатил часть долгов своей расточительной маменьки. У него было двое детей и жена на сносях. Но вас это не остановило. Разве вы задумались, совершая месть, что будет с ними, с его детьми, прежде чем нанесли удар? А жена? В чем была виновна она? Она полжизни провела в монастыре, откуда вышла, чтобы выйти замуж. Но вы разрушили и её жизнь. После трагической гибели супруга она прожила недолго, ибо так и не смогла оправиться после преждевременных родов. Как вы сейчас сказали? Один не выживет без другого? Я могу назвать вам с десяток имён, где этот один не смог выжить без другого. И произошло это по моему приказу и благодаря вашему вмешательству. Я вовсе не пытаюсь себя обелить и не отказываюсь от соучастия. Я сознаю, что большая часть ваших преступлений совершена по моему приказу. Но такова наша с вами жизнь. Мы живём среди хищников и сами вынуждены ими быть. Такова уж природа власти. Каждый, кто ею обладает, должен знать, что любой из предпринятых им шагов влечет за собой череду кровавых событий. Власть всегда забрызгана кровью. И вам это отлично известно. Я назначила вас исполнителем своей воли, вы моя правая рука, мой карающий перст. Я вручила вам эту власть, как священный клинок. Я позволила вам пользоваться этим клинком. Вы обрели могущество и насладились местью. Вы наказали всех, кто когда-либо причинил вам боль, но вместе с тем вы оставили за собой немало лишних жертв, несколько вдов и с десяток сирот. И ни разу не оглянулись. Среди них были невинные. Но вы не усомнились и не воздели руки к небу с возгласом: «Ах, они так молоды!» Или: «ах, они так несчастны». Вам это в голову не пришло. Вы играли свою роль Немезиды и воздавали по грехам. Так по какому праву вы обвиняете меня? Я, в отличии от вас, не имею намерений мстить и разрушать. Напротив, я хочу помочь, я хочу изменить его жизнь к лучшему, хочу избавить от нищеты. Что же в этом моём намерении такого непростительного? Я скорее исполняю роль Фортуны. Он в самом деле, как вы выразились, мне приглянулся. В нём есть что-то, — герцогиня щелкнула пальцами, — что-то особенное, невыразимое. Он кажется таким невинным, ещё не познавшим соблазна. И никакого ущерба мое влечение ему не нанесёт. Он, в конце концов, не девица. Для молодого мужчины любовная интрижка самое обычное дело.
— Вы не понимаете, — в отчаянии проговорила Анастази.
Она уже не спорила. Её сразил список жертв и преступлений.
Клотильда бросила на нее насмешливый взгляд.
— Что же тут непонятного? Тут как раз всё ясно. Вам этот мальчик тоже приглянулся и вы в него влюблены.
Анастази страшно побледнела и отступила на шаг. Она была по-настоящему испугана. Силилась что-то сказать, судорожно вдохнула, но с губ её не сорвалось ни звука.
Клотильда продолжала улыбаться. Замешательство Анастази было ещё одним приятным дополнением, десертом к поданному обеду. Догадка её, пожалуй, верна. Придворная дама желает его для себя. Вот почему и бьётся так дерзко.
— Успокойтесь, Анастази, если он вам нравится, вы его получите. Но чуть позже. Вы же знаете, я не затягиваю увлечений. Мне становится скучно. Произойдет это скоро. Меня, как и всякого, влечёт новизна, острота запретного, лёгкая ревность. Даже ваша защитительная речь не отвращает меня, а скорее наоборот, возбуждает. Теперь я уже задаюсь вопросом, а что же в нём такого особенного, если даже вы осмелились мне перечить. Но это всё только поначалу. Очень скоро окажется, что этот юноша ничуть не лучше других. А вся его загадочность от невежества. Затем он кое-чему научится, освоит кое-какие приёмы, и всё вернется на круги своя. Он захочет больше денег, больше власти. Потребует титул, должность, особняк. И тогда я уступлю его вам. Делайте с ним, что хотите. К тому времени, полагаю, вы измените свое мнение.
Анастази не ответила. Она уже сникла, пылавший в ней огонь угас. На лице прежняя маска холодной невозмутимости. Она вновь обращалась в верного сторожевого пса.
— Как ваша подданная, я исполнила свой долг, предупредив ваше высочество об опасности, — произнесла она с безукоризненной вежливостью. – Уверена, что решение, которое примет ваше высочество, окажется единственно верным.
Клотильда умиротворяюще кивнула.
— Вы наговорили немало дерзостей, Анастази, но я вас прощаю. Вы действовали из благих побуждений, исходя прежде всего из моих интересов, и за вашу преданность вы заслуживаете не порицания, а награды. Вы знаете, я умею быть благодарной. Каким бы ни было принятое решение, вы будете вознаграждены.
Она могла сколько угодно разыгрывать хладнокровие и пренебрежение, сколько угодно с презрением приподнимать бровь и отвечать рассеянной улыбкой — избавиться от прорастающих сомнений она не могла.
В чём-то Анастази была безусловно права. С этим юным книжником не так всё гладко, как кажется. Она чувствовала это, прозрачно осязала, но не могла объяснить словами. У неё не было доказательств, не было улик. Только смутное предчувствие. Но его причин она не понимала. Её беспокоили воспоминания о бледном, застывшем лице.
Когда эйфория божественного вмешательства рассеялась и на смену пришла рассудочная трезвость, она вспоминала этого юношу с некоторой тревогой. Прежде всего потому, что ей так и не удалось обнаружить за изумлением скрытого торжества.
Обычно она безошибочно угадывал это торжество в глазах мужчины, даже если он желал его скрыть. Мужчина всегда чувствует себя победителем, даже если победа досталась ему случайно. Он неизменно будет торжествовать, будет выпячивать грудь и наливаться важностью, как наливается синевой свежий кровоподтёк.
Но этот юноша оказался настолько хитёр, что скрыл свои истинные чувства. Нет, не может быть, он был так изумлён, что не успел его ощутить. Для него это было слишком неожиданно.
Когда они встретятся вновь, всё будет по-другому, как обычно, по общепринятому закону. Но всё же… всё же о какой опасности говорила Анастази?
В её жизни было немало опасностей, она знала, откуда ждать удар, знала, как провести партию с наименьшими потерями, но здесь опасность была неуловима. Даже сама Анастази, подобно дельфийской пифии, смогла произнести только невнятное пророчество. А если так, то никакой опасности не существует. Есть только игра воображения, приступ подозрительности, Анастази к этому склонна, от природы и по роду занятий.
Но она, герцогиня, должна быть свободна от влияния надуманных страхов.
В день св. Августина, сразу после Пасхи, когда парижане всё ещё затевали шутовские процессии с пальмовыми ветвями и разыгрывали тайную вечерю с пирогами и обильным возлиянием, в доме епископа Бовэзского состоялся съезд небольшого почтенного благотворительного общества.
В состав этого общества входили дамы-попечители приюта кающейся Марии Магдалины, которые своими трудами спасли немало погибших душ, возвратили к свету отчаявшийся и падших. Так, во всяком случае, они полагали.
Её высочество герцогиня Ангулемская некоторое время назад изъявила желание войти в число почтенных попечителей и внесла значительную сумму в скудную казну. Её благочестивый порыв был принят с благоговейным восторгом.
Весть о том, что она имеет намерение почтить своим присутствием благородное собрание радетелей невинности внесло в их ряды радостное возбуждение. Никогда ещё столь знатная гостья не разделяла их скромную трапезу.
Отец Мартин был так же весьма горд, что знатная прихожанка преломит хлеб за его столом.
«Кучеру для обуздания лошади, во много раз его сильнейшей, необходимы вожжи и удила; в человеке это будет нервная сила, представляющая средство воздействия воли на организм. Умение направлять и концентрировать ее – первая степень магического развития».
Папюс, «Практическая магия»
Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
Год 1203 от заключения Договора.
Провинция Ангон, город Ангистерн.
5 день.
Тьма раскинула над Ангистерном шаль – тоньше паутины, темнее воронова крыла. Птица, взлетевшая с подоконника гостевых покоев в доме префекта, растворилась в ней, как горсть соли в мутной воде.
Ворон летел, почти не взмахивая крылами. Так следуют воздушным потокам старые опытные коршуны. Но коршун не может скользить над самыми крышами, и тот, кто способен видеть в темноте, легко опознал бы сейчас колдовскую птицу по полёту.
Бледная луна ещё поджидала свою голубоватую подружку и светила тускло, как сиротская свеча над выплакавшим глаза небом. Ворон то низко парил над городом, то поднимался выше, вглядываясь в чуть более светлые реки улиц, в сажевые заплатки теней между домами. И кружил, кружил во тьме…
Главная улица города золотилась обилием масляных фонарей. Ворон не торопился пересекать этот слабый поток огня. Он двигался параллельно ему, к яркому квадрату света на Ярмарочной площади.
С площади доносились звуки музыки, слышался смех, стук деревянных мечей. Видно, там давали представление заезжие комедианты. Ворон хотел было присмотреться получше к этому оазису ночного веселья, как вдруг тишину прорезал тонкий скрип, перемежающийся с хлюпаньем, а следом раздался человеческий визг, полный такого ужаса, словно кого-то пожирали заживо.
Визг порвал тонкую шаль ночи на лоскуты. Замелькали факелы, захлопали ставни, а крики звучали теперь сильнее, чем тот первый, самый страшный крик.
Ворон покружил над домом с резной башенкой, жавшимся слепым боком к рыночной скотобойне, и… камнем ринулся вниз! Следом вылетела из тьмы огромная крылатая тварь и с визгом заметалась между домами, пытаясь поймать его. Но быстро потеряла тень живой птицы среди мёртвых теней зданий.
За завтраком мэтр Грэ кашлял и кутался в беличью накидку, а тяжёлые шторы в обеденном зале были всё так же плотно задёрнуты, как и вчера за поздним ужином.
Чадили свечи. За окном голосила торговка молоком. Голуби вели на чердаке бурную невоздержанную жизнь, радуясь тёплой осени. Магистр Фабиус зевал, ковырял двузубой вилкой холодный рыбный пирог и вертел в руках кубок, то отхлёбывая из него, то разглядывая узор.
Всю ночь он размышлял, сравнивая увиденное и то, что прочёл в письмах Ахарора.
Маг писал о бедах, что настигают здесь высокопоставленных магистров, но даже не упомянул о разгуле потусторонних тварей. А флёр их присутствия висел над городом, как убедился Фабиус, словно рыбачья сеть над кустом спелой ерги.
Пролетая над Ангистерном, маг чуял пришельцев из Ада всем телом. Что-то нечистое свило здесь гнездо. Ахарор не мог не замечать этого. Он был весьма опытным магом. Не самым сильным, но Магистериум доверял ему.
И, тем не менее, Ахарор писал исключительно о таинственных похищениях: скорее обычных, бандитских, чем устроенных гостями из Ада.
Почему? Был выборочно слеп? Но зачем он тогда вообще сочинил эти странные послания малознакомому магистру, славящемуся, разве что, нелюдимым образом жизни и безразличием к соблазнам власти?
Встретиться с Ахарором? Он стар и, видно, слаб умом, раз до сих пор не соизволил, услыхав о госте, послать к нему слугу, пригласить в свой дом, протокольно, по праву хозяина.
А что если выжидает он неспроста и решил заманить Фабиуса в ловушку? Что если тварь подчиняется ему?
Но не у префекта же пытать о пропавших магах. Да ещё эти проклятые кубки с гербом умирающего правителя… Всех ли магистров пытаются здесь травить, или только его, Фабиуса?
Очередной кубок снова объявился этим утром на столе, слева от магистерского прибора. Серебряный, всё с той же печатью в виде дракона, расправляющего крылья. Случайный гость подумал бы, что префект экономит на посуде, и у него просто нет других кубков.
Разговор не клеился. Мэтр Грэ, случайно встретившись глазами с магистром Фабиусом, тут же опускал взор в миску с куриным супом, кроме прочего, имеющим славу домашнего средства от простуды. Префект изображал нездоровье, время от времени неискусно перхая, как простуженная овца.
Ждали секретаря с докладом.
– Плетей захотел? – процедил мэтр Грэ, когда в зал вбежал бледный, запыхавшийся парень лет семнадцати.
Впрочем, это для магистра он был юнцом, мальчишкой. В небогатых городских семьях взрослая жизнь начиналась рано, и подмастерье вполне успевал к семнадцати годам обучиться грамоте и начаткам ремесла. Но ходить по возрасту он должен был всё-таки в помощниках у писаря. Видно, мэтр Грэ заранее решил свалить безграмотность доклада на глупость слуги.
Угрозы сделали своё дело. И без того напуганный секретарь начал запинаться и мямлить, потому магистр Фабиус просто выдернул из его дрожащих рук свиток с докладом и быстро пробежал глазами.
– Двенадцать возов с вяленой рыбой? – спросил он удивлённо. – Так мало?
– Осень выдалась засушливой… – проблеял мэтр Грэ.
– Река на излучине обмелела, – подсказал ему с усмешкой маг. – И рыбу бабы могли подолами черпать!
Он не сдержался и стукнул кулаком по столу.
Тут же повисла пугающая тишина, даже голуби перестали возиться под крышей.
Паренёк-секретарь упал на колени, понимая, что крайним он сейчас может оказаться с обеих сторон.
Магистр Фабиус оглядел с головы до ног его некрепкую фигуру и приказал в полголоса:
– Вон отсюда.
И когда парень неловко встал и попятился, маг нащупал бутыль с вином, налил, даже не повернув головы, но и не пролив ни капли, и совой уставился на префекта.
– Устал я смеяться, почтенный. Ночью – комедианты, днём – клоуны. В городе разговоры, что какая-то тварь вторую ночь убивает женщин. Да и маги мрут здесь, как мухи, – Фабиус пристально и нехорошо глянул на префекта и отхлебнул вина. – А вот трорское было дорого этим летом по причине всё той же засухи. Да ещё и из южных… подвалов?
Пред словом «подвалы» он сделал очередной глоток, а, заговорив, прямо-таки вперился в лицо мэтра Грэ.
Так они и сидели некоторое время, достаточное, впрочем, чтобы курица отложила яйцо.
– Я не понимаю… – пробормотал наконец префект.
– Ах, даже так? – лицо магистра Фабиуса озарилось поддельной радостью. Он отшвырнул пустой бокал, поднимаясь. – Даю тебе время до захода солнца! На понимание! Тогда и договорим!
В полной тишине маг размашисто прошагал через весь немаленький обеденный зал, задержался у порога, чтобы окинуть взглядом почти нетронутый стол и сгорбившуюся фигурку префекта, и вышел вон, оттолкнув слугу с блюдом яблок.
В гостевые комнаты магистру заходить не хотелось, однако вино брызнуло на рубашку, окропив не только манжет, но и весь рукав. Служанку он позвал, не думая, что придёт та, вчерашняя. С высокой грудью, крепко затянутой в простой чёрный корсет, с девчоночьим румянцем на щеках.
Фабиус был рассержен неудавшимся разговором, но не настолько, чтобы удержаться от лёгкой магической шалости. Когда женщина положила на кровать вычищенную и выстиранную одежду гостя и наклонилась, подбирая с пола испачканную рубашку, корсет её расшнуровался сам собой, левая грудь выскользнула и обнажилась почти вся, показав напряжённый сосок.
Это была несложная шутка, вроде тех, что первыми осваивают студенты, но она вдруг развеселила мага. А служанка зарделась почему-то, словно и не отдавалась ему в полутьме купальни.
Тогда он позаботился о её радостях несколько формально, слишком устал. Но вроде, расстались они без обид? Тогда к чему сейчас эта краска? Ведь не делал он с ней ничего плохого или стыдного?
По взгляду женщины, брошенному в сторону двери, магистр Фабиус понял, что дело не в нём, улыбнулся и… запечатал вход заклятьем, а следом и рот – поцелуем.
Тут же померкло окно, споро зарастающее магической паутиной. А Фабиус, полуголый, по причине неудавшейся смены рубашки, схватил женщину за талию, скользнул губами по нежной коже в вырезе блузки… (Алисса, её же зовут Алисса?) и приник к соску.
Женщина вскрикнула, и наслаждение – маг ощутил это всем телом – смешалось в её душе с болью утраты. Нет, она не хотела от него каких-то особых милостей, трепетала болезненно и неловко, открываясь тому, что пока ещё не случалось с ней. Видно, не было в её потерянном браке особенной женской радости.
Фабиус ощутил, как дрогнуло у него сердце, как согрелось в паху. Он высвободил из корсета вторую грудь, взял обе в ладони. Маг был опытным любовником, но сейчас ему захотелось превзойти самого себя. Он медленно и нежно поцеловал каждую грудь, опустился перед женщиной на колени и поднял её юбки.
Через полчаса магистр Фабиус спустился во двор и приказал седлать коня. Он был одет, словно собрался на приём к королю. Рубаха накрахмалена, камзол вычищен до такой замшевой матовости, что можно было принять его за новый, даже вышивка на камзоле была обновлена сияющей золотой нитью.
Стороннему наблюдателю трудно было понять, в каком настроении маг. Бессонная ночь не убавила ему румянца, не заложила тени под усталыми глазами, гнев не искривил губы, как и недавняя страсть не добавила неуместной улыбки торжества. Но слуги префекта, осведомлённые о том, что завтракать высокий гость отказался, ждали гнева, а, возможно, и рукоприкладства. И магистр едва успел измерить широкий двор вдоль, а парнишка уже вывел к нему Фенрира.
Подросток держал жеребца уверенно, оттого тот легко слушался тонкой, но твёрдой руки. Высокий чернобородый конюх шёл рядом, нервно косясь на «адскую тварь», тиская тяжёлый кнут.
Магистр прищурился, видя страх одного и радость другого. Причина была одна – редкая красота и нервность коня. Красивое – часто бывает капризным. И легко становится злым, если не держать поводья крепкой рукой. Но рука должна быть крепка именно любовью.
Фабиус принял коня, хлопнул по мощной шее, проверил подпругу. (Коня явно седлал подросток). Но ремни были затянуты, как надо, и Фабиус одобрительно улыбнулся, порылся в поясном кошеле, нащупал медяшку. Доброе слово приятней монеты, но есть слугам нужно каждый день. Маг бы не пожалел и серебра, да крупную подачку отберёт конюх.
На сей раз магистр поехал не по центральной улице – мощёной камнем, с деревянными тротуарами, а свернул сначала на выщербленную боковую, а следом и вообще в пыльный грязный проулок, пустив коня по подсохшим помоям, которые жители Ангистерна, по обычаю всех горожан, стремились вылить куда попало.
Учитывая строгость законов Магистериума, за выплеснутые из окна нечистоты могли и руку отрубить, потому пакостили горожане глубокой ночью, а к утру город благоухал, как выгребная яма.
Маг бесстрашно углублялся всё дальше, в самые грязные закоулки, пока не доехал до реки, где тянулись вдоль берега распоследние хижины рыбаков, бродяг и голодранцев. Здесь так воняло гниющими рыбьими потрохами, что маг то и дело вытирал рукавом слезящиеся глаза.
Он спешился у ветхой развалюхи с крышей, подпёртой брёвнами, достал из седельной сумки небольшую котомку, постучал и вошёл, не дожидаясь приглашения.
В единственной скудно обставленной комнате было неожиданно чисто, пахло дымом и сухой сладостью, как часто пахнет в домах стариков.
Фабиус отдышался, потом осмотрелся. У окна, затянутого бычьим пузырём, стоял крепкий деревянный стол, рядом притулилась полка с посудой, а в углу был обустроен очаг. Дымоход заменяло отверстие в крыше, а постелью невидимому хозяину служил большой сундук. Видно, хозяин этот полагал, что своё добро лучше держать поближе к телу.
Казалось, что в доме никого нет, однако магистр Фабиус быстро нашёл замаскированную дверь в крохотную каморку, постучал в неё носком сапога и рявкнул:
– Выходи, Заряна! Да выходи же, не бойся, это я, Фабиус!
За дверцей, едва достававшей ему до груди, звякнул засов, и в проёме показалось пергаментное старушечье лицо.
– Выходи, это я! – продолжал ораторствовать магистр.
– Ну так и не реви, коли ты, – прищурилась старуха. – Слепну я, а не глохну.
– А чего в камору свою залезла?
– Так не узнала тебя в окно. Лошадина твоя – так и молотила копытами землю, так и молотила. Как бесы толкут в ступе грешные души!
– Не поминай Отца всуе. И вылазь уже к столу, я привёз тебе наливки и конскую колбасу!
Магистр достал подарки из котомки. Поставил на стол глиняную бутыль, стукнул о столешницу крепкой, как деревяшка, плоской колбасой, которую когда-то любила Заряна. Тогда она была юна и пригожа.
– Ох, не к добру ты ко мне пожаловал, – шипела старуха, протискиваясь в низкую дверь. – А придут ко мне от префекта – что я скажу?
Когда она выбралась из тени хоть на какой-то свет, выяснилось, что годы хуже всего обошлись с её лицом. Сухое же тело было ещё крепким, хоть и невеликим от природы.
Таков дар ведьмы – первой гибнет её красота, потом сила, и даже мёртвую оболочку магия не может иногда покинуть без посторонней помощи.
– А так и скажешь: любила, мол. И он когда-то меня любил, – пробормотал магистр, вглядываясь в ту, которую не видел уже 30 лет. Не узнавая, и всё-таки отмечая отблеск былой силы и прелести. Даже старческое пёстрое платье как-то особенно шло к ней, делая похожей на лёгкую птицу.
Заряна заметила и взгляд, и картины воспоминаний, отразившиеся в зрачках. Пробормотала без зла:
– Мало ли было тех, кого ты любил, как меня?
– Много или мало, а префекту подтвердят. Да и стара ты. Глядишь – поверит. Другими же, кого здесь я знаю, рисковать не могу. А у Магистериума хватает проблем и без фокусов здешнего префекта.
Магистр выудил из-под стола табурет, усадил старуху.
– Ты мне вот что скажи, – он достал из-за пазухи письмо Ахарора и развернул его, вглядываясь в рунную вязь. – Деребиус Марк, как утверждают в здешней переписной службе, выехал из города ещё по весне и направился в Данков Гребень, где его никто так и не увидел. Испокронус Безумный умер, якобы, в середине лета. Могила его на кладбище имеется, но опрошенные сторонними шпионами соседи указали, что на похоронах никто не присутствовал, а закопала мага городская стража. Также Стериус Сагус, маг первой степени, пребывавший в Ангистерне проездом, в Клаум Мирум не прибыл. Я не могу пока обратиться с этим списком к Совету Магистериума, у меня нет доказательств, одни домыслы. Но совпадения беспокоят. Как и то, что я видел вчера ночью в городе.
– Ты видел «её»? – старуха вскинула белесоватые глаза на магистра. – И какова она?
– А как ты полагаешь сама?
– По следам на телах двух женщин, что погибли у ворот и в городе, я предположила бы, что у нас объявилась гарпия. Она крылата. И когти её достаточно велики, чтобы оставлять глубокие борозды. А здешние маги – старик да три сосунка. Вот и залетела к нам Подменная Птица…
– Ты забыла, что гарпия нападает на дев порочных. Но под стенами судачат, что второго дня в лесу была растерзана крестьянка из замужних, а в городе говорят про девочку десяти лет, что была разорвана прямо в своей постели. Откуда там порок?
– Куда же ты гнёшь? – хмыкнула старуха. – Химера слишком велика, она воняет и теряет везде чешую, о ней давно болтали бы на каждом углу. Но тварь явно крылата. Остаётся… Неужто… – Заряна сделала охранных знак, хитро переплетя сухие пальцы. – Фурия?
Магистр кивнул.
– Это – страшное обвинение, – покачала седой головой старуха. – Фурия не заведётся сама по себе. Она – создание нижнего Ада. Чтобы впустить её, нужен посредник. Да даже и одного маловато будет. Ты думаешь, что пропавшие трое?..
– Я сам видел ночью крылатую тварь с головой кошки и длинным клювом, растущим прямо из груди. Кто это, если не фурия? Она гналась за мной, да города не узнала ещё, чтобы поймать. Я же с наших с тобою времён помню здесь многие закоулки. А об исчезновении магов мне написал уважаемый человек, посетить которого для расспросов открыто я не могу. Если письмо – обман, я спугну врагов, если крик о помощи…
Магистр поморщился: от бессонной ночи у него ныло в висках.
– Мне не понравился здешний префект, Заряна, – тихо продолжил он. – А второй ночи у меня, наверно, не будет, меня и без того пытаются отравить.
Фабиус вздохнул, потянул было руку ко лбу, стереть боль и усталость, но сдержался и погасил так и не родившийся жест.
Старуха потыкала неподатливую колбасную подкову, подняла оценивающий взгляд на мага:
– Всё так же сдержан и недоверчив…– пробормотала она. – И милуешь, и судишь опять не по чину. Нет бы – пойти тебе к магистру нашему Ахарору, хоть и дурак он. А окажется предателем – так и поделом. Тебе он не ровня, справишься, поди. А лучше бы тебе просто отписать с вороном кому следует, и с плеч долой чужую беду! Ты ж не за этим сюда приехал?
– Не за этим.
Фабиус вздохнул, тоскливо нашёл глазами окно. Не любил он мирские дела и суету, но если уж сталкивался с бедой, не враз умел и объехать.
Заряна хмыкнула. Прибрала колбасу в карман передника. Открыла бутыль и шумно понюхала наливку. Глянула на мага мягче, словно бы сжалившись:
– Думаешь, фурию маги вызвали из нижнего мира по трусости Ахарора да по приказу префекта? А письмо он тебе для отвода глаз прислал?
– И вряд ли маги сделали это добровольно, – кивнул магистр. – Боюсь, сидят они сейчас в тесном вонючем подвале. И руки у них связаны совсем не безобидными путами. Фурию мало вызвать, ей нужно и управлять. И одного мага тут маловато. Но чтобы загнать префекта в угол, мне нужны твёрдые доказательства. И мне не к кому сейчас обратиться, кроме тебя.
– И чем же я могу помочь тебе в твоих поисках? Я стара и едва могу вскипятить волошбой чашку чая. Фурии я не боюсь, даже адская тварь не сунется туда, где круглый год – одни гнилые рыбьи потроха, тут и адская чуйка не сдюжит. А вот если префект отберёт мои немудрёные пожитки, прознав про помощь тебе, – тут я и закончу жизнь в канаве…
– В беде я тебя не оставлю, – твёрдо сказал Фабиус. – Отберёт хижину – получишь добротный дом. Ты знаешь, что слово моё всегда было твёрдо. Твоя помощь – наименьший риск для здешнего магического сообщества. Имя твоё исключено из городских претревальных списков. Ты не промышляешь официальной практикой. И отнять у тебя особенно нечего. Но ты прожила в Ангистерне всю жизнь. И видела когда-то этот город до самых корней. А мне нужно отыскать место, где префект держит магов. Тут нужен даже не колдун, а опытный соглядатай. Если не сама – так укажи мне кого?
Старуха поджала губы:
– Префект изменился в последние годы. Кусаться сталкак бешеная лиса. Руки рвёт тем, кто был с ним близок, такой идёт шепоток. Боюсь я. Да и в здешней городской тюрьме – Гейриковых ямах – долго не живут. Может статься, что там и закопали уже твоих магов. Нет у префекта своих подвалов, не слыхала я о таком. Всегда обходился общественными. Некому тут с ним спорить, что хочет – то и воротит.
– Неужто префект так осмелел, что держит городскую тюрьму как собственный дом?
– А кто ему тут указ? Совет города – стал сборищем самых никчёмных людишек, с тех пор как префект лично утверждает каждого кандидата.
– Если маги мертвы, надо искать пособников. Фурия – потусторонняя тварь, префект не сможет сам управлять ею. Кто-то из магов помогает ему, а кто, если из магистров тут один Ахарор?
– А почему бы тебе не обратиться в Совет Магистериума? Стража быстренько…
– …заковала бы самого уважаемого человека в городе в кандалы? – рассмеялся маг. – Пытать бы стала? Только согласно вот этому списку имён, – он потряс свитком, – и крылатой тени, что я видел?
Фабиус прошёлся по маленькой комнате до очага и обратно, остановился в раздумьях, развёл руками:
– Законы Магистериума суровы. Даже меня ничто не защитит от праведного огня, если не смогу доказать своих слов. Помоги же мне действовать наверняка? Твой дар был велик, неужто ничего не осталось?
Старуха посмотрела в лицо магу, который когда-то выглядел гораздо старше её, двадцатилетней девчонки, но таким и остался, и вздохнула.
– Дом – это, конечно, неплохо на старости лет. И я помню, Фабиус, что ты всегда старался быть честен со мной. Но я стала слишком слаба, чтобы помогать. Раз уж пришёл – посиди со мной пару часов, проводи в харчевню. Я люблю теперь мягкую кровяную колбасу и тёмное пиво, наливка – слишком крепка для меня. А я – укажу тебе молодого расторопного помощника. Парнишка учтив, быстр на ногу, чист помыслами и тоже видит город до самых корней.
Увидев мелькнувшее удивление в глазах магистра Фабиуса, старуха засмеялась:
– Не обольщайся! Это мой, а не твой сын! Он отдан в учение к лекарю, но я пошлю к нему соседского сорванца с запиской. Саймон знает грамоту, травы, он умён и неболтлив, поймёт всё с полунамёка. Если есть в Ангистерне чужие маги – найдёт среди живых или мёртвых. Да и от меня отведёт беду: я воспитала его как племянника, растила вдали. Даже на нашей улице знают лишь то, что парень покупает у меня снадобья да заговоры. Пошли-ка в трактир, подождём его на людях. Вряд ли кого удивит, что, раз уж ты вспомнил свою старую любовь, то захотел и пивком напоить!
Заряна поднялась с табурета.
– Согласен? Ну, идём же быстрее! Да подай мне руку! Должна же я пофорсить сегодня перед соседями!
В харчевне тоже воняло рыбьими потрохами, но «бабушке Море», как называли рыбаки Зоряну, сразу отвели почётное место рядом с камином. Там, несмотря на запах, оказалось уютно. И столы были скоблены чисто, а кружки, видно, драили с прибрежным песком.
Скоро магистр и к запаху притерпелся. Да и спокоен он был в обращении с простым людом. Не брезговал и пивом, было бы без яда.
Ведьму, это чувствовалось, любили и уважали на рыбачьей улице. Наверное, здесь, на задворках города, она принесла немало добра, заговаривая раны и лихорадку. Незаконно, но магистр Фабиус прибыл в Ангистерн с хозяйственными делами, а не возглавляя магистерскую комиссию по чистоте ремесла. И не его это сейчас было дело, что Заряна не платит городу налогов за лекарскую практику.
Рыбаки подходили к столу магистра и ведьмы с кружками, с охотой слушали старческую болтовню Заряны, удивлялись молодости её «старинного друга», который на вид не перевалил и сорокалетнего рубежа.
Не прошло часа, как в харчевню вошёл Саймон – парень лет двадцати, белобрысый, с пронзительными чёрными глазами. Они жили на его лице, как два жука, подвижные и блестящие.
Даже по внешности было видно, что дар у парня сильней материнского. Хоть отдала она его в лекари, обладал он и способностью проникновения в суть вещей. Мог бы стать не просто лечащим магом, для чего ему нужно было поступить хотя бы в ученики к одному из дипломированных магистров.
Фабиус видел, однако, что Заряна не собирается ни о чём его просить. Карьера мага – дело долгое и смутное, местами даже опасное, а ремесло лекаря прокормит всегда. И она уже выбрала для мальчишки судьбу.
Магистр Фабиус купил для Заряны пару кровяных колбас и корзинку вяленой рыбы, проводил бывшую любовницу до хижины, по дороге перекинувшись парой фраз и с парнем.
Он знал: ведьма не потеряла ещё колдовской памяти, и разговор сыну перескажет в точности. С оповещением тоже решилось просто. На случай, если Саймону удастся раздобыть нужные сведения, в корзинке с рыбой уже лежало перо голубя.
Сидеть в красивой позе с горстью винограда в руке становилось скучно и неудобно уже через полчаса. Гвен не очень любила позировать, но тут попросила подруга, которой сложно было отказать. Почти как Тине с ее щенячьими глазками.
— Можно, я сожру виноградинку? — Гвен с тоской посмотрела на округлые блестящие ягоды.
— Рид, башкой не крути, я ещё строю! Нельзя.
— Я дальнюю, тебе не видно.
— Знаю я твои «дальние», придется дорисовывать картину «Гвен Рид с довольной мордой и скелетик от грозди в руке». И нет! Я запрещаю тебе произносить слово «концептуально»!
Гвен расхохоталась, но подчинилась — подруге виднее. Линда, в отличие от всяких там необразованных детективов, училась долго и знала много. По джинсам принялся карабкаться ее глупый кот. Линда выругалась, забрала, кот снова полез. Гвен закинула дурака за спину, он там мгновенно залег и замурчал.
— Я б завела, — пробормотала Гвен на незаданный вопрос, — но к коту нужен андроид, а он-то мне нахрен сдался?
Линда печально кивнула:
— Мой как свалил на революцию, так до сих пор не появился. Выбираешь его, сравниваешь, консультируешься, платишь чуть не семь тысяч, а этот мудень уходит бастовать. Ну как так-то?
Гвен понимающе кивнула. Она уже рассказывала про чертова Коннора, который ей чуть череп не проломил. Оставалось поныть про его не менее охреневших сиблингов, но что-то мешало.
— Расплодились, — вздохнула она, продолжая высматривать ту виноградину, которую стрескает первой. Вот эту, с розоватым бочком, наверное. — Линда, вот скажи, если мистеру Камски набить ебало, частным образом, разумеется, это ведь не остановит данный конкретный прогресс, да?
— И тебе не принесет душевного спокойствия. К тому же ты до него даже не доберешься, — фыркнула Линда, продолжая быстро набрасывать контуры, которые даже не напоминали ни Гвен, ни виноград.
— Доберусь.
Повисла тишина. Только кот за спиной ворчал и запускал когти под майку, тыкаясь холодным носом. Красивый, какой-то невероятной породы — шоколадный, весь гладкий, и совершенно глупый. Гвен бы его потискала за наивную морду, но надо было лежать.
— Как у тебя с той вашей девочкой, Тиной?
Гвен тяжело вздохнула.
— Она клевая, честно. Просто у меня ну не стоит на девушек, ну вообще, совсем, никак.
— Даже не попробуешь? С парнями у вас на работе как-то туго сейчас.
— Да ссут они с тех пор, как я Бена посадила.
Мудила ебал ей мозг, выложил порнофотки и несколько видео, снятых тайком. Гвен он бить боялся, она б ему все к чертям переломала, но свою новую девчонку избил едва не до реанимации. Гвен не жалела ни секунды. Только другие мужики смежных отделов чего-то напряглись, и поток приглашений на свидания резко иссяк.
Если бы Гвен могла затусить с девчонкой, эх… Тина ей нравилась. И Линда, и еще десяток прекрасных подруг — но проклятая ориентация мешала. Она пробовала. Ханжой Гвен не была: она пробовала и лесбийские отношения, и тройнички, и прочую полиаморию, но пришла к неутешительному выводу, что это просто не для нее. Очень хреново было оставаться моногамной гетеро в дивном новом мире.
— Эй, этот виноград никого не убивал, не продавал наркоту и не осквернял трупы, честное слово! — Линда вырвала ее из не очень веселых рассуждений. — Не надо на него так смотреть!
— Да я просто жрать хочу! Прикинь, мне приставили андроида, который похож на ночной кошмар. У него рожа вообще не шевелится, и с утра я обнаружила его в дверях, типа с добрым утром. Башку прострелить, что ли…
— Как зовут?
— Жестянка, — Гвен фыркнула, — буду я еще имена запоминать у этой нечисти. Модель RK900, я зову его Найнс. Ну еще кофеваркой, тостером, дилдаком и продолжаю изобретать варианты.
— Назови солнышком, сломай шаблон. Виноград не жрать! Могу добавить в композицию банку пива, его можно.
— Да нахрен это пиво? Я после последнего бара нашла себя на охуенно красивом байкере.
— И в чем проблема?
— Он был не рад, — вздохнула Гвен. — Рассказал потом, что его здорово пугал мой ствол.
— Даже ствол у тебя больше!
Гвен хмыкнула и все-таки отколупнула самую маленькую виноградинку.
Ладно, современная промышленность выпускала неплохие заменители мужиков. Некоторые, правда, ушли на революцию. Хорошо хоть она не поддалась рекламе и не купила себе кофеварку с функцией вибратора, типа шестисотой серии, славных блондинов. Как оказалось, эти сраные блондинчики прекрасно владели пистолетами, автоматами, а в одном случае даже базукой.
Да еще этот хрен девятисотый — высоченный, красивый, криповый, наглый — кофе вылил ей за шиворот, ладно хоть холодный. Она ему чуть башку не прострелила. Хэнк ржал как конь и получил по шее.
Спасало Найнса только распоряжение Фаулера «оплачивает ремонт оборудования тот, кто его сломал». Прямо сейчас денег на замену последней модели, не ушедшей даже в продажу, у нее на счету не было, и влетать в кредит не хотелось.
Наконец, Линда отложила карандаш. Они уползли на кухню, где царил редкий разгром — раньше всей бытовухой занимался Тим. Вино, готовая еда, еще немного винограда… Линда печально вздохнула, разглядывая Гвен в упор. Вот уж кого не смущал даже шрам поперек рожи: «уникальная особенность внешности, я хочу запечатлеть тебя в веках, а не только в уголовной хронике».
Эстетические вкусы подруги вообще были загадочными, но Гвен не возражала. После некоторых неприятных эпизодов в самом начале знакомства они стали куда ближе, чем если б просто трахались. Линда в каком-то роде была ее духовным близнецом — такая же поглощенная работой, такая же самостоятельная, такая же оторва, как и сама Гвен. Только и разницы, что художница и бисексуалка. И невероятно красивая, маленькая, хрупкая, как игрушечная.
— Чем занимаетесь? — Линда облокотилась о стол, держа в руках кофе в крошечной фарфоровой чашечке для себя, и подтолкнула бульонницу для Гвен. — У вас там, небось, интересно сейчас. Революция, вот это все, новые порядки как-то налаживаете?
— Знаешь, есть такое проклятие — «чтоб тебе жить в интересные времена». Вот у нас время просто пиздец насколько интересное.
— А в целом?
— Да как обычно. Трупы, опознания, драки. Этот ушлепок Коннор давит, что мы типа должны преступления против жестянок расследовать, но я видала в гробу.
Терминал пискнул, и Гвен посмотрела на экран. Сообщение от Найнса: приглашение выйти на работу.
— Нахпшел, — сказала Гвен, но линк открыла.
Так. Свидетель жует сопли, утверждает, что его домашнего андроида, вернувшегося домой, кто-то украл с применением электрошокера.
«Обильно врет» — добавил примечание Найнс.
Гвен посмотрела на Линду, та вздохнула и сморщила нос:
— Вот вечно тебе что-то мешает остаться в веках.
Гвен перевела взгляд на данные свидетеля и выругалась, хватая куртку. Пятнадцать лет, родители или опекуны в настоящий момент не могут быть опрошены. Если это не означало большими неоновыми буквами слово «ЗДЕЦ», то Гвен вообще не представляла себе, как оный здец должен выглядеть.
Виноград с вечностью действительно могли подождать.
По пути она успела перехватить хот-дог и примчалась в участок уже почти в норме. Однако при виде этого самого свидетеля ей показалось, что она чего-то не поняла. Высоченный дылда с бородкой в три пера — пятнадцать лет? Господи, что следующее, десятилетки с сединой?
Найнс поприветствовал ее кивком.
— Мистер Эмбри, детектив Рид сейчас займется вами.
— Это обещание или угроза? — пискнул недоросль.
— Предупреждение, — Гвен оглушительно грохнула по столу, и пацан вздрогнул. — К делу. Как нападавшие проникли в дом? По указанному адресу стоит защищённая высотка с многоуровневой системой охраны. Жестянка, дерни их записи.
— Я не знаю! — а голос у парнишки все еще ломался, так что внезапная трель почему-то вышла даже смешной. Слегка. — Я не… слушайте, я уже все рассказал, вот пусть он вам покажет, они всегда все записывают и ябедничают!
Мистер Эмбри поежился, несколько раз поерзал, потом покосился на Найнса.
— Ну, может, я их впустил. Я думал, это, эм… пицца.
Даже талантов андроида не было нужно, чтобы опознать вранье.
— Пицца. При наличии дома андроида, способного сделать пиццу, суши, тирамису и омаров в кляре. Оке-ей.
— Я люблю пиццу! — Пацан тревожно подергал за волосину на подбородке. — Мы иногда ее заказываем, ну, с друзьями. На стороне. Там она другая. В общем, они вошли, и я такой «вы кто» — а они «мы за твоим андроидом», ткнули ее чем-то, и она, ну, отключилась почти. И я, ну, вроде как «эй, куда», а они «не твое дело, будешь возникать — придется твоим предкам тебя с собаками искать, твой адрес мы знаем, понятно?» — и ушли. Вместе с ней. Я уже говорил…
— Записи с камер наблюдения подтверждают рассказ, — Найнс выглядел так, будто у андроида возникло несварение, но он продолжал держать лицо. — Модель АХ-600, не самая продвинутая, но достаточно дорогая, записей о совершенных преступлениях нет.
— Пройдем-ка, — Гвен махнула рукой, и пацан пошел за ней, опасливо озираясь. Правильно пялился.
В допросной он еще и побелел.
— Я же…
— Тут звукоизоляция. Обо всем, что скажешь, узнаю только я и вот эта кофеварка, — она махнула в сторону Найнса, тот мигнул диодом в красный, но промолчал. — И я тебе скажу вот что: кончай пиздеть. Мне не нужен детектор лжи, я и так секу, что ты недоговариваешь.
Пацан жался еще минуты три, попробовал что-то сказать про адвоката, но в результате просто расплакался, и стало видно, что вся его бравада — напускная.
История меж тем вырисовывалась какая-то совсем уж ни в одни ворота. Честер — так его звали — был не в восторге от необходимости в пятнадцать лет все еще находиться под присмотром, как маленький, и не нуждался в няньке, даже если родители уезжали за рубеж на несколько недель. Андроид по имени Джессика следила за его режимом, контролировала карманные деньги, все такое. Еще и пиццу каждый день не поешь. И в ответ на жалобы кто-то в школе предложил, мол, раз ты в семье сейчас единственный человек, сдай ее на время в аренду. Тут тебе и деньги, тут тебе и свобода от регулярного стука родителям, а как предки будут возвращаться — просто запретить няньке говорить о том, что работала на стороне, и все. Сказка.
Честер показал все: и сайт, где нашел, и телефон, по которому нужно было звонить. А дальше все действительно было именно как в рассказе изначально — только вот денег на карточку вовсе не упало, и возвращать андроида ему не спешили.
Родители возвращались уже очень скоро, и, скорее всего, скрыть бы все эти художества не удалось. Впрочем, и черт с ними, прикрывать мелкого засранца Гвен не нанималась.
— Я проверил сайт, — сказал Найнс. — На нем стоит защита от алгоритмов сканирования, которые я использую. Он только для людей, именно поэтому мы не нашли его раньше.
— Мы — это полиция?
— Мы — это Иерихон, — сказал Найнс ровно, но нервно помигал диодом.
Честер выпучил глаза и быстро-быстро забормотал, мол, он никогда ничего плохого Джессике не делал. Гвен только головой покачала: вот как, спрашивается, такое квалифицировать: похищение, кража, мошенничество?
— Конечно, не делал. Скажи еще, она сама согласилась подшабашить где-то там, непонятно где, бросив тебя.
Парнишка сник и забурчал, мол, он же не хотел ничего дурного. Вот же долбоеб. Гвен повернулась к Найнсу:
— Изображения похитителей есть, хоть и не очень хорошие. Прогони их по базе данных. Если они раньше уже светились где-то — замечательно. Я пока поищу сходные случаи. Мистер Эмбри… я настоятельно рекомендую, если у вас есть родственники в Детройте, назвать их контакты, потому что вам определенно нужен присмотр. Вряд ли эти преступники заинтересуются вами еще раз, но в городе достаточно много криминала, чтобы вам оставаться одному. Вы хотели бы поговорить с детским психологом?
Мистер Эмбри не хотел бы, и где-то в пригороде, по его словам, должна была проживать сестра отца… По крайней мере, с ним проблем больше не предвиделось.
Гвен сдала его на руки Хэнку. Тот даже не бурчал, перехватил и помчался. От него чуть не с ноября не пахло виски, отметила Гвен фоном.
Найнс увязался за ней, конечно. Стоило его выгнать к чертям, но Гвен не любила орать, пока думает.
В машине она открыла сайт, изучила — все выглядело очень цивильно. Официальная подработка для андроидов, только почему-то закрытая от них же. Ну-ну.
Адрес, телефон.
Гвен посмотрела на свою жестянку, хмыкнула и набрала номер.
— Добрый день. Вы принимаете на подработку только домашние модели?
— Нет, можно офисных тоже, если миловидные, — голос, судя по дружелюбности и некоторым ноткам, принадлежал андроиду. — Особым приоритетом пользуются женские молды, но в целом симпатичные мужские тоже могут подойти. Желаете сдать в аренду свою собственность?
Непробужденная, скорее всего. Девианты так не выражались. Гвен посмотрела на мерцающего диодом Найнса и осклабилась.
— Ага. Офисный, дурак дураком, нормальный, без загонов про свободу. У нас начальник уехал, вот пусть поработает во вторую смену. Куда можно его отвезти? Ага. То есть адрес на сайте неактуален? Ага, понятно. Хорошо, подождем дома, мне разрешают его забирать. Через час, прекрасно. Увидимся.
Она продиктовала собственный адрес и втопила, сразу вылетая на сотку.
— Интересно, — неожиданно произнес Найнс, — если замазать шрам на носу, можно было бы выдать за андроида вас, детектив?
— А если прилепить тебе сиськи, ты был бы самой уродливой андроидкой на планете, или даже в этом тебе пальмы первенства не видать?
— Женский и мужской молды RK900 не очень отличаются друг от друга, насколько я знаю, — неожиданно парировал Найнс. — Так что я был бы прекрасен, как и сейчас.
— Просто охуенен. Язык бы урезать немного. Готовься изображать непробужденного. Не ссать, ничего они тебе не сделают, арестуем, допросим, все в норме будет.
Как будто кусок пластика мог перепугаться, чушь собачья.
— Мои внутренние биокомпоненты достаточно защищены, так что я не волнуюсь. А вы?
«Забавно», — подумала Гвен. Ее вроде немного отпускало.
Хорошо, что они оба не носили униформу — времени переодеваться не было, а так Гвен просто поправила куртку и сдернула с Найнса его значок, чтоб не палился.
Суббота, соседи тут как тут… Она вышла из машины первой, криво улыбнулась старушке, уже копающейся в мерзлой земле. И это в начале марта!
— Добрый день, Рэйчел.
— Привет, Гвенни, привет. Твой новый мальчик?
— Коллега с работы, — Гвен закатила глаза. Только Рэйчел смела называть ее «Гвенни» и не огребать за это. Возраст, как известно, имеет свои преимущества.
Гвен еще раз оглянула улицу. Тихо, скромно, задерживай хоть тут — звукоизоляция на высоте. Гвен выбирала себе жилье там, где шум ее тренировок не будет мешать соседям. Точнее… точнее, ей помогал выбрать жилье один лейтенант, тогда еще вполне сохранивший отношения с коллегами и здоровую печень. К черту воспоминания. Гвен открыла дверь и мрачно взглянула на андроида.
— Что стоим? Приглашения отдельного ждем?
— В точности. В последний раз, когда я здесь был, вы заявили, цитирую — «Пиздуй пхфлядь и чтоб ноги твоей здесь не было!».
Фраза прозвучала ее голосом.
— Давай внутрь уже. Шустрее! Время идет.
Не то чтобы Гвен очень хотела пускать его внутрь. Найнс вошел, осмотрелся, все начал сканировать… Гвен никогда не держала чего-то, что в случае ее внезапной смерти могло бы сильно развеселить коллег, но все равно стремновато. Ладно, дела. Проверить пистолет, наручники, сделать лицо попроще…
— Сидеть тут, — приказала Гвен, указывая на диван, — по дому не лазить, я не для того пригласила.
Найнс сверкнул глазами и сел, где приказано, но промолчать не смог:
— Я не собираюсь изучать вашу жизнь, детектив Рид, я уже узнал достаточно.
— Мое любимое животное?
— Медоед.
Гвен расхохоталась, ткнула его в плечо и ушла наливать чай для пущей естественности картины. В нелюбимую кружку, конечно. Чтобы не жалко было метнуть, если что.
Интересно, как засранец узнал — все упоминания имени прогуглил уже? Наверняка до двадцатой страницы поисковика добрался. Этот мог. Имя Гвен упоминалось на сайте детройтского парка зоологического резерва в числе спонсоров — и она содержала там именно медоеда.
Чай не успел остыть, когда в дверь постучали. Не позвонили, отметила Гвен, открывая. Те же рожи, что с записи: два мужика, один чуть ниже ее, лысый и с очень темной кожей, второй заметно ниже, очень милый кудрявый пацан. В другое время она могла бы оставить номерок, ей нравились такие сладкие мальчики.
— Госпожа Рид? Можем ли мы посмотреть на вашего андроида?
— Конечно, — Гвен миленько осклабилась, и мальчик вздрогнул, — он ждет в гостиной. Что по деньгам?
Лысый протянул ей визитку и карточку мгновенного перевода. Гвен отсканировала — сумма на месте, ее обманывать не собирались. Любопытно, что за осечка с их свидетелем: деньги, что ли, кончались, или пятнадцатилетку и наебать не грех?
Мальчик вытащил из кармана тонкую «звуковую отвертку», и Найнс встал, странно замерцав диодом: часто, дробно, как будто пытался передать данные и завис в процессе.
— Ну все, — улыбнулся лысый, — поработает, потом вернется. Мич, выводи.
Интересно, как долго этот сайт существует. Подобные сделки — аренда машины или другой дорогостоящей собственности — обычно оформлялась намного более тщательно, с оговаривающимися условиями проката и тому подобными деталями. И устройство это на шокер, если честно, вовсе не походило. Гвен поймала за руку старшего и незаметно прицепила жучок-следилку.
— Вы там все же осторожнее с ним. Мне еще работать с этим бревном потом.
— Останется доволен, — хмыкнул тот и улыбнулся. — Вы же видите, он не против.
Гвен как раз видела, что против. Найнс никогда не двигался так скованно, даже в самые первые дни в участке. Он пытался вырваться, скосил глаза на нее так, что они чуть не закатывались, но продолжал идти.
— Ладненько, — Гвен махнула рукой, — еще увидимся. Может, еще вам кого пристрою.
— Обязательно обращайтесь, — лысый улыбнулся.
Но взглядом он пошарил по прихожей весьма остро и профессионально. Гвен не имела привычки держать наград и прочих полезных вещей на видных местах, но ее дом мог выглядеть слишком стерильным и подозрительно-голым. Как съемный. Впрочем, им-то откуда знать…
Ушли, наконец. Гвен вылезла через окно, пробежала через дворик к гаражу и рванула за ними на байке. Сигнал выводился на стекло шлема, как раз удобно было держаться чуть в стороне, не палясь.
Можно было, конечно, положиться на жучок и сигнал самого Найнса. Но ей чертовски не понравилась эта «отвертка» — она такого не видела, и реакция жестянки тоже была так себе — для обладателя хваленой защиты от чего только можно сраный тостер слишком… паниковал? Да, пожалуй, его взгляд можно было так назвать. Конечно, это все еще могла быть просто подработка… незаконная, да, но это ведь не их отдела забота, можно перекинуть отделу экономических преступлений.
Если бы не единственный глухой удар из минивэна, за которым Гвен следовала, она бы, возможно, так и сделала. Но, пресвятые яичники, никто не смел бить ее андроида безнаказанно, кроме нее самой.
«Что произошло? Ричард только что вышел на связь и сразу пропал», — написал ей Коннор.
— Следуй за моим сигналом, возможно силовое задержание, — передала Гвен, сбрасывая скорость: они свернули на дорогу к одному из этих самых андроидских могильников, про которые плевался Хэнк. Вроде не тот, у которого стояли баррикады.
Откровенно отстойное местечко, и если из андроидов выкручивают дополнительные системы, то довольно удобно делать это именно тут. Нет, что-то не вязалось это с требованиями миловидности. Творилось некое дерьмо.
Гвен старалась не строить версий — тут уже, если непредвзято и без предубеждений, набиралось на похищение, принуждение к труду против воли, и если с лицензиями на работу с андроидами было хоть что-то не в порядке, то Гвен лично собиралась напустить на этот тараканник Иерихон, плевать на их счеты.
Но, если откровенно, опасалась она совсем не нарушения лицензий. Что-то было не так. Они брали андроидов на время и явно должны были возвращать.
Кого они возвращали?
Нужно брать бухгалтерию, смотреть, что в записях, отслеживать и изымать, пока не рвануло.
Она бросила мотоцикл, когда ехать и прятаться стало невозможно, вытащила пистолет и побежала, стараясь больше укрываться за деревьями. Снег отвратительно-громко хрустел под ногами, но за забором заметно гудело. Охрана, два мордоворота-человека, только кинула на кусты рассеянный взгляд и ее не заметила.
Минивэн остановился. Найнса тащили силой. Он дергался, пытался отступить в сторону, с его физиономии лился тириум, и скин аж плавал — нехило приложили!
В кроссовки уже набралось воды. Гвен обошла по самым глубоким сугробам, оставляя след, и смогла подтянуться и заглянуть в ближайшее зарешеченное окно.
Ей открылся вид на судорожно ерзающую на кровати жопу. Мужскую. Разглядев то, что под мужиком поскуливало, Гвен прикусила губу чуть до крови. Мелкий андроид! Пусть даже пластиковый, но это, мать его, незаконно, и кто-то конкретно присядет.
Она сделала шаг назад, оценивающе оглянула здание: довольно плоское, скорее всего, сильно закопано под землю, символика Киберлайф закрашена еще в том ноябре и слегка облупилась за зиму. Март, бля, что ж так холодно!
Коннор написал, подтверждая, что выходит на позицию. Гвен направила его в свою сторону, уже сомневаясь, что удастся влезть без спецназа. Сколько тут могло быть входов?.. Схема показала: всего два, основной с охраной наружу и дополнительный, грузовой, с обратной стороны.
Во всяком случае, согласно официальным данным. С тех пор все могли еще переделать трижды, так что Гвен внимательно смотрела по сторонам — в сгущающихся сумерках все выглядело декорациями к фильму ужасов. Надо думать, для тех андроидов, которые сюда попали, это фильмом ужасов и было… Гвен уже убедилась, что «просто отключать эмоции» девианты не умеют, и не хотела выяснять, пиздят жестянки про свое отсутствие эмоций до девиации, или как. С местным обращением это никакой роли не играло.
«Даркнет недавно сообщил о «терапии для настоящих людей», — пришло сообщение от Коннора. — «Адрес, разумеется, не указан, необходимо связываться с поставщиками, но по некоторым данным, ниточки ведут сюда, и Колин как раз собирался заняться этим на следующей неделе».
Гвен очень надеялась, что сейчас она сможет хоть кому-то оторвать яйца, похуй, натуральные или пластиковые. На следующей неделе! Да они бы еще до нового года тупили!
«Прикрывай второй выход, я пойду с основного».
«Это опасно, детектив».
Гвен фыркнула, спрятала пистолет и обошла угол широкой дугой, теперь подходя уже напрямую. Шлем в руках, лыба на все зубы, аж мордовороты эти заерзали.
— Здорово, мальчики, — сказала она, — мне тут сказали, что терапия проходит, очень здоровская.
— Кто ваш координатор?
— Тут был мой дружок, сказал, что просто потрясно. Что за куратор-то? Я просто куда он сказал приехала. Мне что, обратно пилить? Я только запланировала пару суток веселья!
— Дамочка, тут частная… — он не успел договорить.
Хорошо, что в охранники брали кого попало. Ей уже сильно хотелось кого-то избить, и вот прямо сейчас мечты сбывались. Всего несколько энергичных ударов, даже пистолета доставать не понадобилось.
— У меня очень, очень высокий уровень стресса, — пояснила она, повторно пиная бугая в солнечное сплетение. — Работа нервная. Полиция Детройта, лежать, это задержание. Руки на виду!
У нее с собой была всего одна пара наручников, так что она зацепила обоих через ближайшую ограду и разрядила их пушки, откинув магазины подальше в снег.
Кулаки еще чесались. Внутри она сразу впилила в нос симпатичному пацану и забрала его «отвертку» — пригодится. Лысый мелькнул в конце коридора, увидел ее и рванул в глубину, Гвен помчалась следом, оценивая обстановку на ходу. Вся военная выучка сейчас работала на нее, а не на этих мудил. Но тут лысый взял на прицел замершего Найнса.
— Собственность полиции! — крикнула Гвен, попытавшись выбить пистолет.
Не успела. Пуля прошила плечо и ударила в кость так, что ее протащило по полу. Что-то хрупнуло в кармане, Найнс вышел из ступора и въебал лысому с ноги. Весьма красиво, оценила Гвен, пытаясь зажать дырку. Боли пока не было, у нее всегда был высокий болевой порог.
Адреналин, опять же, помогал. Пока что. Гвен вспомнила, сколько народу перебил Коннор, и завопила:
— Брать живым, давай тут пхлядь без трупов!
Между пальцами лилась кровь.
В коридоре показался помахивающий автоматом Коннор, и Гвен как старшая по званию принялась всех строить и командовать, кому куда бежать, что хватать и как тщательно все фиксировать. Все еще не болело. Просто царапина.
А что командует с пола… Ну, бывало хуже. Ей сильно не нравилось место удара, но почему-то голова кружилась, и все.
Лицо Найнса оказалось напротив, такое же каменное, как обычно. Какие у него синие глаза. И губы ничего так, складываются во что-то. Копия Коннора, но серьезный. Найнс помахал рукой перед лицом, и Гвен поняла, что голова кружится.
— Нахпшел, — шепнула она перед тем, как ей влепили внезапный и нелепый поцелуй. А может, показалось.
Почему-то этот поцелуй на вкус был невероятно горьким, как хинин, и Гвен уже хотела съязвить что-то, когда этот пластиковый козел начал срывать с нее куртку — холодно же, блядь, что он о себе возомнил — а потом в каком-то моменте секундной ясности стало очевидно, что сознание плывет: так бывало при кровопотере.
— До-ку-мен-ти-руй, сволочь, — прошептала она с отвращением к собственной слабости. — Все, мать их, должно быть заснято, слышишь? Всех, кто тут есть, еще стойки для переделки должны быть…
Она упрямо говорила, объясняла, как делать ее работу, раз уж сама не может, но ее, кажется, не слышали.
В первую минуту испытываю только злость. Во вторую становится страшно. Где-то рядом со мной в темноте плавают десять литров крутого кипятка. Контакт с ним не обещает ничего хорошего. Он впитается в одежду, растечется по мне…
Чувствую себя чёрной кошкой в тёмной комнате, которую кто-то очень хочет найти. Лихорадочно просчитываю варианты. Вода остывает. Но это долго.
Ведро наверняка взлетело. Если долетит до потолка или переборки, вода размажется по стенкам и остынет. Значит, с каждой минутой опасность уменьшается. А вероятность столкновения увеличивается… Куда податься бедному пилоту?
У меня есть тряпка. Ей можно бросить в ведро. Знать бы, где оно? У меня есть футболка, штаны и кроссовки с липучками. Их тоже можно бросить. Если попаду тряпкой в ведро, весь кипяток выплеснется крупными каплями размером с апельсин. Это лучше — или хуже?
Слышу слабый «звяк» ведра. Нервы не выдерживают, запускаю на звук смятую в комок тряпку. Промахиваюсь, но по законам небесной механики сам лечу, вращаясь в другую сторону. Слабо ударяюсь обо что-то затылком. Вычисляю, что если буду активно двигаться, точно поймаю черную кошку.
Или черная кошка — это я? Если поймаю — буду вареным раком. Красным! Вареный рак против черной кошки…
Шарю в пространстве руками, цепляюсь за какую-то коробку и сворачиваюсь в позу эмбриона, коленки к ушам. Чтоб поменьше места занимать.
Считаю секунды, минуты. На третьей минуте что-то тёплое, влажное скользнуло по локтю. Тряпка вернулась. На пятнадцатой решаю, что опасность миновала.
Пора искать выход. Ощупываю предмет, за который держусь. Видимо, это плафон освещения. Значит, я на потолке, выход или в пяти метрах справа, или на аналогичном расстоянии слева. Наше дело правое, бросаю себя вправо. Угадал!
Открываю люк. В коридоре светят красные плафоны. Хорошо! Первым делом куплю на Земле маленький фонарик-жужжалку с механическим приводом, чтоб от батареек не зависеть — и никогда с ним не расстанусь!
Обесточиваю агрегатный отсек, вскрываю пол. Масло разъело изоляцию проводов, а вода устроила замыкание. В общем, все ясно. Маслопровод подтекает несильно, но давным-давно. А техники регулярно пополняют емкости.
И никто не подумал, куда же смазка уходит…
Столовой ложкой собираю загустевшую смазку в большой полиэтиленовый пакет, обматываю провода изолентой, докладываю об аварии на Землю. Получаю в ответ стандартное: «Действуйте по обстановке». Описываю в журнале состояния оборудования течь в маслопроводе, указание на необходимость очистить пространство под фальшполом от машинного масла. И указание о необходимости замены электропроводки в связи с разрушением изоляции.
Рутина…
И ни одного письма от Ларисы…
Моюсь в тесной душевой кабинке и размышляю, как причудливо распределились чужие технологии в пространстве. Чем выше, тем их больше. Постепенно опускаются вниз.
Источники энергии уже начали на аэробусы ставить. Но как ставят!!! Плакать хочется! Упаковывают каждый в громоздкую трёхтонную неразборную конструкцию. Которую без автогена не вырезать из десятитонного двигателя. Это чтоб нехорошие люди утащить не смогли. И из движка ядреную бомбу не сделали.
Ну да, по сравнению с керосиновыми реактивными двигателями эти – шаг вперёд. Но наши корабли летают в атмосфере, используя поле в режиме «дельфиньей кожи». Другими словами, захватывая полем огромные массы воздуха и отбрасывая его в нужном направлении.
Первые ракеты-керосинки тратили тридцать килограммов топлива на килограмм полезного груза на орбите. Мы выныриваем из атмосферы на второй космической, не израсходовав ни грамма рабочего тела. Но базы космических кораблей окружены тройным кольцом охраны. Быстрее долететь с Луны до Земли, чем пройти за проходную Плесецка или Мигалово.
У американцев — то же самое, но с местным колоритом. В смысле, людей не видишь, только глазки телекамер, сканеры сетчатки, отпечатков пальцев, голос с потолка, холодные лапы манипуляторов да коридор из металлических клетушек с выдвигающимися из стен толстенными металлическими дверьми. Сами корабли сразу после посадки заводят в бетонные катакомбы со стенами пятиметровой толщины.
Больше всего чужих технологий в «мячиках». Но работают «мячики» у чужих звёзд.
Когда-то давным-давно братья Стругацкие написали книгу. «Пикник на обочине». О мимолетном контакте двух цивилизаций. Там проникновение чужих технологий в жизнь шло быстрее. У нас же — «человечество будет разделено на две неравные части» — тоже фраза из них. Земное человечество живет по-старому, космическое все активнее использует в быту подарки сверху. Такие дела…
Выхожу из душа и задумчиво смотрю на ведро с тряпкой за прозрачной
створкой шкафчика. Кто-то размышлял о высоких технологиях…
«Паганель» когда-то был зародышем орбитальной станции Марса. Центробежка создавала слабенькую силу тяжести, чтоб вещи не разлетались. Постепенно орбитальная разрасталась. В ход шло всё — списанные корабли и буксиры, пустые контейнеры и цистерны. Любая железяка находила здесь своё место. Другой настолько уродливой конструкции нет во всей системе. Почему-то местные этим гордятся.
Сейчас вращение орбитальной остановлено, техники вырезают из неё «Паганель». Это сложно. Какие-то отсеки приходится вырезать и отводить в сторону, какие-то разгерметизировать. Кого-то из жильцов уплотнить, кого-то лишать рабочего помещения. То и дело звучит сирена вакуум-тревоги…
В общем, недовольных полно, и даже в туалет народ ходит в гермокостюмах.
Удивительно, но заявление, что я привез пятьдесят ТЖМ-ов (типовых жилых модулей) не улучшает настроение. Умники тут же начинают считать жилой объём «Паганеля» и жилых модулей. У модулей объём больше… Всё равно не то! «Паганель» лучше.
Наконец «Паганель» отделяют от конструкции и отводят в сторону. А я начинаю сомневаться в целесообразности затеи. К корпусу приварено и привинчено множество угловатых кронштейнов. В толстых броневых плитах прорезаны люки. И не все даже герметизированы. Слезно прошу монтажников герметизировать корпус. Делюсь индийским чаем, консервированными ананасами из НЗ и мешком собранной в агрегатном отсеке смазки.
Меня ругают за то, что хотел её за борт выбросить. На «Прометей» поднимается бригада старателей, вооруженная скребками и столовыми ложками. Оказывается, смазка здесь в цене. Местные умельцы во что-то её перерабатывают.
«Паганель» герметизируют и наддувают воздухом.
Пора собираться в обратный путь. Буксир упирается носом в «Паганель» и притягивается множеством стальных тросов. Крепление полужёсткое, корабли слегка покачиваются друг относительно друга, поэтому манёвры придётся делать на минимальных ускорениях. Но жить можно…
Пора домой. И так опоздал на двое суток с прибытием, да на три недели с отправлением. Правда, с отправлением — по вине монтажников. Но за счет скорости отыграть смогу только неделю. Прощай, премия за экономию рабочего тела. Заводчане ругаться будут…
А от Ларисы ни одного письма.
Протягиваю между кораблями гофрированный герморукав и тяжёлые – с руку толщиной — кабели энергопитания. Всю обратную дорогу буду обживать корабль. Может, рано, ведь предстоит полная перепланировка. Но не могу удержаться — это МОЯ машина. Отныне наши жизни связаны.
Трюмы корабля разделены переборками на каюты курсантов. На сто мальчишек в среднем приходятся две девчонки. Из тех, которые ошибки природы. Тайсона во втором раунде уложат, невинно похлопают глазками и скажут: «А он первый начал!»
В общем, в каютах полно наскальной живописи самого разного качества. Гениальные петроглифы фотографирую или отклеиваю от стенки для своего музея, если их можно отделить от стенки. Ибо настоящее искусство всегда прекрасно! Один рисунок — вылитая Лариса. Повешу у себя в рубке.
Живопись среднего качества оставляю заводским монтажникам, посредственность безжалостно уничтожаю. Ибо нефиг! Мой корабль – не выставка порнографии.
Рубка «Паганеля» в отличном состоянии. Лучше, чем в отличном. Навигационное оборудование самое новое. Не сразу замечаю, что это всё — тренажёры и имитаторы. Зато на контрольном пульте такой богатый выбор нештатных ситуаций, что можно любого курсанта до инфаркта довести. Не понимаю одного: Зачем курсантов тащить на орбиту Марса? Почему не мучить бедных на земной орбите? Впрочем, это к психологам.
На стенке туалета установлен отполированный сотнями рук до блеска штурвальчик, которому здесь не место. Над ним в окошечке надпись на двух языках: «При пожаре повернуть до упора». Заглядываю в соседнюю кабинку — только четыре болта в переборку уходят. Никаких трубопроводов и вентилей. Странно… Опускаю забрало гермокостюма, возвращаюсь к штурвальчику и поворачиваю до упора. Надпись в окошечке уползает вправо, её сменяет другая: «Не сейчас, дурак, а при пожаре!»
— За-асранцы! — говорю я вслух. И возвращаю штурвальчик в исходное положение. Этой хохме сто лет в обед, а я попался… Старею?
Гости выбрали интересное время для первого визита в систему. Мы уже замусорили дохлыми спутниками геостационарную орбиту, наследили на Луне, сфотографировали с близкого расстояния все планеты и их спутники и даже вывели десяток беспилотников за пределы Солнечной системы. Любой водитель, любой турист или грибник с помощью системы спутниковой навигации определял свои координаты с точностью до метра. Но всё-таки, это были робкие шаги. Потому что за килограмм груза на орбите мы платили непомерную цену — тридцать килограммов на стартовом столе.
Для освоения Солнечной системы нам не хватало двух вещей: Источника энергии и поля. Для выхода к звездам — ещё знания о производной ноль. Впрочем, знаний и сейчас ненамного больше. Есть умение использовать и много-много теорий.
Ползучий эмпиризм, как называют это мудрые и лысые. Плюс огромное желание приникнуть к источнику чужих технологий. Начавшаяся звездная гонка оставила позади как первую лунную гонку шестидесятых годов двадцатого века, так и вторую лунную двадцатых годов двадцать первого. Да какое там — если перевести курсы валют к современному — бюджеты холодной войны покраснели бы от зависти. При этом произносится огромное количество пустых слов о международном сотрудничестве, но в звёздном клубе всего две державы. Угадайте, какие. Хотя в ближайшее время ожидается пополнение.
Китайцы раскололи все базовые технологии и получили необходимую информацию об их грамотном использовании от участников звездного клуба. Скажете, сотрудничество? Ну да, газеты так и говорят. На самом деле – неприкрытый шантаж. Китайцы пригрозили раскрыть технологии всему миру, если не получат сопутствующей информации.
Впрочем, грызня идёт внизу, на планете. В высоких политических кругах. Нам, чернорабочим космоса, не до этого. И на нашем уровне на самом деле царит взаимовыручка и взаимопомощь.
Сигнал о получении почты. Нет, не от Ларисы. Земля предупреждает о маневре разворота. Лёгкий холодок пробегает по спине — не раскусили ли меня психологи? Тимур — он зубоскал, но дело знает. На всякий случай квитирую нейтральным «Принял».
Разворот — это как экватор на море. Половина дистанции. Шел с ускорением, теперь пойду с торможением. Обычно для разворота гасят главный ходовой, отрабатывают маневровыми разворот на сто восемьдесят и вновь врубают ходовой. Десять минут невесомости. Почти. Слабенькая центробежка плюс два импульса боковых маневровых.
Но у меня полужесткая сцепка и три десятка натянутых как струны тросов. Поэтому боковыми маневровыми отрабатывать не буду. Просто отклоняю на четверть градуса вектор тяги главного ходового. (Небольшая раскачка все-таки возникла.) Через пару минут привожу вектор тяги к оси и даже гашу раскачку.
Корабль плавно, почти неощутимо разворачивается. До того плавно, что маневр занимает полтора часа. Таким же порядком гашу вращение, провожу обсервацию, задаю коррекцию курса и складываю ладони на животе. Ни один трос не лопнул и не дал слабины. Но я, говоря нашим языком, сошел с траектории. Новая тоже ведёт на Землю, но она новая. Вопрос, как быстро на это среагирует Земля?
Ага! Не прошло и получаса… Читаю: «Крым, ты на границе коридора». Так мягко пожурить мог только один диспетчер. На душе становится тепло.
«Шмидт, я тоже по тебе соскучился. Выполнил «мягкий» разворот. Прибуду вовремя», — отбиваю квитанцию.
Она утащила его в скалы и затолкала «в кладовку». Так Исли окрестил узкую расщелину в скале. Туда она его и вкатила, шустро перебирая лапками – тяжелого, парализованного и бессильного, – утрамбовала между пластами гранита. А потом так же шустро начала подкладывать к нему недоеденных мертвецов.
«Нет, – думал Исли. – Нет, пожалуйста, Боже».
Должно быть, Бог сегодня не смотрел ему в сторону, а может, ему приплатил проклятый серый монах. Очень скоро Исли оказался зажат между остывающими трупами – рядом с его лицом находилась чья-то оторванная нога и потемневшее от прилива крови лицо старого ветерана. Исли старался смотреть в другую сторону: он не был уверен, что не захлебнется блевотиной, если тошнота пересилит, но в какой-то момент, пытаясь вывернуть шею, приложился о камень так, что помутилось в глазах. Очнувшись, понял, что тварь наполовину замуровала расщелину, как это делают осы. Теперь из своего положения он мог видеть темное ущелье, кусочек неба вверху и кусочек болот там, снаружи.
Он не знал, сколько часов лежит вот так, как беспомощный и замурованный. Сколопендра, похоже, уползла в свою нору, Исли не сомневался, что она где-то здесь, в скалах. Теперь это было так же ясно, как то, что чертов домишка – капище древнего зверя. Не хижина и не могильник – святилище. И окаянный монах знал об этом и привел их совершенно расчетливо. Ригальдо прятался на болотах где-то в другом месте, а здесь его никогда не было. Никто не выжил бы рядом с этой тварью.
Если бы Исли мог, он нашел бы этого брата Константина и собственными руками вырезал ему «кровавого орла».
Он ненавидел болото, его народ и его неожиданно настоящих, непридуманных демонов с отчаянной обидой маленького ребенка, которого поманили через изгородь и унесли в мешке, чтобы зажарить и съесть.
У Исли была слабая надежда, что, может, через какое-то время паралич начнет отпускать – он слышал такое о яде некоторых насекомых, – но время шло, и вместо облегчения он только слабел. Исли чувствовал головную боль и жажду, рану в плече «дергало», лежащие на нем трупы смердели запекшейся кровью и разорванными кишками. В какой-то момент его глаза закрылись, и он ненадолго провалился – куда-то, где было много чистой воды и снега, и он кувыркался, валялся в этом холодном снегу, а потом понял, что это их скотская свадьба с Ригальдо, поэтому-то они и стоят в снегу по колено, а руки его жениха ледяные и неподвижные – и в ужасе вынырнул из беспамятства. Его придавил труп, тяжелый и очень холодный, и Исли дышал через раз, пытаясь не прижиматься к нему лицом. А когда он снова потерял сознание, ему привиделось, что он ребенок и бежит по зеленым холмам Вестфьорда. Проснувшись, Исли понял, что по его щекам текут слезы.
Тварь не оставляла его с «друзьями» надолго – она приползала дважды, чтобы похрустеть косточками. Слушая этот хруст, Исли в мутном оцепенении думал, что он почувствует, когда настанет и его очередь. Хорошо бы проклятая сука начала жрать его с головы.
Он думал о том, как здесь оказался, и не мог найти ответа, кроме одного: эти болота ждали его всю его чертову жизнь. Он вроде кого-то искал? Исли не помнил. В глазах плыло, мир колыхался, как мягкие мхи под ногами, а ниже таилась густая ледяная пустота и засасывала его в себя.
Пошел мелкий дождь. Он поливал скалы, затекал в «кладовую», и Исли открывал рот, пытаясь поймать капли, прекрасно понимая, что продлевает этим агонию, но не в силах справиться с жаждой – даже больное и слабое, тело хотело жить.
В очередной раз открыв глаза, он разглядел высоко над собой лицо. Кто-то заглядывал сверху в расщелину – ему показалось, девушка. Голая и зеленая, с всклокоченными волосами и вертикальными щелями зрачков. Она разглядывала ущелье сколопендры с бесстрастным выражением на юном и древнем лице.
Исли дернулся и запрокинул голову, разевая растрескавшийся рот.
– Помоги выбраться, – просипел он. – Приведи помощь. Я тебя награжу. Я король… Твой король.
Мавка посмотрела на него с насмешливым кошачьим презрением, плюнула вниз, почесала в лохматой голове и ушла.
Исли бредил. Ему чудилось, что черные скалы расплющивают его, и кровь вытекает из ловушки наружу, сворачиваясь самородками, которые позже всякие дураки будут подбирать во мхах. Он вспомнил прозрачный кусок кварца в своей ладони, искрящийся на зимнем солнце, задергался и взвыл, как безумный.
Ему уже хотелось, чтобы этот червяк наконец оборвал его жизнь, но вместо этого смерть сама спустилась к нему. Исли слышал шаги в ущелье и видел темный силуэт, сжимающий в руке меч. Проклятая сколопендра затаилась, и Исли ее понимал: все боятся Жнеца, даже древние твари. Гость принялся ломать рукоятью меча загородку, а Исли кусал губы и думал: если это моя смерть, она слишком хороша для меня.
Потом его горящее в лихорадке тело снова волокли по траве, и моросящий дождь поливал запрокинутое к небу лицо, и он уже не помнил, что он король. И среди болот смерть взялась поить его горьким брусничным соком, а он давился и кашлял, а смерть держала его под голову и повторяла: пей, пей. И наконец он узнал этот голос – голос своей смерти, и рассмеялся от боли и счастья.
Тем же вечером Нина решила: «Ничего, со временем отойдёт, успокоится — и можно будет с ним нормально поговорить. А пока – пусть по программе прибирает в доме, готовит еду и моет посуду, кормит и вычесывает кота… вяжет он действительно отлично. Вот только вопрос – сам или по программе? Разумен ли? Со временем будет понятно… а с киборгом в доме всё же спокойнее и удобнее.»
Но утром, собираясь садиться в флайер рядом с Василием, всё же дала на день столько поручений, чтобы он точно один справиться не смог и была бы хорошая причина отправить его на остров:
— Сними все шторы и занавески, выстирай, высуши, погладь и повесь обратно. Вымой окна с обеих сторон. Вытри пыль. Вымой пол и потолок… что ещё? Подстриги кусты, подмети дорожку… и приберись на чердаке. Да, не забудь приготовить омлет с зеленью на ужин.
Irien с обречённым видом ответил:
— Приказ принят.
Василий возмутился:
— Ему в его состоянии этого не сделать и за два дня!
— Что не успеет сегодня, сделает завтра… пожалуй, мытьё потолков можно отложить на завтра. Платон, в еде без ограничений… что найдёшь на кухне съедобного, то и можешь есть… а кусты вечером подстрижёт Вася, если ты не успеешь.
Платон, проводив флайер с хозяйкой, стал думать, как все эти приказы выполнить. Сложно – но не невозможно. Особенно, если вечером можно будет к работам во дворе привлечь Василия. Но – как быть с двумя комнатами, в которые входить нельзя?
И вдруг получил запрос на связь от Mary, стоящего у калитки дома напротив. Но, прежде, чем дать доступ, связался с Василием – и получил подтверждение, что Валера может входить в дом и наводить порядок. А также Вася скинул ему список всех киборгов, которых можно впускать в дом – но приказал постоянно быть с ним на связи.
Валера просмотрел запись приказа, улыбнулся и ответил:
— Продукты из магазина принесёт Эка… она DEX и иногда разносит покупки. Ведь яиц и молока для омлета нет? А тебе в магазин ходить пока нельзя самому… ведь так? Окнами займётся Тимофей, он сейчас придет… не удивляйся так, у Нины Павловны есть помощники. В спальне и в той комнате я приберу, а с остальным ты справишься.
Валера сразу принялся снимать шторы, сортировать и закидывать их в стиралку, через полчаса пришел Тимофей, сказал, что отпущен только на час, и принялся за мытьё окон снаружи дома. Ещё через час пришла Эка с продуктами, но задерживаться не стала и сразу вернулась в магазин.
Платон каждый раз подключался к Василию и спрашивал, можно ли впустить очередного гостя, пришедшего помогать – гостя впускал и продолжал работать.
Наблюдавший за всеми Василий велел Кузе включить мультфильм «Золушка», чтобы работалось веселее. Потом включил старый фильм по этой же сказке. В пол-одиннадцатого Валера ушёл, чтобы приготовить обед и накормить хозяек.
В четыре часа пополудни Mary пришёл снова, и, развешивая уже выглаженные шторы, нашёл у себя в архиве аудиофайл и воспроизвёл его голосом Нины:
— …почему-то принято считать Золушку бедной. В смысле – низкого происхождения и из небогатой семьи. Но вспомните сказку! Отец Золушки был главным лесничим короля. А это – титул не меньше графского! Есть версия сказки, где отец Золушки – король, и у девушки уже титул принцессы. Далее. По тексту одной из версий, мать её умерла, когда ей было шестнадцать лет. Значит, воспитание соответственно титулу она получить успела, то есть – знала этикет и танцевать умела… возможно, имела запас бальных платьев… это всё только предположения… но они вытекают из текста. Далее. Оставшись вдовцом, её отец женился на вдове с двумя дочерьми… и совсем перестал обращать внимание на родную дочь. Настолько, что положение её в доме стало хуже, чем у служанок. Причина этого – сварливость жены. Но неужели он не смог бы защитить дочь, если бы захотел? Значит – или он всё время был на работе, или… вторая жена успела родить ему сына, который мог унаследовать титул и имение, и он интересовал отца намного больше, чем дочь… как-то так. За два года мачеха довела девушку до ношения самой грубой одежды, чистки котлов и прозвища «Золушка»… но служанки-то в доме точно знали её титул и будущий статус, и, вероятно, часть её работы брали на себя… а потом бал и встреча с принцем, вероятно, соседнего королевства. Их брак не был неравным! Происхождением она была не ниже его!..
— Ну, Платон у нас меньше всего похож на Золушку, – усмехнулась Эка. – Уж он-то хозяйке явно не ровня. И зачем только она тебя купила?
— Почему не ровня? Когда-то я был самым лучшим в своей серии… и самым модным… по фенотипу и возможностям… — ответил Irien. – Но… не ровня. Хозяйка человек. И это мой единственный шанс жить… нормально. И я его не упущу. Зачем купила – не знаю. Змей попросил… наверно, поэтому. Он сказал, что всё, что я должен делать – это содержать дом в порядке. С этим я справлюсь. Если не накажет…
— Не накажет, – успокоила его Эка. — Нас не ты позвал, а Василий. А без её разрешения он не стал бы этого делать. Ведь и у наших хозяев надо было разрешение спросить. Так что… готовь ужин.
— Но за стол с ней не садись, если, конечно, не прикажет, — продолжил Валера, — но это вряд ли, она тебя не настолько хорошо знает, чтобы кормить с собой за одним столом… ты не знаешь, что это значит? Просмотри файлы у Кузи, там есть видео. Или спроси у Васи… он скажет. А нам пора обратно.
***
Перед уходом с работы Нина зашла в мастерскую проведать Раджа. DEX в музейном комбинезоне сидел за длинным рабочим столом и лепил из глины трехсотую свистульку.
Инна с усмешкой показала на заставленный фигурками стол мастерской:
— Стоило только показать, как лепить… и уйти на час… и вот результат. Глины больше нет, все поддоны заняты. Почти три сотни! Одинаковых!
— А хорошо же сделано! – Нина по-хозяйски оглядела стройные ряды свистулек – слеплены точнёхонько по образцу! Радж замер с почти готовой фигуркой в руках, но хозяйка не сердилась, а вроде даже радовалась: — Глина будет, позвоню Ворону, привезёт. Пусть лепит, можно будет в лавку сдать на продажу. Клара может раскрашивать.
— Раскрашивать и дети смогут. Мне в план мастер-классы поставлены… у четвёртых-пятых классов… четыре в неделю.
— С какого перепугу? Просветители сами не могут проводить?
— То есть… ты не в курсе? Света замуж собралась за своего самурая. Потом переедет к нему. Там в школе уже ей работа нашлась. Тем же музейным педагогом. Только отдел пока не передан. Фоме предложили, он думает.
Нина этого не знала. Вот стоило на неделю покинуть родной город – и столько новостей сразу! Нет, замужество Светланы было можно предсказать, всё к тому и шло… но не настолько быстро. Но… с другой стороны – сколько можно тянуть? Свете уже сколько лет? Пора жизнь устраивать. И Фоме пора двигаться дальше, расти, так сказать, над собой…
Инна и Нина договорились, что в свободное время Радж будет лепить из глины — часть свистулек будет отдана на проведение мастер-классы по росписи, а остальные после раскраски Кларой будут отправлены в лавку на продажу, а деньги пойдут на выкуп Раджа у музея. И Нина сразу позвонила Ворону и попросила привезти глины – для начала немного, пока пару центнеров – и Ворон сказал, что привезёт глину утром.
Инна перед уходом снова показала рукой на ряды игрушек:
— Чтобы его выкупить, Раджу придется сделать миллион свистулек! Красная цена десяток штук за галакт! Их надо ещё высушить и обжечь… но не сегодня. И… вот зачем он тебе? И Irien ещё один… зачем?
— Чтобы был… не смогла отказать Змею. Чтобы у него на виду не было случая, когда я могла выкупить киборга и не сделала этого. Чтобы жил… и работал. Змей просил за обоих… вот так получилось. А с лепкой Радж справится. Начало есть, а если он будет лепить по две-три сотни свистулек в день… рано или поздно вылепит и миллионную игрушку… лиха беда начало!.. А поддоны запасные завтра закажу Алексу.
***
Собравшись домой, Нина захотела пройтись пешком – чтобы дать Платону время успеть выполнить всё, что она утром успела приказать. Поспешила с приказами… зря столько наговорила, ему не справиться одному! – но теперь отменять приказ уже поздно.
Вася, конечно, молодец, успел пригласить помощников… теперь с их хозяевами разговор предстоит – и вряд ли приятным он будет. Она уже знала, кто что делал… и не могла решить, наказать его за это или похвалить.
Василий, хотевший увидеть её реакцию на выполнение соседями заданной Платону работы, напросился её сопровождать.
Пешком и не спеша, зайдя по пути в пару магазинов, где купили Платону хорошие недорогие комм и видеофон, и кондитерскую, Нина с Василием подошли к дому через час после выхода из музея.
***
Платон был на грани срыва – приказанная работа сделана не им, и хозяйка наверняка уже знает об этом. Рабочий день у неё давно закончился, а её всё нет! Омлет стынет, будет невкусным… Что же сделает?
Где она? Думает, кому его продать? Или уже с кем-то договорилась? Не по магазинам же она ходит, когда в доме столько киборгов выполняют не им отданный приказ!
Покупка его в борделе была настолько неожиданной, что он не сразу понял, какой шанс ему выпал. При покупке будущая хозяйка говорила, что ей нужен Irien только на один день! Чтобы он этот день на ногах продержался, сопровождая её на закрытии выставки в музее, а потом хотела с ним отдохнуть… и не в аренду! Сказала: «А если он сломается, пока я… отдыхаю?..»
Платон имел представление, как «отдыхают» женщины в возрасте и на дальнейшую жизнь даже не рассчитывал. Но все же поданную DEX’ом кормосмесь выпил и торт съел, пока не отняли.
Странная хозяйка даже ругать не стала. И разрешила съесть всё остальное! Но… если подумать, это понятно – использовать его она собиралась только на следующий день. И должна была сделать всё возможное, чтобы он смог продержаться этот день и не сдохнуть раньше времени.
Семьсот галактов! До чего же он дошел! А ведь когда-то стоил почти восемнадцать тысяч! Когда ж это было?!
Первая хозяйка купила его в салоне в первый же день, как он был выставлен в зале. Говорила, что для коллекции! В доме оказались ещё пять Irien’ов разного фенотипа – три девушки и два парня. Он стал шестым и получил соответствующую кличку – Шестой.
Содержание такой коллекции обходилось хозяйке в кругленькую сумму, но покупать киборгов подешевле она не хотела – у неё должны были быть только самые модные фенотипы, только самые лучшие модели.
Один или два киборга сопровождали хозяйку на модные показы, в ночные клубы, на вечеринки и в походы по бутикам, остальные дома изображали «живые» статуи – слегка задрапированные простынями Irien’ы стояли на небольших подставках и должны были каждые пять минут изменять позу, удивляя гостей хозяйки.
Но долго он в этом доме не задержался – через два месяца блондины вышли из моды, хозяйка отвела его обратно в салон и обменяла с доплатой на более модного брюнета.
В салоне он простоял в витрине почти полгода, пока его не уценили как бывшего в употреблении.
Его купила очень крупная и властная женщина, подполковник запаса, после выхода в отставку работавшая судмедэкспертом в центральном отделении полиции города. Киборг получил кличку Дурень и первую программу от Mary. В новом доме он, кроме использования по специализации, почти четыре года исправно выполнял всю домашнюю работу (стирка-уборка-готовка плюс вязание) – пока хозяйке не пришло в голову привести его на работу и провести на нём ряд экспертиз. После недели в стенде еле живого киборга хозяйка продала в бордель.
Именно там его и выкупила следующая… то есть, нынешняя хозяйка… и даже дала настоящее имя – Платон.
По старогречески – «широкоплечий». Хорошее имя, подходящее для киборга ростом сто восемьдесят семь сантиметров. Физиологический возраст – двадцать восемь лет – самый модный в этом сезоне для эскорта.
То, что новая хозяйка начала его лечить, не удивило. Удивило то, что по её приказу он получил обезболивающее и витамины. Смысла в этом не было – он куплен был на день с последующим «отдыхом» и вероятной утилизацией! Но повреждения Платона осматривала настоящий врач и даже лекарства выписала! Это было неправильно!
Но ещё неправильнее вёл себя DEX новой хозяйки! – говорил с ней, спорил, доказывал что-то своё! И своего добился – хозяйка получила и DEX’а, охранявшего вход в бордель!
После самого закрытия выставки хозяйка о желании «отдохнуть» и не вспомнила, а Платон напоминать не стал – она торопилась вылететь в этот же день, и потому пришлось помогать разбирать выставку, чему Irien был рад. Может быть, он успеет восстановиться ещё больше – и ещё чуть дольше пожить.
А её DEX, Змей, в это время дал ему ограниченный доступ к своим файлам – и показывал дом в городе, модуль на острове, коллекцию киборгов и музей. Становиться экспонатом коллекции не хотелось. Ведь Змей не ко всем файлам дал доступ! – а в запароленных папках может оказаться всё, что угодно! Кому показывает хозяйка свою коллекцию? Что делают при этом киборги? И что делают с этими киборгами? Как именно хозяйка с ними «отдыхает»? И когда займётся им?
Но, даже попав домой, хозяйка не стала «отдыхать» — отправилась на работу. А его оставила дома. И столько наприказывала – ну точно, как Золушке из мультфильма!
Но – не сказала ни слова, что нельзя никого впускать! А Василий без её приказа (или разрешения?) не стал бы никому сообщать… и никто бы не пришёл… что же это получается?.. и где она?..
Но… разрешено есть, и не факт, что разрешено будет и вечером… и Платон съел уже остывший омлет и начал готовить следующий. Василий на запрос не отвечал. Остыл и следующий омлет, а хозяйки всё не было…
Вы никогда не задумывались о таком странном словосочетании, как «умереть от счастья»? Вполне понятно, что человек может умереть от горя, когда сердце будто выдирают из груди одним быстрым движением, а потом сжимают его в ледяной ладони. Можно умереть от боли, когда все тело выкручивает в агонии, слезы текут из ослепших глаз, а дыхание застревает в сведённом спазмом горле. Такие смерти пугают до ночных кошмаров, заставляют бежать в истеричном стремлении спастись. То есть, каждый понимает, что перед тем, как умереть насовсем, человек долгое время страдает и мучается. Но как можно умереть от счастья? Ведь счастье это так прекрасно, его ищут всю жизнь, гонятся за ним, пытаются накинуть аркан, чтобы притянуть к себе. Когда случается такое чудо, и оно — сияющее тёплое счастье — сваливается на голову, то жизнь должна мгновенно стать неповторимой, прекрасной и удивительной. Как к этому относится смерть? Зачем ставить ее на одну полку со светлым чувством? Неужели не может быть абсолютного счастья, без оглядки на неизбежный конец?
Белоснежный номер в отеле заливало яркое золотое осеннее солнце. Оно раскинуло россыпь своих рыжих веснушек везде: на стенах, на мягком пушистом ковре, на светлом постельном белье, на молочной нежной коже, которую не скрывало тёплое одеяло. Ветер принес с улицы запах свежей сладкой выпечки и кофе, который заполнял Париж по утрам. Миниатюрные милые парижанки, что буквально «только что» вылезли из постели, чтобы добежать до соседнего магазина — при этом у них был идеальный макияж и прическа — спешили по переулкам, улыбались продавцам в газетных киосках и цветочных тележках. Деревья шелестели листьями, которые поочередно срывались с веток и медленно опускались на асфальт, чтобы превратиться в небольшой луже в кораблик, на котором лето ускользало прочь. Несколько красных и золотистых листочков скользили по полу балкона, от края к краю. На тумбе около большой плазмы стояла корзина с цветами — алые, цвета крови розы лежали в ней, перемешанные с кокосовыми конфетками в белой обертке. На белом меховом ковре валялась одежда — дорогая, брендовая, вперемешку между собой. Тяжелые чёрные ботинки — один около самой входной двери, а второй под постелью. Дорогие модельные ботинки с острыми носками — аккуратно задвинутые под стул.
На белых, словно альпийский снег, простынях загорелое тело выглядело невероятно. Длинные изящные ноги, подтянутые ягодицы, соблазнительный изгиб поясницы и острые лопатки. Алые волосы раскинулись по подушкам, словно брызги крови. Между ключиц удобно устроился деревянный лакированный ангел. Рядом на животе лежал второй парень. В его светлых мягких кудряшках запуталось солнце, золотом выкрашивая их. На круглых нежных плечах огнём горели темные следы, оставшиеся после бурной ночи. Пушистые чёрные ресницы человека слиплись от соленых слез наслаждения, которые было невозможно сдерживать. Тёплые губы припухли от бесконечных поцелуев и того, что их постоянно терзали зубами. Одеяло сползло вниз, практически достаточно, чтобы открыть взору округлые ягодицы с отметинами от чужих пальцев. На высоком изголовье кровати виднелись следы от ногтей, которыми царапали от нетерпения дорогое покрытие.
Энтони лежал на боку, скинув на пол своё одеяло, подпирая рукой голову и опираясь на локоть. Взгляд его янтарных, потемневших глаз скользил по раскинувшемся рядом любовнику, что подтянул под себя большую дутую подушку. В свободной руке у него был бархатный алый лепесток розы, одной из той самой корзины. Он невесомо водил им по чужому лицу: по невероятному изгибу бровей, по переносице, по закрытым глазам, по румяным щекам, по губам. Азирафаэль улыбнулся от щекотки и едва заметно дернул кончиком носа, пытаясь избавиться от помехи, но это лишь раззадорило парня. Лепесток медленно двинулся дальше: по линии подбородка, до уха, скрытого белыми кудряшками, по самому его краю, до чувствительной мягкой мочки. Соскользнул на нежное место под ним, от прикосновения к которому по телу коллекционера книг каждый раз пробегала дрожь. Азирафаэль выдохнул тёплый воздух и чуть свёл лопатки, когда на светлой коже проступили мурашки.
Лепесток продолжил двигаться по такому желанному телу. По плечу, чтобы дальше соскользнуть на спину, на нежное место между «крыльями», по которому так сладко проводить языком, когда его хозяин сжимает в истоме пальцами простыню и хрипло стонет. Далее — по линии позвоночника, задерживаясь на каждой выступающей косточке, пока не добрался до поясницы и самых прекрасных впадинок над ягодицами. Для этого Кроули пришлось привстать, нависая над любовником. Не удержавшись, он повторил путь цветочного лепестка подушечками дрожащих пальцев, буквально шалея от шелковистости слегка влажной кожи. Азирафаэль, сознательно или во сне, двинулся и чуть развёл ноги, скрытые одеялом, в стороны. Ведущая модель агенства низко застонал, сжимая зубы от жара, который опалил его изнутри. Потянувшись к розе, оставленной рядом с подушкой, он нетерпеливо раскрыл ее бутон, и цветок распался в его руках на бордовые лодочки лепестков. И Энтони, не отрывая немигающего взгляда ядовитых желтых глаз, осыпал ими чужое прекрасное тело. Некоторые упали на постель, несколько — медленно спикировали на пол, но большая часть осела на спине Азирафаэля, создав невероятный контраст с молочной кожей. Кроули склонился, накрывая любовника собой, и принялся целовать просветы между ними горячими сухими губами, постепенно спускаясь вниз.
Спящий человек зашевелился, но почувствовал настойчивое прикосновение к загривку — загорелая узкая ладонь надавила слегка, убеждая не двигаться и остаться на месте. Азирафаэль лишь немного повернул бедра, чтобы сменить ставшее крайне неудобным положение. Он чувствовал чужое тяжелое дыхание, которое обжигало его вместе с прикосновениями губ. Пряди мягких волос щекотали бока, спадая по плечам любовника. Несколько раз Кроули прижался к его спине лбом, пылающим, словно того мучила лихорадка. Когда поцелуи дошли до кромки одеяла, их сменили руки, скользнувшие по спине вверх, смахивая лепестки. Парень перевернул Азирафаэля на спину, снова укрывая своим телом, скользя словно змея вверх и задевая затвердевшими сосками и подтянутым животом чужое тело. Кроули не удержался и все же коснулся влажным тёплым языком выступающих рёбер, проводя линию по груди вверх, пока не добрался до таких желанных губ. Владелец книжного магазина положил руки на его спину, мягко погладил по плечам, загораясь, словно сухой зелёный лес от беспощадной спички. Жёлтые глаза, наконец, встретились с синими, в которых отражалось осеннее солнце: рассыпалось сотнями искр, закручиваясь в неведомые ранее узоры.
— Доброе утро… — выдохнул Кроули, упираясь локтями в подушку с двух сторон от светлой головы.
— Ты спал, мой дорогой? — с волнением спросил Азирафаэль, касаясь подушечками пальцев немного опухших глаз возлюбленного.
— Как я могу… — он перехватил чужую ладонь, целуя запястье, где быстро стучал пульс, середину ладони, которая ещё хранила запах роз, что накануне нёс любовник. — Как я могу спать, когда рядом со мной ты? Лежишь, улыбаешься, спишь…
Энтони снова коснулся любимых губ, невесомо и коротко, воруя тёплое дыхание и улыбку. Резко перекатившись в сторону, парень одним слитным движением поднялся с кровати и, ни капли не стесняясь своей наготы, прошёл к чёрной сумке с вещами. Порывшись в ней пару секунд, он вытащил что-то и вернулся в постель, наступая коленом на белые смятые простыни. Он был словно пьяный, неотрывно смотрел на своего ангела, ресницы подрагивали, будто парень каждый раз осаживал себя и старался не моргать. Азирафаэль любопытно посмотрел на такого Кроули, немного нервного и дёрганного — словно он не владел своим другом детства полностью, без остатка — и сел, упираясь спиной в изголовье. Одеяло он все же подтянул выше, укрывая бедра.
— У меня есть для тебя подарок, — улыбнулся Кроули, облизывая нижнюю губу. — Нет более прекрасного момента, чем подарить тебе его здесь, в Париже.
— Тебе и правда не стоило, дорогой мой… — смутился Азирафаэль, машинально касаясь ладонью своего лица, чтобы скрыть смущение.
— Стоило, — возразил тот, подползая на коленях к любовнику. — Стоило, без сомнений.
В загорелых руках мелькнула небольшая чёрная коробка. Кроули повертел ее немного — не мог решиться отдать подарок — но тряхнул головой и протянул Азирафаэлю. Тот секунду помедлил, прежде чем принять его. Их пальцы соприкоснулись, и ток прошёл по нервам каждого из любовников, пронизывая тело от затылка до пальцев на ногах. Хозяин книжного магазина вздрогнул и зажмурился на мгновение, пережидая это ощущение. Секунду изучая коробку, он все же открыл ее, медленно и осторожно. Солнце сверкнуло, такое же любопытное, отражаясь от предмета внутри.
На чёрной дутой подкладке лежали карманные серебряные часы с изображением ангела на крышке. Цепочка была закреплена на верхней части коробки. Азирафаэль протянул руку, чтобы коснуться их, осекся на мгновение, сжимая пальцы в кулак, но все же дотронулся. Металл был холодным и приятным на ощупь. Подцепив часы подушечками пальцев, он взял их в ладонь. Они удобно легли в руку, будто там и должны были быть. Энтони потянулся, накрывая подарок своими пальцами, и перевернул другой стороной, на которой была гравировка.
— «Твоя любовь — как два крыла, несёт меня навстречу счастью», — прочитал севшим голосом Азирафаэль, чувствуя, как дрожат его губы.
— Я знаю, что меня часто нет рядом, — тихо сказал Кроули, приближаясь к любовнику. — Поэтому… Смотри на них, Ангел, и знай, что я вернусь к тебе, всегда вернусь. Через день, через год… Через жизнь.
— Мой дорогой, тебе не нужно было… — снова начал парень, чьи пальцы до боли сжались на подарочной коробке, но сбился, когда Кроули подался вперёд, обнимая его голову руками.
— Нужно, все эти годы нужно было… — шептал он, словно бредил. — Я хочу тебя баловать. Каждую секунду баловать, каждую минуту. Баловать своей любовью, своим временем, своей жизнью. Я хочу отдать все это тебе. Хочу избаловать тебя, чтобы ты не мог и подумать о том, чтобы уйти. Я эгоист, ангел… Мне нет прощения, но…
Энтони развернул лицо любовника к себе и поцеловал его приоткрытые губы, мягко лаская языком нежное небо и кромку зубов. Не разрывая поцелуя, он передвинулся, чтобы устроиться между чужих разведённых ног. Оборвав поцелуй, парень начал спускаться прикосновениями по шее, на грудь, оставляя новые метки.
— Я завидую самому себе, каждый раз когда касаюсь тебя. И люблю тебя, так сильно… Ревную тебя, такого светлого, доброго, прекрасного… — с каждым словом он спускался поцелуями все ниже, обводя губами впадинку пупка, настойчиво избавляясь от мешающего одеяла. — Хочу положить к твоим ногам весь этот чертов мир…
Он, наконец, достиг того, к чему стремился. Накрыл чужое возбуждение горячими губами, наслаждаясь сдавленным стоном над собой. Его голова размеренно двигалась вверх вниз, а Азирафаэль вновь кусал свои губы, откинувшись на бортик кровати. Пальцы на ногах у него поджимались от одной мысли, что именно делал для него Кроули. А тот не останавливался, сводя любовника с ума умелыми прикосновениями губ и языка. В какой-то момент заветная коробка с часами едва не выпала из ослабевшей руки коллекционера, но Энтони поймал ее своей, настойчиво сжимая чужие пальцы, заставляя удержать подарок.
Рыжее осеннее солнце отражалось в синих глазах человека, который то и дело запрокидывал голову, чтобы удариться затылком о деревянное изголовье. Лучи скользили ласково по чужой загорелой спине и мягким бёдрам. Азирафаэль задыхался стонами и наслаждением, повторяя одно единственное имя, не в силах остановиться. И если бы можно было умереть от любви — щемящей нежности и болезненного тепла — то они явно были при смерти.
И вместе они умирали каждый день, снова и снова, чтобы после возродиться в объятиях друг друга.
Я взял их за руки и повёл к машине.
— Пётр.
— Что?
Они сидели вдвоём на заднем сиденье. Малышев прямо смотрел на меня через зеркало заднего вида.
— Почему вам вздумалось поиграть в графа Монте-Кристо? Расскажите мне всё, о чём до сих пор умалчивали.
— У отца Витьки была заправка в Кленовске, — начал он, помолчав. — Шершень наехал на него… не знаю, что они там не поделили. Только Шершень потребовал денег, а потом прислал сценарий, чтобы они знали, что ждёт отца. И всё так и было, по этому сценарию. Сначала отнимались пальцы, один за другим. Потом руки, потом ноги. И боли, жуткие боли. А родные смотрели и ничего не могли сделать. У них таких денег всё равно не было. Когда отказала печень, Витька поклялся убить его. А потом Шершень о чём-то говорил с ним, и он не выдержал. Сломался.
Я кивнул.
— Он уже не хотел ничего делать, но обет вёл его. Он не хотел… а я хочу. И поэтому смогу.
— По-видимому, сегодняшний случай ни в чём вас не убедил, — заметил я холодно.
— Я буду пробовать. Не может быть…
— Я могу предсказать, чем всё кончится, — перебил я его. — Скорей всего, это будет фарс, сценка… Вы случайно в самодеятельности не участвуете? Малышев?
— Не участвую, — он не сразу, но ответил. Я видел, как у него покраснели уши. — Театр… да, вы правы. Мы с Лидой взяли билеты в драму. На пятницу.
— Теперь вы, Лида.
— У меня ничего особенного, — Лида порозовела. — Я встретила Петю, сразу… в тот день, когда мы делали процедуру. В метро встретила, вот где! А потом он мне всё рассказал, и мы сделали простую вещь. Мы обещали, что поженимся в июне. Любовный обет нерушимый! Значит, мы точно поженимся. И до свадьбы у нас… ну, ничего плохого не случится. Любовь сильнее смерти. Ну да, вы же знаете, — она порозовела ещё больше. Малышев уже весь был свекольного цвета. — Так вот, в июне. Позже было — никак. Но и до июня Пете — хорошая отсрочка. Не месяц всё-таки. А мне ведь всё равно ничего не грозит. К тому же вы навесили охранку, Николай Валерьевич.
Дурочка, подумал я с жалостью и нежностью. «Любовь сильнее смерти». Как же девчонки глупеют от любви.
Моя парочка сидела тихо, смотрела на меня через зеркало в четыре глаза. Ждала совета.
Вот теперь приехали, подумал я.
Соседка всё порывается прибрать в оставшейся мне после мамы квартире, а я не позволяю. Незачем трогать ни мою холостяцкую пыль, ни лабораторию, которую я любовно оборудовал много лет. И результаты, которые я получил, очень любопытны, хотя требуют апробации. Мне не на ком было проверить снадобье. По счастью, нет у меня знакомых отморозков. Кроме Шершня.
А вот теперь пора. Ваш выстрел, сударь.
Жаль только моих пациентов — могут остаться без участкового.
— Давайте проедем ещё ненадолго со мной, — попросил я.
— Куда?
— В нашу поликлинику.
— Разве она ещё не закрыта?
— Закрыта,— сказал я. — Конечно, закрыта.
Какие могут быть проблемы со входом, если замок тебя помнит?
И дежурная работает у нас уже Бог знает сколько. Так хорошо, когда все тебя знают.
Мы прошли в кабинет.
— Ваш друг хотел отказаться от обета, — сказал я. — Поэтому я легко перевесил обязательство на вас. Пётр, я очень хотел бы, чтобы и вы отказались. Так будет проще.
— Что? Отказаться? — вскипел Пётр Малышев. — Нет, я убью его! Сам.
Вот ещё д’Артаньян и Монте-Кристо в одном флаконе… Ну ладно.
— Но вы, хотя бы, не возражаете, если вашей проблемой займётся кто-то ещё, параллельно? Хорошо. На этом и остановимся.
— Я помогу, — заявила Лидочка, снова становясь деловитой сестрой.
— Помогите, Лидуша. Терпеть не могу колоть себя иголками.
Кровь в пробирке позеленела, смешавшись с препаратом. Потом закипела. Я капнул на стыки браслета, поданного Лидой, готовясь запечатать его. Произнёс формулу:
— Эн, эн, сто двенадцать, штрих, пи ро квадрат, ультра, пятнадцать. Обещаю и клянусь покончить со злом, которое может причинить (тут я назвал имя и фамилию), также именующий себя Шершнем. Обещаю и клянусь сделать это раньше, чем Пётр Малышев.
Половинки щёлкнули и слились.
— Извини, — сказал я Петру. — Всё-таки я учился некоторым вещам и долго готовился. Поэтому я попробую первым. А ты уже — потом. Если я не смогу.
Обманутый Пётр смотрел на меня так свирепо, что я улыбнулся. Хороший человек Малышев. Лида забыла о своих обязанностях. Впервые за всю нашу с ней совместную работу.
— Пойдёмте, — напомнил я им. — Поздно уже. Пора домой.
Солнце скрылось, оставив от наступившей было весны только запах талой воды. Дворничиха до сих пор скребла асфальт — за углом. Мимо прошли бабушка и внук, поздоровались.
Надеюсь, на моём участке по-прежнему будет добросовестный участковый.
И — я очень надеюсь — у Петра с Лидочкой всё будет хорошо. Потому что этим участковым по-прежнему буду я.
И снова мы наведались в Город Тысячи Сердец. Самый большой рабский рынок в нашей вселенной. Здесь есть все — от банальных эльфов до самых редких и экзотических существ. Здесь можно купить высшего оборотня, недурственного вампира, русалку, сирену, драконов различных видов, цветов и уровней силы — от диких неразумных до высших… Да все, что душе угодно!
Город Тысячи Сердец по праву считается великолепным местом для тех, кто желает найти себе развлечение на ночь, перекантоваться подальше от любопытных глаз, заключить сделку в спокойном месте, договориться о чем угодно, продать что угодно и купить тоже что угодно. Но чаще все-таки торговля шла рабами.
Здесь действительно можно было найти все и всех. Конечно, абсолютно всех я не выкуплю, не спасу и не освобожу, но самых заинтересовавших меня вполне могу взять к нам. Спросите, почему мы не разнесем этот уголок скверны на атомы? Да все легко и просто. Ну, допустим, разнесли. Дальше что? Правильно, работорговцы всех мастей найдут себе новый гныдник, облагородят его, обустроят и снова будут торговать как и раньше. Только нам уже придется попотеть, чтобы найти новое гнездо разврата и порока. Да, конечно, наши средства стимулируют этот рынок, мы способствуем работорговле уже тем, что покупаем рабов. Кому какое дело до того, что мы их отпускаем на свободу? Ведь торговец получил прибыль и поделился ею с охотниками и ловцами живого товара. А что их товар уедет в другой мир на свободу… кто об этом знает? Никто.
Вот так и живем. Наверное, у меня странная репутация здесь. Ну, ходит какая-то хаосная тетка в компании двух мордоворотов-драконов, ну, скупает себе самый разный товар… подумаешь… Вон эльфийку полудохлую купила, бывает. Жалко стало или в качестве игрушки драконам… Ну оборотнями разжилась втридорога, не торгуясь. Мало ли, может цепной «песик» на побегушках нужен. Ну, вон еще феечек купила полсотни, все знают, для чего люди и нелюди покупают феечек… А кто не знает, так расскажем, покажем, дадим попробовать… Господин хороший, не изволите ли попробовать фею? А фея? А быть может русалку? Говорят, они делают обалденный минет…
Рынок жил своей жизнью. Кипел и бурлил, выплескивая между рядами потоки самых разнообразных существ. Человекоподобных, гуманоидов, насекомых, некоторых демонов, гномов, эльфов, каких-то совсем уж невероятных волосатых громил, похожих на мифический йети… Здесь были все расы нашей вселенной. Отморозки, бандиты, «честные» торговцы, охотники, принимающие заказы, перекупщики, просто жители разных миров, покупающие себе рабов для самых разных надобностей.
Нам нужно было выкупить обнаруженных здесь драконов, пусть они и не истинные, но все же… жаль, что такие великолепные существа томятся в цепях и рабских ошейниках. Но по пути к драконам попалась битая эльфийка, потом — загон с оборотнями, потом еще эльфы, которых ну просто жалко… потом феи, потом русалка… потом сирена, которую вот нельзя просто так взять и бросить на произвол судьбы…
В итоге добрались мы с «котиками» до драконов аж где-то через час. Драконов предусмотрительно держали в большом ангаре, закованных в цепи, с кляпами, с мощными шипастыми ошейниками… Жалко. Вот нельзя мне ходить на такие рынки — мне их всех жалко. Будь моя воля, скупила бы всех не торгуясь, до последнего человека. Но увы. Мне нужно делать выбор. И я выбираю по большей части магических существ. Драконов, демонов, эльфов, гномов. Ангелы вот еще ни разу не попадались, видимо, их либо ловили на заказ и продавали сразу с рук в руки, либо эти ребята предпочитали смерть рабству. Кто знает. Но факт в том, что ни один ангел мне пока не попадался.
В этот раз в вольере был земляной дракон, зеленый дракон какого-то неопределенного болотистого цвета и обещали продать неведомого закатного дракона. С земляным все было просто — продали как миленькие за золотой кристалл, еще и на сдачу сунули старого дряхлого гнома, годного только курить табак. Впрочем, гном тоже не помешает, благо у нас дело найдется всем, тем более опытному горному мастеру.
За земляного немного повоевали с другим покупателем, благо торговец радостно принял условия торга и спокойно ждал, пока покупатели озвучат самую большую цену. Сошлись на пяти золотых и одном синем кристалле. Дракона спихнули мне на руки, традиционно активировали ошейник и алчно пересчитали кристаллики в грязных ладонях.
Мои золотые спокойно отправили покупки на корабль — там их отмоют, переоденут и накормят, а потом уже я вернусь и поснимаю ошейники. Без посторонних свидетелей, так сказать…
Вот с закатным была запарка. Закатный дракон был в довольно паршивом состоянии — полуоблезлые темно-красные с оранжевым отливом волосы, болезненно-худой, с блеклой шелушащейся кожей… но за него ломили как за здорового бугая. Впрочем, мне не хотелось спорить и устраивать шоу, а потому я облагородила кристаллами и этого торговца.
Наконец я задолбалась выплачивать просто космические по меркам нашей вселенной суммы за таких задохликов и вызвала к нам Гира. Демон был мастером торговаться, единственное, что меня смущало — такого красавца здесь самого продадут. Ну или украдут, а потом продадут. Гир же просто мечта извращенцев… Худенький, маленький, кожа почти прозрачная, волосы длинные, черные, глаза зеленые… Ну просто прелесть! Но сожрет любого, кто к нему рыпнется.
Камнем преткновения стал пойманный где-то золотой дракон. Настоящий истинный золотой сидел в прочной клетке, скованный по рукам и ногам. Во рту дракона красовался железный кляп, судя по тихому скрежету — золотой не оставлял попыток его разгрызть. Знамо дело, мои бугаи такую железку перекусят играючи, но они сыты, здоровы и свободны. А этот…
Бледный, золотистый приятный цвет кожи просто исчез, сменившись на неприятную серость. Болотно-зеленые глаза смотрят так… будто еще чуть-чуть, и он или удавится этим кляпом от безысходности, или засунет этот кляп торговцу в задницу. И второе более вероятно… Скованные наручниками с толстыми цепями пальцы вяло дергали черные звенья, на когти у него или не было сил, или не считал нужным отращивать. А на шее, в вырезе рубашки мелькали белые жемчужные бусы.
— Гляди-ка, отступник! — указал на золотого Шэль и едва успел отдернуть руку. — Бунтует!
— Отлично, берем, — потерла руки я. Гир тоже потер руки в предвкушении смачного торга.
Торговец этим драконом был больше всего похож на человека. И поступил чисто как человек, который видит, что покупателю некогда морочить голову, и он не торгуется. А именно — заломил цену до небес. Не спорю, истинный дракон стоит дорого, но не десять же золотых кристаллов! За такую сумму я здесь могу всех эльфов с гномами в придачу выкупить… Но тут нашла коса на камень — вмешался Гир. И понеслась. Демон быстро остудил пыл торговца, доказав тому, что тот — помесь осла с носорогом, и как только мать родила, очень сильно не прав. И дракон этот паршивый нам даром не нужен, возьмем, только если приплатите. И вообще, может он больной какой или заразный, ишь волосы колтунами лезут, чешуя отпадает, хвост отваливается… И дальше в том же духе.
Через пятнадцать минут активной торговли бедный человек уже готов был согласиться подарить нам этого чертового дракона, лишь бы проклятый демон перестал выносить ему мозг. Проклятый демон кивал, махал руками, разгоняя потенциальных покупателей и всяко мешал торговле. В итоге дракона мы купили за синий кристалл — столько стоит самый паршивый полудохлый эльф. Торговец, кажется, перекрестился или изобразил другой охранный знак, как только мы удалились от его вольеров.
Золотой оказался совсем вялым, но откормить его не проблема. Запихиваю его в экран, дав вдоволь напиться водички — выпускать бутылку дракон отказался напрочь, даже под угрозой опасности срастания с нею из-за ошибки в телепортации. Пил, брыкался от рук и благодарил. А потом я запроторила его в ванную с приказом не выходить, пока не вымоется до скрипа. Кажется, такой приказ был золотому только в радость. Заодно и опилки из волос вытащит да и вообще… запашок там, в этих вольерах… ну, прямо скажу, не райский. Так что мытье не повредит.
Пока покупки мылись-брились-наедались, мы с братьями золотыми и Гиром еще прошвырнулись по рынку, скупили всякого добра разной степени целости, развезли увечных по клиниках, здоровых по мирам и только тогда вернулись домой. Радостный Гир получил внушительную пачку премиальных зеленых (ума не приложу, куда этот демон тратит бумажные деньги) и умчался по своим делам.
Золотой же дракон наконец соизволил выйти из душевой. Надеюсь, он себя до дыр не домыл… хотя это ж дракон, зарастет как… на драконе. Сейчас он уже больше напоминал настоящего представителя золотого клана, а не зачуханное чудовище, годное распугивать окружающих своим видом и запахом. Теперь это действительно истинный дракон.
Одетый в родные золотисто-бежевые цвета, пахнущий свежим кремовым мылом, накрутивший косичек на голове (зачем бы?) отступник выглядел по меньшей мере, как министр чего-нибудь важного. Или полномочный представитель клана. Он склонил голову в глубоком поклоне, а потом достал из кармана коричневый камушек и протянул мне.
— Я, Терр ле Грай, обязуюсь служить с честью и достоинством…
— Понятно, понятно! — взмахнула руками я. — Наклонись, пожалуйста, а то ты высокий, я не достаю.
Золотой послушно опустился на одно колено и склонил голову. А я ощупала ошейник в поисках того самого рычажка… Хитро сделали… да уж, сам дракон и не отцепит при всей своей ловкости и гибкости — тут еще аура владельца запечатана. Щелчок — и ошейник, ставший просто железякой, падает на пол.
— Вот теперь постой, подумай, и если надумаешь, можешь говорить клятву, — киваю на протянутую руку с камешком. Дракон неверяще поднимается, берет ошейник и смотрит с таким видом, будто только что ему явилась пресвятая дева…
— Хорошо, я приношу клятву… все равно мне… некуда идти, — он сглотнул, бросил в угол ошейник и коснулся бус, будто это был его самый важный талисман.
— Не спеши, Терр… подумай хорошо, тебя никто не торопит, — я накрыла ладонью его ладонь с камешком. Похоже, у бедного отступника сейчас нет амулетов, вручающих жизнь и душу другому, иначе он бы достал их. А этот камешек — единственное дорогое, что у него есть. И потому не следует спешить. — Поживи, посмотри, узнай, какие произошли изменения, пока ты… отсутствовал. Поговори с братьями, — киваю на Шэля и Дэвиса. — Послушай о золотом клане. Быть может, ты захочешь что-то изменить.
— Мне нет дороги назад, если ты об этом, — дракон стиснул мою руку и камешек больно упился в кожу острыми гранями. — Бери, женщина, пока я добрый и не морочь мне голову!
Камень впился в руку и проскользнул в плазму. Я тихо вздохнула и покачала головой, смотря на несчастного отступника. Так нельзя… или он видит что-то, чего не вижу я? Почему он доверяет свою жизнь такому бестолковому существу? Все равно не расскажет. Ну и хрен с ним.
— Добро пожаловать в дивный новый мир, — фальшиво пропела я и ушла к себе.