Она утащила его в скалы и затолкала «в кладовку». Так Исли окрестил узкую расщелину в скале. Туда она его и вкатила, шустро перебирая лапками – тяжелого, парализованного и бессильного, – утрамбовала между пластами гранита. А потом так же шустро начала подкладывать к нему недоеденных мертвецов.
«Нет, – думал Исли. – Нет, пожалуйста, Боже».
Должно быть, Бог сегодня не смотрел ему в сторону, а может, ему приплатил проклятый серый монах. Очень скоро Исли оказался зажат между остывающими трупами – рядом с его лицом находилась чья-то оторванная нога и потемневшее от прилива крови лицо старого ветерана. Исли старался смотреть в другую сторону: он не был уверен, что не захлебнется блевотиной, если тошнота пересилит, но в какой-то момент, пытаясь вывернуть шею, приложился о камень так, что помутилось в глазах. Очнувшись, понял, что тварь наполовину замуровала расщелину, как это делают осы. Теперь из своего положения он мог видеть темное ущелье, кусочек неба вверху и кусочек болот там, снаружи.
Он не знал, сколько часов лежит вот так, как беспомощный и замурованный. Сколопендра, похоже, уползла в свою нору, Исли не сомневался, что она где-то здесь, в скалах. Теперь это было так же ясно, как то, что чертов домишка – капище древнего зверя. Не хижина и не могильник – святилище. И окаянный монах знал об этом и привел их совершенно расчетливо. Ригальдо прятался на болотах где-то в другом месте, а здесь его никогда не было. Никто не выжил бы рядом с этой тварью.
Если бы Исли мог, он нашел бы этого брата Константина и собственными руками вырезал ему «кровавого орла».
Он ненавидел болото, его народ и его неожиданно настоящих, непридуманных демонов с отчаянной обидой маленького ребенка, которого поманили через изгородь и унесли в мешке, чтобы зажарить и съесть.
У Исли была слабая надежда, что, может, через какое-то время паралич начнет отпускать – он слышал такое о яде некоторых насекомых, – но время шло, и вместо облегчения он только слабел. Исли чувствовал головную боль и жажду, рану в плече «дергало», лежащие на нем трупы смердели запекшейся кровью и разорванными кишками. В какой-то момент его глаза закрылись, и он ненадолго провалился – куда-то, где было много чистой воды и снега, и он кувыркался, валялся в этом холодном снегу, а потом понял, что это их скотская свадьба с Ригальдо, поэтому-то они и стоят в снегу по колено, а руки его жениха ледяные и неподвижные – и в ужасе вынырнул из беспамятства. Его придавил труп, тяжелый и очень холодный, и Исли дышал через раз, пытаясь не прижиматься к нему лицом. А когда он снова потерял сознание, ему привиделось, что он ребенок и бежит по зеленым холмам Вестфьорда. Проснувшись, Исли понял, что по его щекам текут слезы.
Тварь не оставляла его с «друзьями» надолго – она приползала дважды, чтобы похрустеть косточками. Слушая этот хруст, Исли в мутном оцепенении думал, что он почувствует, когда настанет и его очередь. Хорошо бы проклятая сука начала жрать его с головы.
Он думал о том, как здесь оказался, и не мог найти ответа, кроме одного: эти болота ждали его всю его чертову жизнь. Он вроде кого-то искал? Исли не помнил. В глазах плыло, мир колыхался, как мягкие мхи под ногами, а ниже таилась густая ледяная пустота и засасывала его в себя.
Пошел мелкий дождь. Он поливал скалы, затекал в «кладовую», и Исли открывал рот, пытаясь поймать капли, прекрасно понимая, что продлевает этим агонию, но не в силах справиться с жаждой – даже больное и слабое, тело хотело жить.
В очередной раз открыв глаза, он разглядел высоко над собой лицо. Кто-то заглядывал сверху в расщелину – ему показалось, девушка. Голая и зеленая, с всклокоченными волосами и вертикальными щелями зрачков. Она разглядывала ущелье сколопендры с бесстрастным выражением на юном и древнем лице.
Исли дернулся и запрокинул голову, разевая растрескавшийся рот.
– Помоги выбраться, – просипел он. – Приведи помощь. Я тебя награжу. Я король… Твой король.
Мавка посмотрела на него с насмешливым кошачьим презрением, плюнула вниз, почесала в лохматой голове и ушла.
Исли бредил. Ему чудилось, что черные скалы расплющивают его, и кровь вытекает из ловушки наружу, сворачиваясь самородками, которые позже всякие дураки будут подбирать во мхах. Он вспомнил прозрачный кусок кварца в своей ладони, искрящийся на зимнем солнце, задергался и взвыл, как безумный.
Ему уже хотелось, чтобы этот червяк наконец оборвал его жизнь, но вместо этого смерть сама спустилась к нему. Исли слышал шаги в ущелье и видел темный силуэт, сжимающий в руке меч. Проклятая сколопендра затаилась, и Исли ее понимал: все боятся Жнеца, даже древние твари. Гость принялся ломать рукоятью меча загородку, а Исли кусал губы и думал: если это моя смерть, она слишком хороша для меня.
Потом его горящее в лихорадке тело снова волокли по траве, и моросящий дождь поливал запрокинутое к небу лицо, и он уже не помнил, что он король. И среди болот смерть взялась поить его горьким брусничным соком, а он давился и кашлял, а смерть держала его под голову и повторяла: пей, пей. И наконец он узнал этот голос – голос своей смерти, и рассмеялся от боли и счастья.