— Этот юноша… тот, который вышел отсюда. Вы что-то ему сказали. Он был сам не свой. Едва стоял на ногах.
Ах, следовательно, Анастази не слышала её последних слов.
— Что… что вы задумали? – настаивала она.
— Почему вас так это волнует, Анастази? Мне всегда казалось, и вы тому не препятствовали, что вас не тревожит судьба ближнего, в особенности, если этот ближний мужчина.
— Но этот… этот молодой человек, он… Я знаю, он вам приглянулся. Ещё тогда, когда вы впервые посетили дом епископа. Вы упомянули о нем, о секретаре, о юноше в библиотеке. Вы не смогли его забыть. А затем, когда он явился во дворец с поручением от епископа, вы укрепились в своём замысле. Вы приказали мне собрать все возможные сведения о его семье, родных, происхождении, любовнице… А сегодня вы приступили к воплощению замысла, вы сделали первый шаг.
— Да, — спокойно подтвердила герцогиня. – Он мне приглянулся. Я и не пыталась скрыть это от вас, Анастази. Я призналась вам в этом сразу же, едва лишь вы задали мне вопрос, довольна ли я состоявшимся в дом епископа визитом. А несколько дней спустя я подтвердила свой интерес данным вам распоряжением. Таким образом, вы с самого начала принимали в этом деятельное участие и были в достаточной степени осведомлены, какого рода замыслы у меня зреют. Несколько минут назад я посвятила в свои замыслы и его. В конце концов, должен же он знать, каким значительным персонажем является. Молодой человек был несколько изумлён, это правда, но что же тут удивительного? Не каждый день выслушиваешь признание от принцессы крови. Но ему это простительно, ибо он, в отличии от вас, до сих пор пребывал в совершенном неведении.
— Ваше высочество, откажитесь. Подумайте ещё раз. Взвесьте все за и против. Если мой совет, а вы прежде всегда прислушивались к моим советам и, видит Бог, мои предостережения не раз спасали вам жизнь, если мой совет ещё чего-то стоит, так вот: откажитесь от него. Отступитесь. Пусть кто угодно, только не он. Не он!
— Но я не вижу причины, — все так же спокойно продолжала герцогиня. – Почему не он? Или вы что-то знаете о нём, о чём мне неизвестно? Есть какая-то тайна? Другая высокопоставленная любовница? Или, не приведи Господь, любовник?
Анастази изменилась в лице. Даже затрясла головой.
— Нет, нет! Дело не в этом. Нет никаких тайн. Нет никакой любовницы. Я уже докладывала вам об этом. Он верен своей жене. Тут другое!
— Что другое?
Клотильда начинала раздражаться. Она не любила абстрактных категорий, которые нельзя было выразить через стройную формулу подкупа или угрозы.
— Я не знаю, как вам это объяснить. Не знаю, как облечь словами. Но здесь… здесь есть какая-то опасность. Что это за опасность, я тоже не могу сказать. Знаю только, что, если вы затеете с ним интригу, произойдет что-то ужасное. То, что вы сделаете, будет очень дурно. Преступно. И очень опасно. Кто угодно, только не он. Возьмите другого. Их вокруг сотни, тысячи. Вам достаточно только пожелать. Сделать мимолётный жест. И каждый из них будет у ваших ног. Подобно Маргарите Бургундской, вы можете выбирать себе лучших, а тела бывших любовников сбрасывать с Нельской башни. Эти негодяи все равно ничего лучшего не заслуживают.
Герцогиня поморщилась.
— Анастази, дорогая, за кого же вы меня принимаете? Каким это образом я дала вам повод думать, будто мне по вкусу подобные страсти? Сбрасывать тела любовников с Нельской башни! Фи! Отвратительно. Я не настолько кровожадна, чтобы устилать путь до своей спальни окровавленными телами. Почему бы вам не предложить мне последовать примеру царицы Клеопатры и обменивать свою ночь на чью-либо жизнь? Это было бы ещё более захватывающе. Сюжет для античной мистерии. Только я не испытываю желания в этой мистерии участвовать. Мне не нужны толпы почитателей, мне не нужны шум и суета. Это так утомительно. Мне нужен один. Один любовник. И свой выбор я сделала. Мне нужен этот юноша, бедный секретарь епископа. И я не вижу причин от него отказываться. Я не понимаю, почему вы так энергично протестуете. Ваш тон свидетельствует, что вы положительно забылись.
Голос герцогини содержал угрожающий холодок. Придворная дама отступила на шаг и опустила голову. Но не сдалась. Голос её зазвучал глухо и печально.
— Они, это двое, Геро и его жена… Они так молоды и так любят друг друга. У них никого нет. Они совсем одни. Он не знает своих родителей, от неё родители отказались. Но они справляются, им как-то удаётся не впадать в отчаяние и не роптать на судьбу. Возможно, во всем Париже или даже в целом мире вы не найдёте столько искренности и преданности друг другу. Если вы вмешаетесь, вы… вы погубите их. Погубите их обоих. Ибо один не выживет без другого.
Клотильда слушала уже с интересом. Лицо придворной дамы светилось каким-то суеверным благоговением. Будто она узрела проявление сил, ей неведомых, сверхъестественных и могущественных.
— Да вы сентиментальны, Анастази. Что с вами? Что случилось? Какое удивительное превращение! Не могу припомнить, чтобы вас когда-либо прежде одолевали подобные чувства, когда мы затевали с вами множество подобных интриг. Вы помните, что сталось с дочерью герцога Бретонского, когда её жених бы схвачен в постели её мачехи? Свадьба расстроилась, отец вызвал вероломного зятя на дуэль, смертельно ранил, сам угодил под королевский указ, а девушка, потерявшая одновременно отца и возлюбленного, тронулась рассудком. Помните эту историю? Помните, по чьему наущению герцог Бретонский отправился на половину жены, чтобы произвести следствие?
— Я помню, — тихо сказала Анастази.
— Это мы с вами затеяли. Это вы подкинули герцогу анонимное письмо. Вы знали, что это письмо станет причиной трагедии. И вы не сомневались! Вас никогда не трогали судьбы тех людей, что стали жертвами наших козней. Я могу напомнить вам героев ваших собственных похождений. Например, того хозяина гостиницы, кажется, из округа Сен-Жак, который когда-то выгнал вас январской ночью на улицу без единого су. Вы отомстили ему за жестокосердие, устроив в его гостинице пожар. В огне погиб его младший сын, мальчик девяти лет, который лично вам ничего не сделал. А тот юный мерзавец, сын вашей благодетельницы, избалованный рябой недоросль, который лишил вас невинности и обрюхатил, когда вам не было и пятнадцати? Вы нашли его спустя десять лет. Он уже давно забыл о своем преступлении, остепенился, женился и вёл вполне добродетельную жизнь. Он даже выплатил часть долгов своей расточительной маменьки. У него было двое детей и жена на сносях. Но вас это не остановило. Разве вы задумались, совершая месть, что будет с ними, с его детьми, прежде чем нанесли удар? А жена? В чем была виновна она? Она полжизни провела в монастыре, откуда вышла, чтобы выйти замуж. Но вы разрушили и её жизнь. После трагической гибели супруга она прожила недолго, ибо так и не смогла оправиться после преждевременных родов. Как вы сейчас сказали? Один не выживет без другого? Я могу назвать вам с десяток имён, где этот один не смог выжить без другого. И произошло это по моему приказу и благодаря вашему вмешательству. Я вовсе не пытаюсь себя обелить и не отказываюсь от соучастия. Я сознаю, что большая часть ваших преступлений совершена по моему приказу. Но такова наша с вами жизнь. Мы живём среди хищников и сами вынуждены ими быть. Такова уж природа власти. Каждый, кто ею обладает, должен знать, что любой из предпринятых им шагов влечет за собой череду кровавых событий. Власть всегда забрызгана кровью. И вам это отлично известно. Я назначила вас исполнителем своей воли, вы моя правая рука, мой карающий перст. Я вручила вам эту власть, как священный клинок. Я позволила вам пользоваться этим клинком. Вы обрели могущество и насладились местью. Вы наказали всех, кто когда-либо причинил вам боль, но вместе с тем вы оставили за собой немало лишних жертв, несколько вдов и с десяток сирот. И ни разу не оглянулись. Среди них были невинные. Но вы не усомнились и не воздели руки к небу с возгласом: «Ах, они так молоды!» Или: «ах, они так несчастны». Вам это в голову не пришло. Вы играли свою роль Немезиды и воздавали по грехам. Так по какому праву вы обвиняете меня? Я, в отличии от вас, не имею намерений мстить и разрушать. Напротив, я хочу помочь, я хочу изменить его жизнь к лучшему, хочу избавить от нищеты. Что же в этом моём намерении такого непростительного? Я скорее исполняю роль Фортуны. Он в самом деле, как вы выразились, мне приглянулся. В нём есть что-то, — герцогиня щелкнула пальцами, — что-то особенное, невыразимое. Он кажется таким невинным, ещё не познавшим соблазна. И никакого ущерба мое влечение ему не нанесёт. Он, в конце концов, не девица. Для молодого мужчины любовная интрижка самое обычное дело.
— Вы не понимаете, — в отчаянии проговорила Анастази.
Она уже не спорила. Её сразил список жертв и преступлений.
Клотильда бросила на нее насмешливый взгляд.
— Что же тут непонятного? Тут как раз всё ясно. Вам этот мальчик тоже приглянулся и вы в него влюблены.
Анастази страшно побледнела и отступила на шаг. Она была по-настоящему испугана. Силилась что-то сказать, судорожно вдохнула, но с губ её не сорвалось ни звука.
Клотильда продолжала улыбаться. Замешательство Анастази было ещё одним приятным дополнением, десертом к поданному обеду. Догадка её, пожалуй, верна. Придворная дама желает его для себя. Вот почему и бьётся так дерзко.
— Успокойтесь, Анастази, если он вам нравится, вы его получите. Но чуть позже. Вы же знаете, я не затягиваю увлечений. Мне становится скучно. Произойдет это скоро. Меня, как и всякого, влечёт новизна, острота запретного, лёгкая ревность. Даже ваша защитительная речь не отвращает меня, а скорее наоборот, возбуждает. Теперь я уже задаюсь вопросом, а что же в нём такого особенного, если даже вы осмелились мне перечить. Но это всё только поначалу. Очень скоро окажется, что этот юноша ничуть не лучше других. А вся его загадочность от невежества. Затем он кое-чему научится, освоит кое-какие приёмы, и всё вернется на круги своя. Он захочет больше денег, больше власти. Потребует титул, должность, особняк. И тогда я уступлю его вам. Делайте с ним, что хотите. К тому времени, полагаю, вы измените свое мнение.
Анастази не ответила. Она уже сникла, пылавший в ней огонь угас. На лице прежняя маска холодной невозмутимости. Она вновь обращалась в верного сторожевого пса.
— Как ваша подданная, я исполнила свой долг, предупредив ваше высочество об опасности, — произнесла она с безукоризненной вежливостью. – Уверена, что решение, которое примет ваше высочество, окажется единственно верным.
Клотильда умиротворяюще кивнула.
— Вы наговорили немало дерзостей, Анастази, но я вас прощаю. Вы действовали из благих побуждений, исходя прежде всего из моих интересов, и за вашу преданность вы заслуживаете не порицания, а награды. Вы знаете, я умею быть благодарной. Каким бы ни было принятое решение, вы будете вознаграждены.
Она могла сколько угодно разыгрывать хладнокровие и пренебрежение, сколько угодно с презрением приподнимать бровь и отвечать рассеянной улыбкой — избавиться от прорастающих сомнений она не могла.
В чём-то Анастази была безусловно права. С этим юным книжником не так всё гладко, как кажется. Она чувствовала это, прозрачно осязала, но не могла объяснить словами. У неё не было доказательств, не было улик. Только смутное предчувствие. Но его причин она не понимала. Её беспокоили воспоминания о бледном, застывшем лице.
Когда эйфория божественного вмешательства рассеялась и на смену пришла рассудочная трезвость, она вспоминала этого юношу с некоторой тревогой. Прежде всего потому, что ей так и не удалось обнаружить за изумлением скрытого торжества.
Обычно она безошибочно угадывал это торжество в глазах мужчины, даже если он желал его скрыть. Мужчина всегда чувствует себя победителем, даже если победа досталась ему случайно. Он неизменно будет торжествовать, будет выпячивать грудь и наливаться важностью, как наливается синевой свежий кровоподтёк.
Но этот юноша оказался настолько хитёр, что скрыл свои истинные чувства. Нет, не может быть, он был так изумлён, что не успел его ощутить. Для него это было слишком неожиданно.
Когда они встретятся вновь, всё будет по-другому, как обычно, по общепринятому закону. Но всё же… всё же о какой опасности говорила Анастази?
В её жизни было немало опасностей, она знала, откуда ждать удар, знала, как провести партию с наименьшими потерями, но здесь опасность была неуловима. Даже сама Анастази, подобно дельфийской пифии, смогла произнести только невнятное пророчество. А если так, то никакой опасности не существует. Есть только игра воображения, приступ подозрительности, Анастази к этому склонна, от природы и по роду занятий.
Но она, герцогиня, должна быть свободна от влияния надуманных страхов.
В день св. Августина, сразу после Пасхи, когда парижане всё ещё затевали шутовские процессии с пальмовыми ветвями и разыгрывали тайную вечерю с пирогами и обильным возлиянием, в доме епископа Бовэзского состоялся съезд небольшого почтенного благотворительного общества.
В состав этого общества входили дамы-попечители приюта кающейся Марии Магдалины, которые своими трудами спасли немало погибших душ, возвратили к свету отчаявшийся и падших. Так, во всяком случае, они полагали.
Её высочество герцогиня Ангулемская некоторое время назад изъявила желание войти в число почтенных попечителей и внесла значительную сумму в скудную казну. Её благочестивый порыв был принят с благоговейным восторгом.
Весть о том, что она имеет намерение почтить своим присутствием благородное собрание радетелей невинности внесло в их ряды радостное возбуждение. Никогда ещё столь знатная гостья не разделяла их скромную трапезу.
Отец Мартин был так же весьма горд, что знатная прихожанка преломит хлеб за его столом.
0
0